1

Джек Питон появился в вестибюле отеля «Беверли-Хиллс» и мгновенно приковал к себе всеобщее внимание. Богатый, обаятельный, в меру могущественный, недюжинного ума и знаменитый. И все это было ясно с одного взгляда.

Шесть футов роста, прекрасные внешние данные – в нем чувствовалось мужское начало. Густые по-молодежному длинноватые черные волосы, зеленые проницательные глаза, поросшее двухдневной щетинкой загорелое лицо, тренированное тело. Этому человеку было тридцать девять лет, и весь мир лежал у его ног.

Джек Питон был ведущим разговорного телешоу, одним из самых популярных в Америке.

– Привет, Джек, – проворковала пышная блондинка, втиснувшая себя в теннисное миниплатьице.

Он улыбнулся своей улыбкой, призванной разить наповал, – зубы у него были великолепные. Оценивающе, со знанием дела оглядел ее, не пропуская ни одного изгиба. Ограничился дежурным приветствием:

– Как дела?

Она была бы счастлива рассказать ему о своих делах, но он, не сбавляя шага, уже прошел мимо и двинулся дальше, к бару-ресторану.

По дороге с ним обменялись приветствием еще несколько человек. Пара туристов остановились и окинули его любопытным взглядом, помахала рукой какая-то худенькая девушка в красной блузочке с бретельками. Но Джек без задержки шел к намеченной цели. Столик номер один, уютная отделанная кожей кабинка прямо напротив входа в бар-ресторан.

За столиком уже сидел мужчина, во внешности которого было что-то от сумасшедшего. На нем был белый спортивный костюм, темные очки фирмы «Порш» и бейсбольная шапочка с надписью «Доджерс». Джек скользнул на сиденье рядом с ним.

– Привет, Хауэрд, – сказал он.

– Привет, Джек, – отозвался Хауэрд Соломен, подмигнув. Все черты его лица находились в постоянном движении, это и заставляло заподозрить его в легкой невменяемости. Он постоянно гримасничал, стрелял глазами, втягивал щеки. Однако в состоянии покоя он выглядел довольно интересным мужчиной – у него было лицо еврейского врача, который волею судеб попал не в тот бизнес. И его гримасы были словно призваны это обстоятельство скрыть.

– Как прошел вчерашний вечер? – спросил он, нервно постукивая указательным пальцем по кромке бокала.

– Все просмотры у Гусбергеров похожи один на другой, – отмахнулся Джек.

– Но фильм-то ничего?

– Паршивенький.

– Я это тебе заранее мог сказать, – самоуверенно заявил Хауэрд.

– Что же не сказал?

Хауэрд отхлебнул горячего кофе.

– Не хотел лишать тебя удовольствия – куда приятнее в этом разобраться самому.

Джек рассмеялся.

– Тебя послушать – если фильм делали не на твоей студии, быть хорошим он просто не может.

Хауэрд облизнул губы, закатил к небу глаза.

– Скажешь, не так?

– Пригласил бы меня на один из твоих просмотров.

– Я тебя и так всегда приглашаю. – Хауэрд даже возмутился. – Кто виноват, что ты никогда не являешься? Поппи на тебя уже дуется.

– Просто у Клариссы такой вкус, – спокойно объяснил Джек. – Она готова смотреть фильм только в двух случаях: если ей предлагали в нем роль, но она отказалась, либо если она в нем все-таки снялась.

– Актрисы! – Хауэрд презрительно фыркнул.

– Давай, расскажи мне про актрис, – миролюбиво попросил Джек, заказывая минеральную воду «Перье» и пару яиц.

Когда-то завтрак по субботам в этом баре-ресторане был ритуалом для Джека, Хауэрда и Мэннона Кейбла – знаменитого киноактера, который вот-вот должен был появиться. Но теперь у каждого из них дел по горло, и позавтракать вместе удавалось крайне редко.

Хауэрд с недавних пор возглавлял киностудию «Орфей» и упивался своей новой работой. Быть директором студии – он к этому стремился всегда, и вот его мечта сбылась, он стоял во главе всей этой чертовой шайки… надолго, нет ли – вопрос другой. Как и всякий обитатель Голливуда, Хауэрд понимал: руководить студией занятие весьма ненадежное, и с должности всемогущего владыки его в любую минуту могут спихнуть безликие денежные мешки, которым все равно, чем управлять: кинопромышленностью или банком. Должность директора студии – это предательски зыбкая территория, ничья земля, зона между управляющим крупного калибра и независимым продюсером. Все смещенные директора студий, стараясь перед уходом держаться браво, говорят одно и то же: «Мне нужно больше творческой свободы. Мой талант здесь задыхается. Времени в обрез, а сделать хочется так много. В общем, мы расстаемся друзьями. Я ухожу в независимые». Но на языке кино «уйти в независимые» (для непосвященных заняться независимым кинопроизводством) означает «оказаться в глубокой заднице». Тебя выперли. Ты не потянул. И теперь ты кусок дерьма. Не звоните, мы сами вам позвоним. А дальше… один неудачный фильм и «независимый» предан полному забвению.

Все это Хауэрду Соломену было прекрасно известно, и подобная перспектива его пугала. Он так долго карабкался наверх, положил на это столько сил – нельзя допустить, чтобы все это враз пропало. Впрочем, он утешался тем, что неудача в Голливуде вполне может вынести наверх. Из одной студии вылетел – тебя уже ждет другая. Круговая порука держит тебя в обойме – этот закон непоколебим. К тому же ему здорово повезло. «Орфеем» владел Захария К. Клингер, человек немыслимо богатый и могущественный. И Захария лично нанял его на эту работу.

Постукивая по крышке стола обгрызанными до мякоти ногтями, Хауэрд сказал:

– Поскольку Кларисса в этом дурацком фильме не снималась, надо понимать, что она забраковала сценарий?

– Да, и вчера пришла в восторг от своего решения, – с серьезной миной согласился Джек. – Это и вправду не Бог весть какой шедевр.

Из верхнего кармана пиджака он достал массивные очки в роговой оправе и надел их. Он видел не настолько плохо, чтобы пользоваться очками, но ему казалось, что они снимают печать проклятья с его донжуанской внешности. Как и двухдневная щетинка, которую он тщательно поддерживал в этом состоянии.

Джек не понимал, что очки и нарождающаяся бородка делали его лишь более привлекательным для женщин. Ах, женщины… история всей его жизни. Кто бы мог подумать, что прилежный тихоня-семиклассник Джек Питон станет одним из самых выдающихся любовников века? Он производил на женщин неотразимое впечатление, и ничего не мог с этим поделать. Один проницательный взгляд – и женщина была готова покориться. Его послужному списку мог позавидовать любой рок-музыкант высшего калибра.

При этом Джек отнюдь не был бабником. Ухлестывать за юбками – в этом не было нужды. Со дня полового созревания и первой победы в возрасте пятнадцати лет женщины вешались ему на шею с однообразным постоянством. Почти всю жизнь он бесстыдно этим пользовался. Одна, две, три подруги в неделю. Кто их считал? Недолговечный брак в двадцать пять лет почти не остановил его победной поступи. Только везенье и какое-то шестое чувство уберегли его от всевозможных венерических болезней. Конечно, теперь, в восьмидесятые, надо быть благоразумнее. К тому же он чувствовал: репутацию героя-любовника надо сменить на что-нибудь посерьезнее, и весь последний год он делал для этого все, что мог. Отсюда и его взаимоотношения с Клариссой Браунинг. Кларисса – актриса серьезная, Актриса с большой буквы. Она была обладательницей «Оскара» и еще дважды выдвигалась на эту премию. Это вам не какая-нибудь звездашечка-однодневка.

– Я бы хотел, чтобы Кларисса снялась на «Орфее», – объявил Хауэрд, откусывая булочку.

– У тебя на уме что-то конкретное?

– Нет, пусть выбирает, что хочет. Как-никак звезда. – Потянувшись за маслом, он добавил: – Скажи ей, пусть позвонит прямо мне. Если я буду действовать через этого мерзавца – ее агента, – толку не будет. – Он кивнул, довольный своей сообразительностью. – Пусть Кларисса шепнет мне на ушко, какую роль она хочет, а уж потом я спляшу хоть перед тысячей агентов.

– А почему тебе не позвонить ей самому? – спросил Джек.

Такая простая мысль Хауэрду в голову не пришла.

– Думаешь, ей это понравится?

– Наверняка сказать не могу. Рискни.

– А что, может, ты и прав… – что-то отвлекло его внимание. – Вот это да! – воскликнул он. – Ты посмотри на эту задницу!

Джек оценивающе покосился на весьма впечатляющий зад, туго упакованный в белые джинсы и покидающий бар-ресторан. Он улыбнулся про себя – узнал эти покачивающиеся бедра. Они принадлежали Чике Хэрнандез – королеве мексиканских мыльных опер. О да, это покачивание было ему хорошо известно… но докладывать об этом Хауэрду он не стал. Трезвонить о своих подвигах – это было не в его стиле. Копошиться в чужом белье – удел желтой прессы. Вот пусть и гадают на кофейной гуще. Джек никогда не хвастался своими многочисленными победами, хотя Хауэрда и других это иногда доводило до бешенства. Им требовались имена и подробности, а получали они лишь улыбку и скромное молчание.

Собственно, весь последний год – роман с Клариссой – рассказывать ему было особенно нечего. Пара девушек на побегушках, энтузиастка-актрисочка с проходной ролью, фотомодель восточных кровей. Все – без последствий, так, одноразовое удовольствие. Разве это измена? Он искренне считал, что хранит верность Клариссе Браунинг. Если у тебя роман с такой женщиной, надо держать ушки на макушке. Ведь про них пишут газеты; изволь взвешивать каждый шаг.

Джек Питон – человек с головой, обаятельный, радеющий за страну гражданин – не исключал, что когда-нибудь займется политикой. (Почему нет – чем он хуже Рейгана?) И хотя он очень хорошо понимал женщин – по крайней мере, так ему казалось, – он тем не менее верил (конечно же, подсознательно) в старый патриархальный подход. Если он изредка позволит себе развлечься и сходить налево – ничего страшного. Ну что, в конце концов, для мужчины значит мимолетная встреча с женщиной? Так, отметился, и ничего больше. Но упаси Господь, чтобы такое совершила Кларисса.

Да ничего она не совершит. На этот счет у Джека сомнений не было.

– Быстрее! – прерывисто и страстно шептала Кларисса Браунинг. – Еще. Быстрее!

Лежавший на ней молодой актер послушно повиновался. Состояние шока не покидало его, но свое дело он умудрялся делать. Впрочем, чему удивляться? Ему было всего двадцать три года, а в двадцать три года достаточно рукопожатия, чтобы прийти в состояние боевой готовности.

Кларисса Браунинг рукопожатием отнюдь не ограничилась. Вскоре после их первой встречи на съемках фильма, где они должны были появиться вместе, она попросила его зайти к ней в гримерную. Он охотно согласился. Как же, Кларисса ведь звезда, а для него этот фильм был вторым в жизни.

Она разогрела его бокалом белого вина, разговором о его роли. Хотя было всего десять утра, то и другое он принял с удовольствием. Потом, откинув со лба русые локоны, скрывавшие ее неяркие, но интересные черты, деловым тоном она сказала:

– Вы ведь знаете, что в кино самое главное держаться естественно?

Он уважительно кивнул.

– Вы играете моего любовника, – продолжала она. Клариссе было двадцать девять лет, лицо чуть вытянутое, водянистые глаза, нос… еще чуть-чуть, и его бы назвали длинноватым, рот вычерчен тонкой линией. На конкурсе красоты ей было нечего делать. Однако она уже не раз доказала, что ее заурядная внешность способна создавать перед камерой сверкающее чудо.

– Я жду не дождусь начала съемок, – объявил молодой актер с энтузиазмом.

– Я тоже, – спокойно произнесла она. – Но, понимаете, одного предвкушения недостаточно. Когда мы взаимодействуем на экране, все должно быть настоящее. Мы должны излучать возбуждение, изнемогать от пыла и страсти. – Она сделала паузу. Он кашлянул. – Поэтому, – продолжала она, – я считаю, что мы должны проиграть роль до того, как появимся перед камерой. Так нас никогда не поймают со спущенными штанами – выражаясь фигурально, как вы понимаете.

Он попытался выдавить из себя смешок, но вдруг осознал, что его бросило в пот.

– Займемся любовью и устраним это препятствие, – сказала она, вперившись в него карими глазами.

Кто он был такой, чтобы упираться? Он тут же забыл о своей калифорнийской красавице-подружке с грудями тридцатишестидюймового калибра и самыми длинными ногами в городе.

Кларисса протянула руку, расстегнула его джинсы, и они занялись делом. Бедняга просто онемел от шока – Боже правый, он вставляет пистон Клариссе Браунинг. Самой Клариссе Браунинг! Опупеть можно!

Когда они закончили, она отчеканила:

– Теперь мы оба сможем сосредоточиться и сделать отличный фильм. Только чтоб свой текст знал туда и обратно. Слушайся нашего великолепного режиссера и влезь в шкуру того, кого играешь. Вживись в роль. Увидимся на съемках.

Все, вы свободны, можете идти.

Молодой актер вышел, и Кларисса налила себе из термоса стаканчик овощного сока. Задумчиво потянула питательную жидкость. Взаимодействие с партнерами, вот в чем весь фокус. После близости с ней парень наверняка станет раскованней, почувствует уверенность в себе, так нужную для трудной роли. И не будет дрожать от страха перед ней – Клариссой Браунинг, обладательницей «Оскара». Он будет видеть в ней пылкую женщину, человека из плоти и крови, и держаться будет соответственно. А это уже принципиально, хотя признайся она кому-нибудь, что всегда занимается любовью с партнерами по фильму, многие сочли бы ее чокнутой.

Размышляя так, она снова отпила сока. Ее метод работает – это факт. «Оскар» – тому подтверждение.

Узнай об этом Джек Питон, его бы хватил удар. Ну, как же, мужской шовинизм. Гордость жеребца. Неужели он думает, что она ничего не знает про его амурные делишки?

Она только усмехнулась про себя. Джек Питон – мужчина с блуждающим членом…

Что ж… лишь бы совсем не заблудился. Сейчас ее вполне устраивало иметь Джека в качестве постоянного любовника. А дальше будет видно…

– Мое затраханное сердце вчера закатило мне концерт, – мрачно объявил Хауэрд Соломен.

– Что? – Джек подумал, что ослышался.

– Мое затраханное сердце, – повторил Хауэрд сердитым тоном. – Начало метаться взад-вперед, как шарик в пинг-понге.

Джек давно убедил себя, что Хауэрд ипохондрик, и решил сменить тему.

– Где Мэннон? – спросил он. – Если застрянет, его ждет печальный конец.

– Его конец уже застрял, и это печально, – сострил Хауэрд.

– Что правда, то правда, – согласился Джек.

В эту минуту появился Мэннон Кейбл – киноактер, режиссер, продюсер и очень ходкий товар (в Голливуде ты либо ходкий товар, либо нет, а если нет, можно смело сматывать удочки). Как и раньше при появлении Джека, все дружно повернули головы в сторону вошедшего. Без преувеличения можно было сказать, что в зале повисла тишина. Мэннон был настоящий красавец. Смешайте Клинта Иствуда, Берта Рейнольдса и Пола Ньюмена – и получите Мэннона Кейбла. Кобальтовая голубизна глаз. Обласканное солнцем лицо с сексуально-шоколадным загаром. Припорошенная темной пылью копна соломенных волос. Мощный торс. Рост шесть футов и четыре дюйма. «Каждый дюйм – победный», – любил шутить он, частенько появляясь в популярном телешоу Карсона.

Сорок два года. В прекрасной форме. Энергичный. По кассовости в одной категории со Сталлоне и Иствудом. Короче, Мэннон был близок к самой вершине.

– Эй, мне нужно срочно что-то положить на зуб, – провозгласил он вместо приветствия, проскальзывая в кабинку. И ухмыльнулся. Именно так, как положено ухмыляться кинозвездам первой величины. На зубах у него были прекрасные коронки (сами зубы утратили блеск, когда он несколько лет зарабатывал на хлеб каскадером), они позволяли ему улыбаться отныне и вовек, ни о чем не думая.

– Чем балуемся?

– Яйцами, – ответил Джек, что и так было ясно.

– Смахивают на пару жареных сисечек.

Мэннон рассмеялся.

– По тебе все смахивает на сисечки, – ответил Джек. – Тебе бы не худо к психиатру сходить, а то нарвешься на крупные проблемы.

Мэннон загоготал.

– Единственная моя крупная проблема – это мой прибор. Желаю вам иметь такие проблемы.

Он жестом подозвал официанта и заказал гигантский завтрак.

Джек тем временем смотрел на Мэннона и Хауэрда. Иногда он спрашивал себя – как им троим удается оставаться друзьями? Ведь они теперь такие разные. И все-таки он знал ответ. В душе они оставались братьями, людьми, которых связывало общее прошлое. Они все выбились, выбрались на самый верх, и никому не удастся расколоть их союз – хотя сделать это пытались многие жены и многие любовницы.

Хауэрд прошел через трех жен и сейчас жил с четвертой, соблазнительной пышкой Поппи. Его потомству было несть числа – свои семена он засеял повсюду. Мэннон и по сей день сгорал от любви к своей первой жене, Уитни, и его новая супруга, Мелани-Шанна, пока загасить этот огонь не сумела. У Джека была Кларисса, хотя в глубине души он знал – эта женщина не для него. Знал, но не хотел в этом признаваться.

– У меня гениальная идея, – вдруг объявил Мэннон. – Почему бы нам не слетать в следующем месяце в Вегас? Втроем. А то совсем друг друга не видим. Поиграем в рулетку, побесимся, поваляем дурака, как в старые добрые времена. Что скажете?

– Без жен? – с надеждой в голосе спросил Хауэрд.

– Какие к черту жены, – быстро ответил Мэннон. – Скинем их в торговом центре, они и не заметят, что нас нет.

Возбужденно гримасничая, Хауэрд сказал:

– Мне эта мысль нравится, – начисто упустив из виду, что Поппи вцепится ему в яйца, когда узнает, что он куда-то собрался без нее. Она была прилипалой, в отличие от трех прежних жен: те хотели только брать, и брать как можно больше.

– А ты что скажешь, Джек?

Мэннон выжидательно смотрел на друга.

Джек обещал Клариссе съездить на неделю в Нью-Йорк. Нью-Йорк! Долгие прогулки по Гринич-Виллидж. Походы в серьезные, небродвейские театры. Бесконечные обеды с ее странными неудачливыми друзьями. Платить, естественно, придется ему.

Он терпеть не мог ходить пешком, любил только кино, а от ее так называемых друзей у него заранее свербило в заднице.

– Летим, – сказал он. – Начинай подготовку. Если на работе никаких обвалов не будет, я решительно «за».

 

2

Джейд Джонсон тащилась от Брюса Спрингстина. У нее не было желания встретиться с ним лично, просто балдеж издалека, так тихо сходят с ума по своему кумиру многие четырнадцатилетки. Она поставила на стерео «Рожденный в США» и затанцевала по своей новой квартире.

Джейд Джонсон было двадцать девять лет. Косматые медного оттенка волосы до плеч, золотые веснушки, широко посаженные карие глаза, сочный чувственный рот и сильная квадратная челюсть, не позволявшая безоговорочно зачислить ее в ранг красавиц и делавшая ее лицо дерзким и как бы настороженным.

Роста в ней было пять футов и десять дюймов, веса сто тридцать фунтов, ноги длиннющие, тело гибкое и извилистое, плечи широкие, и потрясающая лебединая шея.

По натуре человек добрый, она в случае надобности всегда приходила на помощь друзьям, при этом умела здорово язвить и обладала бешеным чувством юмора. Эта умная и независимая особа была одной из самых высокооплачиваемых коммерческих фотомоделей в мире.

Позвонили в дверь, и она, одетая в голубые джинсы и свитер-футболку огромного размера, кинулась открывать.

Это оказался бригадир команды грузчиков, которые только что свалили у нее в коридоре пятнадцать больших коробок.

– Порядок, мадам, – сказал он, протягивая ей квитанцию для подписи. – Все на месте, все сосчитано. Надеюсь, вы довольны.

Подписав бумажку, она протянула ему банкноту в пятьдесят долларов.

– Купите пива себе и ребятам.

С благодарным видом убрав деньги в карман, бригадир подумал: да, бабенка высший класс! Мало того, что глаз не оторвешь – как ей идут эти джинсы в обтяжку и громадная футболка! – так еще и не скупится.

– Спасибо, – сказал он и добавил, глуповато улыбаясь. – Последняя ваша реклама по ящику – чистый динамит!

Черты ее лица смягчились, она обнажила очень белые и ровные зубы в теплой и даже сексуальной улыбке. – Рада, что вам понравилось, – промолвила она, легонько оттесняя его к двери. Как только они заводили речь о ее знаменитом ролике с рекламой кофе, она знала: пора их выпроваживать. За долгие годы своей карьеры она прекрасно усвоила: надо быть дружелюбной, но в то же время недосягаемой для своих многочисленных обожателей. Когда-то в восемнадцать лет на нее накинулся некий буйный поклонник и чуть ее не изнасиловал – он, видите ли, совсем потерял голову, глядя на плакат, где она рекламировала купальник. Слава Богу, вмешался сосед и спас ее от такой напасти.

Бригадир замешкался у двери.

– Может, подарите мне фото с автографом, – попросил он с надеждой в голосе.

Вон, послала она ему мысленный сигнал. Ей не терпелось остаться одной и приступить к великой распаковке.

– Я вам ее пришлю, – проворковала она приятным голоском.

– Черкните там: «Большой Бен, я тебя люблю». – Он осклабился. – Вот уж ребята зачешут в затылках.

Большой Бен? Что еще за новости? Старательно, печатными буквами он принялся писать свой адрес на листке бумаги, она терпеливо ждала.

– Еще раз спасибо, Бен, – поблагодарила она и все-таки закрыла за ним дверь.

Наконец-то она одна! В Лос-Анджелесе! Кто бы мог подумать, что она проделает долгий путь на запад снова? Ее город – это Нью-Йорк, был и есть. Калифорния никогда не будоражила ее воображение. Да, когда-то она, двадцатилетняя девчонка, наивно клюнула на предложение попробоваться в Голливуде. Дурочка. Актрисой она не была и никаких честолюбивых планов на этот счет не строила. Но молодость, любопытство взяли свое. Ну, прокачусь, решила тогда она, что тут такого страшного?

Ее встретил лимузин длиной с квартал, на заднем сиденье развалился моложавый агент. В распахнутом донельзя вороте шелковой рубахи проглядывали какие-то золотые цепи, тщательно выглаженные джинсы явно сшиты на заказ. Загар, сигара магната средней величины, редеющие волосы и вагон гонора. Прямо в машине он предложил ей травки и пригласил на ужин.

Она отвергла оба предложения, и на его идеально загорелом лбу появились морщинки.

В отеле «Беверли-Хиллс» ей был забронирован номер. Цветы и фрукты – в изобилии. Она пробыла на западном побережье пять дней, попробовалась с каким-то мрачноватым и молчаливым актером, который так и норовил испортить ей крупный план, отвергла еще несколько приглашений от бронзового агента, вернулась в Нью-Йорк, и ее калифорнийская эпопея на этом закончилась.

Несколько лет спустя, когда акции ее здорово возросли, Голливуд поманил ее снова. «Плюнь на них, – сказала она своему агенту из мира фотомоделей. – Я лучшая модель в нашем бизнесе, и самая высокооплачиваемая. И что же, я теперь должна пройти весь путь сначала? Как бы не так. Выйдет из меня кинозвезда или нет – это еще вопрос. А тут я уже лучше всех».

Она была права. Джейд Джонсон была лучшей из лучших. И самой после недавно подписанного контракта высокооплачиваемой.

Именно из-за этого контракта она снова оказалась в Лос-Анджелесе. Фирма «Клауд косметикс» сделала ей предложение, от которого она не смогла отказаться. В частности, ей предстояло провести год на западном побережье и сниматься для телерекламы, гонорар миллион долларов. При других обстоятельствах она ни за что бы не уехала из своего обожаемого Нью-Йорка. Но тут она как раз порвала отношения с женатым мужчиной, которые длились шесть лет, и перспектива отъезда выглядела заманчиво.

Она прошлась по квартире, скинула кроссовки, расстегнула джинсы, а Спрингстин между тем горланил свою «Рожденный в США». Звук его голоса с хрипотцой наполнял комнату, и Джейд была вполне довольна. Она вышла к новой стартовой черте, ее ждет совсем другая жизнь. Джейд Джонсон больше не будет чьей-то любовницей. Нетушки, хватит. Тот период жизни окончен, finito. Какую лапшу он ей вешал на уши, а она, доверчивая идиотка, только этими ушами и хлопала. Она не считала себя наивной, и все-таки больше шести лет он держал ее в плену своим языком, используя его не только по прямому назначению.

Она позволила себе вспомнить о нем. Марк Рэнд. Английский лорд. Английский зануда. Фотограф с мировым именем, спец по дикой природе. Познакомились они на съемках, в Африке. Она рекламировала для журнала «Вог» купальник из шкуры леопарда, а снимал он. У него были кудрявые волосы, занятные голубые глаза, а своими рассказами он ее просто очаровал. Примерно через неделю пылкой любви в его чарующих рассказах появилась жена, леди Фиона Рэнд.

Джейд тогда просто взбеленилась. Но… клюнула на простейшую удочку, проглотила наживку, старую как мир… Мы с женой живем вместе только во имя… как только дети подрастут…

И Джейд Джонсон, умница, женщина света, отнюдь не способный заблудиться в трех соснах ребенок, позволила навешать себе на уши вот эту лапшу и поверила ему! И верила целых шесть лет. И продолжала бы верить, если бы по чистой случайности не вычитала в английском журнале, что леди Фиона произвела на свет еще одного наследника рода Рэнд.

Она оборвала их связь со всей присущей ей язвительностью и тут же умчалась в Калифорнию.

Разглядывая новое жилище, она решила: гнездышко что надо. Район Уилширского бульвара около Уэствуда, квартиру она сняла полностью меблированную, но как можно прожить целый год без всех своих вещей, книг, пластинок, коллекции фарфоровых собачек, видеокассет с любимыми фильмами, одежды, семейных фотографий и прочей личной белиберды? Отсюда и груз из Нью-Йорка, прибывший, как и было договорено, на следующий день после ее приезда. Спасибо фирме по авиаперевозкам.

Разглядывая гору коробок, она прикидывала: хватит ли у нее энергии заняться распаковкой прямо сейчас? Не хочется, но придется. Она вздохнула, вытащила из холодильника бутылку «севен-ап» и принялась за работу.

ГДЕ-ТО НА СРЕДНЕМ ЗАПАДЕ…

КОГДА-ТО В СЕМИДЕСЯТЫЕ…

Кошмар для девочки начался, когда ей было четырнадцать лет, и она осталась в доме одна с отцом. Братья и сестры давно упорхнули из родительского гнезда. Едва они стали достаточно взрослыми для того, чтобы зарабатывать на хлеб, они уехали при первой же возможности и ни разу не вернулись навестить родителей. Мать легла в больницу, то женским делам», как со вздохом объяснила соседка. Девочка не очень поняла, что это значит, она знала только, что ужасно скучает без матери, хотя той не было всего два дня.

На свет девочка появилась случайно. Мать часто ей об этом говорила. «Ты была незапланированная, – говорила бывало мать, – и появилась слишком поздно. А вся работа на мои плечи. Мне бы сейчас отдыхать, а не ребенка растить». Всякий раз при этих словах она улыбалась, обнимала дочку и нежно добавляла: «Ну, что бы я без тебя делала, малышка моя? Пропала бы, и все, понимаешь, да?»

Да. Она понимала, что эта хрупкая женщина в тщательно заштопанной одежде, которая обстирывает других людей и относится к своему мужу, как к королю, по-настоящему любит ее.

Они жили в жалком домишке на окраине города. Зимой в нем было морозно, а летом – слишком жарко. По кухне рыскали голодные тараканы, а на чердаке ночами бегали гигантские крысы. Девочка росла со страхом в сердце, не из-за паразитов и мерзких животных, а потому что отец часто бил мать, потому что ночь часто оглашалась жуткими криками. За криками всегда наступала долгая, зловещая тишина, которую нарушало лишь его похрюкиванье и постанывание, да ее сдавленные всхлипывания.

Отец был злобным и ленивым верзилой, и она его ненавидела. Она знала, что в один прекрасный день уйдет, как ее братья и сестры, выскользнет украдкой на рассвете – и поминай как звали. Только планы у нее были куда увлекательнее. Она займет в этом мире достойное место, добьется в жизни подлинного успеха, а когда накопит вдоволь денег, вызовет к себе мать и будет за ней ухаживать.

В тот вечер за ужином отец орал на нее. Она приготовила ему тарелку дымящейся требухи с луком, как ее учила мать. «Помои!» – завопил он, опустошив почти всю тарелку и громко рыгнул, а она поспешно убрала со стола объедки и поставила перед ним пятую банку пива.

Лицо его расползлось, глаза помутнели. Он оглядел ее, шлепнул по заду и громко заржал. Она спряталась на кухне. Она прожила с ним всю жизнь, но боялась его больше, чем незнакомого человека. Он был грубый и жестокий. Не раз его тяжелая рука больно жалила ее лицо, плечи и ноги.

А ему нравилось щеголять тем, что он здесь самый сильный.

Она вымыла в большой миске единственную тарелку и задумалась: сколько же мама пробудет в больнице? Только бы недолго. Ну, может, день или два.

Она вытерла руки, просочилась через тесную гостиную, где отец похрапывал перед черно-белым мельканием телевизора. Пряжка пояса расстегнута, живот отвратительно выпучился из-под грязнущей футболки, на груди подрагивала пустая пивная банка.

Она выбралась на улицу, в туалет. В самом доме канализации не было – умыться можно было только из потрескавшейся раковины, наполненной тепловатой водой. Иногда она умывалась в кухне, но при отце не могла на это осмелиться. Последнее время он взял моду подглядывать за ней, заявляться туда, где она переодевалась, и скалить зубы на ее развивающиеся формы.

Она устало стянула с себя блузку, переступила через упавшие шорты и стала плескать воду под мышки, на грудь, между ног.

Жаль, что нет зеркала, она бы посмотрела, какая у нее теперь фигура. В школе она и еще три подружки забирались в туалетную кабинку и изучали друг у друга распускающиеся бутончики грудей. Но чужое тело – это одно, а свое – совсем другое; груди других девчонок ее не интересовали.

Она осторожно ощупала вздутия вокруг маленьких сосков и даже затаила дыхание – такое странное чувство, когда прикасаешься к себе самой.

Она так увлеклась изучением своего нового тела, что прослушала шаги отца, подходившего к туалету. Без стука он распахнул настежь скрипучую дверь, так быстро, что девочка даже не успела прикрыться. Его ширинка была расстегнута. «Надо отлить, – буркнул он. Потом, словно сигнал поступил в мозг с задержкой, он добавил: – Что это ты здесь стоишь, в чем мать родила?»

«Просто моюсь, папа», – ответила она, покраснев как свекла и кинувшись было к полотенцу, которое принесла с собой.

Он оказался проворнее. Пьяно качнувшись, он наступил на тонюсенькое полотенце и загородил своей тушей дверной проем. «С парнями уже шляешься? – загремел он. – По рукам пошла?»

«Нет». Она отчаянно тянула полотенце, пытаясь выдернуть его из-под отцовской ноги.

Сделав два неверных шага, он шатнулся в ее сторону, изо рта несло пивным перегаром, глаза налились кровью. «А не врешь, малая?»

«Нет, папа, не вру», – прошептала она, готовая умереть со стыда, ей хотелось как можно скорее убежать и спрятаться в постели.

Долгую минуту он сверлил ее тяжелым взглядом. Потом притронулся к себе и громко хрюкнул.

Сердце ее заколотилось, посылая сигнал тревоги. У нее перехватило дыхание. Инстинкт подсказывал ей: она в ловушке.

Он закопошился в ширинке и вытащил свое хозяйство наружу, и вот оно уже торчало из штанов разъяренным красным дулом. «Видишь?» – проурчал он.

Ее словно парализовало.

«Видишь? – повторил он, такой же красный, как его оружие. – Вот чего ты должна опасаться. – Он погладил свой восставший член. – Каждый парень, какого ты встретишь, будет думать только об одном – как всадить в тебя эту штуку».

Он потянулся к ней, и она стала кричать. – «Не надо! Не надо! Не надо!» – Она даже не узнала звуков собственного голоса высоких, визжащих.

Но услышать ее было некому. Спасти ее было некому.

И начался кошмар.

 

3

Силвер Андерсон исполнилось сорок семь лет, и ее первая мысль при пробуждении была о том, что она стала на год старше. Целых десять минут она лежала в постели, размышляя над этим фактом, потом неохотно поднялась, предварительно позвонив слуге и сказав ему, что ровно через пятьдесят минут на столе должны быть булочки с изюмом, стакан свежего апельсинового сока и чай с лимоном. Пятьдесят минут – именно столько времени требовалось Силвер для того, чтобы подготовиться ко встрече с миром. За этот короткий промежуток времени она успевала совершить чудо.

Женщина, поднявшаяся с роскошного королевского ложа, выглядела вполне заурядно.

Женщина, вышедшая из спальни через пятьдесят минут, была суперзвездой телевидения.

Силвер Андерсон была готова к фотосъемкам для журнала «Вог» – для ударного материала, разумеется. Только ударный материал – таков был ее уровень. Свой косметический ритуал она совершила полностью. Солидный слой грима, броские глаза (она до сих пор носила накладные ресницы, они придавали ей властный, хотя и слегка старомодный облик). Губы излучали алый блеск, щеки были нарумянены. В ушах – массивные золотые сережки, на голове – белый шелковый тюрбан, в руках – светло-бежевая сумочка, беспорядочно обсыпанная бриллиантовой крошкой. Было лишь десять утра, но Силвер знала, что всегда выглядеть звездой – это ее долг перед поклонниками. При росте пять футов и три дюйма она сохранила фигуру девочки. Приходилось сидеть на диете, делать упражнения, и хотя выкроить время для спорта было трудно, результат стоил того. Сзади – тугая попка, дерзкая и самоуверенная походка – ее вполне можно было принять за двадцатилетнюю.

Спорхнув вниз, она не удостоила вниманием своего русского управляющего Владимира, который был педиком, и ее отношение не интересовало его ни в малейшей степени – лишь бы не уволила. Два раза в неделю его приглашали на ужин, чтобы он поделился подробностями личной жизни Силвер Андерсон. Для своих друзей звездой был он – как-никак живет в тени такой знаменитой хозяйки! О подвигах Силвер всегда трубили первые страницы газет. То проблемы с мужчинами (два бывших мужа, с десяток кавалеров), то с алкоголем (спасибо жене президента Бетти Форд, теперь это узаконили), то стычки с режиссерами, писателями, продюсерами – кто подвернется под руку. Силвер всегда с гордостью говорила: «Я профессионалка. И не позволю, чтобы мной помыкали какие-то бездарные дилетанты, которые хотят погреться в лучах моей славы. Пусть точно знают, с кем имеют дело».

Звездой Силвер Андерсон стала в двенадцать лет. Она пела и танцевала в школьном спектакле, и на нее обратил внимание отец одного из одноклассников, агент, чьей работой был поиск талантов; он рекомендовал ее режиссеру по подбору актеров для съемок нового крупного мюзикла. Она успешно прошла пробы, получила роль и стала минизвездой, заливалась соловьем еще в нескольких популярных картинах. Голос у нее действительно был замечательный, мощный и поразительно чистый. Впрочем, ничего странного в этом не было: ее мать Бланш (в прошлом сама певица, но карьеры не сделавшая) водила дочь на уроки пения уже с пяти лет. Бланш часто ей говорила: «Мне пробиться не удалось. Но ты, моя милая, возьмешь талант, который по наследству перешел к тебе от меня, и станешь величайшей звездой в мире». Бланш настояла и на том, чтобы девочка посещала уроки танцев и актерского мастерства. В результате детство Силвер было отравлено – занятия и занятия, чтобы в один прекрасный день стать звездой, в этом ее матушка не сомневалась. Когда ей было шестнадцать лет, спрос на музыкальные комедии в Голливуде резко упал, и ее агент предложил ей перебраться в Нью-Йорк и заняться театром.

«Никакого Нью-Йорка», – решительно возражал Джордж, ее отец, профессор колледжа, время от времени изобретавший, как выражалась ее мать, какие-то «бесполезные штучки». Они жили в большом доме с хаотичной планировкой, купленном на заработки Силвер, и пускать корни в другом месте у отца не было ни малейшего желания.

«Папочка, я должна ехать! – со слезами в голосе протестовала Силвер – по наущению матери. – Под угрозой вся моя карьера!» – Даже в шестнадцать лет она была склонна к легкому пережиму.

Бланш согласилась с дочерью. «Мы не можем разрушить ей жизнь, Джордж. Мы должны помочь ей воспарить!»

Джордж с тоской смотрел на свою властную жену с волосами морковного цвета и неосуществленными мечтами. Он знал ее не остановить, и было решено, что она вместе с Силвер поедет на полгода в Нью-Йорк, а он останется дома с их девятилетним на семь лет моложе своей знаменитой сестры сыном Джеком.

Силвер и Бланш пришли от Нью-Йорка в восторг, и он ответил им взаимностью. Силвер появилась в новом шоу «Божественная крошка», которое имело феноменальный успех и не сходило со сцены пять лет. За эти годы она вступила в первый брак (высокий брюнет на поверку оказался размазней), развелась (он потребовал с нее алименты), помогла матери развестись с Джорджем и присутствовала на бракосочетании Бланш с двадцатишестилетним рабочим сцены (матери в то время было тридцать восемь); ни у одной из них не возникало и мысли о том, чтобы вернуться в Лос-Анджелес, в Вэлли. Нью-Йорк полностью их устраивал.

«Джорджу и Джеку без нас только лучше, – рассуждала Бланш. – Ты была рождена для того, чтобы стать звездой. А я чтобы жить в Нью-Йорке и наслаждаться жизнью».

Что она и делала, благодаря успехам дочери и наличию молодого мужа.

За «Божественной крошкой» последовало еще одно убойное шоу, гигантскими тиражами разошелся ее альбом, а всякое выступление Силвер в кабаре сопровождалось бешеными аншлагами.

Домой она попала только через десять лет. Собственно, не домой в прямом смысле слова. Она сняла бунгало в отеле «Беверли-Хиллс» с ее тогдашним любовником, шведским жеребцом. В промежутке между интервью и прочими легкомысленными занятиями она наконец-то выбрала время позвонить отцу. «Приезжай завтра с Джеком в «Беверли-Хиллс», я приглашаю вас на ленч», – провозгласила она не без помпы, утаив, однако, что «Ньюсуик» готовит о ней большую статью, и им нужны фотографии в кругу семьи.

Джордж неожиданно уперся – он вычеркнул Силвер из жизни много лет назад. Да, она его дочь, но это не меняет того факта, что она блюдет только собственные интересы. В том, что распался его брак, он винил ее и никогда ей этого не простит.

Джек как раз вернулся домой после учебы в колледже. Это был девятнадцатилетний красивый и толковый малый, и, конечно, ему было любопытно повидаться с сестрой, которую он едва помнил. «Я поеду, папа», – с энтузиазмом заявил он.

Джордж не стал его удерживать, хотя в принципе был против их встречи. Оставалось лишь надеяться, что Силвер не отнимет у него еще и Джека.

На встречу со своей знаменитой сестрой Джек отправился в приподнятом настроении. Он вернулся через два часа с наморщенным лбом и критикой на устах. – «Она вся какая-то надуманная, охренеть можно! – воскликнул он. – Строит из себя английскую королеву».

У Джорджа отлегло от сердца, но он не подал вида. «Не ругайся, – отчитал он сына. – Вас так учат выражаться в колледже?»

«Папа! Мне все-таки уже девятнадцать».

«Тогда пора бы знать, что брань отнюдь не делает тебе чести, как мужчине».

«Ладно. Ладно. Извини», – быстро свернул разговор Джек, подумав, что в следующий приезд домой из колледжа в Колорадо он поддержит предложение своего друга Хауэрда Соломена вместе снять квартиру в Голливуде. Хауэрд давно подбивал его на этот «гениальный шаг». Джек всегда отказывался. Но в следующий раз он скажет «да».

О своем младшем брате Силвер подумала: парень видный, но балбес. Семейные черты он, несомненно, унаследовал, но весь отведенный на семью талант достался ей – тут вопросов не было. Ей вполне хватило одной встречи. Она не стала утруждать себя звонками, и они встретились лицом к лицу только через четыре года, в Нью-Йорке, на похоронах Бланш, внезапно умершей от рака.

Джек ехал на похороны со смешанными чувствами. Когда мать развелась с отцом, она развелась с ним тоже. Он прекрасно помнил, как отец однажды усадил его и с мрачным видом сообщил тяжелую весть: «Твоя мама домой не вернется, – сказал он. – Так будет лучше».

Будучи еще ребенком, Джек много месяцев плакал по ночам, пытаясь понять, почему мама от него так безжалостно отказалась, что же такого он совершил. В годы отрочества он не раз собирался связаться с ней, задать ей этот вопрос: почему? Но возможность такого визита всякий раз приводила его в трепет, и он его то и дело откладывал, а потом оказалось слишком поздно – она умерла, и он знал, что по крайней мере должен быть у нее на похоронах.

Силвер с блеском разыграла роль королевы в трауре. Она явилась в чернобурке и маленькой шляпке с вуалью. Она стояла, прильнув к мужу Бланш, подведенные сверх меры глаза переполняло сострадание, а фотографы сновали вокруг могилы и щелкали затворами.

Своего единственного брата Силвер не узнала. Он прикоснулся к ее руке, чтобы пробудить ее память. «Спасибо за участие», – дежурно пробормотала она и перешла к следующему поклоннику.

Он уловил запах спиртного, попытался ее понять. Три месяца спустя в Лас-Вегасе она вышла замуж за своего отчима – поклявшись, что на сей раз «навсегда». Но через десять месяцев последовал нелицеприятный развод, о чем не преминули раструбить газеты.

Тем не менее, волна дурной славы всегда выносила Силвер наверх. Через год она родила дочь, отказалась назвать имя отца и на два года перебралась в Бразилию с каким-то богачом (ходили слухи, что это бывший нацистский преступник, сделавший себе пластическую операцию). В тридцать четыре года она вернулась на Бродвей и блистала в двух грандиозных мюзиклах, сначала в одном, потом в другом, и это продолжалось пять лет.

Джек тем временем начал строить собственную жизнь. Закончив колледж, он поселился в Голливуде, снял квартиру вместе со своим другом Хауэрдом Соломеном. Хауэрд мечтал стать агентом, главным образом потому, что считал: «тогда все бабы будут мои». Он устроился в крупное агентство по поиску талантов, поначалу ему пришлось работать с почтой.

Джек не знал толком, чем хочет заняться. Все говорили, что с его внешними данными надо идти в актеры – но от этой мысли он содрогался. Его интересовало писательство. Газеты. Манил мир журналистики. Он начал писать для небольшого журнала рецензии на фильмы и пластинки, а чтобы было чем платить за квартиру – свою половину, – подрядился водить экскурсии по телестудии. Через полгода он пошел на повышение: ему предложили готовить материал для местного разговорного телешоу.

«У тебя есть подход к людям», – заверила его новая начальница, дама, способная оценить талант с первого взгляда.

«Спасибо», – поблагодарил он, ловко «не поняв» намек провести ночь экстаза в ее квартирке в Уэствуде.

Но дальше он себя не сдерживал и спал практически со всеми хорошенькими женщинами, которые появлялись у них в шоу, постигая тем временем науку и искусство телевидения.

Однажды молодой киноактер, один из гостей их передачи, за сценой схватил Джека за грудки. «Слушай, приятель, ты трахаешь мою подружку», – сообщил он безо всякого удовольствия.

«Я?»

«Клянусь твоей задницей».

Джек не мог сразу вычислить, о ком именно шла речь, поэтому, не называя имен, ограничился туманным «извини, старик».

«Как же, «извини», – бушевал актер. – То-то она меня дальше первой базы не пускает. Как хоть она в койке, ничего?»

Разговор был продолжен в ближайшем баре, и Мэннон Кейбл – открытие сезона, тем не менее сидевший на мели, – подселился к Джеку и Хауэрду. Они назвали себя «Три покорителя», имея в виду скорее не насыщенную половую жизнь, а путь наверх. Между тем Хауэрд был половым гигантом, Мэннон со своей внешностью и юмором мог заманить в постель любую, Джек был просто неотразим.

Джек никогда не хвастался своей знаменитой сестрой. Хауэрд о ней знал, но помалкивал. Когда об этом услышал Мэннон, он едва не лишился дара речи. «Но почему это надо скрывать?» – не мог понять он.

Джек пожал плечами. «Я ведь едва ее знаю. Зачем трезвонить об этом на весь мир?»

К счастью, в начале своей карьеры Силвер взяла девичью фамилию матери – Андерсон. Джек предпочел отцовскую, более броскую, – Питон.

Карьеры «Трех покорителей» пошли в гору.

В двадцать шесть лет Хауэрд стал полновесным агентом, а в двадцать восемь уже вышел на уровень. По пути он женился, приобрел закладную на роскошный и соответственно дорогой дом в Лорел-Каньоне, обзавелся своим первым «Мерседесом» и начал закатывать приемы.

Мэннону дорога к звездам открылась благодаря популярному женскому журналу, в котором его фото поместили на центральный разворот. Он переплюнул самого Берта Рейнольдса, снялся в главной роли в нескольких забойных фильмах подряд, купил достойный дом на побережье и кремовый «Роллс-Ройс» и не давал ослабнуть текшему в его сторону потоку головокружительных красоток.

Джек перебрался в Аризону и стал работать на местном телевидении, в отделе новостей. Через два года он был там ведущим всего, что эта студия могла предложить. Его пригласили вести передачи в Чикаго, потом в Хьюстон. Он пробовал себя на всех направлениях от серьезных новостей до легких развлекательных пустячков, вел программы о политике, фестивалях, убийствах, кино, развращении малолетних. Любая область, любая программа телевидения была ему хоть как-то, но известна. В Хьюстоне ему дали собственное шоу, «В ритме Питона». Популярность его затмила всех и вся в округе. Его почта никуда не умещалась. К тому времени, как он взошел на ньюйоркском небосклоне – его пригласили вести ночное телешоу по крупному телеканалу, – Силвер стала собираться в Голливуд, играть главную роль в киноверсии одного из ее бродвейских ударных мюзиклов. Иногда его занимал вопрос: захочет ли она связаться с ним и поздравить с успехом? Все-таки, как ни крути, они брат и сестра почему бы не забыть о прошлом и начать сначала?

Но она так ему и не позвонила.

Фильм, в котором Силвер сыграла главную роль, провалился и не просто, а с треском. Сказать, что разорвалась бомба – значит, не сказать ничего. Это был мегатонный взрыв, ядерная катастрофа, которая смела всех, кто оказался в радиусе действия. Силвер, униженная, сбежала в Европу. Все шишки посыпались на нее. Господи, да за что? Она не сомневалась: лучшее, что было в этом фильме, – это она.

Последовал период «нервного переутомления», как она изысканно потом его называла. В действительности это был опасный флирт со спиртным и наркотиками, едва не стоивший ей жизни, не говоря уже о звездной карьере.

Тут-то она и возникла в жизни Джека. Вернее, не она лично – из Лондона ему позвонила десятилетняя девочка по имени Хевен. «Вы мой дядя? – спросила она. – Можно я к вам приеду? Мама заболела. Ее увезли».

Джек отменил все назначенные на следующую неделю интервью, купил билет на «Конкорд» и полетел в Лондон. Он нашел Хевен в Челси, где она жила под присмотром какого-то трансвестита. Оказалось, что Силвер упрятали в психиатрическую лечебницу.

«Бедняжка пыталась лишить себя жизни, – прошелестел трансвестит. – Представляю, каково на душе, когда красота уходит, а вместе с ней и талант. Я поступил по своему разумению. Кстати, она задолжала мне две тысячи фунтов. Лучше наличными, если можно».

Джек позаботился обо всем. Оплатил все счета, договорился о том, чтобы Силвер перевели в частный пансионат, нанял сестер для круглосуточного ухода, пригласил лучших психиатров.

Он нанес сестре визит, и она смотрела на него ничего не выражающим взглядом. Без грима она была собственной тенью, бледной, как привидение, но в глазах ее горел огонь. «Как Джордж?» – спросила она. В сорок лет она наконец-то вспомнила об отце – об отце, которого бросила, когда ей было всего шестнадцать.

«Ничего, тянет, – ответил Джек. – Я заберу Хевен, и она будет жить у него. Если ты не возражаешь».

«Чего же тут возражать, – промолвила она едва слышно, теребя прядь волос тонкими, словно вощеными пальцами. – Мне-то все равно конец, – сказала она безучастно. – Все прошлое – коту под хвост. В Голливуде никогда не умели за дерьмом разглядеть истинный талант. Сисястые двадцатилетки – вот все, что им нужно. Мне уже не вернуться».

Джеку было неуютно с этой изнуренной и поблекшей женщиной, говорившей с такой горечью. Это была не та Силвер Андерсон, за которой он следил все эти годы. В каком-то смысле он испытал облегчение: он больше не живет в ее тени. Даже если об этой тени знал только он сам.

«Ну, что ты, – попытался он ее утешить, – ты и сейчас очаровательная женщина. И всегда будешь крупной звездой».

«Спасибо! – в голосе ее зазвучал сарказм. – Слова поддержки от братишки Джека. Господи. Ты еще в пеленках барахтался, когда я уже была звездой. Так что побереги свое красноречие».

По поводу его карьеры она не сказала ни слова. А между тем он – Джек Питон. У него свои часовые программы. Свое шоу на крупнейшем телеканале.

Уладив все финансовые и прочие проблемы, он улетел вместе с Хевен назад в Калифорнию. «Поживешь пока в доме дедушки, – объяснил он девочке. – А когда мама поправится, она тебя заберет».

«Она меня не заберет», – возразила умная не по годам Хевен, маленькая, с заостренным личиком и огромными янтарными глазами.

«Заберет», – не согласился он.

«Поспорим?» – предложила Хевен.

«Давай. Проиграть не боишься?»

Хевен выиграла спор. Силвер вскоре оправилась, осталась в Лондоне и за дочерью так и не приехала.

Джек воспринял это с чувством отвращения. Он переговорил с воротилами на своем канале и попросил их перевести его шоу в Лос-Анджелес. К его удовольствию, они сразу согласились. Наконец-то рядом с Хевен помимо дедушки будет еще одна близкая душа.

Силвер вынырнула на поверхность на английской сцене, в новой постановке «Старина Джои», пресса была восторженная, и к ней вернулась прежняя слава. Но только в Англии. Она была счастлива, что снова оказалась в лучах прожекторов, этот свет был для нее настоящим бальзамом. Но английских прожекторов ей было недостаточно. Что такое Англия? Мелкий пруд. Нет, ей требовалась Америка. С этой мыслью она наняла в Голливуде нового агента, Куинна Лэттимора, и стала активно подталкивать его в спину – ищи, ищи!

Куинн не считал, что им удастся разжечь костер на всю Америку. Силвер Андерсон? Ну и что? Она слишком долго была на виду, наступила на слишком много мозолей – чем она сможет покорить публику? Он предлагал ее имя нескольким продюсерам и режиссерам и всякий раз слышал что-то типа «слишком стара» или «эта бабенка здорово закладывает». И вдруг откуда ни возьмись поступило предложение сняться в дневной мыльной опере «Палм-Спрингс». В другое время Куинн такое предложение отклонил бы не задумываясь. Да, Силвер хотела вернуться, но едва ли с помощью дневного сериала, где ей предстояло играть стареющую певичку, исполняющую сентиментальные песни о несчастной любви. Но это предложение исходило от крупной компании «Сити телевижн» и выглядело очень соблазнительным. Куинн позвонил в Лондон и сказал: «По-моему, это хороший шанс показаться, тебя увидят нужные люди».

«Мыльная опера? – вознегодовала она. – Ни за что!»

«Тебя приглашают на полтора месяца, появишься в нескольких сериях – и все, – перебил ее Куинн. – Высшая ставка, неограниченные расходы на гардероб – вся одежда, кстати, остается тебе, – ты имеешь право вносить изменения в сценарий… мы еще найдем, что с них сорвать. Потому что они очень тебя хотят».

«Еще бы! – фыркнула она. – Мыльная опера, это же надо!»

«Не торопись с ответом», – посоветовал он.

«Это еще почему?» – опять взорвалась она.

«Да потому что других аттракционов в парке нет».

Силвер согласилась сниматься в «Палм-Спрингс». Своей игрой она потрясла всех. Популярность сериала взлетела до небес. Продюсеры предложили ей астрономическую ставку, лишь бы она осталась. И Силвер Андерсон стала популярнейшей актрисой дневного телевидения.

Ее новое царствование длилось уже три года. Она достигла пика своей карьеры и в полной мере наслаждалась успехом.

У парадной двери особняка Силвер в Бель-Эйр ее ждал черный длинный лимузин. Внутри сидели Нора Карвелл, ее помощница по рекламе и связям с общественностью, пятидесятидевятилетняя лесбиянка с проницательным взглядом и скрипучим голосом (кто еще смог бы ужиться с Силвер?), и ее личный ассистент, высокий дергающийся парень, который проработал у нее всего две недели, но было уже ясно, что скоро она даст ему пинка под зад.

– Всем доброе утро. – Силвер одарила всех лучезарной улыбкой.

Те вздохнули про себя с облегчением. Слава Богу, никакая муха ее с утра не укусила!

 

4

Когда Мэннон Кейбл поднялся, чтобы сходить в туалет, Хауэрд Соломен склонился к Джеку Питону и с заговорщицким видом зашептал:

– Можешь мне не верить, но вчера на приеме я столкнулся с Уитни и готов поклясться, что она меня хочет.

Джек рассмеялся. Уитни Валентайн Кейбл была бывшей женой Мэннона, неописуемой красоты актрисой, по которой Мэннон и по сей день продолжал сохнуть.

– Уитни, – с расстановкой произнес Джек, – хочет? Тебя? – И он снова залился смехом.

– Хватит ржать, – рассердился Хауэрд. – Что тут смешного?

– Просто ты и Уитни ненавидели друг друга, когда ты был агентом Мэннона. Господи! Сколько раз вы с ней поливали друг друга, любой бы со счета сбился.

– У смычка со скрипочкой есть много путей поладить, – философски заметил Хауэрд.

Джек едва не поперхнулся.

– Когда в тебе пробуждается поэт, это нечто.

– Иди в задницу.

– В трудную минуту я всегда вспоминаю о тебе. Хауэрд рыгнул, не слишком заботясь об окружающих.

– Говорю тебе, у нее на меня чешется. Следующий шаг мой, и я его сделаю.

– Сделаешь, когда Мэннона землей присыплют, – предостерег Джек. – Только подойди к Уитни, и он твои яйца зажарит на завтрак.

– В чем проблема-то, мать честная? – Хауэрд возбужденно замахал руками. – Они уж два года как развелись. У Мэннона другая жена, Мелани, не помню, как там дальше. Да и Уитни все это время не сильно невинность соблюдала.

– Можно подумать, что ты – полный осел, – сказал Джек, которому вдруг надоел этот разговор. – А тебе не пришло в голову, что Уитни тебя захотела в тот самый момент, как ты вскарабкался на верхний стул в «Орфее»?

– Ты на что же намекаешь… – вознегодовал было Хауэрд, но тут же смолк, потому что в кабинку вернулся Мэннон.

– Мне пришла в голову хорошая мысль, – сказал Мэннон, расплываясь в улыбке. – Кто-то должен снять фильм о дамочках полусреднего возраста, которые преследуют кинозвед в туалете. Меня сейчас одна такая отловила. Экземпляр – закачаешься. Ворвалась за мной прямо в сортир и подайте ей автограф, а я стою и отливаю. Представляете?

Джек вполне мог себе такое представить. На прошлой неделе это самое случилось с ним в шикарном ресторане. Слава! Эта сторона жизни не доставляла ему удовольствия. А вот сестрица Силвер, та в славе просто купалась. Журнала нельзя купить, чтобы она не улыбалась тебе с обложки. И как ей удалось подняться! Потрясающе! Слава Богу, это никак не отразилось на нем. В глазах общества они не отождествлялись друг с другом. Как Уоррен Битти и Ширли Маклейн, факт их родства упоминался крайне редко.

Сегодня у Силвер день рождения. Он не говорил с ней несколько месяцев. Их разговоры касались только Хевен, которой уже исполнилось шестнадцать. Когда Силвер первый раз вернулась в Америку, предполагалось, что ребенок уедет от дедушки и будет жить с мамой. Однако недели в обществе Силвер оказалось достаточно, и Хевен вернулась к деду, у которого и жила с тех пор. Джеку от этого становилось тошно. Джордж уже не молод, ему нужны покой, тишина. Хевен вступала в опасный возраст с множеством проблем, а Силвер до этого не было никакого дела. Даже имя отца Хевен она не желала открыть.

– Что на это скажешь, Хауэрд? – не унимался Мэннон. – Как насчет сварганить картинку под названием «Сортирные хроники» или «Как я научился ссать для зрителей». Мысль захватывает?

– Я думаю, ты должен сняться на «Орфее», – сказал Хауэрд серьезно. – Назови условия – и вперед.

– Перестань. Ты же знаешь, мне даже задницу почесать некогда.

Цапнув вторую булочку, Хауэрд продолжал:

– Не валяй дурака, давай что-нибудь запустим. Как только освободишься – ты наш. Запомни, «Орфей» – первый на очереди.

– Это еще что такое? Использование личных отношений в служебных целях?

– Именно. – Хауэрд энергично закивал.

– В таком случае, – вмешался Джек, – когда ты собираешься появиться у меня в шоу? Совсем закормил обещаниями. Откуда такая преданность Карсону?

Мэннон всплеснул руками и заулыбался.

– Пользуюсь спросом! А что, мне нравится.

Он пользовался спросом уже пятнадцать лет, и это все еще доставляло ему удовольствие, не говоря уже о том, что он был любимцем публики и зарабатывал миллионы.

У Мэннона было все, что душе угодно. Кроме Уитни. Она оставила его, когда он нуждался в ней больше всего, и теперь он пытался свыкнуться с ее уходом. Его новая жена, Мелани-Шанна, не оказалась решением проблемы. Недавняя «Мисс Техас», с хорошенькой мордашкой и стройной фигурой, она не была Уитни, и женитьба на ней оказалась серьезной ошибкой. Если бы не необходимость платить за содержание жены и делить собственность, он бы выпихнул ее через неделю после свадьбы. Как последний идиот, он не удосужился заставить ее подписать брачный контракт, в котором ее посягательства были бы строго ограничены. Но его адвокаты уже работали, и как только они дадут зеленый свет, он тут же разведется. Само собой, Мелани-Шанна о его планах ничего не знала. Не предупреждать же ее заранее. Пусть думает, что все идет прекрасно, а потом наступит Судный День – и до свидания, красотка из Техаса.

Наверное, у него помутился разум, когда он решил на ней жениться. Это он хотел отомстить Уитни, которая перебралась к его же бывшему другу, жеребцу из Малибу по имени Чак Нельсон. Актер из него был совершенно никудышный, он появлялся только в фильмах, от которых Мэннон отказывался. К счастью, их роман нельзя было назвать прочным, и Мэннон хотел вернуть Уитни, отвоевать ее (как только разведется).

– Появиться в твоем шоу не могу, – отказался он. – У тебя слишком серьезно.

– Серьезно! – Джек покачал головой. – Наверное, меня с Миз Мидлер на прошлой неделе ты пропустил.

– Выдающиеся сиськи, – вставил Хауэрд.

– Выдающийся талант, – поправил Джек.

– И выдающиеся сиськи, – уточнил Мэннон. Джек против воли рассмеялся.

– Ну вы и парочка! – воскликнул он. – Сиськи и задница. Вся история ваших жизней.

– А ты об этом никогда не думаешь, да? – хором спросили Хауэрд и Мэннон.

– Только когда хочется потрахаться, – ответил Джек, и трое друзей дружно захохотали.

Уитни Валентайн Кейбл обладала несравненным телом и запоминающимся лицом. Глаза – дымчатый аквамарин, прямой с веснушками нос, уголки рта чуть опущены, но стоило Уитни Валентайн Кейбл улыбнуться, как оказывалось, что у нее – самая большая, самая лучшая и самая белозубая улыбка в Голливуде.

Волосы ниспадали на плечи светлыми завитушками. Мужчинам ее волосы снились по ночам. Женщины копировали прическу, в какую она предпочитала укладывать свои шикарные локоны.

Она была личностью, она была звездой, но, как ни печально, Уитни Валентайн Кейбл не умела играть.

Впрочем, в ее случае это было не так и важно, потому что за пять лет актерской карьеры ей удалось взлететь на гребень умеренной популярности. Свою роль сыграли многочисленные обложки журналов и длившийся целый год комедийный телесериал, далее последовала цепочка неприхотливых фильмов, в которых она, одетая по минимуму, щеголяла своей фигурой. Наряды были самые разные: от трех расположенных стратегически фиговых листков до вечернего туалета из норки. Но она никогда не показывала ВСЕ. Э, нет. При всей своей красоте Уитни была достаточно мудра и знала: что-то должно оставаться скрытым. И великой и неумытой армии кинозрителей так и не удавалось хоть краешком глаза посмотреть на ее сочные соски или светло-шелковистую поросль, хотя «Плейбой» и ему подобные журналы ползали перед ней на коленях, умоляя (даже с неподдельными слезами) обнажить все – и предлагая за такую привилегию громадные деньги.

Но что значит «громадные»? Если уж Уитни и выставит свои сокровища на обозрение, то никак не меньше, чем за миллион долларов. Однако такого предложения пока не поступало.

Дорогу в Голливуд Уитни Валентайн нашла довольно легко. Она работала парикмахершей в техасском городишке под Форт-Уэртом и, как и все остальные горожане, проявляла неподдельный интерес к съемкам самого настоящего голливудского фильма, что проходили неподалеку. В субботу она с подружкой отправилась на съемочную площадку и тут же попалась на глаза Мэннону Кейблу – исполнителю главной мужской роли.

Нельзя сказать, что для Мэннона это была любовь с первого взгляда. Скорее так: не пропускай ничего, что движется. Из того, что двигалось на его горизонте всю ту неделю, Уитни была самым восхитительным существом. Восемнадцатилетняя невинность – по крайней мере, так она себя отрекомендовала, когда он предложил ей вкусить радость общения с кинозвездой в постели.

Жизнь в маленьком городке не приносила Уитни радости. Она хотела на волю, и Мэннон Кейбл выглядел прекрасной выездной визой. Но чтобы заполучить его, надо держать его на расстоянии – так подсказал ей инстинкт. Она была права. Как только он ее ни называл: и безмозглой телкой, и динамисткой; но через полтора месяца он сделал ей предложение и после окончания съемок привез в Беверли-Хиллс в качестве своей невесты.

Целых пять лет Уитни играла роль образцовой супруги. Готовила, ходила по магазинам, хозяйничала в их пригородном одноэтажном доме в Малибу, фотографировалась для газет и журналов со своим знаменитым мужем и вообще вела себя как женщина, о которой мечтает каждый мужчина.

Но как-то в жаркий воскресный день, когда у них в Малибу собрались гости, и в воздухе стоял запах жареного мяса, друг и агент Мэннона Хауэрд Соломен шепнул ей на ушко, что в телевизионном сериальчике есть роль, написанная словно специально для нее – будь она актрисой.

Она мгновенно загорелась.

«Дай мне попробоваться, Хауэрд, – взмолилась она. – Ну, пожалуйста! Ради меня!»

«Мэннон меня убьет», – простонал он.

«Я тоже, если ты мне откажешь», – прошипела она.

В полной тайне она прошла пробы.

В полной тайне заключила контракт.

Когда Мэннону все стало известно, он пришел в ярость. «Кретин, – орал он на Хауэрда. – Только актрисули-жены мне не хватало».

«Но если она этого хочет», – неловко защищался Хауэрд.

«Все, ты больше не мой агент, такой агент мне не нужен», – бушевал Мэннон, потом обратил свой гнев на Уитни.

«Я хочу работать, – спокойно объявила ему она. – Мне скучно».

«Скучно! – Он едва сдерживался. – Ты замужем за мной, черт дери! Как тебе может быть скучно?»

«Ты все время работаешь, – пожаловалась она. – А я целыми днями сижу без дела. Думаешь, это очень весело?»

«Как насчет того, чтобы стать настоящей семьей? Уж сколько раз мы об этом говорили. Ты же знаешь, я хочу ребенка».

«А я хочу чего-то добиться в жизни, прежде чем превратиться в наседку. Прошу тебя, Мэннон, пойми меня».

С большой неохотой он согласился – пусть попробует себя в кино. Уитни была единственной женщиной, с которой он хотел провести жизнь, и если уж ей требуется несколько месяцев, чтобы покрутиться в шоу-бизнесе, пусть хлебнет этого лиха. Скоро сама разберется – изнутри вся эта кутерьма не такой подарок.

Первым делом она выкрасила свои русые волосы и превратилась в яркую блондинку. Потом решила взять для сцены свою девичью фамилию Уитни Валентайн, добавив Кейбл, чтобы ублажить Мэннона (это ублажало и прессу, освещавшую их телешоу, но это уже другая история).

Так началось ее восхождение к звездам. Дорога оказалась не трудной. Комедия прошла на ура. Сама Уитни действительно соответствовала предъявленным к ней требованиям, помогло и наличие весьма именитого мужа, а дальше рекламная мельница начала молоть на полные обороты.

Спустя пять лет и пятьсот журнальных обложек она стала звездой – как и намеревалась. Но ее совместная жизнь с Мэнноном ушла в прошлое. Она не собиралась с ним разводиться, но он очень ревностно относился к ее успехам, и она ничего не могла с этим поделать. Со дня их развода прошло уже полтора года. Как только последние слова были сказаны, Мэннон взял в жены какую-то техасскую королеву красоты. Уитни, безусловно, была уязвлена, потому что инициатором развода была она, а не Мэннон – он заявлял о своей немеркнущей любви к ней до той самой минуты, как взял в жены другую. Какое-то время ее мучил соблазн сделать то же самое и заключить брак с другом Мэннона Чаком Нельсоном, с которым она в то время жила. Но Чак, будучи замечательным малым в нормальном состоянии, совершенно дурел, когда в поле его зрения попадали наркотики. К тому же она воистину наслаждалась вновь обретенной свободой.

Потягивая из стакана охлажденный чай возле почкообразного бассейна в саду своего дома в Лома-Виста, Уитни думала о Хауэрде Соломене. Кто мог представить себе, что в один прекрасный день он займет пост директора студии «Орфей»? Когда он был агентом Мэннона, она его не выносила. А когда он запустил на орбиту ее карьеру, просто его терпела; однако вскоре он забросил агентский бизнес и создал собственную компанию по производству фильмов. Одна солидная работа за другой – и вот он во главе большой студии. Это впечатляло.

Вытянув изящную ножку, она с удовольствием оценила жемчужный блеск лака на напедикюренных пальцах ног. Итак, Хауэрд Соломен. Один из лучших друзей Мэннона. Комичный, вульгарный, пройдошистый Хауэрд.

Она неуютно поежилась. О том, чтобы переспать с Хауэрдом, даже и думать глупо; они знакомы Бог знает сколько лет. И все-таки вчера на приеме у Филдсов она и Хауэрд пристроились в уголке поболтать, когда рядом никого не было, – и что-то произошло. Он понял ее. Понял, что для се карьеры необходим толчок. А это иногда играет важнейшую роль в любых взаимоотношениях.

 

5

Брюс Спрингстин неистовствовал, и Джейд была в превосходном настроении. Она успела распаковать три коробки, и в квартире уже запахло родным домом. Тут в дверь позвонили, и она глянула в глазок – старая ньюйоркская привычка.

– Кто там? – кликнула она.

– Пицца.

– Я ничего не заказывала.

– У вас на пиццу абонемент.

– Кори! – Она распахнула дверь настежь. – Ах ты, злодей! Ты же говорил, что сможешь попасть сюда в лучшем случае через неделю.

– Ради тебя, сестричка, я сотворил чудо.

Он поставил коробку с пиццей на пол и обнял сестру. Семейного сходства не было. Кори был ниже ростом и на несколько лет моложе Джейд. Приятный парень с правильными чертами лица, но далеко не такой обаятельный, как сестра.

– Какая прелесть! – воскликнула она.

– Я или пицца?

– Ясное дело, пицца! Давай есть. Я прямо с голоду умираю. Надеюсь, двойная с грибами?

– И с сыром, и с копчеными колбасками, и с рубленым мясом, и с перчиками. Устраивает?

– Кори, малыш, – меня устраиваешь ты. Как я счастлива, что снова вижу твое дурацкое улыбающееся лицо.

В подтверждение ее слов он тут же расплылся в глупой улыбке.

– Взаимно, красавица-сестричка. Давно не виделись.

– Знаю.

Он поднял коробку с пиццей.

– Так я вхожу? – спросил он. – Или мы будем пировать в коридоре?

– Ой, прости! Давай. Залетай. Сию секунду. Выкладывай пиццу. И все новости. Так?

– Именно.

Он прошел за ней в ультрасовременную кухню и поставил коробку на крышку стола.

Джейд стала доставать тарелки и нож.

– Как поживает Марита, как Джонсон-младший? Кори огляделся по сторонам.

– Шикарно здесь у тебя, – с восхищением протянул он.

– Да уж получше, чем моя кроличья нора в Нью-Йорке, да? – поддразнила она его.

– Побольше.

– Что будешь пить? Забудем о благоразумии и откроем бутылку вина?

Он взглянул на часы.

– Всего половина первого.

– Знаешь, иногда мне кажется, что ты так и не переехал в большой город.

Он выглянул в окно.

– Иногда мне кажется, что лучше бы и не переезжал. – Повернувшись к сестре, он добавил: – Ты с мамой и папой давно не говорила?

Она передала ему бутылку белого вина и пробочник.

– Завтра. Всегда звоню им по воскресеньям. Если вдруг позвоню среди недели, они перепугаются до смерти и Бог знает что подумают. А что? – В голосе послышалась озабоченность. – У них ничего не случилось?

– Нет, – ответил Кори, возясь с бутылкой. – Я с мамой вчера разговаривал.

– Ну, отлично. – Она принялась резать пиццу на два огромных куска.

– Просто если бы ты с ними поговорила, ты бы уже знала, – сказал он сбивчиво.

Она внимательно посмотрела на него. Он что-то собирался сказать и, судя по всему, малоприятное.

– Ты о чем?

– Мы с Маритой расстались.

– Черт!

Он, хорохорясь, пожал плечами.

– Большое дело.

– Очень даже большое, – возразила она, нахмурившись. – У вас же ребенок. А раз так, дело очень большое.

Он сверкнул глазами.

– Давай обойдемся без лекций. А то я начну твои проблемы обсуждать.

– Мои проблемы кончились, – резко оборвала его она, чуть выставив подбородок.

Уловив слабину, он перешел в наступление.

– Ты загубила шесть лет на женатого, поэтому твои советы меня не интересуют.

– Не умничай, – огрызнулась она. – Одно дело я, а другое – ты.

В ту же секунду она пожалела об этих словах. Всю жизнь Кори был в семье на вторых ролях. Это ей улыбалась удача, а он так ничего и не добился. Это она достигла вершин в своей профессии. У него была средненькая работа в одной рекламной фирме в Сан-Франциско. Он даже никуда не уезжал из дома до самой встречи с Маритой – она была с Гавайских островов, – и только четыре года назад перебрался вместе с ней в Калифорнию.

– Извини, – негромко добавила она. – Наверное, я расстроилась. Мне казалось, ты с Маритой – прекрасная пара. Что случилось?

Он только развел руками, признавая поражение.

– Не знаю.

У Джейд сразу пропал аппетит. Брат был ей совсем не безразличен, а тут такая новость. Надо скорее позвонить маме.

– Я хотел сам тебе об этом сказать. – Он поднялся и, нервничая, стал ходить взад-вперед по кухне. – Маме и папе я уже доложился.

– Поправить ничего нельзя?

– Боюсь, что нет. Я уезжаю в Лос-Анджелес. Меня переводят из нашей конторы в Сан-Франциско.

– Наконец-то хорошая новость. Можешь поселиться у меня.

Он покачал головой.

– У меня есть, где жить. Я не один.

Ну, теперь кое-что прояснилось. Кори завел себе другую. Не исключено, что ему просто надо выгуляться, а потом он вернется к Марите и ребенку.

– Хочешь совет? – рискнула она.

– Нет, спасибо. Слушай, сестричка, мне надо бежать. Дел по горло.

– Ты же только что вошел, – запротестовала она. Он поцеловал ее в лоб.

– Мы теперь будем жить в одном городе. Представляешь? С детства такого не было. Все будет, как в старые времена, да?

Радужное настроение слегка поблекло, но она согласно кивнула.

– Я тебе позвоню, – пообещал он. – Как только устроюсь.

Едва за ним закрылась дверь, она набрала номер телефона матери, но та знала не больше, чем сама Джейд, и была очень огорчена.

– С Маритой кто-нибудь говорил? – спросила Джейд.

– Кори говорит, что она с ребенком уезжает на Гавайи к своим родителям, – пояснила мама.

– Надеюсь, не навсегда.

– Кто знает?

Повесив трубку, она почувствовала, что очень хочет поговорить с Марком. Со дня их расставания прошло уже больше месяца, но позывы вернуться еще были. Шесть лет они жили друг другом. Правда, у него еще была своя отдельная жизнь в Англии, о которой ей ничего не полагалось знать.

Мерзавец.

Но поскучать о нем – это ее право, разве нет?

Унесшись мыслями вдаль, она смела всю пиццу, даже не заметив. Господи, какой кошмар! Марк бы ее сейчас высмеял. Иногда, когда она устраивала себе кутежи, Марк называл ее «толстой американкой». К ее изящным линиям такой титул едва ли подходил. Когда они ругались – а эти шесть лет отнюдь не были мирными, – она обзывала его «чопорным англичанином». Они шутили потом – хорошо бы написать комедию с такими персонажами. «Представляешь, какой может быть успех, – смеялась Джейд. – Затмит все на свете».

«Только если в главной роли будешь ты», – отвечал он.

В поездки они всегда отправлялись вместе. Она была в восторге от его мира, а ее мир его зачаровывал. Дважды в год она ездила с ним в Африку на сафари с фотоаппаратом… чего ей будет не хватать, так это пробуждений в пустыне, когда рассветные небеса окрашены в невиданные цвета, и отовсюду доносятся звуки необузданной природы. Какая красота! Неописуемая!

Марк Рэнд.

Часть ее прошлого.

Надо выбросить его из головы.

 

6

Уэс Мани родился с Силвер Андерсон в один день, но не подозревал об этом, да и в любом случае ему было плевать. Он дожил до тридцати трех лет и мало чего добился. Беда Уэса заключалась в том, что в его жизни не было цели. Отведав всего понемножку, он в результате остался голодным.

Уэс Мани родился в лондонских трущобах, от бывшей проститутки и ее временного сутенера. Детство его отнюдь не было Диснейлендом, окружающая действительность была суровой, и Уэс довольно рано усвоил жестокие правила уличной жизни. Когда ему было двенадцать лет, мать нашла себе богатого американца (по крайней мере, она считала его таковым), вышла за него и переехала в Нью-Йорк. Уэсу казалось, что он умер и попал на небеса. В тринадцать лет он познакомился с противоположным полом (все старшеклассницы были в восторге от его лондонского выговора – кокни). В пятнадцать – первый арест (что-то стибрил в магазине – не смертельно). В шестнадцать – прощай, мама. Собственно, прощания-то как раз и не было, он просто уехал из дому, вполне возможно, мать этого даже не заметила. К тому времени она уже развелась с мужем и вернулась к прежнему образу жизни. Торговать собой ей нравилось больше, чем стоять у плиты.

Уэс поселился у полногрудой стриптизетки, которая думала, что ему уже двадцать. Он немножко подрабатывал сутенерством, но душа к этому не лежала, подторговывал он и наркотиками и в результате соприкоснулся с рок-бизнесом и своей, как ему тогда казалось, истинной любовью – музыкой. Он обнаружил, что может петь, извлекать из себя низкий и гортанный рык, из которого позже возникли столь популярные в семидесятые звуки хэви-метал. Год проболтавшись по дорогам Америки с группой «Распутники» в качестве менеджера, Уэс занял место ее ведущего вокалиста, который подхватил суровый триппер и вышел из строя. Занял место не только у микрофона, но и в постели.

Наступила сумбурная полоса экстаза. В двадцать два года он – солист группы! Четырнадцатилетние девственницы рвали на нем одежду. Он познакомился с Миком Джэггером и Эттой Джеймс. Его ждала слава!

«Распутники» просуществовали десять месяцев. Группа распалась, даже не записав пластинки. Уэс был расстроен, но совершенно уверен в себе – сейчас другие группы выстроятся в очередь, чтобы предложить ему работать с ними.

Никаких предложений не поступило. Ни одного. В поисках места под солнцем он перебрался в Майами и стал работать барменом в ночном клубе, где познакомился с разведенной сорокадвухлетней шведкой, у нее были деньги, стальные бедра и начисто отсутствовало чувство юмора. Она продержала его возле себя три года, и это его вполне устраивало, тем более что он нашел общий язык с ее служанкой, крутобедрой пуэрториканкой.

Его связь с этим дуэтом закончилась, когда шведка решила снова связать себя супружескими узами, но в женихи определила не Уэса.

С неохотой он опять пошел в бармены, нашел место в большом отеле. Для человека, который не знает толком, чем заняться, работа неплохая.

Вики появилась в его жизни, когда меньше всего ему нужна была женщина без гроша за душой. Вики было двадцать лет, все очарование молодости было при ней. Не сойтись они просто не могли. До сих пор он никого в жизни не любил и теперь совершенно растерялся. Вики танцевала в одном из пышных гостиничных шоу, но зарабатывала, увы, еще меньше, чем он. Они жили в крохотной квартирке на берегу океана, и вскоре Вики начала отпускать зловещие намеки насчет женитьбы.

Семейные узы, неоплаченные счета и дети – свое будущее Уэс представлял иначе, поэтому он подгулял с лучшей подругой Вики и сделал так, чтобы от Вики это не укрылось. После чего он уехал и вернулся в Нью-Йорк, но вскоре выяснил – для него там слишком холодно, попутно успев сыграть небольшую роль в порновидео и быстренько отхватив за это тысячу долларов наличными.

Деньги он истратил на билет в Лос-Анджелес, там неподалеку от набережной снял обшарпанный домишко на две комнаты, стал подрабатывать на съемках статистом. Но скоро ему надоело ошиваться на съемочных площадках, и он вернулся к профессии бармена. Тусовочных точек в Голливуде великое множество, и в каждой такой точке есть бар. Он сменил несколько.

Однажды утром он проснулся и обнаружил, что ему исполнилось тридцать три года.

К счастью для Уэса, проснулся он не в собственной постели – иначе в припадке депрессии он мог бы покончить жизнь самоубийством. Он попытался нашарить сигареты, огляделся, и тысячи иголочек безжалостно закололи в висках. Интересно, где это он?

На ночном столике, рядом с розовым телефоном и узорчатой подставкой для гигиенических салфеток, стоял стакан, до половины наполненный виски. Тут были также дешевый пластмассовый будильник и заваленная окурками пепельница в форме совы.

Да, на золотую жилу он снова не наткнулся. Вот уже сколько лет он искал себе еще одну такую шведку. Быть на содержании у женщины – такой ни к чему не обязывающий стиль жизни очень ему импонировал.

Громко зевнув, он сел. С полки на него смотрело чучело рыжего кота.

– Доброе утро, – дружелюбно поприветствовал он кота.

Черт! То ли у него разыгралось воображение, то ли кот ему подмигнул.

Да. Слишком много ночных загулов, слишком много женщин с трудной судьбой.

В маленькой спальне было душно. Кондиционера нет – увы. Удача явно не хотела с ним дружить.

– Кто-нибудь есть? – позвал он, и тотчас появилась приютившая его дама – пухлая блондинка со спутанными волосами, подсохшим гримом и силоксановыми грудями, которые проглядывали сквозь пеньюар из полиэстера.

– Я уж думала, ты никогда не проснешься. Вырубился мгновенно, еще быстрее, чем бывало мой старик.

Он мог поклясться, что видит ее впервые в жизни. Если он оказал ей такую честь, что воткнул в нее свой болт, значит, он здорово надрался.

– Я тебя знаю? – спросил он.

Она оценивающе поглядела на него.

– По крайней мере, у тебя встает, а у него, когда он от меня сбежал, сил на это уже не хватало. Нынче импотентов развелось – уму непостижимо.

– Правда? – он затянулся сигаретой, попытавшись изобразить удивление.

– Какие шутки, котик. – Она взбила волосы, окинула его долгим тягучим взглядом. – Мне через полчаса надо на работе быть… Да черт с ним, подождут – если, конечно, ты не спешишь.

Не-ет, он готов идти по горячим углям до самого Нью-Йорка, только не это. С этим пьянством надо кончать.

Она начала высвобождаться из пеньюара. Под ним был красный чулочный пояс, красные в рисунок чулки – и больше ничего. Ее колючие черные заросли кустились до самого Китая. Могла бы как-то причесаться.

– Вообще-то с удовольствием, – сказал он, приподняв простыню и кинув взгляд на своей пенис – заряженный, но только для того, чтобы сходить в туалет.

– По-моему, полный порядок, – вожделенно откликнулась она.

– Я просто проверить, – сказал он.

– Зачем?

– Понимаешь, у меня хронический лишай. Врач говорит, что он не заразный, только когда воспаление. Но, чтобы никого ничем не наградить, я предпочитаю за ним приглядывать.

Она застыла.

– Ах ты шваль! – Она быстро напялила на себя пеньюар, жировые валики тряслись от негодования. – Вон из моей постели и катись отсюда.

– Да он сейчас не передается, – запротестовал он.

– Проваливай, гнусная рожа.

Она отвернулась, пока он натягивал штаны и рубашку. Больше она не проронила ни слова, и выйдя из ее дома, он обнаружил, что находится в Вэлли. Как же он в таком невменяемом состоянии мог добраться до Вэлли?

К счастью, его машина была тут же. Старый «Линкольн», который он выиграл в покер. Иногда ему фартило.

Остановившись у кофейни на бульваре Вентура, он прошел прямо в туалет. Посмотрел на свое отражение в зеркале над треснувшей раковиной и поздравил себя с днем рождения. На стене кто-то нацарапал: МАМА СДЕЛАЛА ИЗ МЕНЯ ГОМОСЕКСУАЛИСТА, а ниже кто-то другой подписал: А ИЗ МЕНЯ НЕ СДЕЛАЕТ?

Наклонившись к зеркалу, он увидел на лице следы времени и чрезмерных возлияний. Небритый, с похмелья, глаза выцветшие… да, видок что надо. Ничего, все можно смыть. Когда он жил со шведкой, выглядел он вполне прилично, тут сомнений нет. Конечно, когда тебе делают маникюр, да массаж, да маску на лицо, покупают шикарные шмотки, тут любой будет выглядеть прилично. Но жизнь со шведкой закончилась несколько лет назад. Он часто вспоминал с тоской ее стальные бедра – и ее деньги.

Но если задаться целью, он и сейчас любую бабу уложит. Ну, почти любую. У него были длинные темные волосы, правильные черты лица, немножко портили впечатление сломанный во время потасовки в баре нос да дюймовый шрам под левой бровью – результат беседы с Вики при расставании. Глаза были цвета свежих водорослей, и хотя он не занимался физическими упражнениями и прочей подобной ерундой, его пять футов и одиннадцать дюймов были в должной форме, плюс-минус несколько фунтов.

Да и ублажить дамочек он умел. Трезвый, пьяный, не важно – они у него пели не хуже Барбры Стрейзанд.

Выпив кофе и проглотив пару пончиков, присыпанных сахарной пудрой, он покатил домой; на полдороге чуть было не остановился подвезти голосовавшую девицу в красных шортах в обтяжку, но потом передумал: незачем играть со своей половой жизнью в русскую рулетку. Сейчас можно Бог знает что подцепить – лишай, к примеру, которого у него не было, не говоря уже о СПИДе, от которого уколом пенициллина не отделаешься. СПИД – это поползли на кладбище. Медленно и верно.

Поежившись, он твердо решил: надо привести себя в порядок. Загульные субботы с воскресеньями – по боку. И впредь не спать неизвестно с кем.

В тени его дома притаилась местная проститутка. Однажды, когда он сидел совсем без гроша в кармане, он сдал ей на неделю свою спальню. Она за это время умудрилась обслужить сорок двух мужиков, и вся квартира провоняла, как туалет в ночлежке. Теперь только через мой труп, подумал он.

– Привет, Уэс, – прочирикала она. – Я тебе подарочек принесла.

Он даже растрогался. Шлюха, а помнит, что у него сегодня день рождения.

Не тут-то было. Это оказался пакетик кокаина, который он заказывал для знакомого.

– Сколько? – спросил он.

Совершив обмен денег на товар, он понял, что средств к существованию у него катастрофически мало. Даже если кокаин он продаст вдвое дороже, пора искать работу.

В доме ничего не изменилось. Все те же грязные шмотки, грязные пепельницы, грязные простыни – обычный бардак. А что если нанять эту проститутку – пусть наведет здесь марафет? Дурацкая мысль. Скорее всего, она не согласится. Решит, что такая работа ниже ее достоинства.

Нажав на клавишу автоответчика, он стал слушать не нашлась ли группа, которая жаждет заполучить его в солисты? Ведь пение – это его жизнь, но уже несколько лет он никому и ничего не пел.

– Слушай, братишка, – сказал автоответчик голосом его приятеля Рокки. – У тебя есть шанс сделать мне большое одолжение. Сегодня в Бель-Эйр солидный прием в доме одной телезвезды. Силвер Андерсон. Обслуживать бар наняли меня и Стюарта, так этому долболобу вздумалось на полном ходу выпрыгивать из машины, – зачем, не спрашивай, – ну и сломал себе руку. Всех дел часа на два – шестьдесят долларов. Ты же не бросишь меня в беде? Заметано, братишка?

Сегодня у него день рождения. Никаких планов на вечер все равно не было.

 

7

Джек Питон сидел за рулем зеленого гоночного «Феррари». Он терпеть не мог, когда кто-то садился за руль его машины, и поскольку все гостиничные парковщики об этом его пунктике знали, они с удовольствием предоставляли ему возможность парковать машину самому.

Выйдя из «Беверли-Хиллс», он пружинистым шагом прошел к своей машине, за ним тянулась короткая цепочка туристов из Миннесоты, с камерами в руках они пытались его сфотографировать. Но пока они набирались смелости попросить об этом, он нажал на газ и умчался в солнечную дымку.

По плану у него дальше шел теннис, но на завтрак с Хауэрдом и Мэнноном ушло много энергии, и махать ракеткой сейчас не хотелось. Прямо из машины он позвонил партнеру и перенес встречу назавтра. Потом набрал номер Клариссы в студии, но ему сказали, что поговорить с ней сейчас никак нельзя – идут съемки.

У светофора девушка в белой машине с откидывающимся верхом прокричала ему:

– А я вас знаю!

Не без смущения он улыбнулся в ответ. Тот факт, что каждая собака знает его в лицо, не доставлял ему удовольствия, в отличие от Мэннона, который в своей славе просто купался, или от Хауэрда, который к такой популярности стремился всей душой. Когда Хауэрд стал во главе «Орфея», он, радуясь, как ребенок, пришел в ресторан «Мортон» и занял самый лучший столик, выперев оттуда двух известных киноактеров и довольно важного продюсера.

Три Покорителя. Да, им покорилось многое. А когда-то делили втроем крохотную квартирку и вынашивали честолюбивые замыслы. И все трое пробились на самый верх. Он был горд их достижениями.

Он медленно подкатил к отелю «Беверли-Уилшир», где жил в номере на крыше. Ему нравилась необременительность жизни в гостинице, это лучше, чем нести какие-то обязанности по содержанию квартиры или дома. Так он считал себя свободным.

Кларисса арендовала дом в Бенедикт-Каньоне, и он проводил там много времени. Часто он подумывал о том, чтобы снять на лето местечко где-нибудь на берегу. Не в Малибу – там не будет прохода от знакомых. Скорее подойдет Пойнт-Дьюм или Транкас. Эта мысль была ему по вкусу. А что, уйти на все лето в подполье и проваляться на пляже. Да и Хевен, очень может быть, захочет приехать и позагорать с ним.

Кларисса от этой идеи была не в восторге. Она – человек городской, пыль, запахи, толчея – это ее стихия. Она всегда жаловалась на Лос-Анджелес – разве его можно сравнить с Нью-Йорком? А на пляж ее вообще никаким калачом не заманишь.

Они познакомились в Нью-Йорке, на вечеринке по сбору средств для кампании какого-то сенатора-демократа; как выяснилось впоследствии, она с ним спала. Их встреча не возымела особенных последствий, если не считать, что сенатора она списала в тираж и перебралась в постель к нему. После этого они стали изредка встречаться, всякий раз преследуемые неистовыми искателями сенсационных снимков, фотографами-папарацци. Это продолжалось месяца два.

Когда Кларисса появилась в его программе, поначалу это сочли крупным событием, потому что в телешоу она никогда не выступала. Промучившись с ней час перед камерами, он понял, в чем причина. Она была трудной гостьей, и он пожалел, что пригласил ее. Его шоу «Лицом к лицу с Питоном» предполагало живую перепалку, интересный обмен мнениями между Джеком и гостем его часовой программы. Ему хотелось, чтобы зрители, просидевшие этот час у телевизора, узнали о попавшем под обстрел госте что-то новое, проникли в его внутренний мир. Про Клариссу они не узнали ничего. Она была блестящей актрисой, но никуда не годной собеседницей.

Программа «Лицом к лицу с Питоном» неизменно получала самую высокую зрительскую оценку вот уже шесть лет. Она выходила в эфир раз в неделю по четвергам, и у него оставалось достаточно времени для другой работы. Пять лет назад он создал собственную телекомпанию, на которой делались документальные программы на серьезные и важные для общества темы. Он был кем-то вроде художественного руководителя этой студии.

Джека не совсем устраивало то, каким его видят зрители. Ему хотелось, чтобы его принимали всерьез, но для этого он был слишком красив. Свою роль играла и репутация покорителя женских сердец. Разрушить стереотип было трудно, но он старался.

Хауэрд Соломен разъезжал на золотистом «Мерседесе 500». Он стоял, точнее, переминался с ноги на ногу под портиком отеля «Беверли-Хиллс» и ждал, когда гостиничный слуга подгонит машину.

Хауэрд не вышел ростом, и это была его вечная боль и мука. Он едва дотягивал до пяти футов и шести дюймов, хотя, когда надевал сделанные на заказ в Европе туфли со скрытыми подпятниками, ему удавалось добавить целых четыре дюйма, и выходило пять футов десять дюймов – с таким ростом уже можно жить. Но когда он одевался неофициально или щеголял в спортивном костюме и адидасовских кроссовках, подпятники исключались. Пока. Вообще-то Хауэрд уже озадачил своего обувщика из Лондона.

К тому же Хауэрд в свои тридцать девять лет изрядно полысел. Он еще много лет назад заметил, что его волосы стали потихоньку разбегаться, и пока на это не обратили внимания, благоразумно заказал себе парик. Парик был хороший, да вот беда – голова под ним потела. Однажды, поехав отдохнуть в Лас Вегас, он привел в гостиничный номер красотку. Он разделся, разулся, а потом снял и парик: во-первых, стояла несусветная жара, во-вторых, у девицы в глазах блестел нездоровый огонь, и в минуту страсти она вполне могла вцепиться ему в волосы.

Она в изумлении уставилась на него.

– Ни хрена себе! – воскликнула она. – Прихожу сюда с клевым мужиком, а трахаться должна с лысым карликом!

Ночь сексуальных безумств, само собой разумеется, на этом и закончилась.

С тех пор Хауэрд снимал парик только в уединении собственного жилища, позволяя подшучивать над собой только жене да приходящим в гости детям.

Жен у него было четыре. Одна нынешняя, остальные бывшие. И пятеро детей. Никто не мог сказать, что его обделила природа. Хауэрд Соломен – да это же ходячий гормон!

Жена номер один была чернокожей активисткой и прирабатывала «художественными танцами». Джек умолял его не совершать этого безрассудства, но он женился на ней, хотя ему было девятнадцать, а ей – сорок. Долго этот союз не просуществовал. Они пришли к обоюдному мнению, что их брак – ошибка, и расторгли его через сорок восемь часов, за эти двое суток затрахав друг друга до полного изнеможения. Жена номер два, когда они познакомились, была женой кого-то другого. Хорошенькая, миленькая – но не повод для того, чтобы бить в барабаны. Хауэрд принудил ее развестись с мужем. Потом женился на ней, сделал ей трех детишек – и подал на развод. На все это ушло пять лет. За эти годы она порядком притомилась и теперь мирно жила в Пасифик-Пэлисейдс с детьми и новым мужем.

Жена номер три оказалась изощренной бразильской бой-бабой. Она щедро подарила ему ребенка и два года своей жизни, а потом потребовала у него такие алименты, что он едва оправился от шока.

Женой номер четыре была Поппи, его бывшая секретарша. Их брак длился вот уже три года, плодом его стала дочь по имени Роузлайт. Собственно, именно из-за нее они и поженились. Поппи была противницей абортов и, оказавшись в положении, как следует на него поднажала. Пришлось жениться – а что еще мог сделать порядочный еврейский мужчина?

По сравнению с Поппи бразильская бой-баба казалась доброй феей.

– Хауэрд! – Чья-то рука хлопнула его по плечу. – Ах ты, сукин кот! Сто лет тебя не видел!

Хауэрд узнал Орвилла Гусбергера, продюсера. И сразу почувствовал себя неуютно без подпяточников – Орвилл был настоящим фитилем. Вот с высокими женщинами ему было вполне уютно. Он ощущал над ними мужскую власть. Однажды он заставил очень высокую женщину встать на стол и широко раздвинуть ноги, а сам атаковал ее снизу. Одно только воспоминание об этом сразу его возбуждало. Надо бы этот номер повторить, не с Поппи, конечно, она коротышка. К тому же ничего подобного он ей никогда не предложит. Она и так считает его извращенцем.

– Знаешь, Хауэрд, – загремел Орвилл. – Мы должны что-то поставить вместе. Давно пора.

Именно, что давно. Но почему-то до того, как Хауэрд стал директором «Орфея», Орвилл ничего такого не предлагал.

– Почему? – спросил Хауэрд.

– Что «почему»? – не понял Орвилл.

Ладно, нечего цепляться. Орвилл – продюсер высшей марки, картины всегда выпускает вовремя, в бюджет укладывается, не то что большинство ослов, которые преспокойно транжирят деньги да еще называют себя продюсерами.

– Давай встретимся, – великодушно предложил Хауэрд.

– За ленчем? – мгновенно перешел к делу Орвилл. – Прямо здесь. Понедельник или четверг?

– Надо свериться с расписанием, – сказал Хауэрд. – Позвони мне в контору в понедельник. Моя девочка знает каждый мой шаг лучше меня самого.

Он вдруг понял, что смотрит Орвиллу прямо в нос и ничего приятного там не видит.

Служащий гостиницы лихо подогнал его «Мерседес». Хауэрд сунул ему десятку, поражаясь собственной щедрости, скользнул за руль, вдохнул не устающий радовать его запах дорогой кожаной обивки. Богатство, деньги – вот в чем истинная радость жизни. Ничто другое не могло привести его в подобный трепет. Даже голые дамочки, стоявшие на столах, широко раздвинув ноги.

Мэннон Кейбл ездил на голубом «Роллс-Ройсе».

Он не уехал из отеля вместе с Джеком и Хауэрдом, потому что должен был забрать Мелани-Шанну из гостиничного салона красоты.

Когда он пришел, она еще не освободилась, и это привело его в ярость. Кинозвездам первой величины не положено сушить весла, пока их жены, бывшие королевы красоты, чистят перышки и наводят марафет.

Уитни никогда не тратила столько времени на салоны красоты. Зачем они ей, когда она красива от природы? И как он мог ее отпустить?

При окончательном разрыве все произошло коротко и ясно. Они препирались уже не один месяц, главным образом, из-за ее карьеры. Она стала яркой звездой телевидения, и оно никак не могло ею насытиться. Мэннон только что закончил работу над трудным фильмом и хотел куда-нибудь уехать.

– Поедем на юг Франции, – предложил он.

– Не могу, – ответила Уитни. – У меня работа с режиссером, интервью. К тому же я обещала сняться для рекламы у Боба Хоупа. И «Лайф» хочет заполучить меня для разворота.

– Помню времена, когда первым в твоем списке был я, – бросил он сердито.

Она повернулась к нему – сплошь волосы, белые зубы и сдерживаемое разочарование.

– Помню, когда я хотела, чтобы ты был первым.

– Господи! Я вытащил тебя из какого-то заштатного городишка, чтобы ты была моей женой, а не какой-то дутой звездашкой. Знаешь что, Уитни, выбирай: либо я, либо твоя карьера.

Да, эти слова он произнес, совершенно их не взвесив. И очень глупо сделал, потому что она была не менее упряма, чем он.

– Ты ставишь меня перед выбором? – медленно выговаривая слова, спросила она.

– Черт тебя дери! Да.

– В таком случае я выбираю карьеру, большое тебе спасибо.

В глазах ее он увидел боль и гнев, они бросали ему вызов – ну, возьмешь свои слова назад?

Нет. Не взял. Собрал чемодан и уехал из дома.

Через неделю она подала на развод.

Уитни надо отдать должное – она повела себя подчеркнуто порядочно, что совсем не свойственно голливудским женушкам.

Она не предъявила никаких претензий. Не потребовала денег на содержание, раздела имущества, ничего такого. Забрала себе половину суммы от стоимости дома, когда он был продан, – и все.

– Надо же, чтобы так повезло! – воскликнул тогда Хауэрд.

– Между прочим, в нашем разводе виноват ты, – буркнул Мэннон.

Он так и не успокоился, все еще хотел ее вернуть.

 

8

Работа в фотостудии шла прекрасно, под записи Лайонела Ричи. Силвер, на глазах у большой свиты, давала фотографу жару.

Это был довольно известный итальянец, большой мастер своего ремесла. Только Сильвер помнила времена, когда ее звездные дни еще не наступили. Так вот, этот самый фотограф обращался с ней, как с последним дерьмом. И на фотографиях его она выглядела дерьмом, и тут нечему удивляться, потому что он израсходовал на нее только один ролик пленки, а любой идиот знает: чтобы вышло что-то путное, нужно отщелкать минимум три ролика. Он также навязал ей тогда собственных гримеров и парикмахеров. Не свинство ли?

Теперь распоряжалась она – и получала от этого истинное наслаждение.

– Антонио, дорогой, – сказала она, и затвор сразу перестал щелкать, – ты знаешь, что у меня сегодня день рождения?

Антонио воздел руки к небу, словно она объявила о начале Третьей мировой войны.

– Belissima! Сегодня не твой день рождения. Сегодня национальный праздник!

– Именно. – Она обворожительно улыбнулась. – В таком случае, где икра и шампанское?

На лице Антонио появилось беспокойство.

– Ты хочешь, cara?

– И даже очень, дорогой Антонио. А если ты будешь на высоте, я приглашу тебя ко мне на прием.

Он подозвал одну из своих ассистенток.

– Шампанское и икру для синьорины Андерсон. Pronto. Pronto.

Ассистентка, молодая девушка, одетая как парень, вытянула руку.

– Деньги, – попросила она. Интересно, сколько он отстегнет? Его прижимистость была притчей во языцех.

Мелкие, но безукоризненные черты этого пятидесятилетнего человека исказила мимолетная гримаса. Антонио сунул руку в задний карман прекрасно пошитых брюк и неохотно извлек из бумажника банкноту достоинством в сто долларов.

Силвер громко засмеялась.

– Боже мой, Антонио, разве можно быть таким скупердяем? Что бедная девочка будет делать с твоей сотней? Сейчас сосчитаем… – она явно играла на публику. – Нас здесь, как минимум, десять человек. Нам нужны три бутылки хорошего шампанского и приличная ваза с икрой. Дай ей кредитную карточку.

Свою дай, стерва! Но Антонио прорычал эти слова про себя. Вслух – исключено. Он понимал, что она отыгрывается на нем за прошлое, и в общем не сильно ее винил. Ее успех был достоин восхищения. Всего несколько лет назад казалось, что ей конец, пташка свое отпела. А сейчас она в таком фаворе… сколько ей? Сорок три… четыре? Никто не знал наверняка, сколько именно ей лет. Она обосновалась где-то наверху – вот главное. В городе, который почти полностью населяют двадцатидвухлетние красотки с огромными грудями, перед таким достижением можно было снять шляпу.

Изящным жестом Антонио извлек на свет золотистую карточку «Америкэн экспресс». Пусть Силвер видит, что великий Антонио умеет проигрывать красиво.

Она томно потянулась.

– Как насчет перекурить? – предложила она низким хрипловатым голосом и тут же поднялась, нимало не интересуясь мнением Антонио.

– Самое время, belissima, – быстро согласился он. Обойдя фотокамеру, она игриво заглянула в видоискатель.

– М-м, – пробормотала она. – Покажите-ка мне еще раз отпечатки с «поляроида».

Ее парикмахер Фернандо, ее художник по гриму Ив и художник-декоратор дружно подскочили к ней. В руке у каждого была фотография.

Она оглядела свои снимки взглядом стороннего наблюдателя.

– Пгическа потгясающая, – восхитился Фернандо, чьи собственные волосы были по последней моде пикантно уложены колючими кудряшками под индейца-могавка.

Она прикоснулась к своему длинному волнистому панику.

– По-моему, не очень эффектно.

– Что ты! Еще как! – всполошился он. – Это как газ твой стиль!

– Короткий парик мне нравится больше.

– Можем поменять.

– Не знаю… – Она покачала головой. – Не уверена. А ты, Нора, как считаешь? Этот стиль для меня не слишком молодежный?

Нора Карвелл, к нижней губе которой навеки прилипла сигарета, покосилась со своего места сбоку.

– Кончай дурить, Силвер. Ты прекрасно знаешь: из всех баб, которым за сорок, ты в этом городе самая молодая. Можешь вырядиться как угодно, и тебе все сойдет с рук.

Нора была у Силвер агентом по рекламе и контактам вот уже три года. Одна из причин столь длительного союза заключалась в том, что Нора была не из тех, кто лижет задницу: Окруженная льстецами и лизоблюдами, Силвер уважала прямоту Норы. Приятно сознавать, что рядом есть человек, который не побоится сказать тебе правду.

Силвер хихикнула. Что есть, то есть. Выглядела она слегка за тридцать и ни на день старше. Мужья, любовники, бесконечная борьба и бесконечные коктейли – все это никак не отпечаталось на ее лице, на ее фигуре. Для своего возраста она выглядела сенсационно. И не только для своего. Для любого.

– Ты права, – согласилась она, держа снимок на расстоянии и разглядывая его с легким прищуром. Вообще-то пора было носить очки, но тщеславие не позволяло.

Дальше съемка проходила без происшествий. Ведь Силвер была профессионалкой. Профессионализм превыше всего – и когда принесли шампанское с икрой, она к ним не притронулась, попросив стакан минеральной воды.

Антонио в тихом бешенстве наблюдал, как ее свита набросилась на угощение.

– Я передумала, – сказала она с приятной улыбкой, когда ей предложили бокал шампанского и вкусный крекер, на котором дыбилась горочка импортной икры. – Грим может смазаться. К тому же у меня сегодня прием, и хмельная голова мне ни к чему.

– Думаешь, это так просто? – спросила стриженная под панка девочка с разноцветными волосами у восемнадцатилетнего парня. Он стоял, облокотившись на старый «Форд-Мустанг», и потягивал самокрутку. – Я же сразу в проигрышном положении, – продолжала девочка, выхватив у парня бычок и как следует затянувшись. – Ко мне сразу отрицательный подход. Ведь первым делом я – это я, так? А меня все время к кому-то пристегивают: я, видите ли, дочка Силвер Андерсон, или племянница Джека Питона. Иногда я даже внучка Джоржа Питона – это уж вообще! – с тех пор, как он изобрел этот дурацкий очиститель бассейнов. – Она даже разволновалась. – Ведь ты смотри, Эдди, какая лажа. Сижу у подружки дома, балдею себе спокойненько, тут заявляется ее папашка – папашка ее. Ну, она говорит: «Папа, познакомься, это Хевен». А он: «Кажется, вы внучка Джорджа Питона? Он своим изобретением мне столько времени сэкономил». Представляешь, какой облом? С таким имечком, как Хевен, никуда не спрячешься.

– Имя можно поменять, – пробормотал Эдди, забирая бычок из ее разноцветных ногтей.

Хевен внезапно распахнула свои янтарные глаза.

– С какой стати? – воскликнула она. – Это же мое имя! Это сама я. Может, это единственное, что есть положительного в моей жизни.

– У тебя есть я, – добавил Эдди.

– И моя музыка, – добавила она.

– Наша музыка, – поправил он.

– Песни пишу я, – возразила она. – И я же их пою.

– Да, только с кем бы ты их пела, если бы не я с ребятами?

Она не хотела его обижать, хотя прекрасно знала: их группа ни черта не стоит. Когда они где-то выступали, звездой была она, а не Эдди со своей группой.

Она громко зевнула и исполнила небольшой танец во дворике дома Эдди.

Чуть прикрыв глаза, он наблюдал за ней. Никогда не поймешь, что у нее на уме. Трудно с ней, не вычислишь. Но все равно она ему нравилась, даже если и кукукнулась из-за всех своих знаменитых родственников.

– Прокатимся? – предложил он. – По гамбургеру слопаем?

– Нет, спасибо, – отказалась она, ощупывая зазубренные края своей хлопчатобумажной микроюбчонки.

– Чего же ты хочешь?

– Ты вроде сказал, что твои старики на выходные отвалили?

– Да.

– Так пойдем в дом, там чего-нибудь приготовим. Тебя я не слопаю.

– Я был бы только рад. – Он окинул ее плотоядным взглядом и оттолкнулся от крыла машины.

– Эдди. – Она вздохнула, потупилась, чуть склонила голову на плечо. – Я уж думала, ты никогда не попросишь.

Неужели она опять его дразнит? В штанах он почувствовал великое шевеление. Хевен флиртовала с ним вот уже три месяца, со дня их знакомства, но все его попытки сблизиться пресекала.

– Пошли, – быстро сказал он. – В дом. Там разберемся, кто кого просит.

Она прошла за ним. Его сестер не было, и в скромно прибранном доме стояли тишина и покой.

– Покажи мне твою комнату, – попросила она.

Он лихорадочно попытался вспомнить: нет ли в комнате такого, за что ему придется краснеть? Кажется, нет. Правда, на стене висит огромный плакат восходящей кинозвезды Дарил Ханны – надо думать, она это поймет.

В его комнате было тесно от вещей и вообще неприбрано.

– Ну ты раздолбай! Надо же, какой бардак развел! Обхватив ее сзади, он принялся гладить ее маленькие груди – лифчика под мешковатой футболкой не было.

Она не оттолкнула его как обычно. Наоборот, стояла смирно, позволяя ему то, чего он жаждал все эти месяцы.

Он запустил руку под тонкую футболку, прикоснулся к голой груди, и его богатырь отчаянно запросился наружу.

Она стояла молча.

Пальцы его заходили по ее соскам, и он застонал, как бы зная, что сейчас она его оставит. Она повернулась к нему.

– Хочешь? – спросила она с непривычным блеском в глазах.

Хочет ли он? Да у него сейчас дым из ушей пойдет, он только прикидывается, что ему все до лампочки. Только строит из себя бывалого, а сам весь на взводе.

– Хочешь? – настойчиво повторила она, вперившись в него янтарными глазами.

– Угу, – выдавил из себя он.

– Я тоже, – сказала она и медленно стянула через голову футболку.

– Ты Хевен на вечер пригласила? – спросила Нора в лимузине по пути к дому.

Силвер смотрела в боковое окошко, затемненное снаружи.

– Представь себе, нет, – холодно ответила она. Нора неодобрительно хмыкнула, и Силвер пришлось представить целый список причин, по которым она не пригласила на день рождения свою единственную дочь.

Тут было все, от «там не будет ее ровесников» – чистое вранье, потому что двум актерам из «Палм-Спрингс» еще не исполнилось двадцати, а они будут обязательно, – и до «она терпеть не может приемы». Но об этом Силвер могла только догадываться, потому что о наклонностях дочери не имела ни малейшего понятия. Собственно, вернувшись в Америку, она старалась встречаться с Хевен как можно реже. «Ну что я буду влезать в ее жизнь?» – говорила она всякому, кого это интересовало. И добавляла с заговорщицкой улыбкой, понимающе подмигивая: «Едва ли меня можно назвать воплощением материнства, верно?»

Правда заключалась в том, что наличие взрослеющей дочери Силвер совершенно не устраивало. Она ощущала свой возраст, а все, что напоминало ей о возрасте, вычеркивалось из жизни.

Нора слушала с молчаливым неодобрением.

– В чем дело? – наконец спросила Силвер. – Ты считаешь, надо ее позвать?

– Если учесть, что ты пригласила сто пятьдесят ближайших друзей и полк журналистов впридачу, обойти вниманием дочь – не самая гениальная мысль. Тем более, что все отделы сплетен городских газет дадут о твоем приеме полный отчет. Дай ей возможность выбрать, идти ей или нет. Еще не поздно.

– Господи! – наигранно вздохнула Силвер. – Будто у меня без этого проблем не хватает!

 

9

Распаковка утратила свою прелесть. Визит Кори очень огорчил Джейд, она больше не могла сосредоточиться. В расстроенных чувствах она взяла записную книжку и принялась отыскивать в ней лос-анджелесские телефоны.

Некоторые из знакомых в этом списке достались ей от Марка, и от них она пока отказалась, решив позвонить коллеге, с которой они когда-то жили в одной комнате, чернокожей и экзотичной фотомодели Беверли Д-Амо. Беверли перебралась в Лос-Анджелес два года назад, попытать счастья на поприще актрисы, и сейчас, как следовало из записи на автоответчике, была в Перу и в ближайшее время назад не собиралась. Поджав губы от огорчения, Джейд позвонила еще одной приятельнице по Нью-Йорку, тоже фотомодели. Та продержала ее на телефоне тридцать пять минут, жалуясь на своего ударившегося в блуд мужа. Потом она позвонила другой замужней подруге, и оказалось, что та по уши завязла в собственном разводе. Неприятности на мужском фронте – эта болезнь явно становилась заразительной.

Надо направить поиски в более перспективное русло. Она позвонила Антонио, фотографу, человеку озорному и занятному – если он в конце концов причислял тебя к лику звезд и допускал в свой круг. Они часто работали вместе и не раз прекрасно проводили вечера в Нью-Йорке, когда он наезжал туда с визитами.

– Я здесь, – объявила она. – Рада сообщить, что я свободна, как птица, так что предлагаю встретиться. Лучше прямо сегодня.

– Belissima! – промурлыкал он. – Моя роскошная Джейд. Как я сча-ааа-стлив слышать твой голосок!

– Я тоже, милый. Как Дикс?

– Сгорел в пламени! – эффектно провозгласил он.

– Еще один бухнулся в пыль, да?

Она не сильно удивилась. Новый дружок появлялся у Антонио каждый месяц, и все они, если верить Антонио, его бросали.

– Он был англича-ааа-нин, – фыркнул Антонио, словно этим все было сказано.

– Что ж, – сказала она, – мы с тобой – два сапога пара, потому что мой дружок тоже сгорел в пламени. Я вернула Марка в объятья его жены.

– Bene. Он тоже англича-ааа-нин. Вечером я поведу тебя на прием к редкостной стерве.

– Я ее знаю?

– Си-ии-лвер Андерсон. Она лопнет, когда тебя увидит. Оденься, чтобы всех уложить наповал, bella.

Повесив трубку, она решила: большой голливудский прием в обществе язвительного Антонио – это именно то, что ей надо. Обычно при слове «прием» Марк мгновенно и наглухо задергивал шторы – приемов он чурался. Возможно, просто не хотел рисковать – вдруг кто-то сфотографирует его рядом с ней?

Но иногда объясняться с женой ему все-таки приходилось. Интересно, что он ей плел? Случалось, какому-нибудь приблудному папарацци удавалось щелкнуть их при выходе из нью-йоркского ресторана «Илейн», либо на каком-нибудь вернисаже. Зная Марка, можно было не сомневаться – он выдавал ее за случайную знакомую, а аристократическая леди Фиона верила каждому слову этого враля. Ах, Марк с его изысканным враньем. О, Боже!

Наполнив бокал вином, она позволила себе предаться воспоминаниям о развязке.

Лорд Марк Рэнд вернулся из очередной поездки, его тонкие черты были окрашены румянцем удовольствия, русые волнистые волосы в лирическом беспорядке, как у мальчишки. Ему было под пятьдесят, но выглядел он максимум на тридцать пять. Он собирался провести с ней шесть дней в Нью-Йорке, а уже потом убыть в Лондон. Свое время он обычно делил между Англией и Америкой, в промежутках постоянно отлучаясь куда-то еще – на съемки.

Бросив на пол многочисленные сумки с аппаратурой, он заключил ее в объятья. «Здравствуй, красавица моя. Готова ли ты дать приют и утешение очень утомленному англичанину?»

Ей предстояло перечеркнуть шесть последних лет своей жизни. Не торопись, наказала она себе. «От тебя пахнет, как от верблюда», – заметила она, наморщив носик.

Засмеявшись, он попросил: «Выкупай меня. Умасли меня благовониями. Помассируй мои уставшие члены, и я буду твой навечно».

Банальный английский зануда. Как она мирилась с этим раньше?

Он прошел в заставленную мебелью гостиную ее квартиры Гринич-Виллидж. Он не раз советовал ей перебраться повыше, в более престижный и дорогой район Манхэттена. «Средства тебе позволяют, – рассуждал он. – Зачем же торчать здесь?» Разделить плату за аренду квартиры он не предлагал ей никогда. Ей вовсе не были нужны его деньги, вполне хватало своих. Тем не менее… такое предложение показало бы – он готов взять на себя какие-то обязательства.

До того, как она решила с ним расстаться, это ее не беспокоило.

«Как поездка?» – спросила она.

«Умопомрачительная! – с энтузиазмом воскликнул он. – Таких божественных закатов я в жизни не видел».

«А девушки?» – Она имела в виду трех моделей, которых он фотографировал для нового календаря.

«Молодые. Скучные. Глупышки».

«Ты с ними спал?»

Подняв бровь, он с любопытством посмотрел на нее. «Что за странный вопрос?» «А с женой спишь?» Он нахмурился.

«Что с тобой? Ты же знаешь, что не сплю. Мы это сто раз обсуждали».

Она пристально смотрела на него.

«Я хочу, чтобы ты сказал мне об этом еще раз».

Он закачал головой, как бы декламируя:

«Я не спал с моими тремя дурешками-моделями. И я не сплю с моей женой. – Он остановился. – Довольна?»

«Когда ты спал с ней последний раз?»

«Джейд, – в голосе зазвучало легкое раздражение, – я очень устал и проголодался. Перелет был изнурительный, и я хочу отдохнуть».

«Когда, Марк?»

Она предоставляла ему последнюю возможность сказать правду.

«Я не сплю с Фионой с того самого дня, как встретил тебя, – выпалил он. – Тебе это прекрасно известно, и такой допрос с пристрастием мне не нравится».

Ее глаза опасно заблестели.

«Так ни разу и не спал?»

«Ни разу и ни полраза, – ответил он и глазом не моргнув. Сняв пиджак, он добавил: – А теперь, если не трудно, я хотел бы получить шотландское виски с содовой. Горячую ванну. И ни с чем не сравнимую прелесть твоего тела. В такой последовательности».

Все было кончено, но можно еще чуть потянуть время. Пусть пострадает, как она страдала из-за него.

«Конечно, сэр, – игриво согласилась она. – Сейчас вы получите большую порцию шотландского виски, разбавленного содовой. И я приготовлю вам ванну».

У него отлегло от сердца.

«Какая женщина!»

Английский зануда!

В ванной она включила кран – только с горячей водой. Потом пошла на кухню и налила в пластиковый стакан пшеничное виски – Марк терпеть не мог пластиковых стаканчиков, равно как и пшеничное виски, – и бросила туда два кубика льда, чего он совершенно не выносил.

Насвистывая, Марк прошествовал в ванную комнату. В мешковатых боксерских шортах вид у него был смешной. Со стаканчиком в руке она пошла за ним.

Скинув шорты, он ступил в дымящуюся ванну. «Черт возьми! – вскрикнул он, выскакивая назад. – Так и ошпариться недолго!»

«Извини», – пробурчала она, протягивая ему напиток.

Он отхлебнул изрядную дозу и чуть не поперхнулся. «Это же пшеничное, – с укором произнес он. – Ты ведь знаешь, я его терпеть не могу».

«О, Боже». Она бесстрастно смотрела на него. Вид этого голого мужчины у нее в ванной не был самым восхитительным зрелищем в мире. Ноги костлявые, свекольные стопы и лодыжки после кипятка тоже не сильно его украшали. Скуксившийся пенис, легкое брюшко, рыжие с седыми пучками заросли на груди.

Именно таким она и хотела его запомнить.

«По-моему, ты чем-то обеспокоена», – сказал он наконец. Видимо, полностью бесчувственным по отношению к ней он все-таки не был.

Она сунула руку в карман и вытащила оттуда смятую вырезку из газеты – леди Фиона баюкала на руках новоиспеченного маленького лорда или кого-то в этом роде.

Не теряя самообладания, он взглянул на снимок. «А-а, – сказал он спокойно, – это типографская ошибка. Дурацкая опечатка. Это Фиона с ребенком моего брата».

Он держит ее за полную идиотку. Впрочем, что удивительного? Она вела себя, как полная идиотка, целых шесть лет.

«Я проверила, – холодно сообщила она. – Этот мальчик – твой».

Он протянул руку за полотенцем, обвязал его вокруг талии, стараясь не встречаться с ней глазами. «Как ты это проверила?» – спросил он, чуть нервничая.

«Не переживай, – сказала она безучастно. – Твоей Фионе я не звонила. Так что можешь смело к ней ехать».

«Послушай, – сказал он, взяв себя в руки. – Вся эта история с ребенком – чистая случайность. – Входя в роль, он добавил: – Я тебе ничего не сказал, потому что не хотел тебя расстраивать».

Презрительно глядя на него, она спросила:

«Случайность, Марк?»

«Давай сядем, и я все тебе спокойно объясню».

Он попытался пройти мимо нее. Она загородила проход.

«Объясни сейчас, – ледяным тоном произнесла она. – Мне не терпится услышать, что ты скажешь».

Он откашлялся, собрался с мыслями. «То, что я не спал с Фионой с тех пор, как познакомился с тобой – правда», – начал он.

«Откуда же взялся ребенок? От непорочного зачатия?» – с издевкой прервала она.

Он продолжал, внешне не теряя присутствия духа – раз уж решил досказать до конца, так тому и быть. «Как-то раз я вернулся из поездки. Фиона была в угнетенном состоянии. Умер любимый дядя, а ее саму во время охотничьей выездки сбросила лошадь, и ее самолюбие было донельзя уязвлено».

Это был настоящий театр – смотреть, как он выдумывает историю на ходу. Другого вруна, способного так вдохновенно импровизировать, она не знала.

«Так». Ей даже стало интересно.

Он потуже затянул полотенце на бедрах. «У нее как раз был день рождения. Она перебрала шампанского. Когда в тот вечер мы легли спать, она все плакала и пришла ко мне, ища утешения. Я не сумел ей отказать. Это было всего один раз за шесть лет, и в результате появился Арчибальд».

«Арчибальд!»

«Так звали ее дядю, – объяснил он, сконфузившись. – Она хотела, чтобы о нем осталась память».

Джейд засмеялась безудержным смехом.

«Прости меня, дорогая», – сказал он, полагая, что прощен.

С трудом справившись с собой, она сказала: «Сбрось полотенце». «Что?»

Прикоснувшись кончиками пальцев к его соскам, она чуть-чуть их пощекотала. «Я сказала, сбрось полотенце. Или ты хочешь, чтобы за тебя это сделала я?»

«Сделай это за меня», – ответил он, чувствуя, как с плеч спадает огромная ноша, а сам он наливается мощной мужской силой.

Она развязала узел на полотенце, и оно упало к его ногам. «Вот это да, – восхитилась она. – Какой подарок ты мне привез».

Расслабившись, он облокотился на убранную кафелем раковину.

Движениями опытной любовницы она погладила его грудь, живот, нащупала его огнедышащую плоть. Опустилась на колени и поддразнила его пламя языком.

Он откинулся еще дальше и отдался чувственным ласкам ее сочного рта, вздымаясь все выше, а она ускоряла ритм.

Когда бушевавшее в нем пламя готово было вырваться наружу, она безжалостно вонзила в него свои острые зубки.

Он взвыл от боли.

Она спокойно отпустила его и поднялась. Видя, что он потерял равновесие, она столкнула его в дымящуюся ванну.

«Чертова психопатка!» – выкрикнул он.

«Брехло паршивое! – парировала она. – Значит, у нее был день рождения? Да эта строчка старее Джорджа Бернса!»

Прошагав к выходу из ванной, она повернулась, чтобы бросить прощальный взгляд. Гигантской рыбой он барахтался в ванне, пытаясь из нее выбраться. С удовлетворением она заметила на его быстро опадавшем пенисе легкие вмятины от зубов. «До свидания, Марк, – сказала она. – Я уезжаю на обед. Чтобы к моему возвращению тебя и всего твоего светского дерьма в моей жизни не было».

Когда через три часа она вернулась, он уже уехал.

Расставшись с ним, она тут же выяснила, что он изменял ей по всему городу. Но почему никто не сказал ей об этом раньше? Ей отвечали приблизительно так: вроде как-то неудобно, раз вы были вместе.

Она чувствовала себя кругом одураченной. Уехать из города – лучшего тоника она придумать не могла.

Потягивая вино, Джейд подошла к шкафу и выбрала подходящий для вечера наряд.

Итак, она идет на прием с Антонио. Может, она как следует развлечется, может, будет умирать со скуки.

Как будет, так и будет. Все лучше, чем сидеть дома.

 

10

– Не надо кипятиться. – Уэс Мани поморщился. Он говорил со своей домовладелицей, Ребой Виногратски, та свалилась на него неожиданно, требуя квартирную плату за два месяца – его долг. – В следующем месяце заплачу за все сразу.

– Уэсли, Уэсли, – горестно вздохнула она. – Дождешься, что я вышвырну тебя на улицу.

Умоляюще взглянув на нее, он проворковал:

– Вы же со мной этого не сделаете, да, Реба? Ее язык медленно проехался по верхним зубам.

– Кто знает.

А что если попробовать затащить ее в койку? Пожалуй, не исключено, если, конечно, она заявится одна. Сегодня с ней был мальчишка, скорее всего, сын. Десятилетний капризный толстячок. Они приехали на новом «Мерседесе» – это ее знакомого, поспешила объяснить она. Врет. Тачка ее, просто она не хочет, чтобы это знали жильцы, тогда у них совсем пропадет желание платить ей немыслимые деньга за квартиру. На ней был лиф в обтяжку с завязками на шее и спине, шорты и туфли на шпильках. Стеариновые ноги и подбеленные усы. Красоткой не назовешь. С левого плеча свисала огромная кожаная сумка. Ясно, что она выбралась подоить своих квартиросъемщиков.

– Может быть, выпьете кофе? – вежливо предложил он. Не будь с ней мальчишки, он бы предложил ей кое-что еще. В прошлый раз она пришла с мексиканской уборщицей, та драила пол на кухне, пока они препирались из-за увеличения квартплаты.

– Если в ближайшее время не заплатишь, тебе придется съехать, – объявила Реба.

– Заплачу.

– Уж постарайся, Уэсли. Ты мне должен за два месяца, в следующую субботу я пришлю к тебе сборщика.

– Какого еще сборщика? – встревожился Уэсли.

– Лучше тебе этого не знать, – ответила она, рассеянно почесав низ живота.

Я эту твою чесотку мигом вылечу, хотел сказать он, но обуздал свой импульс.

Она провела пальцем по крышке стола, оставив в пыли свежий и яркий след. Потом заглянула в тесную кухоньку – кругом грязные тарелки и объедки. – Нельзя же так, крысы заведутся, – заметила она, впрочем, без особой озабоченности.

– Может, пойдем? – заныл толстяк.

– Наведи порядок, Уэсли, и готовь денежки.

Он проводил ее до двери.

– Будет сделано, мадам.

Она окинула его оценивающим взглядом.

– Вообще ты парень ничего, только уж больно разболтанный. Есть в тебе что-то от Ника Нолте.

От какого еще Ника?

– Спасибо, – сказал он. – Стараюсь исправиться.

– На работу бы устроился, – продолжала поучать его она.

Сейчас мы ей пустим пыль в глаза.

– Сегодня я буду в доме Силвер Андерсон, помогать с обслуживанием. У нее прием.

– У той самой?

– Нет, у той, что в супермаркете кассиршей работает, – сказал он с издевкой.

– Что?

– Конечно у той самой.

– Неужели правда? – Она до конца ему не поверила, но… Попытка – не пытка. – Принеси Тимми, – она похлопала толстячка по голове, – ее фото с автографом, и с твоего долга я скину десятку.

– Если удастся.

– Ладно.

Она взяла мальчика за руку и процокала по деревянному крылечку и дальше по дощатому настилу.

Какое-то время Уэс смотрел ей вслед, сквозь солнечную дымку. Мимо на роликовой доске проехала симпатичная китаянка. Неплохо бы на солнышке поваляться, цвет лица поправить. Бабы, пьянки, вечеринки – для солнца у него просто не хватало времени.

В эту минуту его соседка тоже вышла из дома. Она переехала месяца полтора назад, когда бывший жилец переугощался героином, и его увезли в пластиковом мешке. Уэс ни разу ее не видел, но иногда среди ночи (когда бывал дома) барабанил ей в стену, чтобы она сделала потише эту кошмарную классическую музыку – нашла хобби, называется. Теперь все стало ясно. С виду – типичная школьная учительница. Темные волосы схвачены в пучок. Одежда висит, как на пугале, очки Джона Леннона. Зато совсем молодая, чуть больше двадцати.

– Привет соседям. – Он дружелюбно махнул рукой. Она сделала вид, что не слышала, и преспокойно попилила к набережной.

Выпендривается. Ясно, он ее достал своим стуком в стену. От нечего делать, он пошел за ней следом.

Свернув в боковую улочку, она забралась в дряхлый и разбитый «Фольксваген». Сразу потеряв к ней интерес, он повернул в другую сторону, пошел через песок к воде. День был безветренный, на океане стоял штиль. Вообще ему больше нравилось, когда океан волнуется, когда на берег накатывают мощные волны. Ну, а уж если шторм, тогда совсем здорово.

Он сел на песок и, судя по всему, прокемарил часа два – проснулся оттого, что его ноги поглаживала вода. Рядом сидела и смотрела на него какая-то приблудная собака.

Особой любви к животным Уэс не питал. Одна из его прежних подружек держала обезьяну. Эта сволочь повсюду писала и гадила, да в довершение всего занималась онанизмом, когда они предавались любви. Нет, извините, домашних животных нам не надо.

Он посмотрел на свои водонепроницаемые часы «Картье». Купил за пятьдесят долларов у проезжего иранца. Они отставали на пять минут в день, а иногда и вовсе останавливались. Выяснив, что день уже клонится к вечеру, он поднялся и потащился домой. Рокки там небось уже с ума сходит. Придется его выручать.

 

11

Поппи Соломен наряжалась, готовилась к выходу – в это время ее лучше было не трогать.

Хауэрд удалился в собственную туалетную комнату, чтобы совершить свою вторую за день понюшку. Кокаина. Последние месяцы он позволял себе эту шалость.

Он аккуратно высыпал белый порошок на специальный подносик с зеркальной поверхностью, распределил на две ровных горки и с помощью соломинки переправил к себе в ноздри. Один глубокий вдох – и блаженство невероятное. Лучше секса. Вообще лучше всего. Хауэрд чувствовал, что вполне может покорить весь мир. Да он его уже покорил. Он – владелец целой студии, это вам как, а? Ну, не владелец, а директор. Но это одно и то же. Власть у него полная – только чтобы ей насладиться, надо иногда потянуть носом. Нет, о том, что это войдет в привычку, и речи быть не может. Хауэрд знал, где нужно остановиться, и выдерживал норму. Понюшка утром, чтобы встать с правой ноги. И вечером, но только если ожидались гости или они куда-то выходили. Поскольку они куда-то выходили либо принимали гостей каждый вечер, он регулярно потягивал носом два раза в день. Ну и ничего страшного. Есть актеры, продюсеры, другие работники студии, которые совещание не могут просидеть без того, чтобы три раза не сходить в сортир.

Себя Хауэрд считал очень скромным потребителем, уж, во всяком случае, стать наркоманом – это ему не угрожает. Если что, он может прекратить в любую минуту. Только зачем прекращать то, что доставляет удовольствие, да еще какое?

Поводов для беспокойства у Хауэрда хватало. Когда ты забрался на самый верх, куда двигаться дальше? Только вниз. А давление уже нарастало.

Владельцы «Орфея» являли собой колоссальный конгломерат, во главе которого стоял Захария К. Клингер. Захария К. Хауэрда любил – он лично предложил Хауэрду занять место на троне. Но это сейчас. А если Хауэрд не потянет? Захарии К. требовались кассовые фильмы-гиганты. Он хотел, чтобы Хауэрд восстановил пошатнувшийся престиж «Орфея», чем быстрее, тем лучше. Он спешил.

Выбрать фильм, на который будут ломиться зрители, – это ничуть не легче, чем выбрать из большого помета щенка. Вполне можно оказаться на руках с низкорослым уродцем, хотя родословная – не придерешься.

Всякий раз, когда приходилось принимать решение, Хауэрда бросало в пот. Но сейчас, взбодрив себя кокаином, он сказал себе: за те несколько месяцев, что он стоял у руля, он добился прекрасных результатов. Первое, что он сделал: выбрал для проката пару завалявшихся на полке фильмов. Фильмы эти были сняты маленькими независимыми кампаниями и лежали без движения. За их прокат взялся «Орфей», потому что с собственной продукцией было туговато. Оба фильма прошли на ура. Естественно, Хауэрд оказался героем.

Теперь его работа заключалась в том, чтобы следить за созданием ударных фильмов на собственной студии. Он должен быть уверен на сто процентов: каждый фильм, которому он дает зеленую улицу, будет разить наповал.

В следующем месяце на студию приедет сам Захария – проверить, как идут дела. Хотя, разумеется, его шпионы и так каждый день ему обо всем докладывают.

Как минимум двое таких занимают на студии ключевые должности – об этом Хауэрд знал точно.

Ну и пусть их, он не будет брать в голову. Вообще ни по какому поводу. Ведь это же надо, каких он достиг высот! Что там говорить, он просто гений!

Хауэрд Соломен родился, когда ему было шестнадцать лет. Мать развелась с отцом, махнула из Филадельфии в Колорадо и вскоре вышла замуж за Темпла Соломена. Он был счастлив сменить фамилию: Хауэрд Соломен – это куда проще и благозвучнее, чем Джесс Хауэрд Джуда Липски. Вот это поворот! Его родной отец был раввин, человек суровый и жестокий, считавший, что жена и сын существуют на этом свете только для того, чтобы выполнять его прихоти; соответственно, жить с таким деспотом радости было мало. Когда Хауэрд – или Джесс, как его звали тогда – перешел в отроческий возраст, он стал упрашивать мать уехать. «Я, во всяком случае, уезжаю, – сказал он ей. – Так что давай со мной, тебе же будет лучше».

Долго уговаривать ее не пришлось, и однажды темным вечером они сорвались в Нью-Йорк, а оттуда – в Колорадо, где их на первое время приютила школьная подруга матери. Они словно вырвались из тюрьмы, а когда через год мать вышла замуж за Темпла Соломена, это была как награда Господня за их мужество. Темпл был человек легкий, с хорошими манерами, старший партнер в швейной фирме. Не сказать, что он катался как сыр в масле, но был достаточно богат для того, чтобы купить Хауэрду подержанную машину и отправить его в колледж.

Хауэрд чувствовал себя, как русский эмигрант, который в конце концов увидел Америку и все, что она могла предложить. Он был полон жизни и свободен. И его мать – тоже. Годы детства – это был просто дурной сон.

В отрочестве Хауэрд был прыщеватым пухлячком – пока не познал противоположный пол. Как только это случилось, он быстро сбавил в весе, а прыщи просто исчезли в одночасье. Однажды Темпл усадил его рядом с собой и прочитал лекцию.

«Без этой штучки ни на кого не лезь, – сказал он приемному сыну, сунув ему под нос презерватив. – И помни, что девочке должно быть хорошо. – Тут он лихо подмигнул. – Только смотри, чтобы не залетела».

Советы Темпла Хауэрда слегка озадачили. Что значит «девочке должно быть хорошо?» Разве само его общество – это не повод для радости?

Когда он в следующий раз принимал даму на заднем сиденье своего ветхого и древнего «Бьюика», он спросил ее, как бы между прочим, откинувшись на спинку сиденья: «Эй… тебе хорошо?»

«Ты тяжелый, – проскулила она, – И спина жуть какая волосатая… Б-ррр! Меня мать убьет, если про нас узнает»..

Вот такой состоялся разговор. Он едва не стал импотентом. Упаси Господи!

Доставлять удовольствие женщине Хауэрда научила его первая жена, неистовая чернокожая активистка. «Сначала плавно, малыш, пла-аа-вно, а потом – врубай полные обороты!» – наставляла она его, обхватив его шею смоляными ножками так крепко, что он опасался за свою жизнь.

С третьей попытки он попал в точку и понял – разница есть. Одно дело, когда женщина просто участвует в акте секса без особой охоты, и совсем другое – когда она превращается в бешеную маньячку! Почему ему ничего про это не рассказал Темпл? Сколько времени он потратил даром!

Как-то Хауэрд прочитал книгу о знаменитом миллиардере, Хауэрде Хьюзе. Она ему так понравилась, что он перечел ее три раза. В одну из их первых встреч Темпл сказал ему, что он может унаследовать швейный бизнес, в котором Темпл был старшим партнером. «Когда окончишь школу, – сказал он пасынку, – я обучу тебя всему, что знаю. Ты мне как родной, и когда придет время, бизнес перейдет к тебе».

Хауэрд был благодарен, хотя и не был уверен, что хочет остаться в Колорадо и заниматься изготовлением женского платья. У него были планы помасштабнее. Вот бы стать таким, как Хауэрд Хьюз! Его тянуло в Голливуд. «Как там? – спросил он однажды своего друга Джека Питона, когда они вместе пыхтели на курсах бизнеса и управления. – Ты же из Лос-Анджелеса. Неужели Голливуд вправду гнездо похоти и секса?»

Джек пожал плечами. «Я живу в Вэлли. На той стороне горы бывал редко».

«Какой горы?»

«Вэлли отделена от Голливуда и Беверли-Хиллс несколькими большими каньонами. Нужно проехать через один из каньонов: Бенедикт, Колдуотер или Лорел».

«Ну? Проехал. А дальше?» – допытывался Хауэрд.

«Улицы. Пальмы. Туристы. Ничего особенного».

«Короче, я еду туда. На летние каникулы. Найду какую-нибудь работу, сниму жилье. Давай вместе?»

Джек тогда покачал головой. Но через год переменил решение, и после окончания учебы они поселились в квартире на две спальни в двух шагах от центральной улицы Голливуда. Естественно, никакой роскоши, но удобно и все рядом.

Предыдущее лето Хауэрд уже провел в Лос-Анджелесе, и теперь вернулся ветераном. Он знал, где продают самые дешевые гамбургеры, где быстрее всего делают химчистку, где самая дешевая – стоимость чашки кофе, – но приличная тусовка, где пасутся самые клевые девочки. Он уже попробовал вкус супружества (и выплюнул этот плод), поработал в отделе писем студии и подхватил первый в своей жизни триппер (к сожалению, не последний). Темпл Соломен был разочарован, но к желанию попытать счастья в Голливуде отнесся с пониманием. «Чем ты там хочешь заниматься?» – спросил он.

«Буду агентом», – выпалил Хауэрд. И семя было посеяно. Агентом? А почему бы нет? Уболтать он может кого угодно. Да он любого агента за пояс заткнет.

И чуть сменив ориентир, вместо того, чтобы вернуться к прежней работе на студии – кстати, эта студия называлась «Орфей», – он устроился опять-таки в отдел писем, но уже в управленческую компанию «Спешиэл мэнэджмент инкорпорейтед». Там вершилась местная история.

Через семнадцать лет ему удалось вскарабкаться на самый верх.

– Хауэрд!

Его звала Поппи. Убрав свои кокаиновые принадлежности, он отпер дверь.

– Хауэрд, – выдохнула она голоском маленькой девочки, какой культивировала с недавних пор. – Ну, как я?

Она крутнулась перед ним.

Поппи была бойкой толстушкой, рост – пять футов и два дюйма. Очень длинные светлые кудряшки, голубые глаза слегка навыкате и не сходящая с лица довольная улыбка, которая прекрасно сочеталась с ее вздернутым носиком. К ее достоинствам относилась и новая грудь, которая появилась у нее благодаря «светилу пластической хирургии и целителю звезд» – такова была ее почтительная рекомендация. Поппи выглядела нарядно: бирюзового цвета многослойное платье с оборками и оголенными плечами, украшенное подлинными бриллиантами. Впечатляюще выступал новый бюст.

– Ну, как тебе платьице, нра-аа-вится? – проверещала она.

Ему хотелось сказать: сними! Ты в нем напоминаешь многоярусный рождественский торт. Постригись, хотел сказать он, скинь фунтов пятнадцать веса и надень простое черное платье. И вообще, где твоя прежняя грудь? Мне она нравилась больше.

– Динамит! – воскликнул Он, а в голове мелькнуло: интересно, будет ли на приеме Уитни?

Она улыбнулась улыбкой счастливого ребенка.

– Я знала, что тебе понравится.

Когда она работала его секретаршей, она ходила в аккуратных, сшитых на заказ костюмах. Волосы всегда подхвачены, украшения – по минимуму. А сейчас – это ходячая реклама продукции Картье.

Она подняла унизанную браслетами кисть.

– Нра-аа-вится?

Он оглядел бриллиантовые россыпи.

– Очень мило.

– «Очень мило»! – пискнула она, бросаясь ему на шею. – Ты самый щедрый человек в мире!

Н-да, похоже, она права. Даже его бухгалтер, стреляный голливудский воробей, навидавшийся всяких жен, бледнел при виде лавины счетов, которые она на него обрушивала.

– Неужели нельзя подержать ее дома хотя бы неделю? – жаловался он. – Это не женщина, а ходячая кредитная карточка!

Хауэрд видел только один способ удержать ее дома – сломать ей обе ноги.

– Одевайся, Хауи, – сказала Поппи. – Пора на прием. Мы же не хотим приехать позже всех?

За пять лет их брака она впервые оказалась готова к выходу раньше, чем он. Но он не придал этому значения – его мысли занимала Уитни.

 

12

– Я ее пригласила, – сообщила Нора Карвелл. Силвер ощутила легкий укол раздражения. Зачем ей здесь отроковица-дочь? Напоминать о подползающей старости?

– Придет? – спросила она как бы между делом, переодеваясь в уединении своей спальни.

Нора зажгла новую сигарету от тлеющего бычка, навечно прилепленного к ее нижней губе.

– Сказала, что постарается.

В действительности Хевен разразилась следующей саркастической тирадой:

– Во дает! Выспалась! Пригласила бы после дня рождения – было бы совсем клево. Можете на меня не рассчитывать. Да ей чихать на меня, будто я не знаю!

Для своих лет Хевен была особой красноречивой.

– Почему бы тебе не наладить отношения с матерью? – укоризненно проскрипела Нора. – Ты ей даже поздравительную открытку не послала.

Хевен заливисто рассмеялась.

– А она мне послала? Хоть раз? Спасибо, через три недели чек приходит – когда вы ей дырку в голове сделаете.

Этого Нора отрицать не могла.

– Все-таки постарайся приехать, – попросила она перед тем, как повесить трубку.

Как бы ей хотелось, чтобы мать и дочь наладили отношения! Многие – включая Хевен – считали Силвер стервой. Нора видела другую сторону этой женщины. Удачливая, но совершенно одинокая, начисто лишенная близких друзей. Честолюбивая и здорово настрадавшаяся от мужчин. Отторгнувшая семью, но отчаянно в ней нуждающаяся.

– Господи! – воскликнула Силвер. – Как же, постарается! Побежит на мой прием босиком по горячим углям!

– Поеду домой, приведу себя в порядок, – сказала Нора. – Через час вернусь.

– Хорошо, – откликнулась Силвер, думая, как ей поступить: то ли освежить мощный грим, оставшийся на ней после съемок у Антонио, то ли все смыть и разрисоваться по-новой.

Она выбрала компромисс. Эффектный грим под глазами оставила нетронутым, а кожу остальной части лица вычистила ватными тампонами, макая их в косметическое молочко.

Прохладный лосьон приятно успокаивал кожу. Она подошла к своей роскошной королевских размеров кровати, откинула фиолетовое сатиновое покрывало. Ее ждали накрахмаленные простыни. Прикорнуть минут на пятнадцать – как раз то, что надо.

В спальне было тихо, прохладно. Задрапированные тускло-лиловым шелком стены гармонировали с темно-фиолетовым ковром. Комната изобиловала зеркалами.

Она откинулась на спинку, постаралась прогнать абсолютно все мысли. Нет, не получается, не тот день. Из головы не шел отец Хевен… каким он все-таки оказался мерзавцем!

Силвер Андерсон повстречала «Бизнесмена», как она всегда его про себя называла, когда ей был тридцать один год, а ему – пятьдесят два. Это был человек исключительно богатый, могущественный и – само собой разумеется – женатый. Силвер тогда блистала на Бродвее. Попутно она разводилась со своим бывшим отчимом и флиртовала со своим партнером по мюзиклу.

«Бизнесмен» вошел в ее жизнь на одном из многочисленных коктейлей и быстро там обосновался. Это был крупняк во всех отношениях – высокий, дородный, с грубоватыми чертами лица и тяжелыми веками. Согласно одним слухам, в прошлом он был связан с организованной преступностью. Согласно другим – к его мнению прислушивался сам Президент. Согласно третьим – его подружкой когда-то была покойная Мэрилин Монро.

Его жена была светской львицей. Миниатюрная, всегда в костюмах от модного портного, ухоженная и причесанная волосок к волоску, она управляла их тремя домами элегантным железным кулачком.

«Мы никогда не трахаемся», – объявил он вскоре после знакомства. Эту новость Силвер слышала от каждого женатого мужчины, любившего сходить налево.

«Что же вы тогда делаете?» – мягко спросила она.

«Выходим в свет и даем приемы», – ответил он густым голосом и подарил ей бриллиантовое ожерелье от Картье стоимостью в сто тысяч долларов.

«Бизнесмен» был человеком очень требовательным – когда позволяло время. Совершенно ненасытный в смысле секса, и Силвер, тоже знавшая толк в сексуальных забавах, с трудом с ним управлялась. В нем было что-то от необузданного зверя, но именно это ее распаляло и будоражило.

Итак, Силвер влюбилась в женатого мужчину на двадцать одни год старше ее, влюбилась без памяти. С одной стороны, он обращался с ней, как со шлюхой. С другой – засыпал немыслимыми подарками, бриллиантовое ожерелье было только началом.

Однажды в квартиру на крыше, где они предавались любовным утехам, он приехал с двумя другими женщинами – сооблазнительного вида рыжей и холеной негритянкой со статью манекенщицы. Инстинкт подсказал Силвер – проститутки. Высокого пошиба, очень дорогие, но проститутки.

После того, как он приготовил им выпить, она в кухне притиснула его к стенке. «В чем дело?»

«Ни в чем, если у тебя нет желания», – ответил он вкрадчиво.

Зато такое желание было у него – она это поняла, и у нее засосало под ложечкой. Силвер Андерсон не была невинной девочкой, но до такого дело не доходило никогда.

Они вернулись в гостиную, к непритязательной вежливой беседе. Свое дело девицы знали туго. «Что-то здесь жарковато», – пробормотала одна и сняла с себя легкий шелковый жакет.

«Да, правда», – согласилась другая и, вытянув ноги, сняла туфли и чулки.

Силвер чувствовала, как напрягся сидевший рядом с ней на диване «Бизнесмен».

Чернокожая поднялась и соблазнительно улыбнулась. «Надеюсь, вы не против?» – спросила она, распахивая перекрещенное на груди платье. Под ним оказался ярко-алый кружевной пояс с подвязками – и больше ничего. Груди были заостренные и отполированные, как самый изысканный оникс.

Поднялась и рыжая. «Люблю раздеваться, – проворковала она. – Чтобы между мной и природой ничего не было». Она потянулась, и ее полные груди освободились от блузки.

Нельзя сказать, что в квартире гуляли ветры, но Силвер начал бить озноб.

Плавно, лениво девушки начали поглаживать друг друга. Трепетные пальцы касались груди, других потаенных мест. В ход пошли языки, нежные, теплые. Потаенные места открыты для обозрения.

Дыхание «Бизнесмена» участилось, зрелище возбуждало его – брюки не могли этого скрыть. Не поднимаясь с дивана, не отводя глаз от девиц, он велел Силвер поднять юбку.

Она попыталась остаться безучастной к происходящему, но это оказалось невозможным. К своему стыду она поняла: она сделает все, о чем он попросит. И пока женщины извивались на полу, Силвер Андерсон подняла юбку, сняла трусики, раздвинула ноги и позволила «Бизнесмену» взобраться на нее и пуститься в страстный галоп извращения.

Когда все кончилось, она чувствовала себя униженной, словно ее вывозили в дерьме. Ведь она – Силвер Андерсон, а не какая-то дешевка, которую можно вот так использовать на глазах у шлюх. Она была готова разорвать его на части, а себя убить – за то, что пошла у него на поводу, да так просто.

На следующий день он прислал ей рубин величиной с яйцо, а с ним – записку: «Мы повторим это еще раз». Э нет, не дождешься. Она наотрез отказалась видеть его, хотя он забросал ее цветами и подарками.

Через полтора месяца она поняла, что беременна.

Первым делом она обратилась к своему гинекологу. «Этот ребенок мне не нужен», – заявила она без обиняков.

Гинеколог был очаровательный седовласый мужчина, когда он улыбался, по лицу разбегалась сеть морщинок. «Почему, дорогая моя? Вы абсолютно здоровы».

«Знаю, – раздраженно бросила она, ища подходящую причину. – Но я не замужем». – Ну, тут-то он заткнется.

Он засмеялся, Улыбка, как всегда, была очаровательная. «Силвер, Силвер, – вздохнул он, сводя кончики пальцев и покачиваясь в кресле за своим столом. – Вы очень известная женщина. Какая разница, замужем вы или нет? Вы родите прекрасного ребенка и не будете знать никаких неудобств, связанных с наличием в доме мужа. – Собственная мысль так ему понравилась, что он даже прищелкнул языком. – Благодаря вам матери-одиночки войдут в моду».

Эта мысль оказалась ей близка. Силвер Андерсон, пионер женского движения! С другой стороны, необходимость делать аборт приводила ее в ужас. В конце концов она решила – пусть родится ребенок.

Ко времени рождения Хевен «Бизнесмена» в ее жизни уже не было. Она грозилась обо всем рассказать его жене, если он не оставит ее в покое. Он и понятия не имел, что ребенок – его.

Пресса пускалась во все тяжкие, чтобы докопаться, кто же отец ребенка, но Силвер хранила молчание. Через три месяца после рождения Хевен она переехала в Рио с одним бразильцем, игроком в поло. Хевен осталась в Нью-Йорке, с няней.

Силвер сожалела о том, что тогда дала слабину и родила ребенка. Всякий раз, когда она видела Хевен, она вспоминала «Бизнесмена» и кошмарную ночь ее падения.

Хевен никогда не спрашивала, кто ее отец. Однажды об этом спросил Джек, приехавший в Лондон забрать девочку. «Его не существует», – последовал холодный ответ.

К сожалению, это было не так.

Силвер вздохнула, потянулась. Открыла глаза, уставилась на задрапированный шелком потолок над постелью. Едва ли ей будет приятно, если Хевен сегодня все-таки явится. Черт бы подрал Нору – это все ее происки. Пригласила девчонку и пробудила у нее эти неприятные воспоминания.

Часы «Баккара» на прикроватном столике сказали ей, что пора начинать готовиться к приему. Сейчас бы поспать часиков эдак десять. Когда последний раз она позволяла себе такую роскошь? Работа… работа… работа… приемы… приемы… приемы…

Что ж… за большую славу приходится платить.

Игра стоила свеч.

Вот только…

 

13

Перед тем, как собираться на прием, Мэннон Кейбл решил подкачать мускулатуру в своем личном спортзале. На прием ему ехать не хотелось. Он их не любил в принципе. В этот раз согласился, просто чтобы сделать любезность Норе Карвелл. Она позвонила неделю назад и пригласила его. Нора была старой приятельницей, одной из немногих в Голливуде, ради кого он был готов расшибиться в лепешку. Ну, это громко сказано; во всяком случае, если она просила об одолжении, он делал, что мог. В начале его карьеры она была единственной, кто всегда был готов протянуть руку помощи. Он вспомнил, как вошел в ее кабинетик на съемочной площадке, в тот самый день, когда заключил контракт на съемки в своем первом серьезном фильме. С тех пор, если быть до конца откровенным, прошло пятнадцать лет.

Когда двадцатисемилетний Мэннон Кейбл вошел в кабинетик Норы Карвелл, она подумала, что такой роскошный самец появился на ее пути впервые. Нет, эта сторона жизни ее мало интересовала. Она всегда предпочитала девушек, и вряд ли это изменится. Но Мэннон этого не знал, и когда перед ним возникла не первой молодости женщина со стрижкой «под горшок» и прилипшей к нижней губе сигаретой, он мгновенно вошел в роль. Осанистая сексуальная походка. Прищур самца. Кобальтовые глаза все сжигают на своем пути.

«Садитесь, – буркнула Нора, – и подробно о себе расскажите. А дальше будем думать. – Она пошелестела бумажками у себя на столе. – В отделе фоторекламы уже были?»

«Нет». – Он покачал головой.

Она покосилась на его обласканные солнцем стати, пытаясь определить, как лучше распорядиться эдаким куском мяса. «Валяйте. Я слушаю».

Он рассказал ей, что родился в Монтане, в девятнадцать лет приехал в Лос-Анджелес. Изучал актерское мастерство на разных курсах, работал официантом, статистом, помощником на бензоколонке, изымал автомобили у неплательщиков, был каскадером.

«Женат?» – спросила Нора.

«Нет».

«Гомосексуалист?» – проверяла она его половые пристрастия.

Он заерзал на стуле. «Шутите?»

Карандаш застыл в ее руке, ей важно было знать, не врет ли он. «Я не собираюсь трезвонить об этом на весь мир, сынок. Мне нужно знать такие вещи, чтобы тебя же защитить».

«Я не педик», – глухо сказал он.

Она что-то черкнула на листке бумаги и сказала: «Приходи завтра. Я тебя разрисую в лучшем виде».

Когда назавтра он вернулся, она передала ему отпечатанный на машинке тест с его воображаемыми достижениями. Он был героем футбольных баталий и блестящим студентом-филологом, потом во время игры получил тяжелую травму и услышал приговор – он больше никогда не сможет ходить. Два года он, недвижимый, пролежал в больнице, и вдруг свершилось чудо: слепая вера подняла его на ноги. Вскоре он приехал в Голливуд и попал на заметку как раз для участия в фильме, о котором идет речь.

«Это все вранье», – запротестовал он.

Она пожала плечами. «Просто я чуть исказила истину. Великое дело».

«Мне это не нравится».

Вдохнув сигаретный дым, она сказала: «Совсем не обязательно, сынок, чтобы тебе это нравилось. Главное, чтобы ты это запомнил».

Он покачал головой. «Не пойдет».

«Такова политика студии. Они должны купиться на твои выходные данные. А на твое деревенское прошлое не купится никто». – Облачко дыма окутало ее, и она закашлялась. – А ты точно не гомик? Напишем, что с тобой живут еще два парня. Идет?»

«Да катитесь вы!» – взорвался он и вышел.

После этого они стали хорошими друзьями. Нора организовала ему рекламу на центральном развороте популярного журнала, предложив как бы спарадировать Берта Рейнольдса. Он улыбался во весь рот, эдакий смазливый ухарь, прикрывая своего боевого петуха (грозу Голливуда) изображением боевого петуха настоящего (грозы курятника). Реклама не прошла незамеченной, и с тех пор все знали, кто такой Мэннон Кейбл.

Через несколько лет, оставив студию, Нора стала работать его личным агентом. Потом она со своей давней спутницей перебралась в Италию, а когда ее любовница умерла, вернулась в Америку и устроилась на телевидение. Первой же ее клиенткой оказалась Силвер Андерсон. С тех пор она работала у нее.

Как следует наотжимавшись, Мэннон накинул поверх шорт махровый халат. Когда он был женат на Уитни, приемы в их жизни были редкостью. Уитни любила проводить вечера в их загородном доме, вдвоем. Ей нравилось ездить на лошадях, прогуливаться по пляжу, жарить вместе с ним мясо. Как все было прекрасно… но нет, ей втемяшилось в голову делать карьеру, и все полетело к чертовой бабушке. И вот дом в Малибу продан, лошади тоже. Теперь его домом считался особняк на бульваре Сансет, и счастлив он не был.

Мелани-Шанна ждала его в комнате отдыха, где стоял стол для игры в пул, стилизованный под Дикий Запад бар, на стенах висели ружья из его коллекции.

Приняв душ и переодевшись, Мэннон пришел туда.

– Привет, милый, – негромко встретила она его. – Как настроение?

– Лучше не бывает.

Мелани-Шанна, не будучи ни в чем виноватой, раздражала его донельзя. В чем тут дело, он сам толком не знал. Возможно, лишь в том, что его женой была она, а не Уитни. Они познакомились в Хьюстоне, где он снимался, стараясь прийти в себя после разрыва с Уитни и последовавшего за этим ее романа с Чаком Нельсоном.

Ему предложили войти в состав жюри на конкурсе красоты. Мелани-Шанна, с ее гривой золотисто-каштановых волос, с неотразимо изящным телом, с милейшей улыбкой оказалась вне конкуренции. Несколько раз он приглашал ее пообедать в ресторане. Потом пригласил отобедать у себя. Все закончилось любовью на полу его роскошного гостиничного номера. Через неделю они поженились, ей было всего двадцать лет. А Уитни, между прочим, уже под тридцать. Пусть покусает локотки.

Мэннон женился на Мелани-Шанне, чтобы досадить Уитни. Во всяком случае, это была главная причина. Но решение оказалось не из лучших. В результате он оказался с молодой женой на шее, даже не погуляв. Дело осложнялось тем, что Мелани-Шанна была от него без памяти.

– Выпьешь чего-нибудь, милый? – спросила она.

– Почему в конце каждого предложения у тебя обязательно торчит «милый»? – проворчал он.

– Извини, ми… дорогой. Само по себе выскакивает.

– Так следи, чтобы не выскакивало. – Предупредил он ее. – Ты же не танцовщица из дешевого бара.

Она отвернулась, потому что на ее глаза навернулись слезы. Что она делает не так? Вот уже несколько месяцев он не может найти для нее доброго слова. Когда они только познакомились, он был таким добрым и любящим, настоящим сказочным принцем. Он и понятия не имел, что у нее на стене не одни год висела его фотография – после фильма «Сладкая месть». Мэннон Кейбл всегда был ее любимым киноактером.

И вот она миссис Мэннон Кейбл, но ни он, ни она не стали от этого счастливее.

Она молча налила в стакан шотландское виски, добавила несколько кубиков льда и протянула ему.

Он проглотил напиток в два глотка.

– Ну что, пора ехать, – сказал он мрачно и направился к двери. – Только имей в виду, засиживаться там допоздна я не желаю.

– Я тоже, – согласилась она, идя за ним. Сегодня она хотела приехать домой пораньше. Потому что намеревалась объявить ему о том, что они ждут ребенка.

 

14

– Как насчет вечеринки? – спросила Хевен у Эдди по телефону.

Он засмеялся гаденьким смешком.

– Я думал, мы сегодня днем уже навечерялись.

– Ох, навечерялись. – Она хихикнула.

– Блеск, да?

– Выше крыши.

– Как насчет повторить?

Она помолчала.

– Я не такую вечеринку имею в виду.

– А-а, – понял Эдди. – Эти приемы на открытом воздухе на нюх не выношу. Кругом шляются чьи-то дети, а в дом тебя не приглашают, ты как бы второго сорта…

– Эта вечеринка без дураков, – перебила она. – Как полагается в Беверли-Хиллс, с кинозвездами, с клевой жратвой, наверняка группа какая-нибудь бацать будет.

– Со жратвой? – переспросил Эдди. – С настоящей жратвой?

– Надеюсь.

– А кто нас пригласил? – спросил он подозрительно.

– Тебя – никто, – сообщила она едко. – Просто я могу взять тебя с собой, – подколола она. – Если, конечно, захочу, и если твоя тачка перевезет нас на ту сторону.

– Кто закатывает прием?

– Моя мамуля наконец-то вспомнила, что я жива.

– Силвер Андерсон?

– С Линдой Эванс в родстве не состою, недоумок. На мгновение наступила тишина – Эдди переваривал полученную информацию. Наконец, спросил:

– Что мне надеть?

– Что хочешь, – бросила она беспечно, намереваясь произвести фурор в своем микроплатье из красной кожи и длиннющем плаще, который она только что купила на свои кровные, заработанные на собственных песенках.

– А сама-то идти хочешь? – поинтересовался Эдди, вспомнив о ее отношениях со знаменитой матерью.

– Не знаю, – буркнула она, на миг засомневавшись. – Вообще-то почему нет? Все-таки я ее дочь.

– Угу… ну так пойдем, – заключил он.

– Мм… сама не знаю. Она уже раздумала.

– Ладно, малыш, не дури. Пойдем. Вставим им фитиля.

– Может и вставим. Я потом звякну.

Он хотел заспорить, но она уже повесила трубку. Ей нравилось подначивать Эдди. Тем более теперь. Черт его знает, хочет она идти к матери на эту дурацкую вечеринку или нет. С одной стороны, клево – поглазеть на всю эту голливудскую шатию. С другой стороны – кого уж там особенно видеть? Роб Лоув и Шон Пенн не такие дураки, чтобы тащиться к Силвер. Ну, соберется куча старых пердунов, великое дело.

Будто зная, что может помочь ей принять решение, в дверях ее комнаты появился дедушка, Джордж. Высокий, худощавый, густая грива седых волос, на лице с глубокими морщинками – выражение вечной озабоченности. Он не был похож на Силвер и никак не напоминал Джека. Эдакий слегка помешанный профессор. Хевен его очень любила. Дед был блеск, лучше не придумаешь. Самое главное – он не приставал к ней, не пытался ее учить.

– Будешь ужинать дома, дорогая? – спросил он, вертя в руках очки, болтавшиеся вокруг шеи на голубом шнурке.

– Скорее всего нет, дедуля.

– Ну и прекрасно, – рассеянно заметил он. – Значит, миссис Гантер я могу отпустить.

Во это точно, пусть катится. Миссис Гантер вела их хозяйство, готовила, совала нос, куда не просят, и сидела у Хевен в печенках.

– Я и сам на ужин отвлекаться не буду, – добавил Джордж, погруженный в свои мысли. – Весь вечер просижу у себя в кабинете. – Взгляд его зацепился за висевший на шкафу плакат с изображением полуобнаженного Стинга. – А ты куда собралась? – спросил он.

– Проветриться с Эдди, – ответила она, принимая решение – так тому и быть, почтим своим присутствием эту вечеринку. А почему нет, в конце концов? – Побалдеем немножко.

– Комендантский час в двенадцать, – напомнил Джордж.

– Конечно, дедуля, – согласилась Хевен – даже если она вернется в четыре утра, он не заметит. Заберется в свой кабинет, его оттуда ничем не выманишь. Да и не помнит ни о чем, кроме работы. Уж никак не о времени.

О приеме у Силвер она решил умолчать. Он только расстроится, начнет ее отговаривать. Со своей знаменитой доченькой Джордж не разговаривал. Последние тридцать лет.

Н-да… Она его совсем не винит. Может, и ей с матерью разговаривать не стоит. Ведь ее для Силвер будто и не существует. Никогда не позвонит. А уж если в кои веки встретятся, ничего не спросит, как живешь и все такое. Обычно это бывало два раза в год, в «Ла Скале», в присутствии Норы. Не мамаша, а чистая стерва.

Ну и хрен с ней. Чихать она на нее хотела.

Увы, что-то не чихалось.

 

15

Кларисса Браунинг снимала дом в уединенном местечке в Бенедикт-Каньоне. Хозяином был молодой режиссер, на год уехавший в Европу. Дом был темный, старый, окруженный высокими деревьями и неухоженными площадками. Клариссе нравились неприступность дома, построенные пятьдесят лет назад туалетные комнаты, облицовка из темного дерева и общая атмосфера мрака.

Даже бассейн не был традиционной калифорнийской разновидностью. Никакой «Джакузи». Никакой плавающей мебели, зато вечно наполнен листьями – плохо работал фильтр. Вода всегда ледяная – нагреватель не работал никогда. По ночам выли койоты, прочая мелкая живность шебаршила на старой черепичной крыше. Иногда в бассейн падали змеи и там тонули.

Клариссе доставляло удовольствие разжечь дрова в камине и читать классиков – у нее была обширная коллекция. Ей нравилось облачаться в длинную фланелевую ночную рубашку, попивать горячий какао из кружки и делать вид, что она снова оказалась на восточном побережье.

Вернувшись в субботу со студии раньше обычного, она обнаружила перед домом темно-зеленый «Феррари» Джека Питона. Как здорово! У Джека был свой ключ, он приезжал и уезжал, когда ему было удобно. Ее это вполне устраивало. Никакой работой Кларисса дома не занималась.

Она нашла его в спальне, он сидел и смотрел телевизор. Или нет? При ближайшем рассмотрении оказалось, что он спит.

Минутку она молча наблюдала за ним; странно видеть его таким тихим, таким спокойным. Обычно Джек – это вихрь, сплошное движение. Зеленые глаза всегда во что-то пытливо вглядываются. Крепкое тело собрано, напряжено. В голове все время крутятся какие-то колесики и шестеренки.

Он волновал ее. Волновал всегда.

Когда они встретились впервые, она подумала: похотливый самец с крепкой палкой и ничего больше. Но вскоре она поняла: это далеко не все. Хотя палка у него действительно была крепкая. Джек Питон был человеком энергичным, любознательным, а мозг работал как машина. У него был ясный ум, и свои мысли он умел облекать в слова. Так что смазливым фасадом его достоинства не ограничивались.

Спать они стали почти сразу, хотя ее предупреждали: Джек Питон надолго не задерживается. Но Кларисса Браунинг – случай особый. Ее совершенно не устраивало стать еще одним именем в длинном списке.

Терпеливо она пыталась узнать его поближе. Это было нелегко. При всей своей интеллигентности и располагающих манерах Джек никого близко к себе не подпускал. Кларисса его понимала. Она и сама была такой.

Она приехала в Калифорнию на съемки, и когда в конце концов он выбрался ей позвонить, она решила побить его его же оружием и от встречи отказалась. Как выяснилось, отказов Джек не любит.

Они все-таки встретились, и стало ясно – это роман. Он длился вот уже целый год. И обе стороны устраивал.

Кларисса соскребла студийный грим, разделась и склонилась над спящим любовником. Утренний молодой актер со студии был предан забвению Просто работа.

А Джек Питон – это удовольствие. Изысканное, подлинное удовольствие…

Она даже вздрогнула, предвкушая минуты наслаждения. В постели он был мастер. Каким-то диковинным образом он догадывался о каждой ее потребности, при этом мужская сила его не подводила никогда.

– Мой секрет, – сказал он однажды, когда она захотела выяснить, как ему это удается.

– Может, поделишься? – упрашивала она.

– Считай это торжеством духа над материей, – отшутился он.

Ее присутствие его не разбудило. Она отключила ненавистный ящик (ненавистный для нее, он телевизор обожал. «Как ты можешь не смотреть «Хилл-стрит»? – спрашивал он каждый четверг). Внезапная тишина обеспокоила его, и он повернулся во сне, одетый в свой обычный неофициальный наряд: джинсы и свитер.

Зубами она расстегнула молнию на его джинсах.

Он проснулся и потянулся к ней.

Оттолкнув его руки, она стянула с него джинсы. Трусов на нем не было. Он не носил их никогда. Она прильнула к его пробудившемуся интересу.

– Сдаюсь, – выдохнул он, отбрасывая руки в стороны.

– Куда же тебе деваться, – пробормотала она. Позже они выкурили по сигарете, обсудили планы на вечер. Вариантов было несколько. Просмотр нового фильма Мела Брукса.

– Я так устала, что мне не до смеха, – заупрямилась Кларисса.

Другой вариант – официальный ужин в честь старого актера.

– С какой стати? – удивился Джек. – Таланта там не было никогда, даже в молодости. Состариться – это еще не достижение.

Третья идея – ужин с агентом Клариссы в «Спаго».

– Нет, больше чем на ленч, он не тянет, – решила Кларисса.

– Так чего же тебе хочется? – спросил он, включая телевизор. Могу позвонить в китайский ресторан, поедим прямо здесь.

Кларисса выключила телевизор.

– Как насчет приема у твоей сестры?

– Что? – Он даже удивился. А тебе-то откуда известно о приеме у Силвер?

– Я приглашена.

– Ты ее даже не знаешь.

– Может, стоит познакомиться.

– Почему?

– Потому что она твоя сестра, а ни с кем из твоей семьи я не знакома. Не знаю ни отца, ни племянницу. Мне кажется, Силвер Андерсон – женщина очень интересная, я даже заинтригована.

– Чушь! – выкрикнул Джек, выскочил из постели и начал вышагивать по темной спальне.

– Мысль о ее обществе заставляет нас так нервничать? – поддразнила Кларисса. – Может, в ее присутствии у тебя возникает комплекс неполноценности?

– Ты иногда такую ахинею несешь.

– Да ну? А мой психиатр говорит: чтобы победить страхи, надо просто взглянуть им в лицо.

– Ты платишь две сотни в час за совет, который можно найти в китайском печенье с предсказанием. – Мой психиатр мне очень помогает.

– Эй… я не собираюсь из-за этого лезть в бутылку. Силвер вовсе не заставляет меня нервничать. Я вообще на нее никак не реагирую.

– Значит, пойдем?

– Если субботний вечер ты предпочитаешь провести там – пойдем.

– Предпочитаю.

Не ругаться же с ней. Кларисса – женщина упрямая, если она что-то возьмет в голову, обычно всегда выходит по ее.

Ругаться, сражаться за что-то – он в это не верил. Он всегда считал, что лучше уйти. Спокойно и тихо. Когда чаша терпения переполняется.

 

16

За прием у Силвер Андерсон платило телевидение, «Сити телевижн». Всем было известно, что сама Силвер – особа прижимистая, и не могло быть и речи о том, чтобы она отстегнула тридцать или сорок тысяч долларов – даже на собственный день рождения, даже при том, что эти деньги у нее несомненно были.

«Сити» собиралось закатить серьезный банкет в честь съемочной группы «Палм-Спрингс» перед летними каникулами, но тут Нора предложила: а что если устроить прием в честь дня рождения Силвер? «Смотрите, какую идею я вам подарила! – убеждала она телевизионщиков. – Шик. Блеск. Звезды. Вся пресса стоит на ушах». Студийцы сразу оценили эту идею по достоинству, а когда они уже были на крючке, ей осталось только уговорить Силвер.

Труда это не составило. Как только Силвер стало известно, что за все платит телевидение, она сразу согласилась. «Что же, я дам этот прием, – объявила она. – Но только после него во всем доме должны поменять ковры. Пусть сделают мне небольшой подарок. Не развалятся. – Последовала эффектная пауза. – Кстати, Нора. В этом году мой официальный возраст – сорок пять лет. Ни на мгновение больше».

Нора не стала стыдить ее за вымогательство. Она решила, что «Сити телевижн» понесет такой расход – купить Силвер новые ковры, – не моргнув глазом. Да за ту рекламу, какую они получат, это просто гроши! Об этом приеме напишет весь мир – можно не сомневаться. В рекламе Нора Карвелл как-нибудь разбирается. С программой «Энтертейнмент тунайт» она договорилась – приглашена Джин Вулф. Девятый канал присылал Чентел Уэстермен с ее бригадой, седьмой канал обещал откомандировать Синтию Эллисон. Ожидалась съемочная группа и с четвертого канала. Это – телевидение. Дальше – фотожурналисты: «Ю-Эс-Эй тудей», «Пипл», «Ньюсуик». Личный фотограф, который будет снимать без устали и разошлет наиболее интересные снимки по фототелеграфу в самые разные страны. Снаружи будут караулить папарации, толпиться вдоль красной ковровой дорожки и ломать барьерные оградки вокруг дома. Лучшие полицейские силы Беверли-Хиллс будут строго следить за безопасностью.

Список гостей составлялся под личным наблюдением Норы, она тщательно отобрала крупных кинопромышленников, устроила пеструю смесь из знаменитых актеров, актрис, звезд спорта и разных важных персон из прочих сфер бытия.

В бархатном костюме сливового цвета, с несколько вычурными украшениями из жемчуга, которые плохо сочетались с ее короткими и слегка неряшливыми седыми волосами, она примчалась к Силвер задолго до срока.

Благоухающая духами «Ма Грифф» и сигаретным дымом, она припарковала машину рядом с Уэсом Мани, который как раз вылез из своего престарелого «Линкольна».

– Вы кто? – резко бросила она, прекрасно зная, что могут заявиться незваные шпионы из «Нэшнл инкуайэрер» или «Скандала».

– Я – бар. А вы?

– Я – реклама. Можете передать всем и каждому: если кто-то вздумает звонить в паршивые газетенки и передавать подслушанные сплетни, в этом городе он больше работать не будет. Ясно?

Уэс кивнул. Эта старая калоша только что подсказала ему, как пополнить свой бюджет. Она заспешила в дом, а он вальяжно прошествовал садовой дорожкой к задней двери, которая привела его в большую, но загроможденную кухню.

– Я – бар, – сказал он пожилой китаянке, которая пригвоздила его взглядом к стене. – Где бар? – спросил он у пышногрудой девушки в белой униформе.

Она неопределенно указала в направлении двери.

Он выполнил указание – и оказался в доме, как таковом. Ничего себе домик. Полы из мрамора. Немыслимые диваны. Шикарные комнаты, переходившие в другие шикарные комнаты. И наконец стеклянная стена, выходившая на бассейн с черным дном, увенчанный искривленным баром из черного мрамора.

Ему яростно махал Рокки.

– Фу, старик, слава Богу, ты здесь, – пропыхтел он, разгружая ящики с выпивкой. – Где так застрял?

– Найти не мог, – пожаловался Уэс. – Этот Бель-Эйр, чтоб он пропал, – как лабиринт в парке с аттракционами. Ты мне что сказал: Белладжио. А это Белладжио расползается во все стороны. Тебе еще повезло, что я вообще сюда добрался.

– Ну ты и кадр, – презрительно фыркнул Рокки, напоминавший Сильвестра Сталлоне в варианте для бедных – отсюда и имя. – Заблудиться в Бель-Эйр – это же надо уметь.

– Объяснять надо уметь, – парировал Уэс. – Хрен знает сколько бензина из-за тебя спалил.

– Ладно, сделай одолжение – займись делом, – сказал Рокки, пихая в его сторону тяжелый ящик с вином. – До взрыва бомбы остался всего час. – Он понизил голос. – Тут я кое-что в ящичек сложил. Как только улучишь минутку – оттащи в свою тачку. Завтра я к тебе подскочу, и все разделим.

– Почему в мою? – возмутился Уэс.

– Потому что присматривать будут за мной. Конечно. Кого еще могут застукать на краже бухла?

Никого, кроме старины Уэса Мани.

Этот Рокки – скотина. За кого он Уэса держит? Да какая разница! Спереть ящик бухла – почему нет? Жизнь – это риск, а рисковать, щекотать себе нервишки – это ему нравилось.

Силвер перебрала пять вариантов, прежде чем остановилась на фиолетовых шифоновых брючках а-ля гарем, текучем верхе с золотым шитьем и длинном парике под Клеопатру. Вид получился экзотический – эдакая египетская королева. Особенно когда она дополнила туалет массивными – в такие заковывали рабов – золотыми браслетами, гигантскими кольцами-серьгами и несколькими бриллиантовыми кольцами впечатляющих размеров.

Спиртного она не брала в рот уже несколько месяцев, но вовсе не потому, что была алкоголичкой и держала себя в руках. Бокал шампанского со льдом перед вечерним выходом будет в самый раз. Она решительно сняла трубку внутреннего переговорного устройства и позвонила на кухню.

Ее управляющий, Владимир, оттолкнул локтем китаянку, чтобы откликнуться на зов хозяйки. Бедная женщина чуть не упала и выругалась по-китайски – дескать, до чего же эти американцы свиньи. Владимир, немного понимавший по-китайски (у него был пятилетний роман с китайской официанткой, которой не повезло – в Санта-Монике она упала с пирса в воду и утонула), не обратил внимания на эти оскорбления и закурлыкал в трубку.

– Слушаю, мадам? – Его английский был почти безупречен, если не считать легкого оглушения согласных. – Што мадам угодно?

– Шампанское, Владимир. Очень холодное. И очень быстро.

– Конешно, мадам. – Он схватил Уэса, который как раз шел к задней двери с ящиком контрабанды, тщательно отобранной Рокки. – Ты! – резко выкрикнул он.

– Кто, я? – невинно откликнулся Уэс, думая: ну, мать честная, вот меня и зацапали.

– Шампанское. Для мадам. Pronto. (Pronto он унаследовал от итальянского официанта, с которым две ночи делил любовь, и тот всякий раз в минуты оргазма – довольно частые – кричал «Pronto! Pronto!»)

– Для какой мадам? – терпеливо спросил Уэс: может быть, этот русский гомосек имеет в виду мадам Вонг, которая в данную минуту пыталась испепелить их взглядом? Только чем таким она могла заслужить шампанское?

– Мадам Силвер, – пояснил Владимир, презрительно поднимая бровь – есть же необразованные кретины на свете! – «Кристалл». В бокале «Баккара». И штобы очень холодное. Шевелись, шевелись!

– Уже, – повеселел Уэс, поняв, что игра совсем не проиграна. Он поспешил к своей машине и погрузил ящик в багажник.

Когда он вернулся на кухню, Владимир заголосил:

– Ну, где?

– Что?

– Шампанское для мадам.

– А-а, это. Несу.

– Мигом! – Владимир даже подпрыгнул от возмущения. В молодости он учился на танцора – задолго до того, как выбрал Запад и свободу.

Уэс шаловливо взял под козырек.

– Будет исполнено, сэр, капитан. Бокал с пузыречками уже наверху.

«Мустанг», образца 1965 года зачихал, закашлялся – и остановился на полдороге к каньону Колдуотер.

– Только этого кайфа не хватало! – взвизгнула Хевен.

– Ах, зараза! – простонал Эдди.

– Что за свинство! – завопила она и выпрыгнула из машины.

– Зараза! – повторил Эдди, вылезая следом. – Когда я ехал к тебе, она пела, как скрипочка.

– И что ты собираешься делать? – прошипела она со злобой в голосе.

– Что мы собираемся делать, – поправил он.

– Виноват ты, – настаивала она. – Эта дурацкая тачка – твоя. – Она пнула старый «Мустанг» заостренным носком своей туфельки.

– Не пинай машину! – крикнул он.

– Захочу и буду, – ответила она нараспев – капризный ребенок – и, подтверждая свои слова, пнула машину еще раз.

Он вскипел.

– Эй, завязывай! Разошлась!

– Я в отпаде, – проныла она. – В полном отпаде.

– А я, по-твоему, от этого балдею, да?

Они уставились друг на друга – глаза метали молнии. У Хевен не прическа, а разноцветные химические сосульки. Черные волосы Эдди зализаны наверх под шестидесятые годы.

– Бестолковка всех времен и народов, – объявила она усталым голосом.

Эдди подошел к капоту машины.

– Не боись. Сейчас починим, – сказал он бодро, хотя совсем не был в себе уверен.

Тягостно вздохнув, она опустилась на траву, пробурчав:

– Как же. Интересно, с чьей помощью.

Силвер не любила, когда ее заставляли ждать. Если ей что-то требовалось, это требовалось немедленно. Она попросила шампанское десять минут назад, и организм пребывал в ожидании. Раздраженно фыркнув, она позвонила на кухню вторично, и Владимир, по колено завязший в шедеврах китайской кулинарии, схватил трубку.

– Ты заставляешь меня ждать, Владимир? – ледяным тоном произнесла Силвер.

– Никогда, мадам.

– Тогда почему ты еще в кухне?

– Бармен поднимается к вам в эту самую минуту, – солгал он.

– Надеюсь, что это так. – И она швырнула трубку на рычаг.

Владимир смачно выругался по-русски себе под нос. Он всегда прибегал к родному языку, когда требовалась разрядка.

– Бар! – прогремел он.

Через пять минут Уэса нашли. Владимир оснастил его серебряным подносом, бокалом «Баккара», доверху наполненным охлажденным шампанским, и отрядил наверх предстать пред гневные очи мадам. Владимир прекрасно знал, когда надо не высовываться и вместо себя подставить другого.

Поднимаясь по широченной лестнице и насвистывая что-то из «Битлз», Уэс размышлял о превратностях жизни. Этим самым утром он проснулся в каком-то домишке в Вэлли с дешевой крашеной блондинкой. А сейчас он с подносом в руках идет к спальне одной из крупнейших телезвезд Америки, хозяйке этой хоромины. Вот бы с кем потрахаться! Хотя, если на то пошло, уж лучше с Уитни Валентайн Кейбл. Вот уж баба так баба! Не то, что он обожал глазеть в ящик – так, иногда спорт да кинишко вечером, если было настроение. Если честно, он плохо представляет, как эта Силвер Андерсон выглядит. Видел, конечно, на обложках журналов – кажется, крупная такая, темноволосая.

Уэтса ждал сюрприз. Силвер Андерсон и вправду была темноволосой, с длинными смоляными локонами и миндалевидными сильно подведенными глазами. Но крупной – вовсе нет. Маленькая, изящная, почти миниатюрная. И как-то яростно и эффектно красивая. Он уставился на нее, когда она распахнула дверь, едва он постучался в ее спальню.

Она окинула его ледяным взглядом и холодно произнесла:

– Интересно, сколько времени требуется на то, чтобы налить один бокал шампанского и пронести его через один лестничный пролет?

Он прошел мимо нее в фиолетовый рай ее спальни, высматривая, куда бы поставить поднос.

– Без понятия, – весело ответил он. – В следующий раз включу секундомер.

– Простите? – сказала она, ошарашенная подобной наглостью.

Он обнаружил туалетный столик с зеркалом – поднос вполне можно бухнуть туда. Ставя поднос, он на долю секунды поймал ее взгляд в зеркале. Их глаза встретились.

Силвер увидела привлекательного сорви-голову, слегка взвинченного и готового плевать на все на свете.

Уэс увидел слегка стареющую, но очень интересную женщину и – хотя особой чувствительностью не отличался – нутром учуял исходившие от нее волнами одиночество и жажду подлинной близости. Эти волны, в сочетании с ее зрелой красотой, взволновали бы любого.

В воздухе сильно запахло химической реакцией – секс!

Он знал – нужно ловить момент, но ловить его должен был не он, а она. Если она не сделает первого шага, он ни за что не станет подставляться – не хватало ему получить подзатыльник от телезвезды, да еще такой яркой. И вообще, может, это он просто размечтался.

Все же он подбросил пробный шар, на всякий случай.

– Вам нужно что-нибудь еще? – спросил он, с едва уловимым намеком.

Силвер не была дурой. Интрижка с каким-то бесшабашным барменом менее всего входила в ее планы. Она окинула его ледяным взглядом и холодно отрезала:

– Нет.

Момент был упущен. Оставив покои звезды, он вернулся вниз.

На него накинулся Владимир.

– Ну, што, мадам довольна? – взволнованно спросил он.

– Да, – беззаботно ответил Уэс. Русский гомосек наверняка ожидал, что она даст ему нагоняй. Крутая дамочка, ничего не скажешь. А ему что – как с гуся вода.

Или не совсем?

 

17

Правило первое: улыбайся для фотографов. Правило второе: перед телекамерами будь само очарование.

Правило третье: всегда старайся оставить о себе хорошее впечатление у сотрудников и съемочной группы. Именно эти люди в первую очередь делают тебя знаменитой, так что всегда помни о них.

Уитни Валентайн Кейбл знала эти правила назубок. Еще бы – ей их не знать! Она сама их придумала – и следовала им с религиозным фанатизмом.

Она вылезла из красного «Порша» Чака Нельсона и позволила папарацци запечатлеть ярчайшую улыбку Америки. К ней присоединился Чак, по-молодцеватому красивый – хотя тридцать пять были давно в прошлом, – и они стали позировать вместе.

Папарацци щелкали затворами без остановки. Еще бы – такой снимочек захотят увидеть во всем мире. В прошлом году только и разговоров было, что об Уитни Валентайн Кейбл и Чаке Нельсоне – роман эпического масштаба. Крупнокалиберные скандалы и такие же примирения. Потом они расстались, и Чак похитил у английского режиссера жену, актрису-фрунцуженку – какой лакомый кусочек для прессы! Уитни тем временем чередовала поклонников – кусочек не менее лакомый. И вот, похоже, они снова сошлись. Мечта папараццо! Большей сенсацией будет только воссоединение Уитни с Мэнноном Кейблом.

Они плавно прошествовали в дом, где их бурно приветствовала Джин Вулф из «Энтетейнмент тунайт».

Тем временем в очень длинном, в очень шикарном лимузине подкатили Хауэрд и Поппи Соломен. Хауэрд решил: с какой стати вечером садиться за руль самому, когда лимузин студии к его услугам в любое время дня и ночи?

Папарацци на их появление почему-то решили не реагировать, что слегка разозлило Хауэрда, а Поппи просто повергло в транс.

Одинокая вспышка – вот та дань, какую папарацци отдали их оцепенению. И тут же вся шайка навострила объективы: появился Майкл Кейн со своей очаровательной женой Шакирой.

Первым человеком, которого Хауэрд и Поппи увидели в доме, оказалась Уитни, в белом платье с открытыми плечами она выглядела потрясающе. Последовал обмен голливудскими поцелуями. Хауэрд вдохнул запах ее духов, и в голове у него мелькнуло: неужели она хочет его так же сильно, как он ее?

– У меня появилась идея – кажется, как раз для тебя, – выпалил он, дергаясь всеми мышцами лица.

Она ответила ему прямым и заинтересованным взглядом.

– Правда, Хауэрд?

– Это ты насчет сценария Уэйсмана? – вмешалась Поппи.

Он повернулся к ней, нахмурившись. Что такое она несет?

– Какого еще Уэйсмана?

Она вцепилась в его локоть. Поппи Соломен решила для себя: раз она жена директора студии, ей теперь до всего есть дело.

– Сценарий, который лежит на твоем столе, дорогой. Я его вчера прочитала. Уитни прекрасно подойдет на роль девушки. Будто для нее писали. – Она запечатлела на его щеке женин поцелуй. – Ты такой прозорливый!

Такой прозорливый, что даже не подозревал об этом! Он подбросил Уитни наживку, чтобы была тема для последующего разговора. Никаких конкретных планов для нее у него не было. Оказывается, были – сценарий Уэйсмана! Надо, чтобы кто-то быстренько его прочитал и выяснил, правда ли для Уитни там что-то может быть.

Сам Хауэрд сценариев не читал. Где взять время? У него было три человека, чьему мнению он доверял, они внимательно читали все, что попадало на студию, и выдавали ему краткое содержание со своей оценкой на две страницы. Но Поппи в их число не входила. Мнению Поппи он не станет доверять, даже если речь пойдет о колонке сплетен в «Верайети», а уж сценарий… извините!

– Да, Уит, – быстро сказал он. – Давай попозже улучим минутку, переговорим об этом.

Уитни улыбнулась. Насчет Хауэрда она не ошиблась, она интересовала его как актриса и как женщина. Прекрасно.

Рядом с ней, держа в каждой руке по стакану с апельсиновым соком, возник Чак Нельсон. Он не пил спиртного, как и Уитни – немногое из того, что их объединяло.

Хауэрд огорчился, снова увидев ее в компании Чака. Человек вульгарный и небезопасный, охотник за чужими женами, и пригласить его на главную роль не горел желанием никто. Работать с ним не хотели. В прошлом он пару раз удачно снялся – но с тех пор прошло лет пять. А Голливуд славился своей короткой памятью.

Они восторженно приветствовали друг друга. Похлопали по спине, как настоящие мужчины, обменялись, безобидными уколами. Поппи сияла от удовольствия. Она все еще держала Чака за звезду, то есть была совершенно не в курсе.

Она завела оживленный разговор с Чаком, а Хауэрд, чуть оттеснив Уитни в сторону, спросил:

– Почему ты снова с ним?

Она пожала плечами. Очень возможно, что то были самые красивые плечи в мире.

– От отчаяния, – прошептала она. – Мне просто не с кем было сегодня приехать, а встретиться с тобой очень хотелось.

Ах, как взыграло самолюбие Хауэрда! Годится сценарий Уэйсмана или нет, он распорядится, чтобы его переписали под фантастическую мисс Уитни Валентайн Кейбл. А когда она снимется в фильме для студии «Орфей», он предложит ей отказаться от фамилии Кейбл. Кому охота всякий раз вспоминать о Мэнноне, когда произносится ее имя?

За воротами владений Силвер Андерсон Мэннон и Мелани-Шанна яростно бранились, плененные в его голубом «Роллс-Ройсе». Они застряли в шеренге дорогих машин – на прием уже выстроилась очередь. Между ними и охранником у ворот было по меньшей мере восемь машин, и Мэннон метал громы и молнии.

– Если бы мы вышли из дому вовремя, – гневался он, – мы бы не застряли в этой толпе.

– Я была готова, – возражала Мелани-Шанна, не желавшая отвечать за все.

– Почему же не поторопила меня? – вскричал он.

Она умолкла, потому что знала: иногда лучший способ унять его частые вспышки раздражения – просто замолчать. Для непосвященных быть замужем за суперзвездой – о такой судьбе можно только мечтать. Но действительность была гораздо сложнее. Да, плюсов много. Деньги. Положение в обществе. Одно ложе с мужчиной, переспать с которым жаждут миллионы женщин.

Но и минусов хватало. Все время на виду. Никакого покоя. Вокруг постоянно армия людей, готовых ему услужить. Одинокие женщины, с которыми он хоть раз встречался, так и норовят умыкнуть его. Перепады настроения, известные только ей. Неуверенность в завтрашнем дне – этим заболеванием страдает любой актер – суперзвезда или статист.

Сейчас Мэннон был на вершине своей карьеры. Мелани-Шанна с ужасом думала, каким он станет, если его звезда вдруг начнет тускнеть. Наверное, он обрадуется, когда она скажет ему о ребенке.

То ли обрадуется, то ли нет.

Итак, они шли потоком:

Легендарный киноактер с резко очерченным профилем, женой-иностранкой и похороненной карьерой.

Знаменитость помоложе (но только на десятилетие-другое) с молоденькой звездашечкой и почти похороненной карьерой.

Гулена-продюсер со своей светской женой.

Гулена-жена со своим гомосексуалистом-мужем.

Молодой актер, к которому было приковано всеобщее внимание, и который был прикован к кокаину.

Хорошенькая актрисочка, которая любила только других хорошеньких актрисочек.

Таким сбором Нора была вполне довольна. Пока все шло без сучка, без задоринки. Единственная заминка – не было самой Силвер. Конечно, звезда может и задержаться, не Бог весть какая трагедия, но нельзя же быть такой неуправляемой! Уже несколько раз Нора взлетала наверх – проверить, не случилось ли чего. Силвер, полностью одетая и абсолютно готовая к выходу, сидела у большого окна в спальне с сигаретой и созерцала великолепный вид. Лос-Анджелес вечером, с высокой точки среди холмов, являл собой божественное зрелище – светились мириады мерцающих огоньков. Силвер сидела, словно заколдованная.

В девять часов – прием начался в восемь – Нора взлетела наверх снова.

– Кто там? – раздался встревоженный голос Силвер.

– Все сразу, – ответила Нора. – Тебе пора спускаться.

– Через минуту. Не торопи меня. Нора решила, чо время уступок прошло.

– Сейчас, – настойчиво произнесла она. – Иначе народ начнет расходиться.

Силвер вздохнула и послушно поднялась. Подошла к зеркалу в полный рост и придирчиво себя оглядела.

– Идеально, – льстиво заверила Нора. Силвер глубоко вздохнула.

– Надеюсь. Не зря я над собой столько работала. Последний оценивающий взгляд – и она направилась к двери.

Все-таки прием давался по поводу ее дня рождения. Пропускать его Силвер Андерсон не собиралась.

 

18

– Ты уверена, что хочешь этого? – с сомнением в голосе спросил Джек, сидя за рулем петлявшего по серпантину Бель-Эйр «Феррари».

– Да, – коротко ответила Кларисса. – Почему бы нет? Видимо, она его проверяла, и Джеку это не понравилось.

– Потому что, – медленно произнес он, – приемы никогда не были для тебя любимым времяпрепровождением. И уж никак не грандиозные сборища, где пруд пруди газетчиков и прочих шакалов.

Она разгладила юбку сшитого на заказ коричневого габардинового костюма.

– Я и не сказала, что это мое любимое времяпрепровождение. – Она говорила размеренно. – Я лишь сказала, что хотела бы встретиться с твоей сестрой. Женское любопытство, ты должен это понять.

Нет. Он этого совершенно не понимал.

– Ты никогда не рассказывал мне, что за кошка между вами пробежала, – настаивала она.

И сейчас не собираюсь, подумал он.

– Просто мы с ней – разные люди, – уклонился он от ответа.

– Это я знаю.

– Раз знаешь, о чем говорить?

– Как хочешь.

Остальную часть пути они проехали молча.

На всевозможных приемах Джейд всегда проникалась духом вечера. Она прекрасно понимала: время в обществе Антонио никак не запишешь в разряд культурных событий. Скорее это яркая вспышка, приключение, повеселимся – и будь что будет! Она и оделась соответственно: заткнула в черные сапоги черные же сатиновые брючки в обтяжку. Сверху – длинная черная рубашка, схваченная на двадцатидвухдюймовой талии широким ремнем. Каскад бижутерии от Бутлера и Уилсона из Лондона – подарки Марка. В этом смысле у него было поразительное чутье – всегда покупал то, что надо. Впрочем, кто знает? Возможно, их покупала другая женщина. Наверняка у него кругом были любовницы. А она скрашивала ему жизнь только в Нью-Йорке.

Взбив косматую медь волос, она искусно приладила несколько заколок, чтобы локоны спадали как бы свободно. Потом наложила рыжевато-коричневый грим, выделила широко посаженные, скрученные золотистыми веснушками глаза коричневыми тенями и мягким карандашом для век. Поверх золотистой помады – блеск для губ. Она была полностью готова, когда в ее квартиру вломились Антонио с тремя друзьями – в руках цветы, пластинки, бутылки вина и всевозможные китайские деликатесы, купленные в «Чинн-Чинне» на бульваре Сан-сет.

– А я поняла, что мы куда-то едем, – сказала она, видя, что они явно собираются бросить здесь якорь.

– Едем, едем, драгоценная моя, – заверил ее Антонио, отдавая распоряжения своим приспешникам. Один отправился на кухню – разогревать закуски в микроволновке. Другой – к бару, открывать вино. Третий – распределить по вазам великолепие цветов.

Она засмеялась.

– Это вторжение, – запротестовала она.

– Это достойная встреча. – Антонио показал свою изысканную и отработанную улыбочку. – Добро пожаловать в Лос-Анджелес, Delissima.

– А на прием не опоздаем?

Он поджал губы.

– Велика беда! Пока не появится Антонио, все равно ничего произойти не может.

Его компаньоны, пристроенные к делу, согласно закивали.

Антонио поцеловал кончики своих пальцев.

– Ты просто сказка, cara. Скажи, кого нужно убить – и я это сделаю.

– До чего ты испорченный, Антонио.

– Еще какой!

– Очень испорченный.

– А как же иначе!

Нора по-дружески обнялась с Мэнноном.

– Ты – настоящий принц, – шепнула она.

– Я не принц, а поц, – ответил он. – Знаешь, сколько я просидел в этой чертовой машине, чтобы сюда попасть?

– Мне очень жаль.

– И мне тоже.

Она подозвала официанта.

– Что будешь пить?

– Виски. Лучше двойное.

Мелани-Шанна бессловесно стояла рядом. У нее никто не спросил, чего она желает выпить. Кому до нее есть дело? Главное, ублажить мистера Суперзвезду.

– А мне, пожалуйста, стакан белого вина, – попросила она официанта.

Мэннон продолжал изливать желчь. Нора внимательно слушала, потом решила поддразнить его, потом подольститься, и постепенно он успокоился. Но тут появилась его бывшая жена, Уитни. Мелани-Шанну бросило одновременно и в жар, и в холод. Ведь они никогда не встречались.

– Господи! – Мэннон повернулся к Норе. – Она-то что здесь делает?

– Я понятия не имела, что вы не разговариваете, – сказала Нора.

– Да разговариваем мы, – буркнул он, хотя совершенно не был в этом уверен. Во время их последней встречи она была холодна и надменна. Можно сказать, небрежно от него отмахнулась. Что ж… ее можно понять. Совсем недавно «Пипл» опубликовал интервью с ним, и там он назвал ее актрисочкой, обезумевшей от желания сделать карьеру, а Чака Нельсона – королем пляжа, которого смыло волной истории.

Слава Богу, хоть с этим типом она рассталась. Не успел он об этом подумать, как у ее локтя возник Чак, и сама мысль о том, что его Уитни приехала сюда в сопровождении Чака Нельсона, привела Мэннона в бешенство.

– Твою мать! – приглушенно выругался он.

– Что? – спросила Мелани-Шанна.

– Ничего, – выплюнул он.

Он и Уитни шли встречным курсом. Столкновения было не избежать.

Мэннон подобрался, приготовился.

– Все, я снимаюсь, – заявила Хевен нетерпеливо, поднимаясь с травы и стряхивая со своего длинного плаща сухие листья и веточки.

– Крылышки не забудь пристегнуть, – посоветовал Эдди, он продолжал возиться с двигателем «Мустанга», но пока безрезультатно.

– А я просто проголосую, – сказала она; теперь ей вдруг приспичило обязательно попасть к матери на прием.

– Ты что, не вздумай, опасно.

– Ох-ох-ох! Заботливый папочка! – поддразнила она его. – Уж как-нибудь доберусь, не маленькая.

Он выпрямился.

– Ну да – сядешь в тачку к какому-нибудь маньяку, каких сейчас развелось с хренову тучу, – вот он до тебя доберется.

– Ах, конечно. По Беверли-Хиллс только маньяки и разъезжают, только и мечтают, как бы меня прокатить!

– Кончай выступать, – рассердился он. – Никуда сама не поедешь – и точка. Тогда оставляем «Мустанг» здесь и едем вместе.

– Давно пора! – фыркнула она.

Уэсу приходилось бегать с высунутым языком. Сколько ему там обещал Рокки? Все равно мало. В подсобке он пропустил пару стаканов пивка, но в целом был совершенно трезв. Тут не до питья. Вон какая карусель.

Помимо всего прочего, Рокки организовал прибыльный побочный бизнес – приторговывал кокаинчиком, снабжал киношных шишек. Слушок уже разошелся, и клиент повалил. Уэса Рокки подключил на комиссионной основе, и вдвоем они довольно ловко вытряхивали денежки из карманов гостей.

Уэс трудился за стойкой бара у бассейна, и наблюдать за Силвер Андерсон у него возможности не было, хотя он видел, как она эффектно выплыла сверху ровно в девять часов, и вся пресса и прочие прихлебатели очумели от счастья.

– Она замужем? – спросил он у Рокки.

– Не-а, – протянул Рокки. – Педик из кухни сказал мне, что у нее новый хахаль каждую неделю.

– А кто на этой?

Рокки рыгнул.

– Я тебе кто? Бабушка на крылечке? Мне только и дел, что сплетни собирать.

Они оба застыли на полуслове, потому что мимо прошествовала Уитни Валентайн Кейбл.

– Это баба, я понимаю. – Рокки с вожделением облизнулся. – Вот уж кому не отказался бы вставить.

– Угу, – согласился Уэс.

Позже он продал немного кокаина Чаку Нельсону. Очень хотелось спросить того о шикарной подружке, но он сдержался. Где проходит черта, переступать которую нельзя, Уэс знал прекрасно.

На такую удачу – Джек Питон и Кларисса Браунинг – Нора даже не рассчитывала. Надо лишь уговорить его сфотографироваться вместе с Силвер – и первые страницы газет всего мира будут у ее ног. Брат и сестра никогда не снимались вместе.

Она бурно приветствовала Джека и постаралась направить его в нужном направлении.

Но он, с присущим ему обаянием, изящно ускользнул из-под ее опеки.

– Может быть, ты отведешь к Силвер Клариссу? Она жаждет с ней познакомиться.

– А ты, Джек? Ты не собираешься поздравить сестру с днем рождения?

– Попозже, Нора. – Он легонько подтолкнул Клариссу в нужную сторону. – Вперед. Ты ведь ради этого сюда приехала, верно?

И, заметив Хауэрда, он направился к нему.

– Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, так это тебя, – удивился Хауэрд.

– Я тоже, – признался Джек. – Надеюсь, что долго здесь не задержусь.

– Привет, Мэннон, – сказала Уитни своим шелковистым голосом; уголки губ опущены вниз, ослепительной улыбки не было и в помине.

– Здравствуй, Уитни. – Он коротко кивнул. – Здравствуй, Чак.

Когда-то все трое были близкими друзьями. Он жили по соседству на берегу океана и все свое время проводили вместе. Мэннон даже помнил, что как-то, уезжая на съемки, он попросил Чака присмотреть за Уитни. Ха! Обхохочешься! Уж Чак присмотрел, еще как – может, уже тогда пытался затащить ее в свою навидавшуюся разных видов постель.

– Здорово, приятель, – приветствовал его Чак. – Все на мази? – Как всегда, накололся или нанюхался, бездельник чертов. Уитни наркотики терпеть не может. Почему она снова с ним?

– Вы знакомы с моей женой? – спросил Мэннон, не поддерживая фамильярностей, и представил Мелани-Шанну, которая сразу поняла, что эта встреча ему неприятна.

– Мелани, – протянул Чак, слегка покачиваясь. – Какой неожиданный сюрприз! Вы просто очаровательны. Впрочем, старина Мэннон всегда отличался хорошим вкусом.

– Спасибо.

Мэннон решительно взял ее под руку. За что она благодарит этого ублюдка?

Уитни сделала шаг в сторону. Выглядела она роскошно. Как всегда. Мелани-Шанна была хорошенькой, спору нет, но любая женщина меркла рядом с Уитни.

Чак понял, что Уитни хочет уйти, и послушно последовал за ней.

– Рад тебя видеть, дружище, – сказал он Мэннону. – И очень рад, что познакомился с вами. – Он одарил Мелани-Шанну обжигающим взглядом. – Заезжайте к нам как-нибудь на побережье.

– Кретин безмозглый, – пробормотал Мэннон, глядя ему вслед.

– С виду вполне приятный, – сказала Мелани-Шанна, тут же понимая, что говорит совершенно не то.

– Господи! – Мэннон закатил глаза. – Когда ты чему-нибудь научишься?

Роль звезды – хозяйки бала Силвер очень нравилась. Она переходила от одной группы к другой, улыбалась, флиртовала. Позировала перед фотографами со съемочной группой «Палм-Спрингс». Нашла едкие и остроумные ответы на вопросы Джорджа Кристи из «Голливуд рипортер». Болтала с друзьями и знакомыми. В конце концов она попросила Нору дать ей отдохнуть от прессы. Их постоянные вопросы и яркий свет, который телевизионщики установили около дверей – дальше их не пустили, – все это начинало действовать ей на нервы.

– Я хочу, чтобы они сфотографировали тебя с Джеком, – тревожилась Нора.

– С кем?

– С твоим братом.

– Боже! Он что здесь делает?

– Приехал с Клариссой Браунинг.

– М-мм… Похоже, ей начинает изменять вкус. Когда дело касалось семьи, все тепло и очарование, исходившие от Силвер, куда-то исчезали. Однажды Нора спросила ее об этом в лоб. «Да, особой близости между нами нет», – призналась тогда Силвер. Что называется, мягко сказано.

Весь вечер Нора исподволь наблюдала за Джеком Питоном. Он постоянно следил за тем, чтобы между ним и его сестрой буфером толпился народ. Ясно, что сближаться с ней он не собирался.

– Я могу пригласить тебя на ленч? – У Хауэрда вспотели ладони – Уитни обдумывала ответ.

– Это насчет роли, которую ты хочешь мне предложить?

– Да, это… и еще кое-что.

– Что «кое-что», Хауэрд? – поддразнила она, и ее опущенный рот вытянулся в широкую улыбку.

– Слушай, крошка, не заводи меня. По-моему, мы с тобой уже движемся в верном направлении.

– Провести вместе ленч можно, – любезно согласилась она. – Я приеду со своим агентом.

– На кой черт мне твой агент?

– Ты хочешь сказать, что его присутствие нежелательно?

– Когда? – нетерпеливо спросил он.

– Я тебе позвоню.

Хауэрд быстро оглянулся. Поппи стояла у стойки бара с Чаком Нельсоном.

– Почему ты опять с этим подколотым раздолбаем Нельсоном? – спросил Хауэрд, склоняясь чуть ближе к ее лучистой красоте.

– С ним удобно.

– Зато у него мозги набекрень.

– С этим я как-нибудь управлюсь.

– Хочется верить. Рядом возникла Нора.

– Хауэрд, прошу прощения. Уитни, дорогая, пресса умирает заполучить снимок – ты и Силвер. «Ньюсуик» даст его на своей рекламной странице.

– Почему нет? – не стала кокетничать Уитни и поцеловала Хауэрда в щеку. – Прояви терпение, – шепнула она. – В понедельник позвоню.

– О чем ты говорил с Уитни? – спросил Мэннон.

– Она нужна «Орфею», – ответил Хауэрд. Это не было полной ложью. Если верить Поппи, имелся подходящий сценарий, к тому же… «Орфеем» был он, и Уитни была нужна ему. А их двадцатилетняя дружба с Мэнноном… черт с ней!

Через каньон Хевен и Эдди перевезла молодая пара – они ехали в своем фургоне в Голливуд, чтобы впервые в жизни посмотреть порнофильм. Они уговаривали молодежь поехать с ними. Всю дорогу Хевен не сильно противилась их уговорам, но когда они выехали на бульвар Сансет, она решительно попрощалась с ними и вместе с Эдди вышла из машины.

За отелем «Беверли-Хиллс», возле автобусной остановки, их взялись подбросить две девушки – они ехали на какую-то вечеринку к океану. Они сошли у западного въезда в Бель-Эйр и двадцать минут шли пешком, потом остановили патрульную машину. Два полицейских выслушали их и подвезли до самого места – машина остановилась около особняка Силвер.

– Ничего себе, местечко! – воскликнул Эдди, пока Хевен объясняла скептически настроенному охраннику, кто она такая.

– Вроде недурно, – согласилась она.

– А почему ты здесь не живешь? – спросил Эдди, когда они, получив зеленый свет от охранника, потащились к дому, вверх по подъездной дорожке.

– Не знаю, – неопределенно ответила она. – Мне нравится там, где я есть.

Она не стала рассказывать ему, что мать никогда и не предлагала ей сюда переехать. Да и сама Хевен не умирала от желания жить здесь.

– Ну, ты даешь! – поразился Эдди. – Я бы примчался сюда на второй день!

Ближе к дому они услышали звуки музыки, позвякиванье посуды.

– Похоже, там уже приступили к ужину, – пошутила Хевен. – Силвер любит, чтобы все было путем.

– Слушай, а одеты мы нормально? – вдруг заволновался Эдди, поддергивая свою кожаную куртку с заклепками.

– Подумаешь, велика важность, – с вызовом произнесла Хевен. – Пусть скажет спасибо, что я вообще приехала.

Они вошли в дом. Мимо них к выходу прошагали два фотографа. Они окинули Хевен внимательным взглядом, но ей было не привыкать. Да, на пай-девочку мало похожа. Разноцветные пики волос, мощные полосы грима, диковинный наряд – она являла собой нечто среднее между Твистед Систер, Родом Стюартом и Шер.

На ней было красное микроплатье с вырезами в стратегически важных местах, и оно не столько скрывало плоть, сколько обнажало. Позади волочился длиннющий плащ. На ногах – черные сапоги на шнуровке, под ними – полосатые под зебру колготки-трико. Дешевые украшения из пластика свисали с нее, как побрякушки с елки. В одном ухе, проткнутом четыре раза, помещались четыре разных сережки.

– Мать честная! – воскликнул Эдди, когда они остановились, стараясь разобраться в обстановке. – Во мы попали! Да это чистый дворец!

– Ну, так! – уверенно подтвердила Хевен. – А я – приехавшая с визитом принцесса!

 

19

Джейд, Антонио и его друзья уничтожили четыре бутылки красного вина и все чудеса китайской кулинарии и в десять вечера отправились не прием. Спутники Антонио оказались весьма живописной группой: художник-гример со сложной прической – концы волос загнуты внутрь – и восточным разрезом глаз; художник-парикмахер, большей худобы Джейд в своей жизни не видела; и студент из киноколледжа, вне всякого сомнения последний любовник Антонио. Этот студент позволил себе выпить лишь один стакан вина, потому что за рулем «Кудиллака» Антонио сидел именно он. В Бель-Эйр они въехали с западной стороны и тут же заблудились. Кто-то кричал: «Сюда!», кто-то «Туда!», одни предлагали ехать вверх, другие вниз. В общем, почти час ушел на поиски.

Джейд понятия не имела, где они. Естественно – чужая территория.

Они носились по холмам, а из стереомагнитофона рвалась музыка Эла Джарро.

Наконец – по чистой случайности – они нашли нужный дом.

Охранник у ворот подозрительно заглянул в машину.

– Пшикни духами, дорогая, – суфлерским шепотом произнес Антонио. – Иначе он нанюхается наших запахов и забалдеет.

Джейд быстро пшикнула «Опиумом». В «Кадиллаке» явственно чувствовался запах наркотика – друзья Антонио пускали бычок по кругу.

– Спасибо! – пискнул художник-гример. Охранник сверился со списком приглашенных, нашел в нем имя Антонио и махнул рукой – проезжайте!

Когда Хевен и Эдди появились на сцене, Джек наконец-то уговорил Клариссу уехать. Наткнувшись на свою заблудшую племянницу, он застыл на месте.

– Откуда ты взялась? – спросил он.

– Дядя Джек! А вы как сюда попали?

– Сам не знаю. Важнее другое – как сюда попала ты?

– Без понятия. – Она пожала плечами. – Решила, что это – неплохая идея! – Она хихикнула. – Это Эдди. Я тебе о нем рассказывала. Я пою с его группой.

Джек обменялся официальным рукопожатием с темноволосым парнем и должным образом представил им обоим Клариссу.

Хелен не могла не восхититься дядей. Она слышала о его романе со знаменитой актрисой, но никогда с ней не встречалась.

Кларисса, со своей стороны, пришла от девочки в восторг.

– Значит, ты Хевен, – сказала она, оглядывая ее. – Надо же, какое редкое имя.

– Угу. Я самая.

– Мне нравится твоя прическа.

– Спасибо.

– И плащ.

– Отхватила в этом шикарном местечке на Мелроузе.

– Как-нибудь свози меня туда.

– Я? Вас?

Кларисса кивнула.

– Если найдешь время, поболтаемся с тобой по магазинам, а потом я приглашу тебя на ленч.

– Ого! Чего-чего, а времени…

– Силвер знает, что ты должна приехать? – перебил ее Джек.

– Надо думать, знает. Меня Нора пригласила.

Джек нахмурился. Интересно, зачем Норе это понадобилось? Едва ли Силвер сгорала от желания увидеть дочь – тем более здесь. Она всю жизнь Хевен не замечала – с чего бы ей вдруг приспичило? Или одумалась по поводу дня рождения? Чего в жизни не бывает!

– Мы уходим, – сказал он. – Надеюсь, ты приятно проведешь время… хотя мне кажется, что тут ты будешь не вполне в своей тарелке.

Хевен потянула его за рукав пиджака.

– Дядя Джек. У Эдди машина сломалась по ту сторону каньона. Как нам вернуться в Вэлли?

Несносная девчонка! Но все равно он ее любит.

– Это что, моя проблема?

Она хихикнула.

– Теперь да.

На дядю Джека можно рассчитывать – это она знала точно. Увы, про мать такое не скажешь.

Сунув руку в карман, он достал несколько купюр. Отделив две бумажки по пятьдесят долларов, сказал:

– Когда будешь готова уехать, попроси Нору вызвать такси. – Он взглянул на часы. – Только не загуливайся. Комендантский час у тебя ведь до двенадцати?

– Угу.

– Не нарушай.

– Ни за что.

– А если приведешь волосы в порядок, мы тебя как-нибудь возьмем пообедать.

– В порядок – это как? – спросила она невинным голоском.

Он нежно погладил ее по щеке.

– Знаю, тебе трудно понять, что это такое. Но я все равно люблю тебя, малыш. – Он кивнул Эдди и коротко распорядился:

– Присматривай за ней, не то придется иметь дело со мной.

– Так точно, сэр! – гаркнул Эдди и стал по стойке «смирно».

– Клевый, да? – сказала Хевен, глядя Джеку вслед. – И она вроде ничего. Не выпендривается, не тычет в нос своим величием. Как считаешь?

Но Эдди ее не слышал. Глаза у него полезли на лоб. Он перенесся в мир звезд и дрожал от наслаждения.

– Ну, как тебе моя племянница? – спросил Джек, оберегающим жестом кладя руку на плечо Клариссе и направляясь к парадным дверям.

– По-моему, это заброшенная родителями девочка.

– Да, ей нужна мать, – согласился Джек с жесткими интонациями в голосе. – Но она никогда ее не получит. Силвер живет только для себя.

– Может, ей и нельзя иначе, – предположила Кларисса. – Она создала свой образ и должна все время за ним следить. – Ну,– восхитился он, – для актрисы ты невероятно умна!

Он передал билетик за парковку человеку из обслуги, и тот кинулся пригонять машину.

– Сию минуту, мистер Питон.

– И грубиян же вы, мистер Питон, – с издевкой произнесла Кларисса.

Он внимательно всмотрелся в ее чуть вытянутое и бледное лицо, прищуренные глаза.

– Если не возражаете, мадам Браунинг, я отвезу вас домой и покажу, какой я грубиян.

Она кивнула, предвкушая удовольствие.

Парковщики уже не ждали новых гостей. Наоборот, они вовсю подгоняли машины для отъезжающих, как вдруг подкатил Антонио со своей свитой.

– Что это, все уже снимаются? – вскричал Антонио, выскакивая из машины и хлопая в ладоши.

– Нет, сэр, – ответил человек с калифорнийским загаром. – Только некоторые.

– Кого я вижу! – Антонио заметил Джека и Клариссу.

Те отпустили друг друга и приветствовали знаменитого фотографа. Он, как всегда, явился в окружении каких-то эксцентричных чудаков, вывалившихся за ним из машины. Среди них оказалась шикарная девушка, Джек явно ее где-то видел. Сейчас он даже встрепенулся и тут же пожалел об этом, потому что от Клариссы не могло укрыться ничто.

Девушка была высокая и стройная, глаза смотрели прямо и открыто, в ней улавливалась чувственность, медного цвета волосы были уложены в какое-то диковинное сооружение. Ее глаза лишь на секунду пересеклись с его внимательным взглядом и скользнули дальше, словно его здесь и не было. К такому невниманию Джек не привык.

– Ваша машина, мистер Питон, – объявил парковщик, придерживая дверцу.

– Божественная встреча! – вздохнул Антонио. – Ах, какой сюрприз!

Джек залез в свой «Феррари», завел двигатель и рванул машину с места, чуть быстрее, чем требовалось. Кларисса положила руку ему на бедро.

– Домой, – сказала она с легким холодком в голосе. – И выбрось эту дешевку из головы. Жеребец года – это больше не твое амплуа. Помнишь? Как же хорошо она его знала.

– Поехали отсюда, – сказал Мэннон.

– Как хочешь, – послушно откликнулась Мелани-Шанна, ей хотелось как можно скорее остаться с ним наедине и сообщить радостную новость.

Мэннон насмотрелся на свою бывшую жену в безумной толпе – с него довольно. Ему так хотелось заполучить ее назад! Видеть ее в окружении типов вроде Чака Нельсона он просто не мог.

Он решил – первым делом с утра позвонит своему адвокату, пусть тот подготовит контракт о единовременной выплате Мелани-Шанне в связи с расторжением брака. Тут надо поступить по справедливости; Мелани-Шанна – милая девочка, но не для него. Действовать нужно сразу, не откладывая, даже если это здорово скажется на размере его счета в банке. Зато все свое внимание он сосредоточит на Уитни – на том, как ее вернуть.

Первой Хевен увидела Нора. По крайней мере, она решила, что это Хевен – кто еще мог заявиться в таком виде? Она поспешила к ней, почти потеряв дар речи, что с Норой случалось крайне редко.

– Я тебя еле узнала.

С нахальной улыбкой Хевен крутнулась перед Норой, и длинный плащ прокрутился за ней.

– Я ни на кого не похожа! – гордо заявила она. – И Эдди.

Эдди кивнул, рыская по комнате голодными глазами.

– Да, это заметно, – сухо заметила Нора. Она не видела Хевен больше года. Девочка изменилась, что и говорить. Силвер будет в ужасе.

– У нас с Эдди своя группа, – доверительно сообщила Хевен. – Он играет на гитаре. Я пою и все для нас сочиняю. С нами еще двое ребят – ударник и вторая гитара. Если бы предупредили меня заранее, мы могли бы здесь что-нибудь сыграть.

– Обстановка не самая подходящая, – быстро сказала Нора. – А ты видела твою… ты видела Силвер?

– Не-а. – Хевен провела рукой по своим торчащим патлам – проверить, все ли пики стоят по стойке «смирно».

– Идем, я тебя к ней отведу, – вызвалась Нора. Она знала – сделать это надо, а других добровольцев не предвидится.

– Годится, – беззаботно согласилась Хевен. – Пошли, Эдди.

Они проследовали за Норой через всю комнату и оказались в обтянутом тентом внутреннем дворике – там, за столом человек из десяти, главенствовала Силвер. Она рассказывала какую-то шутку, и сидевшие слушали с напряженным вниманием, ожидая развязки.

– Я не узнаю Элвиса, – заключила Силвер, едва сдерживая смех. – Но вижу, что в середине – Уилли Нельсон!

Весь стол покатился со смеху.

Нора воспользовалась возможностью привлечь ее внимание.

– Смотри, кто пришел, – шепнула она.

Силвер изящно повернулась, готовая встретить еще одного энергетического магната или коллегу по звездному небосклону. Увидев, что это Хевен, она заметно побледнела.

– Боже правый! – воскликнула она. – Что ты с собой сделала? У тебя кошмарный вид!

Только Нора заметила вспышку боли, мелькнувшую на лице девочки. Но тут же на нем возникло выражение непокорного упрямства, янтарные глаза стали тверже, и Хевен парировала:

– Ха, мамуля, ничего не меняется. Ты все такая же старомодная.

Силвер это не понравилось. Она поднялась из-за стола, чтобы гости не слышали остальных реплик, и сказала негромко:

– А ты, как я понимаю, все такая же необузданная.

– Наверное, дорогая мамуля, это семейная черта, – нашлась дерзкая Хевен.

– Не надо меня так называть, – прошипела Силвер и метнула взгляд на Нору: я же тебе говорила!

Нора пожала плечами.

– Идемте, ребята, – сказала она. – Я вас подкормлю. Но Эдди был не из тех, кто подчинялся чужой воле с первого слова. Он простер руку в направлении Силвер и с благоговейным придыханием объявил:

– Мисс Андерсон, я в восторге от вашей работы, вы – лучшая из лучших.

Для Хевен это была новость, и она метнула на Эдди презрительный взгляд. Эдди. Ее Эдди. Человек, которому можно довериться. Друг. А с сегодняшнего дня – еще и любовник! И ведет себя, как рядовой очумелый фанат. И перед кем поклоняется – перед ее матерью! Она едва не задохнулась от гнева.

Эдди стоял с дурацкой размазанной ухмылкой на лице, а Силвер одарила его королевским рукопожатием и даже выдавила из себя очаровательную улыбку.

– Не город, а фуфло, – пробурчала себе под нос Хевен и уже собралась отойти.

– По-моему, ты забыла поздравить маму с днем рождения, – негромко, но веско напомнила Нора.

– Ой, конечно… с днем рождения, мамуля!

И она дунула к бару, оставив Эдди одного – с кем связалась!

У знакомого молодого актера Хауэрд купил небольшой пергаминовый пакетик – якобы первоклассного перуанского кокаина. Студийный источник Хауэрда (придурковатая дамочка из производственного отдела) нельзя было назвать надежным – иногда эта чокнутая вообще не появлялась, – поэтому «солидное предложение» актера он решил принять. Бедняга Хауэрд – знал бы он, что актер только что купил этот пакетик у одного из барменов вдвое дешевле! Сделка была совершена по возможности незаметно, под пальмой возле бассейна.

– Это я не для себя, – объяснил он актеру, которому было в высшей степени плевать. – Для приятеля.

Когда у него был припрятан кокаин, он чувствовал себя уверенней. Настолько, что решил: а почему бы не нюхнуть прямо сейчас, прямо здесь – слегка взбодриться?

Найдя пустую туалетную кабинку в раздевалке бассейна, он высыпал на ладонь порцию белого порошка. Не сказать, что ему так уж требовалось подзаправиться, просто хотелось проверить новый источник, убедиться, что товар – высший сорт.

– Водка-мартини, – сказала Хевен бармену. Она не представляла себе, что такое водка-мартини, но такой выбор, как ей казалось, говорил о ее изысканном вкусе.

Рокки с легким прищуром оглядел ее. Пожалуй, на клиентку потянет. Помимо кокаина, у него были и другие привлекательные штучки. Готовя ей напиток, он пробурчал:

– Можете еще кое-чем здесь разжиться, если есть капуста.

– Что есть?

– Капуста. Денежки.

Хевен едва не захихикала. Силвер обставилась всевозможными барьерами и кордонами, а в результате торговец травкой заправляет ее баром!

– Я сейчас не в настроении, – высокомерно сказала она. И тут же вспомнила о деньгах, которые ей дал дядя Джек. А что? Доехать на такси до Вэлли – на сотню никак не потянет.

– Я передумала. Самокруточки есть?

– Сколько?

Она неопределенно пожала плечами:

– Штуки три или четыре.

– С виду рок-звезда, а покупаете, как малое дитя. Она залезла локтями на стойку бара.

– Я правда похожа на рок-звезду? – спросила она взволнованно.

Рокки, изображая из себя Сталлоне, заверил:

– Еще как, мадам.

Она посмотрела на него внимательнее. Среднего роста, мускулистый, глаза как бы полуприкрыты, забавный нос с горбинкой, черные длинноватые волосы, эдакая волна. Конечно, он уже в годах, самое малое тридцать. Ну и что? Эдди ведет себя, как последний козел. Влез в кружок обожателей Силвер… она бросила короткий взгляд в другой конец комнаты – он все еще внимал с разинутым ртом каждому дурацкому слову ее мамаши.

– Спасибо, – сказала она. – Я и вправду певица, только послушать мои записи некому.

– Бедненькая, – сочувственно протянул Рокки. Последнее время его тянуло к молоденьким. А эта – чистый криминал. Не будь он сейчас повязан, он бы ее зацапал не отходя от кассы.

– У меня есть друг в мире звукозаписи, – добавил он, решив приберечь ее для следующего раза.

– Честно? – с надеждой в голосе спросила она.

– Ну, само собой, еще как честно. Хороший мой кореш. Может, я договорюсь с ним, и он… послушает ваши записи.

Ее янтарные глаза сверкнули.

– Честно?

– Что смогу, все сделаю.

Он многообещающе подмигнул.

– Два бренди, – потребовал толстяк во взятом напрокат смокинге.

– Несу, – добродушно отозвался Рокки. Он нацарапал свой телефон на бумажной салфетке и подтолкнул в ее сторону. – Позвоните. Может, я стану вашим менеджером. Я из тех, с кем не пропадешь.

Она взяла салфетку и сунула в карман. Вполне возможно, очередное трепло. Болтунами были почти все, с кем ее успела свести жизнь.

Антонио и его дружки сновали вокруг Джейд, не выпуская из своего заколдованного круга.

– Ты, сага, новое лицо в городе, – предупредил Антонио. – Так что мы будем тебя защищать.

– Ладно тебе. – Она рассмеялась. – Нашли кого защищать. Я ведь из Нью-Йорка, забыли?

– Здесь полно красивых женщин, но тебе, bellissima, просто нет равных.

Джейд не смогла сдержать улыбку. Ох уж этот льстец Антонио! Сделать некоторые свои снимки ему удалось именно благодаря лести.

– Ладно, будь по-вашему. Вижу, что из окружения мне не вырваться. – Она притворно вздохнула. – Но тогда предоставьте мне краткий комментарий обо всем и обо всех. Для начала – кто это?

И она указала на Хевен, которая с демонстративно гордым видом потягивала возле бара водку-мартини.

– И правда – кто это? – удивился Антонио. – Еще одно новое лицо и тоже пока никем не обнаруженное.

– Она здесь как белая ворона, – заметила Джейд. Она уже успела обратить внимание на то, что дамы в подавляющем большинстве были одеты в безукоризненные туалеты от дорогих портных.

– Верно, – согласился Антонио. – И такая молодая. Хозе! – Он щелкнул пальцами, подавая знак художнику-гримеру с тщательно заведенным внутрь коком и восточным разрезом глаз. – Приведи сюда эту молодую даму. У нее интересный стиль. Может быть, я ее сфотографирую.

Хозе помчался исполнять команду. Джейд улыбнулась.

– Все еще подбираешь бродячих собачек.

– Да, – согласился Антонио, – и что? В этом есть своя прелесть.

Джейд окинула, взглядом затянутый тентом внутренний дворик. Ужин закончился, и теперь гости лихо отплясывали между столиками под резкие звуки диско. Антонио верховодил за своим столиком и продолжал представлять гостей, скачущих мимо в бешеном танце. По поводу любого у него была наготове какая-то сплетня. «Эта колется». «Это двоеженец». «Эта снимается в порнофильмах». «Этот – представляешь! – любит только двух женщин».

– Хватит! – Джейд решительно вскинула руку. – Наслушалась.

– Почему? – Такое отсутствие интереса Антонио искренне удивило. – Я говорю, как есть.

– Не хочу про это знать.

– Надо знать, сага, раз ты теперь здесь живешь, – сказал он обиженно.

– Да почему?

– Почему… она еще спрашивает…

Он умолк, потому что Хозе подвел к их столику Хевен.

Да, в этой девушке действительно было что-то необычное. Очень хорошенькая. И совсем еще девочка. Она так и светилась, так и пульсировала молодостью.

Силвер уже устала от приема. К счастью, гости и сами начинали расползаться. Вот и прекрасно. А Нору, черт бы ее драл, надо просто задушить. Что она себе думала, эта дура? Что Силвер придет в восторг, завидев братца Джека? А уж о Хевен и говорить нечего. Еще и заявилась позже всех, тоже мне, рок-звезда.

Сколько сил она положила на то, чтобы удержать свое звание: Силвер Андерсон – Суперзвезда. И сегодняшний вечер должен был стать ее триумфом, коронацией. И кто все испортил? Родная дочь и родной брат. От одного их вида у нее упало настроение. И чего ради Нора вообще их приглашала? Что она рассчитывала приобрести?

Поппи Соломен похлопала ее по плечу – попрощаться.

– Надо как-нибудь встретиться за ленчем, – с энтузиазмом воскликнула она.

– У меня на такие ленчи нет времени, – отбрила ее Силвер. Потом, вспомнив, что Поппи замужем за Хауэрдом Соломеном, а Хауэрд как-никак глава «Орфея», она добавила: – Поужинать, пожалуй, можно. – Ведь теперь она снова звезда, почему бы не вернуться и на большой экран?

– Я устрою в вашу честь ужин, – пообещала Поппи.

– Буду очень рада. – Силвер вдруг прониклась теплом к пухленькой блондинке с бело-розовой кожей. Они разговаривали едва ли не впервые в жизни, но обе понимали, какие преимущества несет в себе ужин в честь Силвер Андерсон.

– Моя секретарша позвонит вашей, – предложила Поппи, хорошо осведомленная в тонкостях голливудского протокола.

– Чудно, – согласилась Силвер с должным изяществом – и перешла к следующему гостю, покидающему прием.

 

20

У Уэса ломило спину. Он смотрел на загостившихся гуляк и думал: скорее бы вас унесло отсюда к чертовой матери! Сам он устал и пресытился, при этом был совершенно в здравом уме и трезвой памяти, зато Рокки нанюхался и напился до почти полного беспамятства.

Иметь дело с таким другом было просто опасно, Рокки мог вляпаться по самые уши, а составить ему компанию у Уэса не было ни малейшего желания. Одно дело – по мелочи приторговать кокаином, но когда этот паразит Рокки понял, что от клиентов нет отбоя, он куда-то позвонил и послал Уэса к воротам принять новую порцию товара. На белом длинном лимузине подрулил какой-то чернокожий пижон, одетый с иголочки – он собирался присоединиться к всеобщему веселью.

– Не выйдет, – охладил его пыл Уэс. – Вход по специальным приглашениям.

– Тебе же ничего не стоит меня провести, – попытался тот уговорить Уэса. – И тебе кое-что обломится. Вкусненькое. А я эту дамочку Силвер обож-жжж-аю. Шика-ааа-рная дамочка.

– Извини, – проявил решительность Уэс, принял товар и быстро пошел к дому, пока охранник у ворот ничего не заподозрил.

Рокки уже тогда был на бровях и почти полностью переключился на побочную деятельность, а Уэс только успевал крутиться – сюда «Маргариту», туда дайкири с мороженой клубникой. Ну и свинья же этот Рокки! Знай себе молотит денежки, а всю работу спихнул на него. Скотина! Разве так обращаются с друзьями, которые из лучших побуждений согласились помочь? Нашел себе лакея!

Уэсу совсем не нравилось готовить напитки для богатых кобелей в смокингах и их дам – если считать это определение верным. У большинства этих женщин губы крепко сомкнуты, а что это значит? Любой, кто мало-мальски разбирается в женском поле, скажет: это значит, что и другие губы, которые пониже, тоже сомкнуты. Такие только и ждут, чтобы их трахнули, – мужьям не до них, у мужей свои сделки века, им куда приятней кайф от наркотиков; когда им обслуживать своих благоверных старушек? А подруга, как правило, не старая, да и не леди тоже.

Уэс в таких вещах разбирался. Не в одном баре поработал, всякого наслушался.

Работать в баре клуба – это совсем другой коленкор. Там он сам себе хозяин. Там он человек с авторитетом, даже с властью. А бармен на приеме – это просто служка. Наемный работник. Поди сюда, подай то.

Нет, решил Уэс, хватит таких одолжений. Мальчик на побегушках – это не для него.

– Ну и вот, – продолжала Хевен. – Эдди, значит, сколотил группу, а я для них сочиняю и пою. У нас не группа, а блеск – просто закачаешься!

– А как она называется? – спросила Джейд.

– «Крысы», – вступил в разговор Эдди. Он был на седьмом небе от счастья. Мало того, что он познакомился с Силвер Андерсон, сейчас он сидел и запросто разговаривал с этой потрясной моделью, которую то и дело гоняют по ящику в самой сексуальной рекламе года! Охренеть можно! А что Хевен на него дуется – фигня! Это же надо – попасть в такой бульон!

– «Крысы»! – повторила Джейд, поежившись.

– Это не bene, дорогая, – перебил Антонио, не обращая внимания на Эдди и обращаясь к Хевен. – Вам надо название, чтобы людям нравилось. Они его запомнят.

– «Хевен и ее друзья», – предложила Джейд.

– Нет! Нет! Нет! Придумал! – воскликнул Антонио. – Хевен – это значит «небеса»? Вот название – «Небесные тела». То, что надо! Оно. У Антонио есть чутье.

– Ну, не знаю… – Хевен склонила головку набок, наслаждаясь всеобщим вниманием.

– А я как же? – снова встрял Эдди. – Нет, работать в группе «Небесные тела» – это меня не устраивает. Это что же, будто мы все покойники? Нет, мы – «Крысы». И названия менять не будем. Еще никто не жаловался.

Антонио элегантно отмахнулся от него наманикюренной рукой.

– Сегодня день перемен, – объявил он. – Я, Антонио, решил помочь этой юной даме добиться успеха. – Он благосклонно улыбнулся Хевен. – Как ее мама, она станет большой звездой.

– Ой, но вы даже не слышали, как я пою, – запротестовала Хевен, в восторге от такого неожиданного поворота событий и в то же время слегка испуганная: вдруг она не оправдает ожиданий этого смешного человечка?

– Это и не требуется, – сказал Антонио с улыбкой Чеширского Кота. – Когда Антонио решает кого-то фотографировать, этот кто-то становится звездой – и точка, у Антонио нюх на талант!

Кухня Владимира была почти полностью приведена в порядок. Китайские повара уехали, оставалось лишь несколько официантов и двое барменов, они обслуживали гостей, никак не желавших уезжать, хотя мадам Силвер удалилась к себе по меньшей мере полчаса назад.

Владимир знал, что должен приглядывать за официантами и барменами. Конец любого приема – время опасное. Именно тогда загадочным образом исчезают бутылки со спиртным, блоки сигарет и разная утварь из бара. Владимир лично проверял всех, выходивших через заднюю дверь. Официанту, отдаленно напоминавшему Роба Лоува, он уделил особое внимание. Он подал ему сигнал, и тот откликнулся.

– Может, выпьем перед сном у меня? – забросил удочку Владимир.

– Конечно, – согласился парень.

– Отлишно, отлишно. – Владимир затрепетал от возбуждения. Он с самого начала вечера положил глаз на этого парня. – Иди шерез двор к гаражу. Там меня подожди.

Улыбнувшись улыбкой победителя и приложив палец к губам, он подтолкнул парня в нужном направлении.

Силвер Андерсон дала четкое указание: «На моей территории – никаких развлечений». Но его квартира над гаражом – это ведь не ее территория?

– Эй, шеф. – На кухню с сияющей улыбкой вошел Уэс. – Я снимаюсь.

Владимир окинул его орлиным взором. Никакой контрабанды при нем, как будто, не было.

Уэс вышел через заднюю дверь. Эти педики, что заправляют в домах богатых, не могут отличить дырку в земле от дырки в своей заднице. Этот русский решил проверить его, потому что прием закончился, но Уэс еще в начале пронес у него под носом ящик с бухлом, а тот и бровью не повел. Безмозглая публика!

И у Рокки с мозгами совсем туго. Возвращаясь от ворот с новой порцией кокаина, Уэс ухитрился с ходу продать несколько порций, а Рокки ни хрена не заметил. Может, и заметит, когда утром очухается, – а может и нет. Перебор – дело вредное, можно проспать весь свой бизнес.

Забравшись в свою машину, он с облегчением вздохнул. Тяжелый выдался денек. Притомился он. Ничего, зато завтра – воскресенье. Отоспимся.

 

21

Наутро после приема:

Силвер Андерсон пошевелилась примерно в полдень, поправила голубую маску, закрывавшую глаза и уши, и вновь погрузилась в приятные сны о себе самой.

Джек Питон был на ногах уже в семь, двенадцать раз проплыл усыпанный листьями бассейн Клариссы, потом поехал к себе в отель и занялся разработкой идей для предстоящей серии своих шоу.

Кларисса Браунинг дождалась, когда утихнет гул двигателя его машины, потом поднялась и провела день в одиночестве, пытаясь проникнуться новой ролью. Она любила оставаться наедине с собой.

Хауэрд Соломен проснулся с тяжелой головой. Самочувствие – хуже некуда. Принял порцию кокаина. В наказание себе отыграл в теннис три сета с самцом-кинозвездой, еще одним руководителем студии и молодой администраторшей, с которой все они хотели переспать.

Поппи Соломен покрыла лицо живительными кремами, подверглась тщательному массажу со стороны садистки с нежным голосом и жестокими руками, а остаток дня провела, сплетничая по телефону.

Джейд Джонсон поднялась в десять. Оделась так, чтобы как следует пропотеть. Пошла в кафетерий, позавтракала сливовым соком с булочкой, купила газет и журналов и провела день в одиночестве.

Мэннон Кейбл выбрался из постели в восемь. В восемь пятнадцать позвонил адвокату и имел с ним долгую беседу о том, как избавиться от Мелани-Шанны.

Мелани-Шанна Кейбл выбралась из постели в девять, прибыла в кухню, где Мэннон разговаривал по телефону, и объявила ему, что беременна.

Остаток дня прошел в бесконечных разговорах.

Уитни Валентайн Кейбл проснулась на водяном матрасе Чака Нельсона в его доме на побережье в Малибу. Они предались любви – по этой части он был большой мастер. Потом они умудрились довольно плотно позавтракать, а позже плавали в океане и лениво загорали.

Уэс Мани проснулся от телефонного звонка в одиннадцать часов. «Сгинь, рассыпься», – пробормотал он в трубку, понятия не имея, кто там. Оказалось, что женщина. Естественно. И что они в нем находят такого неотразимого?

Пришлось разрешить ей приехать. Она не замедлила явиться. Он горько об этом жалел, потому что был совершенно не в форме, а она рассчитывала минимум на три оргазма.

Они расстались не самым лучшим образом, и он прямиком вернулся ко сну.

Хевен весь день провела в мечтах: каким потрясным туалетом она ошарашит великого Антонио, когда он пригласит ее на обещанную фотосъемку.

Владимир рано утром выпроводил молодого официанта и целый день пребывал в муках по поводу этой последней победы. Как можно быть таким неразборчивым в связях, когда по улицам шляется кошмарная болезнь?

Позже, одевшись в красное, он выехал в Санта-Монику и привез домой добычу – шестнадцатилетнего парня, сбежавшего от родителей, который вытворял нечто неописуемое своим королевским языком.

Силвер Андерсон хватил бы удар, узнай она, что творится над ее гаражом.

Но судьба ее пощадила.

Так прошло еще одно тягучее воскресенье.

ГДЕ-ТО НА СРЕДНЕМ ЗАПАДЕ…

КОГДА-ТО В СЕМИДЕСЯТЫЕ…

С назойливой похотью отца девочка мирилась почти два года. После первого нападения она научилась держаться от него как можно дальше, а когда мама вернулась из больницы, подкараулить ее отцу было не так просто.

И все же ему это удавалось. Ей было страшно, больно. Но он все равно хватал ее и брал силой.

Ей было стыдно об этом кому-то рассказать, потому что она считала: видно, я сама виновата, дала ему повод; она улиткой забилась в раковину, ни с кем не хотелось дружить, не хотелось встречаться с одноклассниками. Школу она вообще по возможности старалась обходить стороной. В лесу у нее было свое укрытие: большой дуб с дуплом, куда можно было забраться. Она сидела там часами, свернувшись калачиком, обхватив руками колени, а в голове бродили беспорядочные мысли.

Маму она любила. И не хотела причинять ей боль.

А отца ненавидела. И с радостью бы его убила.

Незадолго до пятнадцатилетия у нее начались месячные. Кровь повергла ее в смятение. Так было в тот первый вечер, когда отец взгромоздился на нее и вонзил свое орудие. И вот опять – кровь. Дурная кровь. У нее отняли чистоту – вот что эта кровь означает.

Когда об этом узнал отец, он пьяно пробормотал: «Надо поостеречься». Только обрюхатить тебя не хватало. Этого нельзя».

Но он не поостерегся, и вскоре она с ужасом поняла: у нее растет живот! В ней шевелится ребенок!

К кому обратиться, что делать, – она не знала. Мама снова хворала и лежала в больнице. Отец нашел себе подругу и привел ее в дом. У этой большой женщины были громадные обвислые груди и гортанный смех.

Девочка, съежившись, лежала в постели и слушала звуки их распутной любви.

Скоро мама умерла, и эта женщина перебралась к ним жить. В первую же ночь, в три часа, они вдвоем пришли к ней. Набравшихся и осовевших, их потянуло на развлечения.

На глазах у женщины отец сорвал с дочери одеяло, а потом и тонкую ночную рубашку, обнажив ее молодое тело.

Девочка стала кричать, но отец заглушил ее вопли, зажав рот ладонью. Хрюкнув, он упал на нее и придавил к кровати, вторгся в нее грубо, яростно, а женщина подначивала и подбадривала его.

К горлу девочки подкатила тошнота. Она попыталась спихнуть с себя тяжелое тело, со стонами умоляя отца: не надо! Казалось, он раздавит ее, она вот-вот испустит дух. Тело разрывалось от боли.

И вдруг она, шалея от ужаса, поняла: с ней происходит что-то ужасное! Она продолжала барахтаться, пыталась вырваться. Все впустую.

Когда он утих и скатился с нее, его сменила женщина – у нее нашлись свои способы помучить несчастную девочку.

Наконец, они угомонились. Уволоклись прочь, даже не поняв в пьяном угаре, что они с ней сделали.

Молча, изнемогая от боли, девочка с трудом добралась до туалета на улице. Что-то в ней сжималось, сокращалось, а по ногам тяжело сползали сгустки темной крови.

Присев на корточки, она – совершенно одна – родила ребенка. Только это был не ребенок, а четырехмесячный плод, и когда к девочке вернулись силы, она завернула его в полотенце, отнесла к своему любимому дереву и там закопала.

Теперь ей оставалось только одно.

Храня спокойствие, она вытащила из-под кухонной раковины канистру с бензином и разлила огненосную жидкость по периметру вокруг их небольшого деревянного дома.

Чиркнуть спичкой оказалось очень просто…