Девушка ласкала человека, лежавшего под ней; он гладил руками ее обнаженную спину.

Она была необыкновенно хороша собой. Длинные волнистые волосы обрамляли ее загорелое чувственное лицо с зелено-карими глазами и большим ртом.

Они лежали на черной шелковой простыне. Вторая такая же простыня прикрывала девушку ниже талии. У нее было восхитительное тело с длинными конечностями, красивыми изгибами и изящной мускулатурой.

Вздохнув, она склонила голову, чтобы поцеловать обнаженного мужчину. Его тело было загорелым, крепким, мускулистым, с растительностью на груди.

Целуя мужчину, она опустила руку к полу и вытащила из-под кровати маленький пистолет. Незаметно поднесла оружие к голове мужчины.

Прервав поцелуй, она шепнула:

– Прощайте, мистер Фонтейн.

Одним стремительным движением он скинул девушку с себя и вырвал пистолет из ее руки.

Оказавшись на полу, она бросила на человека взгляд, полный ненависти.

Он рассмеялся.

– Может, в следующий раз ты будешь удачливей. Помни, детка, ты имеешь дело не с бойскаутом.

Она замахнулась, чтобы ударить его, и вдруг кто-то крикнул:

– Стоп!

Санди Симмонс прикрыла себя руками. Появившаяся костюмерша набросила халат на актрису.

К ней подошел Эйб Стейн, режиссер. Он был толстым и жевал старую дурно пахнущую сигару. Он обратился к мужчине, лежавшему на кровати.

– Извини, Джек, ее груди занимают весь кадр. Джек Милан усмехнулся. Он прекрасно сохранился к своим сорока девяти годам. Иссиня-черные волосы и обаятельная улыбка уже два десятка лет обеспечивали огромные кассовые сборы фильмам с его участием.

– На мой вкус, их никогда не бывает слишком много, старина Эйб.

Все рассмеялись. Молчала лишь одна Санди; она сидела на полу с несчастным видом, кутаясь в халат.

И зачем только она согласилась сниматься в этом фильме? В Италии, да и во многих других европейских странах ее считали почти звездой; здесь, в Голливуде, с ней обращались как с ничтожеством.

– Слушай, милая, – сказал ей Эйб, – я знаю, что у тебя есть пара великолепных сисек, но пусть они смотрят на мистера Милана, хорошо?

– Извините, – через силу произнесла она. – Это очень трудно сделать, когда он бросает меня на пол. Возможно, если бы вы разрешили мне прикрыть их, как я хотела…

– Нет, с этими штуками будет еще хуже.

Эйб имел в виду «подкладки», на использовании которых настаивали некоторые кинозвезды, снимаясь в обнаженном виде – матерчатые круги телесного цвета, приклеиваемые на женские груди. Санди хотела сниматься с ними, но ее контракт предусматривал, что она будет подчиняться в таких вопросах требованиям кинокомпании, отказавшейся от «подкладок». Поэтому она была выставлена в одних трусиках на обозрение съемочной группы, число членов которой в этот день, похоже, удвоилось.

Она с ужасом думала о том, что сейчас ей придется снова снять халат.

Словно прочитав ее мысли, Эйб сказал:

– Ложись на кровать, я покажу, что мне нужно. Ты не против, Джек? Позволишь ли мне стать твоим дублером?

– Позволю ли я? Дайте мне виски и сигарету, и я согласен сниматься в этой сцене хоть весь день!

Снова раздался смех, и Санди неохотно сняла халат. Она решила не замечать глядевших на нее с ухмылкой людей. Частично прикрывшись простыней, актриса легла на Джека Милана.

– Теперь делаем все медленно, – приказал Эйб. – Покажи мне, как ты сбрасываешь ее с себя.

Сильные руки Джека неторопливо подняли девушку и столкнули ее в сторону. Толстые пальцы Эйба скользнули по телу актрисы.

– Постарайся удерживать ее лицом к себе, – сказал Эйб. – Вот так, отлично. А теперь на пол, дорогая, ты должна ударить его, только следи, чтобы камера оставалась у тебя за спиной. Вот так.

Он снова передвинул руками ее тело; Санди была уверена в том, что его толстые пальцы коснулись ее грудей не случайно.

– А сейчас – перерыв на ленч.

Эйб повернулся к Джеку Милану, вставшему с кровати. На актере были оранжевые трусы и носки.

– Всем вернуться точно к двум часам. Идем, Джек, я угощу тебя виски.

Санди медленно прошла в гримерную. Она едва сдерживала слезы. Она чувствовала, что ее унижают. Сначала предложение сняться в фильме с Джеком Миланом обрадовало Санди, но картина оказалась обычным шпионским боевиком с множеством женских ролей. Санди так спешила покинуть Рим, что едва заглянула в сценарий. Ей хотелось увидеть Голливуд.

Санди родилась в Рио. У нее было счастливое детство. Отец Санди был латиноамериканцем, мать – француженкой. Они жили очень дружно.

К шестнадцати годам Санди решила стать актрисой и уговорила родителей отправить ее в лондонскую академию драматического искусства. Это учебное заведение было одним из лучших; Санди предстояло жить в Лондоне у старшей сестры матери, тети Джесмин. Конечно, на каникулы она будет возвращаться в Рио и сможет немедленно покинуть Англию, если ей там не понравится.

Оказалось, что ее отношение к Англии не имеет никакого значения. Через два дня после отъезда Санди родители девушки погибли в автокатастрофе.

Санди была убита горем. Ей казалось, что если бы она осталась в Рио, несчастья могло не случиться.

Ее отец почти не оставил денег. Он славился щедростью, жил на широкую ногу и много тратил.

После похорон Санди решила остаться в Лондоне и продолжить обучение. Наследство матери составило несколько тысяч фунтов стерлингов.

Ей пришлось привыкать к совершенно новой жизни в маленькой квартирке в Кенсингтоне, к холодному климату, к тете Джесмин, считавшей грехом проявление нежности.

Санди это удивляло и беспокоило. Она нуждалась в любви и теплоте; она чувствовала себя одиноко.

Она полностью отдалась учебе в академии.

Спустя полтора года Санди встретила Рафа Суза.

Раф был энергичным молодым фотографом, работавшим для модных журналов; он был нарасхват и прекрасно знал это. Он появился в академии с тремя худенькими фотомоделями, парикмахером, массой реквизита и техники, а также тремя большими собаками. Раф Суз получил разрешение администрации использовать интерьер академии и учащихся в качестве фона. Он делал серию фотографий для журнала «Вог».

В ту пору Санди стягивала волосы в «хвост», носила на себе не меньше трех свитеров сразу и ходила в мешковатых слаксах. Она не пользовалась косметикой.

Раф тотчас обратил на нее внимание. Он заставил Санди распустить волосы, присесть на корточки возле трех собак и посмотреть на трех фотомоделей.

Санди втайне обрадовалась, но другие студентки сделали вид, что это ужасно скучное занятие.

Уходя, Раф оставил девушке свою визитную карточку и сказал:

– Если захочешь увидеть фотографии, загляни ко мне завтра в шесть вечера.

Студия Рафа находилась в дальнем конце Фулхэм-роуд; Санди долго искала нужный ей дом. Взглянув мельком на девушку, Раф протянул ей пробные отпечатки.

Она внимательно изучила их. Ее лицо рядом с фотомоделями казалось простым, блеклым. Свитера делали ее полной, неизящной.

– Сколько тебе лет? – небрежно спросил Раф.

– Скоро будет семнадцать. Почему вы спрашиваете?

– Просто так. Кажется, ты мне подойдешь. Хочешь, сделаем фотопробу?

– Да, хочу.

– Если ты выйдешь хорошо, уедем на неделю из Англии. Я беру на себя все расходы и плачу тебе сотню фунтов.

Раф был весьма хитер. Ему обещали заплатить тысячу фунтов. Услуги хорошей профессиональной фотомодели обошлись бы ему в сумму, значительно превосходящую сотню фунтов. К тому же он видел, что у Санди есть большой потенциал. Эта великолепная кожа могла принести миллион долларов; грамотный макияж и эффектная прическа сделают ее внешность сногсшибательной. Он устал от ординарных лиц. Они все казались похожими друг на друга. Эта девочка – нечто особенное.

За свою недолгую карьеру Раф переспал со многими известными фотомоделями, редакторами журналов, другими женщинами, которые могли оказаться полезными для дела. Он обладал атлетическим сложением и мальчишеской улыбкой, которую многие находили обворожительной.

Сейчас он одарил ею Санди.

– Что скажешь? Родители возражать не станут?

– Какой он добрый и симпатичный, – подумала она.

– Конечно, я смогу. Семестр заканчивается завтра, у меня нет определенных планов.

– Отлично! Начнем готовиться. Сними свою одежду. Я дам тебе рубашку. Распусти волосы, сейчас они не смотрятся.

Санди задумалась. Что за фотографии он намерен делать? Она еще колебалась, когда он бросил ей рубашку. Он заметил ее состояние.

– Ты будешь демонстрировать одежду, дорогая, купальники и белье. Я должен увидеть твое тело, и без шмоток. Если хочешь, поднимись наверх и переоденься там.

Он занялся фотокамерой.

Она отправилась на второй этаж, захватив с собой рубашку. Надела ее поверх лифчика и трусиков. Все выглядело вполне пристойно. Распустив волосы, Санди зашагала вниз по лестнице.

– Господи, – подумал Раф, – на сей раз мне повезло. Эта девушка – сущая находка. У нее были невообразимо длинные ноги. Раф представил себе, как великолепно она будет выглядеть на снимках. Контур ее грудей вырисовывался через ткань. У Санди была особенная походка. Очень, очень сексуальная.

Он снимал девушку в течение часа. Она без труда принимала нужные позы. Он не мог дождаться, когда она снимет рубашку. Санди волновала Рафа, он решил, что она способна украсить эту поездку.

Завершив все приготовления, он отправился с ней в Марокко.

Раф, привыкший смотреть на женщин как на элемент комфорта, был совершенно очарован Санди.

Из-за холодности ее тети Санди стала проводить с ним все больше и больше времени. В день ее семнадцатилетия Раф переспал с девушкой, и вскоре она перебралась к нему в студию.

Тетя Джесмин восприняла это событие так, как она воспринимала все в жизни – не разжимая губ, молча.

– Я буду звонить, – пообещала Санди.

Тетя Джесмин выразила свое неодобрение только пожатием плеч.

Раф был первым близким для Санди человеком, не считая умерших родителей. Она прожила с фотографом несколько месяцев, закончила последний семестр в академии. Раф занимался своей работой. Затем появились фотографии Санди, сделанные в Марокко; телефон в редакции журнала раскалился – все хотели узнать, кто эта девушка. Ей предлагали сниматься в рекламе шампуня и зубной пасты; Санди получила приглашение пройти кинопробу.

Раф ходил мрачный; Санди ликовала.

Редактор журнала хотел, чтобы Раф немедленно сделал новую серию фотографий с Санди. Раф отговорил ее от работы над рекламными клипами, хотя ей обещали большие деньги. Но она упорно твердила, что хочет пройти кинопробу.

Раф взял ее в Рим; пока он фотографировал, девушка влюбилась в город. Он напоминал ей Рио.

Раф переживал – ему не хотелось делить Санди с кем-то. Впервые за все время их совместной жизни он стал встречаться с другими женщинами, напивался до ее возвращения домой, грубил ей в присутствии общих друзей.

Она не понимала, почему он стал с ней резким. Что она ему сделала?

Но он не мог объяснить свое отношение к ее успеху, признаться, что боится потерять Санди.

Она сыграла пару эпизодических ролей и получила предложение сниматься в Риме.

– Соглашайся, – с горечью сказал Раф, – у нас и так все почти кончено.

Чтобы поставить точку над I, он заявил ей, что у него есть другая женщина.

Санди имела успех в Риме; она снялась в нескольких лентах, где главная ставка делалась на ее физическую привлекательность.

Мысли о том, чтобы стать «серьезной актрисой», отошли на второй план. Она наслаждалась вниманием, которое ей уделяли везде.

Итальянские мужчины буквально осаждали девушку, но ее сердце все еще принадлежало Рафу. Он был у нее первым, она любила его. Точнее, считала, что любит.

Затем появился Пауло. Граф Пауло Дженерра Риццо. Он принес ей одни несчастья.

– Мисс Симмонс.

В дверь гримерной постучали.

– Мисс Симмонс, вас ждут на съемочной площадке.

Она машинально посмотрелась в зеркало и поняла, что пропустила ленч. Ладно, пора возвращаться к очаровательному Эйбу Стейну и неотразимому Джеку Милану, который не сказал ей ни единого слова. Славное начало ее работы в Голливуде!

На съемочной площадке царило оживление. Слух о том, что снимается эпизод с обнаженной натурой, привлек сюда многих работников студии. Санди заметила здесь мужчин с камерами, которых до ленча на площадке не было. Джек Милан и Эйб Стейн отсутствовали.

К Санди подошел гример, с которым она спорила утром. Тема пререканий, по мнению Санди, была нелепой. Она хотела самостоятельно накрасить глаза, а гример возражал. Это вызвало недовольство Санди – она знала свое лицо значительно лучше, чем человек, который видел ее пять минут. Она настояла на своем, и гример выбежал из комнаты в ярости, бормоча что-то насчет «безмозглых иностранок».

Теперь он подошел к ней с набором косметики и губкой. Предложил снять платье.

– Я должен проверить тон на теле.

Она бросила возмущенный взгляд на мужчину, который собрал вокруг них группу зевак, надеявшихся на бесплатное зрелище.

– Где женщина, которая делала это утром? – спросила Санди.

– На другой площадке. Не строй из себя скромницу, все уже видели твои сиськи!

Она почувствовала, что ее лицо вспыхнуло, бросилась прочь со съемочной площадки и налетела на Джека Милана и Эйба.

– Куда ты мчишься, милая? – спросил Эйб, схватив своими мясистыми пальцами Санди за руку. – Давай закончим съемки этой сцены.

Он вернул ее на площадку.

Санди внезапно поняла, что не сможет снять платье в присутствии всей съемочной группы. Она обратилась к Эйбу:

– Р. Италии, когда снимается подобный эпизод, на площадке остаются только самые необходимые из технических работников. Я бы хотела, чтобы здесь было так же, пожалуйста. – Неужели? Эйб откашлялся и сплюнул.

– Это не Италия, дорогая, и все эти парни мне необходимы.

Санди, редко терявшая самообладание, едва не взорвалась.

– В таком случае можете снимать сцену без меня. Я не животное, выставленное на обозрение. Я – актриса.

– Ха! – фыркнул Эйб. – Актриса, которая не в состоянии убрать из кадра свои сиськи. Не выпендривайся, детка, ты подписала контракт, помнишь?

– Да, помню. И все же я не могу работать в таких условиях. Извините.

Она покинула съемочную площадку. Это был первый случай, когда актриса отказалась сниматься в фильме Джека Милана.