Первый день в суде был для Тедди сущим кошмаром.. Он чувствовал себя чертовски неуютно под огнем множества устремленных на него взглядов — любопытных, презрительных, исполненных ненависти, равнодушных — и беспокойно ерзал на месте, мечтая только об одном: чтобы все это поскорее кончилось. Даже отцовской поддержки он был лишен:

Прайс Вашингтон сидел вместе с Джини в первом ряду — довольно далеко от скамьи подсудимых — и лишь изредка посматривал в его сторону. Зато совсем рядом разместилась целая группа журналистов, которые что-то яростно строчили в своих блокнотах. Чуть дальше Тедди заметил красивого темнокожего мужчину, в котором он узнал мужа Мэри Лу — его портреты печатались в газетах чаще всего.

— Постарайся сидеть спокойно, — шепнул ему на ухо Мейсон Димаджо. — И ни в коем случае не смотри на присяжных. Мы должны расположить их к себе, но пока этот момент не наступил.

Тедди сел неподвижно и, неестественно выпрямившись, стал слушать, как стороны зачитывали свои заявления. Когда настала очередь Мейсона Димаджо, защитник заговорил о нем такими словами, словно

его и вовсе здесь не было, но Тедди это почти не тронуло. Напротив, воспользовавшись тем, что адвокат отвлекся, он украдкой бросил быстрый взгляд на Милу. Она, однако, сидела неподвижно и смотрела прямо перед собой, демонстративно не замечая Тедди.

Ближе к вечеру Тедди наконец позволили ехать домой, но на выходе из зала суда он подвергся настоящей атаке со стороны прессы. К счастью, судья не допустил в зал представителей телевидения, но стоило только Тедди показаться на крыльце, как репортеры окружили его со всех сторон. Они щелкали фотоаппаратами, выкрикивали его имя, совали ему под нос микрофоны, наперебой требовали, чтобы он сказал хотя бы несколько слов, и телохранители с трудом сдерживали их яростный напор.

Прайс Вашингтон покинул зал суда несколькими минутами раньше. «По отдельности мы доставим этим шакалам меньше удовольствия», — объяснил он, но Тедди весьма сомневался, что журналисты позволят мистеру Черной Звезде беспрепятственно преодолеть их кордоны.

Джини поджидала его на ступеньках суда. Завидев Тедди, она крепко схватила его за руку и привлекла к себе, явно позируя десяткам фотографов.

— Нет-нет! — запротестовал Говард Гринспен, который шел следом за Тедди. Он и Мейсон Димаджо уже давно решили, что ввиду нелепого наряда Джини им следует держать Тедди как можно дальше от нее. В своем леопардовом комбинезоне Джини меньше всего походила на заботливую мать, какой они пытались ее представить.

— Папа сказал, что я не должен позировать! — вставил и Тедди, вырываясь из мощных объятий матери.

— Да брось ты! — беззаботно откликнулась Джини, которая буквально млела от света направленных на нее юпитеров бригады теленовостей. — Ведь я же твоя мама, правда? Ну, прижмись ко мне, покажи им всем, как ты меня любишь! Вот увидишь, мы с тобой непременно попадем на первые страницы!

Но Тедди отпрянул от нее, и журналисты, почуяв неладное, принялись дружно выкрикивать:

— Тедди, Тедди, ну давай же! Иди сюда, Тедди.

Прижмись к своей мамочке! Улыбнись. Помаши рукой. Сделай хоть что-нибудь! Чего ты боишься?

Но Гринспен и телохранители уже пришли ему на помощь и, растолкав журналистов, засунули Тедди в машину, оставив Джини позировать в одиночестве.

Но Джини, похоже, не расстроилась, она была совершенно, абсолютно счастлива. Наконец-то она добилась того, о чем мечтала все годы, пока Прайс Вашингтон оставался ее мужем.

Теперь она сама стала звездой.

И она ослепительно улыбалась направленным на нее камерам.

Когда Ирен вышла из здания суда, на нее никто не обратил внимания. Она и сама не смотрела по сторонам, торопясь попасть домой раньше Прайса. Она уехала из особняка вскоре после него, оставив хозяйство на Консуэллу — приходящую горничную, которой доверяла больше других. Впрочем, при других обстоятельствах Ирен ни за что бы этого не сделала, но сегодня она непременно должна была попасть в суд.

И как только Прайс уехал, Ирен быстро оделась и последовала за ним, а в суде устроилась на самом последнем ряду, чтобы он ее не заметил.

Мила также не заметила матери, и Ирен несколько часов просидела на неудобной, жесткой скамье, рассматривая их с Прайсом дочь. Иногда ей по-прежнему казалось, что произошла какая-то нелепая ошибка, поскольку в Миле не было ничего от темнокожего отца. И по внешности, и по манере держаться она была точной копией восемнадцатилетней Ирен, однако никакой ошибки быть не могло. Ирен не верила в чудеса, к тому же не имело никакого значения, на кого похожа или не похожа Мила. Главное — она была дочерью Прайса Вашингтона, и от этого факта невозможно было отмахнуться.

Домой Ирен возвращалась в еще большем смятении. Мила говорила совершенно кошмарные вещи, в которые даже она, мать, не могла поверить. Тедди накачал ее наркотиками. Тедди ее изнасиловал. Тедди украл отцовский револьвер и застрелил ту красивую темнокожую актрису. Все это само по себе было достаточно ужасно, но если откроется, что Мила приходится Тедди сестрой… Нет, она даже представить себе не могла, что будет тогда.

Но больше, чем скандала, Ирен боялась привлечь внимание прессы и властей к своей скромной персоне. Если станет известно, кто она такая на самом деле, карьере Прайса точно придет конец.

А она не могла поступить с ним так.

Просто не могла.

Стивену ужасно хотелось выпить. По пути домой он даже несколько раз притормаживал у баров и ресторанов, но снова жал на газ, зная, что одного бокала ему все равно не хватит. Уж лучше потерпеть, решил он.

После целого дня, проведенного в суде, он чувствовал себя опустошенным и разбитым. Особенно мучительно ему было слушать, как стороны оглашают свои вступительные заявления. От Ленни он знал, как все произошло, но слушать подробное описание преступления было выше его сил. Кошмарные подробности убийства и выражение лица этой девицы, на котором не было ни малейших следов раскаяния, едва его не доконали. В какой-то момент он чуть было не бросился на Милу Капистани, чтобы тут же, на месте, вышибить из нее дух. Она отняла у него самое дорогое, что было в его жизни, и за это он ее ненавидел.

Мила заслуживала самого ужасного наказания, и Стивен готов был своими руками затянуть у нее на шее петлю.

Господи, подумал Стив, да что с ним такое творится? Он, который всегда старался быть снисходительным и либеральным, сейчас желал Миле только одного — смерти.

Только когда Стив добрался до дома и увидел Кариоку, которая с радостным воплем повисла у него на шее, он почувствовал себя более или менее нормальным человеком.

— Привет, красавица, — сказал он, так крепко прижимая ее к себе, что Кариока даже удивилась.

— Как прошел день? — спросила она, целуя его в щеку. Губы у нее были липкими после сандвича с шоколадным маслом, и Стив машинально потер щеку тыльной стороной ладони.

— По правде говоря, было не очень-то весело, — честно ответил он, глядя поверх головы дочери на ее английскую гувернантку Дженнифер. Джен была умной, доброй и спокойной, и Стив невольно подумал о том, что без нее и ему, и Карри пришлось бы совсем скверно. — Знаешь, Джен, у меня появилась одна идея, — сказал он.

— Какая, мистер Беркли?

— Как насчет того, чтобы съездить с Кариокой на пару недель в Лондон? Ну, пока тянется вся эта… канитель.

— Что ж, мысль действительно неплохая, — радостно согласилась Дженнифер. — Я уверена, что Карри понравится в Лондоне. А остановиться мы можем у моих родителей в Сент-Джонс-Вуд. Когда, вы полагаете, нам лучше выехать, мистер Беркли?

Стив посмотрел на дочь.

— Как можно скорее, — сказал он, радуясь про себя, что Дженнифер так хорошо его поняла.

— Хорошо, мистер Беркли, я все организую.

— Ну а ты что скажешь, принцесса? — спросил Стив у Кариоки, опускаясь перед ней на корточки.

— А мы полетим на самолете? — взволнованно пискнула та. — На самом что ни на есть настоящем?

— Я думаю, да. Путешествие морем может показаться тебе… гм-м… скучным.

— Тогда я очень хочу поскорее полететь в Лондон, папочка. Ты это замечательно придумал!

Когда Кариока отправилась спать, Стив выпил порцию чистого виски и, поднявшись к себе в спальню, сел смотреть телевизор в свое любимое кожаное кресло. Незаметно для себя он задремал и проснулся от того, что Лин, подкравшись к нему сзади, закрыла ему глаза ладонями.

— Сюрприз, сюрприз! — пропела она. — Вам посылка с Багамских островов, мистер Беркли. Распишитесь-ка вот здесь!.. — И она подставила губы для поцелуя.

Стив схватил ее за руки и, потянув к себе, усадил на колени.

— О, дорогая! — воскликнул он. — Мое старое больное сердце вот-вот разорвется от радости!

— Ну, как прошел день? — поинтересовалась Лин, обнимая его за шею и ерзая, чтобы устроиться у него на коленях поудобнее. — Трудно, да?

— Не то слово. — Стив вздохнул.

— Жаль, что я не могу быть там с тобой.

— И мне жаль.

— Зато… — Лин многозначительно подняла палец. — Зато я отказалась от нескольких мелких контрактов и в ближайшие две недели буду совершенно свободна, представляешь? Я никуда не поеду и буду ждать тебя дома каждый вечер!

— Но ты не должна жертвовать собой из-за меня! — запротестовал Стив.

— Дело сделано. — Она шлепнула его по плечу ладонью. — И потом, должен же кто-то тебя утешать!

Стив был потрясен. Он и не подозревал, что Лин может быть такой заботливой и внимательной. Она больше, чем кто бы то ни было из знакомых Стива, походила на женщину, которая съедает по мужчине каждый день, а косточки выплевывает, и, возможно, будь на его месте кто-нибудь другой, она бы так и поступила. Но для Стива она была словно ангел — добрый ангел, который спустился с небес, чтобы помочь ему пережить эти трудные дни.

— Как прошли твои съемки? — спросил он.

— Как обычно. — Лин притворно зевнула. — Все те же скучные купальники-бикини, которые и так состоят из нескольких ниточек, но теперь какой-то чудак додумался сделать их еще и прозрачными.

Стив улыбнулся:

— Это тебе они кажутся скучными.

— Да, пожалуй. Если бы твой нью-йоркский дружок Джерри — как его там? — видел нас в этих невидимых штучках, он бы залил своей сметаной все багамские пляжи.

— Это ты правильно подметила, — согласился Стив. — Хотя в остальном Джерри — неплохой парень.

— Ты что-нибудь ел? — переменила тему Лин, слезая с его колен.

— Я не голоден.

— Зато я голодна. В самолете подавали такие гамбургеры, что мне стало плохо. Как насчет того, чтобы поехать в какое-нибудь уютное местечко и как следует подзаправиться?

— Это Лос-Анджелес, Лин, — ответил Стивен, вставая. — Здесь нет уютных местечек. Куда бы ты ни пошел, тебя всюду заметят, узнают, сфотографируют, и уже завтра ты сможешь любоваться своим портретом на первой полосе «Хардкопи». Да еще с какой-нибудь дурацкой подписью.

— Извини, я об этом не подумала. — Лин на мгновение прикусила губу, но тотчас просияла снова. — Тогда давай просто закажем пиццу на дом. Нет, лучше две пиццы! — добавила она и облизнулась.

— Я бы не хотел, чтобы из-за меня ты превратилась в отшельницу, — возразил Стивен.

— Я могу оставаться у тебя, пока все это не закончится, если ты этого хочешь. И потом, разве отшельники ведут такой образ жизни, какой собираемся вести мы?!

— Ты права. — Стив улыбнулся. Он все еще никак не мог привыкнуть к манерам Лин, но понимал, что со временем ему придется это сделать. — С твоей стороны это очень мило, — добавил он.

— О-о-о! — протянула Лин. — Мне еще никто не говорил таких слов. Ты первый.

— Быть в чем-то первым с тобой почетно, не правда ли?

Лин приложила ему палец к губам.

— Тс-с, не обижайся, глупенький! — шепнула она ласково, хотя он вовсе не обиделся — слова сами сорвались с его языка. — Ты первый, с кем я ощущаю полное родство душ. И знаешь что?

— Что?

— Мне это нравится.

— Мне тоже, дорогая.

И, сказав это, Стив почувствовал, что его тоска начинает понемногу отступать.