ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

СРЕДА, 13 ИЮЛЯ 1977 ГОДА, НЬЮ-ЙОРК

Коста Дзеннокотти не отрывал глаз от сидевшей напротив его украшенного резьбой письменного стола девушки. Говорила она очень быстро, помогая себе энергичными жестами и выразительной мимикой. Господи! В эти мгновения он ненавидел себя из-за назойливо лезущих в голову мыслей, но поделать ничего не мог — перед ним быль самая соблазнительная женщина из всех, что ему приходилось когда-либо видеть…

— Коста! — вдруг с ходу остановившись, резко произнесла девушка. — Ты меня слушаешь?

— Конечно, Лаки, — тут же отозвался он, чуть смутившись, — своим видом его собеседница походила больше на хрупкую, худенькую школьницу. Сколько ей сейчас — двадцать семь? Двадцать восемь? Но какой ум, какая проницательность — похоже, она знала, о чем именно он подумал.

Лаки Сантанджело. Дочь его лучшего друга, Джино. Ведьма. Ребенок. Эмансипе. Искусительница. Коста знал о ней все.

— Так что ты и сам понимаешь, — порывшись в своей сумке от Гуччи, она извлекла пачку сигарет, — никоим образом отец не может вернуться сюда в настоящее время. Никоим образом. И ты должен остановить его.

Коста пожал плечами. Иногда она казалась такой несмышленой. Неужели Лаки всерьез считает, что кому-то удастся убедить Джино не делать того, к чему в данный момент направлены все его помыслы? Ей, его дочери, лучше чем кому бы то ни было известно, что это просто нереально. В конце концов, ведь они же слеплены из одного теста, Джино и Лаки, они похожи друг на друга настолько, насколько для двух человек это вообще возможно. Даже внешне она чуть ли не копия отца. То же энергичное, полное страсти лицо с оливковой от загара кожей, те же глубоко посаженные черные глаза, те же чувственные губы. Только другая форма носа: хищный, выдающийся у Джино и нежный, спокойных очертаний, более подходящий женщине, у Лаки. Густые, черные, волнистые волосы. Лаки отпустила их до плеч. Прическа Джино, конечно, короче, но и он в свои семьдесят с лишним лет не потерял еще ни единого волоса.

С сожалением Коста провел ладонью по своей голове — обширное, безудержное продолжение лба делало бессмысленными все попытки прикрыть остававшимися прядями печальную пустыню. А ведь ему всего шестьдесят восемь. Хотя, с другой стороны, чего еще можно ожидать в этом возрасте?

— Ты скажешь ему? — требовательно спросила она. — Ну? Ну так как?

Коста подумал, что сейчас лучше не говорить о том, что в этот самый момент самолет, в котором сидит Джино, уже идет на посадку. Колеса его вот-вот коснутся бетонного поля аэропорта, и Джино будет здесь. Лаки придется смириться с тем, что ее отец опять одержал верх.

Черт возьми! Похоже, что все дерьмо выплеснут на невинных зрителей, а он, Коста, сидит в первом ряду.

Тремя этажами выше, расположившись в тихом офисе своего друга Джерри Майерсона, Стивен Беркли с головой ушел в работу. Между ними существовала договоренность: если Стиву потребуется полное уединение, то по окончании рабочего дня он может прийти сюда, в этот кабинет. Услуга значительная: никаких телефонных звонков, никаких назойливых посетителей. Кабинет самого Беркли представлял собой палату сумасшедшего дома в любое время дня или ночи. А дома ему не давал покоя телефон.

Он потянулся, бросил взгляд на часы и, увидев, что уже почти половина десятого, негромко выругался. Время пролетело слишком быстро. В голове мелькнула мысль об Айлин — может, стоит позвонить ей? В театр они из-за него уже опоздали, однако в Айлин ему нравилось именно то, что ее невозможно застать врасплох, она ко всему относилась спокойно — будь то сорвавшийся поход в театр или внезапно расстроившаяся помолвка. Три недели назад он предложил ей пожениться, и Айлин ответила согласием. Стива это ничуть не удивило: от Айлин можно ожидать чего угодно, а после того как он развелся с Зизи, своей бывшей женой, его уже ничто не в состоянии поразить.

Стивену Беркли было тридцать восемь лет, ему очень не хватало спокойной, устоявшейся семейной жизни. Обрести ее он надеялся в обществе тридцатитрехлетней Айлин.

Стивен являл собой образец преуспевающего адвоката. К процветанию его подняла волна моды на чернокожих, пришедшаяся как раз на то время, когда выпускник юридического колледжа, за четыре года учебы получивший прекрасное образование, с энтузиазмом размышлял о будущей карьере. С его знаниями, умом, манерами он без особых усилий достигнет того, к чему стремится.

Этому способствовала и на редкость привлекательная внешность: атлетическая фигура шести с лишним футов ростом, открытый, прямой взгляд зеленоватых глаз, мягкие, вьющиеся, черные волосы и кожа цвета молочного шоколада. Более всего людей обезоруживало то, что Стивен не отдавал себе никакого отчета в том, насколько он красив. Это сбивало людей с толку. Предполагая в нем заносчивость, они обнаруживали вдруг радушную вежливость, готовя себя к встрече с высокомерным честолюбцем, открывали в Стивене человека, охваченного искренним желанием помочь.

Он методично разложил бумаги, с которыми работал, по отделениям своего потертого кожаного чемоданчика. Затем обвел взглядом кабинет, выключил настольную лампу и направился к двери. Сейчас он занимался одним расследованием, дело уже близилось к концу. Стивен испытывал приятную усталость, вызванную напряженной работой — его излюбленным времяпрепровождением. Даже секс по остроте ощущений отступал на второй план. И вовсе не потому, что Стивен не умел получать от него наслаждения, нет, заняться любовью с хорошей партнершей — это здорово, но вот с Зизи постель представлялась ему такой скукой. Ну давай же. Давай. Давай. Маленькой рыжеволосой Зизи мужчина требовался круглые сутки — то есть и тогда, когда Стивена рядом не было… ну да ладно, в конце концов, она нашла для себя способ проводить время. А ему нужно было прислушаться к совету матери и, во-первых, ни в коем случае не жениться на Зизи. Но кто, скажите, станет слушать родителей, когда эта штука раскалена так, что жжет ноги?

С Айлин все получилось совсем по-другому. От нее исходило некое старомодное очарование; мать сразу же и безоговорочно одобрила его выбор.

— Женись на ней, — сказала она тогда. Именно это Стивен и намеревался сделать.

Стоя на пороге, он еще раз окинул взором кабинет, захлопнул дверь и пошел к лифтам.

Дарио Сантанджело изо всех сил кусал губы, чтобы сдержать готовый вырваться крик. Лежавший поверх него худощавый темноволосый молодой человек размеренно работал бедрами. Вспышка боли. Наслаждение. Опять изысканная боль. Почти невыносимое наслаждение. Ну еще… Нет, еще нет… Он не мог больше сдерживать себя, застонал, вскрикнул, тело его сотрясалось в оргазме.

Темноволосый тут же извлек свой по-прежнему напряженный член. Дарио перевернулся на бок и глубоко вздохнул. Его партнер поднялся с постели и стоял рядом, не сводя с Дарио глаз.

Тут Дарио вспомнил, что даже не знает его имени. Ну так что? Одним безымянным юношей больше. Ни разу еще ему не приходила в голову мысль встретиться с кем-то из них вторично. «Пошли они… Трахать я их хотел». Он тихо засмеялся. Ведь именно так называются их игры, разве нет?

Не произнося ни слова, парень стоял и смотрел, как Дарио поднимается и неторопливым шагом идет в ванную. «А пусть глазеет, пусть смотрит, он меня больше никогда не увидит».

Закрыв за собой дверь ванной комнаты, Дарио склонился над биде, пуская теплую воду. Подмываться он любил немедленно. Пока он лежал там, в комнате, это было блаженством, но после того как… нет, об этом лучше не вспоминать, по крайней мере до следующего очаровательного темноволосого юноши.

Он уселся на биде, намыливая себя, растирая крепкими руками тело, а затем плавным нажатием ручки делая бьющую снизу воду все более холодной. Ледяные струйки бодрящими иголками впивались в мошонку и пенис. Слишком уж жаркий сегодня день. Такая духота, такая влажность.

Дарио надеялся, что парень скоро уйдет. «Может, провожая его до двери, следует дать ему немного денег?» Обычно в таких случаях хватало двадцати долларов.

Он накинул на себя махровый халат, посмотрелся в зеркало. Никто не дал бы ему его двадцати шести. От силы девятнадцать: стройный, высокий, с голубыми тевтонскими глазами, прямыми белокурыми волосами, Дарио очень походил на свою мать; в его облике не было ничего общего с отцом, Джино, или с этой сучкой Лаки — его родной сестрой.

Он открыл дверь и вновь прошел в спальню. Темноволосый уже натянул на себя свои грязные джинсы и майку и стоял, глядя в окно.

Из тоненькой пачки банкнот, лежавших в тумбочке, Дарио извлек две десятидолларовые бумажки. Он никогда не держал в квартире больших сумм денег — чтобы не вводить в искушение своих случайных знакомых, которых он приводил сюда с улицы. Негромко кашлянул, давая стоящему у окна понять, что тот в комнате не один. «Поворачивайся, забирай свои деньги и иди», — мысленно приказал он.

Его гость медленно развернулся. Судя по вздувшимся джинсам, член парня так и не обрел еще успокоения.

Дарио вытянул вперед руку с деньгами.

— На дорогу, — доброжелательно произнес он.

— В рот тебя, — уничтожающе ответил тот, подбрасывая на ладони связку ключей.

Дарио почувствовал страх. Он всегда старался держаться в стороне от возможных неприятностей или какого-либо насилия. Сейчас, похоже, неприятностей не избежать; это тревожное ощущение он испытал еще на улице, когда парень сам, без всякого приглашения, подошел к нему. Обычно в таких случаях Дарио брал всю инициативу на себя. Голубоглазый блондин, внешне он ничуть не походил на гомика, скорее наоборот: и манера одеваться и походка — все выдавало в нем настоящего мужчину. Он был сверхосторожен. Еще бы — имея такого отца, нельзя позволить себе ни одной фальшивой ноты.

Он шаг за шагом попятился к двери. В гостиной в ящике стола лежал на всякий случай его страховой полис: маленький, курносый револьвер 25-го калибра. Отличное средство выбить дурь из какого-нибудь дерьма.

Юноша рассмеялся.

— Ты куда это? — произнес он немного в нос. Дарио находился уже у самой двери.

— Можешь забыть о нем. Я подумал и об этом, а ключи — вот они, ото твои ключи, приятель. Понял? Твои ключи. Тебе ведь понятно, что ото значит, а? Это значит, что мы с тобой заперты в стой самой квартире. В такой же недоступности, как и задница президента Картера. Я готов поклясться, что задница у него крепкая — вроде твоей, приятель.

Неторопливым движением парень опустил руку в карман джинсов и вытащил нож, предназначенный только для одного — убивать. Десять дюймов сверкающей стали.

— Тебе же так хотелось, чтобы тебя трахнули. — В голосе звучала нескрываемая насмешка. — Вот ты и дождался. Сейчас этот щекотун оттрахает тебя так, что ты и в спешке этого не забудешь.

Дарио неподвижно замер у двери. Мозг его лихорадочно работал. Кого он привел к себе? Что этому типу нужно? Чем его можно купить?

И, в конце концов, уж не Лаки ли подослала его? Неужели эта сука решила отделаться от него раз и навсегда?

Для женщины, которой уже за шестьдесят, Кэрри Беркли выглядела потрясающе; две ежедневных партии в теннис не позволяли ее фигуре утратить стройность. Туго стянутые назад черные волосы с блестевшими в них двумя бриллиантовыми шпильками подчеркивали и без того выразительные черты ее лица: высокие скулы, чуть раскосые глаза, тяжелые, полные губы. Кэрри никогда не была красавицей — даже в молодости выглядела всего лишь очень сексуальной, — но теперь, с собранными в пучок волосами, с едва заметной косметикой, в элегантном костюме, она представляла собой весьма привлекательную даму. Почтенную. Состоятельную. С безукоризненными манерами. Чернокожая леди, сама проложившая себе путь наверх в мире этих белых.

Она сидела за рулем темно-зеленого «кадиллака», медленно продвигавшегося вдоль бровки в поисках свободного местечка. Губы сжаты в тонкую злую линию — она и в самом деле сейчас зла. Прошло уже столько лет, в течение которых никому не удавалось проникнуть в ее тайну, как вдруг в телефонной трубке раздается чей-то не поддающийся определению голос — и вот она уже гонит машину по ночным нью-йоркским улицам в сторону Гарлема, на встречу с прошлым, что казалось ей таким далеким.

Игра, в которой ее вынудили принять участие, называлась «шантаж». Обычный, примитивный шантаж.

Кэрри остановилась на красный свет, прикрыла глаза. В голове мелькнула мысль о сыне, Стивене — таким удачливом, таком уважаемом. Боже, если когда-нибудь ему станет известна правда… Об этом не хотелось даже думать.

В глаза ударил отраженный зеркалом свет фар стоявшего позади автомобиля. Она тронула машину с места. На сиденье справа лежала сумочка — чтобы приободрить себя, Кэрри коснулась ее рукой. Эту изящную вещицу подарил ей на Рождество Стив, у него был безошибочный вкус. Единственный промах, который он совершил за всю свою жизнь, — это Зизи, шлюха, бывшая одно время его женой. Но теперь их уже ничто друг с другом не связывает, ей уже не вернуться. Деньги… Какую упоительную власть заключают они в себе.

Кэрри со вздохом запустила руку в сумочку. В ладонь уперся холодный ствол небольшого пистолета. Еще чуть больше власти. Блеск оружия — весьма серьезный аргумент.

Она надеялась, что вовсе не обязательно нужно будет прибегать к нему. Разум подсказывал ей обратное. Она еще раз вздохнула…

Джино Сантанджело чувствовал усталость. Полет оказался долгим, а последние десять минут просто выматывающими. Застегнув ремни и погасив сигару, он сидел и больше всего на свете хотел обеими ногами упереться в надежную твердую землю доброй старой Америки. Слишком уж долго он отсутствовал. Как все-таки это приятно — возвращаться домой.

Ослепительно улыбаясь, мимо пропорхнула стюардесса.

— Все в порядке, мистер Сантанджело?

Каждые десять минут он был вынужден выслушивать ее «Все в порядке? Может, принести вам чего-нибудь выпить, мистер Сантанджело? Подушку? Одеяло, мистер Сантанджело? Журнал? Перекусить, мистер Сантанджело?» К президенту, наверное, не относились с большей заботой.

— Все отлично, — ответил ей Джино. «Симпатичная, но шлюшонка», — решил про себя он. Глаз у него наметанный.

— Тем лучше, — она хихикнула, — скоро мы уже будем на месте.

Да, скоро они уже будут на месте. В Нью-Йорке. Его городе. На его территории. У него дома. В Израиле было неплохо. Беззаботный отдых. Но уж лучше бы он провел эти семь лет в Италии.

Он сверился с часами, массивными, из золота, усыпанными бриллиантами, — подарком, преподнесенным ему лет десять назад известной кинозвездой. Вздохнул. Да, скоро он будет дома… Скоро опять придется заняться Лаки и Дарио. Как отца его немного тревожило то, что сейчас он совершенно не знает, чем живут его дети.

— Принести вам что-нибудь, мистер Сантанджело? — раздался над ним голосок уже другой стюардессы. Он отрицательно покачал головой. Скоро… Скоро…

Выйдя из кабинета Косты, Лаки остановилась в коридоре у двери дамской комнаты, толкнула ее. В висевшем на стене зеркале принялась изучать свое лицо и осталась им недовольна. Выглядела она изможденной и уставшей, под глазами — черные круги. Уехать бы куда-нибудь, поваляться на солнце — вот что ей сейчас больше всего нужно. Но ничего этого не будет, пока здесь все не уладится.

Она достала косметичку. Не помешает привести себя в порядок. Чуть-чуть румян, помады, так, осталось наложить тени. Встряхнув головой, рассыпала по плечам волосы, затем уложила их по-новому.

На ней были джинсы, голубая шелковая блузка, почти полностью расстегнутая. Под тонкой тканью явственно виднелись ее груди. Из сумочки Лаки достала несколько золотых цепочек, нацепила их на шею; запястья украсились широкими золотыми браслетами, в мочках ушей засверкали два гнутых из золотой проволоки кольца.

Теперь она чувствовала себя готовой отправиться в город. Менее всего хотелось ей сейчас возвращаться домой, в пустую квартиру.

Из дамской комнаты она проследовала прямо к лифтам, нажала кнопку. Лицо выражало живейшее нетерпение. Каблучком своей двухсотдолларовой парусиновой туфельки она отбивала нервный ритм. Коста старел. И кому же, черт побери, он, в конце концов, больше предан? Уж конечно, не ей — как бы он ни уверял ее в этом. Она сама сваляла дурака, не разобравшись во всем этом раньше.

Бросила взгляд на часы — творение Картье. Половина десятого. Угробить два часа на болтовню с маразматиком.

— Кусок дерьма, — сорвалось с ее губ, Лаки оглянулась по сторонам — не услышал ли ее кто. Ее никто не услышал: было слишком поздно. Огромное здание стояло абсолютно пустое.

Наконец двери лифта перед ней распахнулись, она вошла. В голове шла напряженная работа. А что, если Дорогой Папочка уже действительно на подлете? Сможет ли она с ним обо всем договориться? Готов ли он будет выслушать ее? Возможно… Все-таки она ведь тоже Сантанджело, мало этого, из двух потомков Джино мужчиной является именно она. Ей сколького удалось достичь за эти семь лет. А трудностей было немало. Правда, ей здорово помогал Коста. Но вот останется ли он на ее стороне теперь, после возвращения Джино?

Лицо Лаки стало совсем мрачным. Проклятье. Джино. Ее отец. Единственный в мире человек, который указывал ей, что она должна делать, и которому это сходило с рук. Но она давно уже перестала быть маленькой девочкой, и теперь Джино придется примириться с тем фактом, что больше он ей не босс. Не господин. Не повелитель. Она не собирается делиться с ним ничем. Ощущение власти возбуждает ее больше, чем чей-то конец. Заправляет всем она. И будет продолжать это делать. Ему остается лишь принять это к сведению.

Когда Лаки вошла в кабину лифта, Стивен Беркли даже не оторвал глаз от газеты. Случайно встретиться с кем-нибудь взглядом всегда бывает ошибкой, за этим неизбежно следовали пустые фразы типа «что-то сегодня жарко» или «а неплохая стоит погода». Беседы в лифте — глупая трата времени. Лаки тоже не обратила на него ни малейшего внимания, будучи слишком занятой своими собственными проблемами. Стив продолжал читать газету, Лаки размышляла о своем. От внезапной остановки лифта между этажами у обоих неприятно засосало под ложечкой. Свет в кабине погас, оставив мужчину и женщину в кромешной темноте.

Дарио и темноволосый двинулись с места одновременно. Однако Дарио оказался проворнее: выскользнув из спальни, он захлопнул дверь прямо перед носом своего противника. К счастью, в замке торчал ключ — Дарио без колебаний повернул его. Теперь он запер парня в спальне. Но тот запер его в квартире. В этот момент Дарио проклинал свою сверхнадежную охранную систему. Ведь она предназначалась для того, чтобы не дать постороннему проникнуть внутрь. Ему и в голову никогда не приходило, что кто-то умудрится, как в клетке, запереть его в собственной квартире. Черт побери, они оба очутились в ловушке. Что же делать? Звонить в полицию? Смешно и подумать. Они вынуждены будут взломать дверь, и тогда — что? Унижать себя признанием, что в его спальне заперт с ножом в руках шизанутый парень, хуже того — его любовник, у которого он не удосужился спросить даже имени. Всем станет известно, что он — гей, и, о Господи, если об этом услышит отец…

Нет, в полицию Дарио звонить не собирался. Безусловно, Лаки знала бы, как следует поступить в подобной ситуации. Она знала, как нужно действовать в любом положении. Но разве может он позвонить ей, принимая во внимание то, что, возможно, именно она подослала к нему этого типа? Долбаная Лаки. Всегда выдержанная.

Спокойная. Уверенная в себе. Да у нее яиц больше, чем у роты солдат. Долбаная Лаки.

Бешеный удар в дверь спальни заставил Дарио перейти к немедленным действиям. Бросившись в столу, он с ужасом уверился в том, что пистолет действительно пропал. Значит, у этой твари был не только нож, в его распоряжении находился его пистолет, и в любой момент мог последовать выстрел, который разнесет к чертям замок.

От страха Дарио вздрогнул. В это самое мгновение свет во всей квартире погас, обстановка погрузилась в мрак. Попавший в западню Дарио в кромешной тьме остался один на один со смертельно опасным маньяком.

Кэрри Беркли поняла, что заблудилась. Улицы Гарлема — когда-то такие знакомые — казались теперь враждебными и неотличимыми друг от друга. Сидя в уютной кабине автомобиля, где едва слышно шуршал кондиционер, она с отчаянием смотрела по сторонам. Из пожарных гидрантов на тротуары стекали струйки воды, полусонные фигуры людей либо жались к стенам домов, либо нетвердыми шагами взбирались по полуразрушенным ступеням лестниц.

Она совершила ошибку, отправившись сюда в «кадиллаке». Нужно было взять такси. Хотя каждому известно, что никакой таксист не согласится разъезжать взад и вперед по улицам Гарлема — тем более в такое пекло, когда местные жители, и без того горячие, раздражены еще больше — жарой и бездельем.

Неподалеку она заметила супермаркет и направила машину на стоянку у входа, «Брось ее здесь, — сказала она себе. — Пройдись пешком. В конце концов, на улице полно прохожих, никакая опасность тебе не грозит. А потом, ведь при тебе самая надежная гарантия неприкосновенности — твое лицо. Справки можно будет навести у продавщиц». В любом случае сейчас лучше избавиться от машины, хотя Кэрри и предприняла кое-какие меры предосторожности, поставив «кадиллак» таким образом, чтобы рассмотреть номер стало невозможно.

Захлопнув дверцу, она прошла внутрь здания. Несмотря на цвет ее кожи, люди вокруг обращали на нее внимание. Слишком поздно Кэрри поняла, что стала чужой для этой толпы. Она не так одевалась, от нее не так пахло. Бриллиантовые заколки в волосах, бриллиантовые серьги, огромный бриллиант в кольце, которое она забыла снять.

Следом за ней устремились два подростка. Она ускорила шаг. За стойкой молоденькая продавщица была всецело поглощена манипуляциями с зубочисткой.

— Не подскажете ли вы мне… — начала Кэрри. Закончить свой вопрос она не успела. В огромном торговом зале внезапно погасли все огни.

Джино ничуть не беспокоило то, что самолет иногда проваливался в воздушные ямы. Ощущение качки скорее доставляло ему удовольствие. Закрыв глаза, он с легкостью мог представить себе, что стоит на борту катера, который швыряют в стороны волны, или правит грузовичком, несущимся по каменистой равнине. Он никогда не понимал тех, кто испытывал страх перед авиаперелетами.

Через проход от него сидела худощавая блондинка, летевшая без попутчиков. Джино бросил на нее быстрый взгляд: пальцы ее с напряжением стискивали небольшую фляжку, которую женщина то и дело подносила ко рту, делая долгие глотки какого-то без сомнения крепкого напитка.

Он успокаивающе улыбнулся.

— Это просто летний дождь, не волнуйтесь. Вы и не почувствуете, как мы сядем.

Рука с фляжкой опустилась. Блондинка среднего возраста, со вкусом одета. В молодости, похоже, весьма хорошенькая. Джино гордился тем, что мог считать себя экспертом во всем, имевшем хоть какое-то отношение к женской внешности, — еще бы, ведь он привык иметь дело только с высшим качеством, со сливками, так сказать: кинозвезды, фотомодели, дамы высшего света. Да, кое-что о женщинах он действительно знал.

— Я… Я абсолютно не переношу эту качку, — призналась блондинка. — Я просто ненавижу ее.

— Пересаживайтесь сюда, я буду держать вашу руку, может, вам станет легче, — предложил он.

Мысль о том, что физический контакт принесет ей желанное облегчение, заставила женщину быстрым движением расстегнуть ремень безопасности. Колебалась она всего одно мгновение.

— Вы уверены? — испытующе спросила она и, не дожидаясь ответа, тут же опустилась в соседнее кресло, пристегнулась, и ее острые, покрытые лаком ногти впились в мякоть его ладони.

Джино не возражал. Черт возьми — может, ей и вправду только это и требуется.

— Наверное, я выгляжу в ваших глазах полной идиоткой, — проговорила его соседка, — но на душе становится сразу гораздо спокойнее, когда можно за кого-нибудь держаться.

— Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Он посмотрел в иллюминатор — внизу раскинулось море огней. Нью-Йорк. Захватывающий вид.

— Ото! — внезапно воскликнул он.

— Что такое? — с тревогой спросила блондинка.

— Так. Ничего, — небрежным голосом ответил Джино. Ему вовсе не хотелось, чтобы она завелась еще больше. А видит Бог — она бы просто с ума сошла, если бы увидела то, что вдруг встало перед его глазами.

Нью-Йорк внизу исчез. Мгновение назад — кипящий океан света, сейчас же — темная бездна. Пустота. Господи! Он знал, что возвращения домой бывают разными, но чтобы такое…

 

ДЖИНО. 1921

— Не нужно!

— Почему?

— Ты знаешь почему.

— А ты сказки еще раз.

— Джино, нет. Ты слышишь — нет.

— Но тебе же понравится.

— Нет, нет. О, Джино! О-о!

И так каждый раз. Нет, Джино. Не делай этого, Джино. Не нужно туда, Джино. И каждый раз все это заканчивалось одним и тем же. Как только рука его находила волшебную кнопку, они прекращали бормотать заклинания, ноги раздвигались, и он без всякого труда вместо пальца вкладывал свой напряженный великолепный член.

Его прозвали Жеребец Джино — и заслуженно, потому что в своем квартале он перетрахал гораздо больше своих подружек, чем любой его сверстник. Не так уж и плохо для пятнадцатилетнего мальчишки.

Джино Сантанджело. Симпатичный паренек. Живет он уже в двенадцатой по счету приемной семье и с нетерпением ожидает момента, когда можно будет свалить и из нее. Он приехал в Нью-Йорк трехлетним, еще в 1909 году. Родители — молодая итальянская пара — прослышали о том, как нетрудно в Америке отыскать свое счастье, и решили рискнуть. Миловидная восемнадцатилетняя Мира и ее муж Паоло — ему только исполнилось двадцать, и он был полон наивного энтузиазма, готовый ко всему, что в состоянии будет предложить ему Америка.

Найти работу оказалось не так-то просто. Мира устроилась на швейную фабрику. Паоло брался за все, что попадалось под руку, нимало не смущаясь тем, что иногда приходилось преступать закон.

Джино не доставлял никаких особых хлопот тем женщинам, что присматривали за ним, пока родители были на работе. Каждый день ровно в половине шестого приходила мать и забирала его домой. Этого момента Джино ждал с самого утра.

Однажды, когда ему уже исполнилось пять, Мира не пришла. Женщина, у которой он в это время находился, становилась все более и более раздражительной.

— Ну, где же твоя мамочка, а? А?! — кричала она.

Как будто он мог знать. Едва сдерживая слезы, он терпеливо ждал.

В семь часов появился отец — усталый и исхудавший, с бледным постаревшим лицом.

Женщина была уже просто в ярости.

— Вы должны заплатить мне за это время, слышите? Мальчишке следовало уйти в половине шестого, не позже!

Последовал ожесточенный спор. Выслушав поток оскорблений, отец заплатил-таки деньги. Так в свои пять лет Джино понял, что его отец не из породы победителей.

— А где мама? — спросил он его.

— Не знаю, — пробормотал Паоло, усаживая сына на плечи и направляясь к комнатушке, которая служила им домом. Накормив ребенка, он уложил его в постель.

Царившая в комнате темнота не принесла успокоения. Джино очень хотелось к мамочке, но он знал, что мужчина не должен плакать. Если он сдержит слезы, то мама обязательно придет. Если нет…

Мирид так и не пришла. Исчез и управляющий фабрики, пожилой уже человек, отец троих дочерей. Когда Джино вошел в возраст, он по очереди, одну за другой, попробовал их, после чего стал трахать их регулярно, пытаясь этим единственным, в его представлении, образом восстановить справедливость. Однако удовлетворения такая месть не приносила.

С уходом Миры жизнь изменилась. Паоло все более ожесточался, привыкая срывать накапливавшуюся злость на Джино. К семи годам мальчик уже пять раз попадал в больницу, но упрямый характер не позволял ему жаловаться. Он научился прятаться от Паоло, когда видел, что тот вот-вот набросится на него с побоями. Поскольку другого ребенка под рукой не оказывалось, Паоло стал поколачивать своих многочисленных подружек. В конце концов это привело Паоло за решетку, а Джино впервые обрел приемных родителей. Очень скоро он понял, что прежняя жизнь с отцом была по сравнению с теперешней просто раем.

Паоло пришел к выводу, что, играя в кошки-мышки с законом, можно получать

неплохие деньги, поэтому перестал брезговать даже самыми сомнительными заработками. В тюремной камере он чувствовал себя уже как дома;

Джино же все больше времени проводил в чужих семьях.

Когда же Паоло оказывался на свободе, его мало что интересовало так, как женщины. Всех их он звал «сучками».

— Им нужно только одно — перепихнуться, — объяснял он сыну. — Да на другое они и не годятся.

Иногда случалось так, что Джино оказывался невольным свидетелем его любовных утех. Зрелище внушало ему отвращение и в то же время будоражило. В одиннадцать лет Джино решил попробовать сам — со старой проституткой, почти развалиной, которая вырвала у него из пальцев двадцать центов, а потом принялась бормотать какие-то проклятья.

Окруженный с восхищением наблюдавшими за происходящим приятелями Джино слез с нее и пожал плечами.

— А не так уж и плохо, — заявил он. — Теперь не так чешется.

— Давай еще, сынок, — позвала его развалина.

И в одиннадцать лет с мужскими достоинствами у Джино вес было в порядке.

В пятнадцать он уже знал все, чему его могла научить улица, — красивый мальчишка и не из болтливых. Герой местной детворы. Время от времени к нему обращались и парни постарше, чтобы поручить какое-нибудь дело. Девушки были от него без ума.

Люди взрослые посматривали на Джино с недоверием: пятнадцатилетний подросток с холодными глазами мужчины. Что-то в его облике, несмотря на постоянную готовность улыбнуться, настораживало и пугало.

Он был не особенно высоким — пяти футов шести дюймов и это весьма беспокоило его, заставляя без устали работать над своим телом: бег, бейсбол, приседания, отжимания, подтягивание на перекладине.

Еще ему не нравились собственные волосы — черные и волнистые. Чтобы распрямить их, Джино прибегал к помощи различных кремов и помад. Зато темная, смуглая кожа лица дарила ему неоспоримое преимущество — в отличие от сверстников, он избежал прыщей. Собственно говоря, Джино нельзя было назвать красивым: нос слишком велик, губы чересчур мясисты, но какая замечательная у него улыбка, какие чудесные зубы!

Два этих фактора срабатывали безотказно.

У Джино Сантанджело был свой стиль.

— Джино, нет!

— А, оставь, Сьюзи. Дай-ка я положу его рядом, просто рядом. Внутрь не буду, клянусь тебе!

— Но, Джино…

— Вот. Я же говорил тебе. Что, плохо?

— М-м, по-моему… Но только не двигайся, пообещай мне, что не будешь двигаться.

— Конечно, не буду. Просто я хочу быть поближе к тебе, вот и все.

Нежными, неторопливыми движениями он начал проникать вглубь.

— Что ты делаешь?! — вскричала Сьюзи.

— Устраиваюсь поудобнее, — объяснил он, кладя руку ей между ног, нащупывая магическую кнопочку. Сьюзи легонько выдохнула. Нашел.

— Тебе хорошо? — заботливо поинтересовался Джино.

— О да, Джино. Да.

Значит, все готово. Нет проблем. Не отрывая пальцев от найденной точки, он принялся ритмично работать бедрами.

Сьюзи не возражала. Он знал, как доставить девушке удовольствие. Волшебную точку его научила находить четвертая по счету приемная мать, тогда ему было всего двенадцать. За этот урок он преисполнился к ней вечной благодарности. Это делало его на голову выше других парней, считавших, что в сексе самое главное — побыстрее засунуть. Джино же знал, что куда важнее сделать так, чтобы женщине самой этого хотелось — чтобы она умоляла об этом. Своим секретом он ни с кем из друзей не делился, и им оставалось лишь испытывать вечную зависть от того успеха, который выпадал на его долю.

Сьюзи возбуждалась все больше, тело ее дрожало, рот жадно хватал воздух. Джино увеличил темп.

Боже, какое наслаждение дарило ему ее лоно.

Боже, хотел бы он посмотреть на девчонку, которая сказала бы «нет».

— О-о, Джино!

Он кончил. Вытащил член, поднялся, надел брюки.

— Не стоило нам этого делать, — грустно проговорила Сьюзи.

Но на щеках ее горел румянец удовольствия, маленькие твердые груди воинственно торчали.

— Почему нет? Тебе же было хорошо, ведь так? Она негромко рассмеялась в знак согласия. Джино уже полностью оделся, ему не терпелось выйти из этого пустующего гаража, где было холодно и мрачно.

— Мне нужно встретиться с друзьями, — бросил он ей.

— Я тебя еще увижу?

— Ну, я же все время где-нибудь неподалеку.

Сьюзи направилась в одну сторону, Джино — руки засунуты глубоко в карманы брюк — бодрой походкой в другую.

Приятели уже ждали его — группка потерянной для общества молодежи, сшивающаяся возле полуразрушенного здания, где когда-то располагалась аптека. Среди парней Джино увидел своего лучшего друга Катто. Вместе с отцом тот занимался уборкой помоек, так что ему никогда не удавалось до конца избавиться от присущего этому занятию специфического запаха. «Моей вины тут нет», — с независимым видом пожимал плечами Катто. Ванны у них в доме не было, а чтобы попасть в баню на Сто девятой улице, требовалось отстоять по крайней мере двухчасовую очередь. Дальше надежды завести себе девушку, у которой была бы своя ванная комната, амбиции Катто не устремлялись.

Его другого приятеля, Кассари, прозвали Розовым Бананом. Высокого роста парень, любивший похвастать своей штукой, действительно напоминавшей крупный розовый банан.

— Засадил? — поинтересовался Банан.

— Нет, меня отшили, — усмехнулся в ответ Джино.

— Трепло, — пробормотал Катто.

Уж они-то хорошо знали, что Джино и дня не может прожить без того, чтобы не потрудиться своим тараном над какой-нибудь девчонкой.

— Так чем же мы займемся вечером? — обратился к ним с вопросом Джино.

Парни заговорили между собой, предлагая то одно, то другое, затем, повернувшись к своему кумиру, выдали обычное:

— Как скажешь.

— Я скажу, что нам нужно развлечься.

Близился вечер пятницы, Джино только что выполнил свой долг и чувствовал себя превосходно. И совершенно не важно, что в кармане у него всего десять центов, что подошвы ботинок протерты до дыр, что люди, у которых он вынужден жить, и вида его не выносят. Ему хотелось развлечений. И он имел на них право, разве нет?

Не спеша они направились в сторону центра, напоминая со стороны сбившихся в стаю крыс. Возглавлял компанию Джино. Он по-хозяйски вышагивал впереди, чуть раскачиваясь при ходьбе из стороны в сторону. Ввосьмером они заполнили всю ширину тротуара, свистом и выкриками привлекая к себе внимание проходящих мимо девушек.

— Эй, красавица, не хочешь познакомиться с моим красавцем?

— Ого, милашка, а ведь меня могут посадить за то, о чем я сейчас думаю!

Джино первым заметил машину: длинное, изящное белое чудо, брошенное на стоянке — он едва верил глазам — с ключами! Потребовалось всего несколько секунд на то, чтобы кое-как забиться в автомобиль, и сидевший, естественно, за рулем Джино резко снял машину с места. Бросив школу, весь последний месяц он проработал автомехаником и кос в чем уже научился разбираться. Внезапно он понял, что умение править пришло к нему само по себе, и, запнувшись пару раз при переключении скоростей, дорогу до Кони-Айленда он проделал без каких-либо затруднений.

Эспланада оказалась пустынной, со стороны моря дул пронизывающий ледяной ветер. Но это никого не волновало. С воплями и хохотом они бежали вдоль пляжа, швыряя друг в друга песком.

Для патрульного полицейского, терпеливо дожидавшегося возле угнанного автомобиля с револьвером в руке, они представляли собой добычу легкую и бесхитростную.

Так Джино впервые в жизни влип в неприятности с полицией. Поскольку за рулем сидел он — и он с готовностью признал это сразу же, — основная тяжесть ответственности падала именно на его плечи. Ему дали год, который он должен был провести в нью-йоркском приюте для мальчиков, довольно суровом заведении в Бронксе, куда направляли сирот и впервые преступивших закон малолеток.

До этого Джино еще ни разу но приходилось сидеть взаперти. С первых же минут пребывания там он ужаснулся ощущению полной отрезанности от мира. Заправлявшие воспитательным процессом монахи были лишены всяких сантиментов. Дневная деятельность полностью подчинена строжайшей дисциплине, зато по ночам некоторые из братьев готовы были стать с мальчиками нежными и ласковыми. Джино испытывал отвращение. Выбора у его товарищей никакого не было.

Работу, на какую его определили в портняжной мастерской, он ненавидел. Командовал в мастерской брат Филипп, не расстававшийся с тонким стальным прутом, и горе мальчишке, если тот отлынивал от порученного дела. Когда очередь подвергнуться наказанию дошла до Джино, брат Филипп предложил ему недвусмысленный выбор. Джино плюнул ему в лицо. С этого момента он подвергался порке не реже чем раз в три дня.

Джино провел в приюте уже полгода, когда в один из дней прибыл новенький — щуплый маленький мальчик, которому не исполнилось еще и тринадцати, сирота. Коста — так его звали — показался брату Филиппу настолько лакомым кусочком, что он решил не тратить времени даром. Мальчишка отверг его домогательства, но кончилось дело для него плохо. Стоя в стороне, товарищи смотрели во все глаза, как их наставник поволок упирающегося Косту в кладовку, где начал вытворять с ним такое, от чего из-за двери послышались недетские крики.

Джино стоял, как и все, не в силах что-либо сделать.

Прошло полтора месяца. Коста угасал у них на глазах. Слабый и худенький еще в день своего прибытия, теперь он превратился просто в тень. Джино старался не замечать этого. Выжить в тех условиях значило думать в первую очередь о себе.

Однако когда Джино в следующий раз увидел, что брат Филипп вновь подступает к мальчишке, он почувствовал, как мышцы его напряглись. Коста пытался сопротивляться, но монах затащил-таки его в кладовую и захлопнул за собою дверь, из-за которой через мгновение донеслись стоны и вопли.

Больше терпеть Джино не смог. Схватив лежавшие на столе ножницы, он направился к двери. Раскрыл ее рывком. Коста лежал на столе — ноги со спущенными брюками и трусами свисали вниз, на его тощую задницу всем телом навалился брат Филипп. Полностью отдавшись наслаждению, этот подонок даже головы не повернул на открывшуюся дверь. Конвульсивно дернувшись, он вошел в мальчишку. От нечеловеческой боли Коста закричал.

Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Джино бросился на монаха, вонзив ножницы ему в руку.

— Отпусти его, ты, вонючее дерьмо! Оставь его в покое!

Брат Филипп, готовый вот-вот кончить, пораженный дерзостью нападавшего, попытался оттолкнуть Джино от себя. Это было ошибкой. Джино уже не владел собой. Вместо монаха он вдруг увидел перед собой родного отца, глаза застилала какая-то темная пелена. В этот момент он ненавидел отца за все: за уход матери, за побои, за чужие семьи, в которых ему приходилось жить, за их отвратительные однокомнатные квартирки, заменившие ему дом.

С жутким воплем он поднял и опустил ножницы. Поднял и опустил. Поднял и опустил. Он продолжал наносить удары до тех пор, пока грузное тело негодяя не свалилось к его ногам. Только тогда пелена с глаз спала, и он вновь обрел возможность ясно видеть. И в том, что он перед собой увидел, не было ничего хорошего.

 

КЭРРИ. 1913 — 1926

Стояло долгое жаркое филадельфийское лето. Льюрин Джонс сидела на кровати, которую она делила со своим шестилетним братишкой Лероем, и по ее красивому темнокожему личику катились слезы. Ей было тринадцать, и она находилась на седьмом месяце беременности. Никто, кроме нее, об этом не знал, и обратиться ей было не к кому. Отца у нее не было, денег тоже, а ее мать, Элла, высохшая, превратившаяся в старуху женщина, подкладывала свою дочь под каждого желающего, требуя с него в качестве платы наркотики.

Лерой захныкал, и она вновь опустилась на кровать. Но сон никак не приходил. С нижнего этажа доносилась громкая музыка — опять к матери пришел очередной «друг». Через мгновение снизу послышался какой-то шум, а за ним — вздохи и стоны. Сдавленные вскрики, звуки ударов по телу.

Зажав одеялом уши, девочка плотно смежила веки. Прошло немало времени, прежде чем она смогла заснуть, Ее мучили кошмары… ей казалось, что она задыхается, ей хотелось кричать… она слышала собственный крик.

Внезапно глаза ее раскрылись. Крик действительно был.

Выскочив из постели и бросившись к двери, она почувствовала запах дыма еще до того, как успела раскрыть ее, и он клубами стал наполнять комнату.

Льюрин закашлялась, но все же заставила себя сделать шаг через порог. Ей тут же стало ясно, что дом охвачен огнем. Пламя подбиралось к верхним ступеням лестницы, от слышавшихся снизу криков в жилах стыла кровь.

Каким бы странным ото ни было, в панику она не впала. И хотя по щекам ее текли слезы, она совершенно точно знала, что должна делать.

Она вернулась в спальню, закрыла за собой дверь, распахнула окно и что есть сил закричала проходившим по улице людям, призывая их подойти поближе и поймать на руки ее братика. Вытащив Лероя из кровати, она перевалила его через подоконник.

В тот момент, когда она сама выпрыгивала из окна, спальня за ее спиной уже вся была объята пламенем. Приземлилась она неудачно, внутри у нее что-то хрустнуло. Лужа крови под ней мгновенно натекла такая, что санитар из подъехавшей «скорой» только беззвучно пробормотал:

— Боже, спаси ее… О Боже, прошу тебя, спаси ее!

В больницу ее привезли уже мертвую.

Санитар успел сообщить молодому врачу, что она была беременна, и ординатор, полный энтузиазма недавний выпускник колледжа, вооружившись стетоскопом, услышал биение сердца еще не родившегося ребенка. Едва слышное, слабое. Бросившись к хирургу, он убедил его сделать погибшей кесарево сечение. Не прошло и часа, как Кэрри появилась на свет.

Шансов выжить у нее было немного. Совсем крошечная, она едва дышала, и врач, давший ей возможность родиться, заявил, что девочка вряд ли протянет больше двадцати четырех часов.

Но Кэрри, это имя ей дали сиделки, оказалась упрямой. Не погибнув при падении матери, смягченном, как подушкой, околоплодными водами, принявшими на себя основной удар, она явно собиралась надолго пережить свое преждевременное появление в этот мир.

Шла неделя за неделей, а она все поражала окружавших своей неистребимой волей к жизни. Недели складывались в месяцы, девочка набирала вес и сил, превращаясь в обыкновенного крепенького младенца, росшего, по сути, настолько здоровым, что забота врачей становилась совершенно излишней. Проблема заключалась лишь в одном — кому она нужна?

Родственников в этом мире у нее мало: бабушка — Элла, которую в полубеспамятном от наркотиков и выпивки состоянии вытащили-таки из горящего дома, и дядя — шестилетний Лерой.

Перспектива кормить еще один рот Элле пришлась не по вкусу. Приглашенная в больницу, она разразилась потоком громкой брани, уверяя персонал в том, что к ней девочка не имеет ни малейшего отношения. Мысль о том, что малютка, над которой они ночей не спали, попадет в руки подобной, с позволения сказать, женщины, привела сиделок в ужас. Одна из них — Сонни, мать троих детей — заявила, что заберет девочку себе, Элла ответила немедленным согласием, и с этого дня Кэрри росла в семье Сонни, которой и в голову не приходило рассказать своей новой дочери о том, при каких трагических обстоятельствах сделала она свой первый вдох. Относилась она к Кэрри точно так же, как к своим родным детям. Семья не была богатой, но то, чего не могли принести в дом деньги, восполнялось любовью. Очень скоро Кэрри стала своей для всех.

В тот день, когда ей исполнилось тринадцать, вновь в ее жизни появилась Элла, с легкостью разрушив тот светлый мир, в котором жила Кэрри.

Кем была эта странная, невесть откуда взявшаяся опустившаяся в нужде женщина с ввалившимися глазами и начавшими редеть волосами? После уничтожившего дом пожара дела у Эллы не пошли лучше. Проститутка с уродливым телом и обезображенным лицом — кому она нужна? Какое-то время она еще умудрялась держаться на плаву, но очень скоро уже ей пришлось заняться мелким воровством, чтобы раздобыть хоть какие-то деньги на наркотики. Настоящим спасением какое-то время был Лерой. Он рос здоровым и сильным, поэтому однажды Элла забрала его из школы и заставила работать на себя. К двенадцати годам он научился содержать и ее и себя. Элла целыми днями валялась в трансе в единственной комнате крошечной квартирки, которую они снимали, а Лерой добывал где-то деньги. Так продолжалось до его восемнадцатилетия, после которого он взял и просто исчез. Элла осталась совершенно одна — немощная, больная женщина без единого цента.

Вот тогда-то, впервые за прошедшие годы, она и вспомнила о своей внучке — как ее там? Кэйри? Кэрри? Да, Кэрри. Если Лерой мог на нее работать, то неужели дочка Льюрин не сможет? В конце концов, ведь они все же родственники, разве нет?

И Элла отправилась на поиски.

В Нью-Йорк они прибыли в конце лета 1926 года — тринадцатилетняя девочка и ее бабка. Элла решила, что здесь можно заработать побольше, а потом — черт побери! — ей хотелось пожить в по-настоящему крупном городе, где вокруг столько интересного.

Жизнь в Нью-Йорке началась с отвратительной комнатки и с работы на кухне какого-то ресторана — Кэрри мыла там полы. Выглядела она гораздо взрослее своего возраста: высокая, стройная, с пышной грудью, блестящими черными волосами и ясными глазами.

Согнутая в подкову приступами кашля, Элла была уверена в том, что у Кэрри отличные перспективы, и мытье полов в них никак не вписывается. Нужно только выждать, нужно запастись терпением. Девчонка оказалась трудной… временами даже злой. Казалось бы, ей следовало быть благодарной бабушке за то, что она все-таки разыскала ее. Но нет! Каких трудов стоило вырвать ее из цепких рук той семейки, что решила приглядывать за ней. Они даже полицию вызвали, но Элла быстро утвердилась в своих правах. Кэрри должна пойти с ней. Боже праведный, она как-никак приходится девочке бабушкой, единственным кровным родственником, и этот факт не изменишь никакими доводами в мире.

— Сколько тебе лет? — требовательно спросил шеф-повар, низенький толстяк.

Кэрри, на коленках скоблившая грязный кухонный пол, в тревоге подняла на него глаза.

— Клянусь своей задницей, тебе еще нет шестнадцати. — Он хмыкнул.

Это повторялось изо дня в день. Она уже не менее двадцати раз сказала ему, что ей шестнадцать, но он так и не поверил.

— Ну? — Он плотоядно облизал губы. — Что же мы будем делать?

— Что? — равнодушно переспросила она.

— Что мы будем делать? Когда управляющий узнает, что ты еще совсем девчонка, он вышвырнет твою пухлую черную попку отсюда так быстро, что даже опытная шлюха не успеет за это время взять в рот.

Кэрри не отрывала больше взгляда от пола. Может, он уйдет, если не обращать на него внимания?

— Эй, чернушка, я ведь с тобой разговариваю. — Он склонился над ней. — Я не собираюсь никому ничего говорить — то есть, конечно, если ты будешь поласковее со мною.

Прежде чем она успела двинуться, его жирная лапа скользнула к ней под юбочку.

Кэрри тут же вскочила, сбив при этом ведро, полное мыльной воды.

— Не смейте ко мне прикасаться!

Он попятился от нее, лоснящееся лицо его покраснело.

В этот момент вошел управляющий, тощий человек, представлявший собой полное ничтожество. Цветных он ненавидел. Холодными безжизненными глазами управляющий смотрел на растекшуюся по полу воду.

— Убери все это, — сказал он Кэрри, глядя при этом в стену за ее спиной, — сама она для него не существовала. — А потом убирайся отсюда к черту и не вздумай приходить еще раз.

Толстяк шеф-повар исследовал на кончике мизинца содержимое левой ушной раковины.

— Глупенькая, — проговорил он. — Я бы не стал делать тебе больно.

Она медленно собирала тряпкой воду, не в состоянии поверить тому, во что превратилась ее жизнь. Ей хотелось плакать, но слез не было. Когда женщина, называвшая себя ее бабушкой, пришла, чтобы забрать ее, она плакала столько, что пролитых слез, казалось, хватило бы на долгие годы. А потом был Нью-Йорк — и вместо школы она должна была уродовать свои руки мытьем полов.

— Тебя испортили, — сказала ей бабушка Элла. — Но ничего, моя девочка, я это поправлю. Ты меня слушаешь? Твоя мать все время трудилась. Она наводила порядок в доме, ухаживала за своим братом и наслаждалась этим.

Кэрри ненавидела это. Она ненавидела свою бабку, ненавидела Нью-Йорк, свою работу. Ей хотелось домой, в Филадельфию, к людям, которых она считала своей настоящей семьей.

И вот теперь ее выгнали с работы. Бабушка Элла разразится руганью; больше Кэрри не придется утаивать цент-другой, которые время от времени она подбирала с пола. Нет, это было просто нечестно.

Убравшись в кухне, Кэрри вышла из ресторана и в задумчивости остановилась на тротуаре, размышляя над тем, что ей делать. Может, попробовать подыскать себе самой что-то, пока бабушка не узнала о том, что ее выгнали?

Приближалась зима. На улице стало холодно, а пальто у нее не было. Озябшая, она шла вдоль стен домов, мимо витрин дешевых забегаловок, с голодной жадностью вдыхая запах горячих сосисок. Это было все, что она могла себе позволить, тем более что чернокожей и не разрешили бы сесть за столик.

В Нью-Йорке Кэрри поняла, что значит быть черной. Здесь она впервые услышала слово «ниггер» и научилась пропускать мимо ушей все те гадости, которые окружающие отпускали по поводу цвета ее кожи. В Филадельфии меньшинством были белые. Там она жила в окружении цветных соседей, ходила в цветную школу. Белые. Интересно, что асе заставляет их думать, будто они лучше других?

Она прибавляла шагу, проходя мимо смотрящих на нее мужчин. В последнее время она заметила, мужчины постоянно пялятся на нее. Старенький свитер, из которого Кэрри давно выросла, плотно обтягивал ее груди. Но при ходьбе они все равно раскачивались, а она этого терпеть не могла. Мама Сонни обещала купить ей бюстгальтер, но когда Кэрри заикнулась об этом Элле, то бабка, окинув фигуру девочки острым взглядом, заявила:

— Не бойся вытряхнуть их наружу, милочка. Пусть на них посмотрят. Ты только дай мужикам их пощупать — и у тебя всегда будет работа.

Но ведь это же было не так, правда? Если бы этот жирный шеф не трогал ее, она бы продолжала спокойно работать.

Она остановилась у витрины итальянского ресторанчика, выглядевшего таким теплым и уютным, дрожа от холода. Поднявшийся ветер сделал ее кожу похожей на гусиную. Обхватив плечи руками, Кэрри стояла и думала, как ей быть. Мимо прошел бродяга, обдав ее запахом перегара, напомнившим сразу же о бабке. Кэрри понимала, что должна на что-то решиться. Что ужасного может с ней случиться, если она сейчас войдет через главный вход и спросит насчет работы? Ведь не «съедят же ее, в худшем случае только оскорбят как-нибудь. В Нью-Йорке к этому быстро привыкаешь.

Набравшись храбрости, она скользнула внутрь, подумав внезапно, что лучше бы ей этого не делать. Ей показалось, что она стоит у двери уже несколько часов, и люди не спускают с нее взглядов, хотя на самом деле промелькнули считанные секунды и по лестнице к ней стал спускаться какой-то огромный мужчина. Она вновь обняла себя за плечи, готовая к тому, что сейчас ее вышвырнут на улицу.

— Эй! — услышала она. — Нужен столик? В это было невозможно поверить. Столик! Ей? Чернокожей девчонке в ресторане для белых? Он что, с ума сошел?

— Я ищу работу, — едва слышно проговорила она. Мытье полов, посуды… Что угодно.

— А! Тебе нужна работа! — воскликнул мужчина. — Давай-ка пройдем на кухню. Не знаю, есть ли у нас что-нибудь, мы поговорим об этом. Любишь горячую пасту?

Кэрри и представления не имела о том, что такое паста, но уж больно хорошо прозвучало слово «горячая», а потом она никак не могла прийти в себя от дружелюбного голоса. Она только кивнула, и мужчина, положив ей на плечо руку, повел девочку через ресторан. На кухне она познакомилась с его женой, Луизой, и узнала, что самого его зовут Винченцо. Супруги так суетились вокруг нее, как будто им было абсолютно безразлично, какого цвета ее кожа.

— Такая молоденькая, — ласково проговорила Луиза, — совсем еще ребенок.

— Мне шестнадцать, — тут же заявила Кэрри, но по взгляду, которым обменялись муж и жена, ей стало ясно, что они ей не поверили. Ей захотелось сказать им правду, но бабка совсем запугала ее. «Если ты кому-нибудь проболтаешься о том, сколько тебе лет, — с угрозой в голосе говорила она, — то тебя тут же отправят в исправительный дом для девчонок, сбежавших из школы».

Как это было гадко, ведь именно сама бабушка Элла забрала ее из школы и разрушила то маленькое счастье, в котором она жила.

Никакой работы для нее в ресторане Винченцо с Луизой не нашли; кухонька была совсем крошечной, и в ней уже работали трое помощников. Но Винченцо куда-то вышел и вскоре вернулся с хорошей новостью: мистеру Бернарду Даймсу, их постоянному посетителю, требовалась уборщица по дому, так что если она не против, это можно будет устроить. Если она не против!

Винченцо провел ее в зал и представил мистеру Даймсу, окинувшему девочку спокойным взглядом своих карих глаз.

— Вы сможете выйти на работу в понедельник? — спросил он.

Она кивнула, боясь проронить хоть слово.

Кэрри вышла из ресторана, не помня себя от свалившейся на нее удачи. Что она скажет бабушке Элле? Правду — что теперь она будет работать в частном доме и получать больше денег? Или ложь — что она по-прежнему скоблит кухонные полы?

Ложь, как бы противна ее натуре она ни была, представлялась Кэрри более разумной. Теперь она сможет оставлять какие-то деньги для себя, отдавая бабке прежнюю сумму.

Так продолжалось в течение месяца. Каждое утро Кэрри выходила из убогой квартирки, где она жила вместе с Эллой, и направлялась в центр, где на Пятой авеню стоял особняк мистера Даймса. Работу ее проверяла строгая экономка. Самого хозяина, мистера Даймса, Кэрри видела всего дважды, и оба раза он улыбался ей и интересовался, как у нее идут дела.

У нее было такое ощущение, что она его хорошо знает. Ежедневно она готовила ему постель, меняла шелковые простыни, наводила порядок в ванной, чистила его ботинки, стирала и гладила его одежду, убиралась в кабинете, где задерживалась иногда перед оправленными в серебряные рамки фотографиями знаменитостей.

Мистер Даймс был театральным продюсером. Миссис Даймс в природе не существовало: на светских раутах и вечеринках его сопровождали, время от временя меняясь, ослепительные блондинки. Но на ночь в его доме они никогда не оставались — Кэрри была уверена в этом. Мистер Даймс представлялся ей самым красивым и солидным мужчиной, которого она в своей жизни видела. Как однажды она открыла для себя, мистеру Даймсу было тридцать три года и он был очень богат.

В один из дней экономка предложила Кэрри, если та, конечно, не будет возражать, переселиться сюда, в дом на Пятой авеню.

— Там на первом этаже есть небольшая комнатка. Без поездок по городу тебе будет гораздо легче. Кэрри пришла в восторг от идеи.

— Я с радостью.

— Тем лучше. Приноси в понедельник свои вещи.

Мыслям в голове Кэрри стало тесно. Так она и сделает! Уж здесь-то бабушке Элле никогда ее не разыскать. О новой работе она ничего не знает, а выследить ее у нее просто ума не хватит.

Даже в мечтах не могла она себе представить, что будет жить в доме на Пятой авеню. Собственная комната! Пять долларов в неделю! У нее немного уйдет времени на то, чтобы скопить достаточную сумму и вернуться в Филадельфию, в свою родную семью.

Все это было в пятницу, до претворения мечты в жизнь ее отделяли только суббота и воскресенье. По дороге домой Кэрри строила планы своего освобождения. Элла уже ждала ее, вернее, не ее, а те деньги, которые девочка приносила по пятницам. Получив их от Кэрри, она тут же ушла.

Кэрри улеглась на постель. Она чувствовала себя слишком уставшей, у нее не было сил даже на то, чтобы дойти до ближайшего ресторанчика и купить себе кусочек цыпленка или хотя бы овсяных хлопьев. Откуда-то с улицы в комнату неслась громкая музыка. Спать! Больше всего на свете ей хотелось сейчас закрыть глаза и поскорее уснуть. Чем быстрее она заснет, тем быстрее наступит суббота, а за ней — воскресенье, а потом…

Через два часа ее разбудило прикосновение руки, грубо трясшей видневшееся из-под одеяла плечо.

Проснулась Кэрри не сразу, долго терла глаза.

— Что такое, бабушка? В чем дело?

Но это была не бабушка. Рядом с постелью она увидела высокого темнокожего молодого человека с широко раскрытыми глазами и лохматой шевелюрой.

— Кто ты такой? — испуганно вскрикнула Кэрри.

— Можешь не бояться, — парень улыбнулся. — Я — Лерой. Пришел разыскать свою мать.

— Как ты вошел сюда? — начала было Кэрри, но тут же увидела, что он просто вломился — тонкая фанерная дверь не представляла собой никакой преграды.

— Похоже, ты — дочка Льюрин. Кто-то мне говорил, что мать согласилась забрать тебя к себе.

Кэрри села в постели. О Лерое она слышала. Бабушка Элла частенько вспоминала о нем. «Чертов сопляк, щенок! Сбежал от родной матери! Да попадись он мне на глаза, я ему голову проломлю!»

— Она куда-то вышла. Тебе лучше прийти завтра. С независимым видом Лерой уселся на край постели.

— Вот еще! Никуда я не уйду. Я слишком устал. Пожрать здесь что-нибудь найдется?

— Ничего.

— А, дерьмо. Как это похоже на мою любимую мамочку. — Его глаза уставились на Кэрри. — Полагаю, что и ты сделаешь от нее ноги, точно так же, как и я когда-то. — Взгляд Лероя остановился на ее груди, едва скрытой под дешевенькой комбинацией. — А ты ничего. Готов поклясться, что маман выставляет тебя на продажу.

Кэрри закуталась в одеяло.

— Я работаю уборщицей, — строго сказала она, надеясь, что Лерой вот-вот встанет и уйдет.

— Скажите пожалуйста! У кого-нибудь из жирных белых шишек, а?

— В ресторане.

— В ресторане. Де-е-рьмо! — Глядя на нее сузившимися глазами, он принялся грызть заусенец. — Если ты не прочь поторговать своей писькой, то твой дядечка может это тебе устроить.

Внезапно ее охватила сильнейшая тревога. Как будто в мозгу сработала сигнализация: Опасность. Опасность. Опасность.

Она попыталась встать одновременно с ним. Но Лерой был крупнее, сильнее. Одним движением он прижал ее руки к постели.

— Только не говори мм, что твоя попка — тоже недотрога, — хмыкнул он, одной рукой сжимая ее запястья, а другой жадно шаря по ее телу.

— Отпусти меня, — взмолилась Кэрри.

— С чего вдруг? — Он захохотал. — Я-то не покупатель. Я получу это бесплатно. Я же твой дядя, девочка.

Он яростно сорвал с нее комбинацию. Она выгнула тело, бессильно пытаясь стряхнуть его с себя, однако ударом руки Лерой распластал ее на кровати, раздвинул ей ноги и грубо овладел ею.

Боль была невыносимой. Но закричала она не от боли — от отчаяния, от ужаса, от сознания своей полной беспомощности.

— Эгей!!! — с хохотом воскликнул, он, кончая. — Да ты не надула меня — ты и вправду была целкой! Да обосрутся боги Мы же с тобой сделаем на этом состояние. Мы же разбогатеем на твоей узенькой щелке! Ну и дела! Он слез с нее.

Кэрри лежала совершенно неподвижно, боясь пошевелиться. Меж ног она чувствовала горячую, обжигающую влагу. Так вот что это такое. Вот что нужно мужчинам. Это и есть секс.

Лерой, довольный, расхаживал по комнате, застегивая брюки и бормоча что-то себе под нос, рассматривая их небогатые пожитки.

— Деньги какие-нибудь у вас есть?

Она тут же вспомнила о нескольких долларах, которые ей удалось накопить, — они были завернуты в чулок, спрятанный под матрасом.

— Нет, — прошептала она в ответ.

Ей очень хотелось, чтобы в этот момент в комнату вошла бабушка Элла и своими глазами увидела то немыслимое, что с ее внучкой сделал Лерой.

— Де-е-рьмо! Ни денег, ни жратвы. Де-е-рьмо! Делать здесь совершенно нечего, разве только что палку кинуть.

И внезапно он вновь навалился на Кэрри, царапая ее нежную кожу, тыча между ног твердым, действительно, как палка, членом.

Темная, непроницаемая волна накрыла ее; Кэрри почувствовала, что куда-то падает, падает, спасаясь от жуткой боли.

— А, брось, получай удовольствие, девочка, — доноси лось до нее пыхтение Лероя. — Это совсем неинтересно — если ты не ловишь кайф.

Когда Кэрри пришла в себя, то услышала чьи-то голоса, какие-то слова, в которых не было абсолютно никакого смысла. Она чувствовала себя разбитой, никому не нужной и, что было хуже всего, совершенно беспомощной.

Голос принадлежал бабушке Элле. Слава Богу, она вернулась!

Кэрри сделала попытку сесть, но силы полностью оставили ее.

— Ты оказал нам большую услугу, — со смешком произнесла Элла. — Теперь, когда ты привел ее письку в рабочее состояние, мы наконец сможем зарабатывать настоящие деньги. Знаешь, сынок, я-то хотела подождать, пока ей исполнится четырнадцать, но сейчас, милый мой, мне кажется, что лучшего времени для того, чтобы заняться бизнесом, не выберешь!

 

ДЖИНО. 1921 — 1923

В течение трех недель состояние здоровья брата Филиппа было критическим. Джино об этом не знал. Он считал, что убил насильника, и, говоря честно, это его мало беспокоило. Случай с ножницами сделал его героем.

Пока газеты знакомили своих читателей с происшедшим, Джино сидел в камере одной из нью-йоркских тюрем, в Бронксе, и ждал суда. «Скандальная история в приюте для малолетних преступников», «Дети встают на защиту детей» — кричали газетные заголовки. Теперь, когда брата Филиппа с ними уже не было, все его жертвы горели желанием выговориться и облегчить душу.

В прессе замелькали фотоснимки Косты: трогательное детское лицо с большими, полными грусти глазами. Случай с ним потряс всю страну. Состоятельный юрист из Сан-Франциско Франклин Дзеннокотти заявил, что усыновляет мальчика сразу после того, как тот даст суду свидетельские показания. Перед Костой открывалась новая жизнь.

Джино повезло. На его защиту встало широкое общественное мнение. И когда перед судьей встал вопрос, что с ним делать, было принято решение дать ему шесть месяцев условно. Джино обрел свободу.

Выйдя из зала суда, он лицом к лицу столкнулся с Костой, и мальчик, который до этого не обменялся с ним и парой слов, пожал Джино руку и негромко, с чувством произнес следующее:

— Спасибо тебе, Джино, спасибо, что ты спас мне жизнь. Надеюсь когда-нибудь отплатить тебе тем же.

Джино смутился. Выдернув свою ладонь из пальцев Косты, он немного деланно рассмеялся.

— Чепуха, парень, забудь об этом.

Глядя в спину Косте, вышагивающему рядом со своим новым отцом, он неожиданно для себя почувствовал какую-то ревность. Почему же ему никто не предложил новой жизни? Ведь в газетах печатались и его фотографии. Как же так получилось, что никто не захотел усыновить его?

Ах, да. У него же уже был отец, как же. Этот паразит, в данный момент сидевший в тюрьме. Джино бросил взгляд на огрызок бумаги с записанным там последним адресом Паоло. Несмотря на то что сейчас он отбывал срок, отец как-то умудрился вторично жениться, и предполагалось, что Джино отправится к его новой жене — женщине, которую он мельком видел в зале суда. К крашеной блондинке с огромными грудями.

Мысль о женской груди вызвала сильное желание. Брюки спереди оттопырились. После девяти месяцев воздержания он чувствовал себя, как застоявшийся жеребец. Онанизм никогда не служил Джино утешением, тем более в помещении, где десяток мальчиков занимались им одновременно. Нет, ему хотелось женщину. Ему хотелось ее немедленно.

Джино поднял с пола дешевый чемоданчик, в котором лежало все его добро, решив, что оставит его в своем новом доме и тут же отправится на поиски какой-нибудь роскошной девки.

Идти с напряженным, выпирающим вперед членом было не очень удобно, и все-таки Джино не мог сдержать улыбки. Он свободен. Он снова вышел на улицу. Восхитительное ощущение.

Мужчина вздрогнул, коротко вскрикнул, застонал и кончил. Неторопливо поднявшись, принялся одеваться, стараясь не смотреть на оставшуюся в постели женщину.

Ее звали Вера, ту самую блондинку с мощными грудями, на которой женился отец Джино.

Она свела ноги вместе, опустила вниз полы юбки, не сводя взгляда с мужчины. Закончив одеваться, тот положил на столик несколько банкнот и ушел. Вера чувствовала усталость. Слава Богу, для занятий любовью особых усилий не требуется. Просто расставь ноги пошире — и пусть твой партнер попотеет.

Неделя выдалась не самая легкая. Свидание с Паоло в Синг-Синге. Потом поездка в суд, чтобы сказать его сыну, что он может жить с ними. Черта с два он будет здесь жить. Она отправилась в суд только потому, что на этом настоял Паоло.

— Он вовсе не обязан будет жить у нас, — объяснял ей муж. — Тебе нужно только заявить об этом во всеуслышание, чтобы его еще куда-нибудь не засадили. Когда он появится, сунешь ему двадцать долларов и скажешь, чтобы убирался куда хочет.

Вера скорчила гримасу. «Двадцать долларов — надо же! Хватит с него и пяти».

Она поднялась, убрала со стола деньги и с равнодушным видом пошла открыть дверь, в которую кто-то стучал.

Гость оказался ее постоянным клиентом, так что можно не тратить время на пустые разговоры. Она вновь повалилась на постель, задрала юбку и расставила ноги. Мужчина принялся расстегивать брюки. Вера с трудом скрыла зевок.

С беззаботным видом Джино брел по улице. Его так пьянило ощущение свободы, что он совершенно не замечал обрушившейся на город чудовищной жары. А стояло настоящее пекло. Больше восьмидесяти по Фаренгейту — и ни малейшего ветерка. Он вспомнил о друзьях. Разыщет ли он кого-нибудь из них? А Сьюзи? А другие девчонки когда-то столь к нему благосклонные? Которую из них он осчастливит сегодняшним вечером?

Еще раз Джино посмотрел на бумажку с адресом. Почти пришел.

У пожарного гидранта с бегущей из него струйкой воды прыгали голые малыши. На ступеньках у входа в дом сидел старик и ковырял пальцем в носу. Квартира номер шесть оказалась на втором этаже. Джино постучал раз, другой. Не дождавшись никакого ответа, он нажал ручку. Дверь открылась.

На стонущей пружинами кровати лежала его мачеха. Приход постороннего человека несколько не смутил ее.

— Я занята, — коротко сказала она. Это Джино и сам мог видеть. Он поставил свой чемоданчик у двери.

— Зайду попозже, — выдавил он из себя и быстро прикрыл дверь.

Что, черт побери, здесь происходит?

Затем он понял. Ну конечно же, она — шлюха. Разве мог его отец жениться на другой женщине?

Спустившись в подземку, он решил отправиться на Кони-Айленд. Вагон был переполнен, в нем стояла влажная духота. На пляже оказалось ничуть не лучше, Джино с трудом пробирался между распростертыми телами, рассчитывая увидеть где-нибудь знакомое лицо. Когда слишком жарко, чтобы болтаться по городу, их старая компания вечно собиралась именно здесь. Не найдя никого из знакомых, Джино разделся до плавок, бухнулся в воду и поплыл к закрепленному якорями неподалеку от берега деревянному плоту, на котором в тесноте лежали десятки обнаженных тел. Когда он взобрался на него, две девушки, похожие на сестер, расположившиеся поближе к краю, переглянулись и захихикали.

— Часто вы здесь бываете? — обратился он к ним. Как правило, избитые фразы срабатывали всегда безотказно.

Около часа троица забавлялась нырянием и плаванием наперегонки. Джино потребовался весь его самоконтроль, для того чтобы девушки не заметили, как распирало его плавки. Но он все-таки справился с этим. Едва.

Но когда уже начало смеркаться и семьи с детишками стали собираться домой, он понял, что сил сдерживать себя у него не осталось.

Сестры заикнулись было о том, что им тоже пора.

— Последний заплыв, — настаивал он. — Только до плота и обратно.

Младшая из них отказалась, но старшей его предложение пришлось по вкусу. На вид около восемнадцати, с густыми медно-рыжими волосами и крупными зубами.

Брызгая друг на друга, они устремились к плоту. Джино позволил девушке обогнать себя, и в тот момент, когда она уже готова была выбраться на дощатый настил, он обхватил ее сзади.

— И что же, по-твоему, ты сейчас делаешь? — выдохнула она.

Он-то знал, что он делает, сомнений тут быть не могло: положив ладони на ее груди, он проворно и энергично работал пальцами, исподволь доводя свою новую знакомую до такого состояния, когда ей самой захотелось бы, чтобы он продолжал. Ноги его били по воде, а она, опершись на край плота, начала, как кошка, едва слышно мурлыкать от удовольствия.

Она находилась в его руках. Приблизившись вплотную, он поцеловал ее соленые губы, ни на мгновение не прекращая манипуляций с сосками.

— Нам бы не следовало… — она сделала слабую попытку протестовать в тот момент, когда Джино принялся стягивать с нее купальник.

— Наоборот, нам обязательно следовало бы.

Поднырнув, он высвободил из купальника ее йогу. Как это было ново под водой. Хотя после девяти долгих месяцев что угодно показалось бы новым.

Он потянулся губами к ее груди, стараясь одновременно с этим раздвинуть рукой ее ноги, найти магическую точку.

— Джино! — едва слышно прошептала она. Он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, в мгновение освободился от плавок и тараном устремился меж ее расставленных ног. Видимо, давление воды мешало ему проникнуть в нее, но член его сейчас стал настолько несокрушим, что остановить его уже ничто не могло.

Слившись воедино, они стали медленно уходить под воду. Джино знал, что должен или немедленно кончить, или просто пойти ко дну. Он выбрал первое, и оба тут же пробкой выскочили на поверхность, задыхаясь и выплевывая воду.

— Ты чуть не утопил меня! — набросилась она на него.

— Какая чепуха! — Джино расхохотался.

— Этим мне еще не приходилось заниматься, — жалобно проговорила девушка, неуклюже пытаясь натянуть на себя купальник.

— Ну конечно, — отозвался он, только сейчас поняв, что в пылу момента он потерял свои плавки. Нырнул, осмотрелся, но так и не увидел ничего.

Становилось прохладно, и Рыжик запросилась назад, к берегу.

— Эй, подожди, я не могу найти свои плавки! Рыжик захихикала.

— Поплывем до того места, где я смогу встать, а ты принесешь мне брюки, — предложил он.

— А что я скажу сестре?

— Скажи, что их сожрала акула. Можешь сказать ей что угодно, меня это не волнует.

Они поплыли назад, и там, где он мог стоять уже по грудь в воде, Джино остался ждать, пока Рыжик принесет ему брюки. Он видел, как она подошла к сестре, набросила на плечи полотенце, и тут же обе бросились бежать, не удостоив Джино даже прощального взгляда. Он не мог, не хотел поверить своим глазам. Его бросили. С голой задницей, замерзающего в воде. Господи Боже!

Быстрым взглядом он окинул пляж, сделал глубокий вдох и, закрыв глаза, ринулся к лежащей на песке одежде.

— Кто там? — пробурчала Вера. Он постучал еще раз, просто так.

— Это я, Джино Сантанджело. Сейчас-то уже можно войти?

Вера села на кровати. Она немного вздремнула и совсем забыла о сыне Паоло.

— Да… пожалуй. Заходи.

Джино вошел, и они уставились друг на друга.

Он видел перед собой блондинку лет тридцати, уставшую, со смазанной косметикой и огромными грудями.

Она видела перед собой молодого крепкого парня с волнистыми черными волосами, смуглой, оливкового цвета кожей и глубоко посаженными черными глазами, которые, как ей показалось, принадлежали человеку куда более взрослому. Он абсолютно не был похож на своего отца.

— Ты весь мокрый, — ровным голосом сказала она.

— Купался.

— В одежде?

— Нет, голым, но у меня не было полотенца. Они продолжали обмениваться изучающими взглядами.

— Ты не можешь здесь оставаться, — проговорила наконец Вера. — Я заявила в суде только для того, чтобы тебя еще куда-нибудь не упрятали.

— Но я думал…

— Плевать на то, что ты там думал. Жилище принадлежит мне, а не твоему старику.

— Да, — с горечью согласился Джино. — Ведь не можете же вы бросить свой бизнес.

— А тебе-то что? — возмутилась Вера. — Я им неплохо зарабатываю, и ничуть этого не стыжусь.

Подняв с пола чемоданчик, он повернулся, чтобы уйти.

— Где ты будешь спать? — неожиданно услышал он у себя за спиной.

— Не знаю.

— Ладно… — она заколебалась. — На сегодня у меня остался еще только один, последний. Пошляйся где-нибудь, пока он не получит то, чего хочет. Потом можешь вернуться и лечь здесь. Только эту ночь, заруби это себе на носу.

Джино кивнул. Он вымок, устал и не испытывал никакого желания бродить по улицам. Он был благодарен Вере даже за одну эту ночь.

Джино прожил у нее полгода. Ему удалось устроиться на свою прежнюю работу автомехаником, которая отнимала у него почти все дневное время, а ночами он шатался по городу со своей старой компанией, развлекаясь мелким хулиганством, от которого, в общем-то, никому не было вреда. А еще он приглядывал за Верой, помогая ей иногда избавиться от какого-нибудь трудного клиента, и выходил вместе с ней на прогулку в воскресенье — единственный день, когда она отказывалась «работать».

Время от времени Вера навещала Паоло, отсиживавшего свой срок в Синг-Синге. Разок с ней сходил и Джино.

Паоло приветствовал его вопросом:

— А выпивки ты с собой не принес?

Они не виделись год, но других слов у отца не нашлось.

— Нет, — выдавил из себя Джино, начиная нервничать, как всегда в присутствии отца, не в состоянии забыть те побои, которые обрушивал на него этот слизняк в полосатой тюремной одежде.

— А, оставь, Паоло, — ответила мужу Вера, — ты все знаешь, что выпивку сюда не пронесешь. Нас же обыскивают, клянусь Богом. Я принесла бы, если бы только могла.

— Сука! — Паоло повернулся к ним спиной.

— Он сегодня не в настроении, — прошептала Вера Джино. — Не обращай внимания, в следующий раз будет совсем другим.

Но в следующий раз Джино просто не пошел. Не пошел и потом. Ну его в задницу! Теперь Джино уже не мальчик, чтобы позволить себя бить. Если Паоло вздумает еще хоть однажды поднять на него руку… Да. Одного свидания с отцом более чем достаточно.

Еженедельно Джино обязали являться к офицеру полиции, к которому его прикрепили на период своего условного срока, для беседы. И — странная штука — этот офицер каждую неделю вручал ему письмо из Калифорнии. Похоже, что Коста Дзеннокотти считал своим долгом давать ему отчет о каждом прожитом в его новой жизни дне. Несмотря на то что Джино ни разу не затруднил себя ответом, письма продолжали приходить.

Странный малый… с чего это он взял, будто Джино интересно знать, как он сейчас живет? Что у него может быть за жизнь? Школа. Красивый дом. Сводная сестра, которая вечно изводит его своими приставаниями. Нет, мальчишка очутился в каком-то нереальном мире.

Когда срок условного наказания полностью вышел, Джино нацарапал Косте полуграмотное послание, сообщая в нем номер своего почтового ящика. Если малому так нравится вся эта писанина… с чего это Джино будет ломать ему весь кайф?

Вечером накануне того дня, когда Паоло должны были выпустить за ворота тюрьмы, Джино повел Веру в кино. На обратном пути, пока они шли занесенными снегом улицами, она показалась ему нервной и встревоженной.

— Послушай-ка меня, мальчик, — наконец выговорила она, — когда Паоло вернется, так продолжаться не сможет. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Он кивнул.

— Мы можем попробовать, — продолжала она, — но… ты, черт возьми, и сам знаешь, что у тебя за отец.

Да. Он знал. Паоло был самым настоящим дерьмом. Он позволял себе поднимать руку на женщин, он относился к ним, как к грязи у своих ног. Вера не ангел, но Джино полюбил ее — кроме добра, он от нее ничего не видел, и оба знали, что, когда Паоло вернется и вновь примется за старое, Джино не сможет безучастно стоять в стороне.

— Утром уйду, — сказал он.

— Мне будет не хватать тебя. — На глазах Веры появились слезы. Она прикоснулась к его руке. — Если я чем-то смогу тебе помочь…

Он вновь кивнул. На протяжении этих шести месяцев Вера дарила ему столько любви и заботы, на которые абсолютно не способен его родной отец.

Следующим утром он собрал свои вещи и вышел еще до того, как Вера проснулась. Свой единственный чемоданчик Джино взял с собой на работу, поинтересовавшись у приятелей, нет ли в округе какого-нибудь жилья.

Новый механик, Дзеко, сказал ему, что прямо по соседству с ним сдается комната. Дзеко было около девятнадцати, его смуглое лицо лоснилось от жира. На работе его недолюбливали, но комната есть комната, так что после смены Джино вместе с ним направился к убогому строению на Сто девятой улице.

— Не дом, а сортир, — поделился с ним Дзеко. — Ни отопления, ни горячей воды, ни ванны, а в подъезде кто-то насрал.

— Это для тебя ново?

— Я здесь долго гнить не собираюсь. Мне уже обещали неплохую работенку. — Он подмигнул Джино. — Я ведь не просто так. Со мной все в норме. Я не один, есть еще люди. Тебе ясно, о чем я толкую?

— А ты сидел? — спросил его Джино.

— Я? — Дзеко хохотнул. — Я для них слишком ловок. — Он прошелся носом по рукаву своей куртки. — Слушай, решим сейчас твои дела, а потом отправимся взять пару пива и девочек.

— У меня свидание, — соврал Джино.

— А подружки у нее нет? — поинтересовался Дзеко.

— Мне не приходило в голову спросить.

— Так спроси.

— Посмотрим. Может, в следующий раз. Комната оказалась еще гаже, чем он предполагал. И все же Джино снял ее. Ведь он не привык к дворцам. Он не торопился ни на какое свидание — просто ему не улыбалась перспектива провести вечер в компании Дзеко. На работе того прозвали Дзеко Банный Лист.

Чтобы вселиться в свое новое жилище, Джино хватило минут пять. В комнате были кровать, протертый половик и в углу обшарпанный шкаф для одежды. Все. Но, по крайней мере, теперь все это принадлежало ему.

Местом их постоянных сборищ стала аптека Толстяка Ларри на Сто десятой улице. Именно здесь Джино встречался с друзьями, а потом они отправлялись шататься по близлежащему району.

— А как же Банный Лист? — Не успел Джино войти, как Розовый Банан уже полез к нему с вопросами. Джино пожал плечами.

— Я снял комнату в его доме, но это не значит, что теперь нас водой не разольешь.

— Ас отцом ты собираешься повидаться? — спросил Катто.

— Нет. Дам ему несколько дней.

— Дай ему несколько дней, и он снова сядет. — От собственного остроумия Банан захохотал, при этом несколько раз оглушительно испортив воздух.

— Боже! — Джино с отвращением повел носом. — Мало того что Катто рядом, так теперь еще и ты!

Банан захохотал еще громче, не сводя глаз с маленькой блондиночки, уткнувшейся носиком в стакан с содовой. Он пытался поймать ее ответный взгляд, но тут Джино, как будто читая его мысли, быстро проговорил:

— Это не твоя. У меня у самого на нее стоит. Банан и Катто вылупили друг на друга глаза. Опять Джино оказался победителем. В чем же его секрет?

Допив содовую, девушка поднялась с высокого стула у стойки. Она выглядела хорошенькой и знала это. С гордо поднятой головой она прошагала мимо Джино и его компании.

— Таким, как ты, нельзя выходить на улицу в одиночку — можно попасть в беду, — промурлыкал Джино. Она сделала вид, что не слышит.

— Эй, — уже громче обратился к ней Джино. — Незачем воротить от меня нос так, будто я — кусок дерьма!

Щеки девушки покраснели, она ускорила шаг. Банан захохотал.

Джино сложил руки на груди.

— Что-то я сегодня не в настроении, чтобы гоняться за такими надутыми куколками.

Через мгновение до них донесся ее крик, в котором слышались отчаяние и ужас.

Джино тут же сорвался с места. Катто и Розовый Банан последовали за ним.

Девушка пыталась вжаться в кирпичную стену, а прямо перед ней стоял Дзеко Банный Лист. Белая блузка девушки была порвана, грудь обнажена. Как только Банный Лист протянул к ней руки, блондинка издала пронзительный визг.

— Чем это ты тут занят, Дзеко? — негромко спросил Джино.

— Не твое дело, парень.

— Да? Ну так я его сделаю своим.

Дзеко на шаг приблизился к перепуганной девушке.

— Я не жадный. Можешь попользоваться ею — только после меня.

— Отойди от нее, ты, Банный Лист.

— Вали отсюда, Джино.

Никто не успел заметить, как они сцепились. Покатились по земле, обмениваясь ударами.

Джино был моложе в меньше ростом, но сильнее. Удар его кулака пришелся по нижней губе Дзеко. Потекла кровь.

— Ах ты, грязная крыса, — с угрозой пробормотал Дзеко, в руке его блеснуло лезвие ножа.

Они встали на ноги и осторожными кругами заходили вокруг друг друга. К Банану и Катто присоединились зеваки, требовавшие крови. Кто-то подбадривал Джино, кто-то — Дзеко.

Но Джино ничего не слышал. Все его внимание сосредоточивалось на сверкающей стали, на каждом движении противника.

И все же удар оказался неожиданным. Лезвие скользнуло по скуле в опасной близости от шеи. Боли почти не было — только кровь.

— Ублюдок долбаный! — вскричал Джино, чувствуя, как его охватывает ярость — та же слепая ярость, которую он впервые ощутил, бросаясь на брата Филиппа.

Дзеко становился для него уже не Дзеко — он видел перед собой Паоло, отца. Ощутив в себе безграничные силы, Джино поймал на лету руку, державшую нож, и начал выкручивать ее, не слыша ни отвратительного хруста суставов, ни криков сходившего с ума от боли Дзеко. Банан и Катто едва смогли оттащить Джино в сторону.

— По-моему, ты сломал ему руку, — заявил Катто, ничуть в душе об этом не сожалея.

Туман, застилавший глаза Джино, рассеивался. Он встряхнул головой, пытаясь осознать, где он находится, что происходит вокруг. Увидел валяющегося на земле, стонущего Дзеко.

— В следующий раз я займусь твоей головой, — предупредил он лежавшего.

Джино оглянулся по сторонам, но блондинки, из-за которой все и началось, уже не увидел. Она давно скрылась. Как дама.

— Пойдем в больницу, тебе нужно что-то сделать с лицом, — предложил Банан.

Джино вытер кровь, капающую со щеки. Только шрама ему не хватало.

— Пойдем, — отозвался он.

В больнице ему наложили целых десять швов, да еще забросали кучей вопросов, но Джино на все отвечал молчанием.

Когда они уже уходили, в вестибюль внесли Дзеко. Враги обменялись ненавидящими взглядами, но не произнесли ни слова. Закон улицы требовал держать рот на замке. Нарушать этот закон ни один из них не собирался.

Двумя днями позже, когда Джино лежал в мастерской под днищем «паккарда», к нему пришли. Перед глазами неожиданно появилась пара мужских туфель. Дорогих. Изысканных.

— Это ты — Джино Сантанджело? — послышалось сверху.

— Кому я понадобился? — спросил Джино, выбираясь из-под кузова.

— Это не имеет значения. Так как?

Сердце Джино учащенно забилось. Над ним возвышался Вепрь Эдди — правая рука прославленного Сальваторе Чарли Луканиа.

Джино нервно сглотнул, пытаясь скрыть свою растерянность, и поднялся на ноги, вытирая замасленные руки о грязные штаны.

— Да, Джино Сантанджело — это я, — выдавил он из себя.

В то же мгновение Эдди с размаху ударил Джино кулаком в живот. Джино сложился пополам.

— Это за Дзеко, — спокойным голосом объяснил Эдди. — Он шлет тебе наилучшие пожелания из больницы, где валяется на койке с закованной в гипс рукой и сожалеет, что не может пока приветствовать тебя лично.

Джино выпрямился; безошибочный уличный инстинкт удержал его от того, чтобы нанести ответный удар. Глядя Эдди прямо в глаза, он произнес:

— Ему просто не повезло, он сам напросился. Эдди засмеялся.

— Нам так и говорили, что ты маленький дерзкий шпаненок. Похоже, это и в самом деле правда. Пошли, Мистер Луканиа хочет посмотреть на тебя.

Банан ошеломленно вытаращил глаза.

— Я скоро вернусь, — бросил ему Джино безработно. — Уладь с боссом. Скажи ему, что я заболел или что-то в этом роде.

— Всякое может случиться, — как бы мимоходом заметил Эдди.

Однако Джино уже успокоился. У него было такое ощущение, что ничего плохого с ним не произойдет. Наоборот, он чувствовал — где-то совсем рядом его ждет удача.

Чарли Луканиа приветствовал его, сидя на заднем сиденье черного «кадиллака», стоявшего неподалеку. Смерив Джино внимательным взглядом, скороговоркой выстрелил:

— Немало слышал о тебе, малый. И хорошего, и плохого.

Джино хранил молчание.

— У тебя есть характер — это самое важное. У меня он тоже есть. Теперь тебе нужно научиться им пользоваться. Понимаешь меня?

Джино кивнул.

— Я люблю, когда меня окружают хорошие люди. Нужно работать с молодежью, воспитывать ее, учить преданности. Сечешь?

Новый кивок.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать, — солгал Джино. До семнадцатилетия ему еще оставался месяц.

— Очень хорошо. Отлично. Я люблю дерзких. — Луканиа чуть подался вперед. — Дзеко выполнял для меня кое-какую работу. Ты вывел его из строя. Я не буду с тобой излишне жесток, я просто отдам его работу тебе. В следующую среду, вечером. В восемь. Детали узнаешь от Эдди.

Он откинулся на спинку сиденья. Беседа, по всей видимости, была закончена.

Джино кашлянул, прочищая горло.

— Э-э, послушайте… Я не против… Только мне вовсе не хочется еще раз оказаться за решеткой. Луканиа окинул его ленивым взглядом.

— Ты хороший водитель?

— Я — лучший из всех.

— Тогда они до тебя не доберутся. Вепрь Эдди открыл дверцу.

— Вылезай, шпаненок, — усмехнулся он. — Вон! Только сейчас Джино понял, что никакого выбора у него не осталось.

 

КЭРРИ. 1927 — 1928

Мужчина в упор смотрел на Кэрри, она отвечала ему испуганным взглядом своих больших черных глаз. Это был крупного телосложения чернокожий, более шести футов ростом. Но ее испугал не рост, не мощная мускулатура. Ей делалось не по себе от размеров его члена.

До этого Кэрри уже дважды «развлекала» его, и оба раза он едва ли не разодрал ее пополам. Она пожаловалась Лерою — заливаясь слезами и истекая кровью. Тот только смеялся, называя ее маленькой девочкой. Но Кэрри не была девочкой. Она стала пленницей.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — сказала она, частыми движениями век стараясь удержать слезы.

— Может быть, крошка, — отозвался мужчина, снимая брюки. — Но всякой женщине становится лучше, как только она видит то, что у меня для нее припасено.

Господь всемогущий! Что сделала она такого, за что послана ей эта жизнь, которую она вынуждена сейчас вести? Ее держат взаперти с той самой ночи, когда Лерой насильно овладел ею. Ни лучика дневного света, ни мгновения свободы не доставалось ей теперь — только бесконечный поток мужчин, и Лерой, входивший, чтобы забрать деньги, и Элла, приносившая ей еду, менявшая простыни и полотенца — когда вспоминала об этом, что случалось не так уж часто.

Лерой снял комнату по соседству — в ней-то ее и держали. Машину из плоти для обслуживания входивших друг за другом мужчин.

Поначалу она еще пыталась отказаться. Но Лерой принялся избивать ее так, что согласие стало представляться Кэрри единственным способом избежать смерти.

Мужчина уже снял брюки и длинные шерстяные подштанники и стоял теперь перед ней в одной рубашке, короткой настолько, что она ничуть не прикрывала его чудовищный орган.

— Вы… вы делаете мне больно этой штукой, — робко проговорила Кэрри. — Может, как-нибудь по-другому?

Он на мгновение задумался, затем на его глупом самодовольном лице появилась улыбка.

— А давай-ка я вставлю его меж твоих аккуратных сисек, чтобы ты взяла в ротик, — предложил он.

Что угодно казалось лучше, чем ощущение этой дубины у себя между ногами. Кэрри покорно кивнула и стянула с себя сорочку. Выглядела она болезненно худенькой, истонченные руки и ноги сплошь покрывали синяки от побоев Лероя. Но груди оставались такими же налитыми, мужчина грубо тискал их руками, устраивая в ложбинке свой непомерный пенис.

Кэрри закрыла глаза, а еще ей очень хотелось бы заткнуть уши — чтобы не слышать издаваемых мужчиной стонов. Она заставляла себя думать о том хорошем, что было когда-то в прошлом: о маме Сонни, о Филадельфии. О работе в роскошном особняке мистера Даймса на Пятой авеню.

Он принялся пихать свою штуку ей в рот. Кэрри ощутила на губах вкус мочи и пота. Она попыталась сказать что-то, но было уже поздно: язык оказался прижатым к небу. Член заходил вперед и назад, касаясь ее зубов, время от времени впивавшихся в его плоть, причиняя боль.

Такого ей испытывать еще не приходилось. Он что, хочет засунуть его весь целиком, задушить ее?

Видимо, он понял, что она вот-вот подавится, потому что извлек свое орудие и принялся тереться им о груди Кэрри, напоминавшие небольшие, налившиеся соком дыни. Стоны сделались громче, между ними человек бормотал нечто похожее на молитву.

Затем он кончил, и густая солоноватая жижа упругими толчками стала наполнять ее рот.

Кэрри показалось, что ее сейчас вырвет, но вместо этого она сделала глотательное движение, мужчина вынул член, и на этом все завершилось. Ей удалось-таки не позволить ему разодрать себя надвое. Все же какая-то удача, разве нет? В самом деле, можно даже ликовать. Ведь, в конце концов, сегодня у нее четырнадцатый по счету день рождения.

Бабушка Элла умерла через восемь месяцев. Но прошло целых три дня, прежде чем Лерой побеспокоился сказать ей об этом. Когда он пришел в ее комнатушку, Кэрри уже совершенно ослабла от голода.

— Одевайся! — Он бросил ей грязное старое платье.

— Я хочу есть, — взмолилась она. — Как вы могли запереть меня здесь, не оставив ничего из еды? Я просто умерла бы и…

— Заткнись, девчонка, — грубо оборвал ее Лерой. — Маман отправилась на небеса, так что теперь ты можешь только вздыхать о своей бедной судьбе.

Глаза Кэрри расширились.

— Бабушка Элла умерла?

— Бабушка Элла умерла? — передразнил ее Лерой. — Да, именно это она и сделала, так что я не собираюсь торчать здесь ни одного лишнего дня. Думаю совершить путешествие в Калифорнию. — Он завращал глазами, дурашливым голосом пропел:

— Море и солнце, к вам едет Лерой!

Она смотрела на него во все глаза.

— Значит, я свободна? Лерой усмехнулся.

— Детка, ты — мой билет до Калифорнии. Я продаю тебя.

Кэрри в ужасе попятилась.

— Ты не сделаешь этого.

— Да ну? Ничего, сама увидишь. И веди себя как следует, не то мне придется перед отъездом перерезать твою нежную шейку.

Он говорил абсолютно серьезно. Лерой заставил ее одеться, выложил на покрытую жиром тарелку жареного цыпленка, подождал, пока Кэрри его съест, а затем, крепкой хваткой вцепившись в ее руку, потащил девочку в соседний дом, где какая-то расплывшаяся толстая женщина осмотрела ее со всех сторон и ощупала так, будто Кэрри была обыкновенным куском говядины.

— Лисси, тебе не придется жалеть об этой покупке, — обратился к ней Лерой. Положив руку на плечо Кэрри, он легким движением разорвал ветхую ткань платьица. — Посмотри на эти сиськи, на эти ноги, на ее маленькую сочную письку!

Кэрри отшатнулась в сторону.

— А откуда мне знать, как она станет себя вести? — с подозрением осведомилась Лисси.

— О, с этим проблем не будет, — легко уверил ее Лерой. — Никакой другой работы она не знает. А потом, ей нравится это. Тебе нужно будет только кормить ее и не выпускать из комнаты. Больше никаких забот.

— Н-ну, не знаю… — Лисси колебалась.

— Да чего там. Смотри, какая она молоденькая. Ты заработаешь на ней целое состояние.

— Сколько ты за вес хочешь?

— Думаю, что на сотне долларов мы сойдемся. Она вернет их тебе через пару недель — а там пойдет чистая прибыль.

Лисси деловито прищурилась.

— Пятьдесят, Лерой, и это самая высокая моя цена.

— Дерьмо! — Лерой начал выходить из себя. — Ты что, хочешь и на мне нажиться?

— Можешь идти, если тебя это не устраивает.

— Семьдесят пять!

— Пятьдесят.

— Шестьдесят, — выдохнул он. Лисси подумала.

— Пятьдесят пять — и мы договорились. Они обменялись рукопожатием, и деньги перешли от Лисси к Лерою. Он тут же направился к выходу, ни с кем не попрощавшись.

Лисси еще раз окинула взглядом фигурку девочки.

— Уж больно ты тоща, — констатировала она. — Нужно будет тебя подкормить. Пошли, я покажу тебе твою комнату. Думаю, что ванна тебе тоже не помешает.

В заведении Лисси жизнь показалась Кэрри все же чуточку повеселее. Кормили здесь регулярно, туалеты были чистыми, а комната, в которой Кэрри запирали на ключ, по сравнению с прежней выглядела просто роскошней.

Жили здесь и другие девушки. Поначалу Кэрри не разрешалось даже видеться с ними, но через пару месяцев, когда она уже давно возместила хозяйке связанные с ее приобретением расходы, Лисси сдалась и позволила ей сделать несколько упоительных глотков свободы.

Ей нужно было бы бежать. Но Лерой оказался прав: бежать ей некуда. Она превратилась в проститутку, и ничто уже не в состоянии было изменить этот печальный факт. Он перекрыл все пути отступления в Филадельфию или в особняк мистера Даймса. Жизнью Кэрри сделалась проституция, и, как совершенно разумно заметила одна из девушек, почему бы в таком случае и ей самой на этом не подзаработать?

Вскоре она решилась подойти к Лисси.

— Я хочу иметь собственную долю того, что зарабатываю, — требовательно заявила она хозяйке.

Та рассмеялась.

— Что ж ты так долго молчала, а?

К пятнадцати годам Кэрри сумела накопить кое-какую сумму. Со своей пышной грудью, красивыми длинными волосами и восточным разрезом глаз она и в самом деле была весьма привлекательной.

Лисси с пониманием отнеслась к словам Кэрри, когда та заявила, что уходит. Радости хозяйка, конечно, не испытывала, но поделать ничего не могла.

Кэрри решила пойти к Флоренс Уильяме, являвшейся самой процветающей содержательницей борделей в Гарлеме. Та жила в прекрасной квартире на Сто сорок первой улице вместе с тремя собственными девушками и после первого же взгляда на Кэрри тут же с радостью согласилась предоставить ей комнату. Они договорились, что в качестве платы за один сеанс Кэрри будет брать с клиента двадцать долларов, из которых пять пойдет в уплату Флоренс за жилье.

Комната показалась Кэрри раем. Удобная кровать под белым покрывалом и с белым же телефоном на столике рядом. В углу — ванна из фарфора и стопка чистых полотенец, которые меняла горничная после каждого клиента.

Горничная! То, чем Кэрри зарабатывала себе на жизнь, не приносило ей ни малейшего удовольствия, однако условия здесь были, без сомнения, более приемлемые.

Девушки у Флоренс встретили ее довольно дружелюбно. И уж совсем поразительным оказалось то, что две из них оказались белыми. А вскоре Кэрри выяснила, что и половина посетителей тоже белые. Это ошеломило ее. Она и представить себе не могла, что белые мужчины тоже будут за это платить — солидные, уважаемые белые люди, с приличной работой, любящими женами и прочими радостями жизни.

Когда она поделилась своим удивлением с подругами, те только рассмеялись.

— Милая моя, — сказала ей Сесилия, — да белые намного грязнее самого черного ниггера.

Высокая и стройная Сесилия выглядела независимо гордой, никому и в голову не пришло бы, что она тоже торгует собой.

— Когда этим с тобой занимается черномазый, то он как бы хочет доказать тебе, что никто на свете не умеет трахать так, как он. Белые же… ну, у них какие-то странные вкусы. Требуют, чтобы их вязали и хлестали ремнем, как будто они и на самом деле совершили нечто отвратное. Нет уж, я предпочитаю проверенных черномазых.

Кожа у Сесилии цвета молочных сливок, волосы рыжие, ноги длинные и стройные. Говорила она чуть нараспев, с ленивым южным акцентом. Вторую в их компании белую девушку отличали огромные глаза и неуемная энергия.

Третью — негритянку — звали Билли, и Кэрри подозревала, что та не старше се самой. Но обе уверяли, что им по восемнадцать.

Кэрри считала Билли настоящей красавицей, она ее сразу полюбила. Билли приехала сюда из Балтимора чтобы навестить мать. Сначала она устроилась к кому-то горничной, но вскоре возненавидела свою работу и кончила тем, что явилась в заведение Флоренс Уильяме.

— Надоело подчищать дерьмо за какой-то жирной белой сукой, — так объяснила она свой шаг.

Билли обладала мелодичным и нежным голосом, особенно в те моменты, когда она подпевала рвущимся в окно джазовым мелодиям.

— Тебе нужно учиться на певицу, — говорила ей Кэрри.

— Да, — соглашалась Билли, — на свете полно вещей, которым мне нужно научиться, и однажды меня озарит — и я удивлю всех.

— Ну конечно, — поддерживала ее Кэрри. — И я тоже.

Только она еще не знала чем. У Билли хотя бы была мечта. У Кэрри ничего не было. Торгуя собой, она ощущала себя в безопасности. У нее не возникало никакого желания вернуться в обычный мир, общаться с обычными людьми. Ведь стоит им лишь посмотреть на нее, как они сразу же поймут, что такое она из себя представляет.

Временами Кэрри просыпалась по ночам и проклинала бабушку Эллу и Лероя, временами же ей удавалось отогнать от себя мысли о прошлом.

Так дни сменялись ночами, за ними вновь приходили дни, но для Кэрри никакой разницы не было. Она пребывала как бы в вечной спячке. Даже деньги, которые она все же откладывала, ничего для нее не значили. Одного клиента сменял другой. Черный, белый, старый, молодой — ей все было абсолютно безразлично.

Флоренс Уильяме призвала ее к себе для разговора.

— Тебе необходимо встряхнуться, девочка моя. Эти коты приходят сюда, чтобы приятно провести время. А как я слышала, ты им такой возможности не даешь.

Однажды ночью, когда Кэрри принимала клиента, за стенкой ее комнаты послышался какой-то необычный шум. Звучали злые, раздраженные голоса — Билли и мужской. И тут же спокойный голосок Флоренс, пытающейся утихомирить разбушевавшиеся страсти.

Как выяснилось позже, Билли посмела отказать клиенту. Крупной шишке из черных, Биг Блю Рэйньеру. Человеку со связями, работавшему на Боба Хьюлетта, фактического хозяина Гарлема.

Флоренс была вне себя.

— Эти парни с полицией на «ты», — кипятилась она. — Тебе пора бы уже понимать, кому можно говорить «нет», а кому нельзя.

На лице Билли отсутствовал и намек на раскаяние.

Утром следующего дня девушки сидели в кухне и завтракали, как вдруг неожиданно в квартиру ворвались полицейские, арестовав сразу всех. В тюрьму их привезли в грязном полицейском фургоне.

Через несколько часов Флоренс Уильяме и двух белых девушек освободили. Билли и Кэрри остались в камере. Имена их записали в толстую книгу, после чего предъявили обвинение в проституции. Им пришлось провести в тюрьме отвратительную ночь, и только утром следующего дня их отправили в суд.

Увидев, кто сидит в кресле председателя суда, Билли застонала.

— Влипли, — проговорила она окаменевшей от ужаса Кэрри. — Видишь вон ту старую суку? Это судья Джин Норрис — она будет погаже, чем целая кастрюля дерьма!

Кэрри показалось, что Билли отделалась довольно легко. Ее мать, пришедшая в зал, поклялась, что Билли действительно восемнадцать. Затем судья, дотошно изучив какой-то листок бумаги, назвала его справкой о состоянии здоровья и объявила Билли больной. Кончилось все тем, что ее направили в городскую клинику в Бруклине.

Когда же настал черед Кэрри, то судья, смерив ее ненавидящим взглядом, забросала кучей вопросов, отвечать на которые девушка отказалась. Единственным, что она сообщила суду, был ее возраст — восемнадцать лет.

В озлоблении Джин Норрис заявила:

— Если вы не желаете отвечать на вопросы суда, то это ваше дело, мадам. Я могла бы быть снисходительной, но ваше поведение не дает мне к этому никакого повода. Три месяца. Остров Уэлфер . Слушание закончено.

Джин Норрис полностью заслуживала своей репутации.

 

СРЕДА, 13 ИЮЛЯ 1977 ГОДА, НЬЮ-ЙОРК

-О Боже! — воскликнула Лаки. — Что происходит? Внезапная остановка лифта отбросила Стивена на стенку кабины.

— Не знаю. Похоже, вышел из строя электрогенератор.

— Кто вы такой? — Лаки вдруг охватили подозрения. — Если вы нажали на «стоп», чтобы попробовать выкинуть какую-нибудь штучку, то тогда вы не на ту напали, это вы должны понять сразу же. Я занимаюсь каратэ, у меня черный пояс, и уж если мне придется иметь с вами дело, то поберегите свои яйца. Я…

— Извините, мисс, — фыркнул Стивен. — Но это вы стоите у панели с кнопками. Почему бы вам не попробовать вызвать монтеров, вместо того чтобы произносить речи?

— Миссис.

— О, какая жалость. Простите же меня, миссис. Не будете ли вы настолько любезны, чтобы нажать на кнопку вызова диспетчера?

— Я не вижу этой чертовой кнопки.

— А нет ли у вас спичек или зажигалки?

— А у вас?

— Я не курю.

— Хм! Я так и думала.

Расстегнув свою сумочку, она принялась шарить в ней, пытаясь нащупать свой «данхилл».

— Дерьмо! — она вспомнила, что оставила зажигалку на столе у Косты. — У меня ее нет.

— Чего нет?

— Зажигалки. А вы уверены, что у вас нет спичек?

— Абсолютно.

— Но ведь их носят все!

— Вы — нет.

— Верно. — Лаки в раздражении топнула ногой. — Будь все проклято. Я ненавижу темноту.

Выставив вперед руки, Стивен двинулся к противоположной стенке. Пальцы его коснулись Лаки, и та ответила резким ударом ноги, попав ему туфелькой в колено.

— Уф! С чего это вы?

— Я предупредила тебя, парень. Еще раз — и у тебя будут крупные неприятности.

— Как же с вами трудно! — пожаловался он. — Я всего лишь пытаюсь нащупать кнопку вызова.

— Тем лучше. — Забившись в угол кабины, Лаки опустилась на корточки. — Так поторопитесь же. Терпеть не могу темноты.

— Это вы уже говорили, — холодно заметил Стивен. — Нога его болела, как после удара молотком. В любую минуту эта дикая кошка может наброситься на него. Нащупав панель, он принялся нажимать все кнопки подряд — так, наудачу Абсолютно ничего не происходило.

— Нашли?

— По-моему, тут ничего не работает.

— Замечательно! Вот для чего им нужны все эти кнопки — когда с тобой действительно что-то приключается, то ни одна эта долбаная штука не срабатывает!

— Зачем же кричать?

— Не указывайте мне, что я должна делать!

В наступившей тишине оба оценивали складывающуюся ситуацию.

«Вот повезло, — думала Лаки. — Застрять в лифте с каким-то задрипанным клерком, который даже и не курит. Редкостный тупица!»

«Что за язык, — думал Стивен. — Она изъясняется так, будто живет в одной комнате с бейсбольной командой!»

— Так что же, — заговорила наконец Лаки, с большим трудом сохраняя спокойствие в голосе, — нам теперь делать?

Хороший вопрос. Айв самом деле — что?

— Сидеть, — ответил Стив.

— Сидеть! — Она даже взвизгнула. — Да что ты тут выпендриваешься?! Смеешься, что ли?

— Не могли бы вы использовать другие выражения?

— О! Прошу извинить. — Голос был полон нескрываемой издевки. — Клянусь, что больше никогда не скажу «смеешься».

Несколькими этажами выше Коста Дзеннокотти шарил по своему роскошному кабинету в поисках свечей. Отыскав, зажег их от оставленной Лаки на столе зажигалки. Затем подошел к окну, уставился вниз. Перед ним простирался город, залитый лунным светом. Точно такое случилось однажды в шестьдесят пятом — тогда все говорили, что это всего лишь кратковременный сбой на линиях, что повториться он просто не может. И вот вам, пожалуйста, будьте спокойны.

При мысли о том, что от поверхности земли его отделяют сорок восемь лестничных пролетов, Коста негромко выругался. Может, ему все-таки не придется спускаться пешком? Может, аварию вот-вот ликвидируют?

Он вздохнул и вернулся к шкафчику, в котором нашел свечи. Его секретарша, настоящая пессимистка, целую полку отвела под предметы первой необходимости, которых так не хватает в непредвиденных ситуациях. Кроме упаковки со свечами здесь находились одеяло, переносной телевизор, работавший от батареек, и шесть банок апельсинового сока. Умница. Завтра он объявит ей о прибавке жалованья.

Коста снял с полки телевизор и банку сока. Ослабил узел галстука, удобно развалился на кушетке.

Экран осветился почти сразу же после поворота ручки. По нему прыгала какая-то группа с гитарами в руках. Коста начал щелкать переключателем каналов, и в этот момент ему почему-то подумалось, что Лаки застряла между этажами в лифте. Да нет, не может быть — ведь она вышла отсюда минут за десять до того, как погас свет.

Найдя программу новостей, он приготовился услышать худшее.

— Ты, жопа, что ты там делаешь?! — заорал темноволосый из-за двери спальни. — Оставь свои долбаные пробки в покое, они тебе не помогут. Ты слышишь меня, ты, трахнутый?!

Раздались удары в дверь. Дарио с благодарностью вспомнил специалиста по интерьерам, настоявшего на том, чтобы все внутренние двери в квартире, хлипкие и ненадежные, были заменены на прочные дубовые.

— В чем дело? — прокричал Дарио, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Мне показалось, что мы с тобой неплохо провели время.

— Ах ты, жопа! — услышал он в ответ. — Грязный гомик!

Дарио даже удивился.

— Если я грязный гомик, то кто же тогда ты?

— А ты не трахайся со мной, брат! — Казалось, парень был близок к истерике. — Я-то не голубой. Мне больше нравится перепихнуться с пухленькой девочкой.

Сейчас уже Дарио чувствовал себя более спокойно, несмотря даже на то, что был заперт в собственной квартире вместе с каким-то придурком в полной темноте. С прочной дубовой дверью тому не справиться. Она выдержит удары этого психа, а Дарио тем временем успеет позвать на помощь.

— Тебя кто-нибудь подослал? — Он попробовал вложить в голос всю доступную ему холодность.

— А, да пошел ты! — донеслось из-за двери. — Лучше включи свой долбаный свет. Все равно темнота тебе ничего не даст.

Дарио размышлял о том, кого бы он мог позвать на помощь. Особого выбора не представлялось — друзей у него было мало.

— Включи свет, жопа! — орал парень. — Включи, или я все разнесу здесь в щепки, а твою долбаную голову — в первую очередь!

Когда свет погас, Кэрри застыла в неподвижности, так и не закончив начатую фразу. С обескураженным видом стояла она у кассы какого-то гарлемского супермаркета, не в силах даже закрыть рот.

— Что такое происходит? — раздался рядом с ней пронзительный голос девушки за кассовым аппаратом.

Эти слова тут же утонули в отчаянных воплях посетителей, на которых вместе с темнотой навалилось ощущение жуткой опасности.

— Смотрите внимательнее, сестры! — послышался бдительный женский голос. — А то сейчас они начнут пихать товар по карманам!

Еще до того момента, когда глаза Кэрри начали привыкать к воцарившемуся в торговом зале мраку, двое парней, державшихся позади нее от самого входа, оказались уже с обеих сторон, вплотную, пихаясь и толкая ее.

— Эй, леди! Каким ветром такую знатную даму занесло в наши края? А? Бэби, бэби, бэби… с тобой все в порядке, бэби? А банку шоколадного крема ты себе меж ног не сунула, бэби?

Толкая ее друг на друга, как волейбольный мяч, забрасывая дурацкими вопросами, они грабили Кэрри. Рвали из ушей бриллиантовые серьги, так что мочки начали кровоточить. Сдернули с пальца драгоценное кольцо. Выхватили из волос заколки. И ни на секунду не прекращали своего диалога; хриплые голоса звучали точь-в-точь как на старой пластинке Тедди Пендерграсса.

Кэрри охватил ужас. В памяти с удивительной четкостью предстали самые ранящие душу картины ее прошлой жизни. Как давно все это было, а кажется, что только вчера.

— Отстаньте! — закричала она. — Оставьте меня в покое!

Вырвав у нее из рук сумочку и толкнув еще раз напоследок, парни бросились бежать.

Джино ни слова не сказал сидевшей рядом с ним женщине, чьи длинные отточенные ногти хищно впились в мякоть его ладони. На его глазах в огромном Нью-Йорке не осталось ни одного огонька, он же на это всего лишь негромко кашлянул.

Почувствовав, что начавший было заходить на посадку самолет сменил курс и вновь стал набирать высоту, он ничуть не удивился.

Сидевшие вокруг пассажиры разом заговорили о чем-то. Видимо, Джино оказался не единственным, заметившим перемену.

Дама в кресле рядом с ним внезапно выпрямилась.

— Что случилось? О Боже, мы что, не идем на посадку?

— Не волнуйтесь, — мягко проговорил он. — Похоже, что в Нью-Йорке какие-то проблемы.

— В Нью-Йорке проблемы? — голос ее сразу поднялся на целую октаву.

Она отпустила его руку, но лишь для того, чтобы сделать хороший глоток из своей фляжки. Однако и это не помогло.

— Сейчас мне станет дурно, — простонала женщина, лицо ее посерело.

— А вы попробуйте не пить.

В ее глазах он тут же увидел вскипевшее негодование. «И так вот они все, — подумал Джино, — не выносят абсолютно никакой критики».

— Я уже спеклась, — пожаловалась Лаки. — Сколько мы тут торчим?

Стивен поднес руку с часами к самым глазам.

— Около двух часов.

— Два часа! О Господи! Да ведь так мы просидим здесь до утра.

— Возможно.

— И это все, что вы можете сказать, — возможно? По-моему, какой-то выход должен быть.

— Просветите же меня.

— Ну и зануда! Похуже геморроя.

Установилось непрочное молчание.

Для Лаки оно становилось непереносимым. Мало того, что она попала в наглухо запертый спичечный коробок, застрявший черт его знает на каком этаже, но зачем же, Господи, ты послал сюда еще в этого идиота?

— Как тебя зовут?

— Стивен Беркли.

— Меня — Лаки.

— Не нужно делать из меня дурака.

— Это мое имя — Лаки. Л-А-К-И . Усек? Стив подумал, что было бы неплохо, если бы она заткнулась — может, ему удалось бы тогда заснуть до утра, а уже утром-то их наверняка отсюда вытащат.

— О Боже! Я больше так не могу! Она принялась колотить своими кулачками по стенке лифта.

— Эй! — вопила она. — Эй, кто-нибудь! Помогите! Мы застряли в лифте! Помогите!

— От этого мало толку, — лаконично протянул Стивен. — Здесь просто некому вас услышать.

— А ты-то откуда знаешь?

— Время слишком позднее. Все ушли.

— Чушь какая. Сам подумай, какой бред ты несешь. Ведь ты же здесь, разве нет? Я же здесь. Да в здании может быть полно людей.

— Я так не думаю.

— Ах, вы так не думаете!

Духота становилась нестерпимой. Стивен уже снял пиджак и расслабил узел галстука. Пот ручейками бежал по его телу. Интересно, подумал он, Айлин волнуется? Хотя с чего бы? Ведь о встрече они не

договаривались.

— Вас кто-нибудь ждет? — спросил он Лаки.

— Что?

— У вас сегодня ни с кем нет встречи? Станет кто-нибудь беспокоиться, видя, что вас нет?

Вот это был неплохой вопрос. Х-м… Что же ему ответить… Свиданий она никому не назначала, собиралась всего лишь пройтись по близлежащим барам. Беспокоиться по поводу ее отсутствия или опоздания просто некому.

— Ас чего это ты взял, что у меня нет мужа?

— У замужних иная манера речи.

— О? И какая же?

— Не такая, как у вас.

— Уж больно загадочно. Ну, а ты? Ты сам-то женат?

— Разведен.

— Ха! Не смог поставить жену на место, а? Стивен едва удержался от грубости. Эта женщина начинала действовать ему на нервы.

— Ну? — она хотела услышать ответ.

— Я, пожалуй, попытаюсь заснуть, — ответил он. В его голосе слышалось напряжение. — Советую вам сделать то же.

— Спать? В этом провонявшем потом ящике? Ты это серьезно?

— Я это серьезно.

Она решила расшевелить его. Все что угодно — лишь бы время прошло побыстрее.

— У меня предложение получше.

— Ну?

— Почему бы нам не трахнуться?

Ее вопрос повис в воздухе. Стивен молчал.

— Так что же? — настаивала она.

— Когда лифт остановился, — медленно проговорил он, — первой моей мыслью было, что для вас нет ничего важнее в жизни, чем удержать меня подальше от вашего тела.

— Все верно. Ведь тогда я еще тебя не знала. Но теперь-то мы уже старые друзья.

— Что-то не верится.

— А ты поверь. Мне двадцать семь, я не уродина, и у меня хорошее тело. Ну так давайте же, Стивен Как-Вас-Там, это будет великолепно, обещаю.

— Ты — проститутка?

— Я — проститутка? — Она расхохоталась. — Ну ты даешь, парень!

— А говоришь ты, как они.

— Ага, понимаю. Любая женщина, если ей хочется потрахаться, — проститутка. Значит, ты из породы классиков, так? Прекраснодушный старомодный джентльмен, занимающийся любовью по учебнику.

— По-моему, с тобой не все в порядке.

— Ха! Это у тебя не все дома. — Она издевательски улыбнулась в темноте. — Значит, трахаться ты не хочешь?

— Нет. Безусловно не хочу.

— А ты не гомик?

— Нет.

— Тогда ты — уникум. На твоем месте любой бы не стал упускать такую возможность.

— Я — не любой. А потом, тебе не помешает узнать, что я — черный.

Лаки засмеялась.

— И что асе?

— Послушайте, леди, — голос его стал скучным, — мне не хочется, чтобы вы почувствовали себя неловко, когда наконец зажжется свет. Я вовсе не собираюсь ни к чему вас обязывать, — быстро добавил он.

— Ты, видно, считаешь, что раз ты черный, это должно меня остановить?

— Вовсе нет. Я сказал так для того, чтобы вы оставили меня в покое. Секс с незнакомками не отвечает моему представлению об удовольствии.

— Глупости! Ты даже не представляешь, чего ты лишаешься.

— Отлично представляю. И к тому же, с белыми женщинами я вообще не сплю. Лаки фыркнула.

— Боже, до чего самоуверенный. А почему же, позвольте вас спросить, мистер, вы не спите с белыми женщинами?

— Потому что всех их можно разделить на две категории.

— Это какие же?

— Вам и в самом деле хочется это знать?

— Стала бы я спрашивать.

— О'кей. Они либо находятся во власти мифа о гигантском черном пенисе, либо настолько кичатся своим свободомыслием, что становится тошно: смотрите на меня — да, я сплю с чернокожим! Какая дерзость, а?

Лаки рассмеялась.

— Мне знакомы оба этих типа. Но уверяю тебя, я к ним не отношусь.

— Еще бы.

Несколько минут они провели в тишине. Стивен сам себе удивлялся: и что это заставило его быть с нею, столь откровенным? Он сказал этой женщине более чем достаточно. Когда вспыхнет свет и они вновь вернутся к действительности, он будет сожалеть об этом.

— Я тоже делю мужчин на две категории, — нарушила молчание Лаки. — И когда я вижу человека, мне тут же становится ясно, к какой из них он принадлежит.

— Что же это за категории?

— Те, с кем я тут же легла бы в постель. И те, с кем я предпочла бы сначала познакомиться. Вторая категория намного малочисленное первой.

Стивен невесело рассмеялся.

— Уж не собираетесь ли вы поведать мне о своих проблемах? Прозвучало это так, будто сейчас вы станете рассказывать мне о своем тяжелом детстве.

— Моего отца не назовешь обычным человеком с улицы. И действительно мне уже давно приходится многое держать от него в секрете, в противном случае, ни о какой свободе действий и мечтать бы не пришлось.

— Почему? Кто он? Полицейский?

— Это неважно. — Выпрямившись, она топнула ногой об пол кабины. — Вот дерьмо! Когда же мы отсюда выберемся?

— Сядьте и успокойтесь. Нервничать сейчас бесполезно.

— Слушай-ка, уж если мне не удалось растормошить тебя, то почему бы мне хоть самой не взбодриться?

— Потому. Впереди долгая и душная ночь. Стоит поберечь свою энергию.

— А ведь ты прав.

Она вновь опустилась на корточки, принялась расстегивать молнию на сапожках. Сбросив их, она тут же вылезла и из джинсов.

— Вот так-то будет получше!

— Что такое?

— Разденься. Я уже.

— Мы ведь только что говорили…

— Секс здесь ни при чем, дурень. Так намного прохладнее.

Стивен задумался над предложением. Но что это будет за картина — когда их найдут здесь, вдвоем, практически голыми?

— Готова держать пари, что знаю, о чем ты сейчас думаешь, — с насмешкой сказала Лаки.

— О чем?

— Ты думаешь: как только я сниму брюки, она тут же набросится на меня. Она тут же овладеет моей девственной плотью и…

Стив не мог удержать невидимой в темноте улыбки.

— Ты сошла с ума.

— Ну еще бы. Всю жизнь была сумасшедшей. Целыми днями только и мечтаю о твоей плоти. Раздевайся. Клянусь, что и пальцем до тебя не дотронусь.

Ему вдруг захотелось ее увидеть. Но в кабинке стоял такой мрак, что даже общие очертания фигуры рассмотреть было невозможно. Она представлялась ему блондинкой, с чуть вздернутой грудью, с задорной улыбкой, открывавшей хорошие крупные зубы.

Ей вдруг стало интересно: а как он может выглядеть? Ученый вид, возможно, очки на носу. Этакий Алекс Хэйли, и уж явно не О. — Дж.Симпсон.

— Но ты же не подумал, что я говорила серьезно, когда предлагала потрахаться, правда? — с любопытством спросила она.

Стивен ответил не сразу. Он-то был уверен, что именно это она и имела в виду.

— Конечно нет.

Послышался ее негромкий порочный смех.

— Ну и зря. Ничто так не прочищает мозги, как хороший секс!

Задремавшего у себя в кабинете на кушетке Косту разбудил телефонный звонок. Не раскрывая глаз, он протянул в сторону руку и сбил на пол настольную лампу. Только сейчас до его сознания окончательно дошло, что находится он у себя в офисе. Поднявшись с кушетки, он сделал шаг к столу, взял трубку.

— Да?

— Коста?

— Да. Слушаю. Кто это?

— Это я, Дарио. Я уже думал, что не разыщу тебя. Звонил в твой клуб, потом домой, потом я решил, что вдруг ты еще не ушел из офиса… Господи, как асе я рад, что застал тебя!

Дарио. Коста нахмурился. Дарио давал о себе знать только тогда, когда ему было что-нибудь позарез нужно.

Как бы прочитав его мысль, Дарио продолжил:

— Коста, ты должен помочь мне. Я попал в переделку. Мне необходимо… кое от кого избавиться.

— Не говори ничего по телефону, — тут асе рявкнул в трубку Коста.

— Ты не так понял, — попытался объяснить Дарио, — нужно только вышвырнуть одного типа из моей квартиры, и все.

— Заткнись! — прошипел Коста, размышляя о том, как будет звучать их беседа со стороны, если телефон все же прослушивается. Каждую неделю его кабинет проверялся на наличие жучков экспертом… но трудно быть до конца уверенным.

Голос Дарио задрожал.

— Коста, мне нужна помощь. Сейчас. У меня в квартире маньяк, он пытается убить меня. Пока он заперт в спальне, но…

— Убирайся оттуда немедленно, — приказал Коста. — Переночуешь в отеле и свяжешься со мной завтра. Я прослежу за тем, чтобы… исправить ситуацию.

— Ты не понимаешь, — Дарио пребывал почти в истерике, — я не могу отсюда выбраться. Мои ключи у него. Я заперт.

Решение в голове Косты созрело мгновенно.

— Полицейские… — начал было он.

— Забудь об этом, — перебил его Дарио. — Отец не будет в восторге от огласки.

Картина прояснилась. Один из любовников Дарио решил его наказать.

— У меня есть один человек, — медленно проговорил Коста. — Оставайся рядом с телефоном.

— О Боже! — Голос в трубке дрожал от ужаса. — О Боже! Он… Он выбирается!.. Коста! Помоги мне — он… он… Господи!

Трубка в руке Косты смолкла.

Из разорванных мочек ушей капала кровь. С расширенными от страха глазами Кэрри попятилась в угол. Царившая вокруг суматоха усиливалась. Рот Кэрри наполнился горькой слюной, длинные черные волосы разметались по лицу. «Сейчас меня вырвет. Боже, я не выдержу, сейчас меня вырвет!»

Раздался звук разбитого стекла, и две женщины, пробегая мимо нее, кричали друг дружке:

— Пойдем-ка добудем себе по телевизору! В окружении мужчин, женщин, детей, нагруженных сумками с продовольствием, она смогла наконец выбраться наружу. Ею двигала только одна мысль: дойти до машины. Быстрее отсюда, с этих отвратительных улиц!

— Эй, сестра, подхвати-ка вот это! — Какая-то женщина с безобразно расплывшейся фигурой, хихикая, сунула ей в руки огромный пакет с бумажными полотенцами. — У меня они уже не помещаются, но не оставлять же им добро!

Кэрри машинально взяла у нее пакет. Где машина? Где она ее оставила? Она встряхнула головой. «Черт побери, женщина. Возьми себя в руки. Ты должна в конце концов выбраться отсюда!»

Ну конечно же. Машину она оставила на стоянке. Но если Кэрри сядет за руль и уедет, что будет дальше? Что произойдет? Ведь в Гарлем она приехала с определенной целью. Позаботиться о Стивене, защитить его гораздо важнее, чем унести отсюда побыстрее ноги.

Но тут же Кэрри вспомнила, что пистолет ее находился в сумочке, которую вырвали у нее из рук. Она поспешила к стоянке, но было уже поздно: у нее на глазах ее роскошный темно-зеленый «кадиллак» с опущенными стеклами, с включенными на полную мощность стереоколонками промчался мимо. На переднем сиденье прыгали от восторга двое только что ограбивших ее парней. Еще бы. Ведь ключи от машины лежали в сумочке.

Ей захотелось расплакаться, закричать, сделать хоть что-нибудь. Но вместо этого она застыла в неподвижности, ощущая, как ненависть заполняет все ее существо. Она уже приняла решение. Тот, кто заманил ее сюда — кем бы он ни был, — умрет. Так или иначе.

— Мистер Сантанджело, — склонившись к его уху, негромко проговорила хорошенькая стюардесса. — Из-за аварии на подстанции в Нью-Йорке полностью отключено электричество, так что командир взял курс на Филадельфию, где мы сможем совершить посадку. Я надеюсь, это не станет слишком большим неудобством для вас.

Не успел он ответить, как из динамиков послышался голос самого командира лайнера, сообщивший ту же информацию.

— Может, вам что-нибудь принести, мистер Сантанджело?

— Нет. — Он покачал головой. — Все в порядке. Но порядка-то как раз и не было. Джино еле сдерживал кипевшую в нем злобу. Семь лет ждал он этого возвращения, и вот вам, пожалуйста.

Женщина, решившая устроиться в соседнем кресле, ковыляющей походкой возвращалась из туалета.

— Филадельфия! — простонала она. — Можете вы себе это представить?

Да. Представить он мог. Полный хаос.

 

ДЖИНО. 1923 — 1924

Та работа, которую Джино выполнял для Чарли Луканиа, — крутить баранку грузовика, нелегально перевозя спиртное, — изменила всю его жизнь. Замысел Луканиа сводился к тому, чтобы, по возможности, обезопасить себя от тех людей, которые пытались перехитрить его. Выбывшего из строя Дзеко должен был кто-то заменить, и выбор пал на Джино, потому что он был чист — в случае его ареста он все равно не смог бы привести полицию к Чарли.

Джино сидел за рулем новенького «паккарда». Дожидавшийся его грузовик он нашел в заранее условленном месте. Рядом с ним в кабине помещались двое подручных.

Нервы Джино были на пределе, но когда с просьбой к тебе обращается сам Король спиртного, ему прост» так не откажешь. А потом, ведь это его собственная вина, что Дзеко вышел из игры, пусть даже этот подонок в заслуживал большего, чем всего-навсего сломанная рука.

Некоторым образом Джино чувствовал себя даже польщенным тем, что избрали именно его. Значит, он успел уже заработать репутацию, и уж он-то никогда не позволит себе подвести человека. Всем уже давно известно, что Чарли Луканиа исподволь подбирает себе способных молодых людей. «На верности, — любил говаривать он, — можно построить целую империю. Нужно только тщательнее присматриваться к молодежи и учить ее как следует, тогда можно быть спокойным, что никто из парней не ударит тебя пером под ребро».

Грузовик Джино водил отлично. Первая его поездка прошла гладко, без всяких неожиданностей. А на следующий день в гараж заявился Эдди и вручил ему конверт с пятьюдесятью новенькими хрустящими однодолларовыми купюрами.

— Ты показал себя неплохо, — заявил Эдди. — Тебя еще позовут.

Джино был поражен. Пятьдесят долларов! За то, чтобы покрутить баранку! К чертям собачьим, у него никогда в жизни руки еще не держали такой суммы денег.

Такое событие необходимо отметить, и лучше всего покупкой нового костюма. В витрине у портного он как-то видел то, что ему нужно: из черной шерсти в тончайшую белую полоску — ничего более элегантного Джино и представить себе не мог. Он купит его!

Он не стал дожидаться конца рабочего дня, а просто направился к двери. Банан в спину окликнул его:

— Эй, Джино, а что я скажу боссу?

— Скажи ему, чтобы он засунул эту работу себе в задницу, — многозначительно бросил на ходу Джино.

В конце концов, разве Эдди не сказал, что его еще позовут? Тогда какого дьявола уродоваться здесь за несколько долларов в неделю, занимаясь ремонтом чужих машин, если всего за пару часов он в состоянии заработать пятьдесят новеньких «зеленых»?

Не торопясь, Джино шел по улице, полной грудью вдыхая воздух. Ощущение было такое, будто у него только что раскрылись глаза. Внезапно он понял, чего хочет от жизни. Деньги. Много денег! Вкалывая с девяти до пяти в этом грязном гараже, никогда не получишь того, к чему стремишься. Дудки! Чарли Луканиа тоже начинал с разной мелочевки, но он умел использовать любую подворачивающуюся возможность, и пожалуйста — кем он стал сегодня? Большой человек. Кумир многих. Крутой и уверенный в себе, но, когда тебя воспитывает улица, крутость — единственный способ выжить.

Портной с большой неохотой снял костюм с витрины, и то только после того, как Джино помахал у него перед носом банкнотами. Примерив свою мечту, Джино с отчаянием обнаружил, что пиджак выглядит на нем просто комично, а брюки велики по меньшей мере на три размера. Глядя в зеркало, Джино окончательно расстроился.

— Все болтается, — упавшим голосом признал он.

— Я могу его поправить, — предложил портной. Он видел деньги и хотел заполучить их. — Мне нужна неделя. Придешь ко мне через семь дней, и костюм будет сидеть, как перчатка.

— Сегодня вечером.

— Это невозможно. Глаза Джино сузились.

— Сегодня вечером, — с нажимом в голосе повторил он. — Сколько?

Они договорились, и это лишний раз убедило Джино в том, что, когда у тебя есть деньги, ты можешь позволить себе все.

Он вышел на улицу абсолютно довольный собой. Деньги жгли ему карман. Требовалось как-то убить время.

Он отправился к Ларри, однако народу в баре собралось немного, царила скука. Усевшись в кабинке, Джино заказал себе содовой.

Поначалу он даже не заметил маленькой блондинки, но она то и дело шмыгала то туда, то сюда мимо его столика, демонстративно выпячивая высокие крепкие груди. Тогда только Джино ее вспомнил. А, та самая, с острым язычком, из-за которой он поцапался с Дзеко. Пальцы Джино непроизвольно ощупали стягивавшие щеку швы.

— Эй, ты! — окликнул он девушку. Она замерла напротив его кабинки, в широко раскрытых голубых глазах — сама невинность и удивление.

— Вы мне?

— Да, тебе. — Он ткнул пальцем себе в щеку. — Видишь, чем со мной за тебя расплатились?

Голубые глаза смотрели на него не мигая. Девушка выглядела необыкновенно привлекательной. Внезапно Джино охватило острое желание нажать рукой на ее магическую кнопку, на этот волшебный бугорок.

— И тебе даже не хочется поблагодарить меня? С высокомерным видом она начала накручивать на палец завиток волос.

— Я вам очень признательна за то, что вы не позволили одному из ваших друзей оскорбить меня. — Ее мягкий грудной голос никак не соответствовал тому сарказму, который она пыталась в него вложить.

— Один из моих друзей! — Джино не верил своим ушам. — Так ты хочешь сказать, что это, — он провел по щеке, — я получил от своего друга?

— По правде говоря, мне все равно, где вы это получили. — Она не сводила с него взгляда. — Вид, конечно, ужасный, но это все, что я могу сказать.

Она повернулась, чтобы уйти, и Джино вскочил на ноги.

— Эй! — крикнул он, взбешенный ее холодностью. — Ты что, не знаешь, кто я такой?

Девушка подарила ему очаровательную улыбку.

— По-видимому, один из хулиганов, такой же, как и ваши друзья.

С этими словами она направилась к дверям, где ее с волнением дожидались две подружки.

— Я — Джино Сантанджело! — прокричал он. — Д-Ж-И-Н-О. Запомни это имя, ты его еще услышишь!

— Ну еще бы, — язвительно отозвалась девушка и вышла вместе с подругами на улицу.

В недоумении Джино потряс головой. Ехидная девка. Неужели это из-за нее ему исполосовали лицо? Нужно было не мешать Дзеко делать с ней все, что он хочет, может, это выбило бы из нее дурь.

Ему захотелось узнать ее имя. Адрес, где она живет. Ему захотелось узнать, кто она. Одним глотком он допил свой стакан. Ничего, теперь у него будет время выяснить.

Ни разу в жизни Джино еще не приходилось бывать в публичном доме. В отличие от его друзей у него не было в этом нужды — ведь вокруг на улицах столько приятных кисок. Только выбирай. Тем не менее ему приходилось слышать об опытных профессионалках из заведения мадам Лолы. Настоящие мастерицы, которые берут по двенадцать долларов только за то, чтобы раздвинуть свои ноги. Ничего себе денежки. Да у них что там — соболиный мех, что ли?

Катто и Розовый Банан обычно отправлялись на эти дела вместе с компанией какой-нибудь шпаны, выглядевшей так, будто все они только что вышли из драки с Дракулой. Трех долларов им хватало, чтобы расплатиться за всех. Но их попутчиком в эти места Джино никогда не был. Другое дело по-настоящему приличное заведение… Где с тебя требуют двенадцать долларов… «Ладно, — решил Джино, — раз в жизни нужно попробовать всего. А потом, все равно после обеда сегодня делать нечего, да и бумажки в кармане подогревают кровь».

Мадам Лола представляла собой высокую и худую крашеную блондинку с твердым, налитым кровью взглядом и огромным ртом. Внимательно изучив Джино глазами с головы до кончиков его ботинок, она выстрелила в него резким: «Да?»

В этот момент Джино вдруг осознал, как он выглядит: помятая рабочая одежда, вся в пятнах машинного масла, жирная траурная кайма под ногтями. Может, следовало дождаться, когда его костюм будет готов? Хотя какого черта? От Веры он достаточно много слышал о шлюхах. Если у тебя есть деньги, то совершенно не важно, на кого ты там похож. Сунув руку в карман, он извлек несколько долларовых бумажек.

Мадам Лола шевельнула пальцами, но Джино был не из тех, кто даст себя обдурить.

— Каким временем я располагаю за двенадцать долларов? — требовательно спросил он. Она расхохоталась.

— Каким временем? Сынок, для тебя и двух минут хватит. Как войдешь, так и выйдешь.

Указательным пальцем с ярко-красным маникюром она поманила его за собой, проведя через занавес в не очень опрятную комнату, где тут и там были расставлены кушетки, кресла и низкие столики с бутылками нелегального спиртного. Мадам Лола умела позаботиться о нужных людях с нужными связями .

Комната казалась обескураживающе пустой. Джино представлял себе, что увидит по меньшей мере десяток обольстительных девушек, замерших в самых фантастических позах в ожидании, пока он не остановит на какой-нибудь свой выбор.

— Садись, — обратилась к нему хозяйка. — Сейчас я приведу ее к тебе.

— Сначала я хочу выпить.

— Ты слишком молод для этого, мальчик.

— Я слишком молод для того, чтобы трахаться, но этого вы мне не запрещаете. Налейте-ка двойную порцию виски. Лола поджала тонкие губы.

— Маленький упрямец.

— Мое имя Джино Сантанджело. Запомните его. Вам придется его еще услышать.

— Правда? — Она и не пыталась скрыть насмешки.

— Правда. А заплатив вам двенадцать долларов, я имею право выбора, не так ли? Зовите сюда всех.

С профессионалкой все обстояло по-другому. Невысокая блондинка, понравившаяся Джино больше, чем другие, выглядела по-деловому невозмутимой. Она провела его в свою комнату, сбросила с себя кимоно и улеглась на кровати в ожидании, с готовностью расставив ноги. Да, это совсем не то, что заниматься любовью в подвалах или на чердаках. Поколебавшись, Джино снял брюки, трусы и с удивлением после этого обнаружил, что он вовсе не так уж и разгорячен, как ему представлялось, пока он шел сюда. По правде говоря, он чувствовал себя чуть ли не беспомощным.

— Наверное, первый раз, лапочка? — с сочувствием обратилась к нему блондинка.

— Ты смеешься? — попробовал возмутиться Джино.

— Зачем же так смущаться?

Смущаться? Ему? Просто смех. Да ведь его прозвали Жеребцом. И все же впервые в жизни он ощутил, что не в состоянии возбудить себя.

Блондинка на постели села. Груди ее были очень маленькими, одна из них в едва заметных царапинах. Рукой она потянулась к его пенису.

Джино отпрянул в сторону.

— Нет, — быстро сказал он. — Я хочу кое-чего другого.

— Чего же? — с некоторым подозрением спросила она.

— Я хочу поработать языком.

— Что?

— Поработать языком. Полизать у тебя, пососать. Теперь у нее уже был встревоженный вид. Она пришла в это заведение ровно шесть месяцев назад, но никому из ее клиентов еще в голову не приходило потребовать чего-то отличного от обыкновенного траханья.

— Ложись на спину и расставь ноги пошире, — потребовал Джино.

Блондинка почувствовала себя совсем неуверенно.

— За это, наверное, придется заплатить дополнительно. — В растерянности она несколько раз моргнула. — Я должна спросить Лолу.

— Ну уж нет, — заявил Джино, с каждой секундой воодушевляясь все больше. — Я бы сказал, что это должно стоить дешевле. Но уме поскольку я заплатил двенадцать «зеленых», сдачи требовать не буду.

— Сколько тебе лет? — поинтересовалась она, ложась в кровати и принимая нужную Джино позу.

— Достаточно для того, чтобы доставить тебе удовольствие.

Он сделал глубокий вдох и как бы нырнул головой вниз.

Ощущение было странным. Кончиком языка он исследовал ее влажное лоно, впитывая в себя запах и вкус ее тела, а она в это время лежала абсолютно неподвижно, с как бы в судороге сведенными ногами. Инстинктивно язык Джино нашел магическую точку, и он понял, что близок к цели, когда услышал, как блондинка издала тихий непроизвольный стон. Язык заработал вовсю. Если уж Джино учился чему-нибудь для себя новому, он хотел быть уверенным в том, что учится по-настоящему.

Постепенно ноги ее расслабились, лицом Джино ощущал густую, горячую влагу, стоны сделались громче.

Раздался легкий стук в дверь, а за ним голос мадам Лолы:

— У вас все в порядке?

— Все отлично, — отозвался Джино. — Все просто замечательно.

Теперь блондинка уже каталась в экстазе по кровати. Джино вернулся к прерванному стуком в дверь процессу. Большими пальцами он развел ее плоть в стороны, и это доставило ей наслаждение. Затем язык его проник еще глубже. Он почувствовал, как тело блондинки конвульсивно содрогнулось.

В этот момент Джино понял, что сейчас уже он окончательно набрался сил. Вытянувшись на постели рядом с блондинкой, он медленно вошел в нее.

Потеряв над собой всякий контроль, та стонала все громче. Момент наивысшего наслаждения настиг их обоих одновременно, два тела пытались вжаться друг в друга. Несколько минут они пролежали в таком положении поперек постели, потом до блондинки постепенно дошло, что все закончилось. В смущении она отлепилась от Джино и, избегая встречаться с ним взглядом, набросила на себя кимоно.

Довольный собой, Джино негромко засмеялся.

— Неплохо, а?

— Где ты этому научился? — не удержалась от вопроса блондинка.

— Здесь, вместе с тобой, — отвечал он, одеваясь. — Теперь я смогу пойти и попробовать проделать то же со всем миром.

Костюм сидел просто здорово, и Джино заплатил портному на доллар больше за его удивительное мастерство.

В восхищении он смотрелся в зеркало. Отлично выглядит, в самом деле. Неплохо бы еще черную рубашку, да и новые ботинки не помешали бы. Он провел пальцами по темным линиям швов на щеке; большой палец еще хранил на себе запах блондинки. Улыбнулся.

— Заходите в любое время, — радушно попрощался с ним портной. — Когда захотите.

— Да. Я так и сделаю.

Почти ничего вокруг себя не замечая, Джино вышел на улицу. Он чувствовал себя королем. Новый костюм. Мадам Лола. Деньги, которые все еще шуршали в его кармане.

Он шел по улице, и в голове у него шумело. Нет, ему вовсе не хотелось становиться таким же, как его отец, затраханный жизнью неудачник, умевший доставлять себе удовольствие лишь тем, чтобы избивать живших с ним женщин. Аресты и регулярные отсидки — это не для Джино. С него хватило того опыта, что он приобрел в приюте на Кони-Айленде, он слишком хорошо знал, что такое тюремная камера.

Но кому захочется тратить свою жизнь на то, чтобы лежа на спине приводить в порядок чужие автомобили? Пачкаясь в грязи и масле? Получая за эту работу буквально гроши?

Только не Джино. Ему нужны деньги. Ему нужны все те вещи, что на эти деньги можно купить. И Джино никоим образом не собирался теперь зарабатывать себе на жизнь, строго и неукоснительно придерживаясь рамок закона.

Паоло оказался просто дураком, а дураков ловят. У Джино планы иные. Он станет большим человеком, таким, как Чарли Луканиа. Самое время начинать — сейчас.

Та работа, которую он выполнил для Чарли, оказалась не более чем приятной прогулкой. Все, что для нее потребовалось, это двое парней со стальными прутьями в руках для охраны, шофер и машина. Ничего сложного. Ему та поездка принесла пятьдесят долларов. Парням, может, раза в два больше. А остальным? Так что, в общем, выручка должна быть очень и очень неплохой.

Джино направился в бар к Ларри, где при его виде Банан и Катто вылупили глаза.

— О-го-го, где это ты так приоделся? — завопил Катто.

— Я тоже такой хочу. — Банан вращал глазами, щупал материал. — Мама, как я хочу такой же!

— Не вижу в этом ничего невозможного, — отозвался Джино. — У меня есть одна идея. Нужно только раздобыть пару железных прутьев, угнать где-нибудь грузовик и — ура-ура — мы в бизнесе!

— Железные прутья, — заморгал Катто. — Мне это не нравится.

— Не для того, чтобы пользоваться ими, — быстро нашелся Джино, — только чтобы произвести впечатление — сработает как надо.

Катто носом прошелся вдоль рукава рубашки.

— О чем это ты толкуешь, Джино?

— О деньгах. Вокруг их достаточно. А за что мы задницы дерем? Почему бы нам не выйти на улицу и не подобрать то, что там лежит, как делают все?

Планы можно будет доработать, но если только у него хватит денег. В них-то все дело. С этим новым костюмом, с блондинкой — от пятидесяти долларов мало что осталось. А чтобы делать деньги, тебе прежде всего нужны деньги. Может, если рассказать Вере, что у него на уме, она одолжит ему требуемую сумму… Он взял бы ее в долю, он непременно и с лихвой рассчитался бы с нею из первой же прибыли.

Джино решил сходить к ней попозже вечером. Он ведь обещал ей как-то, что заглянет, расскажет, чем живет. Если очень повезет, то Паоло, может, рядом не будет.

В тот вечер Вера не была занята работой. Трезвой она тоже не была. Она лежала на постели в темной комнате, все освещение которой составлял падающий через окно свет уличного фонаря. Услышав стук Джино, она отозвалась, не поднимаясь:

— Заходи, клади на стол деньги и приступай.

— Эй, это я, — быстро проговорил Джино. — Шел мимо и решил заглянуть, как ты тут.

— Все нормально, — пробормотала она, — все хорошо. — Рука ее протянулась к стоявшей на полу у постели бутылке, поднесла ее ко рту. Послышался глоток. — Кто это, черт побери, «я»?

— Джино, конечно.

Он повернул выключатель, вспыхнул свет, и Джино тут же пожалел об этом. Выглядела Вера далеко не лучшим образом. Грязная ночная рубашка из сатина порвана на плече, открывая взгляду груди, обезображенные свежими круглыми следами ожогов, — видимо, кто-то поработал сигаретой. Избитое лицо представляло собой чудовищную маску, оба глаза заплыли.

Она едва разлепила их, чтобы окинуть Джино сонным взглядом, и попробовала улыбнуться. На месте нескольких передних зубов зияли черные дырки.

— Видок у меня так себе, — с трудом выговорила Вера. Глаза ее наполнились слезами, беззвучно скатывавшимися вниз по исцарапанным щекам.

Джино не было никакой нужды спрашивать, кто ее так отделал. Он знал одно: сейчас ее надо как можно быстрое доставить в больницу.

Склонившись над постелью, он осторожно, как ребенка, поднял Веру на руки. Пахло от нее, как из пивной бочки, и помимо перегара Джино безошибочно различил запах пота и мочи.

— Эй, — мягко сказал он, — я оставлю тебя на минутку, чтобы вызвать «скорую».

— Нельзя, — прошептала она. — Мне нужно быть здесь. Паоло сказал, чтобы я лежала здесь и зарабатывала деньги, много денег…

Глаза ее закатились и через мгновение закрылись. Она потеряла сознание.

В больнице его принялись засыпать вопросами, но Джино в ответ только молчал. Делал вид, что немой. Решение он уже для себя принял. На этот раз Паоло так просто от него не уйдет.

Когда его уверили в том, что Вера находится на больничной койке и жизни ее не угрожает опасность, он вышел из здания.

Вернувшись в ее комнату, он уселся на стул напротив двери и принялся ждать. Так прошло три часа.

Паоло вошел в комнату в четыре утра. Джино вскочил на ноги и бросился на отца еще до того, как тот успел понять, с кем имеет дело.

— Ты… подлый… трус… — Голос Джино срывался, он наносил удары куда попало. — Дети… и женщины… Ты… грязный… сукин сын…

Паоло потребовалось не меньше пары минут, пока он осознал, что происходит. Он провел такой приятный вечер в соседней забегаловке наедине с бутылкой виски и теперь явился домой с единственным желанием лечь и хорошенько выспаться. И вдруг на него нападают и бьют — совершенно непонятно за что. Обычно бывало наоборот. Обычно бил он.

От удара, пришедшегося по голове, он застонал, и изо рта его обратным ходом стало выходить выпитое виски и съеденная лазанья.

— Ты дерьмо! — с отвращением выговорил нападавший. — Слышишь меня? Ты — дерьмо'.

Паоло показалось, что голос ему чем-то знаком, но память отказывалась сообщить, кому он может принадлежать. На скулу его обрушился второй мощный удар, от которого Паоло упал на пол.

— Не вздумай еще раз прикоснуться к ней, — предупредил его голос. — В следующий раз тебе достанется еще больше.

Когда избивший его вышел из комнаты, Паоло освободил желудок от остатков лазаньи. Сучка Вера. Значит, у нее есть любовник. Ну ничего. В следующий раз он достанет ее по-настоящему.

Джино вбежал в свою комнату и сорвал с себя безнадежно испорченный костюм. Его трясло от отвращения, и все же он немного приободрился. Ну и денек был сегодня.

Сев на кровать, он восстановил в памяти события последних суток. Деньги. Маленькая блондинка. Шлюха у мадам Лолы. Вера. Паоло. И планы на будущее, чтобы уме ничего не упустить.

Улегшись, он уставился в потолок, с ненавистью разглядывая трещины, облупившуюся побелку и всю эту окружавшую его бедность. Ничего лучшего в жизни у него и не было, но ведь в кино-то он ходил, по Пятой и по Парк-авеню прогуливался и видел роскошные особняки и автомобили с шоферами в ливрее. Он знал, что где-то там идет совсем другая, красивая жизнь. Он знал, что единственный способ оказаться в ней, этой далекой и прекрасной жизни, — это деньги.

На следующий день он начал действовать. В районе, где жил Джино, орудовало несколько банд подростков, которые только и делали, что искали повода пустить кому-нибудь кровь. Наиболее сильной группировкой считались печально известные «Минитмены» , получившие свое название благодаря признанному факту, что они успевают обделывать свои дела в течение буквально одной минуты. Поначалу Джино собирался присоединиться к ним, но у них уже был свой вожак, пользующийся беспрекословным авторитетом, по имени Валачи. Джино решил, что связываться с ним не стоит.

Были еще банды ирландцев, евреев, смешанные. Некоторые из них промышляли мелким рэкетом, другие занимались квартирными кражами, большинство же просто хватали все, что плохо лежит, и делали ноги.

Джино хотел найти какую-нибудь небольшую шайку, над которой он в течение короткого времени сможет взять верх. Он немного знал одного парня по имени Алдо Динунцио, который брался за кое-какую работу, выполняя ее только с двумя своими подручными. Человеком он слыл ловким, был себе на уме, а еще про него шел слушок, будто в Чикаго живет его двоюродный брат, почти такой же могущественный, как сам Капоне. Как-то в беседе с ним Джино предложил Алдо работать вместе.

Алдо выразил свое согласие кивком головы. В соседних кварталах у Джино уже сложилась определенная репутация. Он считался крепким парнем, никому не дававшим спуску, и, что еще важнее, он действительно умел водить машину.

Сидя в баре у Ларри над чашкой кофе, они обменялись рукопожатием, после чего Алдо поделился с Джино своими планами относительно нового дела. Он сказал, что знает неподалеку склад, до крыши набитый мехами, которые ждут не дождутся, чтобы их кто-нибудь унес.

— Мы можем неплохо на этом подзаработать, только действовать нужно быстро. Птички нашептали мне, что охранная сигнализация вышла из строя. Ты, я, еще пара ребят, нам придется позаботиться о ночном стороже, он поможет. Так что тебе — пятая часть. Это немало.

— Когда? — задал единственный вопрос Джино.

— Сегодня вечером. Идешь?

— Конечно.

Они проговорили детали, и Алдо оставил его одного. Джино собирался уже отправиться в больницу к Вере, когда в бар вошла маленькая блондиночка со своими двумя подружками. С гордым видом она прошла мимо, не обратив на него ни малейшего внимания, уселась в кабинке и спряталась за карточкой меню.

Поднявшись, Джино подошел к ее столику.

— Эй! — Он вырвал меню у нее из рук. — Что это с тобой? Неужели тебя так воспитывали?

Она смотрела на него широко раскрытыми невинными глазами.

— Вы пришли принять у меня заказ? — осведомилась она.

— Синди! — прыснула смехом одна из ее подружек.

— И чего ты вы…

— Что? — Она не дала ему возможности договорить.

— Не хочешь как-нибудь вечером сходить в кино? — Джино и самому не верилось, что это он говорит, но тем не менее он был рад, что осмелился наконец задать ей этот вопрос.

— С вами? — Интонация ее прозвучала более выразительно, чем сами слова.

— Нет, с королем Кануты.

— Я не гуляю с незнакомыми.

— Само собой. Но ведь теперь я не незнакомец какой-нибудь. Сдается мне, что мы можем назвать друг друга старыми друзьями, верно?

— Неверно.

Джино скорчил гримасу.

— Да кому ты нужна?

Он зашагал прочь от стола. Дура набитая. Будет еще тут ехидничать. Да она просто не понимает, какой случай упускает.

Джино повернул голову назад как раз в тот момент, когда все три девушки буквально изнемогали от сдерживаемого хохота. Дети. Младенцы. Им лет по пятнадцать-шестнадцать, не больше. Ничего они ее понимают.

В какое-то мгновение ему вспомнилась вчерашняя проститутка у мадам Лолы и то, чем он с нею занимался. Это было неплохо. Но будет гораздо интереснее, если за подобное развлечение не нужно платить.

Свой семнадцатый день рождения Джино отметил пятым по счету выходом на дело вместе с Алдо. Деньги плыли в руки сами. Меньше чем за месяц у него скопилось уже полторы тысячи «зеленых». Целое состояние! Он открыл в банке счет, на который положил пятьдесят долларов, остальные деньги запер в стальном банковском сейфе. С деньгами он связывал определенные планы, вовсе не собираясь промотать их, как те первые пятьдесят долларов. Больше никаких костюмов, никаких шлюх. Ничего такого, что могло бы внушить окружающим, в особенности соседским полицейским, какие-нибудь подозрения. Полиция имела обыкновение регулярно заглядывать к Ларри и наугад проверять посетителей. В округе так много банд, столько ограблений… Приходилось держать ухо востро.

Чтобы выглядеть добропорядочным гражданином, Джино устроился на дневную работу: доставка по заказам лекарств из аптеки. Однако снадобья, которые он разносил, все-таки кое-чем отличались от примитивного аспирина. Наркотики. Двадцать пять баксов за одну доставку. Неплохо. Но и не так уж здорово. Много риска. Если его поймают…

Свой риск имелся в каждой профессии. Когда Банан, распростершись под «кадиллаком», занимался ремонтом, внезапно сдал домкрат. В результате сломанная нога и три ребра — слава Богу, остался жив. И, подвергая свою жизнь такому риску, Банан не зарабатывал даже двадцати пяти в неделю.

Джино навестил его в больнице, поговорил с ним и, кажется, в чем-то просветил. Банан сказал, что когда выйдет, то пошлет ко всем чертям законные заработки.

На личном фронте особых перемен у Джино не наблюдалось. Блондиночка регулярно появлялась у Ларри в обеденное время, но Джино уже был по горло сыт ее выпадами, так что старался теперь держаться в стороне. Недостатка в девушках, любую из которых можно привести в свою комнату, чтобы попрактиковаться в искусстве любви, он не испытывал. А для Джино это поистине стало искусством. Если девушка не чувствовала себя счастливой, не испытывал никакой радости и он. Так что Жеребец Джино работал в полную силу.

К Вере второй раз он так и не сходил. Каждый день Джино давал себе слово, что пойдет, потом ему начинало казаться, что и завтра не будет поздно. Так прошла еще одна неделя. В конце концов он услышал, что она выписалась. Правда заключалась в том, что Джино просто боялся. До смерти боялся того, что Паоло изобьет Веру так, что ему, Джино, не останется ничего иного, как предпринять нечто серьезное. Ему было известно — случись такое, и он не сможет уже себя удержать. В последний раз он хоть как-то собрался, непроизвольной вспышки ярости не произошло. Но если теперь… если Паоло окажется трезвым и попытается защищаться…

Поэтому Джино предпочитал выжидать. То, о чем он ничего не знал, его и не волновало.

Из Калифорнии регулярно приходили письма от Косты. Однажды в конверте он обнаружил вложенную фотокарточку. Коста, когда-то костлявый заморыш, превратился теперь в симпатичного подростка, стоящего на снимке рядом со своей сводной сестрой и собакой. Разглядывая карточку, Джино улыбался. Ему стало приятно от того, что мальчишке так повезло. Он сумел проскользнуть в тот мир, который для Джино столь же нереален, как обратная сторона Луны.

Спустя два месяца после дня рождения Джино арестовали в то время, когда он сидел в кабине припаркованного у здания склада в Бронксе «доджа». Внутри самого склада арестовали Алдо и двоих его помощников, занятых укладкой штук шелка и сатина на тележку, с которой они собирались перегрузить похищенное в грузовик.

— Нас кто-то заложил, — шепнул Алдо в полицейском пикапе по дороге в участок. — Это совершенно ясно. Кому ты что-нибудь говорил?

Джино со злостью потряс головой.

— Какого черта! Что значит «ты говорил»?! Я никому не сказал ни слова, тупая твоя башка. А вот кому проболтался ты?

Их записали в какую-то книгу и развели по камерам. У Джино заурчало в живете. Опять его заперли! Это уже непереносимо. И на этот раз не в приюте для мальчиков. На этот раз все стало гораздо серьезнее.

 

КЭРРИ. 1927 — 1928

Остров Уэлфер. Грязь. Мерзость. Крысы размером с домашнюю кошку. Отвратительная пища. Переполненная камера. И сокамерницы — с набором всех мыслимых болезней. Вши. Клопы. Блохи. Гонорея. И надзирательницы, так и выискивающие взглядами тех, кто послабее и не может постоять за себя.

Наука выживания здесь давалась Карри с трудом. Через две недели после прибытия она впервые испытала на себе весомость старосты камеры — какой-то простоволосой деревенщины со злыми бегающими глазками.

Была ночь, и Кэрри пыталась уснуть, лежа в битком набитой камере на неудобной койке. Внезапно она ощутила, как на нее наваливается какая-то тяжесть и чьи-то руки начинают шарить по ее груди.

— Какого черта! — Легкая дремота тут асе слетела с нее.

— Заткнись и лежи тихо, — негромко предупредила ее рыжая баба, вдавливая тело Кэрри в тощий матрац. — Сейчас мой палец оттрахает тебя так, как не удавалось еще ни одному парню.

— Убирайся! — зашипела на нее Кэрри. Рыжеволосая староста камеры была поражена.

— Да ты смеешься?! Любая из здешних девчонок дала бы отрезать себе левую сиську, только бы я ее приласкала. — Большим и указательным пальцами она принялась тереть сосок левой груди Кэрри. — Я же хочу сделать тебе приятное.

Кэрри удалось освободиться из-под нее и соскочить с койки на пол, где она присела на корточки, оглядываясь по сторонам.

— Убирайся от меня, слышишь? Оставь меня в покое!

— Тупая чернушка. Ты сама не знаешь, что тебе нужно. Вот уж не думала, что наступит такой день, когда от меня отвернется грязная черномазая потаскуха.

— Я не сплю с женщинами, — сплюнула Кэрри. Она могла бы еще добавить: причем с такими жирными, с такой сальной кожей, зловонным дыханием и, по слухам, с пристрастием к наркотикам.

— Все когда-нибудь начинается с первого раза, — продолжая ее уговаривать, не отступала рыжая. — Если не хочешь навредить себе, не отказывайся от моих услуг. Ясно, чернушка?

Кэрри передернула плечами.

— Подыщи себе кого-нибудь другого. Мне ты не нужна.

Произнося эти слова, Кэрри отдавала себе отчет в том, что на них все не закончится. Так оно и вышло. На следующий день с ней никто не захотел разговаривать. Прошел слух, что Кэрри обидела старшую, а для сидевших в камере женщин этого было более чем достаточно. Кому нужны неприятности? Так что на утро ее никто не замечал. Она как бы прекратила существовать для окружающих. До этого остров Уэлфер был отвратителен сам по себе. Теперь он сделался непереносимым.

По ночам Кэрри лежала на койке, не имея возможности заснуть, полная страхов, абсолютно одинокая и почти готовая сдаться. Она уже не видела в своей жизни особого смысла. За какое преступление она находится здесь? Почему Господь оставил ее?

Снова и снова размышляла она о том, какой могла бы быть ее жизнь. И невольно она сравнивала свои мечты с тем, что есть, с тем, в кого превратилась она сама. Рыжая оказалась права: грязная черная потаскуха, вот что она теперь такое. Вскоре Кэрри начала строить планы относительно того, как одним махом покончить со всем этим, и именно мысли о смерти давали ей силы жить.

Однажды в банный день, когда Кэрри вошла в душевую, там сразу же наступила необычная, неожиданная тишина. Женщины окидывали ее странными взглядами, кое-как набрасывали на себя одежду и торопились побыстрее выйти.

Кэрри охватило предчувствие беды. Но за последнее время это предчувствие стало такой неотъемлемой частью ее жизни, что она не обратила на него никакого внимания. Взяв в руку кусок карболового мыла, она принялась яростно растирать им свое тело: под мышками, между ног. Стремление оставаться чистой превратилось в некую навязчивую идею.

— Привет, чернушка.

В душевую вошла Рыжая, ее сопровождали еще четыре женщины.

За прошедшие с той ночи в камере шесть дней — первые обращенные к Кэрри слова.

— А знаешь, — Рыжая оскалила в усмешке зубы, вылезая из тюремного платья, — я решила не держать против тебя зла — ты же такая глупенькая. — Сняв лифчик, она обеими руками приподняла свои мощные груди. — Я хочу, чтобы ты их пососала, — скомандовала она.

Положив на деревянную скамеечку мыло, Кэрри попыталась выскользнуть из обложенной кафелем кабинки для душа.

— Не стоит так торопиться, ласточка моя. Двое ее подруг, каждая со своей стороны, двинулись в кабинку.

— Положите ее на пол, — послышался новый приказ старосты, — и раздвиньте ей ноги.

В сопротивлении не было ни малейшего смысла. Все четверо навалились на Кэрри, распластали ее на покрытом плиткой полу. Рыжая улыбалась.

— А теперь, дурочка, из чистой доброты хочу научить тебя одной-другой интересной штучке.

В такой позе они продержали ее более часа, по очереди пихая ей в лоно все, что попадалось им под руку. А под конец Рыжая уселась на Кэрри верхом и принялась яростно мастурбировать.

Выходя из душевой, женщины громко смеялись. Веселенькое получилось сегодня утро!

Кэрри была неподвижна. Лежа на спине, она смотрела, как капля за каплей падает из душа вода, и беззвучно призывала к себе смерть. С нее хватит. И после этого жить? Нет, она готова к тому, чтобы жизнь ее тут же закончилась.

Часа через два се обнаружила надзирательница лежащей в той же позе, посиневшую от холода, с кровью на бедрах.

— Боже милостивый! Кто это с тобой сделал? Кэрри ей не ответила. Не произнесла она ни слова и в последующие две недели, без всякого движения лежа на койке в тюремной больнице. Все-таки там немного лучше, чем в камере.

Когда ее выпустили из больницы, она также молча вернулась к своим сокамерницам. Те старались не встречаться с нею взглядами и по-прежнему не обращались к ней ни с единым словом. Кэрри это больше не волновало.

Она вырабатывала в себе новую черту характера. Ненависть. Это сильное, всезахватывающее чувство; в изредка сотрясавшая ее нервная дрожь служила для окружавших Кэрри предупреждением держаться подальше.

В один из дней она приняла решение. Когда она выйдет отсюда, то для разнообразия сама займется своим будущим. Она станет самой крутой, самой неотразимой, самой опасной и самой преуспевающей в своем деле профессионалкой.

Зима уже полностью вступила в свои права, когда Кэрри наконец вышла за ворота тюрьмы. Она провела на острове шесть месяцев — в два раза дольше, чем гласил приговор, но на Уэлфере никогда особенно не кичились заведенным в канцелярии тюрьмы порядком. Кэрри похудела на восемнадцать фунтов, а это означало, что теперь от нее остались только кости, обтянутые посеревшей от плохого питания кожей. Волосы на голове коротко острижены — меньше проблем со вшами.

Стоя на борту парома, перевозившего ее через Ист-Ривер, Кэрри в своем легком летнем платьице дрожала от холода. В кармане у нее были положенные каждому выходящему на свободу десять долларов, но Кэрри очень надеялась на то, что Флоренс Уильяме сохранила все ее пожитки, среди которых лежала и небольшая шкатулка с шестьюстами долларами — ее сбережениями.

У причала прибытия парома дожидалась группа сутенеров, с нетерпением ловивших тот момент, когда можно будет приступить к отбору подходящих девушек. Сходящих по трапу они осматривали взглядом мясника. С заинтересовавшими их вступали в переговоры. Власти были прекрасно осведомлены о регулярно проходящей здесь церемонии, но, похоже, она никому не причиняла никаких неудобств. В конце концов, те, кто превращался в шлюх, оставались ими навсегда. Так что даже полиция предпочитала закрывать глаза на происходившее у причала.

Кому же повезет? Кто уляжется спать сегодня вечером в удобную постель, кому купят новый туалет, кого накормят нормальной горячей человеческой едой, дадут возможность зарабатывать деньги немедленно?

Кэрри отдавала себе отчет в том, что происходит у нее на глазах. Самой распространенной шуткой на острове было: кто из сутенеров окажется счастливчиком на этот раз? С выходившими на свободу женщины передавали свои послания: «Если Рэг Бэгс придет, хлопни его от моего имени по спине!» или «Отправляйся следом за похожим на крысу недомерком, и когда он будет садиться в свою желтую машину, воткни ему в спину еще один нож! Грязный подонок заслужил этого сполна!»

Кэрри посмотрела по сторонам. Она не привлекала к себе особого внимания, зная, что выглядит неважно. Сделав глубокий вдох, Кэрри выпятила вперед грудь. В результате к ней приблизился какой-то довольно смуглый белый, оглядел ее с ног до головы и пробурчал:

— Подыскиваешь работу, чернушка?

Слово «чернушка» Кэрри не понравилось. Она покачала головой.

— Брось. — Мужчина нагловато усмехнулся. — Тебя здесь больше никто не спросит.

Глаза ее сузились.

— Видел бы ты, что у меня между ног, ты бы заговорил по-другому, тоже мне, белый лебедь.

Она повернулась к нему спиной и тут же увидела того человека, которого искала. Ошибиться было невозможно. Высокий. Чернокожий. Абсолютно лысый. В белоснежном костюме и кепочке из меха. На острове Кэрри приходилось неоднократно о нем слышать, теперь она знала о нем все. Его прозвали Белый Джек, и работал он на Мэй Ли, хозяйку самого известного в Гарлеме борделя для черных.

Белый Джек стоял, облокотившись на сверкающее крыло своей новой машины, жуя длинную тонкую сигару. Ни одна из сошедших на берег женщин не привлекла его внимания. Да это и понятно — выглядели они все просто жалко.

Кэрри приблизилась к нему с самым беззаботным видом, какой могла только изобразить.

— Извините, мистер, — храбро проговорила она, — не прокатите ли вы меня на своем авто?

Он окинул ее взглядом, ленивым, неторопливым. Дважды — вдруг он все же упустил в ней что-то?

— Вам лучше обратиться к кому-нибудь еще, крошка, — прогудел он абсолютно без всякого интереса.

— Мне исполнилось шестнадцать только на прошлой неделе, — скороговоркой сообщила ему Кэрри. — Сладких шестнадцать, я чернее ночи, молода, и кровь у меня горячая — как раз то, что вам нужно. Я работала у Флоренс Уильяме, я вовсе не новичок какой-нибудь.

— Но и особенного в тебе ничего нет.

— А может, стоит попробовать? — Руками она начала поглаживать свое тело. — Если меня приодеть и подкормить, то вы получите просто чемпионку. Так как, не дадите мне шанс?

— Мы с мадам Мэй представляем определенный класс, детка. Класс. Так что иди и трясись где-нибудь в другом месте.

Она смотрела на него, и сладкая улыбка медленно сходила с ее лица. Из глубины души начинала подниматься та самая ненависть, которую она взрастила в себе на острове. Кэрри так хотелось выплеснуть на него весь запас. Но она сдержала себя. Пожав плечами, зашагала прочь.

Поймав ее за руку, Белый Джек остановил Кэрри.

— Хочешь место горничной?

Она вырвала свою руку, вновь устремляясь в сторону. Горничная! Один смех! Для нее, для Кэрри, обратной дороги не было.

— Эй! — Он шагал следом за ней.

Кэрри остановилась, давая ему возможность нагнать ее. Она почувствовала, что в нем наконец-то пробудился интерес.

— Ты и в самом деле работала у Флоренс Уильяме?

— Можешь это проверить. Кроме меня там была еще девушка, которую звали Билли и еще два белых цыпленка.

— Гм. — Он выпустил ей в лицо длинную тонкую струю дыма. — Хочешь попытаться понравиться мадам Мэй? Кэрри знала, когда можно идти напролом.

— Тебе я понравилась, значит, понравлюсь и ей. Каждый знает, что именно так все это и делается.

— Какая сообразительная. — Он улыбнулся. Она тоже растянула уголки рта, хотя в глазах ее и намека на улыбку не было.

— И такая молодая.

— Забирайся в машину.

— Само собой, Джек.

— Откуда тебе известно мое имя?

— На острове оно известно всем — ты ведь и на самом деле шишка.

Улыбка его стала шире.

— Смотрите-ка, она знает, когда говорить нужные слова.

— Она знает также и когда лучше помолчать. Белый Джек захохотал.

— Черт возьми, я нашел-таки девушку, которая не лезет за словом в карман! Кэрри тоже засмеялась.

— Ты нашел ее.

Ее искупали в ванной, обтерли дезинфицирующими составами, уничтожили вшей, накормили. Затем ее тщательнейшим образом осмотрел врач. После этого Кэрри одели в розовый атласный халатик и тут же отправили работать.

Мадам Мэй, женщина одного роста с Белым Джеком, возбуждала желание с первого взгляда; ее иссиня-черная кожа удивительно контрастировала с белокурым париком. Она и сама не гнушалась работы — когда ей этого хотелось — и брала со своих нечастых клиентов фантастические суммы. Настоящей проституткой она стала в двенадцать, сейчас же ей уже рукой было подать до сорока.

Кэрри она возненавидела с первого взгляда, хотя и поняла тут же, что для дела новенькая будет незаменима.

— Если тебе так хочется, пусть работает, — сказала она Белому Джеку. В этом вопросе Кэрри оказалась права. — Но лучше бы тебе держаться подальше от ее трусиков, — тут же предупредила его Мэй, — я вовсе не собираюсь делиться тем, что имею, с каким-то ребенком.

Тот деланно засмеялся.

— У меня и в мыслях такого не было, мама!

— Черта с два!

— О, брось! Неужели ты думаешь, что я стану возиться с ней, когда у меня есть ты?

— Я думаю, что ты станешь возиться с любой живой тварью, если дать тебе волю.

Кэрри была уверена в том, что ее ждет успех. Финансовая сторона соглашения пока ее нисколько не волновала — прежде всего необходимо утвердить свое положение. Для начала ее полностью устраивали пятьдесят процентов того, что платили клиенты, остальное шло мадам Мэй. Она забрала свои вещи от Флоренс, приятно удивленная тем, что шестьсот долларов оказались в целости и сохранности. Флоренс предложила ей даже остаться у нее, но Кэрри отказалась. У мадам Мэй дело поставлено куда с большим размахом, и Кэрри стремилась, прочно став на ноги, не давать себе в работе ни малейшей передышки. Она вступила в игру под названием «деньги», приняв решение стать по-настоящему богатой.

Клиентура у мадам Мэй была гораздо более разнообразной, чем у Флоренс Уильяме. Бизнесом занимались десять весьма работоспособных и прилежных девушек: еще две негритянки, пуэрториканка, три блондинки, толстая мексиканка, китаянка и лилипуточка Люсиль, с симпатичным личиком и безукоризненно сложенная.

Чтобы зарекомендовать себя должным образом, Кэрри должна была не щадить себя. Но честолюбия ей не занимать. Она хотела стать лучшей.

Начиная с самого первого, все ее клиенты становились постоянными. Кэрри знала, как нужно себя вести, чтобы мужчина почувствовал себя мужчиной. Они приходили к ней со своими вялыми членами, приносили ей свои проблемы и горести, а на улицу выходили свежими, уверенными в себе и до одури натрахавшимися.

Она ненавидела каждого из них.

Они ее любили.

Люсиль была единственной девушкой, вступавшей с Кэрри в разговоры. Остальные не могли взбавяться от подозрений и ревности — Кэрри отбивала у них клиентов.

— Я здесь уже пять лет, — делилась с нею Люсиль. — Белый Джек заметил меня, когда я выступала в шоу. Он был очень добр ко мне, стал уверять, что здесь мне понравится куда больше, и, милочка моя, он оказался прав.

У Кэрри не было никаких намерений заводить здесь друзей, она хотела полностью отдаться бизнесу, но Люсиль чем-то напомнила ей саму себя. Обе они были изгоями, человеческим мусором, годным лишь на одно.

— Наступит день, и я выберусь отсюда, — как-то призналась ей Кэрри. — Заведу свое дело, получше, чем у мадам Мэй. Стану первой в Нью-Йорке.

— Такое мне уже приходилось слышать, — хихикнула Люсиль.

— Да, только я говорю это серьезно.

Так оно и было. Во имя чего же еще Кэрри безропотно переносила до сих пор все, что посылала ей судьба? Если она не сможет стать первой — ну, тогда уж лучше быть мертвой.

Репутация ее постепенно росла. Вместе с ней удлинялся и список постоянных клиентов.

— Что же в тебе такое есть? — полушутя опросил ее как-то Белый Джек.

На губах Кэрри заиграла отработанная улыбка, глаза оставались холодными.

— А разве я тебе не говорила? Я же сладенькая, черная, страстная и молодая. Ты и сам знаешь, что белому мужчине нужно.

Белый Джек повел головой по сторонам. Они были одни в комнате. Приблизившись к Кэрри, он небрежным жестом положил свою руку на видневшуюся в разрезе ее халатика грудь.

— Да ты оказалась просто звездой, малышка.

— Еще бы. Я ведь предупреждала тебя об этом. Рука его оставалась неподвижной.

— Мне следовало приберечь тебя для себя самого. Снять тебе где-нибудь квартирку.

Он начал приходить в возбуждение. Со знанием дела Кэрри скользнула взглядом по плотно сидевшим белым брюкам. Сейчас они стояли колом. Это было уже некоторое достижение — привести Джека в такое состояние.

Кэрри провела языком по губам. Выглядела она очень соблазнительно и знала это.

— Что асе ты так не сделал? Пальцы его начали ласкать ее грудь.

— Маленькие девочки не в моем вкусе.

— Я не маленькая девочка, Джек. Я знаю толк.

— Это верно.

Он навалился на нее, прижимая бугор в брюках к ее бедрам.

В этот момент в комнату вошла мадам Мэй и с нею две девушки.

Белый Джек молниеносно отпрянул в сторону, и все же проделал он это не настолько быстро, чтобы натренированный взгляд мадам Мэй не уловил все детали имевшей только что место сцены. Она смерила его уничтожающим взглядом.

— У нас здесь положено платить за это, милый. Если вам так хочется провести время с ребенком, будьте добры раскошелиться. — Голос ее был полон издевки.

Белый Джек уже обрел присутствие духа.

— В тот день, когда мне придется за это заплатить, женщина, со мной все будет кончено. Мадам Мэй и бровью не повела.

— Ты сам сказал это, милый, — нежным, ласковым голосом едва ли не пропела она.

Девушки засмеялись; звонок в дверь прервал дальнейший обмен любезностями.

На пороге стояли трое студентов, судя по их лицам — новички. Мадам Мэй радушно пригласила их войти, предложила напитки, стараясь, чтобы гости чувствовали себя как можно свободнее. Представила им своих девушек.

— Вот они. Выбирайте себе по вкусу.

Кэрри ласково улыбнулась одному из них и, взяв его за руку, повела к себе в комнату.

Парень ужасно нервничал. Красное лицо покрылось капельками пота.

— Как тебя зовут, сладкий мой? — промурлыкала она.

— Ген…ри. — На последнем слоге голос его дрогнул.

— Так вот, Ген…ри. Нам с тобой предстоит вместе провести время самым удивительным образом. О'кей, Генри?

Он смог только кивнуть. В его восемнадцать лет она была первой.

Кэрри ловкими движениями снимала с него одежду, удивляясь про себя его тщедушному телу. Спустив вниз трусы, она поневоле едва заметно вздрогнула. Длинный, белый и тонкий, похожий на свернувшегося червяка. Она вздохнула, — Ген…ри, какой же ты у меня большой и красивый! Какой же ты великолепный! Сейчас мы с тобой займемся таким, о чем ты мог только мечтать. Правда, мальчик мой, правда?

 

ДЖИНО.1924 — 1926

9 июля 1924 года Джино Сантанджело после пятинедельного ожидания в камере предварительного заключения предстал перед судом, который признал его виновным в совершении попытки ограбления, и был приговорен к восемнадцати месяцам тюремного заключения. Он легко отделался. Алдо Динунцио получил два года. Отбывать срок их отправили вместе, в Синг-Синг.

Алдо был убежден в том, что их кто-то предал, он весь кипел от желания отомстить.

— Кому вы проболтались? — не переставая допытывался он у двух парней, бывших на деле рядом с ним. — Кто еще знал о складе?

Оба клялись, что никому не произнесли ни слова. Но Алдо не оставлял их в покое, и как-то само собой всплыло, что один все же похвастался предстоящей работой перед своей сестрой.

Для Алдо этого оказалось достаточно. Теперь он знал, кого винить.

— Сука! — бурчал он. — Она-то и пошла к копам. Когда я выберусь отсюда, она пожалеет, что родилась на свет. Джино пытался успокоить его, но впустую.

— Дай мне только выйти. Как только нога моя перешагнет порог этого заведения — сучка получит свое. Подожди, увидишь.

Джино быстро понял, что, находясь в тюрьме, лучше всего держаться замкнуто и не во что не встревать. Его сосед по камере, пожилой человек, отбывал срок за попытку убийства. Они оба игнорировали друг друга. Это оказалось лучшим способом выжить в условиях совместного проживания.

Старик имел привычку громко мочиться в ведро, заменявшее собой унитаз, и почти каждую ночь он предавался онанизму как раз в то время, когда Джино укладывался спать. Это было омерзительно, но Джино научился не обращать внимания и на это. Он старался заставить себя забыть о женщинах, о сексе, о теплом и ласковом теле. С удивлением обнаружив, что у него почти постоянно стоит, он тем не менее отказывался, в отличие от других заключенных, от самоублажения. Время от времени ему снились влажные сны, и наутро он просыпался раздраженным и разочарованным.

Секса ему не хватало больше, чем чего бы то ни было. Днями напролет Джино мечтал о тех женщинах, с которыми будет заниматься любовью сразу же, как только вновь обретет свободу. Чаще других он представлял себе в мыслях маленькую блондиночку из бара Толстяка Ларри. Он ни разу не разговаривал с ней после того дня, когда та его отшила в присутствии своих подруг, но он знал, что заговорит с ней непременно. И дайте ему только вернуться домой — уж тогда ее волшебный бугорок… да, парень, ничего, потерпи.

Письма от Косты продолжали приходить, и однажды Вера решила все-таки наведаться к Джино. За прошедшее время она не стала выглядеть лучше. На месте двух выбитых Паоло зубов так и зияли безобразные дырки, кожа стала морщинистой, лицо опухло от постоянных выпивок.

— Ты дрянной мальчишка, — жаловалась она. — Память коротка, да? Столько месяцев, а от тебя ни слова. Пришлось самой выяснять, где ты находишься, вот и приехала.

— Ото.

Он почувствовал себя смущенным, не в силах оторвать взгляда от черных дырок у нее во рту.

— Так здорово, что ты выбралась ко мне.

— Ну еще бы. Но что это за приемная мать, если она даже такой мелочи для своего сыночка сделать не может? И вот что я тебе теперь скажу, Джино: я не собираюсь появляться в этой параше еще раз. С меня хватило еще тогда, когда я бегала сюда к Паоло. Сам придешь ко мне, когда выпустят, о'кей?

— Что с отцом?

— Этот подонок забрал все мои деньги и удрал. В тот самый день, когда я вышла из больницы. — Вера ткнула пальцем себе в рот. — Наверное, ему надоел мой портрет.

— Тебе нужно заняться своими зубами. У меня есть деньги, если хочешь, — быстро сказал Джино.

Она рассмеялась вызывающе.

— Спасибо, детка, но, должна тебе сказать, отсутствие передних зубов только помогает бизнесу. Теперь я умею делать такие вещи, что мужики просто обалдевают! — Она придвинулась ближе к разделявшей их частой металлической сетке. — Мы как-нибудь попробуем вместе — когда выйдешь.

Джино улыбнулся.

— Ладно тебе, Вера! Та хихикнула.

— Просто я хочу поднять тебе настроение. Я-то знаю, о чем вы все здесь думаете. Нелегко вам приходится.

— Да уж!

— Черт возьми, а ты ничуть не изменился, тот же шутник! — Она поднялась со стула. — Пора. Да, Джино, спасибо… Ты знаешь, что я имею в виду. У меня раньше никого не было, кто бы обо мне заботился. А это все-таки приятное чувство.

— Как ты узнала, что это был я?

— Ты что, смеешься, что ли?

Ждать окончания срока было тяжело. Джино определили в строительную команду, и хотя работа выматывала все силы, он был доволен. Устанавливались нужные связи, он многому учился, общаясь со старшими, более опытными людьми, которые знали, что к чему в этой жизни.

Месяцы шли один за другим, и через год Джино с удивлением узнал, что за хорошее поведение его освобождают досрочно.

Но еще больше он поразился, придя в тюремную канцелярию перед самым выходом на свободу. Приемный отец Косты Дзеннокотти прислал письмо, в котором приглашал его к ним пожить какое-то время. Похоже, у Джино не оставалось выбора. Выйдя за ворота тюрьмы, ему нужно было срочно нестись на калифорнийский поезд, не имея даже возможности улечься с какой-нибудь красоткой в постель.

Джино чувствовал себя растерянно. Не так уж и хорошо он знал Косту — фактически только по письмам. Вот дерьмо! И кому это только взбрело в голову предложить Джино, такую поездку?

Стоя рядом со своим приемным отцом Франклином Дзеннокотти на железнодорожном вокзале Сан-Франциско, Коста нетерпеливо ждал прибытия поезда. Он чуть подрос, вытянулся и, несмотря на то что для своих шестнадцати лет все еще был маловат ростом, представлял из себя симпатичного и смышленого паренька.

— Не уверен, что это такая уж хорошая идея, — в двадцатый, наверное, раз за прошедшую неделю повторил Дзеннокотти-старший.

— Брось, отец, — ответил Коста. — Ведь мне же ты дал шанс, так? И посмотри, кем я теперь стал.

Франклин не смог сдержать улыбку. Коста был прав. Действительно, стоило посмотреть, кем он стал. Самый способный парень среди своих сверстников. Отличные оценки в школе и безукоризненное поведение дома.

И все же, и все же, одно дело усыновить Косту и совсем другое принимать в качестве гостя его дружка, только что выпущенного из тюремной камеры. Ну ничего, ото только на месяц. А потом, Коста так упрашивал, умолял.

— Он спас мне жизнь, отец, и если мы в состоянии что-то сделать для него…

Никогда раньше Коста ни о чем не просил. Трудно отказать мальчику в его первой и единственной просьбе.

Таким образом, Джино Сантанджело пригласили провести месяц в Калифорнии. Франклин Дзеннокотти очень надеялся на то, что это не станет ошибкой, какой в глубине души он считал затею сына.

С высокомерным видом Джино шагал по платформе. На самом деле своей важной осанкой он старался скрыть охватившую его неуверенность. Пальцы то и дело касались шрама на щеке. Он задирал голову, подставляя ее яркому солнцу.

Сняв свой убогий пиджак, он свернул его и засунул под руку, но тут же, ощутив исходящий от собственного тела острый запах пота, быстро вновь набросил на плечи.

Косту он увидел издалека, а тот все еще не замечал в толпе своего друга. Конечно, ведь Джино, наверное, здорово изменился… А потом, он и в самом деле выглядел гораздо старше своих лет. Со стороны казалось, что ему намного больше девятнадцати.

У Джино было время внимательно рассмотреть Косту и стоящего рядом с ним мужчину. Они стояли там, чуть в стороне, такие… чистые. Именно это слово пришло почему-то ему на ум.

Наконец он направился прямо к ним, и Коста все же узнал его.

— Джино!

Он бегом бросился навстречу, обнял друга. Джино смутился. Черт побери, уж не сделало ли пережитое в приюте Косту гомиком?

— Я так рад тебя видеть! — восторженно приветствовал его Коста. — Пойдем, я познакомлю тебя с моим отцом. — Он потащил Джино к Франклину, который с натянутой улыбкой протянул вперед руку.

Подобное выражение лица Джино было знакомо. Оно как бы говорило: ты мне не понравился. С чего бы это мне нужно разговаривать с тобой?

— Привет, — произнес Джино. — Рад знакомству.

По дороге с вокзала Джино, сидя в машине, выслушал кучу вещей, до которых ему не было абсолютно никакого дела. Праздники на воде, теннисные клубы и, долбать их всех, черт знает что еще. А вот новенький «кадиллак», в котором он ехал, последняя модель, пришелся ему по душе гораздо больше. Как бы он сам хотел сесть за руль такой машины.

Дом располагался прямо напротив киностудий Голливуда. Огромный особняк с чердаками и подвалами, с окнами в свинцовых переплетах. На заднем дворе — плавательный бассейн. Мать Косты суетилась вокруг Джино, предлагала ему то печенье, то лимонад, настойчиво рекомендуя снять пиджак.

Боже, сколько возни!

Он категорически отказался от последнего, по-волчьи проглотил какие-то пирожные, и тут Коста вызвался показать Джино его комнату.

Раскачиваясь из стороны в сторону, Джино внимательным взглядом смотрел по сторонам: вид из окна, постель, встроенный шкаф.

— Господи! — То и дело восклицал он. — Сколько хлопот из-за меня, малыш!

— Откуда у тебя взялся этот шрам на щеке? — Других слов у Косты не нашлось.

Джино нахмурился, потер лицо.

— Сильно заметно?

— В общем-то нет… — Коста опустил глаза вниз, уставившись на ковер. Надо же было такое ляпнуть! Джино усмехнулся и подошел к зеркалу.

— Да, — негромко сказал он как бы самому себе, — хирург но очень-то утрудил себя штопкой.

— Я едва рассмотрел его, — быстро заметил Коста.

— Чушь! Ты, долбаный, именно про него сразу и заговорил!

— Тес! Отец с матерью выставят тебя из дома, если услышат такие слова.

Глаза Джино сузились. Какого черта он позволил им затащить себя сюда?

Очень быстро Джино понял, что насчет Косты он ошибался. Тот оказался отличным парнем. Таким, что просто слов не найти. И ничего голубого, никаких нежностей. Он еще и не целовался-то ни разу, не говоря ум о том, чтобы лечь с девушкой. Джино посчитал своим долгом восполнить этот пробел. Слишком частые занятия плаванием и теннисом еще никого не доводили до добра. Немножко траханья должно внести некоторое разнообразие в скуку будней.

— Послушай-ка, — обратился он к Косте, — здесь в округе где-нибудь должен быть хорошенький домик с кисками.

Ему нужна женщина, гормоны уже распирали его изнутри.

— Домик с кисками? — Коста покраснел, не успев выговорить фразу до конца.

— Брось, — приободрил его Джино. — Мы отправимся туда вместе. Понимаешь, если мне срочно не стянуть с кого-нибудь юбку, то я просто лопну.

Коста почувствовал прилив возбуждения и какого-то страха. Ему и на самом деле известно, что недалеко от пристани находился публичный дом. Двое его приятелей побывали там, после чего делились с Костой такими рассказами, которым едва ли можно верить, — Сегодня после ужина скажем, что отправимся в кино, — решил Джино.

Коста пришел в неописуемое волнение. За столом мать в торжественной обстановке была вынуждена обратить на него внимание.

— Коста, дорогой мой, ты что-то раскраснелся. Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь?

— Со мной все в полном порядке, мама, — тотчас же отозвался Коста, бросив тревожный взгляд на Джино. Франклин перехватил этот взгляд.

— Может, лучше вам позабыть о кино и провести вечер дома?

— Нет! — воспротивился Коста. — Я чувствую себя превосходно.

Франклин осторожно утер губы салфеткой.

— Только не задерживайтесь допоздна. То, что я разрешил тебе не ходить этот месяц на занятия, еще не означает, что теперь ты целыми вечерами можешь шляться по улицам.

— Отец, за все время, что Джино здесь, мы с ним только второй раз выходим.

Франклин строгими глазами посмотрел в сторону сына.

— Джино приехал в Сан-Франциско не для того, чтобы бродить по городу, — со значением произнес он. — Он приехал к нам, чтобы с нашей помощью составить себе представление о том, что значит жить в нормальной, приличной семье. Я уверен, что он уже многому научился. — Проникающим в душу взглядом он уставился на Джино. — Разве это не так? Не чувствуешь ли ты, что пребывание у нас помогло тебе глубже осознать, что такое взаимное уважение и забота?

— Эй, — моментально отозвался Джино, — я всегда забочусь о близких мне людях.

— О тех, кого ты грабил? — заострил свою новую стрелу Франклин.

Джино внезапно покраснел.

— Ну… тех я даже и не знал… Это были все шишки, у них там разные страховки. Выходит так, что они даже ожидают… что у них… позаимствуют.

Франклин перевел взгляд на Косту.

— Вот видишь, сын, — тщательно подбирая слова, заговорил он, — какова позиция людей, занимающих в обществе… более низкое положение. А я надеялся, что мы поможем Джино посмотреть на мир с другой точки зрения. Поможем понять, что никто в этой жизни не ожидает, что у него позаимствуют, как это называет твой друг. Что честно и упорно работающий бизнесмен ничем не отличается от любого другого человека.

— Дер… — начал было Джино.

— Простите? — холодно перебил его Франклин. Джино закашлялся.

— Что-то в горле, — смешавшись, объяснил он. Вместе со стулом Коста отъехал от стола, поднялся.

— Нам пора, — быстро проговорил он.

В доме с кисками, располагавшемся неподалеку от доков, их ждало разочарование. Как только они вошли, Джино сразу почувствовал, что ничего хорошего из их затеи не выйдет.

Худшие его опасения подтвердились, как только он увидел женщину, открывшую им дверь. Кожа у той вся в угрях, губы потрескавшиеся, несуразный парик сидел кое-как. Она подмигнула обоим и жестом пригласила их внутрь.

— Двое молоденьких богачей явились провести время, а? — На ней было поношенное платье, расшитое бисером, — оно явно знавало лучшие времена; груди ее колыхались из стороны в сторону. — Десятка с носа, — торопливо проговорила она. — Кто пойдет первым?

— Эй, минуточку, — запротестовал Джино. — А где девушки?

— Была здесь и вторая, — ответила женщина, — пару месяцев назад. Но она вышла замуж и уехала. Осталась только я, красавчик. — Она положила руку ему на плечо. — Идешь?

Джино стряхнул руку.

— Только не я.

Женщина повернулась к Косте.

— Денежки вперед: Покажи их!

Коста лихорадочно стал шарить по карманам.

— Подожди-ка, — вступил Джино. — Мне нужно сказать приятелю пару слов. — Показав женщине спину, он негромко заявил Косте:

— Пошли отсюда к чертовой матери. Она просто животное. Кому нужно вляпываться?

Коста сгорал от нетерпения.

— Мне, — просто ответил он.

— О Господи! — Джино не мог удержаться от смеха. — Если тебе так уж хочется…

Коста занялся подсчетом денег. Женщина схватила его за руку и потащила в соседнюю комнату.

В ожидании Джино принялся расхаживать. Парочка вернулась через несколько минут, женщина поправляла юбку.

— Теперь ты? — спросила она Джино, облизывая губы.

— Как-нибудь в другой раз.

Оба вывалились на улицу, хохоча во все горло.

— Как ты решился? Это же настоящая свинья.

Коста сиял от успеха.

— Все нормально, Джино, честное слово. Мне кажется, с другой у меня бы ничего и не получилось… ну, понимаешь… с хорошенькой девушкой или что-то в этом роде. А так все отлично. Мне плевать, что она думает, поэтому-то все и получилось. — Он засмеялся. — Похоже, мне это понравилось!

Джино хлопнул его по спине.

— Еще бы, ведь ты мой друг, так?

В первую же субботу после приезда Джино в Сан-Франциско они вместе с Костой отправились купаться к пристани. Когда они вернулись домой, в прихожей стояла девушка, самая красивая из всех, каких до этого дня приходилось Джино видеть. Хрупкая фигурка с платиновыми волосами и ясным взглядом светящихся глаз.

— Моя сестра Леонора, — просто сказал Коста. Впервые в жизни Джино забыл о том, что у него в штанах, и не сводил с девушки глаз. Она такая… мягкая. Совершенно не похожа на тех, которых он знал раньше. И мысли у него сейчас совершенно не похожи на прежние.

— Я так рада знакомству с тобой, Джино, — сказала она, протягивая ему свою маленькую руку. — Коста все время говорит только о тебе, даже скучно становится!

— Да? — Больше он ничего придумать не мог. Просто стоял и глазел на нее, как зеленый юнец. Сам себе Джино представлял этот момент самым важным в своей жизни.

В течение двух недель ему удалось встретить ее дважды. Она училась в школе с пансионом, так что домой приходила только на выходные. В такой ситуации трудно рассчитывать на то, что их знакомство получит хоть какое-то продолжение. А Джино так стремился к этому.

Им еще ни разу не пришлось остаться наедине. Собственно говоря, они не имели даже возможности побеседовать друг с другом. И тем не менее… она знала, что именно чувствовал Джино. Он был в этом уверен. Он замечал ее взгляды, которые она бросала на него, сидя за столом напротив: се голубые глаза следили за каждым его движением, изящно очерченные губы подрагивали, рука невольно поднималась к лицу, чтобы отбросить в сторону локон.

Джино вовсе не вожделел ее тела: он испытывал к ней совсем иное чувство. Хотелось защищать ее, заботиться о ней. Может, даже жениться на ней.

Боже! Эта мысль вызвала у Джино улыбку. Да кто он такой, в свои девятнадцать лет только что выпущенный из тюрьмы и не имеющий никаких перспектив? Л после того как он расплатился с адвокатом, которого нанял, чтобы защитить свои интересы в суде, в кошельке у него осталось ровно две тысячи семьдесят пять долларов. Состоянием это не назовешь. Но не так уж, по сути, и мало. Ведь с его честолюбием рано или поздно, законными путями или нет, он добьется своего, он знал это… А когда такой день наступит, Джино хотелось, чтобы Леонора находилась рядом с ним.

В конце концов, ему еще представится случай поделиться с нею своими планами. Через две недели он должен будет сесть в поезд, который доставит его назад, в Нью-Йорк. Миссис Дзеннокотти он пришелся по нраву, а вот с главой семьи дело обстояло совсем наоборот. О, он был вежлив, даже щедр. Но глаза его ясно давали понять, как именно Франклин Дзеннокотти расценивает сложившееся положение. Ему страстно хотелось, чтобы Джино как можно быстрее убрался из его жизни. Это было написано на его лице столь недвусмысленно, что ошибиться Джино не мог.

Леонора Дзеннокотти прекрасно отдавала себе отчет о природе тех взглядов, которые бросал на нее Джино, они смущали и возбуждали ее одновременно.

— Он кажется мне таким привлекательным, — призналась она своей лучшей подруге, Дженнифер. — Но он ни разу мне ничего не сказал. Только смотрит на меня через стол. Что мне делать?

Дженнифер посчитала все это в высшей степени романтичным.

— Хотела бы я, чтобы кто-нибудь так смотрел на меня, — в задумчивости произнесла она. — Коста даже не знает, наверное, что я существую.

— Коста? Да ведь он моложе тебя. Неужели он тебе нравится?

— Всего на семь месяцев, и он мне правится, ты и сама знаешь об этом.

— Тогда приезжай к нам на воскресенье. Повеселимся! Дженнифер и в самом деле приехала вместе с Леонорой на уик-энд, и в тот вечер за столом завязалась оживленная перестрелка взглядами. Мэри и Франклин Дзеннокотти оставались в полном неведении относительно настроений сидевшей в комнате молодежи. К тому же у отца разболелась голова, и он встал из-за стола еще до того, как был подан кофе. Мэри не потребовалось много времени, чтобы последовать за мужем.

Впервые Джино оказался в одной комнате с Леонорой, когда рядом не сидели ее родители, бдительно следящие за его манерами.

— Как дела? — промямлил он. — Как школа? Она провела языком по бледным губам.

— Спасибо, там все отлично. — И после короткого молчания:

— А ты? Нравится Сан-Франциско?

— Он отлично проводит время, — влез Коста. Леонора поджала губы. Как сильно изменился Коста после приезда Джино. Она вовсе не была против того, что се сводный брат расцветал и набирался уверенности в себе, однако ее ничуть не приводило в восторг то, что он лез отвечать на вопросы, заданные его другу.

Установившееся молчание нарушила Дженнифер.

— Почему бы нам всем не пойти искупаться? Здесь так жарко. Это было бы здорово.

— Да, — согласился Джино. — Отличная идея.

— Папа никогда не разрешит… — начала Леонора.

— Папа никогда не узнает, — перебил ее Коста. — Он уже выпил свои пилюли от головной боли, и если мы тихонечко…

— Но почему обязательно в бассейне? — поинтересовался Джино. — Если пойти на пристань, то там нам не придется беспокоиться о том, чтобы тихонечко…

— Конечно же! — Дженнифер любила всякие приключения. — Ну пожалуйста!

— Мы не можем оставить дом, — твердо заявила Леонора.

— Эй, неужели тебе не хочется узнать меня получше? — На нее в упор смотрел Джино.

Она явственно ощутила, как по телу пробежал разряд, и тут же переменила свое решение.

— Мне нужно надеть купальник. Пошли, Дженнифер, я одолжу тебе какой-нибудь из своих. Мы переоденемся наверху, а сверху натянем платья.

— Послушные девочки. — Джино с одобрением кивнул. Не прошло и получаса, как они уже вовсю плавали в черной воде доков.

— Как здорово! — воскликнула Дженнифер. — Коста, давай наперегонки!

Джино подплыл ближе к Леоноре, заколовшей высоко свои роскошные волосы. Они вместе плескались в воде у борта чьей-то рыбацкой лодки.

— Я не очень-то мастер говорить разные слова, — вдруг вырвалось у Джино, — но хочется сказать тебе, что я сейчас чувствую.

У Леоноры участился пульс.

— Да? — едва слышно выдохнула она.

— Ну… знаешь… ну… О Боже! Не представляю себе, на что может быть похожа любовь. Но, Господи! Если это вроде бы как замерзнуть в воде, то я уже замерз — понимаешь? — Он протянул ей руку. — Это правда.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — прошептала она в ответ. — Мне кажется, что у меня такое же ощущение.

— Эгей! — Джино подумал, что сейчас захлебнется от счастья. Никогда ранее не доводилось ему испытывать ничего подобного.

Они плыли к берегу до тех пор, пока не ощутили под ногами дно. Там он очень нежно сжал в ладонях лицо Леоноры и поцеловал. Он старался не коснуться се своим телом, но Леонора прижалась к нему, возвращая поцелуй;

Джино почувствовал, как в него уперлись ее мягкие груди, как теплые бедра соприкоснулись с его ногами. Он знал, что она неизбежно ощутила несгибаемую твердость в его плавках, твердость, с которой даже холодная вода ничего не могла поделать.

— Я люблю, люблю, люблю тебя, — шептал он между поцелуями. — Люблю, люблю, люблю.

— Я тоже, Джино, я… тоже.

Руки его непроизвольным движением легли ей на грудь, и она не оттолкнула его. Он не общался с женщиной с того самого момента, как вышел из тюрьмы, но ведь сейчас рядом с ним Леонора, и ему удавалось держать под контролем свои инстинкты.

— Господи, — негромко проговорил он. — Мне не хочется, чтобы все это было так.

— Почему? Будем делать то, что хотим делать. — Она покрывала его страстными поцелуями. — Никогда мне не было так хорошо.

В этот момент, брызгая друг в друга, к ним подплыли Дженнифер и Коста.

— Давайте с нами, — жалобно сказала Дженнифер, — без вас скучно. Я-то думала, что мы поплаваем наперегонки.

Джино неохотно отдалился от Леоноры.

— Ну конечно.

— Да, — прерывистым голосом согласилась та.

— Плывите сначала вы, а мы следом за вами, — распорядился Джино.

— Мы уже, — ответила ему Дженнифер. — Хочу вместе.

— А может, нам уже пора? — спросил Коста. Он был неспокоен, видя, как приближается нечто, что ему уже стало понятным. Он видел, как Джино и Леонора отпрянули друг от друга в тот момент, когда они с Дженнифер приблизились. Это вовсе не ужаснуло его. Просто его друг пользовался возможностью, а вот это уже становилось не совсем хорошо.

— Да, пойдемте домой, — поддержала его Дженнифер. — Я замерзла, и вода становится все прохладнее. Они выбрались на берег.

— Мы забыли про полотенца, — простонала вдруг Леонора.

У девушек, кроме платьев, ничего с собой не было, Коста и Джино — только в брюках и рубашках. Весь путь до дома они вчетвером дрожали от озноба.

Джино обнимал Леонору за плечи, прижимая к себе, стараясь согреть.

— Слушай. Я знаю, у нас остается совсем мало времени, но я также знаю, кто прав, а правы мы — ты и я. Я понял ото сразу, как увидел тебя.

— Мне кажется, я поняла это одновременно с тобой, — прошептала она. — Когда я смотрю на тебя, то чувствую такую близость, которой у меня не было ни с кем — даже с родителями.

— Я вовсе не ангел, — продолжал Джино. — Мне приходилось делать целую кучу вещей, которых лучше не делать. Но не так уж я, в конце концов, и плох. Знаешь, у меня еще не было рядом человека, которого заботило бы то, что я делаю.

— Меня это заботит, — нежно ответила Леонора. Он легонько сжал ее плечо.

— Мы поженимся, — твердо сказал он. — Будь уверена. Коста оглянулся на них и окинул парочку свирепым взглядом.

— Поторопитесь, — скомандовал он.

— Как? — прошептала Леонора. — Отец никогда не позволит…

— Не беспокойся. Поженимся. Торжественно тебе обещаю это.

Она остановилась, чтобы посмотреть на него.

— Как бы мне хотелось, чтобы это было возможно. Но они начнут говорить, что я слишком молода, а у тебя нет денег и…

Он держал ее лицо в своих ладонях.

— Замолчи, — чуть хриплым голосом попросил он. — Просто замолчи, ладно? Мы поженимся, может быть, и не сразу вот так, но не позже, чем мне удастся заработать нужную сумму. Давай подождем. Придется нелегко, но мы справимся. Правда?

Ее бездонные голубые глаза сияли.

— Правда.

Склонившись, он жадным ртом приник к ее губам. Коста оглянулся еще раз и, рассмотрев в темноте, чем эти двое заняты, бросился со всех ног к ним, чтобы оттолкнуть их друг от друга.

— Эй! — выкрикнул он одно из тех словечек, которых нахватался уже от Джино. — Что такое на вас накатило? Леонора хихикнула.

— Мы влюбились, братик, влюбились друг в друга.

— Не-е-т, — простонал Коста. — Только не это.

— Мы собираемся, — Леонора взволнованно улыбалась, — мы собираемся пожениться.

— Да это же замечательно! — чирикнула Дженнифер.

Джино с удивлением понял, что губы его растянуты в глупую улыбку.

— Я буду женатым человеком! — прокричал он. — Можете вы себе такое представить?

— Нет, я — не могу, — бросил в ответ Коста. — Но знаю, что на вас нашло. По-моему, вы сошли с ума.

— Поздравьте нас, — настаивал Джино. — В конце концов, Коста, я — твой лучший друг, она — твоя сестра, да ведь ты плясать должен от радости!

— Джино. — Голос Косты прозвучал очень твердо. — Подумай здраво. А как быть с моим отцом? Но Джино уже понесло.

— А мы ему пока ничего не скажем. Когда я вернусь в Нью-Йорк и заработаю кучу денег, вот тогда и приеду за Леонорой. Если я стану богатым, он не сможет возразить.

Коста в изумлении покачал головой. Он отказывался поверить тому, что происходило у него на глазах. И происходившее пугало его: ведь единственным результатом всего этого могли стать только неприятности. Он был уже достаточно трезвомыслящим, чтобы понять: если отец всего лишь заподозрит что-нибудь в этом роде, то посадив Джино на ближайший поезд и вышвырнет его из их жизни навсегда.

Леонора, Джино и Дженнифер между тем отплясывали вдоль улицы, смеясь и роняя на землю капли воды.

— Пошли домой, — сухо сказал Коста.

— О, какой же ты зануда! — воскликнула Дженнифер. — Неужели тебе не нравятся приключения?

— Только со счастливым концом, — позволил себе едва заметную усмешку Коста, внезапно ощутив себя гораздо старше своих шестнадцати лет.

— У нашего приключения конец будет именно таким! — заверил его Джино. — Я знаю это. Я — Джино Сантанджело, и когда я знаю что-то — и ты сам в этом убедишься, — то так оно и есть.

Коста кивнул.

— Надеюсь.

В глубине души он знал, что его друг ошибался.

В Нью-Йорк Джино вернулся исполненный самых высоких помыслов. Наконец-то в жизни его появилось нечто — некто, — ради кого имеет смысл работать, не щадя себя. Леонора дождется его. Их будущее в руках Джино.

Время до его отъезда из Сан-Франциско пролетело незаметно. С Леонорой у него состоялась еще только одна личная встреча, за которую они оба глазами сказали друг другу куда больше, чем некоторые люди за всю свою жизнь.

Даже Коста начал понимать, как все это серьезно. В ночь перед отъездом Джино проскользнул в спальню Леоноры, и они проговорили почти до самого утра, строя планы на будущее, которое представлялось им неразделимо общим. Целовались — поначалу торопливо, потом все увлеченнее и увлеченнее.

— Можешь взять меня, если хочешь, — прерывисто дыша, тихо сказала Леонора. — Я ни с кем еще… ты понимаешь. Но Джино, с тобой… ну… мне не хочется, чтобы ты ходил к другим женщинам… Хотя я и знаю, что у мужчин есть кое-какие потребности.

Он заставил себя оторваться от нее.

— Если ты можешь ждать, то могу и я, — просто ответил он ей.

— Но нам нет никакой нужды ждать, Джино. — Щеки ее раскраснелись. — Мы любим друг друга, а когда люди любят друг друга, что не правильного они могут сделать?

Он посмотрел на нее, такую нежную, мягкую и страстную. В эти мгновения она была для него столь желанной, что он стал уже всерьез опасаться за целостность своих распираемых изнутри брюк.

— Ничего не правильного, просто мы должны сохранить это для будущего, — ответил он.

Кто бы мог подумать, что Жеребец Джино станет предаваться таким сентиментальным глупостям? Уж конечно, не сам Джино.

Первое, что он сделал по возвращении в Нью-Йорк — это разыскал себе квартирку. Всего в двух кварталах от прежнего жилья, и тоже в какой-то развалюхе, но ему требовалось всего лишь место для сна, где он мог бы набираться сил, чтобы выполнить все задуманное. Теперь Джино пришлось серьезно задуматься над тем, как экономить каждый цент, каждый доллар. У него сохранился счет в банке, где лежали целых семьдесят пять долларов, но еще большую уверенность в него вселял сейф с двумя тысячами хрустящих новеньких банкнот. Он пришел к выводу, что, прежде чем отправляться за Леонорой, ему потребуется накопить гораздо более солидную сумму. Нужно снять приличное жилье, необходима машина. Нужны деньги — много денег. Франклин Дзеннокотти никогда не отпустит от себя дочь, если не убедится в том, что Джино в состоянии поддерживать привычный для нее образ жизни.

Для начала он прямиком отправился к Ларри, чтобы прояснить обстановку. Стоял ранний вечер, и бар был переполнен, однако ни одного знакомого лица Джино не заметил — одни юнцы, потягивающие молочный коктейль.

— А где старая шайка? — обратился он с вопросом к бармену.

Тот украдкой окинул его взглядом.

— У нас многое переменилось, Джино. Ступай в заднюю комнату и постучи дважды в дверь, что ведет на склад.

В изумлении Джино присвистнул. Бар Ларри превратился в маленькую закусочную. Он прошел указанным маршрутом, спустился на один пролет лестницы в нечто вроде подвала, постучал. Дверь открыли, и он очутился в тускло освещенной комнате с круглыми столами, джаз-группой, что-то наигрывавшей в своем углу, и голенастыми официантками в кокетливых передничках. Все эти перемены, подумал Джино, должны были обойтись недешево.

За одним из столиков сидел Розовый Банан в новеньком, с иголочки, костюме в полоску, с зажатой в уголке мясистых губ сигарой, со стаканом виски, поднесенным ко рту маленькой блондиночки, устроившейся у него на колене.

Не старая ли это его знакомая? Выглядевшая старше своих лет из-за губной помады и прически-перманента, но с неизменным высокомерно-заносчивым видом посматривающая вокруг. Мисс Дразнилка. Та самая, что занимала все его мысли вплоть до того дня, когда он впервые увидел Леонору. Теперь она стала похожей на настоящую даму из толпы, только было в ее внешности что-то дешевое.

— Эй! — Он направился к ним. — Банан!

— Джино! — Тот рывком вскочил на ноги. — Когда же это тебя выпустили, старина? Каким образом? Джино скорчил гримасу.

— Что мне сказать тебе, парень? Только то, что я не рекомендовал бы тебе проводить свой отпуск там, где я был.

Банан расхохотался, обнимая старого приятеля.

— Сейчас я куплю тебе выпивку, и ты поподробнее расскажешь мне обо всем.

— Извините меня, — пронзительным голоском заявила о себе мисс Дразнилка, дергая Банана за рукав пиджака.

— Гм? О, да… Джино, помнишь Синди, а?

— Ну еще бы. — Он послал ей улыбку. — Она всегда относилась ко мне так по-дружески, как я мог забыть се? Синди искоса взглянула на Джино.

— Да-да, — едко заметила она. — Джино Санганджело. Д-Ж-И-Н-О. Помнится, я еще должна была немало о тебе услышать?

— Так и будет, куколка, так оно и будет. — Не обращая больше на нее внимания, Джино повернулся в Банану. — Посмотрите на него! Похоже, дела у тебя идут неплохо. Когда мы виделись последний раз, ты валялся на больничной койке животом кверху с парой сломанных ребер? Что произошло?

Банан многозначительно постучал пальцем себя по голове.

— Я набрался ума. Помнишь, о чем ты говорил мне в больнице? Ты оказался прав. Кто станет хвастаться тем, что зарабатывает на жизнь, сидя по уши в чужом дерьме? Теперь я поумнел, я стал здесь большим человеком, Джино. Уж можешь мне поверить. Большим человеком.

Они сели за столик, и Банан щелкнул пальцами, заказывая выпивку.

— Так чем же ты занимаешься? — поинтересовался Джино.

Банан опустил глаза.

— Я… м-м… оказываю услуги людям. Важным людям. Джино хранил молчание. Ему не хотелось давить на собеседника. Услуги могли означать все, что угодно. Лучше говорить об этом наедине, без Синди, дышавшей Банану в шею.

— Синди живет со мной, — объяснил тот. — У нас неплохое гнездышко в районе Сто десятой улицы.

— Да, здорово здесь все переменилось. Вот уж никак не ожидал, что ты так окрутишь моего приятеля, — обратился Джино к Синди.

— Это почему же? — требовательно спросила девушка. Джино пожал плечами.

— Как тебе сказать. Просто Банан никогда не казался… — Слова застряли у него в горле. Как он мог сейчас сказать, что Банан никогда не казался ему парнем, способным довольствоваться одной-единственной юбкой? Банан, последний из поколения великих трахалыциков. Он решил сменить тему.

— А что, в школу ты больше не ходишь?

Она облизнула жирно обведенные помадой губы.

— Я ее ненавидела точно так же, как ненавидела свой дом. Поэтому и ушла — оттуда и оттуда. Мне семнадцать — я достаточно взрослая, чтобы делать то, что мне самой хочется. Ведь это моя жизнь, правда?

Семнадцать. Столько же, сколько и Леоноре. Но как же они отличаются друг от друга. Синди — ловкая, накрашенная, распахнутая настежь. И Леонора — мягкая и удивительно красивая, наивная, как нетронутый цветок.

— А Катто вы поблизости не встречали?

— Катто! — Банан произнес это имя с отвращением, все равно что выплюнул. — Такой тупица! До сих пор сосет мамочкину сиську.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что он хуже чирья в заднице. Сам не знает своей выгоды. До сих пор копается в мусоре со своим стариком. И вот это-то он называет зарабатывать деньги! Нет, больше он меня нисколько не интересует.

— Хочу танцевать, — заявила Синди.

— Через минуту.

— Сейчас.

Банан смущенно улыбнулся.

— Ладно, сейчас.

Джино следил взглядом за тем, как они кружились на крошечной площадке для танцев; время от времени он обводил глазами комнату, полную людей. Толстый Ларри стоял за стойкой рядом с человеком, в котором Джино признал Эдди. В полумраке виднелись еще несколько знакомых лиц. Восстановить прежние связи будет делом нетрудным.

Он прихлебывал виски из своего стакана и наблюдал за Бананом и Синди. Девушка работала на толпу, вертя своей круглой попкой, всплескивая грудью. Все та же Дразнилка. Такая же хорошенькая. Однако какой бы привлекательной Синди ни была, его это больше не волновало. Теперь у него есть Леонора, а она стоила их всех, вместе взятых.

На следующий день Джино решил навестить Катто. Тот жил неподалеку, в изрядно обветшавшем доме, где квартиры сдавались внаем. Вместе с Катто в трех комнатах проживали его отец, мать и четверо младших братишек и сестренок. Джино всегда принимали там как родного.

— Миссис Боннио. — Он поцеловал открывшую ему дверь женщину, лицо которой преждевременно состарил тяжелый труд. — Катто дома?

— Джино! Когда ты вернулся?

— Только вчера. Я был в Сан-Франциско.

— А я-то считала, что ты в тюрьме, дрянной мальчишка! — Она дружески похлопала его по плечу. — Катто! Катто! Поди посмотри, кто пришел! Останешься с нами поужинать? — повернулась она к Джино.

В прихожую вышел Катто, принеся с собой знакомый, но уже позабытый Джино запах мусорной свалки.

— Джино! Ах ты душа пропащая! — Друзья обнялись. — Мы все так скучали по тебе.

Исходящий от Катто запах никогда особенно не тревожил Джино — он привык к нему с детства. Во время ужина, сидя вместе со всеми за столом, Джино чувствовал себя, как в родной семье. Поев, он вышел с Катто на улицу — прогуляться. Вспомнив для начала старые времена, Джино затем спросил:

— Что случилось с Бананом? Он стал похож на настоящего пижона. Как это так вышло, что он процветает, а ты по-прежнему копаешься в дерьме?

Лицо Катто окаменело.

— А ты ничего не слышал?

— О чем?

— Знаешь, чем Банан зарабатывает на свои роскошные костюмы?

— Знал бы — не стал спрашивать. — В это же мгновение Джино понял, что он сейчас услышит, и догадка его оказалась верной.

— Он убивает людей, — очень просто сказал Катто. — За деньги. Если кто-нибудь заплатит ему пятьсот долларов за то, чтобы расправиться с тобой, то ты — мертвец, поверь мне.

Джино молчал. Слова Катто в общем-то его не поразили. Насилие уже давно стало составной частью и его собственной жизни. Но Розовый Банан и — убийца? В это как-то не верилось.

— Дерьмо, — сплюнул Катто. — Я больше с ним не вижусь, и коли у тебя есть на плечах голова, ты поступишь так же.

Голова у Джино на плечах была, но друг — это все-таки друг. А потом, кто знает, что готовит будущее, и кто именно из друзей может ему потребоваться в трудную минуту.

Старик откашлялся и сплюнул мокроту в мятый носовой платок.

Джино не поднял даже головы от листа бумаги. С великим усердием он копировал слова, написанные для него на каком-то обрывке: дорогая моя Леонора, дорогая моя любовь».

Это было уже четвертое его письмо за последние несколько недель. Стыдясь своей необразованности, он поневоле обращался к старику, мистеру Пуласки, за помощью в орфографии и пунктуации. Жил мистер Пуласки этажом выше, так что далеко идти Джино не пришлось. Услуги старика стоили ему всего несколько долларов и освобождали от гнетущего чувства неловкости за свою безграмотность. К тому же общение с верхним жильцом стало для Джино неплохой школой.

От Леоноры он получил два ответных письма. Написанные ее восхитительным почерком на благоухающей розовой бумаге, эти письма Джино вечно носил с собой, даже в мыслях не соглашаясь расстаться с ними. Пришло послание и от Косты, в котором тот умолял друга не забывать о разговоре с Франклином, удостоившим Джино этой чести в день его отъезда из Сан-Франциско. Джино и в самом деле хорошо помнил их беседу. Франклин привел его в свой кабинет и прочитал целую лекцию о том, что Джино должен, а чего не должен делать в своей жизни: преступления себя не окупают и так далее, и тому подобное…

Преступления себя окупали. Для Джино это было непреложным фактом. За то время, которое прошло после его возвращения в Нью-Йорк, к хранившимся в банковском сейфе деньгам он успел добавить еще две тысячи. А все, что для этого понадобилось сделать, — угнать машину, которую потом использовали при ограблении банка, а затем самому посидеть разок за рулем, перевозя украденные где-то меха. Два совершенно необременительных задания, перед их выполнением Джино взвесил все детали самым тщательным образом — оказаться в тюрьме еще раз никак не входило в его планы.

Росла его репутация надежного парня и отличного водителя. С машинами он управлялся так же, как с женщинами, — профессионально. Однако амбиции его шли гораздо дальше, чем зарабатывать пусть даже неплохие, в общем-то, деньги, крутя баранку чужого автомобиля. Слишком ото опасно, слишком на виду у всех. Нет, Джино хотелось другого. Войти в среду бутлеггеров — контрабандистов спиртного — вот что действительно необходимо, вот где его ждут настоящие деньги. Люди типа Мейера Лански, Багси Сигала и прежде всего Луканиа были его кумирами. Ведь все они начинали примерно с того же, что и он, но кто об этом сейчас вспоминает!

— Ты закончил? — обратился к нему с вопросом старик.

— Да.

Запечатав письмо к любимой поцелуем, Джино сунул руку в карман за деньгами, чтобы расплатиться со стариком.

— В это же время на следующей неделе?

— Конечно.

— Ей здорово повезло, твоей девушке.

— Вы так думаете? — Джино почувствовал себя польщенным.

— Очень немногие молодые люди пишут письма так, как это делаешь ты.

— Да ну? — Он усмехнулся. — Все очень просто, отец. Я люблю ее.

Старик клацнул вставной челюстью.

— Какое счастье быть влюбленным! Мы с женой прожили вместе шестьдесят два года, а теперь вот я остался один… — голос его задрожал. — Она была такой усталой… Теперь ей уже лучше… Я каждую неделю хожу на ее могилу.

Джино достал и протянул старику еще два доллара.

— Купи ей цветов, отец, от меня.

— Спасибо. — Старик и в самом деле был полон благодарности. — Она так любила лилии, больше всех других цветов.

— Ну вот и отлично.

Попрощавшись с ним этой фразой, Джино выбежал на улицу и устремился вперед, раскачиваясь на ходу. Написав письмо Леоноре, он всегда испытывал душевный подъем, а тут еще его сегодня хотел видеть сам великий Луканиа. Означать это может лишь одно — дела начинают идти в гору!

На этот раз встреча проходила не на заднем сиденье «кадиллака», а в баре у Ларри, в общем зале. Луканиа, сидя за столом, болтал ложечкой в вазочке с итальянским мороженым, в то время как Эдди и пара других телохранителей бросали по сторонам внимательные настороженные взгляды.

— Присаживайся. — Луканиа был радушен, но дружелюбие его имело известные пределы. Он вновь вышел на охоту за молодым пополнением, и сейчас ему хотелось выяснить, не появилось ли у Джино желания войти в его организацию.

Джино испытывал удовлетворение, хотя и прекрасно понимал, что он всего лишь один из многих, кому сегодня великий человек сделает или уже сделал подобное предложение.

— У меня есть собственные планы, — со значением в голосе ответил он.

Луканиа приподнял бровь.

— Честолюбие не мешает человеку до тех пор, пока он не оказывается у кого-то на пути.

— Нет, — покачал головой Джино, — мои планы очень просты.

Они и вправду оказались очень просты. Он хотел основать собственную бутлеггерскую империю, только и всего.

И, как ему казалось, он знал лучший способ воплотить свои стремления в жизнь.

Алдо Динунцио вышел из тюрьмы в состоянии, близком к исступлению.

Джино уже поджидал его.

— У тебя есть связи, у меня — идеи.

— Не говори мне о деле. Сначала я должен посчитаться с той сучкой, что нас заложила.

— Конечно, само собой. Но почему ты так уверен, что это именно она?

— Да потому, — сурово отрезал Алдо. — Хочешь отправиться со мной — пошли!

Джино зашагал рядом с Алдо, надеясь, по возможности, удержать его от таких поступков, о которых впоследствии придется пожалеть. Алдо нужен ему. Нельзя допустить, чтобы он вновь вернулся за решетку. Его двоюродный брат, Энцо Боннатти, стал к этому времени в Чикаго по-настоящему крупной фигурой, и, как Джино себе представлял, именно он должен будет помочь им.

Алдо успел уже выяснить, что сучку зовут Барбара и что работает она в банке. Живет вместе с родителями и братом в аккуратном маленьком домике в итальянском квартале, помолвлена с полисменом.

— Долбаный коп! — Алдо застонал от злобы. — Я раздавлю ему яйца!

Они подошли к входу в банк незадолго до его закрытия. Каждую выходившую из дверей женщину Алдо останавливал вопросом:

— Не вы Барбара Риккадди? Не вы? Вы? Вы? Итак он опросил шестерых. На пороге появилась седьмая: высокая, с каштановыми волосами и покрытым веснушками лицом. Очки, юбка ниже колена. На вопрос Алдо она ответила решительным голосом:

— Да, это я. А вы, как я понимаю, Алдо Динунцио. Я слышала, что именно вы собираетесь со мной сделать, и вот что я вам на это скажу…

На Алдо обрушился такой поток площадной брани, какой ему еще нигде не приходилось слышать. Высказав все, что она о нем думает, Барбара, высоко подняв голову, с воинственным, торжествующим видом зашагала прочь.

— Боже всеблагий! — воскликнул пораженный Алдо. — Вот настоящая женщина!

К счастью для Джино, Алдо в душе лелеял те же мечты, что и он.

 

КЭРРИ. 1928

Проблема заключалась в том, чтобы держать Белого Джека на каком-то расстоянии.

Только, собственно говоря, настоящей проблемы в этом не было, поскольку Кэрри обнаружила, что у нее вовсе нет испепеляющего желания сохранять дистанцию. С какой стати? Не потому ли, что он помечен печатью «Личная собственность мадам Май»? Так и что же? Подумаешь. Вот уж кого Кэрри нисколечко не боялась, так это ее. Старая жирная шлюха. Ей же вот-вот стукнет сорок, а это уже старость.

А к тому же Кэрри начала ощущать определенную усталость от того, что вынуждена отдавать половину своего заработка заведению. Наступила пора уходить. И для того чтобы уйти как следует, без Белого Джека ей не обойтись.

Сам он осторожничал, общаясь с Корри только тогда, когда Мэй отсутствовала или была чем-то занята.

— Ты, мужчина, — с вызовом бросила ему как-то Кэрри, — да есть ли у тебя яйца? Или ты боишься, что мама тебе их отрежет?

Он усмехнулся, обнажив в улыбке великолепные зубы: только в самом центре рта поблескивал один золотой — результат давнишней разборки с мадам Мэй. Они не расставались уже лет десять — с того самого дня, когда он пришел в публичный дом отметить свое двадцатилетие, и именно Мэй составила ему в этом компанию.

Однако сейчас Белый Джек и не думал оглядываться на прошлое. Все его помыслы занимала теперь Кэрри, эта маленькая, горячая щелка. Она оставалась по-прежнему худой, как оголодавший кролик, зато с самой ошеломляющей грудью во всем Гарлеме. Что же заключалось в ней такого, что заставляло клиентов приходить еще и еще? Что прятала она меж своих трогательно тоненьких ног? Набиравший день ото дня силу поток посетителей в ее комнату требовал от Джека выяснить, в чем же тут дело.

— Мои яйца — это мое дело, — спокойно ответил он ей. — А ты здорово разговорилась, с тех пор как появилась здесь. Всего полгода назад, я помню, ты боялась тут и слово кому-нибудь сказать.

Кэрри потянулась.

— За это время я научилась и кое-чему еще, босс. Думаю скоро уносить отсюда ноги.

— Говорила об этом с мадам Мэй?

— Нет, не говорила. С какой стати? Если я даже и марионетка, то за мои ниточки дергает вовсе не она.

— Про себя я скажу тебе то же самое. В последнее время Мэй действительно доставала его, каким-то образом проведывая обо всех его похождениях.

— Ха! — выдохнула с насмешкой Корри. — Босс. Мистер Белый Джек. Уж мы-то все знаем, кто тут кем заправляет.

Он нахмурился.

— Но-но! То, что вы знаете, — дерьмо!

— Ха!

Он поймал ее руку.

— Неужели ты ни разу не поцелуешь меня, моя девочка?

— Эй, — продолжала дразнить его Кэрри, — уж не хочешь ли ты сказать, что я тебе нравлюсь? Тебе — все знающему, все повидавшему? Мистер Лед!

Джеку приходилось действовать на вражеской территории, но все равно, какого черта! Эту язвительную сучку нужно поставить на место. Он с силой прижался ртом к со губам, надавил зубами, пустил в ход язык.

Кэрри отвечала ему всем телом, плотно обвив ногами, так, что он почувствовал ее тепло даже через ткань наброшенного на нее халатика.

Он начал терять контроль над собой, и тем не менее мозг его был занят одной мыслью: как бы умудриться сделать дело так, чтобы об этом не стало известно Мэй? Самой ее сейчас поблизости не было, зато девушки находились совсем рядом, и если кому-нибудь из них взбредет в голову зайти… де-е-ерьмо! Нельзя же всерьез рассчитывать на то, что в борделе станут хранить чьи-то секреты?

— Ты и вправду собираешься дать мне это, босс? — не останавливалась Кэрри. — Ты и сам знаешь, что хочешь этого. Я же чувствую.

Рука се скользнула к пуговицам на его брюках. Он не препятствовал ей. Ждал, пока его мощная плоть не обретет наконец свободу, чтобы тут же дать Кэрри такое, чего еще никто и никогда ей не давал. Регулярно трахаться Белый Джек начал в десятилетнем возрасте, так что сейчас Кэрри предстояло принять в себя его член, изощренный двадцатилетним опытом. Да она просто счастливица.

— О-о, бэби, бэби, бэби, — томно и нежно протянула она, — какой же ты кра…си…вый…

Она выскользнула из халатика, полностью предоставив свое гладкое, упругое молодое тело в его распоряжение, по-прежнему прижимаясь к своему повелителю изо всех сил. И каким-то образом,

несмотря на то что оба стояли, Он вошел в Нее. Это было нечто совсем другое. О-о, де-е-рьмо! Совсем, совсем другое!

Все вокруг пропало. Весь чертов этот мир куда-то провалился. Ничего… ничего… ничего…

А потом она почувствовала внутри себя мощные выбросы. Как выстрелы. Так он не кончал уже долгие годы. Уф-ф, даже голова закружилась.

Де-е-е-рьмо! Кэрри права. Настало время им обоим распрощаться с мадам Мэй.

Кэрри затянулась длинной тонкой сигаретой с хорошим зарядом травки. Сладкий дым заполнил легкие, веки опустились. Марихуана. Кое-кто называет ее наркотиком. Для нес же это значит только одно — мгновенное расслабление и покой. На губах Кэрри появилась легкая улыбка, движением руки она передала сигарету Джеку. Затянувшись, тот, в свою очередь, протянул ее соседу.

Они лежали на подушках: Кэрри, Белый Джек, двое каких-то музыкантов и Люсиль, заявившая после скандала в заведении, что уйдет вместе с ними.

Ах, что это был за скандал! Спектакль!

Мадам Мэй без всякого сочувствия восприняла заявление Джека о том, что он уходит.

— Ты — грязножопый ниггер! Сукин сын! Сифилитик, гоняющийся за последними шлюхами! — орала она, не помня себя от ярости, и голова ее в белокуром парике истерически тряслась. — Да если ты уйдешь от меня, ты в этом городе конченый человек'. Ты слышишь? Конченый'.

Неприятностей Джек не любил. Почему они не могут расстаться друзьями?

— Де-е-ерьмо! Послушай, женщина, — начал было он.

— Пошел ты со своим «Де-е-рьмо! Послушай, женщина!». Слышать не могу больше твой сладенький сюсюкающий и виляющий голос! Уж я-то тебя знаю. Я знаю тебя, Белый Джек. — Глаза Мэй сделались бешеными. — Уме если ты уходишь сегодня отсюда с этой тупой маленькой потаскушкой, не вздумай никогда больше возвратиться в мою жизнь! Когда тебе наскучит се тесная штучка, можешь не приходить сюда в поисках настоящих женщин! Слышишь меня, черномазый?

— Я слышу тебя. Тебя слышит целый квартал. Он оставил попытку разойтись по-дружески. Сложив в чемоданы одежду, сказал Кэрри, чтобы та через десять минут была готова уйти отсюда.

— Мадам.

Мэй стояла в холле со съехавшим набок париком, уперев руки в бока.

— Дурак!

Она плевала в него все то время, что он сновал по ступенькам, укладывая свои чемоданы в багажник машины.

— Набитый лысый дурак! Что ты без меня будешь делать? Ты приползешь ко мне на коленях, и вот тогда-то я отшвырну тебя пинком в твое поганое рыло!

Их отъезд казался совсем не таким, как себе его представляла в мечтах Кэрри. Ей требовалось время, чтобы уточнить свои планы. Она никак не ожидала, что Джек пойдет и выложит мадам Мэй все напрямик.

Однако Белый Джек успел просчитать, что Кэрри стоила ровно столько золота, сколько сама весила, чего же в таком случае ждать? Он уже предвкушал новые десять лет беззаботной жизни, в которой Кэрри будет делать для него все. Она разбудила в нем уже давно забытые ощущения. Уж если эта девчонка смогла проделать такое с ним… де-е-рьмо! Она стоит денег. Больших. Да они станут сказочно богаты, работая вместе!

Кэрри считала, что ей здорово повезло в том, что Джек уходит вместе с нею. Он один из самых ловких и удачливых в своем бизнесе, а именно это требовалось Кэрри прежде всего. Да, она могла быть довольной. Ведь они станут сказочно богаты, если будут работать вместе!

Белый Джек уже тронул свой элегантный «олдсмобиль» с места, когда из дверей с криками выбежала Люсиль и устремилась следом, умоляя взять се с собой. А почему бы и нет — рассмеялись они оба, ощутив внезапно пьянящее чувство полной свободы.

Это случилось два месяца назад, и все эти два месяца прошли в безостановочном потоке веселья и развлечений. Только удовольствия. Славное времечко: беззаботные дни и еще более беззаботные ночи.

Кэрри чувствовала себя сбитой с толку. Белый Джек все превращал в наслаждение. А именно наслаждения за всю свою короткую и нелегкую жизнь Кэрри никогда не знала. Она предполагала сразу же начать зарабатывать деньги, но у Белого Джека были свои виды на их ближайшее будущее. Он снял для них троих квартиру и заявил как-то:

— Для начала дадим себе маленький отдых, так, неделю-другую, просто чтобы чуть-чуть рас-сла-биться.

Это его стремление «расслабиться» распахнуло перед Кэрри целый мир, совершенно новый для нее — ведь до этого она в своей жизни, кроме интерьера публичного дома и острова Уэлфер, ничего не видела. Белый Джек решил расширить ее горизонты.

Одевался он изысканно, тщательно и вдумчиво выбирая, какой из двадцати трех своих костюмов надеть, какая из тридцати рубашек лучше к нему подойдет, какая пара туфель из пятнадцати имевшихся завершит туалет. Перед тем как начать одеваться, обязательно принимал ванну, куда добавлял несколько капель дорогих женских духов. Обривал до блеска свой огромный череп и втирал в него чистейшее оливковое масло. Завершив все эти сложные манипуляции, взыскательным оком проверял внешность Кэрри и Люсиль — ему хотелось, чтобы они выглядели неотразимо. Они так и выглядели. Он накупил им различных платьев и шелковых чулок, туфель на высоком каблуке самых фантастических цветов, требовал, чтобы девушки смелее пользовались косметикой. В конце концов троица усаживалась в «олдсмобиль» и отправлялась куда-нибудь в город.

Излюбленным районом Белого Джека была Сто тридцать третья улица. Он считался своим человеком в бесчисленных ресторанах, кафе, дансингах. И каждую ночь заводил все новых друзей — он был щедр, он платил.

Кэрри обычно усаживалась рядом с ним, с жадностью впитывая в себя звуки и картины нового для нее мира, о существовании которого она и не подозревала. А после того как ее покровитель дал возможность распробовать травку, все для Кэрри стало на свои места. Травка стала ответом на мучившие ее вопросы. Она помогала уйти прочь от суровости реальной жизни и с особой остротой ощутить прелесть безоблачного существования.

Каждый вечер они втроем уезжали из дому и возвращались только под самое утро, иногда Кэрри и Джек после этого занимались любовью. Всякий раз был новым и волнующим, Кэрри это даже начало нравиться, несмотря на то что раньше она смотрела на постель исключительно как на средство заработать себе на жизнь.

Неожиданно и как-то само собой случилось так, что этот высокий, с голым черепом и пронизывающими глазами человек, у которого такой мягкий и мелодичный голос, стал ее человеком.

Неожиданно случилось так, что она совсем забыла о бизнесе и целиком отдалась на волю несущего ее куда-то потока.

Неожиданно она влюбилась.

— Кэрри, — как бы из тумана донесся до нее голос Люсиль.

— Что, дорогая? — лениво откликнулась она.

— Джек хочет, чтобы мы с тобой устроили этим двум парням сеанс страсти.

— М-м?

Люсиль рукой указала на двух музыкантов, растянувшихся на подушках.

— По-моему, мы опять приступаем к работе. Кэрри вытаращила глаза.

— Ты — может быть, моя милочка. Что же касается меня, то не думаю, чтобы Джеку так уж хотелось этого. О нет, такая жизнь больше не для меня.

Люсиль вздохнула и, понизив голос, сказала:

— Он сам велел мне сказать тебе об этом.

— Ошибка. — Кэрри потянулась и зевнула. — Здесь какая-то ошибка.

На проигрывателе вертелась пластинка Бесси Смит, ее нежный и страстный голос заполнял комнату. У Кэрри не было никакого желания двигаться, у нее вообще не было никаких желаний.

— Держи. — Один из парней протянул ей дымящуюся сигарету.

Она приняла ее с благодарностью, глубоко затянулась, повернулась, чтобы передать ее Белому Джеку. Но того рядом не оказалось.

— А в тебе что-то есть, по правде говоря, — обратился к ней один из музыкантов. — Я положил было на тебя глаз, только вот не уверен, что мне что-нибудь достанется. Мне показалось, что с Джеком у тебя все серьезно, но он сам заявил мне, что мы с тобой можем трахаться так, как нам захочется.

Кэрри заставила себя сесть. В голове что-то гудело.

— Послушай, — губы и язык с трудом повиновались ей, — ты ошибся.

— Брось. Я дал ему двадцать долларов, а это значит, что я прав, Очень медленно до Кэрри начало доходить, что Люсиль сказала ей правду. Они уже приступили к работе.

И все же было бы куда лучше, если бы Джек сам сказал ей об этом, а не уползал тайком в сторону, как тать в нощи.

Любовь. Любовь — это дерьмо. И жизнь — тоже дерьмо.

Парень положил ей на плечи свои руки, осторожно высвобождая Кэрри из красного шелкового платья, купленного Белым Джеком на этой неделе.

— Уа-у! — издал парень восторженный вопль. — Таких сисек я еще ни разу в жизни не видел!

Но на нее это не произвело никакого впечатления. В конце концов, ведь она уже давно потеряла счет мужчинам, платившим за то, чтобы воспользоваться ее телом. Но Джек мог бы, по крайней мере, сначала спросить ее. Она поняла бы его, если уж им действительно так необходимы сейчас деньги. Ему следовало позволить ей самой принять решение вновь взяться за работу, черт бы се побрал!

Парень ласкал языком ее соски — то правый, то левый — и не ощущал солоноватого вкуса слез, которые беззвучно капали ему на лицо из глаз Кэрри.

Два часа ночи.

Ровно два часа назад ей исполнилось пятнадцать лет.

 

ДЖИНО. 1926 — 1927

Позиции Джино Сантанджело и Алдо Динунцио в бутлеггерском бизнесе неуклонно упрочнялись. Начали они с малого, объединив свои капиталы и вложив их в закупку партии высококачественного канадского виски. Не желая идти ни на какой риск, связанный с привлечением чужаков, они сами гнали тяжело груженные машины, наняв только нескольких знакомых ребят для охраны, чтобы не быть по дороге ограбленными какими-нибудь конкурентами.

С закупкой собственно спиртного никаких трудностей не было; проблемы появились лишь на долгом и довольно изнурительном пути от канадской границы до центра Нью-Йорка. Непредвиденных сложностей хватало: то ломалось что-нибудь в грузовиках, то выборочные проверки дорожной полиции, а ведь существовали еще и бесчисленные мелкие воришки, а то и просто откровенные грабители.

Джино скрупулезно принимал в расчет все возможные рискованные ситуации. Несмотря на то что многие грузы в пути следования к месту назначения расхищались или портились, принося своим владельцам огромные убытки, его товар прибыл в целости и сохранности.

Они неплохо сработались с Алдо. Питая полное доверие друг к другу, они медленно, не торопясь, окружили себя небольшой, но сплоченной группой помощников.

Год пролетел незаметно. Джино уже исполнилось двадцать, но если судить по внешности и манере действовать, ему можно было дать и больше. Соседи уважали его за хватку и решительность. Им и Алдо откровенно восхищались.

Уверенность маленькому коллективу придавало присутствие в его рядах Розового Банана, носившего в кобуре под мышкой револьвер и без колебаний пустившего бы его в дело, попытайся кто-нибудь остановить их в пути. От своей работы, может, противной человеческому естеству, но такой полезной, Банан получал удовольствие. Он так и жил с Синди — по-прежнему острой на язык маленькой блондиночкой. К ней на редкость подходило данное кем-то прозвище Дразнилка.

От долгих, выматывающих поездок в Канаду и обратно накапливалась усталость. У парней потихоньку стали сдавать нервы. В банде Сантанджело, как называли их люди, временами вспыхивали стычки между ее членами. Это было плохим знаком. Джино быстро пришел, к пониманию того, что напряжение росло из-за регулярных, полных опасностей ездок туда и сюда. Он решил собрать информацию о других возможностях. То, что «сухой закон» имел множество лазеек, — общеизвестно. Одной из наиболее удобных являлось то, что спиртное употреблять все-таки разрешалось — по медицинским показаниям. Если врачи могли его прописать, то кто-то должен его изготовить. Поэтому правительство выдавало отдельным компаниям лицензии, наделяя их правом на законном основании выпускать спиртные напитки.

Благодаря своим связям двоюродный брат Алло, Энцо Боннатти, имел доступ в несколько таких компаний в самом Чикаго и его окрестностях. Поговаривали даже, что влияние его простирается еще дальше.

— Почему бы нам не договориться с ним о встрече? — предложил Джино. Ему уже давно хотелось поближе познакомиться с Боннатти.

Но Алдо почему-то наоборот, казалось, старался держаться подальше от своего родственника.

— С ним трудно ладить, — не переставая, повторял он.

— Трудно! — с негодованием фыркал на это Джино. — Ради Бога, ведь он же твой брат. Он такая же фигура, как этот долбаный Капоне. Да нажми ты на свои родственные связи!

Алдо с неохотой обещал, и, переговорив с Чикаго несколько раз по телефону, друзья уселись в поезд.

Под стук колес оба расслабились. Алдо быстро заснул, Джино смотрел в окно и размышлял о своей жизни. Ну что ж, пока вес складывается очень неплохо. В банке его уже дожидалась довольно приличная сумма. Это самое главное. Это настолько значимо, что еще совсем немного — и можно будет посылать за Леонорой. Еженедельно с помощью мистера Пуласки Джино слал ей письма. Он старался сделать все, чтобы она помнила о нем. Ее ответные письма были такими наивными и такими хорошими, что ни разу Джино не позволил себе разозлиться на нее за долгое молчание.

Его послания были полны любви и планов на будущее.

Ее — напоминали детские записочки: школьные проделки, новости из дому, и ни слова об их совместном будущем.

Вполне понятно, ей не хотелось заглядывать туда, ее пугали мысли о том, что, возможно, потребует для своей реализации долгих, томительных лет. Как же удивится Леонора, когда он сообщит ей, что до их женитьбы буквально рукой подать!

Он разыскал приличную квартиру, сделал за нее солидный взнос. Квартира небольшая, но находилась в хорошем районе: чуть в стороне от Пятой авеню, неподалеку от Сороковых улиц. Леоноре она придется по вкусу. Обставит она ее так, как сама захочет. Единственное, что Джино собирался купить еще до ее приезда, — это удобную, роскошную двухспальную кровать.

От этой мысли он чуть не застонал. Постель. Секс. Женское тело.

Как же давно это было. Но ведь он дал Леоноре обещание, а слово Джино Сантанджело крепче всяких клятв.

Он решил показать квартиру Вере. Та пришла от нее в восторг.

— Джино, твоей маленькой леди она очень понравится, — промурлыкала Вера. — Лучшего гнездышка я еще в жизни не видела.

Она была выпивши — как обычно, но это не тревожило Джино. Если спиртное помогало ей прожить еще один день — пусть пьет. Он попытался дать ей денег. Хотелось, чтобы она нашла себе новое жилье, однако Вера отказалась.

— У меня куча постоянных клиентов — не могу же я их бросить, — объяснила она.

Джино знал, что это не более чем отговорка. Он слышал, что Паоло опять угодил за решетку, и она, по каким-то одной ей ведомым причинам, хочет быть там, где после выхода на свободу он сможет без особого труда разыскать ее.

— Я не собираюсь все время присматривать за тобой, если ты решишься вновь пустить его к себе, — предупредил он Веру.

— Конечно, дорогой, я и сама о себе позабочусь.

Да. Так же, как в последний раз. Джино очень надеялся на то, что Паоло еще не скоро опять начнет шляться по нью-йоркским улицам.

Когда поезд прибыл в Чикаго, там вовсю шел снег. Крупные белые хлопья падали на волосы, на одежду и медленно таяли, оставляя после себя капельки воды.

— Стоило проделать такой путь, чтобы очутиться в этой мерзости! — пожаловался Алдо.

Правда же заключалась в том, что ему нисколько не хотелось отдалять себя сотнями километров от процесса бурных взаимоотношений с Барбарой Риккадди. После их первой встречи, имевшей место более года назад, Алдо неустанно преследовал ее. Поначалу она безжалостно посылала его прочь своей совершенно мужской манерой речи. Однако мало-помалу Аздо удалось растопить лед до такой степени, что Барбара расторгла помолвку с полисменом и все чаще начала проводить время в обществе своего бывшего противника. Она по-прежнему при малейшей возможности обрушивала на Алдо потоки ругательств, но он, казалось, уже не обращал на них никакого внимания.

— Это первая настоящая дама, которую я встретил, — время от времени повторял он с легким подобием улыбки.

До гостиницы, где была запланирована встреча с Энцо, они добрались на такси. Администратор в холле предложил им подняться в лифте на пятый этаж. Двое телохранителей Энцо уже поджидали их там, чтобы удостовериться в отсутствии у гостей дурных намерений.

Алдо почувствовал себя оскорбленным до глубины души.

— Он — мой долбаный брат. Ну, кто я, по-вашему? Вам нужна моя пушка? — Вот она, пожалуйста.

Он передал им свой маленький револьвер 25-го калибра, однако громилы настаивали на более тщательном осмотре.

Под брючиной обнаружился шестидюймовый охотничий нож, прихваченный прочным кожаным ремешком к ноге чуть выше щиколотки.

Алдо пожал плечами.

— Вы что, думаете, я решил перерезать своему двоюродному брату горло?

В этот момент в номер вошел Энцо. Его мощную фигуру облегал строгий темный костюм, Алдо всегда напоминал Джино белку. Двадцати лет от роду, преждевременно поседевший, с выдающимися вперед зубами и очень любящий поесть — вот каков он был. Джино почему-то и Боннатти представлял себе похожим на него. Тут он ошибся. Энцо Боннатти оказался привлекательным молодым человеком. Двадцати двух лет, высокий, великолепного телосложения, с прямыми темными волосами, глубоко посаженными глазами и репутацией человека весьма крутого нрава. Когда говорили о Каноне, говорили и о Боннатти. Вдвоем они надежно подчинили Чикаго своей власти.

Обменявшись официальным рукопожатием со своими гостями, Энцо сделал знак одному из телохранителей побеспокоиться о напитках. Вкусы Алдо и Джино его совершенно не интересовали. Всем подали массивные стаканы с неразбавленным виски.

— Так. — Он уселся. — И что же вы, бездари, решили вынюхать здесь, в Чикаго?

Говорил Джино. Алдо сидел рядом с ним и молчал.

Энцо внимательно слушал. Но сути, они были ему ни к чему: две какие-то крошечные картофелины из Нью-Йорка — о чем можно с ними говорить? Что ему действительно необходимо, так ото люди в своем ближайшем окружении, которым можно было бы доверять. Чем более сильным он себя чувствовал, тем с большими трудностями приходилось сталкиваться. Постоянное соперничество с Капоне делало его жизнь невыносимой. Даже в туалет он не мог сходить без того, чтобы туда сначала не заглянули его гориллы.

Алдо — родственник. Значит, они не виделись с ним уже лет десять, когда тот перебрался из Чикаго в Нью-Йорк. Своя кровь. Должен на что-нибудь сгодиться.

А сделка, о которой говорил этот Джино, не так уж и плоха. Может принести немалые деньги, причем для этого и пальцем пошевелить не придется. Пара телефонных звонков… шепнуть кое-кому, что с этими двумя можно иметь дело без опаски…

— Слушай, Джино, давай без всяких обид. Мне нужно поговорить с Алдо с глазу на глаз.

— Конечно.

Джино поднялся. Энцо потратил на них два часа своего времени. Джино знал, что они добились своего.

Сальваторе, один из головорезов, проводил его в заказанный для них номер.

— Понадобится что-нибудь — позвони дежурному, — довольно дружелюбно сказал он. — Женщина, выпивка — что угодно. За все уже заплачено.

Джино развалился на одной из двух стоявших в номере удобных широких кроватей, забросил руки за голову. Имея поддержку такой фигуры, как Боннатти, они вступят в большую игру. И кусок пирога будет теперь куда толще. Немного времени — и они встанут в один ряд с Луканиа, Мейером Лански, Сигалом и Костелло. А от дальнейших перспектив просто дух захватывает — только бы не расшибить по дороге свои яйца.

Теперь Джино понимал, что заставляло Луканиа вечно рыскать по городу в поисках молодого пополнения своих рядов: ему нужна преданность, она всем им нужна. Поэтому-то Боннатти и поможет им. Как-никак Алдо — его двоюродный брат, от которого трудно ожидать, что он воткнет тебе нож в спину…

Чужому на такое решиться все-таки легче.

Алдо вошел в номер, сияя от радости.

— Нас взяли в дело! — воскликнул он. — Ты оказался прав, ловчила! Сегодня вечером он приглашает нас поужинать вместе — отметить нашу договоренность. Мне следовало привезти с собой Барбару.

Джино усмехнулся.

— Я знал, что так оно и будет. Я еще год назад говорил тебе, что нам нужно связаться с ним.

— Мне хотелось быть в этом уверенным. Приехав сегодня, мы не походили с тобой на двух нищих, вымаливающих милостыню. Мы привезли ему свою готовую идею, и она пришлась ему по душе.

Джино хлопнул друга по плечу.

— Мы вступаем в высшую лигу, парень! Произнеся эту фразу, Джино неожиданно осознал, что теперь он без всякой опаски может отправляться за Леонорой. Деньги больше не проблема — они сами идут в руки. Заниматься на абсолютно законной основе поставками спиртного из Чикаго, да еще с долгосрочной перспективой — ото же целое долбаное состояние!

Клуб «Атлас», расположенный в пригороде Чикаго, принадлежал к числу наиболее престижных. Его члены представляли собой цвет местного общества: политики, высшее чиновничество, наиболее состоятельные граждане города и, конечно же, прекрасные дамы.

Энцо был в числе совладельцев заведения. Ему же принадлежала и Пэш Ла Мур — очаровательная певичка из клубного шоу.

Джино вместе с Алдо сидели за одним столиком с Энцо, Пэш и двумя ее подругами. За соседним помещались пятеро телохранителей — и никаких девушек.

Энцо считал, что оказал своим гостям великую честь. Две самые лакомые киски в Чикаго. О Леоноре и Барбаре ему не было известно абсолютно ничего. Он и представить себе не мог, что ни Джино, ни Алдо вовсе не собирались играть ни в какие игры с чикагскими кисками.

— Как вам здесь, парни? — пропищала Пэш. От голоса этой крашеной блондинки свернулось бы молоко.

— Отличное место, — отозвался Джино. Он и в самом деле так думал. До этого ему еще не приходилось бывать в подобных местах. Впечатляла сама атмосфера заведения. Запах дорогих сигар и женских духов наталкивал на мысль, что настоящая жизнь — вот она! А здорово было бы привести сюда Леонору. Она дала бы сто очков любой здешней красотке — и без всяких следов пудры или помады на лице! Ей вполне хватало того, что дала природа.

— Скоро мой номер, мальчики, — вновь подала голос Пэш. — Вам представляется возможность оценить меня!

— Твоя цена всем известна! — сделал попытку пошутить Энцо.

— Не хами! — Она поднялась со своего стула. — В конце концов, только после того как ты услышал мое пение, ты соизволил обратить на меня внимание.

Энцо подмигнул и демонстративным взглядом уставился на ее грудь.

— Ну конечно, дорогая, так оно и было.

— Девочки, пошли! — Она сделала знак своим подругам. — Шоу вот-вот начнется. Увидимся позднее. — Пэш повернулась к мужчинам. — И пусть нас ждет бутылка холодного шампанского! Энцо, ты хорошо знаешь, как твоя маленькая Пэш хочет пить после выступления!

Энцо рассмеялся, глядя, как она пробирается по залу.

— Дурочка, — ласково произнес он. — Все они дурочки. Повозился с ними — и брось, потрахался — и забудь — вот мой девиз.

Джино вспомнил, что когда-то это было и его девизом. До знакомства с Леонорой, конечно.

Какой-то маршевой мелодией сбоку от танцплощадки рояль возвестил о начале развлекательной программы. Вышедший конферансье сказал несколько плоских шуток, исполнил слащавую песенку про любовь и объявил гвоздь программы. Из-за занавеса на небольшую сцену одна за другой стали выбегать девушки.

— О-о! — восхищенно протянул Алдо, забыв при виде обтянутых серебристыми чулками ножек и боа из страусовых перьев, соблазнительно прикрывавших десять пар восхитительных грудей, об оставленной в Нью-Йорке Барбаре.

В свою очередь, Джино несколько смутился, обнаружив, что брюки вдруг стали ему мешать. Интересно, кому бы они в этот момент не помешали?

Появилась Пэш, ошеломившая публику своей точеной фигурой, затянутой в какой-то немыслимый наряд, напоминавший на расстоянии вторую кожу. Подойдя к краю сцены, она пронзительным своим голоском затянула «Хотела бы я танцевать шимми, как моя сестричка Кэйт».

Джино понял, почему ее голос не имел ровным счетом никакого значения — мужчины в зале были загипнотизированы ее телом.

Энцо сосредоточился на гаванской сигаре.

— Ничего, а? — с гордостью спросил он. Алдо поцеловал кончики пальцев.

— Да, братец, ты умеешь их подобрать. Я думаю…

Закончить свою мысль он не успел. В зал, где они сидели, стремительно ворвалась группа мужчин с автоматическими пистолетами в руках. Без всякого волнения они принялись поливать помещение свинцом так, как садовник поливает из шланга розы.

Это был какой-то ужас — паника, истерические крики, мечущиеся из стороны в сторону люди и безошибочные звуки бьющих по телу пуль.

Реакция у Энцо оказалась завидной; он одним движением перевернул стол и укрылся за ним. Алдо ранили в руку, а Джино повезло: он инстинктивно бросился на пол при первом же выстреле.

— Долбаные выродки! — кричал Энцо своей охране. — Стреляйте!

Но тем и не требовалось команды. Перестрелка уже шла вовсю. Однако первыми же выпущенными пулями были убиты или тяжело ранены двое из его людей, а оставшиеся три человека, естественно, не могли сколь-нибудь серьезно противостоять нападавшим, которые к тому же в этот момент стали выбираться из зала, посчитав свою работу выполненной, и — это было очевидно — выполненной неплохо.

Джино осторожно подтянул Алдо поближе к себе.

Энцо, прикрываясь столом, пытался подстрелить хоть кого-нибудь из своего револьвера. Ловким движением руки он достал второй, перебросил его Джино.

— Не теряй времени!

Над чьим-то распростертым телом причитала женщина.

— О Боже! Мой муж! Господи, они снесли ему лицо! О-о!

Джино прицелился в одну из последних фигур. До этого ему еще не приходилось держать в руках оружие, но Банан как-то объяснял ему, что к чему.

— Есть! — крикнул Энцо. — Ты всадил этому подонку пулю прямо в живот!

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Нападавшие скрылись, оставив двоих из своих людей лежащими на полу: одного, подстреленного Джино, и другого, раненного в обе ноги и безуспешно пытавшегося подползти к двери.

Энцо не колебался ни секунды. Подняв пистолет, он нажал на курок, и раненый, издав предсмертный крик, замер в неподвижности.

— Давайте побыстрее, — пробормотал Энцо. — Нужно успеть выбраться отсюда до того, как нагрянет полиция.

Джино поднялся на ноги, обвел глазами зал. Вокруг хаос: битое стекло, перевернутые столы и стулья, разбросанные здесь и там человеческие тела.

— Тут уж ничего не поделаешь, — как бы прочитав его мысли, сказал Энцо. — Поднимай Алдо и шевелись, шевелись. Мы посадим вас в поезд — повезешь его в Нью-Йорк.

Джино помог Алдо подняться. Несмотря на кровотечение, у того хватало сил на то, чтобы сыпать проклятиями на протяжении всего пути.

Через боковой вход они попали на улицу, где уже ждала машина.

— Живее! — заорал Энцо на водителя, тут же беспрекословно подчинившегося.

— Вы в порядке, босс? — тревожно спросил он, трогая машину с места.

— Только не вашими молитвами, — бросил Энцо. — Как это им удалось пройти незамеченными мимо Большого Макса и Шотти?

— Их застали врасплох. А стрельба поднялась большая. Я тут же бросился в машину и подогнал ее к задним дверям, как ты всегда говорил мне. Я не ошибся, босс?

— Все ты делал правильно. — В голосе Энцо еще слышалось напряжение. — Давай прямо на вокзал. Мне нужно, чтобы эти двое побыстрее убрались отсюда. — Он повернулся к Джино. — А ты молодец! Мне нравится твой стиль. И выстрел отличный.

Джино кивнул. Он боялся произнести хотя бы слово. Ему казалось, что, если только раскроет рот, его тут же вырвет.

Автомобиль остановился у здания железнодорожного вокзала, и Энцо принялся чуть ли не выталкивать их из салона. Ему требовалось как можно скорее начать заниматься собственными делами: рыба сама шла в его сети, в такие моменты нельзя отвлекаться ни на что другое.

— Отведи Алдо в туалет, перевяжи его. Возьми. — Он протянул Джино свой пиджак, а затем крепко пожал ему руку. — Мы еще увидимся. Будем работать вместе — у нас получится, ты сегодня сам доказал это. Ты мне понравился. Знаешь, когда нужно действовать, а когда побыть в стороне. Для меня ото очень важно.

И опять Джино кивнул. Машина резко взяла с места, оставив его и Алдо у входа в вокзал. Шел сильный снег.

— Мне что-то плохо, — пробормотал Алдо. — Почему бы нам не вернуться в свой номер?

— Энцо прав. Мы должны убраться из города, и чем скорее, тем лучше. Это в наших интересах — не сильно светиться здесь.

— Мне нужно в больницу.

— Брось. — Джино ввел его в здание вокзала. — Я перевяжу тебя.

— Тоже мне доктор долбаный нашелся.

— Кончай сволочиться. У тебя всего лишь царапина. Если бы в тебе сидела пуля, ты и на ногах-то не смог бы стоять.

— Да ты, оказывается, эксперт! Какое дерьмо! Пройдя в мужскую комнату и сорвав с Алдо пиджак и рубашку, Джино с облегчением увидел, что был прав. Никакой дырки в руке не было — просто сильное кровотечение из длинной царапины. Джино сорвал со стоны полотенце и плотно обмотал им руку Алдо.

— До дома продержишься, — сказал он. Однако Алдо оказался неблагодарным.

— Мне нужно в больницу, — повторил он с упреком. — Если бы здесь была Барбара, она бы проследила за этим.

— Да. Как же. Барбара съела бы на завтрак твои протухшие яйца. Надевай рубашку, и пошли искать наш поезд.

Алдо натянул на себя испачканную кровью сорочку, прикрыл ее пиджаком Энцо, оказавшимся для него изрядно великоватым. Он сунул здоровую руку в карман и тут же воскликнул:

— Ты только взгляни на это!

На ладони его Джино увидел две пачки денег. В каждой оказалось по тысяче замусоленных однодолларовых купюр.

— Наверное, он просто забыл их вытащить, — сказал он.

— Или это, или он оставил их для нас, — предположил Алдо.

— Это не для нас, — резко перебил его Джино. — Деньги мы вернем ему. Положи.

Но он знал, что Энцо умышленно оставил пачки долларов в кармане. В конце концов, две тысячи — неплохая цена за убийство, а?

Вернувшись в Нью-Йорк, Джино продолжил разрабатывать свои планы. Жизнь коротка. Теперь-то он очень хорошо понимал это. О бренности земного существования напоминали и газетные заголовки.

«ПЯТНАДЦАТЬ УБИТЫХ. БОЙНЯ В ЧИКАГСКОМ КЛУБЕ».

А ведь вполне могло случиться так, что он, Джино, лежал бы сейчас в одном из чикагских моргов. Так и не успев за этот год никого трахнуть. Мальчишкой, с нетерпением ожидавшим женитьбы. Ожидавшим. Какое отвратительное слово.

Джино Сантанджело не мог больше ждать.

Он направился к мистеру Пуласки. Старик был плох. Пока Джино отсутствовал, на улице его остановили какие-то парни и ограбили. Отняли золотые часы — единственную ценную вещь — и три последних доллара. А в обмен оставили два сломанных ребра, избив так, что все тело его представляло собой сплошной синяк.

— Кто это сделал? — допытывался Джино. — Вы никого не запомнили?

Лицо мистера Пуласки исказила гримаса. Он слишком стар, он слишком устал для того, чтобы ввязываться в новые неприятности.

Джино склонился над его постелью, глаза его сделались бешеными.

— Скажите мне, кто это был. Старик вздохнул.

— Некоторые люди не знают ничего другого… Мальчишки, они не понимают… Мне так жалко часов…

— Кто они?

— Сын Моррисона… Его дружок.. Джэкоб, кажется, его зовут… Еще двое каких-то… Не знаю, откуда они…

Голос изменил старику, он прикрыл глаза. Ему было восемьдесят три года, и то, что происходило в окружающем мире, уже давно не радовало его. В людях не осталось никакого уважения… Господи, совсем недавно на улице его остановила какая-то девчонка и предложила провести с ней время. Совсем молоденькая: пятнадцать, может, четырнадцать… Веки старика дрогнули, поднялись.

— Хочешь, чтобы я написал письмо?

Но Джино в комнате уже не было. В этот момент он шел по улице, и в походке его таилась угроза. Маленькие выродки. Уж ему-то они знакомы. Терри Моррисон и Джэкоб Коэн. Двое четырнадцатилетних сопляков из соседних домов, они вечно нарывались на неприятности. Ничего, Джино лично выбьет все дерьмо из их тупых мозгов, преподаст хороший урок жизни. Он вернет мистеру Пуласки его часы, а потом только займется своим письмом.

Ну и денек! Одного того, что все утро на него орала Барбара Риккадди, обвиняя его в том, что Алдо ранили, хватило бы за глаза. Он отрицательно влияет на Алдо! Если бы не он, Алдо и подумать не смог бы о чем-то противозаконном. А в это самое время Алдо прятался у нее за спиной, смеялся и корчил рожи. Несмотря ни на что, все попытки Барбары кастрировать своим острым, как бритва, языком их обоих потерпели неудачу Для начала Джино отправился в семейство Коэнов. Те были соседями Катто. Своего друга Джино не видел уже полгода. Катто не одобрял того образа жизни, что вел Джино, так что отношения их охладели. Уж если Катто так нравилось тратить время на то, чтобы разгребать лопатой дерьмо, — что ж, это его дело. Джино как-то предложил ему работать вместе, но этот придурок отказался. Самое интересное заключалось в том, что Катто считал его, Джино, неудачником. Смех!

На стук дверь открыла худая запуганная женщина.

— Что нужно? — Голос ее звучал безжизненно.

— Джэкоба. — Джино был краток. Глаза се нервно замигали.

— Он в школе.

Отодвинув женщину в сторону, Джино прошел в квартиру.

— Черта с два.

По полу ползал обделавшийся младенец. На набитом старьем диване спал Джэкоб. Джино разбудил его пинком.

— Какого… — Просыпаясь, Джэкоб сел в постели.

— Нужно поговорить. Давай-ка лучше выйдем. Джэкоб бросил быстрый взгляд на мать. Та отвела глаза. Ее не обманешь Сын пошел в отца: от него тоже ничего, кроме неприятностей.

Джэкоб хмуро посмотрел на Джино.

— Ас чего ты взял, что мне хочется с тобой разговаривать?

Глаза Джино недобро сузились.

— Потому что я так сказал, шпана. Двигай.

Через час он вернулся к постели мистера Пуласки.

— Вот они. — На ладони его лежали золотые часы. Вперед вытянулись две дрожащие, покрытые старческими пятнами, с изуродованными венами руки.

— Ты славный мальчик, Джино, — слабым, дрожащим голосом проговорил старик. — Ты меня понимаешь.

Да. Он понимал. Только история, рассказанная Джэкобом Коэном, несколько отличалась от той, что поведал мистер Пуласки. Мальчишка настаивал, что старик уже несколько месяцев при каждой встрече подмигивал его двенадцатилетней сестренке.

— Она не обращала на это особого внимания, думала, что он немножко чокнутый, а тут позавчера днем, я клянусь тебе, днем, он подкрался к ней сзади на улице, расстегнул штаны и обоссал все ее единственное платье. Так должен же был я проучить этого вонючего извращенца?!

Трахнуться можно, правда? Джино проверил услышанное и убедился в том, что Джэкоб ничего не выдумал. Оказывается, единственным в округе, кто ничего не знал о таких причудах старика, был сам Джино.

В такой ситуации наказывать мальчишек оказывалось не за что. Джино ограничился легкой оплеухой и забрал часы.

— Может, теперь мне заняться твоим письмом? — слабым голосом спросил мистер Пуласки.

— А вы сможете? — с тревогой задал вопрос Джино. — На этот раз оно будет длинным. Я хочу, чтобы она приехала сюда. Мы собираемся пожениться. Это письмо должно быть настоящим шедевром. Вы сможете?

— Конечно, Джино, — с заметным торжеством в голосе ответил старик. — Это станет самым романтическим письмом, которое мы с тобой сочиним вместе.

Так и будет. Неужели есть такой закон, в котором бы говорилось, что старым кобелям запрещается писать любовные письма?

 

КЭРРИ. 1928

Белый Джек был человеком уклончивым. У него имелась дурацкая привычка на многие вопросы но отвечать, а тянуть горестно свое «де-е-е-рьмо» так, будто это объясняло все на свете.

Кэрри не могла на него долго сердиться. Он был ее единственным в мире достоянием. Он был ее мужчиной. И если Джек решил отправить ее на работу, даже не посоветовавшись предварительно с нею, — что ж, это вполне в его духе. Зато никто не смог бы упрекнуть его в скупости. После их ухода от мадам Мэй он вечно платил за них троих, в том числе и за Люсиль, и ни разу не пожаловался на это.

Похоже, обстоятельства теперь складывались так, что им нужны деньги, и было бы только справедливо, если она сама и Люсиль помогли бы их заработать тем единственным способом, который им доступен. Во всяком случае, совершенно ясно, что все это он не запланировал с самого начала.

Его отношение к Кэрри ничуть не изменилось. Когда было настроение. Белый Джек по-прежнему щедро одаривал ее своей любовью. Тем не менее, если ему вдруг приспичивало забраться на Корри сразу после того, как она отпустила очередного клиента, удовольствия такая любовь не приносила. По правде говоря, ей приходилось делать усилия, чтобы издавать так нравящиеся ему вздохи и стоны. Кэрри лишь притворялась, что получает удовольствие, на самом же деле ее разбивала усталость, между ног ощущалась боль, спина ныла, и оставалось единственное желание — заснуть.

— Что с тобой происходит, женщина? — раздраженно спросил он ее однажды. — Ты же всегда была самой яростной в постельных утехах. А теперь мне все чаще приходится довольствоваться твоей холодной попкой.

— Я просто сработалась, — ответила ему Кэрри. — Сейчас у меня клиентов больше, чем было там, — у мадам Мэй, а денег — меньше. Мне казалось, что мы заведем свой собственный дом, наладим дело.

— Для того чтобы организовать свое заведение, нужна целая куча денег. Не моя вина в том, что эта сучка Мэй сняла со счета все до цента еще до того, как я успел получить свою долю.

— Я этого не знала! — воскликнула удивленная Кэрри.

— Ну вот видишь, — с торжеством сказал Джек, — я же не беспокою тебя своими проблемами, почему асе ты докучаешь мне своими? — Он поднялся с постели, потянулся. — Может, выбраться в город?

Она вздохнула. В город Кэрри отправилась бы с радостью — подальше от этой маленькой снятой им квартирки, но вот-вот должен был прийти ее клиент, а постоянными посетителями нужно дорожить.

— Я не могу, а ты поезжай.

— Да. Мне нужно проветриться. Попробую подыскать третью, чтобы вам с Люсиль стало полегче. — Он свернул в трубочку двадцатидолларовую купюру, оставленную последним клиентом на столе. — Как насчет рослой платиновой блондинки? Насчет того, чтобы вы попробовали сотворить что-нибудь этакое втроем, а? Если бы у вас вышло нечто вроде шоу, мы и в самом деле купались бы в деньгах.

— Шоу? — Кэрри никак не могла понять, о чем это он говорит.

— Шоу, детка, это когда вы втроем будете ласкать друг дружку. Да и сама должна знать, ты тысячу раз занималась этим на острове.

Кэрри окаменела.

— Этого я делать не буду.

В его голосе не слышалось и намека на желание оскорбить — только дружеское расположение.

— Ты же шлюха, женщина. Ты будешь делать все. Кэрри следила за тем, как он одевается. Ушел. Улегшись на живот, она плакала до тех пор, пока не кончились слезы.

Она не слышала, как в комнату вошла Люсиль, и осознала ее присутствие только тогда, когда почувствовала у себя на спине ее нежную легкую руку.

— А ты думала, что он сказочный принц, милая моя? — спросила Люсиль с жалостью в голосе. — Он — сутенер, а мы — его женщины. Мы все стоим друг друга, так что нет нужды обижаться на него. Если уж тебе так хочется поплакать, попытайся себе представить, что это значит — быть такой, как я.

Кэрри села, уставившись Люсиль в глаза.

— Как ты не понимаешь, — голос ее дрожал. — Ты всегда была такой. У меня же жизнь могла стать совсем другой, меня превратил в проститутку мой родной дядя. Он держал меня в комнате взаперти и одного за другим посылал ко мне мужчин, а в соседней комнате сидела моя бабка и собирала деньги. Мне было тогда тринадцать. Теперь для меня не осталось ничего другого.

Люсиль заморгала.

— Мне исполнилось шесть лет, когда отец вдруг как-то понял, что больше я расти не буду. И он продал меня в театр лилипутов, который как раз приехал на гастроли в наш город, а к одиннадцати я уже спала с каждым карликом из труппы. В шестнадцать меня нашел Джек. Да он, можно сказать, спас меня. Попросту украл из этого ада и вернул мне желание жить. Заведение мадам Мэй казалось просто раем по сравнению с тем, что я привыкла делать.

Внимательно слушая подругу, Кэрри стала забывать о своих бедах.

— Эти последние несколько месяцев с тобой и Белым Джеком были самыми счастливыми в моей жизни, — продолжала Люсиль. — Ко мне еще никто так хорошо не относился, как вы двое. Для вас я была человеком, а не пигмеем. Для Джека я готова сделать все, он добр ко мне. Ты должна бы испытывать то же. Он добр к нам обеим.

Кэрри согласно кивнула. Это правда.

— Тогда о чем же ты плачешь? Из-за того, что ты — шлюха?

Кэрри отрицательно помотала головой.

— Ну так что? Я — шлюха, но меня это уже давно не беспокоит. Белый Джек — сутенер, но и его это не волнует. Оставь свои слезы, нам пора приниматься за работу.

Кэрри поднялась с постели, подошла к зеркалу. Выглядела она ужасно: глаза заплыли, щеки — в грязных потеках туши. Но чувствовала она себя уже гораздо лучше. Люсиль права. Что такого в том, что она вынуждена торговать своим телом? Это всего лишь работа.

— Славная девочка, — похлопала ее по руке подруга. — Прихорашивайся побыстрее. Нас ждет работа — а я знаю, что парень, который вот-вот придет, не потерпит никаких штучек с лилипуткой. Видишь, я запросто называю себя карликом, для меня это ничего не значит. Точно так же ты можешь сказать — шлюха. Кэрри слабо улыбнулась.

— Спасибо тебе, — выдохнула она.

— Не за что. — Люсиль пожала плечами.

Кэрри занялась косметикой. Она уходила от мадам Мэй ради того, чтобы иметь возможность самой распоряжаться своей жизнью. Чего же она в самом деле ожидала? Что Джек возьмет и женится на ней, пойдет работать? Разве возможно эти планы назвать реальными? Всего два месяца любви — первой любви, принесшей ей настоящую радость, — и она позабыла о всех своих честолюбивых помыслах. Белый Джек тоже прав. Чтобы основать свое дело, им нужны деньги. А если так, то она будет их зарабатывать.

Любыми способами, сказал Джек. Любыми возможными способами.

Она сгорала от нетерпения сказать ему все это. Она же знала, что за последнее время он устал от нее, от ее вечных жалоб и нытья. Однако теперь, когда Кэрри осознала необходимость возвращения к старому бизнесу, все будет иначе.

Она быстро и эффективно управилась со своим клиентом, отослав его на улицу с поцелуем и многозначительным напутствием:

— Когда придешь в следующий раз, мы повеселимся еще лучше.

— Непременно! — с энтузиазмом отозвался он и поспешил домой — к жене и троим детишкам.

Кэрри вымылась, расчесала свои волосы, начавшие уже отрастать и красиво обрамлявшие ее аккуратную головку, и вытащила из маленькой коробочки, хранившейся под матрасом, скрученную вручную сигарету. Прикурила, сделала глубокую затяжку. По телу блаженной волной растеклась истома.

Она поставила на проигрыватель пластинку Бесси Смит и вновь улеглась на постель.

Только проснувшись в десять утра следующего дня, Кэрри узнала, что Белый Джек так и не возвращался в эту ночь домой.

 

ДЖИНО. 1928

Когда письмо к Леоноре было наконец написано и опущено в почтовый ящик, Джино испытал огромное облегчение. Как долго ему пришлось ждать, но вот дело сделано, механизм пущен в ход.

Мистер Пуласки достойно справился с трудностями. Письмо вышло столь нежным и сентиментальным, что Джино испытывал смущение, ставя под ним свою подпись. Л вдруг Леонора, в конце концов, будет ожидать, что он и заговорит такими же словами. Разочаровать се не хотелось.

Он попытался представить себе се лицо в момент чтения письма. Лицо такое… невинное, такое… чистое.

Вместе с письмом к Леоноре ушло и другое, адресованное ее отцу, — вежливая официальная просьба руки его дочери. Выдержанное в изысканном стиле и приличное до невозможности. Если все пойдет, как задумано, то очень скоро Джино сядет на поезд, идущий в Сан-Франциско, и через несколько недель станет женатым человеком.

Между тем не стоило забывать и о бизнесе. Боннатти не потребовалось много времени, чтобы сдержать свое обещание, контакт и в самом деле установился. В компании, расположенной неподалеку от Трентона, штат Нью-Джерси, Джино ожидала партия груза: абсолютно легально произведенного спиртного. Боннатти сам говорил с Джино по телефону:

— Если справишься с этим, начнутся регулярные поставки. Приедешь на собственном грузовике и подойдешь к начальнику смены на фабрике. Он в курсе дела и отвечает за свой участок работы. Никаких денег из рук в руки. Когда все реализуешь, сохранишь мою долю у себя. Я подъеду за ней где-нибудь в конце месяца.

— Ты, я вижу, доверяешь людям, — попытался пошутить Джино.

— Естественно. — Энцо ничуть не удивился его словам. — Я уверен, что тебе дороги собственные яйца, как уверен и в том, что ты не захочешь их лишиться.

Джино рассмеялся.

— Когда приедешь за своей долей, я прибавлю к ней те две штуки, что ты забыл вытащить из кармана своего пиджака. Пиджак ты получишь назад вычищенным и выглаженным.

— Те деньги можешь считать платой.

— Платой за что?

— Кончай болтовню, Джино. Ты и сам прекрасно знаешь.

— Послушай, Энцо. Не то чтобы я был против, но мне бы хотелось, чтобы мы пришли к полному взаимопониманию. Я не буду на тебя работать. С тобой — да, но не для тебя. Тебе ясно, что я хочу сказать?

В трубке на некоторое время установилось молчание, прерываемое лишь неким зловещим потрескиванием. Потом Энцо произнес:

— А как насчет Алдо? Он не согласится взять деньги?

— Он может делать все, что его заднице заблагорассудится. Он свел меня с тобой, мы теперь партнеры, и мне нужно, чтобы в этом не оставалось никаких сомнений, чтобы ты знал — я не один из твоих служащих. О'кей?

Сейчас уже засмеялся Энцо.

— Я так и слышал, что ты парень горячий. Да, да, О'кей, я тебя понял. Можешь вернуть мне деньги, если это сделает тебя счастливым.

В районе Сто десятой улицы Джино вместе с Алдо приобрел здание склада с надежными запорами. В нем хранились ящики ожидающего своей доставки спиртного, стояли два грузовика и порядком побитый старенький «форд». На бортах грузовиков виднелась надпись: «ДИНУНЦИО — перевозки и хранение грузов»; время от времени машины и в самом деле что-то перевозили, а на складе что-то лежало — какие-нибудь самые безобидные товары. Конечно, это не более чем прикрытие. Большую часть времени в кузовах стояли ящики со спиртным.

Развалюха-»форд» выглядел так, будто не сможет пересечь город из конца в конец, однако скрытый под его капотом двигатель сделал бы честь и «роллс-ройсу». Джино с любовью установил его собственными руками. Когда дело доходило до старых автомобилей, он превращался в непревзойденного механика.

Ему исполнился двадцать один год, и дела шли неплохо. Никому не приходилось слышать от него жалоб. Само собой, в большую игру он пока еще не вступил, до Луканна ему было далеко, но путь, по которому следует идти, он уже для себя знал, и можно быть уверенным в одном — горе тому, кто попытается его остановить.

Джино решил лично сесть за баранку и пригнать грузовик в Трентон. Разбой на дорогах стал совершенно привычным делом, расстаться с грузом было очень легко, а это значило потерять в глазах Боннатти свое лицо, не говоря уже о яйцах.

Рядом сидел вооруженный револьвером Банан, а Алдо правил «фордом». Оружие, собственно говоря, имелось у каждого, неожиданностей ждали. Однако обошлось без них. Поездка оказалась на редкость спокойной.

Разгрузившись и обеспечив благополучную доставку товара счастливым заказчикам, Джино, Банан и Алдо направились к Ларри — отметить удачу. Знакомый бар становился постепенно все более оживленным и посещаемым местом. Нередкими гостями стали владелицы роскошных особняков с Пятой авеню. Они являлись в сопровождении целого эскорта.

— Да тут сегодня яблоку негде упасть! — воскликнул Банан, грызя ноготь большого пальца левой руки, а правой делая жест официантке.

Невысокая рыжеволосая девушка с утомленным видом подвела их к стоящему где-то в глубине зала столику.

— Так не пойдет. Где Ларри? — низким голосом, в котором слышались агрессивные нотки, осведомился Банан, ухватив официантку за фартучек.

— Извините меня, сэр, — фыркнула она. — Мистера Ларри сегодня не будет.

— Мистера Ларри! — передразнил ее Банан. — Да я знаю мистера долбаного Ларри еще с тех времен, когда он звался всего-навсего долбаным Толстяком!

— Сядь, Банан, — спокойно попросил его Джино. — Выпьем и уберемся отсюда.

Толстые губы Банана скривились в усмешку.

— Все нормально, Джино. Предоставь это мне. Я не позволю никому указывать, где мое место в этой вонючей дыре!

Официантка испугалась. Ей, работавшей здесь совсем недавно, еще не приходилось иметь дела с Бананом, но грозящие неприятности она уже научилась чуять за милю.

— Если вы меня отпустите, я приведу к вам управляющего. — Голосок ее чуть дрожал.

— Нет, — все больше заводясь, сплюнул сквозь зубы Банан, — никакой управляющий нам не нужен. Тебе лучше бы сразу уяснить для себя, кто я такой. Меня зовут мистер Saccapu, и я займу вон тот столик. — Он указал на пустой стол в центре зала чуть правее площадки для танцев. — Шевелись, девочка! — Ладонь его звучно шлепнула официантку по попке.

Девушка смерила его гневным взглядом, но, видимо, решила, что работа для нее важнее спора с этим наглым посетителем. Через переполненный зал она подвела их к указанному столику. На нем красовалась табличка «зарезервировано», но вот это уже было заботой управляющего.

Когда они уселись и заказали напитки, Джино сказал:

— Любишь ты покричать, Банан, сукин ты сын. Тебе самому это известно? Тот хмыкнул.

— Ну. Знаю. Так и что же? Джино пожал плечами.

— Однажды ты не оберешься неприятностей.

— Да ну? У меня не бывает неприятностей. Справляюсь.

— Ты в этом так уверен?

— Я знаю это.

Джино кивнул, хотя слова Банана его ни в чем не убедили. Его тяготило некое предчувствие. Ощущение власти над человеческой жизнью, порожденное его родом занятий, ударило Банану в голову.

Официантка принесла напитки. Вместе с ней к столику подошел и Ларри. Приветливый толстяк, командовавший здесь еще в те времена, когда, кроме молочных коктейлей, посетителям тут ничего не предлагали, тоже изменился. Более стройным он не стал, однако мощное тело изнывало теперь в неудобном строгом костюме, волосы прилизаны в смазаны чем-то блестящим, по лицу струятся капельки пота. В картинном отчаянии он вскинул вверх руки.

— Банан, дружище! Что ты со мной делаешь?! Банан громко шмыгнул носом, провел по нему тыльной стороной ладони и подмигнул Джино и Алдо: сейчас, ребята, начнется потеха.

— Почему же я не знал, что ты намерен появиться сегодня вечером? — с упреком сказал ему Ларри. — Я бы непременно оставил этот столик за тобой. Ты же сам видишь, сколько набилось народу, а этот стол заказала одна дама из самых верхов общества. Она приходит ко мне уже вторую неделю. Это ее столик.

— Какое дерьмо. — Банан зевнул.

— Ну бросьте, парни, — лебезил Ларри, — вам лучше пересесть.

Глаза Банана внезапно стали холодными.

— Пересесть нам, Толстяк? Я не ослышался? Ларри смешался. Неужели мало того, что он платил мафии за то, чтобы его здесь никто не трогал? Неужели придется еще иметь дело и с местными головорезами? Угрожающе набычившись, Банан не сводил с него глаз. Вмешался Джино. Ему нисколько не хотелось сейчас затевать ссору.

— Не это ли твоя дама? — Он кивнул в сторону высокой женщины в мехах, стоявшей возле дверей и медленным взглядом обводившей зал. Рядом с ней дергался от волнения нервный молодой человек.

Лицо Ларри стало совершенно мокрым от пота.

— Она.

— Так предложи ей и со хлыщу разделить этот стол с нами. Мы не будем против, так, парни? — Он подмигнул Банану. — Нам и нашего образования хватит!

Ларри оставалось только кивнуть головой. Конечно, решение не лучшее, но оно казалось единственным. Что ему сказать миссис Дьюк? Ах, простите меня, мэм, тут трое парней отказываются освободить ваш столик, так, может быть, вы не откажетесь провести сегодняшний вечер в их компании? Миссис Дьюк это наверняка понравится. В течение вот уже двух недель она приходит сюда каждый вечер. Она — настоящая леди: всегда изысканно одета и пьет только шампанское. И всякий раз ее сопровождает новый молодой человек. Еще ни разу не изменила своей привычке появляться за десять минут до начала шоу и уходить через десять минут после его окончания. Ларри только никак не удавалось понять, что интересного находила она в кривлянье шести голенастых девчонок и в глупом комедианте, рассказывавшем самые пошлые на этом берегу Ист-Ривер анекдоты. Но, похоже, ей это нравилось. Да-да, всего доброго, миссис Дьюк!

И все же это будет лучше, чем получить пулю в спину какой-нибудь темной ночью. Он не спустил бы этого так Банану, не имея на то своих личных причин.

Ларри направился к ней.

Дама с удивлением приподняла брови.

— У вас что-нибудь не так сегодня, Ларри? Ему очень нравилось, как она выговаривала звук «р» в его имени. Действительно высший класс.

— У нас перебор, миссис Дьюк. Новенькая официантка все перепутала, она просто не поняла, что столик уже заказан вами.

— А пересадить вы их не можете? — Казалось, ее забавляло то положение, в котором очутился Ларри.

— Некуда, миссис Дьюк. — Он извлек из кармана носовой платок, обтер широкое лицо. Зал и вправду переполнился.

— Не хотите ли вы сказать, что я не могу к вам войти? — поинтересовалась она ледяным тоном.

— Нет-нет… — Ларри даже вздрогнул при этих словах. — Если бы вы согласились разделить их компанию…

— Похоже, у меня нет выбора. — Она зашагала к столику мимо примерзшего к полу Ларри. Молодой человек держался чуть сбоку, изнывая от беспокойства.

— Клементина, в-вы уверены? Может, нам лучше пойти еще куда-нибудь?

Джино, Банан и Алло с изумлением смотрели, как дама приближается к их столику. Они были убеждены в том, что она отвергнет предложение Ларри.

— Это все ты со своим длинным языком, — простонал Алдо. — О чем мы будем с ней говорить?

— Не думаю, чтобы ей захотелось поддержать нашу беседу. На всякий случай следите за своими выражениями.

— На-ка выкуси! — негодующе заметил Банан. — Я вовсе не собираюсь выбирать слова из-за какой-то заносчивой дуры, долбать ее во все щели!

— Добрый вечер, джентльмены. — Холодные и внимательные глаза изучали лица сидевших за столом. — Если я не ошибаюсь, нам придется провести этот вечер вместе. Может быть, вы немного потеснитесь? Думаю, где-нибудь найдется еще один стул?

Трое друзей не сводили с нее взгляда. Дама повернулась к своему сопровождающему.

— Джентльмены ужасно любезны, Генри, не так ли? Шея Генри чуть выше воротничка его манишки была обильно усыпана красными прыщами.

— Да, Клементина, — уныло согласился он. Неожиданно Банан резко вскочил со своего места, щелкнул пальцами.

— Живее еще один стул! — проорал он официантке и толкнул рукой локоть Алдо. — Двигайся!

Алдо едва слышно выругался. Толчок пришелся прямо на больное место. Довольно глубокую царапину стягивали шестнадцать швов, и Алдо отнюдь не хотелось, чтобы они разошлись. Он представил себе хлещущую на скатерть кровь.

Миссис Клементина Дьюк с улыбкой протянула Банану свою руку. Глаза Банана завороженно уставились на кольцо с изумительным бриллиантом.

— Меня зовут Клементина Дьюк, — отчетливо выговорила она свое имя с резким акцентом жительницы Новой Англии. — А это мой спутник, Генри Маффлин-младший.

Банан удивился крепости ее рукопожатия.

— Мистер Кассари, — промямлил он в ответ.

— Рада знакомству, мистер Кассари. — Она повернулась к Алдо.

— Алдо Динунцио, — назвал себя он.

— Очень приятно.

Теперь она смотрела прямо на Джино. Его ответный взгляд был столь же тверд. Два взора скрестились подобно клинкам, хотя никто и не услышал ни звука.

— Джино Сантанджело, — ровным голосом произнес Джино.

— Какое красивое имя. — Они смотрели друг на друга на какую-то долю секунды дольше, чем это было необходимо.

В то же мгновение миссис Дьюк повернулась к Генри.

— Закажи нам шампанского, дорогой. Вот увидишь, тебе здесь очень понравится. Это место напоминает мне чем-то… головку мака, полную семян.

Цепким взглядом Джино осторожно изучал ее. В ней было нечто… он не знал, как это

выразить. Но в ней это было.

Уже не первой молодости, явно за тридцать, она выглядела для своих лет просто потрясающе. Огромные зеленые глаза прятались за густыми и длинными ресницами. Аккуратно наложенные под нижними веками тени делали их выражение необыкновенно чувственным. Нос, пожалуй, чуточку длинноват, что придавало всему облику оттенок некоего высокомерия. И все-таки это совершенный по форме нос, а высокомерие только еще больше возбуждало мужскую фантазию. Уголки тонких губ немного опускались книзу.

Черные волосы подстрижены очень коротко; под дорогим платьем из белого атласа угадывалось тренированное, безупречных форм тело. Глаза Джино задержались на выпуклостях ее сосков, отчетливо просвечивавших сквозь тонкую ткань.

Она поймала его взгляд и чуть улыбнулась. Сладкую истому ощущала сейчас миссис Дьюк. Было в этом странном месте что-то волнующее, тревожащее душу. Непонятное ей самой чувство нарастало уже вторую неделю — с того самого дня, когда она впервые переступила порог заведения Ларри. Она так и знала, что рано или поздно найдет здесь какой-нибудь лакомый кусочек, какого-нибудь незнакомого юношу, способного дать ей возможность пережить еще раз неземное блаженство.

Джино Сантанджело. Что за удивительное имя. Каким сдержанно-страстным выглядит этот молодой человек. Немножко коротковат, но вот уж это никому еще не помешало в постели. Клементина уже успела заметить, что большие пальцы Джино достаточно длинны и достаточно толсты — верный признак того, что содержимое его брюк не разочарует любую женщину. Ей также понравились его глаза. Упрямые. Непроницаемо-черные, они были гораздо старше, чем лицо, которому принадлежали. И волосы Джино тоже ей понравились — черные и густые. Будет только еще лучше, если ей удастся убедить его смыть этот дурацкий бриолин, от которого они лишь жирно блестят, но лежат ничуть не ровнее.

Ей понравилось его лицо. Прямой нос, толстые, чувственные губы, то и дело раздвигавшиеся в чудесной улыбке. Даже шрам на щеке ей понравился — с ним лицо делалось еще более выразительным.

— Клементина, — Генри Маффлин-младший очень хотел чокнуться с ней бокалом шампанского.

Она уступила, слегка отодвинувшись вместе со стулом. О Боже! Она готова. Совсем, совсем готова.

— Ларри сказал нам, что вы приходите сюда каждый вечер, — вдруг заговорил Банан неожиданно для всех. Целые три минуты он размышлял над тем, как бы начать разговор так, чтобы сразу поставить эту классную даму на место.

Клементина кивнула.

— Да.

Банан ей не понравился — слишком уж он здоровый и смахивает на гангстера. Было в его внешности что-то, показавшееся ей грязным.

— Здесь вовсе неплохо, — продолжал он, — если, конечно, вам не лень тащиться в такую даль. Мы-то обычно так и делаем — садимся на мотоциклы и валим прямиком сюда.

Алдо поперхнулся. Какие мотоциклы?

— А вы? — Клементина вновь посмотрела на Джино в упор. — Вы здесь тоже завсегдатай?

Сбитый с толку, он пожал плечами. О посторонних женщинах ему и думать-то не хотелось, но эта дама почему-то так возбуждала, что, будь сейчас необходимость встать из-за стола, Джино почувствовал бы себя очень неловко. А все, наверное, из-за ее сосков, торчащих ему прямо в лицо. Зато теперь он знает, что никогда в жизни не позволит Леоноре надеть такое вот платье. К черту эти штучки. Никогда.

— Захожу иногда. Нью-Йорк — это мой город. Ее глаза вежливо смеялись над ним.

— Безусловно.

— И мой! — тут же влез Банан. — Лучший трахаль… — он вовремя оборвал себя, глядя на Алдо, безуспешно боровшегося со смехом.

— Чем вы занимаетесь? — поинтересовалась Клементина, по-прежнему не сводя глаз с Джино.

— Вам стоит только назвать, — заносчиво ответил ей Банан. Ему не очень нравилось то, как начинала развиваться ситуация. — Ни разу я еще не сталкивался с работой, которую я не мог бы выполнить.

— Неужели. — Она смерила его таким взглядом, каким смотрят на свалившуюся в сточную канаву собаку. — А вы? Что делаете вы? — снова она видела перед собой только Джино.

Ему хотелось, чтобы эта женщина прекратила смотреть на него такими глазами. Он знал, чего миссис Дьюк от него ждет, но у него не было никакого желания дать ей это.

Джино решил одной фразой отбить все ее атаки.

— Занимаюсь транспортировкой грузов. Собственно говоря, через пару недель еду в Сан-Франциско, чтобы доставить товар отцу своей невесты. Там же рассчитываю и вступить в брак.

Уж если и это ее не осадит, то тогда ее вообще невозможно остановить.

Банан нахмурился.

— Какой еще товар? Я не…

Под столом Джино изо всех сил ударил ногой Банана.

— Гм… — лицо Клементины приняло задумчивое выражение. — Мой муж тоже интересуется этим бизнесом. Может, вам имело бы смысл встретиться с ним. Этим се словам Джино и не собирался верить. Не поверил им и Генри Маффлин-младший. Он пригласил Клементину Дьюк совершить вылазку в город, потому что для него она была самой желанной женщиной в мире, и уж никак не ожидал, что вечер закончится в какой-то дешевой забегаловке, где она будет строить глазки этому коротышке. Ее поведение просто непростительно!

— Клементина, дорогая, — быстро проговорил Генри, — не пора ли нам идти? У меня есть на примете одно интереснейшее местечко…

— Помолчите, пожалуйста. Генри. Его прыщи побагровели.

— Так, дайте-ка мне взглянуть. — Она принялась искать что-то в своей сумочке. — Ага! Вот она. — В ее пальцах появилась изящно отпечатанная визитная карточка, которую Клементина протянула Джино. — Вот моя карточка. Если вас заинтересует сотрудничество с моим мужем, позвоните мне, и мы с вами обсудим это. Я принимаю между одиннадцатью и полуднем почти ежедневно. — Она улыбнулась. — По возвращении из Сан-Франциско или даже до отъезда.

От удивления у Банана раскрылся рот. «Долбаная сучка. Но с ним-то что происходит? Долбаный Джино. Бабы лезут на него даже тогда, когда он и сам этого не хочет. Всегда почему-то ему везет».

Джино взял карточку, спрятал ее в карман. До встречи с Леонорой нельзя упустить такую возможность. Теперь… да какого черта? Пришла какая-то гордячка, стала выламываться, сгорая от желания подобрать кого-нибудь себе на ночь.

Она поднялась.

— Так вы позвоните мне, не правда ли? — И вновь он ощутил на себе ее взгляд. Проведя языком по губам, Клементина одарила Банана и Алдо улыбкой. — Благодарю вас за разрешение посидеть за вашим столом. Я и в самом деле провела прекрасный вечер в вашем обществе.

Генри Маффлин-младший поднялся из-за стола так резко, что едва не расплескал напитки.

— Поосторожнее, студент, — мрачно пробурчал Банан.

— П-п-простите, — начал заикаться Генри. — Клементина, я д-должен расплатиться.

— Забудьте об этом, — не дал ей возможности ответить Джино. — Шампанским угощал я.

Миссис Клементина Дьюк отошла от стола, даже не попытавшись поблагодарить Джино за его любезность.

Но Джино и не ждал благодарности.

У самой двери ей преградил дорогу Ларри.

— Миссис Дьюк, вы решили уйти, не дождавшись шоу? Вы же всегда уходили после него. — Его толстые щеки тряслись от обиды. — Если те наглецы позволили себе обидеть вас…

— Наоборот, Ларри. Я чудесно провела время. Ваши друзья просто очаровали меня.

— Правда? — Ларри не мог поверить своим ушам.

— Чистая правда.

— Вот зараза! — завопил Банан, как только дама скрылась за дверью. — Да, это нечто, вот уж воистину! А распалилась-то как! Ты хоть почувствовал, какими глазами она на нас смотрела?

— В тебя-то она даже и не целилась, — рассмеялся Алдо. — Стрельба велась только прицельная — по Жеребцу Джино!

Банан обиженно засопел. Он и в самом деле никак не мог понять, почему же ото женщины предпочитали ему Джино. Синди неоднократно уверяла Банана, что Сантанджело ему но соперник.

— Долбаный Жеребец! — он в отвращении сплюнул. — Да ты, наверное, уже забыл, как эта штука выглядит и чем пахнет — так давно имел с ней дело! Долбаный Жеребец!

Теперь уже надулся Джино.

— Заткни свою пасть, трахнутый в голову, — грозно буркнул он.

— Кому бы говорить! — заводил себя Банан.

— Бросьте вы свою суходрочку оба! — вмешался Алдо. — Хватит лаяться, дайте посмотреть шоу. Барбара не каждый вечер спускает меня с цепи.

В далеком Сан-Франциско Коста Дзеннокотти сидел в кабинете своего приемного отца и глазел в окно, в то время как сам Франклин опять блистал красноречием. Косте надоело слушать очередную лекцию, которая запросто могла продлиться еще минут десять, так что он позволил себе отключиться. До его сознания доносились только некие ключевые слова: «уважение», «любовь», «честолюбие», «преданность». Тот самый набор, которым Франклин так любил каждодневно полоскать горло. К этому Коста уже привык. Он научился понимать своего отца и знал, что произносить всю эту чушь того заставляет лишь искренняя забота и родительская любовь.

В действительности же у Франклина Дзеннокотти не было никаких причин беспокоиться о Косте. Мальчик и в самом деле любил своих приемных родителей. По-настоящему уважал их, обладая непомерным честолюбием и безграничной преданностью. Преданность-то и заставляла Косту сидеть сейчас в отцовском кабинете — преданность Джино.

Коста испросил и получил разрешение на посадку в Нью-Йорк. Добиться согласия оказалось делом нелегким, но трудности теперь уже позади, и потом через два часа он сядет в поезд. Оставалось только выслушать последние наставления о том, как следует себя вести в большом городе. Нельзя сказать, что вдали от дома Коста будет полностью предоставлен самому себе: Франклин устроил так, что ему придется прожить две недели у тетки и ее мужа, после чего мальчик вернется домой и продолжит свои занятия в школе, в юридическом колледже и одновременно с этим приступит к работе в фирме своего отца в качестве полноправного сотрудника-юриста.

Выходило так, что все его будущее уже самым тщательным образом спланировано. Коста не возражал. Этого хотел он сам, этого же желали его родители. Кроме того, Коста чувствовал, что продемонстрировать свою преданность, насколько это возможно, людям, воспитавшим его, — прямой сыновний долг. В особенности после того подарка, который преподнесла им Леонора. Ее мать до сих пор не могла прийти в себя от потрясения и позора.

Леонора. Каким дьявольским созданием она оказалась. Издеваться над его другом Джино! Получать его письма и хихикать над ними в кругу своих подруг! И гулять — гулять с тем парнем, который составил себе труд попросить ее об этом. Крадучись выбираться из дому по ночам. Прогуливать занятия в колледже. Да она превратилась просто в дикую кошку, несмотря на свой невинный вид: огромные голубые глаза и изысканные манеры.

Как-то Коста сказал ей:

— Почему бы тебе не сообщить Джино, чтобы он не писал тебе больше?

:

— С какой это стати?

— Ну… — заколебался Коста. — Мне это представляется нечестным. В конце концов, он думает, что ты — его девушка.

Ее бездонные глаза сделались еще глубже.

— Может, так оно и есть. Тебе-то что об этом известно?

Косте было известно достаточно. Он знал, что в городе у нее репутация девушки «без затей», что кое-кто из парней утверждал, что спал с нею. Он знал также: если Джино только услышит об этом, он рехнется. Не испытывая за свой поступок ни малейшей гордости, Коста в отсутствие Леоноры наведался тайком в ее комнату и прочел некоторые из тех писем, что присылал Джино. Содержимое посланий не оставило у Косты никаких сомнений относительно чувств и намерений своего друга.

Что в такой ситуации можно предпринять, Коста не знал. Он сознавал, что это не его дело, но преданность по отношению к Джино заставляла испытывать острую боль из-за окружившего друга обмана.

В конце концов проблема разрешилась сама собой.

Хрупкая и невинная Леонора забеременела. Мэри и Франклин Дзеннокотти впали в нечто вроде ступора, когда их дорогая дочь призналась родителям в том, что натворила. Оправившись от удара, те смогли настоять на скорейшем объявлении помолвки. Слава Богу, будущий зять оказался из довольно приличной семьи. Были приняты неотложные меры, а через две недели Леонора в платье из белого шелка шла по центральному проходу церкви, приближаясь к алтарю.

Перед тем как покинуть дом, чтобы провести медовый месяц в путешествии, Леонора невзначай бросила Косте:

— Будет лучше, если ты передашь своему приятелю Джино, что мне надоело читать его слащавые писульки.

На следующий день после ее отъезда Коста обнаружил в почтовом ящике два письма: одно — Леоноре, другое, адресованное отцу. Узнав почерк, Коста забрал оба. Позже, уединившись в своей комнате и прочитав их, он понял, что для действий остался один-единственный выход. Джино нужно сказать обо всем прямо в Глаза. Незавидная задача, но все же ото куда лучше, чем письмо. Вот почему ему вдруг срочно захотелось поехать в Нью-Йорк.

Само собой разумеется, что о действительных причинах Коста не сказал родителям ни слова. Он был почти уверен: узнай они о них, и в разрешении ему будет отказано. Оставалось одно: рассуждать о музеях, о парках и картинных галереях. «Хочется немного развеяться перед занятиями в колледже», — вдохновенно врал он, и случилось чудо — они поверили. Они были примерными родителями.

Франклин отсчитал банкнотами сто долларов и протянул их через стол Косте.

— Ты неплохо проведешь там время, сынок, — хриплым голосом сообщил он Косте. — Моя сестра и ее муж — замечательные люди, они позаботятся о тебе. Не забудь только, что ты должен в полную меру доказать им свое уважение.

— Да, сэр. — Слово «уважение» вернуло Косту к реальности. — Так и будет, сэр.

Джино навещал Веру раз в неделю в одно и то же время. После того как ему надоело врываться к ней в разгар рабочего процесса, он настоял на том, чтобы вечерами по средам она никого не принимала. Вера сделала, как он велел, и теперь с нетерпением ожидала его прихода. Обычно они сначала отправлялись в кино, а оттуда заходили куда-нибудь съесть гамбургер и выпить молочный коктейль.

Странная эта была пара: дешевая, уже стареющая проститутка, у которой не хватало во рту передних зубов, и крепкого телосложения молодой человек, бурливший от скрытой в нем энергии.

— Моих денег хватит и на двоих, если ты решишь завязать, — напоминал ей Джино каждую среду.

— Вот и держи их при себе, — отвечала она ему. — Что такая развалина, как я, будет делать в свободное время? Опять же, — тут следовало нечто вроде улыбки, — мне моя работа нравится.

Джино несколько беспокоило то, как Леонора отнесется к Вере. Одно он знал наверняка — они обязательно познакомятся. Он очень надеялся, что им удастся найти общий язык. Леоноре он все объяснит, он расскажет ей, кто такая Вера — это расставит точки над «i». Леоноре придется согласиться с тем фактом, что в жизни человека есть вещи поважнее, чем спокойное существование в лоне семьи в Сан-Франциско.

Всякий раз, когда он начинал думать о ней, в груди его поднималось неудержимое волнение. Он готовился стать женатым мужчиной и уже просто не мог ждать! Женатый мужчина!

Джино Сантанджело.

Леонора Сантанджело.

Мистер и миссис Сантанджело.

— В чем дело, Джино? — забеспокоилась Вера. — Ты совсем забыл про мороженое.

— Эй, — он сцепил пальцы обеих рук, — как ты думаешь? Леонора Сантанджело — неплохо звучит, а? Вера кивнула.

— Звучит замечательно.

 

КЭРРИ. 1928

Белый Джек не появлялся в течение недели. Поначалу Кэрри только беспокоилась, а под конец разозлилась.

— Такой человек, как он, может позаботиться о себе сам, — уверяла ее Люсиль, — точно так же, как и мы. Он скоро вернется.

— Откуда тебе это известно? — удивилась Кэрри.

— Известно, детка моя, известно. Чтобы Джек расстался со своими костюмами? Невозможно.

И Люсиль оказалась права. Однажды утром он ввалился к ним в комнату, расслабленный и полный очарования.

— Где ты пропадал? — вскричала Корри. Он властно поднял вверх руку.

— Успокойся, женщина. Я был занят розысками большой платиновой блондинки, о которой говорил тебе еще тогда.

— А я подумала, что ты вернулся к мадам Мэй. Он захохотал.

— К этой сучке? Да ты смеешься, женщина?

— Ты мог бы предупредить меня, что уходишь. Я так волновалась…

Накрыв ее груди ладонями, Белый Джек осторожным движением кистей сбросил с ее плеч халатик, принялся ласкать пальцами соски.

— Вот уж не знал, что должен докладывать тебе.

— О-о! — Она вновь ощутила себя в безопасности. Ей захотелось угодить ему. — Мы с Люсиль заработали триста долларов за эту неделю. — Обвив Джека руками, она жарко приникла к его телу. — Это же для тебя, дорогой мой.

Он мягко отстранил ее от себя.

— Одевайся и начинай паковать вещи, сегодня мы переезжаем.

— Что ты имеешь в виду?

— Я снял квартиру получше, и район более приличный. Глаза Кэрри расширились.

— Как тебе это удалось? Мне казалось, что у нас нет денег.

— Оставь эти заботы мне. Теперь все будет по-другому.

Толстяк с сигарой во рту размахивал поднятой рукой, приветствуя своих друзей. Их было человек тридцать, всех предупредили заранее. Группа солидных бизнесменов среднего возраста, хорошо пообедавших и в меру пьяных.

Ужин был заказан по случаю проводов одного из них на пенсию. Имя этого человека было Артур Стевезант, занимался он инвестициями.

Организовывал все это толстый приятель, тот самый, что в настоящее время, пыхтя сигарой, готовился дать знак к началу всеобщего веселья.

— Джентльмены! — провозгласил он, с трудом сдерживая охватившее его возбуждение. — Сегодня вечером я приготовил для вас небольшой сюрприз. Нечто, по-моему, уникальное, то, что позволит вам надолго запомнить этот ужин. — Он подал знак негру, стоявшему в тени занавеса, отгораживавшего заднюю часть конференц-зала. — Начинайте представление.

Белый Джек похлопал Кэрри по попке.

— Вперед, женщина.

— Я не хочу, — вновь начала она. Он округлил глаза.

— Это уже было. Давай же. Если тебе не понравится, больше мы этого делать не будем.

Она неохотно вышла из-за занавеса.

Раздался одобрительный гул голосов, некоторые из мужчин засмеялись в некотором смущении. Из невидимого проигрывателя послышалась музыка — играл нью-орлеанский джаз-банд. Кэрри начала свой танец. Одета она была в коротенькое красное платьице, ноги — в подвернутых шелковых чулках на кружевных подвязках. Под платьем — ничего.

Белый Джек смотрел, как она кружится между столиками. Зрелище радовало глаз. Рука его легонько хлопнула по пышному бедру стоявшей рядом платиновой блондинки.

— Покажи нашей малышке, как это делается, Долли. Та выпорхнула из-за занавеса: груди ходят ходуном, задорно оттопыренная попка вращается в бешеном ритме. Оранжевая юбочка в обтяжку только подчеркивала ее прелести.

Джек покачал головой и улыбнулся. Долли представляла собой настоящее сокровище. Это она растолковала ему, какие деньги можно заработать, устраивая частным образом такие вот шоу.

— Зачем тебе с твоей хваткой связываться с клиентами и прочим дерьмом подобного рода? — спросила она при их первой встрече в каком-то дансинге. — Подбери мне хорошеньких девочек, и я покажу вам, как делать настоящие деньги.

Он прожил у нес целую неделю, разрабатывая планы и обсуждая детали. Услышав о Кэрри и Люсиль, Долли осталась довольна.

— Уголек и лилипуточка! — с восторгом воскликнула она. — Да в таком составе мы озолотимся!

На то, чтобы, забрав с собой Кэрри и Люсиль, а также свои двадцать три костюма вместе с остальными пожитками, переселиться к Долли, в квартире которой хватало места на всех, Белому Джеку не потребовалось много времени.

Никакой радости по этому поводу Кэрри не испытывала.

— Я полагала, что мы создадим собственное заведение, — жаловалась она.

— Может быть. А может, и нет, — ответил он ей. — Сначала попробуем то, что предложила Долли.

— Ты спишь с этой жирной свиньей?

— Конечно нет. — Он потрепал Кэрри по волосам. — Зачем мне, эти глупости, когда у меня есть такой горячий, вкусный цыпленочек, как ты?

«Шлюхи. Все они шлюхи, будь им шестнадцать или шестьдесят».

Джек махнул Люсиль, и та присоединилась к своим подругам.

Мужчины заревели от восторга. Они уже освоились. Среди собравшихся были только белые, ни одного черномазого. Что с них взять? А вот черномазые действительно знают, как с толком провести время — им никогда не потребуется такая дешевка, для того чтобы ощутить прилив крови к каждой части тела.

Он не сводил глаз с Долли. По тому, как она обращалась со своими зрителями, можно сразу понять — это профессионалка высочайшего класса. Она заводила их так, что, казалось, еще немного, и на брюках покажутся мокрые пятна.

Кэрри и Люсиль до нее далеко, но сейчас это не имело никакого значения. Как только девушки сбросят с себя свои тряпки, мужчинам будет не до жалкого выражения их лиц.

Белый Джек зевнул. Еще предстояло выяснить отношения с Долли. Ей совсем не понравилось, когда он отказался поселиться в ее уютной спальне.

— Что тебе мешает? — допытывалась она. — Неужели у этой маленькой писи на тебя исключительные права?

— Только на день-другой, мама, — объяснял он. — Де-е-ерьмо. Ты получишь от меня то, что хочешь, гораздо быстрее, чем сама думаешь.

— Тебе виднее, — с обидой отозвалась Долли.

Нужно и вправду чуть увеличить расстояние, отделяющее Кэрри от его горячего мускулистого воина, Н-да, проблема. Познакомившись с ним, женщина уже не могла позволить ему уйти к другой.

Девушки уже начали снимать с себя одежду. Джек опять зевнул. Какая глупость — платить пятьсот долларов только за то, чтобы полюбоваться тремя комплектами сисек, поп и порядком истертых от частого употребления треугольников между ног.

Де-е-рьмо. Никакого представления о том, что значит хорошо провести время.

 

ДЖИНО. 1928

После того как в Трентоне, штат Нью-Джерси, все прошло даже без намека на какие-либо затруднения, Боннатти, не теряя времени, поставил новую задачу.

— Будем расширяться, — сообщил Джино Банану, и Алдо. — Понадобятся еще люди. Банаж задрал нос кверху.

— У меня достаточно парней, которых тоже можно привлечь.

— Тупицы, — пренебрежительно бросил Джино. — Надежны так же, как задница последней шлюхи.

— Тебе это не известно, — негодующе отозвался Банан.

— Набором людей занимаюсь я, — непререкаемо заявил Джино. — Может, мне удастся найти пару человек в Сан-Франциско, если они захотят вернуться назад, на восток.

— Это когда же ты собираешься во Фриско? — удивился Банан.

Нетерпеливым движением Джино потер шрам на щеке.

— Скоро, — кратко ответил он. Со дня на день он ожидал получить ответ от Леоноры или ее отца, не находя себе места от ожидания.

— Ты говоришь об этом уже которую неделю, — поддел его Банан. — Сам-то ты в своей поездке уверен?

— Послушай, болван, Джино Сантанджело говорит только то, в чем стопроцентно уверен. — Он смерил приятеля вызывающим взглядом.

Алдо смотрел на обоих с тревогой. В последнее время напряжение между его друзьями нарастало и взрыв мог произойти в любую минуту.

Банан вытащил палец из носа и с интересом принялся рассматривать извлеченное.

— Так в чем задержка?

— Нет никакой задержки, дырка ты от задницы. Банан издал дурацкий смешок.

— Значит, это она в тебе не уверена, если динамит тебя. Сам ты дырка от задницы.

— Как долго ты собираешься быть во Фриско, Джино? — перебил их Алдо.

— Не знаю. Неделю, может, две.

— А Энцо? Он знает?

— Видал я твоего Энцо! — вспылил Джино. — Я не обязан докладывать долбаному Боннатти всякий раз, когда мне захочется пойти поссать.

— У тебя его доля. Что будет, если он явится за ней в то время, когда тебя здесь не будет? — обеспокоенно спросил Алдо, — Оставлю его деньги тебе. — Джино сверкнул глазами на обоих. Тупицы. От страха перед братцем Алдо в штаны готов наложить. А Банан — просто ослиная задница. — Ну вот что, мне пора. Увидимся завтра.

Выйдя из гаража, где проходила их беседа, Джино вразвалку зашагал вдоль улицы. Леонора. Какого черта она так долго не отвечает? Он рассчитывал, что письмо от нее придет немедленно. Как же! Подохнуть можно от ожидания.

— Привет, Джино.

Повернув голову в сторону, он замедлил шаг.

— Привет, Синди.

Что-то в ней изменилось, выглядела она скорее угрюмой, чем бойкой.

Он хотел пройти мимо, но Синди остановила его, положив свою руку ему на локоть.

— Как дела? — спросила она.

Джино принялся раскачиваться с пятки на носок.

— Все отлично. А у тебя?

«Что же она сегодня не упражняется в своем остроумии?»

— Ничего. Нормально.

На глазах ее выступили слезы, две большие капли начали медленное движение вниз по ее нарумяненным щекам.

— О Джино, — простонала она. — Мне так плохо-о-о! Он огляделся. Люди вокруг смотрели на них.

— Господи, Синди! Что это с тобой?

— Это все из-за Банана, — едва выдавила она из себя, захлебываясь в рыданиях. — Я хочу уйти от него, но не могу. У меня нет денег. Мне нельзя появиться дома. Я ненавижу его и не знаю, что делать. Пожалуйста, помоги мне, Джино!

«Пожалуйста, помоги мне, Джино». И это он слышит от той, от которой с момента их первой встречи и до сегодняшнего дня ему не приходилось слышать ничего, кроме язвительных насмешек. От маленькой Синди-Дразнилки, чей образ стоял перед глазами многих парней, когда они в каком-нибудь темном углу занимались онанизмом. Он коснулся пальцем шрама и вспомнил, как заполучил его. Благодаря ей, а она его так и не поблагодарила.

— Эй, — сказал он быстро, — ну-ка успокойся.

— Ты не знаешь, — прошептала она, — в каком я сейчас положении.

— А, брось, Синди.

Она вцепилась в его руку.

— Если бы ты дал мне немножко денег, я смогла бы сесть на поезд и уехать. Знаешь, — она сделала трагическую паузу, — он сказал, что, если я от него уйду, он убьет меня!

— Чушь! — Джино громко засмеялся. Рыдания сделались громче.

— Это правда. Он даже пригрозил мне своей пушкой. Еще он сказал, что если он сам не сможет меня иметь, то тогда пусть и другие не смогут.

Драма на Сто десятой улице в три часа пополудни. Джино пожал плечами. Тут ом ничего поделать не может. Кроме, конечно, денег, чтобы она убиралась.

Облизнув губы, он посмотрел на плачущую Синди. Нет, формы своей она еще не потеряла. Возможно, это один из заскоков Банана: он всегда любил такого рода шутки, и Синди-Дразнилка в результате только сильнее привяжется к нему.

— Так, Синди. Дай мне подумать. Плач прекратился.

— О, Джино, правда? Он кивнул.

Громко шмыгнув носом, она полезла в сумочку за платком.

— Я знаю, что сама виновата, ведь я же сама первая подошла к нему. Но тогда он

казался мне таким добрым… И относился он ко мне тоже очень хорошо… Знаешь — подарки и все прочее. Само собой, — тут она посмотрела на Джино в упор, — по-настоящему мне всегда нравился только ты.

Он фыркнул.

— Кончай, Синди, тебе нет нужды льстить мне. б. Глаза ее стали шире.

— Но это правда, клянусь тебе!

— Ладно. Слушай, мне нужно идти.

Она склонила голову, подтягивая его все ближе к себе.

— Я хочу тебе кое-что показать, — шепнули ее губы.

— Что?

— Ты не поверишь. Боюсь, это останется у меня на всю жизнь. — Она расстегнула свою блузку, обнажая грудь. Джино опустил взгляд вниз. Да, приятное зрелище.

— Видишь ожог?

— Какой ожог? — Он склонил голову ниже и у левого соска заметил воспаленный красный кружок.

— Он приставил сюда сигарету. Я хочу, чтоб ты знал, на какие вещи способен Банан.

«Грязный подонок. Такой же, как Паоло».

— Сколько тебе нужно?

— Не знаю. Несколько сотен. Этого хватит, чтобы добраться до Калифорнии? Работу я смогу найти себе там сама.

Джино кивнул.

— Завтра вечером мы придем к Ларри. Если сможешь отдать мне их там, то послезавтра меня уже здесь не будет.

— Ты получишь деньги.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Она робко поцеловала его в щеку.

— Спасибо, Джино. Ты и вправду друг.

Поезд, в котором ехал Коста, прибыл в Нью-Йорк в понедельник рано утром. На Центральном вокзале Косту встречали доктор Сидней Ланца и его супруга. Подозрительно оглядев его со всех сторон, муж и жена обменялись удивленным взглядом: какой симпатичный и вежливый молодой человек! Вся семья была поражена как громом небесным при известии, что Франклин решил усыновить мальчишку с таким сомнительным прошлым. На поверку оказывается, что у парня превосходные манеры. В общем, он им понравился.

Их дом на Бикман-плейс нельзя назвать, по сравнению с особняком Дзеннокотти, роскошным; это дом семьи со средним достатком, может, чуть выше. Но по всему чувствовалось, что деньги тут водились: инкрустированный серебром стол, хорошие картины на стенах, мебель красного дерева.

Своих пациентов доктор Ланца принимал в одной из просторных комнат, оборудованной под кабинет. В соседней была приемная.

— Доктор — очень занятой человек, — сообщила миссис Ланца Косте, ведя молодого человека в отведенную ему комнату. — Он великий труженик, и работа доставляет ему наслаждение. Тебе известно, что врачевание — ото Божий промысл, и Создатель очень тщательно отбирает своих учеников.

Франклин Дзеннокотти забыл упомянуть о том, что супруги Ланца весьма набожные люди.

Коста кивнул.

— Я постараюсь никоим образом не мешать ему.

— Уверена, что ты будешь соблюдать наши правила. Постель ты готовишь себе сам ежедневно. Не опаздывай к столу — доктор терпеть не может опоздавших.

— Само собой, — тут же отозвался Коста. — То есть если в это время я буду в доме. Я хотел бы познакомиться с городом. Картинные галереи, музеи… ну и все такое…

Миссис Ланца поджала губы.

— Но накануне ты должен будешь поставить меня в известность о своих планах. Домашнее хозяйство не может зависеть от твоих прогулок.

— Нет-нет, миссис Ланца, я не собираюсь нарушать ваши порядки.

Она многозначительно сложила на плоской груди руки.

— Нам обоим следует быть в этом уверенными, молодой человек.

Коста слабо улыбнулся. Четырнадцать дней подряд общаться с миссис Ланца — перспектива не самая соблазнительная.

— Мне хотелось бы после полудня выйти в город, — пустил он пробный шар.

— Только не сегодня, Коста, если ты, конечно, не будешь против, — скрипучим голосом возвестила она. — Обед уже спланирован. Сам по себе твой приезд внес сегодня уже достаточно сумятицы.

— Да, миссис Ланца. Я понимаю.

Но он ничего не понимал. И дождаться не мог той минуты, когда сможет вырваться из этой чертовой Бикман-плейс, чтобы отправиться на поиски Джино.

— Никакого ответа? — спросил мистер Пуласки. Джино покачал головой.

Старик закрыл глаза, осторожно массируя виски пальцами.

— Теперь почта работает так медленно. Я бы не стал беспокоиться.

— Кто говорит, что я беспокоюсь? — возмутился Джино, вскакивая с кресла и начиная расхаживать по крошечной комнате. — Просто я думаю, не потерялось ли письмо или что-нибудь в этом роде. А еще, знаете ли, я думаю, что, может быть, мне следовало сесть в поезд и поехать к ней самому.

Старик открыл глаза, бросил взгляд за окно, на спешащих по улице прохожих. Он поднялся с постели два дня назад, но до сих пор панически боялся выйти на воздух. Там так много людей, и каждый готов отнять у него деньги, золотые часы, а может, и жизнь…

— Как вы считаете? — Джино стоял перед ним и покачивался на каблуках. — Стоило мне это сделать? Мистер Пуласки нахмурился.

— Сделать что?

— Поехать во Фриско, — в раздражении буркнул Джино. «Старик впадает в маразм. Последний случай совсем лишил его остатков разума».

— Может, тебе лучше еще подождать неделю-другую, — ответил все же мистер Пуласки, с трудом подхватив ускользнувшую было нить беседы. — Но тогда опять… — Он остановился, внезапно позабыв, что хотел сказать.

— Ну-ну? — с нетерпением и волнением ожидал продолжения Джино, сжав правую руку в кулак и тыча им в ладонь левой.

— Мне кажется… — мистер Пуласки почувствовал острую боль, глаза его начали вылезать из орбит. — Мне ка…

Боль скрючила его хрупкое тело. Закашлявшись, он не заметил, как изо рта его на грудь потянулся тоненький красный ручеек. Невидящими глазами он уставился на Джино, в мозгу мелькнула неуловимая мысль об оставившей его жене. Старик попытался произнести вслух ее имя, но тут в груди у него что-то взорвалось, и он поник в кресле, так и не успев издать ни звука.

Джино с ужасом смотрел на происходящее.

— Мистер Пуласки! Эй, дед! Что случилось? — Он потряс старика за плечо. — Проснись! Ну проснись же!

Склонившись, он заглянул ему в лицо. Глаза широко раскрыты, рот тоже. Джино увидел лицо смерти.

— Нет, — прошептал Джино. — О Господи! Нет! Он опустился на пол и уткнулся головой в колени старика. Впервые за долгие, долгие годы он плакал. Мистер Пуласки. Славный старик. Никому он не делал зла. Пускай он получил пару тычков за свои штучки. Ну так что?

Тыльной стороной ладони Джино вытер глаза и поднялся. Обвел взглядом комнату старика.

Никогда уже Леонора не увидит старика, сочинявшего любовные послания, которые она получала каждую неделю в течение года. А еще важнее то, что мистер Пуласки никогда теперь не увидит Леонору.

— Черт возьми, дед, — громко простонал Джино, — неужели ты не мог подождать?

В доме на Бикман-плейс завтрак подавали в семь часов утра. Горячая овсяная каша, чашка густого и сладкого какао, увесистые ломти хлеба.

Коста был умерен в еде. Однако на миссис Ланца это не произвело должного впечатления.

— Плотный завтрак помогает человеку с утра встать на правильный путь, — наставительно произнесла она. — Хороший доктор всегда скажет об этом своему пациенту, ведь правда, дорогой?

В восемь утра Коста уже шагал по улице. Наконец-то он свободен. Грудь его жадно вбирала в себя свежий воздух. Нью-Йорк пахнет совсем не так, как Сан-Франциско. Воздух здесь прохладнее, да и выхлопных газов в нем больше. Коста знал, что когда-то этот город был ему домом, но новая жизнь счастливо стерла все воспоминания. Отсчет им Коста вел с того дня, когда Франклин Дзеннокотти привез его в Сан-Франциско. О том, что было до этого, он не думал. Знал только, что Джино Сантанджело он обязан своей жизнью. Если бы не Джино, Коста навсегда остался бы в приюте.

«Приют. Место, где должны защищать детей. Какой смех…»

Джино спал беспокойно, всю ночь ворочался под одеялом. Обычно сон его был крепким, но иногда начинали преследовать разные мысли. Эта ночь принадлежала к числу именно таких.

Стук в дверь он услышал не сразу, а когда наконец услышал и посмотрел на часы, то вовсе не пришел в восторг. Половина девятого утра!

— Да! — хрипло выкрикнул он.

Распознав досаду в голосе друга, Коста решил, что, возможно, будет лучше прийти попозже. Но ведь он проделал не близкий путь, чтобы сообщить Джино кое о чем важном, и уйти сейчас значило бы промедлить с моментом истины.

— Это я, Коста Дзеннокотти, — прокричал он.

— Коста? Как ты здесь оказался? Джино распахнул дверь, хлопнул друга по плечу и втащил его в маленькую комнату, где царил беспорядок — Я готов был разбить морду тому, кто будит меня в такую рань! — воскликнул он. — Рад тебя видеть. Почему ты не сообщил мне, что приедешь?

Наверно, тысячу раз Коста обдумывал, как лучше облечь в слова то, что он собирался сообщить Джино. Но все заготовленные фразы вдруг вылетели из головы. Оставалось одно: сказать все, как есть.

— Это касается Леоноры, — скороговоркой выпалил Коста. — Я не хотел, чтобы ты узнал обо всем из письма.

— Узнал о чем? — С лица Джино сошли все краски.

— Она вышла замуж. Она уже вышла замуж за другого.

 

СРЕДА, 13 ИЮЛЯ 1977 ГОДА НЬЮ-ЙОРК И ФИЛАДЕЛЬФИЯ

-У меня такое ощущение, что во рту клопы ночевали, — простонала Лаки. — Сколько мы уже здесь торчим?

Поднеся часы к самым глазам, Стивен долго вглядывался в слабо светящийся циферблат.

— Пять часов десять минут и сорок девять секунд.

— А по-моему, уже пять месяцев! Ни разу еще в этой проклятой жизни не попадала я в более мерзкое и унизительное положение!

— Говорю вам — постарайтесь расслабиться. Ничего другого не остается.

— Мне помнится, — холодно проговорила Лаки, — что в кино люди, застрявшие в лифте, не сидят сложа руки, а стараются расслабиться.

— О? — столь же холодно отозвался на это Стив. — И что же они делают?

— Боже! Откуда мне знать?

— Но ведь вы об этом заговорили.

— Я заговорила об этом потому, что считала вас способным найти решение. Я ошибалась.

— Так в кино-то ходили вы, а, не я.

— Только этим вы и можете помочь? Он почувствовал негодование.

— Ради Бога, чего вы, черт бы вас взял, от меня ждете?

— Стыдно! Стыдно! Вам бы следовало следить за своей речью!

Он мог бы задушить ее без всякого труда. Положить свои большие и сильные руки на ее хрупкую, цыплячью, как он себе представлял, шею и сжимать, сжимать их до тех пор, пока изо рта этой распаленной самки не вывалится язык.

— Вспомнила! — услышал он вдруг ее торжествующий голос. — «Отель». Старый фильм, его несколько месяцев назад крутили по телевизору . Род или кто-то еще открыл люк в потолке кабины и взобрался вверх по кабелю.

— Забудьте об этом. Если вы решили, что я собираюсь лезть куда-то из застрявшего где-то на сороковом этаже лифта, то могу вам заявить — этого не будет.

— Яйца оторвались, да? — В голосе ее была жалость.

— Они мне и ни к чему, мэм. У вас их хватит на двоих!

Коста бросил телефонную трубку. Дарио. Вечно у него какие-нибудь неприятности. Вечно. А ведь такой привлекательный парень: блондин, стройный и мускулистый. И такой извращенец.

Если только Джино станет известна правда о его единственном сыне…

Коста беззвучно выругался. Немногое могло заставить его даже про себя произносить ругательства, однако когда дело касалось Дарио, Коста вдруг обнаруживал, что не испытывает никаких затруднений в подборе слов.

Он задумался на мгновение, затем вновь потянулся к телефону, быстро набрал номер. Ему ответил женский голос.

— Рут, сокровище мое, — мягко обратился он к своей собеседнице, — говорит Коста Дзеннокотти. Как ты там?

Рут принялась жалобным тоном долго распространяться об отключении электричества. Коста перебил ее.

— Сал у себя?

Она переключила его на Сала.

— Чем я могу быть вам полезен, мистер Дзеннокотти? Коста продиктовал адрес Дарио.

— Отправляйся туда немедленно, — приказал он. — Тебе придется взломать дверь — куда-то запропастились ключи. Разберись с ситуацией на месте так, как сочтешь нужным. Позвонишь мне завтра, чтобы решить вопрос с оплатой.

Он положил трубку. Дарио повезло. Сал — специалист по решению деликатных проблем. Конечно, возможно, уже поздно. Но, с другой стороны, станут ли по Дарио действительно убиваться?

Если только Джино.

Может быть.

— Сукин кот! — торжествующе вскричал парень, взломав дверь спальни с помощью отлитой из чугуна статуэтки, которую он обнаружил в ванной.

— Где ты, сукин кот?

Лицо его исказилось, глаза бегали по затемненной гостиной в поисках спрятавшегося Дарио.

— Где ты, вонючка? Твою грязную задницу это не спасет!

Скорчившись за кухонной дверью, Дарио судорожно сжимал в руке нож для разделки мяса.

— Сукин кот! — бушевал в гостиной его гость. — Я доберусь до тебя!

Как в тумане, шла Кэрри по улицам Гарлема. Складывалось такое впечатление, будто из домов высыпали все жители, рассчитывая воспользоваться редкой удачей и урвать свое. Они били витрины магазинов и хватали все, что попадалось под руку. Мимо проковыляли двое мужчин, похожие на героев из детского мультфильма, таща огромный дубовый сундук. За ними шел парень, сгибаясь под тяжестью телевизора. Из динамиков радиоприемников и магнитофонов неслась музыка.

Теперь уже на нее никто не обращал внимания: просто еще одно чернокожее лицо, с растрепанными волосами вокруг него, с размазанной косметикой, с кровью на мочках ушей.

Она представляла, на кого сейчас похожа, но это не имело ни малейшего значения. Злость волнами сотрясала ее тело, бесконтрольная злость гнала Кэрри через толпы людей на столь важную для нее встречу.

Еще два дня назад жизнь казалась ей такой безмятежной. А потом раздался телефонный звонок. Чей-то голос сообщил, что если она, Кэрри, знает, чем ей дорожить, то в среду вечером, в половине десятого будет стоять у входа на мясной рынок на Западной Сто двадцать пятой улице.

— Кто говорит? — нервным шепотом спросила она трубку: Эллиот сидел в соседней комнате.

— Если ты не хочешь, чтобы твое прошлое всплыло на поверхность, ты придешь, — ответил ей голос.

Потом она услышала гудки. Она не смогла даже понять, кто это был: мужчина или женщина.

Кэрри с яростью прибавила шагу. Ее где-то кто-то ждал. Она должна была выяснить, кто это.

Должна была…

Шасси огромного реактивного лайнера мягко коснулись бетонной полосы. Как только самолет закончил посадку он проговорил.

— «Отель» . Старый фильм, его несколько месяцев назад крутили по телевизору. Род или кто-то еще открыл люк в потолке кабины и взобрался вверх по кабелю.

— Забудьте об этом. Если вы решили, что я собираюсь лезть куда-то из застрявшего где-то на сороковом этаже лифта, то могу вам заявить — этого не будет.

— Яйца оторвались, да? — В голосе ее была жалость.

— Они мне и ни к чему, мэм. У вас их хватит на двоих!

Коста бросил телефонную трубку. Дарио. Вечно у него какие-нибудь неприятности. Вечно. А ведь такой привлекательный парень: блондин, стройный и мускулистый. И такой извращенец.

Если только Джино станет известна правда о его единственном сыне…

Коста беззвучно выругался. Немногое могло заставить его даже про себя произносить ругательства, однако когда дело касалось Дарио, Коста вдруг обнаруживал, что не испытывает никаких затруднений в подборе слов.

Он задумался на мгновение, затем вновь потянулся к телефону, быстро набрал номер. Ему ответил женский голос.

— Рут, сокровище мое, — мягко обратился он к своей собеседнице, — говорит Коста Дзеннокотти. Как ты там?

Рут принялась жалобным тоном долго распространяться об отключении электричества. Коста перебил ее.

— Сал у себя?

Она переключила его на Сала.

— Чем я могу быть вам полезен, мистер Дзеннокотти? Коста продиктовал адрес Дарио.

— Отправляйся туда немедленно, — приказал он. — Тебе придется взломать дверь — куда-то запропастились ключи. Разберись с ситуацией на месте так, как сочтешь нужным. Позвонишь мне завтра, чтобы решить вопрос с оплатой.

Он положил трубку. Дарио повезло. Сал — специалист по решению деликатных проблем. Конечно, возможно, уже поздно. Но, с другой стороны, станут ли по Дарио действительно убиваться?

Если только Джино.

Может быть.

— Сукин кот! — торжествующе вскричал парень, взломав дверь спальни с помощью отлитой из чугуна статуэтки, которую он обнаружил в ванной.

— Где ты, сукин кот?

Лицо его исказилось, глаза бегали по затемненной гостиной в поисках спрятавшегося Дарио.

— Где ты, вонючка? Твою грязную задницу это не спасет!

Скорчившись за кухонной дверью, Дарио судорожно сжимал в руке нож для разделки мяса.

— Сукин кот! — бушевал в гостиной его гость. — Я доберусь до тебя!

Как в тумане, шла Кэрри по улицам Гарлема. Складывалось такое впечатление, будто из домов высыпали все жители, рассчитывая воспользоваться редкой удачей и урвать свое. Они били витрины магазинов и хватали все, что попадалось под руку. Мимо проковыляли двое мужчин, похожие на героев из детского мультфильма, таща огромный дубовый сундук. За ними шел парень, сгибаясь под тяжестью телевизора. Из динамиков радиоприемников и магнитофонов неслась музыка.

Теперь уже на нее никто не обращал внимания: просто еще одно чернокожее лицо, с растрепанными волосами вокруг него, с размазанной косметикой, с кровью на мочках ушей.

Она представляла, на кого сейчас похожа, но это не имело ни малейшего значения. Злость волнами сотрясала ее тело, бесконтрольная злость гнала Кэрри через толпы людей на столь важную для нее встречу.

Еще два дня назад жизнь казалась ей такой безмятежной. А потом раздался телефонный звонок. Чей-то голос сообщил, что если она, Кэрри, знает, чем ей дорожить, то в среду вечером, в половине десятого будет стоять у входа на мясной рынок на Западной Сто двадцать пятой улице.

— Кто говорит? — нервным шепотом спросила она трубку: Эллиот сидел в соседней комнате.

— Если ты не хочешь, чтобы твое прошлое всплыло на поверхность, ты придешь, — ответил ей голос.

Потом она услышала гудки. Она не смогла даже понять, кто это был: мужчина или женщина.

Кэрри с яростью прибавила шагу. Ее где-то кто-то ждал. Она должна была выяснить, кто это.

Должна была…

Шасси огромного реактивного лайнера мягко коснулись бетонной полосы. Как только самолет закончил пробег и остановился, сидевшая рядом с Джино женщина преобразилась. Она резким движением отдернула свою руку от его, как если бы увидела на его лице отметины проказы. Вызывающе громко щелкнула пальцами, подзывая стюардессу.

— Мое манто, — услышал Джино ее высокомерный голос.

Стюардесса наклонила голову.

— Сию минуту, мадам, — и, наклонившись к Джино, спросила:

— Вам есть на чем добраться до Нью-Йорка, мистер Сантанджело?

— Нет. Я никак не предполагал, что мы приземлимся в Филадельфии.

Девушка улыбнулась.

— Я знаю. Да и кто бы мог подумать? Он расстегнул ремень безопасности.

— Вы не вызовете для меня машину?

— С удовольствием. Хотя, если в Нью-Йорке вы собираетесь поселиться в гостинице, я рекомендовала бы вам остаться на ночь в Филадельфии — похоже, во всем Нью-Йорке нет света, и никто НЕ ЗНАЕТ, как долго это может продлиться.

На секунду он задумался. Его ждал заказанный номер, но стюардесса права: если в городе нет электричества, будет просто глупо отправляться туда на ночь глядя.

— Можете посоветовать мне здешний отель? Она улыбнулась.

— Конечно, мистер Сантанджело. Я могу и сама в нем остановиться, Лаки забылась в легком сне. Стив почувствовал облегчение. Без ее бесконечного нытья пребывание в тесном темном ящике становилось почти сносным. Походило чуть ли не на отдых. Некоторые находят необходимым даже платить за такую терапию.

Во сне Лаки пробормотала что-то нечленораздельное.

Вообще-то ему не следовало бы винить ее за грубость и раздражение. Наверно, она очень испугалась.

Ха! И представить себе трудно, чтобы женщина с таким языком, как у нее, чего-то испугалась.

— Что такое? — вдруг спросила Лаки, проснувшись и начав тереть глаза. — Господи Боже. Мы ведь уже выбрались отсюда, правда?

— Нет.

— Я сейчас описаюсь.

Она сейчас описается. Как будто это его вина.

— Мне хочется писать, — с горечью сказала Лаки. — Сейчас.

— Мне очень жаль, — с сарказмом ответил на это Стив, — но когда они проектировали кабину лифта, то, по-видимому, просто забыли предусмотреть унитаз.

— Долбаный остряк!

Он замолк. Пусть она грызется сама с собой. Духота стала невыносимой. Поскольку не было тока, кондиционер не работал, и теперь, через несколько часов, кабина напоминала внутренность раскаленной печи. Стив разделся до трусов, и тем не менее все его тело покрылось потом, как в сауне.

Стивен вспомнил, как вместе с Зизи они отправились в сауну во время их медового месяца. Малышка Зизи. Бедовая женщина пяти футов двух дюймов, до предела заряженная неукротимой энергией. Относительно нее его мать оказалась совершенно права.

— О-о! — не выдержала Лаки. — Последний раз я намочила свои трусики, когда мне было два года!

— Боже!

— Не стоит зажиматься, все равно очередь теперь за тобой!

Дарио мог слышать, как парень бесновался в квартире, выкрикивая непристойности и колошматя мебель.

Сердце его бешено стучало. Что такого ужасного он совершил? Да, он гей. Ну и что? Это же не преступление, так? Он всегда по-доброму относился к своим партнерам. Платил им, если у тех был вид, что они не откажутся от денег.

Господи! По той лишь причине, что он сын этого Джино, долбаного Сантанджело, вся его взрослая жизнь состояла из одной огромной лжи. Он вздрогнул и крепко сжал веки. В любое мгновение парень может обнаружить его, и тогда, возможно, все кончится.

Кэрри никак не удавалось наткнуться на мясной рынок. Она бродила вдоль улицы с толпами людей, которые толкали и отпихивали ее. Если бы только знать, кого ей нужно отыскать.

— Рождество! Просто Рождество! — визгливо кричала рядом с ней какая-то тощая женщина.

Кэрри ступила в водосточный желоб, чтобы пропустить двух парней, намеревавшихся, по-видимому, взломать стальную решетку на витрине ювелирного магазина. Рядом мальчишки разбили окно лавки, торговавшей электроприборами, и целая банда подростков уже вовсю хозяйничала внутри.

— Давайте-ка сожжем его дотла! — закричала невысокая девчонка своей подруге. Толпа подхватила призыв.

— Жечь! Жечь! Жечь!

Кэрри поторопилась прочь. За прошедшие пятьдесят лет ничего в этом городе не изменилось. Гарлем по-прежнему населяли одни крысы.

Наконец-то Кэрри увидела перед собой мясной рынок. Но она ведь наверняка уже проходила здесь? Люди вокруг давили друг друга, набивая свои сумки, пакеты, карманы цыплятами, бифштексами — всем, чего касалась рука.

Она посмотрела по сторонам. Снаружи никто не стоял, не ждал ее. И снова она подумала: «КОГО Я ИЩУ?»

Выяснить это можно только одним способом. Ждать. Внимательно вглядываться в каждую новую фигуру.

— Сколько тебе лет, Джилл? — спросил Джино.

— Двадцать два, — ответила ему хорошенькая стюардесса, стоя у постели в том виде, каким наградила ее природа.

— Двадцать два?

— Мне двадцать два года, и я о-о-очень опытная. — Она хихикнула.

— Ну еще бы.

Они вошли в спальню гостиничного номера ровно пять минут назад, однако этого времени ей хватило, чтобы раздеться и быть в полной готовности к тому, что должно последовать, как будто для нее это являлось самой естественной вещью в мире. Для нее-то, может, и так. Вот только куда ушел весь романтизм?

Джино чувствовал себя усталым: желудок полон, дает о себе знать язва. Сон — вот единственное, что ему действительно необходимо.

Идея принадлежала безраздельно ей.

— Хочу подняться в ваш номер, чтобы проверить, все ли там в порядке, — заявила она после ужина.

Войдя, она тут же скрылась в спальне, чтобы через минуту появиться абсолютно голой. Неплохое тело. Ему случалось видеть и лучше, и хуже. Несколько тощевата — на его вкус.

— Скажи, а почему это такая молоденькая девушка, как ты, хочет улечься в постель с таким стариком, как я, а? — не спешил Джино.

— Что за вопрос, мистер Сантанджело! Ну как же, вы так знамениты!

Он подумал, насколько она оскорбится, если сказать, что он ее не хочет.

— Ну, приступим, — хорошо поставленным голосом стюардессы предложила Джилл. — Давайте-ка снимем с вас брюки.

— Мне шестьдесят девять лет, — признался Джино, надеясь остановить ее этими словами, сбросив все же пару лет, поскольку даже в душе не готов был смириться с тем, что уже перешел семидесятилетний рубеж.

— Мое любимое число! — воскликнула она, возясь с его молнией и стаскивая затем брюки вниз.

Ему удалось поднять свой пенис ровно на половину его высоты. Последний раз Джино имел дело с женщиной несколько недель назад. Жизнь складывалась как-то так, что к семидесяти одному году подобные забавы значили для него уже не так и много. Не то чтобы он не мог поднять свой таран в полный рост — когда хотел; — дело заключалось в том, что для настоящего удовольствия ему теперь требовалось нечто исключительное.

— Уа-у! — изумилась она. — Да ты у нас просто гигант! Джино опустил глаза вниз. Она что — издевается? Его гигант почти совсем поник.

— Может, мне пососать? — буднично спросила Джилл. «А стоило ли до этого доводить?» Он принялся натягивать на себя брюки.

— Зачем ты это делаешь? — встревоженно спросила она.

— Потому что я так хочу.

— Ну же, давай продолжим, И вовсе ты не хочешь. Дай мне всего лишь пять минут — и ты почувствуешь у себя за спиной крылья!

— У меня дочь, которая на пять лет старше тебя.

— Ну и что?

— А то, что я не хочу этого. Ладно?

Джилл никак не могла сообразить: обидеться ей или рассердиться. Скрывшись в ванной, она вышла через мгновение уже полностью одетой в свою униформу.

— Мистер Сантанджело, — бесстрастно проинформировала она его, — вы — настоящий динамист!

С этими словами стюардесса громко захлопнула за собой дверь номера.

Джино потянулся за сигарой. Нельзя же, в конце концов, перетрахать их всех.

 

ДЖИНО. 1928

Известие о замужестве Леоноры явилось для Джино ударом. Он никак не мог заставить себя поверить этому. Отказывался верить. Косте пришлось несколько рая повторять имевшие место факты, прежде чем информация начала проникать в душу Джино.

Когда же до Джино дошло, что то, о чем толкует его друг, — правда, он превратился в помешанного. Таким Коста еще никогда его не видел. Диким зверем Джино мерил шагами комнату, сыпал проклятиями, бил кулаками в стены, а потом заплакал, так свирепо и с таким отчаянием, что Косте стало не по себе от своего присутствия.

Мелькнула мысль — может, лучше будет уйти? Джино все равно не замечал его присутствия. И все же Коста чувствовал, что должен остаться. У него было такое ощущение, будто он сказал Джино, что Леонора умерла.

Душа Джино испытывала то же самое. Леонора предала его — его Леонора. В тысячу раз лучше, если бы ее сбил трамвай, или если бы она утонула, или если бы ее унесла смертельная болезнь. Это он еще смог бы понять. Но такое? В такое поверить невозможно.

Прошел целый час, прежде чем ему удалось хоть как-то взять себя в руки. Мало-помалу Джино успокоился. Он чувствовал себя опустошенным и разбитым, как если бы кто-то нанес ему сокрушительный удар ниже пояса.

Коста сидел в углу и печально смотрел на друга.

Теперь смутился Джино.

— Эй, малыш, — с трудом выговорил он, — и ты проделал такой путь, чтобы рассказать мне обо всем этом? Коста кивнул и достал из кармана два письма.

— Я позволил себе вскрыть оба и сохранил их. Они пришли уже после бракосочетания. Мне показалось, что в сложившихся обстоятельствах тебе не понравилось бы, если бы они попали своим адресатам. Надеюсь, я сделал правильно?

— Да. Ты все сделал верно. — Джино сунул письма в ящик стола и, повернувшись к Косте спиной, пробормотал:

— Ты ведь прочитал их?

— Нет.

Джино вздохнул.

— Слушай, мне нет никакого дела. Было бы лучше, если бы ты их прочел… — Голос его напрягся. — Господи, какой же я болван! — Он обернулся, глаза снова сделались бешеными. — Что это за парень, ее чертов муж? Какой-нибудь богатенький подонок, которого ей нашел папочка?

— Ты угадал, — солгал Коста. — В его семействе денежки водятся. Родители считают их отличной парой.

— А Леонора?

— Она делает, что ей говорят.

— Как зовут этого выродка? Я должен буду выставить его из игры, засунуть в задницу. Тебе ясно, что я хочу сказать?

Косте было абсолютно ясно.

— Мне кажется, она любит его, — торопливо проговорил он.

— О! — Казалось, из груди Джино вышел весь воздух. — Ты уверен?

Коста нервно кивнул.

— Ну… да… Но если она любит его… — голос Джино вновь напрягся, — почему же она не написала мне, ничего не сказала? Почему не написал ты?

— Я и представления не имел о том, что происходит. — Коста пожал плечами.

Джино с тоской подумал о последнем письме Леоноры. Когда он его получил? Семь или восемь недель назад, что-то вроде этого. Обычное ее письмо, ничего особенно личного, но к этому он уже привык, все ее письма такие — девчоночьи и пустые, да, пустые. Джино это ничуть не беспокоило, он прекрасно знал, что если бы не старик Пуласки, то его собственные послания оказались бы точно такими же.

— Похоже, — медленно сказал он, — тут уже ничего не поделаешь.

— Мне очень жаль… — беспомощно развел руками Коста.

— Она знала, что ты приедешь ко мне? Что-нибудь просила мне передать?

Друг покачал головой. Какой смысл повторять ему то, что сказала она?

— Я не знаю, что делать, — глухо сказал Джино. — Мне нужно время, чтобы прийти в себя. Понимаешь, всю свою будущую жизнь я строил вокруг нее. Как тебе объяснить? Каждый свой шаг я делал только ради Леоноры. Каждый долбаный шаг.

Коста понимающе кивнул.

В возбуждении Джино принялся расхаживать по комнате.

— Мне нечем особенно гордиться в своей жизни, но так мерзко я себя еще никогда не чувствовал. — Он задрал на себе рубашку, чтобы показать Косте многочисленные шрамы и отметины на груди. — Тут у каждого своя история. Знаешь, что это? — Его палец провел по широкому рубцу. — Мне было шесть лет, когда отец сломал здесь ребро так, что оно вылезло наружу. Два другие шрама — тоже от его побоев. Не будь я живуч, как собака, мы бы с тобой никогда не встретились. А потом еще мой характер — когда отец бил меня, ему тоже что-то доставалось. А после того как я подрос, он переключился на женщин. — Джино горько рассмеялся. — Я занял, так сказать, откидное место. Сначала от трахал их, а потом бил. Я могу тебе признаться, Коста, именно тогда я решил про себя, что жить такой жизнью не буду. — Он вздохнул. — Не знаю, сможешь ли ты понять — моей жизнью должна была стать Леонора. Я почувствовал это сразу же, как только ее увидел. — Джино остановился в смущении. — Черт возьми! Как это у тебя хватает терпения слушать всю мою чушь? И что это меня понесло болтать? Зачем я тебе это говорю?

Коста коснулся его руки.

— Потому что я твой друг, — спокойно ответил он. — Становится легче, когда рядом есть человек, которому можно выговориться.

— Давай-ка свалим отсюда, — решил Джино. — А то от этой комнаты у меня глаза уже становятся квадратными.

— Куда пойдем?

— Не знаю. Сыграем в пул, сходим в кино. Нужно выбраться на улицу. — Он опустил рубашку, заправил ее в брюки. — Сегодня после обеда будут похороны. Хочешь — пойдем вместе.

— Кто умер?

— Один мой друг. Старик, который здорово помогал мне.

— Жаль.

— Да. Но ведь такова жизнь, а?

Взгляд Джино сделался на мгновение пустым — он думал о мистере Пуласки и Леоноре. Два самых дорогих ему человека теперь мертвы.

— Вот ты здесь, а вот проходит миг — и тебя нет. — Плечи Джино поднялись и опустились. — И мало кому до тебя есть дело. Пошли, малыш, пора.

День все же медленно тянулся к вечеру. Джино удалось каким-то образом справиться с собой. Он заставил себя выбросить из головы всякую мысль о Леоноре, старался постоянно думать о чем-то другом.

Помогла игра в пул: она требовала абсолютной сосредоточенности, наградой чему стала обычная для Джино победа.

Еда. С этим обстояло хуже. Джино приказал себе съесть пирожок и выпить чашку кофе. Но напиток показался чем-то вроде соляной кислоты, а пирожок тяжким камнем давил на дно желудка.

Разговоры. Болтовня о том, чем Коста собирается заниматься. Тоска какая-то. Похоже, что парень думает только об учебе.

Похороны мистера Пуласки. Ощущение подавленности.

На похороны пришли только двое — он и Коста, принеся с собой жалкий букетик цветов, купленный у уличного торговца.

И наконец кино, «Багдадский вор». Старый фильм. Джино видел его уже четыре раза, но Дуглас Фэрбенкс ему нравился.

На середине фильма Коста поднялся, чтобы уйти.

— Мне нужно возвращаться, Джино. Миссис Ланца убьет меня.

Джино остался в одиночестве. Досидев до конца сеанса, он отправился в туалет и изверг из себя свинцовый пирожок.

Леонора. Не оставалось ничего иного, как вновь думать о ней — деваться от мыслей было некуда.

И Джино предался размышлениям. Он пришел в парк, уселся, выбрав самый темный уголок, и бессмысленным взглядом уставился в пространство. Время для него перестало существовать. Как же она смогла так поступить? Как она могла заставить его так страдать? Неужели у нее нет никаких чувств?

Леонора. Светлые шелковистые волосы. Нежные голубые глаза. Полное жизни тело.

Леонора. Бессердечная сука. Вероломная сука. Может быть, он опять заплакал, может быть — нет. Он и сам не был уверен. Зато он знал наверняка, что пройдет еще очень много времени, прежде чем он позволит себе вновь пережить это чувство. Если вообще позволит. Если нельзя верить таким, как Леонора, значит, им никому нельзя верить. Поэтому в будущем уже не будет никаких обещаний. Никакой любви.

Что-то ударило его по ноге, и грубый голос с ирландским акцентом произнес:

— Что это ты тут делаешь? Убирайся, или я арестую тебя за бродяжничество.

Джино вскочил со скамейки и уставился на полицейского.

— Бродяжничество? Да вы смеетесь?

— Нет, не смеюсь. — Полисмен многозначительно качнул дубинкой.

Джино зашагал в сторону. Долбаные копы. Шайка вымогателей. У его парней даже есть список — кому и сколько нужно платить.

Он направился к выходу. Кому охота ввязываться в неприятности?

Розовый Банан окончательно опьянел. Стоя на площадке для танцев, он из последних сил цеплялся за Синди, чтобы не упасть, и пытался напевать что-то в ее ушко.

— Банан! — жалобно протянула Синди, отпихивая его от себя.

— Сука! — Банан притянул девушку к себе вплотную и облапил.

Она вздрогнула от отвращения, не отводя взгляда от двери, надеясь увидеть Джино.

— Пошли домой, — пьяно выговорил Банан, — займемся тем, о чем ты меня все время умоляешь.

— Я тебя ни о чем не умоляю, — резко ответила Синди.

— Вот как? Только все клянчишь одежду, украшения, меха.

— Никаких мехов и украшений у меня еще нет, разве не так? — язвительно заметила она.

— Их нужно заслужить, куколка моя, их нужно заслужить. — Ноги Банана заплелись, он едва не упал. Синди пренебрежительно фыркнула.

— Я хочу сесть. — Решительным шагом она направилась к столику, где сидели парни, которых Банан называл своими друзьями. Она ненавидела их.

Банан последовал за ней. Его она ненавидела во сто крат больше. Тушь на ресницах вот-вот готова была поплыть от переполнявших ее глаза слез. Она попалась в ловушку, которую сама же и расставила, и единственным, кто мог бы вызволить ее оттуда, был Джино Сантанджело. А он даже не удосужился появиться.

Банан положил ей на колено свою потную руку. Синди сдвинула ноги, чтобы его лапа не смогла пропутешествовать выше. Эта его манера ухаживать ей хорошо знакома. Думает только о том, как бы поглубже проникнуть ей между ног на виду у своих приятелей. Она стала собственностью. Его собственностью.

— Посмотрите, кто пришел! — заорал вдруг Банан. — Сам Джино, красавчик!

С сидящими Джино поздоровался кивком головы. Его настораживало то, что Банан окружил себя какой-то швалью.

— Что новенького? — чуть ли не на весь зал осведомился Банан. — Когда идем на дело?

Джино смотрел на него, сузив глаза. Слишком уж большой у Банана рот, это начинает мешать.

Синди бросила на Джино благодарный взгляд.

— Я не знаю, когда ты собираешься пойти на дело, — ответил Джино, — но если ты будешь продолжать так вольно трепать своим языком, то он приведет тебя прямо за решетку.

Банан оглушительно захохотал, обводя взглядом своих приятелей.

— Он мой босс, понимаете ли. Большой человек. Живет в какой-то вонючей дыре, но очень любит корчить из себя шишку. А вот если сунуть ему под нос пушку, то черта с два он будет знать, что делать.

По губам Джино мелькнула едва заметная усмешка. Довольно. Банан уже вырубился. Он поднялся.

— Ты куда? — презрительно усмехнулся Банан. — Домой, строчить еще одно письмецо?

Глаза Джино сделались совсем холодными, но голос оставался ровным, даже мягким.

— Знаешь, Банан, однажды ты подавишься собственным языком.

Взгляд Синди перескакивал с одного из них на другого. Она вскочила со стула.

— Я сбегаю в одно место и тут же вернусь, ладно, милый?

Банан даже не повернул к ней головы.

— Да? — прищурившись, бросил он Джино.

— Да.

Глаза их встретились. Оба пылали от ненависти. Банан неестественно засмеялся.

— Все шутишь, парень.

Было во взгляде Джино нечто такое, что всегда заставляло Банана сдавать назад.

— Конечно. — Джино улыбнулся.

— Оставайся. Выпьем, — предложил Банан.

— Нет. Я зашел, чтобы посмотреть, нет ли здесь Алдо.

— Не видел.

Джино еще раз окинул взором всю компанию. Отбросы. И Банан в том числе.

— Пока, — бросил он.

— До завтра. — Банану уже хотелось продемонстрировать свою вежливость.

— Да, — кивнул Джино. — До завтра. — Он пошел к двери.

На улице его ждала Синди.

— Я принес деньги, — сообщил он ей.

— Я боюсь. — Она с отчаянием вцепилась в его руку.

— Завтра ты сядешь на поезд.

— Завтра может быть уже поздно. — Голос ее дрожал. — Он снова угрожал убить меня. Это прозвучало серьезно.

— Почему ему хочется убить тебя?

— Он думает, я еще с кем-то сплю.

— Ага. А ты?

— Нет, конечно. О, Джино! — Синди обняла его. — Я прошу тебя, пожалуйста, уведи меня отсюда сейчас! — Прижавшись к нему всем телом, она содрогалась от рыданий.

Прикосновение ее грудей, бедер вызвало закономерную реакцию. Джино почувствовал, что ему нужна женщина. Он хочет женщину. Теперь уже Леонора не могла его остановить.

Возбуждение стало таким острым, что начало причинять почти физическую боль.

Синди почувствовала, как в нее уперлось что-то твердое, и приникла к Джино еще плотнее.

— Отведи меня к себе домой, — прошептала она. — Помоги мне, и я позабочусь о тебе тоже. Завтра я отправлюсь в Калифорнию. А сегодня мне нужен ты.

Джино уже принял решение.

— Идем отсюда, пока он не принялся разыскивать тебя-.

— Ты не пожалеешь об этом, — выдохнула Синди.

Тело ее было теплым и мягким, ласковым и сладким. Таким, о каком он мечтал.

Кожа стала чуточку влажной; в самом низу живота нежно волнился притягательный белокурый треугольник, и когда он поглаживал его пальцами, она издавала тихие мурлыкающие звуки. Воинственно торчавшие соски совершенных по форме грудей оставляли на губах едва ощутимый молочный привкус.

Вложив свой член ей в рот, он с пронзительным наслаждением почувствовал осторожные прикосновения ее остреньких зубок.

Она с радостью соглашалась делать то, чего он хотел, а он хотел всего.

Он имел дело с очень многими женщинами, но Синди оказалась совсем иной. Кончая, Джино знал, что на этот раз оргазм длился не менее двух минут — во всяком случае, так ему казалось. Рвавшаяся наружу долгими, упругими толчками семенная жидкость заполнила все ее лоно.

Хватая ртом воздух, она стонала от наслаждения. Когда же Джино, положив голову ей меж ног, начал пить ее божественный нектар, она, не в силах сдержать себя, исторгала уже какие-то животные вопли.

Затем она вновь оказалась под ним, ей хотелось, чтобы он испытал то же. Гибкий ее язычок обладал способностью проникать всюду. Его член ритмично ходил то вперед, то назад, все такой же несгибаемый и твердый. Он кончил еще раз, и она вобрала в себя каждую каплю его драгоценной влаги.

Некоторое время он лежал без движения, пытаясь прикинуть, сколько времени все это уже могло длиться. Потом, отбросив ненужные мысли, он прикоснулся губами к ее соску и принялся умело работать пальцами у нее между ног, Синди же впитывала в себя каждое мгновение до тех пор, пока тело ее не забилось в непереносимой пытке наслаждением, И все же настоящее удовлетворение к нему еще не пришло. Ему требовалось большего. Она не возражала. Тогда он перевернул ее на живот и вошел сзади, так что вдвоем они стали похожи на занимающуюся посреди улицы любовью собачью пару. Третий оргазм привел их в совершенное неистовство. Он оказался коротким, острым и диким.

Только тогда на Джино нахлынуло умиротворение. Отвалившись от Синди, он вытянулся на спине. Томившее несколько дней напряжение покинуло его тело.

В голове мелькнула саднившая резкой печалью мысль о Леоноре. Протянув руку, он коснулся волос Синди.

— С тобой и в самом деле хорошо. Она тихонько засмеялась.

— Я же тебе говорила, нет?

— Что говорила?

— Что ты не пожалеешь.

 

КЭРРИ. 1928

Опиум. С каждым днем марихуана сдавала свои позиции. Опиум поднимает тебя все выше и выше — пока ты не достигнешь безмятежно плывущего над всем миром полного неги облака.

Еще никогда в жизни Кэрри не чувствовала себя такой счастливой. С опиумом ее познакомил Белый Джек точно так же, как несколько ранее он свел Кэрри с марихуаной.

— Вот твоя награда, моя девочка, — ласково прошептал он в ту ночь, когда они сидели на вечеринке где-то в чайнатауне.

Поначалу ее это напугало: странной формы трубка и сосуд над огнем, вокруг которого в различных позах лежали люди.

— Мне что-то не очень хочется, — тоже шепотом ответила она.

— Брось, женщина. У тебя была нелегкая ночь. А это поможет думать только о приятном. Доверься мне…

Она доверилась и затянулась из трубки — раз, другой… Вокруг все стало вдруг казаться исполненным роскоши и покоя, в голове чередой поплыли сладкие воспоминания.

Что стало с ее планами обрести самостоятельность?

Любовь.

К сутенеру.

Кто он ей теперь? По-прежнему, он — ее мужчина, разве нет? Он давал ей работу, приносил наркотики, которые она потихоньку училась любить. Но это новое пристрастие уже начинало пугать Кэрри. Они заменяли ей все. Мир переставал существовать, когда она устремлялась в заоблачные выси.

Но иногда по утрам Кэрри просыпалась опустошенной, раздумывая лишь об одном: как бы решиться уйти из жизни. Время от времени эта мысль посещала ее на протяжении многих лет. Джек уже научился распознавать такое ее состояние и исправлял ей его одним и тем асе средством — новой дозой.

Тогда все становилось прекрасным, дурное отступало в мрак, и оставалось только отдать себя на волю этих тягучих, медленных волн. Сколько вокруг улыбающихся лиц… Сколько добрых и заботливых людей…

И первый из них, конечно, Белый Джек. Ее мужчина. Высокий, сильный и могущественный. Ради такого человека она готова на все. Она и делала для него все.

Как-то однажды ее бесцеремонно разбудила Люсиль.

— Кэрри. Ты знаешь, что я люблю вас обоих. Но этот человек убивает тебя. Тебе нужно обратиться в больницу, там тебя вылечат.

Кэрри еще не совсем пробудилась ото сна.

— Вылечат? Ты это о чем?

— О твоей жизни.

Кэрри начала хихикать, но очень скоро ее нервный смех сменился слезами.

Люсиль крепко прижала ее к себе, рыдающую.

— Я вытащу тебя отсюда, — решительно сказала она. — Быстро одевайся. Джек с Долли еще спят. Поверь мне, милая моя, тебе необходимо выбраться отсюда.

— Мне нужно немножко… — захныкала Кэрри. — Мне так плохо…

Неожиданно Люсиль почувствовала на себе чей-то взгляд.

— Убирайся отсюда, — коротко приказал Белый Джек. Она прошмыгнула мимо него, как испуганная мышка.

— Ну, что тут такое происходит? — успокаивающим голосом осведомился он. — Что-то огорчило мою маленькую девочку?

Кэрри едва заметно нахмурилась. Что-то такое действительно было, она только никак не может вспомнить. Больница… Люсиль хотела отправиться в больницу. Да-да, она, по-видимому, заболела…

— Я тебе кое-что принес, — проговорил он тем же спокойным, добрым голосом. — И в самом деле хорошую штучку. Дай мне только свою руку, и я приведу тебя прямо на небо.

Кэрри сделала вдох. Небо. Как приятно это звучит. Она вытянула вперед руку. Джек туго перетянул ее шелковым шарфом, так что под кожей отчетливо проступили вены. Из кармана халата достал шприц. Героин. Теперь не будет необходимости бежать в чайнатаун всякий раз, когда ей потребуется ширнуться, или платить сумасшедшие деньги за порцию магического белого порошка — кокаина. Лучшего, чем героин, для нее и не придумаешь. Сбыт снадобья находился под его контролем, и пока это так, под контролем оставалась и Кэрри.

А кроме того, разве он не оказывает ей услугу? Переправляя в сказочную страну, где каждый чувствует себя счастливым.

Кэрри улыбнулась Белому Джеку и раскинула в стороны руки. На ней не было никакой одежды. Обычно ему нравилось это зрелище, но сейчас они только что вернулись с вечеринки, где он смотрел сначала на то, как она танцует, потом — как раздевается, как занимается любовью с Люсиль, с мужчиной из публики, с Долли, а под конец — со всеми тремя. И если бы он захотел в эту минуту лечь рядом и дать ей сеанс того, что он называл «настоящей любовью», Кэрри не смогла бы почувствовать никакой разницы.

В комнату вошла Долли и остановилась, наблюдая за развитием событий.

— Ты идешь в постель, гигант? — требовательным голосом спросила она.

Взгляд Джека заметался с одной фигуры на другую. Выбора, собственно говоря, не было. Ему всегда нравились сильные женщины, а у Долли хватило бы сил на двоих.

Как сквозь туман Кэрри видела его спину. Несмотря на то что по телу разливалась усталость, ей все же хотелось, чтобы рядом кто-то был. Она медленно вылезла из постели, подошла к распахнутому окну, так что выбраться на железную пожарную лестницу не составляло никакого труда. От холодного ветра кожа Кэрри сразу же сделалась гусиной, но это нисколько не обеспокоило ее. Оступившись, она чуть не скатилась вниз. Громко хихикая, она все же более осторожно спустилась на три пролета вниз и оказалась на заднем дворе. Босая нога наступила на осколок стекла и тут же окрасилась кровью. Это заставило Кэрри рассмеяться еще громче.

Между двумя мусорными ящиками на земле сидел пьяный бездомный, обеими, руками прижимая к себе драгоценную бутылку. При виде ковыляющей мимо обнаженной девушки он решил, что спиртное окончательно довело его до ручки.

Кэрри прошла через двор и очутилась на улице, где принялась танцевать, выделывая те же движения телом, что и на сцене. Двое подпиравших стены в подъезде подростков в изумлении вытянули шеи.

— Эй! — воскликнул один. — Ты только погляди, видишь?

— Еще бы.

Они переглянулись, затем обвели торопливыми взглядами улицу. Та была пустынной.

— Мы не потратим ни цента. Пошли! Приблизившись к Кэрри, они обступили ее с обеих сторон.

— Привет, мальчики! — хихикнула она. Парни затащили ее в тот же двор, опрокинули на землю, затем старший расстегнул брюки и приступил к делу. Кэрри испустила вздох.

— Какой ты xo… ро…шенький, — простонала она, — какой хо…ро…шенький…

Младший выглядел напуганным. Он больше привык к тому, чтобы девчонки сначала отбивались и царапались — и только потом уступали.

Усмехаясь, старший поднялся.

— Твоя очередь, Терри.

— Мне не хочется, Джейк.

— А, кончай. Это же бесплатно, и она такая горяченькая.

Терри с неохотой принялся расстегивать штаны. У него даже не стоял, и парень старался, чтобы приятель этого не увидел. Распростершись на Кэрри, он с усердием делал вид, что занят этим.

— Кончил? — спросил Джейк через минуту.

— Еще чуть-чуть. — Он закряхтел, издал пару стонов и поднялся.

Стоя рядом, они смотрели на Кэрри. На лице ее блуждала улыбка.

— Нажралась наркотиков, — сказал Джейк. — Пошли отсюда.

Бегом они бросились прочь, зато на их место подковылял прятавшийся на помойке пьяница — посмотреть, что за шум. Он сидел как раз за тем мусорным ящиком, возле которого парни оставили Корри.

— Эй, — приветствовала она его, широко разводя в стороны руки, как бы желая заключить старика в свои объятия. — Не хочешь повеселиться с маленькой Кэрри?

Тот никак не ожидал такого везения. Он бережно поставил бутылку на землю и, путаясь ногами в штанинах, принялся снимать свои провонявшие брюки.

Когда он склонился над ней, Кэрри и в самом деле обвила его руками.

— Послушай-ка, не помню — говорила я тебе… какой ты кра. — .си… вый?

Проснулась Кэрри все-таки сначала от шума. Обычные утренние звуки: крики детей, звяканье молочных бутылок, собачий лай.

Пробуждению помогло то, что лежать на земле подогнув ноги и дрожа всем телом не так уж удобно.

Кэрри раскрыла глаза, и в первый, очень долгий момент ей показалось, что она еще спит. Она лежала в каком-то дворе абсолютно нагая и вокруг было утро. Охваченная паникой, Кэрри кое-как села. Где Джек? Долли? Люсиль? Как она здесь очутилась? Что происходит?

Она скорчилась, подняв колени к груди, стараясь спрятать свою наготу. Оперлась спиной о стену дома. Голова раскалывалась. Во рту пересохло. Глаза мокры от слез.

Что она здесь делает? Она быстро-быстро заморгала, чтобы не расплакаться. Думай, Кэрри, думай.

С трудом ей удалось вспомнить о вчерашней вечеринке. Такое дерьмо, если говорить правду. Белый Джек дал ей щепотку снадобья, и она пошла на сцену и стала проделывать ожидаемые от нее штуки.

Она едва поднялась на нетвердых ногах, по-прежнему опираясь о стену, чтобы не упасть. Только сейчас до нее дошло, что находится она во дворе под собственным окном.

Рядом послышался какой-то шум, производить который мог только человек. Этим человеком оказался старый пьяница, валявшийся на спине у стенки мусорного ящика. Вид у него был самый жалкий. Кэрри вздрогнула.

— А-а-х-х-р-р, — повернувшись на бок, он захрапел, и бутылка, которую он прижимал к себе, выпала из объятий и со звоном разбилась.

Кэрри вскочила. Под тяжестью тела порезанная стеклом нога ныла, но сознание Кэрри уже достаточно прояснилось. Прихрамывая, она бросилась к пожарной лестнице и начала подниматься по ступенькам. К счастью, окно было открыто.

Только очутившись в своей комнате, Кэрри дала волю слезам. Ее душили рыдания. Она перепугалась до глубины души. Получалось так, что она себя совсем не знает, не узнает себя. Наркотик разрушал ее разум. Наркотик убивал ее.

Не подумав даже накинуть на себя что-то из одежды, Кэрри ворвалась в комнату Долли.

Они оба еще спали — огромный негр и крупнотелая платиновая блондинка. Ее мужчина! Теперь он каждую ночь проводил у Долли.

— Эй, проснитесь, вы! — истошно завопила Кэрри. — Слышите вы меня! Проснитесь!

— Де-е-ерьмо… женщина! — пробурчал себе под нос Джек, медленно открывая глаза. — Де-е-ерьмо.

— В чем дело, черт побери? — Долли заворочалась под простыней, похожая на большого белого кита.

— Я спала на улице! — кричала Кэрри. — На улице'. Провалитесь вы все!

— Что ты несешь, женщина? Ты совсем рехнулась?

— Убери ее отсюда, — жалобно протянула Долли. Прибежала Люсиль.

— Что случилось?

— Не знаю, — проворчал Белый Джек. — Она просто сошла с ума.

— Пока еще не совсем! — выкрикнула Кэрри. — С утра до ночи ты кормишь меня наркотиками — до тех пор, пока я уже не перестану понимать, где я и кто я. Я провела ночь на улице, голой. Ты слышишь меня? Голой. Голой! Голой! — Она кричала все громче, пока голос ее не перешел в сплошной отчаянный вопль.

Джек выбрался из постели, крепкими руками прижал Кэрри к себе.

— Тебе это приснилось, — спокойно проговорил он. — Ничего страшного. Только сон — и все.

— Правда? — внезапно ее охватило смущение.

— Ну конечно. А сейчас ты пойдешь со мной, и я дам тебе такое лекарство, от которого все твои дурные сны и страхи сразу же пройдут. — Он повел Кэрри к дверям. Повернувшись на бок, Долли тут же заснула. Люсиль покачала головой. Ей приходилось видеть, как проблемы приходят и как они уходят, и сейчас ей было ясно, что перед Кэрри стоит одна из самых трудных.

 

ДЖИНО. 1928

Синди проснулась первой. Опершись на локоть, она смотрела на спящего Джино. Он лежал на животе, Синди могла видеть его лицо только в профиль. Во сне Джино выглядел совсем молодым. Естественно, он и был молодым, но когда его черные глаза смотрели на вас в упор, он вовсе таким не казался. Синди уже давно про себя решила, что будет делить с ним его постель, и вот, пожалуйста — он лежит рядом.

Она вздрагивала от возбуждения. Каким любовником он оказался! Хотя, конечно, после Розового Банана любой может очаровать. Но в постельных забавах опыт Синди не ограничивался одним лишь Бананом. У нее побывали еще трое мужчин, ничем не отличавшиеся друг от друга. Джино же дал ей такое, чего она никогда еще до этого не испытывала. Он чувствовал ее так, как будто он сам был ею. Он знал, куда именно нужно надавить своим языком или… Ее еще раз сотрясла легкая дрожь, мелькнула мысль разбудить Джино. Но нет, во сне он выглядит таким успокоенным… Так не хочется тревожить его.

Она никак не предполагала, что ей удастся с такой легкостью забраться к нему в постель. Каждый знал, что Джино собирается жениться на девушке из Сан-Франциско. Каждый знал, насколько преданным он может быть. Теперь уж, видимо, нет…

Синди смотрела на его лицо и размышляла о том, как он решит поступить с ней, когда проснется. Даст денег и посадит ее на поезд в Калифорнию? Ей очень не хотелось в это верить, так как не было никакого желания ехать. Но неужели стоит рассчитывать на то, что он оставит ее при себе?

Осторожно она положила палец на свой сосок и принялась играть им до тех пор, пока он не начал набухать и твердеть. Затем она проделала то же самое со вторым.

Сама мысль о том, что Джино лежит рядом, возбуждала Синди до предела. Она тихонько склонилась над ним и стала тереться сосками о его спину. Потревоженный Джино заворочался, но не проснулся.

Синди продолжала ласкать его своей грудью. Джино перевернулся на спину — пенис его был бодр и готов действовать, несмотря на то что глаза по-прежнему закрыты.

Она уселась на Джино верхом, нанизав себя на его твердую плоть, сдавила его бока коленями и, сотрясаясь, понеслась во весь опор, так что щеки ее раскраснелись, а дыхание рвалось из груди с короткими вскриками. Затем, со звериным стоном, она кончила.

Веки Джино даже не дрогнули, член оставался таким же непреклонным.

Синди скатилась в постель и расхохоталась.

— Джино? Ведь он тебе, наверное, так и не дал поспать!

Джино лежал совершенно неподвижно.

Тогда Синди, наклонив голову, принялась так неистово сосать, что наступивший оргазм заставил содрогнуться все его тело. Только тогда Джино раскрыл глаза, потрепал Синди по волосам и сказал:

— Доброе утро.

— Я думала, ты уже никогда не проснешься, — ликуя от радости, ответила она.

— Я не спал ни минуты.

— Ну, одна, скажем так, часть твоего тела все-таки спала. — Она улыбнулась.

— Тебе она понравилась?

— Да!

Выбравшись из постели, Джино направился к двери.

— Ты куда?

— В сортир — это в коридоре. Не уходи.

Как будто она собиралась уйти.

Синди поднялась и внимательно изучила свое лицо в потрескавшемся зеркале, стоявшем на старом комоде.

Стоя над унитазом, Джино оценивал сложившуюся ситуацию. Он вынужден признать, что чувствовал себя великолепно. А ведь ему казалось, что хорошее настроение не вернется к нему и через неделю, месяц, год… При мысли о Леоноре у него судорогой сводило живот, зато он больше никогда уже не будет наивным сосунком — оставит это новорожденным щенкам.

Начиная с сегодняшнего дня он теперь всегда будет в ладах с жизнью. В его распоряжении приличная сумма денег и неплохая квартирка. К черту всякую экономию. Чего ради?

Вернувшись в комнату, он застал Синди сидящей на постели.

— Я голодна. — Она надула губки. — У тебя найдется что-нибудь съедобное?

Джино одевался в одном конце комнаты, Синди — в другом. Ни слова не было произнесено о том, что последует дальше.

Синди нервно покусывала губы. Ей никак не хотелось собираться на вокзал, ей хотелось остаться. Они опять займутся любовью. В этом его остановить трудно, он шел напролом, и ничего странного в том, что ему дали такое прозвище. Но после изнурительной любви не последовало хоть сколько-нибудь серьезного разговора, так, пустая болтовня, до тех пор пока он, взглянув на часы, не спохватился:

— Ого! Пора мне уже выбираться.

Вот тогда-то они и начали одеваться.

Натянув шелковые чулки, Синди закрепила их дешевенькими розовыми подвязками. Стрельнула глазками в Джино. Он застегивал брюки.

Джино перехватил ее взгляд и подмигнул. Как, черт побери, она выйдет на улицу в таком наряде? Синди одета в вечернее платье из атласа с глубоким декольте.

— Эй, — повернул он к ней голову, — ты так и пойдешь?

Она беспомощно развела руками.

— Я ничего не смогла с собой взять. Если бы Банан заподозрил, что я собираюсь уйти… — голос Синди задрожал. — О, Джино, что мне делать? — Она так нервничала, что последние несколько слов слиплись в одно; оба забыли о своих туалетах, чтобы обсудить новую проблему.

— Мне казалось, что ты торопишься на поезд. Ты хотела убраться отсюда побыстрее. Она опустила глаза.

— Так оно и было. До этой ночи. Он вопросительно приподнял плечи.

— Да?

— Ты прав, только теперь я не хочу никуда ехать, — негромко проговорила Синди. — Я хочу остаться с тобой.

— Эй, послушай, — начал Джино.

— Нет, послушай лучше ты, — перебила она. — Я знаю, что у тебя на уме — ты скоро женишься. Я хотела остаться всего на пару недель. Ничего серьезного. Трахаться — и все. А потом я сяду в поезд и не стану даже оглядываться. Что скажешь?

Он не знал, что сказать. Во всяком случае, возразить нечего. Две недели с Синди и ее притягательным телом — наказание не из самых тяжких. Главное то, что она никогда больше не будет принадлежать Банану.

— О Господи! — Он раскачивался на каблуках. — Не знаю…

— Твоя девушка ни о чем не догадается, — торопливо продолжила Синди. — Мы никому не проболтаемся о нашем секрете. Разве у тебя нет другой квартиры?

— А ты откуда о ней знаешь?

— Так говорят.

Да. Об этом Джино как-то не думал.

— Если бы мы отправились туда, — возбужденно говорила Синди, — никто ничего бы не пронюхал. Там совсем другие люди. И даже Банан останется в неведении.

В словах Синди был смысл. Джино кивнул. Какого черта, в самом деле… пара недель… Да и что он теряет?

— Вот что я тебе скажу, крошка. Останешься здесь, пока я буду заниматься делами. Когда вернусь, возьмем такси и отправимся туда. Посмотрим, что выйдет.

— О, Джино! — Синди обвила его шею руками. — Я так рада!

— Эгей! — он освободился из объятий. — Но только на пару недель, так?

Она широко раскрыла глаза.

— Само собой. Ты выставишь меня, как только захочешь.

— Как только мы перестанем понимать друг друга.

— Но мы ведь понимаем, правда? — Синди нежно провела своими пальчиками у него за ухом. — Хорошо понимаем. — Рука ее двинулась вниз — расстегнуть только что надетые Джино брюки.

— Эй-эй! — Он шутливо хлопнул по этой руке. — Меня ждут дела. — Посмотрев в зеркало, Джино энергично встряхнул своими волнистыми волосами и принялся укладывать их с помощью бриолина. Достигнув желаемого эффекта, Джино распахнул дверь и бодро бросил:

— Пока, детка!

Синди подбежала к окну и долго смотрела ему вслед.

Джино Сантанджело, заполучить тебя оказалось гораздо проще. Две недели. Ха! Ты хотел сказать, пока маленькой Синди самой не надоест.

Алдо жевал зубчик чеснока — для окружающих это становилось не самой безобидной его привычкой.

— Не можем же мы просто сказать ему, чтобы он убирался, — настаивал он на своем. — Ты же знаешь Банана — он на уши встанет.

Джино сидел на капоте старого «форда».

— Ну его в задницу. — Он сплюнул. — Мне все равно, что он будет делать.

Алдо расхаживал по гаражу с нахмуренным озабоченным видом.

— Он же с нами с самого начала.

— Чушь. Мы взяли его из-за пушки — на время нашей первой поездки в Канаду. А с тобой мы сошлись задолго до этого.

— Да, согласен, но, по-моему, сейчас он считает себя партнером.

— Да ну? — презрительно протянул Джино. — И ты собираешься держать его и дальше? Это ты все пытаешься мне объяснить?

— Нет, я только…

— ., не хочу никаких проблем, — закончил за него Джино.

Алдо пожал плечами.

— Когда ты заявишь Банану, что он нам не нужен, вот тут-то и начнутся проблемы.

— Слушай, он не мой партнер. Да и не твой. Мы ему платим. Мы его нанимаем. А сейчас мы хотим его рассчитать. Ясно?

— Похоже, ты прав.

— Готов держать пари, что прав. Банан начинает доставлять хлопоты. Связался с настоящими подонками, много и громко болтает. Мне вовсе не хочется снова оказаться за решеткой из-за этого идиота.

Алдо с этим согласился.

— Сам ему скажешь?

— Сам.

Банан появился где-то через час. Вид у него был такой, будто он только что вывалился из постели самой дешевой девки По сути, так оно и было. От костюма, в котором он сидел вчера за столом, несло отвратительными духами. Пришел Банан с большим опозданием и без всякого приветствия с самого порога бросил:

— Что за работа? Дайте мне только время и место — я должен пойти домой и хоть чуток поспать. Всю ночь качал такую… Просто падаю от усталости.

Алдо нервно крутил головой.

Джино оставался невозмутимым.

— Никаких личных претензий, Банан, — неторопливо начал он. — Просто мы тут с Алдо разговаривали и решили, что больше работы никакой не будет.

Налитые кровью глаза Банана сузились.

— Какой это работы больше не будет? Джино повел вокруг рукой.

— Всего этого.

— Что за чушь?

— Я хочу, чтобы ты убирался, — ровным голосом сказал Джино.

Банан не поверил услышанному.

— И это все, что ты хочешь?! — он сорвался на крик.

— Да. Это все, что я хочу. — Теперь они стояли лицом к лицу. Направив указательный палец Банану в живот, Джино размеренно проговорил:

— В тебе произошли перемены. А я не желаю терять свободу из-за твоего слишком уж длинного языка.

— А, понял. — Банан небрежным жестом отмахнулся от наставленного на него пальца Джино. — Ты сговорился с Боннатти и теперь хочешь выставить меня вон.

— Как тебе угодно. — Глаза Джино оставались пустыми и невыразительными.

— Ты, хрен собачий! Если я уйду, то ты так пожалеешь, что и сам поверить не сможешь. Шайка Сантанджело! Смех один! Да без меня вы просто куча дерьма! Без меня ваши грузовики будут приходить сюда пустыми!

— Убирайся. — Джино отвернулся в сторону.

— Не тебе меня посылать!

Банан был выше и тяжелее Джино, однако, сделав взмах рукой, он получил совсем не тот результат, какого ожидал. Реакция Джино оказалась молниеносной: развернувшись и блокировав кулак Банана, он неуловимым движением правой ударил его в лицо, удар пришелся прямо в нос. Раздался негромкий хруст, хлынула кровь.

Банан уткнулся головой в ладони.

— Ах ты падаль! Ты сломал мне нос! Просачиваясь между его пальцев, на пол гаража капала красная жидкость.

— Это за Синди, — усмехнулся Джино. — Она передает тебе свои наилучшие пожелания.

Но Банан не слушал. Неверным шагом он направился к двери.

— Ты пожалеешь об этом. — Носовым платком он пытался остановить кровь. — Я сам о тебе позабочусь.

— Меня просто трясет от страха.

— Так и будет, подонок, так оно и будет! С этими словами Банан вышел.

— Ну, видишь, — торжествующе произнес Джино, поворачиваясь к Алдо, — я же говорил тебе, что он воспримет это нормально.

Алдо не, мог прийти в себя.

— Зачем тебе нужно было разбивать ему лицо? Джино посмотрел на приятеля долгим тяжелым взглядом.

— Хочешь уйти? — спросил он. Алдо повел плечом.

— Я пока еще владею своими нервами. — Носком правого ботинка он выводил на полу какие-то узоры. — С чего это ты вдруг вспомнил о Синди?

— Она ушла от него, только сдается мне, что сам он этого еще не знает.

— И куда же?

— По-моему, в Калифорнию, — с отсутствующим лицом ответил Джино. — Нужно позвонить Энцо.

— Пожалуй, — согласился Алдо. — От Леоноры что-нибудь слышно?

— Нет. — Джино положил ему руку на плечо. — И вот что я тебе скажу. Чем дольше она молчит, тем больше у меня в голове появляется сомнений. Женитьба… дерьмо. В общем-то, я ведь ее почти не знаю.

Алдо уставился на него с изумлением.

— И это говоришь ты? Джино сделал невинное лицо.

— Да, понимаю, это странно слышать. Целый год я писал ей письма, но если бы мы сейчас встретились… ну, трудно объяснить… У меня такое чувство, что в мечтах своих я построил слишком уж сказочный замок. А приедет она сюда и окажется просто еще одной девчонкой со своими капризами, слезами и прочим дерьмом.

— Ты хочешь сказать, что не женишься на ней?

— Вовсе нет. Пока я только размышляю. Алдо бросил в рот новую дольку чеснока.

— Я знаю, что ты имеешь в виду. Когда я думаю о том, что мы с Барбарой поженимся, мне временами становится до жути страшно.

— Да, — согласился Джино, — именно так. Он искоса посмотрел на Алдо. Семя брошено. Ему не потребуется много времени, чтобы прорасти. Через неделю-другую вполне можно будет небрежно бросить: «Долбать! Я передумал», — и никто уже ничему не удивится.

Миссис Ланца настояла на том, чтобы Коста сопровождал ее в прогулке по городу.

Приступ усталости обрушился на нее, когда они еще не успели осмотреть и половины зоопарка.

— О Господи! О Боже мой! — вздыхала она, сидя на скамейке. — Для меня это уже чересчур, Коста.

Он принялся вежливо поддакивать рассуждениям о том, как ей хотелось показать ему город, вот только сердце что-то стало сдавать, так что она просто вынуждена вернуться домой.

Коста проводил миссис Ланца до выхода, поймал ей такси и возблагодарил небеса за внезапно обретенную свободу.

Нырнув в подземку, он через некоторое время уже несся вверх по лестнице, ведущей к дверям Джино, перепрыгивая через три ступеньки.

Дверь на его стук открыла маленькая блондинка.

— Кто вы?

Он уставился на девушку. Удивительно привлекательную.

— Меня зовут Коста, — выговорил он наконец. — Джино — мой друг. А кто вы?

Девушка провела языком по пухлым губам.

— Я — Синди, и Джино — мой очень хороший друг. — Она мигнула пару раз, обводя взглядом своих более темных, чем у Леоноры, глаз его фигуру. — Не очень-то ты похож на друга Джино. Ты же еще просто ребенок.

Коста покраснел.

— Вот уж нет!

— Перестань меня дурачить.

Косте страшно хотелось, чтобы глупый румянец исчез с его щек; он постарался придать своему голосу максимальную суровость.

— Джино дома? У меня с ним свидание. Синди звонко рассмеялась.

— У тебя с ним свидание! На свидания приходят к девушкам, глупенький, а не к мужчинам'.

Коста смешался, не зная, что ответить. Что она делает в квартире Джино? Ведь Коста своими глазами видел, в какое состояние повергло его друга известие о том, что Леонора вышла замуж. Или все поведение Джино — хорошо разыгранный спектакль?

— Когда он вернется?

Девушка независимо пожала плечами.

— Откуда мне знать.

Коста неловко переминался с ноги на ногу.

— Могу я зайти и подождать его?

— О нет, — чопорно ответила Синди. — Я даже не знаю, кто ты.

— Я — друг Джино, Коста Дзеннокотти. Он ждал меня раньше, но мне пришлось задержаться.

— Знаешь, — ресницы ее опустились, — ты так интересно говоришь, откуда ты?

— Сан-Францис… — начал было Коста, однако звук шагов на лестнице заставил его смолкнуть.

У поднявшегося на площадку Джино был необыкновенно бодрый вид.

— Коста! Где ты пропадал? Я ждал тебя к двенадцати!

— Я бы пришел, но…

— Познакомься с Синди, — перебил его Джино и тут же, осознав, как это может расценить Коста, не очень убедительно добавил:

— Она — просто друг, которому нужна помощь.

Все трое прошли в небольшую комнату. В глаза Косте бросилась разобранная постель, одеяла и простыни, свешивающиеся на пол. Заметил он также и то, как Синди одета.

— Вот что, детка, — обратился к ней Джино, — сложи-ка в чемодан мои вещи. Мне нужно будет пройтись с Костой, а потом мы уберемся отсюда.

Синди принялась разглаживать ладонями мятое платье.

— Хорошо, только я должна во что-то переодеться. Я не могу выйти на улицу в таком виде.

— Об этом не беспокойся. Что-нибудь подыщем. Положив руку Косте на плечо, Джино повел его к дверям. Выйдя из дома, заговорил:

— Буду с тобой честным, Коста. Да, я сплю с ней. Этой ночью — в первый раз. И чтобы ты знал — после знакомства с Леонорой до Синди у меня никого не было. — Он невесело засмеялся. — Как тебе это понравится? Жеребец Джино оказался Джино-Сосунком. Я должен восполнить упущенное — мне вовсе не нравится чувствовать себя сосунком.

— Я понимаю… — начал Коста.

— Черта с два! — воскликнул Джино. — Даже я сам этого не понимаю. Прошу тебя только держать свой рот на замке. Пока меня очень устраивает то, что приятели считают, будто я все еще помолвлен.

— Само собой. Я не собираюсь болтать.

— Уж будь так добр, малыш. Если дорожишь своим здоровьем.

Коста обиделся.

— Мне казалось, ты знаешь, что мне можно доверять. Джино прищурился.

— Да… надеюсь. — Он по-приятельски ткнул Косту кулаком в живот. — Пошли, малыш. У нас сегодня новоселье, и ты нам поможешь.

Последние дни Косты в Нью-Йорке пролетели очень незаметно. Каждое утро он отправлялся к Джино и Синди и помогал двигать мебель, покупать на Пятой авеню одежду; потом они вместе шли куда-нибудь в кино или просто болтались по городу. Иногда Джино исчезал по своим делам в старый район, но никогда особенно долго там не задерживался. В эти часы Косту развлекала Синди, подражая манерам и повадкам известных кинозвезд. Особенно неплохо ей удавалось копировать великую Долорес Костелло и непостижимо очаровательную Лиллиан Гиш.

К шести часам вечера он ежедневно возвращался в резиденцию супругов Ланца.

— Какой идиотизм! — возмущался Джино. — Да скажи ты этой старой перечнице, что сегодня задержишься.

У Косты на это не хватало храбрости.

Однако в вечер накануне самого отъезда Косты Джино непререкаемым голосом заявил:

— Пошли-ка ты их, сам знаешь куда. Что они могут сделать? Мы отправляемся в город — без разговоров.

Коста не стал спорить, и этот вечер стал лучшим за все его пребывание в Нью-Йорке. Закончился он тем, что Коста во второй раз проделал то, что только попробовал в Сан-Франциско, — в квартире Джино, на полу гостиной, с девушкой, которую они подцепили в какой-то забегаловке, куда зашли, чтобы перекусить. Вот это настоящее развлечение. Когда он заплетающейся походкой вернулся на Бикман-плейс, наступило уже время завтрака.

Миссис Ланца ожидала его в прихожей с каменным лицом. На полу возле ее ног стоял уже упакованный чемодан.

— Я поставлю твоего отца в известность, — сказала она и захлопнула за Костой дверь.

Коста отправился прямиком на квартиру Джино и просидел там до тех пор, пока не наступило время отправляться на вокзал. На прощание Синди обняла его и расцеловала.

— Мы будем скучать без тебя, малыш, — пропищала она, смешно подражая Джино.

Заняв свое место в поездке, Коста с наслаждением принялся вспоминать детали своей нью-йоркской жизни.

Его нисколько не волновало то наказание, которое мистер Франклин Дзеннокотти, его отец, сочтет необходимым наложить на своего приемного сына. Нью-йоркские впечатления стоили куда большего.

Беспокоило его другое. Он ничего не сказал Джино о том, что Леонора беременна. Однако это не так уж и важно. Когда у нее кто-то родится, Коста просто подождет извещать об этом Джино. Таким образом, правды он никогда и не узнает. Больше всего на свете Косте не хотелось причинить Джино хотя бы малейшую боль.

Синди потянулась и негромко засмеялась.

— Наконец-то мы одни! Как же мы теперь без нашего мальчика?

Она лежала на широкой кровати, раскинув в стороны видневшиеся из-под задравшейся шелковой ночной сорочки ноги.

На колено ей легла рука Джино и начала неспешно двигаться вверх.

— Найдем чем заняться.

Синди с тихим смехом повернулась в постели так, что легкая ткань почти совсем уже ничего не скрывала.

Обе руки Джино, пропутешествовав по атласной коже ее бедер, замерли на треугольнике густых золотистых волос. Дыхание Синди перехватило, она едва слышно вскрикнула от возбуждения, когда Джино склонил голову.

— О! — прошептали ее губы. — Сама не понимаю, что со мной происходит, когда ты это делаешь. Мне так приятно!

— Да? — он глубоко вдохнул. — Ну так расскажи мне об этом, детка.

Тело Синди сотрясала легкая дрожь.

— Я люблю твой язык, твой рот, твои руки. О-о… Джино… О-о!..

Спина ее выгнулась дугой, в этот момент Синди едва не потеряла сознание.

— Расскажи же мне об этом коротком мгновении. Она перевернулась на живот.

— У меня уже нет сил. Как же это прекрасно. Такого со мной еще никто не делал.

— Ну-ну? — Джино был польщен — А знаешь, Банан никогда меня там не лизал. Он говорил, что все девчонки грязные, и что свой язык он туда ни за что не сунет.

Гордо возвышавшийся инструмент Джино моментально сник.

— Дерьмо! — энергично выругался Джино.

— В чем дело?

Он поднялся с постели.

— Кто тебя просил говорить о Банане?

— Прости.

— Меня совершенно не интересует, что Банан с тобой делал, а чего — нет.

— Прости.

— Банан! Ничтожество. Я просто поражаюсь, как ты могла лежать с ним в одной постели.

— Прости.

— Что ты заладила свое «прости»!

— Прости.

Джино направился в ванную. Долбаный Розовый Банан. А чем же он сам, Джино Сантанджело, занимается с бывшей Банановой собственностью?

Он оглядел себя в зеркале на стене, наполнил водой стакан и прополоскал рот.

Синди проскользнула в ванную комнату, когда Джино брился. Она встала позади него, плотно прижавшись грудью к его спине.

— Теперь очередь твоей детки, — прошептала она, начиная сползать вниз.

Джино стряхнул девушку с себя.

— Прекрати! У меня деловая встреча.

У Синди хватило ума, чтобы не начинать спор. Без звука она вышла.

Покончив с бритьем, Джино вернулся в спальню — нужно было одеться. Он накупил себе изрядное количество приличных костюмов и сейчас тщательно отобрал один из них: черный, в широкую белую полоску, к нему темно-коричневую рубашку, галстук-бабочку в горошек. На ноги — коричневые же кожаные туфли.

— Ты отлично смотришься, радость моя, — похвалила его вкус Синди. — С кем у тебя встреча?

Вопросы относительно его встреч были Джино абсолютно не нужны. Видимо, самое время напомнить ей о поездке в Калифорнию.

— Возможно, вернусь поздно, — пробурчал он вместо ответа. — Пока.

Дождавшись, когда шаги его стихнут на лестнице, Синди позволила себе небольшую разрядку.

Подонок! Он готов был ударить ее! Выродок!

Нет, от маленькой Синди так просто не отделаешься. Она-то уж найдет способ стать для него необходимой.

Вряд ли это представит какие-то особые трудности.

Под внешней неприступностью и грубостью Джино очень впечатлителен. Разве Банан

не говорил ей об этом?

Пройдя немного по Парк-авеню, Джино остановился и вынул из кармана небольшую карточку из плотной бумаги. «Я направляюсь к вам, миссис Клементина Дьюк».

Еще раз он взглянул на адрес. Один из самых престижных районов — Шестидесятые улицы между Парком и Мэдисон-сквер-гарден.

Погода стояла отличная: слегка морозная и солнечная. Джино решил всю дорогу пройти пешком.

Засунув руки в карманы нового пальто из верблюжьей шерсти, он неторопливо шагал по улице и вспоминал события последних нескольких недель. Да. Все вроде бы не так плохо. С помощью Синди он компенсировал упущенные возможности — да еще как! Настоящая маленькая дикая кошка — готова попробовать абсолютно все. Сначала это приводило его в возбуждение, но сейчас она все время с ним и постоянно готова раскинуть ноги. Пожалуй, вовремя сказанное ей «нет» нисколько не помешает.

И все же… все же скоро она отправится в путь. Она уже сыграла свою роль в самую трудную для Джино минуту, сама не подозревая об этом.

Они наслаждались, обживая новую квартиру. Пусть небольшая, зато настоящий дом. До этого оба жили в настоящих крысиных норах: сломанная мебель, полчища тараканов на полу и, если повезет, ванна в коридоре.

Пару раз наведывалась Вера, но с Синди общего языка найти так и не смогла. Джино это особенно не волновало, гораздо интереснее то, что о Паоло она говорила теперь, как о каком-то герое. В недоумении он спрашивал Веру:

— А что ты станешь делать, когда он выйдет на волю и опять начнет выбивать своими руками всю дурь из твоей башки?

— Ах, оставь, Джино. Люди меняются.

Ну да. А сиськи и письки растут на деревьях.

Искушенный в бизнесе, Боннатти привык держать слово и не терять старых связей. Поговаривали о том, что известные неприятности в Чикаго побудили его установить прочные новые связи с восточными штатами. Алдо и Джино стали его ключевыми фигурами на востоке. Энцо неоднократно напоминал им, что когда заедет в конце месяца, то непременно поделится своими далеко идущими планами.

А пока Джино прочно держал в своих руках доставку из Нью-Джерси и сбыт столь ценимых мужчинами напитков. У него были свои проблемы — никогда ранее грабежи машин на дорогах не совершались с такой частотой, — однако до сих пор Джино везло. Вместо Банана он ввел в свой коллектив нового боевика по имени Ред, совсем недавно приехавшего из Детройта и производившего впечатление надежного человека. Он определенно не походил на Розового Банана, умевшего только глупо врать. Какими он тогда сыпал угрозами, а сейчас о нем и не слышно-то ничего, хотя буквально на днях Алдо столкнулся с ним нос к носу в баре, и тот опять принялся нести какую-то чушь о мести. Алдо воспринял было его слова всерьез и занервничал, но Джино только расхохотался.

— Пусть сосет свой банан, — сказал Джино. — Ничего он даже не начнет, потому что знает, что не сможет закончить.

— Но пушка-то при нем, — с рассудительностью, вызвавшей у Джино жалость, ответил Алдо. — Да, кстати, Ларри говорил, что та роскошная дама, миссис Дьюк, расспрашивала о тебе. У нее какое-то дело или что-то в этом роде. Не собираешься встретиться с ней?

Да. Он собирался с пей встретиться. И теперь его уже ничто не остановит.

Джино не заметил, как его новый ботинок ступил на оставленную собакой кучку. С проклятиями он остановился, чтобы пошаркать подошвой о бордюр.

«Миссис Клементина Дьюк, я иду к вам».

 

КЭРРИ. 1928

— Будем снимать фильм, — заявил в один из дней Белый Джек.

— Фильм? — Глаза Кэрри расширились. — Правда?

— Еще какая. — Он улыбнулся. — Мне казалось, что я говорил уже об этом.

Но ни слова о том, что фильм предназначался для чисто мужской аудитории — из разряда тех, что снимают в спальне, держа камеру в руке и обжигая светом безжалостных юпитеров нежное женское тело. Ни слова о том, что роль главной героини отведена Кэрри, которая за двадцать минут экранного времени должна выступить в паре с четырьмя различными партнерами.

Да это и не требовалось. Кэрри ни до чего не было дела. К тому времени, когда Джек привел ее в маленькую и жалко обставленную комнату, она до того уже накачалась наркотиками, что была готова на все.

— Эта девчонка просто находка, — удивленно присвистнул режиссер. — Мне нужно было привести пса, чтобы она и с ним поработала.

Белый Джек усмехнулся и держался в стороне до тех пор, когда в конце дня приятель режиссера, толстяк-коротышка, довел его до белого каления, попытавшись надуть с платой.

— Вот что, членосос! — заорал на него Джек. — Ты заплатишь обещанное, или я превращу твою жирную белоснежную жопу в фарш!

Режиссер вынул деньги.

— Убирайся, черномазый, — рявкнул он. — И шлюху свою забирай с собой.

Джек прижал мужчину к стене, раздумывая, не сломать ли ему пару ребер. Решив, что особого удовольствия он от этого не получит, взял Кэрри за руку, и оба они вышли.

Так закончилась карьера Кэрри в кино.

— Слишком дорого она нам обходится, — пожаловалась Долли несколько дней спустя.

— Но и приносит немало, — заметил Белый Джек.

— Согласна. Но как долго, по-твоему, это может продолжаться? Когда ты смотрел на нее в последний раз? Тощая, как палка, глаза вечно вытаращены, все руки исколоты. Пора нам сбагрить ее куда-нибудь.

— Что значит «сбагрить»?

— Если кто-нибудь обратит на нее внимание в этом дурацком фильме, у нас могут начаться крупные неприятности. Сколько ей — шестнадцать? Семнадцать? Когда станет известно, чем она у нас тут занимается, мы попадем в серьезный переплет. За это светит решетка.

— Кто что узнает? У нее и родственников-то нет. Джек пил кофе маленькими глотками. Долли вечно придиралась к нему по поводу Кэрри. Это начинало его утомлять. Кэрри же восхищалась им, а ему ежедневно требовалась приличная доза чьего-либо восхищения.

— Вот что я тебе скажу. — Долли поднялась из-за кухонного стола и решительно положила руки на свои широкие бедра. — Если тебе так хочется оставить ее, ну что ж, давай. Только тогда на нашем, деле ты можешь смело поставить крест. Больше я не готова подвергать себя такому риску.

Белый Джек внимательно изучал свои ногти.

— Ты угрожаешь мне, женщина?

— Не угрожаю, а просто говорю. — Долли не ид тех женщин, которые легко поддаются давлению. Джек нравился ей, равно как и вся их затея — но не настолько, чтобы подвергать опасности свою свободу из-за какой-то глупенькой девчонки. — Я в состоянии подыскать на ее место другую, и без всякого труда. У меня есть одна на примете: двадцать лет, но выглядит четырнадцатилетней, она заткнет Кэрри за пояс. Кожа у нее почернее твоей, а страстности хватит на десятерых. Хочешь посмотреть?

Искушение оказалось слишком велико.

— Кто она?

Долли про себя усмехнулась. Ей хорошо известно, что путь к сердцу Джека лежал через его штаны. Для сутенера он слишком уж любил наслаждение.

— Так, одна из моих подруг. Ну, что скажешь, чернокожий?

Белый Джек сделал глоток кофе, и в голове его созрело решение. Долли права. Кэрри начинает приносить больше опасности, чем прибыли.

— Как же мы с ней поступим?

Долли ни секунды не колебалась с ответом.

— Она угодит под машину где-нибудь подальше отсюда.

— Не валяй дурака, — запротестовал он. — Почему бы нам не подбросить ее к дверям какой-нибудь больницы?

— Блестящая идея, — злорадно заметила Долли. — Там ее поставят на ноги, а потом эта чертова наркоманка приведет полицию прямо к нам.

— Она не станет этого делать.

— Да? Ты готов держать пари? Джек покачал головой.

— Простенькая автокатастрофа, без всяких затей, — продолжала свою мысль Долли. — А еще она может попасть под трамвай, броситься под вагон подземки или головой вниз с Бруклинского моста… Выбор за тобой.

Белый Джек поднялся из-за стола.

— За мной? Я этого делать не буду, женщина. В зрачках Долли холодно сверкнули две льдинки.

— Ах не будешь, вот как?

— Не буду.

— Ну, тогда этим придется заняться мне. Взгляды их скрестились. Джеку нравились сильные женщины, но эта… Она и в самом деле готова убить! Неприятный холодок пробежал вдоль его спины.

— Когда? — спросил он.

Долли пожала своими квадратными плечами.

— Как насчет сегодня?

« — Нет, только не сегодня, — быстро ответил Белый Джек. — В субботу у нас большое шоу, и мне не нужны в нем никакие новички.

— Хорошо, остается понедельник. Начнем неделю с новой жизни.

— В понедельник. — Он смотрел на нее в надежде увидеть на ее лице хотя бы тень сомнения.

Сомнений у Долли не было. Она ответила ему холодным ясным взглядом.

— Хочешь еще кофе? — Голос звучал абсолютно ровно. У Джека заурчало в животе. Стараясь выглядеть невозмутимым, он сказал:

— Да. И еще яичницу. Глазунью.

Долли снисходительно улыбнулась. Ей понятно: он испуган до того, что готов наложить в штаны. Трусливый ниггер. И все-таки она почему-то его любит. При таком раскладе чем быстрее Кэрри исчезнет с горизонта, тем лучше.

 

ДЖИНО. 1928

Если говорить честно, то такого дома в Нью-Йорке Джино еще не видел. Хотя, конечно, сказано чересчур сильно, потому что видеть-то он видел — в кино. Дом, особняк из какого-то коричневого камня, обнесенный высокой металлической оградой, впечатлял. Одного взгляда на фасад было достаточно, чтобы понять: вот они, деньги.

Джино понял это сразу. Кто она, черт возьми, такая, эта миссис Клементина Дьюк? Без сомнений, какая-нибудь разбогатевшая шлюха. Кто, интересно, ее содержит? Кто ее муж?

Не без волнения Джино дернул за ручку звонка, вытащил из кармана расческу и принялся разглаживать волосы, глядя на свое отражение в начищенном до зеркального блеска бронзовом колокольчике, висевшем сбоку от двери. Он должен предстать перед миссис Дьюк в самом представительном виде.

Массивную дверь распахнул перед ним пожилой дворецкий. И вновь Джино вспомнил о голливудских картинах.

— Да, сэр? — надменно осведомился старый слуга. Стараясь вытянуться повыше, Джино смерил дворецкого пристальным взглядом.

— Эй, а миссис Дьюк дома?

От удивления у старика отвисла челюсть. Он привык видеть на пороге дома молодых людей, но все они вели себя совсем по-другому.

— Миссис Дьюк вас ожидает, сэр?

— Да, она ждет меня.

Он провел рукой по своим густым черным волосам и тут же пожалел об этом: кожа ладони вся покрылась жирным бриолином. Механическим движением Джино опустил руку и вытер ее о штанину брюк.

От наметанного взгляда дворецкого не ускользнуло ровным счетом ничего. Губы его дрогнули в презрительной усмешке.

— Как мне о вас доложить, сэр?

— Скажите: Джино, Джино Сантанджело. С-А-Н-Т-А-Н-Д-Ж-Е-Л-О.

— Хорошо, сэр. Соблаговолите подождать здесь. На мгновение Джино показалось, что старик захлопнет дверь прямо перед его носом. Этого однако не произошло.

Насвистывая, Джино дождался, пока дворецкий скроется в глубине дома, а когда тот пропал из виду, переступил порог и оказался в просторном зале.

— Фью! Ну и дела! — негромко пробормотал он. Роскошь била в глаза. Мраморный пол, мраморные ступени лестницы, хрустальные бра, дорогие портреты на стенах. А ведь это всего лишь прихожая! О Боже! Да если продать одно только это, то можно безбедно прожить годы! Взгляд вернувшегося дворецкого подернулся влагой.

— Миссис Дьюк примет вас немедленно, сэр. Позвольте ваше пальто?

— Конечно. Почему нет?

Джино сбросил ему на руки пальто.

— Будьте любезны пройти за мной.

Джино последовал за стариком. Поднявшись по мраморной лестнице, они вошли в комнату, напоминавшую чем-то оранжерею или сад. Дворецкий произнес его имя и незаметно исчез.

Миссис Дьюк сидела в кресле-качалке с высокой спинкой в окружении пальм и папоротников. Не поворачивая головы, она смерила Джино долгим холодным взглядом.

— Вы опоздали. Я же говорила, что принимаю между одиннадцатью и полуднем, а сейчас, — она сделала паузу и многозначительно посмотрела на циферблат каминных часов, — ровно двенадцать сорок четыре.

— Да? — Джино было трудно запугать. — Так что же мне делать: уйти или остаться?

— Уж если вы здесь, то, думаю, лучше вам остаться.

— Н-да, не очень-то радушно вы меня встречаете! Она улыбнулась: опущенные уголки ее рта очаровательным образом приподнялись. Джино подошел к стулу и уселся.

— Садитесь, пожалуйста, мистер Сантанджело, — промурлыкала она.

— Можете звать меня Джино.

— Благодарю вас.

Осторожными взглядами они изучали друг друга. Сейчас она выглядела старше, чем в полумраке бара Ларри, хотя привлекательность ее от этого ничуть не уменьшилась. Короткая белая юбка давала возможность Джино любоваться ее длинными мускулистыми ногами, и он тут же представил себе, как эти дивные ножки миссис Дьюк забросит ему за спину. Под тончайшей просвечивающей тканью блузки явственно угадывались острые соски высоких грудей.

— Эй, — торопливо начал Джино, — вы хотели видеть меня по какому-то делу?

Она кивнула, удивляясь про себя, по чьему совету Джино вырядил себя в такой нелепый наряд. Но даже безвкусная одежда не в состоянии скрыть того, что Клементина поняла еще тогда: он и вправду на редкость красивый молодой человек.

— Да, мистер Сантанджело…

— Джино, — поправил он.

— Джино. Мне и в самом деле казалось, что у нас с вами могут появиться общие дела. — Изящным движением она скрестила ноги.

Джино не сводил с этих ног глаз.

Клементина это заметила, но, даже поняв, что его поймали, Джино не смутился и взгляд свой не отвел.

Она приняла прежнюю позу.

— Может, выпьете чаю, мистер Сан… Джино?

— Да.

Протянув руку, она подняла со стоявшего рядом с креслом столика колокольчик и позвонила. Было в этом что-то фантастическое, нереальное. Она, Клементина Дьюк, искушенная тридцатисемилетняя женщина, состоятельная светская львица, чей муж — мультимиллионер, взволнована и возбуждена видом какого-то уличного мальчишки. Боже мой! Да ведь ему не больше девятнадцати, ну, двадцати.

Вот уже несколько недель подряд она думала о нем, изыскивая всякую возможность под тем или иным предлогом заглянуть к Ларри. А он, черт побери, все не появлялся! В конце концов она, проглотив собственную гордость, обратилась к Ларри с просьбой: пусть он передаст Джино, чтобы тот зашел к ней.

— Чем он занимается? — спросила миссис Дьюк как бы между прочим.

— Бутлеггерством.

Тем лучше. Значит, они действительно могут заняться бизнесом вместе.

— Как ваша невеста? Клементина. вежливо поинтересовалась — С ней все о'кей. А в чем дело?

— Я всего лишь хотела узнать, когда вы отправитесь в Сан-Франциско.

Джино неловко дернулся на стуле.

— Пока я не спешу. Слишком много дел накопилось здесь. Я… м-м… отложил обручение. Клементина кивнула.

— Вы слишком молоды, чтобы жениться сейчас.

— Вам так кажется?

— Да. Ведь вам не больше…

— Мне двадцать два года. А вам?

— О! — Какая бестактность! Она почувствовала, что щеки наливаются краской. — Джентльмен никогда не обратится к даме с подобным вопросом!

— Да? Но я ведь никогда и не говорил, что я — джентльмен.

Она изо всех сил делала вид, что ничего не произошло.

— А может, вам стоит попробовать вести себя так, как будто вы им уже стали?

Вошел дворецкий с серебряным подносом в руках, осторожно поставил его на столик.

— Дэвис просил меня напомнить вам, мадам, что в час пятнадцать у вас деловой обед, — с почтением проговорил он.

— Благодарю вас, Скотт.

И вновь вышколенный слуга незаметно вышел. Чуть подавшись из кресла вперед, Клементина начала разливать чай.

— Я предложила бы вам чего-нибудь более крепкого, но, по-моему, это как раз ваш бизнес?

— Кто вам это сказал?

— О, здесь все в порядке, я ведь не из Бюро расследований или полиции.

— Просто смех. А я-то подумал, что под вашей юбкой прячется сам Джон Эдгар Гувер.

— Гм… Шутник.

— Мне нравится смешить людей.

— В таком костюме, как ваш, это не представит особого труда.

— Что-то не так с костюмом? — Он поднял голову выше.

Клементина почувствовала, что замечание задело его, и как можно мягче сказала:

— Не слишком ли он кричащий?

Что бы она понимала! Самодовольная шлюха. Он усмехнулся, демонстрируя этим, что до ее критики ему нет ровным счетом никакого дела.

— Ну а что, если и кричащий? А мне так нравится.

Пусть люди знают, что это я!

— Думаю, они смогут понять это в любом случае. — Клементина протянула ему чашку чая. — А теперь, Джино, поговорим о бизнесе.

Он посмотрел на нее в упор.

— Для этого я и пришел сюда, леди.

Богатая сучка. Но на нем она никакого барыша не заработает.

— Нам с мужем очень часто приходится принимать гостей. Здесь, — она обвела рукой комнату, — но большей частью в нашем поместье в Уэстчестере.

Джино кивнул. «А она ведь наверняка уже успела выпить», — решил он.

— Естественно, наши гости не могут обойтись без спиртного.

Естественно Джино хрипловато рассмеялся.

— Хорошая еда, музыка, танцы и, — она со значением подчеркнула, — само собой, изысканная выпивка.

«Само собой. Чего еще изволите, мистер и миссис Дьюк?»

— Могу вам признаться, что в прошлом у нас были… некоторые не очень приятные случайности. Поддельный джин, разбавленное виски и прочая дрянь, которую вы, наверное, зовете между собой пойлом. Одному только Богу известно, как нам удалось выжить после такой… отравы.

— Вам это все же удалось.

— Да, вы сами тому свидетель. — Она поднялась, разглаживая руками юбку. — Мистер Сантанджело. Джино. Не заинтересует ли вас предложение стать нашим постоянным поставщиком?

— Эй, — начал он.

— Нет-нет, вам не придется размениваться на мелочи, — не дала ему закончить Клементина. — По меньшей мере двадцать пять ящиков в месяц. И, конечно, при первоклассном качестве вы получите самую высокую цену. — Она начала расхаживать по комнате, а сам Джино не отводил взгляда от ее прекрасных ног. — Я, безусловно, понимаю, что для вас это, возможно, и не очень большой заказ, но вы оказали бы своим согласием огромную нам услугу. А потом, я уверена, что если только мой муж будет в состоянии оказаться чем-то вам полезным…

— Чем занимается мистер Дьюк?

— Сенатор Дьюк. Разве я вам не говорила? Джино с трудом сглотнул слюну. Сенатор Дьюк. Вот это да! Надо же так вляпаться.

— Вот что, — торопливо заговорил он, — то, с чем я имею дело, — высшего качества, лучшее из того, что вообще можно достать. Мне будет только приятно… э-э… помочь вам и э-э… сенатору.

От радости она захлопала в ладоши — детский жест, который так не вязался со всем ее поведением.

— О, отлично! Я уже довольна.

Джино встал со стула. Клементина приблизилась к нему. В туфлях на высоченном каблуке она оказалась сейчас примерно одного с ним роста. Их разделяло расстояние всего в несколько дюймов.

— Мне кажется, мы сможем помочь друг другу, — ровным голосом произнесла Клементина, буравя его своими глазами.

— Да, — отозвался Джино, не поняв, намекает она на что-то или нет. Сам-то он ничуть не возражал. Он видел перед собой только прекрасную, распаленную желанием женщину.

Внезапно она резко отвернулась от своего гостя, подошла к креслу и опустилась в него.

— В этот уик-энд мы устраиваем раут в нашем загородном доме. Думаю, что нам понадобятся два ящика виски, шампанское, джин, бренди…

— Стоп, — перебил ее Джино. — Напишите на бумаге все, что вам требуется, а я прослежу за тем, чтобы заказ был выполнен без промедления.

— Я сделаю это сию же минуту.

Взяв со стола блокнот и карандаш, Клементина быстро набросала несколько строчек, вырвала лист, поднялась и протянула бумагу Джино.

— Вот адрес — постарайтесь, по возможности, доставить все в субботу.

Джино пробежал взглядом написанное.

— А вы не собираетесь надуть меня? Она рассмеялась.

— Как вам такое могло взбрести в голову?

— У меня хорошее воображение. Так что вам лучше запомнить вот что: любой, кто пытается надуть Джино Сантанджело, — сует свою голову в петлю. Ясно, что я хочу сказать?

— О да, мне все понятно.

Почему-то у Джино было такое ощущение, что она над ним смеется.

— Мне пора, — довольно грубо сообщил он ей. Клементина посмотрела на часы.

— И мне тоже.

— Так как, — проговорил он, складывая на груди руки, — мы занялись общим бизнесом?

— Да. Очевидно, так.

— Как с оплатой?

Она провела кончиком языка по тонким, подведенным помадой губам.

— Я подумала, что вам, может быть, захочется прийти к нам в субботу вечером? Будет весело. Уверена, что вам понравится.

Она что, рехнулась? Приглашать его на вечер, когда там будет ее старик сенатор, а кроме него еще куча гостей?

— Да. Конечно, я буду рад.

— Уэстчестер. В восемь вечера. Если вам захочется остаться на ночь — у нас там достаточно комнат для гостей.

Джино кивнул. Черт возьми, он идет на вечеринку, где будет бог знает сколько разных шишек. Он. Джино Сантанджело.

— Да, кстати, — продолжала Клементина, — вечерний костюм, конечно. У вас ведь есть смокинг, не правда ли?

Еще один согласный кивок. Смокинг? Он даже не представлял себе, что это такое.

Клементина улыбнулась.

— В таком случае, до субботы. — Ее аристократический носик чуть сморщился. — Вы не чувствуете… какого-то мерзкого запаха?

Джино ухмыльнулся.

— Ага. Собачье дерьмо. Я ступил в него прямо возле вашего дома. А в чем дело? Вы подумали, это от меня такая вонь?

— Вовсе нет. — Она несколько смутилась. — Я решила, что это Скотт подкармливал растения новым… э-э… химикатом.

Джино еще шире раздвинул губы.

— Не-е-т. Это собачье дерьмо. Но ведь вы знаете, как говорят. — Он подмигнул. — Если ступишь в дерьмо, то потом удача никогда уже не отвернется от тебя. По-моему, это хороший знак для нас обоих, миссис Ди.

— Зовите меня Клементиной.

— Ладно. Почему бы и нет?

Энергичным шагом Джино отправился к Алдо.

— Ты слышал о пожаре? — поинтересовался у него Алдо.

— Где?

— В доме Катто. Вся его семья погибла в огне. Джино показалось, что он ослышался.

— Что?

— То, что слышал. Они оказались в ловушке. С Катто и отцом все в порядке — они в это время работали. Ужасно, да?

— Ты виделся с Катто?

— Нет.

— Я иду к нему.

По пути Джино думал о Катто. Последний раз они встретились около года назад, но какое это имеет значение в таких случаях?

Вдоль улицы еще стояли пожарные машины, в воздухе был разлит запах гари. Усыпанный осколками стекла тротуар залит водой. На бордюрах, на ступенях подъездов — люди, многие в одном нижнем белье. Мужчины устало пытаются успокоить беззвучно плачущих женщин.

Засунув руки поглубже в карманы верблюжьего пальто, Джино с неловкостью озирался по сторонам в поисках Катто.

— Мистер Сантанджело, простите, мистер Сантанджело! — Кто-то потянул его за рукав. Обернувшись, Джино увидел перед собой Джэкоба Коэна, паренька, сводившего счеты со стариком Пуласки.

— Да? В чем дело? — Он встряхнул рукой.

— Вы бы видели, как тут горело! — воскликнул мальчишка, скривив перепачканное сажей лицо. — Пламя стояло так высоко, что можно было подумать — полыхает весь город.

— Как же ты-то выбрался?

— Выпрыгнул в окно.

— А твои?

— Все сгорели.

По его виду нельзя было сказать, чтобы это повергло его в безутешную скорбь.

— Через неделю мне исполнится пятнадцать. — Джэкоб почесал нос. — Не хочу, чтобы они отправили меня куда-нибудь в приют. Я и сам не пропаду.

Джино вздохнул. Мальчишка напомнил ему его самого.

— Что тебе нужно, Джэкоб?

— Пятьдесят долларов. Этого хватит на то, чтобы выбраться отсюда и найти какую-нибудь комнату. Одному мне будет хорошо. Мне никто не нужен.

— В приюте о тебе бы заботились. Долго там держать не будут — до шестнадцати.

— Ну уж нет, мистер Сантанджело. Вы-то знаете, что для школы я не гожусь. Дайте мне взаймы денег, я вам их верну. Пара месяцев — и вы получите их назад с процентами.

Джино нахмурил брови.

— Не знаю…

Джэкоб склонил голову набок.

— Мистер Сантанджело, неужели такой славный еврейский мальчик, как я, позволит себе надуть вас?

Джино вытащил из кармана пачку банкнот, отсчитал пять двадцаток.

— Вот тебе сотня. На полгода. И не забудь про проценты.

Джэкоб не верил своему везению. Схватив деньги, он готов был уже пуститься со всех ног, но Джино остановил его.

— Ты знаком с Боннио?

— Конечно.

— Катто видел?

— Да. Его отца хватил удар, когда он узнал. Сейчас он в больнице, Катто поехал с ним.

Джино достал еще одну двадцатидолларовую купюру и сунул ее Джэкобу за ремень брюк.

— Держи, малыш. Без процентов.

— Спасибо!

Глядя вслед убегавшему пареньку, Джино размышлял о том, что ждет его в будущем. Но это уже его трудности. Развернувшись, он отправился в больницу.

Синди мучилась от скуки. Она навела порядок в маленькой квартирке, правда, не слишком утруждая себя. Но разве она поступила в прислуги? Какое-то время ей удалось убить, крутясь перед зеркалом и примеряя то или другое платье.

Наигранная скромность была ей чужда. Она знала, что ее привлекательность заставляет мужчин терять голову, стоило ей лишь посмотреть на них. По-детски широко распахнутые голубые глаза. Пухлые розовые губки. Остается только чуть-чуть выпятить и без того высокую грудь, и — voild — она неотразима.

Все мужчины — простаки. Девушки — совсем другое дело.

Кое-что о жизни Синди уже знала.

Крутя плечиками перед зеркалом, она решила, что должна стать кинозвездой. В красоте Синди им не уступит.

Зеркало тоже надоело. Синди упала на кровать.

Неплохо было бы также стать шпионкой, обольстительным секретным агентом, выполняющим опасные задания, кочуя из одной постели в другую. Собственно, все, что имеет какое-то отношение к траханью, ее полностью устроит.

Она громко хихикнула. Она очень любила любовь.

Постепенно Синди начала приходить в возбуждение, оно охватывало ее целиком — теплое, засасывающее ощущение, поднимавшееся от кончиков пальцев на ногах до окруженной нимбом золотистых волос головки.

Ладонь ее скользнула между ног, тело погрузилось в жаркую истому.

Синди хорошо знала, что она собирается делать, рядом не было никого, кто смог бы ее остановить. Когда она жила с Бананом, самоублажение превратилось у нее в ежедневную потребность. Банана никогда не интересовало, что ощущает во время занятий любовью женщина. Он умел только одно: пихать свою штуку то туда, то сюда.

Со смехом она принялась срывать с себя одежду. На мгновение ей захотелось, чтобы Джино оказался дома. С ним получилось бы лучше. Вот уж кто знал, как распорядиться своим отлично налаженным прибором.

Сосальщик чертов! Пропал куда-то, когда он так нужен ей здесь! Впервые за то время, что она поселилась у Джино, Синди пришлось начать свою любимую игру в полном одиночестве.

Теперь уже обе руки включились в работу. Из головы вылетели все мысли о Банане, о Джино, о них всех. Да и кому вообще нужны мужчины? Кому нужны эти сосальщики?..

Увидев выходящего из дверей больницы Катто, Джино побежал навстречу. Ему хотелось обнять друга, однако Катто отстранился от него.

— Ну? — спросил Джино. — Отцу лучше?

— Он умер, — каким-то пустым голосом ответил Катто; лицо его сделалось абсолютно неподвижным.

— Умер? — переспросил Джино. — Да ведь твой старик всегда был крепче дуба.

Катто прошел мимо Джино, тот устремился следом. Слова вылетели из головы.

Странную пару представляли они оба: высокий, худой Катто в поношенных брюках и старом пиджаке рядом с одетым в роскошное пальто Джино.

— Что ты собираешься делать? — с тревогой задал вопрос Джино.

Катто промолчал.

— У тебя есть деньги?

Какая тупость. Откуда у Катто могут быть деньги, если он по-прежнему сидит за баранкой мусоровоза? Даже запах от него идет тот же. Господи!

— Вот что я тебе скажу. Если хочешь, можешь жить у меня. Я обзавелся неплохой квартиркой на Сороковых улицах.

Катто отрицательно покачал головой.

— Почему? Тебе же некуда больше идти.

— Откуда ты знаешь? — резко повернулся к нему Катто. — Мы не виделись несколько месяцев. Откуда ты можешь хоть что-нибудь обо мне знать?

— Но ведь мы же друзья… — начал Джино.

— Друзья? Дерьмо! Ты связался с Бананом. Мне ты не друг.

— С Бананом все покончено. Тогда ты был прав.

— Ну конечно. Значит, теперь ты нанял вместо него другого громилу? Такого же, как он, убийцу? Джино рассмеялся.

— Наемный убийца! Да ты просто чушь какую-то несешь.

— Парня, за которого собиралась замуж моя сестра, убила шайка подонков, занимавшихся контрабандой спиртного. Какая разница, твои это были люди или нет? Все вы одинаковы. Вы мне не нужны.

Джино почувствовал себя задетым.

— Эй, — бросил он.

— Твоя пушка с тобой? Носишь под этой пижонской штукой?

— У меня есть пистолет. Но я ни разу им не пользовался… — Но тут же Джино вспомнил Чикаго! С чего это вдруг его потянуло на откровенность с Катто? — Ладно! Я пришел к тебе, потому что слышал, что случилось, а вовсе не затем, чтобы выслушивать оскорбления. Я-то думал, что мы оставались все это время друзьями. Извини за беспокойство.

Он остановился, поднял воротник пальто, пригладил волосы, затем повернулся и зашагал в сторону.

— Эй, Джино… Прости меня. — Катто догнал его. — Я рад, что ты разыскал меня.

Они стояли и смотрели друг другу в глаза.

— Да… ладно… — Джино легонько постукивал носком ботинка по бордюру. — Так что же ты намерен делать?

— Сесть в поезд и уехать отсюда. Выйду на первой же остановке.

0 — Деньги тебе нужны?

— Нет. — Катто похлопал себя по карману. — Обойдусь своими.

В наличности у него было пятнадцать долларов двадцать два цента.

— Чем-нибудь я могу помочь?

— Есть одно дело…

— Говори.

— Их нужно похоронить…

— Можешь быть уверенным.

— Спасибо, Джино.

— Забудь. — Шаркнув ногой по асфальту, Джино очистил подошву ботинка от остатков собачьего дерьма. — Ну ладно, увидимся…

— Непременно.

Катто развернулся и пошел вдоль улицы.

Джино смотрел ему вслед до тех пор, пока фигура друга не скрылась из виду. Простояв минуту-другую, он направился к Ларри, где уселся за столик и заказал себе двойную порцию шоколадного мороженого; попросил влить в вазочку ложку виски.

На столик упала чья-то тень. Джино медленно поднял глаза — перед ним стоял Банан, а с обеих сторон его топтались два типа.

— Как дела. Банан?

— Они не стоят твоего долбаного беспокойства, — ухмыльнулся тот. — Я прослышал, моя маленькая писька теперь живет с тобой?

— Не знал, что у тебя писька. Мне казалось, что у тебя должен быть член. Но если ты сам это говоришь… Глаза Банана налились злобой.

— Долбаный остряк! Просто так это тебе не пройдет. Джино поднялся.

— Кто же мне помешает? — ледяным голосом спросил он.

Банан прищурился.

— Какой-нибудь темной ночью…

— Да-да. Я уже обмираю от страха.

Оттолкнув Банана и его спутников, Джино направился к двери.

И с чего это его понесло в родные места? Здесь кругом одно дерьмо.

— Милый! — позвала Синди, прихорашиваясь у зеркала.

— Да, — отозвался Джино, сражаясь с галстуком-бабочкой.

— Знаешь, чего бы мне хотелось?

— Чего?

— Научиться водить машину.

— Чертов галстук! Просто тошно становится! Синди отняла у него «бабочку» и ловкими пальчиками со знанием дела пропустила под воротничком рубашки.

— Можно?

— Научиться водить? Для чего тебе?

— Просто хочется, — честно ответила Синди. — Это будет так здорово, а потом и польза ведь тоже большая. Взять, к примеру, сегодняшний вечер. Скажем, тебе с Алдо нужно срочно куда-то отправиться. Двое мужчин и машина, груженная спиртным. Если вас остановит полиция — хорошего будет мало. Но с девушкой за рулем…

Это рассуждение имело какой-то смысл. Синди только не знала, что товар уже доставлен в Уэстчестер еще рано утром. Не знала она и того, что как раз в это самое время Алдо сидел с гостями, пришедшими отметить его обручение с Барбарой Риккадди. Но было еще и третье неизвестное: Джино ехал в Уэстчестер в качестве гостя мадам Дьюк, а вовсе не водителя грузовика, в кузове которого покоятся несколько ящиков бутылок.

— Неплохая мысль, — протянул в ответ Джино. — Я дам тебе, пожалуй, несколько уроков.

Он подошел к зеркалу и взыскательным взглядом окинул свою затянутую в новенький смокинг фигуру. За покупкой ему пришлось отправиться в один из самых дорогих магазинов на Пятой авеню. Обошелся смокинг недешево, но денег этих стоил.

— Когда? — гнула свое Синди.

— Скоро. — Джино отступил на шаг от зеркала. — Эй, малышка, что скажешь? Вид у меня о'кей?

— Блеск, Джино. Просто блеск!

 

РАУТ. 1928

— Мне нужно уколоться, — жалобно простонала Кэрри.

— Не волнуйся, женщина, — прогудел Джек. — Папочка уже заряжает новую порцию замечательного снадобья. Сейчас ты будешь качаться на волнах.

Она в нетерпении покатывалась по кровати. Отвратительное ощущение. Какой же он сукин сын, Белый Джек — заставлять ее ждать. Кэрри готова была бы выцарапать ему глаза, если бы только предвкушаемое счастье не ставило ее в полную зависимость от этого подонка.

Мечась по простыням, Кэрри задрала рукав кимоно и с готовностью выставила вперед левую руку.

— Быстрее, — торопила она.

Из иглы поднятого вверх шприца брызнула тонкая струйка. Маленькая Кэрри стала полной дурочкой. Зелье для нее — все равно что для собаки кость. Да, Долли права. Если не избавиться от девчонки в ближайшее время, всех их ждут крупные неприятности.

— Ну вот, женщина, — ободряюще бросил ей Джек. Кэрри потуже стянула ремень, перехватывающий руку — под кожей отчетливо проступила набухшая вена. На обеих руках бесчисленные отметины от старых уколов, но, тем не менее, можно еще отыскать свободное местечко, где игла входила свободно.

Когда поршень шприца пошел вниз, Кэрри громко застонала.

— Сейчас тебе будет хорошо, женщина, по-настоящему хорошо, и ты сможешь оторвать свою ленивую попку от постели и начать скакать перед зеркалом, укладывая свои кудряшки, возиться с кремами и помадой, а потом мы все вместе двинем на роскошную вечеринку.

Он выдернул иглу.

Кэрри каталась, подогнув колени к груди. Стоявший у постели Белый Джек смотрел на нее сверху вниз. Наконец тело Кэрри расслабленно выпрямилось, обмякло. С лицом происходили удивительные перемены: гримаса боли исчезла, как внезапно снятая маска, уступив место счастливой улыбке. Она простерла к нему руки.

— Иди ко мне! — Вздох. — Давай устроим свою собственную вечеринку, вдвоем — ты и я.

Ах, как ей сейчас хорошо. А Джек — разве он не замечательный мужчина?

— Поднимайся, — скомандовал он. — У тебя есть полчаса.

С этими словами он вышел из комнаты.

Кэрри встала с постели и закружилась по комнате в медленном танце, напевая слабым, дрожащим голоском:

«Ты как сливки в чашке с кофе…»

В комнату прокралась Люсиль и плотно притворила за собой дверь.

— Что с тобой происходит? — спросила она. — Неужели ты не знаешь, что они хотят сделать?

— Что? — легко спросила Кэрри, продолжая танцевать. Люсиль нервно оглянулась на дверь.

— Тебе нужно немедленно убираться отсюда, — скороговоркой выпалила она. — Они собираются… избавиться от тебя.

Кэрри рассмеялась.

— Подожди, Люсиль! Вот я скажу Джеку то, что ты мне сейчас сказала!

— Я пошутила, — тут же сдала назад Люсиль, закусив нижнюю губу так, что на ней появилась кровь.

— Да? — поддразнила ее Кэрри, забавляясь очевидным испугом своей маленькой подруги.

— Ну конечно, — Люсиль заставила себя кое-как улыбнуться. Ее мучил страх. Она не представляла себе, что делать, совершенно случайно подслушав, как Белый Джек и Долли строили планы устранения Кэрри. Стоя у кухонной двери, она слышала каждое слово. Но что она могла сделать? Одно то, что она узнала о готовящемся, уже подвергало ее собственную жизнь смертельной опасности.

— Мы отправляемся на вечеринку, — распевала Кэрри, — и это так здорово, во! — Пение перешло в истерический смех.

— Хочешь, я расчешу тебе волосы? — со слезами на глазах предложила Люсиль.

— О, мне будет так при-ят-но!

Взяв щетку, Люсиль занялась прической подруги.

Джино сидел за рулем старенького «форда» с новым, более мощным двигателем. Он давно уже подумывал о покупке другой машины, поприличнее, но руки все не доходили. Так что приходилось пока довольствоваться «фордом». И это направляясь в Уэстчестер. Если миссис Дьюк останется недовольна, хорошего будет мало.

Он предполагал, что дом окажется просто шедевром, однако действительность превзошла всякие ожидания. Расположенный в удивительно красивом уголке, умело подсвеченный скрытыми фонарями, особняк больше всего походил на сказочный замок.

Джино проехал мимо распахнутых створок ворот из кованого железа, направляя машину к освещенному подъезду. Вдоль асфальтовой дорожки по обеим ее сторонам стояли роскошные автомобили. Сверкающие «роллс-ройсы» соседствовали с дорогими спортивными моделями — очевидно, европейского производства. Вон поблескивает бронзовой краской дюсенберг» с белыми шинами. «Пирсэрроу», «корды», черно-белые «мерседесы» — да за любую из этих машин, как легко представил себе Джино, запросто можно отнять у человека жизнь.

Какая, к черту, вечеринка? Да он был бы счастлив торчать здесь и любоваться этими последними достижениями автомобильной техники.

Оставив на стоянке свой «форд», Джино устремился к дверям — развлекаться.

Клементина Дьюк — отменная хозяйка. Она хорошо знала, как дать людям возможность расслабиться, сбросить всякое напряжение. Ее дом всегда полон цветов, первоклассной еды, здесь удобная мебель и внимательная, заботливая прислуга.

Своим гостям Клементина привыкла предлагать широкий выбор отличных напитков (Джино она сказала совсем противоположное), импортные сигары мужчинам, изготовленный по заказу шоколад и трюфели — женщинам.

Она мастерски умела смешивать между собой различных людей. Кинозвезду подводила к политику, писателя представляла музыканту. Собеседники постоянно меняли Друг друга, наслаждаясь легкой необременительной беседой и новыми знакомствами. Часто завязывались романы.

Но главной причиной того успеха, которым пользовались рауты Клементины, для большинства гостей являлась полнейшая неизвестность, непредсказуемость происходившего вокруг. Купание голышом в огромном мраморном бассейне. Состязание в чарльстоне. Просмотр еще не вышедшей на экран кинокартины. Джаз-ансамбль. Инициатором всех этих сюрпризов становилась сама Клементина.

— Клемми, дорогая, скажи, что новенького ты припасла для нас на сегодня? — смеясь, обратилась к ней с вопросом одна из подруг.

— Имей терпение, Эстер. Подожди, и ты сама увидишь, — с таинственной улыбкой на устах отвечала Клементина.

Эстер сложила вместе руки с толстыми, украшенными множеством колец пальцами, и ее массивные груди, просвечивающие сквозь платье из тонкого шифона, пришли в движение.

— Опять что-нибудь неприличное? Я очень на это рассчитываю! — Плотоядная улыбка открыла взору ее не очень ровные зубы. — И когда же чертик выскочит из коробки?

— Очень скоро, — шепнула ей Клементина. Внезапно она с раздражением осознала, что оглядывается по сторонам, ища глазами Джино.

— Не понимаю, для чего нужно соглашаться на работу, если приходится тащиться в такую даль, — жаловалась Долли. — Потрясти ляжками мы могли бы и в городе.

Она сидела на переднем, сиденье, справа от Белого Джека, правившего своим белым «олдсмобилем».

— Де-е-е-рьмо! — Джек плюнул через открытое окно. — Ты когда-нибудь кончишь ныть, женщина? Я тебе уже десять раз говорил, что такого у нас еще не было. Мы едем на вечеринку каких-то там важных шишек. Устроим небольшое представление и потребуем настоящие деньги.

— Ага. А что, если эти твои шишки начнут интересоваться нами?

— О чем ты говоришь, женщина? — Джек повысил голос. — Сказал же. Ничего сверх обычной программы сегодня не будет. Только стриптиз.

— Ага. А если они станут спрашивать, сколько ей лет? — Она ткнула пальцем в сторону Кэрри, вместе с Люсиль сидевшую позади. — Или обратят внимание на ее исколотые руки?

Белый Джек съехал на обочину дороги и резко нажал на тормоза. Машина остановилась так внезапно, что пассажиров ее бросило вперед. Он сложил руки на груди и неподвижным взглядом уставился в горизонт.

— Чтобы сделать тебе приятное, женщина, я готов переменить свои планы. Если тебе так нравится сволочиться и капать мне на мозги, то я сейчас же разворачиваюсь, и мы возвращаемся в город.

Проходя по огромному холлу, Джино на секунду задержался у великолепного венецианского зеркала. Хм-м-м… Очень даже неплохой вид. Да, «бабочка» и смокинг здесь весьма уместны.

Он посмотрел по сторонам. Одну из стен холла занимал бар, уставленный множеством различных бутылок, возле которых за стойкой бойко управлялись с напитками двое барменов, одетых в накрахмаленные белые пиджаки и черные брюки в полоску. Сразу за холлом взору открывалась огромная гостиная с высокими французскими окнами, выходившими на крытую террасу. Казалось, здесь даже воздух пахнет деньгами. Джино сделал глубокий вдох и улыбнулся. Запах ему понравился.

— Это почему же вы ничего не пьете? — На Джино наступала невесть откуда появившаяся крупная девушка с вьющимися рыжеватыми волосами.

— Я только что пришел.

Она с удивлением вытаращилась на него.

— Здесь очень вкусное шампанское. Вам нужно непременно попробовать.

— Обязательно.

Он начал потихоньку отступать. Желания угодить в чью-нибудь дешевую ловушку у Джино абсолютно не было. Женщины вокруг настолько красивы, что поверить в эту их красоту можно, только увидев ее собственными глазами. Алдо на его месте запросто бы рехнулся: столько ножек, столько восхитительных грудей. И все как на подбор — наивысшего класса.

У проходившего мимо официанта он снял с подноса бокал шампанского. «А Леонора смотрелась бы среди них неплохо, она бы без труда вписалась в это общество».

Иметь Леонору.

Жаль, что это у него не выйдет.

Не смей о ней думать.

Джино дал себе слово, что никогда больше о ней и не вспомнит. Слишком много времени потерял он, прыгая несмышленым козленком вокруг нее.

Клементина увидела Джино в тот момент, когда он выходил на террасу.

— Извините меня, Бернард, — обратилась она к известному театральному импресарио, — но я должна поприветствовать новичка.

Бернард Даймс понимающе кивнул и повернулся к своему элегантному соседу.

С озабоченным видом, так, чтобы никто из гостей не решился задержать ее хотя бы словом, Клементина прошла на террасу. Она появилась перед Джино совершенно неожиданно — настолько он погрузился в свои мысли, держа в руке бокал с шампанским.

— Вам нравится мой дом? — мягко спросила Клементина.

Застигнутый врасплох, Джино вздрогнул, немного шампанского выплеснулось на пол. Однако он тут же пришел в себя.

— Роскошный притон.

— Так уж и роскошный.

— Ну… для меня.

Инстинктивно глаза его уставились на грудь Клементины, на ее соски. Да. Торчат все так же воинственно. Ему еще не приходилось видеть женщину, у которой бы они находились в постоянном возбуждении.

Она взяла его за руку.

— Хочу показать вам дом.

Это еще зачем? У него нет никакого желания идти за ней из комнаты в комнату, подобно щенку, увязавшемуся за своим хозяином.

— Конечно, только попозже.

Он высвободил руку, сделал большой глоток шампанского. Какая кислятина! Лицо его скривилось.

Клементина заметила эту гримасу и сделала знак официанту.

— Принесите мистеру Сантанджело виски. — Она осторожно взяла у Джино бокал.

— У вас отличный смокинг, Джино, — шепнула она, не сводя своих глаз с его лица.

— Да? — Джино почувствовал себя неловко. Он не знал, что сказать ей. Вести легкую непринужденную беседу он не умел. И начинать ее сейчас не собирался.

Хихикнув, Эстер Бекер игриво ткнула пальцем в живот сенатора Освальда Дьюка.

— Похоже, сегодня вечером нас ожидает занимательная штучка, — попыталась она развязать ему язык.

Освальд бросил на нее отсутствующий взгляд. Эстер никогда ему не нравилась и, если говорить честно, казалась неискренней и утомительной женщиной.

— По правде говоря, не знаю, — довольно холодно бросил он. — Такими вещами занимается Клементина.

— Да-да, вы вечно позволяете ей делать все, что заблагорассудится. — Она обратила на него взгляд своих блекло-голубых глаз. — Это так современно, Освальд, у вас вообще очень современная семья. — Она обнажила в улыбке по-настоящему ужасные зубы. — Хотелось бы мне, чтобы мой Гордон давал своей жене такую же свободу. Подумать только, что бы я могла натворить — возможно, даже с вами, Оззи!

Освальду представилось омерзительное зрелище — обнаженная Эстер, сгорающая от желания побыстрее заняться любовью с ним, — ее понимание «занимательных штучек». Острое чувство отвращения заставило его вздрогнуть.

Улыбка Эстер сделалась еще шире.

— А кого это Клемми держит сейчас за рукав? Проследив за ее взглядом, Освальд увидел, как его супруга разговаривает с каким-то молодым черноволосым человеком.

Галантно предоставив Эстер возможность опереться на его руку, он заметил:

— Давайте же пройдем мимо и посмотрим, дорогая.

Джино протянул руку за стоящим на подносе официанта высоким стаканом виски, когда Клементина сказала:

— К нам идет мой муж. Постарайтесь ему понравиться, он может очень многое для вас сделать.

Тяжелой волной на Джино накатило ощущение жуткой неловкости. Стоя рядом, Клементина излучала такую похоть, что даже тупица понял бы, к чему она стремится, и, тем не менее, сейчас она была готова представить его своему мужу. Что, наконец, происходит?

Он не успел додумать свою мысль до конца — с абсолютно невозмутимым видом Клементина уже говорила какие-то слова, по всему было видно, что на окружающих ей наплевать.

Джино решил, что, возможно, он и ошибся.

— Рад нашему знакомству, — произнес сенатор, вяло протягивая правую руку. — Клементина так часта говорила о вас.

Часто? Джино осветил на рукопожатие, одновременно с сенатором глядя на едва прикрытую шифоном пышную грудь его жены. Почему, черт возьми, она так притягательна? Чего ради эта женщина вдруг ведет себя, подобным образом?

Клементина легонько подтолкнула его.

— Я хочу, чтобы вы прошли вместе с Освальдом и решили между собой деловые вопросы, а тогда уж можно будет расслабиться и отдохнуть.

— Пожалуй, — отозвался ее муж. — Пойдемте, я покажу вам мой кабинет.

Клементина и Эстер проводили мужчин взглядами.

— Гм, — протянула Эстер. — И где ты его откопала?

— Секрет. — Клементина улыбнулась.

— Де-е-ерьмо! — вырвалось у Джека. — Где вы такое еще увидите!

Видневшийся впереди особняк не произвел на Долли особого впечатления. Ей и до этого приходилось бывать в подобных местах. Безразличным взглядом она скользнула по фасаду и не обронила ни слова.

Кэрри что-то тихонько напевала себе под нос и ни на что не обращала внимания.

Люсиль поняла, что должна что-то сказать.

— О Изумительно!

— Еще бы, женщина. Я же обещал вам, что сегодня вечером у нас будет кое-что необычное.

— Конечно обещал! — подтвердила Люсиль и толкнула Кэрри локтем. — Взгляни только, какая красота!

Кэрри лениво посмотрела в окно машины. Само собой красота — ничего иного она и не ожидала. Но ведь все на свете — красота, неужели Люсиль этого не знает?

Долли постукивала пальцами по приборной доске.

— Куда мы должны подъехать? — спросила она нетерпеливо.

Ей хотелось как можно быстрее покончить с шоу и убраться отсюда подальше. Хуже, чем такие вот вечеринки богачей, для нее ничего не было — всегда полно пьяных и женщин. Джек просто ничего не понимает. Тупой черномазый. Ему представляется это еще одной ступенькой наверх.

Сенатор Освальд Дьюк оказался простаком, Джино понял это сразу же. Никакие подсчеты его не интересовали, он всего лишь спросил:

— Сколько я вам должен?

Джино ответил, накинув наудачу еще пару сотен сверху, и тот расплатился — наличными. Спрятав деньги в карман, Джино почувствовал прилив вдохновения. Удивительно, как это богачам удается сохранить свое богатство, если все они такие же недалекие легковеры, как этот Дьюк?

— Знаете, Джино, — обратился к нему сенатор, — иногда мне может потребоваться небольшая услуга.

— Да?

— В таких вопросах, когда сам я не могу позволить себе во что-либо вмешиваться.

— Например?

— О, — Дьюк плавно повел рукой по воздуху, — сколько угодно. Может, кто-то должен мне какую-нибудь сумму… и его требуется убедить раскошелиться. Или, скажем, бывший сотрудник угрожает шантажом. Словом, обычные проблемы, с которыми вынужден сталкиваться каждый государственный служащий. — Сделав паузу, Освальд взял со стола ящик сигар, протянул его Джино. — Если вы сможете время от времени оказывать мне помощь в решении подобных вопросов, я, в свою очередь, был бы счастлив дать вам совет… ну, скажем, в области финансов.

Джино неопределенно хмыкнул.

— Не собираюсь с вами темнить. Ваш бизнес — контрабанда спиртного. Вам требуются наличные, так?

О Господи! А вдруг этот старый пердун якшается с агентами Бюро расследований? Лучше промолчать.

Сенатор между тем продолжал.

— Наличные деньги — товар весьма удобный и ценный, вот только сделки с ним не всегда удаются — из-за налоговых чиновников, которые распластывают тебя на полу и начинают иметь во все дыры сразу.

Да. Это правда, Джино не мог с ним не согласиться. Сенатор разжег сигару и немигающим взором уставился на Джино.

— Я в состоянии превратить твои деньги в заработанные совершенно законным образом. А в конечном счете — легализуя твои деньги — я подниму на новую ступеньку и тебя. В этом ты заинтересован?

Джино кивнул. Он был заинтересован.

Возникший непонятно откуда, рядом с Клементиной материализовался Скотт, дворецкий.

— Мадам, э-э… артисты прибыли. Я провел их в голубую гостиную, как вы и приказывали.

Зеленые глаза Клементины с удовлетворением блеснули.

— Отнеси им чего-нибудь выпить, Скотт.

— Да, мадам.

Сделав легкий поклон, дворецкий исчез. На своем веку он повидал в этом доме немало удивительных вещей, но эти, сидевшие в голубой гостиной… Интересно, а мадам сама знает, какую пеструю компанию они собою являют? Старик глубоко вздохнул. — Наверняка знает. Миссис Дьюк — это в высшей степени странная женщина.

— Ну признайся же, — не отставала от нее Эстер. — Ну Клементина, не будь такой гадкой. Скажи мне, что там за сюрприз.

— Я не скажу тебе, что это, — с загадочной улыбкой отвечала та, — скажу только, что мы увидим на редкость вульгарную штучку.

Вошедшая в экстаз Эстер затряслась мелкой дрожью.

— Божественно! Я так обожаю все вульгарное! Взгляд Клементины скользнул по бесформенной груди Эстер.

— Да, дорогая. Я знаю.

Кэрри глубоко затягивалась сигаретой, которую ей сунул Белый Джек, ей нравилось ощущать, как густой сладкий дым заполняет легкие. Она чувствовала мощный приток энергии.

Долли сидела за туалетным столиком перед зеркалом. Каждый завиток ее платиновых волос на своем месте.

— Когда наш выход? — не оборачиваясь, спросила она у Джека.

Их властелин пребывал на седьмом небе. В своем белом костюме и ботинках из белой кожи он лежал на огромной двухспальной кровати, то и дело поднося ко рту полную бутылку дорогого шотландского виски.

— А какая разница, женщина?

— Разница есть, — раздраженно ответила Долли. — Нам предстоит неблизкий путь домой, и тебе стоит заранее позаботиться о том, чтобы нам заплатили do того, как мы отсюда отчалим.

— Деловые вопросы предоставь решать мне. — Он потянулся за крошечным сандвичем с копченым лососем. Будет еще всякая дрянь учить его бизнесу!

Раут проходил на высоте — то есть как обычно. Стоя в стороне, Клементина наблюдала за своими гостями, сидевшими за накрытым к ужину столом, стонавшим под тяжестью блюд с кусками розового окорока, копчеными цыплятами, холодной индейкой, телятиной и поданным целиком огромным осетром.

Клементина занималась ужином лично: составляла меню, заказывала сорта мяса, торчала в кухне, наблюдая за управлявшимися там двумя кухарками. Какое удовольствие для нее сейчас видеть ту поспешность, ту жадность, с которой гости поглощали еду. А после еды… их ждет новое развлечение.

Она позволила себе едва заметно улыбнуться. Итак, мощная блондинка. Совсем молоденькая черномазая. И лилипуточка! До чего же удачная комбинация! После того как Освальд, вернувшись с проводов на пенсию Артура Стевеэанта, рассказал ей об удивительном трио, Клементина загорелась мыслью во что бы то ни стало заполучить их на свою следующую же крупную вечеринку. Она в нетерпении провела языком по губам.

Ну и разговоров в свете будет о ее рауте!

После беседы с сенатором Джино вышел на террасу. Не успел он, однако, вдохнуть полной грудью вечерний воздух, как услышал у себя за спиной вопрос:

— Кто вы такой? Один из гангстерских дружков Клемми?

Обернувшись, Джино увидел перед собой ту самую рыжеволосую, с которой столкнулся у бара.

Один из гангстерских дружков'.

— Эй, — негромко сказал Джино, — хочешь перепихнуться?

Ее лицо тут же залила краска, сделав его похожим на спелый помидор.

— Да как вы смеете'.

Происходившее доставляло Джино истинное наслаждение.

— Нет?

— Вы мне просто отвратительны! Однако Джино заметил, что она и шагу не сделала в сторону.

— А в чем дело? Тебе не нравится трахаться?

Глаза девушки расширились, кончик длинного носа подрагивал от возмущения. Но она по-прежнему не двигалась.

— Похоже, что вы больны, если считаете возможным говорить подобные вещи леди.

— А я и не знал, что вы леди. — Джино увидел Клементину, и болтовня с девушкой ему мгновенно наскучила. — Ну, пока, детка!

Махнув ей рукой, Джино начал пробираться к Клементине, стоявшей в окружении группы людей, внимательно вслушивавшихся в ее слова. Неожиданно он, с удивлением для себя узнал в одном из мужчин Чарли Луканиа. Вот это да! В голове разом мелькнули мысли: какого же черта он, Джино, понадобился ей, если она дружна с самим Луканиа? Что вообще может это значить — он и Луканиа на одной и той же вечеринке?

— А, Джино! — позвала его Клементина. — Мне бы хотелось познакомить тебя со своими друзьями.

Заметив удивленный взгляд Луканиа, Джино расправил плечи и приподнял чуть вызывающе голову-Привет, Чарли, — как ни в чем не бывало похлопал он Луканиа по руке, как старого знакомого. — Что новенького?

Скотт вручил Белому Джеку заклеенный конверт и повернулся, чтобы уйти.

— Эй, старина! — окликнул его огромный негр. — Не так быстро. Я должен их пересчитать. Скотт пренебрежительно фыркнул.

— Смею вас уверить… сэр… здесь все до последнего доллара.

Глаза Джека сузились.

— Тогда ты тем более не будешь возражать, если я проверю.

— Безусловно, сэр.

Дворецкий замер у выхода, глядя, как негр вскрывает конверт и извлекает из него новенькие стодолларовые купюры.

Откуда-то сбоку появилась Кэрри и со стеклянным взглядом принялась выделывать замысловатые па. «К ней приблизилась Люсиль, мягко взяла за руку.

— Не нужно, милочка.

Сидевшая у небольшого столика Долли в раздражении повела головой.

Уставившись глазами в потолок. Скотт заметил про себя, что после того, как эта компания уберется восвояси, необходимо будет поручить экономке продезинфицировать помещение. Запах, который распространяли вокруг себя эти люди, поистине невыносим.

Эстер ни на шаг не отходила от Бернарда Даймса и его спутницы.

— Бог его знает, что Клементина приготовила нам на этот раз! — воскликнула она, просовывая свою руку под локоть Бернарда, когда все трое проходили через расположенную в задней части дома бильярдную. — Она пообещала что-то очень неприличное! Можете вы себе представить, что именно? Я — нет.

Бернард Даймс покачал головой, ему хотелось оказаться сейчас дома, в своей постели. Он ощущал первые признаки простуды, так что в данный момент ему не было абсолютно никакого дела до развлечений, в частности, до вечеринок у Клементины Дьюк. Не то чтобы ее рауты становились такими уж скучными — вовсе наоборот. Однако и к удовольствиям нужно быть подготовленным, а Бернард сейчас чувствовал себя отвратительно. Высокий тридцати пяти — тридцатишестилетний мужчина с тонкими чертами лица и аккуратно, по волоску, выщипанными усиками. Известный театральный продюсер, он хорошо знал, насколько его бизнес зависит от благорасположения таких инвесторов, какими являлись Эстер и ее муж. Вот поэтому-то Бернард и терпел на своем локте ее руку, как бы ему ни хотелось от нее освободиться. Изобразив на лице улыбку, Бернард сделал вид, что наслаждается происходящим. Он, Бернард Даймс, весьма состоятельный человек, уже давно усвоил одну непреложную истину — никогда не вкладывать деньги в собственную продукцию.

— Хочу поговорить с вами после шоу, — шепнула Клементина на ухо Джино. — Так что не уходите, хорошо?

Джино никуда и не собирался уходить.

Она легким движением погладила его по руке и окинула взором заполненную гостями бильярдную. Грудь ее теснилась от волнения.

Джино пребывал в отличном расположении духа. Столкнуться с Луканиа нос к носу, и где — здесь! Как равный с равным. Выслушивать его сердечные приветствия! Вот это везение!

А потом эта его подружка — рыжеволосая девица шести футов ростом. Рассказать Алдо — он никогда не поверит.

Плюс ко всему разговор с сенатором мистером Дьюком. Тот обещал помощь в отмывании денег. Конечно, все это следует обдумать и взвесить. Но Джино считал себя достаточно умным для того, чтобы позволить кому-то сделать из него дурака. Да и к тому же старику незачем покушаться на деньги Джино, ему более чем достаточно и своих.

Гости продолжали занимать места за расставленными по бильярдной столами.

— Простите меня, — выдохнула Клементина, наклонившись к плечу Джино. — Я сейчас же вернусь.

Белый Джек стоял у занавеса и вслушивался в гул пребывавших в возбуждении гостей. Звонко хлопнув Долли по попке, он улыбнулся.

— Слышишь, мама?

Долли поправила на себе платьице из красного атласа.

— Слышу. Только один выход, не больше. Стриптиз — и все. Ты сказал им об этом?

В глазах Джека блеснула ярость.

— Это кому же я должен докладывать, женщина? Этому мышу? — Он кивнул в сторону Скотта, старавшегося держаться от них на безопасном расстоянии. — Нам заплатили. Так чего же мы еще хотим?

— Ну так запомни, — она показала рукой на стоявший в углу проигрыватель. — Только одна пластинка. — Развернувшись на каблуках, Долли оказалась лицом к лицу с Люсиль и Кэрри, причем Кэрри едва держалась на ногах. — Посмотрите на нее! — зашипела Долли, — да ведь эта дрянь сейчас уснет!

— Не суетись, женщина, у меня в запасе есть для нее еще одна доза. С ней все будет в порядке.

Долли нахмурилась, локтем больно ткнула Люсиль в бок.

— Посматривай за ней, — негромко произнесла она с угрозой, — и не забудь — один номер — и все.

— Само собой, Долли, — с готовностью согласилась Люсиль. Огромная блондинка пугала ее. — Когда мы выйдем, повторяй все мои движения, — шепнула она Кэрри. — Увидишь, все будет хорошо.

С остановившимся взглядом Кэрри кивнула. У нее не было ни малейшего представления о том, где она находится и даже кто такая она сама. Ей казалось, что стоит ей закрыть глаза, как она тут же отправится в долгое-долгое плавание к неведомой земле, где уже никто больше не сможет потревожить ее.

Войдя в отделенную занавесом от гостей часть бильярдной, Клементина чуть ли не вплотную столкнулась с Белым Джеком.

Тот очаровательно улыбнулся.

Клементина испугалась. Ей никто не говорил о чернокожем верзиле со звериным оскалом и блестящей, абсолютно лишенной волос головой.

Она лишь кивнула, стрельнув взглядом по трем женским фигурам, представлявшим собой весьма странное трио.

— Когда же вы будете готовы?

— Мадам, мы готовы всегда, — галантно отозвался Джек, ухмылка едва не расколола его лицо надвое.

Еще раз кивнув, Клементина скрылась. Какие типажи! Даже еще более впечатляющи, чем она рассчитывала.

Джек облизал губы.

— Мама! Мама! Мама! Ты заметила, сколько на этой даме навешано драгоценностей?

Долли перед зеркалом занималась прической и на реплику Джека никак не реагировала.

— Пора начинать и затем побыстрее уносить отсюда ноги, — наконец проговорила она. — Мы должны успеть до того, как тебе захочется поцеловать дырку в ее заднице.

Джек смерил Долли взглядом, достал из кармана небольшой пакетик с белым порошком и стодолларовую бумажку. Свернув ее трубочкой, он подцепил ею порцию порошка из пакетика и подмигнул Кэрри.

— Пойди к папочке, моя малышка. Подойди, и я засуну в твой носик конфетку.

Кэрри смотрела на него, ничего не понимая. Долли подтолкнула ее.

Белый Джек поднес трубочку с порошком к ноздрям Кэрри, и та автоматически сделала вдох.

— Ну вот, девочка, — прогудел Джек, — сейчас пыльца счастья превратит тебя в порхающую снежинку.

Он повернулся к проигрывателю, поставил пластинку с какой-то ритмичной джазовой композицией и после этого выпихнул Кэрри за занавес.

Закачавшись на высоченных каблуках-шпильках, Кэрри чуть было не потеряла равновесия, на мгновение показалось, что она вот-вот упадет. И все же ей удалось справиться со своим телом. Даже не попытавшись начать танец, Кэрри деловито принялась раздеваться.

— Де-е-е-рьмо! — застонал Джек, глядя в щелку занавеса. — Она заканчивает, даже не начав! — Он схватил Люсиль за руку, дернув к себе. — Иди растряси свою жопку и заставь ее танцевать!

Он почти вышвырнул Люсиль к зрителям.

Появление Люсиль было встречено всплесками смеха, главным образом, смеялись дамы. Люсиль сразу же стало понятно недовольство, с которым отнеслась ко всей затее Долли. Смешанная аудитория — это нечто совсем иное. Женщины в мехах и драгоценностях, чувствовавшие себя в полной безопасности, просто лопались от вражды, ненависти и злобы.

Кэрри уже сорвала с себя свое платье и забросила руки за спину, чтобы расстегнуть кружевной лифчик, когда до нее вдруг донесся пронзительный шепот Люсиль.

— Танцуй, Кэрри, ради бога — танцуй!

Каким-то чудом Кэрри услышала ее и повиновалась; тело ее принялось апатично раскачиваться из стороны в сторону.

Крошечная Люсиль с удивительным проворством следовала за сипловато звучащим саксофоном.

Странная пара. Гости смеялись: кто — от смущения, кто — не веря своим глазам.

Клементина почувствовала, что краска бросилась ей в лицо. Нет, это не развлечение. Это просто ужас какой-то. Что такое происходит с негритянкой? Выглядит она так, будто вот-вот грохнется в обморок. И ей не в силах будет помочь все мастерство лилипуточки.

— Послушай, Клемми, — прошептала Эстер, — на что это похоже?

Клементина заставила себя улыбнуться.

— Сейчас они разойдутся!

— Надеюсь. А пока уж слишком патетично выходит. Кровь Клементины потихоньку закипала от ярости. Пять сотен за такое? Да ее оставили в дураках. Ну подожди, Освальд, дай мне до тебя добраться. Ты, видимо, рехнулся, если считаешь, что подобное зрелище можно назвать развлечением.

Из-за занавеса появилась Долли. Вот кому всегда известно, как овладеть аудиторией. Она рьяно бросилась спасать ситуацию с помощью своей отточенной выступлениями в бурлеске техники. По крайней мере, она могла хотя бы двигаться.

— Это омерзительно, — наклонился к уху своей соседки Бернард Даймс. — Похоже, Клементине начинает изменять ее безупречный вкус. Подобное представление годится для сборища алкоголиков, но и только.

Он нахмурился. В движениях молодой негритянки промелькнуло нечто тревожно-знакомое, как будто он уже видел ее где-то.

Вся троица принялась раздеваться. Сначала — лифчики, затем чулочные подвязки, за ними — сами чулки, медленно, один за другим, и наконец — трусики.

Джино посмотрел по сторонам: вокруг сидели надутые, безумно богатые индюки, любуясь тремя шлюхами, за которых бы он, Джино, и гроша не дал. Где это, интересно, миссис Дьюк могла с ними столкнуться?

Вид обнаженного женского тела не вызывал в нем ничего, кроме скуки. Раскручивая сигару, полученную несколько минут назад от сенатора, Джино искоса посмотрел на Клементину. Та выглядела неестественно напряженной.

Негритянка танцевала уже прямо перед их столиком. Одежды на ней никакой не осталось, огромные груди как-то странно смотрелись на ее тщедушном, худеньком теле.

Наклонившись к полу за брошенным чулком, она вдруг упала. Даже не упала, а рухнула с каким-то деревянным стуком; ноги ее вульгарно разлетелись в разные стороны.

— О Боже мой! — воскликнула Клементина. Но музыка не смолкла. Блондинка продолжала танцевать. Лилипуточка было остановилась, но ледяной взгляд блондинки подстегнул ее, как ударом хлыста.

Вскочив из-за стола, Джино подхватил распростертое на полу тело за подмышки и потянул его к двери. Он почувствовал, что не может позволить ей валяться там. Вдвоем со Скоттом они вынесли негритянку в вестибюль. Девушка была без сознания.

— Доктора поблизости нет? — спросил Джино. — Мне не нравится, как она выглядит.

— Думаю, среди гостей найдется врач, — натянуто ответил Скотт, стараясь отвести взгляд от лежащего у его ног тела.

— Давайте-ка отнесем ее в спальню, — принял решение Джино, снимая с себя свой новый смокинг и укрывая им девушку.

— Я должен получить разрешение мадам… — начал Скотт.

— Я же сказал — отнесем ее в спальню. — Взгляд Джино сделался холодным и неподвижным. С человеком, у которого такой взгляд, не поспоришь.

Подняв так и не пришедшую в себя молодую негритянку, они отнесли ее на второй этаж, в одну из спален, предназначавшихся для гостей, и уложили на постель. Лоб Скотта покрыла испарина.

— А теперь разыщите доктора, — приказал ему Джино.

— Сначала, сэр, я узнаю, что думает по этому поводу миссис Дьюк, — надменно ответил Скотт. Он вовсе не собирался выполнять приказы этого… этой… личности.

— Да? Ну так поторопись же, старый долбежник, потому что, если ты не приведешь сюда через пять минут врача, у вас в доме будет лежать труп. Скажи это миссис Дьюк, и посмотрим, что она тебе ответит.

Скотт вышел. Джино склонился над негритянкой. Он взял ее за руку, чтобы пощупать пульс, и тут же глаз его заметил на ее коже множество маленьких воспаленных красных точек. Пульс едва ощущался. Тогда Джино пальцем приподнял правое веко девушки — на него дико смотрел чудовищно расширенный зрачок. Похоже, с девчонкой совсем плохо. А ведь она еще ребенок, ей вряд ли больше шестнадцати — ну, семнадцать.

Кто-то держит ее на игле, посылая раздеваться перед публикой и платя ей за этот труд гроши. Джино почувствовал, как в нем начинает подниматься злоба. Довести девчонку до такого!

Где же этот траханый доктор?

Увидев, что Кэрри упала, Белый Джек застонал, но проигрыватель не остановил. А когда ее кто-то вытащил из бильярдной и шоу без помех могло продолжаться дальше, на душе у него полегчало.

Всплеск аплодисментов обозначил конец представления. Долли, кое-как подобрав с пола части своего туалета, скрылась за занавесом.

— Ну так что мы теперь будем делать, а, ниггер с жопой вместо головы?

Джек никогда не приходил в восторг, если ниггером его называли не соплеменники, а кто-то из белых.

— Заткни свою жирную пасть, белая шваль! — рявкнул он. — Одевайся. Нужно забрать Кэрри и смываться.

— Уж я-то не против. — Долли натягивала трусики.

— Это доктор Рейнолдс, — представила своего седовласого спутника Клементина, торопливо входя в спальню. Джино отошел от постели.

— Она мне не нравится, док.

— Вы тоже врач? — мягко поинтересовался мистер Рейнолдс.

— Только когда больше никого рядом нет. Клементина успокаивающе коснулась Джино рукой.

— Нам лучше подождать за дверью, — спокойным голосом негромко сказала она.

Джино в упор посмотрел на врача.

— Она ширяется, — предупредил он. — Взгляните на ее руку.

Клементина вывела его из спальни. Вздохнула.

— Раута хуже этого у меня еще никогда не было.

— Да ладно вам. Все нормально. Откуда вам было знать, что они окажутся стриптизерками. Вы-то, небось, думали, что они танцовщицы?

— Я знала, что будет стриптиз. Я только думала, что это будет хороший стриптиз. Мне сказали, их выступление вполне можно смотреть. Я чувствую себя так… неловко. Теперь надо мной все станут смеяться.

— Чушь.

Пальцы Клементины сжали его руку.

— Вот это-то мне больше всего в тебе нравится — то, что ты такой прямой и честный.

И опять в ее глазах Джино прочитал желание. На этот раз ему захотелось ответить.

— Клементина…

— Куда вы дели мою маленькую сестренку? — раздался вдруг громовой голос.

По лестнице поднимался Белый Джек, за ним Долли, Люсиль, шествие замыкал Скотт.

Джино захлопнул дверь в спальню.

— Она твоя сестра? — грубым голосом спросил он, с первого взгляда распознав в Джеке того, кем тот и в самом деле был.

— Ну да, — проревел негр. — И я хочу ее видеть.

— У нее сейчас врач, мистер… — Клементина бросила вопросительный взор.

Джек решил не беспокоить себя выполнением ненужных формальностей.

— Никакой врач ей не нужен, — бесцеремонно заявил он. — Иногда с ней такое бывает. Волноваться совершенно не из-за чего.

Он попытался пройти мимо Джино.

— Миссис Дьюк сказала, что у нее сейчас врач, — холодно произнес Джино. — Так что придется подождать. Взгляды мужчин скрестились. Джек пожал плечами.

— Ну да, ну да. Только это бесполезная трата времени. Мы хотим только посадить ее в машину и отвезти домой, к мамочке, а уж завтра утром она будет бегать, как заводная.

— Вот-вот, — бросил Джино, — готовиться к новой ночи.

— Как? — переспросил Белый Джек, — простите? Их перебила Долли.

— А может, нам только взглянуть на нее, забрать свои вещи и приехать за крошкой завтра утром?

Джино кивнул. Эта блондинка быстро соображает — нарвалась на неприятности и хочет побыстрее свалить.

— Вы не можете оставить ее здесь! — в ужасе воскликнула Клементина.

Джино в удивлении повернул к ней голову.

— Почему? Вы собираетесь выбросить ее на улицу в таком состоянии?

— Ее брат готов отвезти ее домой.

— Он не брат ей, а обыкновенное дерьмо.

— Не знаю, кто ты такой, — с угрозой в голосе начал Джек, — но…

И вновь вмешалась Долли, вцепившись с силой в его руку.

— Подождем в машине. Не нужно никаких ссор. Она потащила его вниз по лестнице, сделав знак Люсиль. Последним спускался Скотт — удостовериться, что гости благополучно отбыли восвояси. Клементина ничего не понимала.

— Что происходит, Джино? — озадаченно спросила она.

— Они сматываются. Со всех ног.

— Но почему?

— Потому что ваш доктор в любую минуту может заорать на всю улицу, что девчонку накачали наркотиками, что она несовершеннолетняя, и за такие штуки очень легко угодить за решетку.

— По-твоему, это они давали ей наркотики?

— Скорее всего да.

— Его родной сестре?

— Не будьте наивной, Клементина. Она такая же ему сестра, как я вам — брат.

В воздухе повисло молчание.

— Понимаю, — наконец отозвалась Клементина. До того как из двери спальни вышел доктор, они больше не проронили ни слова.

— Девчонка — законченная наркоманка, — коротко информировал он Клементину и Джино. — Последняя доза оказалась для нее слишком большой. Ее немедленно нужно отправить в больницу.

— О Господи! Где Освальд? Он знает, что делать!

— Ничего сложного в этом нет, — попытался помочь Джино. — Вызвать «скорую»…

— Это невозможно! Какая будет огласка! «Наркоманка на рауте у сенатора» — вот что будут кричать газеты! Невозможно!

Джино кивнул. Она права.

— Послушайте, — брюзгливо заговорил доктор Рейнолдс, — она в отвратительном состоянии. Нужна срочная госпитализация.

— Я отвезу ее, — принял решение Джино.

— Но если ты привезешь ее в больницу, не подумают ли там, что и ты замешан в чем-то таком? — обратилась к нему с вопросом Клементина.

— Об этом я сам побеспокоюсь. Так, нужно перенести ее в мою машину.

— Спасибо, — с благодарностью прошептала Клементина. — Ты не пожалеешь об этом.

 

СРЕДА, 13 ИЮЛЯ 1977 ГОДА НЬЮ-ЙОРК И ФИЛАДЕЛЬФИЯ

-По-моему, у меня начинаются галлюцинации, — простонала Лаки. — Или же я, черт возьми, начинаю сходить с ума! Я все время вижу перед собой огромную мягкую кровать и запотевший стакан апельсинового сока. — Она завозилась на полу кабины. — У меня уже мозоль на заднице! А у тебя?

Стив промолчал.

— Спасибо, со мной все в порядке! — она скопировала его голос. — Ну еще бы! У тебя там, наверное, сыромятная кожа. Тебе, похоже, сам Господь запрещает ныть и жаловаться. — Она смолкла, ожидая хоть слова в ответ.

Ответа не было.

— А вдруг я заработаю себе пролежень? Молчание.

— Почему ты набрал в рот воды, сукин ты сын? Молчание.

— Да ты просто дырка в заднице — ты знаешь об этом? Лаки встала и потянулась. Нельзя терять форму. О Боже! Интересно, одиночки в тюрьмах такие же? Тогда нет ничего странного в том, что заключенные бунтуют.

Прогнувшись, она склонилась вниз и коснулась пальцами пола. Вновь уселась в изнеможении. Одежды на ее теле не осталось никакой: всю ее она подложила под себя, чтобы было мягче сидеть. Ха! Веселенькое зрелище представят они оба утром, когда их все-таки вытащат отсюда. Пожарным, или полицейским, или кому-то там еще, кто за ними явится, будет на что посмотреть. ОБНАЖЕННАЯ ЖЕНЩИНА В КАБИНЕ ЛИФТА НАЕДИНЕ С НЕГРОМ. Или еще лучше: ЛАКИ САНТАНДЖЕЛО, ДОЧЬ ЗНАМЕНИТОГО ДЖИНО САНТАНДЖЕЛО, ОБНАРУЖЕНА ГОЛОЙ В КАБИНЕ ЛИФТА ВМЕСТЕ С ЧЕРНОКОЖИМ.

Джино. Чтоб его! И с чего это она о нем вспомнила?

«Да потому что он возвращается домой, вот с чего. Но что я могу сделать, если заперта в этом трижды долбаном лифте?»

Парень с воплями ворвался в кухню, выкрикивая самые грязные ругательства.

— Я отыщу тебя, членосос! Я оторву тебе яйца и буду играть ими в теннис!

Сжимая в руке кухонный нож, Дарио затаился в своем темном углу.

— Вылезай, гомик! Я же знаю, где ты, я знаю это! — Сумасшедший смех. — Я освежую тебя, как кусок говядины! А потом поджарю твою жопу и съем ее!

Кэрри не отводила взгляда от входа на мясной рынок, расположенный на Сто двадцать пятой улице. Она простояла здесь уже не меньше часа.

Постепенно до ее сознания дошло, что никто и не собирается к ней приблизиться. Никто не спешит нарушить ее одиночество. Авария, видимо, смешала планы шантажиста.

Вдоль улицы уже кое-где виднелись языки пламени, вдалеке слышались сирены пожарных автомобилей. Из собравшейся неуправляемой толпы в пожарников летели пустые бутылки, жестяные банки.

Внезапно у Кэрри засосало в желудке. Совсем неподалеку от нее группа подростков тащила в подъезд упиравшуюся девчонку. Чуть дальше она увидела пожилого человека, тащившего, забыв о крови, сочившейся из многочисленных порезов на голове и лице, тяжелую стереосистему. Однако не успел человек сделать несколько шагов по проезжей части улицы, как двое мужчин вырвали у него громоздкую коробку и сбили с ног.

Кэрри бросилась бежать.

Избавившись от стюардессы, Джино потянулся к телефонной трубке.

— Какой вам нужен номер? — услышал он голос телефонистки.

Он начал диктовать ей нью-йоркский номер Косты Дзеннокотти, но тут же передумал. Лучше обойтись без звонков. Ни к чему давать ФБР возможность выяснить, где он находится. Ведь телефон Косты скорее всего прослушивается.

— Ничего не нужно, — сказал он в трубку. Поднявшись, Джино расстегнул брюки и второй раз за вечер снял их. Не сдержавшись, улыбнулся.

Кто бы мог подумать, что Джино — Жеребец Джино — оттолкнет от себя уже готовую на все молоденькую шлюшку? Жеребец, старое, почти забытое прозвище. Давненько уже никто его так не называл.

Он влез в пижаму, положил под подушку пистолет и включил телевизор.

Джонни Карсон.

Устроившись поудобнее, Джино не отводил глаз от экрана.

Джонни Карсон. Вот теперь он почувствовал, что действительно вернулся в Америку.

— Эй, — пробормотала Лаки, — как ты думаешь, а не можем мы в этой парилке задохнуться? Я уже чувствую, что воздуха почти не осталось.

— Воздуха здесь достаточно, просто он горячий, этот воздух.

— Ага! Заговорил наконец. Спасибо и на этом!

Вздохнув, Стив переменил позу.

«Да, Лаки, задница моя окаменела, спина не гнется, ноги ноют, я хочу ссать, а за глоток воды готов убить».

Вслух же он сказал:

— Почему вы думаете, что разговоры чему-нибудь помогут? Совершенно очевидно, что общего у нас с вами ничего нет. Комфорта здесь для меня недостаточно, и я не испытываю ни малейшей нужды во всяких дурацких беседах.

— Огромное спасибо! Но, знаете ли, сэр, спорить можно только вдвоем.

— Именно поэтому я и молчал.

— Я вам не нравлюсь?

— Послушайте, леди, ведь я вас даже не знаю, и не думаю, что захочу знать.

— Почему?

— Опять все сначала. Лаки зевнула.

— Но ты же знаешь меня.

— Что вы имеете в виду?

— Я-то тебя знаю.

— Каким образом?

Улыбнувшись в темноте, Лаки проговорила с тягучим гарлемским акцентом:

— Я чую, как пахнут твои яйца, самец. Вновь ей удалось смутить его. Вновь наступило молчание.

Лаки наморщила носик. В лифте действительно пахло потом. Их потом. Собственно, не пахло даже, а воняло.

— Простите, — мягко сказала она. — Я просто рехнулась. Сколько мы уже здесь сидим? Он не ответил.

Дарио боялся сделать выдох. Парень стоял где-то совсем рядом, рукой можно дотронуться. Пальцы, стискивавшие нож, стали мокрыми от пота.

Теперь его противник двигался медленно и настороженно, чувствуя, видимо, что жертва уже недалеко. Вопли прекратились, парень только вполголоса ласково призывал:

— Эй, выблядок… членосос… жополиз…

Кэрри вбежала прямо в широко расставленные руки полисмена, грубо схватившего ее.

— Куда торопишься, чернушка?

Кэрри давно уже забыла, когда ее в последний раз так называли. Увидев перед собой его широкое лицо, она отвела назад руку и со всего размаху отвесила полицейскому пощечину.

Тот удивился.

— Ну не сукин ли я сын?!

Вырвавшись, она бросилась прочь. Однако прожитые годы взяли свое, он нагнал ее без труда.

— Ты арестована, сука! — Он щелкнул наручниками. — Оскорбление полицейского при исполнении!

— Вы не поняли, — выдохнула Кэрри. Я — миссис Эллиот Беркли!

— Так что же? А я — Долли Партон. И это вовсе не значит, что я — дерьмо!

Пихая Кэрри в спину, он повел ее к стоявшему у тротуара полицейскому фургону и резким движением руки затолкал внутрь. Фургон был полон причитающих чернокожих, Кэрри не смогла даже присесть. Ее плечи и бедра вжимались в тела других задержанных.

— Какая несправедливость! — застонал рядом с ней очень высокий негр. — Я взял всего пару тапочек! Рядом хватали кроссовки по шестьдесят долларов, а я-то — только тапочки!

Молодая привлекательная пуэрториканка стояла, раскачиваясь, губы ее почти беззвучно повторяли:

— За что? За что?

То же самое хотела бы знать и Кэрри.

Ровно в половине третьего ночи в дверь номера Джино постучали. Проснулся Джино не сразу, не в состоянии понять, где он находится. Бросив взгляд на часы, он влез в свой шелковый халат, сунул в карман пистолет и подошел к двери.

— Кто?

В голове пронеслась мысль: «Какого дьявола я торчу в одиночестве здесь, во вшивой филадельфийской ночлежке?»

Да, вот он и в самом деле вернулся в Америку. А в Америке так, запросто, в свое удовольствие не потрахаешься. Нет, и особенно теперь, когда ты — Джино Сантанджело.

 

ДЖИНО. 1934

Клементина Дьюк оказалась права. Джино и вправду не пришлось жалеть о том решении, что он принял октябрьским вечером шесть лет назад у ворот дома мистера и миссис Дьюк. Тот момент стал поворотным в его жизни.

Джино лежал на постели в голубой спальне, предназначавшейся гостям дома в Уэстчестерс. Внезапно на него нахлынули воспоминания.

На полной скорости он пригнал машину к больнице, высадил девчонку на ступенях, нажал кнопку звонка и тут асе бросился к машине, исчезнув еще до того, как кто-либо успел задать ему хоть вопрос. Что там было с девчонкой потом — ее собственные проблемы. Неудачников на своем веку Джино повидал немало.

Клементина Дьюк была исполнена самой искренней признательности. В начале следующей недели она пригласила Джино в свой городской особняк, чтобы обсудить случившееся. К ужину, как она сказала. Но с приходом Джино мысль об ужине отошла на второй план.

Тот вечер запомнился Джино навсегда. В доме только они вдвоем — ни слуг, ни сенатора. Горящие свечи, курильницы, дымящиеся благовониями.

На Клементине халат из блестящего белого шелка. Проклятые соски упрямо лезут Джино в глаза. Крепко сжав его руку, Клементина низким голосом проговорила:

— Полагаю, ты знаешь, что мой муж — гомосексуалист.

— Кто?

— Гомосексуалист. То есть мужчина, которого нисколько не возбуждает то, что я закидываю ему ляжки за спину. Наоборот, он любит других мужчин. Ему нравятся их плоские мускулистые ягодицы. Желательно молодые. Желательно черные.

— Ты хочешь сказать, что он педик?

— У тебя отвратительный уличный язык.

— Фью! — Джино присвистнул сквозь стиснутые зубы. — Ты, должно быть, шутишь. Педики не женятся.

— Вот как? Скажи об этом моему мужу. Думаю, он захотел бы поспорить с тобой по этому вопросу.

— Для чего ты мне все это говоришь?

— А как ты сам считаешь? — Ее сузившиеся глаза стали похожи на кошачьи, она взяла его руку и положила себе на грудь.

Иного приглашения Джино не требовалось. В конце концов, под роскошными одеяниями Клементина представляла собой всего-навсего еще одну классическую потаскушку.

Ублажил Джино ее от души, там же, при свете свечей.

Грудь Клементины вздымалась, она шептала сквозь стоны его имя; наконец тело ее расслабилось в оргазме. Улыбнувшись, она удовлетворенно произнесла:

— Я знала, что ты будешь великолепен. Грубоват немного, но это простительно — ты еще так молод.

Джино почувствовал себя оскорбленным. До этого ему еще ни разу не приходилось выслушивать жалобы.

— Эй, что значит «грубоват»?

— Я покажу тебе.

И Клементина показала. Шаг за шагом провела она его по только что пройденному пути, но на этот раз вынудила Джино делать все очень-очень медленно, очень-очень нежно.

— Вместо того чтобы сосать мою грудь, полижи ее, — предложила она. — Дай мне ощутить, как это приятно. — Джино на деле испытал правоту ее слов. — Когда ты входишь в меня, не спеши, расслабься. Ты ведь не воду качаешь, ты должен получить чувственное наслаждение.

— Как? Как?

— Насытить свою похоть. Свои плотские желания.

— Эй, не могла бы ты говорить попроще? Клементина тихо рассмеялась.

— Мне кажется, ты настолько сосредотачиваешься на том, чтобы угодить женщине, что напрочь забываешь о собственном удовольствии.

— Мне тоже приятно, — возразил он. Она положила свой пальчик ему на губы.

— Конечно. Дикий оргазм. А я хочу, чтобы он длился у тебя столько же, сколько у меня.

Он погладил ее мягкую белую попку.

— Ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.

— Поймешь. Поймешь.

И он действительно понял. Позже.

Несколько месяцев спустя их занятия любовью сделались настолько изощренными, что Джино с трудом дожидался очередной встречи. Теперь до него дошло, что она имела в виду. Освоился даже с некоторыми ее словами: сладострастный, гедонический, чувственный. Но то, что они испытывали в объятиях друг друга, нельзя описать даже этими мудреными терминами. До этого Джино привык считать себя достаточно опытным любовником, а оказывается, он всего лишь играл в детские игры.

Встречаясь после жарких постельных схваток лицом к лицу с сенатором, Джино начинал испытывать комплекс вины.

— Не будь смешным, — издевалась над ним Клементина. — Его это ничуть не беспокоит — у него свои собственные интересы. Я же тебе говорила. К тому же ты ему нравишься, он считает тебя ловкачом. И пока мы не лезем на рожон…

До сих пор Клементина настаивала на том, чтобы Джино не порывал с Синди, пусть все думают, что она — его девушка.

— Я никогда не буду ревновать тебя к ней, — сказала она как-то после того, как Джино представил их друг другу. — Пусть она остается где-нибудь рядом. Во всяком случае, я смогу быть уверенной в том, что ты каждое утро получаешь свой завтрак.

На самом деле Джино получал куда больше. Синди сделалась незаменимой. Она готовила, убирала квартиру, поддерживала в порядке его одежду, сидела за рулем — когда ему это требовалось, и, самое главное, аккуратным почерком вела записи по его важнейшим сделкам. При этом она умудрялась оставаться такой же привлекательной, как и прежде.

За шесть полных бурными событиями лет Джино Сантанджело успел подняться на самый верх. С небольшой дружеской помощью, конечно.

Чарли Луканиа. По успешному завершению одной из сделок и ради простоты произношения он сменил имя на Лаки Лючиано — Счастливчик.

Энцо Боннатти. После происшедшей в Чикаго на День Святого Валентина — 14 февраля 1929 года — бойни благополучно перебрался в Нью-Йорк. В одном из гаражей на чикагской Нор-Кларк-стрит к стене были поставлены семеро гангстеров и расстреляны из автоматического оружия — скорее всего, дело рук противоборствующей группировки. Поговаривали о том, что Энцо имел к случившемуся некоторое отношение, и его поспешный отъезд из Чикаго вызван страхом мести, но доказать что-либо не представлялось возможным.

Алдо Динунцио. Добросовестный трудяга с небольшой примесью воровской крови. Женился на Барбаре Риккадди, которая со знанием дела выбила из его головы всякую дурь. Отец двоих детей, третий на подходе.

И сенатор Освальд Дьюк. Наиболее значительная персона среди друзей.

Не будь его — кто знает, что сталось бы с Джино Сантанджело? Возможно, он превратился бы в еще одного мошенника, добывающего себе на жизнь контрабандой спиртного? Работающего по мелочам? Проматывающего свои жалкие доходы на новые костюмы, машины, выпивку и женщин.

Сенатор Дьюк, как и обещал, добела отмыл принадлежавшие Джино капиталы. Несколько тысяч туда, несколько — сюда, и все деньги оказались вдруг вложенными в приносящие солидный доход акции.

Джино это тяготило. Он предпочитал наличные — пусть лежат себе в банковском сейфе, где их всегда можно пощупать рукой.

— Доверься Освальду, — неоднократно повторяла Клементина. — Он сделает тебя богатым.

Вчитываясь в колонки цифр на страницах «Уолл-стрит джорнэл», Джино постепенно поверил ей. А весной 1929 года, когда Освальд стал настаивать на продаже части акций и переводе денег за границу, он даже вступил с ним в спор.

Со злостью Джино следил за тем, как курс его только что проданных акций продолжал расти и расти.

— Вот дерьмо! — жаловался он сенатору. — Зачем нужно было от них избавляться?

— Подожди, и ты сам поймешь, — отвечал Освальд.

29 октября 1929 года биржа рухнула, погребя под десятками тысяч ничего не стоивших бумажек множество людей, их состояния и надежды. Так началась Великая американская депрессия.

Но Джино она не потревожила. Джино остался в отличной форме.

С того дня, что бы в финансовом отношении ни рекомендовал сенатор, выполнялось Джино беспрекословно. Естественно, в ответ Освальд иногда обращался с просьбой о той или иной услуге. Так, ничего серьезного. Обычно сенатор слегка касался ладонью руки Джино и мягко говорил:

— Постарайся лично проследить за этим делом, дорогой мальчик.

Джино так и делал.

Услуги варьировались. Молоденький чернокожий джазист был, к примеру, предупрежден, что его мгновенно кастрируют, если только он попробует еще раз приблизиться к сенатору. Журналисту какой-то газетенки, собиравшемуся тиснуть неугодную мистеру Дьюку статью, пришлось руками объяснять, что он не прав.

Однако подобные просьбы сенатора были столь редки, что Джино даже не задумывался над ними. Его абсолютно не беспокоило, о чем попросит старик в следующий раз. Ведь в конце концов, он, Джино, спал с его женой. И делал деньги. Чего же можно еще желать?

Энцо Боннатти перебрался в Нью-Йорк в самое подходящее время. В грохоте падающих обломков биржи, в атмосфере всеобщей паники и страха «бурные двадцатые годы», как их называли, готовились уступить место следующему десятилетию. Денег, бывших когда-то в избытке, теперь всем не хватало. По городу всюду закрывались забегаловки. Это приводило к таким стычкам между главарями различных гангстерских групп, о которых в прежние времена никто и не слышал. Денег в оборот поступало все меньше, и поэтому каждому требовалось как можно быстрее урвать жирный кусок.

Основные боевые действия развернулись между двумя представителями старой школы: Джузеппе Массерия, или, как его звали, Джо-Боссом, и Сальваторе Маранцано.

Лаки Лючиано, Энцо Боннатти, Вито Дженовезе и Фрэнк Костелло — молодая поросль — держались в стороне от поединка, надеясь в душе на то, что два гиганта перегрызут горло друг другу.

Джино оказался и вовсе на периферии событий. В те годы он стал правой рукой Боннатти — позже они выступали уже как партнеры.

Война между двумя кланами длилась несколько лет. Закончилась она весной тридцать первого года с убийством Массерии. А несколько месяцев спустя вслед за своим противником отправился и Маранцано.

Теперь, когда старая гвардия безвозвратно ушла, никто уже не мог помешать Лаки Лючиано стать единственным и полновластным хозяином. Вместе с ним поднимались по лестнице могущества и его друзья.

Лючиано рассчитывал дать организованной преступности новое лицо. Он создавал общенациональный синдикат, под эгидой которого его члены могли бы действовать в мире и согласии друг с другом. Под непосредственным руководством Лаки был сформирован «комитет братьев», во главе которого он поставил самого себя. И тем не менее именно он настоял на том, чтобы все члены комитета стали пользоваться равным правом решающего голоса.

Джино, вошедшему в состав комитета, его стиль нравился. Он восхищался силой Лаки, его хваткой и практическим складом ума. Этические нормы Джино не тревожили.

— Он — убийца, — твердо сказала однажды Клементина Джино. — Это им организована смерть Массерии. — Они вдвоем сидели за столиком в ресторане, а потом Лаки вышел в туалет, и как раз в это-то время к Массерии подошли двое наемных убийц и расправились с ним. — Лаки давно уже место в тюремной камере. Больше я к себе в дом его не жду, никаких приглашений.

Джино не мог сдержать улыбки. Похоже, Клементина была искренне уверена: от того, пригласит ли она на свой раут человека или нет, зависит положение того в Организации. И все же разговоры с ней Джино нравились, для женщины она очень много знала. От подобных ей можно немалому научиться. А уж от мужа Клементины — и того больше.

Об отмене «сухого закона» Освальд информировал Джино задолго до принятия в декабре 1933 года официального правительственного решения, так что тот имел достаточно времени, чтобы переключиться на другие, на менее прибыльные сферы: азартные игры, ростовщичество, нелегальная лотерея. Несмотря на давление Энцо, Джино исключил из поля своей деятельности операции с наркотиками и проституцию. Этот в общем-то незначительный конфликт продемонстрировал наметившееся расхождение интересов бывших такими сплоченными ранее партнеров, и в январе 1934 года Энцо и Джино окончательно решили пойти каждый своим путем. Расстались они лучшими друзьями. Алдо предпочел остаться вместе с Джино, который по достоинству оценил это проявление верности. Им вдвоем всегда хорошо работалось.

Старый враг Джино, Розовый Банан, после выполнения одного весьма неудобного контракта вынужден был покинуть город — к великому облегчению Алдо, до сих пор ожидавшего с его стороны мести в темную ночь.

Несмотря на общий спад в экономике страны, тот бизнес, которым занимался Джино, оставался делом прибыльным. Подпольной лотереей увлекались тогда поголовно: управляющие банками в не меньшей степени, чем таксисты. Отличное средство пощекотать собственные нервы. Все очень просто: ставишь монетку в десять или двадцать пять центов на какой-нибудь номер, и если он выпадет, то выигрыш может составить две-три сотни, а то и больше — в зависимости от суммы ставки.

Полученную от этих лотерей прибыль Джино называл «дурацкими деньгами» и пускал их в оборот.

В трех различных районах города у него было более пятидесяти человек, крутивших колесо лотереи и собиравших денежки с участников. Вея наличность стекалась в пять сборных пунктов, располагавшихся, как правило, в задней комнате небольшого магазинчика. Каждое поступление записывалось в книгу, а через некоторое время на небольшом пикапе за деньгами приезжал уполномоченный Джино человек. Механизм был налажен отлично и сбоев не давал.

Помимо тех сумм, которые Джино передавал сенатору Дьюку для отмывания посредством инвестиций, он чуть ли не в каждом городском банке обзавелся личными сейфами, битком набитыми наличными.

Понимая, что у него нет возможности тратить свои деньги без указания источника доходов, он еще в тридцать третьем году приобрел ночной клуб, заявив, что необходимые на покупку средства он выиграл на скачках. К моменту отмены «сухого закона» заведение было капитально отремонтировано и оформлено заново. Получив новенькую лицензию на право продажи спиртного, Джино устроил шикарную церемонию открытия. Свой ночной клуб он назвал «У Клемми». С первого же дня от посетителей отбоя не было.

В конце концов ему удалось убедить Веру оставить проституцию и работать у него в клубе в гардеробе. Та согласилась; новое занятие давало более высокий и стабильный доход, предназначавшийся Паоло и ожидавший лишь его очередного освобождения из тюремной камеры. Паоло получил пять лет за нападение с угрозой для жизни всего через неделю после выхода за ворота тюрьмы, и в течение этой недели он даже не удосужился повидать Веру.

— Он был очень, очень занят, — уверяла Вера, видя в Паоло теперь свою единственную земную любовь, а вовсе не какого-то там уголовника, бившего ее смертным боем.

— Ты совсем сошла с ума, если хочешь его дождаться, — сказал Джино.

— У тебя своя жизнь, у меня — своя, — упрямо ответила Вера.

Клементине, безусловно, был приятен тот факт, что носящий ее имя ночной клуб пользуется таким бешеным успехом. Несколько ее появлений там привели к тому, что весь нью-йоркский свет вскоре считал для себя обязательным регулярно наносить визиты в самое, бесспорно, изысканное заведение города. Джино, как владелец, становился знаменитостью. Женщины сходили по нему с ума. Клементину это, однако, ничуть не тревожило. Она сама настояла на том, чтобы Джино женился на Синди.

— Девчонка знает о тебе все, — говорила Клементина. — А потом, тебе же нужно в конце концов защитить себя от рыскающих повсюду налоговых агентов. Женись на ней. В этом случае она не сможет дать против тебя никаких показаний, если эти ищейки что-нибудь раскопают.

Идея стоящая.

— Да, — согласился Джино. — Так я и сделаю. А сейчас Джино лежал на постели в голубой спальне особняка Дьюков в Уэстчестере, глядя в потолок, дымя сигарой и размышляя о предстоящем бракосочетании.

Быстротекущее время не нанесло никакого ущерба привлекательности Синди. Добавился лишь блеск в глазах — отражение сверкавших на ней драгоценностей. Но и они не могли изменить Синди, они лишь свидетельствовали о еще одной черте характера Джино. Выродок с широкой душой. Хотя таким ему и положено быть. В конце концов, не так уж и много у него подружек, готовых мириться с мыслью о том, что приходится делить его с другими. Совсем не так уж много.

О'кей, она сама пошла за ним, по собственной воле. Однако это вовсе не означало, что он должен ей лгать. Делать вид, что помолвлен, в то время как его сан-францисский цветок давно уже принадлежал другому. Об этом Синди узнала, когда у той родился ребенок. Спустя десять месяцев после того, как Синди поселилась в квартирке Джино. Коста как-то позвонил по телефону:

— Передай Джино, что Леонора родила дочь. Синди едва дождалась его прихода.

— Джино, милый, у твоей невесты сегодня родился ребеночек. Я полагаю, что ваша помолвка теперь недействительна?

Джино побледнел и, не проронив ни слова, вышел из квартиры. Больше они об этом никогда не говорили. По всему было видно, что Джино теперь не скоро задумается над созданием собственной семьи.

Синди продолжала прилагать все усилия для того, чтобы занять в сердце Джино более прочное место. Она знала, что путь его лежит на самый верх, и она твердо рассчитывала оказаться там вместе с ним.

И Синди добилась своего. С очевидным успехом.

В ближайшее время они должны пожениться, она заставила-таки его решиться на этот последний шаг. Вот когда она почувствует себя счастливой и беззаботной, как жаворонок.

Так ведь нет. Синди ощущала себя самой жалкой, самой несчастной и абсолютно никому не нужной.

Похоже, что Джино Сантанджело вовсе не собирался принадлежать ей. Весь целиком — голова, ноги и то, что между ними — он был в безраздельной власти этой похотливой суки мадам Дьюк.

Коста Дзеннокотти осторожно постучал в дверь голубой спальни.

— Да, — крикнул Джино, — входите! Коста вошел с подносом, на котором стояли два стакана, бутылка вина и вазочка с печеньем. Джино уселся в постели.

— Эй, что это еще за дрянь? Я же просил принести мне выпить.

— Миссис Дьюк сказала, что сейчас время для вина.

— Долбать я хотел миссис Дьюк! Коста поставил поднос на стол.

— Так она сказала. Не спорить же мне с ней. Джино засмеялся. Что же в Клементине есть такого, что наполняет души молодых людей почтением, если не священным ужасом?

— Ну налей, — скомандовал он, рассматривая ногти с только что сделанным маникюром. — Чего ждешь?

Коста подчинился. Он только вчера приехал в Нью-Йорк, обрадованный приглашением Джино и польщенный его словами о том, что лучшего шафера, чем Коста, ему, Джино, не сыскать.

Друг друга они не видели с двадцать восьмого года, только переписывались, и происшедшие перемены просто поразили Косту, хотя сам он никак не мог понять, в чем они, собственно, заключаются. Джино казался исполненным непоколебимой уверенности в себе, той уверенности, что приходит с годами, совершенно естественной для добившегося успеха сорока — или пятидесятилетнего мужчины, но уж никак не вяжущейся с двадцативосьмилетним Джино. И все же теперь его друг ничем не напоминал уличного мальчишку. Ухоженность и лоск во всем: от кончиков пальцев до носков ботинок.

Джино давно уже забыл, что когда-то не жалел бриолина для своих волос. Густые и волнистые, теперь они аккуратно уложены в короткой стрижке. А потом, он стал выше ростом.

Коста не знал, что вырасти Джино помогли специальные прокладки в обуви.

Одежда — только лучшего качества. Темной ткани, шитые на заказ костюмы-тройки, шелковые итальянские рубашки, свитера из тончайшего кашемира, свободного кроя пальто из викуньи. В прошлом остались костюмы в полоску и яркие безвкусные галстуки.

Солидных мужских украшений тоже было в меру: бриллиантовая булавка для галстука, массивные золотые запонки, выполненные в одном стиле с дорогими часами от Картье. На мизинце — очень простой работы перстень с одним-единственным великолепным розовым бриллиантом.

И только шрам на щеке мог подсказать наблюдателю, с чего Джино начинал. Шрам и холодный блеск черных зрачков, таивших в своей глубине неукротимую первобытную дикость.

Коста бросил взгляд на часы.

— Осталось ровно тридцать минут, — несколько нервно заметил он. — Как у тебя настроение?

— Отлично, малыш.

— Не волнуешься?

— Из-за чего? Я живу с ней уже шесть лет. Коста кивнул. Ну да, конечно. С того самого времени, как Леонора вышла замуж…

Как бы прочитав его мысли, Джино невозмутимым голосом спросил:

— Что там Леонора?

Левое веко Косты чуть заметно дрогнуло.

— У нее все в порядке.

Ему не хотелось говорить правду. Леонора пристрастилась к спиртному, спала с каждым встречным, почти не ночуя дома и совершенно забыв про свою дочь.

— А девочка? Сколько ей уже?

— Почти шесть. Хорошенькая куколка. В горле у Джино стоял комок, однако голос звучал по-прежнему ровно.

— Да. Так я и думал. Как ее зовут?

— Мария.

Он затушил окурок сигары.

— Славное имя.

На мгновение мелькнула мысль — а ведь он в любой день может зачать в Синди своего ребенка.

— Может, ты закончишь свой туалет? Джино поднялся.

— Ты прав.

Он окинул взглядом Косту. Парень смотрелся неплохо. Приятные черты лица, вылитый образцовый студент юридического колледжа, с блеском завершивший трехлетний курс обучения. Джино знал, что сейчас Коста работает в фирме своего отца.

— Девушку ты себе так и не завел? Постоянную? Коста усмехнулся.

— Ты что, не читаешь мои письма?

— Как это не читаю! Зачитываюсь ими.

— Тогда что же ты задаешь мне такие вопросы? Еще полгода назад я написал тебе, что обручился с Дженнифер Бриэрли.

— Видимо, это письмо почта потеряла. Как она выглядит?

— Дженнифер? Да ты же видел ее. Подружка Леоноры, помнишь, когда ты приезжал к нам?

— Ах да… ну конечно… очень неплоха. — Он абсолютно не помнил, что эта Дженнифер из себя представляет. — И когда же ты решишься?

Коста посерьезнел.

— Не знаю. Нужно подождать, пока я окончательно стану на ноги. Год, может, два.

— Эй, — Джино подтолкнул друга локтем, — а помнишь кискин дом, куда мы с тобой ходили? Твое крещение, а? — Он захохотал. — Никогда не забуду выражения твоего лица, когда ты от нее вышел! Как будто ты только что впервые попробовал мороженое. Готов поклясться, что к ней ты больше не приходил!

— Приходил, — ухмыльнулся Коста.

— Господи помилуй!

Стук в дверь прервал их воспоминания. Коста поднялся.

На пороге стояла Клементина, изящная, в элегантном платье розового шелка с черной отделкой.

— Вы позволите мне войти? Коста учтиво склонил голову.

— Прошу вас, миссис Дьюк.

— Зовите меня Клементина. — Она плавно проскользнула мимо него к Джино. — Привет, — мягко проговорила она, беря его руку в свои. — Жених уже готов?

— К чему?

Клементина провела языком по тонким губам.

— К церемонии, конечно.

— Сколько у меня в запасе времени?

— Еще двадцать пять минут.

— Послушай, Коста, — как ни в чем не бывало сказал Джино, — будь добр, зайди за мной через двадцать минут. Мне нужно сказать Клемми пару слов наедине.

— Как прикажете.

Бросив на Клементину восхищенный взгляд, Коста вышел.

— Малыш влюбился в тебя, — констатировал Джино, когда дверь закрылась.

Клементина подошла к туалетному столику, чтобы внимательно рассмотреть свое отражение в зеркале.

— Неужели? — равнодушным голосом спросила она.

— Готов держать пари. — Джино подошел к ней сзади, обнял. — Так же, впрочем, как и я, но я — на свой лад.

Крепко прижав Клементину к себе, Джино стоял и раскачивался из стороны в сторону.

— Ах вот как?

Он продолжал раскачиваться.

Она почувствовала, как напрягся его член.

— Джино!

Но он уже расстегивал брюки.

— Хочу трахнуть тебя еще раз — пока холост.

— Не говори глупостей! У нас нет времени. Я уже совсем одета. И в любом случае — не здесь. Это невозможно.

— Невозможного не бывает. — Пальцы его проворно бегали по пуговицам ее блузки. — Ты сама меня этому учила.

Клементина поняла, что Джино не шутит.

— Но это же просто смешно, — слабо сопротивлялась она.

— Да. Ну и что?

Справившись с блузкой, он отбросил ее на кровать. Через мгновение туда же полетели и кружевные трусики.

— Осторожнее! Моя косметика… прическа…

— Обопрись о стол. Все останется как есть. Она склонилась над столиком, упершись в него руками, уже изнывая от нетерпения. Он вошел в нее сзади мягко, медленно, так, будто в их распоряжении была целая вечность.

— О-о… — У Клементины перехватило дыхание. — Ты оказался способным учеником…

— С такой учительницей…

Он стоял и раскачивался, и мысли его были заняты предстоящим бракосочетанием, Синди, будущим ребенком.

И впервые за много-много месяцев он подумал о Леоноре.

Кончая, он дрожал, как дикий зверь. Обрушившаяся лавина оргазма стерла из памяти все воспоминания.

Сегодня он станет законным мужем законной жены. Жизнь начнется заново.

 

КЭРРИ. 1928 — 1934

Все вокруг терялось в пустоте: доктора, сиделки, стены палаты. Лица. Голоса.

Кому они все нужны? Да пусть горят в аду.

— Как твое имя, милочка?

— Кто ты?

— Сколько тебе лет?

— Кто это с тобой сделал?

— Как тебя зовут?

— Где ты живешь?

— Где твоя мать?

— Кто твой отец?

— Сколько тебе лет?

Вопросы. Вопросы. Вопросы. До тех пор, пока вырвавшийся из ее горла вопль не погрузил их всех — безликих — в Тишину.

И каждый следующий день все повторялось сначала.

Ее истерзанное тело не находило покоя, криком чудовищной боли кричала каждая клеточка.

Крик. Конвульсии. Еще крик, и еще, и еще — до того момента, когда ее, завернув во что-то белое и плотное, не понесли куда-то.

Она очнулась в другом мире. В комнате, где никто не обращал на нее внимания, когда она кричала, рвала на себе волосы, царапала ногтями лицо.

Никаких вопросов.

И то же ощущение жуткой боли, те же конвульсии, та же агония.

Она жила жизнью зверя, бросаясь на еду, которую приносил ей охранник в форме, давясь кусками хлеба, лакая, как собака, воду из чашки, стоявшей на полу.

В течение двух лет даже проблеска мысли ни разу не мелькнуло у нее в голове. Разум оставил ее, мозг был абсолютно чист.

Но как-то ночью, проснувшись часа в три, она вдруг с удивительной ясностью поняла, что она — Кэрри. Так почему же она не дома, не вместе со своей семьей? Она рванулась к запертой двери, стала призывать помощь, однако никто не пришел. Это ее озадачило и напугало. Что с ней такое приключилось?

Утром Кэрри набросилась с расспросами на человека, принесшего ей пищу.

— Что я здесь делаю? Где я?

Охранник отпрянул в сторону. От этих помешанных всего ожидать можно. Никогда не знаешь, что они сейчас выкинут.

— Ешь! — грубо скомандовал человек, ставя чашку с едой на пол.

— Я не хочу есть! — что было сил закричала Кэрри. — Я хочу домой!

Через несколько часов к ней в палату вошел врач.

— Я вижу, ты заговорила.

Глаза Кэрри от удивления расширились.

— А как же мне не говорить!

— Кто ты такая? Как твое имя?

— Меня зовут Кэрри. Я живу в Филадельфии, вместе со своей семьей. Мне тринадцать лет.

— Тринадцать? — Брови врача поползли вверх.

— Да, тринадцать. — На ее щеках появились слезы. — Я хочу домой. Я хочу к маме Сонни… Я хочу к маме…

Никуда ее не отпустили. Ее оставили там, где она была. А поскольку теперь она уже более не походила на маленького зверька, ей дали работу. Она убирала палаты, мыла полы, готовила пищу, и в конце дня, изнуренная, без сил валилась на свою койку, стоявшую в переполненной комнате.

Так шли годы.

Раз в месяц ее осматривал доктор.

— Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

— Где ты живешь?

— В Филадельфии, с родителями.

Они не могли ее никуда отпустить.

Кэрри была не в состоянии понять, что вокруг нее происходит. По ночам она плакала. Она скучала по школе, по своим братикам и сестричкам, по подругам. Почему, ну почему ее держат в этом ужасном месте?

В этом месте жили люди, лишившиеся разума. Буйнопомешанные. Постепенно Кэрри научилась держаться подальше от них.

Ведь ей всего тринадцать лет, она должна быть осторожнее в общении с окружающими.

 

ДЖИНО. 1937

-Эй! — воскликнул Джино. — А знаешь, у тебя это неплохо получается! , Рыжеволосая хозяйка, ее звали Би, или Пчелка, в шутливом негодовании откинула голову назад.

— Мистер Сантанджело! Вы, наверное, говорите это всем девушкам!

Стараясь оградить себя от чудовищного обвинения, Джино поднял вверх руки.

— Кто? Я? Да ты шутишь!

Пчелка улыбнулась и резким движением головы забросила назад тяжелую массу золотисто-медных волос.

— У вас сложилась… определенная репутация.

— Положительная, надеюсь?

— Ода.

— Рад слышать, рад слышать это.

Поднявшись из-за огромного, орехового дерева, письменного стола, Джино выпрямился и потянулся. Девчонка ему очень нравилась, но он вовсе не собирался ради нее превращаться в дрессированную собачку.

— И давно ты у меня работаешь, Пчелка? Ее пробрала дрожь. То ли от того, что в воздухе разливалась прохлада, то ли от мысли, неожиданной и ужасной, что ее готовы уволить?

— Три месяца, мистер Сантанджело.

— Тебе у меня нравится?

— У вас отличный клуб.

— А повышение ты уже получила?

— Еще нет.

Вот оно. Или — повышение, или — ее выставят вон.

— Хочешь, я отвезу тебя сегодня вечером домой, а по дороге мы обсудим это?

— Да.

Он улыбнулся.

— Значит, да? — Глаза его лениво скользнули по ее телу. — А как насчет «да, пожалуйста»?

— Да, пожалуйста, мистер Сантанджело. Улыбка его сделалась шире. Джино уже предвкушал наслаждение. Наслаждение ею. Ее волосами. Молочко-белой кожей. Агрессивно-вздернутыми грудями.

— Вот что я тебе скажу. Придешь в мой кабинет к двенадцати.

Она повернулась к двери.

— Да, и… Подбери волосы. Уложи их повыше на своей аккуратной головке. Ну, беги, — разрешил он ей наконец, — мне нужно еще сделать пару звонков.

Пчелка направилась к двери; взгляд Джино не мог оторваться от ее соблазнительно покачивающихся ягодиц. Он любил, чтобы женщины сзади было много, чтобы было за что ухватиться рукой. Клементина этим похвастать не могла, у Синди попка высокая, круглая и маленькая, как у мальчика.

Синди. Уже три года он живет с этой шлюхой, три долгих года — и никакого намека на то, что она в состоянии, подобно всем женщинам, забеременеть. Это сводило Джино с ума. Синди клялась, что не применяет никаких штучек, но в таком случае почему же она никак не родит?

В кабинет ввалился Алдо. Тридцать один год, а он уже округлился, как хороший пудинг.

— Когда ты растрясешь наконец свой жир? — грубовато спросил его Джино, не сочтя нужным обменяться приветствиями.

— Люблю поесть. Ужасное дело.

— Если в тебя как-нибудь попадет пуля, то ты просто вытечешь весь, как снеговик.

— Что же мне делать, если Барбара так вкусно готовит?

— Так в чем дело? — оставив шутки в стороне, перешел к сути Джино.

Алдо начал рассказывать.

Джино слушал и зевал. Не для того он создан, чтобы сидеть за столом и считать деньги. Ему требовалось действовать, ему нужны острые ощущения. А в последнее время эти ощущения он испытывал только в обществе подцепленных где попало шлюх. Однако, несмотря на все это, он считал себя везучим. Такой партнер, как сенатор Дьюк, давал стопроцентную гарантию его личной безопасности. Плюс друзья в самых высоких сферах, друзья, с которыми он поддерживал весьма тесные отношения. И все же, и все же… Важные и влиятельные друзья тоже не всегда могли помочь. Лаки Лючиано, глава их комитета, в прошлом году вынужден был отправиться за решетку — по дутому обвинению в сутенерстве. Дутому, потому что на самом деле Лаки фактически никогда не занимался продажей на улице женского тела. Он возглавлял огромный преступный синдикат, одним из направлений деятельности которого была организованная проституция. Как бы там ни было, бедняге пришлось перейти на государственное содержание. Срок обещан солидный — от тридцати до пятидесяти лет. Известие об этом повергло в ужас все сообщество. Если Лаки Лючиано так загремел, то чья же очередь на подходе?

Джино привык к мысли, что ему подобное не угрожает, поскольку после разрыва с Боннатти большая часть всего его бизнеса представляла собой абсолютно законные сделки. Он не имел ничего общего с наркотиками или проституцией. Пара внушительно брошенных его боевиками слов здесь, пара — там, и колесики отлично налаженного механизма продолжают крутиться ровно и без всяких сбоев.

— У тебя все готово к поездке? — поинтересовался Алдо.

— Полностью. Выезжаю завтра утром. Синди бегает по магазинам — закупает то, что не успела купить вчера.

— Женщины! Вот кто умеет тратить деньги!

— И это ты говоришь мне!

Туалеты Синди и парикмахерские, ее драгоценности и меха — все это уже стоило Джино целого состояния. Дешевой женщиной его жену никак нельзя назвать. Ну так что? Ему это по карману. В одних только инвестициях он имел капитал, оцениваемый более чем в миллион долларов. Благодаря сенатору Дьюку. Благодаря Клементине.

Сейчас ему уже хотелось свободы. Свободы от нее. Миссис Дьюк по-прежнему выглядела ошеломляющей дамой, и все же с него достаточно.

Однако она не готова дать ему эту свободу. Джино изобретал предлоги, отказываясь от встреч. Клементина предлагала новое время. Джино отвечал, что и тогда будет занят. Она ставила вопрос в лоб: когда же?

Джино почувствовал себя запертым в ловушку. Это надо же — в тридцать один год, имея законную жену, хозяйку дома, имея кучу случайных любовниц, — и позволить загнать себя в угол! Да такого не случалось, когда он был еще шестнадцатилетним мальчишкой, в одиночестве бродившим по улицам.

Нет, ему хотелось чего-то другого. Он и сам не знал — чего.

— Поездка во Фриско пойдет тебе на пользу, — заметил Алдо, опускаясь в кожаное кресло. — Ты слишком много времени отдаешь работе. Не можешь даже зайти ко мне пообедать. Барбара начинает обижаться на тебя.

— По возвращении — обязательно.

— Ловлю тебя на слове. Спагетти с мясными шариками — лучше Барбары никто тебе этого не приготовит. — Алдо с шумом выдохнул воздух и поцеловал кончики пальцев. — Да… жена у меня — удивительная кухарка.

Джино демонстративно уставился на выпирающий из брюк солидный животик своего друга.

— Это я и сам вижу.

Алдо полусмущенно засмеялся.

— Когда доволен желудок — доволен и человек.

— Кусок сала. Дырка в заднице.

— Прошу тебя!

— Окорок.

Шутливую перебранку прервал стук в дверь.

— Да! — крикнул Джино.

— Это я, босс.

По голосу можно было безошибочно определить его владельца. Джэкоб Коэн. Или, как его теперь называли, Парнишка Джейк. Или даже еще проще — Парнишка, хотя ему шел уже двадцать четвертый год. Прозвище, вернее говоря, кличку он получил благодаря тому, что еще мальчишкой ступил на тот путь, который ведет в противоположную от закона сторону. В нежном четырнадцатилетнем возрасте с полученной от Джино сотней долларов в кармане Джэкоб не раздумывая занялся собственным бизнесом. Угонял и перепродавал автомобили. Вырывал из рук прохожих вещи на улице, бросаясь со всех ног в какую-нибудь подворотню. Дерзко надувал доверчивых простаков.

— Кто это был? — задавали разъяренной жертве вопрос.

— Парнишка.

Джино подобрал Коэна, когда тому исполнилось шестнадцать. К двадцати годам Джэкоб отвечал за сбор денег у держателей нелегальных лотерей, а попутно аккуратно и незаметно умудрялся решать свои собственные маленькие проблемы.

— Заходи! — кивнул ему Джино. — Откуда это в тебе взялась какая-то дерьмовая вежливость? Джейк с улыбкой переступил порог.

— Не хотелось вам помешать, босс. Я так понял, что по новым правилам теперь сначала нужно постучать.

— Что еще за новые правила? Алдо слегка засуетился.

— Я подумал… — начал он. — Ну, мне показалось, что это неплохая идея…

— Какого черта!

Джино расхохотался. Неделю назад Алдо вошел в кабинет в тот самый момент, когда Джино прямо на своем письменном столе обслуживал молоденькую разносчицу сигарет.

— Видимо, ты прав.

— Если вдруг сюда неожиданно явится Синди… или миссис Дьюк…

— Согласен, — с улыбкой сказал Джино. Может, это именно то, что ему нужно — чтобы одна из них застала бы его за этим. Вот тогда-то уж он наверняка сорвался бы с поводка. Обрел бы свободу.

Джейк бухнул об стол большим полотняным мешком, набитым монетами.

— Мне кажется, что Гамбино — знаешь, кондитерская на Сто пятнадцатой улице — приворовывает. Джино приподнял брови.

— Ты уверен?

Джейк почесал лохматую голову.

— Вполне. Если не он сам, то тогда его старая карга — рядом с деньгами там просто больше некому крутиться.

— Сделай ему предупреждение. Одно.

— Я понял, босс.

Джино встал из-за стола.

— Завтра я уезжаю, Джейк, всего на неделю. Если возникнут какие-нибудь проблемы, обратишься к Алдо.

Бросив на толстяка взгляд, Парнишка согласно склонил голову. Зачем это Джино потребовалось унижать его приказом обращаться к этому борову? Каждый знает, что Динунцио — обыкновенное дерьмо. Шарахается от собственной тени. Просто непонятно, для чего его Джино вообще держит при себе. Расселся своей жирной жопой в кабинете и думает, что все мечтают его поиметь. Ах, ну да. Как же — ведь на нем лежит нелегкая и опасная обязанность запирать в сейф те деньги, что приносят в мешках обыкновенные работяги. Но работяги-то эти — горой за него, за Джейка, являющегося приводным ремнем всей операции.

— Остальное нормально? — спросил Джино. Парнишка опять запустил пальцы в шевелюру, подумав при этом, не подцепил ли он, случаем, какую-нибудь живность от своей последней подружки.

— Все идет как по маслу, босс.

— Тем лучше. До встречи.

Клементина Дьюк с презрением смотрела на мужа.

— Я не верю ни единому твоему слову, — ледяным голосом проговорила она. — Неужели же ты настолько туп?

Стоя у окна своего кабинета, Освальд время от времени бросал взгляды на улицу.

— Я ничего не скрывал от тебя, — дрожащим голосом проговорил он. — Ты всегда знала, кто я такой. Клементина ядовито рассмеялась.

— Не всегда, Освальд. Если память мне не изменяет, прошло два года, прежде чем я узнала правду о тебе. — Из пачки «Кэмела», лежавшей на столе, она достала сигарету, закурила. — Так. У тебя есть… решение этой… проблемы?

— Джино Сантанджело. Он мой должник.

Она задумчиво выпустила струю дыма в потолок.

— Это будет побольше, чем оплата старого долга.

— Знаю. Но он обязан мне всем, что имеет. Он сделает это.

— Ты говоришь так уверенно…

— Он должен это сделать. Если он откажется, я уничтожу его.

Клементина облизнула губы. По-своему Освальд не менее жесток, чем любой уличный гангстер. Но в его распоряжении была еще и власть — достаточная для того, чтобы купить кого угодно.

— Когда ты собираешься обратиться к нему? — поинтересовалась она.

— В тот же день, как только он вернется из Сан-Франциско. Лучшего времени не придумаешь.

Она молча кивнула. С каких это пор требуется точный расчет времени для того, чтобы обратиться к человеку с просьбой убить другого?

Пчелка устроилась на заднем сиденье черного «кадиллака», на почтительном расстоянии от Джино. За рулем сидел Ред, справа от него поместился Косой Сэм.

Джино попыхивал сигарой; никому из сидевших в машине и в голову не приходило пожаловаться на табачный дым.

Взбившая невообразимо высокую прическу Пчелка сидела как на иголках. Ее вовсе нельзя назвать неопытной девушкой — определенные знания о мужчинах и их потребностях у нее были, равно как и некоторые навыки — но все же… все же… Джино Сантанджело… Ведь он, в конце концов, ее босс и женатый человек… А похоже, что девушками он привык пользоваться как вещью, расплачиваясь с ними за то, что они давали ему, какой-нибудь простенькой безделушкой — на память…

У Пчелки не возникало никакого желания подчиняться ему и потом получать из его рук награду. Но как, каким образом дать ему понять, что она все-таки не такая, как все?

— Господи! — воскликнул вдруг Джино, нарушая течение ее мыслей. — Почему ты не сказала мне, что живешь в соседнем округе?

— Осталось всего четыре квартала, и все.

— Ну-ну.

Он зевнул. Интересно, окупит ли эта поездка затраченное на нее время? Новый день. Новая шлюха. А толку? Все они одинаковы.

Вот завтра — совсем иное дело. Завтра он отправится в Сан-Франциско, ему отведена роль шафера на свадьбе Косты. Завтра он увидит Леонору.

Последняя мысль не давала ему покоя. Что он ощутит, когда увидит ее? Что она ощутит? Поначалу он даже хотел отказать Косте.

— Ты не можешь этого сделать, — убеждала его Синди. — Ты же обещал ему вернуть долг, когда он был шафером на нашем бракосочетании.

Это было правдой. Теперь отступать уже поздно. А потом, похоже, сейчас самое время встретиться все-таки с Леонорой. Для большей уверенности можно прихватить с собой Синди.

— Приехали, — подала голос из своего угла Пчелка. Ред остановил машину у подъезда большого многоквартирного кирпичного дома.

— Пойдешь к ней, босс? — спросил Косой Сэм.

— Да.

Неужели этот идиот думал, что Джино проделал сюда путь для того только, чтобы посидеть в машине?

Косой Сэм выбрался на тротуар первым, настороженным взором огляделся вокруг. Затем открыл заднюю дверцу «кадиллака», помог Пчелке. За ней вышел Джино.

По лестнице, расположенной снаружи здания, они вдвоем поднялись в квартирку на первом этаже, обставленную простой, но вовсе не плохой и уютной мебелью.

— Ты живешь здесь одна? — поинтересовался Джино.

— Да, — мгновение поколебавшись, ответила она. Он принялся расхаживать по комнате.

— Налей мне виски. Лед у тебя есть?

— Простите, но у меня нет даже виски.

— А что есть?

— Ничего. Я… не употребляю спиртного.

— Не употребляешь? Тогда что же ты делаешь в клубе, ради Бога?

— Официантки приносят мне подкрашенную воду.

— А эти простофили платят за нее, как за шампанское! — Джино рассмеялся.

— Верно! — Пчелка тоже засмеялась. Он потянулся.

— Ну и жизнь. Господи!

Она не сводила с него взгляда.

— Мне…. нужно раздеться? Джино упал в кресло.

— Этим ты компенсируешь отсутствие выпивки?

— Если вы захотите.

Смышленая девочка. Заложив руки за голову, Джино откинулся на спинку кресла.

— Начинай.

Сердце ее бешено запрыгало. У Пчелки имелся план — что нужно сделать для того, чтобы он навсегда запомнил ее… Либо у нее сейчас все получится, либо она потеряет свою работу. Что угодно будет лучше, чем превратиться просто в одну из его безделушек.

Она медленно начала снимать с себя одежду. Он следил за каждым движением.

На ней не осталось ничего, кроме туфелек на высоком каблуке, черных шелковых чулок и красных подвязок.

Оценивающе Джино рассматривал ее тело. Было в нем нечто особенное. Матово-белая гладкая кожа. Круглые полные груди с бодрыми сосками. Длинные крепкие ноги. Плоский живот. И держится она неплохо. Может статься, он приедет к ней и еще раз.

Внезапно Джино почувствовал, что брюки невыносимо мешают ему. Поднявшись из кресла, он подошел к девушке.

Она сделала глубокий вдох и торопливо заговорила.

— Мистер Сантанджело, я должна сказать вам, что еще не совсем оправилась от… одной болезни. Джино замер в неподвижности.

— Врач сказал, что все в порядке, что я могу уже… Но мне показалось, что вам все же лучше об этом знать.

— У тебя гонорея, — бросил Джино, садясь в кресло. — Черт побери! У тебя гонорея, а я ведь чуть было тебя не трахнул. — Он резким движением вскочил, как бы испугавшись того, что подхватит заразу от обивки. — Почему т1.! раньше ничего не сказала?

— Меня вылечили.

— Дьявол! Стоило ехать в такую даль, чтобы узнать, что ты протекаешь!

— Так было, — поправила она его.

— О Господи! — Он смотрел на нее во все глаза. — Надень что-нибудь.

Пчелка стала натягивать платье. Джино уже подходил к двери.

— Я надеюсь, что не очень сильно огорчила вас, мистер Сантанджело.

— Огорчила меня? Нисколько, девочка. Но сегодня он был готов порвать мне штаны, а ты сейчас превратила его в сушеный финик. Пока!

Дверь за ним закрылась.

Пчелка с облегчением вздохнула. По крайней мере, он запомнит ее и, как она надеялась, обязательно вернется. Про болезнь она ему наврала. Единственное заболевание, которое она в своей жизни перенесла, — это ветрянка, тогда ей было лет десять.

Она не смогла сдержать улыбку. Ну и выражение было на его лице, когда он услышал!

Пчелка на цыпочках прошла в спальню. Ее семилетний сын Марко спокойно спал на широкой постели. Поправив одеяло, она осторожно поцеловала ребенка в лоб. Если уж ей, Пчелке, суждено познакомиться с Джино Сантанджело, то либо это произойдет порядочно и достойно, либо этого вообще не будет. Сейчас она сознавала, что уже отделилась от окружавшей Джино толпы.

Теперь он даже в спешке не забудет, что она собой представляет.

Синди без сна лежала в постели и размышляла о том, кого сегодня ее муж Джино удостоил чести разделить с ним ложе. Дорогую Клементину? Ведь он будет отсутствовать целую неделю — как же эта старая сука сможет обходиться без него столько времени?

Или какую-нибудь девчонку из клуба? Одну из тех наивных дурочек, которые считали, что она, Синди, не имеет никакого представления о том, как ее муж проводит свободное время. Ее муж. Жеребец Джино. Ну еще бы. Где угодно, только не дома. Как же он может ждать, что она забеременеет, если сам забыл о ее существовании?

Перед открытием клуба предполагалось, что в нем найдется достаточно работы для них обоих. Синди целыми днями просиживала там, споря со строителями и декораторами. Она же разыскивала и нанимала первых девушек. Хозяек. Гардеробщиц, разносчиц сигарет. Никаких шлюх. Симпатичные создания, готовые добросовестным трудом зарабатывать честные деньги. При ней Джино никогда не осмеливался стрелять по сторонам своим ненасытным взглядом. К тому же, эта тощая Клементина не выходила тогда у него из головы.

С самого начала Синди приучила себя к мысли, что с миссис Дьюк ей придется смириться. Она достаточно сообразительна, чтобы понять — изменить тут ничего нельзя. Кроме того, дружеские отношения с сенатором и его женой сулили больше выгод, чем неудобств. Синди знала, что рано или поздно Джино утолит свой голод. Однако она и не подозревала о том, что когда это произойдет, Джино примется методично и рьяно проверять антропометрические данные и физическую выносливость всего женского персонала ночного клуба «У Клемми». К этому времени Синди уже не управляла делами заведения. Ей быстро наскучило заниматься вопросами найма и увольнения сотрудниц, и примерно через год она появлялась в клубе только тогда, когда хотела показаться на людях. Миссис Джино Сантанджело всегда усаживалась за свой собственный стол, вокруг которого вечно крутились

бойкого вида молодые люди, походившие на кобелей, обхаживающих суку во время течки. Но ни у одного не хватало смелости на действия. Самое большее, что они могли себе позволить — небольшой флирт с супругой мистера Сантанджело. Дураков, не понимающих своей выгоды, среди них не находилось.

В изнеможении Синди перекатывалась с боку на бок по широкой двухспальной кровати. Миссис Джино Сантанджело. Туалеты. Драгоценности. Пентхаус на Парк-авеню. И полные одиночества ночи, когда рядом нет никого. Никого, с кем можно заняться любовью, будь они все прокляты! И уж тут она ничего не могла сделать. Дело вовсе не в том, что Синди хотела принадлежать только ему, отнюдь нет! Вопрос стоял иначе. Джино выдвинул перед ней одно-единственное условие: быть верной, в противном случае…

Вот так.

Она протянула руку к стакану с водой, стоявшему на тумбочке у постели, и подумала о предстоящей поездке. Долгими неделями она мечтала о чем-то подобном. Только он и она — и подальше от Нью-Йорка, подальше от этого клуба. Подальше от всех них. Может, тогда ей удастся внушить ему — не стоит тратить силы в безумной гонке за тем, что есть в его доме, в его собственной постели.

Хлопнула входная дверь, и Синди посмотрела на циферблат часов. Начало второго. Что-то рановато для Джино. Сейчас он пройдет в кухню, раскроет холодильник, положит в вазочку мороженого и удалится в свой кабинет. Последнее время он спит только там.

Сегодня ночью она его не потревожит. Иногда, надев новую ночную рубашку или необычного фасона белье, Синди приходила к нему в надежде разбудить интерес к себе. Как правило, это ничем не кончалось. Перевернувшись на живот, Синди до боли закусила кулак. «Спать, — приказывала она себе. — Спать!»

Она уже было погрузилась в сон, когда в спальню вошел Джино и, ни слова не сказав, забрался к ней под одеяло. Его сильные руки скользнули под ночную рубашку, она всем телом почувствовала прикосновение его горячей и твердой плоти.

— Джино, — прошептала она, боясь поверить охватившему ее радостному чувству.

Последний звук его имени еще не слетел с ее губ, как он оказался внутри нее. Джино. Когда-то он был таким внимательным любовником. Сейчас же — и это совершенно очевидно — он думает лишь о собственном удовольствии.

Быстро и энергично он кончил, так и не сказав жене ни слова.

Синди казалось, что она проваливается в какую-то бездонную пропасть отчаяния. Она убеждена, что ни с одной из своих подружек так Джино не обходился. Не говоря уже о миссис Дьюк.

Выродок! Если его отношение к ней в ближайшее время не переменится, придется ей преподать ему урок. Или два. Именно так! Этот долбаный самонадеянный Джино Сантанджело будет ползать перед ней на коленях!

 

КЭРРИ. 1937

Из лечебницы, в которой прошли девять долгих лет, Кэрри выписали в начале 1937 года.

Теперь она уже не представляла себя девочкой тринадцати лет от роду. Она знала, кто она и что она такое. Прошлое возвращалось к ней кусками — с неровными, но четко очерченными гранями. Возвращалось все: от мамы Сонни — через бабушку Эллу и Лероя — к Белому Джеку.

Однако какая-то часть памяти все еще дремала. Кэрри помнила, как вместе с Джеком и Люсиль она бежала от мадам Мэй, помнила, что было весело, играл джаз, а потом… пустота.

Само собой, это все наркотики. Она знала, во что превратилась. Врачи, в частности, доктор Холланд, наблюдавший ее в течение двух лет, рассказал Кэрри все о ее пагубном пристрастии. Вместе они выиграли тяжелейшую битву.

Примерно год ушел у доктора Холланда на то, чтобы убедить своих коллег в необходимости выписать Кэрри.

— Она вовсе не сумасшедшая, ее держат здесь в качестве бесплатной рабочей силы!

В конце концов с ним согласились.

Кэрри исполнилось двадцать три года. Она превратилась в худенькую молодую женщину с большой грудью, длинными темными волосами, придающими ее облику какую-то трагичность, и полными неясной печали восточными глазами.

Из лечебницы она уходила одетой в поношенное серое пальто, коричневую юбку и желтую блузу — одежду прислала некая благотворительная организация. Волосы туго стянуты сзади в пучок, на лице ни намека на косметику. В сумочке у Кэрри лежали двадцать пять долларов и бумажка с адресом женщины, готовой предоставить ей место горничной.

Доктор Холланд проводил ее до ворот.

— Тебе придется нелегко, Кэрри, очень нелегко. Но мне хочется, чтобы ты попыталась, и, если окажется, что ты зашла в тупик, знай — я всегда готов обсудить с тобой все твои проблемы. Договорились?

Она безмолвно кивнула. Доктор был добрым человеком, искренне верившим, что оказывает ей добрую услугу, возвращая в мир. Откуда ему было знать, что единственное, чего хочет Кэрри, — это забиться куда-нибудь в угол, чтобы не видеть никого и ничего.

Выйдя за ворота лечебницы и сев в автобус, направлявшийся к центру города, Кэрри никак не могла отделаться от неприятного ощущения — все вокруг казалось чужим, враждебным. Все так переменилось. Может, было бы все-таки лучше оставаться там, откуда она только что ушла? Там требовалось лишь функционировать, а не мыслить.

Почувствовав на себе мужской взгляд, Кэрри поплотнее завернулась в складки свободно болтавшегося на ней пальто, отвела глаза в сторону. Все мужчины — враги.

Дверь дома на Парк-авеню распахнул дворецкий.

— Меня зовут Кэрри, — выдавила она в смущении, осознав, что стоит на пороге особняка, находящегося буквально в трех шагах от дома мистера Даймса, где когда-то ей было так хорошо. — Я новая служанка, — пояснила Кэрри.

Дворецкий нахмурился.

— Тебе следовало бы стучаться в заднюю дверь.

— Простите… Я не знала…

Пробормотав что-то в негодовании, он неохотно впустил ее в дом.

— Иди за мной.

Глядя ему в спину, Кэрри спустилась вниз по какой-то лестнице и очутилась в большой кухне, где у плиты стояла чернокожая толстуха-кухарка и помешивала что-то в кастрюле.

— Миссис Смит, — обратился к ней дворецкий, — это Кэрри, новая служанка. Оставляю ее на ваше попечение. Думаю, миссис Бекер захочет взглянуть на нее, прежде чем допустить в комнаты.

— Само собой, мистер Бил. — Повернувшись к Кэрри, толстуха пропела:

— Ты уже была в услужении, моя девочка?

Кэрри кивнула.

— Ну, тогда ты и сама знаешь, что твою постель никто не будет убирать розами.

Вновь она стала прислугой. Вновь с утра до вечера одно и то асе. Застелить кровати. Выбить пыль. Выскрести грязь. Вычистить туалет. Вымыть ванну. Ползая на четвереньках, отполировать мраморные полы. Выстирать. Выгладить.

Кэрри принималась за работу в шесть утра, заканчивать ей частенько приходилось в десять-одиннадцать вечера. За такую работу ей платили меньше ста долларов в месяц, и тем не менее это считалось потолком для живущей в доме прислуги.

Обилие работы ничуть не угнетало Кэрри. Наоборот, она забывала о всяких мыслях, она чувствовала себя бодрее, когда была чем-то занята. Раз в месяц ей полагался выходной. Не имея ни малейшего представления о том, как можно распорядиться своим свободным временем, Кэрри чаще всего просто не выходила из дому.

С хозяевами встречалась она нечасто. Кухарка проинформировала ее, что мистер Бекер весьма богат, а фотографии миссис Бекер можно встретить в каждом номере дорогих светских журналов.

— Как-нибудь, когда ее не будет дома, я покажу тебе ее гардероб — у нее там больше тридцати пар туфель! — пообещала Кэрри миссис Смит.

Белый Джек — промелькнуло в мозгу Кэрри. У него обуви было не меньше.

Белый Джек. Высокий, стройный, с черной блестящей лысиной. Неотразимый. Ей вспомнились его двадцать три костюма, его манера осматривать себя в зеркале, его улыбка.

Белый Джек. Он чуть было не отправил ее на тот свет.

Без всякого интереса она подумала о том, где он сейчас может находиться, чем заниматься, есть ли у него женщина.

Белый Джек. Что она сделает, если увидит его вновь?

Убьет эту мразь.

 

ДЖИНО. 1937

На последней холостяцкой вечеринке Косты, где присутствовали только мужчины, Джино чувствовал себя абсолютно не в своей тарелке. Сидя за столом, он наблюдал за происходящим сквозь полуприкрытые веки: сборище старшеклассников — орут, хохочут, кидаются друг в друга хлебными шариками.

Когда по традиции из огромного торта появилась обычная обнаженная девушка, Джино показалось, что все эти тридцать четыре недавних выпускника колледжа вот-вот одновременно кончат. Господи! Да они ни разу в жизни не видели голой женщины!

Еще до начала вечеринки он выяснил, кем был муж Леоноры, и теперь не сводил с него глаз. Любовь его вышла замуж за какого-то болвана. Эдвард Филип Грационе. Полное ничтожество, работает в банке своего отца, волосы цвета кукурузы и глаза навыкате. Фигура звезды футбола, кем, впрочем, он и являлся в колледже, когда они с Леонорой поженились.

Джино невыносимо хотелось увидеть ее, он покрывался потом при одной мысли о Леоноре, и это злило его. Прошло столько времени, что пора бы уже привыкнуть.

Разум его привык. Только тело никак не могло в это поверить.

— Дженнифер, не дергайся! — строго сказала Леонора. — Как же я смогу застегнуть эту штуку, если ты и секунды не простоишь спокойно?

— Прости, я больше не буду. Обещаю.

Дженнифер Бриэрли, невеста Косты, неподвижно замерла в центре своей спальни, давая Леоноре возможность застегнуть на ней стягивающий талию корсет.

— Слишком туго! — пожаловалась она, когда с пуговицами было покончено. — Я не могу вздохнуть!

— А тебе это и не нужно, — решительно ответила Леонора. — По-моему, мы обе заслужили по глотку шампанского, как ты думаешь? , — Сейчас всего одиннадцать утра.

— Сегодня ты выходишь замуж. Может, сбегать вниз и притащить сюда бутылочку?

Дженнифер кивнула. Бедная Леонора. Дженнифер известно, что ее подруга пьет, но в одиннадцать утра — не слишком ли рано?

— Вот! — Не прошло и пяти минут, как торжествующая Леонора вернулась в комнату, держа в руках бутылку шампанского и два бокала.

— Voila!

Она умело открыла бутылку, без хлопка, без рвущейся вверх пены, и наполнила бокалы. Протянула Дженнифер.

— Выпьем за твой брак, — предложила она тост; в голосе ее слышалась легкая горечь. — Да будет он счастливым!

Дженнифер сделала глоток искрящейся и шипящей жидкости и поставила свой бокал на стол.

Леонора несколькими большими глотками осушила свой и тут же наполнила его вновь.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, куда лезешь? — с еще более заметной горечью спросила она.

— Я никуда не лезу, — мягко ответила Дженнифер. — Я выхожу замуж за человека, которого люблю.

— Как только ты станешь его собственностью, — фыркнула Леонора, — любовь очень быстро уйдет.

— Я не буду собственностью Косты, а он — моей. Мы просто окажемся вместе — потому что мы оба этого хотим.

— Хм. — Леонора отпила из бокала. — Поговорим об этом через пару лет, когда ваш роман закончится. Жена всегда принадлежит мужу, если, конечно, она себе это позволяет.

— Леонора, прошу тебя, не будем сейчас об этом говорить. Я знаю, что у вас с Эдвардом ничего не выходит, но это вовсе не значит, что каждый брак должен быть таким же, как ваш.

— Конечно, конечно. — Леонора подлила себе шампанского. — Я сейчас вернусь. — Она быстро вышла из спальни, не желая, чтобы подруга видела ее слезы. В конце концов, у Дженнифер сегодня радостный день, и нет никакой нужды портить его.

С самого утра Леонора думала о Джино Сантанджело и только расстраивалась от этого. Как он сейчас выглядит? Все такой же? Смуглый, молчаливый и опасный своей красотой? Или же он изменился — как и она?

Леонора знала, что давно уже перестала быть той девочкой, в которую он тогда так без оглядки влюбился. Стоя перед зеркалом, она видела на своем лице ранние морщинки, горькую складку у рта. Почему же, ну почему она не дождалась его? Может, из-за его писем — до отвращения романтических, так не похожих на него? Или причина в том, что поблизости от нее всегда оказывалось множество молодых людей, с которыми каждый раз все получалось по-другому? А уж если она решила попробовать одного, то было бы только справедливо после него попробовать и его приятеля.

Потом появился Эдвард. Потом Мария. Потом она пристрастилась к спиртному. Потом пошли любовники.

Брови Леоноры дрогнули. Джино Сантанджело. Гроза девчонок. И что в нем такое есть?

— Сукин ты сын! — рассмеялся Джино. — Ты и в самом деле собираешься это сделать? Коста улыбнулся.

— Ну да. — Они сидели в лимузине, который должен был доставить жениха в церковь. — Теперь мне уже будет трудно сдать назад. К тому же Дженнифер — просто потрясающая девушка.

— Уж если ты решил на ней жениться, малыш, то я в этом уверен.

— Конечно, она не так ошеломительно красива, как Синди, — честно признал Коста. Джино захохотал.

— Синди! Ошеломительно красива! Малыш, да если бы она услышала твои слова, то бросилась бы целовать твои ботинки!

— Дженнифер полностью меня устраивает, — не обращая внимания на веселье друга, продолжал Коста. — Она просто чудо, и я не могу понять, почему мне понадобилось столько времени, чтобы рассмотреть это, ведь, в конце концов, она же всегда была лучшей подругой Леоноры.

Имя повисло в воздухе.

Вот-вот они подъедут к церкви.

Вот-вот Джино вновь встретится с ней.

Глядя в окно, Джино с трудом проглотил стоявший в горле комок.

Синди пришлось взять такси, чтобы попасть в церковь. Одетая в костюм из белого шелка, плотно облегавший каждый плавный, соблазнительный изгиб ее тела, она небрежно набросила пелеринку из голубых песцов на плечи. Волосы подобраны в высокую модную прическу, украшенную небольшой плоской белой шляпкой. В ее понимании она очень походила на кинозвезду — факт этот отрицать нельзя. От взгляда на нее сам Кларк Гейбл потерял бы сознание.

— Замуж выходишь, или еще что-нибудь, а, красавица? — спросил ее таксист.

— Я приглашена, — высокомерно бросила ему в ответ Синди, расплатилась и стала подниматься по ступеням лестницы.

Как это глупо — отправляться в храм, на бракосочетание — в такси. Неужели Джино не мог распорядиться, чтобы за ней послали машину? Но когда она пожаловалась ему на это, он просто ответил:

— Я забыл.

Моложавый и привлекательный распорядитель церемонии окинул Синди восхищенным взглядом.

— Жениха или невесты? — обратился он к ней с вопросом.

— Что? — Голубые глаза Синди от изумления расширились.

— Жениха или невесты?

Она ничего не понимала.

К первому откуда-то на помощь подошел второй, сложением и обликом напоминавший какого-то мифологического героя.

— Вы являетесь родственницей или другом жениха или невесты? — уточнил он.

— А что?

Синди подумала, что неплохо бы было увидеть этого греческого бога без одежды.

— Нам необходимо знать это, чтобы посадить вас в соответствующей половине церкви. — Он рассмеялся. Синди вспыхнула. Не дай Бог, ее примут за дурочку!

— Старая знакомая Косты.

Беря ее за руку, молодой грек улыбнулся.

— Ну и счастливчик же этот Коста!

Дженнифер Бриэрли царственной походкой шла по центральному проходу храма, опираясь на локоть отца. Королева дня.

Перед ней выступала Леонора, а впереди медленно двигались еще три подружки невесты и Мария — девятилетняя дочь Леоноры.

Процессия была весьма торжественной, и никто не обратил внимания на то, что тело Леоноры сотрясает легкая дрожь.

Стоя в переднем ряду, Коста чувствовал, как по вискам его струится пот. Ему хотелось в туалет. Ему хотелось курить. Ему нужно было выпить.

Джино сохранял полное присутствие духа. Потребовалось напряжение всех его сил, чтобы удержаться от попыток повернуть голову и бросить взгляд на проход. Вовсе не невесту горел он желанием увидеть. Он знал, что там, перед ней — Леонора.

— Что-то мне не по себе, — негромко пробормотал Коста.

— Все будет отлично. Держись.

Дженнифер вместе с отцом уже подходили к первому ряду. Коста и Джино, державшийся чуть позади, двинулись им навстречу. Теперь уже ничто не мешало Джино рассмотреть подружку невесты. Внезапно внутри у него похолодело. Она ничуть не изменилась'. Даже в неверном блеске церковных свечей он отчетливо видел ее лицо.

Она стояла чуть в стороне, так что к Джино был обращен только ее тонкий профиль, голова немного приподнята, те же замечательные волосы, тот же сияющий взгляд, розовое платье с множеством оборок мягко повторяло линии ее высокой груди и пышными складками спадало на пол.

Во рту у Джино пересохло. Он отвел взгляд от Леоноры, уставившись в какую-то точку пространства прямо перед собой.

Церемония началась, и ему вовсе не хотелось упустить хотя бы миг.

Остаток дня прошел для Джино в какой-то дымке. Торжественный обед, прием. Шампанское, прекрасная еда, речи, тосты.

Во взгляде Франклина Дзеннокотти читалось все то же старое недоверие. Мэри, его жена, приветствовала Джино с материнской приветливостью.

Синди флиртовала напропалую, похожая на дорогую проститутку, обдавая своим жарким дыханием каждого присутствовавшего молодого человека — в том числе и мужа Леоноры, оказавшегося и в самом деле таким недалеким, каким он выглядел в глазах Джино.

Не отрывая глаз друг от друга, Коста и Дженнифер никого и ничего вокруг себя не видели. Они сидели, держась за руки, и обменивались им одним понятными улыбками.

И, наконец, она сама.

Леонора.

Теперь уже вовсе не девушка. Молодая двадцативосьмилетняя женщина.

— Как дела? — будничным голосом спросил Джино.

— Отлично. А у тебя? — еще более буднично отозвалась Леонора.

— Неплохо.

— Я рада.

Молчание. Очень долгое молчание.

— Я слышал, у тебя прекрасная дочка? — в голосе Джино слышался интерес.

— Да. Мария. — На Леонору этот интерес не произвел никакого впечатления. Вновь молчание.

— У меня детей пока нет.

— Нет?

Они стояли у танцевальной площадки, мимо проносились пары.

— По-моему, мы должны к ним присоединиться — шафер и подружка невесты, как ты думаешь?

— Ну пойдем, — согласилась Леонора.

В его руках она почувствовала себя невесомым перышком. Джино держался от нее на максимально дозволенном приличиями расстоянии. Под звуки старого вальса «Пенни падают с неба» они кружили по залу.

Чувства в душе Джино перемешались: восторг и отвращение, ощущение того, что его одурачили, и непонятно откуда взявшееся внутреннее напряжение. Захочет ли она ответить, если он обратится к ней? Хочет ли он сам оказаться выставленным на всеобщее посмешище? Он, Джино Сантанджело? В этом мире он тоже что-то да значит. Ему могла принадлежать любая понравившаяся женщина. В Нью-Йорке к нему относились с доверием, уважением и страхом. Среди его друзей сенаторы, судьи, известные политики. Он спал с их женами.

— С меня хватит, — произнесла вдруг Леонора. — Я хочу выпить.

— Ладно.

Они отошли в сторону.

— Леонора? — начал Джино.

— Да? — ее прозрачные светящиеся глаза были ледяными, их взгляд замораживал душу.

Ну ее в задницу. У нее не хватает порядочности на то, чтобы хотя бы попытаться объяснить, попросить прощения, — ни на что.

— Что бы ты хотела выпить? Я принесу.

— Не нужно ничего. — Она высвободила свою руку из его. — Мне принесет муж.

Не произнеся больше ни слова, она оставила Джино одного.

Ощущение такое, будто его лягнула в живот лошадь. Что с ней такое? Она смотрела на него так, будто он был грязью, будто ненавидела его. Что он ей сделал плохого? Сидел и смотрел на нее влюбленными глазами — и все.

— Привет!

Перед ним стояла маленькая девочка. Крошечная девятилетняя копия своей матери.

— Мария?

— Да.

Удивительный ребенок. Те же глаза. Те же волосы.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — Маленькая головка вопросительно склонилась набок. Он улыбнулся.

— Эй, ты же — знаменитость!

— Я?

— Да, ты.

— Тем лучше. Я хочу, чтобы ты со мной потанцевал. Шафер должен танцевать со всеми подружками невесты. — Она робко взяла его за руку. — Теперь моя очередь!

— С удовольствием, малышка! Он торжественно развел руки в стороны. Она сделала шаг к нему.

Вскоре они танцевали.

 

КЭРРИ. 1937

-Мистер Бернард Даймс, наш сосед, устраивает в следующий понедельник вечер. Обычно миссис Бекер посылает нас помочь на кухне. Хочешь пойти? Он очень хорошо платит. — Миссис Смит выжидательно смотрела на Кэрри. — Что скажешь? Я должна предупредить его экономку.

Кэрри пребывала в растерянности. Это походило на шаг в прошлое. Но… непредвиденный заработок… Она старалась откладывать лишний доллар, хотя и сама пока не знала для чего.

— Я не против, — наконец согласилась она. По крайней мере, хоть какое-то разнообразие. У супругов Бекер Кэрри работала уже шесть месяцев, и за все это время лишь единожды выходила из дому — на рынок за продуктами, если не считать еще того, что однажды она посетила лечебницу, чтобы встретиться с доктором Холландом. Тот оказался доволен ее прогрессом.

— Самым серьезным испытанием было твое возвращение в Нью-Йорк со всеми его соблазнами. Похоже, ты с ним справилась неплохо.

Справилась? Прятаться по выходным в своей комнате называется справилась? Или же так она боролась с этими искушениями?

А может, ей следовало выйти на улицу, сходить в кино, на спектакль, пройтись по магазинам?

Когда-нибудь она так и сделает. Когда почувствует себя готовой к этому.

В особняк мистера Даймса миссис Смит и Кэрри отправились в понедельник в пять часов дня. Ради такого случая миссис Смит надела свое лучшее платье, Кэрри же выглядела как обычно, заплела только свои длинные волосы в косички.

— Тебе что, больше нечего надеть? — с осуждением поинтересовалась миссис Смит.

— Это моя рабочая одежда, — сухо ответила Кэрри.

У дверей кухни их встретила миссис Черч, экономка Даймса. Кэрри с облегчением для себя поняла, что это вовсе не та женщина, что работала здесь несколько лет назад.

Кухня стала совсем другой, куда более современной. И все же Кэрри вздрогнула на входе, оглядываясь по сторонам. Ей вспомнилась маленькая наивная девочка, впервые переступившая этот порог в далеком прошлом…

На кухне кипела работа. На стуле в углу сидела затянутая в костюмчик официантки молодая шведка в ожидании, пока ее призовут к исполнению своих обязанностей, двое барменов суетились со льдом и бутылками, горничная помогала буфетчику. Специально приглашенный повар колдовал над блюдом со слоеными пирожками.

Кэрри безропотно принялась за более прозаические вещи.

В семь начали прибывать гости, с верхнего этажа в кухню доносились звуки музыки, смех, оживленные голоса. Оба бармена и шведка исчезли, время от времени забегая, чтобы поделиться новостью о том, какая очередная знаменитость почтила хозяина своим присутствием. Гора грязной посуды все прибывала. Руки Кэрри покраснели и огрубели от горячей мыльной воды.

В половине одиннадцатого в кухню вошел швейцар. Обведя работавших взглядом, он остановил свой выбор на Кэрри.

— Знаешь, как подавать одежду?

— Что?

— А, ладно. В любом случае ты будешь не хуже, чем та девчонка, которую нам прислали. Пошли.

Она вытерла руки о посудное полотенце и стала подниматься по ступеням знакомой лестницы.

— Туда, — подтолкнул он ее в направлении прихожей, полной меховых манто. — Будешь подавать мне то, что я тебе скажу — и быстро!

Это было лучше, чем возиться с посудой.

Эстер и Гордон Бекер уходили одними из последних.

— Замечательный вечер, Бернард, дорогой, — ворковала Эстер.

Бернард улыбнулся.

— Спасибо, Эстер. Рад, что вам понравилось.

— Я в восторге, и Гордон тоже. Правда, милый? Гордон утвердительно фыркнул. В данный момент он восторгался молоденькой негритянкой, передававшей швейцару их одежду. Такая простенькая и аккуратная, с этими своими смешными косичками. Что-то в ней есть знакомое…

— Корри! — вдруг воскликнула Эстер. — Ты все еще здесь? Ты же завтра не сможешь стоять на ногах!

— Кто это? — спросил Гордон.

— Наша прислуга, дорогой. — Эстер не выдержала и засмеялась. — Ты не узнаешь собственных слуг! Можете вы этому поверить, Бернард? — Ее двойной подбородок затрясся в такт с чудовищно массивной грудью.

— Кто обращает внимание на прислугу?. — со смехом, чтобы подыграть жене, ответил Гордон, не желавший выглядеть полным идиотом. — Вечно они мечутся туда-сюда, как кролики.

Бдительная память Бернарда Даймса тут же включилась в работу. Кэрри? Ему когда-то уже приходилось слышать это имя. Да и лицо — его он тоже определенно где-то видел. Кэрри? Не в состоянии вспомнить, он почувствовал легкую злость на себя.

— Вы не будете против, если она немного задержится? — обратился Бернард с вопросом к Эстер.

— Само собой нет! Я просто пошутила! Кэрри высыпается всегда, во сколько бы она ни легла спать. — Она покровительственно улыбнулась. — Не правда ли, моя милая? — И шепотом, слышным каждому, добавила:

— Девчонка просто золото! Работает как негр! — Послышалось глупое хихиканье. — О!

Что это я такое говорю!

В этот момент Кэрри решила, что должна подыскать себе другую работу. И пусть миссис Эстер Бекер сама убирает за собой свое дерьмо.

После того как ушел последний гость, Бернард Даймс уселся у себя в кабинете, плеснув в стакан своего любимого бренди. Звонком вызвал швейцара.

— Роджер, там была эта девушка, что помогала тебе управляться с одеждой. Если она еще не ушла, пришли ее ко мне.

— Хорошо, сэр. Она была очень хорошей помощницей, — заметил Роджер. — Как раз то, что нам нужно. Бернард сделал вид, что изумился.

— Другими словами, ты хочешь, чтобы я попросил миссис Бекер уступить нам ее?

— Неплохая идея, сэр. Даймс расхохотался.

— Удивляюсь я, глядя на тебя, Роджер. Переманивать чужую прислугу — это так на тебя непохоже! Лицо Роджера сохраняло невозмутимость.

— Знаю, сэр. Но иногда это единственно возможный ответ.

Внизу в кухне миссис Смит, пьяновато покачиваясь, укладывала в бумажный пакет богатый набор изысканных закусок. Подобные вечера были хороши еще и тем, что слугам, в том числе и приглашенным, дозволялось уносить с собой все то, что не доели и не выпили гости.

Бармены разбирали пустые бутылки, а шведка, сменив униформу официантки на довольно смелое платье ярко-желтого цвета, сидела у задней двери и листала какой-то киножурнал. Повар, ее муж, упаковывал в сумку свои принадлежности.

Кэрри ставила в буфет вымытую посуду.

Оставив бутылки, к ней приблизился один из барменов.

— А не захочет ли наша красоточка продолжить веселье?

Кэрри смерила его отсутствующим взглядом.

— Ну? — настойчиво протянул он. Она отрицательно покачала головой. Парень было собрался привести более убедительные аргументы, однако в эту минуту на кухню вошел швейцар.

— Мистер Даймс просит тебя подняться к нему наверх, Кэрри. Прямо сейчас.

 

ДЖИНО. 1937

Поездка не принесла Джино никакого удовольствия, а свадебная церемония — и того меньше. Он едва мирился с присутствием Синди в номере отеля, и после происшедшей между ними безобразной ссоры супруги прежде времени вернулись в Нью-Йорк, почти не общаясь друг с другом.

Синди кипела от негодования. Своим поведением Джино лишний раз подтвердил: она для него не более чем вещь, нечто вроде его костюмов или машин. Ну конечно же, он этого не говорил. Однако она и так знала, сама. Он позволил себе смеяться над ней — по его мнению, она в присутствии других гостей корчила из себя дурочку. Идиот! Что он понимает? Да каждый ее новый знакомый там до сих пор, наверное, пачкает по ночам простыни.

— Тебе не следовало бы одеваться во все белое, — заметил он.

— Это почему же?

— В белом должна была быть только невеста.

— Вот как? Кто это сказал?

— Это я говорю. Есть определенный этикет или нечто вроде него.

— Этикет! Этикет! А я и не знала, что тебе известно такое слово.

Плюх'. Впервые за все время, что они были вместе, Джино ударил ее. Она набросилась на него, как дикая кошка: кусаясь и царапаясь.

Отшвырнув Синди от себя, Джино вышел, оставив ее в тишине и одиночестве, а сам в ближайшем баре напился в стельку. На него это было непохоже. Обычно он гордился тем, что всегда в состоянии контролировать свои чувства и оставаться трезвым. Но сейчас ему было не до этого. Синди! Она посмела выставить его на посмешище, подобно последней шлюхе крутя своим передком на виду у собравшихся! Плюс еще этот Франклин Дзеннокотти, давший понять, что видит в нем все того же маленького шпаненка, не способного отличить дерьмо от конфетки.

И в довершение всего — Леонора. Он давно уже преодолел в себе эту боль — во всяком случае, он был в этом уверен. Так нет же. Стоило ей только появиться, как сам облик ее вновь всколыхнул забытую горечь.

Она была такой холодной и неприступной, как будто это он совершил в отношении нее нечто ужасное, а вовсе не наоборот. Это никак не укладывалось в его голове.

Он дождаться не мог возвращения в Нью-Йорк.

Прожевав зубок чеснока, Алдо сказал:

— Слава Богу, что ты наконец вернулся. Джино расхаживал по офису, в каждом шаге чувствовалась распиравшая его злость.

— Господи! Уехал всего на несколько дней, возвращаюсь и что же тут нахожу? Кучу дерьма! — Голос почти срывался в крик. — Ты что, сам ничем не в состоянии управлять?

В лицо Алдо бросилась краска.

— Неприятностей никто не ожидал, все шло очень гладко.

— Как же. Я потратил на смазку столько, что, казалось, мог бы быть уверенным в этом. — Кулак Джино с размаху опустился на стол. — Где этот долбаный Парнишка?

— Ему здорово досталось, Джино. Они хорошенько поработали над ним.

Взгляд Джино сделался совсем тяжелым.

— Тупоголовые идиоты. Почему это он выехал один?

— Как обычно.

Да. Джэкоб Коэн. Джейк. Парнишка. Ему нравилось все делать по-своему. Быть независимым. Быстрым и опасным. Может, чересчур быстрым.

— Доложи-ка еще раз факты, — приказал он Алдо.

— Я же говорил тебе…

— Повтори.

Алдо не стал спорить. От Джино шли волны едва сдерживаемой ярости.

— Деньги он собирает по субботам, как всегда. Так вот, он садился в свою машину на Сто пятнадцатой улице у кондитерского магазинчика…

— Гамбино? — перебил его Джино.

— Да. В общем, когда он садился за руль, на него сзади напали трое…

— И он никого не видел?

— Нет. Его повалили, зверски избили, отняли сумку с деньгами и бросились бежать.

— Куда?

— Что?

— В каком направлении? Алдо пожал плечами.

— Этого я не знаю.

— Мои шестьдесят тысяч, а ты не знаешь.

— Мне известно только то, что рассказал мне сам Парнишка.

— Он явился прямо сюда?

— Да. Весь в крови, его трясло. Я велел Реду отвезти его домой.

— Успокоить и налить стакан горячего молока? Алдо почувствовал себя сбитым с толку.

— Парнишка работает с нами уже семь лет. Неужели ты ему не доверяешь?

— Я верю только в одно: раз в неделю я должен получать деньги. Вот себе я в этом вопросе доверяю.

К Алдо медленно приходило осознание того, что Джино, возможно, и прав. Лицо его побагровело еще больше, голос сделался жестким.

— Как же этот маленький грязный жиденок…

— Спокойнее, — бросил Джино. — Он вовсе не превратился в грязного жиденка лишь из-за того, что стал воровать наши деньги. Точно так же, как и я не превращусь в грязного итальяшку, если вздумаю проломить тебе голову бейсбольной битой. Подумай-ка об этом, по-моему, это неплохая идея — проветрить тебе немножко мозги, а? То есть, я хочу сказать — Парнишка обставил нас. Говоришь, это было вчера? Готов поставить сколько угодно, что сейчас он вовсе не сидит дома, дожидаясь моего возвращения. — Он смолк на мгновение, посмотрел на Алдо. — Не-е-ет. Могу поспорить, он ударился в бега с моими шестьюдесятью тысячами. А ты, недоумок, подвез его домой.

Алдо молча переваривал факты.

— Я сам все проверю, — Джино направился к выходу. — Сэм, Ред, пошевеливайтесь! Хочу заглянуть к Парнишке, принести ему букет цветов в подарок.

Сэм с Редом обменялись понимающим взглядом. Джейк мог надуть Алдо, но его мог надуть любой. Они-то с самого начала знали, что все было подстроено. Им хорошо известно, что любой человек, подкрадывающийся к Парнишке с недобрыми намерениями, схлопочет пулю еще за сотню ярдов. Никому еще не удавалось ловчее него управляться с оружием. Они это знали. И Джино тоже знал. Не пора ли кому-нибудь просветить и Алдо?

Само собой разумеется, что Джино оказался прав. Хозяйка Джэкоба Коэна заявила, что ее жилец переехал. Неожиданно. Адреса нового не оставил.

— Такой приятный молодой человек, — сокрушалась она, — тихий, спокойный, ни разу не опоздал с оплатой.

— У вас нет ни малейшего представления о том, куда он мог податься? — спросил Джино. Она покачала головой.

— А его подружки? Хозяйка поджала губы.

— У моих жильцов есть право на личную жизнь. Он сунул ей двадцатку.

— Подружек у него множество. Каждую неделю появлялась новая.

— Какая-нибудь чаще других?

— Нет. Они приходили и уходили. — Она шмыгнула носом. — Такой молоденький петушок не захочет клевать из одной-единственной кормушки.

Джино кивнул. Ничего, когда он разыщет Коэна, то поджарит его яйца на углях, а потом скормит уличным голубям.

Никто еще не обкрадывал Джино Сантанджело. Никто.

— Неужели мы обязаны идти? — с недовольством спросила Синди.

— Да, — коротко ответил ей Джино. Настроение его по возвращении из Сан-Франциско было, мягко говоря, не на высоте.

— Значит, как я догадываюсь, нам придется остаться там на весь уик-энд? — Она застонала.

— Да.

Так же как и Синди, Джино не испытывал ни малейшего желания присутствовать на очередном рауте мистера и миссис Дьюк. Но на этот раз предстояло празднование двадцать седьмой годовщины их супружеской жизни, и уклониться от приглашения не представлялось возможным. В ушах еще стоял бархатный голос Клементины, с которой Джино разговаривал по телефону.

— Если ты не придешь, Джино, я буду считать, что ты меня избегаешь. Ты уже пропустил нашу последнюю вечеринку, мы не виделись с тобой более трех недель. — Пауза. — Мне бы очень не хотелось думать, что ты и правда меня избегаешь… Мне бы чрезвычайно не хотелось, чтобы так подумал Освальд…

Уж не скрывалась ли за этими словами угроза? Джино расхохотался. Какая угроза? Что-то разыгралось у него воображение! Если ему не захочется их больше видеть, ничего они с этим поделать не смогут.

Только вот больно много сенатору Дьюку известно. О нелегальных лотереях. О доходах, приносимых клубом. Об азартных играх. Об огромных суммах наличности. Дьюк в состоянии покончить с ним в одно мгновение: ему достаточно будет звонка в налоговое управление, чьи агенты и так не оставляют Джино своим вниманием.

Но добрый сенатор никогда так не поступит. Потому что ему, такому доброму, есть что скрывать самому. От его имени Джино сделал немало в высшей степени сомнительных выплат. Отдельные сделки по акциям тоже совершались уже за острой и четкой гранью закона. А принадлежащие Джино компании — ведь он выплачивал сенатору директорские оклады в виде гонораров за услуги в качестве финансового советника.

Да-да. В известном смысле они оба оказались партнерами.

«Хорошо, — решил Джино, — еще один вечер, я должен им его». И придя, он все же обязательно скажет Клементине: «Было по-настоящему весело… но это всего лишь маленькая составная часть… всего остального».

А пока его беспокоили совсем другие проблемы. Этот долбаный Парнишка, бесследно смывшийся с его деньгами два дня назад, а ведь за награду в тысячу долларов большинство сограждан донесут в полицию на родную мать.

Пропал. Растворился. Хрен-недомерок. Ну ничего, когда он вновь вынырнет на поверхность, он свое получит. Сполна.

— Что мне надеть? — спросила Синди.

— Что хочешь, — без всякого интереса ответил Джино.

— Может, красное шелковое…

— В красном ты похожа на проститутку.

— Благодарю. Ты умеешь сказать комплимент даме.

— Ну так не спрашивай.

«И не буду, — подумала она. — Надену именно то, что захочу, пусть это даже будет красный шелк. Пускай я в нем похожа на проститутку».

А вслух она задала другой вопрос:

— О Парнишке что-нибудь новое слышно?

— Нет. Я в клуб.

— Может, я подойду… я…

— Не сегодня. У меня деловая встреча.

— С кем?

Он только посмотрел на нее.

Синди пожала плечами. Она знала, когда лучше промолчать. В любом случае, ее планы начали уже неспешно претворяться. Очень скоро она будет держать в своих руках бразды правления.

В ночном клубе «У Клемми» яблоку было негде упасть. Дела здесь шли лучше некуда.

Джино подошел к стойке гардероба, чтобы перекинуться парой слов с Верой. Выглядела она теперь куда привлекательнее, чем прежде, и была абсолютно трезва.

— Ну-ка догадайся! — Глаза ее сверкали.

— Что такое?

— Он выходит!

— Вот как? — У Джино не было нужды спрашивать кто. Под ложечкой засосало.

— Здорово, а?

С отсутствующим видом он кивнул. Что тут можно было сказать? Что лучше бы им запереть этого сукина сына за решеткой навеки?

— Джино? — Вера дернула его за рукав. — Я знаю, что у тебя с ним никогда не ладилось…

Ха! Как удачно она научилась строить фразы.

— ..но мне очень важно, чтобы вы сейчас нашли общий язык. Паоло переменился — такая отсидка кого хочешь заставит измениться, — Она смолкла, набрала в грудь побольше воздуха и продолжила:

— Он восхищается тобой. Только о тебе и говорит. Он гордится тобой, понимаешь, гордится!

Конечно. Еще бы. Не дурак же он, в конце концов, понимает, с какой стороны бутерброда намазано масло.

— Мне показалось, — в голосе Веры стали слышны нотки сомнения, — что вы помиритесь друг с другом и сможете встретиться, чтобы поговорить. — Она заговорила быстрее. — Ему нужна какая-нибудь работа, и чем быстрее, тем лучше. А теперь, когда Джейк сделал ноги…

Внезапно до Джино дошло, что именно она старается ему внушить.

— Выбрось это из головы, — сказал он решительно. — Забудь об этом.

— Оставь, Джино, не нужно так. Он же твой отец. Хоть что-то это для тебя значит?

С чистой душой Джино мог бы сказать — ничего.

— Когда он выходит? — холодно спросил он.

— Через пару недель.

— Как я понимаю, ты заберешь его к себе?

— Конечно.

Он покачал головой.

— У тебя совсем не осталось мозгов, Вера, ты знаешь об этом? Знаешь, что будет дальше? Станешь целовать ему руки, пока он снова не набросится на тебя с побоями…

— Говорю тебе — он стал другим человеком.

— Посмотрим. К себе его не подпускай. Ни видеть его, ни слышать о нем я не хочу.

Вера пристально взглянула на него.

— А знаешь, временами ты превращаешься в бессердечного выродка.

— Знаю. А как, ты думаешь, я добился всего того, что сейчас имею?

С этими словами он двинулся дальше, цепким взглядом окидывая помещения клуба, проверяя, все ли идет как следует. Кивком приветствуя знакомых и друзей. За одним из столиков Джино заметил Пчелку с подругой в компании двух джентльменов. Увидев его, Пчелка отвела глаза.

Джино тут же вспомнил, как она стояла перед ним — в чулках и туфлях на высоком каблуке. Ее гладкое белое тело. Уж лучше бы она сказала ему о своей заразе еще до того, как начала раздеваться. Груди у нее хорошей формы. Очень хорошей.

Он остановился около девушки по прозвищу Америка. Волосы цвета воронова крыла и длинные ноги. Как-то однажды он оказал ей честь. Впечатление осталось не слишком памятным, но вполне приемлемым. Склонившись к ее уху, негромко сказал:

— Я подвезу тебя сегодня вечером домой. Зайдешь ко мне в кабинет в двенадцать. Девушка зарделась.

— Да, сэр!

Ее память была явно лучше.

Шлюхи. Десять центов дюжина. Независимо от того, одеты ли они в туалеты от Живанши или в жалкие обноски.

Надев красное шелковое платье, Синди тем самым решила бросить вызов собиравшемуся у Дьюков обществу. Глубокое декольте и полностью открытая спина. Пышную прическу украсил на виске искусственный цветок красного же цвета.

Джино промолчал, но его взгляд, искоса брошенный на жену, сказал все.

Ей было наплевать. Поправив перед зеркалом волосы, Синди с отчаянной решимостью бросилась завоевывать сердца мужчин.

Клементина — воплощение вкуса, одетая в классическое черного атласа платье, отвела Джино в сторону.

— Мне кажется, тебе нужно поговорить со своей супругой, — шепнула она. — Маленькая Синди, похоже, пустилась во все тяжкие.

— Ты так думаешь? — Он равнодушно повел головой в направлении занятой оживленной беседой Синди. — Если ей хочется приятно провести время, то меня это нисколько не волнует.

Клементина сдержала рвущееся из нее раздражение.

— А должно бы волновать. Ее поведение касается и тебя. Она же тебя выставляет идиотом.

— Вот как? В таком случае, кем ты выставляешь Освальда?

Ровный тон давался ей с усилием. Джино, этот подонок, пытался давить на нее — на нее, всегда подчинявшую себе других!

— Это совсем другое дело.

— Почему?

— Ты и сам знаешь почему.

— Да, я знаю. Но мне казалось, что это хорошо охраняемый секрет — то, что твой муж — гомик.

— Не произноси этого слова.

— Оно же тебе нравилось.

— Нравилось. А тебе нравилось проводить свое время со мною. Что случилось, Джино? Он пожал плечами.

— Я был в отъезде. Тебе это известно.

Да. Ей это известно. Как было еще до его отъезда известно то, что он избегает ее. До сих пор ни один мужчина не пытался еще избегать Клементины Дьюк. Пока ей самой, конечно, этого не хотелось.

Желание продолжать разговор у нее пропало, — Сигарету, — холодно потребовала она.

— Нет ни одной. Могу предложить тебе сигару. Она смерила его презрительным взглядом. Коротышка с кукурузиной. Не будь он так необходим Освальду и ей самой, мести бы ему улицы за десять центов в день. А ведь они дали ему все. Ввели в общество. Научили себя вести. Сделали человеком.

С пронзившим ее чувством горечи Клементина вдруг осознала, что любит его. Любовь — это вовсе не клубника со сливками. Любовь — это ревность, стремление обладать и выворачивающая душу жалость к себе самой.

Она ему больше не нужна. Это было правдой, точно такой же, как и то, что Освальд — гомик.

— Джино, — с напряжением в голосе произнесла Клементина, — Освальд хочет обсудить с тобой один вопрос. Если только тебя это не слишком затруднит, то, возможно, ты согласишься подъехать сюда завтра к десяти утра, он будет ждать тебя в своем кабинете. Дело это… очень личное. А мы с Синди в это время пройдемся по магазинам.

Джино удивился. Что же это за дело, личное настолько, что о нем нельзя поговорить в городе?

— Хорошо, — коротко ответил он.

— Так… Ну, мне нужно показаться гостям… Ты извинишь меня, я знаю.

Он смотрел ей вслед. Умопомрачительная шлюха.

Краем глаза Джино поймал веселящуюся Синди. Женщины красивее среди присутствовавших не было.

Джино и сам не мог объяснить, почему ни к той, ни к другой он не испытывал абсолютно никакого желания. Может, потому, что начал он слишком уж рано? Чересчур много женщин, вот он и пресытился — теперь даже один раз за ночь казался ненужным излишеством. Когда-то занятия любовью представлялись ему увлекательной; волнующей игрой. И вот на смену этому волнению пришла скука. Да. Скука.

Очень может быть, что в этом виноват он сам.

Джино усмехнулся. Вспомнил о Джейке. О том, как собирался с ним рассчитаться. На губах его появилась улыбка. У Парнишки были яйца! Это Джино по душе. Хорошее, мужское качество.

Да, так и будет. Сначала он преподаст Парнишке урок, а потом разрешит вновь вернуться в свою семью.

— Почему бы нам не пообедать? — в третий раз задал свой вопрос Генри Маффлин-младший.

Склонив головку набок, Синди кокетливо посмотрела на него.

— Просто мне неприятно будет видеть, как Джино разжует тебя и выплюнет.

— Смех один!

Теперь он уже не был тем зеленым юнцом, что увивался когда-то вокруг Клементины Дьюк. Угри прошли, и в тридцать один год он стал владельцем весьма приличного состояния, которое оставил ему не так давно умерший отец.

— Отлично сказано, Генри! — Она испытывала наслаждение, видя, как его глаза жадно шарят по ее груди.

— Я говорю с-с-совершенно с-с-серьезно! — упрямо твердил Генри. Несмотря на курс интенсивной терапии, он так и не избавился от заикания. — Я хочу п-п-пообедать с тобой. Просто п-п-пообедать. Что в этом дурного, тем более что я обещаю вести себя прилично?

Синди вспомнила о докладе частного детектива. Листок с текстом она спрятала дома под матрасом.

«Мистер Сантанджело вышел из клуба примерно в десять минут первого ночи. Его сопровождали двое мужчин, один из которых вел машину. Вместе с мистером Сантанджело вышла девушка — высокого роста, черноволосая. Они проследовали до…»

— Ну? — не отступал Генри.

— Хорошо, — согласилась Синди, удивляясь самой себе. — Почему бы и нет?

Генри просиял. В самом деле, почему бы и нет? Его переполняло ликование. Жена Джино Сантанджело согласилась пообедать с ним. Конечно же, они отправятся в «Плазу». Цветы. Шампанское. И предусмотрительно заказанный наверху номер. Или — так, может, даже лучше — пообедать уже в номере?

— В понедельник? — с волнением спросил он.

— Вторник. — Синди и самой было интересно, с чего это ее так понесло, но тем не менее она решила быть последовательной до конца.

— Великолепно.

— Я думаю. Она хихикнула.

Джино расхаживал по кабинету. На память пришла их первая встреча в этой самой комнате — Освальд показался ему тогда недалеким простачком. Да-да, наивным, как ягненок.

Он взял со стола серебряный нож для бумаги, небрежно подбросил на ладони, как бы взвешивая. В этот момент вошел сенатор.

— Вечер вчера был на славу, — бодро заметил Джино. Освальд кивнул. Набрякшие под глазами тяжелые мешки, казалось, тянули его лицо вниз. Он был явно не в настроении поддерживать светскую болтовню.

— Джино, — начал он, переходя прямо к делу, — просьбы, с которыми я обращался к тебе раньше, были просто несущественными мелочами.

Джино аккуратно положил нож на место. Начало ему не понравилось, как не понравилась и манера речи Освальда — тот говорил, склонив голову на плечо, избегая смотреть в глаза собеседнику.

— Согласен, — осторожно признал он.

— Я неоднократно напоминал тебе, что может наступить такой момент, когда потребуется действительно серьезная услуга…

Джино тут же насторожился.

— Насколько серьезная?

— Весьма… серьезная. Наступило молчание.

— Продолжайте, — выдавил наконец из себя Джино. Сенатор прочистил горло.

— Мне необходимо устранить одного человека, — медленно проговорил он, — и я хочу, чтобы ты лично проследил за этим.

 

КЭРРИ. 1937

Бернард Даймс сидел в кожаном кресле в своем кабинете — том самом, где Кэрри когда-то наводила порядок. Глазами она быстро обвела помещение, заметив только незначительные перемены. Те же серебряные рамки с фотографиями знаменитостей. Афиши на стенах. Огромный письменный стол по-прежнему завален кучей бумаг, к которым никому не позволялось прикасаться.

На звук открываемой двери Бернард повернулся вместе с креслом.

— Мне остаться, сэр? — сдержанно осведомился Роджер.

— Нет-нет. Все в порядке. Я позвоню, когда ты понадобишься. — Он махнул рукой, отсылая швейцара прочь. — Садись, Кэрри.

Сев на стул, Кэрри уставилась взглядом на свои сложенные на коленях руки.

— Мы ведь знакомы, не правда ли? — мягко спросил он.

Она с удивлением посмотрела на него.

— Да.

— У меня очень хорошая память на лица. Встретив человека, я уже никогда не забуду его. Меня только сводит с ума то, что иногда я не в состоянии вспомнить, при каких обстоятельствах мы виделись. Ну, так где же мы познакомились с тобой?

— П-простите? — Она запнулась от волнения.

— Где?

— Здесь. — Кэрри чувствовала себя озадаченной.

— Здесь?

— Да, сэр. Я работала у вас.

— Вот как? — Теперь уже удивился он. — Когда?

— О, это было несколько лет назад, — едва слышно пробормотала она. — Тогда я была совсем молоденькой.

Он смотрел на нее, в недоумении подняв брови домиком.

— Нет, не может быть… Наверное, где-то в другом месте.

— Я работала у вас.

Но Бернарда это не убедило.

— Мистер Даймс, я работала у вас, в этом самом доме в двадцать шестом году. Мне пришлось внезапно уйти от вас по… семейным причинам.

Недоумение на его лице сменилось недоверием.

— Правда, — взволнованно продолжала Кэрри, — это правда. Неужели вы не помните? Я встретила вас в итальянском ресторанчике. Меня подвел к вам хозяин, и вы согласились дать мне работу. Вы должны это помнить.

Перед глазами Бернарда появилась маленькая худенькая девочка, ничуть не похожая на эту сидевшую напротив молодую женщину. Волосы заплетены в косички, одета кое-как, на лице ни намека на косметику, но Бернард Даймс не смог бы в течение двадцати трех лет быть весьма процветающим продюсером, если бы оказался неспособным все-таки узнать красивую женщину, которую видел пусть даже многие годы назад.

— Так значит, — спросил он, — в течение всего этого времени ты так и довольствовалась ролью прислуги? И тебя это устраивает?

Кэрри изучала узоры ковра.

— Думаю, да, сэр.

— Что с тобой, Кэрри? У тебя нет никакого честолюбия?

Кэрри была поражена. С нею разговаривали, как с личностью.

— У меня есть честолюбие, сэр, — она едва заметно вздрогнула, — но не так-то просто найти другую работу. Он смотрел на нее какое-то время, а потом сказал:

— По-видимому, ты права. Но ведь ты очень красива. Тебе следовало бы больше интересоваться собственной жизнью.

Кэрри пожала плечами.

— Я знаю…

В задумчивости он не спускал с нее глаз; внезапно, поддавшись какому-то импульсу, поднялся из кресла, подошел к ней, протянул карточку.

— Придешь в театр Шуберта. Завтра, в десять утра. Может, найдется место в хоре. — Суровый взгляд. — Не хочешь же ты на всю жизнь остаться прислугой, а?

Она покачала головой.

— С Бекерами я улажу все сам. Не беспокойся, — Бернард позвонил в колокольчик, и швейцар вошел немедленно. — Роджер, проводите Кэрри вниз.

Она не помнила, как выходила из кабинета.

Бернард смотрел ей вслед. Происшедшее удивило его не меньше, чем ее. Ему захотелось увидеть девушку лишь для того, чтобы отделаться от торчащей в памяти занозы. Но позже, когда она уже сидела напротив него в кабинете, какое-то странное чувство охватило его. Кэрри излучала такую чувственность, что требовалось усилие воли, чтобы не поддаться ей. Почему бы не дать ей шанс в жизни?

Закурив сигарету, Бернард пустил в потолок несколько колец. Что-то внутри него не давало покоя… Где-то он уже видел ее, и не тогда, когда она здесь работала.

Он попытался заставить себя вспомнить, но ничего не вышло. Ладно, со временем всплывет само. Нужно только не спешить, и все встанет на свои места.

Режиссер ковырял в зубах картонной спичкой.

— Где ты нашел ее?

— Она работает в доме моих друзей, — уклончиво ответил Бернард.

— Выглядит она очень неплохо.

Они обменивались репликами, сидя в полумраке оркестровой ямы. Кэрри стояла на сцене, ослепленная светом прожекторов, взволнованная, мокрая от пота, одетая во взятое напрокат трико.

— Что ты хочешь, чтобы я сыграл, милочка? — обратился к ней с вопросом пианист.

— Не знаю, — выдавила она из себя.

— Хочешь сначала станцевать или будешь петь?

— Э-э… танцевать…

— Как насчет «Пенни сыплются с неба»?

— Как насчет чего-нибудь повеселее?

— Ну наконец-то ты заговорила по-человечески! Он энергично ударил по клавишам, и по залу поплыла ритмичная музыка, настоящий нью-орлеанский джаз, «Жестокая Ханна». Кэрри начала танец.

— Боже мой! — воскликнул режиссер. — Да это же настоящий стриптиз!

Бернард, сидевший рядом, выпрямился и застыл от удивления.

Это и в самом деле был стриптиз.

Раут у Клементины Дьюк.

Уэстчестер, 1928 год.

Он так и знал, что вспомнит — со временем.

 

ДЖИНО. 1937

Сидя за рулем своего черного «кадиллака», Джино нервничал. Синди на соседнем сиденье, подобрав под себя ноги, повернула к нему голову.

— Что с тобой? Ты выпил, что ли?

— Какого черта?

— Ты ведешь машину, как сумасшедший.

— Долбаный сенатор. Думает, что он большая шишка. Меня еще никто не заставлял плясать под свою дудку.

— А кто говорит, что ты пляшешь?

Бросив быстрый взгляд на жену, Джино подумал о том, стоит ли ей рассказать все. Нет. С чего это он будет откровенничать о том, как его унизили, о том, как сенатор обошелся с ним — как с каким-то дешевым наемным убийцей? Будучи в полной уверенности, что Джино ответит: конечно, с радостью, только скажите кого, где и когда. Какая насмешка!

— Ладно, ничего.

— Конечно, ничего. Поэтому-то мы и рвем оттуда когти, как двое преступников. Твоей бы девушке это наверняка не понравилось.

— Она не моя девушка. Я говорил тебе об этом сотни раз.

— Ну да. — Синди зевнула. — И прическу ей делает вовсе не Джин Харлоу.

Остаток пути они проделали в молчании. На себя Джино был зол не меньше, чем на всех остальных. Ведь он так и не сказал «нет». Выслушав Освальда, он пообещал:

— Я могу устроить так, чтобы это было сделано. На что сенатор ответил:

— Ты сам должен сделать это. Об этом никто не будет знать. Дерьмо. Он сидел перед ним, как мальчик, он позволил этому педику обращаться с собой, как с ничтожеством. В конце концов Джино — бизнесмен, а не громила, зарабатывающий на жизнь пистолетом. И все же он сидел там и слушал, как Освальд излагает детали. Шантаж, естественно. На почве его сексуальных привязанностей. Долгая история.

Собственно говоря, сенатор Дьюк не сказал, что если Джино откажется, то будет уничтожен, но и непроизнесенные, эти слова, казалось, висели в воздухе.

Мог ли Джино выполнить просьбу сенатора? По-видимому. Возможности у него были. Конечно, подумав, решил Джино, глупо было с его стороны давать Освальду излишнюю информацию об этих своих возможностях. Но с другой стороны, как можно не давать? Сенатор управлял большинством компаний, которыми владел Джино, его юристы заправляли всей документацией. Его брокеры занимались помещением капитала. Единственное, чего мистер Дьюк не знал, — это набитые деньгами сейфы чуть ли не в каждом городском банке.

Так что же делать? Отправить на тот свет вздумавшего заняться шантажом одного из партнеров Освальда? Но это значит дать сенатору еще большую власть над собой.

Или рискнуть и выбросить все из головы?

Джино находился в тупике.

Отвратительная неделя.

Но положение дел стало еще хуже.

Буквально на следующий день трое из его сборщиков денег подверглись нападению прямо на улице. Двое избиты, третий застрелен насмерть. Еще пятнадцать тысяч утекли в канализацию. Парнишка не терял времени даром.

Джино не пришлось долго раздумывать над решением. С Джейком все ясно. Поджарить его яйца — это одно. Позволить ему делать из Джино дурака — совсем другое.

В полдень ему позвонил Освальд.

— Так ты согласен? — услышал Джино в трубке его шепот.

— Да. Не беспокойтесь, все будет сделано.

Он справится с проблемой по-своему.

После того как Джино отпустил Реда и Косого Сэма по домам спать, он вывел из расположенного в подвале клуба гаража старенький «форд» и отправился по адресу, полученному от сенатора. Мотор работал безотказно. Так и должно быть — примерно раз в месяц Джино с удовольствием любил сам тряхнуть стариной.

В адресе значилась Гринвич-Вилледж. Задворки. Оставив машину за квартал от нужного дома, Джино пошел дальше пешком. Внимательно изучил фамилии жильцов на доске со звонками. «З.Кинкайд, второй этаж».

Было два часа ночи, однако дом сотрясался от раскатистой лавины джаза.

Джино постучал. Дверь открылась немедленно, как будто молодой чернокожий ждал за нею его прихода.

Распахнув ее еще шире ударом ноги, Джино вошел в квартиру.

Не проронив ни звука, чернокожий испуганно забился в угол. Жесткие курчавые волосы в диком беспорядке, взгляд наркомана. На губах ярко-красная помада, одет в цветастый домашний халат.

— Это ты Зефра Кинкайд?

— Кому я понадобился? — задал встречный вопрос парень странно высоким голосом, почти фальцетом.

— Ты? — Джино впился в него глазами.

— Да, — шепотом ответил парень.

— Мне нужны письма.

— Какие письма?

Сделав по-кошачьи мягкое движение, Джино схватил парня за горло и прижал его голову к стене, правым коленом нанес страшный удар в живот.

— Мне… нужны… письма… сенатора… Немедленно.

— Хорошо, — прохрипел чернокожий, корчась от ужаса и боли, — сейчас принесу.

Джино отпустил его, перевел дух. Инстинкт никогда еще не подводил его: нет никакой нужды убивать эту окаменевшую от страха мразь. Достаточно будет пары-тройки серьезных угроз, а потом посадить эту дрянь в поезд и вышвырнуть вон из города.

Трясущейся походкой парень подошел к стоящему в углу комнаты буфету. Джино лениво подумал о том, где Освальд нашел, вернее сказать, подцепил этого типа. Где могли скреститься пути сенатора и какого-то чернокожего мальчишки?

Парень дернул на себя дверцу кухонного шкафа, и в то же мгновение из него выскочил с воплем какой-то гигант футов шести ростом, в парике, бешено размахивая сжатым в кулаке ножом для разделки туш.

На какую-то долю секунды Джино парализовал страх. Но этой доли хватило маньяку на то, чтобы нанести удар.

Нож глубоко вошел в плечо.

 

ЧЕТВЕРГ, 14 ИЮЛЯ 1977 ГОДА НЬЮ-ЙОРК И ФИЛАДЕЛЬФИЯ

Лаки то просыпалась, то вновь погружалась в сон. Вся се агрессивность в отношении Стивена куда-то пропала, ей просто хотелось выбраться наружу. Они были заперты в кабине лифта вот уже девять часов, за это время из нее улетучилось всякое желание бороться. Она чувствовала себя отвратительно грязной. Губы, рот, горло — все пересохло. Голова раскалывалась. В желудке урчало. Ей хотелось сунуть в рот два пальца, чтобы вытошнило, но в то же время она прямо-таки судорожно хотела есть.

— ТЫ не спишь? — прошептала она.

— Я не могу спать, — ответил Стивен.

— Я тоже не могу.

Ему становилось жаль ее и жаль самого себя. В бешенство приводила мысль, что в 1977 году в Нью-Йорке ты можешь оказаться в этой мышеловке между небом и землей, и ни одна живая душа на протяжении долгих часов не попытается хоть как-то вызволить тебя из нее.

— Что ты первым делом сделаешь, когда выберешься отсюда? — спросила Лаки.

В темноте он не смог сдержать улыбки. Лаки напоминала одинокого маленького ребенка, с нетерпением ожидавшего освобождения из мрачного узилища.

— Заберусь в ванну.

Она невесело рассмеялась.

— Я тоже. В горячую и надолго, а еще я потребую туда стакан холодного белого вина. И музыку, что-нибудь из Донны Саммер или Стиви Уандера.

— А как насчет Милли Джексон или Айзека Хайеса?

— Ты предпочитаешь их?

— Конечно.

— Правда?

— Что тебя удивляет?

— Мне как-то в голову не приходило, что типам вроде тебя может нравиться «соул».

— А что таким типам нравится?

— Н-не знаю. «Мидл оф зэ роуд». Герь Алперт, Барри Манилов.

— Благодарю покорно!

— А неплохо было бы, имей мы здесь музыку!

— Марвина Гея.

— Ола Грина.

— Вилли Хатча.

— Отиса Реддинга.

Они разразились смехом.

— Эй, — воскликнула Лаки, — а у нас с тобой есть что-то общее!

— А старые вещи ты когда-нибудь слушаешь? Билли Холидей, Нина Симоне?

— Обязательно. Я люблю их.

— Не шутишь?

И они заспорили о музыке, совсем как два старых друга. Тема настолько поглотила их, что доносившийся откуда-то снизу, из лифтовой шахты голос не сразу проник в заторможенное сознание.

— Там есть кто-нибудь?

— Эй! — Лаки вскочила на ноги. — Похоже, нас наконец нашли!

За нею поднялся с пола и Стив.

— Мы тут застряли! — прокричал он что было сил. — Нас двое! Можете вы нас отсюда вытащить?

Распростершийся на полу кухни Дарио весь напрягся. Он не слышал ничего, кроме потока грязных ругательств, становившихся все более громкими по мере приближения парня к кухне, к сжатому в потной руке ножу.

— Жополиз… членосос… мать твою… Голос звучал прямо над ним.

— Жополиз… членосос… Аа-х-х-хрр…

Он сам напоролся на выставленный нож. Дарио не пришлось даже шевельнуть рукой. Парень сам всадил его в себя.

Тишина.

Пальцы Дарио беззвучно соскользнули с рукоятки. Его тошнило. Убил?

Возмущению Кэрри не было предела. Трястись в зловонном фургоне, набитом разъяренными людьми, в полицейский участок! «Подонки общества» — назвал бы ее соседей Эллиот. Что бы он сказал, увидев среди них ее, свою жену?

Она прикрыла глаза, стараясь отогнать от себя эту мысль.

Но картина стояла перед глазами. На его патрицианском лице — изумление.

— Но с какой это стати тебя потянуло в Гарлем, Кэрри? Я не понимаю.

Она предупредила его, что немного задержится, так как хочет повидаться со Стивом.

— Я недолго, — сказала она.

Стив жил всего в трех кварталах от них. Эллиот, сидевший перед экраном телевизора, неопределенно кивнул.

Сколько она уже отсутствует? Несколько часов. Эллиот, должно быть, сходит с ума. Наверняка позвонил Стиву, выяснил, что у него она и не показывалась… Да они оба там сходят с ума.

В отчаянии Кэрри пыталась придумать какую-нибудь историю в оправдание. И такую историю она нашла. Безукоризненную. Такому всякий поверит.

— Я спросил: кто там? — грубо повторил свой вопрос Джино.

— Мистер Сантанджело… Это я, Джилл. Может, вы передумали?

Боже! Вот ведь шлюхи! Половина третьего ночи, и все-таки она пришла опять и стучит в его дверь.

— Выбрось это из головы! — угрюмо буркнул он.

— Откройте мне на минутку, — умоляющим голосом протянула она. — Мне нужно у вас кое-что спросить. Прошу вас'.

Никогда он не находил в себе сил устоять, когда женщина начинала его упрашивать. Сунув оружие в карман халата, Джино повернул ручку дверного замка. Может, он и в самом деле обошелся с ней слишком жестоко? Отчего не оказать девушке такую услугу?

Распахнув дверь, он начал было:

— А теперь послушай, детка…

Но тут же в горле у него застряло проклятие: по глазам больно ударила фотовспышка.

После того как с кабины лифта с большим трудом сняли потолочную панель, мужчина в комбинезоне ремонтного рабочего посветил вниз электрическим фонариком; луч упал на лицо Лаки.

— Ради Бога! — сдавленно крикнула она, закрывая ладонью глаза.

Луч переметнулся на Стивена, торопливо натягивавшего на себя одежду.

— Выключите его! — скомандовал Стивен. — Мы девять часов просидели в темноте, и я вовсе не собираюсь теперь ослепнуть от вашего прожектора.

Человек в комбинезоне засмеялся грубым смехом, но фонарик все же выключил.

— Ну и видок у вас обоих… Только что пришлось освобождать из лифта десяток человек в Шерман билдинге. Боже, да они там переплелись, как змеи! — Опять послышался его неприятный смех. — Потом от них разило — стадо баранов! Ну и вонь! Я…

— Вы сможете вытащить нас отсюда? — прервал его излияния Стивен.

Мужчина хрустнул суставами пальцев.

— Зачем же было мне приходить!

— Тогда хватит болтать. Лучше приступить к делу. Вы из управления пожарной охраны?

— Нет. — Мужчина пренебрежительно фыркнул. — Им не до таких мелочей. В городе творится черт знает что. Я из лифтового хозяйства.

— Не хотите ли вы сказать, что во всем городе нет электричества?

— Вот именно.

Лаки торопливо натягивала на себя одежду.

— В любом случае отсюда нам нужно убираться, — свистящим шепотом проговорила она.

— Согласен, — отозвался Стивен и поднял голову вверх. — Что вы собираетесь сделать? Заставить двери открыться?

— Этого я не смогу. Вы между этажами. Уж если кто-то застревает, так обязательно между этажами.

— Тогда как…

— Обвяжетесь веревкой, и я вас вытяну.

— О Боже! — вырвалось у Лаки. — Я и слышать об этом не хочу!

— Позвольте мне уточнить, — чуть обеспокоенно заговорил Стивен. — Вы бросите нам веревку, мы обвяжемся ею, и вы протащите нас через снятую крышу кабины? Так?

— А как же еще? Это не опаснее, чем вырвать зуб.

— Что там о выдергивании зубов? — мысль о спасении несколько оживила Лаки.

— Вы не обязаны пользоваться веревкой, мэм. Можете оставаться там до того, как дадут ток, если хотите. Меня это нимало не волнует.

— Нам нужно решиться, — начал Стив убеждать Лаки. — Он говорит, что опасности нет, — значит, ее нет.

— Он говорит! — Лаки в отвращении сплюнула. — Да кто он такой?!

— Ну вот что, — Стив не терял терпения. — Я — за. Если вы хотите остаться здесь — вам виднее.

— Замечательно. Просто великолепно. Вы, значит, оставляете меня здесь одну?

— Вы меня, конечно, простите, — донесся до них сверху голос их спасителя. — Может, мне лучше уйти? В здании еще шесть лифтов. И где-нибудь наверняка сидят люди, которые хотят, чтобы их вытащили.

— Мы тоже хотим, — с усмешкой проговорил Стивен. — Бросайте ваши веревки.

Прежде чем Дарио успел подняться, парень нелепо загреб руками и рухнул прямо на него. В ужасе Дарио вскрикнул, пытаясь оттолкнуть, отпихнуть от себя мертвое тело. Он трясся, тело била мелкая дрожь.

На негнущихся ногах Дарио доковылял до двери кухни. Он убил человека. Телефон. Немедленно связаться с Кастой.

Квартира освещалась только падавшим через окно лунным светом, которого однако хватило Дарио для того, чтобы добраться до телефона. Подняв трубку, он принялся исступленно тыкать пальцем в кнопки.

В этот момент до его слуха донесся какой-то шум — звякающий, царапающий звук у двери.

Кто-то пытался проникнуть в его квартиру.

Привлечь к себе внимание в переполненном людьми полицейском участке оказалось далеко не простым делом. Кто она такая, в конце концов? Еще одна черномазая морда в толпе себе подобных всего-навсего. Но Кэрри уже удалось взять себя в руки, и твердым, решительным голосом она принялась на ходу сочинять какую-то историю, в самом конце которой обратилась к слушавшему ее полицейскому с просьбой.

— Позвоните, пожалуйста, моему мужу, чтобы он приехал и забрал меня отсюда.

Полисмен кивнул. Звучало все довольно правдоподобно, а потом ее слова можно легко проверить. Кэрри повезло: он набрал номер, и не прошло и часа, как в помещение полицейского участка вошел Эллиот Беркли вместе со своим адвокатом. Как Кэрри и предполагала, муж был на грани безумия. Через пятнадцать минут ее освободили, принесли извинения и проводили вместе с Эллиотом к его машине.

— Господь всеблагий! Ну и город! — не выдержал Эллиот. — Теперь они хватают жертв, оставляя преступников разгуливать по улицам! — Тронув машину с места, он успокаивающе похлопал Кэрри по колену. — Представляю, что тебе довелось перенести! Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Да, вот только уши…

— Не волнуйся, мы едем прямиком к доктору Митчеллу. Он сделает все, что нужно. Боже мой, я же места себе не находил, я…

Она не слушала его, размышляя над тем, каким будет следующий шаг шантажиста. Эллиот, не задумываясь, поверил ее истории. Ведь в ней, так или иначе, скрывалась и правда. Машина Кэрри действительно угнана, а саму ее ограбили. Выдумать пришлось лишь двух парней, севших к ней в машину на перекрестке Шестьдесят четвертой улицы, где она остановилась перед светофором. Это они, угрожая ей пистолетом, заставили везти их в Гарлем и выбросили там из машины. Кэрри очутилась в центре неистовствовавшей толпы и была вместе с ней задержана и доставлена в участок. В высшей степени похоже на правду.

Эллиот осторожно вел «линкольн» по неосвещенным улицам, полным вышедшими на охоту любителями легкой наживы; там и здесь виднелись время от времени языки пламени.

— Ад какой-то! — бормотал себе под нос Эллиот. — Посмотри на них — настоящие животные. Слава Богу, что тебя арестовали. В участке все-таки безопаснее, чем на улицах. Подонки. Другой жизни они и не заслуживают.

Эллиот никогда не был либералом.

При мысли о том, что случится, если он вдруг узнает о ее прошлом, Кэрри вздрогнула.

— Какого черта!.. — взорвался Джино, пытаясь закрыть дверь.

— Интервью, мистер Сантанджело. — настаивал грубый мужской голос, чей обладатель успел сунуть свой ботинок в образовавшуюся между дверью и притолокой щель. — Прощу вас. Всего несколько слов.

За его спиной Джино увидел стюардессу Джилл, а рядом с ней какого-то типа с фотокамерой на груди. И дураку ясно, что эти двое в стельку пьяны.

— Вон! — зарычал Джино. — А ты убери свою ногу, если не хочешь, чтобы я оторвал ее.

Ничтожество с камерой подалось назад.

— Ты же говорила, что с ним легко будет поладить, — зашипел он на Джилл со злобой. Она пьяновато пожала плечами.

— Я обещала привести вас к нему, я вовсе не говорила, что он примет вас с поцелуями и распростертыми объятиями.

Они решили попытаться еще раз.

— Мистер Сантанджело, — обратился к Джино стоявший у двери, — поговорите со мной сейчас, тогда завтра вам не придется говорить с десятками моих коллег.

Джино в ярости хлопнул дверью. Для такого дерьма он уже слишком стар.

 

ДЖИНО. 1937

Первая мысль. Убить.

Его накрыла волна неконтролируемой черной ярости.

И боли, конечно. Но на боль можно не обращать внимания.

Заехать ополоумевшему маньяку коленом по яйцам.

И следить взглядом за тем, как парик его сползет на пол, а сам он начнет корчиться.

Подожди, не спеши, переведи дыхание.

Цветастый Халат бросается ему на спину, сзади.

Новая вспышка ярости.

Джино физически ощущал, как из раны струйкой течет кровь. Из горла рвались какие-то животные звуки.

Размазать эту мразь по стене. Увидеть его оскаленные зубы.

Пнуть ногой.

Кулаком.

Теперь одновременно.

Дотянуться до пистолета.

Вон он, на полу, между ними обоими.

Нажать на курок. Один раз. Другой.

Внезапно на Джино навалилась огромная тяжесть.

Кто-то тянет свои руки к его лицу.

Хлещет по щекам. Выцарапывает ногтями глаза.

Еще нажать на курок.

Всего один раз.

Пчелка крепко спала на одном краю удобной и широкой кровати, а Марко, ее семилетний сын — на другом.

Раздавшийся стук в дверь незаметно вошел в ее сон и стал его частью. Вот она в лодке, над нею ярко сияет солнце, и вдруг — акула! Она подплывает все ближе, ближе, челюсти ее смыкаются, она слышит стук… стук… стук…

Вздрогнув и проснувшись, Пчелка резким движением села в постели. Стук продолжался и наяву. Она бросила взгляд на будильник — половина третьего ночи. Марк беззаботно спит, так и не вытащив изо рта большой палец. Пчелка поднялась, накинула на себя халат и босиком пошла к входной двери.

— Кто там? — громким шепотом спросила она.

— Открой мне.

Она была почти уверена, что не ошиблась, но все же переспросила:

— Кто это?

— Джино Сантанджело.

Внутри у нее похолодело. Неужели в первый раз она так и не напугала его?

— Открой эту… долбаную дверь! — настаивал Джино.

Перед ней стоял выбор: впустить его и дать отпор здесь, или не впускать и потерять работу. Что предпочтительнее?

Работа ей была нужна.

С неохотой Пчелка отвела назад задвижку, и, прежде чем она успела потянуть на себя дверь, та раскрылась настежь. Стоявший за ней Джино без сил рухнул на пол прихожей.

— Господи! — Она сдавленно вскрикнула. — Что с вами такое?

Он был весь в крови, с головы до ног. Лицо представляло красную маску, пиджак можно выжимать.

Пчелка почувствовала, как ее охватывает панический страх. Однако здравый смысл все же взял верх, и она втащила неподвижное тело в прихожую, надежно закрыла дверь.

— Дай мне… выпить, — простонал Джино.

— У меня… У меня ничего нет. — От испуга она замерла.

— Да… Теперь вспоминаю… — Он едва слышно рассмеялся. — Ты — та самая… у которой… нет выпивки…

— Вам необходим врач, — твердо сказала Пчелка. — Кого мне вызвать? Он вновь застонал.

— Не нужно… никаких… врачей… Ты сама… можешь… позаботиться обо мне…

— Не могу.

— Можешь… Не так уж… это и страшно… как… кажется…

Она поплотнее завернулась в халат. А что, если он умрет? Здесь, у нее на полу?

— В вас стреляли? — робко спросила она.

— Ударили ножом. — Фраза далась с трудом. — Не… страшно. Помоги мне… раздеться…

Она подумала о спящем в спальне Марко.

— Мистер Сантанджело, позвольте мне вызвать кого-нибудь. Мистера Динунцио или вашу жену. Им лучше знать, что нужно делать. Я…

— Никаких звонков, — перебил ее Джино. — Пять тысяч… говорю же, ты… и сама справишься… и… не проболтаешься…

Пять тысяч долларов! Пчелка поймала себя на мысли, что уже знает, как распорядиться деньгами: плата за обучение Марко, новая одежда для них обоих. И небольшой автомобиль. Отдых.

— Что я должна делать? — быстро спросила она.

Проснувшись рано, Синди с раздражением обнаружила, что Джино так и не вернулся домой. «Ну и пусть», — пробормотала она про себя. Теперь ее согревало сознание того, что каждую пятницу она будет получать письменный отчет о всех действиях своего мужа. Когда или если она решит разводиться с ним, на руках у нее окажутся только козыри. Она не забудет поставить в счет самую маленькую шлюшку, с которой он трясся в постели всю ночь напролет.

Синди не сдержалась и громко хихикнула. Джино привык считать себя таким умным, но куда там ему до нее! Ведь это факт!

Размышляя о предстоящем обеде с Генри Маффлином-младшим, она тщательно оделась. Вплоть до сегодняшнего дня Синди неукоснительно соблюдала правило, о котором говорил когда-то Джино: «Пока ты моя жена, никакого траханья на стороне».

Хорошенькое правило. Но сам он поступал как раз наоборот.

Нет уж, с нее достаточно. Необходимые меры предосторожности приняты, сегодня наконец можно и самой повеселиться от души.

А если Джино это придется не по вкусу, ему же хуже.

Сон уходил от него медленно, оставляя вместо себя тупую, пульсирующую боль в плече. Когда он поднес руку к лицу, ему показалось, что пальцы коснулись грубой наждачной бумаги. Старый шрам раскрылся. Простыня под плечом промокла от крови. Утром, при ярком свете, ему стало отчетливо ясно, что к врачу обращаться придется, что раны нужно зашивать.

Джино сделал попытку сесть, но приступ чудовищной боли заставил его отказаться от своего намерения. Ему вообще представлялось сейчас чудом, что он смог живым выбраться из крошечной квартирки Зефры Кинкайда. Для этого ему пришлось совершить убийство. Но в противном случае убитым оказался бы он сам.

К черту. Все к черту. Пусть даже не убийство, а два. Просьба Освальда выполнена.

Письма, о которых он говорил, штук десять или двенадцать, лежали под подушкой, все до последнего написанные разборчивым почерком сенатора. Перед тем как выбраться из квартиры, Джино все же нашел их и сунул себе в карман. Из-за закрытых дверей все так же, на полную мощность, продолжали нестись звуки джаза. Никто ничего не слышал.

Джино доковылял до машины и, только усевшись за руль, понял, что на всю дорогу до дома у него просто не хватит сил. К счастью, он вспомнил, что Пчелка, та, с трипперком, живет где-то неподалеку. Кварталах в двух, что ли.

С трудом он доехал до ее дома.

— Доброе утро. — Голос у нее звучал довольно мрачно, когда она вошла в комнату и села рядом с постелью. — Как вы себя чувствуете?

Ему запомнилась ее доброта. Доброта, пришедшая с обещанием пяти тысяч.

— Так, будто меня переехал товарный поезд.

— Гм….

Если бы в этот момент Джино мог себя видеть, он сам удивился бы точности своего сравнения. Оба заплывших глаза — в сплошных синяках. Лицо в порезах и царапинах, старый шрам разошелся, скрытый коростой запекшейся крови. Губы потрескались и опухли.

Думать о его ране на плече ей не хотелось. Когда ночью ей пришлось разрезать его пиджак и рубашку, чтобы снять их, кровь хлынула таким потоком, что, не удержавшись, Пчелка громко вскрикнула. На крик прибежал испугавшийся Марко.

— Мама! Мамочка! Что случилось? Кто этот дядя? Джино посмотрел на мальчика, затем на нее. Не было сказано ни слова.

— Это мамин хороший знакомый, дорогой, — успокоила она ребенка. — Иди спать.

Мальчик с неохотой повиновался. Она устроила его на кушетке, а Джино положила в кровать, на которой до его прихода сама спала с сыном. В ее же распоряжении на ночь оставалось только кресло.

Утром Пчелка поспешила проводить Марко в школу еще до того, как он начнет задавать ей вопросы. Она надеялась, что до его возвращения Джино в квартире уже не будет.

— Хочу попросить тебя сделать несколько телефонных звонков, — едва шевеля губами, обратился к ней Джино.

— Да, я слушаю вас.

— Но лишнего ничего не говори.

— Понимаю.

— Позвони Алдо. Скажи, что мне срочно нужно его увидеть, дай ему свой адрес.

— Хорошо.

— Пусть приведет с собой доктора Харрисона.

На листочке бумаги Пчелка записала номер телефона.

— Можете положиться на меня.

Другого ему и не оставалось. Последующие десять дней он полностью зависел от нее. Она купала его в ванной, кормила, дежурила у постели по ночам, наблюдая за тем, как он поправляется.

Сил у Джино было, как у хорошего коня. Через десять дней он уже мог самостоятельно добраться до дому. Врач говорил, что другому на это потребовались бы недели.

— Вы потеряли большое количество крови. Честно говоря, вам просто чудом удалось остаться в живых.

Да, повезло, это правда. О том, что в действительности произошло ночью, никто, кроме него, не знал. Даже Алдо.

— Я ехал к Пчелке, — объяснил ему Джино, — но на улице на меня набросились двое. Видимо, просто не знали, кто я такой. Забрали деньги и смылись.

Пчелке он вообще не стал ничего рассказывать, а сама она не задавала никаких вопросов. Ему это понравилось. За десять дней, что он у нее прожил, они стали друзьями. Она прекрасно готовила и знала множество различных карточных игр. С мальчиком тоже все оказалось в порядке — он веселил Джино рассказами о своих школьных проделках.

— А где его отец? — как-то поинтересовался Джино. Она смутилась.

— Его никогда и не было.

— Да ладно тебе. Ну не были вы женаты. Что в этом такого? Но ведь без парня в этом деле не обошлось.

— Парень-то был. Ему — пятьдесят два, мне — пятнадцать. Старая история. Он овладел мною силой. А поскольку он был другом моего отца, мне никто не поверил. И меня вышвырнули из дому. Я приехала в Нью-Йорк и с тех пор живу здесь.

— У тебя это неплохо получается.

— Скажем, мне просто удалось выжить. Зато я сохранила сына. Трогательно, правда?

— Правда всегда трогательна.

В их отношениях не было ничего чувственного, хотя когда дела Джино пошли на поправку, он не раз испытывал искушение.

— У тебя действительно был триппер? — спросил он однажды.

Она улыбнулась.

— Нет. Просто мне захотелось осадить тебя.

— Вот как? Почему?

— Кому же интересно стать одной из многих?

Ему вдруг захотелось схватить ее, затащить к себе в постель, но он быстро одумался. Ведь они друзья, зачем же все портить?

Через день после того как Джино покинул квартиру Пчелки, он послал ей конверт. В нем лежали пятнадцать тысяч и записка. «Яз тебя выйдет прекрасная сиделка, — говорилось в ней. — Пять тысяч — как и было обещано, а десять положишь в банк на имя Марко».

Пчелка была поражена. Джино Сантанджело не причинил ей ни малейшего вреда. Память ее почему-то вернулась к убийству двух мужчин неподалеку от ее дома. Обнаружено оно было утром, а ночью, за несколько часов до этого, на пороге ее квартиры рухнул Джино — весь залитый кровью.

Первый обед с Генри Маффлином-младшим. Интересно.

Второй. Волнующе.

Третий. Ошеломляюще.

Четвертый. Немыслимое по своей интенсивности занятие любовью.

М-м! Какой экстаз! Генри Маффлин-младший влюбился, и Синди наслаждалась теперь каждой минутой, проведенной в его обществе.

Он оказался просто марионеткой, сработанной в кругах высшего света, и с радостью выделывал различные коленца, стоило ей лишь подергать за ниточки.

Ему доставляло удовольствие завалить ее драгоценностями, мехами и подарками попроще.

Ему нравилось угощать ее шампанским и черной икрой.

Ему хотелось, чтобы она развелась с Джино и вышла замуж за него, Генри.

Она взвешивала все «за» и «против».

Джино не обращал на нее ни малейшего внимания.

Генри боготворил ее.

Джино не брезговал ни одной юбкой.

Генри будет ей навсегда предан.

Джино разговаривал с ней, как с потаскухой.

Генри вознес ее на пьедестал.

В Джино не было никакого шика.

Генри представлял собой высший класс.

Само собой, Джино силен, решителен, у него привлекательная внешность.

Генри — все-таки немножко тряпка.

У Джино — власть и деньги.

У Генри — только деньги.

Джино — когда хотел — мог быть изумительным любовником.

Генри предстояло еще многому научиться.

Она могла бы ему в этом помочь. Почему бы и нет? Как это будет восхитительно — учить его пользоваться своими пальцами, языком, объяснять, что нужно делать с довольно-таки неуверенной эрекцией.

Она приняла решение — значительную роль сыграло в этом то, что, по словам Алдо, Джино пришлось неожиданно отправиться в тайную деловую поездку. Однако, согласно докладам нанятого ею детектива, Джино и носа не показывал из квартиры какой-то сучки в Гринвич-Вилледж.

Синди еще раз пробежала глазами строки доклада. Там утверждалось, что той ночью Джино посетил в Гринвич-Вилледж одну за другой двух шлюх. От первой он ушел покачиваясь, очевидно, пьяный, зато дыра меж ног у второй оказалась настолько засасывающей, что он до сих пор не в состоянии из нее выбраться. Выродок.

Ну ладно. Теперь ему уже не удастся делать из нее какую-то дурочку. Она даст ему развод и выйдет замуж за Генри.

И чем раньше, тем лучше.

Дома Джино ожидали несколько посланий с настоятельными просьбами сенатора срочно связаться с ним.

За рулем сидел Алдо. Когда в пять часов дня Джино переступил порог своего дома, то встретила его только горничная.

— Где Синди?

Алдо пожал плечами и отвел взгляд. Уж он-то никак не хотел оказаться первым, кто должен сообщить Джино, что его жена разъезжает по городу с другим. Денно и сам скоро об этом узнает. Очень скоро.

— Эй, — повернулся Джино к горничной, — а где миссис Сантанджело?

От испуга та подпрыгнула. На лице хозяина она видела такое выражение, которое наполняло ее душу жутким страхом.

— Я… Я не знаю, сэр. Она не оставила никакой записки. Он нахмурился.

— Ты сказал ей, что я вернусь сегодня? — спросился Алдо.

— Да, я ей говорил. Может, если бы ты сам позвонил… ей не очень-то понравился твой… отъезд…

— Плевать мне, что там ей понравилось, а что — нет. Она моя жена, и должна быть здесь, черт бы ее побрал.

Алдо водил носком ботинка по полу. Видимо, все-таки стоило предупредить Джино о том, что происходит.

— Послушай, — начал он.

— Пойду-ка я лучше прилягу, — не дал ему закончить Джино. — Цифры у тебя с собой?

Алдо кивнул, сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил пачку бумаг.

— О Парнишке что-нибудь новое слышно?

— Ничего. Он лег на дно. Но когда-то ему все же придется подняться к поверхности. Не беспокойся, мы разыщем его.

— Это кто же беспокоится?

Обед был изысканным. В номер принесли холодного омара, шампанское, клубнику со сливками.

Генри Маффлин-младший снял в гостинице номер-люкс, приказал украсить его красными розами, принести проигрыватель и набор пластинок с соответствовавшей моменту музыкой. После того как обед был закончен, он извлек из кармана небольшую коробочку, покрытую черным бархатом, но не торопился открыть ее.

— О Генри! — вскричала Синди. — Ты столько для меня значишь'.

На лице его расплылась довольная улыбка.

— Ты т-т-так добра ко мне, дорогая.

Она торопливо запихала в себя остатки омара, залпом прикончила бокал с шампанским, одну за другой проглотила лежавшие еще на тарелке ягоды.

— Ну, милый, — в волнении шептала Синди, — ну, давай же откроем ее!

— Д-д-да, конечно.

Глаза ее жадно сверкнули, пальцами Синди мертвой хваткой вцепилась в коробочку — так, наверное, голодный щенок бросается на первую в своей жизни кость. Драгоценностей у нее хватало, но какая женщина скажет: все, достаточно?

Раскрыв коробочку, она обмерла, забыв закрыть рот. На строгом черном бархате гордо лежало удивительной работы кольцо. Огромный рубин в старинной оправе, украшенной бриллиантами и изумрудами. Своим великолепием кольцо затмевало все побрякушки, что были на сегодняшний день у Синди.

— О Боже, Генри, — выдохнула она. — О Боже мой'.

— Т-т-тебе нравится? — он с тревогой смотрел на нее.

— Нравится? Нравится это? Да я сейчас сойду с ума'.

Подскочив от восторга, она принялась осыпать его щедрыми поцелуями.

Синди тут же сунула свой пальчик в кольцо, начала крутить рукой в воздухе, любуясь игрой граней.

Это зрелище привело Генри в такое возбуждение, что он со всей доступной ему скоростью принялся освобождать от одежды свое тщедушное безволосое тело. Не прошло и минуты, как он стоял перед Синди абсолютно голым, причем и на этот раз его мужской признак был далеко не на высоте.

Синди, увлеченная блеском камней и подсчетом их стоимости, ничего не замечала.

— Синди, — жалобно позвал он.

Она совсем забыла о его присутствии.

— О-о! Детка Генри уже готов немножко позабавиться и поиграть?

— да! — в голосе его слышалась неподдельная страсть.

— Ну, в таком случае, моему мальчику нужно будет сесть на свое место и посмотреть представление. — Она толкнула его назад, в кресло, и поставила на проигрыватель пластинку.

Под звуки «Я хочу, чтобы твоя любовь согрела меня» Синди начала медленно раздеваться.

Грудь Генри высоко поднималась.

Сидя в своих роскошных апартаментах, Джино в полном одиночестве вновь прочел письма сенатора Дьюка. Может, этот человек и вправду финансовый гений, но и идиот он тоже первостатейный.

Двенадцать писем, написанных на протяжении двенадцати недель.

Двенадцать полных угроз и проклятий компрометирующих писем к Зефре Кинкайду, посланных из Южной Франции, где сенатор в длительном отпуске после перелома ноги восстанавливал силы на яхте.

Эти письма позволили Джино по кусочкам сложить всю картину целиком. Зефра Кинкайд оказался молодым человеком, с которым сенатор познакомился во время своих ночных прогулок по довольно-таки темному миру гомосексуального сообщества. Итак, Зефра — очень молод. Сенатор — очень богат.

Между ними установились стабильные отношения: раз в неделю они встречались в маленьком отельчике на Вест-Сайде, где посетителям не задают лишних вопросов. Знакомство их длилось три года, а на момент их первой встречи Зефре едва исполнилось пятнадцать.

Абсолютно ясно, что сенатор привык к мальчику. Но когда этот мальчик начал расти и превращаться в мужчину, Освальд почувствовал, что уже устал от него.

Остальное Джино мог себе представить. Шантаж. Сенатору приходится обратиться к нему, Джино, с просьбой об услуге. И услуга эта была ему оказана.

В газетах почти ничего не говорилось о двойном убийстве. Жертвы — чернокожие, так что сенсации на этом все равно не сделать. «ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО НА ПОЧВЕ НАРКОТИКОВ» — гласил заголовок над небольшой заметкой. Джино легонько вздохнул. С их смертью общество не понесло особо тяжкой потери.

Он посмотрел на часы и почувствовал, как внутри начинает нарастать гнев. Скоро девять часов, а Синди по-прежнему нет. Звонок в клуб тоже оказался бесполезным — ее там и не видели. К тому же к телефону подошла Вера и снова принялась упрашивать дать Паоло хоть какую-нибудь работу после того, как он выйдет из тюрьмы.

— Ведь ему так понадобится поддержка! — ныла Вера.

Хорошо. Он получит поддержку, так и быть. Ту самую, что Джино сам получал от него в детстве.

Он вылез из постели и направился в ванную, чтобы изучить в зеркале отражение своего лица. Да, приятного мало. Харрисон почистил старый шрам и аккуратно зашил его вновь. Когда шов снимут, выглядеть это будет получше, но, по словам доктора, незаметным он уже никогда не станет.

Царапины и порезы на лице постепенно заживали, хотя по-прежнему придавали ему зловещий вид. Джино провел рукой по волнистым черным волосам, прищурил глаза. Господи! Вот это да! Предложи ему сейчас сняться в гангстерском фильме — он без труда справится с главной ролью. Даже больше того, Кэгни…

Джино громко рассмеялся. Он не испытывал никакого сожаления. Он рожден для того, чтобы выжить.

Письма сенатора аккуратной стопкой лежали на постели. Джино решил запереть их в сейф. Теперь старине Освальду их уже не увидеть. Никогда. Они послужат лучшим страховым полисом от его дальнейших просьб об услугах.

Клементина улыбнулась Бекерам, махнула рукой Бернарду Даймсу и уже, наверное, десятый раз за день шепотом задала Освальду один и тот же вопрос:

— Но почему ты думаешь, что он нас избегает? Освальд сделал знак официанту наполнить его стакан.

— Не знаю.

Во время антракта они прошли в бар театра, где в этот вечер давали премьеру — «Грудные девочки», новую музыкальную комедию Роджерса и Харта, вокруг было полно знакомых.

Десять предыдущих дней тянулись мучительно долго. С ожидаемой от него услугой Джино справился, а вот увидеться с ним супругам никак не удавалось.

— Ему пришлось срочно уехать по делам, — сообщил Алдо сенатору.

— Мистера Сантанджело нет, — отвечала горничная.

— Откуда мне знать, где он? Я всего-навсего жена, — пренебрежительно фыркала Синди.

— Рано или поздно он вернется, — как бы рассуждая сама с собой, заметила Клементина.

— Конечно, — согласился Освальд.

— Как он мог так с нами поступить?

— Не знаю, дорогая. Это поразительно.

— Это ужасно..

Больше всего Клементина тосковала по его телу. Его сильным рукам. Холодному, суровому взгляду. Манере приводить ее в экстаз — такой изощренной, такой…

— Привет!

Перед ними стояла Синди — прекрасное видение в платье из розового крепдешина с накидкой из розового же, в тон платью, песца. На пальце поблескивал восхитительный рубин.

— Д-д-добрый вечер, Клементина, сенатор, — заикаясь, приветствовал супругов Генри Маффлин-младший, щеки которого стали пунцовыми от слишком тесного воротничка.

Клементина смерила взглядом обе фигуры. Неужели эта дурочка сошла с ума? Ведь Джино никогда в жизни не допустит, чтобы из него открыто делала дурака его собственная жена.

— Синди. — Она ограничилась холодным кивком. — Генри.

— Замечательный спектакль, правда? — проворковала Синди, поднимая руку с кольцом к лицу так, чтобы окружавшие ее не смогли не заметить камень.

— Замечательный, — коротко согласилась Клементина. — Что-нибудь слышно о возвращении Джино?

Синди про себя усмехнулась. Эта выскочка миссис Дьюк наконец-то обращается с вопросом к ней. Она невозмутимо пожала плечами.

— Но вы же знаете Джино. Он приходит и уходит, когда ему вздумается. Опять, наверное, связался с какой-нибудь продажной девкой!

Ей доставляло наслаждение видеть на лице своей старой соперницы отвращение и негодование.

Клементина и вправду была вне себя. Маленькая сучка. Интересно, как бы она себя чувствовала, если бы узнала, что Джино женился на ней единственно потому, что на этом настояла она, Клементина. Неторопливо-презрительно она повернулась к Синди спиной.

Синди хихикнула и театральным шепотом сообщила Генри и рядом стоящим:

— Эта старая кошелка так ревнует, потому что у меня есть ты, милый.

Генри почувствовал себя польщенным.

— Т-т-ты это серьезно?

— Ну конечно!

Пришла и миновала полночь, а Синди все еще не было. Сотрясая воздух проклятиями, Джино расхаживал по квартире. Час ночи. Два. Три часа. Синди все нет.

В конце концов он не выдержал и заснул, его воображение во сне строило сцены предстоящей расправы. Чтобы его собственная жена вела себя как последняя проститутка? Невозможно! Ворочаясь, Джино время от времени просыпался, чтобы бросить взгляд на часы. Ему снилась Леонора и Пчелка, Парнишка Джейк и Зефра Кинкайд. В семь утра он проснулся с ощущением пустоты в желудке, отлежав руку, в которой кололи тысячи иголок, наложенные на лицо швы ныли.

Горничная принесла ему черный кофе, стакан апельсинового сока и утренние газеты. Окруженный роскошью, Джино лежал и думал о бедной, но такой уютной квартирке Пчелки, где на завтрак подавались свежеиспеченные булочки и чай с молоком. А читали за завтраком не газеты, а Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. Да-да. Именно у Пчелки Джино впервые взял в руки его книгу, это был «Великий Гэтсби», и прочел ее всю, от корки до корки. А потом еще раз. Чтение оказалось занятием не таким уж и паршивым. Джино даже удивился — почему он не пробовал этого раньше? Ему нравилось ассоциировать себя с Гэтсби — та же загадочность, то же одиночество.

Послышался звонок телефона. Голос Клементины, встревоженный и высокий.

— Слава Богу, ты вернулся.

Синди и Генри были увлечены спором.

— Но я х-х-хочу пойти с т-т-тобой, — настаивал он.

— Нет. — Синди не поддавалась.

— Т-т-твой муж меня не н-н-напугает.

— Я очень рада этому. Но должна тебе сообщить, что многих ему все-таки уже удалось напугать. Он груб и силен, от него можно всего ожидать.

— Н-н-но, Синди…

Она выпрыгнула из постели, потянулась, как гимнастка.

— А вот л могу с ним справиться, миленький мой. От меня можно ждать всего того же, что и от него.

Обнаженная, она принялась танцевать в номере, любуясь кольцом.

Генри уселся на кровати.

— Моей матери не терпится увидеть тебя. Я подумал, что в следующий уик-энд вам хорошо бы познакомиться.

Синди высоко подпрыгнула, бросив на Генри быстрый, полный одобрения, взгляд.

— Очень удачно. Сегодня утром я скажу Джино. А после обеда съеду от него. Потом мы с ним быстренько разведемся. Обещаю тебе.

« — 3-з-за-амечательно. Д-давай обратно в п-п-постель, крошка. Т-та-так сказать, посошок на дорожку.

Она усмехнулась. Никто бы не сказал, что она уже склоняла свою голову над его тщедушным телом. Забравшись в постель, Синди отбросила в сторону простыни, под которыми робко притаился его неуверенный в себе член. Честно говоря, Синди он казался весьма примечательным — очень длинный и тонкий, но ни силы, ни мужской твердости в нем не чувствовалось. Конечно же, не ее в этом вина. Осторожно и нежно она коснулась его губами.

— О-о! — простонал Генри. — О-о, Синди-и-и… О-о…

Джино в задумчивости положил трубку. Его черные глаза горели, когда он взял в руки газету и раскрыл ее на странице со светскими сплетнями, которую вел Уолтер Уинчелл.

Так оно все и было, в точности, как ему сказала по телефону Клементина. Ясным, отчетливым шрифтом, черным по белому. Чтобы все могли видеть и читать. И смеяться за его спиной.

«Синди Сантанджело, жена известного владельца популярного клуба Жеребца Джино Сантанджело, провела вчерашний вечер за городом, на премьере „Грудных девочек“, в компании Генри Маффлина-младшего».

Это все, что было сказано.

И этого вполне достаточно.

В дикой ярости он бросил газету на пол.

Синди вернулась домой ровно в полдень. По полу негромко простучали каблучки ее туфель, чуточку более высокие, чем требовалось бы. С головы до ног она была укутана во все розовое.

Горничная приветствовала ее довольно-таки нервным поклоном.

— Мистер Сантанджело дома, мэм. В спальне.

— Благодарю вас, — Синди сопроводила свои слова величественным поворотом головы. — Остаток дня вы можете быть свободны.

Она направилась в спальню, исполненная готовности вступить в схватку. При виде Джино она вздрогнула.

— Что с тобой случилось?

— Попал в аварию.

— Черт возьми! — Она подошла ближе к постели, уставилась на его лицо. — Вид у тебя ужасный!

— Ты тоже не похожа на майскую розу. Где ты была? Она стряхнула с плеч меховую накидку.

— Ха! Он пропадает на десять дней, а потом спрашивает, где это я была. Выдержки, я вижу, тебе не занимать.

Протанцевав к туалетному столику, она уселась перед зеркалом и осторожно начала снимать с себя маленькую меховую шляпку.

— Синди, — тихо и ласково, почти шепотом, позвал Джино, — а ты уже видела сегодняшние газеты?

Он перебросил ей газету, раскрыв предупредительно на странице Уолтера Уинчелла. Та упала к ее ногам.

Синди наморщила личико и поначалу решила не наклоняться за ней. Но любопытство все же пересилило, она протянула за газетой руку.

Читала она медленно, с усилием — никогда буквы не подчинялись ей с особой охотой. Но когда Синди удалось разобрать в колонке свое имя, лицо ее осветилось быстрой довольной улыбкой. Она знаменита! Боже, о Боже!

Прочитав заметку, она аккуратно сложила газету и положила ее перед собой на столик. Может, пора заводить папку для вырезок?

Ее невозмутимость привела Джино в ярость.

— Ну? Как ты это объяснишь? И где ты провела всю эту ночь?

— С Генри, — спокойно ответила Синди. — И сегодняшний вечер я тоже собираюсь провести вместе с ним.

Джино отказывался верить тому, что приходилось слышать.

— Ну уж нет!

— Нет? Не тебе меня останавливать.

— Ах так? — он принялся выбираться из постели.

— Да, так. — Она стояла не шелохнувшись и смотрела ему прямо в глаза, уперев руки в бока, на губах — усмешка. — По крайней мере, если ты знаешь, что тебе пойдет во благо; а что — во вред.

— Ха! — Джино засмеялся.

«И эта шлюшонка еще о чем-то рассуждает. Ради Бога, неужели она не понимает, с кем ввязалась в игру? Синди с круглой попкой. Не вздумай трахаться со взрослыми мальчиками».

— Мне многое про тебя известно, Джино Сантанджело. М-Н-О-Г-О-Е, — протянула она.

— Что за чушь ты несешь? Синди торжествующе улыбнулась.

— Я наняла частного детектива, чтобы тот следил за тобой. Я знаю все. Ха! Десятидневная деловая поездка в Гринвич-Вилледж к какой-то новой письке. У меня все это записано. Так что когда мы с тобой будем разводиться, постарайся быть повнимательнее ко мне, иначе я пущу тебя по миру. Ты меня слышишь?

— Ты… за… мной… следила? — голос Джино звучал мертвенно-холодно.

— Совершенно верно, — бодро ответила Синди. — Полагаю, что теперь за рулем сижу я. — Она на мгновение остановилась, перевела дыхание и затем продолжала — Да, вот еще что: пока тебя не было, тут вовсю шастали агенты налогового управления. И если не захочешь договориться со мной по-хорошему, милый, то я их за руку проведу к каждому банку в городе, где ты хранишь в сейфах свою наличность. А еще я передам им копии тех книг, что я вела. — Она поправила рукой волосы. — Мне нужен развод, Джино. Это еще не все, что у меня на тебя есть, и что я не жду от тебя никаких неожиданных выходок!

 

КЭРРИ. 1938

Кэрри никак не могла поверить своей удаче. Она получила работу! Ее приняли в хор, вернее говоря, в группу девушек для нового мюзикла Бернарда Даймса. Вот уже второй раз он появляется в ее жизни именно в то время, когда это больше всего необходимо.

Даймс обо всем договорился с Бекерами и лично отвез ее на машине в маленькую квартирку в Гринвич-Вилледж, где уже проживала одна девушка.

— Что заставляет вас все это делать? — спросила Кэрри.

— Каждому человеку в жизни нужна какая-то передышка, — объяснил ей Бернард, — а мне кажется, что у тебя их совсем не было.

Ей захотелось нежно обнять его, но вместо этого она сказала:

— Я буду очень стараться, чтобы не подвести вас. Это случилось в декабре, а сейчас уже стоял август, мюзикл пользовался успехом, и Кэрри чувствовала себя счастливой. Она с удовольствием отдавала все силы работе, которая ей нравилась, да и Золотце, девушка, с которой она делила квартиру, оказалась в общем-то неплохой подругой. Спорили они только из-за молодых людей. У Золотца оказалось множество любовников. Кэрри не нуждалась ни в одном.

— Ты какая-то ненормальная, — подшучивала над ней иногда Золотце. — Неужели тебе никогда не хотелось, чтобы за тобой кто-то ухаживал?

— У меня был один парень, — лгала ей Кэрри, — но он умер.

Золотце тут же прониклась к ней сочувствием и на время оставила Кэрри в покое. Но только на время. Казалось, что у каждого из ее знакомых был друг, мучавшийся одиночеством, и Золотце всякий раз пыталась убедить Кэрри присоединиться к ним. Кэрри отвечала отказом. Она всячески старалась держаться подальше от ночных клубов, дансингов, вечеринок. Она была уверена, что у нее хватит сил противостоять искушению, но одной только уверенности явно мало…

Каждую субботу по вечерам за кулисы приходил Бернард Даймс, ненадолго. Как правило, его сопровождала молодая элегантная женщина, но несмотря на это, все девушки сходили с ума из-за него.

Золотце его обожала.

— Он самый красивый мужчина из всех, кого мне приходилось видеть. — Вздох. — Какой шик! Хотелось бы мне, чтобы когда-нибудь он выбрал меня.

Кэрри вспоминала поклонников Золотца, крепких мускулистых юношей лет двадцати или чуть старше.

— А по-моему, он вовсе не твоего типа.

— Это так, — согласилась Золотце. — Он совсем другой. Господи, я убеждена, что и этим он занимается не так, как все.

Во время каждого появления в театре у Бернарда находилось для Кэрри доброе слово. Как у нее идут дела? Все ли в порядке? Он интересовался всем, чем жили девушки — участницы труппы, именно поэтому он узнал, что Золотце не против разделить свою квартирку с кем-нибудь из подруг.

Временами Кэрри начинала бояться его. Мистер Даймс очень влиятельный человек, всегда умевший подчинить себе любую ситуацию. Вот уж кто действительно являлся хозяином собственной жизни.

В глубине души Кэрри знала, что в своих мыслях уделяет слишком уж много внимания своему благодетелю. Неужели она — подобно всем остальным девушкам, занятым в шоу, — тоже влюбилась в него?

В Бернарда Даймса — со всеми его деньгами, с его безукоризненным вкусом, высокой красивой спутницей. Да проживи он хоть миллион лет — на ней он свой выбор никогда не остановит.

Бернарду Даймсу исполнилось сорок пять лет, он был неженатым, исключительно преуспевающим к очень одиноким в душе человеком. О, знакомых у него насчитывалось великое множество, но всего нескольких человек из них он смог бы назвать «своими друзьями. От случая к случаю Бернард любил доставить себе наслаждение физической близостью с женщиной, однако требования его в этом вопросе были настолько высоки, что очень немногим представительницам слабого пола удавалось поддерживать в нем искру интереса к себе.

Бернард дорожил красивыми женщинами, в особенности теми из них, которые обладали к тому же умом и интеллигентностью. Он давно понял, что присутствие рядом элегантной дамы значительно облегчает процесс сбора средств, необходимых для новой постановки. В его запасниках всегда имелся широкий выбор, позволявший ему в каждом конкретном случае подобрать себе оптимальную спутницу — достаточно сделать телефонный звонок. Все его знакомые готовы молиться на него, и каждая втайне лелеяла мечту о замужестве. Сам Бернард никогда даже не задумывался над этим. А что, в конце концов, женитьба может ему принести? Какие дать преимущества? Он и так пользовался всеми мыслимыми благами.

Затем в жизнь его вошла Кэрри: всеми покинутая чернокожая девушка, так похожая на ребенка, с совершенно необычным, поразительным лицом, глубоким, полным сдержанной страсти взглядом и черными шелковистыми волосами, которые, наверное, так приятно почувствовать разметавшимися по своей груди…

Сначала ему просто стало интересно: где же он мог видеть ее раньше? Обыкновенный, ничего не значащий интерес. Но заговорив с ней, Бернард испытал странное, непонятное ощущение. Ему захотелось помочь ей…

А потом на него обрушился поток воспоминаний. Та самая девушка, которую он видел на вечеринке у Клементины Дьюк — ее накачал кто-то наркотиками, и она рухнула, потеряв сознание, не успев даже закончить свой танец.

Вслух Бернард никогда не вспоминал об этом из боязни поставить Кэрри в неловкое положение. У экономки миссис Эстер Бекер он выяснил, где они разыскали себе новую прислугу, а после того, как осторожно навел справки в лечебнице, узнал, что она провела там несколько лет.

Бернарду очень хотелось попросить Кэрри рассказать о ее жизни. Такая невыразимая печаль таилась в ее прекрасных глазах. Почти полная безнадежность. Он должен был узнать ее.

Приходя по субботам в театр, он каждый раз говорил себе: «Да, сегодня я обязательно приглашу ее составить мне компанию». Но приглашение это так и не прозвучало. Он вежливо улыбался, задавал вопрос-другой о ее жизни и бессильно старался представить себе, какой женщина, подобная Кэрри, может быть в постели.

Впервые в жизни Бернард Даймс почувствовал, что влюблен.

Впервые в жизни он очутился в ситуации, когда не знал, как ему быть.

В субботу Золотцу исполнялся двадцать один год. Она договорилась о встрече со своим самым близким приятелем, Мелом. Тот обещал привести с собой своего друга Фредди Лестера. Представление только что закончилось, а девушка, согласившаяся на вечер составить Фредди компанию, подвернула, как назло, ногу и теперь беспомощно ковыляла по сцене.

Золотце с мольбой повернулась к Кэрри.

— Ну пожалуйста!

Кэрри в данной ситуации не представляла, как она может отказаться, не обидев подругу. Ведь сегодня же у Золотца день рождения. А потом, рано или поздно нужно учиться доверять себе самой: не проживет же она всю свою оставшуюся жизнь в добровольном затворничестве.

— О'кей, — с неохотой согласилась она.

— Мы чудесно проведем время! — с энтузиазмом воскликнула Золотце. — Мел — самый забавный парень из всех моих знакомых, и уж если он говорит, что с Фредди все в порядке, то можешь быть уверена — так оно и есть!

Кэрри кивнула. «В порядке». Любимое словечко Золотца, которым она пользуется, чтобы охарактеризовать любого мало-мальски прилично выглядящего парня. «В порядке». Но когда в комнате гаснет свет, все они становятся одинаковыми.

— Пожалуй, будет лучше, если я дам тебе какое-нибудь из своих платьев, — возбужденно продолжала Золотце. Развернувшись, она принялась внимательно рассматривать разбросанные по артистической уборной, которую они делили с еще четырьмя девушками, туалеты. — Эй, Сьюзи, ты не одолжишь Кэрри свою юбочку? А ты, Мейбл, свои туфельки, ну те, на высоченных шпильках? 0-очень прошу!

Золотце умела быть чертовски убедительной. Кончилось все тем, что Кэрри одели в узкую черного цвета юбку, изящные туфли и белую блузку, которую сняла с себя сама Золотце.

— Гм. — Она отступила на шаг, чтобы окинуть подругу критическим взглядом. — Отлично! Дерзко и со вкусом. А волосы? Ты что, поклялась носить их только «конским хвостом»? Почему бы тебе не дать им просто упасть вниз?

Кэрри повиновалась. В самом деле, почему бы и нет?

Честно говоря, мысль провести вечер где-то, а не дома, изрядно волновала ее. Расчесав свои длинные, до пояса волосы, она скрепила их сбоку белым цветком.

— Ты выглядишь сногсшибательно! — не выдержала Золотце. — Не вздумай заигрывать с моим Мелом!

Негромкий стук в дверь возвестил об обычном субботнем визите мистера Бернарда Даймса. С улыбкой склонив голову, он вошел в комнату в самый разгар суматохи, подошел к Золотцу, вручил ей изящно упакованную и перевязанную картонную коробку.

Та тут же принялась разворачивать бумагу, сопровождая свои движения громкими охами и ахами, на самом же деле прекрасно зная о том, что в коробке — шоколад. Мистер Даймс никогда не забывал о днях рождения своих девушек и всякий раз дарил шоколад.

— М-м, — мечтательно протянула Золотце, — как вкусненько! Благодарю вас! — Она взмахнула своими искусственными, непомерной длины ресницами. — Но от этого мы будем полнеть в самых неподходящих местах!

Бернард смотрел на Кэрри. Сейчас она выглядела совсем другой. Внезапно он понял, что, скорее всего, она оделась для того, чтобы отправиться повеселиться куда-то. Эта мысль разочаровала его, поскольку чуть раньше он решил, что сегодня вечером он все-таки пригласит ее поужинать вместе. Ну что ж… Если он ждал уже несколько месяцев, то неделя-другая не составят большой разницы.

Снаружи, у служебного входа в театр в волнении топтался Мел.

Его друг Фредди, привлекательный, знающий себе цену парень, проговорил:

— Надеюсь, что она будет не ниже шести футов. Мне всегда нравились высокие.

— Меня больше беспокоит, когда они появятся, — ото звался Мел. — Если она будет вроде Золотца, то хватит и пары коктейлей, чтобы ты мог делать с ней все, что хочешь.

— Уже мет сил ждать! Второй день мучаюсь вождением!

Из дверей театра появились Золотце и Кэрри.

— Не забудь заказать шампанское, — прошептала она. — Дай им понять, что ты — девушка со вкусом. Мел и Фредди одновременно сделали шаг вперед.

— Привет, парни! — крикнула им Золотце изо всех сил стараясь походить на Мэй Уэст.

— С днем рождения, малышка! — Мел обнял ее и смачно поцеловал в губы.

Кэрри и Фредди осторожно изучали друг друга взглядами.

— Пошел прочь! — воскликнула Золотце, отталкивая Мела. — Ты слижешь всю мою косметику, теленок несчастный! — Она подмигнула Фредди. — Привет, меня зовут Золотце, если ты вдруг еще не знаешь. А это — Кэрри, та самая девушка, о которой ты все время мечтал. Ну и повезло же тебе!

Однако на лице Фредди не было заметно ни малейшего подтверждения этому. Он только кивнул Кэрри, и все четверо направились к стоящей у тротуара машине Мела.

Когда Мел распахнул дверцы, Золотце немедленно устроилась на переднем сиденье, предоставив Кэрри возможность с комфортом усесться сзади. Фредди с Мелом стояли у машины.

— Что такое с тобой? — донесся до Кэрри голос приятеля Золотца.

— О Господи! — Фредди, видимо, казалось, что он говорит шепотом. — Да это же просто гуталин!

— Ну так что? — невозмутимо отозвался Мел. — Ты что, никогда не слышал о торте с шоколадным кремом?

— Слышать-то слышал, но ни разу мне еще не приходилось пробовать его на глазах у всех.

— Да брось ты! — расхохотался Мел. — Давай-ка в машину!

Кэрри сидела, с тоской глядя в окно. В памяти все еще звучали эти отвратительные слова: «Гуталин. Шоколадный крем».

В глазах ее появились слезы, две крупные капли беззвучно покатились вниз по щекам. Она отвернулась к окну, так чтобы никто не смог видеть ее унижения.

Золотце на переднем сиденье весело болтала с Мелом. С натянутым видом Фредди сидел рядом. Кашлянув пару раз, он все-таки осмелился произнести первую фразу:

— Значит, вы с Золотцем живете в одной квартире?

— Да, — ответила Кэрри, надеясь на то, что голос ее звучит ровно. Ни в коем случае нельзя дать ему понять, что именно ее расстроило. Если он догадается, что Кэрри слышала их оскорбительный для нее разговор, ситуация станет еще невыносимее. Она решила попытаться даже подыграть ему. — Знаете, у меня голова просто раскалывается от боли. Может, мне лучше отправиться домой?

— Ни в коем случае'. — решительно отозвалась Золотце. — Мне потребовалось полгода, чтобы вытащить тебя в компанию. Ты остаешься с нами! Так-то! Верно, Мел?

— Абсолютно!

Кэрри в отчаянии сникла на сиденье. Отступать было некуда.

Начали они в небольшом кафе на Пятьдесят второй улице. Группка музыкантов, шампанское.

Золотце пребывала в прекрасном настроении, оно переполняло ее. И когда Кэрри заявила, что хочет выпить фруктового сока, та выплеснула на нее целый шквал эмоций.

— Послушай, цыпочка. У меня сегодня день рождения, и я собираюсь от души повеселиться. Твоя длинная вытянутая рожа может нам все испортить. Ради Бога, выпей наконец шампанского и улыбнись!

Кэрри повиновалась. Она давно уже забыла вкус шампанского, хотя когда-то, когда Белый Джек находился в ударе, они пили его ведрами. Кэрри прикинула, что один бокал озорного шипучего вина не в состоянии будет заставить ее свернуть с избранного, такого правильного пути. И нужно же было, в конце концов, как-то дожить до возвращения домой.

За первым бокалом последовал второй, третий, потом они перебрались в другое заведение, где белый прохладный «дайкири» оказался таким вкусным, что она выпила по меньшей мере четыре коктейля. Ведь это же такой безобидный напиток, что от него может быть плохого?

К тому времени, когда четверка устраивалась уже «У Клемми», Кэрри распрощалась с последними сомнениями. С Фредди они стали лучшими друзьями, весело смеялись, болтали, танцевали. А если его рука вдруг, как бы ненароком, задевала ее грудь, то Кэрри это ничуть не тревожило. Она чувствовала себя такой свободной. Такой живой. Впервые за долгие годы она могла бы честно сказать — да, я живу! я живу;

— Да ты просто чудо, ты знаешь это? — невнятно бормотал Фредди.

Обняв его за шею, она сцепила пальцы. Взгляды их встретились. «Гуталин» уже уплыл куда-то далеко-далеко, прочь из ее сознания.

— Спасибо, — тихонько поблагодарила Кэрри. Давно ей не приходилось слышать таких слов.

— Я говорю это совершенно серьезно, — убеждал ее Фредди, как будто она пыталась спорить с ним. — В самом деле.

— Эй, — Золотце подтолкнула ее своим локотком. — Видишь парня, в-о-он там? Это — Джино Сантанджело. Он владелец этого заведения. Мне как-то пришлось пообщаться с ним. Вот уж действительно проказник! Кэрри чуть повела взглядом в его сторону.

— В свое время я знавала немало всяких проказников, — не удержалась и похвасталась она.

— Кэрри! — Пораженная Золотце хихикнула. — Я тебя ни разу еще не видела такой!

— Вот именно. Ты вообще ничего не знаешь! Золотце пихнула Мела в бок.

— Она здорово набралась. Мел усмехнулся.

— Как ты посмотришь на то, чтобы заработать пятьдесят долларов, Кэрри?

— Что это ты имеешь в виду, мальчик?

— Готов поспорить на пятьдесят зеленых, что ты никогда не решишься подойти к мистеру Сантанджело.

— Да? — Глаза Кэрри сверкнули. — В таком случае, ты проиграл.

Прежде чем кто-либо из них успел ее остановить, Кэрри поднялась и направилась к столику, за которым сидел Джино.

В изумлении Золотце поднесла руку ко рту.

— Боже мой, Мел! Что ты наделал! Это вовсе на нее не похоже!

Мел самоуверенно рассмеялся.

— Оставь, куколка, она не сделает ничего такого, чего не проделывала уже сотни раз до этого!

— Нет-нет! — Одурманенная алкоголем, Золотце попыталась протестовать. — Она вовсе не такая…

Мел оборвал препирательство долгим и влажным поцелуем, а затем принялся нашептывать Золотцу на ушко соблазнительные обещания того, чем они вдвоем займутся чуть позже.

Она тут же забыла о своей подруге, полностью отдавшись сладким грезам.

Фредди скривил лицо в пьяной усмешке.

— Огромное тебе спасибо, старина, — недовольно затянул он, кося левым глазом на высокую брюнетку, сидевшую через два столика от него.

Ни о чем не думая, Кэрри продвигалась по переполненному людьми залу.

 

ДЖИНО. 1938

Джино сидел за своим обычным столиком, зорким взглядом окидывая свои владения. Мимо него чередой двигались постоянные посетители, платя дань уважения хозяину.

Одет он был как всегда: темный костюм-тройка, белая шелковая сорочка, со вкусом подобранный галстук. Черные волосы аккуратно расчесаны. На мизинце посверкивает кольцо с крупным бриллиантом. Только шрам на лице придавал ему несколько мрачный вид. Да еще, пожалуй, тяжелый взгляд черных глаз, взгляд, делавший его, по недавнему признанию одной знакомой, похожим на Рудольфе Валентине. Сравнение польстило Джино. Рудольфе Валентине? Неплохо.

Траур он носил уже почти год. Но разве можно иначе? Это знак уважения, его последний долг перед любимой женой, оставившей его навеки, перед Синди. Она выпала из окна их особняка, расположенного на крыше двадцатипятиэтажного здания. Ужасный, непостижимый, трагический случай. Самого Джино в тот момент даже не было в городе. Он гостил в Уэстчестере, у своих добрых друзей — сенатора и миссис Дьюк.

Да. Чудовищное несчастье. Страшный удар судьбы, оставивший его в трндцатидвухлетнем возрасте вдовцом.

Похороны, привлекшие огромное стечение народа, были великолепны.

Синди их заслужила.

К несчастью, мистер Генри Маффлкн-младший присутствовать на них не смог. Он попал в серьезную автомобильную аварию и вынужден был уехать в Европу для поправки сильно пошатнувшегося здоровья. Поговаривали, что Европа настолько пришлась ему по вкусу, что он и слышать не желает о возвращении в Штаты.

Не прошло и недели, как внезапно вспыхнувший в конторе частного детектива Сэма Лоусона пожар уничтожил не только папки с бумагами и архивы, но и самого хозяина. По стечению обстоятельств вышло так, что Сэм Лоусон был тем самым детективом, к услугам которого прибегла в свое время Синди. На его похороны Джино счел своим долгом послать венок. Синди наверняка одобрила бы такой поступок.

Он отхлебнул из стакана виски, кусочки льда слабо звякнули. Внимание Джино привлекла женщина, направлявшаяся прямо к его столику. Негритянка. Экзотически красивая. Окажись она со своим бюстом на перекрестке — все движение бы встало.

У его столика она остановилась, улыбнулась.

— Мистер Сантанджело?

— Да.

— Я слышала, вы — владелец этого клуба. Мне захотелось подойти к вам и сказать, что ваше заведение — самое классное местечко в городе.

Джино улыбнулся в ответ. Ему нравились смелые женщины. Иногда.

— Садитесь, прошу вас. Выпьете чего-нибудь? , Кэрри опустилась на стул. Чувствовала она себя превосходно. Пьяна ровно настолько, чтобы ощущать свою власть на всем миром, если это, конечно, ей понадобится.

— Шампанское? — спросил Джино.

— Естественно.

Он щелкнул пальцами, и у столика тут же возник официант.

— Бутылку лучшего шампанского.

— Да, мистер Сантанджело. Моментально. Джино пристально всматривался в нее. Редчайшая, совершенно необычная красота. Один бокал, и он повезет ее домой.

Еще один бокал, и она отправится к себе.

— Еще раз, — простонала Кэрри. — Еще… прошу… Он работал языком. Изощренно-медленно, то погружая его в се лоно, то самым кончиком едва касаясь ее тела. Он уже долгое время не занимался этим видом искусства, но и женщины, подобной этой — столь мягкой и страстной, — У него тоже давно не было… Похоже, что она вот уже несколько лет не знала мужчины. Именно это ему в ней и нравилось. Это возбуждало, это приводило его в исступление.

Нельзя сказать, что в последнее время он испытывал недостаток в женщинах. Всегда под рукой Пчелка — теплая и надежная. В клубе есть молоденькая певичка — очень неплоха, но, как подозревал Джино, видимо, она не столь часто принимает ванну, как следовало бы. И уж никак нельзя сбрасывать со счетов многочисленные, однако весьма кратковременные приключения по ночам — начиная от платных танцовщиц со знаменитой Копакабаны и кончая дамами высшего света.

Новый стон, более громкий.

Выпрямившись, он навалился на нее сверху. Она обвила его бедра своими стройными коричнево-кофейными ногами, пытаясь вжаться в него, слиться с ним, раствориться в нем.

В этот момент он чуть было не кончил. Нет, удержался. Разум его постоянно занимал позицию наблюдателя. Осторожного и внимательного. Следящего за действом с интересом постороннего зрителя. Даже в момент оргазма.

Она уже достигла предела наслаждения. Длительный процесс лишил ее последних сил. Он чувствовал, как тело ее постепенно успокаивается, расслабляясь.

Все было закончено. Теперь ему хотелось, чтобы она как можно быстрее ушла домой.

Джино поднялся с постели.

— Эй-эй! Держу пари, что этому тебя в школе не учили.

В голове Кэрри по-прежнему играло шампанское. Она ощущала в себе силы и дотоле неизвестное могущество, и ей было хорошо. Ах, как хорошо. Джино Сантанджело не просто пользовался ею. И сама она не просто пользовалась им. Нет — оба они получали равное наслаждение.

Она лениво потянулась. Впечатление такое, что она родилась заново, что кто-то пришел и выбил из ее тела все долго копившееся напряжение и усталость.

— Машина моя внизу. Когда будешь готова, водитель доставит тебя домой, — просто сказал ей Джино. — Да, и вот тебе небольшой подарок. Купи себе что-нибудь такое.

Он протянул ей сто долларов. Он всегда давал женщинам, ложившимся в его постель, деньги в качестве подарка. В этом у него был пунктик, и ни одна еще не посмела отказаться. Даже гордячки из высших классов совали банкноту в сумочку, чтобы на следующий день забежать к Тиффани или Картье и купить себе на память о ночи с Джино Сантанджело «что-нибудь такое».

— Сукин ты сын! — Кэрри выпрыгнула из постели. — По-твоему, я — проститутка.

— Эй, ну конечно же нет…

— Как ты посмел! Как ты посмел'.

«Сумасшедшая какая-то — путается в своих тряпках и смотрит, как дикая кошка».

— Послушай-ка, если бы я считал тебя проституткой, ты получила бы обычную плату. Я дал тебе эти деньги в подарок.

— Мать твою! Будь я шлюхой, тебе пришлось бы заплатить мне гораздо больше!

Швырнув деньги ему в лицо, она стремительно вышла из комнаты.

В изумлении он покачал головой.

Женщины.

Никогда он не мог их понять.

 

КЭРРИ. 1938

Не повернув головы к ожидавшему ее в машине водителю, Кэрри зашагала вдоль Парк-авеню. От быстрой ходьбы голова прояснялась. В ушах вновь зазвучало «гуталин» и «шоколадный крем». Она почувствовала, как внутри поднимается дикая, первобытная злоба.

О чем, интересно, она думала, направляясь к столику Джино Сантанджело? Ну кто, кроме проститутки, может подсесть за столик к мужчине и ровно через полчаса оказаться в его постели?

Гуталин. Шлюха. Отвязаться от этих слов было невозможно. А ведь она так старалась начать новую жизнь. И вот пожалуйста — одна ночь — и снова нужно возвращаться туда, в самый низ лестницы. Почему, ну почему Золотце не остановила ее? И вообще зачем ей было отправляться куда-то с ней и ее вшивыми друзьями?

Она прошла пешком кварталов семь, прежде чем поймала такси. Шофер, окинув ее липким взглядом, предупредил:

— В Гарлем я не поеду, ласточка. Она холодно посмотрела на него.

— Я тоже, птенчик.

Это пришлось ему не по вкусу. Всю дорогу до Гринвич-Вилледж он хранил ледяное молчание.

Расплатившись, Кэрри преодолела три лестничных пролета, открыла ключом дверь квартиры. Она прошла в комнату и, пораженная, замерла: на ее кровати спал Фредди. На ее кровати. Она отказывалась верить своим глазам.

— Убирайся отсюда вон! — свистящим шепотом потребовала она, тряся его за плечо.

— Отстань, крошка, — пробубнил он пьяно, сделав слабую попытку открыть глаза. Было совершенно ясно, что ни вылезать из ее постели, ни тем более отправляться восвояси Фредди не собирался.

— Освободишь ты мою кровать или нет? — прошипела Кэрри.

— А почему бы тебе не присоединиться ко мне, а? Я ждал тебя всю ночь, — все так же невнятно бормотал он.

— Чтоб ты сдох!

Фредди схватил ее за запястье.

— Брось, девочка, успокойся, ложись.

— Отпусти меня.

Он оказался на удивление сильным. Без особого труда ему удалось затащить ее в постель.

— Если ты тотчас не прекратишь, я закричу!

— Не стоит этого делать, солнышко мое.

Ладонью он зажал ей рот, не давая крикнуть и одновременно вдавливая ее голову в подушку. Другой рукой Фредди сорвал с нее юбочку и трусики.

Тело Кэрри обмякло. Сопротивляться она не могла, силы оставили ее.

Фредди понял это как приглашение к действию. Он расстегнул брюки, извлек свой член и принялся запихивать его в нее.

Из горла Кэрри рвались едва слышимые звуки. Ладонь Фредди не давала рыданиям вырваться наружу.

— Да у тебя там совсем влажно! — удивился он. — Готов поклясться, что тебе это нравится, а? А, киска? Ей хотелось отключиться, потерять сознание. Он убрал свою руку с ее лица, и она не закричала.

Дождавшись, когда он кончит, Кэрри почти спокойным голосом сказала:

— С вас тридцать долларов, мистер. Тридцать зеленых.

— Что? — не понял Фредди.

— Когда трахаешь шлюху, ей полагается платить, — холодно пояснила она. — Особенно когда трахаешь «гуталин».

— Но…

— Плати, или я заору, что меня насилуют. Он заплатил.

Кэрри не терпелось побыстрее съехать от Золотца, что она и сделала на следующий день, позвонив в театр и сообщив режиссеру, что больше не придет на репетиции.

С единственным чемоданчиком в руке она ходила по соседним домам, задавая один и тот же вопрос — не сдаст ли кто ей комнату. Желающих не находилось. После того как двери стали захлопывать перед ней, даже не дослушав до конца, Кэрри все поняла. Сев на автобус, она отправилась в другой, давно уже обжитый ею район города.

Гарлем выглядел еще более мрачно, чем обычно, но здесь была ее, так сказать, родина. Довольно быстро она нашла комнату и тут же завалилась спать. Денег у нее достаточно, чтобы протянуть месяца два ничего не делая, а только размышляя над тем, чем ей теперь придется заняться.

Через шесть недель Кэрри с удивлением поняла, что беременна. Это казалось и в самом деле странным, поскольку она давно уже привыкла считать, что не способна зачать.

— Ты просто бесплодна, — неоднократно внушал ей Белый Джек.

И вот теперь она носила в себе ребенка, не зная даже, кто бы мог быть его отцом.

Джино Сантанджело. Фредди Лестер. Любой из них. Она понятия не имела, что делать или к кому обратиться.

 

ДЖИНО. 1939

Пробормотав что-то во сне, Пчелка прижалась к Джино. Она была без трусиков — ему нравилось, когда делившие с ним постель женщины были полностью обнажены.

Она так и жила в своей квартирке в Гринвич-Вилледж, но кое-какие перемены все же произошли. Джино купил целиком весь дом. Квартиру расширили, теперь в ней была отдельная спальня для Марко и просторная кухня, где Пчелка могла без помех готовить его любимые блюда. Обстановка сохранилась, в общем-то, прежней. Джино это было по вкусу — уютно и по-домашнему. А поскольку у него никогда не было того, что он представлял себе домом…

Зато у Джино имелась личная резиденция. Особняк на крыше небоскреба, почти точная копия того, что когда-то он делил с Синди. Над его элегантным внутренним убранством поработал опытный дизайнер. Джино там почти не показывался.

На паях с Освальдом Дьюком он купил здание по соседству с Уолл-стрит. Наступала пора входить в большой легальный бизнес, хотя и о своих более скромных незаконных источниках доходов Джино продолжал ревностно заботиться.

Он являлся владельцем компании по производству спиртного. Принадлежали ему и две прачечные, фирма, занимающаяся грузовыми перевозками и несколько демонстрационных залов, где торговали машинами. Вовсе неплохо для парня, который начал с того, с чего начал он.

Ежедневно Джино приходил в свой офис, сражался какое-то время с «Уолл-стрит джорнэл», диктовал секретарше несколько писем, а затем перебирался в свой кабинет «У Клемми», где чувствовал себя гораздо более удобно.

Удовольствия ради он завел себе три автомобиля.

Шестьдесят костюмов. Целую библиотеку, сквозь которую продирался теперь — медленно, но упорно. «Гэтсби» оставался его фаворитом.

Хранившиеся в сейфе письма Освальда Дьюка постоянно напоминали Джино, что больше он уже никому не обязан оказывать услуги.

В целом Освальд был признателен. Клементина совершенно переменилась. Она попросту отказывалась признать тот факт, что все любовные отношения между ними закончились. Забыв о своей элегантной выдержке, она настойчиво домогалась его внимания. Они как бы поменялись местами. Когда Джино впервые встретился с Клементиной, та была на вершине своего могущества, а он — всего лишь зеленым юнцом, которому отчаянно не хватало всего того, что она могла предложить. Теперь же главенствовал он. Неужели десять лет совместных любовных утех — недостаточная плата за все? Почему бы ей не отвесить грациозный поклон и не превратиться просто в друга?

Положив ладони на большие и белые ягодицы Пчелки, Джино легонько сжал их.

— Вставай. Вставай.

Она повернулась к нему, ее полные груди будили желание.

— Уложи волосы повыше, — потребовал он. Пчелка покорно выбралась из постели. Ему всегда нравилось в ней то, что она никогда не вступала в спор.

Обнаженная, она подошла к туалетному столику, села перед зеркалом и принялась расчесывать свои роскошные волосы.

Откинувшись на подушки, Джино сбросил на пол простыни, лениво следя взглядом за тем, как его член постепенно набирал силу.

К тому времени, как она была готова, был готов и он.

Пчелка поднялась, закрыла дверь спальни и чувственной походкой приблизилась к постели. Опустившись на колени у кровати, она склонила голову и губами и языком начала ласкать его. Джино молчал, уставившись широко раскрытыми глазами в пространство.

Так продолжалось минут пятнадцать. Затем он не выдержал, пальцы вцепились в ее волосы, скреплявшие их шпильки полетели в стороны, и в момент наивысшего наслаждения ее густые медно-рыжие волосы рассыпались, скрывая под собой его содрогающуюся в оргазме плоть.

Он кончил.

— Вера звонила, — сказал Алдо.

— Вера? Когда она вернулась? Алдо пожал плечами.

— Этого я не знаю. Просила, чтобы ты позвонил ей. Джино неслышно выругался. Два года молчания должны были значить, что там все наладилось. Он отправил Веру в Аризону с двадцатью тысячами долларов в кармане. Паоло был при ней.

— Я не хочу его видеть, — прямо заявил ей Джино. — Вот тебе деньги, и чтобы я никогда больше его не видел. Поняла?

— Да, Джино.

— Поезжай в Аризону, попробуй начать там все сначала. Купишь небольшой магазинчик или что-нибудь в этом роде. Устроишься.

— Да, Джино.

— Захочешь — напиши, я буду не против услышать о тебе. Но если известий не будет, значит, у вас все о'кей.

Она взяла деньги и была такова. Ни слова. Ни почтовой открытки. И вот она вернулась. Черт побери, что это может значить?

— Пришел последний платеж от Парнишки Джейка. Плюс проценты. Сегодня утром, — проинформировал его Алдо.

— Вот как? — Джино улыбнулся.

Вскоре после того как он принял решение посчитаться с Джейком, раздался телефонный звонок. Парнишку видели в ресторане на бульваре Ла Сьенега в Лос-Анджелесе. По его следу послали человека. В него стреляли. Но Парнишка выкарабкался. И сам позвонил Джино.

— Поверь мне, — умолял он. — Я знаю, что был тогда не прав. Только поверь мне и отзови своих парней. Я рассчитаюсь с тобой до последнего доллара. С процентами.

Вот что значит иметь яйца. Джино всегда восхищался им. Он решил дать Парнишке шанс.

— Ты сошел с ума! — заявил тогда Алдо.

— Посмотрим.

А теперь он улыбался. Деньги возвращены, и Джейк — его должник до конца своих дней. Это неплохо. Это даже очень хорошо.

— Где она остановилась? — спросил он у Алдо. Тот дал ему телефон убогого отеля, расположенного в южной части Ист-Сайда.

Джино снял трубку и принялся накручивать диск.

Она врала ему по телефону. Она врала и сейчас. На такие вещи у Джино был нюх.

— Вера, — негромко сказал он, — неужели ты всерьез рассчитываешь на то, что я поверю, будто все двадцать тысяч, которые ты вложила в химчистку, ушли в канализацию?

Они сидели в гриль-баре отеля «Уолдорф-Астория». Вера выглядела настоящей развалиной в своем дешевеньком голубом костюмчике, с растрепанными волосами, опухшим и покрытым толстым слоем пудры лицом.

— Честное слово, Джино. — Она не поднимала глаз от скатерти. — Нам просто не везло. Сотня уходила за сотней — и ничего путного.

— В чем же дело?

— Да все эти новомодные машины и прочие штуки, — уклончиво ответила Вера, избегая встречаться с ним взглядом.

Он вздохнул. Какой смысл допрашивать эту старую суку? Он готов был поклясться, что никаких химчисток и в природе не существовало. Паоло ни дня не отработал честно в своей жизни.

— Твой старик так старался, — жалобно добавила она, впервые за время их беседы с мольбой посмотрев ему в глаза. — Понимаешь, еще бы чуть-чуть монет — и мы бы остались на плаву.

— Из-за этого ты и приехала? Из-за денег? Она виновато съежилась в кресле.

— Я же знала, что если тебе объяснить…

— Где Паоло?

— Э… — глаза ее суетливо забегали по сторонам, — он… э… подумал, что лучше… вернее, это я подумала, что будет лучше… ну, что ты так к нему относишься… и вообще…

— Он в городе?

Вера взяла со стола салфетку и принялась скручивать ее в жгут.

— Он стал совершенно другим, правда. Зачем мне тебя обманывать. А потом, не забывай — ом твой отец.

С какой, черт возьми, стати он должен об этом помнить?

— Он здесь, нет?

— Да. — Она быстрыми глотками пила виски из принесенного официантом бокала. — Он хотел бы повидаться с тобой. Ведь ты у него единственный, Джино.

Ну конечно. А что, если бы он, оставаясь его единственным, не был богат и влиятелен? Тогда этому сукину сыну по-прежнему хотелось бы его увидеть?

Черта с два.

— Я же говорил тебе, — устало произнес Джино, — двадцать тысяч предназначались на то, чтобы он никогда уже не стоял у меня перед глазами.

Впечатление было такое, что она его и не слышала.

— Уже два года, как он вышел из тюрьмы. И ведет себя хорошо. Заботится обо мне.

О да. Пока на руках были двадцать тысяч — почему бы и нет?

— Чего ты сейчас от меня хочешь, Вера?

— Только дай своему отцу шанс, и все.

— Не употребляй этого слова. — В голосе Джино звучала злость.

— Какого?

— «Отец» и всю эту прочую чушь. Забудь про это.

— Он — твой отец, и с этим ничего не поделаешь. — Она не отрывала теперь от Джино своего взгляда, в глазах — слезы. — Я же дала ему шанс. Почему ты не можешь?

Он поднял свой стакан, пригубил.

Вера уловила этот момент колебания.

— Я никогда в жизни ни о чем тебя не просила. Поверь ему. Ради меня, ну хотя бы повидайся с ним. Джино кивнул, сам не зная почему.

— О'кей, я увижусь с ним. Ее заплывшее лицо просияло.

— Я так и знала, что ты не подведешь меня.

— Я сказал, что увижусь с ним. Больше ничего. Это вовсе не значит, что я брошусь ему в объятия с криком «кто старое помянет»!

Вера поднялась.

— Пойду приведу его.

— Что?

— Он здесь, в вестибюле. Я же знала, что ты мне не откажешь.

Она исчезла, прежде чем он смог остановить ее. Проклиная себя в душе, Джино потел, тер пальцем шрам на щеке.

Он сделал знак официанту принести еще порцию виски и попытался вспомнить, каким он видел Паоло в последний раз. Сколько, интересно, лет прошло? Шестнадцать? Семнадцать? Во всяком случае, немало. И все-таки недостаточно много. Он был тогда мальчишкой. Но даже тогда он был больше мужчиной, чем его отец.

С удовлетворением Джино вспомнил взбучку, которую когда-то задал отцу.

Взгляд его переместился ко входу в бар, и в этот момент вошла Вера. Но вошла она не с Паоло, а с тощим прихрамывающим стариком, чьи редкие седые волосы едва прикрывали вспотевший череп. По мере их приближения до Джино начало доходить — и все-таки это Паоло, в конце концов. Неужели годы могут так обойтись с человеком?

Джино помнил, что отец, правда, всегда был худым и жилистым, но куда делись густые каштановые волосы и правильные в целом черты лица? Сейчас к столику подходил человек с лицом спившегося забияки и драчуна. Сломленный судьбой, он стоял перед Джино. Наконец, пьяновато улыбнувшись, Паоло похлопал его по плечу.

— Привет, сынок. Давно не виделись.

Привет, сынок? Джино не верил своим ушам. Привет, сынок? Что этот тип себе тут представил? Что он герой сентиментальной пьески?

— Паоло, — обратился Джино к отцу, стряхивая с плеча его руку, — сядь.

Паоло уселся. Села и Вера.

— Ну, сынок… — начал Паоло.

— Завязывай с этим дерьмом — «сынок» и все прочее, — холодно приказал Джино.

Улыбка на лице Паоло дрогнула, но не исчезла бесследно.

— Джино, — с придыханием заговорила Вера, — не нужно так, а? Никаких драк у нас больше не предвидится.

— Это так, согласен, — великодушно подтвердил Паоло. Джино смерил его тяжелым взглядом.

— Что тебе от меня нужно? Еще денег — чтобы проссать и их?

— С деньгами нам просто не повезло. — Паоло покраснел.

— Да? — голос Джино звучал устало. — Тебе нужна работа, и я тебе ее дам. Но больше ты у меня ни доллара не выпросишь. Я, так и быть, подыщу тебе какое-нибудь занятие, но один неверный шаг — и вое. Ты понял меня?

Паоло бросил на него угрюмый взор.

— Он переменился, — встряла в разговор мужчин Вера. — Ты и сам это увидишь, Джино. Ты не пожалеешь, что дал ему работу. — Она подтолкнула Паоло. — Правда же, милый?

Рот его вновь растянулся в пьяной усмешке.

— Правда.

Джино поднялся из-за стола.

— Значит, договорились. Приведешь его завтра в клуб, к шести вечера. — Он щелкнул пальцами официанту. — Накорми их обедом. Счет пришлешь мне.

— Будет исполнено, мистер Сантанджело. Не сказав больше ни слова, Джино вышел из ресторана. Остановившись у бровки тротуара, он сплюнул. Ему всегда этого хотелось при виде Паоло.

 

КЭРРИ. 1939

Аборт. Дорогая и опасная затея. Она действительно этого хочет?

Да.

Грязная квартира. Все ее сбережения. Старая негритянка с парой ржавых ножниц в руке.

Раздирающая боль и чувство унижения.

Чтобы она не кричала, ей дали выпить отвратительного самогона, который обжег горло.

Наконец Кэрри вернулась в свою комнату. Без сил. В полном одиночестве. Кровотечение длилось целый день. А потом ничего, кроме отчаяния. Прервать беременность не удалось.

В голову лезли разные мысли. Разыскать Джино Сантанджело? Фредди Лестера? Ни за что.

Покончить с собой? Возможно. Некоторое время она тешила себя этой мыслью. Покой — это так заманчиво, но самоубийство от нее никуда не уйдет.

Во всем мире у нее только и оставалось, что двадцать три доллара и зреющий в чреве ребенок. Нельзя больше лежать в этой чужой, на время снятой комнате и чего-то ждать. Не было в мире Прекрасного Принца, спешившего в Гарлем на белом коне, чтобы спасти ее. Она когда-то нашла в себе силы победить наркотики. Неужели же сейчас она сломается?

Ей не исполнилось еще и тридцати.

И она решила жить дальше.

Месяц медленно сменялся другим. Найти работу было делом нелегким. Она сменила множество мест. Певичка в дешевом ресторанчике. Официантка. Девушка в ночном клубе. Отовсюду Кэрри уходила по единственной причине: рано или поздно хозяин начинал считать, что удовлетворение его физиологических потребностей входит в ее обязанности.

С деньгами становилось все труднее, а живот ее все увеличивался в размерах. Каким бы странным это ни казалось, но растущий в утробе ребенок наполнял душу верой в будущее. Их будущее. Будущее их обоих. Думая о нем, она испытывала, может быть, смешное, но приятное волнение.

В конце концов ей удалось получить в каком-то ресторане место кассирши, и работа эта оказалась довольно постоянной, поскольку теперь уже любому стало ясно, что она беременна, а к тому же, чтобы не давать окружавшим никаких поводов, она назвалась миссис Браун.

В ночь на восемнадцатое мая 1939 года Кэрри привезли в нью-йоркский госпиталь Всех Святых, а в три часа утра она произвела на свет мальчика. Весивший восемь фунтов новорожденный чуть было не убил свою мать.

Стивен — такое имя она дала ребенку.

 

ДЖИНО. 1939

Грохот войны в Европе доносился и до Америки. Войска немецкого диктатора вторглись в Польшу; Британия и Франция, объединившись, выступили против Германии. Президент Рузвельт заявил, что Америка будет придерживаться нейтралитета, но кто знает, что грядет в будущем?

В один из дней сенатор Освальд Дьюк и Джино Сантанджело решили сесть и обдумать вместе, какие деньги можно извлечь из сложившейся ситуации.

Освальд предложил приобрести несколько механических заводов, которые за довольно короткое время в случае кризиса можно перевести на выпуск военной продукции. Джино ответил согласием. Сенатор настаивал и на покупке резиновой фабрики, сети заправочных станций, а также на создании в арендованных по всей стране складах крупных запасов кофе, сахара, консервов.

— Будущее покажет, — убеждал он Джино. — Если война в Европе будет шириться, за этими продуктами вытянутся громадные очереди.

Джино и не думал с ним спорить. До сих пор старик еще не разу не ошибался, и идея побеспокоиться о будущем представлялась ему абсолютно оправданной.

Накануне Нового года Джино на одну ночь закрыл клуб, чтобы устроить в нем свое личное роскошное празднество. Все приглашенные почли за честь явиться. Это была самая веселая ночь в году.

На его же взгляд — наихудшая.

Все испортили два события.

Первое — Клементина Дьюк напилась в стельку и, выплеснув Джино в лицо стакан виски, во всеуслышание назвала его убийцей.

Ладонь его уже поднялась, чтобы со всего маху опуститься на ее нежную фарфоровую щеку, однако вместо этого он вытер собственное лицо, усмехнулся, показывая окружающим, как мало он придает значения случившемуся, и сказал:

— Опять она набралась, господа. Не обращайте внимания, продолжим.

Гости окружили его, закрыв своими спинами белое от ярости лицо Клементины. Приблизившийся к ней Освальд взял ее за руку и отвез домой.

Вторая неприятность была связана с Паоло. Джино поручил ему должность рассыльного — сбегай туда, принеси то — и до поры все обходилось нормально. Но буквально несколько минут назад Джино, обходя задворки сцены, обнаружил отца со спущенными брюками, взгромоздившимся на окаменевшую от ужаса и отвращения молоденькую танцовщицу из клубного варьете.

— Что такое здесь происходит? — негромким голосом с угрозой спросил он, стараясь не смотреть на ходуном ходившие ягодицы Паоло.

Девушка испустила истошный вопль.

— О, мистер Сантанджело! Простите меня! Но он сказал, что я должна это сделать, потому что… ну, из-за того, кем он вам доводится. Он сказал, что если я откажусь, меня выгонят с работы.

Подобрав брюки, Паоло заспешил прочь. Джино рассматривал девушку. Еще совсем подросток.

Будь на ее месте кто-то постарше, до подобного дело не дошло бы.

— Никогда не делай того, чего не хочешь делать, — медленно выговаривая слова произнес Джино. — Никогда.

Ясно?

Он отправился на поиски Паоло, но тот как в воду канул, и переполнявшая душу ненависть никак не могла найти себе выхода. Удар пришлось принять на себя Пчелке.

— Этот сукин сын готов трахнуть родную мать! Когда гости разошлись и они вдвоем отправились к ней на квартиру, Джино уже знал, что его ожидает. Вновь Пчелка высоко подобрала свои волосы и проделала то, что, как она была уверена, доставляло ему наивысшее удовольствие.

Однако на этот раз испытанное средство подвело.

Спать Джино не мог. Лежал, едва касаясь теплого тела Пчелки, и вслушивался в ее тихое мерное дыхание. Именно оно — еле слышимое — и не давало ему заснуть. Кто, черт побери, может заснуть в таком шуме!

Выбравшись из постели, он прошел в кухню, раскрыл холодильник и наполнил вазочку мороженым.

Перед глазами стояло лицо Клементины, собравшееся горькими морщинами вокруг раскрытого в крике «Убийца!» рта.

Сука. Неужели она думает, что это ей сойдет с рук? Придется поговорить о ней с Освальдом.

Убийца. Никто не в состоянии доказать это. В газетах было что-то такое о смерти Синди. Но он заткнул им рты показаниями адвоката. В конце концов, в глазах людей Джино — безутешный вдовец. А что еще важнее, это то, что алиби его было более надежным, чем самая тугая задница.

Любители рыться в грязи. Вечно готовы броситься и растерзать его — за то или за другое. Как будто мало было того, что агенты налогового управления следят за каждым его шагом, что репортеры дня не дают спокойно прожить. Им требуются скандалы, для них он — просто находка. Завтра в какой-нибудь нью-йоркской газетенке наверняка появится заметка о сегодняшнем вечере под заголовком типа «ЖЕРЕБЕЦ ДЖИНО И СУПРУГА СЕНАТОРА».

Мороженое не удовлетворило, точно так же, как чуть раньше его не смогла удовлетворить и Пчелка. Пришлось возвращаться к холодильнику за новой порцией. Теперь мысли переключились на Паоло. Он так и не мог понять, каким образом Вере удалось убедить Джино дать этому старому хрычу хоть какую-то работу. И зачем он только с ним разговаривал? Не прошло и полутора месяцев, как эта грязная тварь со словами «Я — отец Джино Сантанджело!» решила оттрахать бедную девочку. Здорово. Просто великолепно.

Куда, интересно, подевалась Вера? Ведь ее-то он приглашал! Где она? Этот вопрос не давал Джино покоя. С их последней встречи прошло уже несколько недель.

— Привет! — В кухне появился девятилетний Марко, едва раскрывая сонные глаза. — А можно мне тоже мороженого?

— Иди-ка в свою кроватку, малыш, а то мама нашлепает по попке.

— Ну пожалуйста, — умоляюще сказал мальчик. — Мама обещала купить мне картонную шапочку и воздушные шарики. Она купила?

Джино взъерошил волосы ребенка.

— Да. Купила.

— Где они? Я хочу посмотреть их.

— Нельзя, — твердо ответил Джино. — И говори потише, не то маму разбудишь.

— Ну пожалуйста, — вновь затянул Марко.

— Нет. Садись. Сейчас получишь мороженое, только закрой рот.

Ребенок улыбнулся и уселся за стол.

Джино подошел к холодильнику, наложил в вазочку мороженого и поставил ее перед Марко. Пчелка, конечно, будет в ярости; она вечно твердит, что Джино портит ее сына. Но разве можно удержаться? Именно из-за Марко Джино столь часто бывал в доме Пчелки.

— Эй, — неожиданно повернулся он к мальчику. — А как насчет того, чтобы нам с тобой сходить завтра в кино? В последнее время что-то больно много говорят о «Дилижансе». В главной роли Джон Уэйн. Ковбои и индейцы. Как считаешь?

— В самом деле?

— Абсолютно серьезно. Отправимся туда вдвоем — ты и я.

Марко просиял, засовывая в рот ложку с мороженым.

— Слушай, — продолжал Джино, — мне нужно одеться и пойти по делам. Скажешь маме, что я хочу поработать, пока вокруг никто не будет мешать. А за тобой я заеду в полдень. Теперь побыстрее заканчивай и — марш в постель! Четыре часа утра!

Пройдя в прихожую, он принялся торопливо одеваться. Пускай сейчас всего четыре утра, но он должен проведать Веру, узнать, может, у нее что-то со здоровьем. О Боже! Это нужно было сделать раньше.

К тому же он расскажет ей всю правду о Паоло и той девчонке, и уж если это не раскроет ей глаза…

Ничто не доставило бы Джино большего удовольствия, чем собственными глазами увидеть, как Вера указывает Паоло на дверь. Если она это сделает, то тогда Джино поможет ей завести собственное небольшое дело — какое она сама захочет. Ради Веры — самой Веры — он готов на все.

Одевшись по-будничному, он вышел из квартиры, насвистывая какую-то мелодию и безбожно перевирая ее. В желудке у него урчало — явный признак того, что там творятся беспорядки. Но у кого, скажите, будет в животе порядок после двух огромных тарелок мороженого?

Отель, в котором они жили, представлял собой настоящую руину. Просто мешок с клопами. Неоновая вывеска над входом разбита, светятся только два слова: «свободные номера» Как будто постояльцы, согласившиеся остановиться в этом сарае, все поголовно обучены грамоте.

Несмотря на ранний час, желающих встретить Новый год прямо на улице было хоть отбавляй. Вульгарного вида женщины дули в бумажные рожки и неистово крутили мощными ляжками. С них не спускали пьяных глаз стареющие мужчины, обнажая в улыбке вставные зубы.

Джино оставил свой «форд» у входа. От стены здания отделилась чья-то тень и направилась к нему. Проститутка.

— Мальчик, не хочешь ли дивно провести время? Не удостоив ее взглядом, Джино прошел в то, что должно было бы называться вестибюлем. За стойкой дежурного остроносый мужчина громко спорил с подвыпившей парочкой.

— Десятку, или можете проваливать.

— Брось, Пит, — вздохнула женщина. — Хватит пяти, и пробудем-то мы не больше часа.

Но остроносого трудно было сбить с толку.

— Скоро Новый год, все расценки увеличены вдвое. Не нравится — мотайте отсюда.

Спутник женщины запустил руку в карман и выудил из него две грязные пятидолларовые бумажки, бросив их на стойку. Остроносый одной рукой сгреб деньги, другой снял со стены ключ от номера. Не было произнесено ни слова. Женщина подхватила ключ, и вдвоем они направились к голым ступеням лестницы.

— Ну? — Острый Нос вопросительно уставился на Джино.

— Мистер и миссис Паоло Сантанджело у вас остановились?

— Кто их спрашивает?

Джино не стал утруждать себя ответом. Достав из бумажника двадцатку, он позволил ей выскользнуть из своих пальцев так, что она спланировала прямо в руку дежурного.

— Мне нужен ключ.

Острый Нос ни секунды не колебался. При виде денег он стал удивительно сговорчивым. Смахнув со стойки банкноту, он тут же вручил Джино ключ.

— Второй этаж. Поднимитесь по лестнице, лифт сломался. Я вам никакого ключа не давал.

Джино кивнул. Изнутри отельчик был еще большей руиной, чем снаружи. Поднимаясь по лестнице, Джино старался не дышать — запах стоял такой, что он почувствовал тошноту. Стучать, подойдя к двери, он не стал, а сразу вставил ключ в замочную скважину.

К открывшемуся перед его глазами зрелищу он оказался не готов.

Вера, совершенно голая, скорчилась на кровати. Падавший с потолка резкий свет делал отчетливо видимой каждую царапину, каждый шрам на ее порядком изношенном теле. Свежие красные полосы шли по рукам и груди. Из разбитого носа текла кровь. Побелевшие пальцы сжимали направленный на Паоло револьвер 38-го калибра. Грудь истерически вздымалась, между вдохами и выдохами из горла рвались пронзительные выкрики:

— Я… убью… тебя… На этот раз… я прикончу… тебя… Паоло стоял у спинки кровати в одних трусах и отвратительно грязной майке. Из правой руки на пол свешивался тяжелый кожаный ремень с угрожающе поблескивавшей металлической пряжкой. Седые сальные волосы сбились космами. В пьяных глазах — смесь недоверия и страха.

Вошедшего в номер Джино ни один из них не видел.

— Подонок! — Вера нажала на курок. Пуля ударила Паоло точно между глаз. Пошатнувшись, он сделал шаг назад, с навечно застывшим в глазах недоверием.

— Подонок! — Но второй раз Вера выстрелить не успела — подскочивший Джино вступил с ней в отчаянную борьбу, стараясь вырвать из ее пальцев оружие.

— Вера! Вера! Опомнись, что с тобой! Он прижал ее коленом к постели, выдергивая, выламывая из руки пистолет.

— Джино! О! — Она захлебывалась в рыданиях. — Боже… О Боже…

Происходящее представилось Джино жутким, кошмарным сном, который должен вот-вот кончиться. Сейчас он проснется, и рядом с ним будет лежать Пчелка, с большой теплой грудью и такими уютными

бедрами…

Почему же пробуждение никак не приходит? Почему он по-прежнему в этой мерзкой комнате с распростершейся под ним на кровати голой, истерически всхлипывающей Верой? А на полу в нелепой позе лежит его отец, и кровь хлещет из того, что раньше называлось человеческим лицом.

Если бы он вошел в номер минутой раньше. Если бы он успел вовремя остановить ее. Но зачем? Паоло мертв. Разве не этого ждал он уже долгое время?

Он встал с кровати, так и не выпустив из руки оружия. Вера каталась по постели, задыхаясь в рыданиях.

Угрюмо Джино смотрел на мертвое тело человека, бывшего когда-то его отцом. Ему хотелось вспомнить что-нибудь хорошее о нем. Но ничего хорошего память не удержала. Склонившись над телом, он попытался определить, не бьется ли сердце. Оно не билось. Другого Джино и не ждал.

— Зачем ты это сделал? — прокричала вдруг Вера, садясь на кровати. — Для чего ты это сделал, Джино?

— Успокойся, — мягко сказал он, думая о том, как бы вытащить ее из этой истории. — Я ничего и не делал.

— Да-да, — прошептала Вера, — ты сделал это. Ты убил его. Это все ты виноват! — Она вновь перешла на крик. — Ты сделал это, Джино! Ты!

С ней снова началась истерика.

Глядя в потолок, Джино размышлял о том, что он должен сейчас предпринять.

Бракосочетание Маргарет О'Шонесси и Майкла Флэннери состоялось накануне Нового года. В качестве подарка он преподнес ей кольцо — дешевую подделку под изумруд — и ключ от номера в отеле.

— Я раздобыл для нас комнату, как и обещал! — в волнении воскликнул он.

Раскрасневшиеся от выпитого в честь знаменательного события пива, они поспешили в свое гнездышко.

Отель произвел на Маргарет довольно тягостное впечатление, однако когда Майкл начал ласково и нежно раздевать ее в номере, она расслабилась.

— У нас впереди целая ночь, — сказал он. — И если первый раз тебе не понравится, мы будем пробовать еще, еще и еще.

Но первый раз ей понравился. И все-таки они повторяли его еще, еще и еще. До тех пор, когда сил хватило лишь на то, чтобы лежа без движения негромко переговариваться, строя планы на будущее.

Где-то в половине четвертого утра они заснули.

А через пятнадцать минут в соседней комнате вспыхнула, по-видимому, ссора. Шум стоял ужасный. Маргарет проснулась немедленно. Она ясно слышала два раздраженных голоса, мужской и женский. О чем они говорили, разобрать было невозможно, хотя время от времени слова слышались совершенно отчетливо.

— Сука… грязная тварь… терпеть тебя нет сил…

Потом наступило короткое затишье. Маргарет подумала, что пара за стеной наконец успокоилась. Но не тут-то было. Послышался громкий мужской голос.

— Я выбью из тебя всю эту дурь, сука!

За этим заявлением последовали отвратительные звуки хлестких ударов.

Сидевшая на кровати Маргарет окаменела. Майкл мирно храпел во сне.

Ей захотелось разбудить его. Доносившиеся из соседнего номера звуки пугали ее — это были крики и стоны женщины, которую бесчеловечно избивают.

Она осторожно толкнула Майкла в бок. Тот не пошевелился. Тогда она вновь забралась под простыни, пытаясь подушкой отгородить себя от внешнего мира.

Ничего не получалось. Женские крики становились все громче, ссора, видимо, переходила в примитивное избиение.

Маргарет вновь уселась в постели, твердо решив во что бы то ни стало разбудить своего мужа. К тому времени, когда ей кое-как удалось это сделать, она почувствовала легкую злость.

— Меня могли бы изнасиловать и убить в этом грязном номере, Майкл Флэннери, а вы бы в это время продолжали как ни в чем не бывало спать, — с упреком заявила она.

Он глуповато улыбнулся.

— Что такое случилось, моя козочка? Шум за стеной стих.

— Майкл, там за стенкой люди орут и дерутся. Такого я еще никогда не слышала. Там избивают женщину. Я думаю…

— Я… убью… тебя…

Произнесенные нечеловеческим голосом, эти слова были ясно слышны сквозь тонкую стену. Майкл вскочил.

— Подонок! — Это был все тот же истерический, похожий на женский, голос. Затем раздался звук выстрела. Затем новое «подонок!».

Майкл Флэннери натягивал брюки.

— Останься здесь, Маргарет. Я пойду и вызову полицию.

— Майкл! Не оставляй меня одну!

На ходу застегивая рубашку, он уже хлопнул дверью.

— О Господи, помоги мне!

В страшной спешке она трясущимися руками начала одеваться. Никогда в жизни ей не приходилось еще испытывать такого страха. Конечно, это было наказанием. Наказанием Божьим за полную безудержных плотских наслаждений ночь.

— Зачем ты это сделал? — раздалось за стеной. — Для чего ты, это сделал. Джинов Маргарет О'Шонесси на протяжении последующих нескольких месяцев бессчетное количество раз повторяла эти слова. Они оказались единственными, которые она запомнила.

 

КЭРРИ. 1941

— Как тебя зовут, девочка?

Толстый человек в горчичного цвета костюме смотрел на нее сквозь полуопущенные веки, правой рукой почесывая между ног.

— Кэрри.

Она старалась, чтобы ответ прозвучал помягче, хотя внутри у нее все кипело от негодования. Девочка, как же! Ей двадцать восемь лет, у нее ребенок — и все-таки «девочка»!

Он продолжал играть своими яйцами, как будто ее вовсе не было в комнате.

— Ты нашла себе работу, — принял он наконец решение. — Заработок не так уж велик, но таким девочкам, как ты, не составит большого труда поиметь кое-что на чаевых. — Он подмигнул. — Или даже больше, ото, ты знаешь, зависит…

Ей очень хотелось сказать: «Долбать я хотела тебя, толстяк, и твою вшивую работу». Однако вместо этого вежливо поблагодарила:

— Большое вам спасибо, мистер Уордл. Я могу выйти уже сегодня вечером?

Оставив на минуту мошонку в покое, он ласково потрепал Кэрри по плечу.

— Да, рыбонька. Это будет замечательно. Надень что-нибудь такое, чтобы были видны твои чудные…

Из полуосвещенного кабинета Кэрри вышла в еще более сумрачный танцевальный зал, пересекла его, оказалась на улице и села в автобус, шедший к ее дому.

Дом.

Комната в запущенном здании где-то в Гарлеме, в которой жил ее сын Стивен и она сама.

Дом.

Ванны нет. По ночам бегают крысы. Стены сочатся влагой летом и обледеневают зимой.

И все же это был дом — ее и Стива. В течение уже двух лет ей удавалось как-то зарабатывать достаточно денег для них двоих.

Это нелегко. Тяжелые роды сильно ослабили ее организм. Но администрация госпиталя не давала своим пациентам залеживаться. Две недели — и она на улице, с жалким пособием в кармане и ребенком на руках. Ей удалось разыскать женщину, согласившуюся присматривать днем за «мальчиком, а сама она вернулась на свое старое место кассира в ресторане. Но ненадолго: живот ее уже опал, пришел в норму, и хозяину стали приходить в голову давно ставшие понятными для Кэрри мысли. Он уже стар, у него худые желтые руки, от одного вида которых Кэрри становилось дурно, и бдительная жена, не сводившая со своего супруга ястребиного взора. Как-то после обеда, когда посетителей почти не оказалось, он зашел к ней, и его длинные желтые руки быстро ощупали каждый сантиметр ее тела. В тот же день она ушла.

Дна года вот такой работы. Хозяин и вечная с ним история. Что, интересно, скрыто в ней такое, что заставляет мужчин желать ее тела? Или они думают, что чернокожим на все наплевать?

Разобраться в этом Кэрри не могла. Всегда зачесывала волосы назад, не позволяла себе никакой косметики, одевалась проще некуда. Но и это не отпугивало их.

Она меняла места работы, пыталась сводить концы с концами и внезапно поняла, что валяет дурака. Уж если мужчины так хотят се, то почему бы не заставить их за это платить? Одна ночь на панели принесет ей куда больше денег, чем неделя работы.

Вот только сможет ли она вновь начать продавать свое тело? Отвратительное ощущение того, что ты не личность, а вещь, кусок мяса…

Конечно, тут могут помочь наркотики…

Она запретила себе думать об этом. У нее сын, Стивен, и ей хотелось, чтобы у мальчика было в жизни чуть больше, чем мать-проститутка.

В дансинге неподалеку от Таймс-сквер она получила работу несколько иного рода. Во-первых, ей хотелось работать по ночам, с тем, чтобы дневное время проводить с сыном. Во-вторых, дневная работа означала только мытье полов или разовые поручения какой-нибудь ленивой белой домохозяйки.

Кэрри отдавала себе отчет в том, что новая работа чревата старыми ситуациями. Ну так и что ж? В любом случае ей пришлось бы давать мужчинам отпор — а в переполненном дансинге это должно быть даже проще.

Пухленькая мексиканка по имени Сьюзита объяснила ей, что к чему.

— Когда он начнет слишком уж к тебе прижиматься, дай ему коленом по яйцам. Одному, другому. Сама увидишь, как быстро это сработает.

На собственном опыте Кэрри убедилась в том, что Сьюзита права. Колено в пах оказалось куда более эффективным средством защиты, чем сотня «нет».

Был у Сьюзиты и свой собственный маленький бизнес. Посетителям, которые приходились ей по вкусу, она оказывала некоторые «дополнительные» услуги.

— Это вовсе не так плохо, — поучала она Кэрри. — Ведь я сама его выбираю. Почему бы и тебе не попробовать? Ведь тебе же нужны деньги, а это так просто. Берешь только тех, кто тебе нравится.

Кэрри покачала головой.

Сьюзита рассмеялась.

— Ты еще передумаешь, я знаю.

Недели через три после этого разговора Стивен вдруг заболел, подхватив какую-то непонятную вирусную инфекцию. За ночь он из здорового двухлетнего мальчика превратился в слабого, анемичного задохлика. Вместе с ним Кэрри обошла многих врачей и специалистов, но ни один из них не смог определить, что же такое случилось с ее сыном.

Прошло еще несколько недель, и ей предложили положить его в клинику на комплексное обследование. К этому времени Кэрри уже почти лишилась рассудка. До этого ей как-то удавалось балансировать на узкой грани доходов и расходов. Теперь же счета сыпались со всех сторон. А девушка из дансинга получает только десять центов за танец.

И вновь ей помогла Сьюзита. Она привела Кэрри в отель, где сама снимала номер, и представила дежурному за стойкой, ободряюще шепнув:

— Тебе здесь понравится. Работа неплохая и деньги хорошие.

Кэрри только кивнула.

Вечером она оделась гораздо тщательнее, чем обычно. Даже мистер Уордл был впечатлен.

— Я бы и сам с удовольствием потратил на тебя монетку-другую, девочка.

Кэрри независимо повела плечами. Может, она и должна в самом деле вернуться к старой профессии, но в этот раз на своих собственных условиях. Сьюзита объясняла ей, что к чему. Теперь выбирать будет она.

Правда, этой ночью выбирать, собственно говоря, было не из кого. В конце концов Кэрри остановилась на маленьком человечке со смешными маленькими очками, висящими на самом кончике его маленького носика.

— Не против прогуляться до отеля за углом? — спросила она его, кружась по танцплощадке под усталые звуки танго.

Он сделал вид, что не расслышал ее предложения, но его выдало нервное подрагивание века. Через два танца мужчина набрался храбрости, чтобы едва слышно спросить:

— Сколько?

Кэрри в уме быстро подсчитала общую сумму докторских счетов.

— Двадцать пять.

— Да. — Человечек сделал глотательное движение.

Он ждал ее у выхода. Ей захотелось вдруг бежать со всех ног, оставив его стоять здесь в своих дурацких очках. Потом ей захотелось хоть чем-то одурманить, затуманить свой мозг. В молчании они направились к отелю.

Дежурный за стойкой подмигнул ей и потребовал десять долларов. Человечек беспрекословно выложил деньги. Дежурный подал Кэрри ключи и подмигнул еще раз. Она должна помнить, что, уходя, следует оставить ему пятерку.

На стенах номера играли неоновые отсветы. Одеяло на узенькой кровати было серого цвета. В коврике на полу зияла дыра.

Оба стояли неподвижно, испытывая неловкость. Взяв себя в руки, Кэрри потребовала деньги вперед.

Он протянул ей пятнадцать долларов.

— Двадцать пять, — быстро проговорила она, напоминая.

— Но десятка ушла за комнату, — слабо начал протестовать он.

— Двадцать пять или ничего… — она не договорила. Он достал еще одну десятку. Кэрри через голову стянула с себя платье, расстегнула лифчик, скинула трусики. Повернувшись к ней спиной, человечек снял брюки. Она улеглась в постель, как в старые времена. Он осторожно взобрался на нее. Пенис его оказался настолько мал, что она и не почувствовала его у себя внутри. Через пять минут все было кончено, он мигом оделся и выскользнул из номера, как напуганный кролик.

Лежа на кровати, Кэрри пустым взглядом смотрела в потолок. Итак, снова старый бизнес. Этот день запомнится ей надолго. Седьмое декабря, тот самый день, когда япошки прилетели бомбить Перл-Харбор. На следующее утро Америка объявила войну Японии.

Америка объявила войну.

А она опять стала шлюхой.

В старом ремесле для Кэрри не оставалось уже никаких секретов. И, как бы она ни ненавидела ее, работа Кэрри была работой профессионала. Очень скоро у нее появились постоянные клиенты.

Сьюзита поражалась.

— Ты быстро сориентировалась. Мне это нравится. А мистеру Уордлу, владельцу дансинга — нет. Как-то вечером он зазвал Кэрри в свой кабинет и заявил:

— Ты используешь мое заведение, подыскивая себе клиентов. Прекрасно, я не против. Я только требую свою долю.

— Засунь свое заведение себе в задницу.

— Больше ты у меня не работаешь, девочка.

— Интересно, за что?

Стивен начал потихоньку поправляться. Комната, бывшая им обоим домом, уже больше не подходила для него. Мальчику требовалось сухое, чистое помещение, по возможности с небольшой террасой или балконом, где он мог бы дышать свежим воздухом. Кэрри предложила Сьюзите вдвоем снять квартиру и самим открыть маленькое заведение. Та согласилась. Через несколько недель Кэрри разыскала просторную квартиру в районе Тридцатых улиц. Стивен получил в свое распоряжение отдельную комнату, и Кэрри наняла шестнадцатилетнюю чернокожую девочку, чтобы та за ним следила.

Улицы города были полны солдат, матросов, и все они жаждали развлечений. Большинство направлялись в Европу, и перед дальней дорогой каждому необходимо было получить свою долю женских ласк. Война всегда идет на пользу бизнесу. Вскоре у них появились деньги. Нашлась и третья компаньонка, рыжеволосая Сильвер.

Прошло очень немного времени, и они с удивлением обнаружили, что превратились в самое популярное заведение города.

 

ДЖИНО. 1947

— Все получил, Сантанджело? — спросил его тюремный охранник.

Да. Он получил все.

— Ну, тогда попрощаемся.

Да. Попрощаемся. Семь лет в тюремной камере за преступление, которого не совершал, — этот срок любому не покажется маленьким. Семь долгих лет, полных монотонной скуки, отвратительной пищи, отсутствия женщин, восстаний заключенных, садизма охраны. И никакой возможности делать то, что хочешь.

Коснувшись пальцами шрама на щеке, Джино шагнул к тюремным воротам.

Старший надзиратель был последним сукиным сыном. Он прекрасно знал, что пресса будет рыскать вокруг здания тюрьмы, подобно шакалам возле падали, и все-таки отказал Джино, когда тот обратился к нему с просьбой выпустить его на свободу тайком, ночью. Выродок.

Ничего. У него хватит сил самому справиться с этим. Тюрьма не сломала его. Здесь выживает сильнейший, а Джино оказался на самом верху.

Полной уверенности походкой он приближался к воротам. Однако внутри дрожал от ненависти, и больше всего на свете ему хотелось сейчас проломить кому-нибудь голову. Хотя бы этой долбаной ирландке, Маргарет О'Шонесси, с ее глупыми рыбьими глазами и писклявым детским голоском. Как же — главный свидетель обвинения в нашумевшем процессе. «СЫН УБИВАЕТ ОТЦА!» — кричали заголовки. Пресса признала его виновным еще до того, как тело Паоло успело остыть. И пронзительный голосок Маргарет: «Я слышала, как женщина выкрикнула: зачем ты это сделал, Джино?»

Бедная, полностью свихнувшаяся Вера. Когда полицейские закончили ее допрос, она, по сути, была окончательно убеждена в том, что это он, Джино, нажал на курок.

Немыслимо!

Правдой было то, что вызванные Майклом Флэннери полисмены действительно вломились в номер и обнаружили Джино стоящим над мертвым телом с орудием убийства в руке. Также соответствовало истине и то, что поначалу он не смог дать убедительных показаний по поводу того, что произошло. По какой-то дурацкой причине он попытался выгородить Веру. Однако в конце концов ему пришлось сказать правду. Но тогда уже никто, черт бы их всех побрал, ему не поверил! Никто! Он стал заклейменным преступником, убийцей задолго до суда. Что это за человек, у которого поднялась рука на собственного отца?

Адвокаты оказались кучкой жадных до его денег тупиц. Они намеревались защищать его за немыслимую цену, но даже они не хотели ему верить. А главное для Джино заключалось именно в том, чтобы ему поверили.

Все друзья немедленно о нем позабыли. — Дьюки исчезли где-то в дебрях Южной Америки, оставив своим юристам четкие инструкции разорвать все сделки с Джино Сантанджело. Их это полностью устраивало. Сам он, в свою очередь, приказал адвокатам выкупить долю Освальда Дьюка во всех их предприятиях. На это ушла вся наличность, да еще пришлось продать кое-что из активов, но это было сделано.

Судьи, политики, люди из света — все они исчезли из его жизни еще тогда, когда он в камере предварительного заключения ожидал начала суда.

Преданными оставались только старые друзья, славшие ему письма, старавшиеся по возможности облегчить условия заключения. Алдо… Энцо Боннатти… Вот они были ему верны.

И Пчелка. Она навещала его каждую неделю, не обращая ни малейшего внимания на сатаневших писак.

Самым истинным другом из всех был Коста Дзеннокотти. Он бросил свою практику преуспевающего юриста в Сан-Франциско и прилетел в Нью-Йорк вместе с женой, Дженнифер.

— Я сам поведу твое дело, — кратко заявил он.

— Эй, послушай, — начал протестовать Джино. Он был в состоянии оценить поступок друга, но что Косте известно о том, как строить защиту по делу об убийстве?

— Я справлюсь, — сказал Коста. — И, что еще важнее, я тебе верю.

Магические слова.

Если бы не красноречие Косты в зале суда, то неизвестно, чем бы все кончилось, вернее, каким бы стал приговор. В его же случае умышленное убийство переквалифицировали в убийство по неосторожности, за которое Джино получил десять лет.

Перед самой смертью Веры, последовавшей, совершенно логически, от алкогольного отравления, Коста умудрился получить от нее письменное и заверенное подписями свидетелей призвание. Оно опоздало на семь лет. Джино освободили, предложив ему какие-то жалкие крохи в качестве компенсации.

Интересно, какая сумма могла заменить человеку семь лет жизни, проведенные в тюремной камере?

Ожесточившимся человеком вышел он весенним утром сорок седьмого года за ворота тюрьмы. Мимо него прошла война, смерть Франклина Делано Рузвельта. Мимо него прошли новые песни, театральные постановки, моды. Где-то в далеком прошлом остались цветы, зеленая трава и просто прогулка по Пятой авеню. Мимо прошли семь лет жизни.

— Что это такое на тебе надето? — спросил он. Пчелка улыбнулась.

— Это последний крик моды, — объяснила она. — «Новый взгляд». Тебе не нравится?

— А чем был плох старый? Она пожала плечами.

— Не хочешь же ты, чтобы я выглядела старомодной, не так ли?

Пятнадцати минут в собственной квартире хватило ему, чтобы полностью перестать понимать, что происходит вокруг.

Коста встретил его у ворот тюрьмы плечом к плечу с двумя телохранителями, которым пришлось прокладывать путь через толпу журналистов и фоторепортеров. Джино не произнес ни слова. Не обращая внимания на разряды фотовспышек и протянутые к самому лицу микрофоны, он все переговоры с прессой предоставил вести Косте.

— Никаких комментариев у него нет, парни. Оставьте человека в покое, дайте ему передохнуть.

Возле особняка на Парк-авеню собралась еще большая толпа. Вся история повторилась сначала. Ему нечего сказать этому отребью. Пусть печатают, что хотят — в любом случае все равно кончилось бы этим.

Коста проводил его наверх, где навстречу Джино бросилась Пчелка.

— Оставлю-ка я вас вдвоем, — сказал Коста. — Да, Джино, сможем ли мы встретиться завтра утром, пораньше? Конечно, если ты не будешь против.

— Да, да. Меня это полностью устраивает. Не будешь против. Да за кого они его принимают, за инвалида, что ли? Он — мужчина, ему всего сорок один год.

— Не хочешь выпить? — заботливо осведомилась Пчелка.

— Виски. Побольше льда. И будь добра — вон в том хрустальном бокале.

Она протянула ему стакан, ласково потрепала по щеке. Этот жест привел его почти в бешенство.

— Сними немедленно с себя эти чертовы одеяния, — непререкаемо приказал он. — Я хочу видеть тебя только в чулках с резинками и туфлях на высоком каблуке.

Она тихо рассмеялась.

— Я уже думала было, что ты никогда меня об этом не попросишь.

Он закрыл глаза. Одна лишь мысль о том, что сейчас он увидит ее обнаженной, вызвала мощный приток крови ко всем органам тела. Семь лет без женщины. А ведь там кое-кто из парней даже не давал себе труда дождаться. Некоторые набрасывались на новичка и принимались пользовать его сзади, не давая ему времени даже бросить свои вещи на койку.

Быть Джино Сантанджело означало немедленно, в один момент завоевывать уважение окружающих. Он часто задавался вопросом: а не было бы это уважение ему в тягость, не являйся он тем, кто есть?

В комнату вошла Пчелка. Данные ей инструкции выполнены безукоризненно. Даже волосы она успела подобрать.

— Эй! — с негромким восхищением вырвалось у него. — Пройдись по комнате. Хочу посмотреть на тебя.

У нее восхитительная кожа — белая и гладкая. Высокая грудь с призывно набухшими сосками не имела ни малейших признаков увядания.

Живот затянут черным поясом, с которого свешивались резинки, удерживающие на должной высоте черные шелковые чулки, плотно облегавшие соблазнительные бедра. На ногах — изящные, плетеные из ремешков кожи босоножки на шпильках. Его всегда приводил в возбуждение контраст между черной тканью пояса и матовой белизной ее живота с треугольником курчавых рыжеватых волос внизу.

— Повернись. — У него перехватило горло от желания. Она повернулась. Джино с восхищением смотрел на выпуклые белоснежные ягодицы. Он очень боялся что-нибудь испортить. Не для того он ждал долгих семь лет, чтобы наспех, за каких-нибудь пять минут утолить свою жажду.

— Эй, а помнишь тот самый первый раз, когда ты для меня раздевалась?

Она повернулась к нему лицом, улыбнулась.

— Как же я могу забыть это? Ты был тогда таким голодным!

Он рассмеялся.

— А чего же ты ожидала? У нее, видите ли, триппер! Очень смешно.

Она подняла над головой руки, потянулась. Глядя на энергично торчащие груди, Джино понял, что долго держать себя в руках он не сможет.

— Может, мне раздеть тебя? — предложила Пчелка, прочитав, по-видимому, его мысли.

— Да.

Она подошла к нему.

— Встань.

Он поднялся. На каблуках она была чуть выше него. Рассматривая ее оказавшееся вблизи лицо, Джино заметил тоненькие линии морщинок вокруг глаз. Раньше их не было. Эти семь лет не прошли бесследно и для нее. В материальном плане он успел о ней позаботиться, но как она себя чувствовала длинными, полными одиночества ночами?

— У тебя был кто-нибудь в мое отсутствие? — спросил он, пока Пчелка расстегивала его рубашку.

— Джино, — очень нежно ответила она, — у меня нет никого, кроме тебя.

Это не было ответом на его вопрос, но он все же почувствовал удовлетворение.

Она сняла с него ботинки, носки и, опустившись на колени, принялась целовать ему ноги; каждое прикосновение ее губ заставляло его тело содрогаться.

— Где ты этому научилась?

— Ты сегодня полон вопросами.

Он положил ей руку на грудь и стал ласкать соски, ощущая, как они твердеют под его пальцами. Затем он, сжимая меж ладоней ее груди, принялся лизать их. Она задрожала.

— Джино, — услышал он шепот, — по-моему, я больше не могу. Давай… пойдем… в спальню.

Он был готов согласиться с ней, меж ног жгло, как огнем, но остававшаяся холодной голова приказывала подождать еще немного.

Не убирая ладоней с груди, он впился губами в ее рот, большой, чувственный, слегка отдающий мятой. Их языки соприкоснулись.

В это мгновение Джино ощущал наивысшее блаженство. Пальцы его едва касались шелковистой кожи ее сосков. Он совсем забыл, что представляет из себя женщина, и, прежде чем сделать следующий шаг, должен вспомнить это, вспомнить до мельчайших деталей.

Внезапно вое ее тело напряглось, из горла вырвался негромкий звук. Она уже дошла до предела, а ведь он даже не прикасался еще к магической кнопочке.

— Эй, — выдохнул он, — куда ты так спешишь? У нас впереди еще целых двадцать четыре часа.

— Ну? — осведомилась Дженнифер Дзеннокотти. — Все прошло нормально?

Десять лет супружеской жизни превратили ее из веснушчатой девушки в красивую зрелую женщину. В свои тридцать девять лет она была на несколько месяцев старше своего мужа, но весь се облик и поведение делали Дженнифер похожей на степенную мать семейства. Она, казалось, излучала доброту и тепло.

Коста никогда не сожалел о том, что женился на ней, хотя до сих пор детей брак им не принес, что безмерно печалило обоих.

— Мы отвезли его домой. Кругом было полно газетчиков, но они так и не добрались до него.

Коста любил свою работу. Перебравшись в Нью-Йорк, чтобы защищать Джино на суде, он дал себе ровно неделю отпуска — нужно было слетать в Сан-Франциско сообщить отцу, что он намерен остаться здесь, на Востоке, и основать собственное дело. Это известие привело Франклина Дзеннокотти в ярость.

— Ты должен жить здесь, — бушевал он. — Со временем к тебе перейдет вся моя фирма. Чего тебе еще нужно?

Косте вовсе не хотелось выглядеть в его глазах неблагодарным, но ему нужно было одно — самому ощущать себя личностью. К тому же, он считал своим долгом обеспечить Джино защиту. То, как его дело представляли газеты, было просто неслыханным позором. Жеребец Джино Сантанджело. Гангстер. Преступник. Даже когда Вера полностью призналась в совершенном убийстве, пресса намекала на то, что за это признание ей хорошо заплатили. Коста не дал ей ни цента. Зато в течение долгих лет не отходил от нее ни на шаг, убеждая сказать правду.

Он добровольно принял на себя обязанности поверенного Джино во всех его практических делах. И в грамотных руках Косты весь бизнес, во всяком случае, законный, официальный бизнес процветал. Отвечать за более сомнительные предприятия типа ночного клуба «У Клемми», нелегальные лотереи, азартные игры Коста отказался, передав ведение ими Алдо. Когда же того призвали в армию и послали за океан, то преемником, с согласия Джино, стал Энцо Боннатти.

— Я не против, — дал Джино понять из своей камеры. — Мне главное, чтобы у дела кто-то

был, а когда я вернусь, сам займусь им.

Примерно через год «У Клемми» закрыли — во время полицейской облавы там обнаружили наркотики. Через верных людей в тюрьме Боннатти послал Джино своя извинения. Тот был вне себя от гнева, но поделать ничего не мог.

Вскоре с военных полей Европы, хромая, вернулся Алдо. Он выстрелил себе в ногу, чтобы избежать более серьезных последствий для своего здоровья.

— И знаешь что? — С воодушевлением спросил он у Джино, явившись на свидание. — Дело выгорело! Теперь меня встречают, как героя!

Косту оставили в покое — он не подлежал призыву из-за астмы. Энцо избежал военных опасностей, рассылая по нужным адресам приличные суммы денег.

— У меня плоскостопие, — так заявлял он каждому, кто проявлял излишнее любопытство. Таких смельчаков было немного.

— И там его встретила Пчелка? — спросила у мужа Дженнифер.

— Вся разодетая и счастливая, как жаворонок.

— Я думаю. Святая женщина! Прождать столько лет мужчину, который даже не является ее мужем! Коста с трудом удержался от смеха.

— Вот уж Пчелку я бы святой не назвал!

— А попка твоя стала еще больше.

— Не смей так говорить!

— Больше и лучше.

— Ты говоришь это только потому, что тебе пришлось долгое время поститься.

— Да. Это ты так думаешь.

Он ухватил ее за ягодицы, и они принялись возиться в постели.

— Джино! Хватит!

Улыбнувшись, он повернул Пчелку к себе лицом и с наслаждением вошел в нее.

Без устали он размеренно раскачивался на ее большом мягком животе. Это был уже третий тайм, но наслаждение оставалось все таким же острым.

Всю вторую половину дня они не вылезали из постели; стоявшую в квартире тишину нарушал лишь время от времени звонок телефона. В конце концов Джино вырвал шнур из розетки.

— Знаешь, — вдруг произнес он, когда они лежали и отдыхали, — наверное, нам нужно пожениться. Пчелка молчала.

— Эй, а где же вздохи, удивление на лице, крики «Ой, Джино, я всегда об этом мечтала»?

— Это действительно то, о чем я всегда мечтала, — медленно проговорила в ответ Пчелка. — И ты об этом знаешь.

— Так в чем же дело?

— В любви.

— Любви?

— Да. Я люблю тебя. И я об этом говорю. А ты — нет.

— О чем ты, малышка! Я только что трижды трахнул тебя. Если это не любовь, то тогда что же? Она вздохнула.

— Ты не понимаешь. Трахаться — еще не значит любить.

— Слушай, несколько лет мы жили вместе. Я давал тебе все, что ты хотела, так?

— Так. Конечно, Джино, но…

— Я платил деньги за то, чтобы Марко ходил в приличную школу. Он, наверное, стал теперь видным парнем. И ему нужен братик или сестричка. Ясно, к чему я клоню?

— Ты хочешь, чтобы мы поженились и у нас были дети?

Выпрыгнув из постели, он в возбуждении заходил по комнате.

— Наконец-то до тебя дошло! А почему бы и нет? Ни ты, ни я не становимся моложе. Я много думал об этом в камере. Я хочу иметь детей, Пчелка. У нас с тобой они получатся замечательными!

Она приподнялась на локтях, улыбнулась.

— Да…

— Конечно да! Я уже вижу их! Маленькие хитрые трахалыцики — рыжие и с круглыми попками! Пчелка рассмеялась.

— У тебя же могут еще родиться дети? Не слишком ли много времени прошло?

— Мне тридцать два года. Если только я не буду больше предохраняться, они полезут из меня, как крольчата! Теперь они смеялись вдвоем.

— Мы займемся этим как следует, — пообещал он. — Завтра отведу тебя к Тиффани и куплю у него кольцо с самым большим бриллиантом, который ты только видела. Устроим помолвку. Ты не против? А когда отступать тебе уже будет некуда, я обзаведусь лицензией и напихаю в тебя кучу детишек.

— То есть, ты хочешь сказать, что под венец мне придется идти беременной.

— Да. Но могу гарантировать тебе одно — мы от души повеселимся, прежде чем убедимся в том, что внутри у тебя кто-то есть!

Утром следующего дня Джино появился у себя в офисе, полный сил и энергии. Настроение у него было настолько хорошее, что он даже улыбнулся и помахал приветственно рукой газетчикам, поджидавшим его у входа.

Накануне поздним вечером до него дозвонился-таки Коста, чтобы сообщить о вести из Сан-Франциско.

— У Франклина удар. Я вылетаю на побережье.

— За меня не беспокойся, я тут и сам справлюсь, — уверил его Джино.

В кабинете его приветствовала миссис Марчмонт, личный секретарь Косты, весьма деловая особа, выразившая готовность показать Джино любые интересующие его документы или отчетные книги. Кое-что Джино бегло просмотрел. Выкуп доли Освальда Дьюка оказался, наверное, самым грамотным его шагом на протяжении последних нескольких лет. Все предприятия, в которых они участвовали вдвоем, процветали и по сей день и приносили немалый доход.

Сидеть в одном помещении с семнадцатью молоденькими девушками, пытающимися поймать на себе его взгляд, стало для Джино сущей пыткой. Коста завел неплохую систему: за каждое направление деятельности отвечал определенный круг сотрудников, так что самому оставалось только общее руководство всем процессом.

«Семь лет в тюрьме, — подумал Джино, — и все-таки сейчас я стал еще богаче, чем прежде. Стоит ли тогда работать!»

В присутствии мисс Марчмонт он чувствовал себя неловко. У нее было такое выражение лица, как будто в комнате кто-то испортил воздух.

— Я м-м… Я увидел все, что хотел, — заявил он ей через пару часов. — Если вам понадоблюсь, найдете меня у Риккадди.

И был таков. Никогда он не приходил в восторг от того, что нужно сидеть в офисе. К тому же ему не терпелось увидеться с Алдо.

Его старый шофер и телохранитель Ред остановил машину у входа в ресторан. До этого он работал на Энцо Боннатти, но, прослышав об освобождении Джино, обратился к своему боссу с просьбой разрешить ему вернуться на старое место. Водитель он великолепный. На протяжении всего шести кварталов ему удалось отделаться от преследовавших их газетчиков.

— Отлично! — засмеялся Джино.

— Терпеть не могу этих писак, — пробормотал себе под нос Ред. — Строчат в свои газеты одну ложь, а честные люди в это время сидят за решеткой.

«Риккадди» — название маленького непритязательного итальянского ресторанчика, зажатого между зданием химчистки и конторой похоронного бюро. Алдо приобрел его для Барбары еще в сорок пятом. Для его собственных занятий это было наилучшее прикрытие. Барбара ведала приготовлением блюд, ее брат управлялся в баре и командовал персоналом. Джино пришел к ним впервые.

Чтобы приветствовать друга, Алдо вышел к дверям. Мужчины обнялись. Оба испытывали одинаковые чувства. Выбежала, не утерпев, и Барбара, по ее лицу текли слезы.

— Джино! Как хорошо, что ты вернулся! Наконец-то ты вернулся!

Его провели внутрь, в тесный круг старых друзей и знакомых, стоявших у стен и с улыбками смотревших на него. Энцо Боннатти… Дженнифер… Пчелка с Марко… Марко вырос в симпатичного семнадцатилетнего юношу.

— Господи! Да что это здесь происходит?

— Ничего! Ничего! — суетилась рядом с ним Барбара. Транспарант на стене гласил: «С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, ДЖИНО!»

Он чувствовал себя не в своей тарелке: смущенным, польщенным и счастливым. Пошел по кругу, пожимая протянутые руки, целуя женщин, чокаясь бокалом вина.

Из проигрывателя неслись мелодии из итальянских опер. Взяв Пчелку за руку, он отвел ее в угол.

— Почему ты меня не предупредила? Она только улыбнулась и крепко сжала его руку. Четверо ребятишек Алдо носились вокруг как угорелые в ожидании, когда все сядут за стол. Алдо оказался метким стрелком: двое мальчиков и две девочки. Все четверо были крестниками Джино, славные дети. Барбара воспитывала их в строгости. Сейчас они помогали накрывать стол — носили тарелки с приготовленной их матерью лазаньей, затем спагетти с мясными шариками — любимое блюдо Джино.

Джино сидел вместе с Энцо, Алдо и другими мужчинами. Ему то и дело приходилось облизывать губы.

— Барбара! Искуснее тебя в мире повара нет! Присутствовавшие были полностью согласны. Позже, во второй половине дня, когда мужчины раскурили свои сигары, а в маленьких чашечках разнесли крепкий и ароматный кофе, разговор пошел о самом главном — о бизнесе. О делах, касавшихся всех. Конечно же, Джино знал о том, что происходило во время его вынужденного отсутствия; информация, поступавшая в камеру по особым каналам, была объективнее и полнее той, что печаталась на страницах «Санди Нью-Йорк тайме». Но в любом случае гораздо приятнее слышать все здесь, в присутствии близких и дорогих людей, готовых считаться и с его положением, и с его мнением.

Энцо вместе с Алдо не так давно побывали в Гаване, где встречались с Лаки Лючиано, уже вышедшим на свободу и председательствовавшим на совещании прибывших со всех концов Штатов главарей нелегального мира. Речь шла главным образом о кооперации, о сотрудничестве, о необходимости положить конец старой вражде и соперничеству, приводившими в недавнем прошлом к пролитию крови и привлекавшими по этой причине ненужное внимание общественности.

— Видел бы ты Розового Банана! — воскликнул Алдо. — Драгоценностей на нем было навешано больше, чем в лавке ювелира!

Банан превратился во влиятельную фигуру в Филадельфии, он контролировал там наркотики, проституцию, убийства по заказу.

— Да? — Интерес к Банану у Джино был минимальный.

Беседа постепенно меняла русло, и только поздним вечером компания начала расходиться.

Джино покинул ресторанчик в десять вечера, наевшийся до отвала и расслабленный. Состоявшийся разговор придавал уверенности в своих силах, а Алдо и Энпо проделали прекрасную работу по защите его интересов. Он уносил с собой несколько пакетов, набитых банкнотами, — более трехсот тысяч долларов — и это еще далеко не все.

Пчелка шла рядом, прижимаясь к его локтю.

— Я так рада, что ты вернулся домой, Джино.

Да. Нечто подобное испытывал и он.

 

ЧЕТВЕРГ, 14 ИЮЛЯ 1977 ГОДА НЬЮ-ЙОРК И ФИЛАДЕЛЬФИЯ

Стивен обвязал Лаки под мышками веревкой, а затем помог ей дотянуться до верхнего края кабины. Она не переставая хныкала.

— Боже! Да помогите же мне! Я ведь не акробатка долбаная, ты же знаешь!

Убедившись, что человек в комбинезоне подхватил Лаки под руки, Стивен обеими ладонями уперся в ее ягодицы, чтобы подстраховать.

— Осторожнее! — закричала Лаки. Скрючившись от страха на верху кабины, она сдавленно пробормотала:

— Я… очень легко… пугаюсь…

— Не о чем беспокоиться, — подбодрил рабочий, проверяя, насколько надежно веревка обхватывает ее тело. Задрав голову кверху, он крикнул:

— Вытягивай ее, Джордж!

Невидимый Джордж подчинился. Лаки, напоминающая снизу марионетку на ниточке, медленно поплыла вверх и вскоре очутилась в полной безопасности на полу сорок седьмого этажа. На нее с удивлением воззрились Джордж и двое его помощников.

— Уф! — Она перевела дыхание. — Будьте любезны, снимите с меня эти веревки!

Не проронив ни слова, они выполнили просьбу.

— Выпить ни у кого не найдется?

Один из мужчин указал на фонтанчик с питьевой водой. Лаки жадными глотками выпила три бумажных стаканчика теплой воды. Окинула взглядом освещенный свечами коридор.

— Света до сих пор нет?

Мужчины опускали вниз веревки для Стивена. Лаки взяла в руку свечу и направилась по коридору в туалетную комнату. Там она поставила ее на раковину умывальника и уставилась в зеркало.

— Господи! — вырвалось у нее. — Ну и рожа! Она пустила воду, наспех умылась. Восхитительное ощущение.

Единственное, чего она сейчас хотела, это вернуться домой, принять горячую ванну и завалиться спать на неделю.

Дарио замер. Кто-то пытался проникнуть в его квартиру. Бросив тыкать пальцем в кнопки телефона, он оглянулся по сторонам в поисках оружия, поднял с пола тяжелую бронзовую статуэтку и осторожно приблизился к входной двери.

— Кто там? — Дарио старался, чтобы голос звучал как можно более грозно.

Но царапанье в дверь не прекратилось.

Дарио занес над головой руку, готовый с размаху опустить металлическую фигуру на незваного гостя.

Неожиданно дверь распахнулась, но в тот момент, когда рука его уже пошла вниз, что-то случилось. Кто-то, остававшийся невидимым, схватил его, связал и швырнул на пол. Рядом валялась бесполезная теперь статуэтка. Попытка сделать хоть какое-нибудь движение убедила Дарио в собственной полной беспомощности.

— Что происходит? — начал было он, но прикосновение к переносице холодной стали быстро заставило его замолчать.

В лоб упирался ствол пистолета. Он снова стал пленником в собственном доме.

Доктор Митчелл занялся ее ушами, затем дал выпить две таблетки успокоительного, а потом Эллиот отвез ее домой.

По лестнице они взбирались на семнадцатый этаж роскошного жилого дома, сопровождаемые мальчиком с фонариком в руке, который веялся помогать людям добираться до их квартир, беря по доллару с человека.

— Свободное предпринимательство! — пошутил Эллиот, вручая ему за все хлопоты пятидолларовую бумажку.

Успокоительное уже начало оказывать свой эффект:

Кэрри неудержимо клонило в сон, в сон….

— Я должна позвонить Стивену, — пробормотала она.

— Хоть раз в жизни забудь о Стиве, — резко сказал муж. — Сейчас ты ляжешь спать, и все! Она не стала спорить.

Заснуть вторично оказалось для Джино делом куда более трудным. Слишком уж возбудила его стычка с газетчиками и этой дурой стюардессой. Это же надо — прийти за полночь, стучать в дверь, слепить вспышкой! Что сделалось в Америке с личной жизнью человека? С его правами?

Он еще раз попытался погрузиться в сон, но из головы никак не шли мысли о Лаки и Дарио, о старом друге Косте. Он соскучился по ним, он хотел их видеть. Особенно Лаки, гордую красавицу-дочь. Особенно Лаки… Семь лет — немалый срок… Может, даже слишком долгий…

В конце концов он уснул.

Лаки вышла из дамской комнаты в тот самый момент, когда Стивена подняли на сорок седьмой этаж.

Он с признательностью стучал ладонью в спины своих спасителей, произнося слова благодарности, они же распутывали на нем веревки.

Лаки смотрела на него во все глаза. Явно из лиги чернокожих женоненавистников — даже при неверном свете свечей это она могла понять безошибочно.

— Привет! — проговорила она. — Рада вас видеть. С таким же удивлением смотрел на нее и Стивен. Куда делась крутобедрая грудастая блондинка, которую он представлял? В упор смотревшая на него молодая женщина со спутанными черными как смоль волосами казалась чертовски привлекательной. Он улыбнулся.

— Я же говорил вам, что мы выкарабкаемся.

— Причем, можно сказать, в одной связке, — улыбнулась в ответ Лаки.

— Вы выглядите совсем не так, как я пред…

— Равно как и вы, — перебила она его. — Ладно, но вот как мы теперь выберемся из здания?

— Видимо, придется воспользоваться пожарной лестницей.

Стив повернулся к Джорджу, вытягивавшему из лифтовой шахты своего напарника.

— Иного выхода кроме как по лестнице из здания нет, так ведь?

— Ну, если вдруг вы захотите выпорхнуть из окна…

— Спасибо, парни. Я и в самом деле очень вам благодарен.

Джордж в задумчивости пожевал нижнюю губу.

— Очень — это насколько же?

— В высшей степени.

— Дай ему денег, — прошипела Лаки, — и идем!

— О! — Стивен вынул из кармана десятидолларовую банкноту. — Вот, выпейте за мой счет, ребята!

Джордж взял бумажку и принялся внимательно изучать ее взглядом, а затем, с отвращением передав своему товарищу, ядовито проговорил:

— Десять долларов за все наши хлопоты. Ну что же, думаю, на пару банок пива для нас четверых этого хватит.

Лаки раскрыла свою сумочку и выудила из нее две бумажки по пятьдесят долларов.

— Вот вам еще, парви. — Она схватила Стивена за Руку. — Ради Бога — пошли!

Рука об руку они скрылись за дверью пожарного выхода, но как только она хлопнула за их спинами, Стивен в ярости остановился.

— Вы поставили меня в дурацкое положение!

— М-м?

— Зачем вы дали им такую сумму! Они выполняют свою работу, и им за это платят. Они и десятки не заслужили.

— Что за чушь собачья? Они же спасли нас, они вытащили нас из этой долбаной черной дыры, побойся Бога! Они заслужили больше того, что я им дала.

— Хватило бы и десятки, — упрямо стоял на своем Стивен.

— Десять долларов — просто оскорбление, — бросила в ответ она.

Стивен не сводил с нее глаз. Привлекательная она там или нет — в любом случае неудобств от нее больше, чем от чирья в заднице.

— Ну? — требовательно спросила она. — Будем спускаться по лестнице или бросимся друг на друга с кулаками?

— Вы вольны поступать, как вам угодно. В настоящий момент нас уже ничто не удерживает вместе.

Лаки была не в состоянии отвести от него свой взгляд. Красивый мужчина, один из самых красивых, что она встречала в жизни — и такой зануда!

— Тем лучше. Тогда — всего!

Забросив сумочку через плечо, она принялась спускаться по бетонным ступеням лестницы.

Стивен стоял на площадке, сквозь запыленное окно на него падал слабый утренний свет.

— Да, кстати! — уже откуда-то снизу донесся до него ее голос, — у вас расстегнута ширинка! Стивен глянул. Так оно и было. Вот змея!

Дарио боялся пошевелиться. В лоб его упирался ствол пистолета; ощущение было такое, что содержимое желудка вот-вот вырвется наружу.

— Кто ты такой? — раздался мрачный голос. Кто он? Что вообще тут происходит?

— Дарио Сантанджело… — выдавил он из себя.

— А чем ты это докажешь? — произнес голос. Хватка ослабла, Дарио поднялся, в лицо ему ударил луч фонарика.

— Тебе стоит доказать это, — с нажимом проговорил человек.

Доказать это. Доказать. Как, черт побери?

— Я… Я живу здесь, — запинаясь, сказал Дарио. Внезапно ему пришло в голову, что человек этот — наемный убийца, и, поскольку он уже назвался ему…

И Дарио решился. Терять было нечего. Если ему суждено быть убитым, то что ж. С нечеловеческим ревом он рванулся вперед.

Кэрри погрузилась в навеянный успокоительным сон, где ее стали преследовать кошмары до тех пор, пока ранним утром она не проснулась мокрая от пота.

Эллиот спал в своей собственной спальне, находившейся в другом конце квартиры.

Попытавшись включить ночник у постели, Кэрри убедилась — электричества так еще и не дали. В мочках ушей билась пульсирующая боль, тело ныло.

Натянув на себя халат, Кэрри неверным шагом направилась в кухню. Маленький электронный будильник, работавший от батареек, сообщил ей, что сейчас без четверти семь. Она раскрыла холодильник и налила стакан теплого грейпфрутового сока. Вот что значит жить в ногу со временем. Тост — и тот не приготовишь.

Не слишком ли раннее время для звонка Стивену? Обычно Кэрри звонила ему в половине девятого, но сегодня, наверное, можно сделать исключение.

Но что она ему скажет? О своем потрясающем приключении прошлым вечером? Да Стивена может удар хватить. В некоторых отношениях он еще более консервативен, чем Эллиот.

Лицо ее исказилось от пронзившей левую руку боли.

— Артрит, — объяснил ей доктор Митчелл несколько месяцев назад, когда она впервые пожаловалась ему на боли. — Да и потом, миссис Беркли, вы, в конце концов, к сожалению, уже не юная девочка.

Спасибо, доктор Митчелл. Кэрри было шестьдесят четыре, выглядела она на сорок восемь и абсолютно не чувствовала своего возраста.

Артрит! Неужели вот так ей придется закончить свой путь — скрюченной и сгорбленной старой женщиной, чьи усталые суставы отказались работать?

Во всяком случае, журнал «Вог» представить ее себе такой не мог. Совсем недавно на развороте он поместил ее фотоснимок «ШЕСТЬДЕСЯТ С ЛИШКОМ… И НИ НАМЕКА НА УСТАЛОСТЬ» — гласил заголовок над небольшой заметкой, начинавшейся словами: «Миссис Эллиот Беркли, одна из самых красивых и экзотических женщин нашего времени…и Кэрри заметила, что рука ее, держащая стакан сока, дрожит. Поставив стакан на стол, она решила пройтись по своей со вкусом обставленной, очень оригинальной десятикомнатной квартире. „Со вкусом обставленной… совершенно оригинальной“ — так говорилось в журнальной статье.

Она потерла глаза, подумала, не стоит ли вернуться в постель, хотя заранее известно, что заснуть больше она не сможет.

Когда шантажист захочет нанести новый удар? Пока это остается неизвестным, жизнь ее будет наполнена страхом.

К девяти часам утра Джино уже успел принять душ, тщательно одеться и был готов оставить Филадельфию на усмотрение чертей из преисподней. По телефону он связался с Костой и договорился о встрече у «Пьера», потом спустился вниз, где его уже поджидал с виноватым видом управляющий.

— Мистер Сантанджело, мне искренне неловко за ночное происшествие. Автомобиль уже ждет вас. Если я что-то могу для вас сделать… — Он не отставал ни на шаг, провожая Джино до вращающейся двери.

На улице, у входа в отель, расположилась группа журналистов и фоторепортеров.

— Черт возьми! Что это?

— Вы знамениты, мистер Сантанджело, — констатировал управляющий, раскрывая дверцу машины. — Вы — это сенсация.

Джино постарался прикрыть лицо рукой.

— Авария с подачей электроэнергии — вот сенсация. Джекки Онассис — вот сенсация. А я — старый, уставший человек, который хочет лишь одного — прожить остаток своих дней в собственной стране, спокойно и без этих хлопот.

Слова его повисли в воздухе. Правды в них не было ни на грош. Всем, кто их слышал, это было известно.

 

КЭРРИ. 1943

День рождения Кэрри. Тридцатилетие.

Сьюзита, Сильвер и еще две девушки, также поселившиеся с ними, испекли огромный шоколадный торт, украсив его тридцатью свечами. Пламя свечей легонько подрагивало. Кэрри хотелось плакать. Ни разу в жизни не дарили ей на день рождения торта.

Маленький Стивен восторженно прыгал вокруг в своем новеньком костюмчике, а они ласкали и тискали его, приговаривая:

— Посмотри, ведь он — самый симпатичный мальчишка в мире!

Это было правдой: светло-шоколадная кожа, черная курчавая головка, вздернутый носик и огромные зеленые глаза. Кэрри с обожанием смотрела на сына.

Стивен наполнял ее жизнь смыслом, и она была исполнена решимости сделать его будущее безоблачно счастливым.

Теперь их дом находится под охраной. Еженедельно изрядная сумма денег вручалась специально приходившему за ними человеку.

— Не будем же мы сами вступать в драку с человеком мафии, — настаивала Сьюзита, когда два года назад к ним зашел вежливый молодой человек, чтобы предложить свои услуги.

Кэрри была вынуждена согласиться с нею, хотя инстинкт подсказывал, что лучше всего было бы послать юношу ко всем чертям.

— Ну-ка! — Сьюзита подняла мальчика на стол, поставила рядом с тортом. — Спой же для мамочки «С днем рождения тебя!». Будь паинькой.

Кто-то из девушек щелкнул затвором фотоаппарата. Стивен заулыбался и тонким голоском затянул куплет.

На глазах у Кэрри выступили слезы. Она испытывала радость при мысли о том, что отец ребенка остался неизвестным. Тем больше было оснований считать мальчика безраздельно своим.

Сидя в едва освещенном зале маленького театра, Бернард Даймс наблюдал за расхаживающими по сцене артистами. Репетиции его нового шоу проходили гладко.

Режиссер объявил десятиминутный перерыв и направился к занятому Даймсом креслу. Началась дружеская беседа о том о сем. О костюмах. О сценическом темпераменте артистов. Об условиях проживания в Филадельфии и других городах, где будут проходить их гастроли.

— Интересный случай произошел со мной прошлым вечером, — как бы про себя, негромко сказал режиссер.

— Что же это было? — вежливо поинтересовался Бернард.

— Черт, не знаю, стоит ли, право, мне вам о нем рассказывать.

Из бумажного стаканчика Даймс отхлебнул кофе.

— А, собственно, почему не сказать — мои слабости все равно вам известны.

Бернард улыбнулся. О слабостях режиссера знала вся без исключения труппа.

— Я отправился в этот известный бордель на Тридцать шестой улице. Кто-то, не помню кто, сказал мне, что тамошняя мексиканка специализируется именно на том, что мне нравится. И как вы думаете, кто заправляет всем заведением?

— Кто?

— Та самая чернокожая девушка, почти ребенок, что была тут у нас несколько лет назад. Тогда она убежала… Жила вместе с Золотцем. Вспомнили?

— Кэрри, — произнес имя Бернард. В животе у него похолодело.

— Вот-вот, Кэрри! И я сказал ей: «Что это такая славная мордашка типа твоей делает в этом притоне?» Не поверите! Она притворилась, что не знает меня! Как вам это понравится?

— А мексиканка оказалась на высоте? — Бернарду пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос не выдал волнения.

— Буря страсти. Но в чем дело, ведь это же не в вашем вкусе?

— Я знаю, что один из наших спонсоров может оказаться куда более щедрым в случае, если я смогу рекомендовать ему такое обслуживание.

— Да ну! Кто же это?

— Предоставьте финансовую сторону вопроса мне. Просто напишите мне адрес — вдруг и в самом деле это поможет.

Режиссер бросил на Даймса озадаченный взгляд, но нацарапал все же несколько слов на протянутой ему карточке.

Бернард не глядя сунул ее в карман и не вынимал оттуда до самого вечера, до того, как в одиночестве вернулся домой. Внимательно всматриваясь в каждую букву адреса, он выучил его наизусть, не переставая твердить про себя, что, конечно же, никогда в жизни он туда не отправится. Потом мысли его переключились на Кэрри — все те годы, что прошли с момента ее бегства из театра, мысли эти его не покидали.

Золотце ничем не могла помочь ему в розысках Кэрри.

— Мне абсолютно непонятно, из-за чего она решила удрать. Мы так приятно проводили время — я с приятелем и она — с его очень хорошим другом. Странная девушка.

Да. Она была другой. Не такой, как все.

Бернард принял решение. Усевшись в машину, он поехал на Тридцать шестую улицу. Затормозив напротив входа, принялся изучать взглядом здание. Текли минуты, за ними — часы. Он следил за тем, как в

подъезд входят и выходят из него люди. Главным образом, мужчины. Почти беспрерывным потоком.

Даймс просидел в машине едва ли не до рассвета. От неудобной позы все тело затекло, ломило шею. Тогда он повернул ключ зажигания и медленно поехал домой.

Те уроки, что преподала ей сначала Флоренс Уильяме, а затем мадам Мэй, пошли на пользу. Хозяйка заведения должна быть дружелюбной, гостеприимной и чуточку суровой. В мужчинах видеть партнеров по веселой вечеринке. Знать марки их любимых сигарет или сигар. Их любимую выпивку. Любимую постельную игру. Должна уметь предложить им время от времени попробовать какую-нибудь новую девушку. И в каждый приход приветствовать их так, будто видит перед собой старого друга, которого уже не надеялась дождаться… Своих собственных услуг хозяйка никогда и никому не предлагала. Ее благосклонностью могли воспользоваться лишь избранные клиенты. Перспектива трахнуть мадам была сродни предложению занять лучший столик в ресторане.

Сьюзита и не думала возражать против главенства Кэрри.

— Меня это полностью устраивает, — говорила она, пожимая изящными плечиками. — Ты отвечаешь за все. Я — только за удовольствие.

Кэрри не жалела усилий на то, чтобы сделать заведение как можно более профессиональным. Ее девушки всегда были безукоризненно чистенькими, все до единой — не моложе шестнадцати, и все самоотверженно любящие свою работу. Поэтому-то сложившаяся репутация была совершенно заслуженной.

После первого и единственного недоразумения с полицией Кэрри научилась откупаться. Больше копы ее не беспокоили. Мафия — тоже. Временами Кэрри начинало казаться, что жизнь — это выплата какого-то бесконечного выкупа. Но немало денег оставалось и внутри их маленького сплоченного коллектива. В том же доме она сняла другую квартиру, поменьше, — специально для Стивена и присматривавшей за ним девочки. Чем дальше он будет в стороне от материнских проблем, тем лучше.

В полдень она каждый день выходила с ним на прогулку. Он восседал в своей коляске, разодетый, и вместе они добирались до Пятой авеню с ее сверкающими витринами. От этих прогулок Стивен приходил в восторг, и ни разу еще Кэрри не обманула ожиданий сына.

Да и как могло быть иначе — ведь ради него она и жила.

Бернард Даймс все больше времени привык проводить у здания на Тридцать шестой улице. Не выбираясь из своего автомобиля. Он и сам толком не знал, для чего это делает, только чувствовал, что это его засасывает. Он использовал каждую возможность: по утрам — перед тем как отправиться на репетицию, по вечерам — по пути домой и в конце концов после ужина — когда он останавливал машину неподалеку от подъезда и замирал в ней.

Что с ним происходило? Разум покидал его голову? В свои пятьдесят он чувствовал себя пятнадцатилетмнм мальчишкой. Слишком взволнованным для того, чтобы войти внутрь и повидаться с ней. Не имеющим воли уехать прочь.

— Бернард, дорогой, ты в последнее время стал ужасно дерганым, — жаловалась одна из его блондинок. — Что тебя тревожит?

Что-то тревожило его, что-то не давало покоя. Он влюбился и женщину, которую едва знал. Влюбился в печальные загадочные глаза и грациозное тело. Ом стал одержимым.

Кэрри улыбнулась Энцо Боннатти. Это был его второй визит. Во время их первой встречи она ему явно понравилась. В протянутый ему стакан виски Кэрри, зная уже его вкус, бросила два кубика льда и чуть плеснула содовой.

Энцо, лежа в ее комнате на кровати, говорил о своей жене, Франческе. Похоже было, что думал оп о ней постоянно. Молодая, красивая, чуткая и интеллигентная — такой представала она в его словах.

Но если она именно такова, то как же получается, что сейчас он лежит здесь, а не дома, рядом с ней? Кэрри давно уже научилась не задавать вопросов. Лишь легкий кивок и негромкое ободряющее «понимаю»

Энцо распростерся на постели, не позаботившись раздеться, и теперь, по мере того как он переходил к самым интимным деталям их совместных с Франческой занятий любовью, эрекция все явственнее давала о себе знать.

Франческа была прекрасной женой. Великолепной матерью. Она обладала совершенным телом, и главное ее достоинство было под стать всем прочим. Вот только в рот она отказывалась брать.

Кэрри абсолютно точно знала момент, когда нужно будет расстегнуть ему брюки и коснуться губами набравшего полную мощь члена. Это было единственным, что требовалось от нее Боннатти. Ни больше. Ни меньше. Денег он не платил. В этом не было нужды. Энцо Боннатти держал под своим контролем все до последнего публичные дома.

— У тебя это ловко получается, — сказал он как бы между прочим, когда она вернулась в комнату из душа, — но хорошая шлюха должна уметь заглатывать.

— В следующий раз, — быстро ответила ему Корри.

— Я… надеюсь. Он рассмеялся.

— Мне хочется, чтобы ты начала предлагать своим клиентам мою травку, разумеется, самую безобидную, ничего серьезного. Черномазые без ума от нее, да и эти тупицы из колледжей тоже.

Кэрри почувствовала, что на лице ее отразилась тревога.

— Э-э… Мистер Боннатти… Я так не думаю.

— Не думаешь? — Он внимательно, со значением смотрел на нее. — Ля уверен.

Его последняя фраза прозвучала обманывающе ласково.

— Я, пожалуй… откажусь, — проговорила Кэрри, теряя присутствие духа.

— А я, пожалуй, буду настаивать. Я подошлю и тебе своего паренька, он принесет первую партию. Не предлагай только кому попало. И хранить ее нужно в безопасном месте.

Кэрри была расстроена.

— Если вдруг сюда явится с инспекцией полиция, меня могут послать за решетку. Энцо поднялся.

— Мне ты показалась более сообразительной. Если они вздумают явиться к тебе, ты будешь знать об этом заранее. Тебе хватит времени, чтобы не оставить никаких следов.

Она бездумно кивнула головой. Похоже, приблизилось время выходить из бизнеса.

— Славный у тебя малыш, — заметил Энцо, как бы читая ее мысли. — У меня у самого сыновья. Тебе нужно быть повнимательнее к нему. Город — опасное место для ребенка.

Когда же он успел увидеть Стивена? Ее душило чувство беспомощной ярости.

Энцо уже стоял у двери.

— И не вздумай скрыться от меня, девочка. Мне нравится, как ты поставила дело. Продолжай в том же духе, и с мальчиком ничего не случится. Да и с тобой тоже.

Подонок! Выродок! Опять она в ловушке.

— У меня и в мыслях такого не было, мистер Бонватти, — скучным голосом ответила ему Кэрри.

— Само собой. Разве я не сказал только что — ловко у тебя все это выходит!

Вот она. В ее длинных волосах, в этой недвусмысленной походке невозможно ошибиться. Она толкала перед собой коляску. От волнения Бернард чуть было не ткнулся бампером в идущую впереди машину.

Кое-как загнав автомобиль на оказавшуюся рядом стоянку, он заспешил вслед удалявшейся по улице фигуре.

Кэрри шла бодрой походкой, время от времени бросая взгляды на витрины магазинов. Стремительными шагами, быстро сокращая разделявшее их расстояние, Бернард оказался почти вплотную к ней. «Заговори с ней, — слышал он в ушах чей-то голос. — Скажи что-нибудь, что угодно». Он положил ей руку на плечо, и в испуге Кэрри резко и агрессивно развернулась к нему лицом.

— Кэрри! Я так и думал, что это ты!

На лице се появилось слабое подобие улыбки.

— Мистер Даймс…

— Надо же — натолкнуться на тебя здесь! «Только не переиграть удивление», — подумал он. Ее глаза заметались из стороны в сторону, как бы отыскивая путь к спасению.

— Как ты? И кто такой этот малыш? — Он склонился над коляской.

Кэрри была поражена. Бернард Даймс. После стольких-то лет.

— Это мой сын, — скороговоркой ответила она. — М-м… поэтому-то мне и пришлось в такой спешке уйти из театра. Я вышла замуж.

Быстрым взглядом он скользнул по ее пальцам. Кольца не было.

— Поздравляю.

— Благодарю вас.

Наступило неловкое для обоих молчание. Как ему произнести эти слова: я хочу быть с тобой. Она же смотрела на него так, будто он был последним в мире человеком, которого ей хотелось бы видеть.

— Может, нам как-нибудь поужинать вместе? — спросил он наконец высоким от напряжения голосом. — Мне бы очень этого хотелось.

Она покачала головой.

— Я же сказала вам. Я замужем. Но все равно я признательна за приглашение.

— В таком случае, может быть, вы вместе с мужем посетите предварительный просмотр нашей новой программы? Следующие полтора месяца мы будем на гастролях, но потом целую неделю проведем здесь, в городе и…

Она едва слышала его слова. Чувство невыносимого смущения, стыда жгло ей душу. О Господи! Если когда-нибудь ему станет известно, во что она превратилась…

— Мне нужно идти, — не дала она ему закончить.

— Да-да, конечно. — Он долгим взглядом смотрел ей в глаза. — Если я вдруг вам зачем-то понадоблюсь… Я живу по тому же адресу.

— Всего доброго.

Решительно она зашагала прочь, толкая перед собой коляску с ребенком.

— Мамочка! Мамочка! Слишком быстро, — певучим голоском пожаловался мальчик.

Замедлив шаг, Кэрри предалась размышлениям. Бернард Даймс хотел ее. Его глаза прямо говорили об этом. Бернард Даймс был таким же, как и все они. И все-таки он был другим. Он был очень богатым человеком.

— Конфету! — скомандовал Стивен. — Ну пожалуйста, мамочка. Пожалуйста!

Она остановилась у кондитерской лавки, чтобы купить шоколаду.

— Ты не бережешь свои зубы, — наставительно выговорила она, протягивая шоколадку сыну.

— Зубы! Зу-у-бы! — принялся распевать он. Кэрри вздохнула. Бернарду Даймсу было нужно ее тело, вот и все. Никакой помощи ждать от него не приходится. Боннатти прислал для продажи партию наркотиков, вот о чем надо сейчас беспокоиться. Теперь она уже не только шлюха и мадам, теперь она еще и пушер .

Она посмотрела на Стивена, разукрасившего обе щеки шоколадом, и почувствовала, как у нес сжалось сердце. Нужно было что-то делать. Но что?

 

ДЖИНО. 1948 — 1949

Джино сдержал свое обещание. Он купил Пчелке обручальное кольцо с самым большим бриллиантом, какой смог найти у ювелиров. Потом он успокоился и принялся ждать, когда она забеременеет. Он ждал… ждал… ждал…

— Врач говорит, что на это может потребоваться несколько месяцев, — объясняла ему Пчелка; — Не всегда все это получается с первого раза. Надо еще знать, когда, в какое время нам с тобой нужно этим заниматься. — Так что продолжим наши попытки.

Занятия любовью в специально предназначенное для них время ничуть не возбуждали Джино. Собственно говоря, чем бодрее Пчелка заявляла, направляясь к постели:

«Ну вот и пришла пора», тем меньшее воодушевление испытывал он сам.

— Я не дрессированная обезьяна! — кричал в такие моменты Джино. — Я могу это делать только тогда, когда мне хочется!

Она сразу надулась.

— Доктор сказал…

Джино своими руками задушил бы долбаного эскулапа.

Как-то утром Пчелка готовила на кухне завтрак. По утрам она выглядела не очень — лицо блестит, волосы рассыпаны по плечам.

Сидя за столом, Марко листал изрядно потрепанный томик Микки Спиллейна.

Джино резким движением выбил книгу у него из рук.

— Я трачу огромные деньги на твое образование вовсе не для того, чтобы ты зачитывался здесь этой дрянью. Марко покраснел.

— Зря ты так, Джино, это действительно сильная вещь.

— Читай Фицджеральда, Хемингуэя, что-нибудь приличное.

— Сколько вам жарить яиц? — Голос Пчелки звучал невозмутимо.

Джино обвел взглядом уютную и просторную кухню и вдруг осознал, что ненавидит эту квартиру в Гринвич-Вилледж. Помойка какая-то. И вообще, что он здесь делает?

Пчелка повернулась, чтобы еще раз задать свой вопрос, на который она так и не услышала ответа. Через окно в лицо ей ударил яркий солнечный свет. Выглядела она сейчас усталой и постаревшей. Боже! Но если так она выглядит вот сейчас, то…

— Никаких яиц! Ничего. У меня слишком много работы.

Выйдя из квартиры, он ушел из ее жизни. Навсегда. Они больше ни разу не встретились, хотя Джино продолжал оплачивать ее счета и позволил сохранить обручальное кольцо. Через пару лет он услышал, что она вышла замуж за какого-то бухгалтера и укатила вместе с ним в Нью-Мексико. Марко остался при ней.

Прошел год с того дня, как он вышел на свободу. С Пчелкой все решено. Бизнес процветает. Женских прелестей вокруг в изобилии — успевай только поворачиваться.

Джино решил пожить в свое удовольствие.

Больше всего его привлекал к себе Лас-Вегас, Лас-Вегас — когда-то забытая Богом дыра, где в 1946 году Багси Сигал открыл свой печально прославившийся отель «Фламинго», в котором его и пристрелили в июне сорок седьмого. Сигала уличили в том, что он позволял себе греть руки на принадлежавших мафии деньгах, а за такое полагалось одно-единственное наказание.

Через год после его ухода со сцены Мейер Лански вложил свои капиталы в строительство другого роскошного отеля и казино «Сандерберд». Планировалось и сооружение новых.

Джино пришлась по вкусу идея застолбить там свой участок. К тому же у него был целый синдикат инвесторов, которым очень не терпелось пристроить свои средства в выгодное дело. Похоже, что это местечко из года в год будет становиться все более притягательным. Где еще в одном месте можно найти яркое солнце, белоснежный песок и отлично поставленный игорный бизнес? Всего в нескольких часах на машине от Лос-Анджелеса.

Джейк, или Парнишка, скоро стал весомой фигурой на всем побережье. Он прибрал к своим рукам то, что оставил после себя Багси Сигал. Привлекательный мужчина, умеющий при случае прихвастнуть и выставить себя в самом благоприятном свете, водящий знакомства со многими кинозвездами.

Голливуд. Для многих это слово наполнено волшебной музыкой. Для Парнишки он стал родным домом. Вилла в Беверли-Хиллз, окруженная пальмами, и старлеточка по имени Пиппа Санчес в постели.

Джино прибыл ранним утром, напоенным ароматами экзотических цветов.

Парнишка встретил его на белой «лагонде» с опущенным верхом и повез прямо к себе на виллу, предоставив в распоряжение Джино все гостевое крыло целиком. Совсем по-голливудски. Мраморные полы. Белая мебель. Краны из чистого золота в ванной.

Джино приехал обсудить финансирование его синдикатом строительства запланированного Парнишкой отеля в Лас-Вегасе. Сам Джейк процветал, и все же пока еще не чувствовал себя достаточно состоятельным для сооружения собственными силами отеля, стоившего, по расчетам, несколько десятков миллионов долларов. Для этого ему необходим Джино — необходим позарез.

— Он будет крупнейшим и лучшим из всех! — воскликнул Парнишка. — Я хочу назвать его «Мираж». На открытие придут все звезды Голливуда. Это станет самой шикарной ночлежкой в мире!

Слушая его, Джино испытывал удовольствие. Ему нравился энтузиазм Парнишки, его стиль. С годами они с Джейком стали друзьями. Тот даже навещал его несколько раз в тюрьме — во время своих кратковременных наездов на Восток.

— Всем, что я имею, Джино, я обязан тебе, — частенько любил повторять Джейк. — Это же ты дал мне мою первую в жизни сотню долларов.

К его приезду Пиппа Санчес рассадила у бассейна своих подруг.

— Можешь выбирать, — радушно предложил ему Джейк. — Блондинка, брюнетка, там вон — рыженькая. Не знаю, кому ты отдашь предпочтение.

Взглядом ценителя Джино обвел соблазнительную, затянутую в смелые купальные костюмы женскую плоть; юные тела поблескивали маслом от загара.

— Они мне все нравятся, — ободряюще заметил Джино. Джейк рассмеялся, облизнул губы.

— Прислушайся к моему совету, попробуй калифорнийскую блондинку, они вне всяких сравнений! Когда кончают, то кажется, что масло от загара бьет из них струей!

— А ты далеко шагнул от грязных нью-йоркских улиц, а?

— Да уж!

Джино почувствовал, что начинает задыхаться в своем не соответствующем местной погоде костюме-тройке.

— Я бы с радостью принял душ и немного передохнул. Джейк вспомнил о своих хозяйских обязанностях.

— Ну конечно же! А напитки я пришлю к тебе с одной из девочек. Позже, может быть, посидим здесь, у бассейна. Тебе ведь не помешает немного загореть, пока ты тут у нас, верно?

— Мне не помешает побыстрее решить наши проблемы, — оборвал его Джино. — Что ты уже успел сделать относительно Вегаса? Мне нужно будет взглянуть на место своими глазами.

— Все уже устроено. Тинн Мартино дает мне на время свой личный самолет. Мы вылетим завтра утром. Переночуем во «Фламинго», а следующим утром вернемся сюда.

— Тини Мартино? Скажите! — Имя произвело на Джино впечатление. Человека, носившего его, Джино десятки раз видел на киноэкране. Пчелка всегда говорила, что выглядит он смешнее Чаплина. — Он и сам с нами полетит?

— Возможно, возможно. Он — мой хороший друг. Он даже пообещал мне открыть своим приездом первый сезон в «Мираже».

Парнишка говорил так, будто отель уже построен, и оставалось лишь перерезать ленточку на входе. Сам же Джино даже планов строительства еще не видел.

На противоположном конце террасы им махала рукой Пиппа Санчес. Невысокого роста, подвижная, пышные темные волосы небрежно падали на плечи. Белый купальник, белые босоножки на высоченных каблуках, естественный, ровный загар. В своем Мехико она была настоящей звездой, в Голливуде же — просто еще одной работавшей по контракту старлеткой. Джейк был от нее без ума.

— Так вот вы какой, — она драматическим жестом протянула ему руку, — тот самый Джино Сантанджело, о котором мне приходилось столько слышать.

Он слегка пожал ее пальцы.

— Это я.

Она изучала его прятавшимися за густыми ресницами внимательными глазами.

— Рада нашей встрече. — Голос у Пиппы был немного хриплый.

— Взаимно.

«Интересно, — подумал Джино, — входит ли она в круг тех, что были предложены его выбору?» Если да, то свой выбор он уже сделал.

Видимо, Джейк угадал его мысли, поскольку тут же быстро проговорил:

— Пиппа — моя девушка. Мы вместе уже ..сколько, малышка?

— Год или два, — равнодушным голосом ответила она.

— Как-нибудь выкроим время и узаконим наши с тобой отношения! — Парнишка рассмеялся.

— Непременно. Скорее свинья научится к тому времени танцевать менуэт.

— Актрисы! — воскликнул Джейк. — Мой тебе совет, Джино, — держись подальше от них!

— Да, — поддержала его Пиппа своим низким чарующим голосом. — Держитесь от нас подальше. Мы же кусаемся, знаете!

Джино улыбнулся. Ему всегда нравились женщины, которые но лезли за словом в карман.

Это был шестой со времени похорон приезд Косты домой. После смерти Франклина он оказался в затруднительном положении. Что делать? Остаться в Нью-Йорке и продолжать защищать интересы Джино? Или вернуться в Сан-Франциско, чтобы позаботиться о матери, о Леоноре, о принадлежавшей отцу юридической фирме?

В принятии подобных решений ждать помощи от Дженнифер бесполезно.

— Ты должен делать то, что считаешь правильным, — сказала она. — Если вернешься во Фриско, то на всю жизнь останешься сыном Франклина Дзеннокотти, и только. К тому же, если мы будем жить вместе с твоей матерью, она станет слишком зависимой от тебя. А Леонора никак не согласится терпеть вмешательства в ее собственную жиань. Ей уже тридцать восемь. Поскольку ей тая уж нравится пить и м-м… увиваться за мужчинами… сумеешь ли ты остановить ее? Тем более что ее собственному мужу это не по силам?

Косте пришлось признать, что, скорее всего, Дасеннифер права, но тем не менее, пока он был дома, его неотвязно преследовало ощущение своей вины. Это и стало одной из причин того, почему он решил одобрить участие Джино в строительстве нового отеля в Лас-Вегасе. Бизнес будет неизбежно требовать их более или менее регулярного присутствия на побережье.

В свою последнюю поездку Коста отправился один, без жены, и это полностью соответствовало его планам, поскольку через два дня он собирался добраться до Лос-Анджелеса и встретиться там с Джино.

Обо всем этом он размышлял, сидя за рулем автомобиля, где на заднем сиденье сидела его мать, по дороге на семейный обед в доме Леоноры.

Леонора вместе со своим мужем Эдвардом жила в небольшом особняке, построенном, как ранчо. Дверь гостям открыла чернокожая служанка, она же проводила их в обшитую дубовыми панелями гостиную. Леонора сидела на высоком табурете у стойки бара. Когда-то стройная, теперь значительно прибавившая в весе. На ней были свободного кроя брюки и легкая блузка, в руке стакан с мартини. Коста обратил внимание — стакан этот она ни разу не поставила.

За стойкой стоял Эдвард, флегматично раскалывая куски льда. Он тоже располнел, его симпатичное в молодости лицо обрюзгло и покрылось сетью красных прожилок.

С первого взгляда можно понять, что в прошлом они составляли великолепную пару, но только и всего.

— Ага, приезжая знаменитость, — с сарказмом приветствовала брата Леонора. — И как только тебе удается совершать столь частые отлучки от своего криминального приятеля? Он разрешает тебе?

Коста пропустил ее слова мимо ушей. Он давно привык к постоянным наскокам, другого она ничего и не умела делать. Казалось, что это доставляет ей какое-то извращенное удовольствие.

Эдвард вышел из-за стойки; мужчины обменялись рукопожатием.

— Как твой бизнес? — поинтересовался Коста.

— Банковское дело — источник жуткой скуки. Так хочется послать все к черту и закончить свои дни на поле для гольфа!

— О! — теперь все ехидство Леоноры было обращено на мужа. — Мне почему-то всегда казалось, что именно это ты уже сделал!

В этот момент в комнату вошла Мария — хрупкая девушка лет двадцати. Она напомнила Косте Леонору в том же возрасте, вот только характер у Марии абсолют-, но не похож на материнский. Скромная и застенчивая, в самой ее некоторой старомодности сокрыта неизъяснимая притягательность.

— Добрый вечер, дядя, бабушка. — Она расцеловала гостей в щеки. — Господи! — воскликнула Леонора. — Уж не собираешься ли ты вновь остаться дома вечером, а? Да ты хоть когда-нибудь ходишь на свидания? В твои годы за мной молодые люди ходили стадом.

— В ее годы ты была уже замужем, — спокойно напомнил ей Коста.

— Не затыкайте мне рот! — Леонора указала на дочь пальцем. — Это просто неестественно — никогда не выходить из дому. Что с тобой происходит?

Мария покраснела.

— Со мной, мама, ничего не происходит.

— Не смей мне дерзить, тоже, леди выискалась! — пронзительно завопила Леонора. — Ты слышал, что она сказала, Эдвард? Ты ее слышал?

— Прекрати же! — негромко приказал ей муж.

— Прекрати же! — передразнила его Леонора. — Она может всю свою жизнь просидеть в своей комнате, выходя только для того, чтобы оскорбить меня, а тебе на это наплевать.

— Леонора, прошу…

Мария быстрым взглядом окинула дядю и бабушку. Поведение родителей смущало ее, ей было стыдно за них, и это сразу бросалось в глаза.

Сделав глубокий вдох, Коста с ходу врезался в перебранку.

— У Дженнифер есть великолепное предложение, — громко заявил он. — Не будете ли вы против, если Мария на свой двадцать первый день рождения приедет в Нью-Йорк, поживет с месяц у нас?

Лицо девушки просияло.

— Нью-Йорк! — фыркнула Леонора. — Водить дружбу с твоими друзьями-гангстерами? Боюсь, что нет.

— Пожалуйста, мама!

— Никаких гангстеров она и не увидит, — терпеливо начал объяснять Коста. — У Дженнифер отличные знакомства среди самых достойных людей. Несколько весьма уважаемых семей с очень приличными сыновьями.

Леонора поджала губы.

— Сама-то я ни разу не была в Нью-Йорке.

— Ты никогда не хотела, — заметил ее муж.

— Вот если бы мы поехали туда все вместе…

— Я не могу взять отпуск на целый месяц. Отца удар хватит.

— Ну, посмотрим, — неохотно и уклончиво пообещала Леонора.

Коста подмигнул Марии и одними губами произнес:

— Все будет отлично.

Девушка с благодарностью улыбнулась.

— Когда же мы сядем за стол, черт возьми? — На Леонору накатила новая волна раздражения. — Клянусь, я вышвырну из дому это никчемное создание, которое только шляется по комнатам, делая вид, что она — прислуга!

Коста вздохнул.

Еще один дивный вечер в обществе Леоноры.

Солнце палило нещадно, пока они обходили площадку, выбранную Джейком под строительство своего «Миража».

— Как только решится вопрос с деньгами, можно будет тут же приступить к строительству. Я уже обзавелся документами на покупку земли. У архитекторов все готово. Строители ждут. Единственное, что мне необходимо — это твое согласие. Такой шанс упускать нельзя. Это все равно что построить банк! — продолжал упражняться в красноречии Парнишка.

Для себя Джино уже принял решение. Да, он даст согласие. Но сначала не помешает дать Парнишке как следует пропотеть.

— Планы у тебя здесь?

— Да, конечно, — не поворачивая головы, Джейк щелкнул пальцами кому-то из своих людей, — принеси из машины мою папку. — Затем взял Джино под руку, увлекая вперед по высохшей, покрытой пылью земле. — Вот там будет бассейн — с соблюдением олимпийских требований. Может, даже два бассейна — один для детишек. Пусть мамаши со своими чадами плещутся себе на солнышке, в то время как отцы семейств будут спускать свои денежки за зеленым сукном.

— Неплохо.

К ним подбежал посланный за бумагами юноша. Джейк взял у него из рук папку, раскрыв ее, стал показывать Джино сложенные вчетверо листы, а потом, опустившись на колени, принялся разворачивать их прямо на земле.

— Оставь, — бросил Джино. — Посмотрю позже.

— Я-то думал, ты захочешь сейчас… — начал было Джейк, не поднимаясь с коленей, но, так и не закончив мысль, резко встал, предоставив телохранителю собрать с земли листы и уложить их обратно в папку.

Джино неторопливо зашагал прочь. Джейк в волнении бросился за ним.

— А вон там — десяток теннисных кортов.

— Корты? По-моему, это не совсем то, что нужно — Почему нет?

— Дай им побольше развлечений — так они и не дойдут до карточных столов. Игра на деньги и солнечные ванны — не нужно больше ничего лишнего.

— Ты прав. Ничего лишнего.

— Кроме шоу в ресторане. Хорошее, громкое имя. На него-то они и клюнут в первую очередь.

— И привлекательные девочки.

— Проститутки?

— Нет. Официанточки — подносить им напитки в то время, как они просаживают свои денежки. Артисточки в шоу. Несколько шлюх, только самого высокого класса — пусть на всякий случай будут в ведении дежурного швейцара.

— Согласен. Но — проверенных.

— Я ощупаю их собственными руками!

— Господи, ну и жара!

— Хочешь вернуться к машине?

— Не против. Все, что мне было нужно, я увидел. Джейк тоже вспотел, но не от жары, а, скорее, от безучастности, с которой Джино выслушивал все его пояснения. Когда они уселись наконец на заднее сиденье автомобиля, Парнишка, не имея уже больше терпения, обратился к своему другу с вопросом.

— Ну как? Договорились? Джино улыбнулся.

— Эта блондиночка, что пришла ночью, оказалась не так уж и плоха. Но у меня были и получше.

— Сегодня я пришлю тебе нечто особенное. У Пиппы есть подруги, которых ты еще не видел.

— Пиппа.

— Как?

— Она что — твоя исключительная собственность? Улыбка на губах Джейка дрогнула.

— Вроде этого. Мы довольно долгое время вместе… — Он смолк, на лбу выступили крупные бисерины пота. — О чем разговор, Джино, если она нравится тебе — бери ее, не стесняйся.

Джино усмехнулся.

— Назовем это дружеским займом на одну ночь. Так? Джейк выдавил из себя улыбку.

— Так.

— Ведь, если помнишь, когда ты удрал с моими тысячами, это был, так сказать, всего лишь заем, а?

Джейк мрачно кивнул. Пиппа Санчес — первая и единственная пока в его жизни женщина, к которой он испытывал нечто большее, чем просто физическое влечение. Все другие, кроме нее, — вульгарные шлюхи.

— Итак, я займу у тебя Пиппу. На ночь. Тогда мы будем квиты, согласен? Сравняемся, так сказать, в счете.

— Конечно, Джино. — Голос Джейка едва заметно дрожал. Этот подонок держал его за яйца, и ситуация была понятна обоим. — Она полностью в твоем распоряжении.

 

КЭРРИ. 1943

Она ходила по своей спальне, вознося мольбы Господу с такой страстностью, которая, как ей казалось, давно ушла из ее души. В шкафу для одежды, в самом низу, были спрятаны наркотики. Мысль о них вызывала неудержимую дрожь во всем теле.

Кэрри размышляла о том, что известно Боннатти о ее прежнем пристрастии. Если известно, то для чего же было поручать ей продажу этого зелья? Неужели же он настолько жесток? Или, может, просто глуп?

Безусловно, он не мог ничего знать. Ее прошлое для всех тайна. Или все-таки нет?

Стоял ранний вечер, клиенты только начали появляться. Из-за дверей квартиры доносилась негромкая песня Фрэнка Синатры. С того самого дня, как ее подруги вместе с толпами других фанаток отправились в театр «Парамаунт» поглазеть и послушать своего кумира, вся незаметная, но такая приятная деятельность их заведения стала протекать под звуки его песен.

В музыке Кэрри предпочитала что-нибудь вроде блюзов: Бесси Смит или Билли Холлидей. Она никак не могла понять, та ли это самая Билли, которая когда-то работала у Флоренс Уильяме. И только после того, как в каком-то журнале ей попалась фотография, Кэрри с изумлением осознала, что это и в самом деле была она. Делиться открытием Кэрри ни с кем не стала. Да и кто ей поверит, если она вдруг налево и направо начнет хвастливо заявлять: «Я знакома с Билли Холлидей, мы как-то вместе работали в публичном доме!»

В дверь постучалась Сьюзита.

— Там тебя спрашивает какой-то странный тип. Я его не впустила. Называет себя твоим хорошим другом. Чем-то походит на сутенера.

— Я быстро его сплавлю.

Кэрри оправила плотно облегавшее се фигуру платье из желтой ткани и вышла из комнаты.

Сквозь дверной глазок она внимательно изучила описанного Сьюзитой «сутенера». Высокий худощавый мужчина в нелепом полосатом костюме, на голове — огромная шляпа. Чернокожий. Среди клиентов их почти не было, редкое исключение делалось для музыкантов. Чернокожих здесь недолюбливали — они распугивали добропорядочную белую клиентуру.

Набросив цепочку, она на пару дюймов приоткрыла дверь.

— В чем дело, милый?

Как ни странно, но ласка чаще в таких ситуациях отпугивает подобных типов, чем истошные вопли. Если этому черномазому хочется развлечься, она отправит сто к мадам Зое на Девяносто четвертую улицу — тамошние девушки примут его с распростертыми ногами.

— Мне нужно увидеть Кэрри.

— Я Кэрри, сладкий мой, и у меня каждая минута расписана на недели и месяцы вперед. Но мне известно одно местечко, где ты найдешь…

Он пытался рассмотреть се сквозь узкую щель.

— Черт побери, вот так штука! Ты — Кэрри? — В голосе его прозвучало нескрываемое, удивление.

— Совершенно верно. А теперь слушай, парень…

— Я Лерой, — назвал он себя. — Ты помнишь меня, девочка? Я же твой дядя'.

Кэрри показалось, что она сейчас упадет в обморок. Просто свалится на пол. Лерой. Нет, это невозможно. Лерой. Нет-нет, этого не может быть. Лерой. Этот подонок наверняка уже сдох.

Одно его имя будило в ней воспоминания, от которых, как ей казалось, она давно уже избавилась. Лерой. Сукин сын. Мразь.

— Не понимаю, о чем это ты говоришь, — спокойно сказала она, хотя сердце билось так быстро, что стук его раздавался в ушах.

— Лерой! Твой дядя, девочка!

— Вы что-то напутали, мистер. Идите-ка лучше своей дорогой, пока я не вызвала полицию.

— Никуда я не пойду. Можешь звать полицию, если хочешь. Я останусь здесь.

Голова ее заработала с удивительной четкостью. Неужели это и вправду он? А если и так, то как ему удалось узнать о ней? Ведь последний раз он видел ее лет шестнадцать, если не семнадцать назад. Тогда она была ребенком, совсем девочкой.

— Уносите отсюда свою задницу, мистер.

— Но почему?! — закричал он. — Мне нужна женщина. У меня есть деньги, я готов заплатить.

— Я дам вам адрес, где вас будут рады видеть. У меня все мок девочки заняты.

— Я подожду.

— Вы не сделаете этого.

— Я подожду.

Грязный упрямый ублюдок. Конечно же, это Лерой. Его самодовольный голос она никогда не забудет К ней подошла Сьюзита.

— Может, стоит вызвать нашу охрану? — шепотом осведомилась она.

— Да.

Что такого он может сказать, что пошло бы ей во вред? Захлопнув перед его носом дверь, она вместе с Сьюзитой вернулась в комнату, чтобы позвонить кому-нибудь из людей Боннатти.

— Он что же, уверен, что знает тебя? — с любопытством спросила Сьюзита.

— По-видимому, да.

— А раньше когда-нибудь ты с ним встречалась? Кэрри равнодушно пожала плечами.

— В жизни никогда не видела. Сьюзита хихикнула.

— А вид у него, как у последнего сутенера.

— Да, — согласилась Кэрри.

Наверное, он и в самом деле был им. Ничтожным сутенером. Ее дядюшкой. Единственным оставшимся в живых ее родственником. Какая насмешка!

Кэрри прошла в гостиную и налила себе выпить.

Услышав шум за дверью, Сьюзита бросилась в коридор и приникла к глазку. На улице двое посланных Боннатти парней волоком тащили от подъезда Лероя.

— Больше он не вернется. — Сьюзита хихикнула. — Уж они-то выбьют все дерьмо из его головы.

Через несколько недель Кэрри ужо забыла о Лерое. У нее слишком много забот, чтобы размышлять над тем, что где-то по городу бродит ее родственник. Как бы то ни было, взбучка должна послужить ему уроком. Всегда он оставался дерьмом и только дерьмом. Ей очень хотелось думать, что головорезы Боннатти разрезали Лероя на части и побросали в мутные, маслянистые воды Ист-Ривер.

Мужчина, заставивший тринадцатилетнюю девочку проституцией добывать для него деньги, не достоин жить на этом свете. Если он все же заявится сюда еще раз, она убьет его собственными руками.

Эта мысль взволновала Кэрри. У одного из клиентов она приобрела небольшой револьвер, с которым старалась не расставаться. Он давал ей ощущение силы. Теперь, отдавая мужчине свое тело, она не находилась полностью в его власти, последнее слово теперь оставалось за ней. Пусть даже на ней будет пыхтеть и в самом деле некто, считающий себя героем Америки, он ведь и знать не знает, что, трахая ее, находится на расстоянии вытянутой руки от своей смерти. Револьвер, всегда заряженный, постоянно лежал под ее подушкой. Об этом не было известно никому — кроме нее самой. Никому. И даже когда она развлекала Боннатти, несомненно, одну из самых влиятельных фигур преступного мира Нью-Йорка, пистолет был рядом.

Если бы он только узнал об этом! Энцо Боннатти, и шагу не делавший без трех своих телохранителей. Энцо Боннатти, заставлявший своих людей пробовать приготовленную для него пищу. Энцо Боннатти. Свинья. Все они свиньи. Все одинаковы. Им не терпится поскорее ублажить свои маленькие, насквозь извращенные душонки.

Настоящими проститутками были именно мужчины. У женщин, во всяком случае, находились объективные причины стать ими.

Черная сука! Без сомнений это была она, кто же еще — с ее вульгарной походкой и огромными сиськами. Конечно, она уже не та девочка, но узнать он ее все же узнал — ведь не законченный же он кретин.

Поначалу, конечно, сомневался. Никак не удавалось рассмотреть ее хорошенько через дверную щель. Сучка! Не подумала даже пригласить его войти в свой вертеп. В чем дело, Кэрри? Черномазые тебе уже больше не по вкусу? А ведь он помнил те времена, когда единственными ее клиентами были черномазые — только черномазые, много черномазых.

Общеизвестный факт: черный член мощнее белого. Ароматнее и неутомимее.

Лицо Лероя, шагавшего, изрядно поотстал, вслед за Кэрри, исказила усмешка. Только бы не попасться ей на глаза! А она превратилась в настоящую конфетку — точеные ножки, волосы до самой задницы. Дерьмо! Это удивительная удача, что ему удалось-таки ее разыскать!

Выплюнув жвачку, он заменил ее новой пластинкой.

Да, значит, стоило все же зайти в тот дешевый дансинг и покурить травки кое с кем из музыкантов. Стоило, потому что речь зашла о том о сем, и, когда он попытался соблазнить кого-нибудь своим товаром — шестнадцатилетней шведочкой, на редкость проворной в своем деле, — за столиком заговорили о принадлежащем Кэрри заведении на Тридцать шестой улице, где девочки — закачаешься. Делают все, что захочешь — за приличные деньги, конечно, а по внешности равных им не сыщешь во всем городе.

Имя хозяйки запало ему в память. Кэрри. Да нет, вряд ли. Хотя, с другой стороны, не так уж часто его услышишь, это имя… При случае он выяснил, что принадлежит оно черномазой. Кэрри… Ну и повезло же ему, если это так!

Он все проверил… Так оно и было. Ну и ну! Такой шанс нельзя упускать.

Присвистывая и работая челюстями, Лерой вразвалку шагал по улице. В последнее время дела шли не совсем так, как ему хотелось. После десяти радостных, солнечных лет, проведенных в Калифорнии, где он безраздельно отдавал себя весьма прибыльной торговле женским телом, последовали шесть мрачных — в общей камере тюрьмы Сан-Квентин. Там уже не он, а им наслаждались сокамерники. Выйдя на волю, Лерой постарался побыстрее унести ноги из штата, чтобы избежать призыва, и вновь оказался в добром старом Нью-Йорке. Незаметно текло время — в барах, притонах и других достойных мужчины местах. Шведочку он увидел в каком-то дешевом ресторане неподалеку от Таймс-сквер, где она работала официанткой. И вот теперь он в качестве товара предлагал ее оттопыренную попку — заработков ее хватало в обрез на то, чтобы жить вдвоем в одной из каморок Гарлема. Это, конечно, не тот образ жизни, к которому готовил себя Лерой. Ради Бога — по Калифорнии он разъезжал на «кадиллаке»! У него было целых десять девочек. Тридцать шесть лет — самое время, чтобы всерьез задуматься о своем будущем. В конце концов, ведь это он научил ее всему, что она сейчас умеет. Разве не значит это, что она у него в долгу? «Значит», — считал Лерой. В ней — его будущее.

Нырнув за спину какой-то толстухи, он выжидал, когда Кэрри, остановившаяся у витрины магазина, продолжит свой путь. Сука! Те молодчики поработали над ним в тот раз на славу. Ничего, за это она ему тоже заплатит. Чего это ради белые выродки будут вмешиваться в его личную жизнь? Он ведь легко может обидеться.

Когда он в следующий раз придет к ней, все будет по-другому.

Когда он в следующий раз придет к ней, она станет ползать на коленях, целовать ему ноги, лизать его яйца — если он этого захочет.

У него был план.

И он сработает.

Кэрри отошла от витрины, толкая перед собой небольшую коляску с очаровательным ребенком.

Лерой отправился следом, негромко что-то насвистывая.

 

ДЖИНО. 1949

После Лос-Анджелеса с его безоблачным голубым небом и ярко сияющим солнцем июльский Нью-Йорк угнетал своей серостью и духотой. Впервые в жизни Джино задумался над покупкой собственного дома. За городом, и чтобы рядом были спортивные площадки, бассейн — зарядиться здоровьем во время уик-энда. Может, где-нибудь на Лонг-Айленде?

Ему нетрудно понять любовь Парнишки к Лос-Анджелесу. Он жил там, как царек, в окружении прекрасных женщин, и другие, сопутствующие процветанию признаки, тоже все были налицо. Люди вокруг относились к нему с уважением и опаской — точно так же, как раньше они относились к Багси Сигалу. Сомнительная репутация создавала вокруг Джейка некий притягательный ореол. В Голливуде такие люди очень быстро осваивались.

Пиппа Санчес призналась Джино, что Джейк не пропускает мимо себя ни одной мало-мальски заметной юбки. На вопрос, как она сама к этому относится, Пиппа с непроницаемым лицом пожала плечами.

— Не буду же я возражать! Тем, что мор имя мелькает на страницах газет и в афишах, я обязана дружбе с Джейком. Уж лучше это, чем свидания с каким-нибудь безголовым актеришкой. А потом, он же делает это не специально. Просто… так чувствует себя более сильным.

Сильным, а? Джино решил, что за Парнишкой постоянно нужен глаз да глаз. Ведь, в конце концов, в его «Мираж» он собирается вложить чертову уйму собственных денег, а поэтому имеет право точнее знать, на что расходуется каждый цент. Похоже, Пиппа сможет стать в этом неоценимым помощником.

Джино выложил ей все это начистоту. В состоянии ли она в обмен на определенную финансовую поддержку поделиться с ним своей верностью?

Она высоко оценила свои услуги.

Он и не ожидал, что она продешевит.

Вместе они провели долгую, томную ночь. Однако ее не слишком-то пылкая страстность оказалась весьма далекой от того, что представлял себе Джино. На следующую ночь Пиппа вернулась в постель Джейка, а Джино решил попробовать еще одну голливудскую блондинку — перед тем как вместе с Костой вернуться в Нью-Йорк.

Он принял решение. Хватит с него долгих и утомительных романов. Вряд ли в мире найдется женщина, с которой ему захочется провести неделю, не говоря уже о месяце или двух.

Его неотступно преследовала мысль о собственном доме. Особняке в стиле Гэтсби, где он сможет отдохнуть сам и развлечь своих гостей. Он тосковал по ночному клубу «У Клемми», по такой приятной роли хозяина. Ему нравилось принимать у себя знаменитостей, нравилось кормить и поить их. Да. Став владельцем дома, Джино мог бы устраивать рауты не хуже тех, что закатывала Клементина Дьюк. Теперь, когда он вышел на свободу и горел желанием активно действовать, недостатка во влиятельных друзьях не ощущалось. Мало-помалу все они вернулись, а кроме них появились еще и новые. Иногда он спрашивал себя — а есть ли среди них хоть один истинный? Ответ был ему известен — нет. За деньги можно купить много разных вещей — а вот настоящая дружба почему-то не продавалась. Вывод следовал один: никогда никому не доверяй. Тогда не придется испытывать боли.

Джино понял, что для него — это единственный способ жить.

На лето Коста и Дженнифер Дзеннокотти сняли дом в Монтауке. Ничего из ряда вон выходящего, просто удобное, комфортабельное жилище неподалеку от пляжа, ухоженный сад и два пса. Дженнифер осталась довольна. Она спрятала куда-то свои нью-йоркские туалеты и расхаживала по дому босая, в летней хлопчатобумажной сорочке.

Конец недели Коста обязательно проводил вместе с ней. Это его успокаивало и расслабляло. Когда в пятницу вечером он сидел за рулем машины, направляясь в сторону пляжа, скопившееся за неделю напряжение бесследно уходило. А работать вместе с Джино означало постоянно испытывать чудовищные перегрузки. Джино напоминал мощную динамо-машину, его острый ум не давал себе ни минуты передышки. Взять, к примеру, эту сделку в Лас-Вегасе. Ему не понадобились даже никакие бумаги — все детали надежно хранились в голове. Бумаги, конечно, имелись — огромное количество официальных документов, подписанных самим Джино и Джейком. Издержки предстояли громадные. Но если «Фламинго» и «Сандерберд» были просто крупными и солидными заведениями, то «Мираж» по сравнению с ними, как сказал Джино, представлял собой настоящий уолл-стритский банк.

За неделю до конца августа приехала Мария. Девушка дрожала от возбуждения, искала ответы на множество вопросов, и было очевидно, что она с великим удовольствием покинула на время отчий дом.

— Как там Леонора? — поинтересовалась Дженнифер. — Я так давно ее не видела.

— У мамы все в порядке, — ответила Мария, вспоминая о громком споре между родителями, который она совершенно случайно услышала перед самым своим отъездом.

— Я собираюсь пригласить кучу народу на твой день рождения, — поделилась с ней своими планами Дженнифер. — Пусть будет побольше веселья. Придут молодые люди, нужно тебя со всеми познакомить.

Мария радостно кивнула. Ей хотелось напрочь забыть о своем дне рождения. Мало приятного в том, что окружающие то и дело напоминают, что тебе вот-вот исполнится двадцать один год. В таком возрасте человек должен сам принимать решения, как ему жить дальше, а именно этого Мария абсолютно не знала.

В июле и августе Джино был занят тем, что осматривал по уик-эндам выставленные на продажу особняки. Большие, маленькие, уединенный постройки на островах, сельские домики и роскошные дворцы. Однако не нашел ничего, заслуживающего его внимания — ни на зеленых лугах Коннектикута, ни на суровом побережье Лонг-Айленда.

В конце концов он начал уставать от поисков. А торговцы недвижимостью стали уставать от него.

В последнее воскресенье августа Джино решил проехаться сам, без водителя и телохранителя. Хотелось взглянуть на поместье в Ист-Хэмптоне. Женщина-управляющий с гордостью демонстрировала ему свои владения.

— Думаю, мистер Сантанджело, вы поймете, что это как раз тот дом, что вы ищете.

Джино осматривал все самым придирчивым образом. Кто знает, может, она и права. Старое здание нуждалось в хорошем ремонте, однако то, что оно ему подходит, стало видно с первого взгляда. Расходов Джино не опасался.

Особняк, выстроенный в викторианском стиле, с облезшей местами на колоннах белой краской и балконами, украшенными изумительной по красоте резьбой. Многочисленные просторные комнаты с высокими окнами, веранда, охватывающая весь дом вдоль верхнего этажа.

— Мне нравится, — произнес он.

— Он уникален, — заметила женщина. — Продается только потому, что пожилая леди, прожившая в нем всю жизнь, умерла, а родственники хотят иметь на руках живые деньги.

— Несколько, правда, запущен.

— Да, пожалуй. Но это учтено в цене, по которой он продается. После ремонта здание будет просто великолепным.

Он никак не мог решиться. Впечатления от виденного ранее мешали сосредоточиться.

— Мне придется изрядно потратиться.

— Я уверена, что ваши расходы окупятся сторицей. — Женщина бросила взгляд на часы. Ее ждал еще один потенциальный покупатель, на встречу с которым она опаздывала уже на десять минут. — Так что же вы скажете, мистер Сантанджело?

— Пока не знаю. Если я решусь купить его, то дам вам знать об этом в понедельник.

— У меня есть и другие клиенты.

— В понедельник.

— Как вам будет угодно. — Она еще раз, уже демонстративно, посмотрела на часы. — Простите, но меня ждут дела, мистер Сантанджело. Хотите еще что-нибудь посмотреть?

— Спасибо. Вы можете идти. Я просто пройдусь по саду.

Когда шум двигателя ее машины затих вдали, он впервые ощутил, каким умиротворением наполнено это место. Слышалось только пение птиц, других звуков не было. Но нужно ли ему столько повоя? Не слишком ли здесь тихо?

Он обошел вокруг дома, примечая давно не стриженную траву и растущие тут и там одичавшие розы. Попытался себе представить, как здесь все будет выглядеть после завершения работ. Может, стоит пристроить просторную, выложенную мрамором террасу, разбить теннисные корты, выкопать огромный, в голливудском стиле, плавательный бассейн с голубой водой? Пожалуй. Смотреться будет и в самом деле неплохо. И все-таки окончательного решения он так и не принял. Нужно с кем-то посоветоваться. С Костой и Дженнифер. У Дженнифер хороший вкус, ей хватит одного взгляда, чтобы понять, чего стоит вся затея. А до Монтаука отсюда не так уж и далеко. Можно подъехать к ним прямо сейчас.

Мария прыгнула в бассейн, бодро проплыла несколько метров, выбралась из воды и растянулась в шезлонге. Чувствовала она себя превосходно. Прожитые с Костой и Дженнифер шесть дней показались ей самыми приятными в жизни. Никаких ссор. Никаких выпивок. Вокруг мир и гармония, и еще — два человека, относящихся друг к другу с большой любовью и заботой.

Встряхнув своими длинными белокурыми волосами, она прикрыла глаза, подставив лицо солнцу. Коста и Дженнифер уехали на целый день к каким-то своим друзьям. Они звали ее с собой, но Мария отказалась от приглашения, сославшись на легкую головную боль, которой на самом деле не чувствовала. Просто ей хотелось побыть в одиночестве. Послышался собачий лай. Протянув в сторону руку, она негромко позвала:

— Ко мне, малыш, ко мне. Виляя хвостом, примчался пес.

Джино остановил свой открытый «мерседес» перед фасадом. До него донесся лай собаки, однако других машин рядом с домом не было.

Выбравшись из кабины, он поднялся по ступеням крыльца и позвонил раз, другой, третий. Однако никто не отозвался, и он отправился в обход вокруг дома, пытаясь рассмотреть что-нибудь в окна. За домом под ноги ему бросился косматый спаниель.

Подняв голову, он увидел ее, лежащую в шезлонге рядом с бассейном. Леонора. Его Леонора. Сердце в груди бешено застучало, кожа сделалась влажной от пота, в горле пересохло.

Джино стоял, не в силах двинуться с места. Как ребенок. Как деревенский дурачок. Почувствовав острую, колющую боль в желудке, он негромко, очень негромко произнес:

— Леонора.

— М-м?

Лежавшая в шезлонге девушка выпрямилась, поднесла руку к глазам.

Это была не Леонора.

Это была другая, похожая на нее, как две капли воды.

Джино понял, что видит перед собой ее дочь, Марию. Коста говорил, что она должна будет к ним приехать.

Идиот. Какой идиот. Придет же в голову мысль, что…

— Вы — Джино Сантанджело, правда? — она поднялась и торопливо набросила поверх купальника махровый халат.

Он глубоко вдохнул воздух.

— Да. Как вы догадались?

— Видела ваши фотографий в газетах и… ну, я как-то запомнила ваше лицо еще тогда, когда вы приезжали на свадьбу Косты и Дженнифер. — Она застенчиво рассмеялась. — Я была тогда совсем ребенком, вы, наверное, не заметили меня. Меня зовут Мария, Леонора — моя мать.

— Ясно. Ну что же, ты здорово подросла за это время, а? — Сам не понимая почему, он чувствовал себя очень неловко.

Мария поплотнее запахнула халат.

— Они уехали.

— Кто? — задал глупый вопрос Джино.

— Дженнифер и Коста.

— О… — Он был не в силах оторвать от девушки взгляд. Поразительное сходство с той, давней Леонорой. И все же… что-то было иным. Что-то мешало видеть в Марии зеркальное отражение матери.

Как бы прочитав его мысли, она спросила:

— Вы приняли меня за маму, да?

— Черт побери! Нет. Черт побери. Да.

Улыбнувшись, Мария мягким движением руки отвела в сторону упавший на лоб светлый локон.

— Ничего страшного. Я к этому привыкла. Наше сходство очень многих удивляет. То есть, я хочу сказать, тех, кто давно знает маму. Теперь она… выглядит по-другому.

Пальцами он коснулся шрама на щеке.

— Не согласилась бы ты проехаться со мной, чтобы взглянуть на дом?

— Что за дом?

— Дом, который я, может быть, куплю. — Он и сам не понимал, с чего это вдруг решил обратиться к ней с этой просьбой. — Иди оденься. Мне нужно знать еще чье-нибудь мнение.

— Это далеко?

— Какая разница? Ты все равно лежишь здесь и ничего не делаешь.

Она кивнула, испытывая непонятное волнение.

— Поторапливайся.

— Хорошо.

Подбежав к дому, она взлетела по лестнице в свою спальню и мигом оказалась в простом платье из хлопка. Провела расческой по влажным еще волосам и с легкой от возбуждения дрожью спросила себя: «Почему это я так быстро согласилась куда-то с ним ехать?»

Джино Сантанджело, суровый и опасный. Убийца. Гангстер. Громила. Он вошел в ее жизнь еще тогда, когда кружил ее, девятилетнюю, в танце, а потом, на протяжении долгих лет, она то и дело встречала его имя в газетах. Слухи о нем ходили один страшнее другого. Мать называла его «негодяем» и навеки прокляла Косту за то, что тот согласился быть его адвокатом.

— Так ты едешь? — раздался снизу его голос.

— Да, да! — Ноги в сандалиях проворно пересчитывали ступеньки.

— Я похозяйничал в кухне, — заявил ей Джино. — Дженнифер не будет в претензии?

Из сумки виднелись горлышки бутылок с кока-колой, половина длинной французской булки. Там же лежал сверток с ветчиной.

— Перекусим на месте.

— Наверное, будет лучше оставить им записку, — решила Мария. — Вдруг они вернутся раньше.

— Хорошая мысль.

Он следил за тем, как она водила ручкой по бумаге. Падавшие на прекрасное лицо длинные волосы мешали писать. Вся она была такой чистой, такой невинной, такой милой. Такой же, как Леонора много-много лет назад. Такой же, как Леонора…

 

КЭРРИ. 1943

Напуганная девочка-подросток с огромными, как блюдца, глазами, капризным ртом и грязными, давно нечесанными волосами, подстриженными кое-как, с ужасом смотрела на Лероя.

— Я не могу ухаживать за каким-то малышом, Лерой. Ты что, с ума сошел?

Лерой взирал на нее сверху, прочно упершись в пол широко расставленными ногами. Несильно замахнувшись, отвесил ей звонкую оплеуху.

— Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Поняла меня?

Едва удержавшись от слез, она скорчила ему гримасу.

— Животное.

— Что ты сказала?

— Я говорю — само собой, Лерой. Если ты так хочешь. Только вот как я буду работать, если у нас здесь будет ребенок?

В задумчивости он почесал живот.

— Ты дура. Мы подержим мальчишку день или два. А потом эта сучка найдет денежки, чтобы заплатить нам за его возвращение, и уж тогда мы с тобой свалим в какое-нибудь райское местечко.

— Во Флориду? — Ее невыразительное, туповатое лицо просияло. — Мне всегда хотелось побывать во Флориде.

— Конечно, девочка.

Скорее он отправится в крысиную нору, чем во Флориду. Все пути на юг для Лероя заказаны. Ему было абсолютно безразлично, чего там хотелось маленькой шведской шлюхе. Как только он получит деньги, то избавится от нее, как от мусора, — без всякой задержки. Она бесполезна. Слишком уж большое наслаждение получает от своей работы. Позволяет клиентам часами валяться в ее постели. Не то что Кэрри. Та успевала обработать мужчину и выставить его за дверь всего за пять минут. И они уходили от нее удовлетворенные. Не нужно было продавать Кэрри — сейчас бы он просто купался в роскоши. Но он продал ее все-таки, и теперь Кэрри ему должна. Лерой твердо рассчитывал взять у нее то, что принадлежит ему по праву. Деньги. Много денег.

— Вернусь через пару часов, — сказал он. — Приготовь все, что тебе может понадобиться, потому что неделю ты просидишь здесь и носа никуда не высунешь.

— Мне показалось, ты говорил про два дня. Лерой вздохнул.

— Если что-нибудь не заладится, все может затянуться еще на день-другой. Мы должны быть к этому готовы. Ну, шевелись!

— Я не…

Не имея желания слушать, что она там еще захотела сказать, Лерой отвесил ей новую оплеуху и повторил:

— Пошевеливайся! Она подчинилась.

Он усмехнулся. Кто лучше него знает, каким образом управляться со всей этой швалью?

Присматривавшая за Стивеном чернокожая была какой-то нескладехой: волосы в вечном беспорядке, на зубах — скобки, которыми, говорят, можно устранить их кривизну, на переносице — уродливые очки. Нанимая ее, Кэрри в первую очередь обратила внимание на внешность. Она хотела обеспечить Стивену спокойную, стабильную обстановку — такая угловатая и в общем-то малопривлекательная девчонка очень нескоро вздумает сбежать с каким-нибудь парнем.

Лерой решил обработать ее заблаговременно, чтобы иметь в своем распоряжении две-три недели. Он подошел к ней на рынке, куда та отправилась за овощами. Никогда еще ему не приходилось быть столь учтивым и галантным. И ради того, чтобы очаровать безмозглую няньку!

Сверх меры польщенная, она начала жеманно улыбаться, в надежде как-то исправить фигуру села на диету, прикупила что-то из одежды.

Воскресными вечерами, когда Кэрри давала ей отдохнуть, Лерой таскал девчонку по дансингам и дешевым кинотеатрам. Ему не потребовалось много времени, чтобы узнать о Кэрри и ее ребенке все необходимое.

Похитить Стивена — это все равно что урвать хороший кусок шоколадного пирога.

Кэрри тревожно заворочалась в постели и, вздрогнув, проснулась. Протянув руку к часам, с удивлением обнаружила, что сейчас всего десять утра. Обычно она спала до половины двенадцатого — тридцати минут ей хватало на то, чтобы принять душ, одеться и быть полностью готовой к полуденной прогулке со Стивеном.

Выбросив руки в стороны, выгибая тело дугой, Кэрри потянулась. Новый день. Новые заботы.

Сделать предстояло немало. По понедельникам Энцо Боннатти присылал своего сборщика денег, также подбрасывавшего ей очередную партию наркотика. В три часа дня ее будет ждать полицейский детектив, встречи с которым тоже стали регулярными. Кроме того, белье в прачечную отсылалось тоже по понедельникам, а еще нужно заплатить полагающееся ему содержание полисмену на соседнем перекрестке.

Она повернулась на бок и попыталась вновь заснуть. Но ничего не выходило. Какое непонятное ощущение… Никак не удается поймать его.

Каждое утро ей приходила в голову одна и та же мысль о лежащем в шкафу наркотике. Как легко начинался бы день, окутай она себя облачком ароматного дыма из хорошей самокрутки. А позже, ближе к вечеру, две-три понюшки кокаина — вот тогда хватит сил на долгую, многотрудную ночь.

Как легко… и как мерзко. Кэрри хорошо знала, куда этот путь ведет.

Лерой обхватил ее сзади, с губ девушки сорвался испуганный и в то же время счастливый и радостный вскрик.

— Без всяких опозданий, как и обещал, куколка! Глядя на него сквозь толстенные линзы своих очков, она толкала перед собой голубую коляску, где сидел Стивен и сосредоточенно сосал палец.

Посреди тротуара они остановились, забыв об окружающих и непринужденно болтая. Будничным жестом Лерой положил руку на поручень коляски, стал легонько ее покачивать.

— У меня для тебя бо-о-льшой сюрприз!

— Какой?

— Не знаю, могу ли тебе довериться.

— Ну? — От возбуждения очки ее сползли к самому кончику носа, она вернула их на место.

— Хорошо, — рассмеялся Лерой. — Вот что тебе нужно будет сделать…

Одевалась Кэрри медленно. Странное, непонятное чувство так и не покинуло ее. Она попыталась стряхнуть его с себя, но ничего не вышло.

Поставив на проигрыватель свою любимую пластинку Бесси Смит, Кэрри налила себе чашку кофе, погрузилась в обычные размышления о возможностях спасения бегством. Возможности были, но они требовали денег. Кэрри располагала кое-какими сбережениями, но одних их было недостаточно.

В кухню вошла Сьюзита, рухнула на стул.

— Уф! Устала хуже последней собаки!

У Кэрри не было желания поддерживать разговор. Ей хотелось увидеть Стивена. Почувствовать его маленькое теплое тельце у себя на руках, впитать в себя его простодушие и невинность. Скоро ему уже исполнится пять.

Как же ей все-таки выбраться из этой теперешней жизни так, чтобы мальчик никогда не узнал, чем его мать зарабатывала им обоим на жизнь?

Девчонка не разочаровала Лероя. Она оставила его вместе с мальчиком, а сама отправилась в расположенный за углом ювелирный магазин, где, по уверениям Лероя, ее ждал «сюрприз» — нужно будет только назвать продавцу свое имя.

Сюрприз и вправду оказался большим, когда обескураженная она вышла на улицу и не увидела ни Лероя, ни коляски с мальчиком.

Громко приговаривая над коляской, Лерой быстрым шагом уходил все дальше.

— Слишком быстро! Слишком быстро! — протестующе защебетал Стивен.

— Заткнись! — негромко скомандовал ему Лерой. — Теперь я за тебя отвечаю. И я говорю тебе — заткнись, пока не получил по губам.

 

ДЖИНО. 1949

Дженнифер распахнула входную дверь, и на дома выбежали, приветствуя ее, собаки. Усевшись на пол, она стала трепать и гладить их, с сожалением думая о том, что скоро уже им нужно будет уезжать из Монтаука и возвращаться в город.

— Коста, может, мы заведем собаку? Он задумался.

— Если ты этого хочешь, то почему бы и нет?

— Французского пуделя или маленькую длинную таксу — она такая смешная!

— Отлично! — Его ладонь легла на шею жены. — А как насчет кофе со льдом и куска шоколадного торта?

— Неужели ты голоден? Всего пять часов, ты же совсем недавно плотно пообедал!

— И все-таки я голоден.

Посмеиваясь друг над другом, супруги прошли в кухню, следом за ними трусили оба пса.

— А где Мария? — спросил Коста и тут увидел записку. Взяв ее, поднес к глазам, прочитал и нахмурился. Не произнеся ни слова, передал записку жене.

Дженнифер пробежала ее глазами.

— О Боже!

Поездку дочери на Восток Леонора разрешила при одном непременном условии: ни при каких обстоятельствах Мария не должна была встретиться с Джино Сантанджело.

— Что же нам делать? — вздохнула Дженнифер. Коста пожал плечами.

— Не знаю. — Он еще раз прочитал написанные рукой Марии строки.

«Отправилась вместе с мистером Сантанджело посмотреть на дом. Вернусь поздно. Нежно целую. Надеюсь, вы приятно провели день. М.»

Положив листок на стол, Коста аккуратно расправил его пальцами.

— Просто не знаю.

В голосе Дженнифер послышалось легкое раздражение.

— Только честно! Как ты думаешь, что произошло? Джино оказался у нас совершенно случайно?

— Да. Насколько я его знаю.

— Но мы столько раз приглашали его на протяжении всего лета, а он так и не удосужился приехать.

— Знаю.

Супруги смотрели друг на друга.

— Вот дерьмо! — выругалась Дженнифер. Коста расхохотался.

— Дерьмо! И это говоришь ты! Впервые за все время нашей с тобой жизни я слышу, как ты ругаешься!

— Зато наконец услышал. Но как он мог? Леонора просто рехнется.

— Слушай, — прервал ее Коста. — Леонора ничего не должна узнать. Мы объясним ситуацию Марии, она все поймет. Она прекрасно знает свою мать.

Дженнифер кивнула.

— Говорить с ней будешь ты.

— Конечно. Не беспокойся. Она улыбнулась.

— «Не беспокойся»!

— Скажи еще раз «дерьмо», так приятно слышать это от тебя!

— Коста!

Чтобы войти в дом, Джино выломал дверь бокового входа.

— Но этого нельзя делать! — запротестовала Мария.

— Я уже сделал это, — рассмеялся Джино.

— Гм… вот именно. — Она тоже не удержалась от смеха. — А можно мне посмотреть?

— Обязательно. Будь моей гостьей.

Старый дом Марии сразу же понравился. Щеки ее разрумянились, глаза сияли, то оттуда, то отсюда слышались восторженные возгласы.

— Вы обязаны его купить! Я точно говорю вам — это лучший из всех домов!

— Ты так думаешь?

— Я знаю это!

Он и сам начинал смотреть на особняк ее глазами.

Когда он поделился с ней своими планами относительно мраморной террасы и роскошного плавательного бассейна, Мария с ужасом воздела вверх руки.

— Нет! Вы погубите его! Если уж так необходим бассейн, выкопайте маленький. Вы не можете разрушать эту красоту! Не нужно ничего менять — что-то подправить, что-то подкрасить, и все! — Внезапно ей пришло в голову, что манера се речи может показаться Джино грубой. — Простите меня, мистер Сантанджело. Меня что-то занесло. Не обращайте на меня внимания.

Джино был не в силах поверить, что ей уже двадцать лет. Мария больше походила на шестнадцатилетнюю девочку — такой свежей, такой непосредственной она была.

— Эй! — Он не сводил с нее взгляда. — Можешь звать меня просто Джино.

Сейчас он испытывал примерно то же, что и Клементина Дьюк, когда Джино впервые появился в ее доме. Господи! Как быстро он стареет. Ведь ему уже сорок три. Однако чувства в глубине души ничуть не притупились. В этом, видимо, он всегда останется двадцатилетним.

— О'кей — Джино. — В голосе ее слышалось колебание.

— Так-то будет лучше. — Джино почувствовал удовлетворение.

В знойном и неподвижном полуденном воздухе взгляды их встретились, и Мария могла бы поклясться, что ноги у нее вдруг сделались ватными. Голова закружилась. Безотчетным движением она подняла руку и коснулась пальцами шрама на его щеке.

— Где он тебе достался? — тихо спросила девушка. На протяжении долгих лет никто не осмеливался задавать Джино этот вопрос, но сейчас он нисколько не чувствовал себя задетым.

— В драке. Это было уже очень давно.

Перед глазами встал облик Синди. Дерзкой, язвительной блондиночки. На какое-то мгновение ему стало жаль, что все кончилось так, как кончилось.

— А почему ты спрашиваешь? Она быстро отвела руку.

— Мне просто стало любопытно.

— Любопытство до добра…

— Ничего, знание поможет! — Мария мягко, как ребенок, рассмеялась.

Но она была не ребенком — она была женщиной, и инстинктивно Джино знал, что как женщина она удовлетворит его так, как никакая другая на свете. Уже давно ему так не хотелось обладать женщиной.

В ожидании Мария смотрела на него, как бы удивляясь, почему же он никак не сделает первого шага. Взяв ее за руку, он повел девушку в сад.

— Давай-ка поедим. Посиди здесь, а я схожу к машине за пакетом.

Она покорно уселась на траву, аккуратно подобрав под себя загорелые ноги.

Джино принес хлеб, ломти ветчины, бутылки с теплой кока-колой. Сидя на траве, они жадно набросились на еду.

— И давно ты живешь у Косты? — Джино хотелось начать разговор.

— Уже шесть дней. Мне у них так хорошо!

— Еще бы. Они прекрасные люди.

— Да. Просто замечательные. — Он всматривался в ее подкрашенное нежными лучами солнца лицо, в огромные, прозрачно-голубые глаза, оттененные длинными ресницами, в очертания теплых, чувственных губ. Ни следа косметики.

— Значит, на следующей неделе ты возвращаешься вместе с ними в Нью-Йорк?

— Да. Дженнифер собирается отмечать мой день рождения.

— День рождения? — Джино удивился. — Как долго ты еще здесь пробудешь?

— До конца сентября.

Он сделал глоток кока-колы.

— Что-то рановато для твоего дня рождения. Он же у тебя в декабре, так?

— Пятнадцатого сентября мне исполнится двадцать один год.

— Декабря.

— Нет, сентября.

Джино молчал, обдумывая услышанное. Если Мария родилась в сентябре, то это значит, что, когда Леонора выходила замуж, она уже была беременна. Его невинная подружка уже тогда была беременна! В то самое время, когда он изливал в дурацких письмах ей свою душу и сердце, хранил ей непоколебимую верность, она, значит, трахалась напропалую. Замечательно. Великолепно. Дерьмо. Теперь понятно, почему Коста так не хотел ничего говорить.

Но все это было так давно. Кому какое дело…

— А почему ты решил, что мой день рождения должен быть в декабре?

— Ошибся. — Он пожал плечами. Она перебирала травинки.

— Ты и моя мама… м-м… она была когда-то… твоей девушкой?

Сердце Марии бешено стучало, она знала, что не имеет права задавать настолько личные вопросы, но она просто должна была это спросить.

— С чего это ты вдруг взяла? — защищаясь, буркнул Джино.

— Не знаю… Мама никогда ничего мне не говорила… иногда я слышала обрывки каких-то разговоров…

— Ты услышала в них что-то не то. Я был знаком с твоей матерью. Я приезжал к Косте — мы же с ним старые друзья. Вот и все.

— Но с мамой вы вовсе не друзья. Она почему-то очень против тебя настроена. Настолько, что одним из условий моей поездки сюда она поставила то, чтобы я ни в коем случае не встретилась с тобой. Предполагается, что мне самой об этом неизвестно, но я-то знаю!

— Это правда?

Она кивнула, глядя ему прямо в глаза, вновь поднесла руку к его лицу и сказала:

— Но я рада, что условие нарушено. В том, что он, отняв ее руку от щеки, прижал к губам, не было ничего неожиданного для обоих.

— Ты прекрасна, — прошептал Джино.

Это был не комплимент. Он сказал то, что чувствовал.

— Спасибо, — едва слышно ответила Мария.

Вокруг стояла полная тишина. Он удерживал ее руку, она все так же выжидающе смотрела на него.

Медленно, очень медленно Джино качал расстегивать пуговицы на ее простеньком платье. Она не сказала ни слова. На мгновение ему вспомнилась Леонора, их первый поцелуй в холодной воде залива, ее прижавшееся к нему, сотрясаемое дрожью тело.

Теперь это была не Леонора.

Это была Мария.

Дойдя до пояса, он просунул руку внутрь. Груди ее были маленькими и теплыми. Отсутствие лифчика возбуждало.

— Разве ты меня сначала не поцелуешь? — тихо спросила она.

Он вытащил руку, обеими ладонями повернул ее лицо к себе и стал покрывать медленными, нежными поцелуями. Его настойчивый язык очутился у нее во рту, и она инстинктивно ответила, делая то же, что делал Джино. Какими сладкими были ее губы и рот — как сочный экзотический фрукт.

— Я хочу поцеловать твой шрам, — прошептала Мария, едва ли вникая в смысл собственных слов.

Сначала она провела по нему своими пальчиками, потом ласково коснулась губами.

Солнце немилосердно палило их своими лучами.

Джино принялся освобождаться от одежды, сбросив с себя все за исключением трусов. Он порадовался тому, что постоянно заботился о своем теле — ни грамма жира.

Осторожно он снял с Марии через голову платье. Потянул вниз ее кружевные трусики. Приник головой к пушистому, бархатистому треугольнику волос. Она вздрогнула и отшатнулась.

— Нет, нет! Пожалуйста, не нужно! Тогда он обнял ее и бережно уложил на траву. Очень похожа на Леонору. Но она — Мария. Ни на секунду Джино не забывал об этом.

— Ты прекрасна, — вновь прошептал он, выскальзывая из трусов и накрывая ее своим телом. — Прекрасна…

Ее длинные стройные ноги были широко раскинуты, его член полон неукротимой энергии и мощи, и все-таки Джино с трудом вошел в ее лоно.

— Господи Боже! — внезапно воскликнул он, скатываясь в траву. — Ты что, никогда раньше этого не делала?

— Это не важно, — услышал он шепот Марии. — Я хочу это сделать сейчас.

— О!

Лежа на спине, Джино смотрел в высокое безоблачное небо. Тот факт, что она до сих пор оставалась девственницей, с саднящей болью вернул его в действительность. Ведь она — дочь Леоноры, ради Бога. Что это он вознамерился делать? Вернуться в свое прошлое?

Нащупав в траве трусы, он натянул их.

— Что случилось? — Мария села, инстинктивно прикрыв грудь рукой.

Ее целомудренный жест напомнил Джино, что перед ним невинное существо. Что ему было нужно?

— Прости меня, — пробормотал Джино. — Я совершил ошибку. Одевайся, малышка.

На щеках ее зарделись два красных пятна.

— Я не малышка. Я женщина. И я хочу делать то, что мы сейчас делаем.

— Вот как? А мне этого не хочется. Так что будь послушной девочкой и одевайся, а потом я отвезу тебя назад.

Глаза ее наполнились злыми слезами.

— Вы оскорбляете меня, мистер Сантанджело.

— Эй, о чем это ты говоришь?

— Если вы знаете о женщинах все, то вам, в таком случае, не мешало бы понять и то, что вы не имеете права так поступать со мной.

— Как «так»?

— Называть меня малышкой и послушной девочкой. Я знаю, что делаю, и я хочу этого. — Она протянула к нему Руку. — Ну, пожалуйста.

— Послушай, малыш… Мария. Это как раз то, чего никак не стоит делать.

Глаза ее сделались еще больше.

— Почему?

— Потому что я намного старше тебя.

Стоя перед ней в одних трусах, он чувствовал себя смешным. Ему не терпелось одеться и сесть за руль автомобиля. Внезапно захотелось, чтобы Мария навсегда исчезла из его жизни.

— То есть, ты хочешь, чтобы я поверила в то, что ты никогда не занимался любовью с молодой женщиной? — недоверчиво спросила она.

— Я этого не говорил.

— Тогда что же? — Она смотрела на него, совершенно озадаченная.

Джино тоже не имел сил отвести от нее взгляд. Мария и в самом деле самая прекрасная женщина из всех, что приходилось ему до этого видеть.

Увидев голод в его глазах, она вновь опустилась на траву.

— Я не знаю, что такое любовь, — негромко проговорила Мария, — зато я знаю, чего хочу. Я хочу, чтобы первым моим мужчиной был ты. Я очень этого хочу.

И опять он вспомнил Сан-Франциско. Слова Леоноры. «Мы не должны ждать, Джино…» Но он же сам настоял, разве нет? Он начал нести какую-то чушь о том, что лучше это оставить до тех пор, пока они не поженятся. Он свалял дурака — от начала и до самого конца. И сейчас вновь принялся за то же…

— Мария, — напряженным голосом произнес он ее имя, — если ты на самом деле этого хочешь… Она потянулась к нему.

— Да, Джино. Да…

Коста и Дженнифер одновременно услышали шум остановившегося у входа в дом автомобиля.

Губы Дженнифер сжались в тонкую злую линию. Она бросила взгляд на часы — как бы затем, чтобы лишний раз убедиться, что время уже шагнуло за полночь.

— Немедленно успокойся, — потребовал Коста. — Она вернулась, и больше такое не повторится. С Джино я поговорю, будь уверена.

— Как я могу быть спокойной? Мне зла не хватает. Не подумала даже позвонить, предупредить, что до полночи прошляется где-то.

Коста прижал палец к губам.

— Тс-с-с.

Хлопнула входная дверь, на пороге показались Джино и Мария. Вид их подтверждал наихудшие опасения Косты. Джино глуповато улыбался, на щеках Марии играл румянец, глаза ее сияли.

— Эгей! — воскликнул Джино. — Как тут поживают мои старички?

Дженнифер сухо подставила ему щеку для поцелуя.

— Почему ты не позвонила? — холодно спросил Коста. — Мы волновались.

Мария почувствовала себя виноватой.

— Я оставила записку, дядя…

— Верно, — согласился Коста, — из которой следовало, что тебя не будет час-другой. Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

— Я отвез ее в ресторан с морской кухней, — беззаботно заметил Джино. — Там великолепно готовят омаров.

— Да! — поддержала его Мария. — Было так здорово! — Она не сводила глаз с Джино и улыбалась. В ответ он тоже улыбнулся ей и подмигнул. Коста вздохнул.

— Давай быстро в постель, Мария. Мистеру Сантанджело и мне еще нужно будет поговорить о делах.

— Со мной все в порядке, — дерзко ответила ему Мария. — А еще мне позволено называть его просто Джино. Со своего места поднялась Дженнифер.

— Пойдем, дорогая. Попрощайся с мужчинами. Нам тоже нужно с тобой поговорить.

Мария нежно улыбнулась Джино.

— Спокойной ночи. И… спасибо тебе. Он усмехнулся.

— Мы неплохо провели время, а?

Глаза ее засветились внутренним светом.

— Очень хорошо.

Дождавшись, когда женщины выйдут из комнаты, Коста резко повернулся к Джино.

— Выпьешь?

Джино удобно расположился в кресле.

— Да. Бренди будет в самый раз.

Подойдя к бару, Коста без слов налил ароматную жидкость в высокий стакан. Протянул его другу.

— Что ты затеял, приятель?

— М-м?

Коста уже с трудом сдерживал себя.

— Не нужно играть со мной в прятки. Я знаю тебя слишком долго и слишком хорошо. Чего ты домогаешься, а? Хочешь потрахаться?

Не часто от Косты можно было услышать такое. Когда он злился, то голос его начинал дрожать, а глаза превращались в две узкие щелочки.

— Я повез малышку посмотреть дом, который рассчитываю купить. Потом мы поехали ужинать. В чем дело? Звучало это не очень убедительно.

— Почему Мария?

— Почему Мария — что?

— Почему ты выбрал именно ее?

Джино покачал в пальцах бокал с коньяком.

— Послушай, я никак не возьму в толк, о чем это ты говоришь.

— Я говорю о том, что видят мои глаза. Она — моя племянница, дочь Леоноры, помимо всего прочего.

— Да? — Джино начал выходить из себя. — Та самая, что родилась то ли в сентябре, то ли в декабре? Косту этот вопрос ничуть не смутил.

— Ничего бы хорошего не вышло, если бы я тогда сказал тебе правду.

— Совершенно верно. — Джино зевнул и решил сменить тему. — У вас не найдется здесь свободной постели? Мне что-то не хочется сейчас ехать в город.

— Я был бы тебе признателен, если бы ты все же уехал. Усилиями Косты прекрасный день шел насмарку.

— Почему?

— Потому что Леонора дала мне недвусмысленные инструкции относительно того, чтобы ее дочь никоим образом не повстречалась с тобой. Сегодня уже ничего не поделаешь, но…

— Долбал я твою Леонору! — взорвался Джино.

— Послушай, возьми же себя в руки. — Коста расхаживал по комнате, удивляясь, как это он оказался в такой дурацкой ситуации. — Какая тебе-то разница — увидишь ты ее когда-нибудь или нет?

Джино поднес бокал к губам, осушил его до последней капли. Пожал плечами.

— Ты прав. И в самом деле — какая?

Коста испытал облегчение.

Джино поставил бокал на стол, глядя на Косту долгим, тяжелым взглядом.

— До встречи, дружище.

— До завтра. Ты ведь будешь у себя в офисе, так?

— Я могу отправиться на побережье — проведать, чем там занят Парнишка.

Коста нервно барабанил пальцами по поверхности стола. Он сказал все, что должен был сказать, теперь ему хотелось, чтобы они расстались друзьями.

— Нагрянуть без предупреждения, а?

— Да. А потом, мне кажется, что лучше уж отойти в сторону. Дженнифер планирует некое мероприятие, так лучше, если меня поблизости не будет.

— Мне очень жаль, но Леонора считает…

— Что там эта сучка считает? — Джино повысил голос. — Что ее драгоценная дочка пустится в моем присутствии во все тяжкие? Что я — дрянной мальчишка? Ну так скажи ей от моего имени, скажи, что она смердит — я ясно выразился? Смердит.

Коста молча кивнул.

Джино вышел из дома.

На этот раз он остановился не на вилле у Джейка. Он снял для себя огромный особняк в Бель Эйр, принадлежавший некогда теперь уже всеми забытой звезде немого кино.

Он вселился в особняк вместе со своими телохранителями и развлекался тем, что заставлял маршировать перед собой целые когорты стройных и подтянутых девиц. Все они выглядели безупречно, но очень скучно. Каждая мечтала о том, чтобы начать сниматься в кино. Дожидаясь претворения мечты в жизнь, они время от времени заваливались в кровать к тому, кто, по их мнению, мог хоть чем-то им в этом помочь.

Он съездил в Лас-Вегас и посмотрел, как идут дела на строительстве «Миража». Дела шли ходко. Придраться было не к чему.

Приехавшая к нему Пиппа Санчес бесшумной походкой расхаживала по особняку, подобно дикой, смертельно опасной кошке. Держа свое слово, она в подробностях рассказывала Джино детали частной жизни Парнишки. До сих пор все шло нормально. Джейк не воровал. Пока.

В конце дня Пиппа сбросила в спальне Джино белоснежное платье и с акробатической ловкостью предалась утехам любви.

Джино стало интересно, знает ли Парнишка, на какие штуки она способна? Он надеялся, что да.

— Тебе стоило бы заняться фильмами, — как бы между прочим заметила Пиппа. — Денег у тебя хватит. Чего ты ждешь?

Идея неплоха.

— Подыщи мне сценарий. Если он придется мне по вкусу — не откажусь.

Впервые за время их знакомства он увидел на ее лице улыбку. Почему она улыбнулась? Он что, предложил ей роль?

Пятнадцатого сентября Джино связался по телефону с одной из своих нью-йоркских секретарш, велел ей отправиться к Тиффани и купить самый большой аквамарин в оправе из золота с бриллиантами. Продиктовал он и текст поздравления. «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ. ОН НИКОГДА НЕ ЗАТМИТ БЛЕСК ТВОИХ ГЛАЗ».

Раскрыв сафьяновый футляр и прочитав записку, Мария расплакалась. Нового в этом ничего не было — после отъезда Джино она плакала каждый день.

Сидя около бассейна, Джино размышлял о девушке, которой исполнился сегодня двадцать один год. Он вспоминал ее лицо, ее кожу, глаза, ее тело и исходивший от него аромат.

В шесть часов вечера он поднялся на борт самолета, летевшего по маршруту Лос-Анджелес — Нью-Йорк.

Вопрос, правильно он поступает или нет, нимало не интересовал его. Как не интересовало и то, что у Леоноры может начаться истерика, а Коста никогда больше, возможно, не заговорит с ним.

Джино знал, что ему необходимо, и был исполнен решимости добиться своего.

 

КЭРРИ. 1943

Кэрри плакала несколько дней — пока слезы не кончились. Затем, охваченная слепой яростью, она ворвалась в ресторанчик, где ежедневно во время обеда появлялся Энцо Боннатти. Не обращая внимания на повскакивавших со своих мест охранников, Кэрри едва не перевернула стол, за которым он сидел.

— Мне нужен мой ребенок. Ты меня слышишь? Мне нужен мой сын! Когда его украли, ты сказал мне, что разыщешь его. Ну, где же он'? Я объяснила тебе, кто его украл. Твои люди говорили с девчонкой, которая смотрела за мальчиком. Где он? Почему его до сих пор не вернули мне? Прошло уже шесть дней! Я плачу тебе за охрану… Мне нужды действия!

Телохранители уже оправились от изумления и крепко вцепились в обе ее руки.

— Шевелись, чернушка! — прикрикнул на нее один из них.

— Где мой маленький мальчик? — продолжала кричать она прямо в лицо Энцо, крошившему кусок хлеба и делавшему вид, что не замечает ее. — Мне нужен мой ребенок! И, если его не можешь найти ты, я иду в полицию. Ты слышишь? В полицию. Там я расскажу все…

Телохранители под руки выволокли ее из ресторана. Энцо бросил взгляд на свою спутницу, грациозную танцовщицу из какого-то шоу. Пожал плечами.

— В жизни никогда ее не видел. Вечно со мной случается что-то странное.

Без всяких церемоний Кэрри запихнули на заднее сиденье принадлежавшего Боннатти автомобиля, отправив одного человека к хозяину машины узнать, что делать с этой истеричкой.

— Поедете к ней, запрете ее там в комнате, я подъеду после обеда, — почти не разжимая губ проинструктировал он посланного.

На свете нет ничего хуже, чем иметь дело с истеричной шлюхой. Может, пора сплавить ее из города куда подальше — у него и в Южной Америке есть связи.

Хватает забот и без нее. К чему еще какие-то осложнения из-за ее отродья?

Лерой сидел на полу и швырял в рот орешки арахиса. Один за другим орешки падали точно посредине его большого розового языка. На это зрелище очарованными глазами смотрел четырехлетний Стивен. Шестнадцатилетняя Лил сидела на постели, покрывая лаком ногти на пальцах ног. По маленькой комнате разносилось жужжание мухи, успокоившейся в конце концов на недоеденном куске ветчины, лежавшем в тарелке.

— Вот он и пришел, этот день, — провозгласил Лерой, внезапно вскакивая на ноги. — Теперь, я думаю, сучка даст мне все, что я у нее потребую. Она, верно, уделалась от страха.

— Сегодня мы избавимся от него? — радостно спросила Лил.

— Может, да, а может, и нет. — Как обычно, Лерой никого не посвящал в свои планы.

— Уже почти неделя.

— Заткнись.

— Я хочу вернуться к работе, — заныла Лил. — Нам нужны деньги.

— Скоро они потекут из тебя, как понос! Стивен переводил взгляд своих серьезных зеленых глаз с мужчины на девушку и обратно. Он не понимал, почему находится сейчас с этими смешными людьми, но уже знал, что будет лучше, если не кричать и не плакать. За это его били.

Лерой скользил по комнате, одеваясь.

— Вот он и пришел, этот день, — напевал он.

Лил сосредоточилась на педикюре.

Стивен сидел в углу, молча наблюдая за обоими.

Энцо отвесил ей звонкую пощечину.

— Ни одна шлюха со мной так еще не говорила. Что это ты о себе возомнила, девка?

У нее уже не оставалось сил, она была сломлена. Пальцы ее мяли ткань платья.

— Я очень сожалею, мистер Боннатти.

— Она сожалеет! — Энцо безжалостно рассмеялся. — Мне приходилось убивать и за меньшие проступки. Кэрри молчала.

— Я не люблю, когда мне угрожают. Мне не нравится, когда начинают что-то говорить про полицию. Да и что бы ты смогла там сказать? Ты ничего не знаешь.

— Мне очень жаль. — Голос ее упал до шепота.

— Еще бы. У тебя было время подумать.

— Я хочу, чтобы мне вернули моего сына, мистер Боннатти. Вы обещали…

— Я ничего не обещал. Я сказал, что пошлю пару своих парней узнать, в чем там дело.

— Если бы вы…

Терпение Энцо было на пределе.

— Хорошо. Хорошо! А тебе тем временем следовало бы немного отдохнуть.

— Нет! — Кэрри вздрогнула.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Без Стивена я никуда не поеду. Он вздохнул.

— У тебя отличное заведение. И я вовсе не вру, когда говорю, что ты для меня — настоящее сокровище. Мне очень не хочется оказаться вынужденным выбросить тебя на улицу, но, если ты будешь причинять мне всякие неудобства, я это сделаю.

Кэрри была в отчаянии.

— Мистер Боннатти, я прошу вас. Я только хочу, чтобы мне вернули сына. Я сделаю все, о чем вы попросите. Буду работать без всяких денег, что угодно…

— Мальчишку я разыщу, но чтобы больше никаких сцен. Ясно?

Схватив его руку, она прижала ее к губам.

— Благодарю вас, мистер Боннатти. Я знаю, что вы можете найти моего мальчика… Вы сделаете это… Он расстегнул брюки.

— Поработай-ка своим язычком, раз уж я здесь.

Сначала Кэрри не поняла, о чем он говорит, но наконец до нее дошел смысл его требования, и она тяжело опустилась на колени.

Энцо Боннатти был скотиной.

Но только эта скотина может отыскать ее сына.

Легкой, танцующей походкой Лерой шел вдоль улицы. Скосив глаза на витрину магазина, он остался доволен собственным отражением. И оно понравится ему еще больше, после того как Кэрри рассует по карманам его пиджака пачки денег. Так она и сделает. В этом не может быть никаких сомнений.

Он шагнул в одну из уличных забегаловок и потребовал чашку кофе. У двери в кухню стояла телефонная кабинка. Войдя в нее, Лерой набрал номер.

Ему ответил женский голос с каким-то невероятным акцентом.

— Мне нужна Кэрри.

— Сейчас она занята, мистер.

— Это по поводу Стивена, девочка. Подмени же ее. На другом конце явно встревожились.

— Вам известно что-то о ее Стивене?

— Позови ее к телефону, сука, пока я не повесил трубку.

Посвистывая, он вчитывался в карандашные надписи на стенах кабинки. «МАРЛЕН БЕРЕТ, МАРЛЕЙ ДАЕТ. А КТО — НЕТ?» «Интересно, — подумал он, — кто такая эта Марлен? Может, она сама это и написала?»

Раздавшийся в трубке голос Кэрри, как он и ожидал, срывался от волнения.

— Мой мальчик у вас? С ним все в порядке? Ему не причинили зла? Где он?

— Сколько ты готова заплатить за его возвращение? — медленно выговаривая слова, спросил Лерой.

— Кто это? Ты, Лерой?

— Ну а как ты думаешь? Как будто ты с самого начала не знала, что это я. Как будто у тебя никогда и не было дядюшки Лероя.

— Я отдам тебе все, что у меня есть. Только пусть он сегодня же вернется ко мне.

— Ишь, как заторопилась. Сразу вспомнила о родственнике.

— Нам нужно встретиться. Когда? Где? Лерой не был готов к столь быстрой и решительной реакции. Мысль его лихорадочно заработала.

— Завтра в час дня. На верхушке Эмпайра.

— Завтра? Почему не сегодня?

— В час дня. И принесешь с собой пять тысяч, если, конечно, хочешь видеть своего мальчишку живым. И держи язык за зубами.

Услышав ее рыдания, он повесил трубку. Дерьмово все получалось. Все-таки какой-то жалости она к себе заслуживала.

Лерой вернулся к стойке, сделал глоток кофе и незаметно вышел на улицу, не заплатив. Его никто не остановил. Хороший знак.

— Лерой, — пробормотал он, обращаясь к самому себе, — ты вот-вот превратишься в богатенького бездельника!

— Он только облегчил нам дело, — сказал Энцо Боннатти.

Кэрри безвольно кивнула. Она не знала, радоваться ей или огорчаться тому, что он слышал весь разговор, от начала и до конца.

— Что мне теперь делать? — прошептала она. Энцо шевельнул бровями.

— Пойти на встречу. Остальное предоставь нам.

— Вы заберете у него Стивена?

— Завтра твой сын вернется к тебе. А тогда уж, я думаю, мы с тобой поладим. Хочу расширить сбыт зелья. Тебе нужно будет толкать его поактивнее, пусть сопливая молодежь привыкает.

— Да, мистер Боннатти.

— Умница.

Глаза у Кэрри были абсолютно пусты.

— Спасибо вам, мистер Боннатти.

В час дня улицы Манхэттена всегда запружены толпами спешащих где-нибудь пообедать клерков.

Лерой с проклятиями продирался через эту толпу ко входу в Эмпайр Стейт билдинг. Сделав несколько пересадок на лифтах, он добрался до 102-го этажа, выйдя на смотровую площадку мокрым от пота. Идиотское место для встречи. Вытерев проступившие на верхней губе бисеринки пота, надел темные очки.

На смотровой площадке было столько народу, что казалось, полмира решили взглянуть на Нью-Йорк с высоты птичьего полета. Просто шагу ступить невозможно. Лерой озирался по сторонам в поисках Кэрри. Ее нигде не было видно. Интересно, подумал он, сможет ли она узнать его сегодня? Он-то помнит ее худенькой девчонкой с огромными глазами и ошеломляющей грудью. Да, Кэрри не изменилась. Разве что стала еще соблазнительнее.

Странно, но в этой массе народа он не видел ни одного темнокожего лица. Если эта дура не объявится, придется с ее сыночка живьем спустить кожу. Стивен. Что это еще за имя для какого-то ниггера?

Кэрри шла в направлении Пятой авеню. Она явилась на полчаса раньше и, чтобы убить время, зашла в крошечную кофейню.

Энцо Боннатти не счел необходимым сообщить ей о том, как все будет происходить. Он просто еще раз подтвердил, что сегодня ребенок вернется к своей матери, если, конечно, он еще жив. Если он еще жив. Заключавшаяся в этих словах мысль неотступно преследовала Кэрри, лишая ее последних сил. Если Лерой посмел причинить хоть какую-то боль ее сыну, она своими руками убьет этого выродка. Всадит в него пулю — перед тем как отправиться на свидание, она положила в сумочку свой пистолет.

Когда она расплатилась за кофе и вышла, часы на стене кофейни показывали без пятя девять.

Малыш Виктор и Сплит проводили ее взглядами.

— Неплохая попка, — одобрительно заметил Малыш Виктор.

— Это если тебе по вкусу черномазые, — отозвался Сплит.

Выглядели оба так, как и должны выглядеть двое громил. Малыш Виктор был крупным мужчиной с пьяным взглядом и мокрыми губами. Сплит помоложе, постройнее, с сальными неопрятными волосами и далеко выдающимся вперед носом.

— Мне ни разу не приходилось им за это платить, — будничным тоном проговорил Малыш Виктор, ковыряя пальцем во рту. — Не могу понять, что заставляет иного придурка совать им деньги.

Сплит согласно кивнул, и оба они устремились вслед за Кэрри.

Наконец Лерой заметил ее — а все-таки она классная штучка! На мгновение он забыл обо всем. Дух захватывает — не женщина, а пронзительное соло на трубе! Штучка'. Может, дать ей понять, что маленькая порция любви является составной частью выкупа?

Кэрри его не видела, озираясь по сторонам в состоянии, близком к панике.

Лерой с удовлетворением подумал, что не ошибся, надев свой лучший костюм — коричневый, в широкую белую полоску. Дополняли его белый вязаный галстук и немыслимой расцветки рубашка. Да еще широкополая шляпа и темные очки — Кэрри наверняка примет его за кинозвезду или другую какую-нибудь знаменитость!

Он вразвалку приблизился к ней, поймал сзади за руку.

— Да ты просто неотра… зима — мамочки! Ну ты и смотришься!

От неожиданности Кэрри вздрогнула, как ужаленная, резко обернулась и уставилась на него.

— Лерой?

Губы Лероя расплылись в самодовольной улыбке.

— Собственной персоной!

В глазах Кэрри вспыхнула ненависть. Ей захотелось тут же вытащить из сумочки револьвер и пристрелить эту дрянь на месте, однако, выполняя инструкции Энпо, она должна была всего лишь опознать его, поговорить пару минут и затем уйти, предоставив другим разрешить конфликтную ситуацию. Но никаких других она не видела.

— Со Стивеном ничего не случилось? — спросила Кэрри.

Лерой расхохотался.

— Шлет тебе наилучшие пожелания. Ты чудесно выглядишь, но почему такой холодный прием? Пожалуй, тебе не помешает согреть чем-нибудь душу, а потом мы сможем поговорить.

Быстрым взглядом Кэрри окинула толпящихся на площадке людей.

— Да.

Лерою показалось, что она предпочла бы менее людное место.

— Надо нам выбраться отсюда. Найдем другое местечко.

— Где?

Он по-хозяйски взял ее за руку.

— Мне — решать, а тебе — трястись от волнения. Пошли.

Он повел ее к лифтам.

Кэрри в отчаянии закрутила головой по сторонам и наконец увидела их. Только Энцо мог послать вон ту парочку — настолько их облик соответствовал тому, чего она от них ждала. Кэрри с облегчением вздохнула.

Чтобы войти в лифт, пришлось отстоять очередь.

— Уж если мы забрались сюда, то стоило бы все-таки посмотреть на город, — заметил Лерой. — Клянусь, что видок должен быть неплох. — Кэрри промолчала, и он до боли сдавил ее руку. — Или ты хочешь сказать — в следующий раз, а?

Объятая ужасом, она едва смогла кивнуть. Те двое стояли прямо за их спинами, так близко, что до нее доносился идущий от обоих смрадный чесночный дух.

Из кабины лифта на смотровую площадку вышла новая группа туристов. Двое моряков смерили Кэрри одобрительными взглядами, улыбнулись и оживленно заговорили между собой, явно стараясь привлечь ее внимание. Лерою это даже понравилось, он еще крепче сжал руку Кэрри в своей. Как же от него избавиться?

Они вошли в лифт, мрачная парочка последовала за ними.

Кэрри подумала о Стивене, и вновь ей захотелось вынуть из сумочки пистолет, чтобы пулей заткнуть отвратительно ухмыляющийся рот Лероя.

Когда-нибудь она так и сделает. Да. Придет день.

— Возьмем его в переулке, — сказал Малыш Виктор. Сплит согласно кивнул.

— Мне это доставит удовольствие, — продолжал Малыш Виктор, — выдать черномазому пижону все, что он заслужил.

Сплит пятерней прошелся по своим сальным волосам.

— Думаешь, босс трахается с черным мясом? Малыш Виктор презрительно сплюнул.

— Нет.

— Тогда зачем же мы здесь?

— А меня это не волнует. Я не задаю вопросов. Может, его слабое место — дети.

— Да, но чернокожие?..

Оба озадаченно покачали головами.

Свернув в переулок, Лерой поправил темные очки, коснулся полей шляпы, сдвигая ее ниже. В данный момент он наслаждался самим собой. Прекрасное развлечение. Проходившие мимо мужчины смотрели на Кэрри так, будто она была неким диковинным фруктом, лежавшим на прилавке уличного торговца.

— А ты сумела очень неплохо о себе позаботиться, лапочка, — счастливым голосом заметил он. — Сдается мне, что я оказал тебе огромную услугу, научив, как нужно зарабатывать деньги.

В брошенном на него взгляде Кэрри смешались ненависть и изумление. Она ничего не успела сказать — за работу взялись Малыш Виктор и Сплит, приблизившись сзади и беря Лероя с обеих сторон в тиски.

— Эй, парни, осторожнее! — начал было он и, только осознав, что этим двоим нужен именно он сам, разразился проклятиями.

— Успокойся, — тихим низким голосом проговорил Малыш Виктор. — Пойдешь с нами, иначе я размажу твои черные кишки по асфальту.

Кэрри сделала шаг в сторону. Лерой бросил на нее полный ненависти взгляд и сплюнул.

— Сука! Мальчишка заплатит за это!

Сплит чем-то твердым ткнул ему в бок, и Лерой, застонав, смолк.

Она поспешила оставить их, не находя в себе сил даже оглянуться, так была напугана.

Ей нужен Стивен. И до тех пор, пока она снова не прижмет его к себе, окружающее для нее не существует.

Лил, молоденькая шведка, мучилась от скуки. Она смотрела на маленького паршивца, а тот смотрел на нее своими большими серьезными глазами.

— Ну, чего уставился? — раздраженно спросила она. Стивен молчал. Он ничего не понимал. Ему хотелось к мамочке, к своим игрушкам. Здесь ему не нравилось. В глазах набухли слезы, устремились по щекам вниз.

— Хочу к маме! — он заплакал.

— Заткнись!

— Хочу к маме!

— Я же сказала: заткнись, дрянь. — Она швырнула в него туфлей и промахнулась, но мальчишка все же замолчал. Лил зевнула. — Дерьмо!

Поднявшись с постели, она пару раз лениво потянулась.

Жизнь с Лероем постепенно превращалась в сплошную скуку.

Им потребовалось времени больше, чем они рассчитывали. Минут на пять. Все сутенеры одинаковы — черные, белые или желтые. Могут корчить из себя кого-то, но иметь дело с мужчинами — это не для них.

Лерой не исключение. Как только первые капли крови из разбитого носа упали на его коричневый костюм, он, стуча зубами от страха, начал всхлипывать, как ребенок.

Остальное оказалось проще. Гарлем. Маленькая душная комнатка. Маленькая взвинченная шлюшка, которую Малыш Виктор звонко шлепнул по ляжке.

— Что это вдруг такая блондиночка связалась с черножопым ниггером, а? Собирай свои вещички и выметывайся отсюда немедленно. Я вернусь и проверю.

Лил посмотрела на него, затем перевела взгляд на Лероя — дрожащее и хныкающее в углу ничтожество.

— Пошли вы оба! — грубо сказала она. — Ноги моей здесь больше не будет, можете мне поверить!

Мальчишка был в полном порядке. Обделавшийся от страха, покрытый царапинами, но в полном порядке. Сплит перекинул его через плечо и отнес в машину, усадив на заднее сиденье. До предела напуганный, Стивен не шевелился.

— Чисто сработано, — заметил Малыш Виктор.

— Ха! — согласился с ним Сплит. — А дурочка-то, ты заметил — ей не больше пятнадцати.

— Дешевка.

— Еще какая.

— Именно такие тебе и по вкусу, а? Оба рассмеялись.

Кэрри получила назад сына, но мальчик молчал, не произнес ни слова. Только смотрел на мать своими огромными глазами, как бы обвиняя ее в том, что ему пришлось пережить.

Прижав мальчика к себе, Кэрри понесла его в ванну, вымыла, смазала царапины, накормила.

Стивен смотрел на нее и молчал.

В душе Кэрри призывала на голову Лероя все проклятья, надеясь втайне, что головорезы Энцо его прикончили.

Пока она пестовала в расположенной внизу маленькой квартирке сына, всеми делами наверху заведовала Сьюзита. Толстая глупая нянька давно получила расчет. Опять, в целом свете они остались вдвоем — мать и сын.

Где-то около одиннадцати вечера Сьюзита позвонила вниз.

— Только что пришел мистер Боннатти, — прошептала она в трубку. — Спрашивает тебя. Я сказала, что ты на минуточку спустилась вниз.

— О Боже! — Кэрри почувствовала, как в ней поднимается ярость. — Я не могу подняться. Только не сейчас. Я не могу бросить Стивена.

— Он уже в бешенстве.

Кэрри в волнении постукивала пальцами по телефонному аппарату. Неужели Энцо Боннатти считает, что теперь она стала его собственностью? Ей что теперь, полагается бросать все и являться по его первому зову?

Ответ был — да, и ответ этот Кэрри знала.

— Я поднимусь, — сказала она в трубку, — через минуту.

Пройдя в спальню, она посмотрела на Стивена, спавшего беспокойным сном. Если мальчик вдруг проснется, ей нужно бы быть рядом. Будь проклят Боннатти. Будьте прокляты все мужчины.

Сбросив халат, Кэрри переоделась в платье, поцеловала спящего сына в лобик и негромко, как бы размышляя вслух, произнесла:

— Что-нибудь я для нас с тобой придумаю, маленький мой. Мы выберемся отсюда. Обещаю.

Энцо Боннатти лежал на ее постели полностью одетый, с дымящейся сигарой в зубах.

— Я вернул тебе ребенка, а ты куда-то пропала. У тебя здесь что — дом отдыха?

— Мне нужно подыскать ему другую сиделку, — виновато пробормотала в ответ Кэрри.

— Так подыщи. — Взгляд его сделался суровым. — Здесь ты должна прежде всего заниматься делом.

— Да, мистер Боннатти. Только дайте мне немного времени.

— Завтра утром тебе доставят партию отличного белого порошка. На шесть тысяч долларов. Я рассчитываю получить их от тебя наличными в течение недели. Поняла?

— Да.

— Да… Да… Что это с тобой происходит? С чего ты вдруг стала такой скучной? Или мне в твоем заведении уже нечего ждать благосклонности?

Что ему нужно? Почему он никак не хочет оставить ее в покое? Ведь он — Энцо Боннатти. Он может любую женщину заставить быть своей. Зачем же ему она?

— Что вам угодно, чтобы я сделала? — кротко спросила Кэрри.

— Ах, сколько энтузиазма! — издевательски заметил он.

Кэрри попыталась улыбнуться, но получилось это у нее не слишком-то хорошо.

Затянувшись сигарой, Энцо сидел и смотрел на нее, представляя себе, что перед ним всего-навсего некое интересное насекомое, единственный смысл существования которого заключен в том, чтобы развлекать pro, Боннатти.

— Разденься — я хочу посмотреть на тебя. — Сигарой он указал на стоявший рядом стул. — Сядь на него верхом.

Выполняя его приказ, Кэрри думала только о том, как бы не проснулся Стив, о том, как им обоим скрыться без следа из этого вертепа.

Энцо заговорил о своей жене. Рассказ его был омерзительным в своих подробностях, но именно это и возбуждало Боннатти больше всего. И чем дольше он говорил о жене, тем больше распалялся.

Кэрри изо всех сил старалась делать вид, что с интересом слушает его, однако давалось это с трудом — да еще сидя обнаженной на стуле, подобно натурщице. Она едва удерживала себя от того, чтобы не сорваться с криком из комнаты. Для Энцо Боннатти она никогда не была личностью, способной испытывать собственные чувства. Всего лишь шлюха, одна из многих. Таких у него в разбросанных по городу конюшнях полно.

Позже она лежала в полумраке своей спальни, а рядом с боку на бок ворочался Стивен.

Неужели это та самая свобода, к которой она, не жалея сил, стремилась для них обоих? Бежать по первому зову к Боннатти, сбывать его наркотики?

А Лерой — не вернется ли он? Не рыскает ли он где-нибудь поблизости? Мысль эта наполняла ее душу страхом. Ведь в таком случае Стивена ни на секунду нельзя оставлять одного — ни днем, ни ночью.

Кэрри не видела никакого выхода. И все же… Бернард Даймс… Может, он в состоянии помочь? Шальная мысль, но тот его взгляд на улице… Пойти к нему, рассказать правду… Стоило попробовать. Стоило попробовать хоть что-нибудь предпринять.

Наконец она уснула, и сон ее был таким же беспокойным, как сон ребенка.

Маленькие пакетики с белой пудрой, называвшейся кокаином, доставили Малыш Виктор и Сплит. Вели они себя, как старые друзья — подмигивали Кэрри, отпускали шуточки, требовали бесплатных девочек.

Первого Кэрри отправила к Сильвер, со вторым попросила заняться Сьюзиту, а сама, пока эти двое не получат своей порции удовольствия, суетилась в кухне.

По-прежнему молчавший Стивен сидел за столом перед тарелкой с яичницей. Это было его любимое блюдо, но теперь он отказывался есть, с отвращением отодвигая еду от себя.

— Ну маленький, будь послушным мальчиком, — уговаривала сына Кэрри.

Ребенок только посмотрел на нее полными печали глазами четырехлетнего человека, продолжая двигать тарелку к краю стола до тех пор, пока она с грохотом не упала на пол.

— Черт возьми! — в сердцах воскликнула Кэрри, поднимая руку, замахиваясь для острастки на сына.

Он даже не шелохнулся.

Что это взбрело ей в голову? Может, она сходит с ума?

Кэрри прижала к себе мальчика.

— Прости меня, солнышко. Прости свою мамочку. Никакой реакции. Маленький упрямец. В кухню вошла одна из девушек, на ней не было ничего, кроме короткой просвечивающей комбинации. Зевнула.

— Привет, Стив, душка! Ах, какой красавчик! Кэрри подхватила сына на руки.

— Скажи Сьюзите, что я сейчас подойду!

— Ладно.

Она бросилась в свою комнату. На кровати горкой лежали пакетики с кокаином. Черт побери! Не будет она больше торговать наркотиками ради этого Энцо Боннатти.

Посадив Стивена на стул, она принялась швырять в сумку какую-то одежду. Из ящика стола вытащила перетянутую резинкой пачку двадцатидолларовых купюр. На мгновение ей стало жаль Сьюзиту, которой придется остаться здесь… Но что же делать?

Схватив одной рукой сумку, а другой зажав сына под мышкой, Кэрри тихонько выбралась из квартиры.

Коляска Стива стояла у подъезда. Она посадила ребенка в нее и быстрым шагом пошла по улице.

Она устремилась вперед, к своей новой жизни, и никто был не в силах остановить ее.

 

ДЖИНО. 1950

Мария улыбнулась. У нее самая замечательная в мире улыбка и самый большой в мире живот. Сидя в саду возле их дома в Ист-Хэмптоне, она негромко проговорила:

— Джино, я думаю, что будет лучше, если ты отвезешь меня в клинику.

Джино охватила паника.

— Боже! Куда мне звонить? Что нужно делать?

— Позвони в клинику и скажи им, что мы выезжаем. И не нервничай.

— Я не нервничаю! Господи! Откуда ты знаешь, что уже пора?

Она смущенно улыбнулась.

— Уже пора.

— Ну и ну! Посиди пока здесь.

Он бросился в дом, чтобы позвать кого-нибудь себе в помощь.

Миссис Кэмден, сиделка, которую они наняли, что-то вязала, попивая чай и слушая радио.

— Живее! — скомандовал Джино. — Она уже готова!

Миссис Кэмден была не в состоянии двигаться так быстро, как этого хотелось бы Джино. Она аккуратно положила свое вязанье на стол, поправила белоснежные седые локоны — волосок должен быть к волоску — и только после этого медленно, с достоинством, поднялась.

От волнения Джино подпрыгивал на месте. Прокричав что-то шоферу и телохранителю, он кинулся наверх — за чемоданом для Марии. Вещи в него были уложены еще неделей раньше.

Ему с трудом верилось, что уже действительно пора. Стать отцом в сорок четыре года! Он уже было потерял всякую надежду.

— Как ты себя чувствуешь, девочка? Все в порядке? Ты можешь сама идти?

— Ну конечно. — Смеясь, Мария неторопливо приближалась к машине, поддерживаемая с одной стороны миссис Кэмден, а с другой — Джино. — В клинику ты уже ведь позвонил, да?

Он хлопнул себя по лбу.

— Дьявол! Забыл. Подождите!

Со всех ног Джино бросился в дом, сердце его готово было выпрыгнуть из груди. Не попадая пальцами в отверстия диска, кое-как набрал номер.

— Приготовьте все необходимое, миссис Сантанджело сейчас будет у вас!

Голос женщины на том конце провода звучал возмутительно спокойно и холодно. Джино готов был бы задушить ее. Да что с ними со всеми происходит, неужели ни у кого не осталось никакого чувства реальности?!

Он побежал к машине. Мария с сиделкой удобно устроились на заднем сиденье. Втиснувшись рядом, Джино бережно взял жену за руку.

— Может, вам будет лучше на переднем, мистер Сантанджело? — со значением спросила сиделка.

— Нет-нет, не беспокойтесь обо мне. Лицо Марии слегка исказилось от боли, она нежно провела рукой по своему животу.

— Господи! Что такое? Ред, ты когда-нибудь стронешь с места эту долбаную машину?

Миссис Кэмден осуждающе поджала губы. Огромный зеленого цвета «кадиллак» домчался до клиники за рекордное время. Марию тут же провели внутрь, и внезапно Джино почувствовал себя здесь абсолютно лишним.

— Не стоит так волноваться, сэр, — обратилась к нему молоденькая сестра. — Если вы хотите чашечку кофе…

Чашечку кофе! Да она что, рехнулась?

Поддавшись привычке, Джино заходил по длинному больничному коридору.

Мария. Его жена.

Это оказалось трудным для них обоих. Каким мощным было противодействие… Какие вопли и истерики… Мария ехала в Сан-Франциско с таким ощущением, будто она — преступница.

— Я хочу жениться на ней, — сообщил Джино Косте.

— Ты сошел с ума? Не она тебе нужна, ты вбил себе в голову, что любишь ее, потому что Мария похожа на Леонору.

— Чушь! Я люблю ее.

— Оставь, Джино. Опомнись. Ты несправедлив ко всем, а к ней в первую очередь. Ведь она даже не понимает, что происходит. Она всего лишь старшеклассница. А тут вдруг ты!

— Мария — не школьница, Коста. Ей двадцать один год, и я собираюсь жениться на ней.

— Забудь об этом. Леонора никогда этого не допустит.

Однако получилось так, что у Леоноры не оставалось другого выбора. Мария забеременела и пришла в неописуемое волнение. Ей удалось позвонить ему и поделиться новостью. Джино немедленно принял меры к тому, чтобы найти решение проблемы. Не прошло и недели, как они встретились в Мэриленде и в тот же день официально стали мужем и женой.

Леонора поклялась, что никогда в жизни не заговорит больше со своей дочерью. Эдвард вынужден был с неохотой поддержать супругу.

Ни Марию, ни Джино это особенно не взволновало. Они чувствовали себя немыслимо счастливыми. Он приобрел особняк в Ист-Хэмптоне — тот самый, где они так любили друг друга, выкрасил его белой краской, выкопал небольшой простенький бассейн, оставив сад заросшим и нестриженым.

Впервые в жизни он познал состояние блаженства, о котором раньше мог только мечтать.

Мария была само совершенство. Он боготворил ее. И ни разу больше не вспоминал о том, что она похожа на свою мать.

— У вас замечательная девочка. Семь фунтов пять унций. Просто чудо!

— Господи Всеблагий! Боже!

— Мистер Сантанджело, прошу вас!

Подхватив медсестру, Джино закружил ее в танце.

— Мистер Сантанджело! Отпустите меня! Забыв о галантности, он разжал руки.

— А жена? Как моя жена?

— Она в полном порядке. Хирург только что наложил шов и…

— Что значит «наложил шов»?

— Обычная процедура. Несколько стежков… Врач вам все объяснит.

— Черт побери! Я все-таки отец! — Он хлопнул сестру по ягодицам. — Эй! Не хотите ли сигару?

Ребенок был самым удивительным созданием — после Марии — которое он когда-либо видел. Маленькая, смуглая, с черными волосиками на макушке девочка. Удивительно!

День за днем проводил Джино в клинике, глядя на нее и не в силах поверить, что это крошечное существо — его дочь.

— Она тебе нравится? — с улыбкой спрашивала Мария.

— Ты еще задаешь вопросы!

Мария сидела на постели, похожая на аккуратную куколку, лицо ее светилось от счастья.

— Так вот, — негромко сказала она. — Пришло время выбрать имя. Ей уже шесть дней, и мне надоело звать ее просто «малышкой».

— Я уже думал над этим.

— Тем лучше.

— Как насчет Лаки? Счастливая!

— Счастливая кто?

— Счастливая Сантанджело! Ты не против?

— Если тебе нравится.

Склонившись, он поцеловал жену.

— Мне нравится.

— Тогда мы назовем ее Лаки.

Одной темы в своих разговорах они никогда не касались — его бизнеса. Однажды Мария спросила его, и Джино с многозначительным видом поднес палец к губам.

— Больше не спрашивай меня об этом. Я делаю то, что сам считаю лучшим для нас обоих.

Ему вовсе не нужна вторая Синди, знавшая всю его подноготную. Но Мария и за миллион лет не смогла бы стать второй Синди. Она внесла в его жизнь столько тепла, один ее вид успокаивал и поднимал настроение. А сколько у Марии достоинств! Ребенок всего лишь позволил им заиграть всеми своими гранями.

Джино очень угнетало то, что семья Марии отказалась от нее. Сама она никогда не вспоминала об этом, никогда не жаловалась. Но когда родилась дочь и Дженнифер приехала посмотреть на нее, он слышал, как Мария негромко спросила:

— Ты сообщила моей матери? Дженнифер вздохнула.

— Конечно. Но знаешь, дорогая, Леонора никогда не простит тебя…

Он не должен был этого услышать. Но услышал. Отразившееся на лице жены огорчение заставило его действовать.

Джино отправился в поездку на побережье, чтобы проверить, как идут дела с «Миражем». Здание отеля было уже выстроено, оно обошлось на миллион сверх сметы, сейчас там велись отделочные работы. Ему собственными глазами хотелось видеть, на что уходили деньги. А пока он будет в Калифорнии, вполне можно заскочить проведать свою тещу. Какая ирония судьбы!

Ехать вместе с ним Мария не захотела. Слишком мало времени прошло после родов, да и Джино будет отсутствовать всего несколько дней. В это время в доме поживет Дженнифер. А кроме нее есть еще няня, управляющий и телохранители. По мере того как влияние Джино возрастало, увеличивалось и количество его врагов. Такова правда жизни, с которой он уже привык считаться. В прошлом году на Боннатти было две попытки покушения, обе неудачные. Молодые мафиози, полные жадности, уже ни во что не ставили своих бывших наставников. С кривой усмешкой Джино вспомнил об Усатом Пите, главе рэкета в начале двадцатых. Тот с насмешкой относился к молодежи за ее нелепые одеяния и отсутствие всяких манер. К нему самому в то время мало кто испытывал уважение.

Расцеловав на прощание жену и дочь, Джино без особой охоты тронулся в путь.

Парнишка выглядел еще более процветающим, чем обычно. Может, из-за легкого загара, покрывавшего лицо, может, из-за постоянной улыбки. Несмотря на частые телефонные разговоры с Пиппой Санчес, Джино тут же учуял, что Парнишка ворует.

— Поздравляю! Вот это новость! — Джейк был само радушие. — Я приготовил подарок для твоей крошки — так, мелочь.

Джино раскрыл обернутый в дорогую подарочную бумагу сверток. Внутри лежала сделанная из чистого золота щетка для волос и набор расчесок, на каждой из которых золотом же вилась надпись: «Лаки Сантанджело».

— Спасибо, Джейк.

— Я же сказал тебе, это мелочи. Они встретились за ужином в отеле «Беверли-Хиллз», и Пиппа Санчес сидела рядом с Парнишкой.

— Я послала тебе пятнадцать сценариев, — с укором бросила Пиппа. — Тебе что, ни один не понравился?

— Во всяком случае, не настолько, чтобы рисковать своими деньгами, — ответил Джино. Пиппа нахмурилась. Джейк толкнул ее под столом.

— Ни о чем другом она и думать не может — только о своей будущей карьере, — пошутил он. — Я же ей говорю — лучшая карьера, которую ты сможешь сделать, — это весь свой рабочий день проводить рядом со мной!

— Готов в это поверить, — не моргнув глазом откликнулся Джино.

Поднявшись из-за стола, Пиппа направилась в дамскую комнату, бросив напоследок на обоих негодующий взгляд.

— Женщины! — воскликнул Джейк. — Кстати, тебе не понадобится кто-нибудь на ночь? У меня есть одна такая, что…

— Нет, — резко прервал его Джино. — Теперь я стал человеком семейным.

— О да. Безусловно. И все же…

— Моим инвесторам не очень-то пришлось по вкусу внезапное удорожание всех работ. По правде говоря, они просто рвут и мечут. — Непроницаемые глаза Джино в упор смотрели на Парнишку.

Тот сохранил полную невозмутимость.

— Эй, брось! Мы построили такой отель, которым можно гордиться. Подожди, сам увидишь. Там есть абсолютно все.

— Иного и быть не должно — за такие-то деньги!

— Не хочу хвастаться, — сказал Джейк, — но дождись, пока не увидишь его собственными глазами. Ты ахнешь. — Он приветственно взмахнул рукой проходившей мимо их столика кинозвезде. — Джанет, детка, ты выглядишь бесподобно. Как там Тини? Нам нужно повидаться!

Джино решил пустить пробный шар.

— До меня дошли слухи, что далеко не каждый потраченный доллар пошел на строительство. Говорят, что несколько монет закатилось в твой карман.

Лицо Джейка вспыхнуло от злости.

— Кто же это говорит? Кто, черт возьми, распускает эти сплетни?

Впечатленный реакцией Парнишки, Джино пожал плечами.

— Просто слухи. Беспокоиться совершенно не о чем. Зачем нервничать, если все это вымысел…

На этот раз с ними летел Тини Мартино, рыжеволосый гигант, бывший на протяжении последних двадцати пяти лет звездой комедийного кино. Он был настоящей звездой, до кончиков ногтей, и тем не менее к Джино относился, как к члену королевского дома.

— Никогда в жизни я не занимался рекламой, — заявил Тини, — но для тебя, Джино, для Джейка я готов стать первым постояльцем «Миража». Больше того, я обещаю не реже двух раз в год останавливаться в нем на пару недель.

Джино едва удар не хватил, когда он услышал о той сумме, которую они должны платить Тини за эту высокую честь.

— Он отработает каждый цент, — убеждал Джейк.

— На центы мне наплевать. Меня беспокоят доллары. За эти деньги мы могли бы нанять двух таких, как Фрэнк Синатра.

— Оба твоих Синатры не привлекут к нам столько народу, как один Тини.

Что ж, может, Парнишка и прав.

Джино оказался вынужденным признать, что «Мираж» смотрится просто великолепно. Джейк сделал все, что должен был сделать, и даже гораздо больше. Все остальные отели побережья бледнели в сравнении с «Миражем», с его мраморными полами, хрустальными люстрами и портьерами из переливающегося узорами атласа. По зданию еще сновали тут и там рабочие, внося последние, завершающие общую картину штрихи.

— Ну, — с гордостью повернулся к Джино Парнишка, — что скажешь?

— Скажу, что ты построил дворец, — медленно выговорил Джино. — Может, даже чересчур роскошный.

— О? — В глазах Джейка появился некий бдительный блеск. — Как я должен это понимать?

— Предполагалось, что мы будем принимать здесь людей, то есть обычный отель для обычных людей. Для чего тогда вся эта пышность?

— Пойми же, — с готовностью откликнулся Парнишка, — все это окупится. Когда в Вегас понаедут всякие крестьяне, то первым делом они ринутся именно сюда.

— Дай-то Бог.

— Так и будет.

Впереди было достаточно времени для того, чтобы выяснить, воровал ли на самом деле Джейк или нет. Джино проинструктировал Косту, тот должен направить сюда своих лучших бухгалтеров — пусть они как следует покопаются в книгах, проверят все счета. Пусть учтут каждый кирпич. А до тех пор можно позволить себе немного расслабиться, подождать. Если «Мираж» и в самом деле будет таким, как его расписывал Джейк, то какое значение имеют несколько сотен тысяч — между друзьями-то? Джейк, ничего не скажешь, ловкий сукин сын. Джино надеялся, что у Парнишки хватит ума и ловкости на то, чтобы не запускать свою руку в его карман во второй раз.

В Сан-Франциско стояла жара, и только свежий океанский бриз приносил облегчение. Сняв номер в «Фэйрмонте», Джино позвонил Леоноре.

Снявшая трубку горничная осведомилась, кто беспокоит хозяйку.

— Мне хотелось бы поговорить с миссис Грационе, — произнес Джино. — Скажите ей, что это ее старый друг из Нью-Йорка.

В трубке повисло долгое молчание. В нетерпении Джино барабанил пальцами по поверхности стола. Леонора. Он произносил это имя про себя, мог произнести вслух — теперь оно для него ничего не значило, просто сочетание звуков. Мать Марии. Вот она кто для него, и не более.

— Алло? Кто это? — Голос ее остался прежним.

— Привет, Леонора, это Джино. — Ему показалось, что из трубки повеяло ледяной ненавистью. Слава Богу, что она еще не нажала на рычаг сразу же. — Я приехал всего на день, — быстро добавил он, — и думаю, что нам не помешало бы встретиться.

— Зачем? — Ощущение холода усилилось.

— Видишь ли… э-э… По-моему, так будет просто честнее, ты не согласна?

— В общем-то нет.

— Я был бы весьма благодарен тебе.

— Неужели?

— Очень благодарен.

Долгое, пронзительное молчание. Наконец он вновь услышал ее голос.

— У тебя чертовски крепкие нервы, в самом деле. Никогда бы не подумала… Он не дал ей закончить.

— Что бы ты ни хотела сказать, я предпочел бы, чтобы ты сказала мне это в лицо. Я могу прийти к тебе, либо давай где-нибудь встретимся. Решать тебе.

Может быть, она поддалась его властному голосу, во всяком случае, неожиданно для себя Джино услышал:

— Я подъеду. Где ты остановился?

— В «Фэйрмонте». Ты не будешь любезна…

— В баре. В шесть. — Оборвав его на полуслове, Леонора отыгралась.

Трубка с грохотом упала на рычаг.

Он сидел в баре, пил «Джек Дэниеле» и от нечего делать лениво следил за минутной стрелкой своих часов. В данный момент она показывала двадцать три минуты седьмого.

Леонора вошла в шесть двадцать четыре. На плечах накидка из белого песца, глаза скрыты за темными очками. Платиновые волосы собраны сзади в элегантный пучок. Без всяких колебаний она приблизилась к Джино, уселась на высокий соседний стул и щелкнула пальцами бармену.

— Двойной мартини. Очень сухой. Без оливок. Затем она повернулась к Джино, приподняла очки и какое-то время внимательно изучала его лицо.

— Ты — подонок, — ровным холодным голосом протянула она. — Как я тебя ненавижу.

Леонора напомнила Джино платную девицу, одну из тех, в чьи обязанности входило развлекать пришедшего выпить клиента. Чудовищная карикатура на ту, прежнюю Леонору. Ушла куда-то, исчезла непосредственность и мягкость, их сменили невыразительные голубые глаза-пустышки и тонкогубый, зло сжатый рот. Джино прикинул — похоже, ей уже скоро сорок. Вид, во всяком случае, у нее именно такой.

— Ласковое приветствие, — заметил он.

Леонора движением плеч сбросила песец, вставила в рот сигарету. Чуть наклонилась к нему, ожидая, когда он поднесет огня. Перед собой Джино совсем близко увидел глубокий разрез оливкового платья, ощутил запах духов «Шанель № 5» и другие присущие женщине запахи. На него навалилось какое-то тягостное чувство.

Джино щелкнул зажигалкой. Глубоко затянувшись, Леонора выпустила струю дыма ему в лицо, проговорила:

— Ну? Так чего же ты хочешь?

И эту женщину он любил половину своей сознательной жизни? На этой женщине он хотел жениться? Господи! Каким чудом он спасся?

— Поздравляю, — медленно протянул он. — Ты стала бабушкой.

Леонора громко рассмеялась.

— Ты только это и хотел мне сказать?

— Но ведь кто-то же должен тебе это сказать. Поскольку у Марии уже давно от тебя никаких вестей, я решил, что ты, возможно, ничего и не знаешь.

Она вновь рассмеялась — неприятным, высоким смехом, заставившим других посетителей повернуть к ним головы.

— Это что же за Мария? — с насмешкой спросила Леонора.

Джино вдруг почувствовал откровенную злобу.

— Твоя дочь. Твоя маленькая девочка. А теперь у тебя появилась и другая маленькая девочка, твоя внучка по имени Лаки. Она родилась три недели назад.

Глаза Леоноры сузились.

— У меня нет дочери. У меня нет внучки. Ты понимаешь это, Джино? Они не существуют.

— Ты — бешеная сука, — очень тихо проговорил он.

— О Боже, неужели я тебя так расстроила? Великого Джино Сантанджело! Мне очень жаль.

Теперь он понял, для чего она сюда пришла. Сыграть в свою любимую маленькую игру, насладиться крошечной местью.

— Мария была бы рада получить от тебя весть, — ровным голосом сказал Джино. — Мне все равно, чего ты сама, собственно говоря, хочешь. Можешь сказать, что именно, — и тебе это гарантировано. Но только дай о себе знать дочери. Дай ей понять, что она для тебя не пустое место.

— Ага, поняла. Значит, мне гарантировано все, чего бы я ни пожелала. Так?

— Так.

— Какая щедрость! — Она залпом допила содержимое бокала и подтолкнула его, пустой, к Джино. — Для начала я хочу еще выпить.

Джино сделал знак бармену.

— Гм… — Леонора стала задумчивой. — И как далеко ты готов зайти в… своем предложении?

— Как тебе будет угодно. — Теперь Джино ненавидел эту женщину.

— Дай подумать. Новый песец… спортивный автомобиль иностранной марки… или… как насчет квартиры в Нью-Йорке? А? Что скажешь, Джино? Не слишком ли многого я хочу?

Джино давно знал, что у всего на свете есть своя цена.

— Значит, квартира в Нью-Йорке?

— Да. — Она засомневалась. — Нет. О Господи, это такой трудный вопрос! — Затушив окурок сигареты, она тут же вытащила новую. Последовала та же сцена с прикуриванием и демонстрацией грудей.

Больше всего на свете Джино хотелось встать, выйти на улицу и глотнуть свежего воздуха. Его начинало слегка тошнить: от запаха ее духов, от табачного дыма, от ее жадности.

— Решила! — Леонора ликовала.

— Так что?

— Ты меня просто разок быстренько трахнешь. Джино посмотрел на нее тяжелым, остановившимся взглядом.

— Всего разок, Джино! — Леонора улыбалась. — В конце концов, ты мне задолжал за все эти долгие годы.

Он и в самом деле не мог поверить тому, что приходилось слышать.

— Ты — пьяная сука, понимаешь, что сейчас говоришь?

— Но ведь ты абсолютно уверен в том, что на свои деньги можешь купить все, что угодно и кого угодно, не так ли? — Она поднялась со стула, накинула на плечи песец. — Будь ты последним мужчиной на Земле, я и тогда бы не легла с тобой в постель. — Глаза ее вспыхнули опасным блеском. — Когда ты женился на моей дочери, она перестала существовать. Для меня так это и есть. Можешь вбить это в свою тупую голову.

Джино тоже встал.

— Ты и сама знаешь, что бы я хотел с тобой сделать. Ее и без того громкий голос исполнился вдруг вдохновенного триумфа.

— Почему же ты мне не угрожаешь, Джино? Почему не зашлешь ко мне кого-нибудь из своих головорезов? Ты — всего лишь ничтожный, вульгарный громила, тебе не купить меня. Понял? Тебе меня не купить.

Сделав глубокий вдох, Джино заставил себя переключиться на Марию. Думай о Марии! Думай о Марии!!! — кричал голос в его мозгу. Если не сдержаться сейчас, то тогда он разотрет эту мразь, как плевок об пол.

Леонора выкрикнула еще что-то не менее оскорбитель-нос и вышла. Взгляды посетителей теперь устремились только на него. Джино подписал чек и пошел к дверям. Мария могла иметь все, что пожелает, вот только матери она была лишена. А он никогда больше не придет просить милостыню. Никогда.

 

КЭРРИ. 1943 — 1944

В душе у Кэрри теснилось множество чувств, когда она, толкая коляску с сыном, быстрым шагом шла по нью-йоркским улицам. Она то приходила в восторг от собственной смелости, принесшей ей упоительное ощущение свободы, то ее тут же, без всякого перехода, начинал мучить страх: вдруг Боннатти решит разыскать ее? Никогда в жизни не станет она больше торговать своим телом. Никогда в жизни не позволит себе унижаться перед мужчиной, потакая его извращенным желаниям. С этим покончено. Вне зависимости от того, поможет ей Бернард Даймс или нет.

Напевая что-то про себя, Кэрри, остановилась, чтобы купить Стивену сладкую лакричную палочку.

Мальчик принял лакомство совершенно спокойно. Кэрри показалось, что его зеленые глаза смотрят на нее, как на врага. Еще раз она прокляла в душе Лероя, надеясь, что эта грязная свинья в конце концов все же получила по заслугам.

Время от времени она нервно оглядывалась назад, чтобы проверить, не идет ли кто за ней следом. Никто не шел; однако на всякий случай Кэрри нырнула сначала в крупный обувной, а затем, перейдя через улицу, — в универсальный магазин, где начала вихрем метаться с коляской по проходам. Более или менее удовлетворенная, она вышла через боковой выход на соседнюю улицу и села в такси.

Шоферу приказала остановиться за квартал до особняка Бернарда Даймса на Парк-авеню. Походка ее замедлилась, смелость куда-то ушла. Что она ему скажет?

Остановившись за полквартала до его дома, Кэрри принялась перебирать в уме другие возможности. Их оказалось немного. Если пойти в гостиницу или попробовать выбраться из города, то Боннатти сможет быстро обнаружить ее. Нет. В теперешнем положении ей более всего необходимо покровительство уважаемого в обществе человека. Будь она одна, можно было бы рискнуть и предпринять что-нибудь еще. Но сейчас нужно думать и о Стиве.

Твердым шагом она двинулась дальше.

Через очень короткое время Кэрри уже стояла у дверей особняка и крутила ручку звонка. В дверном проеме показалось знакомое лицо Роджера, дворецкого — он смотрел на нее, как бы узнавая и все-таки сомневаясь.

— Мистер Даймс дома? — спокойным, уверенным голосом осведомилась Кэрри.

— Как ему о вас доложить?

— Скажите, что пришла Кэрри.

— Кэрри? — Брови Роджера взлетели. — Он вас ждет?

— Да.

Раскрыв дверь шире, дворецкий сделал ей знак войти. Набрав полную грудь воздуха, Кэрри шагнула через порог, размышляя над тем, о чем она будет говорить.

— Одну минуту, пожалуйста, — вежливо остановил ее Роджер.

Минута растянулась в целую вечность. Может, мистер Даймс откажется ее принять и тем самым разрешит все ее проблемы относительно того, что она должна ему сказать.

Вернулся Роджер.

— Сюда, пожалуйста.

Подталкивая перед собой Стивена, Кэрри прошла за дворецким в кабинет. — Бернард Даймс поднялся из-за стола. Рукава шелковой рубашки закатаны, на столе — груды бумаг. Стальная оправа очков, беспорядок в седых волосах. Таким она его не видела.

— Кэрри! — тепло воскликнул Даймс.

— Мистер Даймс.

Она скосила глаза на Роджера, чье присутствие в кабинете тяготило ее.

— Вам ничего не требуется, сэр? — обратился к хозяину с вопросом Роджер.

Бернард бросил взгляд на часы.

— Чай готов?

— Сию минуту, сэр. — Дворецкий закрыл за собой дверь в то самое мгновение, когда Бернард вышел из-за стола.

— Какая приятная для меня неожиданность, — сказал он.

— Могу только надеяться на это. — Кэрри сделала вид, что осматривает кабинет, не в силах поднять глаза на Даймса.

Наступило долгое неловкое молчание, во время которого Бернард успел рассмотреть, что вид у Кэрри усталый и изнуренный, что нервы у нее, похоже, на пределе. Сделав шаг, Бернард взял ее за руку.

— У тебя все в порядке? — в голосе его звучало искреннее участие.

Кэрри пожала плечами, с губ ее готов был сорваться ответ: да, конечно, все нормально — но вот тут-то выдержка и самообладание изменили ей. Лицо ее дрогнуло, на глазах проступили слезы.

— Что такое, Кэрри… — начал он. В кабинет вошел Роджер, неся серебряный поднос с чайными чашками. Бернард кивнул на мальчика.

— Займи ребенка внизу.

Он подвел Кэрри к креслу и заставил ее сесть.

— Почему бы тебе не поделиться со мной всем, — негромко сказал он. — Выговоришься, и тебе полегчает, ты и сама это знаешь.

Как только за Роджером закрылась дверь, Кэрри с рыданиями изложила всю свою историю, не утаив ничего. И действительно почувствовала облегчение. Как будто огромная тяжесть упала с ее плеч. Бернард слушал очень внимательно, подливая время от времени горячего чаю, весьма кратко отвечая на телефонные звонки и вытирая ей мягким носовым платком слезы. Все услышанное он принял близко к сердцу.

День за окном постепенно угасал, на город опускались сумерки. Кэрри уже заканчивала свое повествование, перейдя к заключительной части: Лерой, Стивен, Энцо Боннатти.

— Я пришла к вам, — сказала она просто, — потому что знаю, что вы добрый человек… а потом, больше никого и нет… Но если вы будете не в состоянии помочь нам, я пойму вас… — Она чувствовала чудовищную усталость, слова ее, как ей казалось, падали в пустоту. — Честное слово. Я вас пойму…

— Но я в состоянии помочь вам, Кэрри, — негромким твердым голосом ответил ей Бернард. — Я хочу вам помочь.

— Спасибо… — Она вцепилась в его руку. — Благодарю вас… Огромное вам спасибо… Я знала, что вы сможете… Я так и знала…

Ровно через год после этого дня они поженились. Происходившая в муниципалитете церемония была очень простой. Пятилетний Стивен в возбуждении кругами носился но залу.

Бернард придумал ей прошлое. Его это развлекало. Согласно этому прошлому, Кэрри была африканской принцессой, которую он встретил во время сафари в Кении. Поразительно, как много людей безоговорочно поверили этому!

Театральный мир находился в состоянии шока. Бернард Даймс женится! На негритянке! А слухи о ее прошлом… какой скандал! Но нет, такое просто невозможно. Сам Бернард хранил молчание.

По городу в ярости метались высокие элегантные блондинки. Сколько времени потратила каждая, чтобы поймать его в свои сети! Что же такое сделала эта черномазая, что оказалось не под силу им?

Вышло так, что в обществе получили хождение две версии относительно прошлого Кэрри, и Бернард наслаждался, когда его друзья или просто знакомые чувствовали себя сбитыми с толку.

— Я боюсь, — говорила ему Кэрри.

— Чего? Прошлого? Теперь оно позади. Теперь о тебе забочусь я.

Она вслушивалась в слова своего мужа. Он считался мудрым человеком.

Кэрри никак не могла поверить своей удаче. Год назад он без слова, без всякого шума принял ее вместе со Стивеном. Отвез в свой дом на Файр-Айленде, где впервые в жизни Кэрри познала наслаждение от одиночества. Каждый уик-энд он приезжал к ним из города с подарками — для нее и для Стива, и в конце концов мальчик выбрался из своей раковины, в которую забрался еще тогда — в ее прошлом, — и превратился в того, кем и должен был быть — в нормального, живого, разговорчивого ребенка.

Иногда ее посещали пугающие мысли о Боннатти.

— С теми людьми тебя уже больше ничто не связывает. Им уже не добраться до тебя. Зла они причинить не могут. Постарайся это понять, — втолковывал ей Бернард. Медленно, с трудом, но она начинала ему верить. Дом, в котором жила Кэрри, стоял на так называемом Океанском пляже, в самом что ни на есть космополитическом окружении. Принятый там темп жизни устраивал ее полностью, а Стивен был просто в восторге. Больше всего ему нравились еженедельные приезды Бернарда, как, собственно, и самой Кэрри. Она поймала себя на том, что с нетерпением ожидает каждую пятницу прихода парома. Она выходила встречать его, чтобы побыстрее увидеть высокого представительного мужчину, относившегося к ней с такой добротой и видевшего в ней личность. Ни разу он не позволил себе попытки сексуального сближения. Ложился спать в комнате для гостей, предоставляя собственную спальню в полное распоряжение ее и Стива. Сначала Кэрри это нравилось, но позже начало беспокоить. Может быть, она тогда ошиблась? Может, он ее просто не хочет? Может, это связано с ее прошлым?

Через полгода это стало просто невыносимым. Однажды ночью она отправилась к нему в одной длинной просвечивающей сорочке, с распущенными по плечам волосами. Бернард спал, негромко похрапывая.

Она села на край постели и легонько коснулась его лица.

— В чем дело? — пробормотал он, пытаясь сбросить с себя остатки сна.

Это может показаться смешным, но отчего-то Корри вдруг почувствовала себя смущенной.

— Ты совсем не хочешь меня, Бернард? — прошептала она.

Он сел в постели, заключил в ладони ее лицо.

— Хочу. Я хочу жениться на тебе.

Кэрри была удивлена и взволнована. И все же каким-то чувством она знала, что именно он скажет. Ей захотелось превратить для него их первую ночь в самую памятную в жизни.

В любви Бернард оказался весьма сдержанным. Ласковым, непритязательным, быстрым.

Но для нее это ровным счетом ничего не значило. Лежа в его объятиях, Корри никак не могла унять дрожь. Насколько она могла припомнить, это действительно была лучшая ночь в ее жизни.

Теперь Кэрри превратилась в миссис Бернард Даймс. Теперь, в тридцать один год, зрелой женщиной, она наконец вступала в жизнь.

 

ДЖИНО. 1951

Открытие «Миража» действительно стало событием. Верный своему слову, Парнишка обеспечил присутствие великого множества звезд, а уж они, звезды, взбудоражили и подняли на ноги прессу. Словом, все вышло так, как Джейк и предсказывал.

В результате столь впечатляющего старта по всей стране желавших заказать в отеле номер стало хоть отбавляй. Бизнес процветал.

Джейк самодовольно улыбался.

— Я же говорил тебе, что здесь будет не отель, а золотые копи! — хвастливо заявил он Джино по телефону через несколько месяцев после открытия. — Удивляюсь, как только здание не лопается по швам. Мы пока единственные в бизнесе, кто полон под завязку. Что ты на это скажешь?

— Скажу, что это приятно слышать, — невозмутимо отвечал Джино.

Он расставил своих людей на ключевые позиции, и поступавшая от них в Нью-Йорк информация говорила о том, что горшок мог бы быть полон до краев. Не давал ему переполниться Парнишка. Просто удивительно — до чего же он туп.

— Что-то не слышно в твоем голосе энтузиазма, — отозвался Джейк. — Господи! Я работаю не покладая рук, мы все уже состояние на этом отеле сколотили. Твой синдикат должен бы гордиться мной!

— За это можешь не беспокоиться. Уверяю тебя, их благодарность вот-вот проявится, и в самой неожиданной для тебя форме.

— Да? — Судя по интонации, Джейк был доволен.

— Да.

Джино положил трубку и еще раз поразился недальновидности Парнишки. Такой проныра в одних вопросах, и столь явное непонимание других. К великому сожалению, не остается ничего иного, как выставить его в качестве назидательного примера. Свои у своих не крадут. Во всяком случае, если дорожат жизнью.

Мысли его прервал стук в дверь. Вошла миссис Кэмден с маленькой Лаки на руках.

— Она отправляется спать, мистер Сантанджело. Джино с улыбкой смотрел на дочь. Всего несколько месяцев, но в ней уже чувствуется характер.

— Да она расцветает день ото дня! Видно, готовится стать кинозвездой!

— Да, мистер Сантанджело, — сухо согласилась нянька. Все отцы, с кем ей приходилось иметь дело, были убеждены в том, что их ребенок обладает уникальными способностями.

— Ну, давай баиньки, моя маленькая. Миссис Кэмден вынесла девочку из комнаты. Через несколько минут в гостиную их нью-йоркского дома — небольшой подарок, преподнесенный Джино жене, поскольку самого его полностью устраивала зимовка в ист-хэмптонском особняке, — стремительно вошла Мария.

— Джино! — В высоких меховых сапожках и отделанном каракулем приталенном пальто она походила на героиню детской сказки. — У меня удивительная новость!

Вид жены всегда вызывал на лице Джино улыбку.

— Что же это такое, родная?

Январский день окрасил румянцем ее щеки, голубые глаза блестели.

— У нас будет еще один ребенок! — с восторгом воскликнула Мария. — На этот раз мальчик, обещаю тебе! Ее слова ошеломили Джино.

— Ты шутишь!

Он подхватил ее на руки, целуя, закружил по комнате. Мария уткнулась своим холодным носиком ему в щеку, как щенок в поисках тепла и ласки.

— Это так замечательно! Я чувствую себя такой счастливой!

Расстегнув пуговицы пальто, он обвил руками ее гибкий стан, сделал глубокий вдох.

— Что это ты там говорила насчет мальчика? Мне не важно, кто это будет: мальчик, девочка, близнецы.

— Но ты же хочешь мальчика, — поддразнивала она. — Все мужчины хотят мальчика!

Он легонько сжал ее своими руками.

— Чепуха!

— Не так сильно, ты делаешь мне больно.

— Я? — Он положил ладони на ее грудь, нежно погладил. — Так лучше?

— Джино! Не сейчас!

— Почему?

— Потому что… кто-нибудь может войти. Джино очень нравилось ее целомудрие.

— Но ведь мы у себя дома.

— Я знаю. — Мария попыталась выскользнуть из его объятий. — Однако сейчас день… кругом люди… Он едва удержался, чтобы не рассмеяться.

— Тогда я закрою дверь.

Мария смущенно подняла на него глаза.

— Хорошо.

Неожиданное согласие удивило его. Они муж и жена ровно год и два месяца, и все же Джино до сих пор так и не смог привыкнуть к ней. В Марии заложено самой природой вдохновенное стремление к физической близости, просто ей не всегда с легкостью удавалось решиться на нее. Именно это и возбуждало в ней Джино больше всего.

По-прежнему Мария категорически отказывалась в их занятиях любовью от орального секса, но мало-помалу Джино подводил се к этому. Он знал, что стоит только довести жену до определенного состояния, и она будет принадлежать ему целиком, безраздельно. Очень медленно он начал раздевать ее.

— Запри дверь, — прошептала она.

На это не ушло много времени. Сама же Мария подошла к окну, чтобы задернуть тяжелые шторы, а затем улеглась на мягкой, покрытой пестрой тканью кушетке.

Нежными прикосновениями рук Джино снимал с нее части туалета. Время от времени Мария издавала легкий, полный сдерживаемой страсти вздох.

Она попыталась было снять свои сапожки, но Джино остановил ее.

— Не снимай. Они меня возбуждают.

— Джино!

Лаская, он провел ладонью по се плоскому животу, с восхищением думая о том, что там, внутри, скрывается новая человеческая жизнь. Жизнь его ребенка. Он ткнулся в живот лицом и, целуя, стал двигать голову все ниже, пока не коснулся подбородком светлых шелковистых волос. На мгновение ему показалось, что Мария позволит ему закрепить и развить успех, однако она, повернувшись на бок, взяла его обеими руками за уши и подтянула к себе, чтобы он поцеловал ее в губы.

— Но почему? — промямлил он. — Мы же должны это отпраздновать.

— Не сейчас, — прошептала она. — И не здесь.

— Почему?

— О Джино! Не знаю.

— Тебе понравится.

— Как-нибудь.

— Когда?

— Скоро, обещаю. Только дай мне время…

— Хорошо. — Он быстро сорвал с себя одежду. — Впереди у нас еще вся жизнь, правда?

Осторожно и нежно он проник в ее лоно, исподволь доведя до оргазма, после которого у Марии уже не оставалось никаких сил.

— Я люблю тебя, — едва слышно выдохнула она.

— Да. И я тебя тоже — тебя и Лаки, и того, кто прячется сейчас у тебя внутри. — Он обнял ее, и какое-то время оба лежали неподвижно. Раздался телефонный звонок. — Да! — прорычал Джино в трубку.

— Джино? Это Энцо. Нам нужно встретиться.

— Что-нибудь важное?

— Очень.

— У Риккадди.

— В шесть?

— Договорились.

У Энцо Боннатти существовали свои проблемы. Бизнес, в основе которого лежали наркотики и проститутки, ставил его в куда более опасное положение по сравнению с Джино. Чтобы оставаться на плаву, Энцо приходилось бороться, и борьба заключалась главным образом в том, что постоянно нужно было уничтожать врагов, число которых росло. Насилие стало для него лучшим способом решения любых спорных вопросов. По этому поводу между ним и Джино часто вспыхивали дискуссии.

— К власти можно идти двумя путями, — втолковывал ему Джино. — Через кровь и убийства, влекущие за собой другие убийства, или шевелить головой, как делаю я, зарабатывая хорошие деньги. Человек с мозгами нигде не пропадет.

Энцо только смеялся в ответ.

— До тех пор, мой друг, пока у такого человека не встанет кто-нибудь на дороге. А этого дерьма, как ты знаешь, хватает.

В этом он был прав Дерьма хватало.

Боннатти уже сидел за столиком. Крепкий, подтянутый мужчина, из-за воротника рубашки свешивается салфетка, на тарелке — фирменное блюдо Барбары, спагетти по-болонски.

Джино уселся напротив.

— Привет, Энцо.

— Почтение, друг мой.

— Как Франческа? В порядке?

— Спасибо. А Мария?

— Замечательно. Опять отращивает живот.

— Поздравляю. Выпьем за того, кто еще не родился. Он махнул официанту, чтобы тот принес еще один бокал. Энцо сам наполнил его густым красным вином. Двое мужчин торжественно чокнулись.

— Салют! — произнес Энцо и добавил:

— Да наградит тебя Господь сыном!

Джино рассмеялся.

— Что вы все заладили о сыне. Мне все равно, кто там родится!

— У меня двое сыновей, которым можно передать дело, когда я уйду, — довольно мрачно заметил Энцо. — О таких вещах стоит подумать.

— Ну, что касается меня, то я еще очень долгое время никуда не собираюсь уходить. Об этом как раз думать не стоит.

— Ну хорошо. Я бы посоветовал тебе позаботиться о своем друге в Вегасе, не откладывая такие дела на неопределенное будущее.

— Да. Я знаю, знаю. Только хочу сначала увериться в том, что человек, который его сменит, будет как следует готов к этому. Командовать заведением в Лас-Вегасе не так просто, как может показаться. Там куча всяких искушений, и мне бы очень не хотелось дважды входить в одну и ту же воду.

Энцо накрутил на вилку длинные ниточки спагетти и отправил в рот. На салфетку упали капли соуса.

— Сегодня до меня дошли вести о том, что Парнишка продал свою долю в бизнесе Банану Кассари из Филадельфии.

Джино показалось, что он ослышался.

— Розовому Банану? Не поверю!

— Придется, Джино. У меня надежные источники.

— Брось, Энцо. Я только что говорил с Джейком. Он сказал бы что-нибудь…

— Он трахается там со всеми подряд, и мне это не нравится. Он пудрит нам мозги, и это мне нравится еще меньше. — Энцо отправил в рот новую порцию спагетти. — Хочешь сам этим заняться или предоставишь мне?

Нервы Джино натянулись до предела, он лихорадочно размышлял. Парнишка на поверку оказался всего лишь дешевым мошенником. А как же все те деньги, которые он истратил, следуя указаниям Пиппы Санчес? Ни словом она не обмолвилась о том, что Джейк хотя бы поверхностно знаком с Бананом, не говоря уж о другом — Парнишка продал ему свою долю.

— Я вылечу туда сегодня же вечером, — решительно произнес он. — Ответственность лежит целиком на мне — ведь это я сколотил синдикат. Ни о чем не беспокойся.

— Я и не беспокоюсь, Джино. Просто так же, как и ты, я и представить себе не могу, что этот еврейский ублюдок рассчитывает надуть нас всех и спокойно свалить в сторону.

— Именно. Но он не свалит в сторону.

Энцо аккуратно вытер тарелку кусочком хлеба.

— Это я и хотел услышать.

В полете достаточно времени для раздумий. Достаточно времени для того, чтобы разработать безукоризненный план действий.

Ред и один из новичков, известный как Крошка Уилли, сидят через проход, развлекаясь игрой в карты и прихлебывая из стаканов неразбавленное виски.

Особой проблемы Парнишка собою не представлял, хотя, если быть честным, Джино жаль избавляться от него таким образом. Позор. Но Джейк сам во всем виноват.

Проблемы могли возникнуть с Розовым Бананом. Это зависело от характера сделки, заключенной с Джейком.

Банан. Тупица с пушкой в руке. Во всяком случае, Джино его запомнил именно таким. Как-то не укладывалось в голове, что сейчас он выдвинулся на первые роли и называют его не иначе как «мистер Кассари». Тем не менее в Филадельфии с ним считались. Ему, должно быть, уже стукнуло сорок четыре — столько же, сколько и Джино Для него у Джино приготовлена одна-единственная фраза. «Забирай назад свои деньги. Банан, и держись подальше от наших дел, мать твою».

Он остановился в «Беверли Уилшире», два соседних номера заняли Ред и Крошка Уилли. Хотя за дом в Бель Эйр исправно вносилась арендная плата, Джино не хотелось, чтобы в Лас-Вегасе стало сразу же известно о его приезде. Пусть лучше для Парнишки это будет сюрпризом.

Пока Ред договаривался об оплате заказного авиарейса до Вегаса, Джино минут сорок потратил на беседу с Марией. Голос се в телефонной трубке звучал так успокаивающе. Джино необходимо было привести нервы в порядок — стоявшая перед ним задача не способствовала душевному равновесию.

— Я вернусь через несколько дней, — уверял он жену. — Побольше отдыхай, побольше молока и витаминов, тех, что рекомендовал врач, когда ты носила Лаки.

На другом конце провода послышался мягкий смех.

— Джино, ты говоришь, как заботливая мать! Но у него не было настроения шутить.

— Я даю тебе хороший совет, а ты фыркаешь. Пациентка ты никудышная.

— Я никакая не пациентка, — ласково возразила Мария. — Я абсолютно здоровая женщина, ждущая ребенка.

— Я буду любить тебя еще больше, когда ты станешь совсем толстой и безобразной.

— Джино! Всего доброго! От разговора с ней у него поднялось настроение. Приняв холодный душ и тщательно одевшись, Джино уточнил с Редом план действий.

— Все в порядке, босс, — уведомил его Ред. — Самолет будет ждать нас в шесть вечера.

В Лас-Вегасе Пиппы Санчес не оказалось. Ей дали маленькую роль в фильме, где снимался Кларк Гейбл, так что последнюю неделю она находилась в Голливуде, вживаясь в образ.

Так, по крайней мере, она объяснила свое отсутствие Джейку. На самом же доле она должна была ублажить уже стареющего режиссера картины, который подбросил ей все-таки не самую плохую роль и теперь ожидал с ее стороны проявлений энергичной благодарности. Парнишка убьет ее, если только узнает, что спит она не с ним одним. Он сам много раз напоминал ей об этом.

Пиппа весьма ценила собственную свободу. Когда Джейк приказал ей переспать с Джино Сантанджело, она, удивившись-таки, испытала от этого тайное удовольствие. Чуточку разнообразия придавало ощущениям особенную остроту, как она себе это представляла, хотя никак нельзя было сказать, что сам Джейк ей не нравится. Нет, он как раз в се вкусе. А с учетом перспективы это важнее всего. Пиппа так и но рассталась с надеждой убедить Джино или Парнишку согласиться финансировать съемки новой картины. Уже больше года она обрабатывала Джино: отсылала ему сценарии, рассказывала о состояниях, сделанных на одном-единственном фильме. — Но до сих пор вес ее усилия не принесли никакого результата.

Об этом-то она и размышляла, остановив свой розового цвета «сандсрберд» возле дома, который делила с Парнишкой. Об атом, да еще о том, продвинулся ли хоть чуточку дальше в своей работе сценарист, нанятый ею тайком от всех. Но суметь заинтересовать Джино уже готовой продукцией — это одно. Представить же ему сценарий о нем самом — совсем другое. Само собой разумеется, что в сценарии будет и великолепная женская роль — как раз для нее.

В доме стояла тишина, если не считать негромкого гудения холодильника в кухне. Холодильник этот Джейк ненавидел.

— Выброси его! — кричал он. — Я не выношу такого адского шума!

И все же холодильник продолжал стоять на своем месте. Только он вмещал в себя все то, без чего Джейк никак не мог, да и не хотел обойтись. Парнишку неотвязно преследовали опасения, что в один прекрасный день к нему нагрянет Тини Мартино, или Эррол Флинн, или еще какая-нибудь знаменитость, а он окажется не в состоянии потрафить их вкусам. Такого он даже в мыслях не мог допустить. Поэтому вне зависимости от того, в городе он находился или нет, довольно громко урчащий агрегат всегда был набит битком.

Пиппа выскользнула из платья, под которым не было ничего, кроме крошечного бикини, привезенного из Европы. В нем ее пышные формы смотрелись особенно соблазнительно.

Через обставленную белой мебелью гостиную она прогула к плавательному бассейну. Задержавшись на мгновение у бортика, Пиппа набрала полную грудь воздуха и нырнула, войдя в воду без всплеска. Плавала она великолепно.

Джино не сводил с Пиппы глаз. Он сидел у окна в крошечном домике насосной, стоявшем вплотную к бассейну. Приехав всего на четверть часа раньше нее, он сунул слуге Джейка сотню долларов, приказал ему убираться домой и настроился на ожидание. Однако оно оказалось недолгим.

Раз двадцать проплыв бассейн из конца в конец, Пиппа наконец решила выйти из воды.

Вышел из своего укрытия и Джино. Для солнечной Калифорнии одет он был не самым подобающим образом: темный костюм, жилет, голубая рубашка, узкий, затянутый тонким узлом галстук. В ярком полуденном свете фигура его выглядела зловеще.

От удивления Пиппа всплеснула руками.

— Джино! Боже мой! Откуда ты здесь взялся? Как ты меня напугал!

— Ты меня разочаровала, Пиппа, — вместо приветствия медленно сказал Джино.

Схватив с кресла коротенькое махровое полотенце, она набросила его на плечи. Мысли в голове ее смешались. Что он здесь делает? Знает ли Джейк о его приезде?

— Разочаровала? — Она заставила себя рассмеяться. — Я не понимаю…

А ведь он ничуть не вспотел. Хотя и должен был бы — в этих доспехах под таким-то солнцем.

— Тебе не жарко? — Она играла крошечным золотым распятием, свешивавшимся на цепочке с шеи.

— Я хочу, чтобы ты уложила свои вещи. В твоем распоряжении ровно один час.

Теперь вспотела она сама, чувствуя, как сквозь кожу начинает проступать влага, смешиваясь со все еще покрывавшими тело капельками воды. Но никто не решился бы назвать Пиппу женщиной нервной. Слишком нелегкую жизнь пришлось ей прожить, чтобы так вот запросто позволить кому-то себя запугать.

— Что-нибудь случилось, Джино? — Ей уже удалось взять себя в руки.

— Случилось, — холодно ответил он.

Стянув концы полотенца, она завязала его у себя на груди тугим узлом.

— Давай войдем в дом, выпьем чего-нибудь, и ты расскажешь мне, в чем дело.

— У тебя нет на это времени, — ровным голосом ответил он ей. — Минуты уходят впустую. Теперь у тебя уже меньше часа.

— Да что происходит? — не выдержала Пиппа; в глазах ее появились опасные огоньки. Теперь она полностью оправилась от первого приступа страха перед ним и приготовилась вступить в схватку. Это Парнишке он мог указывать, что тот должен делать, но над ее жизнью у него не было никакой власти.

— Ты обкрадывала меня, — лишенным всяких интонаций голосом проговорил Джино. — Ты брала мои деньги и посылала еженедельные отчеты о деятельности Джейка. Но в них не было ничего. Ничего.

— Потому что сообщать было нечего. — Она пожала плечами. — Нечего… честное слово…

Это была ложь, и, что еще хуже, она сама знала о том, что это ложь. Кто тянул ее за язык, заставляя рассказывать Парнишке о тех деньгах, что платит ей Джино и за что он их платит? Дура! Правда, тогда она так не думала. Джейк купил ей бриллиантовое колье, осыпал подарками, дал на пять тысяч долларов фишек, чтобы она могла играть на столах «Миража». Когда только пожелает. В любое время.

Она давно знала, что Парнишка ворует, ну и что из того? Сколько ночей провели они, прижимаясь друг к дружке в постели и хихикая над тем, что Джино Сантанджело никогда не удастся доказать или даже подсчитать те суммы денег, которые оседали в карманах Джейка. Никогда.

— Я не хочу выслушивать твои дурацкие извинения, — грубым хриплым голосом заявил Джино. — Будь ты мужчиной, мы и говорить-то об этом не стали бы. Ты просто успокоилась бы сейчас на дне этого бассейна. Или, может быть, голова твоя была бы размозжена о ветровое стекло твоей же машины. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Она понимала. Вместе с потом к ней вернулся и страх.

— Мне очень жаль, — выдавила она из себя. — Мне и в самом деле очень жаль…

— Ну еще бы, — дружелюбно отозвался Джино, — поэтому-то я и отпускаю тебя с такой легкостью. Пошли. Я буду смотреть, как ты собираешься.

— И куда же я теперь? — шепотом спросила Пиппа.

— В Испанию.

— В Испанию? — Она вдруг пришла в ужас. — Я не могу ехать за границу! На этой неделе у меня съемки. Я… Договорить ей он не дал.

— В Испанию. По меньшей мере на два года. Если вздумаешь вернуться раньше… Дальше он мог и не продолжать.

Парнишка Джейк любил Лас-Вегас, и Вегас любил его. Они подходили друг другу — Парнишка и кричащий, расцвеченный неоном город в самом центре пустыни.

«Мираж» оправдал все ожидания, и даже больше. Проходя по отелю, Джейк невольно ловил себя на мысли, что строит на будущее еще более грандиозные планы. Какой успех! Отель за отелем, и каждый последующий во много раз лучше, роскошнее предыдущего.

Когда Розовый Банан — мистер Кассари — только пытался прощупать его относительно сделки, Джейк уже был готов продать ему свою долю. Цену заломил немыслимую, но, к его изумлению. Банан согласился сразу же. Джейк знал, что скачала ему нужно было бы проконсультироваться с Джино, получить его согласие. Но как быть, если он вдруг откажет? В конце концов Парнишка решил довести начатое до конца, а потом только поставить в известность Джино, когда уже все равно ничего не изменишь.

Теперь и в самом деле уже слишком поздно менять что-либо. Джейк и Банан отмечали сделку, сидя за столиком, уставленном шампанским, в компании кинозвезд, с восхищением поглядывая на трех девушек из ресторанного шоу, у которых груди стояли торчком так, что столбик десятицентовых монет, установленный на соске, и не шелохнулся бы. И все-таки Джейку хотелось бы, чтобы сейчас рядом с ним оказалась Пиппа, чтобы она разделила с ним этот радостный вечер. Ее стремление сделать карьеру в мире кино сводило его с ума. Ничего не поделаешь, придется, видимо, предпринять что-нибудь в этом направлении. Может быть, вложить часть новых средств в какую-нибудь картину — ради нее? С этой идеей она носится уже Бог знает сколько времени.

— Интересно, на чем специализируется вон та маленькая рыжая? — спросил его Банан.

— Не хочешь подняться с ней в номер, чтобы выяснить? — Джейк откинулся на спинку кресла, в душе ненавидя и презирая своего соседа и тем не менее испытывая благодарность к нему за то, что первую половину своего платежа тот внес наличными, которые теперь в полной безопасности лежат в сейфе его личной, Джейка, спальни.

— А может, я приглашу туда всех трех, — ухмыльнулся Банан.

— Ты — мой гость.

— На ото я и рассчитываю.

Банан утер выступившую в углу рта слюну. Годы ничуть не изменили его. Глаза, казалось, стали еще меньше и злобнее, губы — еще мокрее, неопрятные волосы поредели, делая лицо зрительно больше, а значит, и тупее.

Пережив трех жен, он так и не научился со вкусом одеваться. Сейчас у него была четвертая — золотоволосая блондинка, бывшая стриптизерка, ждавшая его в Филадельфии в компании трех пскинесов, которых она категорически отказывалась бросать одних и поэтому не сопровождала мужа в его коротких разъездах. Единственные дети у Банана были от первого брака — двое толстых сыновей-близнецов, со временем обещавших превратиться в точную копию своего отца.

Банан был мстительным, властным, жадным и продажным. За двадцать один год у него немало накопилось злобы против Джино Сантанджело. Купить сейчас у Парнишки его долю за любую цену — значит езде на шаг приблизиться к высокому положению, вносящему окончательную ясность в отношения двух старых соперников.

В Лас-Вегас Джино прибыл никем не замеченный. Возможность преподнести человеку сюрприз всегда служила для него источником наслаждения. Ему очень хотелось увидеть изумление на лице Парнишки, когда он усядется к ним с Бананом за столик, чтобы разделить их общую радость.

Да. Он в курсе того, что происходит. Теперь.

Начав говорить, Пиппа уже не могла остановиться. Так поступают и другие, когда знают, что очутились в опасности. Если в разгар всеобщего веселья вдруг лопается кем-то принесенный мешок с дерьмом, лучше всего держаться подальше, чтобы тебя не обрызгало.

Черный лимузин подъехал по взлетной полосе прямо к самолету, чтобы доставить Джино в названную им гостиницу. Не повернув головы, он прошел через вестибюль в сопровождении Реда и Крошки Уилли. И все же его провожали взглядами, шептали что-то вслед. Такие лица, как у него, не забываются.

Управляющий казино бросился навстречу с приветствиями, но Джино не позволил ему задержать себя.

— Позже, позже, — бросил он на ходу.

— Женское тело — это товар, — терпеливо поучал Банан. — Причем скоропортящийся. Полежит на полке пару месяцев — и готово, выбрасывай и иди на склад за новой партией.

Джейк с трудом сдерживал зевоту. Кому интересны рассуждения этой мрази? По любому вопросу…

— В Филадельфии у меня сеть домов с самыми свежими и теплыми кисками во всем городе, — продолжал Банан, распаляя самого себя. — Я, видишь ли, знаю, как наладить дело. Берешь свежий товар, работаешь с ним, а потом сплавляешь в Южную Америку. У меня есть свой канал. Только так с ними и можно.

— Ясное дело, — согласился Джейк, подмигивая одной из девиц и давая ей тем самым понять, что она должна хорошенько поработать над его гостем.

Девица скривила личико, но ведь Джейк, в конце концов, ее босс.

— Мистер Кассари, — тоненьким голоском пропела она, — я восхищаюсь вашим костюмом. Исключительный материал!

Банану это понравилось.

— Ты и вправду так думаешь, куколка? Ну а я восхищаюсь твоими сиськами. А это тебе по вкусу? «

Выразить свое отношение к его словам девице уже не пришлось, поскольку именно в этот момент в отдельный кабинет, где они сидели, вошел Джино Сантанджело. Присутствовавших охватила тихая паника. Лицо Парнишки побелело так, что даже загар оказался бессилен скрыть эту мертвенную бледность, У Банана просто отвисла нижняя челюсть.

— Привет, парни, — как ни в чем не бывало бросил Джино. — У вас тут что-нибудь глубоко интимное или постороннему тоже можно присоединиться?

Знаменитости на противоположном конце стола ничего в происходящем не понимали. Они так и продолжали пить, смеяться и веселиться вовсю.

Только трое исполнительниц из шоу почувствовали нечто, уж больно нервным вдруг сделался Джейк.

— Джино! — воскликнул он. — А ты что здесь делаешь?

— Хорошенькое гостеприимство! — Джино подтянул себе стул, уселся.

— Но ведь мы совсем недавно говорили по т-т-телефону, — начал заикаться Джейк. — Ты был в Нью-Йорке.

— А теперь я здесь. — Джино улыбнулся. — Так же, кстати, как и мой старый друг Банан. Как дела, дружище? Сколько лет, а?

Банан бросил полный негодования взгляд на Джейка и тут же попытался улыбнуться Джино.

— Про «Банан» я и думать уже забыл, Джино.

— Да ну? Как же это произошло? Банан побагровел.

Парнишка понял, что угодил в очень серьезный переплет. Нужно как-то выкручиваться.

— Послушай, Джино, я рад тебя видеть. Вокруг творится куча нового, и я как раз хотел поговорить с тобой. — Теперь его речь текла гладко, без всяких задержек. — Нам нужно сесть у меня в офисе, и я все покажу тебе. Как ты думаешь? Тронемся сейчас же?

Джино расстреливал его в упор своим немигающим взглядом.

— Ты набитый дурак, — прошипел он. — Поздно показывать. Теперь уже слишком поздно.

Прошло три месяца. Ранним утром Джино, как обычно, зашел посмотреть на дочь в комнату для игр. Девочке уже исполнилось десять месяцев, черные цыганские глаза и густые темные волосы делали се на редкость красивой.

— А кто тут папина дочка? — протянул он, поднимая Лаки из кроватки. — Кто тут маленькая принцесса?

Довольная малышка радостно смеялась. Он прижимал к себе нежное теплое тельце, с наслаждением вдыхая ни с чем не сравнимый запах ребенка. В комнату торопливым шагом вошла Мария. Вид у нее был опечаленный.

— Джино, — она протянула мужу газету, — по-моему, этот человек работал на тебя?

Он пробежал глазами заголовок и краткий текст заметки.

ДЖЕЙК КОЭН ПОХОРОНЕН В ПУСТЫНЕ Уже разложившееся тело Джейка Коэна (Парнишки) обнаружено сегодня в наспех вырытой песчаной могиле в десяти милях от Лас-Вегаса. Ужасную находку совершили в 10 часов утра двое путешествовавших автостопом студентов, после того как разыгравшийся ураган, унося с собой тонны песка, оставил лежать тело почти на поверхности.

Ниже шли еще какие-то детали, но на них Джино уже не обратил внимания. Бедный старина Джейк. Он шел своим путем, и вот где этот путь закончился.

— Ну?

Внезапно Джино осознал, что Мария стоит рядом, глядя на него.

— Да, — равнодушно сказал он. — Это тот самый парень.

Она ждала пояснений, но Джино молчал. Повернувшись к дочери, он вновь принялся играть с нею.

Мария не стала задавать других вопросов. Она легонько коснулась ладонью его щеки.

— Будешь завтракать? Как насчет чего-нибудь вкусненького?

Он засмеялся и неожиданным жестом похлопал жену по ягодицам.

— Это было бы самым вкусненьким!

— Джино!

Смутить ее не составляло никакого труда. Джино это ужасно нравилось.

В обеденные часы у Риккадди было не протолкнуться. Барбара с детьми метались по залу ресторана, балансируя подносами, уставленными тарелками с пиццей и графинами с вином.

Наплевав на то, что за последнее время он прибавил в весе несколько фунтов, Джино заказал себе лазанью. Энцо, похоже, не ел ничего, кроме спагетти по-болонски, а Алдо предпочел обыкновенную телятину.

— Это здорово помогает мне худеть, — объяснял он, в три приема расправляясь с огромным куском мяса и делая кому-то из детей знак принести новую порцию.

— Да, — кратко согласился Джино, глядя, как его друг методично приступает ко второму куску. — Видимо.

Медленно, со стоическим видом Энцо поедал свои спагетти, аккуратно затолкав салфетку за воротник.

Все трое сидели за угловым столиком у задней стены ресторана. Два столика у самых дверей занимали их телохранители. Былая беззаботность в этом вопросе давно канула в прошлое.

— Идет война, — проговорил наконец Энцо, — и я хочу закончить ее как можно быстрее. Джино согласно кивнул.

— Выдавим из нашего бизнеса Банана — и войне конец.

— Другого пути нет, — отозвался Энцо. — Я не позволю всяким сукиным детям дурачить меня. Мне нет дела до того, кто там этим занимается.

И опять Джино кивнул.

— Верно.

Своей сделкой с Парнишкой Розовый Банан доставил им только новые неприятности. Джино пытался решить спорный вопрос к обоюдному согласию. Он даже предложил Банану вернуть ему всю сумму, а после того как получил отказ, направил к нему специального посланца с деньгами. Через два дня курьера обнаружили в одной из машин на стоянке рядом с «Миражем» с пулей в голове и полным чемоданчиком денег.

— На этот раз ты меня не проведешь. Однажды ты отделался от меня, но больше этого не случится. В «Мираже» у меня есть своя доля, и я не собираюсь отказываться от нее, — заявил Банан Джино по телефону. Война продолжалась.

Люди Джино занимали в «Мираже» самые выгодные позиции, и Банан исполнился решимости взять верх силой, если иного случая не представится. Имели место три убийства: управляющего казино, официантки из коктейль-бара и крупье. Бизнесу убийства были ни к чему. Выручка в «Мираже» начала стремительно падать, зато ширилась скандальная известность.

— Я устрою контракт, — пообещал Джино. — В Буффало есть один охотник за скальпами, он-то и займется Бананом.

— И чем быстрее, тем лучше, — бросил Энцо.

1 апреля 1951 года Банан проснулся довольно поздно. Его последняя жена — женщина, которой он дал ласковое прозвище Пиранья, — спала радом. Она храпела, что приводило Банана в бешенство.

В спальне пахло собачьим дерьмом. Банан пихнул жену в бок.

— Твои долбаные твари! — заорал он. — Опять все кругом обосрано!

Пиранья терла глаза, со вчерашнего вечера густо обведенные тушью.

— Что?

Банан окончательно разъярился.

— Твои долбаные псы заорали весь ковер! Она села в кровати, совершенно обнаженная. Груди у нее были такие огромные, что невольно закрадывалась мысль: а не надувные ли они? Банану самому иногда казалось, что женат он не на женщине, а на паре гигантских сисек.

— Ну и что? От вони еще никто не умирал.

— Тебе лучше знать, — огрызнулся Банан. — Интересно, когда ты в последний раз сидела в ванне?

Пиранья почувствовала, что пора переходить к действиям.

— Не смей называть меня грязной, ты, вонючка. — Она замахнулась, чтобы отвесить ему оплеуху, но Банан перехватил ее руку, больно сжал. — Отпусти меня! — завопила женщина. — Отстань от меня!

Услышав голос своей хозяйки, все три пекинеса выползли из своих укрытий. Две собаки запрыгнули на постель, в то время как третья тварь оглушительно лаяла, опираясь передними лапами о спинку кровати.

— Заставь их замолчать немедленно! Но Пиранья подбодрила своих любимцев:

— Ну же, мои маленькие, помогите своей мамочке! Теперь лаяли все три пса, те же два, что забрались на постель, стали бросаться на Банана. Отпустив руку супруги, он с ревом отбивался от обнаглевших животных. Воспользовавшись моментом, Пиранья вцепилась своими отточенными ядовито-красными ногтями мужу в щеку.

— Сука! — завопил Банан.

— Грязный хрен! — не осталась в долгу Пиранья.

Собаки не унимались. Банан цепкими пальцами схватил ближайшую к себе за шею и швырнул в угол комнаты. Приземлившись, пес жалобно заскулил.

Забыв обо всем, Пиранья бросилась к бедняжке.

— Ах ты подонок! Да ты же искалечил Пуф-Пуфа!

— Долбал я Пуф-Пуфа!

— Долбать надо тебя!

Выпрыгнув из постели, Банан угодил ногой в кучку на ковре.

— О Боже-е! — он со стоном захромал в ванную. Торопливо накинув на себя что-то из одежды, Пиранья подхватила скулившего пса, взяла с тумбочки у кровати ключи от принадлежавшего мужу «кадиллака» и ринулась вон из дома.

— Не бойся, моя крошка, — ворковала она, — мамочка мигом домчит тебя к врачу.

Банан в ванной под струей воды усиленно скреб пятку, когда с улицы до него донесся звук взрыва. Ему показалось, что кто-то решил атаковать дом. Доли секунды Банану хватило, чтобы распластаться на кафельном полу. Поскольку взрывов и стрельбы не последовало, он понял, что ошибся, поднялся на ноги, с опаской вышел из ванной комнаты и за окном спальни увидел дымящиеся обломки своего «кадиллака».

— Господи, — с благоговейным ужасом пробормотал он, — на ее месте мог быть я!

1 сентября 1951 года у Джино родился сын.

Его сын!

Это был самый счастливый миг в его жизни.

Они назвали мальчика Дарио.

Событие отмечалось в течение целой недели.

Мария улыбалась и говорила:

— Я же обещала тебе, что рожу мальчика, правда?

Он ответил ей поцелуем, а затем привлек свою девочку-жену к себе и в который уже раз возблагодарил мысленно небо за то, что оно свело их обоих вместе.

Дарио родился совсем крошечным — всего пять фунтов десять унций, и совсем непохожим на Лаки — без волос, худеньким, с тонкими, как спички, ручками и ножками, бледненьким и голубоглазым.

Лаки же в свои год и три месяца стала почти точной копией отца. Та же смуглая, оливкового цвета кожа, те же черные глаза, слегка вьющиеся, как и у него, волосы. Джино очень любил ее, но рождение сына — о, это совсем, совсем другое!

Перед возвращением из клиники домой Мария решила поговорить с мужем.

— Нам нужно быть очень осторожными, — сказала она. — Мне бы не хотелось, чтобы Лаки стала ревновать нас к малышу.

— Ревновать?! — воскликнул в недоумении Джино. — Да ты шутишь! Я люблю их обоих!

— Тогда тебе остается только любить их обоих одинаково, — предупредила его жена.

— Конечно, конечно, — тут же солгал он непроизвольно. Сын был непосредственным продолжением его самого. Для дочери это исключено.

— Это дерьмо живуче, как кошка! — взорвался Энцо. — Я таких еще не встречал.

— Но цели своей мы все же достигли, — спокойно ответил ему Джино. — В Вегасе все вошло в норму. Бизнес процветает. Банан больше не станет играть мускулами.

— Если ты так думаешь, то ошибаешься, — заметил, повысив голос, Энцо.

— Если я ошибусь, то в следующий раз мы избавимся от него навсегда.

— Черт возьми! Я говорю, что мы должны сейчас выпустить из него весь пар!

Джино сделал энергичный выдох.

— Ты убил его жену. Он предупрежден. Теперь он будет держаться в стороне.

— Может быть. Некоторое время. Джино рассмеялся чуть самодовольно.

— Я знаю, что из себя представляет Банан. Не забывай, мы же вместе с ним начинали, на одной улице. Он всегда был трусоват, поэтому сам больше ничего уже не начнет. Готов поспорить.

— Ты знаешь, я не люблю спорить.

— Ну так и не спорь. Говорю же тебе, Энцо, просто положись на мое слово. Он будет сидеть в своей Филадельфии и никогда больше не сунет к нам свой нос.

— Черт побери, остается только надеяться на то, что ты окажешься прав.

— Я прав. Я знаю, что я прав. — Джино раскурил длинную и тонкую «монте кристо», усмехнулся. — Хочешь взглянуть на мальчишку? Пойдем, покажу. Джино Сантанджело. Лучший мальчишка в лучшем из миров!

 

ЧЕТВЕРГ, 14 ИЮЛЯ 1977 ГОДА НЬЮ-ЙОРК

Глядя в удаляющуюся спину Лаки, Стивен дождался, пока она не скроется из виду, и только после этого начал свой спуск по бетонным ступеням пожарной лестницы. Усталый, грязный и злой из-за того, что всю ночь провел в этой дурацкой ловушке. Да еще с такой особой, как Лаки: груба, высокомерна, говорит, как портовый грузчик. Хотя собой вовсе не так уж и плоха. Даже после мучительного сидения в лифте привлекательность се ничуть не поблекла.

Усилием воли он заставил себя не вспоминать о ней. Что это на него нашло? Впервые после того, как он решил, что они с Айлин созданы друг для друга, в голову неотвязно лезли мысли о совершенно другой женщине.

Дарио медленно приходил в себя. Сначала он никак не мог понять, где находится, потом вспомнил и резким движением сел, ощущая гнетущую пустоту в желудке.

Со скучным удивлением он обнаружил, что сидит на постели в собственной спальне. Голова раскалывалась. Желудок ныл. Стреляющая боль чувствовалась в мошонке.

— Как дела? — услышал он чей-то голос. Проморгавшись, Дарио увидел пламя освещавшей комнату свечи. В кресле возле двери кто-то сидел. Дарио с трудом поднялся с постели, но в тот момент, когда ноги его коснулись пола, в глазах потемнело, он ощутил приступ тошноты.

— Все в порядке, — произнесла фигура в кресле. — Я — Сал. Меня послал Коста Дзеннокотти, чтобы помочь тебе. Мне очень жаль, что пришлось применить силу, но нужно было увериться, с кем имею дело.

Приложив руку к голове, Дарио застонал.

— Огромное спасибо, — с горечью проговорил он.

— Не стоит обижаться.

Фигура поднялась из кресла, приблизилась, и Дарио с изумлением понял, что Сал — женщина.

К тому времени, когда Эллиот Беркли проснулся, Кэрри, полностью одетая, нервными шагами мерила квартиру.

— Я-то думал, что сегодня ты захочешь остаться в постели, — неодобрительно произнес он. — В конце концов, ты же вчера была едва живой.

— Я чувствую себя абсолютно нормально. — Кэрри изо всех сил старалась, чтобы голос ее звучал бодро. Провести целый день в постели никак не входило в ее планы.

— Черт! — выругался Эллиот, попытавшись включить свет в ванной. — До сих пор нет тока? Что, интересно, происходит с этим городом?

Она пожала плечами. Какой там город — что происходит с ее жизнью?

Чтобы добраться до Нью-Йорка, у водителя машины ушло не так уж и много времени. В половине первого они уже ехали по перегруженным улицам Манхэттена, с опаской въезжая на перекрестки с неработавшими светофорами, осторожно огибая глубокие выбоины в асфальте.

— Можно подумать, их заботит состояние улиц в городе, — пожаловался водитель. — Власти просто бросают деньги на ветер.

Это была его первая фраза за весь путь. Молчание ничуть не тяготило Джино. Кому нужна пустая болтовня?

Двадцать семь этажей — и ноги ее уже ныли от усталости, стиснутые изящными туфельками на высоченном каблуке. Будь проклята эта мода. Она пожалела, что одета не в кроссовки, шорты и спортивную майку. И не смогла сдержать улыбки, представив себе, как вытянется лицо Косты, вздумай она в таком наряде явиться на встречу. А почему бы и нет? Почему бы, черт побери, и нет? Ведь она — взрослый и самостоятельный человек, разве нет? Значит, имеет право делать то, что хочет, ведь правда? Что хочет. Хватит с нее отцовской опеки. Выговоров по пустякам. Наставлений. Угроз выбить из нее всю дурь.

Джино Сантанджело. Большой человек. Ее отец. Папочка.

Джино Сантанджело. Тиран.

Господи! Да ведь теперь он в любой день может вернуться в страну. В любой день.

Она остановилась, чтобы перевести дух, уселась на ступеньку, сделала глубокий вдох. Перспектива конфронтации с отцом пугала. Пугала и искушала одновременно.

На минуту она прикрыла глаза. В данный момент ей хотелось только одного — спать. Где-то в вышине слышался стук чьих-то ботинок — ага, он тоже спускается. Стивен Как-его-там. Потрясающий зануда.

Усилием воли Лаки заставила себя подняться и продолжить спуск. Осталось всего двадцать этажей.

— Подождите, — сказал Дарио. — Вы — женщина!

— Как это ты догадался! — с насмешкой ответила Сал. — Я так и подумала, что со мной что-то не так, когда вышла сегодня из душа!

Дарио вновь опустился на постель, застонал.

— Рука у вас совсем не женская.

Она усмехнулась.

Сал было тридцать четыре года. Весила она 165 фунтов, и силы у нее хватило бы на троих мужчин. Короткая прическа делала ее лицо чем-то похожим на Ширли Мак-Лейн. Она называла себя вольнонаемным боевиком и пользовалась авторитетом человека, справляющегося с порученной работой профессионально, без шума и быстро. Брала Сал за свои услуги дорого, но отрабатывала каждый цент. Надетый на ней черный шоферский комбинезон и хриплый голос ввели бы в заблуждение кого угодно, не только Дарио.

— Слушай, — сказала она, — твоя «проблема» валяется в кухне со столовым ножом в животе. Кто это? Дарио издал новый стон.

— Я не знаю. Он хотел убить меня, и я… — у него не нашлось сил закончить фразу. Сал пожала плечами.

— Не дергайся. Полагаю, ты предпочел бы избавиться от тела. Это будет стоить денег.

— Неважно. Коста заплатит за все.

— Вот и хорошо. Можешь спать. Оставайся в спальне еще пару часов. За это время и я, и твоя «проблема» исчезнем отсюда. Ясно?

Дарио кивнул. «Ничего, — подумал он, — скоро я проснусь и окажется, что никакого кошмара на самом деле и не было».

— На, проглоти, это поможет тебе расслабиться.

Он с признательностью принял от нее две желатиновые капсулы. Через пару минут глаза ему смежил сон.

Сал в задумчивости смотрела на спящего. Дарио Сантанджело, а? Сын Джино. Может, как раз сейчас пришло ее время схватить судьбу за хвост?

Ночь Коста провел у себя в кабинете. Кушетка была достаточно удобной. В его возрасте тащиться вниз по лестнице? Ну уж нет. После того как Сал отправилась решать проблемы Дарио, Коста позвонил в аэропорт и выяснил, что самолет Джино совершил посадку в Филадельфии. Он был уверен, что Джино не пришел от этого в восторг. Столько лет, потраченных на осторожные переговоры, цель которых — убедить Джино вернуться в страну… И все же… Ночь в Филадельфии — это еще не конец света. Надо думать, у Джино хватит ума, чтобы не пытаться добраться до города ночью. Мэр ввел чрезвычайное положение, судя по всему, авария с электричеством оказалась более серьезной, чем полагали.

Поэтому Коста снял пиджак, ослабил узел галстука и спокойно улегся спать.

Джино разбудил его телефонным звонком в девять часов утра.

— Я уже в пути, — проинформировал он Косту. — Встретимся у «Пьера» примерно в полдень.

Теперь Косте не пришлось размышлять о том, стоит ли собственными ногами пересчитывать ступеньки на пятидесяти этажах. Джино хотел его видеть. Даже по прошествии многих лет, если Джино чего-то хотел, Коста был готов сразу примчаться.

— Я думаю, нам нужно известить людей о том, что завтрашний ужин отменяется, — неохотно выдавил из себя Эллиот. Он терпеть не мог, когда непредвиденные обстоятельства заставляли его вносить коррективы в четко спланированное течение жизни.

— Мне кажется, что до этого неисправность обязательно устранят, — желая успокоить мужа, отозвалась Кэрри.

— Гм. — Он нахмурился. — Л знаешь, чего мне хочется?

— Чего?

— Поехать куда-нибудь: на Багамы, Гавайи. Или Виргинские острова. Как ты считаешь?

Как она считает? Мысль о поездке ужаснула се. Ехать куда-то, зная, что некто в Нью-Йорке готов вот-вот открыть людям самую большую тайну ее жизни? Невозможно.

Кэрри заставила себя рассмеяться.

— Не валяй дурака. Сейчас мы не можем никуда ехать.

— Почему?

— Потому что просто не можем. У нас в календаре расписан каждый день вплоть до сентября: обеды, ужины, приемы… — она поймала себя на том, что говорит слишком быстро.

— Все это можно отменить, — перевал ее Эллиот.

— Ты и сам знаешь, как противно, когда твои планы летят к чертям.

— Всего несколько недель. Тебе необходим отдых, дорогая.

— С меня вполне хватит и отдыха в городе.

— Я не понимаю тебя. После вчерашнего… — его перебил телефонный звонок. — Алло? Алло!

— Кто это был? — спросила Кэрри с легкой дрожью в голосе, после того как Эллиот положил трубку.

— Ошиблись номером. На телефон уже тоже положиться нельзя. Город на глазах разваливается на части.

Корри нервно вздрогнула. Это звонил шантажист. Она знала. Она была уверена.

По вестибюлю отеля Джино приближался к стойке администратора. Походка его сделалась неторопливой, шаг замедлился. И все же весь его облик еще был полон энергии.

— Мы ждем вас, мистер Сантанджело, сэр, — приветливо проговорил дежурный, вручая ему ключ от номера-люкс.

При звуке этого имени стоявшая неподалеку женщина обернулась. Вместе с ней обернулся и мужчина, по-видимому, муж. Женщина прошептала ему что-то, и оба уставились на Джино.

— Мистер Дзеннокотти уже наверху, сэр, — продолжал дежурный. — Знающие люди сообщили только что; подача электроэнергии вот-вот будет восстановлена. Если вам что-нибудь понадобится, дайте нам знать.

Джино кивнул, повел взглядом по сторонам и глубоко вздохнул.

Нью-Йорк. У него собственный запах. Совсем не такой, как у других городов.

Итак, он дома.

Наконец-то он это почувствовал.

И что это за чувство!