— Все получил, Сантанджело? — спросил его тюремный охранник.

Да. Он получил все.

— Ну, тогда попрощаемся.

Да. Попрощаемся. Семь лет в тюремной камере за преступление, которого не совершал, — этот срок любому не покажется маленьким. Семь долгих лет, полных монотонной скуки, отвратительной пищи, отсутствия женщин, восстаний заключенных, садизма охраны. И никакой возможности делать то, что хочешь.

Коснувшись пальцами шрама на щеке, Джино шагнул к тюремным воротам.

Старший надзиратель был последним сукиным сыном. Он прекрасно знал, что пресса будет рыскать вокруг здания тюрьмы, подобно шакалам возле падали, и все-таки отказал Джино, когда тот обратился к нему с просьбой выпустить его на свободу тайком, ночью. Выродок.

Ничего. У него хватит сил самому справиться с этим. Тюрьма не сломала его. Здесь выживает сильнейший, а Джино оказался на самом верху.

Полной уверенности походкой он приближался к воротам. Однако внутри дрожал от ненависти, и больше всего на свете ему хотелось сейчас проломить кому-нибудь голову. Хотя бы этой долбаной ирландке, Маргарет О'Шонесси, с ее глупыми рыбьими глазами и писклявым детским голоском. Как же — главный свидетель обвинения в нашумевшем процессе. «СЫН УБИВАЕТ ОТЦА!» — кричали заголовки. Пресса признала его виновным еще до того, как тело Паоло успело остыть. И пронзительный голосок Маргарет: «Я слышала, как женщина выкрикнула: зачем ты это сделал, Джино?»

Бедная, полностью свихнувшаяся Вера. Когда полицейские закончили ее допрос, она, по сути, была окончательно убеждена в том, что это он, Джино, нажал на курок.

Немыслимо!

Правдой было то, что вызванные Майклом Флэннери полисмены действительно вломились в номер и обнаружили Джино стоящим над мертвым телом с орудием убийства в руке. Также соответствовало истине и то, что поначалу он не смог дать убедительных показаний по поводу того, что произошло. По какой-то дурацкой причине он попытался выгородить Веру. Однако в конце концов ему пришлось сказать правду. Но тогда уже никто, черт бы их всех побрал, ему не поверил! Никто! Он стал заклейменным преступником, убийцей задолго до суда. Что это за человек, у которого поднялась рука на собственного отца?

Адвокаты оказались кучкой жадных до его денег тупиц. Они намеревались защищать его за немыслимую цену, но даже они не хотели ему верить. А главное для Джино заключалось именно в том, чтобы ему поверили.

Все друзья немедленно о нем позабыли. — Дьюки исчезли где-то в дебрях Южной Америки, оставив своим юристам четкие инструкции разорвать все сделки с Джино Сантанджело. Их это полностью устраивало. Сам он, в свою очередь, приказал адвокатам выкупить долю Освальда Дьюка во всех их предприятиях. На это ушла вся наличность, да еще пришлось продать кое-что из активов, но это было сделано.

Судьи, политики, люди из света — все они исчезли из его жизни еще тогда, когда он в камере предварительного заключения ожидал начала суда.

Преданными оставались только старые друзья, славшие ему письма, старавшиеся по возможности облегчить условия заключения. Алдо… Энцо Боннатти… Вот они были ему верны.

И Пчелка. Она навещала его каждую неделю, не обращая ни малейшего внимания на сатаневших писак.

Самым истинным другом из всех был Коста Дзеннокотти. Он бросил свою практику преуспевающего юриста в Сан-Франциско и прилетел в Нью-Йорк вместе с женой, Дженнифер.

— Я сам поведу твое дело, — кратко заявил он.

— Эй, послушай, — начал протестовать Джино. Он был в состоянии оценить поступок друга, но что Косте известно о том, как строить защиту по делу об убийстве?

— Я справлюсь, — сказал Коста. — И, что еще важнее, я тебе верю.

Магические слова.

Если бы не красноречие Косты в зале суда, то неизвестно, чем бы все кончилось, вернее, каким бы стал приговор. В его же случае умышленное убийство переквалифицировали в убийство по неосторожности, за которое Джино получил десять лет.

Перед самой смертью Веры, последовавшей, совершенно логически, от алкогольного отравления, Коста умудрился получить от нее письменное и заверенное подписями свидетелей призвание. Оно опоздало на семь лет. Джино освободили, предложив ему какие-то жалкие крохи в качестве компенсации.

Интересно, какая сумма могла заменить человеку семь лет жизни, проведенные в тюремной камере?

Ожесточившимся человеком вышел он весенним утром сорок седьмого года за ворота тюрьмы. Мимо него прошла война, смерть Франклина Делано Рузвельта. Мимо него прошли новые песни, театральные постановки, моды. Где-то в далеком прошлом остались цветы, зеленая трава и просто прогулка по Пятой авеню. Мимо прошли семь лет жизни.

— Что это такое на тебе надето? — спросил он. Пчелка улыбнулась.

— Это последний крик моды, — объяснила она. — «Новый взгляд». Тебе не нравится?

— А чем был плох старый? Она пожала плечами.

— Не хочешь же ты, чтобы я выглядела старомодной, не так ли?

Пятнадцати минут в собственной квартире хватило ему, чтобы полностью перестать понимать, что происходит вокруг.

Коста встретил его у ворот тюрьмы плечом к плечу с двумя телохранителями, которым пришлось прокладывать путь через толпу журналистов и фоторепортеров. Джино не произнес ни слова. Не обращая внимания на разряды фотовспышек и протянутые к самому лицу микрофоны, он все переговоры с прессой предоставил вести Косте.

— Никаких комментариев у него нет, парни. Оставьте человека в покое, дайте ему передохнуть.

Возле особняка на Парк-авеню собралась еще большая толпа. Вся история повторилась сначала. Ему нечего сказать этому отребью. Пусть печатают, что хотят — в любом случае все равно кончилось бы этим.

Коста проводил его наверх, где навстречу Джино бросилась Пчелка.

— Оставлю-ка я вас вдвоем, — сказал Коста. — Да, Джино, сможем ли мы встретиться завтра утром, пораньше? Конечно, если ты не будешь против.

— Да, да. Меня это полностью устраивает. Не будешь против. Да за кого они его принимают, за инвалида, что ли? Он — мужчина, ему всего сорок один год.

— Не хочешь выпить? — заботливо осведомилась Пчелка.

— Виски. Побольше льда. И будь добра — вон в том хрустальном бокале.

Она протянула ему стакан, ласково потрепала по щеке. Этот жест привел его почти в бешенство.

— Сними немедленно с себя эти чертовы одеяния, — непререкаемо приказал он. — Я хочу видеть тебя только в чулках с резинками и туфлях на высоком каблуке.

Она тихо рассмеялась.

— Я уже думала было, что ты никогда меня об этом не попросишь.

Он закрыл глаза. Одна лишь мысль о том, что сейчас он увидит ее обнаженной, вызвала мощный приток крови ко всем органам тела. Семь лет без женщины. А ведь там кое-кто из парней даже не давал себе труда дождаться. Некоторые набрасывались на новичка и принимались пользовать его сзади, не давая ему времени даже бросить свои вещи на койку.

Быть Джино Сантанджело означало немедленно, в один момент завоевывать уважение окружающих. Он часто задавался вопросом: а не было бы это уважение ему в тягость, не являйся он тем, кто есть?

В комнату вошла Пчелка. Данные ей инструкции выполнены безукоризненно. Даже волосы она успела подобрать.

— Эй! — с негромким восхищением вырвалось у него. — Пройдись по комнате. Хочу посмотреть на тебя.

У нее восхитительная кожа — белая и гладкая. Высокая грудь с призывно набухшими сосками не имела ни малейших признаков увядания.

Живот затянут черным поясом, с которого свешивались резинки, удерживающие на должной высоте черные шелковые чулки, плотно облегавшие соблазнительные бедра. На ногах — изящные, плетеные из ремешков кожи босоножки на шпильках. Его всегда приводил в возбуждение контраст между черной тканью пояса и матовой белизной ее живота с треугольником курчавых рыжеватых волос внизу.

— Повернись. — У него перехватило горло от желания. Она повернулась. Джино с восхищением смотрел на выпуклые белоснежные ягодицы. Он очень боялся что-нибудь испортить. Не для того он ждал долгих семь лет, чтобы наспех, за каких-нибудь пять минут утолить свою жажду.

— Эй, а помнишь тот самый первый раз, когда ты для меня раздевалась?

Она повернулась к нему лицом, улыбнулась.

— Как же я могу забыть это? Ты был тогда таким голодным!

Он рассмеялся.

— А чего же ты ожидала? У нее, видите ли, триппер! Очень смешно.

Она подняла над головой руки, потянулась. Глядя на энергично торчащие груди, Джино понял, что долго держать себя в руках он не сможет.

— Может, мне раздеть тебя? — предложила Пчелка, прочитав, по-видимому, его мысли.

— Да.

Она подошла к нему.

— Встань.

Он поднялся. На каблуках она была чуть выше него. Рассматривая ее оказавшееся вблизи лицо, Джино заметил тоненькие линии морщинок вокруг глаз. Раньше их не было. Эти семь лет не прошли бесследно и для нее. В материальном плане он успел о ней позаботиться, но как она себя чувствовала длинными, полными одиночества ночами?

— У тебя был кто-нибудь в мое отсутствие? — спросил он, пока Пчелка расстегивала его рубашку.

— Джино, — очень нежно ответила она, — у меня нет никого, кроме тебя.

Это не было ответом на его вопрос, но он все же почувствовал удовлетворение.

Она сняла с него ботинки, носки и, опустившись на колени, принялась целовать ему ноги; каждое прикосновение ее губ заставляло его тело содрогаться.

— Где ты этому научилась?

— Ты сегодня полон вопросами.

Он положил ей руку на грудь и стал ласкать соски, ощущая, как они твердеют под его пальцами. Затем он, сжимая меж ладоней ее груди, принялся лизать их. Она задрожала.

— Джино, — услышал он шепот, — по-моему, я больше не могу. Давай… пойдем… в спальню.

Он был готов согласиться с ней, меж ног жгло, как огнем, но остававшаяся холодной голова приказывала подождать еще немного.

Не убирая ладоней с груди, он впился губами в ее рот, большой, чувственный, слегка отдающий мятой. Их языки соприкоснулись.

В это мгновение Джино ощущал наивысшее блаженство. Пальцы его едва касались шелковистой кожи ее сосков. Он совсем забыл, что представляет из себя женщина, и, прежде чем сделать следующий шаг, должен вспомнить это, вспомнить до мельчайших деталей.

Внезапно вое ее тело напряглось, из горла вырвался негромкий звук. Она уже дошла до предела, а ведь он даже не прикасался еще к магической кнопочке.

— Эй, — выдохнул он, — куда ты так спешишь? У нас впереди еще целых двадцать четыре часа.

— Ну? — осведомилась Дженнифер Дзеннокотти. — Все прошло нормально?

Десять лет супружеской жизни превратили ее из веснушчатой девушки в красивую зрелую женщину. В свои тридцать девять лет она была на несколько месяцев старше своего мужа, но весь се облик и поведение делали Дженнифер похожей на степенную мать семейства. Она, казалось, излучала доброту и тепло.

Коста никогда не сожалел о том, что женился на ней, хотя до сих пор детей брак им не принес, что безмерно печалило обоих.

— Мы отвезли его домой. Кругом было полно газетчиков, но они так и не добрались до него.

Коста любил свою работу. Перебравшись в Нью-Йорк, чтобы защищать Джино на суде, он дал себе ровно неделю отпуска — нужно было слетать в Сан-Франциско сообщить отцу, что он намерен остаться здесь, на Востоке, и основать собственное дело. Это известие привело Франклина Дзеннокотти в ярость.

— Ты должен жить здесь, — бушевал он. — Со временем к тебе перейдет вся моя фирма. Чего тебе еще нужно?

Косте вовсе не хотелось выглядеть в его глазах неблагодарным, но ему нужно было одно — самому ощущать себя личностью. К тому же, он считал своим долгом обеспечить Джино защиту. То, как его дело представляли газеты, было просто неслыханным позором. Жеребец Джино Сантанджело. Гангстер. Преступник. Даже когда Вера полностью призналась в совершенном убийстве, пресса намекала на то, что за это признание ей хорошо заплатили. Коста не дал ей ни цента. Зато в течение долгих лет не отходил от нее ни на шаг, убеждая сказать правду.

Он добровольно принял на себя обязанности поверенного Джино во всех его практических делах. И в грамотных руках Косты весь бизнес, во всяком случае, законный, официальный бизнес процветал. Отвечать за более сомнительные предприятия типа ночного клуба «У Клемми», нелегальные лотереи, азартные игры Коста отказался, передав ведение ими Алдо. Когда же того призвали в армию и послали за океан, то преемником, с согласия Джино, стал Энцо Боннатти.

— Я не против, — дал Джино понять из своей камеры. — Мне главное, чтобы у дела кто-то

был, а когда я вернусь, сам займусь им.

Примерно через год «У Клемми» закрыли — во время полицейской облавы там обнаружили наркотики. Через верных людей в тюрьме Боннатти послал Джино своя извинения. Тот был вне себя от гнева, но поделать ничего не мог.

Вскоре с военных полей Европы, хромая, вернулся Алдо. Он выстрелил себе в ногу, чтобы избежать более серьезных последствий для своего здоровья.

— И знаешь что? — С воодушевлением спросил он у Джино, явившись на свидание. — Дело выгорело! Теперь меня встречают, как героя!

Косту оставили в покое — он не подлежал призыву из-за астмы. Энцо избежал военных опасностей, рассылая по нужным адресам приличные суммы денег.

— У меня плоскостопие, — так заявлял он каждому, кто проявлял излишнее любопытство. Таких смельчаков было немного.

— И там его встретила Пчелка? — спросила у мужа Дженнифер.

— Вся разодетая и счастливая, как жаворонок.

— Я думаю. Святая женщина! Прождать столько лет мужчину, который даже не является ее мужем! Коста с трудом удержался от смеха.

— Вот уж Пчелку я бы святой не назвал!

— А попка твоя стала еще больше.

— Не смей так говорить!

— Больше и лучше.

— Ты говоришь это только потому, что тебе пришлось долгое время поститься.

— Да. Это ты так думаешь.

Он ухватил ее за ягодицы, и они принялись возиться в постели.

— Джино! Хватит!

Улыбнувшись, он повернул Пчелку к себе лицом и с наслаждением вошел в нее.

Без устали он размеренно раскачивался на ее большом мягком животе. Это был уже третий тайм, но наслаждение оставалось все таким же острым.

Всю вторую половину дня они не вылезали из постели; стоявшую в квартире тишину нарушал лишь время от времени звонок телефона. В конце концов Джино вырвал шнур из розетки.

— Знаешь, — вдруг произнес он, когда они лежали и отдыхали, — наверное, нам нужно пожениться. Пчелка молчала.

— Эй, а где же вздохи, удивление на лице, крики «Ой, Джино, я всегда об этом мечтала»?

— Это действительно то, о чем я всегда мечтала, — медленно проговорила в ответ Пчелка. — И ты об этом знаешь.

— Так в чем же дело?

— В любви.

— Любви?

— Да. Я люблю тебя. И я об этом говорю. А ты — нет.

— О чем ты, малышка! Я только что трижды трахнул тебя. Если это не любовь, то тогда что же? Она вздохнула.

— Ты не понимаешь. Трахаться — еще не значит любить.

— Слушай, несколько лет мы жили вместе. Я давал тебе все, что ты хотела, так?

— Так. Конечно, Джино, но…

— Я платил деньги за то, чтобы Марко ходил в приличную школу. Он, наверное, стал теперь видным парнем. И ему нужен братик или сестричка. Ясно, к чему я клоню?

— Ты хочешь, чтобы мы поженились и у нас были дети?

Выпрыгнув из постели, он в возбуждении заходил по комнате.

— Наконец-то до тебя дошло! А почему бы и нет? Ни ты, ни я не становимся моложе. Я много думал об этом в камере. Я хочу иметь детей, Пчелка. У нас с тобой они получатся замечательными!

Она приподнялась на локтях, улыбнулась.

— Да…

— Конечно да! Я уже вижу их! Маленькие хитрые трахалыцики — рыжие и с круглыми попками! Пчелка рассмеялась.

— У тебя же могут еще родиться дети? Не слишком ли много времени прошло?

— Мне тридцать два года. Если только я не буду больше предохраняться, они полезут из меня, как крольчата! Теперь они смеялись вдвоем.

— Мы займемся этим как следует, — пообещал он. — Завтра отведу тебя к Тиффани и куплю у него кольцо с самым большим бриллиантом, который ты только видела. Устроим помолвку. Ты не против? А когда отступать тебе уже будет некуда, я обзаведусь лицензией и напихаю в тебя кучу детишек.

— То есть, ты хочешь сказать, что под венец мне придется идти беременной.

— Да. Но могу гарантировать тебе одно — мы от души повеселимся, прежде чем убедимся в том, что внутри у тебя кто-то есть!

Утром следующего дня Джино появился у себя в офисе, полный сил и энергии. Настроение у него было настолько хорошее, что он даже улыбнулся и помахал приветственно рукой газетчикам, поджидавшим его у входа.

Накануне поздним вечером до него дозвонился-таки Коста, чтобы сообщить о вести из Сан-Франциско.

— У Франклина удар. Я вылетаю на побережье.

— За меня не беспокойся, я тут и сам справлюсь, — уверил его Джино.

В кабинете его приветствовала миссис Марчмонт, личный секретарь Косты, весьма деловая особа, выразившая готовность показать Джино любые интересующие его документы или отчетные книги. Кое-что Джино бегло просмотрел. Выкуп доли Освальда Дьюка оказался, наверное, самым грамотным его шагом на протяжении последних нескольких лет. Все предприятия, в которых они участвовали вдвоем, процветали и по сей день и приносили немалый доход.

Сидеть в одном помещении с семнадцатью молоденькими девушками, пытающимися поймать на себе его взгляд, стало для Джино сущей пыткой. Коста завел неплохую систему: за каждое направление деятельности отвечал определенный круг сотрудников, так что самому оставалось только общее руководство всем процессом.

«Семь лет в тюрьме, — подумал Джино, — и все-таки сейчас я стал еще богаче, чем прежде. Стоит ли тогда работать!»

В присутствии мисс Марчмонт он чувствовал себя неловко. У нее было такое выражение лица, как будто в комнате кто-то испортил воздух.

— Я м-м… Я увидел все, что хотел, — заявил он ей через пару часов. — Если вам понадоблюсь, найдете меня у Риккадди.

И был таков. Никогда он не приходил в восторг от того, что нужно сидеть в офисе. К тому же ему не терпелось увидеться с Алдо.

Его старый шофер и телохранитель Ред остановил машину у входа в ресторан. До этого он работал на Энцо Боннатти, но, прослышав об освобождении Джино, обратился к своему боссу с просьбой разрешить ему вернуться на старое место. Водитель он великолепный. На протяжении всего шести кварталов ему удалось отделаться от преследовавших их газетчиков.

— Отлично! — засмеялся Джино.

— Терпеть не могу этих писак, — пробормотал себе под нос Ред. — Строчат в свои газеты одну ложь, а честные люди в это время сидят за решеткой.

«Риккадди» — название маленького непритязательного итальянского ресторанчика, зажатого между зданием химчистки и конторой похоронного бюро. Алдо приобрел его для Барбары еще в сорок пятом. Для его собственных занятий это было наилучшее прикрытие. Барбара ведала приготовлением блюд, ее брат управлялся в баре и командовал персоналом. Джино пришел к ним впервые.

Чтобы приветствовать друга, Алдо вышел к дверям. Мужчины обнялись. Оба испытывали одинаковые чувства. Выбежала, не утерпев, и Барбара, по ее лицу текли слезы.

— Джино! Как хорошо, что ты вернулся! Наконец-то ты вернулся!

Его провели внутрь, в тесный круг старых друзей и знакомых, стоявших у стен и с улыбками смотревших на него. Энцо Боннатти… Дженнифер… Пчелка с Марко… Марко вырос в симпатичного семнадцатилетнего юношу.

— Господи! Да что это здесь происходит?

— Ничего! Ничего! — суетилась рядом с ним Барбара. Транспарант на стене гласил: «С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, ДЖИНО!»

Он чувствовал себя не в своей тарелке: смущенным, польщенным и счастливым. Пошел по кругу, пожимая протянутые руки, целуя женщин, чокаясь бокалом вина.

Из проигрывателя неслись мелодии из итальянских опер. Взяв Пчелку за руку, он отвел ее в угол.

— Почему ты меня не предупредила? Она только улыбнулась и крепко сжала его руку. Четверо ребятишек Алдо носились вокруг как угорелые в ожидании, когда все сядут за стол. Алдо оказался метким стрелком: двое мальчиков и две девочки. Все четверо были крестниками Джино, славные дети. Барбара воспитывала их в строгости. Сейчас они помогали накрывать стол — носили тарелки с приготовленной их матерью лазаньей, затем спагетти с мясными шариками — любимое блюдо Джино.

Джино сидел вместе с Энцо, Алдо и другими мужчинами. Ему то и дело приходилось облизывать губы.

— Барбара! Искуснее тебя в мире повара нет! Присутствовавшие были полностью согласны. Позже, во второй половине дня, когда мужчины раскурили свои сигары, а в маленьких чашечках разнесли крепкий и ароматный кофе, разговор пошел о самом главном — о бизнесе. О делах, касавшихся всех. Конечно же, Джино знал о том, что происходило во время его вынужденного отсутствия; информация, поступавшая в камеру по особым каналам, была объективнее и полнее той, что печаталась на страницах «Санди Нью-Йорк тайме». Но в любом случае гораздо приятнее слышать все здесь, в присутствии близких и дорогих людей, готовых считаться и с его положением, и с его мнением.

Энцо вместе с Алдо не так давно побывали в Гаване, где встречались с Лаки Лючиано, уже вышедшим на свободу и председательствовавшим на совещании прибывших со всех концов Штатов главарей нелегального мира. Речь шла главным образом о кооперации, о сотрудничестве, о необходимости положить конец старой вражде и соперничеству, приводившими в недавнем прошлом к пролитию крови и привлекавшими по этой причине ненужное внимание общественности.

— Видел бы ты Розового Банана! — воскликнул Алдо. — Драгоценностей на нем было навешано больше, чем в лавке ювелира!

Банан превратился во влиятельную фигуру в Филадельфии, он контролировал там наркотики, проституцию, убийства по заказу.

— Да? — Интерес к Банану у Джино был минимальный.

Беседа постепенно меняла русло, и только поздним вечером компания начала расходиться.

Джино покинул ресторанчик в десять вечера, наевшийся до отвала и расслабленный. Состоявшийся разговор придавал уверенности в своих силах, а Алдо и Энпо проделали прекрасную работу по защите его интересов. Он уносил с собой несколько пакетов, набитых банкнотами, — более трехсот тысяч долларов — и это еще далеко не все.

Пчелка шла рядом, прижимаясь к его локтю.

— Я так рада, что ты вернулся домой, Джино.

Да. Нечто подобное испытывал и он.