Дни рождения всегда расстраивали Рафиллу. Она их ненавидела. Шли годы, но в этот день она всегда чувствовала боль утраты, переживая прошедшее заново. А этот день рождения, когда ей исполнилось двенадцать лет, был особенно плохим, потому что ее мать Анна снова собиралась выйти замуж, что ужасно расстраивало Рафиллу.

По этому поводу мать и дочь постоянно спорили.

— Это нечестно по отношению к папе, — воскликнула Рафилла.

— Твой отец погиб почти пять лет назад, — попыталась объяснить Анна. — Он не захотел бы, чтобы я до конца своих дней оставалась одинокой.

— Нет, захотел бы! — вскричала Рафилла. — Захотел бы! Захотел бы!

Она презирала мужчину, за которого мать собиралась выйти замуж. Он был английским лордом, страдал дурацким заиканием, имел дурацкие рыжие волосы, дурацкого сына и дурацкий замок в сельской местности в Англии. Звали его лорд Сайрус Эгертон, и был он просто омерзительным.

— Что ж, юная леди, — сказала наконец Анна, и в ее обычно нежном и ласковом голосе прозвучали чрезвычайно резкие нотки, — что бы я ни решила, это мое решение. К счастью, мне не требуется твоего позволения, но было бы неплохо, если бы ты одобрила мое решение.

— Никогда! — торжественно провозгласила Рафилла. — Я скорее умру!

Она в самом деле верила в это.

Няня пыталась успокоить ее, но безуспешно. Рафилла была твердо уверена, что если ее мать повторно выйдет замуж, то это будет страшным предательством по отношению к ее бедному погибшему отцу. И никто не мог переубедить ее.

Папа Люсьен. Она часто думала о нем. Кошмар его ужасной смерти постоянно преследовал Рафиллу.

Да разве могла она забыть это? Ведь она видела, как это произошло, она стояла на пороге их дома в Париже и махала отцу на прощание. А в этот самый момент его разорвало на куски взрывом бомбы, подложенной террористами в машину Генри Роне. Планировалось убить Генри Роне, но по трагической случайности в этой же машине оказался и Люсьен Ле Серре.

Звук этого взрыва перевернул всю жизнь Рафиллы. Осколки стекла впились в ноги, вызвав временный паралич и оборвав надежды стать в будущем балериной. Несколько месяцев она пролежала в больнице, перенесла две операции. А когда вернулась домой, мать уже продала дом в Париже, упаковала вещи, и все было готово для переезда в Англию.

— Мы оставим здесь свои воспоминания, — сказала Анна дочери. — Мы должны это сделать, это единственный выход.

Таково было решение матери, но Рафилла считала, что это невозможно. Она никогда не сможет забыть своего замечательного отца и то, что он значил для нее.

С первого же дня Рафилла возненавидела Англию. Холодная, сырая погода. Залитые дождем улицы. Непривычная пища и новый язык, который ей никогда не нравился, хотя с самого детства она говорила и по-французски и по-английски.

Анна определила дочь в частную школу, где девочки насмехались над ней, потому что Рафилла была не такая, как они. Они дразнили ее, называя „хромоножкой“, — она слегка прихрамывала при ходьбе после того несчастного случая. А иногда обзывали ее „чернушкой“ — за оливковый цвет кожи.

Ее няня Нэнни Макди предложила Анне забрать дочь из школы и нанять частных учителей, пока Рафилла не привыкнет как следует к Англии и новому укладу жизни. Анна согласилась, и до одиннадцати лет Рафилла не посещала школу. К этому времени она окрепла, и всем, кто пытался дразнить ее, приходилось худо.

И вот сегодня, когда ей исполнялось двенадцать лет, воспоминания вновь нахлынули на Рафиллу, да еще Анна собралась выходить замуж, а это было так нечестно с ее стороны…

Рафилла вошла в ванную комнату матери, открыла аптечку, опорожнила все бутылочки с таблетками, какие только смогла найти, и проглотила целую горсть.

Скоро она снова будет со своим папой, и ей на самом деле очень хотелось этого.