Сознание, что она, возможно, носит под сердцем ребенка Жан-Клода, наполняло Катерин ужасом. Осталось меньше недели съемок. Она должна продолжать этот фарс с браком до возвращения в Лос-Анджелес, а тогда начать заниматься разводом. Ей уже было совершенно безразлично, что подумают о ней все окружающие или кто-то конкретно. Она хотела освободиться любой ценой.
Но сначала необходимо узнать, куда он дел ее деньги. Катерин должна проникнуть в шкафы, найти дискеты и достать те документы, которые необходимы Кену Стрингеру для составления ее налоговых деклараций. Жан-Клод уверял ее, что не делает копий на дискетах, но все знали, что это вранье. У него все было, и необходимо это достать. Китти нужно было поделиться своими проблемами с кем-то, в ком она полностью уверена. Бренда была единственной скалой в том бурном море, в которое превратилась жизнь Китти. О матери сказать подобного было нельзя.
Вера позвонила из Нью-Йорка якобы для того, чтобы обсудить последние газетные статьи о Китти, но на самом деле, чтобы пожурить ее за те трещины, что стали возникать в браке дочери.
– Лиз Смит в своей колонке пишет сегодня, что Жан-Клод проводит много времени вдали от тебя и что вы уже не ведете себя как голубки. Это правда, Кит-Кэт?
– Да нет, мама, – сказала она. – Ты только поэтому позвонила?
– Жан-Клод – хороший человек, держись за него, дорогуша.
– Да, мама. – Катерин устало подумала, откуда ее мать вообще может знать Жан-Клода, разве что из газетных статей. Меньше всего ей хотелось обсуждать свои семейные проблемы с матерью.
Но ей надо было выговориться, поэтому она попросила Бренду поужинать с ней перед отъездом в Венецию. Не успели они устроиться в ее спальне после ужина, как без всякого предупреждения явился Жан-Клод. Бренда поднялась и пробормотала чуть слышно:
– Спокойной ночи. Чтоб ты сдох.
Китти попыталась уговорить ее остаться, но Бренда отрицательно покачала головой и ушла.
Жан-Клод нахмурясь стоял перед зеркалом и рассматривал свой пробор. Он изменил манеру одеваться: на нем были дорогая кожаная куртка с подложными плечами отвратительно яркого синего цвета и в тон габардиновые брюки и носки. По контрасту с его привычной элегантностью он выглядел чересчур броско и вызывающе.
– Я считала, ты сегодня уехал в Венецию. – Катерин села за туалетный столик и принялась расчесывать волосы.
– Тоже пытаешься от меня избавиться? – Он зашел ей за спину, и Китти с опаской следила за ним. Она узнала знакомый блеск в глазах, тот взгляд стервятника, который она недавно обожала, а теперь ненавидела. Он принялся развязывать атласные ленты, с помощью которых ее ночная рубашка держалась на плечах.
– Что ты делаешь?
– А ты как думаешь? – Он дернул за очередную ленту, и рубашка упала до талии. – Хочу, чтобы тебе было попрохладнее. – Он неприятно рассмеялся.
– Пожалуйста, не надо, Жан-Клод.
Китти натянула рубашку на грудь, но он схватил ее за плечи и, подняв на ноги, повернул к себе.
– Пожалуйста, не надо, Жан-Клод? – передразнил он. – Ты моя жена Катерин. Или ты забыла?
– Как можно? – Содрогнувшись, она отодвинулась. Почему она не надела старый махровый халат? Потому что чертовски жарко, вот почему, ответила она самой себе.
– Я страшно устала, да и жара меня достает. Мне рано вставать, так что надо поспать.
– Да что ты говоришь? – Тон стал еще более язвительным. – Так ведь всего десять часов, cherie, а я вовсе не устал. – Он схватил ее, толкнул на кровать и жадно впился в ее рот.
Катерин, ощутив прикосновение его губ и языка, почувствовала, что ее сейчас стошнит. Его руки держали ее за горло. Она страшилась представить, что последует дальше.
– Жан-Клод, пожалуйста, перестань. Не сейчас.
– Не сейчас? Перестать? А почему же не сейчас, дорогая моя дива? – Руки на горле сжались, затем он, полностью одетый, улегся на нее. От его кожаной куртки воняло, как в салоне дешевой машины, к тому же Катерин уловила еще запах, который, как ей показалось, узнала, – запах купленной со скидкой косметики.
– Ради Бога! – Она попыталась увернуться от его назойливого рта, выскользнуть из-под него, но он оказался слишком сильным и быстрым и сжал руки на горле еще сильнее.
– Заткнись, сука, или я поставлю тебе такой синяк, никаким гримом не замажешь. – И влепил ей пощечину. Она вскрикнула в ужасе. Жан-Клод никогда раньше не поднимал на нее руку, не было даже случая, чтобы он ей грозил.
Катерин закричала, но он зажал ей рот одной рукой, а другой расстегнул молнию на брюках. Его член был уже тверд как камень, и Жан-Клод овладел ею с такой силой, что она взмолилась в душе, чтобы он уничтожил то существо, которое растет в ней. Держа ее одной рукой за горло так крепко, что она едва дышала, он насиловал ее так, будто сваи забивал, и шипел:
– Как насчет всех твоих любовничков, Китти? Я тут наслушался. Всех тех мужиков, с которыми ты трахалась, – парикмахеров, электриков, операторов, – ты ведь с ними любишь, чтобы покруче, так, моя радость?
Ты любишь покруче, признавайся. Так почему не со мной?
И откуда он это взял, мельком подумала она. Она молилась, чтобы весь этот ужас поскорее кончился, но ему хотелось продлить удовольствие, и он продолжал забивать сваи, шепча непристойности, пока наконец с торжествующим воплем не кончил. Он тут же молча слез с нее и направился в ванную комнату.
Он швырнул свою куртку на кровать. Она зло скинула ее ногой на пол и услышала звон. Взглянув, увидела связку ключей. Ключи! Больше десятка. Какой из них от ящика с ее делами, содержащими ее прошлое и ее будущее? Жан-Клод включил душ на полную мощность, и она услышала, что он поет ненавистную ей песню про лису и кролика. Катерин подняла ключи и осмотрела их. Там были ключи от замков «Бэнхам», другие – от новых чемоданов, недавно купленных Жан-Клодом. Он себя в покупках не ограничивал.
Затем она заметила два маленьких одинаковых ключика от ящиков с папками – крошечные и тоненькие. Она не могла себе позволить взять оба, но, по крайней мере, с помощью одного она доберется хотя бы до части своих дел. Она сняла ключ с кольца и сунула его в закрывающееся на молнию отделение своей сумки. Потом снова легла, вымотанная вконец, хотя сердце возбужденно билось. Через несколько минут он вошел, спокойно вытирая голову.
– Я должен сегодня лететь в Венецию, – объявил он. – Чтобы все приготовить к твоему приезду, cherie.
Она промолчала, потирая ноющую шею.
– Тебе что, нечего сказать? – Он взял ее ручное зеркало и принялся разглядывать свою слегка появившуюся щетину. Для блондина волосы у него на лице были на удивление темными.
– А чего ты от меня ждешь – благодарности за то, что трахнул? Почему ты не уходишь? Лучше тебе уйти.
– Ну могла бы сказать, что станешь по мне скучать. Я вот буду по тебе скучать.
Она молча надела халат.
– Ради Бога, ты же только что меня изнасиловал. Я не хочу больше притворяться. Ты что, совсем с ума сошел, думаешь, что я стану по тебе скучать, когда ты ведешь себя как отвратительное животное?
– Признайся, тебе понравилось. – Он хихикнул и снова потрогал щетину. – Всем женщинам нравится. Да, кстати, на твоем месте я бы не стал беспокоить управляющего банком насчет счетов. Я же тысячу раз объяснял тебе, в каком состоянии твои финансы.
Катерин смотрела на него, не в силах скрыть свое отвращение, потом пошла к туалетному столику и снова принялась расчесывать волосы. Еще неделя, и она избавится от Жан-Клода. Но она не должна показывать ему, что приняла твердое решение. Ей надо быть умнее него. По крайней мере, у нее есть ключ. «Господи, пусть это будет тот ключ!»
– Отвечай, Китти, отвечай мне.
Она не хотела встречаться с ним взглядом, боялась, он догадается, о чем она думает. Где-то внутри зарождалась дикая боль, и она понадеялась, что это начало выкидыша.
– Наверное… я все себе вообразила насчет денег. – Как она ненавидела себя за вранье. – Сказывается напряжение от съемок. Я сама не своя в последнее время, да и чувствую себя неважно, возможно, заболеваю.
– Мне жаль, что ты плохо себя чувствуешь. Я тебя люблю, cherie, ты сама знаешь, как сильно люблю. Когда все это кончится, мы с тобой поедем вместе в какое-нибудь замечательное место.
Его голос стал мягче, и она вся напряглась, боясь, что он снова начнет ее домогаться. Одержимость, которую она читала на его лице всего несколько минут назад, сменилась нежностью. Поглаживая ее щеку, он проникновенно говорил:
– Ты же знаешь, я беспокоюсь лишь о твоих интересах, правда? И ты знаешь, как сильно я тебя люблю?
Катерин сжала зубы. Ее натуральным образом тошнило. Как часто приходилось ей слышать эти ласковые, неискренние слова? Как могла она быть такой идиоткой, чтобы им верить? Она заставила себя взглянуть на Жан-Клода, и на мгновение они встретились глазами. Она увидела в них нежность и сочувствие, так долго обманывавшие ее. Но теперь она все знала. Он ненормален. Социопсихопат, если не просто сумасшедший, так что ей придется играть с ним в его игры, если она хочет вырваться из этого ужасного брака. Катерин чувствовала себя бесконечно усталой. Все тело ломило, а сердце болело от сознания, что ее муж – жестокий и лживый садист и, что хуже всего, она стала его жертвой. Ей никогда раньше не приходилось быть жертвой, она всегда умудрялась выжить. Но теперь, по крайней мере, у нее есть ключ. Все переменится. Должно перемениться.
По дороге домой, в Лос-Анджелес, Стивен решил остановиться в Париже и выяснить кое-что о Жан-Клоде. Первое, что он узнал, начав поиски, так это то, что человека по имени Жан-Клод Вальмер, родившегося 22 ноября 1947 года, не существует в природе. Стивен перекопал в отделе регистрации смертей и браков все записи под фамилией Вальмер за 1945 и 1946 годы, а также несколько лет до и после, но ничего не обнаружил. Он ходил по улицам в смятении, пока не вспомнил, что Китти говорила, будто Жан-Клод был поп-певцом в шестидесятые.
Он связался со старым другом и журналистом Феликсом Лафитте и получил разрешение под предлогом работы над сценарием посетить архив газеты. Там он до боли в глазах копался в старых газетах, сброшюрованных по месяцам. Затем посмотрел в индексе на Вальмера, но снова ничего не обнаружил. Как бы Жан-Клод ни называл себя в качестве поп-певца, это не было имя, которым он пользовался сейчас.
В конце дня Стивен встретился с Феликсом в кафе, они пили абсент, наблюдая за бойкой жизнью парижской улицы.
– Я одного парня разыскиваю. – Стивен протянул Феликсу последнюю фотографию. _ Ты его не знаешь?
– Ты говорил, поп-звезда? Когда?
– Да вроде в середине шестидесятых, где-то так.
– Гм. Явно знакомая физиономия. – Феликс немного отодвинул фотографию и прищурился. – Ты уверен, что он натуральный блондин?
– Ну, я его аu naturel никогда на лицезрел, но Китти вроде в этом не сомневается.
– Катерин Беннет. Разумеется. Она за него вышла замуж, верно? Мы посылали одного нашего журналиста несколько недель назад в Версаль взять у нее интервью. Мы хотели сфотографировать ее с мужем, но его не оказалось.
– В папке Китти должны быть его фотографии, – сказал Стивен. – Они женаты пять месяцев. Свадебные фотографии, например.
– Какие свадебные фотографии? Разве они не женились тайком в Лас-Вегасе?
– Да, верно, но они через пару месяцев устроили свадебную вечеринку. Был фотограф, делал снимки для «Пари-матч» и других газет, любящих светскую хронику. Ты не помнишь?
– Нет, я не видел, – ответил Феликс. – Но я такой ерундой не интересуюсь. – Они просмотрели толстую папку, посвященную Китти, но на всех фотографиях с Жан-Клодом он стоял либо в профиль, либо опустив голову. На очень немногих виднелось его лицо, если не считать снимков в лондонском театре.
– Подожди-ка. – Феликс внезапно вытащил фотографию Катрин и Жан-Клода, выходящих из ресторана «Ма Мезон». – У этого мужика определенно знакомое лицо. Давай поговорим с нашим специалистом по поп-музыке, он может сказать нам, кто этот таинственный незнакомец.
Память у музыкального критика газеты «Фигаро» Лоранса Деланже была энциклопедической. Он сидел за столом, заваленным компакт-дисками и пластинками, и изучал фотографию Жан-Клода, а пепел с его сигареты беспрепятственно падал на старый серый свитер.
– Разумеется я знаю, кто это. Его имя, было во всяком случае, Жан-Жак Костелло, но настоящее оно или нет, сказать трудно. В конце шестидесятых он записал парочку хитов; названий я сейчас не помню, зато я припоминаю, что с ним потом было связано какое-то скандальное дело.
– Что за скандал? – встрепенулся Стивен. – Как мне узнать?
– Посмотрите в папках. – Лоранс выпустил кольца дыма к потолку. – Там все есть. Покопаться как следует, так можно найти все, что хотите, о ком хотите.
– Спасибо, Лоране, – сказал Стивен. – Очень вам признателен.
Он вернулся в архив, нашел папку Жан-Жака Костелло и практически сразу обнаружил то, что искал.
Вне всякого сомнения, Жан-Жак Костелло был короткое время известным певцом во Франции в 1967 году. На снимках ему было лет девятнадцать, густые темные вьющиеся волосы. Но спутать его лицо было невозможно. На двадцать два года моложе, но определенно Жан-Клод Вальмер. Он не слишком сильно изменился. Только округлее было лицо, несколько короче волосы, да не имелось тех теней и морщин, которые появились к сорока годам.
В сгущающихся сумерках Стивен просматривал папку Жан-Жака Костелло. Тоненькая, поскольку почти все вырезки относились лишь к одному году – 1967-му. Карьера Жан-Жака Костелло в качестве певца оказалась короткой, но Стивен внимательно прочел каждую строчку. Он читал хвалебные статьи, краткие ремарки, критические замечания и так далее, пока не наткнулся на статью в консервативной французской газете «Монд» под названием «Что же случилось с Жан-Жаком Костелло?». Статья появилась через семнадцать лет после завершения карьеры Жан-Клода в качестве певца, в 1984 году. Автор писал, что Жан-Жак Костелло сменил имя на Пьера Рондю. В 1983 году Пьера выпустили из тюрьмы, где он отсидел семь лет за двоеженство и присвоение чужих денег.