1

Стремительной походкой Хлоя Кэррьер шла через зал вылета аэропорта «Хитроу», тщетно пытаясь избежать назойливо-любопытных взглядов привычной толпы пишущей братии. Как только фотографы и репортеры зажужжали вокруг нее, несколько бизнесменов, сидевших в ожидании вылетов, отвлеклись от своих утренних газет, уставившись на самую знаменитую звезду английской эстрады.

– Как долго вы пробудете в Голливуде, Хлоя? – приставал с вопросом прыщавый газетчик из «Сан».

Хлоя улыбнулась, ускоряя шаг. Подбитое соболем пальто изящно облегало ее вновь обретшую стройность фигуру. Хлоя провела изнурительную неделю в загородной клинике в Уэльсе: пагубно отразились на ее внешности и размолвка с Джошем, и полгода труднейших гастролей по провинции, и первая игровая роль в документальной драме Би-би-си о женщинах-заключенных. Ей пришлось прежде всего выдержать борьбу со своим весом, и вот наконец она выглядит и ощущает себя превосходно – сейчас, в 1982 году, гораздо лучше, чем в прежние времена.

– На какую роль вас приглашают? – скалил зеленые зубы репортер из «Миррор». – Это будет новая телевизионная «мыльная опера»?

– Я, в самом деле, еще толком ничего не знаю, – отвечала она уклончиво. – Знаю только, что в основе сценария – нашумевшая «Сага».

– Вы хотите получить роль? – задавал вопрос от «Рейтера» тип с огромным кадыком и явно страдающий аденоидами.

Хотела ли она роль? Какой глупый вопрос! Конечно, она хотела эту чертову роль. Вот уже двадцать лет, распевая свои песенки и исколесив с ними всю Англию, Европу и Штаты, Хлоя Кэррьер болезненно жаждала получить роль. Но тем не менее она непринужденно отвечала на вопросы: конечно, если повезет и ее пригласят на роль Миранды Гамильтон, это могло бы изменить ее карьеру, принести ей громкую славу, может быть, даже славу суперзвезды. Ей не хотелось, чтобы какие-то ублюдки – как эта шантрапа, что суетится сейчас вокруг нее, так и те, рангом повыше, что ждут ее в Голливуде, – знали о том, как она мечтала об этой роли, как отчаянно в ней нуждалась, знали о ее волнениях – ведь на роль претендовала не она одна.

Пробы! Конечно, унизительно, но к черту эмоции. Хлоя понимала, что этот бизнес не сказка доброй крестной. Сколько же их было, взлетов и падений, падений и взлетов, в ее долгой жизни на сцене! Семь самых «горячих» дисков за два с лишним десятилетия, включение в первую «десятку», и вот – полный провал! – в этом году она не смогла попасть даже в первую «сотню».

Но, как бы то ни было, двадцать пять лет на сцене – и, слава Богу, еще жива и здорова.

Задержавшись у выхода на посадку, она подарила репортерам улыбку, дружески помахала рукой и, пока фотографы торопились запечатлеть ее в выгодном ракурсе, с надеждой подумала о том, что завтрашняя пресса должна быть к ней благосклонна.

Комфорт салона первого класса «Бритиш Эруэйз» помог ей расслабиться, она взяла предложенное приветливым стюардом шампанское, но затем передумала, вспомнив о предстоящем испытании под строгим оком студийных богов, и попросила минеральной воды.

Она отказалась от орехов и икры, взяла «Геральд Трибюн» и «Дэйли Экспресс», сняла свои кремовые лайковые туфли и пояс, максимально откинула сиденье и углубилась в мысли о своей неотразимой героине.

Миранда Гамильтон, из «Саги». История интриг, разврата, предательства, амбиций и страстей на фоне неземного богатства, среди роскошных вилл и яхт, в интерьерах ультрасовременных офисов в небоскребах Ньюпорт-Бич в Калифорнии. Сказка, в которой любят и ненавидят со страстью, большей, чем жизнь. Полгода в списке бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» – и вот теперь приступали к съемкам телесериала. Судя по тому, что говорил Джаспер Свэнсон, агент Хлои, многие роли уже были распределены среди известных на телевидении актеров, но роль божественной злодейки Миранды до сих пор оставалась незанятой. Телекомпания хотела иметь пленительную, искусную шлюху, испорченную до мозга костей, бессердечную дрянь, дьявольски честолюбивую, но сексуально-элегантную светскую особу, женщину подлую и в то же время столь блистательную, что, глядя на нее, у любого мужчины должно было возникнуть желание или тут же затащить ее в постель, или жестоко отомстить за содеянное, а любая телезрительница сгорала бы или от зависти, или от желания ей подражать. В случае успеха постановки актрису, сыгравшую роль Миранды, ожидала бы хотя и мимолетная, как это бывает на телевидении, но слава, ну и, естественно, большие деньги, которые всегда сопровождают подобный успех.

Но Миранда Гамильтон никак не соответствовала привычному образу голливудской секс-бомбы. Ей должно было быть по крайней мере сорок, еще лучше – около сорока пяти. Пережившая три-четыре замужества и десятки любовных романов, мать троих-четверых детей, владелица многочисленных поместий, разбросанных по всему миру, обладательница драгоценностей миллиона на три-четыре долларов, не говоря уже о солидных банковских счетах в две-три сотни миллионов. Актриса, которой выпала бы такая блестящая роль, безусловно, должна была бы иметь много общего с Мирандой, чтобы зритель поверил ей, чтобы ненавидел и обожал ее – сочетание, которого добиться непросто. Она должна быть хищницей, но в то же время очень ранимой. В ней бушует огонь, а она должна излучать мягкую теплоту. Она повелевает всем и всеми, и в то же время любой мужчина должен ощущать себя ее единственным господином.

И вот неделю назад режиссерам, энергичному Эбби Арафату и его не менее динамичной партнерше Гертруде Гринблум, пришла идея попробовать на эту роль Хлою.

Хлоя привлекла внимание Эбби Арафата на коктейле в доме леди Крэнли на Итон Сквер. Только что вернувшись с гастролей по Скандинавии, Хлоя, не решившая еще для себя, стоит ли отправляться в Лос-Анджелес для очередного примирения с Джошем, задержалась на несколько дней в Лондоне, где жил еще один, не менее дорогой ее сердцу, человек.

Хлоя чувствовала, что надежды на примирение с Джошем очень мало. Она всегда была любящей, преданной женой, и в этом не было никаких сомнений. Но Джош, казалось, никогда не преодолеет неудержимой тяги к другим женщинам. С Хлоей он был вялым, безучастным, хныкал, если ее не было рядом, но стоило ей появиться – изводил своими придирками. Это был человек, который почти погубил свою карьеру, и все из-за своего вздорного характера. Студии грамзаписи вынуждены были расторгать с ним контракты, отменялись его гастрольные поездки. Часто случалось, что он целыми днями ходил мрачный, дулся на Хлою и, запираясь в своей роскошной студии, часами гонял записи своих пластинок, полностью отключаясь от внешнего мира. Так могло продолжаться неделями.

За день до своего отъезда, проходя мимо его ванной, она случайно увидела, как, склонившись над порножурналом, он занимается онанизмом. Ей стало дурно, но она не могла позволить себе сказать ему об увиденном. Если он возбуждался от картинки в дешевом журнале, то почему больше не мог заниматься любовью с ней? Прошли недели – нет, месяцы со дня их последней близости. Ей хотелось верить, что все изменится теперь, после их разлуки. Но это было явной ошибкой.

Хлоя вздохнула, возвращаясь от мечты к реальности. Табличка «Пристегните ремни» погасла, и Хлоя, прихватив свою дорожную сумку «Морабито» из бежевой крокодиловой кожи, прошла в кабинку туалета. Ее всегда удивляло: почему при таких грандиозных затратах на конструкцию туалетов в самолете, они не приспособлены даже для того, чтобы причесаться, не разбив себе локоть? Она осторожно стянула с себя юбку и кремовую шелковую блузку от Джанни Версаче и надела голубой велюровый дорожный костюм. Пробежав расческой по роскошным черным волосам, она сняла с лица грим, чтобы кожа могла дышать, обильно увлажнила ее кремом – полет определенно испортил цвет лица – и, закончив туалет, прошла на свое место.

Ее перевоплощение не осталось незамеченным для женской половины пассажиров, но Хлою это совсем не волновало. Она не была слишком щепетильна в отношении своей внешности, считая, что выглядит прекрасно и без грима, в простой одежде. И никогда не прибегала к замысловатым ухищрениям, которыми пользовались многие актрисы, скрывая от публики свое лицо.

Хлоя улыбнулась, вспомнив свою партнершу в телеспектакле, который они только что закончили на Би-би-си. Пандора Кинг, американская актриса, вот уже десять лет практически не исчезала с телеэкрана, постоянно мелькая в эпизодах бесконечных телесериалов и фильмов. Хотя зрители толком даже не знали ее имени, они всегда узнавали ее привлекательную лисью мордочку и роскошные каштановые волосы. Каждый день к шести утра Пандора являлась на съемку накрашенная и в одном из своих шикарных париков, которых у нее была целая коллекция. Она впархивала в студию в модной норковой шубке, коих в ее гардеробе было многоцветье, а затем исчезала в своей уборной часа на три. В ее косметическом наборе можно было найти любую мелочь из ассортимента аптек и парфюмерных магазинов – от накладных ногтей до вагинальных мазей. Только Господу Богу и ее гримеру было известно, чем она занималась в своей уборной, потому что, когда она в конце концов выплывала оттуда, выглядела несколько иначе, чем по приходе.

Как-то за обедом, в один из тех редких дней, когда, случалось, Пандора оттаивала в своем отношении ко всему свету и в особенности к другим актрисам, они с Хлоей провели немало веселых минут, обсуждая содержимое этого загадочного «ящика Пандоры», как она его называла.

Интересно, думала сейчас Хлоя, случаен ли был вопрос, который задал один из репортеров: будет ли Пандора среди претенденток на роль Миранды? Хотя, если это и так, сама Пандора была бы последней, от кого Хлоя узнала бы эту новость. Пандора не раскрывала никому своих секретов, особенно профессиональных.

Десять часов спустя Хлою уже мчал лимузин по просторным автострадам Лос-Анджелеса.

Нескончаемая череда безликих улиц и бульваров, мелькавших за окном, наводила на нее тоску. Серый смог, плотно окутавший город, обжигал глаза и горло, проникая даже сквозь закрытые окна «кадиллака». Не спасал и кондиционер, включенный на полную мощность.

За последние двадцать лет Хлоя подолгу жила в Лос-Анджелесе, но до сих пор не могла полюбить этот город. Он был такой уродливый, местами даже убогий, и его жители, казалось, питались исключительно гамбургерами, пышками и содовой, судя по числу заведений, торгующих подобной снедью. Повсюду как грибы вырастали новые спортивные клубы, центры гигиены, спортзалы. По пути она их насчитала уже шестнадцать. Горожанам они явно были нужны, чтобы хоть как-то компенсировать последствия такой чудовищной кухни.

За окном тянулись ряды обшарпанных зданий, вывески на них восторженно рекламировали прелести «города йогуртов», «дворца кукурузных хлопьев», «бутербродов с соусом «чили». Хлоя вздохнула. Ничего не изменилось за полгода, что ее здесь не было. Только смог, пожалуй, стал гуще.

Хлоя плотнее закуталась в пальто. Несмотря на жару в машине, ее знобило. Она снова была в Лос-Анджелесе, возвращаясь домой, к Джошу, в надежде спасти хоть что-то, оставшееся от тех волшебных дней, когда они были вместе.

Когда лимузин вырвался из сплетения городских улиц и, свернув вправо, помчался по Пасифик Коаст, Хлое стало легче, она распахнула пальто и, открыв окно, с наслаждением ощутила на лице прохладный морской бриз. Она любила океан, его тайну и силу. Сидя на берегу, могла бесконечно наблюдать, как вздымается зеленовато-серая океанская гладь, рождая сильные белые волны.

Когда они купили свой первый дом в уединенном уголке Транкас-Бич, вверх от Малибу, они с Джошем в ранние утренние часы и вечерами любили бродить по желтым пескам побережья, дразнить прибой, убегая от волны; под ласковым солнцем они вели долгие беседы, поверяя друг другу все свои мысли, забавлялись, наблюдая за птенцами песочников, дышали соленым свежим воздухом, который не имел ничего общего с тем удушьем, которое в городе принимали за кислород. Они были настолько счастливы, что Хлое казалось, другой такой преданной и влюбленной супружеской пары просто и быть не может. Но это было тогда, а сейчас все иначе, и неизвестно, изменилось ли хоть что-то в Джоше за те шесть месяцев, что они не виделись.

Он, как обычно, смотрел телевизор, утонув в своем любимом замшевом кресле. Они поцеловались как бы между прочим – любовники, чья страсть друг к другу давно уже стала бесстрастной. На нем были мятые темно-синие брюки из рубчатого плиса и кашемировый пуловер. Неухоженные черные волосы уже тронула седина. Зная о ее приезде, он даже не побрился, и она неприятно ощутила его колючую щетину на своей нежной щеке.

– Я привезла тебе какой-то особый мед от «Фортнума». Говорят, чудесный – только что из Девоншира. – Он ничего не ответил, и тогда она крепко обняла его, почувствовав при этом, какой он весь обмякший и слабый.

«Неужели все уже позади?» – спрашивала себя Хлоя, вглядываясь в его лицо, которым любовалась все эти годы, целуя его холодные губы.

Несмотря на то что его интерес к ней почти угас, да и сам он «обабился», она все еще не могла поверить в то, что это происходило именно с ними. Почему, почему он отвергал ее? Почему после столь долгой разлуки он даже не попытался сблизиться с ней? Даже не сделал вид, что рад ее возвращению. Он даже не удосужился встать. В чем ее ошибка, чем она вызвала такое безразличие?

Слишком часто в последнее время, еще задолго до ее отъезда, находясь с ним в постели, где им всегда было так хорошо вместе, ей приходилось буквально заставлять его заниматься любовью. В такие минуты она чувствовала себя дешевой потаскухой. «Неужели это и есть то, что происходит с мужским либидо после десяти лет супружества?» – с горечью думала Хлоя. Соблазнительно прижавшись к нему, она ощутила пустоту – ни возбуждения, ни трепета, его тело не откликнулось на ее нежность. И это мужчина, который имел репутацию потрясающего любовника. Может быть, таким он и был. Но не с ней.

Она отвернулась, сделав вид, что занялась разборкой почты. Жгучие слезы обиды душили ее. Сколько же еще может продолжаться этот фарс?

– Звонил твой агент, – холодно сказал Джош, усилив звук телевизора. Взгляд его был прикован к Клинту Иствуду. – Перезвони ему. Он сказал, что это важно. – Последнее слово прозвучало с насмешкой.

Не замечая его тона, она со счастливой улыбкой на правилась к бару за запретной водкой со льдом. В клинике строго предупредили: никакого алкоголя, по крайней мере, неделю. К черту их рекомендации.

Она позвонила Джасперу из спальни – не хотела, чтобы слышал Джош. Любая мелочь могла вывести его сейчас из равновесия, а ей хотелось сохранить хрупкий мир как можно дольше.

– Дорогуша, как хорошо, что ты позвонила. – Судя по голосу, Джаспер и в самом деле был доволен. – Неплохие шансы на «Сагу», очень неплохие для тебя.

– Чудесно. – Хлоя улыбнулась, ощутив приятное возбуждение от первого глотка водки.

– Скорее всего, шесть-семь дней в месяц они будут снимать в Ньюпорте, – доносился до нее голос Джаспера. – Остальные съемки будут где-то на студиях. Или «Метро» или «Фокс».

– Отлично, Ньюпорт чудное местечко. А съемки на яхтах будут?

– Будут, будут, дорогая. – Джаспера всегда немного раздражал интерес его клиентов ко всяким деталям. – Послушай меня, Хлоя, двадцать пятого ты должна быть в форме. Эбби и Мот Арафат устраивают небольшой ужин – так, человек двадцать-тридцать элиты. Они хотят тебя видеть, девочка. Приоденься. У тебя еще двенадцать дней в запасе, так что доставай свое новое платье от Боба Макки. Я надеюсь, ты растрясла жирок в своем питомнике, а то толстые животы в Макки не смотрятся.

– Да, Джаспер, во мне нет ни одного лишнего грамма, – покорно отвечала она. – Я не подведу тебя, обещаю.

– Да уж, пожалуйста, милая. Этот вечерок, поверь мне, стоит многого. У тебя может появиться шанс стать великой, по-настоящему великой.

– Я знаю, Джаспер, знаю.

Она действительно знала, чего стоили эти «скромные» ужины на двадцать-тридцать персон. В Голливуде случайных ужинов уже давно не было. Любая встреча в этой стране сказочных снов означала только бизнес. За внешней непринужденностью обычных бесед за завтраком скрывались замыслы будущих грандиозных проектов. А уж когда двадцать-тридцать персон голливудской элиты собирались в доме известного продюсера, такое событие частенько приравнивалось к вашингтонской «встрече в верхах».

Зная Эбби и его партнершу Гертруду Гринблум, которая, несомненно, тоже будет на ужине, Хлоя предположила, что приглашены и остальные претендентки на роль Миранды. Хлоя понимала, что своим приглашением она обязана лишь счастливой случайности – той недавней встрече с Эбби в Лондоне, которая обернулась для нее такой удачей.

Разрез черной шелковой юбки от Валентине был достаточно глубоким, чтобы не скрывать упругих, великолепных бедер Хлои. Ее точеное лицо в обрамлении роскошной копны черных кудрей выражало некоторую отрешенность; фигура сочетала стройность и женственность.

Эбби уже одолел два мартини и отступать не собирался – умеренность в алкоголе не была его сильной стороной.

– А ты бы хотела сыграть Миранду? Я чувствую, что ты вполне могла бы справиться с ней, в тебе есть все, что нужно. – Его взгляд пронизывал ее лицо и фигуру, как луч лазера.

Хлоя засмеялась.

– Эбби, ты же знаешь, что я всего лишь певичка. – Отлично понимая, что отбор на ведущие роли в «Саге» был самой горячей темой, обсуждаемой сейчас в Голливуде, Хлоя тем не менее была достаточно осторожна, чтобы поддаться напору Эбби, и все же – все же – почему бы нет?

В последнее время пение уже не приносило удовлетворения. Публика сегодня жаждала видеть на сцене молодых девчонок, вроде Стиви Никс и Пат Бенатар, а не сорокалетнюю примадонну, и, видит Бог, гастроли становились все более изматывающими. И, как знать, может быть, осев в Калифорнии и получив постоянную работу, ей удастся сблизиться с Джошем.

– Стрейзанд и Гарланд говорили то же самое, да и Лиз Тейлор. – Эбби одобрительно улыбался, разглядывая Хлою. Она, несомненно, была великолепна; выше среднего роста, но на каблуках своих черных атласных туфель она легко встречала взгляд высоченного Эбби. – Они тоже думали, что всего лишь навсего певицы.

– Я, в сущности, не актриса, Эбби. Так, сыграла в одной пьесе для Би-би-си, вот и все. – Хлоя потягивала коктейль, время от времени бросая на Эбби взгляд из-под роскошных ресниц, которыми ее щедро наградила природа. – Я, правда, получила хорошие отклики, впрочем, я уверена, ты их читал. – Она улыбнулась ему мягко, как-то по-кошачьи, – эта улыбка была ее «коньком».

Он «поплыл». Эбби являл собой редчайший голливудский феномен: это был продюсер, который по-настоящему любил и ценил актрис. Попыхивая сигарой, он внимательным взглядом изучал ее с головы до ног. Да, в ней был класс, это несомненно. И к тому же красива, обаятельна, сексуальна.

– Кого волнует, как ты играешь? Внешность, обаяние, притягательная сила – вот что нам нужно для Миранды. Большинство великих актеров прошлого перед камерой не могли даже красиво извлечь гамбургер из бумажного пакета. Посмотри на Гейворта, Гэйбла, Бардо, Аву Гарднер. Никто из них не умел играть, клянусь Богом, но в них было нечто. И в тебе, детка, это есть – да еще как есть! Так что давай, к делу. Приезжай в Калифорнию, и начнем пробы. Ты будешь великой, я это знаю.

– Дай мне подумать, Эбби, честно говоря, я бы хотела все взвесить. – Хлоя подозревала, что с не меньшим энтузиазмом Эбби вполне мог «обрабатывать» и других претенденток. – К тому же Миранда в книге проходит возраст от двадцати до глубокой старости. Подумай, может, я сгожусь как раз для финала? – пошутила она.

– Да, да, – охотно подхватил Эбби. – Это все как раз войдет в четырехчасовой фильм, который мы отснимем до начала сериала. В первых кадрах Миранде восемнадцать, и она еще девственница.

– О нет, ни в коем случае! – расхохоталась Хлоя. – Я не потяну на восемнадцать!

– Еще как потянешь. – Ее бурный протест рассмешил его. – Мы взяли осветителем Ласло Доминика, у него даже Бэт Дэвис выглядела двадцатилетней, клянусь Богом. В тебе есть шарм, ты красива, сексуальна. И, думаю, у тебя есть талант. Прошу, дорогая, согласись на пробы, не пожалеешь.

– Ну ладно, Эбби, – сдалась Хлоя. – Я согласна, но предупреждаю: это будет ужасное зрелище.

– Отлично, – шумно выдохнул Эбби. – Оливье тоже всегда боялся проб – признак великого таланта. На следующей неделе, детка, я дам тебе знать, и, ради Бога, не волнуйся – ты будешь потрясающа, я почти уверен в этом.

– Ну, и кого еще пригласили на пробы? – спросила она Джаспера, пожалуй, чересчур безразличным тоном.

Джаспер рассмеялся.

– Ты знаешь, есть просто невероятные предложения, чистый бред. Эта роль, конечно, лакомый кусочек, и все посходили с ума, гадая, кому же она достанется. Ничего подобного не было с тех пор, как Селзник носился в поисках Скарлетт О'Хара. Но, впрочем, давай поговорим о твоих конкурентках.

– Кто они? – В голосе Хлои уже не осталось и оттенка безразличия.

Ей была необходима эта информация.

– Сисси Шарп. Ни для кого не секрет, что за последние годы ей не перепало ни одной хорошей роли, так что ей она нужна позарез. Великолепная актриса. Она, правда, ноль в плане секса, но зато имеет «Оскара».

– Я знаю, – уныло сказала Хлоя. – Я как раз была на церемонии, когда ей вручали его, помнишь, Джаспер? Я еще пела там эту праздничную песню – как же она называлась?..

– Кого волнует ее «Оскар»? – вспылил Джаспер. – Никто не помнит победителей прошлого года, а ты говоришь о том, что было пятнадцать лет назад. Другое дело, что Сисси жаждет заполучить эту роль. Хотя при этом она и делает вид, что телевидение ее не интересует, а нужен лишь большой экран, но кому она сегодня там нужна? Как бы то ни было, насчет нее не стоит волноваться: Эбби и Гертруда считают, что она не совсем годится.

– Она неважно выглядит в последнее время, тебе не кажется? – спросила Хлоя. – Не то что я хочу ее обидеть, но я видела ее на прошлой неделе в «Стиле жизни» – она выглядела какой-то изможденной, что ли.

– Голодает, как малохольный подросток, – грубо сказал Джаспер. – Сумасшедшая, она думает, что этими идиотскими диетами она себя омолаживает, я уж не говорю о бесконечных пластических операциях. За последние пять лет она по крайней мере раза три подтягивала лицо и грудь.

Хлоя содрогнулась – мысль о скальпеле, орудующем на ее теле, всегда ужасала ее.

– Есть еще Эмералд, – вкрадчиво продолжил Джаспер. – Вот кто действительно может составить тебе конкуренцию, Хлоя, и не стоит ее недооценивать.

Эмералд Барримор. Ей не было равных в мире звезд. Ни Брандо, ни Келли, ни даже Монро не поднимались так высоко. Но и никто так низко не падал. Наркотики, алкоголь, мужчины, скандалы – через все это она проходила в своем падении.

– Она мелькала на первых полосах газет, пожалуй, чаще, чем ты на приемах, – продолжал Джаспер. – Но выжить после такого ада – это поразительно. И публика просто боготворит ее.

– И до сих пор она великая звезда. – Хлоя заметила в своем голосе благоговение, которое всегда испытывала при упоминании имени Эмералд.

– То же можно сказать и о Ким Новак, дорогая, – сфальшивил Джаспер, – и она тоже, между прочим, без работы. Да и Эмералд сидит без гроша. С тех пор как последний любовник ободрал ее как липку, она отчаянно нуждается в наличности. Поэтому будет бороться за эту роль, пустив в ход все свои связи.

– Кто еще, Джаспер?

– Розалинд Ламаз. Она, правда, потаскуха, как всем известно, – промурлыкал Джаспер в своих мягких английских интонациях. – Но публика ее любит, особенно мужская половина. Они все мечтают отделать ее так, чтобы окончательно вышибить ее крошечные мозги. В ней, пожалуй, слишком много южного колорита для Миранды, но за ней стоит толпа поклонников, хотя ее последние три фильма себя даже не окупили.

Хлоя сделала большой глоток водки. Да, конкуренция действительно жесткая. Она не могла понять, почему ее вообще включили в эту компанию. Единственным объяснением могло быть то, что телевидению всегда нужны новые, свежие лица. А ведь действительно – в Америке ее практически не знали. И к тому же она уже давно сошла с авансцены. Значит, она как раз и может быть новым лицом! Хлоя залпом допила водку.

– Джаспер, я в отчаянии, из всей этой компании у меня самые ничтожные шансы.

– Чепуха, – тут же парировал тот. – У тебя есть все данные для этой роли. На примете у Эбби еще несколько актрис, но, уверяю тебя, ни Мэрил Стрип, ни Жаки Биссе, ни Сабрину Джоунс это не заинтересует, хотя звону будет много, если пройдет слух об их возможном участии. А теперь отдохни, дорогая. Не волнуйся и всегда помни две вещи: надейся на лучшее и гони отрицательные эмоции.

Он повесил трубку, оставив Хлою в попытках следовать его совету и «надеяться на лучшее», но шансов на это было крайне мало. В гостиной Джош все еще сидел, приклеившись к телевизору, излучая как раз те самые «отрицательные эмоции». Она налила себе еще водки. Какие-то приятели Джоша появились в этот момент на экране, так что, когда Хлоя попыталась было рассказать ему о разговоре с Джаспером, он зашикал на нее, заставив замолчать. Она хотела, чтобы он подбодрил ее шуткой, как бывало раньше, но он был словно камень. Вся в слезах, она прошла в ванную и повернула кран. Огромная мраморная ванна когда-то была сделана на заказ у Жакуцци для них двоих. Сейчас Хлоя лежала в ней одна, пузырьки воды нежно пощипывали ее кожу, и, любуясь красотой пенящихся волн, она в очередной раз задавала себе вопрос, есть ли у них с Джошем будущее. Сколько еще расставаний и примирений стоит пережить, прежде чем она поймет, что бороться за этот брак бессмысленно, и даст им обоим долгожданную свободу? За долгие годы это было уже третье их расставание. Она вспомнила то, первое. Два года назад…

 

2

Восемь лет они блистали на небосклоне шоу-бизнеса как самая счастливая и удачливая супружеская пара. Но в прошлом году, после трех неудачных сольных дисков, Джош стал просто невыносим, и Хлое пришлось расстаться с ним в надежде, что разлука отрезвит его и он поймет, что теряет.

Струйки дождя скользили по стеклам вагона первого класса, уносившего ее в Шотландию.

Был холодный январский день. Предместья Эдинбурга встретили Хлою унылой чередой безликих серовато-коричневых домов, по крышам которых ветер гонял мокрый снег. Кругом было серо и мрачно, как и у нее на душе. На мокрых лугах озябшие овцы жались друг к другу, стараясь укрыться от холода, и, наблюдая эту безрадостную картину, Хлоя, казалось, страдала еще больше.

Она допила свое Liebfraumilch, мягкое вино наполнило ее теплом и покоем, и ощущение вины, которое она испытывала всю дорогу, покинуло ее.

Она оставляла в прошлом все: Джоша, его ложь, пьянство, наркотики, бесконечные флирты; Салли, свою падчерицу, упрямое отродье Беверли-Хиллз, чья любовь к отцу была столь же сильна, сколь сильна была неприязнь к мачехе.

Хлоя никогда не могла понять, почему Салли так ненавидит ее. Видит Бог, она изо всех сил старалась быть хорошей мачехой, понимая, какое глубокое потрясение испытала маленькая девочка, на глазах которой медленно умирала от рака мать. Но, несмотря на все попытки Хлои хоть как-то восполнить Салли утрату материнской ласки, та, казалось, ненавидела ее все больше.

В 1972 году, когда Хлоя вышла замуж на Джошуа Брауна, Салли едва исполнилось восемь лет. Маленькая худенькая злючка с мышиными косичками; ее глаза цвета неспелого винограда выделялись на крошечном, не по годам строгом личике. Всякий раз, когда Хлоя с Джошем уютно устраивались у телевизора и, всецело поглощенные друг другом, наслаждались пышным чаепитием с любимыми гренками из черного хлеба с маслом и медом, тут же, как из-под земли, вырастала Салли.

Она стояла тихонечко, притаившись где-нибудь в углу, стараясь не быть замеченной, с суровым осуждением наблюдая счастливых новобрачных. Джош никогда не был для Салли заботливым отцом, так что Хлою нельзя было обвинить в том, что она лишала девочку отцовской любви, но в сознании Салли Хлоя всегда оставалась соперницей. С годами ревность к мачехе переросла в ненависть и Салли, повзрослев, стала понимать, что чем больше она ссорится с Хлоей, тем больше внимания получает от отца.

Как-то, вскоре после свадьбы, обсуждая меню с хозяйкой, их слуга Роберто обратился к Хлое, назвав ее миссис Браун. Салли, увлеченно читавшая книгу, неожиданно обрушилась на испуганного филиппинца с гневными воплями: «Не смейте ее так называть! Есть только одна миссис Браун – моя мать!»

Всхлипывая, она убежала в свою спальню, закрывшись там до прихода Джоша, которому только и удалось в конце концов утешить дочь в своих объятиях, проявив при этом такую отцовскую нежность, на какую только был способен.

Женившись на Хлое, Джош, стараясь угодить Салли, стал постепенно приобщать дочь к музыке. Салли начала увлеченно заниматься: в восемь утра у нее были уроки игры на гитаре, в девять – на трубе. Фортепиано она уже освоила в раннем детстве, а с пяти лет брала уроки пения. Джош часто обсуждал с Салли свою музыку: она была строгим и взыскательным критиком, и он с уважением относился к ее идеям и мнению, а она почитала его талант.

Восемь лет со дня женитьбы Джоша и Хлои пролетели для Салли в шумных забавах с отцом: они возились, как дети, боролись, Салли любила забираться к отцу на колени, обнимать его, хихикая. Она старалась как могла отвлечь отца от Хлои, разозлить мачеху. Часто ей это удавалось.

Хлоя же с первых дней замужества мечтала о ребенке. Она чувствовала, что ребенок сплотит их семью, принесет им полное счастье. Но, как они ни старались, все было напрасно. Хлоя посетила, казалось, всех светил мировой гинекологии. Но врачи приходили к единому мнению, что зачатию ничто не мешает, и совет был всегда одним и тем же: «Отдохните и пытайтесь снова».

Хлоя понимала, в чем дело. Хотя доктора и говорили, что она абсолютна здорова, Хлоя чувствовала, что произошло что-то непоправимое, когда она в муках родила Аннабель. Роды продолжались двенадцать часов, и все это время Хлоя трудилась, почти теряя сознание от боли, а послеродовый уход за ней был минимальный.

Хлоя никогда не рассказывала Джошу о своем ребенке. Сначала она боялась, что он осудит ее, – ведь она отказалась от дочери. А потом, со временем, Хлоя подумала, что лучше скрыть от него правду, – она не хотела, чтобы Джош винил Аннабель в том, что своим рождением она лишила ребенка его семью.

Хлое был двадцать один год, когда родилась Аннабель. Молодость помогла Хлое быстро оправиться после тяжкого испытания, но неизгладимые шрамы оставили боль родовых схваток и мучительное сознание того, что пришлось отказаться от ребенка – своей прелестной маленькой Аннабель, почти ровесницы Салли, но такой непохожей на нее темпераментом.

Теперь было слишком поздно. Аннабель росла в семье брата Хлои, в маленьком домике в Барнсе. И никто ничего не заподозрил. Никто – ни «злые языки» Флит-стрит, ни персонал в клинике. Даже Аннабель ничего не знала. Хлоя с грустью закурила, несмотря на запрещающую табличку в вагоне. Никто, кроме брата и его жены, не знал о ее тайном ребенке и той глубокой привязанности, которую она испытывала к дочери.

Хлоя ни на минуту не забывала Аннабель. Все эти долгие годы, стоило ей увидеть женщину с ребенком, она чувствовала жгучую боль и горечь от сознания того, что она не может видеть, как растет ее милая дочурка. Сьюзан и Ричард регулярно присылали фотографии, с которых улыбалось милое дитя с темными глазами Мэтта и кудряшками Хлои, но эти снимки заставляли страдать еще больше. Вот Аннабель бегает по каменистым пляжам Брайтон-Бич; вот она в саду их имения в Суссексе стоит с Ричардом и его друзьями, все одеты для игры в крикет; вот Ричард гордо держит малышку на коленях. Аннабель с любимой куклой, Аннабель с котенком, Аннабель с новой лучшей подругой, Аннабель со своими двумя старшими братьями. И взрослеет… все время взрослеет. Без своей настоящей матери.

Хлоя хранила детский альбом. С любовью она вклеивала туда фотографии, памятки, записочки с детскими каракулями, которые исполнительная Сьюзан заставляла писать ребенка. Отовсюду Хлоя посылала Аннабель подарки и всегда получала письма с благодарностью. Игрушки, платья, книги, сувениры… Где бы она ни гастролировала, ей обязательно хотелось найти для Аннабель что-то удивительное, необычное.

Хлоя понимала, что становится просто одержимой, и это не ускользнуло от Салли. Как-то однажды она ехидно заметила: «Опять особый подарок для племянницы! Можно подумать, что это твой ребенок». Хлое стало не по себе от такой догадки.

Повзрослев, Салли стала частенько язвить по поводу навязчивой идеи Хлои родить ребенка.

– Ты бесплодная, правда? – злорадно спросила она как-то Хлою, когда они лежали у бассейна, пытаясь поймать загар сквозь густую пелену смога, окутавшего солнце. – Прямо как Мэри Баррен, дочь Генриха Восьмого! – Салли изучала историю времен королевы Елизаветы. – Бесплодная, бесплодная, бесплодная! – Торжествующе расхохотавшись, она нырнула в бассейн, обдав Хлою брызгами.

В конце концов Хлое надоело создавать видимость дружелюбия, и их отношения с Салли стали напоминать своеобразное поле битвы.

Как-то весной, когда Хлоя с Салли были в Париже, где в «Олимпии» с аншлагом проходили концерты Джоша, Хлоя собралась за покупками в «Галери Лафайетт», и Салли, учуяв возможность в очередной раз разозлить мачеху, уговорила Хлою взять ее с собой.

Хлоя выбрала рубашки и свитера для племянников и с особой тщательностью – темно-красное пальто с бархатным воротником, шляпку от Диора и в том же стиле платье для Аннабель. Она собиралась в Лондон навестить брата и была взволнована предстоящей встречей с дочерью. Салли, следуя подростковой моде, была одета в какие-то лохмотья, которые как раз считались «писком» в частных школах Беверли-Хиллз. Выбор Хлои вызвал у Салли усмешку.

– Ужас, ну и зануда, видно, твоя Аннабель. – Сделав вид, что роется в пестрой куче носков, она незаметно засунула две пары в карман своего безразмерного жакета.

Неважно, что отец мог бы купить ей целую кучу таких носков – Салли обожала все запретное.

Аннабель была образцовой, хорошо воспитанной английской школьницей – полная противоположность Салли. Она любила красиво одеваться, была очаровательной, восторженной, застенчивой девочкой. Как-то после обеда, гуляя с Хлоей по усыпанным листвой аллеям английского парка, Аннабель поверила «тете» свою тайну: она хотела бы стать певицей и уже начала брать уроки игры на гитаре.

– Но ты еще так молода, – попробовала возразить Хлоя.

Она хотела для дочери лучшей доли.

– О, тетушка Хлоя, мне нравится гитара, и я люблю петь. Так люблю! – Аннабель подпрыгивала от восторга, щеки ее раскраснелись, темно-зеленые глаза сияли. Я все время слушаю твои альбомы, тетушка Хлоя. Мне безумно нравится, как ты поешь. Я никогда тебе этого не говорила… – Покраснев от смущения, она отвернулась.

– Что, что ты сказала, дорогая? – У Хлои перехватило дыхание, и она еле сдерживала слезы.

Эта милая, очаровательная и такая любимая девочка была ее единственным ребенком. Если бы только она могла быть с ней. Но это невозможно.

«Остановись, Хлоя, – усилием воли она заставила себя сдержаться. – Не устраивай здесь исповеди, это поломает жизнь многих и, в первую очередь, Аннабель».

Она внимательно слушала признания Аннабель в ее тайном обожании и почитании «тетушки».

– Я хочу быть похожей на тебя, когда вырасту, тетя Хлоя, – щебетала девочка, ее личико сияло от возбуждения.

– О, Аннабель, дорогая, деточка моя. – Хлоя опустилась на колени, крепко прижав к себе дочь. Сдерживать слезы уже не было сил. – Дорогая Аннабель, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе, обещаю.

– Я так горжусь, что ты моя тетя. – Аннабель удивило, что тетушка Хлоя, всегда такая сдержанная, сейчас вдруг разрыдалась.

Аннабель была в замешательстве, но подумала, что взрослые порой бывают такими странными.

Поезд резко набрал скорость, и Хлоя встрепенулась, возвращаясь к действительности. Вздохнув, она сняла темные очки, за которыми все равно не удалось укрыться от взглядов узнавших ее официантов и некоторых пассажиров. Она выглядела совершенной развалиной. Две бутылки вина каждый вечер и следом за этим – бессонные ночи со снотворным, да еще трудные гастроли – все это не прибавляло красоты. Неделя в клинике совсем не помешает. Это было ее единственным спасением, и раз в год приходилось к этому прибегать. Если повезет, она вернется помолодевшей лет на пять. Ее высокие красивые скулы выплывут из горя жира, в котором они сейчас утопают, бирюзовые глаза, затянутые неизбежными красными прожилками от чрезмерного увлечения водкой, вновь зажгутся необыкновенным блеском, а пояса юбок вернут ей ощущение комфорта.

Хлоя медленно потягивала вино, стараясь рассеять грусть. Салли взовьется от радости, узнав об ее отъезде. Теперь отец будет принадлежать ей одной. Может, как раз сейчас они вместе слушают его последний сольный диск, включив музыку так громко, что даже их ньюфаундленд забился в винный погреб и жалобно скулит там от испуга. О, как они похожи – отец и дочь – оба из созвездия Скорпиона, одинаково эгоистичные, презрительные ко всем и всему, красивые и высокомерные. Ему было сорок, ей – шестнадцать, и они хорошо понимали друг друга. И, с тайной завистью наблюдая это родство душ, Хлоя еще больше страдала от разлуки с дочерью.

 

3

В 1964 году рождение внебрачного ребенка могло бы погубить стремительную карьеру Хлои. Она только начинала как певица; почти пять лет пробивалась она от рабочих клубов к первой «десятке» со своими новыми обработками джазовых композиций Кола Портера. Пять лет неистовой, упорной работы над голосом, кропотливого изучения фразировки Эллы Фицджеральд, голосовых оттенков Синатры, хриплых, чувственных обертонов Пегги Ли. Ей удалось вдохнуть чувственность в самые заурядные мелодии, наполнить их особым смыслом.

Еще с той поры, когда подростком она обслуживала столики в баре, где иногда разрешали спеть для посетителей, Хлоя, несмотря на усталость, каждый вечер слушала своих любимых исполнителей и, убаюканная их мелодиями, сладко засыпала; восемь часов сна были необходимы для здорового цвета лица, ведь лицо тоже было ее богатством – часами крутилась Хлоя перед зеркалом, подбирая губную помаду, тени для век, подправляя форму бровей, выписывая, как чародейка, прелестные контуры широко открытых наивных глаз, вздернутого носика, высоких скул, чувственных губ, пока в зеркале не являлось лицо, исполненное экзотической красоты и соблазна, которое вполне могло бы украсить обложки модных журналов.

Она соглашалась на любые выступления, из-за одного концерта могла мчаться куда угодно и всегда училась, наблюдая других, подражая лучшим, отбрасывая ненужное. Талант и горячее стремление к успеху помогли ей стать популярной певицей, которую отличали особая чувственность и элегантность.

На мужчин времени не оставалось. Те, кого она встречала в Лидсе, Глазго или Бирмингеме, были настолько глупы, что отвергнуть их ухаживания не составляло большого труда. Но во время гастролей, случалось, возникал какой-нибудь певец из той же труппы. Как правило, женатый, как правило, пережинающий творческий спад, в то время как Хлоя – она это знала – была на подъеме. Были в ее жизни и молодой барабанщик, саксофонист, кларнетист, и даже однажды сам Маэстро, руководитель оркестра. Но все они были жалким подобием того мужчины, которого представляла Хлоя в своих мечтах.

Она всегда с грустью смотрела на Сьюзан, свою лучшую подругу еще со школьных времен, жену брата Ричарда, отягощенную бесконечными домашними заботами – уборкой, кухней, магазинами, малышами, в постоянной беременности. Сьюзан уже утратила свой некогда цветущий вид и жизнерадостность, а ведь когда-то они были самыми популярными в школе девчонками. Ни один мужчина не стоит этого, думала Хлоя, не стоит стольких усилий и жертв. И она твердо верила в это – пока не встретила Мэттью Салливана.

Мэтт был журналистом. Он готовил репортажи о шоу-бизнесе для «Дэйли Кроникл», интервьюируя бывших американских звезд, которые стекались в Лондон в надежде протолкнуть свои угасшие таланты в бурно расцветающий английский кинематограф начала шестидесятых. Мэтт был большим любителем виски, не пропускал ни одной мини-юбки и славился своими непотребными шутками. Полуирландец-полуеврей, отъявленный плут, воплощенное очарование, «душа компании», циник, горький пьяница, неутомимый волокита. Гораздо чаще его можно было встретить в любом баре на Флит-стрит, где он потчевал своих приятелей очередной порцией анекдотов, чем застать дома в Шеффердс Буш со своей простушкой-женой и их близнецами. Его репутация заядлого бабника и транжира была хорошо известна всем. Всем, кроме Хлои.

Поглощенная стремлением к славе и успеху и не помышляющая о мужчинах, юная Хлоя, полная сил, радужно взирающая на мир, выступала в «Каверне» – сомнительном, но чрезвычайно популярном диско-клубе в деловой части Ливерпуля, который не так давно прославился своим открытием четверки местных парней, ставших знаменитыми «Битлз».

До этого она уже встречала Мэтта в нескольких клубах, где ей доводилось выступать, причем не в самых живописных уголках северной Англии. Он готовил статьи о новых рок-группах, появляющихся одна за другой на английской эстраде, что вызывало живой интерес у его читателей. «Битлз», «Стоунз», «Энималз», «Херманз Хермитс». В последний раз, когда Хлоя встретила Мэтта, от нее не ускользнуло, что он проявляет к ней повышенное внимание, хотя и был в тот момент с женой. Они все вместе отправились тогда выпить в ночной клуб. Хлоя была с Риком, своим кларнетистом. Но ее интерес к нему уже заметно угас. Рик знал об этом и потому уже обращал свои взоры на других женщин, готовясь к новым завоеваниям.

Восхитительная болтовня Мэтта и его лихие шутки развеселили Хлою. Она от души хохотала, пока не почувствовала устремленный на нее взгляд Мэтта. Их глаза встретились; слова были уже лишними. Когда он жестом пригласил ее на танец, Хлоя почувствовала, что краснеет.

Пел Вик Дэмон – что-то знойное и приторное. Дымный воздух клуба был пропитан ароматом желания, тела танцующих – тесно прижатые друг к другу, теплые, дышащие, влажные от пота – возбуждали. Мэтт осторожно держал ее в своих объятиях. «Не то что обычный лапотник», – благодарно подумала она. Мэтт держался с уверенностью мужчины, который сознает, что он привлекателен и может покорить любую женщину.

Мелодия поплыла медленнее, и его руки сомкнулись, теснее прижимая Хлою. Теперь она чувствовала его возбуждение, сама была полна желанием. Для Хлои это было неизведанным чувством – хотеть мужчину, хотеть его по-настоящему. Дрожь пробежала по ее телу, когда она осмелилась снова взглянуть в его черные глаза. Взгляд его был понятен. Сладкая щемящая боль охватила Хлою, она никогда прежде не испытывала ничего подобного, и это испугало ее. Словно зачарованная, она все смотрела в его глаза, прижимаясь к нему все теснее, пока его жена, похлопав Мэтта по плечу, не напомнила о том, что няня сидит с детьми только до половины первого и им пора домой.

Мэтт позвонил через три дня. Он опять был в Ливерпуле, но уже без жены. Не согласится ли она выпить с ним в «Каверне» после выступления?

Хлоя согласилась не колеблясь. Все это время она ловила себя на том, что слишком часто вспоминает его лицо, его крепкое тело, черные волосы, черные глаза под тяжелыми веками, агрессивно изогнутый рот. Прощай, Рик.

В клубе Мэтт был, как всегда, приятным и веселым собеседником, но они не обменялись ни одним многозначительным взглядом. И когда Хлоя пригласила его к себе на чашечку кофе, она вдруг засомневалась, не было ли физическое влечение, которое он к ней испытывал в тот первый вечер, плодом ее безумной фантазии.

Поднимаясь по шаткой лестнице своего дома, она попросила его ступать как можно тише. Ее хозяйка не одобряла ночных визитов, что часто служило Хлое хорошим предлогом, чтобы избавиться от чрезмерно настойчивых ухажеров. Сейчас этот предлог ей был не нужен. Ей нужен был Мэтт.

Утром, когда Хлоя проснулась, Мэтта уже не было. Она чувствовала себя невероятно счастливой. Эта ночь подарила ей неописуемое наслаждение. Мэтт пробыл с ней до рассвета, и с каждой минутой их близости Хлоя чувствовала, как растет ее страсть.

По крайней мере, это похоже на любовь, размышляла она; ее руки скользили по телу, которое еще хранило следы его нежной ласки. Она сладко потянулась. Неужели в эти шесть-семъ самых божественных часов она испытала любовь? Если даже и не так, то все равно это наслаждение несравнимо ни с чем, что когда-либо писал о любви Кол Портер. Сейчас она не могла, да и не хотела думать ни о ком другом, кроме Мэтта. Она испытывала необыкновенный трепет при одной мысли о нем. В двадцать один год в ней проснулась женщина.

Аннабель была зачата в Лондоне в один из выходных дней весны, когда жена Мэтта с детьми уехала навестить свою мать в Богнере. Мэтту необходимо было закончить очень важную статью о «Битлз», и он предложил Хлое остаться с ним на выходные. Она не смогла устоять. Хлоя уже давно была не властна над собой, плененная неотразимым сочетанием ирландского шарма и еврейского остроумия Мэтта, и не могла упустить возможность еще раз оказаться в его объятиях, да еще на целый уик-энд.

Она с волнением вдыхала аромат майского цветения, когда звонила в обшарпанную дверь его дома в Шеффердс Буш. Стоило Мэтту показаться на пороге, у Хлои невольно перехватило дыхание. Хотя и старше ее на восемнадцать лет, Мэтт был на редкость красив. Черные волосы, тронутые легкой сединой, небрежными завитками обрамляли лицо, черные глаза горели страстью.

– О милый, я скучала по тебе, как я скучала! – тяжело дыша, прошептала она, целуя и крепко прижимая его к себе.

– Прошла всего неделя, любовь моя, да тебе и скучать некогда было на твоих секс-гастролях. Входи, входи – соседи увидят.

Пройдя в крошечную гостиную, он налил в стаканы две щедрые порции виски и жестом пригласил Хлою сесть на потертую софу. В окне висела клетка с канарейкой, поднос на подоконнике был усеян пометом. Пепельницы были полны окурков, груды старых газет и журналов устилали пол. На столе, рядом с древней пишущей машинкой, валялась заплесневелая пицца, стояли полупустые чашки с остывшим кофе, а на пианино Хлоя с грустью увидела большое цветное фото, с которого на нее смотрели ничем не примечательная женщина и пара похожих на нее близнецов. Хлоя сделала вид, что ничего не заметила.

– Мэтт, о, Мэтт! Как я счастлива снова видеть тебя. – В страшном волнении, она никак не могла отвести от него взгляда, выпустить его из своих объятий.

– Ты хорошо выглядишь, малышка, просто замечательно. – Он шутливо стиснул ей руки и нежно погладил за шеей; сладкая дрожь пробежала по ее телу.

Она уже хотела его – хотела ужасно. Но он еще не был готов к этому.

– Сигарету? – спросил он, прикуривая две «Лаки Страйк» и протягивая ей одну.

– Я покурю твою, – тихо прошептала она.

Он затянулся сигаретой и потянулся к Хлое. Слегка касаясь друг друга, их губы – ее, нежные и влажные, словно свежие лепестки розы, его, холодные, но чувственные – слились в поцелуе, легком, как крылья бабочки. Она ощущала во рту горький привкус сигареты, чувствовала его губы, его язык. От Мэтта исходил мужской запах табака, виски, слабого пота, но его дыхание казалось ей сладким. Его рот источал вкус похоти. Горящие черные глаза неотрывно смотрели на нее, в то время как его язык лениво выписывал контуры ее губ. Она увидела, как расширились его зрачки от охватившего его желания. Он нежно дотронулся до ее блузки, слегка поглаживая проступавшие полные груди. И все это время он не отводил от нее взгляда, словно гипнотизируя ее, и его глаза горели тем же огнем, что бушевал в них обоих.

– О, дорогой мой, – шептала она. – Я так хочу тебя.

– Еще рано, детка, потерпи. – Он был слишком опытным любовником, чтобы позволить себе торопиться.

А она, хотя и казалась на сцене такой искушенной, была нетерпелива, словно глупый подросток, сгорая от желания чувствовать его в себе. Он же мог позволить себе не спешить, зная, что чем дольше он заставит ее ждать, хотеть, жаждать его, тем лучше им обоим будет потом.

Он играл ею, упиваясь своей игрой, как маэстро наслаждается скрипкой Страдивари. Медленно, терпеливо он расстегнул ей блузку и сначала пальцами, а затем губами легко коснулся ее напрягшихся сосков.

Когда она осталась наконец совершенно нагой, он бережно уложил ее на софу и начал легко скользить языком вдоль всего тела, что привело ее в исступленный восторг. Она чувствовала, как проступает его твердый член сквозь рубчатую ткань брюк. Она попыталась освободить его, но Мэтт не позволил.

Хлое казалось, она умрет от наслаждения. Мэтт позволял ей касаться только его рта. Он долго ласкал языком ее клитор, до тех пор, пока ее тело не содрогнулось в бурном оргазме. Каждая клеточка ее, казалось, полыхала огнем. Она никогда не думала, что можно доставить такое наслаждение одними губами, языком, кончиками пальцев и что ласки эти могут продолжаться так бесконечно долго.

Когда она почувствовала, что сойдет с ума, если он не войдет в нее, когда его прикосновение к клитору вызвало у нее новый оргазм, когда она, умоляя его, закричала: «Пожалуйста, Мэтт, дорогой, возьми меня сейчас, я хочу тебя сейчас! Я хочу тебя! Пожалуйста!» – только тогда он снял с себя одежду и их тела соединились в страстном порыве.

Эта ночь была несравнима ни с чем, что приходилось испытывать Хлое. Она знала лишь любовь случайных музыкантов и певцов, которые стремились поскорее снять ее трусики, тут же овладеть ею и, замерев в мимолетном оргазме, рухнуть в изнеможении. В лучшем случае это иногда возбуждало. Но никогда она не испытывала такого блаженства, как то, что подарил ей Мэтт.

Когда, несколько часов спустя, Хлоя лежала слабая и безвольная, пресыщенная ласками, но вновь желая Мэтта еще и еще, он перенес ее в крошечную спальню и там, в темноте, крепко держа ее в своих объятиях, долго говорил с ней так же нежно и с любовью, как до этого всю ночь ласкал ее. Прильнув к нему, она страстно шептала, повторяя снова и снова, как безумно любит его, как хочет его, как он ей нужен.

К сожалению, ему она стала не нужна уже через шесть месяцев, когда объявила о своей беременности.

За два месяца знакомства Мэтт настолько околдовал ее, что от страсти Хлоя просто теряла голову. В памяти все время жили его темные глаза, их тела, слившиеся вместе, руки, ласкающие ее плоть, губы, возносящие ее к вершинам блаженства.

Она знала его пороки. Пороки! Но ведь были у него и достоинства, помимо того что он был бесподобным любовником. Да, он лгал. Она знала, что он лжет всем – разумеется жене, но и Хлое тоже. Это было у него в крови. Ложь соскальзывала с его языка гораздо чаще, чем правда. Да, он, безусловно, слишком много времени проводил на Флит-стрит. Но она прощала ему все тут же, стоило ему оказаться в ее постели. Ей хотелось видеть его как можно чаще, но, увы, встречи были так редки: их было всего пять, и среди них – тот незабываемый уик-энд. Пять божественных, удивительных ночей, которые дарили ей ощущение неповторимого счастья, но обрекали на страдания от разлуки с ним на следующий день.

Но больше она не увидит его. Он ясно дал ей это понять в своей обычной грубоватой манере. Он не любил ее. По крайней мере, он честно сказал об этом. Его влекло к ней, он обожал ее в постели, но слишком хорошо знал себя: ему сорок, и он не собирается бросать свою семью; а если Хлоя оставит его, что ж – вокруг полно других молоденьких дурочек, можно подцепить любую. Да, у него был большой выбор, и ребенок Хлои его совсем не устраивал.

В своей наивности Хлоя никак не могла представить, как Мэтт мог с такой страстью предаваться любви с ней в постели и при этом не любить ее. Это было жестоко.

Хлоя не могла решиться на аборт, считала это преступлением, ведь это дитя их любви. Природный женский инстинкт заставил ее сохранить ребенка. И, несмотря на разрыв с Мэттом, она все-таки выносила беременность, и в 1964 году, в клинике Плимута, под вымышленным именем, дала жизнь Аннабель – дочери, которую назвала именем своей бабушки.

Одно испытание Хлоя преодолела; но впереди было гораздо более трудное. Она знала, что никогда не сможет быть со своей дочерью. Она должна зарабатывать на жизнь, а это означало, что впереди только сцена и вечная жизнь на колесах. В этой жизни Аннабель не было места.

И тогда Ричард, брат Хлои, и его жена Сьюзан согласились воспитать Аннабель вместе со своими двумя детьми. Любопытным соседям пришлось объяснить, что Аннабель – дочь кузины Сьюзан, которая трагически погибла в автокатастрофе в Австралии. Соседи не стали докучать расспросами, и вскоре Хлоя вернулась на сцену. Она работала как одержимая, не щадя сил и здоровья, словно в отместку самой себе за то, что совершила; она пела в любое время, на любой сцене, куда бы ни приглашали, исколесив вдоль и поперек Англию, Ирландию, Шотландию, Уэльс. И за семь лет достигла в своей профессии небывалых высот.

Хлоя привнесла особую чувственность в самые заурядные мелодии, стала певицей, которая давала своим слушателям нечто большее, чем те деньги, которые они выложили за концерт. И ее неоспоримый талант, в сочетании с необыкновенной сексуальностью, приводили в восторг и зрителей, и критиков. Она стала певицей номер один Великобритании, и вот уже появились первые предложения из Америки. В тот самый вечер, когда впервые увидела Джоша, она как раз обдумывала приглашение выступить в Лас-Вегасе.

 

4

Смотреть спектакль совсем не хотелось. Только что вернувшись с гастролей, объездив сорок городов в провинции, Хлоя чувствовала себя вконец изможденной, да и выглядела не лучшим образом. Она начала понимать, что двадцать девять это уже не девятнадцать. Теперь ей был необходим ежедневный, хороший, восьмичасовой сон, иначе – прощай, внешность. Поспешно щелкнув компакт-пудрой в мягкой темноте зрительного зала и оставшись довольной безупречным цветом лица, Хлоя перевела взгляд на сцену, где выступал в этот момент Джош. Она невольно улыбнулась. Боже, он был великолепен!

Джош пленил ее в тот же миг. В ней проснулся внезапный интерес к нему, нахлынуло невероятное возбуждение – чувства, давно забытые с тех пор, как она рассталась с Мэттом.

Джошуа Браун был общепризнанным королем шоу-бизнеса «Большого Лондона». В свои тридцать лет он был блестящим, талантливым артистом, кумиром, enfant terrible. Его выступления всегда были свежи и оригинальны, и это, в сочетании с его исключительной внешней привлекательностью, повергло к его ногам весь Уэст-Энд, и Хлоя не была исключением.

Тысячи мужчин смотрели на нее с вожделением, когда она исполняла свои томные песни, и вот сейчас, находясь в зрительном зале, она испытывала те же чувства, любуясь артистом на сцене. Почему Джош Браун, почему именно он так взволновал ее? Уже – долгие годы она не знала такого физического влечения – да, это было именно оно. Она наслаждалась этим чувством, тонула в нем.

Ее огромные бирюзовые глаза сияли восхищением, любуясь атлетической ловкостью Джоша. Он изображал звезду немого кино двадцатых годов, что-то в духе Дугласа Фэрбенкса. Почти три часа он прыгал и танцевал на сцене и в зале, с отчаянной дерзостью выписывая такие виртуозные пируэты, что восторженная публика стоя рукоплескала ему.

Через три дня Хлоя вновь отправилась на его шоу. На этот раз вместо седьмого ряда она не колеблясь выбрала место в середине первого.

«Вот мужчина, который будет моим мужем», – думала Хлоя, не в силах оторвать глаз от его прекрасного сурового лица, сильного тела.

Когда упал занавес и он, отделившись от остальной труппы, вышел вперед, навстречу обращенным к нему овациям, и ладони ее уже были влажными от аплодисментов, она устремила на него призывный взгляд, умоляя обратить на нее внимание.

Он щедро рассыпал поклоны, упиваясь шквалом аплодисментов, в восторге от своей публики. Густые черные волосы падали на его загорелый лоб; шести футов роста, дьявольски красивый, он казался олицетворением мужской силы, шарма, юмора и сексуальности. В нем сочеталось все. Расстегнутая до пояса белая батистовая рубашка обнажала сильную мускулистую грудь, а сквозь тесные черные брюки явственно проступали контуры его мужского начала, довольно внушительных размеров. Манжеты сорочки были отогнуты, и Хлоя видела его сильные руки – руки, которые она хотела ощущать на своем теле. Она подумала о тех слухах, которые ходили о Джоше. Все были единодушны в том, что Джош был величайшим донжуаном в Лондоне. Да, но в этом бизнесе, если ты только не Джули Эндрюс, трудно не стать объектом сплетен. И именно сейчас Хлою не волновало, правда ли то, что она слышала о Джоше, или нет. Единственное, что она ощущала, – это невероятное, сверхъестественное физическое влечение к нему.

Их глаза наконец встретились. Его взгляд был оценивающим, в нем промелькнул явный интерес; легкий кивок головы – и вот она уже с несвойственным ей легкомыслием спешит за кулисы. Как четырнадцатилетняя пылкая поклонница Элвиса.

Перри, слуга Джоша и его друг-Пятница, предложил ей выпить, пока она сидела в терпеливом ожидании в обшарпанной прихожей гримерной, равнодушно рассматривая выцветшие портреты Эдмунда Кина и Генри Ирвинга, прикрывавшие облупившиеся желтые стены. Она слышала, как Джош напевал какую-то арию – неужели Верди? «Аида»? Трудно было представить, что этот певец-комик, композитор, кумир публики, непревзойденный мастер шоу-бизнеса мог подняться до оперных вершин. Она не успела разобраться в своих сомнениях – внезапно распахнулась зеленая, довольно неряшливого вида, плюшевая портьера, и в дверях появился Джош. Взглянув на него, Хлоя сразу поняла, что этот мужчина создан для нее. Навсегда, подсказал ей внутренний голос. Навсегда. Одно его присутствие рядом сокрушало ее.

– Мне нравятся все ваши диски, – не теряя времени, польстил он ей. – Особенно «Я потеряла голову из-за тебя». Мы все время его слушаем, правда, Перри? – Его энергия била через край, и Хлоя ощущала это.

Перри восхищенно улыбался, показывая Хлое стопку долгоиграющих пластинок.

– Синатра, Элла и вы, мисс Кэррьер, – вот вкусы молодого хозяина.

– Спасибо, – пробормотала Хлоя, переполненная чувством, но стараясь казаться невозмутимой.

Почему, ну почему рядом с этим мужчиной она чувствовала себя просто женщиной, такой слабой, такой – да, признайся, дорогая, подсказывал внутренний голос, – сексуально озабоченной? Именно так. Одиночество в твоем возрасте – это уже, пожалуй, неприлично, тебе не кажется? Так бери его, девочка!

– Не осмелюсь предположить, что вы свободны сегодня для небольшого ужина со мной, – робко сказал Джош.

Ответ был ясен для них обоих.

За ужином в маленьком ресторанчике в Сохо они много шутили и смеялись. Он забавлял ее рассказами о злосчастных гастролях его шоу, о неудачах, которые преследовали этот спектакль, прежде чем Уэст-Энд признал его самым грандиозным в истории Англии со времен «Оливера». Вопроса о том, чем закончится этот вечер, не возникало. У него была маленькая квартирка в Фулхэме, у нее – в Челси. Они разыграли монетку, он выиграл.

Хлоя всегда думала, что ни один мужчина не способен превзойти Мэтта в постели. За эти семь лет у нее было несколько увлечений, но со временем она поняла, что все они не стоят ее усилий. Лучше провести время в постели с книгой или сыграть с друзьями в карты, чем мять простыни с каким-нибудь незнакомцем, пытаясь изобразить страсть, которой не было. Так что сексуальные проблемы особенно ее не волновали. Она даже начала подумывать, что стала фригидной после рождения Аннабель. К счастью, она ошибалась!

С Джошем она ощутила почти забытое волнение еще до того, как он коснулся ее. Его изогнутый сексуальный рот впился в ее губы в лифте, когда они поднимались в его квартиру. Он умел целовать нежно и страстно – как мог целовать только мужчина, который знает женщин и любит их по-настоящему; она ощущала это по его губам, по движению рук, которые сплелись в ее волосах. Она почувствовала, как нарастает его возбуждение, но в этот момент допотопный лифт содрогнулся, остановившись на их этаже. Медленно их губы разомкнулись.

Обстановка в спальне была ничем не примечательна – простая мебель из очень темного дерева и огромная кровать, на которой можно было уложить четверых, но внимание сразу привлекало большое зеркало на потолке, которое поддерживали хромированные зеркальные колонны по углам кровати, нелепо застланной голубым вышитым покрывалом.

– Подарок отеля «Эмпайр» в Лас-Вегасе, – рассмеялся он в ответ на ее вопросительный взгляд. – В прошлом году я у них был юбилейным посетителем. Они мне предложили в подарок часы «Роллекс» с бриллиантами, но я предпочел кровать, так вот они мне ее и доставили. Забавная вещица.

«Не сомневаюсь», – отметила про себя Хлоя.

Спустя пять часов, сидя в тесной, неприбранной кухне за бодрящим алкоголем, опустошенная и счастливая, она уже знала, насколько это забавно. Ног она не чувствовала, словно после трехчасовых занятий в спортзале. Да, Джош был, конечно, удивительным любовником, но Боже, до чего же с ним было интересно говорить. В те короткие паузы, когда они отдыхали от ласк, которыми она наслаждалась так же, как когда-то с Мэттом, они разговаривали, шутили, смеялись. Им было так легко вместе. Сначала они долго-долго словно изучали друг друга пальцами, языком, губами, и, когда, казалось, сил уже не было ждать, она стала умолять: «Возьми меня, Джош, пожалуйста, возьми меня». Он же целовал, дразнил ее, пока она не достигла вершины экстаза, думая, что умрет, если он не овладеет ею. Желание возрастало с каждой минутой, обжигая ее тело, которое, казалось, было соткано из миллиона нервных окончаний, готовых воспламениться от прикосновения тела Джоша.

Когда он наконец вошел в нее, ощущение было настолько острым, что они оба уже не могли дольше сдерживаться. В считанные секунды они одновременно достигли такого бурного оргазма, что Хлоя совершенно обессилела. И когда потом он крепко прижимал ее к своей теплой мускулистой груди, поглаживая черные волнистые волосы, влажные от их разгоряченных тел, она уже знала, что это был Он. Мужчина, которого – Хлоя всегда в это верила – она однажды встретит. Ее мужчина, навсегда.

В душе она знала, что их близость может быть началом чего-то большего. Так и произошло. Они идеально подходили друг другу. Прекрасная пара. У них было столько общего. Период ухаживания длился недолго, и уже через три месяца была пышно отпразднована свадьба. Они оба были настолько популярны, что церемония бракосочетания в Дорчестере вылилась в грандиозное шоу, на которое собрались все – от Питера Сэллерса до сэра Лью Грэйда. Медовый месяц они провели на Капри, где, если только не купались или загорали, проводили время в постели.

С самого начала Джош настоял на полной откровенности с Хлоей. Он рассказал о своих многочисленных любовных связях, признался, что никогда не мог хранить верность женщине больше нескольких месяцев, но пообещал, что будет чертовски стараться, если Хлоя даст ему шанс. Ему уже тридцать – возраст, когда в конце концов пора повзрослеть. Он даже рассказал Хлое о своем пристрастии к белому порошку, к которому он иногда прибегал, чтобы выдержать напряжение спектакля. Ее все это не беспокоило. Она любила его. Любовь победит все. Их союз будет вечным. Они были безгранично счастливы, несмотря на его не по годам развитую дочь, которая жила с ними. И даже когда со временем, как это почти всегда бывает в браке, физическая близость потеряла некоторую остроту, их продолжали связывать глубокая преданность друг другу и нежная дружба. Они все делали вместе – смеялись, любили, спорили, работали. Идеальная пара, говорили про них. Хлоя верила, что узы, их связывающие, разрушить невозможно, и она трудилась во имя их союза, во имя любви.

Они ненавидели разлуки. Им всегда нужна была взаимная поддержка, нужно было чувствовать друг друга рядом. Часто на приемах хозяйка дома, случалось, злилась, видя, как Джош и Хлоя, которые дни и ночи были неразлучны, сидели на диване, смеялись, шутили, держась за руки, поглощенные только собой, не замечая никого вокруг. У них было полное взаимопонимание и доверие. Единственной причиной их разногласий оставалось его пристрастие к кокаину. Иногда случалось, что он месяцами не притрагивался к порошку, но когда работа становилась чересчур напряженной, он вновь тянулся к нему.

– Я занимаюсь этим с восемнадцати лет, клянусь Богом, – сердился он на протесты Хлои. – И никакого вреда мне это до сих пор не принесло.

– Но это самоубийство, Джош. – Хлоя всегда злилась, стоило ей застать его за наркотиком.

Она хорошо знала пагубные последствия этой привычки, видела, как быстро угасали ее друзья-музыканты. Она ненавидела наркотики. Ненавидела за то, что они калечили жизни.

Джош не давал обещаний бросить кокаин – только сократить. Хлое приходилось довольствоваться хотя бы этим, она понимала, что спорить бесполезно. В конце концов, главное было в другом – он же бросил всех своих женщин. А идеальных людей нет – взять хотя бы ее. И у них удачный брак. Удивительный. Восемь лет супружеского счастья. Все-таки она счастливая женщина.

И вот однажды ей открылась отвратительная правда его неверности.

Хлоя предупредила, что будет обедать с подругой в поло-клубе, а затем отправится с ней по магазинам на Родео-драйв. К этому времени они с Джошем уже приобрели красивый просторный дом на побережье в Малибу и маленький домик в Лондоне. Таким образом им сравнительно легко удавалось сочетать жизнь на обоих континентах, выбирая лучшее из того, что мог предложить каждый из них.

После обеда, выйдя во двор отеля «Беверли Хиллз» в поисках своего «мерседеса», Хлоя вдруг решила, что жара настолько невыносима, что поездку на Родео-драйв она просто не выдержит. К тому же она волновалась из-за задержки цикла – уже пять дней, и, может быть, им с Джошем наконец повезет и у них будет ребенок, о котором они так мечтали. И Хлоя решила ехать домой.

Она тихо вошла в залитый солнцем дом. Из репетиционной комнаты Джоша не доносилось ни звука – обычно даже сквозь звуконепроницаемые двери она могла слышать приглушенные звуки его мощной стереосистемы, на которой он бесконечно прослушивал свой новый сольный диск в надежде на его успех. Салли была в школе, экономка – на рынке.

Она скинула туфли и неслышно прошла по мягкому голубому ковру к их прохладной спальне. От того, что она там увидела, ей стало дурно.

Джош в свое время настоял на том, чтобы перевезти зеркальную кровать из Лас-Вегаса обратно в Лондон. И вот сейчас на этой кровати, под зеркалом, лежала очень молоденькая блондинка. Ее ноги были широко раздвинуты, длинные светлые волосы рассыпались по голубым шелковым простыням Хлои. Глаза были открыты и устремлены в изумлении вверх, на зеркало.

Над ней, стоя на коленях, склонился Джош, его темная кудрявая голова была между ее ног. Он делал то, от чего у Хлои, наблюдавшей эту сцену, возбужденно забилось сердце. Его сильные, мускулистые руки нежно гладили груди девушки, большими пальцами он массировал ее соски. По его телодвижениям, глубоким низким стонам Хлоя могла догадаться, какое наслаждение он испытывает.

Девушка была очень молода – лет пятнадцать или шестнадцать – и неопытна; Хлоя заметила, что ее руки, хотя и охватывали толстый пенис Джоша, не возбуждали его так, как он любил. Не в силах двинуться с места, Хлоя молча наблюдала отвратительную сцену, где двое были так поглощены собой, что даже не замечали ее. С ужасом Хлоя вдруг осознала, что девушка кончает – содрогаясь, она стонала от восторга, в то время как Джош все сильнее протискивал голову меж ее бедер.

Хлоя не смогла сдержать возгласа, который вырвался из глубины ее души. Девушка вскрикнула, и Джош обернулся – шок и ужас застыли на его лице. Хлоя стояла как вкопанная. Словно во сне, наблюдала она, как с визгом пронеслась в ванную девушка, как поднял свой плюшевый халат Джош и не сразу, пожалуй, чересчур непринужденно, надел его. Девушка, уже в голубых джинсах и майке, всхлипывая, выскочила из спальни.

И тогда Хлоя побежала в ванную и зарыдала.

Потом, вечером, Джош умолял ее о прощении.

– Я встану на колени, Хлоя, – всхлипывал он.

– Ты уже стоял на коленях сегодня днем, ублюдок. – Хлоя даже охрипла от крика, ее опухшие глаза были полны слез. – В моей постели, свинья. Гнусный извращенец. В нашей постели. Почему? Зачем тебе это понадобилось? Что я сделала не так? – Она была не в силах сдерживать слезы.

Не могла вынести предательства, измены.

– Ничего, Хлоя, ничего. Господи, я даже не знаю почему. Я был с ребятами в баре, там, на побережье… выпили немного, ну, ты знаешь, как это бывает, Хло…

– Да, я знаю! Знаю! – хрипло выкрикивала она, открывая ящики и шкафы, без разбору вышвыривая оттуда вещи в чемодан. – Ребята, ребята… ты до сих пор остаешься одним из них, таким же юнцом, не так ли? Сукин сын. – Она пыталась захлопнуть чемодан. – Не потому ли тебя тянет на молоденьких девочек?

Она должна была уехать – уехать от него. Невыносимо было находиться с ним рядом.

Услышав шум, Салли, только что вернувшаяся из школы, зашла в спальню понаблюдать за происходящим. Пожалуй, это было занятнее, чем телевизионная комедия.

– Убирайся вон! – закричал на нее отец – редкий случай, когда он повышал голос на дочь.

Хлоя знала причину, и это вызвало у нее еще большее отвращение. В той девушке она узнала школьную подругу Салли. Именно Салли все и подстроила. Она знала слабость отца к забавам с малолетками, которых в сугубо мужском окружении называли на английском рифмованном жаргоне «хрюкающими и хлюпающими», бесстыдно намекая на особенности женской анатомии. Та девушка, должно быть, была без ума от Джоша, и Салли не составило труда все устроить. Она слишком хорошо знала отца, его слабости. В конце концов, он всего лишь мужчина. А мужчины слабы – для Салли это уже не было секретом.

Джош все пытался удержать Хлою, но, что бы он ни говорил, это еще больше злило ее.

– Убирайся к черту, Джош! К черту! К черту! – кричала она, захлопывая чемодан. – Ты мне отвратителен! И я больше не могу быть с тобой – никогда. Сходи к психиатру – тебе надо лечиться!

– Выслушай меня, детка, пожалуйста… Я не смог удержаться. Господи, Хлоя, ну я же мужчина, а мужчине иногда нужно…

– Нужно что? – резко обернулась она, ее бирюзовые глаза сверкали яростью и негодованием. – Трахнуть малолетку? Заняться групповым сексом? Меня от тебя тошнит, Джош, просто тошнит. – Она направилась к двери, но он схватил ее за руку и крепко держал.

Его глаза смотрели мягко и грустно, в них стояли слезы. Он никогда не плакал – дитя военных лет. Как бы ни было больно, они не умели плакать.

– Я знаю, что я дерьмо, но я люблю тебя. Помни об этом, Хлоя. Я всегда любил тебя. Я хочу тебя – ты моя женщина и всегда будешь моей. Помни об этом, когда будешь ложиться в пустую постель.

Она попыталась перебить его, но он остановил ее:

– Я знаю тебя, Хлоя. Ты не искательница приключений и не будешь бегать от мужчины к мужчине, и ты никогда не найдешь никого, кто любил бы тебя, как я. Да, допустим, я совершил ошибку. Страшную ошибку. Но кто из мужчин не ошибается. Ты стала невольной свидетельницей, это ужасно, я знаю, Хлоя… но, пожалуйста, не оставляй меня, Хлоя, не оставляй меня, дорогая.

Хлоя невольно всхлипывала; он попытался обнять ее, поцеловать ее мокрые от слез щеки, но она не могла позволить ему этого, не могла.

Она отстранилась от него. Перед глазами были его руки, ласкающие девушку… его язык, губы – сколько же их было до этого, таких девчонок? От этой мысли ей опять стало дурно. Невыносимо было его присутствие. Невыносимо будет вновь чувствовать его руки на своем теле, его губы, прильнувшие к ее губам. Его рот касался той девушки…

Оттолкнув Джоша, Хлоя схватила свой тяжелый чемодан и бросилась к выходу; сев в серебристый «мерседес», ослепленная слезами и дождем, сыпавшим с неба над Малибу, она умчалась в мокрую калифорнийскую ночь.

Хлоя сразу же согласилась на полгода гастролей по английской провинции в надежде забыть Джоша. Но было совсем не так легко забыть человека, которого ты когда-то столь страстно любила, хотя боль обиды и начала затухать. Джош беспрерывно звонил ей. Он умолял. Он просил о прощении. Он орал, он льстил, осыпал подарками и розами, забрасывал телеграммами с клятвами в вечной любви и преданности. И наконец она дрогнула и простила. Она всегда прощала его. Смог бы он так же прощать ее?

Это был первый случай, когда она столкнулась с изменой Джоша.

Когда же в прошлом году Хлоя еще раз убедилась в его неверности, она была в таком смятении и отчаянии, что начала искать утешение в алкоголе. Водка помогала. Очнувшись от недельного запоя, она решила отправиться в загородную клинику в Шотландию привести себя в порядок.

И вот теперь, после ее столь долгого отсутствия, видя, как он далек от нее, Хлоя вынуждена была признать, что их брак окончен. Наблюдая, как лопаются пузырьки воды в ванне, растекаясь ровной гладью, она подумала, как все это печально. Их связывало так много хорошего. Море любви, счастья, безудержного веселья.

Все это ушло. Теперь она должна сосредоточиться на чем-то другом. Надо подумать о карьере – настроившись на лучшее, как учил Джаспер. Миранда – Миранда Гамильтон. Ей во что бы то ни стало надо добиться этой роли. Сейчас она нужна ей как никогда.