Завязав галстук простым узлом, Джеймс вошел в гардеробную. Надев бежевый жилет, снял с плечиков светло-коричневый сюртук и сунул руки в рукава. Большинство джентльменов пользовались услугами камердинера, но он придерживался твердого убеждения, что одевание не такая уж трудная задача и не требует чьей-то помощи. Он усвоил это еще в юности, и продолжал придерживаться того же мнения, став взрослым. Размер его банковского счета, слава Богу, не поколебал его убеждение на этот счет.

Застегнув пуговицы сюртука, он вернулся в спальню. Потянул манжету рубашки, поправляя ее под сюртуком, и, стоя около кровати, которую покинул несколько минут назад, посмотрел в окно. Синие шторы были раздвинуты, открывая бесконечную серую пелену, низко нависшую над землей. Слабые проблески дневного света не давали точного представления о времени, но показавшееся солнце напомнило ему, что он встал позже обычного.

Чтобы вовремя проснуться, ему никогда не требовался ни слуга, ни камердинер. Даже когда он спал, его сознание точно контролировало лимит времени, отведенный на сон. Но сегодня он спал лучше, чем всегда. И поцелуй Роуз до сих пор не стерся из памяти за эти ночные часы.

Он провел бессчетное число ночей один в своей постели. Долгие бессонные ночи. Исчезающий свет догорающих в камине углей, большой городской дом, тихий, как могила. Если бы он захотел, то, конечно, не имел бы отказа у женщин. И вот в одну из ночей, когда он наконец решился и получил особое приглашение, что он сделал?

Отказался.

Он осуждающе покачал головой, тихо подсмеиваясь над собой: «Джеймс, ты определенно стареешь!»

Но предложение, которое на самом деле не являлось предложением, он был не в состоянии забыть. Роуз оказалась не просто красива. Ее образ рождал в его сознании море фантазий. Но когда он стоял лицом к лицу с ней, мысль использовать ее, удовлетворяя свои эгоистичные желания, казалась ему кощунственной.

Его тело откликалось с пугающей готовностью. Его проклятая плоть ожила, реагируя на каждую ее улыбку, не важно, прикасалась она к нему или нет. Он и сейчас мог ощущать легкое касание ее пальцев, когда они поднимались вверх от его колена, обжигая своим прикосновением. Без сомнения, в его фантазиях эта ласка продолжится. Его брюки упадут, движения ее рук станут откровеннее, скользя вверх и вниз по его мужскому достоинству, пока она не доведет дело до конца. Его плоть будет такой влажной от сладострастного удовольствия, от вида ее красивого рта, ее глаз, блестевших от желания, схожего с его собственным.

Джеймс что-то коротко буркнул и, опустив глаза вниз, привел себя в порядок. Эти мысли будут будоражить его фантазии не одну долгую ночь.

Кроме всего этого, ему было так приятно обнимать ее, чувствовать легкий вес мягкого тела, прижимавшегося нему, держать маленькую ручку в своей руке. Ощущать сладкий, женственный запах, которым полнилось ее дыхание. Прошло много времени с тех пор, когда он в последний раз обнимал женщину. До женитьбы он никогда не задумывался о таком естественном удовольствии. Но теперь, после трех лет воздержания, он впитывал присутствие Роуз, словно она была драгоценной капелей дождя в пустыне.

Он предпочел бы остаться с Роуз, продлить их целомудренный вечер до рассвета, не возвращаться сюда. К жене… Даже при том, что ему не часто приходилось видеть ее, просто находиться в своем собственном доме: было невыносимо для него. Это проклятое чувство одиночества окутывало его непроницаемым плащом, как только он входил в парадную дверь.

Но ничто не было в силах изменить ход вещей. Лучшее, что он мог сделать, — это нести свой крест и не позволять отчаянию окончательно поймать его в свои сети.

Нахмурившись, он снова взглянул на серое небо и вышел из спальни. Остается надеяться, что дождь пройдет стороной. Безрадостная перспектива прийти в офис, вымокнув до нитки.

Глоток кофе, и он поспешит в сторону доков. Декер, вероятно, удивлен его отсутствием. Джеймс обычно сидел за своим письменным столом, когда стрелки часов еще не достигали восьми, а сейчас уже половина одиннадцатого.

Он кивнул горничной, которая торопливо шла к комнате в другом конце коридора. Бледно-розовое батистовое платье в ее руках не ускользнуло от его глаз. Он ускорил шаг, спускаясь по лестнице. В столовой никого не оказалось. Только приборы да тонкий фарфор цвета слоновой кости поджидали его на одном конце длинного стола красного дерева. На буфете около стены было пусто, за исключением двух серебряных подсвечников в каждом конце. Он никогда не беспокоил кухню по поводу завтрака. Из-за того, что ему не терпелось поскорее покинуть дом, не стоило вытаскивать повара из постели в такую рань, лишь бы приготовить ему еду. Все, что ему требовалось, — это чашка кофе. Любой слуга мог справиться с этой задачей.

Он сел за стол и потянулся к кофейнику.

— Я распорядился, чтобы принесли свежий кофе, мистер Арчер.

Каким-то образом ему удалось не вздрогнуть. Проклятие, слуги двигаются по дому, словно тени, не производя ни единого звука. Он думал, что он один.

Лакей, облаченный в темно-зеленую ливрею, материализовался около его локтя. Руки сложены за спиной, спина услужливо согнута, беспокойство отпечаталось на лице, он явно приготовился выслушать выговор.

Джеймс ничего не мог поделать с собой, испытывая симпатию к бедным душам, трудившимся под его крышей.

— Нет причины для беспокойства, Хиллер. Вы не виноваты в том, что я появился позже обычного. Вина полностью на мне, следовательно, я и должен отвечать за последствия.

Казалось, беспокойство частично стерлось с лица Хиллера, но не полностью.

— Пришла утренняя почта, сэр. Вы предпочитаете просмотреть ее сейчас, или доставить вам в офис?

— Пожалуй, я просмотрю ее здесь и уберегу вас от хождения к докам.

Хиллер стремительно исчез из комнаты. И появился минуту спустя, держав руках серебряный поднос с почтой.

Джеймс пробормотал слова благодарности и просмотрел пачку, игнорируя конверты, адресованные «Мистеру и миссис Джеймс Арчер». Судя по хрустящей белой бумаге, это были приглашения на то или иное светское мероприятие — неприятное напоминание о приближающемся сезоне, до которого осталась пара недель, а также несколько счетов и писем персонально для него.

«Мисс Ребекка Арчер» было написано в левом углу конверта над адресом загородного поместья его отца в Сомерсете. Он сунул счета в карман и открыл конверт.

«Мой дорогой брат, я надеюсь, это письмо найдет тебя в добром здравии. Последнее время погода в Сомерсете отвратительная. Я не верю, что когда-нибудь увижу солнце. Отец, к несчастью, настаивает на своем, то есть на том, чтобы я ехала в Лондон не раньше шестого апреля. Но до этого еще так далеко! И как ты знаешь, на балах так много красивых неженатых лордов, что и есть единственный источник моего нетерпения. И еще я хочу, чтобы ты знал: я ужасно скучаю по тебе и тем не менее, несмотря на все мои усилия, не могу покинуть поместье раньше срока. Я не стану возражать, если ты напишешь отцу сам, информируя его, что мой незамедлительный приезд в Лондон исключительно важен.

Твоя любящая сестра, Ребекка».

Нежная улыбка осветила его лицо. Он может сколь угодно ненавидеть сезоны, но Ребекка обожает их. Все письмо было пропитано ее волнением. И если она появится у дверей его дома раньше шестого апреля, он не удивится. Его отец годами планировал ее выход в свет, но Джеймс не сомневался — его милая и послушная сестра убедит отца, что небольшое изменение в планах только к лучшему. Как не сомневался и в том, что ее чемоданы, которые она наполнила туалетами, пока гостила в Лондоне пару месяцев назад, уже стоят наготове и только и ждут, когда их погрузят в экипаж.

Как можно отказать юной леди, возлагающей такие надежды на свой первый сезон в Лондоне?

Письмо от него совсем не обязательно, но тем не менее он возьмется за перо.

Хиллер снова бесшумно появился около его локтя.

— Ваш кофе, мистер Арчер.

Легкая струйка пара поднималась от чашки с крепким, ароматным напитком, когда слуга наливал кофе из вновь принесенного кофейника.

— Спасибо, Хиллер. — Джеймс сделал глоток. Горячий, но не настолько, чтобы было невозможно пить. Чудесно. — И пожалуйста, сообщите слугам, что мисс Арчер может приехать до четверга.

— Слушаюсь, сэр. Я могу что-то еще сделать для вас?

— Нет, — ответил Джеймс, убирая письмо Ребекки вместе с другими счетами в карман.

Коротко поклонившись, Хиллер вышел из столовой. Допив кофе, Джеймс поднялся из-за стола. Быстрым движением поправив сюртук, он направился в холл.

Он обожал проводить время со своей единственной сестрой. Он любил ее и готов был сделать все для ее счастья. Вложить в ее маленькие ручки возможности, которые она хотела иметь. Даже собственное счастье, принесенное в жертву, не казалось ему слишком большой ценой. Но если он принимает ее в своем доме как гостью, значит, должен изобразить полное семейное благополучие, не только выходя в свет, но и в собственном доме. От этой мысли всякое подобие улыбки исчезло с его лица.

Маркус, пожилой дворецкий, захлопнул входную дверь и поставил вазу с цветами на высокий консольный столик. Великолепное буйство красок: красные, желтые, розовые цветы оживляли строгое пространство холла.

Маркус поклонился ему и, повернувшись, направился от стола. Он почти бесшумно ступал по чистому белому мраморному полу. Джеймс не мог удержаться от того, чтобы не взять карточку, угнездившуюся посреди букета. Она была адресована не миссис Джеймс Арчер, а Амелии Арчер. Конечно, это подарок от последнего любовника жены.

Его плечи тяжело опустились. Разумеется, он прекрасно знал о многих аристократических браках, допускавших измену. Он и Амелия — абсолютно разные люди, которых заставили быть вместе деловые махинации их отцов. А если точнее, то махинации его отца и желание отца Амелии получить деньги на погашение огромных долгов. И правда в том, что она не выбирала его. И он, пребывая в здравом уме, не мог не понимать ее желание обрести счастье. Но, Боже мой, зачем выставлять все это напоказ? Каждый новый любовник демонстрировал ее победу над ним и напоминал о его полной зависимости от женских капризов.

Тяжело вздохнув, Арчер засунул карточку назад в букет.

Легкий шорох ткани заставил Джеймса оглянуться. Его жена спускалась по парадной лестнице. Взгляд Амелии был устремлен на кружевное fichu, украшавшее лиф ее утреннего платья. Бледно-розовый батист, видимо, не соответствовал ее настроению, так как на ней было платье в зеленую и белую полоску. Дочь виконта. Голубая кровь нашла отражение в ее чертах — от тонкого носа до высоких скул и великолепного изгиба бровей. Миниатюрная и стройная, с золотистыми волосами, прозрачными голубыми глазами… При такой красоте и породе она должна была достаться мужу, обладающему титулом и кровью, столь же чистой, как та, что текла в ее венах. Но этого не случилось, и она никогда не упускала возможности напомнить ему об этом досадном факте.

Изящная ножка легко касалась мраморного пола, но вот жена остановилась и подняла глаза.

— Вы еще не ушли?

Джеймс проигнорировал язвительный тон, впрочем, как и сам вопрос, и постарался придать своему лицу добродушное выражение. Именно так ему придется действовать и впредь, скрывая от Ребекки правду об их браке. Он снова сделал шаг к букету.

— Доброе утро, Амелия.

Надменно приподняв бровь, жена направилась через холл.

Вытянув руку, она прикоснулась кончиками тонких пальцев к розовому бутону и радостно улыбнулась. Подбородок опустился, а другая рука поднялась, прикрывая глубокий вырез. Едва заметный румянец окрасил ее щеки. В это мгновение Амелия выглядела той юной женщиной двадцати двух лет, коей и являлась. Беспечной, счастливой и хорошенькой.

Его пронзило чувство вины. Он не мог изменить свое происхождение, изменить то, откуда пришел, но все же надеялся на лучшее. И не в первый раз ему пришла в голову мысль, что если бы он приложил больше усилий, дабы положить конец их разногласиям, то… Джеймс вступал в этот брак без каких-то особых иллюзий, но по крайней мере желал более доверительных отношений. Он просил не так уж много. Просто хотел, чтобы кто-то проводил с ним вечера в приятной беседе, разделил с ним повседневную жизнь. И дал ему ребенка, которого он мог назвать своим.

Все надежды рухнули в первую брачную ночь. А если точнее, то во время первого свадебного завтрака. Одарив вежливой улыбкой многочисленных гостей, Амелия тихо прошипела:

— Вам нет места в моей постели!

Это было давно, а сейчас, глядя на букет, Амелия говорила:

— Лэнгхолм — дивный молодой человек. Лорд Альберт Лэнгхолм, сын маркиза Холлбрука. И такой щедрый в своих ухаживаниях.

Она взглянула на Джеймса. Ее лицо преобразилось, став жестким, на нем отпечаталось все: злость, жестокость, почти ненависть. Странно, но ее глаза имели тот же оттенок, что и глаза Роуз, ясные, чистые, бледно-голубые, но совсем-совсем другие.

— Вам стоит у него поучиться.

Джеймс был потрясен и не мог скрыть этого. После всего она ждет от него цветов? Он так старался несколько лет назад, когда они только-только поженились. Цветы, дорогие безделушки, драгоценности. Но цветы тут же отправлялись в помойное ведро, безделушки валялись где попало и в конце концов разбивались, а драгоценности… да, она хранила их. Но подарки заставляли ее ненавидеть его еще сильнее. А он был более чем щедр с ней: она не только не нуждалась в деньгах на булавки, как многие другие дамы, но имела доступ к его банковским счетам.

Отказываясь вступать в спор, он кивнул в сторону букета:

— Лучше поставить их в гостиной, чтобы ваши утренние визитеры могли полюбоваться ими. Хорошего дня, Амелия, — сказал он и повернулся, намереваясь уйти.

Но дверь закрылась недостаточно быстро.

— Господи, почему ты не умер?

Ее слова, как нож, воткнулись ему прямо в спину.

Он не удержался и вздрогнул. А ведь думал, что у него уже выработался иммунитет. Удар был короток, но попал в самую точку. Обжигая спину и проникая в грудь. И после прошлой ночи он оказался еще более болезненным, чем обычно.

Те несколько часов, что Джеймс провел с Роуз, стали драгоценной передышкой. Он не променял бы их ни на что, хотя даже не понимал, насколько в них нуждался. Вместе с тем их встреча напомнила ему, что брак без любви… увы, достоин осуждения.

Если бы не Ребекка, он никогда бы не согласился. Долг перед семьёй накладывал на него соответствующие обязательства, но амбиции отца и его неодолимое желание иметь титул — все же недостаточный аргумент, чтобы связать себя с женщиной, которая всегда будет смотреть на него с откровенной ненавистью.

Было так трудно расстаться с последним кусочком надежды. Полностью принять свершившееся. И как бы сильно он ни хотел быть добрым с Амелией, она никогда не изменит свое мнение о нем. Он простолюдин. Ни капли аристократической крови не течет в его венах. Его богатство и богатство его отца не переходило из поколения в поколение, а приобреталось собственным трудом.

«Новые деньги». Разумеется, она никогда не сможет принять это.

Джеймс провел рукой по лицу и поспешил покинуть дом, стараясь не замечать боли в сердце, которое молило его о чем-то большем.

Поставив тарелку с клубничным тортом на соседний столик, Роуз удобно устроилась на софе. Поднеся к губам тонкую фарфоровую чашку, она с наслаждением вдохнула насыщенный запах горячего шоколада. Вытянув губы, подула на гладкую темную поверхность и сделала маленький глоток. Горячий шоколад, словно бархат, приятно окутал горло. Торт и шоколад на завтрак. Несомненно, это поблажка самой себе. Но так как ей предстоит пробыть здесь неделю, она готова позволить себе подобную роскошь.

Мадам Рубикон не заставляла своих служащих испытывать дискомфорт. Дом располагался в Уэст-Энде, аристократической части Лондона, органично вписываясь в череду аккуратных городских домов. Роскошное окружение заставляло Роуз чувствовать себя попугаем в золотой клетке, готовящемся дать представление для вечерних гостей.

Но гость, посетивший ее в прошлую ночь, не ждал от нее никакого представления. При воспоминании о нем мимолетная улыбка коснулась ее губ. Только на мгновение. Только на одно мгновение она позволила себе погрузиться в воспоминание. Джеймс, милый и основательный, и при всем этом… ужасно одинокий. И то, как он обнимал ее… Никогда ни одному мужчине не удавалось заставить ее испытать подобное. Почувствовать себя защищенной и такой нужной. Нужной не для удовольствия, а просто для того, чтобы чувствовать ее рядом…

Быть рядом с таким мужчиной, назвать его своим…

Боль, которая, как она думала, давно умерла и похоронена, ожила вновь. Резкая и острая, она теснила грудь. Пораженная ее силой, Роуз зажмурилась, морщинка пролегла на переносице меж бровей.

Тряхнув головой, она отогнала эти мысли прочь. Не следует сосредотачиваться на этом мужчине. Примерно через десять часов другой гость войдет в эту дверь. И самое большее, на что она могла надеяться, что это будет какой-нибудь молодой повеса с деньгами в карманах, знающий, что делать, и не имеющий молодой жены, поджидающей его дома. У таких молодых людей нет никаких скрытых мотивов. Они хотят удовольствия, которое она может предложить им, и ничего больше. И с ними ей проще всего, потому что не надо играть в какие-то игры, угадывать их желания и предпочтения. Они недолго задерживались в гостиной, а сразу шли в спальню, чтобы заняться делом. И не пытались притвориться, будто бы платят не за ее тело, а за что-то иное. Нет, они прямиком направлялись в постель, где она умела творить чудеса и забывать о себе.

Прошлую ночь лучше выкинуть из головы. Джеймс пробудил старые, давно похороненные надежды.

Раздался условный двойной стук в дверь. Благодарная за перерыв, Роуз поставила чашку на блюдце, Затянув потуже пояс зеленого пеньюара, она прошла к двери и открыла ее.

— Слава Богу… Ты заставила меня волноваться.

— Тимоти, как я рада видеть тебя! — Она отошла в сторону, позволяя своему лучшему другу войти. — А что я такого сделала, что ты волновался?

— Ты опоздала. Я думал, может быть… — Тимоти Эштон провел рукой по светлым волосам, еще больше взъерошив их по последней моде, и покачал головой. — Но ты здесь.

— Да. Я здесь. И прости, если заставила тебя беспокоиться. Я вовсе не хотела… — Она снова села на софу. — Хочешь кусочек торта?

Он отмахнулся от ее предложения.

— Я зашел на кухню и перекусил. Спасибо.

Тимоти был одет в белую рубашку и темно-коричневые брюки, его небрежный вид соответствовал ее утреннему пеньюару. Несколько клиентов, задержавшиеся до рассвета, ушли, предоставляя возможность слугам убрать комнаты, навести порядок, натереть полы, и уничтожить все следы прошедшей ночи. А служащие, такие как она или Тимоти, в течение нескольких часов были предоставлены сами себе. Строгие правила этикета были на время отодвинуты в сторону, допуская некую расслабленность как в поведении, так и в одежде, когда нет никого, кому ты должен доставить удовольствие, кроме себя самого. Это была любимая часть дня в заведении мадам Рубикон.

Тимоти плюхнулся на софу рядом с РоуЗ. В тот момент, когда он коснулся кушетки, гримаса боли исказила его лицо, он поморщился и закусил нижнюю губу. Роуз озабоченно приподняла брови, прежде чем задать вопрос.

— Уинтроп настоящее животное, — пробормотал он.

— Почему ты не отказал ему?

— Он платит за то время, что проводит со мной, и может делать то, что ему приятно. В любом случае я предпочитаю иметь дело с ним, женщины порой бывают очень жестоки, и никогда не знаешь, чего от них ждать.

Хотя Роуз и задала вопрос, она знала, что Тимоти не мог отказаться. Доброта Рубикон распространялась только на работающих у нее девушек. Несколько мужчин, которые служили у мадам, понимали, что их предпочтения ей не интересны. Это была цена, которую они платили за возможность работать в ее заведении, а не в каком-то сомнительном притоне.

— Ты не хочешь, чтобы я посмотрела, что там у тебя? — спросила Роуз. — Тебе следует рассказать Рубикон. Она свернет голову Уинтропу, если тот оставил следы… Гости могут делать то, что им приятно… пока не портят ее товар. Это злит ее, как ничто другое.

— Ничего, я смотрел в зеркало, и вроде бы там нет никаких следов. Просто царапины, вот и все.

Гримаса, появившаяся на его лице, наводила на мысль, что это больше, чем просто царапины. Если у Роуз были роскошные апартаменты, Тимоти довольствовался крохотной комнаткой на чердаке, по соседству с горничными и слугами. А работал в комнате, расположенной в полуподвале, известной только тем гостям, которые приходили специально из-за него. Она никогда не понимала, почему он выбрал эту комнату из многих спален, тянувшихся вдоль коридора рядом с ее апартаментами. Однажды она спросила его и получила странный ответ… просто ему здесь предпочтительнее… Как можно предпочитать такое? Как можно позволять кому-то быть с тобой грубым и разнузданным? Роуз не понимала, как можно извлечь из этого удовольствие. Неужели Тимоти получает удовольствие от времени, проведенного в той комнате?

— По крайней мере ты не должен работать сегодня.

Он кивнул:

— Я работал подряд последние три ночи. Думаю, вряд ли кто-то объявится по мою душу сегодня. Большинство мужчин предпочитают красивых женщин, таких как ты.

Он игриво подмигнул ей, но это не могло скрыть обиды, промелькнувшей в глубине его карих глаз.

Роуз похлопала себя по коленкам.

При простоте их отношений, установившейся в течение нескольких лет, Тимоти верно понял ее жест и устроился на софе, положив голову ей на колени.

Убрав прядь волос с его лба, Роуз легко прошлась ладонью по мягким, как шелк, волосам. Его длинные ресницы опустились на красивый изгиб скулы. Тимоти обладал той разновидностью мужской красоты, которая привлекает взгляды как женщин, так и мужчин. Его черты были определенно мужественными, но вместе с тем никто не мог бы отказать ему во врожденной элегантности и изящности, читавшихся в изгибах его светло-коричневых ресниц и чувственном очертании нижней губы. Но она слишком давно знала его, чтобы концентрироваться на его красоте. Для нее он был просто Тимоти. Добрым другом. Единственным человеком, которому она полностью доверяла.

Он издал тихий вздох удовлетворения.

— А как прошел твой вечер?

— Лучше, чем твой.

— Это обычное дело.

Роуз протянула руку, взяла чашку и поднесла ее к губам.

— Он поцеловал меня.

Ее шепот опустился на густую темную поверхность горячего шоколада.

Тимоти повернул голову и внимательно посмотрел на нее.

— И все?

Она кивнула и постаралась спрятать улыбку, загородившись чашкой. Что-то дрогнуло внутри, и ее щеки у, моментально залились пунцовым румянцем.

— Чувство вины порой творит странные вещи с мужчинами, — заметил он прагматичным тоном.

Она смотрела на него довольно долго, затем ее сердце упало.

Как это раньше не пришло ей в голову?

Сейчас Роуз хотелось отругать себя за собственную слепоту, она понимала в глубине души, что Тимоти попал в точку. Нерешительность Джеймса, его нежелание перейти в спальню, просить ее о чем-то… Все это было результатом чувства вины.

Абсолютно сбитая с толку его странным поведением, она тогда не догадалась. Но сейчас все поняла. Безусловно, его окружала аура женатого мужчины, причем пребывающего в несчастливом браке. Он тот, кому измена дается нелегко. Редкость, разумеется. Большинство мужчин не задумываются на этот счет.

Большинство завсегдатаев их заведения производили впечатление мужчин, не думающих о своих женах, но она никогда не забывала о женщинах, поджидавших их дома. Эти счастливицы обладали мужчинами, которых могли назвать своими. И это было именно то, от чего она отказалась давным-давно.

Вот почему она оставила своего первого покровителя. Она прекрасно знала, что большинство женатых мужчин имеют любовниц, но отказалась стать одной из них. И впервые приехав в Лондон несколько лет назад, усвоила собственное правило. Она скорее готова продавать свое тело, чем незаконно занимать место в сердце женатого мужчины.

Красивый, умный, воспитанный и, несомненно, богатый — коль скоро он мог позволить себе вечер с ней, — Джеймс был тем мужчиной, за которого женщина с радостью вышла бы замуж, тем образом, который занимал мечты юных девушек. И где-то существовала счастливица, понимающая, что значит быть в его объятиях. Та женщина, которой он дарил свои поцелуи много-много раз. Но… тогда почему он выглядел таким одиноким и таким… болезненно печальным?

Ответ означал одно. Он женат. И было бы на самом деле лучше, если бы он никогда больше не переступал порог ее комнаты.

— Что-то не так, Роуз?

— Нет, — ответила она, пытаясь изобразить беззаботную улыбку.

Это была всего одна ночь. И она не присвоила ничего чужого.

Взгляд Тимоти прошелся по ее лицу. Роуз напряглась, ожидая нового вопроса. Но милый друг понял, что лучше оставить этот предмет разговора.

— Какие планы на день? — поинтересовался Тимоти.

Чашка с легким звоном опустилась на блюдце.

— У меня несколько дел на Сент-Джеймс-стрит. Сначала портниха, потом сапожник, «Уайтс» и «Таттерсоллз». Дэш упоминал о своем желании приобрести упряжку лошадей для выезда, хотя я надеюсь, он не сделал этого. Это означало бы, что он планирует остаться в городе и не возвращаться в университет на следующий семестр.

Тимоти нахмурился.

— Но на улице так сыро. Моросит дождь и… Может, дела подождут до завтра?

— Будет лучше, если я сделаю это сегодня.

Роуз предпочитала узнать раньше о степени возможных неприятностей, а не откладывать на потом.

— А дождь?

— Ты что, боишься размокнуть? Что ж, я найму экипаж. Давай собирайся. — Она потрепала его по плечу. — Мне надо переодеться, а тебе захватить сюртук.

— Прекрасно! — смирившись, произнес Тимоти.

Он поднялся и протянул ей руку, помогая встать.

— Я подожду тебя у входа приемной, — сказала Роуз.

Ей следовало получить деньги за вчерашнюю ночь, чтобы оплатить счета Дэша. Мадам еще не заходила к ней, чтобы передать конверт за последнюю работу.

Хотя прошлая ночь совсем не походила на работу. Прощальный поцелуй Джеймса всплыл в сознании. Сжав дрожащие губы, стараясь преодолеть ощущение его губ на своих губах, Роуз прошла в спальню, чтобы надеть простое дневное платье, внезапно ощутив желание поскорее оставить гостиную и стереть воспоминания о Джеймсе из своей памяти.