Кровью!

Коллинз Нэнси

Признанная «королева готической прозы» американского Севера, успешно соперничающая с Лорел Гамильтон.

Женщина, привнесшая в жанр «вампирских хроник» вкус истинной контркультурной лихости – и создавшая СОВЕРШЕННО ОРИГИНАЛЬНЫЙ вариант «вампирского декаданса» – жестокий, злой, непримиримый...

Перед вами – сага о Соне Блю.

О вампирше, посвятившей свою бессмертную жизнь охоте на «братьев по крови».

Ночные хищники убивают НАС...

Но Соня Блю убивает ночных хищников!

Ее закон – МЕСТЬ, и пощады она не знает...

 

1

Где ее черти носят?

В пятнадцатый раз за пятнадцать минут Палмер глянул на часы. Опаздывает она. Опять. Хотелось думать, что это она не нарочно, но на самом деле Лоли всегда заставляли его ждать.

И даже не ждать. Дергаться, как на мясницком крюке.

Эта женщина знала, что он принадлежит ей сердцем, душой и гениталиями. Палмер сразу учуял недоброе, как только она, чуть покачиваясь, вошла в его кабинет, но интуиция не спасла его от тяжелого и грязного – как с верхушки Эмпайр-Стейтс-Билдинг – падения.

Она его наняла проследить за мужем, преуспевающим подрядчиком по имени Сэмюэл Куин; накопать какой-нибудь грязи, чтобы получить вкусненький развод. Это не заняло много времени – Куин действительно тайком встречался кое с кем.

Делал он это дважды в неделю в одном мотеле – тайно и тихо, как принято у людей среднего класса, живущих в пригороде. Такой образ действий был Палмеру более чем знаком; приличную часть своей профессиональной жизни он тратил на компрометирующие фотографии неверных мужей и жен в тот момент, когда они залезают под одеяло в греховных объятиях. Он только одного не мог понять – зачем Куину это надо, если у него такая сексуальная жена, как Лоли.

Он не успел додумать эту мысль до конца, как его ослепили фары красной машины Лоли, заезжающей на пустую стоянку. Из колонок магнитолы гремел Бон Джови. Палмер скривился. Вкусы у Лоли были омерзительные. Все, что ей нравилось, было совершенно ужасно – кроме, конечно, Палмера. Она заглушила мотор, возвращая на стоянку тьму и тишину. При далеком свете уличных фонарей было видно, как Лоли вылезает из машины.

Одета она была во все красное – от ленты, связывающей пепельно-светлые волосы в конский хвост, до облегающих сапог на шпильках, подходящих к мини-юбке. Ногти и губы отблескивали, будто окрашенные свежей кровью.

Раздражение и беспокойство Палмера сменились приливом чистого вожделения. Будто он был в приходе от потрясающей наркоты, от которой здравый смысл и рациональное мышление становились не только ненужными, но и невозможными. Только мысль мелькнула, не так ли чувствует себя самец богомола в брачном танце.

– Достал?

Голос звучал, будто виски с медом наливали на чистейший хрустальный лед. Она подняла васильковые глаза и встретилась с карими глазами Палмера.

Он тупо кивнул, язык превратился в сухой ватный тампон. Непослушной рукой Палмер протянул ей плотный конверт с кучей фотографий Сэма Куина и его подружки в приюте любви, и там же была записка с указанием даты и времени свиданий и имени, под которым они регистрировались.

Лоли просмотрела бумаги, губы ее изогнулись хищной усмешкой. Палмера поразила жестокость в этих глазах, потом он устыдился собственного отвращения, но не смог подавить мысль, что увидел истинное лицо женщины, на которой был женат Сэм Куин.

– Лоли, нам надо поговорить.

– Билл, я бы рада была остаться и поболтать, нет, действительно рада. Но у меня есть срочное дело... – Она раскрыла карминовую сумку, висевшую на мраморно-белом плече.

– Лоли, я насчет нас с тобой...

– Слушай, куда же я его дела? А, да вот он!

– Когда мы снова увидимся?

Лоли повернулась к нему, вытаскивая из кучи косметики и недочитанных дамских романов «смит-вессон» тридцать восьмого калибра.

– Думаю, что в аду, – ответила она, наводя ствол ему в грудь.

Палмер, не до конца ощутив ужас минуты, таращился на глядящий ему в сердце кусок вороненой стали. Он узнал собственный пистолет, которому полагалось быть запертым в ящике стола у него в офисе. Пистолетов он не любил, но клиенты считали, что оружие у него должно быть. Богарт, чтоб ему пусто было.

– Но, Лоли... я же люблютебя!

Крашеные губы снова расползлись в улыбке – казалось, сейчас ее лицо развалится пополам.

– Как мило с твоей стороны, Билл! И я тебя тоже.

И она выстрелила.

~~

Вильям Палмер проснулся, обливаясь потом. Он кричал сейчас? Палмер прислушался к своим соседям по лазарету, но те только храпели да пускали ветры – как обычно. Он с трудом расслабил окаменевшие мышцы ног и плеч. Последнее время он стал спать со скрещенными на груди руками – в позе покойника. Тюремного психолога это невероятно заинтересовало.

Палмер сел, вытирая краем простыни капли пота со лба. Руки дрожали, и дико хотелось курить. Блин, хотя бы самокрутку сейчас из вонючего баглеровского табака и страницы Нового Завета. Нормальные канцерогенные палочки вроде «Кэмела» и «Винстона» тут хрен достанешь, тем более его любимую марку – «Шерман».

Сон, этот проклятый сон.

Сколько он еще будет тянуться? Этот сон, или вариации на его тему, не отпускал Палмера уже шесть недель – с тех пор, как он вышел из комы и узнал о предательстве Лоли. Вариации бывали разные, но в них всегда действовали три основных персонажа: он, Лоли и его пистолет. И каждый сон кончался тем, что Лоли стреляла. Иногда во сне не было смысла, как обычно во снах: они с Лоли катаются на карусели посреди леса, и Лоли вдруг достает пистолет и стреляет в него. Иногда все было так реально, что Палмер, только просыпаясь в холодном поту от звука выстрела, понимал, что это сон: они с Лоли лежат в постели голые, отчаянно трахаясь, и она вытаскивает пистолет из-под подушки... Палмер крепко зажмурился, прогоняя образ. Сон ему очень не нравился. Даже больше, чем тот, что приснился сегодня.

Но выстрелы во сне не были настоящими. Хоть за это стоит быть благодарным. И без того противно было помнить, что произошло в номере мотеля, а тут еще оно каждую ночь возвращалось. Правая рука Палмера рассеянно погладила шрам на груди, отмечающий прощальный подарок Лоли.

Она позвонила поздно, отчаянно лопоча, что ей нужна его помощь и защита. Она решила устроить объяснение с Куином в мотеле, но вышло плохо. Разговор перешел в драку, и ей пришлось запереться в ванной, хорошо хотя бы она телефон смогла с собой унести. Куин просто взбесился, грозится ее убить. Она боится, Палмер даже не представляет себе, на что способен Куин, если выйдет из себя.

Она рассчитала верно. Палмер сидел в машине и давил на газ чуть ли не раньше, чем трубка легла на телефон.

Дверь была не заперта. Муж Лоли не особенно пугал Палмера. Шестидесятилетний Куин был потяжелее Палмера, но не в лучшей форме. А Палмер драться умел. Чего он не ожидал – так это увидеть Сэма Куина, лежащего ничком на двуспальной кровати мотеля с разбрызганными по стене мозгами.

За спиной Палмера щелкнула задвижка ванной. Повернувшись, он увидел на пороге Лоли в чем мать родила и с пистолетом – тем самым, из которого только что стреляли. Его пистолетом.

– Лоли, какого...

Она выстрелила.

Прошло три недели, пока сознание стало возвращаться к нему достаточно надолго, чтобы Палмер стал понимать, что говорят ему и о нем. Иногда хотелось вернуться в обезболенную серость сумеречного сна и оттуда уже не выходить, потому что не было ничего хуже правды.

Лоли была мертва.

Все получилось как в дурацком романе Микки Спиллейна, хотя для Лоли это было нормально. Копы все бурчали насчет дурацкой непродуманности всего плана. Неужто она в самом деле думала, что никто не усомнится в ее версии? Она что, не знала, что эксперты по узору брызг на стене от лопнувшей головы мужа восстановят траекторию роковой пули? Она считала полицейских полными идиотами? Инсценировка могла кончиться только провалом. Смысла в этом не было – для того, кто не знал Лоли. Или думал, что знает.

Лоли меньше всего интересовал истинный мир. Если она говорила, что муж ее скотина, мошенник и лжец, значит, это и была правда. А что два года она отказывалась заниматься с ним сексом – так это из-за его измен. Это он был виноват, его и надо было наказать.

Если она говорит полиции, что они поехали с мужем в мотель отпраздновать примирение, и тут вдруг ввалился ее обманутый любовник и вышиб мужу мозги, значит, так оно и было. Что ее будут подозревать, ей и в голову не приходило.

Когда полиция стала задавать вопросы, предполагая, что они с Палмером сговорились убить Куина, это было ошеломляющей неожиданностью. Что Палмер выжил после пули, которую она в него всадила, – еще одна неудача, к которой она не была готова. Лоли все твердила, что вырвала у Палмера оружие и убила его при самообороне, но полиция подозревала, что ранение Палмера – не просто следствие ссоры не поладивших любовников.

Перепуганная, оказавшаяся (может быть, впервые) в ситуации, когда сексуальная привлекательность не позволяла избежать последствий своих действий, Лоли вообще потеряла способность рассуждать.

Флакон пятновыводителя и пачка снотворных пилюль помогли ей уйти от правосудия, но перед этим она успела оставить отравленную записку, обвиняя Палмера в смерти Куина. Записка ушла к окружному прокурору.

«Это все задумал он. Я не хотела».

На самом деле она хотела сказать, что это его вина – почему он не умер? Если бы он помер, как она задумала, все пошло бы так, как предполагалось. Забавно, что он наконец-то научился понимать Лоли – когда это уже ничем не могло ему помочь.

Как только врачи объявили о его выздоровлении, Палмер предстал перед судьей по вопросу освобождения под залог. С точки зрения окружной прокуратуры дело было кристально ясное: сговор с целью совершения убийства. Кто именно спустил курок – не важно. Выделенный судом адвокат сообщил, что на выход под залог шансов мало.

Палмер выгнул шею, чтобы глянуть на небо через забранное частой решеткой окно над кроватью. На улице было темно. Мать любила говорить в тяжелые времена, которые порой накатывали на семью: «Темнее всего всегда перед рассветом». Хорошая женщина была мать, благослови ее Господь, но никогда не могла сказать ни одной фразы, не состряпанной из штампов.

Отец тоже их очень любил. Он по-настоящему пытался передать родительскую мудрость единственному сыну только одним способом – орать на мальчишку-подростка лицом к лицу: «Парень, если не перестанешь валять дурака, так всю жизнь и проживешь дураком!» Спасибо, папочка.

– Палмер? К тебе посетитель.

Сегодня утром дошла весть, что врачи разрешили перевести его в тюрьму. Завтра его поместят с остальными заключенными. Не так чтобы приятная новость.

– Мой адвокат?

– Понятия не имею. Сказал, что хочет с тобой поговорить. – Санитар мотнул головой в сторону двери отделения для выздоравливающих. Там у конторки служителя стоял человек Палмеру незнакомый, с дорогим кейсом в руке.

– Хочешь его видеть?

Уединения в тюремном лазарете не полагалось, но пациенты-заключенные имели право отказать в приеме любому посетителю.

Палмер секунду разглядывал гостя.

– Ладно, тащи его сюда.

Через минуту незнакомец с кейсом стоял в ногах кровати Палмера. Это был человек средних лет, одетый в дорогой шелковый костюм, только какого-то тускло-коричневого цвета. Кожа была белая даже по нынешним стандартам, когда все помешались на страхе перед меланомой. Похоже было, что этот человек почти всю жизнь просидел в помещении.

– Мистер Палмер? Мистер Вильям Палмер?

– Да, это я. А вы кто?

Незнакомец улыбнулся – губами. Глаза в этой мимике не участвовали.

– Я Ренфилд. И мне кажется, что могу быть вам полезен, мистер Палмер.

– В смысле? Вы адвокат? – Палмер показал на складной металлический стул рядом с кроватью. Ренфилд опустился на стул – и движения у него были настолько скованными и тщательно обдуманными, что он напоминал оживший манекен. Губы его изогнулись, снова изображая улыбку.

– Не вполне. Я представитель некоего третьего лица, имеющего... интерес в вашем деле.

– Слушайте, как вас там, я понятия не имею, к чему вы клоните. Выкладывайте, что хотите сказать. К делу.

– Вы же невиновны? Я имею в виду в том преступлении, в котором вас обвиняют. Вы не совершали убийства Сэмюэла Куина, равным образом вы не вступали в сговор с целью его убийства. Это так?

– В точности.

Жаль, что нет курева. Чем-то этот тестолицый хмырь в костюме нервировал Палмера.

– Не хотите ли сигарету, мистер Палмер? – Ренфилд наклонился, вытащил пачку из нагрудного кармана. К удивлению Палмера, это были «Шерман».

– Да, не отказался бы.

Он жадно принял тоненькую коричневую сигарету без фильтра.

– Не стесняйтесь, берите всю пачку.

– Ох, спасибо. – Он уставился на сигареты, потом на ничего не выражающую улыбку Ренфилда. – Откуда вы знаете, что это мои любимые?

– Мы знаем о вас многое, мистер Палмер.

Палмер прикурил и поднял глаза от сложенных лодочкой рук.

– Мы?

– Мой наниматель.

– И кто же этот человек, заинтересованный в моем благополучии?

– Это не важно – пока что. Важно то, что он может снять с вас все обвинения – и сделает это, если вы согласитесь с ним работать. Кроме того, будет возобновлена ваша лицензия частного детектива.

– Это что, шутка? От таких слов можно с катушек хлопнуться.

– Шутка? – Брови Ренфилда приподнялись, на лбу появились морщинки. – Я никогда не шучу, мистер Палмер.

– Да, я должен был это понять. Ладно, перефразирую свой вопрос. В чем дело? Кто вас послал и зачем я ему, если этот человек готов дергать за такие ниточки? Вы из мафии?

Снова та же улыбка. Палмеру вдруг захотелось схватить этого коричневого типа за лацканы и как следует встряхнуть.

– Заверяю вас, мистер Палмер, что моему работодателю нет нужды прибегать к услугам подобных мелких политиканов. Сейчас мне только необходимо знать, готовы ли вы принять на некоторых условиях работу в обмен на вашу свободу.

Палмер пожал плечами:

– Если ваш босс может вытащить меня отсюда, как вы сказали, я готов на руках пройтись до Тимбукту и обратно, если ему захочется.

– Сомневаюсь, чтобы в этом возникла необходимость. Значит, вы принимаете предложение моего работодателя?

– Разве я этого не сказал?

Ренфилд кивнул и закрыл глаза.

– Договорились.

Это прозвучало как сигнал – будто этот тип был настроен на звук. Ренфилд встал, оправляя складки костюма.

– Очень скоро мы к вам обратимся. Доброго здоровья, мистер Палмер.

– Ладно, о'кей. Бывайте, приятель.

Палмер лег снова, сложив руки за головой и задумчиво попыхивая сигаретой. Откуда он выскочил, этот Ренфилд? Этот хмырь с лицом цвета обрата очень Палмеру не понравился, но если он сказал правду... ладно, не в первый раз Палмеру пожимать руку Дьяволу.

Мы знаем о вас многое, мистер Палмер.

~~

Не прошло и суток после встречи с Ренфилдом, как Палмер стоял возле здания уголовного суда и мигал от солнечного света. Уже два месяца он не выходил на улицу. Еще чувствовалась слабость от огнестрельной раны, зацепившей сердце, но в целом все было отлично. Свобода – лучший допинг.

«Черт меня побери, этот недомерок сказал, что может меня вытащить. Кем бы он ни был, он явно не трепач».

Палмер подхватил полотняный узел, которым снабдил его тюремный каптенармус перед тем, как выставить на улицу. Внутри было несколько вещей, которые Палмер мог назвать своими, вытащенные из квартиры его казенным защитником до того, как хозяин сменил замок. Не самое воодушевляющее начало новой жизни.

Палмер глянул на часы. Перед самым освобождением он получил записку от Ренфилда, где ему было сказано ждать на углу. Чего именно ждать? Уже пятнадцать минут прошло...

Длинный лимузин, черный и блестящий, как скарабей, подъехал к тротуару. Тонированные стекла отражали все любопытные взгляды. Открылась задняя дверца, и высунулся Ренфилд, приглашая Палмера сесть.

– Вы, кажется, удивлены, мистер Палмер?

– Скорее потрясен. Как вы это сделали?

– Что сделали?

– Этот фокус с окружной прокуратурой? Прошел слух, что нашелся дневник Лоли...

Ренфилд пожал плечами:

– Мой работодатель – человек не без... связей, мистер Палмер. К тому же какая разница, если вас оправдали?

Палмер хотел бы развить тему, но что-то в улыбке Ренфилда заставило его промолчать. Пусть Ренфилд спас его от теплой встречи в тюрьме, но это не значило, что Палмеру он нравится. На самом деле Палмеру даже сидеть с ним рядом было как-то неуютно. И ничего не мог он с этим поделать. Что-то было отвратительное в самой сущности Ренфилда, а что – непонятно.

– Куда мы едем?

– К моему работодателю. Он так же, как и вы, заинтересован встретиться с вами тет-а-тет. Вы пока отдохните, мистер Палмер, нам еще довольно далеко ехать. – Ренфилд потянулся вперед и открыл мини-бар в спинке переднего сиденья. – Угощайтесь.

Примерно через час лимузин остановился. Это время прошло в тишине, только изредка постукивал лед, когда Палмер наливал себе еще бурбона с колой. Ренфилд же пил только минеральную воду, да и ту скупо.

Водитель вышел и открыл дверцу для Ренфилда. Палмер вылез следом, опьяневший чуть больше, чем сам сознавал.

Снаружи было темно – ранний вечер за городом. Палмеру так показалось, что он за городом. Он стоял в конце длинной укатанной гравийной дороги, возле просторного загородного дома с красиво ухоженными газонами и искусно скрытым внешним освещением. Можно не сомневаться, что внутри мебель красного дерева и горячая ванна. Следом за Ренфилдом Палмер направился по дорожке к дому.

Они не успели дойти до крыльца, как из кустов выступила тень, перегородившая им путь.

Это был здоровенный амбал с автоматом, который в его лапищах выглядел детской игрушкой. Нависая над Ренфилдом и Палмером, громила закрывал плечами небо. Примерно футов семи роста, по оценке Палмера, если не выше на пару дюймов. И этот хмырь был уродлив. Длинная лошадиная морда выглядела еще противнее из-за полного отсутствия растительности, в том числе бровей и ресниц. Охранник что-то сказал Ренфилду таким низким голосом, который почти походил на инфразвук.

– Все в порядке, Кейф. Согласовано.

Охранник, не сводя глаз с Палмера, сделал странное неуловимое движение свободной рукой – то ли условный знак, то ли изобразил, как ломает веточку.

Ренфилд покачал головой:

– Нет, в этом нет необходимости. Как я уже сказал, все договорено. А теперь возвращайся к своей работе – не следует заставлять доктора ждать.

Охранник кивнул и вернулся на пост. Входя в дом, Палмер все еще чувствовал спиной его взгляд.

Гостиная была точно взята из дорогой «мыльной оперы» – высокий потолок, со вкусом расставленная датская мебель, несколько современных картин на стенах. Она казалась декорацией.

– Сюда.

Ренфилд провел Палмера по узкому коридору в заднюю половину дома. Остановившись у двери в конце, он тихо постучал.

– Пригласите его, Ренфилд.

Комната за дверью была заставлена книгами, пахла старой кожей и плесневелой бумагой. За антикварным шведским бюро сидел красивый мужчина средних лет, с темными волосами, тронутыми на висках сединой. Несмотря на приглушенный свет настольной лампы, на лице его были очки-консервы с зелеными стеклами.

– А, мистер Палмер! Наконец-то! Я рад с вами познакомиться! – Человек поднялся с шарнирного стула, тоже антикварного, и протянул детективу руку. Одет он был в тщательно отглаженные хлопковые брюки, белую хлопчатую рубашку с расстегнутым воротом и закатанными выше локтей рукавами и пару старомодных красных кожаных подтяжек. Очень напоминал Спенсера Трейси в «Пожнешь бурю».

От силы его холодного сухого рукопожатия Палмер вздрогнул.

– Мне сказали, что это вы организовали мое освобождение, мистер?..

– Доктор. Доктор Панглосс. Рад был оказаться вам полезен. – Он улыбнулся, показав такие белоснежные мосты, что прокуренные зубы Палмера казались по сравнению с ними полем боя.

– Хм... я...

Панглосс жестом пригласил Палмера сесть, потом кивнул Ренфилду, все еще стоящему у двери.

– Пока все, Ренфилд. Скажите повару, пусть приготовит поесть мистеру Палмеру.

Ренфилд кивнул и вышел, оставив их наедине.

– Вам придется меня извинить, что я не буду с вами ужинать, – улыбнулся Панглосс. – Я уже ел. Могу я предложить вам выпить? – Он достал бутылку бурбона с нетронутой печатью из какого-то углубления бюро. Палмер узнал свою любимую марку – когда он мог себе такое позволить. – Да, и курите, пожалуйста, – добавил Панглосс, кивнув на китайскую шкатулку рядом с креслом Палмера.

Сигаретница была антикварной, как и все в этой комнате. Крышку украшал свернувшийся в кольцо китайский дракон. Внутри были сигареты – «Шерман», естественно.

Прикуривая сигарету от зажигалки Фаберже, Палмер залюбовался игрой света от лампы на платиновом корпусе.

– Послушайте, доктор Панглосс, я не хочу быть неблагодарным за все, что вы для меня сделали, но... что вообще происходит? Я в том смысле, что кто такой вы и что я значу для вас, что вы так старались вытащить меня из каталажки?

Панглосс сверкнул зубами, протягивая детективу коктейль, но трудно было сказать, участвуют ли в этой улыбке глаза.

– У вас есть законное право это знать, и я уважаю вашу прямолинейность, мистер Палмер, – действительно уважаю. Ценю людей, которые прямо выкладывают, что у них на уме. Дело в том, что мне невероятно нужны ваши услуги, мистер Палмер.

– Польщен, док, но в этой стране есть сотни отличных частных детективов. Некоторых я даже считаю лучше себя. А я вряд ли Сэм Спейд, особенно если учесть то дерьмо, в которое я недавно вляпался, как мы с вами хорошо знаем оба.

– Вы себя недооцениваете, мистер Палмер. Или можно звать вас просто Билл?

– Зовите Палмер, меня все так называют.

– Хорошо – Палмер. Вам случалось находить пропавших людей, Палмер?

– Конечно. Пару-тройку пропавших и сбежавших приходилось искать. Рано или поздно каждому частному детективу приходится – работа такая. А в чем дело?

– Дело в том, что мне нужно найти одного человека. Девушку. Очень важно узнать, где она находится. Я готов заплатить вам столько, сколько это будет стоить.

Палмер глотнул бурбона. Давно уже он не позволял себе такую дорогую выпивку.

– Говорите, док. Я слушаю.

– Боюсь, что это будет нелегко. Она не хочет, чтобы ее нашли, и с большим успехом избегает моих... полевых работников. Их она определяет с первого взгляда и делает все возможное, чтобы... уклониться от них. – Красивое лицо Панглосса помрачнело. – Это дикая женщина, Палмер, – искусная, проницательная, свирепо независимая и сумасшедшая – более чем слегка. Еще она очень опасна. Это я говорю вам прямо сейчас – просто чтобы убедиться, что у вас потом коленки не дрогнут.

– Эта «дикая женщина», которую я должен разыскать, – какое именно отношение она имеет к вам?

– Она моя внучка.

Палмер усомнился, что это правда. Панглосс не выглядел настолько старым, чтобы у него могла быть внучка с такими способностями; но трудно сказать, на что способна современная пластическая хирургия. И хотя Панглосс не сказал правду в строгом смысле слова, у Палмера не было чувства, что ему врут.

– Я буду платить вам по тысяче долларов в день плюс издержки. Мне кажется, это приемлемо?

Палмер чуть не поперхнулся бурбоном.

– Гм... да. Сойдет.

– Предусмотрена премия в двадцать тысяч долларов, если вы ее найдете и вручите ей это письмо. – Из гнезда бюро Панглосс взял конверт обычного канцелярского формата. Бумага была из дорогих, плотная и тяжелая, и запечатан был конверт старомодной печатью: свернувшийся в кольцо дракон.

– Можно мне задать вопрос? Чисто гипотетический?

– Задавайте.

– Что вы стали бы делать, если бы я отказался взяться за это дело?

– Такой вопрос предполагает, что у вас в этом деле есть выбор, мистер Палмер. Я предпочитаю не разрушать иллюзии свободы воли, а вы? Я пришел к выводу, что мои сотрудники работают куда лучше, когда считают, будто у них есть право голоса в том, что они будут делать и что – не будут.

Палмер поглядел на приятную улыбку Панглосса, и дорогой бурбон во рту вдруг стал горьким.

Панглосс дружески обнял Палмера за плечи, провожая к двери. Впервые Палмер заметил, какие у него длинные ногти.

– Я верю в вас, Палмер. Я считаю, что вы для нашей команды – ценнейшее приобретение. И раз уж вы здесь, почему бы вам не устроиться поудобнее? Комната для гостей специально подготовлена к вашему приезду, и я прослежу, чтобы мой повар доставил вам ужин. Если вам что-нибудь понадобится, просите без колебаний.

– Только одно...

– Да?

Хотя Панглосс улыбался, Палмер знал, что глаза из-под тонированных очков внимательно на него смотрят.

– Как зовут девушку, которую вы ищете?

– Какой же я забывчивый! Ее зовут Соня Блу.

Панглосс открыл дверь, и Палмер был удивлен, увидев на пороге Ренфилда.

– Ренфилд вас проводит в вашу комнату. И – мистер Палмер? – Палмер обернулся. Панглосс улыбался, показывая слишком много зубов. – Приятных сновидений.

 

2

– Что-нибудь еще, сэр?

Палмер рассеянно глянул на коридорного, потом ответил:

– Гм... нет. Вряд ли.

Он положил пару долларов в протянутую белую перчатку. Коридорный скривился, будто ему сунули в руку комок грязи.

Ладно, уязвленное чувство собственного достоинства у подрабатывающего студента не испортит ему удовольствия от собственного номера в «Хилтоне».

Палмер скинул пиджак и плюхнулся на диван в гостиной, потом позвонил и заказал бифштекс и пару бутылок импортного пива – все за счет доброго доктора Панглосса. Неизвестно, каких наук он доктор, но платят ему отлично.

Ожидая, пока принесут заказ, Палмер водил пальцем по строчкам, нацарапанным «в гостях» у Панглосса.

1. Действительно ли Соня Блу – внучка П.?

2. Не замешана ли С.Б. в торговле наркотиками? В проституции?

3. А сам П.?

4. Какого черта я тут делаю?

Пока что ответов ни на один вопрос не было, хотя чем дальше от «нанимателя» уносил Палмера самолет, тем меньше доставал его вопрос №4.

Палмер глянул на жесткий кремовый конверт, торчащий из нагрудного кармана пиджака. Наверняка какие-то ответы в письме содержались, но в этой игре оно не вскрывается. По крайней мере пока он сам в нее играет. И все же для человека, который отчаянно хочет найти внучку, Панглосс очень был скуп на информацию о девушке. После некоторых расспросов Палмер узнал наконец, что на девушку, может быть, удастся выйти через ее любовника – если можно употребить этот термин, – некоего Джеффри Частейна, более известного под именем Чаз.

Из тех осколочков, которые удалось Палмеру сложить, выходило, что этот Частейн – выходец из Англии, имеющий вкус к тяжелым наркотикам и необычным сексуальным партнерам. Типичный подонок из продажных мальчишек. Выудив из кармана карандаш, Палмер приписал к своим заметкам:

1. Частейн – любовник С.Б.? Деловой контакт? Сутенер?

2. Панглосс уверен, что С.Б. здесь уже нет, но для начала этот город не хуже любого другого.

Палмер стал рассматривать фотографию неуловимого Чаза, которую дал ему Панглосс перед отъездом. Странно, что у Панглосса нашлась фотография этого педерастического «приятеля», но ни одной фотографии собственной внучки. Карточка была похожа на фото для паспорта – или на плохой любительский снимок. Сердито глядящему в объектив молодому человеку было лет двадцать восемь – двадцать девять, волосы вспушены непокорным петушиным хвостом. Был еще какой-то намек на мужественную красоту в форме скул и разрезе глаз, но вся привлекательность, которая могла когда-либо быть у Джеффри Частейна, погибла от его привычек. Жажда дурмана была видна даже на фотографии. И все же казалось понятным, что молодая впечатлительная девушка вполне могла увлечься этим слизняком.

Принесли бифштекс и пиво. К ночным поискам Палмер всегда готовился, наедаясь до отвала мяса с кровью. Это приводило его в должное охотничье настроение.

~~

– Знаете этого человека?

Уже примерно четыреста пятьдесят седьмой раз за ночь Палмер задавал этот вопрос. Ноги устали, мочевой пузырь слегка ныл от переизбытка выпитого пива.

Человек с анархической символикой, нарисованной мелом на черном плаще, глянул сперва на Палмера, потом на снимок. Отпил приличный глоток пива и покачал головой.

– Извини, ничем не могу помочь.

Хрупкого сложения юноша напротив анархиста вытянул шею из-за плеча спутника с выражением слабого интереса.

– А ты этого парня знаешь?

– И он не знает, – отрезал человек в плаще. – Он никого не знает, кого я не знаю, понял? – Последнее слово было адресовано юноше и не звучало вопросительно.

Мальчишка поежился и улыбнулся своему приятелю нервозно.

– Ты чего, Ник? Я никого не знаю, это точно.

– То-то, блин!

Палмер выругался про себя, направляясь в уборную. Не в первый раз уже он сталкивался с таким агрессивным невежеством. Он уже раза два было к чему-то подобрался, только вдруг собеседники спускали на него собак.

Облегчаясь у писсуара, он вдруг услышал, как открылась позади дверь.

– Эй, мистер?

Палмер глянул уголком глаза и узнал приятеля Ника.

– Чего тебе, пацан?

– Я знаю этого типа. Того, что на фото.

– Теперь, значит, знаешь?

– Ага. Это Чаз. Из Англии.

– А почему твой друг не хотел, чтобы ты со мной говорил?

– Ник? Да просто ревнует. – Парнишка хихикнул. – Они с Чазом пару раз скрестили шпаги, так сказать. Чаз у него отбивал мальчишек, и успешно.

Палмер встряхнулся и привел себя в порядок перед тем, как повернуться к юноше. Пацану вряд ли было больше семнадцати лет, рыжеватые волосы спереди обрезаны коротко, сзади связаны в крысиный хвостик у шеи. Одет он был в модельные джинсы и рубашку с психоделической картинкой.

– Как тебя зовут, малыш?

– Терри.

– Послушай, Терри, а ты не знаешь, где я мог бы найти этого Чаза? Я бы был благодарен... – Он вытащил из кармана двадцатку, зажав между пальцами. Было очевидно, что мальчишка заинтересован, но глаза у него бегали, стоило только Палмеру попытаться рассмотреть его лицо. – Этот Чаз – он твой друг? Ты боишься, что его подставишь?

Терри фыркнул:

– Еще чего не хватало! Друг! Я всегда говорил, что он жуткий тип. Он на тебя всегда так смотрел, будто знал, что у тебя в голове делается. И вообще его уже год никто не видел. После того случая с Синими Павианами...

– Синими Павианами?

– Ну да, с той бандой, с которой он тогда шатался. Крутые такие дуболомы, волосы в синий цвет красили. Он с ними корешился... а они с ним – потому что у него всегда была понюшка...

– А где найти этих Синих Павианов? – Палмер протянул Терри двадцатку.

– Нигде. – То есть?

– Они все мертвы.

– Мертвы?

– Ну, не совсем все, но их достаточно поубивали, чтобы банды больше не было.

– А что случилось?

– Никто точно не знает, все было очень быстро. Случилось что-то вроде войны банд в задней комнате одного бара, и кто не был убит, тех жутко покалечило. Там один... постой-ка... Джимми!

– Джимми?

– Пацан, который встречался с Чазом. Только его не отработали.

– А где его найти?

Терри осклабился и протянул руку, как мальчик, просящий у отца карманные на неделю.

– Это больше двадцатки стоит, приятель.

Палмер хмыкнул и достал еще бумажку. Руки Терри двигались так быстро, что Палмер даже не успел заметить, в каком кармане банкнота скрылась.

– Джимми Эйхорн его зовут. Живет с мамочкой где-то на Тридцать девятой улице.

– Быстро учишься, пацан.

Терри пожал узкими плечами, поворачиваясь к выходу:

– Как чего симпатичного купить, так Ника всегда жаба душит.

~~

– Миссис Эйхорн?

Женщина, глядящая из-за взятой на цепочку двери, нахмурилась, будто думая, стоит ли вообще отвечать.

– Миссис Эйхорн, моя фамилия Палмер...

– Чего надо? Из департамента велфера, что ли? Для инспекции время позднее!

Часа два у него ушло на поиск нужного дома. Терри промахнулся на пару кварталов, когда объяснял. Уже давно миновало время ужина, и шрам побаливал. Ему пришлось тащиться вверх пять этажей по узкой темной лестнице, от вони человеческой мочи и гниющего мусора брюхо сводило. И он начинал терять терпение.

– Миссис Эйхорн, я что, похож на этих гребаных чиновников?

Для миссис Эйхорн явно не существовало риторических вопросов. Видно было, как она оценивает его выбритые виски и узкую эспаньолку, рассматривает волнистые седоватые волосы, зачесанные вверх, – память о временах более десяти лет назад, когда он еще похаживал на танцульки.

– Я хотел бы поговорить с Джимми, миссис Эйхорн. Он дома?

Она моргнула.

– Ага, дома. Он всегда дома, А чего вам надо от моего Джимми?

Палмер сунул в щель хрустящую двадцатку.

– Дело важное, мэм.

Мать Джимми задумалась, потом, забрав двадцатку, закрыла дверь. Через секунду дверь открылась снова, и Палмер смог рассмотреть получше и женщину, и ее жилье.

Миссис Эйхорн была мрачной особой с бледными, выцветшими волосами, когда-то светлыми. Кожа у нее была пастозная, а глаза такие светло-синие, что казались бесцветными. В углах рта залегли глубокие морщины. Единственным цветным пятном на лице была размазанная по губам помада. Одета она была в застиранную форму официантки с именем «Алиса», вышитым красной нитью на груди. Скудная мебель в гостиной выглядела такой же изношенной и затрепанной, как ее хозяйка.

– Чего вам надо от моего Джимми? – Из кармана фартука она вытащила сигарету и зажала между багровыми губами. Палмер сморщил нос в отвращении. Забавно: когда при нем курили другие, это ему действовало на нервы. – Вы побыстрее, а то мне на работу надо.

– Миссис Эйхорн, ваш сын был членом молодежной банды, которая называлась «Синие Павианы»?

Взглядом, которым она его подарила, можно было резать стекло.

– Коп, что ли?

– Нет, мэм, я частный сыщик. Мне неизвестно, что случилось. Я слышал, это была война банд... Миссис Эйхорн фыркнула, выпустив дым ноздрями.

– И вы в эту фигню верите? – Она глянула еще раз, но уже не так жестко. – Вы, значит, не здешний? Должна была допереть, когда вы спросили насчет дома ли Джимми. Впрочем, не важно. Люди все забывают, перевирают, придумывают, как им лучше нравится. Сами знаете.

– Так что, драки не было?

– Бойня была, лучше сказать. Я только рада, что моего мальчика не убили, вот и все. Остальных мерзавцев хоть в унитаз спусти, никто бы их и не вспомнил. А Джимми... он там был новенький. У них времени не было его замазать в свои дела – всерьез замазать. – Морщины в углах рта стали глубже.

– Так я могу с ним поговорить?

– Можете попробовать.

По узкому неосвещенному коридору она подвела его к двери с постером «Металлики» и открыла ее. В комнатке было темно, хотя из окна падало достаточно света, чтобы Палмер увидел узкую детскую кровать в углу и постеры «хэви метал» на потрескавшихся стенах с облезлой штукатуркой.

Джимми Эйхорн сидел в инвалидном кресле, глядя на мир за окном.

– Я все оставила так, как у него было. – Миссис Эйхорн заговорила тише, как в церкви. – Кажется, ему так лучше. – Она подошла к креслу, стала рассеянно поглаживать волосы Джимми. – Синее почти все уже сошло. Очень я переживала, когда он волосы покрасил. Они у него были такие красивые – вам не кажется?

У Джимми волосы были той же мышиной бесцветности, что у его матери. Палмер что-то такое пробормотал. Сидящему в кресле мальчишке было лет шестнадцать, хотя безжизненные черты лица его даже омолаживали. Одет он был в пижаму, ноги укрыты одеялом. На взрослых Джимми не обратил внимания, глядя только на улицу внизу.

– Джимми? Джимми, милый, погляди на меня. Вот этот дядя хочет у тебя кое-что спросить.

Джимми оторвал взгляд от фонаря на той стороне улицы и наклонил голову, чтобы взглянуть на мать. Секунды через две губы его раздвинулись в улыбке, на подбородок потекла слюна. Он поднял руку и вцепился в мамино запястье. Миссис Эйхорн снисходительно улыбнулась и отвела волосы у него с глаз.

– Джимми?

Взгляд мальчишки метнулся к окну, потом вернулся к Палмеру. Глаза дошкольника: большие, ясные, несколько опасающиеся чужого.

– Джимми, мне нужна твоя помощь.

– Давай, милый, все о'кей. – Миссис Эйхорн сжала руку Джимми.

Палмер достал из кармана фотографию Чаза и показал так, чтобы мальчику было видно.

– Джимми, ты не знаешь, где мне найти этого человека? Где сейчас Чаз?

На лице Джимми дернулась мышца. Палмер не знал, то ли мальчик отрицательно качает головой, то ли это спазм. Но он не успел ничего сказать, как Джимми жутко и высоко завыл и начал дергаться.

Палмер с отвращением отступил – мальчик опорожнил кишечник. Глаза Джимми завертелись в орбитах, потом остекленели, глядя куда-то в одну точку.

– Вон отсюда! Быстрее! – крикнула миссис Эйхорн. – Но...

– Да убирайтесь же! Мне его не успокоить, пока вы тут торчите!

Джимми хватался руками за горло, будто пытаясь оторвать чьи-то руки от собственной трахеи. В тени подбородка Джимми Палмер заметил что-то вроде следов проколов. Он неуклюже вышел в серомызую гостиную Эйнхорнов и стал слушать, как мать успокаивает слабоумного сына. Глянув на собственные руки, Палмер увидел, что они дрожат.

– Он был таким радостным ребенком.

Миссис Эйхорн стояла в дверях, опершись плечом на косяк, и прикуривала новую сигарету. У нее тоже дрожали руки.

– Всегда смеялся, смеялся как шальной. Папочка его невесть что о нем думал – за этот смех. Наверное, потому и застрял на пару лет дольше, чем если бы Джимми плакал, как все детишки. Когда в семьдесят девятом он драпанул, Джимми было только пять. Все тогда переменилось. Я... мне было пятнадцать, когда родился Джимми. Откуда мне было знать, как растить ребенка самой?

Она подняла глаза от сигареты на Палмера, будто спрашивая, посмеет ли он возразить. Вдруг он понял, что эта безнадежная, вылинявшая женщина на семь лет его моложе.

– Это не я виновата, что он стал такой... это с ним кто-то сделал. – У нее перехватило голос, и она отвернулась. – Он бы таким не был, если бы не пошел той ночью с бандой. Я его просила не ходить – бросить их. Но он не соглашался. Говорил, что для него быть Синим Павианом – много значит. Больше всего прочего. А знаете, что они сделали, чтобы принять его в свою чертову банду? Они заставили его у себя... в рот брать!Я поверить не могла, что он по-прежнему будет иметь с ними дело после этого, но нет – он гордился, что он – Синий Павиан. – Женщина с отвращением встряхнула головой. – Я ему в ту ночь сказала, что нечего ему ошиваться в том баре с этими подонками. Я ему сказала, что если пойдет – пусть лучше домой не приходит. А он меня обложил такими словами – меня, свою маму! И ушел. – Глаза женщины блестели слезами, но щеки были сухими. – Наверное, мы теперь оба расплачиваемся за свои грехи?

Палмер не мог заставить себя посмотреть ей в глаза.

– Миссис Эйхорн, простите меня... я не знал, что мой вопрос так его... расстроит...

Она пожала плечами.

– А откуда вам было знать? Странно даже, что он иногда так заводится. Но вам и не надо было его спрашивать. Я бы вам сама могла сказать, где найти Чаза.

– Вы знаете Чаза?

– Знала. Он мертв. Погиб в ту же ночь, когда влипли Синие Павианы. Джимми его пару раз сюда приводил. Я тогда поняла, что он – наркодилер. Сказала Джимми, что не стоит водиться с таким дерьмом, и он перестал приводить Чаза. Ходили слухи, что Чаза убрали.

– Это было заказное убийство?

– По крайней мере так оно выглядело. Я бы не удивилась. Чаз был из тех отморозков, что могут ради прикола перейти дорогу кому не надо.

– Миссис Эйхорн, вот действительноважный вопрос: Джимми никогда не говорил, есть ли у Чаза подружка?

– Не припоминаю. Но, знаете, мы с Джимми в те времена не больно-то разговаривали.

– Не хочу вас больше задерживать, миссис Эйхорн. Я очень благодарен за все, что вы смогли рассказать.

Палмер сунул пару пятидесятидолларовых бумажек ей в карман передника.

– Знаете, что я вам скажу? – спросила она, открывая ему дверь. – Странно, может, но я не могу ненавидеть того, кто это сделал. Как ни верти, а я получила, что хотела. Мой мальчик вернулся ко мне. Забавно, как вы думаете?

Палмер только кивнул и поспешил прочь. На третьем этаже он остановился принять таблетку от боли. Когда он вышел на улицу, ребра уже не ныли, будто их разбили молотком для панциря омара.

Палмер не поднял глаза посмотреть, наблюдает ли за ним Джимми.

~~

Этой ночью ему приснилось, что его везут в инвалидном кресле по длинному и слабо освещенному коридору. Несмазанное кресло скрипело. Все казалось таким живым, таким реальным, что Палмер подумал, будто он снова в тюремном лазарете. Потом он вспомнил, что его выпустили. Тогда он в недоумении обернулся посмотреть, кто толкает кресло.

Лоли улыбнулась ему в ответ, и вид у нее был одновременно манящий и зловещий в этой накрахмаленной сестринской форме. Палмер остро ощутил эрекцию, натянувшую больничные штаны.

– Ты скучал по мне, милый? – спросила Лоли. Губы ее были окрашены в цвет свежей крови.

– Да, и очень.

Ему неприятно было это признавать, но он действительнотосковал по ней, как бы она с ним ни поступила. Он ощущал себя идиотом и бессильным ничтожеством, но член у него затвердел так, что хоть алмазы режь.

– Я неудачно с тобой обошлась, милый. Но на этот раз неудачи не будет!

Лоли остановила кресло у начала лестницы, уходящей будто в другие измерения, как на рисунках Эшера. У Палмера поплыло все в голове. Он попытался встать, но руки и ноги были привязаны к креслу.

Он завертел головой, чтобы хоть еще раз глянуть на Лоли. А оказалось, что он смотрит в дуло собственного пистолета. Палмер знал, что это во сне, и знал, что будет дальше. И еще он помнил бабьи сказки – или это научный факт? – что когда тебе снится, будто тебя убивают, ты умрешь во сне. Конечно же, даже воображаемаяЛоли на таком расстоянии не промажет.

И Палмер бросился головой вперед на неровные бесконечные ступени лестницы. Каким-то чудом кресло сохранило равновесие, пока его несло сквозь готические арки мимо мелькающих осыпавшихся фасадов. Слышно было, как визжит, ругаясь последними словами, Лоли наверху, и визг этот стихал вместе с пистолетными выстрелами. Куда он бежит, Палмер не знал, но подальше от Лоли, от ее окровавленного рта и беспощадного пистолета.

На миг, на краткий головокружительный миг Палмер понял, каково это – быть свободным. А потом увидел массивную кирпичную стену, перегородившую путь. Перед стеной, в позе полисмена, изготовившегося к стрельбе, держа рукоять пистолета двумя руками, стояла Лоли.

– Купился, дешевка!

Проснувшись, Палмер понял, что обмочил кровать.

~~

Оглядев бесконечные ряды гранита и мрамора, Палмер снова посмотрел на карту, которую дал ему служитель. Согласно имеющейся на ней информации, Джеффри Частейн, более известный как Чаз, похоронен в секторе Е-7. Почти все надгробия в этой зоне были типовыми, некоторые даже выглядели как машинная продукция. Имена и даты пока сохраняли четкость и были легко читаемы; но через несколько лет ветер и дождь сгладят надписи, как и на более старых плитах.

Было начало февраля, под ногами поскрипывал иней. Несмотря на анорак, Палмеру было холодно, и кошмар, от которого он проснулся в четыре часа утра в поту и дрожи, настроения не улучшал. Он потом не мог – не хотел? – заснуть снова, и под шрамом пульсировала боль, как от ожога сигаретой.

Палмер на ходу снова перечитал те скудные сведения, которые удалось получить из записей кладбищенского служителя. За могилу Частейна заплачено анонимно – наличными. Привлекал внимание тот факт, что покойный был сперва похоронен на Поттерс-Филд, а через месяц выкопан и перенесен в приличную могилу с надгробием. Палмер был уверен, что за этой переменой адреса стоит Соня Блу. Но зачем? Из чувства вины? Чувства долга? Из любви?

О могилу Чаза он случайно споткнулся в буквальном смысле слова. Нога запуталась в остатках похоронного венка, и Палмер, чтобы не упасть, оперся на ближайшее надгробие. Когда он выпутался, то увидел, что упирается задницей в надгробие Джеффри Частейна.

Отступив, он поглядел на ничем не примечательную гранитную доску. Джеффри Частейн 1961-1989. Никаких других сведений не приводилось. Религиозные символы и выражения чувств также отсутствовали на холодной поверхности, как и прочие особые приметы, если не считать пятен раствора внизу.

Палмер обругал себя – заниженная самооценка вылетела из его губ с клубами пара. Что он вообще собирался здесь найти? Почтовый адрес пропавшей наследницы, выгравированный на надгробии умершего возлюбленного?

И тут он увидел цветы. Сначала ему показалось, что это кусок венка, за который он зацепился, потом он понял, что эти цветы по-другому завернуты. Наклонившись, он поднял букет с могилы Чаза. То, что он принял за давно увядшие цветы, оказалось относительно свежими розами цвета полуночи. Палмер повертел букет – осторожно, потому что стебли щетинились шипами.

Черные розы. С именем и телефоном флориста на обвязывающей ленте. Палмер улыбнулся, снимая ленту, и вздрогнул, уколов подушечку пальца.

Долгую секунду он смотрел на бусинку крови – сияющую и красную, как только что отполированный рубин, – и лишь потом сунул палец в рот. Высасывая ранку, он поднял глаза и увидел, что с расстояния нескольких ярдов на него смотрит не по погоде легко одетый молодой человек, тощий, сигарета свисает изо рта. Холодный ветерок донес запах жженой гвоздики. Когда Палмер поднял глаза второй раз, человека уже не было, хотя запах французской сигареты все еще висел в воздухе.

Палмер был уверен, что этого человека он где-то видел. Может быть, за ним следят? Запихивая ленту в карман, Палмер повернулся и поспешил туда, откуда пришел. Интересно, куда этот тип так быстро мог слинять? И еще Палмеру было интересно, как это незнакомец мог торчать на кладбище в холодный февраль в одном только шелковом пиджаке. Остановившись, он обернулся к могиле Чаза, сунул руку под анорак и вытащил фотографию, которую дал ему Панглосс.

Не может быть. Струйки пота побежали по спине. Шрам на груди натянулся. Наверное, это все от недосыпания. И от дурацких снов.

От этого вполне рационального объяснения лучше не стало ничуть. Что-то надо делать с этими снами, пока они не свели его с ума. Но не сейчас. Потом, когда дело будет сделано.

~~

– Да, наше, – сказал флорист, разглядывая полинявшую ленту.

– Я хотел бы знать, не сможете ли вы мне помочь установить заказчика.

– Послушайте, молодой человек, мы столько цветов продаем...

– Черных роз?

Флорист сдвинул бифокальные очки на долю дюйма к носу и прищурился на Палмера:

– Черные розы, говорите?

Палмер кивнул. Он напал на след и знал это. Ощущалась знакомая, почти электрическая дрожь замкнутого контакта, невидимая механика включила передачу.

– Дюжина. Доставлена на кладбище «Роллинг-Лонз». Флорист подошел к ящику с папками.

– Фамилия усопшего?

– Частейн.

Флорист хмыкнул и вытащил из ящика коричневый конверт.

– Ага, помню, как заполнял этот заказ. Обычно клиенты не заказывают розы для украшения могил. На День матери, День св. Валентина, на годовщины, дни рождения – это пожалуйста. А черные розы, на могилу... да еще в такое время года...

– Наверное, очень дорого.

– Можете не сомневаться. – Он похлопал по заполненному бланку. – Тут сказано, что заказ сделан по телефону. Междугородному. Оплачен кредитной картой.

– Можно взглянуть?

– Ну, не знаю... моему партнеру не понравится, что я показал наши записи постороннему.

– Гм... понимаю. А скажите, сколько стоит вот такая штучка?

Палмер показал на большую цветочную композицию в виде подковы, где белыми гвоздиками по краю были выложены слова «ЖЕЛАЮ УДАЧИ!»

– Где-то баксов семьдесят пять – сто, в зависимости от того, куда доставить.

 

3

Карнавал

Когда Палмер сообщил Панглоссу, куда направляется, милейший доктор заверил его, что билеты и гостиницу ему обеспечит Ренфилд. Палмер знал, что билеты на Новый Орлеан во время Карнавала раскупаются за много недель вперед, не говоря уже о местах в гостинице, и напомнил об этом своему нанимателю. Панглосс рассмеялся и сказал, что волноваться незачем: он держит квартиру во Французском квартале – в стороне от главных туристских приманок, но достаточно близко к месту действия. Он позвонит домоправителю и скажет, чтобы к приезду Палмера помещение проветрили.

Прилетел он поздно вечером в воскресенье. В городе кишели подвыпившие возбужденные участники Карнавала. Но Палмер никак не ожидал, что дверь откроет Ренфилд.

– Вот и вы. – Так приветствовал его бледный Ренфилд, отступив на шаг и давая Палмеру войти.

– Док не говорил мне, что пошлет вас за мной присматривать.

Если Ренфилд и заметил колючку, то ничем этого не выдал. Он только показал на лестницу, свернувшуюся внутри дома раковиной наутилуса.

– Ваша комната на втором этаже. Третья дверь направо.

– Вроде бы док сказал, что держит здесь только квартиру.

Ренфилд пожал плечами:

– В определенном смысле. Он владелец всего дома.

Палмер поморщился, увидев пачку рекламной почты, небрежно сваленную на антикварном буфете в фойе. Почти вся она была адресована «Уважаемому жильцу» или «Уважаемому постояльцу». Ренфилд откашлялся и повел Палмера наверх. Судя по эху шагов, внизу было пусто.

Апартаменты Палмера оказались весьма просторны и состояли из спальни вместе с гостиной, ванной комнаты с чугунной ванной на львиных ногах и кухоньки, где стоял набитый холодильник и микроволновая печь. Еще имелся цветной телевизор с большим экраном, видеодека, стереосистема и бар с выпивкой. Также в апартаментах наличествовали два балкона с коваными решетками, которыми славится город.

Балкон спальни выходил в патио, туда, где полтора столетия назад размещались помещения для рабов. Слишком было темно, а патио не освещалось, так что Палмер мало что мог рассмотреть, но из сада под окном доносился слабый завах гниющих овощей.

С балкона гостиной открывался вид получше – он выходил на улицу, сейчас пустую, если не считать запряженной мулом тележки и случайного такси. Наслаждаясь сигаретой «Шерман» на приятном вечернем ветерке, Палмер слышал шум Бурбон-стрит, приглушенный и размытый, но все же явственно различимый на фоне тишины, которая стояла в этой части города. Время от времени доносился хохот какого-нибудь пьяного весельчака, и эхо его терялось среди древних зданий.

У Палмера было какое-то странное чувство нереальности – будто он видит сон и в то же время сознает, что это сон. Когда он утром вылетал в Новый Орлеан, на земле еще лежал иней, а в переулках, куда редко заглядывает солнце, еще можно было найти снежный наст и лед на асфальте. А сейчас он стоял в рубашке с короткими рукавами, вдыхая ароматную тропическую ночь и слушая шум Карнавала.

Он подумал было, не пойти ли самому повеселиться, но смена часовых поясов взяла свое, и он заснул на массивном диване под шорох трепещущей москитной сетки на открытой двери балкона.

И снилось ему, что он проснулся. В этом сне он немного полежал в постели, пытаясь понять, где он и что тут делает. Вспомнив, он сел, протирая глаза. На улице было еще темно, бледный луч луны падал в открытые окна. В ногах кровати стояли стол и стул. Во сне Палмер знал, что на стуле сидит кто-то – или что-то – и смотрит на него. Сначала он решил, что это Лоли – видно было, что гостья – женщина, и рука Палмера инстинктивно дернулась к шраму над сердцем. Рубец на коже остался на ощупь прохладным.

Кто бы ни была эта гостья, это хотя бы была не она.

Палмер хотел встать и подойти к загадочной женщине, но не мог шевельнуться.

Кто ты?

Женщина из сна не ответила, но поднялась и отступила в тень, перебирая сетчатую скатерть на столе. Копье лунного света уперлось ей в лицо, но Палмер видел только миниатюрное отражение собственной озабоченной гримасы.

Кто ты?

Женщина-тень улыбнулась, показав зубы – слишком белые и острые для человеческого рта.

Странно. Я тебя хотела спросить о том же.

Это была она. Та, которую он приехал искать так далеко. Палмер никогда не видел ее фотографии и уж тем более голоса ее не слышал, но был уверен, что женщина, стоящая у кровати, – это Соня Блу. Он не успел ничего больше спросить, как она отвернулась к балкону.

Здесь? Нет, не здесь. Но близко. Уже в пути.

Она бросилась к балконной двери. Палмер открыл рот, хотел крикнуть, что это третий этаж, но не издал ни звука. Как-то неловко было предупреждать сновидение, что оно может переломать ноги. У двери вдруг показалось, что женщина стала длиннее и шире, растягиваясь, как космолет, достигающий скорости света, а потом она головой вперед бросилась в утреннее небо.

Палмер вдруг заметил, что дрожит в холодном поту, как жертва малярии. Шрам будто ожгло раскаленной проволокой.

Из-за спинки кровати злобным чертиком из табакерки выскочила Лоли, наводя ствол ему в сердце.

– Сюр-р-приз!

Палмер, обезумев от ужаса, проснулся с криком, вцепляясь пальцами в шрам.

~~

Телефонов «Индиго Импортс» не было в справочниках ни предприятий, ни частных лиц Нового Орлеана. Палмер и не ожидал их найти, но кто знает? И все же, если тебе нужна кредитная карта, телефон у тебя должен быть. Таковы реалии жизни. Может быть, номер не включен в справочники, но есть шанс, что абонент связан со службой сообщений, которая передает ему звонки. А телефоны этих служб в справочниках есть.

После трех часов работы и обзвона восьмидесяти шести служб сообщений он позвонил в «Телефон Ансерд, Инк.» и спросил, может ли он поговорить с главой «Индиго Импортс».

– Извините, сэр, мы всего лишь служба ответов. Не хотите ли оставить сообщение?

Нашел. Стараясь не выдать голосом волнение, Палмер сказал:

– Да. Скажите, что звонил Вильям Палмер. Очень важно, чтобы она со мной связалась. Меня можно найти по телефону 465-9212, – добавил он, прочитав номер на аппарате.

– Очень хорошо, сэр. Я обязательно передам.

Палмер повесил трубку. Гуляние по городу подождет.

~~

Она позвонила в шесть вечера. Палмер немного задремал, приняв пару бокалов дорогого бурбона, который нашелся в баре, и чуть не свалился с дивана, пытаясь схватить трубку до второго звонка.

– Да?

Сначала молчание в линии, потом женский голос:

– Мистер Палмер?

– Да, это Палмер.

– Что вы от меня хотите, мистер Палмер?

– Я частный детектив, миз Блу. Меня нанял ваш дед, доктор Панглосс, чтобы вас найти.

– Вы работаете на него? – В голосе слышались одновременно подозрительность и любопытство.

– В некотором смысле. Скажем так, он мне оказал услугу, и я у него в долгу. Все, что мне известно, – это то, что я должен передать вам письмо. Я бы хотел, если возможно, встретиться с вами.

– Вы будете один. Это не был вопрос.

– Конечно. Назначайте место и время, когда вам удобнее.

– Хорошо. Вторник, одиннадцать часов вечера, «Площадка Дьявола», на углу Декатур и Губернатора Николса.

Сигнал «занято» загудел разъяренным шершнем. У Палмера тряслись руки, рубашка прилипла к спине. Это была та женщина. Женщина из сна. Он узнал голос.

Заморгав, Палмер потер лоб ладонью. Господи Иисусе, что же тут творится, черт побери? Кислота, что ли, действует, которую он еще в семидесятых принял? Если да, то очень неудачное время она выбрала для флэшбека.

И вообще очень многое изменилось с тех пор, как он вышел из комы. Иногда ему казалось, что последние тридцать восемь лет он провел во сне, как лунатик, и только сейчас проснулся. А иногда – что он на грани полного и окончательного ментального коллапса.

Палмер никогда не считал себя эмоциональным тупицей, но до этого «инцидента» и кошмаров особых тоже не видел. Во всяком случае, с детства. Тогда у него бывали интересные сны, но родителям не нравилось, когда он эти сны рассказывал, так что он перестал.

Отец говорил, что нечего рассусоливать о том, «что ненастоящее и никогда настоящим не будет», это бессмысленно, только сбивает с толку и ведет (по странной логике, доступной, кажется, лишь его родителям) к безумию.

Если Палмер пытался обсудить этот последний пункт, отец грозил ему дядей Вилли.

«Будешь морочить себе голову всякими выдумками, кончишь как дядя Вилли. Он тоже всегда волновался насчет того, что видит во сне. И где он теперь? В дурдоме, вот где! И ты будешь с ним в одной палате, если не бросишь заниматься ерундой!»

Палмер криво улыбнулся, потянувшись за бурбоном.

«Подвинься-ка, дядя Вилли. Кажется, у тебя ожидается компания».

~~

Толпа несла Палмера по Бурбон-стрит. Это было медленно и очень тесно, но Палмер, несмотря на тесноту, шум и вонь мусора у тротуаров, радовался жизни.

Был Марди-Грас, второй вторник масленицы, и весь этот день Палмер шатался по узким улочкам Французского квартала, любуясь маскарадными костюмами и пробуя различные виды местного алкоголя. Бражники с балконов осыпали шествие бисером и безделушками; иногда у пьяной туристки обнажались грудь или зад, и тут же вспыхивал пожар фотовспышек и лился дождь конфетти. Все это было глупо, плоско, пошло и тупо. Палмеру очень нравилось.

Из этой сельдяной бочки он выбрался на следующем перекрестке и направился к Джексон-сквер – посмотреть на костюмированное шествие мимо базилики Св. Людовика. Его позабавила группа в лягушачьих масках, разогнавшая кучку крайних фундаменталистов, которые протестовали против нечестивого веселья. А сделали они это, раздавая свои поддельные брошюры на религиозные темы. Палмеру такая акция очень понравилась, и он даже предложил заплатить за эту литературу.

– Да не надо! – усмехнулся молодой человек из-под ткани лягушачьей маски. – Нам бы только мудаков тех позлить. А вообще-то когда люди предлагают деньги нам, а не им, – вот это их достает по-настоящему! Они уже тут несколько лет торчат, как больной зуб в заднице. Хотя сейчас их уже стало поменьше. Наверное, три раза они хорошо получили по балде: скандал с ПТЛ, старого Джимми поймали на Эрлайн-хайвей, а потом – культовая бойня этой жуткой бабы – Кэтрин Колесс – в прошлом году. Ладно, мистер, все равно спасибо! Счастливого Марди-Граса! И помни, брат: Лягушка Квакает О Грехах Твоих!

Парнишка засмеялся и бросился догонять своих.

– Неужто вы предлагали им деньги, сэр? – Палмер обернулся и увидел излишне румяную женщину в футболке с надписью: «Крестовый поход! Христос – наш ответ!» Глаза у нее были настолько увеличены сильными очками, что будто плавали перед лицом. – Они выполняют работу Дьявола, передразнивая слово и деяние Божие! В аду будут они гореть в Судный день! Иисус любит тебя, даже если ты грешник! Покайся в грехе своем сейчас, преклони со мной колена и молись о спасении души своей, и не поздно тогда будет для тебя...

Палмер затряс головой, ошеломленный напором и безумием женщины настолько, что ничего не мог сказать. Только отделавшись от нее, он заметил, что она ему сунула в карман брошюру. С букв заглавия стекали красные капли: «Готов ли ты к концу времен?»

Судя по приводимой ниже иллюстрации, готовых не было. Полные ужаса грешники в лохмотьях бежали от летающих насекомых размером с крупного пса, потерявшие человеческий облик преступники пытались утолить жажду возле питьевых фонтанчиков, плещущих кровью; грудастая в стиле «MTV» Блудница Вавилонская скакала верхом на Звере о семи головах, а на заднем плане девятисотфутовый Иисус улыбался благожелательно сотням душ, взмывающим к небу из переплетения разбитых и брошенных автомобилей.

Палмер брезгливо отшвырнул назойливую брошюру и поспешил прочь поискать пива.

Следующие несколько часов он провел за питьем причудливых смесей, заедая их таким количеством гренадина, что горло стало гореть. Наступил вечер, и будто сговорившись, семейная публика исчезла с улиц, оставив лишь твердокаменных гуляк прощаться с плотскими радостями.

Надрывное, почти истерическое чувство покинутости примешивалось к маскараду. Пьяная возня превращалась в открытые драки, и трудно уже было отличить вопли от хохота. Глаза веселящихся блестели из-под фальшивых лиц, будто за оставшиеся часы должны были впитать как можно больше этого разгула перед возвратом в реальную жизнь.

Желание, читавшееся в этих помутневших, невидящих глазах, притягивало и отвращало одновременно. Палмер был будто окружен тысячами опустошенных людей, отчаянно ищущих, чем себя наполнить, и ему представлялось, будто они с воплем и смехом наваливаются на него и пожирают его душу, как лев выедает мозг из разгрызенной кости.

Тяжело дыша, Палмер протиснулся мимо группы танцующих в тараканьих масках и попал в одну из круглосуточных приманок для туристов, выстроившихся вдоль улицы. Привалившись к стойке с открытками, он затрясся, как пьяница в белой горячке. Еще час оставался до того, как работа будет сделана, и лучше пока не нажираться, иначе он будет не в состоянии говорить с этой неуловимой миз Блу. Или вообще угодит в дурдом.

Он хорошо помнил день, когда люди в белом увели дядю Вилли, вопящего во всю глотку, что у него по коже ползают червяки. Отец был очень расстроен. В телевизоре у людей не увозили родственников в психбольницу – по крайней мере в «Предоставьте действовать Бобру» или «Отец знает лучше». Правда, в тех сериалах, что смотрела мама, это случалось сплошь и рядом.

– Мистер, вас тошнит?

Резко вздернув голову, Палмер уставился на человека за конторкой. Комплекция и габариты продавца напоминали небольшой пригорок, на нем были штаны цвета хаки и футболка с надписью «Я видел Папу». Настороженно глядя на Палмера, он жевал незажженную сигару.

– Может, хотите блевануть? Тогда давайте на улицу, бога ради! Я уже за троими сегодня убирал.

– Да нет, все в порядке. Просто как-то... людно слишком...

– Уж что верно, то верно! Разошлись бы они поскорее, я бы тогда хоть поспал. А то... эй, это не ваш друг? – Продавец показал на ту сторону стекла.

Палмер обернулся, волосы на затылке зашевелились. Хорошо откормленная туристская пара таращилась на кусок пластикового дерьма «под натуру», прилепленного к краю бейсбольной кепочки с надписью «дерьмовник».

– Эти, что ли?

– Да нет, какой-то тип в костюме. Знаете, одет как пидор из художников. Курил сигарету и махал вам, будто хотел, чтобы вы на него зыркнули.

– Очевидно, с кем-то он меня перепутал. Я в этом городе никого не знаю.

Продавец хмыкнул и вернулся к своему порножурналу. Турист как турист, все они одинаковы.

Палмер таращился на улицу. Он не солгал, он действительно никого не знал в Новом Орлеане. Так откуда же такое чувство, будто кто-то только что прошелся по его могиле?

~~

«Площадка Дьявола» находилась в квартале от исторического Французского рынка, и аромат испорченных продуктов явственно ощущался в ночном ветре, смешиваясь с вечной вонью пива и мочи, которая на все время Карнавала повисала над округой.

Окна бара были заставлены рисунками с языками пламени. У двери стояла фиберглассовая статуя осклабившегося Мефистофеля в обтягивающем красном трико и с треугольной бородкой. В правой руке веселый дьявол держал вилы, а левой упирался в бедро. Бесшабашным своим видом Князь Лжи больше смахивал на Эррола Флинна в роли Робин Гуда, чем на демона из Гете.

Палмер протолкался в бар, не обратив внимания на взгляды пары молодых людей в черной коже и хромированных цепях, ошивающихся у двери. Бар был забит, гул полусотни голосов терялся в грохоте рок-музыки на максимальном усилении. Палмер оглядел кабинки в поисках той, кого ждал, потом попытался протолкаться к стойке бара мимо высокой и массивной женщины.

Она обернулась, улыбаясь доброжелательно, хотя и пьяно. Лицо было густо накрашено, маскарадные стекляшки украшений блестели в ушах и на пальцах.

– Привет, красавчик! Скучаешь?

Голос был хриплый, дыхание с хорошей струей перегара. Протянув руку в кольцах, женщина поправила волосы.

– Вообще-то я ищу кое-кого.

Женщина улыбнулась еще шире:

– А что мы все делаем, как не ждем кого-нибудь, мой сладкий? – Она наклонилась вперед, и Палмер увидел под слоем косметики тень растительности. Женщина положила ему на рукав широкую лапу с выпирающими костяшками. – Может, я помогу тебе найти, что ты ищешь?

Палмер пожал плечами:

– Может быть. Я тут должен встретиться с одним человеком. С женщиной.

Трансвестит убрал руку.

– Понял, – сказал он, быстро теряя интерес. Отвернувшись к зеркалу над баром, он поправил парик.

– Может, вы ее знаете, она живет где-то неподалеку. Ее зовут Соня Блу.

Трансвестит дернул головой так резко, что парик съехал.

– Блу? Ты с ней встречаешься? Здесь?! – Все попытки имитировать женский голос кончились. Трансвестит глядел на Палмера так, будто бы тот сказал, что у него с собой настоящая атомная бомба.

Палмер вдруг понял, что все в баре смотрят на него. Музыка продолжала грохотать и завывать как зверь в клетке, но все молчали. Он почувствовал, как под мышками выступает пот.

– Вон отсюда! Вон! Мало нам своих бед, так ты сюда еще ее притащишь!

Бармен – мускулистый парень, голый, если не считать кожаной повязки на бедрах, прически в виде бараньего рога и татуировки вздыбленного дракона на груди, сердито показал на дверь.

– Но...

Его схватила дюжина пар рук, подняв над головами. Палмер вспомнил, как запрыгивал на сцену на концертах хард-рока. Один прыжок, одно мгновение краденой славы – и снова в кипящий зал.

Он не пытался отбиваться и позволил грубо передавать себя над головами посетителей, а потом бесцеремонно выбросить на улицу. Оправив одежду, он глянул назад, на дверь. Вход перекрывали двое молодых людей в коже и в цепях.

«Так твою перетак!»

Не то положение было у Палмера, чтобы лезть на двух парней, каждый из которых моложе его на десять лет – по крайней мере, если он хочет сохранить последние зубы. Сунув руки в карманы, он медленно отступил за угол.

Остановился он, отойдя на полквартала, и дрожащими руками закурил сигарету.

– Палмер?

Он обернулся так быстро, что чуть не обжег себя зажигалкой.

Она была в поношенных синих джинсах, футболке «Грэмпс-тур 1990», порванном кожаном жакете на размер больше чем надо, истрепанных армейских ботинках и солнечных очках. Даже не видя ее глаз, Палмер понимал, что они смотрят на него.

– Соня?

– Вы агент Панглосса?

Он пожал плечами:

– Можно и так назвать.

– За вами следили?

– Нет.

Губы скривились в подобии улыбки.

– Вы вроде бы в себе уверены.

– Просто я знаю свою работу.

– Не сомневаюсь. Вы говорили о письме от... моего деда.

Палмер достал из кармана конверт.

– Странно. Док с виду не настолько стар, чтобы иметь внучку вашего возраста.

– Он хорошо сохранился, это у нас семейное. Я возьму письмо, если вы не возражаете.

Она протянула узкую бледную руку.

Палмер подал ей запечатанное письмо, случайно соприкоснувшись с ней пальцами.

В голове что-то треснуло, как разлетевшаяся лампочка, кончики пальцев заныли. Соня Блу дернула головой как от удара током. Улица исчезла, Палмер оказался в какой-то странной комнате.

Бильярдный стол, окруженный разбитыми киями, рассыпанными шарами... и переломанными парнями. Очень силен был запах страха и крови; почти эротической силы достигал этот страх. Ничего столь возбуждающего Палмер не испытывал в жизни, и весь этот страх исходил от перепуганного мальчишки, зажатого в его руках. Волосы у него были цвета неба в кукольном театре, а лицо – как у заблудшего херувима из хора. Мелькали картины групповых изнасилований, грабежей, разбоев, и в каждом – этот вот мерзавец с младенческим лицом.

...Дикий оргазм сотряс нервную систему Палмера, когда в рот хлынул поток вязкой соленой крови.

Соня Блу выдернула конверт у него из рук, зарычав, как горный лев. Она повернулась и бросилась бежать, исчезнув в темноте раньше, чем Палмер пришел в себя. У него кружилась голова, будто он сошел с бешеных вращающихся качелей на ярмарке. Во рту еще ощущался вкус мальчишкиной крови. Палмер застонал, желчь обожгла глотку. Нет, он не хотел об этом думать. Не сейчас. Никогда. И особенно не хотелось помнить, что у этого мальчишки было лицо Джимми Эйхорна.

Хотел же он только одного: добраться до своего номера, позвонить Панглоссу, что свою часть сделки он выполнил. Получить премию и поехать туда, где хорошо и солнечно. В Мексику, например. Жить в Мексике и продавать мягкие игрушки разным turistas. Отличная была бы жизнь.

Палмер направился к дому Панглосса. Уже была почти полночь, и Бурбон-стрит наводнили праздношатающиеся, решительно настроенные использовать до конца последние минуты радости Карнавала. Шум и восторг вокруг почти заставили Палмера забыть, что сейчас было.

Сначала он решил, что это ветер треплет его за рукав. Но тот, кто его дернул, назвал его по имени.

Палмер обернулся. Перед ним было бледное улыбающееся лицо мужчины лет под тридцать, одетого в дорогой и свободный костюм. Одной рукой незнакомец подносил ко рту французскую сигарету, а глаза как-то странно тонули в глазницах под неоновым светом вывески риэл-секс-шоу неподалеку.

Что-то было знакомое в этой нагловатой и развязной физиономии... и тут Палмер его узнал.

Он невольно шагнул назад, волосы на голове зашевелились, сердце учащенно забилось. Уличный шум угасал до невнятного бормотания, будто Палмер оказался под водой. Он только молился, чтобы это не был инсульт – пусть даже объясняющий, что с ним происходит.

– Ты же мертв!

Слова прозвучали обвинением.

Джеффри Частейн, известный врагам и друзьям как Чаз, пожал плечами.

– Разве это преступление? Но я всю эту дурацкую ночь пытаюсь привлечь твое внимание. Ну, друг, и туп же ты!

Палмер тут заметил, что Чаз местами полупрозрачен. Покойник затянулся дымом (струйки заклубились по бронхиальному дереву). Интересно, подумал Палмер, удастся ли ему через год после смерти затянуться своими любимыми «Шерманами».

– Послушай, времени остается мало. Марди-Грас – один из немногих дней, когда духи мертвых, блин, могут болтаться среди живых. Это, видишь ли, слишком близко к Пепельной Среде. Я знаю, что нам, мертвецам, полагается держать язык за зубами, но я, понимаешь ли, всегда на правила клал. Так что дам тебе совет знатока, понял? Мотай отсюда, пока живой. Положи ты на эти бабки от Панглосса и прыгай на первый автобус из города, да назад и не оглядывайся. И забудь, что ты вообще ее видел!

–Кого?

– Ну, блин, кого я могу иметь в виду? Соню, мать ее, Блу! Ее синее величество, так ее и этак! Парень, это смерть, смерть на двух ногах – проще простого. Не то чтобы она в этом была виновата, знаешь ли. Только это тебе не поможет, когда пора придет. А она придет. Послушай, друг, – я тоже любил залупаться, когда был такой, как ты. В смысле – живой. Когда становишься мертвецом, начинаешь смотреть на вещи по-иному. Даже противно оглядываться и видеть, что я был за подонок. Но в общем, неплохо. Мне так больше нравится, чем с плотью и кровью. Так что она, пожалуй, даже мне удружила. Если можно так назвать.

У Палмера в животе свернулся тугой ком.

– То есть она тебя...

– Загасила? Ага, именно так. Быстро же до тебя доходит. Она меня нормально прикончила. В ночь, когда выполняла свои обеты. Я не должен был бы ставить ей этого в вину – однако вот ставлю. К тому времени я был уже так выпотрошен, что можно было бы ее и простить. Ты меня не пойми неправильно – я против этой девки ничего не имею. Я уже говорил: мертвец смотрит на вещи по-иному. Я тогда думал, что ее ненавижу – когда был живой. Теперь я понимаю, что я ее любил, и вся проблема была в этом. Понимаешь – я, и вдруг кого-то люблю! Это меня настолько напугало, что я за это стал ненавидеть ее. Вот почему я тогда так поступил. А потому и она так поступила со мной. Забавно, как смерть все проясняет, не правда ли?

– Понятно, у тебя раздвоение чувств, но меня-то ты зачем предупреждаешь?

Испуг Палмера несколько умерился перед лицом обыденно разговаривающего и непрерывно курящего призрака и стал постепенно сменяться раздражением.

– Может, скажем, что мы с тобой – родственные души? – Улыбка Чаза стала шире. – Пуля – она не только проделала в тебе дырку, друг. Она еще кое-что разбудила. И запустила на полный ход. Ты теперь сенситив – так они это называют. А как ты думаешь, как бы еще старина Панглосс тебя нашел? Валялся ты там в больнице, а что-то в тебе вопило на всех частотах, как рация коротковолновика. Любят они использовать сенситивов – вроде тебя, да и меня тоже. Из нас очень классные слуги получаются – не знал? Ты сейчас этого только понюхал: как весь мир выворачивается наизнанку, будто мешок фокусника, а видишь это только ты. Но привыкай, друг. Полюбить ты этого не полюбишь, но привыкнуть – привыкнешь, если сперва не спятишь. Как моя мамочка или твой дядя Вилли.

– Постой! Что ты имеешь в виду?

– Извини, милок, у меня время кончается. – Ударил колокол в башне, отмечая переход от разгула к покаянию. Чаз осклабился, отступая в уличную толпу.

– Постой, говорю! Кто они?

Второй удар. Третий удар.

Призрак засмеялся и покачал прозрачной головой.

– Не хочешь бросать, да? Ты уже в нее влюбился! Ты еще сам этого не знаешь, но я по твоим извилинам читаю, приятель!

Четвертый удар. Пятый удар.

– Зачем ты мне все это рассказал? Зачем?

– Затем, что ты положил цветы на мою могилу! Мы, мертвецы, – народ сентиментальный.

Шестой удар. Седьмой удар.

На улице показались конные полисмены, по четыре в ряд, с мегафонами в руках. За ними виднелись подметальные машины, ворочающие щетками в предвкушении очистки кюветов от накопившей грязи – человеческой и прочей.

Восьмой удар. Девятый удар.

С каждым ударом колокола Чаз колебался и дрожал, как отражение на зарябившем пруду. Палмер пытался протиснуться к нему сквозь толпу гуляк, получить еще один ответ от улыбающегося привидения.

«МАРДИ-ГРАС ОКОНЧЕН! ВСЕ ПО ДОМАМ!» – ревели полисмены, двигаясь вперед, сгоняя людей с улицы на тротуар – или в бары.

«МАРДИ-ГРАС ОКОНЧЕН! ВСЕ ПО ДОМАМ!»

Уборочные машины ревели клаксонами, аккомпанируя речи полицейских.

Десятый удар. Одиннадцатый удар.

Тяжелая рука сомкнулась на плече Палмера, да так, что не шевельнуться. Он поднял глаза и увидел уродливую морду стража, который сидел в тот вечер в кустах, охраняя дом Пан-глосса.

– Ренфилд говорил приходить сейчас. Двенадцатый удар. Пришла полночь, открывающая Великий Пост.

Чаз колебался, как наведенная на дым голограмма. На глазах у Палмера сквозь мертвеца проехал полисмен. Палмер думал, что хотя бы лошадь среагирует на призрак, но она лишь раздула ноздри, встряхнула гривой и оставила кучку навоза.

– Ренфилд говорил приходить сейчас!

Гориллья лапа так сдавила плечо, что Палмер вскрикнул. Горилла улыбнулась. Палмер подумал, что лучше бы он этой улыбки не видел.

Было у него странное чувство, что вскоре он узнает, кто эти они.

 

4

Соня Блу смотрела, как полиция и уборочные машины довершают Карнавал. Она знала, что разгульное веселье продолжится еще до утра, но уже за дверями, не на улицах. Маску арлекина сменила власяница кающегося. Соня подняла глаза вверх, глядя, как духи мертвых уходят винтом в небо, будто нетопыри, покинувшие пещеру. Никакие туристы, живые или мертвые, в дальнейшей программе участвовать не будут.

Помрачнев, она вытащила из кармана конверт, повертела его в руках, будто так можно было угадать содержание. Панглосс. Уже лет десять прошло, как они не виделись? Как почти у всех Притворщиков, у нее чувство времени было искажено. Все труднее становилось отличать месяцы от лет.

Соня ощупала печать, и настроение у нее упало, когда она вспомнила вероломство Панглосса в катакомбах Рима.

Печать легко сломалась, упав тремя кусками к ногам. Письмо на дорогой бумаге на ощупь напоминало шелк и пахло одеколоном. Почерк был изысканным барокко. Несомненно, добрейший доктор предпочитал старомодные гусиные перья.

Дорогая моя!

Прежде всего прошу простить мне способ доставки этого письма. Я пытался связаться с Вами много раз и многими способами, но Вы – женщина очень трудноуловимая. Мне не выдержать такого расхода слуг, какой Вы мне задали. Во многих отношениях Ваш дар к резне меня обнадеживает. Мы очень давно с Вами не беседовали, и я боюсь, что обстоятельства нашей предыдущей встречи выставили меня в невыгодном свете в Ваших глазах. С момента нашего знакомства я с интересом слежу за Вашими приключениями. Ваше решение ситуации с Кэтрин Колесс должен признать грубым, но эффективным. У Вас, моя дорогая, природный талант к зверству. Ему не хватает утонченности, но его достаточно, чтобы Вы могли создать картину на уровне «Джонстауна» барона Луксора, «Резни в школе Стоктона» лорда Моридеса или даже классической «Резни Мак-Дональда» маркизы Нюи!

Но я пишу Вам не только для того, чтобы хвалить Ваш стиль. Есть многое, что я должен Вам сказать, и это касается некоего лица, которым Вы, насколько мне известно, интересуетесь. Я говорю о Вашем создателе и моем бывшем ученике – «Резня в школе Стоктона» лорда Моридеса, проще – Моргана. Связаться со мной Вы можете через этого человека, Палмера.

Соня глянула на свою левую руку. На ту, которой касался частный детектив. Сначала она не узнала в этом человеке сенситива – он явно сам не знал о своем таланте – и потому не поставила барьер. На нее хлынул поток сенсорных образов, и самым живым из них был образ нимфы в алом с дымящимся пистолетом в руке. Соня сразу разорвала контакт, обмен образами был неожиданным и нежеланным, но в путанице информации явственно различалось одно: Вильям Палмер был именно тем, кем он себя считал, – свободным агентом.

Она знала, где он остановился – Соня считала, что должна знать гнезда в городе, – и подумала, не время ли вступить в контакт с «семьей».

Ренфилд сидел в антикварном кресле, и бледное чиновничье лицо его скривилось подобием улыбки, когда Палмер вошел в сопровождении гориллы.

– Превосходно. Надеюсь, вы выполнили свою часть сделки, мистер Палмер. Вам удалось доставить письмо?

– Да доставил я ваше говенное письмо! Какого черта вы тут крутите, Ренфилд?

Палмер попытался вырваться из лап гориллы, но только услышал, как треснули швы пиджака.

– Крутите?– Ренфилд снова улыбнулся. Палмеру это не понравилось. – Мистер Палмер, если вы будете вырываться, я велю Кейфу открутитьвам правую руку и ею же вас отлупить.

Палмер не сомневался, что Кейф на это способен, и потому прекратил попытки освободиться. Он оглядел комнату – в ней ничего не было, кроме кресла и Ренфилда, – и подумал, не заколочены ли ставни на окнах. Если нет, то есть шанс удрать, конечно, если горилла отпустит плечо и он, Палмер, не переломает себе все кости, прыгнув с третьего этажа в патио.

– Я бы не рекомендовал такие героические поступки, мистер Палмер, – произнес Ренфилд, улыбаясь и перекладывая ногу на ногу, как усталый инспектор по кадрам на собеседовании с надцатым соискателем. – Ставни, разумеется, заколочены. О, не надо так удивленно смотреть! Разумеется, я могу читать ваши мысли как открытую книгу – хотя сравнение с брошюрой комиксов было бы точнее. Можешь отпустить его, Кейф. – Тиски на плече Палмера разомкнулись. – Я сам справлюсь с нашим другом. Иди охраняй дверь.

Кейф что-то буркнул, остановившись на пороге ради последнего голодного взгляда на Палмера.

– Ну! Делай, как я велел! – прикрикнул Ренфилд на громилу, как на непослушного ребенка, которого выгоняют в кухню. – Получишь свою долю, как всегда!

Палмер бросился к Ренфилду, сжав кулаки.

– Слушай, ты, сладкоречивый мерзавец, что это ты устраиваешь? Если ты мне сейчас же не ответишь, я знаешь что сделаю?

– Вы умрете, мистер Палмер.

Огонь полыхнул по жилам Палмера, превратив кровь в лаву. Внутренности вскипели в собственном соку, кости рассыпались пеплом. Глаза лопнули и потекли по щекам яичными желтками. Палмер попытался крикнуть, но легкие были полны горящей воды.

Огонь исчез так же быстро, как появился. Палмер лежал на голом полу, подтянув колени под подбородок. Во рту был вкус крови. Язык он прикусил, что ли?

– Что... что вы сделали?

– Вы умерли, мистер Палмер. И будете продолжать умирать, пока я не передумаю. Честно говоря, я не знаю, что Доктор в вас нашел. Да, у вас есть кое-какие способности, – он фыркнул, – но весь остальной ментальный багаж – эмпатия, сочувствие, способность к любви – даже не стоит усилий на депрограммирование!

Холод ударил Палмера насквозь, пронзая нервную систему миллионами льдинок. Легкие наполнились кристаллами льда, моча застыла в пузыре камнем. Палмер жалобно заскулил, когда почернели и отвалились пальцы на руках и ногах.

– Я не собираюсь дать вам выжить в этом небольшом испытании. – Ренфилд появился снова, но на этот раз его голова была обернута странным свечением цвета свежего кровоподтека. Странно, что раньше Палмер этого не заметил. – Слишком долго я работаю, чтобы какой-то новичок посмел настроить Доктора против меня!

Бесцветное лицо Ренфилда горело. Он был опьянен долго сдерживаемыми чувствами, глаза горели хищной яростью, как у оголодавшего койота.

Ренфилд встал с кресла и упал на колени, склонившись над Палмером.

– Думаешь, я не заметил, как он к тебе благоволит? Как на тебя смотрит? Он обещал мне силу и жизнь вечную! Он говорил, что любит меня! Что я ему нужен! Я, а не ты! – В глазах его стояли слезы. – Он мне лгал! Но тебя он не получит. Я не дам тебе занять мое место! Я ему скажу, что ты не выдержал депрограммирования – и это не будет ложью, – и я отдал твой труп огру для уничтожения. И никто не узнает! Даже Доктор знать не будет!

Опущенные ставни щепой влетели в комнату – так обставила свое появление Соня Блу, защитив лицо руками в кожаной броне. Она покатилась по полу и отвлекла Ренфилда от его жертвы.

Оцепенение в руках и ногах Палмера прошло, когда Ренфилд повернулся к непрошеной гостье. Гало, обратным негативом окружающее его голову, задрожало, выпуская плети щупальцев в сторону Сони Блу.

Соня отмахнулась рукой, будто отгоняя докучливое насекомое.

– А ничего больше ты не умеешь! – рассмеялась она. Ренфилд смутился, затем испугался.

– Кейф, сюда скорее! Кейф!

Палмер встал на ноги, удивляясь, что испытанные муки не оставили никаких следов. Слышно было, как горилла возится с замком. Соня схватила Ренфилда за лацканы и подтянула к себе буквально лицом к лицу. Шипастая корона красновато-черного цвета возникла вокруг головы женщины, замигала, как испорченная неоновая лампа.

– Где Панглосс?

– Ты серьезно думаешь, что я тебе сказал бы? – фыркнул Ренфилд.

– Что ж, ты прав.

Она отпустила его пиджак. Ренфилд неуверенно улыбнулся, оправляя лацканы. Движение Сони было так быстро, что Палмер едва успел его заметить. Схватив Ренфилда за подбородок, она вывернула ему голову под неестественным углом. Дверь влетела внутрь, повиснув на петлях.

В дыру стала протискиваться горилла. Свиные глазки перебежали с Сони на Палмера и остановились на трупе Ренфилда. Соня шагнула вперед, жестом велев Палмеру встать за ней. В одной руке она держала пружинный нож.

– Господи, женщина, с этим громилой тебе никак...

Она махнула ему рукой, чтобы молчал, не отрывая глаз от мощной фигуры, заполнявшей дверной проем.

– Тихо, ты! Я знаю, что делаю.

Кейф издал глубокое горловое рычание и шагнул вперед, нюхая воздух, будто собака, берущая след. Глянул подозрительно на Соню и Палмера, раздувая ноздри, но нападать не собирался – его внимание было приковано к трупу Ренфилда. Толстыми шнурами свисала у него из пасти слюна. Испустив громкое фырканье, как кабан у корыта, он бросился к телу. Палмер услышал треск рвущейся материи – великан рвал на мертвеце одежду.

Соня жестом поманила Палмера к двери. Он пошел вслед за ней, не отрывая взгляда от слюнявой гориллы.

– Чего это он? – прошипел Палмер.

– Лучше тебе не знать. Давай-ка выбираться отсюда, пока он занят. Огры вообще не слишком умны, а когда голодны, то думают желудком, а не мозгами. Нам повезло, что этот еще не обедал.

 

5

Палмер сидел в патио пентхауза со стаканом бурбона, хотя все, что он считал реальным, развалилось на куски.

Он всегда гордился своим умением приспосабливаться в неблагоприятных условиях. Он выдюжил, когда в семнадцать лет родители вышибли его из дому. Он выжил три адских месяца в бригаде работяг в Алабаме, когда ношение длинных волос было криминалом. На его глазах друзья, не желающие признать, что они уже не так молоды и сильны, как привыкли, падали жертвами передозировки и болезней. Среди отвергающих перемены уцелевших не бывает. «Меняйся или помирай» – такую татуировку следовало бы ему сделать у себя на лбу.

Глядя поверх стакана на свою спасительницу, Палмер сделал еще глоток. Она сидела на краю парапета, оглядывая окружающие крыши. Палмер не знал, можно ли доверять этой женщине в зеркальных очках; впрочем, выбора не было.

– Панглосс действительно ваш дед?

Она пожала плечами, но не обернулась.

– Некоторые это так назвали бы. Но если вы спрашиваете, является ли он моим дедом биологически,то нет.

– Я так и думал. Он и близко еще не в том возрасте, когда у человека может быть внучка ваших лет.

– Панглоссу не менее полутора тысяч лет, мистер Палмер.

– Значит, я совершенно не умею определять возраст.

– Как-то вы очень... спокойно отнеслись ко всему, что случилось.

Палмер пожал плечами:

– Я говорил с мертвецом, открыл у себя сверхъестественные способности, а мои мозги изнасиловал псих-телепат. После этого услышать, что мой наниматель – вампир, это вполне обыденно.

Соня глянула на него:

– Вы говорили с мертвецом?

– Скорее он со мной. Это ваш бывший приятель.

– Чаз?

Палмер кивнул, высматривая признаки реакции у нее на лице. Если эта новость и была ей небезразлична, Соня не подала виду.

– И что он хотел сказать?

– Что я должен бежать от вас как от чумы и поскорее мотать из Додж-Сити.

– Поумнел слегка после смерти.

– Он сказал, что вы его убили.

– Мертвые не врут. Кстати, и правды они не говорят. Да, я его убила. Это важно?

– Для него было важно.

– Чаз был моим... партнером. Он был вроде вас – сенситив. Когда мы с ним встретились, он был мелкой проституткой у геев. Мы снюхались и отлично работали – какое-то время. Потом он меня продал. Предал меня с поцелуем. У него всегда была склонность к иронии. Я провела полгода в дурдоме по его милости. Верности я от людей не жду, но предательства не поощряю. Убить его было не только справедливо это было правильно. Я давно уже стала убийцей, мистер Палмер. Это у меня такая привычка. Я считаю, что должна вам об этом сказать.

– Был когда-то мальчик... – Горло Палмера перехватило от вкуса крови Джимми Эйхорна, но он все равно это сказал. – Мальчик с синими волосами, с которым вы тоже кое-что сделали.

– Синие Павианы? Да, помню. Я так поняла, что мальчик еще жив?

– Если это можно так назвать.

Она пожала плечами:

– Он обладал информацией. А у меня была потребность в... Ладно, скажем, была потребность, и не будем уточнять какая.

– Ему было всего пятнадцать...

– ...Что не помешало ему быть виновным в групповых изнасилованиях, наездах при пьяной езде и убийстве второй степени. Не тратьте на него ваше сочувствие, мистер Палмер. Я уже сказала: то, что я делаю, не только справедливо, но и правильно.

~~

Соня Блу отвела Палмера в комнатку на чердаке. Там, где крыша подходила к стене, стояла узкая кровать.

– Не очень уютно, но я редко принимаю гостей. Вам здесь ничего не грозит. До рассвета еще четыре часа, я буду снаружи охранять дверь. Когда солнце взойдет, ручного огра Пан-глосса можете уже не бояться.

– Огра?

– А за кого вы приняли этого болвана, жрущего нашего дорогого покойника Ренфилда? За фею-крестную? Они здоровенные и тупые, и у них есть по-настоящему мерзкие привычки, как вы могли догадаться, но без хозяина они почти беспомощны. Предоставленные самим себе, они лишь пожирают детей да разоряют деревни. Это им сходило с рук в средние века, но сейчас это привлекает внимание и они почти все пошли на службу к серьезным варграм и вампирам. Таким образом, их наниматели могут избавляться от пустой посуды, не привлекая к себе излишнего внимания. Именно это Ренфилд вам готовил, если вы еще сами не догадались.

– Но зачемон сделал то, что сделал?

Тень сочувствия смягчила черты Сони.

– Нет ничего стыдного в том, что с вами случилось. Пусть Ренфилд не изнасиловал вас физически, но результат был тот же.

– Ну, я... – Палмер не находил слов. И сомневался, что когда-нибудь найдет.

– Вот почему Ренфилд вас мучил – он пытался вас вывихнуть.

– Не понял?

– Чтобы вы были полезны Панглоссу или вообще любому вампиру, надо было убедиться, что вас можно вывихнуть в соответствии с его потребностями. Вывихивание включает полное и окончательное уничтожение «сверх-я» и перестройку "я". Потребности и желания сенситива должны вертеться вокруг его хозяина. Он должен хотеть жить – и умирать – ради хозяина. Иногда такая эмоциональная зависимость достигается наркотиками или сексом. Наклонности ко злу пестуются, а все ростки человеческих чувств, кроме тех, что нужны хозяину, систематически выкорчевываются. Хотя это может занять некоторое время, начальное программирование – дело нескольких минут, если нападающий – искусный мастер психозондирования. Если программирование провести слишком быстро, слишком резко, наступает смерть.

Очевидно, Ренфилду был дан приказ вывихнуть вас, ввести, так сказать, в конюшню Панглосса. Но он возревновал и взбунтовался. Вам повезло, что он хотел вас убить, иначе вы сейчас были бы рабом Панглосса.

– Да, повезло.

~~

Соня сидела на корточках, вполуха прислушиваясь к дыханию спящего Палмера. Вряд ли у огра хватит мозгов их искать, но Соня на горьком опыте убедилась, что милейшего Доктора нельзя недооценивать. Она достала из кармана письмо и разгладила его на досках пола.

"Есть многое, что я должен Вам сказать, и это касается некоего лица, которым Вы, насколько мне известно, интересуетесь.

Морган".

Руки туго сжались в кулаки, из груди вырвалось нервное прерывистое дыхание. Лучшую часть двадцати лет – всей ее не-жизни – Соня провела в поисках вампира, который изнасиловал семнадцатилетнюю девушку, отравил ее кровь и превратил ее в то, что теперь называлось Соней Блу. Теперь Панглосс, вампир, создавший когда-то самого Моргана, соблазняет ее информацией о нем. И делает это уже не впервые. В последний раз это было под улицами Рима, в катакомбах, священных для теневых рас, которые правят человечеством. Она была тогда слишком горда, чтобы согласиться на «деловое предложение» Панглосса. Повезло, что смогла хотя бы уйти.

Что задумал Панглосс на этот раз? Не в его характере добровольно давать информацию. Ему что-то от нее нужно – хотя бы в этом можно не сомневаться.

«Связаться со мной Вы можете через этого человека, Палмера».

Очевидно было, что Панглосс хотел заманить ее поближе с помощью этого человека и обратить его в раба, когда надобность в нем отпадет. Он был достаточно проницателен и понимал, что вывихнутый сенситив или Притворщик, который подойдет к ней на расстояние обнюхивания, уже никогда об этом не расскажет. Так что же ей теперь делать с Палмером? Часть ее личности – та, которую Соня называла «Другая», – знала,что хочет с ним делать, но Соня отказывалась слушать этот совет.

~~

Палмер стонал во сне, неспокойно ерзая на узкой кровати. Тестообразное лицо Ренфилда, широкое и бледное, как луна, заполняло его сны. Глаза мертвеца, плоские и черные, как пуговицы, губы, синие и тонкие. Палмер слышал голос Ренфилда, хотя рот на лице размером с луну был искривлен судорожной усмешкой.

Как я. Как я. Она сделает из тебя такого, как я. Пса. Пса. К ноге, пес, к ноге!

Палмер резко сел. Пот заливал глаза, во рту пересохло, а доли мозга делились пополам, как амебы. Он глядел в круглое оконце у конька крыши, потом встал и распахнул его, вдохнул глубоко воздух, насыщенный рекой Миссисипи. Где-то на реке печально загудела баржа.

– Ви-и-и-ильям?!

Нет, не может быть. Он прижался лбом к подоконнику, пытаясь ощутить реальность облупленной краски, шуршащей по коже. Он не спал и понимал это.

– Вильям? Что же ты не глянешь на меня, малыш? Ты не рад меня видеть, милый?

Палмер закусил губу от знакомого жжения в груди. Шрам задрожал, задергался, будто его прижгли раскаленным крюком. Нет, он не станет на нее смотреть. Она ненастоящая. Это сон. А он не спит.

Палмер открыл глаза, ища опоры в мире за окном.

Новый Орлеан горел.

Город застилали стены пламени, но никто их не видел. Горящие дети бегали по улицам, и детский смех сливался с дымом из красных, как рачий панцирь, ртов. Женщины в фартуках сметали пепел с веранд. Бизнесмены, одетые в тлеющие костюмы от «Брукс Бразерс», останавливались посмотреть на сплавленные комья, застегнутые на запястьях, и убегали, торопясь, прижимая к груди горящие кейсы поджаренными руками. На балконе напротив обнимались любовники, не замечая волдырей, вскакивающих на коже, а кованая решетка беседки таяла и капала, как лакрица на солнце.

Спазм боли ударил в грудь, заставив Палмера вскрикнуть. Никак не получалось ее отогнать. Она все равно пробьется. Застонав, Палмер обернулся к Лоли лицом.

~~

Запах маруивывел Соню из задумчивости. Она уже слышала его и раньше, но не знала тогда о намерениях твари. Вонь эктоплазмы ширилась, а потом раздался сдавленный крик Палмера.

Соня толчком распахнула дверь, зарычав при виде бесформенного создания, припавшего к груди сонного человека и запустившего когти ему в грудь. Маруи заверещал тревожно и расправил перепончатые крылья. Пальцы Сони сомкнулись на скользких боках, и высокий визг твари перешел в ультразвук.

– Что за хрень? – Палмер проснулся, в недоумении глядя на дерущихся возле кровати бойцов.

– Да не сидите вы как истукан, помогите!

– Что мне делать?

– За шею его хватайте!

Палмер глянул на пилообразные зубы маруи и затряс головой:

– Черта с два!

– Да хватайте же, черт вас возьми!

С гримасой отвращения Палмер сжал руками телескопическую шею маруи. Бешено отбивающаяся тварь была на ощупь холодной и резиновой, будто ее плоть состояла из слизи, но Соне все-таки удалось придавить тварь к полу.

– Как эта чертовня называется?

– Это, мистер Палмер, ваш кошмар.

Ослабленная борьбой тварь больше не пыталась удрать. Она лежала грудой, как поломанный воздушный змей, и что-то жалобно мычала. Палмер смотрел на перекрученные, почти человеческие мышцы маруи и на порванные перепончатые крылья. Шея кошмара была похожа на петлю пуповины; на лысой стариковской голове доминировали лисьи уши и острые шипастые зубы. От одного взгляда на эту тварь шрам Палмера задергался.

– Их называют маруи, -объяснила Соня, придерживая ногой шею гада. – Еще их называют ночные эльфы, маэры и le rudge-pula – в зависимости от местности. Они паразитируют на спящих, управляя снами, чтобы кормиться страхом и тревогой, которые порождаются в кошмарах. Этот, судя по размеру, уже давно на вас пирует. Телесную форму они принимают, лишь когда едят.

– Вы хотите сказать, что эта штука и есть кошмар?

– Дурные сны существуют по своим собственным причинам; маруи просто пользуются отрицательной энергией, которую кошмары освобождают. – Она придавила шею маруи и улыбнулась, когда тварь завыла. – Я думаю, что эту милую зверушку напустил на вас Панглосс, чтобы облегчить работу Ренфилду, когда время придет. Так, Ровер?

Она сильнее надавила на горло маруи. Тварь пискнула:

– Ви-и-ильям, помоги!

Палмер обрушил ногу на череп маруи, раздавив его в липкое тесто. Маруи дернулся и начал растворяться. Эктоплазма испарялась, как сухой лед.

~~

– Не сомневаюсь, что вы хорошо спали.

Палмер отставил кружку цикорного кофе и повернулся к вампирше, стоящей в дверях кухни. На ней было зеленое шелковое кимоно, вышитое крошечными бабочками цвета дыма. Волосы она увязала в тюрбан из чистого белого полотенца. И она была по-прежнему в зеркальных очках. Палмеру как-то не приходила в голову мысль, что нежить тоже моется в душе.

– Никогда лучше не спал.

Это была правда. Впервые за много недель сон Палмера не тревожили повторяющиеся кошмары. Проснувшись далеко за полдень, он почувствовал, что по-настоящему свеж и даже молод.

– Надеюсь, вы нашли, чем себя занять, пока я была... нездорова.

Соня открыла холодильник и достала бутылку с темной красной жидкостью. Палмер уже видел эти бутылки и попытался угадать, что они значат.

– Боюсь, что я не очень умею принимать гостей. – Она отломила крышку и поднесла бутылку к губам, но тут заметила выражение лица Палмера. – Ох, простите. Я совсем забылась. – Она с виноватым видом отставила кровь.

– Вам не за что извиняться. Вы же, в конце концов, у себя дома, а я только в гостях. Нет у меня права судить.

Соня склонила голову набок, глядя на него своими непроницаемыми глазами.

– Вы очень легко адаптируетесь... для человека.

Палмер кашлянул в кулак.

– Я должен сказать вам одну вещь. Понимаете, совершенно очевидно, что я несколько в тяжелом положении. Обнаружить, что все, что я знал, – неверно, это само по себе выбивает из колеи, но узнать еще и то, что все мои параноидальные страхи – правда... – Он развел руками в выразительном пожатии плеч. – Мне нужна помощь. И серьезная.

– И?..

– Ну и я хочу сделать деловое предложение. Можно назвать его скромным. Мне нужна помощь с этим взбесившимся радио у меня в голове, так? Вам нужна помощь насчет Панглосса, так? Что, если мы объединимся в команду – на время? Вы могли бы меня научить, что делать с тем, что я сейчас получил, а я бы мог... делать все, что вам от меня понадобится.

– Мистер Палмер, вы хоть понимаете, во что ввязываетесь?

– Нет, и признаю это с самого начала. Но я знаю, что, если мне не помогут, я сойду с ума. Не могу я жить, когда мысли, страхи и безумие других людей свистят у меня в голове сквозняком. – Палмер чувствовал, что руки у него дрожат, но смотреть на них не хотел. – Послушайте, я не могу вам соврать. Вы меня, леди, пугаете. Но – как говаривал мой дядя Вилли: из всех дьяволов выбери того, которого ты знаешь.

Когда она засмеялась, стали видны клыки. И хотя Палмер знал, что все в порядке, все равно испугался.

~~

По сравнению со вчерашним днем Французский квартал практически опустел. Бурбон-стрит открылась на деловой день, как обычно, но зазывалы раз в жизни не были заинтересованы заманивать в свои логова греха редких туристов, бродящих по залитым неоном и усыпанным мусором улицам.

Местные торговцы брандспойтами смывали залежи пластиковых крышек, банок и бутылок в сточные канавы. Общее настроение можно было передать как смесь усталости и облегчения, будто город приходил в себя после приступа малярии.

Палмер шел за своей новой работодательницей, стараясь не замечать пристальных взглядов, сопровождавших их на узких улицах. Соня Блу шла быстро и целенаправленно сквозь теснящиеся тени, руки ее были погружены в карманы кожаного жакета. Казалось, что она ушла в свои мысли, но у Палмера не было сомнений, что она отлично видит направленные на нее взгляды.

Страх и отвращение, исходящие от педерастов, наркодилеров и прочих обитателей Квартала, были достаточно сильны, чтобы у Палмера мурашки побежали по коже. Будто кто-то выпустил ему целый муравейник под одежду. Он проделал ментальные упражнения для блокировки внешних эмоций, которым Соня его научила перед выходом из дома, и орда невидимых муравьев исчезла.

– Кажется, тебя в этой округе не очень любят.

Она глянула через плечо.

– Привыкла. У большинства людей инстинктивная неприязнь к Притворщикам – и к сенситивам, кстати.

Палмер вспомнил свою собственную реакцию на Ренфилда и вздрогнул.

– Ты это слово уже говорила: «Притворщики». Что оно значит?

– Ты Лавкрафта читал?

– Еще в школе. А что?

– Помнишь там насчет Ктулху, Старших Богов и Старых? Насчет того, что человечество появилось только недавно, в масштабах существования Земли, и что мерзкие гиганты, монстры из космоса, правили этим миром задолго до динозавров, и сейчас эти безымянные отвратные гиганты сидят на щупальцах и ждут, пока придет время захватить мир?

– Ну помню.

– Ну так вот, в этом роде.

– Знаешь, кажется, мне больше знать не хочется.

– Поздно. Но проще показать, чем рассказывать. Рассказать ятебе смогу все, что захочу. Правда это или нет – сам решишь. Но когда ты что-то видишь,чуешь вонь его дыхания и тела – это уже совсем другое. Как люди говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

– А куда мы идем? – У Палмера снова побежали по коже мурашки, но ничего общего с телепатией это не имело.

– Ты веришь в ад?

Палмер заморгал, сбитый с толку переменой темы.

– Если ты имеешь в виду христианский ад, где людей мучают хвостатые остроухие типы с вилами, – то нет.

– Я тоже. Но в демонов я верю. И вот туда мы и идем: заключать сделку с дьяволом.

– То есть с Сатаной?

– Ты что, шутишь? Это нам не по карману. Он только души берет в обмен. Нет, я иду к такому, у которого цены разумные.

Палмер решил, что лучше будет прекратить расспросы.

~~

«Монастырь» оказался маленьким темным баром, в припадке извращенности решенным в церковном стиле. Кабинки вдоль стены были когда-то церковными кафедрами и скамьями, кусочки цветного стекла, подобранные в различных снесенных церквах, образовывали несвязную мозаику на фоне дневного света. Штукатурные образы и иконы в разных стадиях разрушения висели в беспорядке повсюду; Черная Мадонна с Младенцем, потемневшие то ли в дыму бесчисленных свечей, то ли во второй попытке Ватикана «модернизироваться», глазели с насеста над баром плоскими и синими, как яйца малиновки, глазами. В углу побитый музыкальный автомат шипел поцарапанной записью «Роллинг Стоунз».

По дешевым ценам, ленивому обслуживанию и небрежному отношению к гигиене было очевидно, что «Монастырю» не приходится принимать орды набитых кредитными картами туристов, питавших Французский квартал. Одинокая проститутка у бара потягивала джин, а бармен протирал бокалы грязной тряпкой. Оба они внимательно посмотрели на вошедших Соню и Палмера.

– А что, если того парня, что мы ищем, здесь нет? – с надеждой шепнул Палмер.

– Куда он денется? Он всегда здесь.

Знакомый Сони сидел в дальней кабинке, где было темнее всего. Губы Сони изогнулись в тонкой и холодной улыбке.

– Привет тебе, Мальфеис!

Демон улыбнулся в ответ, облизав губы раздвоенным языком.

– А, Соня! Только, пожалуйста, называй меня Мэл. Не надо этих формальностей.

Палмер нахмурился. Чего угодно мог он ожидать, только не мальчишки-подростка в линялых джинсах и футболке с надписью «Серфинг или смерть!». К бывшей церковной скамье прислонилась роликовая доска, у которой на пузе был нарисован глаз в языках пламени.

– Пацан, а тебя уже пускают в бары?

Мальфеис поднял в изумлении непричесанную бровь:

– Соня, а это что еще за ренфилд?

– Моя фамилия не Ренфилд. – Палмер подавил желание встряхнуть за крысиный хвост этого наглого сопливого панка со скейтом. – Чего ты этим хотел сказать?

Соня махнула Палмеру рукой, чтобы помолчал:

– Потом объясню, когда закончим дело. Подожди меня у бара.

– Но...

– Я сказала:подожди меня у бара.

Голос был холоден и тверд как сталь и так же непререкаем. Соня подождала, чтобы Палмер отошел, потом зашла в кабинку.

– Ты сильно изменился, Мэл. – Полгода назад Мальфеис носил тело молодого чернокожего, увешанного кольцами золотых цепей.

Демон пожал плечами, хитровато улыбнувшись.

– Люблю держаться моды. Всегда был слегка на ней сдвинут. Итак, что привело тебя ко мне в когти, ласточка?

– Думаю, ты и без меня это знаешь.

– В самом деле?

– Не надо со мной вертеть хвостом, Мэл. У меня сейчас на это нет ни времени, ни терпения. Мне надо знать, что держит в рукаве Панглосс. – Она вытащила из кармана доставленное Палмером письмо и по столу толкнула его к Мэлу.

Тот постучал по бумаге неестественно длинным ногтем и хмыкнул.

– Легче легкого. А что я с этого буду иметь?

Соня вытащила черный керамический сосуд вроде коробочки для мази и дала его демону рассмотреть.

– Получила на той неделе из Катманду. Размолотый череп человека, который убил шесть тибетских святых, потом растерзал и изнасиловал трех миссионеров. Нормальный товар, чистейший – сам можешь убедиться.

В кошачьих глазах Мэла будто огонек вспыхнул. Пальцы нервно забарабанили по столу.

– Дай-ка попробовать.

Соня аккуратно отвернула крышку и положила в протянутую ладонь Мэла щепотку тонкого желтоватого порошка. Демон послюнил палец, сунул его в порошок и потом себе в рот.

– Ну? Какой вердикт?

Мэл одобрительно кивнул:

– Уау! Мама, купи мне такого!

– Договорились?

– Вполне.

Соня подвинула баночку к Мальфеису. Демон тут же вынул откуда-то позолоченное бритвенное лезвие и плоский кусок вулканического стекла и отвесил себе щедрую порцию раздробленного черепа. Не замечая ничего вокруг, он наклонился к столу и втянул дорожку обеими ноздрями, пыхтя носом, как идущая по следу гончая. Закончив, он резко выпрямился, надувая щеки и встряхиваясь, как запаленный жеребец. Глаза у него стали слишком большими, зрачки – неестественно щелеобразными, но в остальном он был вполне похож на человека.

– Ну, блин! Истинная, настоящая дурь! – Он усмехнулся полной пастью акульих зубов.

– Рада, что тебе понравилась. А теперь насчет Панглосса...

– Без проблем! – Мэл взял письмо и постучал его краем себя между бровями. Глаза закатились под лоб, показав зеленоватые белки. Странное рычание, низкое, как basso profundo, вырвалось из узкой безволосой груди, но вроде бы никто не заметил. Через пару секунд Мэл пришел в себя, и глаза его вернулись на место, как картинки в игровом автомате.

– Здесь мало информации о Панглоссе, если не считать его недавней попытки с тобой связаться. Но это на поверхности. А зато есть что-то, связанное с Морганом.

– Да? И ты можешь это выяснить?

– Извини, тут нужен допуск Первой Иерархии. У меня нет необходимых полномочий, чтобы получить для тебя эту информацию – в деталях по крайней мере. Одно могу сказать: что бы там ни делал Морган, это бурно обсуждают в Первой и Второй Иерархии. Одобряют там его действия или нет – сказать невозможно.

– А разве у тебя там нет связей? Я думала, у тебя дядя – Второй Иерарх.

– Дядя Ойе, что ли? Да, но он не самая крупная шестеренка в этой коробке. Он же, знаешь, занимается тем, что соблазняет людей нарушать обеты бедности – можешь себе представить? Его звезда стала закатываться с самой Реформации. Честно говоря, почти все Вторые Иерархи уже лишний народ – изначально их породили, чтобы искушать святых в средние века. И все равно прямое обращение к любому из них обходится в кровавую жертву. Не меньше трех кварт крови. Жаль, что не могу тебе ничем больше помочь, но правила есть правила.

~~

Палмер сердито глядел то на хайбол у себя в руке, то на Соню, которая все еще разговаривала с этим юным панком с забавными глазами. Черная Мадонна глядела на Палмера, нависая над полупустыми бутылками. Черный Младенец Иисус был похож на куклу, вывалянную кем-то в угольном погребе. Поднятые пухлые ручки кончались беспомощными кулачками, поскольку пальцы давно стерлись.

– Эй, мистер, ищете кого-нибудь?

Это сказала проститутка у конца стойки, та самая, которую Палмер заметил при входе в бар. Он покачал головой, не отрывая глаза от стакана.

– Спасибо, но извините. Не надо.

– Уверен,что никого не ищешь?

Что-то в этом голосе заставило его поднять глаза. Увиденного было достаточно, чтобы он зашатался на краю обрыва.

Безумие раскрывало пасть как удав, готовый поглотить его целиком, с сигаретами «Шерман» и читательским билетом публичной библиотеки. Достаточно лишь отпустить стойку, и безумие засосет его, и никогда никто больше не увидит и не услышит Палмера.

Женщиной у конца стойки была Лоли. И сейчас Палмер знал, что видит ее не во сне. Соблазнительно улыбаясь, она двигалась к нему. Слышался запах джина и чего-то еще, что Палмер узнал, но не мог назвать. Пальцы Лоли были сухи и холодны на его обнаженной коже, но Палмер даже не вздрогнул – куда там! От ее прикосновения возникла эрекция, такая сильная, что даже больно стало, и слезы показались в углах глаз.

– Как я ждала такого мужчину, как ты! – прошептала она ему на ухо. – Как долго ждала!

Палмер хотел крикнуть, но рот запечатало изнутри. Половой орган подрагивал, будто на корень его наложили жгут из рояльной струны и медленно стягивали, прекратив циркуляцию.

– Пойдем, малыш. Есть у меня местечко, где мы будем одни. – Лоли продела руку под руку Палмера, отрывая его от стойки. Она была на голову ниже его, но сильна. Слишком сильна. – А когда мы будем одни, я тебя затрахаю до смерти!

И она рассмеялась, будто подшутила не просто так, а именно над Палмером.

Он не хотел идти с ней, но его будто тянули проволокой, привязанной к концу члена. Каждый раз, когда он пытался сопротивляться, невидимый жгут стягивался сильнее. Они уже почти дошли до двери, как на правом локте Палмер ощутил столь же сильную руку другой женщины.

– Он мой,сука ты адская обдолбанная!

Соня дернула Палмера к себе, но суккуб крепко держал за левую руку. Дьявольская шлюха шипела, как кошка, вцепившись ногтями в Палмера. Он попытался закричать, но рот по-прежнему был залеплен.

Ему представилось, как его разрывают пополам, словно куриную дужку, суккуб и вампирша. И тут Соня выхватила пружинный нож и почти отделила руку фальшивой Лоли у самого запястья. На миг сбитая с толку таким развитием событий, Лоли ослабила хватку, и Соня смогла выхватить у нее Палмера. Как только прервался физический контакт с суккубом, переполненный орган Палмера резко опал. Впервые в жизни он испытал радость от исчезновения эрекции.

Палмер вытаращил глаза, увидев, как Лоли берет свою отрезанную руку и пытается ее приставить. К его удивлению, побег принялся.

– Лоли?.. – Впервые за все это время он смог выдавить из себя слово.

– Это не Лоли, Палмер. Возьми меня за руку и увидь, что вижу я.

Палмер не успел и слова сказать, как Соня взяла его за руку и сжала.

У твари, которая его заворожила и пыталась похитить, было три пары болтающихся сисек, длинные и волосатые руки обезьяны, кривые ноги и шестидюймовый кожистый клитор, болтающийся между ляжками. Из покатого лба торчали рожки. Суккуб зашипел, безгубый рот разинулся, как пасть пираньи. Он шагнул вперед, вызывающе рыча, собираясь дать бой этой чужачке с зеркальными глазами, что посмела украсть у него ужин.

–Йамара!

Голос был силен, как гром, и глубок, будто со дна колодца. Суккуб съежился, автоматически приняв позу подчинения.

Палмер обернулся. Пацан, которого звали Мальфеис, вышел из кабины. Но это уже не был пацан. Демон громоздился выше шести футов, хотя изгиб спины заставлял его сутулиться. Он был покрыт жесткой кирпичного цвета шерстью, как орангутанг, – всюду, кроме двузубого пениса. Морда у него была свинообразная, даже с изогнутыми кабаньими бивнями. На ногах – копыта.

Отпихнув плечом Соню и Палмера, Мальфеис быстро заговорил на языке, состоящем в основном из визга и хрюканья. Протянув лапу Йамаре за спину, он схватил суккуба за хвост и сильно вывернул. Йамара, заверещав, попыталась вырваться. Размахнувшись, Мальфеис запустил визжащего суккуба на улицу через дверь. А когда он повернулся, это снова был скейт-панк.

– Извини, что так вышло. Новенькая. Дальняя родственница, понимаешь. Я одной своей сестре обещал, что пристрою ее к делу, но сама видишь – без толку.

 

6

Палмер ерзал в кресле, тщетно пытаясь избавиться от желания курить.

Рейс продолжался менее шести часов, а потому, согласно правилам, курить в полете не разрешалось. Пачка «Шерман» взывала из внутреннего кармана пиджака, прижимаясь к сердцу, как фотография любимой.

Рядом сидела Соня Блу, в тех же зеркальных наглазниках, и небрежно проглядывала журнал. Спутница Палмера была вампиршей современной: никаких ящиков с натуральной землей. Она предпочитала салон первого класса.

– Прибываем в аэропорт через два часа. Панглосс сказал, что пришлет за нами машину. И у меня нет оснований ему не верить, – сказала Соня, не поднимая глаз от статьи о лучшем семейном отпуске во Флориде.

Палмер кивнул, ничего не сказав. Лично он считал Сонино решение встретиться с Панглоссом равносильным самоубийству. Сначала он думал, что она заставила его согласиться хитрым ментальным воздействием, так же как сотрудников службы безопасности в аэропорту. Тех, которые потребовали от нее отдать пружинный нож.

– Простите, какой нож? – спросила она, держа прямо перед ними этот нож со сложным орнаментом на рукояти. И голос ее был ровен, без малейшей примеси дрожи страха.

– Извините, мэм. Это мы ошиблись. Приятного вам полета, – сказали оба сотрудника в унисон, разве что волосы на себе не вырывая от раскаяния.

Палмеру хотелось бы верить, что его решение влезть во все это было вызвано внешними силами, что ничего не зависело от его мнения, но это была бы ложь. Нравится ему это или нет, а Соня ему нужна.

Недовольно заметив, куда завели его размышления, Палмер глянул на ночное небо за окном – и тут же об этом пожалел.

На крыле самолета сидели они.

Сначала он их принял за детей, хотя понятия не имел, что могут делать ребятишки на алюминиевой шкуре «DC-10» на высоте пятидесяти тысяч футов. Но тут одна из хрупких фигурок встала, расправив кожистые крылья, прыгнула в поток из сопла и улетела вверх.

Нет, не дети. По крайней мере не человеческие дети.

По крылу ползали не меньше шести штук этих серовато-белых созданий, и руки у них были вдвое длиннее тел. Черепа вытянутые, как пуля, тела без волос. Пока Палмер смотрел, как они ползут по крылу, прижимаясь животами к дрожащей шкуре самолета, они один за другим бросались в ветер. Как дети, по очереди прыгающие с тарзанки.

Одно из крылатых созданий поймало сопутствующий вихрь и прилипло к борту самолета возле окна Палмера. Он скривился, ожидая услышать мясистый удар, но не было ни звука, и никто ничего не заметил, даже Соня. Тварь отцепилась от фюзеляжа, глядя на Палмера через окно.

Глаза были огромные, лишенные век, цвета испорченного масла, и плавали они над трубкой хобота, свисающего из середины лица. Длинный червеобразный язык вылетел из пасти, пробуя усиленный плексиглас, отделявший создание от Палмера. Убедившись, что его не пробить, тварь снова залезла на крыло.

Палмер ощутил сбегающий по лбу холодный пот. Он дернул Соню за рукав, показав на окно.

– У меня что, глюки?

Соня оторвалась от журнала и наклонилась посмотреть в темноту за окном.

– Да нет, не волнуйся. Это на самом деле.

– Ничего себе! – Дрожащими пальцами Палмер задвинул пластиковую штору. – Только этого мне и не хватало.

Соня пожала плечами:

– Обыкновенные африты,ничего особенного. И ничего страшного. Такой вид духов стихии. Любят прокатиться на самолетах. Они безвредны, если только пара воюющих племен не заспорит, кому кататься первому. Немногие люди, которые их видели – или имели несчастье оказаться в спорном самолете, – обычно их принимали за гремлинов.

Палмер мучительно хотел закурить. Куда легче было бы себя убедить, что все это – кусок богатого и разнообразного карнавала жизни, если бы можно было успокоить пляшущие нервы хорошей затяжкой.

Соня глядела на него из-за непроницаемых стекол. Потом наклонилась и положила руку ему на руку.

– Послушай, я понимаю, каково тебе сейчас. Только поверь мне: ты привыкнешь. Помню, как я в первый раз начала «видеть глюки». Решила тогда, что у меня крыша едет! А со мной никого не было, кто бы мне объяснил, в чем дело, – поначалу не было. И я никак не могла понять, то ли я вижу все наяву, то ли у меня галлюцинации. И ты за этим проследи тоже. В смысле – не будешь ли ты видеть того, чего на самом деле нет. Это человеческий мозг выставляет такой защитный механизм, чтобы себя прикрыть. Почти все настоящие псионики кончают в дурдоме. Только двум процентам действующих сенситивов удается не попасть в пробковые стены.

Палмер не мог оторвать глаз от ее руки, лежащей поверх его собственной. Впервые она до него дотронулась – если не считать того раза, когда она его, околдованного, вытащила из лап суккуба, да еще случайного прикосновения позавчера. Палмер ожидал, что кожа Сони окажется на ощупь холодной и жесткой, но это было не так. На самом деле что-то приятное таилось в этом касании. И вдруг рот заполнился вкусом крови Джимми Эйхорна.

Вырвав руку, он неуклюже встал, пытаясь преодолеть спазм в горле.

– Да, понял. Ты меня извини. Мне надо в сортир на минутку.

Пробираясь к туалету салона первого класса, Палмер мрачно кривился в усмешке.

– Господи Боже ты мой, будто мало мне было сложностей, так еще эта проклятая панк-вампирша наводит глюки! – Он встряхнул головой. – Ладно, могло быть хуже. Если бы налоговая служба за мной гонялась.

Он подергал дверь туалета, понял, что она заперта, потом заметил сигнал «занято». Вздохнув, Палмер сложил руки на груди и посмотрел в проход между креслами, лениво разглядывая немногих пассажиров, которые могли позволить себе первый класс на внутренних рейсах.

И тут же его взгляд остановился на крупном мужчине в мятом костюме, который копался у себя в кейсе. Лицо бизнесмена было окружено клубами дыма.

Какого хрена? Я думал, в этом рейсе нельзя курить! Чего же тогда местные шестерки не сгребли этого типа за шкирку? Или он из совета директоров?

На глазах у Палмера дым, окружавший нездорово-румяное лицо бизнесмена, изменил форму, заклубился, будто становясь резче. Сердце Палмера забилось сильнее, когда он увидел, что сидит на правом плече пассажира. Было оно похоже на беличью обезьянку, нарисованную в небе следом реактивного самолета и брошенную на милость ветров.

Палмер быстро отвернулся. Что все это значит, он не знал, но одно он знал точно: сигарета ему необходима. Тут открылась дверь туалета, и Палмер ринулся туда, как к спасительному уединению, даже не дождавшись, когда выходящий посетитель полностью переступит через порог. Руки у него тряслись, когда он запирал задвижку и приваливался спиной к стене. В дюйме от колен торчал низенький самолетный унитаз, и нержавеющая сталь блестела каплями небесно-голубой дезинфекции.

Такой же крохотный рукомойник упирался в бедро, когда Палмер искал по карманам зажигалку. Потом Палмер поднял глаза на детектор дыма и сморщился.

Столько они долдонят, чтобы никто не трогал эти дурацкие штуки, – значит их действительно легко заткнуть. И все-таки меньше всего мне надо, чтобы эта зараза загудела, пока я буду с ней возиться. За все хлопоты я тогда получу полное рыло углекислоты и штраф в пятьсот монет.

Палмер поглядел на извлеченную из кармана пачку, потом снова на пластиковый диск, висящий над головой электронным дамокловым мечом.

А, хрен с ним!

Сунув сигарету в рот, он встал на унитаз, чтобы отключить детектор дыма. И оказалось, что он смотрит в небьющееся зеркало над умывальником.

Палмер фыркнул от презрения к себе. Курить украдкой в сортире, как когда-то в школе «Матер Долороза» в Акроне! Уже волосы поседели и вместо школьной формы – сшитое на заказ черное пальто, но нет, в сущности, разницы между четырнадцатилетним Палмером, которого вызвали на ковер за курение в чулане за гимнастическим залом, и этим, тридцатидевятилетним, который собирается заглушить детектор дыма. Только у взрослого Палмера на плече сидела дымная обезьяна, как попугай у Долговязого Джона Сильвера.

– А-а-а!

Завопив при виде обезьяны, Палмер потерял равновесие и провалился ногой в унитаз. Страх перед видением сменился куда более практической боязнью случайно вылететь в дыру туалета. Злобно ругаясь, Палмер вытащил ногу и ударился о дверь с мясистым стуком.

– Сэр, сэр, что случилось? Отчего вы кричали? Вы меня слышите?

Голос стюардессы звучал подозрительно и озабоченно одновременно.

– Нет-нет, все в порядке! Просто... просто неудачно ногу подвернул!

Палмер мрачно разглядывал вымазанную краской ногу. К счастью, штанина и ботинок были достаточно темными, чтобы не было видно различия цветов. Выбираясь из тесноты туалета, он старался не смотреть в зеркало, только застенчиво улыбался собравшейся группе стюардесс.

– Пожалуйста, сэр, займите ваше место. Мы подлетаем к Сан-Франциско.

~~

– Ну, чего ты встал как вкопанный?

– А? Что? – Палмер вздрогнул от окрика Сони. Он было остановился прикурить сразу, как только выбрался из плена самолета, и оказалось, что он смотрит на неестественно худую женщину, которая тащит свой багаж от терминала, а на шее у нее сидит дымная обезьяна размером с гориллу.

А женщина будто и не замечала этого Гаргантюа, оседлавшего ее плечи. Между красными губами была зажата сигарета с фильтром.

Слыхал я о «Гориллах в тумане», но никогда не видел гориллы, СДЕЛАННОЙ из тумана!

Палмер закусил губу, чтобы не рассмеяться, – он понимал, что смех будет слишком высоким и громким для человека в здравом уме. Незажженная спичка выпала у него из рук.

Соня с досадой тряхнула головой.

– Да брось ты! Табачного демона, что ли, никогда не видел?

~~

Шофер Панглосса ждал у выхода с плакатом, где было написано «С. Блу». Соню и Палмера отвели к длинному лимузину с тонированными стеклами и набитым баром в задней половине. Соня на миг замялась перед тем, как сесть на заднее сиденье.

– Что-то не так, мэм? – Голос водителя был гладок и холоден, как стекло.

– Да нет, просто вспомнила, как когда-то давно прокатилась на лимузине.

Как только закрылась дверца, Палмер сунул в рот одну из своих вонючих сигарет и открыл шкафчик с выпивкой. Руки у него дрожали.

– Что тебе не нравится?

Палмер фыркнул, выпустив облако дыма.

– А чему тут нравиться? Этот гад пытался превратить мои мозги в томатный соус, а теперь мы едем на заднем сиденье его же, блин, лимузина! Черт побери, мы же едем прямо к черту в пасть! Прямо хоть неоновыми буквами пиши – П-А-С-Т-Ы.

Соня вздохнула и выглянула в окно.

– Панглосс пусть тебя не беспокоит, я с ним разберусь. Он не собирается тебя трогать: что хотел, он получил. Добавить тебя к своей конюшне – это была бы всего лишь маленькая премия, сувенир к покупке.

– Ты не слишком в себе уверена?

– Панглосс достаточно хитер, и у него наверняка есть причины ко мне обратиться. Но мне все равно, что за причины. Единственное, что интересует меня, – Морган.

– Тогда вопрос: кто такой этот тип Морган и зачем тебе нужна его голова на шесте?

Она глянула на Палмера, чуть приподняв угол рта в невеселой улыбке.

– Слышал когда-нибудь про «Торн индастриз»?

– Конечно. Старый Джейкоб Торн был одним из последних «самодельных» миллионеров, вроде Гетти и Карнеги.

– Помнишь историю с похищением дочери Торна? Ее звали Дениз.

Палмер наморщил лоб:

– Что-то такое припоминаю... она пропала где-то в шестидесятых?

– Требований о выкупе не поступало, и она числится пропавшей без вести. Это было давно, больше двадцати лет назад. Когда еще не наклеивали фотографии на молочные пакеты... – Голос Сони стал задумчив.

– Но при чем здесь ты?

– В 1969 году на каникулах в Лондоне Дениз Торн встретила человека, называвшего себя Морганом. ЛордомМорганом. Титул оказался настоящим, но человеком Морган не был. Он уговорил Дениз Торн покататься при луне на лимузине с шофером. Очень романтично. Оставшись с ней наедине, он ее изнасиловал и выпил ее кровь. Потом выбросил из машины на ходу, посчитав мертвой. По чистой случайности ее нашли и доставили в больницу, где она девять месяцев пролежала в коме. Потом очнулась я.

– Ты – Дениз Торн?!

Палмер глядел на нее вытаращенными глазами, забытая сигарета тлела в пальцах.

Соня пожала плечами:

– Это вопрос спорный. Но какая-то часть моей личности была когда-тоДениз Торн. Может быть, и осталась. – Она отвернулась к окну, глядя на смутные контуры Кэндлстик-парка. Лимузин мчался по хайвею 101. – Много есть вещей, которых я не знаю. Но есть одна вещь, которую я знаю точно:

я отправлю Моргана в ад. Даже если придется отвести его туда самой.

~~

Убежище Панглосса располагалось в одном из старейших центральных небоскребов. Карликовый на фоне таких мегалитов, как «Пирамида Трансамерики», «Доббс-Билдинг» находился в вечной тени.

Лимузин заехал в подземный гараж и высадил пассажиров перед старомодной лифтовой шахтой, закрытой расходящимися металлическими дверями. Водитель что-то сказал в микрофон, и спустилась кабина лифта.

Соня Блу вышла из машины, жестом велев Палмеру следовать за ней. Дверь кабины открылась, двери шахты раздвинулись. Лифтер – старик в плохо подогнанной форме – жестом пригласил войти. Внутри пахло дорогой кожей и сигарами.

Через несколько минут кабина остановилась у пентхауза, и двери открылись. Дорогу перегораживал сгорбленный огр.

Массивная челюсть великана выдавалась вперед, обезьяньи ноздри трепетали. Палмер узнал его: в последний раз, когда он видел этого огра, тот обгрызал левую ногу Ренфилда, как куриную косточку.

Палмер закатил глаза.

– Говорил же я тебе, что не надо было!

Губы огра отошли назад в оскале, обнажившем зубы, которым самое место было бы в акульей пасти.

– К ноге, Кейф! К ноге, черт бы тебя побрал!

Огр отодвинулся, и показался узкоплечий человек в незаметном костюме и черепаховых очках, с блокнотом в руках.

– Я помощник доктора Панглосса. Он сейчас в гимнастическом зале. Если вам угодно будет подождать...

– Мне угодно будет видеть его немедленно.

Помощник скосился на блокнот.

– Боюсь, что это невозможно.

Соня Блу шагнула вперед, лицом к лицу.

– Не-мед-лен-но.

Бледное лицо помощника стало еще бледнее.

– Да. Разумеется. Позвольте, я вас проведу.

Гимнастический зал был больше любой квартиры, где доводилось жить Палмеру. Вокруг стояли параллельные брусья и другие гимнастические снаряды, самый современный тренажер притаился в углу, похожий на хромированного паука. Но внимание сразу привлекали два человека в фехтовальных масках и белых фехтовальных куртках. Они дрались на саблях посреди зала.

На глазах вошедших один из дуэлянтов вогнал оружие в грудь противника, залив кровью рубашку над его сердцем. Раненый фехтовальщик, все еще сжимая саблю, отступил на шаг, недоуменно глядя на торчащий из груди клинок. Из-под маски победителя донесся сухой смешок. Рука в перчатке презрительно выпустила саблю, и человек направился к двери.

Как только враг повернулся спиной, раненый взмахнул клинком и аккуратно срубил противнику голову. Голова в маске пару раз подпрыгнула и подкатилась к ногам Сони.

Панглосс снял маску и бросил в сторону, дав знак помощнику вытащить саблю у него из груди. Впервые Палмеру представился случай увидеть глаза своего бывшего нанимателя. Они были гранатового цвета и разделены пополам вертикальными зрачками рептилии.

– Как я рад, что с ним наконец покончено! Какой это был зануда! Без конца распространялся о шрамах, которые получил в Гейдельберге. Тоже мне! Я помню времена, когда Гейдельберг был всего лишь придорожным поселком! – Он вздрогнул, когда лезвие вышло из груди. Коротко плеснула кровь цвета и консистенции тормозной жидкости. – Ух, так-то лучше, а то уже чесаться начало.

– Что-нибудь еще я могу сделать для вас, доктор?

– Нет, Ренфилд, пока все. Нашими гостями займусь я сам.

– Очень хорошо, сэр. Я тогда велю Кейфу избавиться от герра Грюнвальда.

Палмер проводил взглядом остроносого молодого человека, потом резко повернулся к Панглоссу.

– Вы его назвали Ренфилдом?

– А что? – ответил вампир, расстегивая пряжки на куртке.

– Ренфилд погиб! Я сам это видел.

Панглосс вздохнул, зрачки его дрогнули.

– Мой дорогой мистер Палмер, в этом мире полно ренфилдов! Как полно кнопок или скрепок. Вы же не даете каждой скрепке отдельное имя? Оперативник, которого устранила наша очаровательная миз Блу, был один из моих ренфилдов. Как вы – один из ее ренфилдов.

Палмер почувствовал, как кровь бросилась к лицу.

– Послушайте, вы! Мне не нравится, на что вы намекаете!

Соня подняла руку, призывая к молчанию:

– Перестаньте его дразнить, Панглосс. Вы проиграли. И должны были знать, что такое обязательно случится, когда послали сорвавшегося с цепи ренфилда его вывихивать.

– Я предпочитаю термин «перепрограммировать». Он звучит гораздо современнее, вы со мной согласны?

Соня фыркнула и сложила руки на груди:

– Я не в слова игратьприехала, Herr Doktor.

Панглосс неодобрительно щелкнул языком.

– Годы не приучили вас к этикету, моя дорогая. Вы так же грубо прямолинейны, как и были. Полагаю, что это и значит быть американцем.

Панглосс сбросил измазанную куртку и обнажил безволосую грудь, бледную, как молоко, покрытую сотнями едва заметных шрамов.

Последняя рана, пробившая сердце, уже заполнялась розовой рубцовой тканью. Палмер подумал, что обнаженный торс вампира похож на дорожную карту для слепых. Непроизвольно он потрогал собственную грудь там, где был почти фатальный шрам. Мелькнула мысль, сколько шрамов на теле у Сони, и эту мысль Палмер торопливо отогнал.

Широкими шагами Панглосс подошел к стене и снял с крючка у двери зеленый халат.

– Вы все еще держитесь многих человеческих ценностей. Например, смешной мысли, что время чего-то стоит. Вы слишком нетерпеливы, дорогая моя! Когда же вы поймете, что время – это то, чего у вас всегда в избытке? Да, но я опять забыл, как вы молоды. Вы действительно вундеркинд, дорогая. Но во многих отношениях вы просто отсталый ребенок. Пойдемте перейдем в более комфортабельные помещения.

Выходя из зала, Палмер оглянулся и увидел, что в другую дверь входит огр, Кейф. На его глазах Кейф подобрал отрезанную голову незадачливого герра Грюнвальда, стряхнул с нее фехтовальную маску и ухмыльнулся, показав мерзкие зубы. Потом поднес голову к пасти. Палмер отвернулся, но слух закрыть не мог. Будто кто-то вгрызается в большое хрусткое яблоко.

~~

По краям камина стояли мраморные нимфы, а полку украшала пантера, вырезанная из куска обсидиана. За узорной решеткой пылал огонь, но Палмер его не чувствовал. Может, пресловутая сырость Сан-Францисской бухты до него добралась, хотя вряд ли в этом дело.

Панглосс стоял у венецианского окна спиной к гостям. Густой туман закрывал то немногое, что можно было бы рассмотреть в два часа ночи. Серые клубы напомнили Палмеру табачных демонов, и потому он снова перевел взгляд на камин.

– Вы сказали, что знаете, где Морган.

Панглосс обернулся через плечо:

– Знаю.

– И?..

– Я бы хотел поговорить с вами наедине. Не выйти ли нам в патио? – Панглосс показал на раскрывающуюся дверь, ведущую в сад на крыше.

Соня поглядела на Палмера, потом кивнула в знак согласия и вышла за старшим вампиром на застеленную туманом террасу. Морской воздух щекотал ноздри, напоминая запахом кровь. Голос Другой кружился в голове, упрекая Соню за то, что она давно уже поддерживает себя только плазмой из бутылок. Она пыталась не слышать этого голоса; не время и не место сейчас отвлекаться на бурчание Другой. Панглосс очень опасен. Десять с лишним лет назад Соня убедилась в этом на собственной шкуре.

Панглосс стоял, сцепив руки за спиной, глядя на уходящую в туман стену.

– Вы изменились, дорогая. Повзрослели. Я помню, как впервые вас увидел. Вы уже не так злы, как были когда-то.

– Me used to be angry young man, me hidin' me head in the sand.

– Простите?

– Скажем так: я с момента нашей прошлой встречи научилась жить в системе. Научилась... собираться. Ладно, хватит пустой болтовни, Панглосс. Давайте о Моргане.

Панглосс повернулся к ней лицом, и на миг Соня увидела распеленатую мумию с красными углями в глубине пустых орбит. Запустив руку в объемистый карман халата, вампир достал мундштук слоновой кости, держа его двумя высохшими пальцами. Когда Соня впервые увидела истинное обличье Панглосса, она чуть не завопила. Но теперь, через пятнадцать лет, в этой иссушенной мумии она ничего особенного не находила.

– Ах да, о Моргане. Всегда все возвращается к Моргану, не правда ли? – В голосе Панглосса звучала грусть. – Он – моя величайшая ошибка. Как и вы – его. Правда, в моем случае я создавал его, точно зная, что я делаю. По крайней мере думая, что знаю. – Панглосс нахмурился, и снова его лицо стало лицом красивого мужчины лет под сорок. – Таким существам, как вы или я, бывает одиноко. Я уверен, что вы это уже обнаружили. Союзы с людьми обречены быть короткими по самой своей природе. И кстати, я поздравляю вас, что вы сделали Палмера своим ренфилдом. Он куда большего стоит, чем тот кусок мусора, что вы подобрали в Лондоне. Скажите, он до сих пор воображает себя господином собственной воли?

– Не ваше собачье дело!

Панглосс сокрушенно воздел руки:

– Дорогая, вы совершенно правы! Это было с моей стороны грубо. Так на чем я остановился? Ах да. Когда я был моложе – моложе, чем сейчас, – я тосковал по спутнику. В те времена я воображал себя очень древним – мне было семьсот или восемьсот лет, значит, это был одиннадцатый век или двенадцатый. Мне было тогда столько лет, сколько сейчас Моргану, если это что-нибудь значит.

Я скучал и хотел иметь спутника, равного себе. Поскольку мне приходилось вербовать почти сплошь среди рабов и крестьян, то исходный материал был далеко не лучшего качества. Почти все мои отпрыски не годились ни для какой умственной работы, кроме отыскания себе еды. И тут я встретил Моргана.

В это время я работал для церкви оскопителем. Хормейстеры присылали мне своих лучших сопрано, чтобы я превратил их в кастратов. Все знали, что у меня очень низкая смертность – по меркам тех времен, по крайней мере. Это было отличное прикрытие, позволяющее мне наслаждаться византийской ревностью и враждой, которые возникают там, где подавляется сексуальность человека. Я отлично прожил двадцать лет за счет Ватикана. Появление Моргана все изменило.

Ему тогда было только двенадцать лет, но я понял: это тот, кого я искал. Он был пятым сыном дворянина, и его заставили пойти по церковной линии. Сначала готовили в священники, но поразительный голос привлек внимание хормейстера. Я же, вместо того чтобы кастрировать мальчика, взял его с собой, когда расстался с тем именем, под которым жил.

С момента моего воскрешения это было чувство, наиболее близкое к истинной страсти.

Морган принял меня таким, каким я был. Он отличался изумительным интеллектом и оказался очень восприимчивым учеником. По Европе мы ездили под видом дяди и племянника. Он рвался к преобразованию, но я не торопился, пока не убедился, что он достаточно закален и выдержит изменение. Когда ему исполнилось тридцать, я переделал его по образу своему.

Моя вера в его врожденное превосходство оправдалась. Всего за десять лет после воскрешения Морган миновал стадию грубого вурдалака. Я им гордился! Два столетия он был моим неразлучным спутником. Будучи его Мастером-творцом, я никогда не злоупотреблял своим положением. Ему я давал куда больше свободы, чем случайным отпрыскам до или после того. И в конце концов я дорого заплатил за это.

Морган обернулся против меня. Я недооценил силу его воли. И его вероломства. Он был близок к тому, чтобы убить меня, как и вы. – Панглосс распахнул халат и показал длинный неровный шрам в середине груди. Несмотря на то, что ране должно было быть не менее десяти лет, она выглядела свежей. – От вашего серебряного клинка я чуть не погиб. И даже сейчас еще больно.

– Вы что, ожидаете от меня раскаяния?

– Я знаю достаточно, чтобы не ожидать жалости от вас или от кого-либо из нашей породы.

– Так зачем вы мне это все рассказываете?

Улыбка Панглосса стала горькой.

– Если любишь кого-то так, как я любил Моргана, и это чувство становится жертвой предательства... Видите ли, дорогая, я ненавижу его не меньше вас. И по куда более серьезным причинам. В моих интересах, чтобы план Моргана был сорван.

– План?

Вампир засмеялся, восхищенно покачивая головой.

– У этого дурака амбиции не знают предела – это еще мягко сказано. Он мечтает революционизировать общество Притворщиков, хотя я не знаю, как он собирается это сделать. Что-то насчет создания армии вампиров, иммунных к серебру.

– Что-нибудь еще вам известно?

– Он слишком хорошо заметает следы. Пять лет ушло у меня на то, чтобы проследить его до этого города.

– Досюда? Он здесь? В Сан-Франциско? – В груди у Сони стеснился ком. Так долго она вела охоту, по всему миру гоняясь за вампиром, который превратил ее во что-то нечеловеческое. И теперь, через двадцать лет, услышать, что он в том же городе...

– Он действует под глубоким прикрытием. И уже больше десяти лет. Я не знаю ни имени, ни лица, которое он сейчас носит, но я нашел имя того, кто это знает. Это Рассел Говард, человек, агент по недвижимости. Он знает, кто такой Морган и что он собой представляет. Я бы предложил вам начать расследование с него.

– А почему я? Зачем вы это мне рассказываете? Если то, что планирует Морган, нарушит природу вещей в Реальном Мире, почему другие Нобли из вампиров не заинтересуются?

Панглосс скривился, будто глотнул прокисшей крови.

– Правящий класс, то есть Нобли, входящие в так называемое Слияние, убеждены, что все его планы – бред и что он сошел с ума. Иногда это бывает – старческое слабоумие у вампиров. Но они не знают Моргана так, как знаю его я. Они слишком увлечены собственными вендеттами и демонстрацией зверств. Я понимаю отвращение Моргана к их узколобости, но то, что он предлагает... это слишком опасно. И для людей, и для Реального Мира! И требуется свободный агент вроде вас. Никто не назовет вас ортодоксом, но и умения вашего никто отрицать не может. А что будет лучшим оружием против Моргана, чем его собственное создание?

– Лесть ничего вам не даст, Herr Doktor. Я все равно не понимаю, почему вы не вмешались, раз планы Моргана так опасны для вашего здоровья. Разве что вы его боитесь?

Улыбка вампира задрожала.

– Я знаю, что вы боитесь Моргана, как боитесь меня. Вы испугались меня в тот самый момент, когда впервые увидели. Почему, Herr Панглосс? – Соня сняла зеркальные очки. – Что вы увидели такое, когда посмотрели на меня?

В красных, как вино, глазах вампира отразилось отвращение, но он не отвел взгляда.

– Я не знаю. И пугает меня именно это.

 

7

Шофер Панглосса подвез их к отелю в паре кварталов от знаменитых драконовых ворот Чайнатауна. В отеле в основном останавливались студенты и бизнесмены из юго-восточной Азии, поскольку здесь было недорого и чисто. Когда Соня и Палмер выходили из машины, к ним заковылял бродяга, жестикулируя и что-то неразборчиво бормоча.

Старик, одетый в несколько слоев лохмотьев, с ногами, обернутыми в газеты, как оборачивают дохлую рыбу, ничем не отличался от других бродяг. От него разило мочой и дешевым вином, и Палмеру он напомнил что-то среднее между дядей Вилли и уличным нищим. Но Соню явно поразил этот старик, и она быстро проскочила мимо него в вестибюль. Обеспокоенный этим непривычным проявлением страха, Палмер обернулся на оборванца, который ушел к той же подворотне, откуда вылез. В рассеянном свете уличных фонарей казалось, что глаза старика блестят золотом.

Когда Палмер подошел к конторке портье в вестибюле, Соня уже взяла себя в руки. Ночной клерк – пожилой китайский джентльмен, двигавшийся с грацией тай-чи, не очень удивился их необычному внешнему виду. Сан-Франциско есть Сан-Франциско.

Соня попросила две смежные комнаты с общей дверью и получила их. Палмер предпочел бы на разных этажах, но промолчал.

Засунув чемодан в узкий шкаф за дверью, он услышал легкий стук в общую дверь. Он подошел и приоткрыл:

– В чем дело?

– Надо поговорить.

Палмер глянул на часы. Было около четырех утра, и вот тебе пожалуйста – поговорить ей надо. Когда-то Палмер считал себя совой, но теперь понял, что до наивности переоценивал свою ночную выносливость.

– Об этом самом Моргане?

– Да, и о том, что рассказал мне Панглосс.

Палмер хмыкнул.

– О'кей, но сначала я должен помыться. А то сам себя чувствую кучей грязного белья.

– Что ж, разумно.

– А у меня всегда голова была острая. Потому-то мамочка и заставляла меня носить шляпу.

Соня засмеялась, и Палмеру понравился звук ее голоса. Это его обеспокоило.

Через двадцать минут, высушив ежик волос полотенцем и нацепив чистые джинсы и просторный свитер, Палмер постучал в общую дверь.

– Соня?

Ответа не было.

Он постучал сильнее, и дверь открылась на петлях.

– Соня?

Палмер перешагнул порог, щурясь в темноту. Насколько можно было судить, комната Сони была копией его комнаты, только зеркальной. Не успев привыкнуть к темноте, Палмер ушиб бедро о комод напротив двуспальной кровати. Выругавшись себе под нос, он поднял глаза, ожидая увидеть собственную гримасу в зеркале. Но увидел только одеяло. Поднял руку и потрогал ткань, натянутую на стоящее зеркало.

Вампиры не отражаются в зеркале.

Это правило он помнил из фильмов, виденных в детстве. Отец называл эти фильмы дерьмом, а Палмер глотал их с безумным восторгом и чувством удивления настолько искренним, что оно граничило с божественным откровением.

На миг он увидел свою прежнюю комнату году этак в 1965-м, во всем ее предподростковом блеске. Услышал химическую вонь клея для моделей, а сами модели голливудских монстров сохли на столе. Увидел стопку «Знаменитых монстров Фильмландии» и затрепанных журналов комиксов «Доктор Стрендж», запихнутых в шкаф подальше. Воспоминание было таким реальным, что пришлось на что-нибудь опереться. Рука легла на комод и коснулась чего-то холодного и гладкого. Пальцы сомкнулись на этом предмете раньше, чем Палмер сам это осознал.

Она оставила очки.

Жутковато было стоять и держать ее очки в руках. Они настолько сливались с нею самой, что он, казалось, наткнулся на отрезанное ухо – как в тех фильмах.

– Не поворачивайся.

Ее голос раздался прямо за плечом. Он даже не заметил, как она подошла. Пот выступил на лбу, на верхней губе. Интересно, на что похожи ее глаза. Вспомнились рептильные зрачки Панглосса с красными краями, как они сжимались. Палмер подавил дрожь.

Голая рука Сони протянулась и вынула очки из его пальцев. Послышался шорох материи – Соня надевала халат.

– Ладно, теперь можно повернуться.

Палмер обернулся как раз когда Соня зажгла лампу рядом с кроватью. Вампирша сидела, опираясь на спинку кровати, подобрав под себя ноги, как кошка. На ней было то же кимоно, что Палмер видел в Новом Орлеане. Волосы, еще мокрые от душа, прилипли прядями к мелочно-белому лбу. Она была красива, и это его тоже пугало.

– Извини, что я так вошел. Я стучал...

– Ладно, ерунда. – Она махнула ему рукой в сторону единственного в комнате кресла.

– Э-гм... ты вроде сказала, что хочешь поговорить? – Не зная, что делать, он закурил сигарету.

Пока она рассказывала, Палмер то пускал дым, то хмурился. Морган в городе, и связь с ним через агента по недвижимости.

– И ты думаешь, что мы можем доверять Панглоссу?

– Доверять? Нет. Но я верю, что он сказал правду.

– Ага. А что это за тарабарщина насчет Притворщиков и Реального Мира?

– Я думала, у тебя уже есть кое-какое понятие об этом.

– Ну да, конечно, но для меня это все равно дело новое. Я не знаю правил, не знаю даже, есть ли они.

Соня вздохнула и посмотрела в дальний угол, будто за чем-то наблюдая. И когда заговорила, тоже не отвела взгляд оттени.

– Люди думают, будто знают, что такое реальность, что значит «жизнь». Думают, будто знают, потому что умеют думать. «Я мыслю, следовательно – знаю». У них позиция такая: «Я нахожусь на вершине пищевой цепи, а потому я решаю, что реально, а что нет».

Если они не хотят, чтобы что-то было, то оно просто не существует. Разве что в снах или в кошмарах. Вот и получается, что они разглядывают тени на стене пещеры и думают –как реаленмир. На то, что бросает эту тень, они не смотрят никогда. А если смотрят, то не видят.Почти все люди отделены от Реального Мира и в то же время являются его элементом. А Притворщики – это, так сказать, окончательные хищники. Вообще-то это собирательное название. Оно означает, что Притворщик может сойти за человека. Как вампиры, огры, суккубы, инкубы, варгры...

– Кто?

– Вервольфы, – объяснила она. – И еще есть серафимы,вроде того старика у тротуара.

Палмер вспомнил бездомного старика с золотыми сверкающими глазами.

– А эти Серые Фимы или как их там – они опасны?

– Трудно сказать, что они собой представляют. Один такой спас мне жизнь – понимай как хочешь.

В разговоре наступила пауза, и Палмер вдруг с неловкостью осознал, что сидит в номере отеля с красивой и полуголой женщиной.

– Знаешь, уже поздно, а я как-то не привык бодрствовать всю ночь и потом весь день отсыпаться.

Он попытался встать, но Соня обеими руками взяла его за руку.

– Тебе не обязательно уходить.

Палмер хотел уйти. Он хотел захлопнуть дверь между своей комнатой и комнатой Сони и забаррикадироваться мебелью. Но при этом ему хотелось и остаться. Он посмотрел на нее, увидел свое смущенное и встревоженное лицо в ее глазах.

Господи, да неужто я действительно невротик? Неудивительно, что Лоли меня уделала, как фраера.

–Прости, если я тебя испугала. Я этого не хотела. Но бывает так трудно держать себя под контролем... – Тут она улыбнулась, и никогда Палмер не видал улыбки такой тонкой и грустной. – Я просто очень одинока. И иногда мне надо вспомнить, напомнить себе, как это...

Она отвернулась и выпустила его руку. Фразу заканчивать не надо было, потому что Палмер услышал ее у себя в голове, даже не зная, телепатия это или просто понимание.

«И иногда мне надо вспомнить, напомнить себе, как это – быть человеком».

– Понимаешь, Соня, я не то чтобы...

– Иди. – Она упорно не глядела на него. – Иди к себе.

Палмер повиновался, не зная, этого ли он хочет. Через десять минут он уже крепко спал. Как ушла Соня, он не слышал.

~~

Соня вышла из отеля в линялых джинсах и кожаном жакете и направилась в сторону Чайнатауна, меряя крутую улицу сильными целеустремленными шагами. До рассвета еще где-то час; достаточно времени для охоты.

Она миновала драконовы ворота, отмечавшие вход в китайский квартал. Мохнатолобые создания с вьющимися усами напомнили ей дракона, украшавшего рукоять ее ножа.

Гранд-авеню была пустынной, но Соня знала, что к пяти утра торговцы начнут появляться в лавках, готовясь к деловому дню. Узкие тротуары заполнятся деревянными ящиками с экзотическими восточными овощами, утки в золотистой кожице повиснут в витринах. Еще не сразу после рассвета заработают лавочки дешевой электроники и восточных сувениров, но к тому времени Соня уже давно закончит охоту.

Ты должна была его заставить. В конце концов, он твой должник. Ты ему жизнь спасла.

Соня скривилась и попыталась не слышать этих слов Другой. Слишком хорошо она знала, что будет, если она даст слабину и послушается Другую.

Остановившись, Соня понюхала холодный утренний воздух. Слышался далекий гул фуникулера и еще дальше – звон церковных колоколов.

У каждого подъезда, мимо которого она шла, сидел кто-нибудь скорченный, завернувшись в выброшенные тряпки и старые газеты. У одного сидела семья из четырех человек. Родители устроились на нижних ступенях, а дети спали на расстеленных картонных коробках. Женщина посмотрела вслед Соне испуганными усталыми глазами.

Соня снова остановилась и втянула ноздрями воздух. Запах оглушал. Близко, очень близко. Соня нырнула в узкий переулок. Тротуар был уставлен алюминиевыми мусорными баками, полными под завязку. Очевидно, в ресторане «Быстрое Счастье» не считали нужным отделять банки от бутылок. Вонь стояла такая, что почти скрывала след, по которому Соня шла. Но только почти.

Варгр поднялся из нагромождения мусорных баков, предупреждающе рыча на незваного гостя, который посмел нарушить его трапезу. Оборотень достигал в высоту шести футов, хотя из-за скругленной спины и кривых ног был на самом деле еще выше. Острая волчья морда скалилась в зловещем рычании, обнажая острые зубы, измазанные свежей кровью, с налипшими кусками мяса и хрящей. Соня мельком увидела возле мощных когтей останки растерзанной побирушки – на этот раз настоящей. Сероватая шерсть зверя вздыбилась вдоль спины. Тонкий остроконечный пенис варгра вылез из мохнатой сумки – ритуальный жест вызова.

Соня зашипела, обнажив клыки. Вервольф явно смутился.

– Ну, Рин-Тин-Тин? Чего боишься, Пушок? Слишком ты маленькая собачка, чтобы полезть на противника своего размера?

Соня знала, что ведет себя по-дурацки. С варгром ей до того приходилось иметь дело раз или два. Они были не менее опасны, чем развитые вампиры, хотя псионической мощью не обладали. Зато физическая мощь у них была неимоверна, а выносливость близка к бессмертию. Соня сама себя спросила, что она этим хочет доказать и кому.

Вервольф шагнул вперед, разбрасывая пятидесятигаллонные баки, как баночки из-под колы. Воняло от зверя мокрой псиной. Ухватив нож, Соня нажала рубин в глазу дракона. Увидев серебряное лезвие, варгр остановился.

Соня бросилась на замешкавшегося вервольфа, сбив его наземь. Варгр удивленно взвизгнул. Противники покатились по грязным кирпичам, сбивая мусорные баки. Брызнули в стороны испуганные крысы, прервав пир, а вервольф с вампиршей продолжали драться.

Соня, уже кровоточащая от порезов звериных когтей, вскрикнула, когда варгр всадил клыки ей в плечо, трепля, как пес игрушку. Наудачу тыкая ножом, она вдруг получила в награду крик боли и запах желчи. Вырвавшись, она отшатнулась от раненого варгра. Укус на плече ослабил ее больше, чем она сперва подумала.

Падая в обморок, Соня увидела варгра, улепетывающего по переулку. Он был на грани превращения в человека, а бежал согнувшись – руками придерживая выпадающие внутренности.

~~

Когда Соня снова открыла глаза, над ней наклонился незнакомый мужчина. Отключаясь, она прислонилась к стене и теперь лежала под ней. Очки остались на месте, и человек не видел, что она очнулась.

Сунув руку в карман ее пиджака, он вытащил бумажник. Кажется, обрадовался, увидев, сколько там денег. Засмеялся тихонько про себя. Он явно думал, что Соня мертва. Потом снова наклонился в поисках еще каких-нибудь трофеев.

Она потеряла много крови. И нужна была кровь, чтобы вылечиться. Очень удивленный вид был у этого человека, когда покойница схватила его за ворот рубашки и подтащила к себе. А потом оставался только страх.

 

8

Рассел Говард был вполне собой доволен. В свои тридцать семь лет он уже твердо стоял на пути превращения в мультимиллионера. Семь лет назад он кое-как перебивался, занимаясь недвижимостью третьего-четвертого сорта.

Сейчас у него был «Ламборгини» с телефоном и факсом. Офис его занимал половину пятнадцатого этажа новенького, с иголочки, дома па Эмбаркадеро; клиентами были богатейшие люди Залива, если не всего штата, имя и лицо Рассела регулярно украшали страницы «Кроникл». Да, Рассел Говард был на пути к большим достижениям.

Благодаря своему теневому, очень теневому партнеру.

Об этом партнере Говард не любил особенно много думать – от таких мыслей свербило в мозгах и ладони потели. Иногда даже кошмары снились. Но если он чему-то научился в жизни, так это тому, что деньги решают все проблемы. Если его проблемы и не исчезли начисто, то хотя бы оставили его в покое.

Говард сидел в глубоком вертящемся кресле и глядел, как удлиняются тени на закате. Только что он закончил разговор с последним клиентом и думал, не позвонить ли жене и не сказать ли, что будет сегодня поздно. Говард не знал, что лифт уже поднимается на пятнадцатый этаж, везя двух посетителей. А если бы и знал, не придал бы этому значения.

Иногда он читал своей трехлетней Кристине перед сном сказки доктора Сейсса. Сейчас у нее любимой была «Как достать черепаху из панциря». Символичность этого названия до Говарда не доходила.

~~

Секретарша подняла глаза от экрана на двух незнакомцев – мужчину и женщину, которые вошли в приемную. Наморщив лоб, она глянула в настольный календарь. На сегодня посетителей больше не было.

– Чем могу быть полезной?

Первым ответил мужчина:

– Мы к мистеру Говарду.

– У вас назначена встреча? – спросила секретарша, добавив в голос ледышек при виде его странной прически.

– Нет, но он все равно нас примет. – Это вмешалась женщина в кожаном жакете и зеркальных очках.

– Боюсь, что это невозможно. Мистер Говард очень занят.

– Пора домой.

Секретарша уставилась на женщину в темных очках, потом встала, выключила компьютер, натянула пластиковый чехол на электрическую пишущую машинку, вытащила из ящика стола сумочку и ушла.

Рассел Говард вышел из кабинета, услышав звук захлопнувшейся наружной двери, с удивлением уставился на двух незнакомцев и лишь потом посмотрел, где его секретарша.

– А где Патрисия?

– Ей пришлось уйти домой. Что-то там случилось. К тому же уже поздно. Вы ее заставляете перерабатывать.

Говард не мог понять, то ли он их испугался, то ли разозлился. Таким место не в приемной офиса, а на MTV или на задней стороне обложки альбома. Мужчине лет под сорок, одет в джинсы с разводами, темный просторный свитер и черный дождевик. Волосы хотя и относительно короткие, но жесткие и торчат в стороны, как листки электроскопа. Виски чуть тронуты инеем, а подбородок разделен пополам узкой бородкой, от которой он похож на что-то среднее между панком и фараоном.

Женщина намного моложе – в зеркальных темных очках, облегающих джинсах, ботинках со стальными подковками и потрепанном кожаном жакете поверх футболки «Убитые Кеннеди». Темные непослушные волосы придавали ей сходство с экзотической птицей.

– Кто вы такие? И что вам нужно?

Женщина шагнула вперед. Что-то было знакомое в стиле ее походки, но Говард не смог это определить.

– Меня зовут Соня Блу, мистер Говард. Мой... спутник – мистер Палмер. Что нам нужно? Нам нужна информация, мистер Говард. Некоторая информация, которую, как у меня есть основания полагать, вы можете нам предоставить. – Она махнула рукой в сторону ящиков для папок, выставленных вдоль стен. – Пошарь там.

Палмер кивнул и пошел рыться в папках Говарда, будто здесь работал.

Лицо Говарда стало похоже на спелый помидор.

– Вы с ума сошли! Я позову полицию!

Соня Блу укоризненно щелкнула языком.

– Ну, как негостеприимно! – Она шагнула к риэлтеру. Он увидел в зеркалах ее очков собственное возмущенное лицо, удвоенное и искаженное. От женщины исходила, как запах дорогих духов, какая-то зловещая аура. – Может быть, вы лучше скажете нам, где найти Моргана, мистер Говард?

Сердце Говарда заледенело. Теперь он понял, почему она была так ему знакома. Поведение, манера разговора, недоступность для угроз и привычка к силе и власти. Как у его партнера.

Говард издал странный булькающий звук, как если бы глухонемой попытался заговорить. Он хотел захлопнуть дверь у нее перед носом, но женщина оказалась быстрее. Говард отступил в свой просторный кабинет приглушенных пастельных тонов с изысканными галогеновыми светильниками и не мог оторвать глаз от надвигающейся на него женщины. Не мог. Вспомнились слышанные в детстве истории, как змея гипнотизирует птичек, и они летят прямо к ней в пасть. Женщина схватила его быстрым и точным движением, как удар кобры.

Дернув его за желтый шелковый галстук, она вплотную придвинула к Говарду свое бледное лицо ледяной девы. Он снова увидел в очках собственное отражение, но теперь на лбу бисеринками ртути выступили капли испарины. Женщина улыбнулась, показав клыки – белые, как свежая кость, и острые, как иглы шприцов. Говард застонал.

– Вижу, Панглосс не соврал о вашей связи с Морганом. Это вселяет надежду.

Соня Блу сильнее потянула Говарда за галстук, и он вдруг почувствовал, что ноги почти оторвались от пола и дышать стало трудно.

Соня проволокла риэлтера ногами по полу и бесцеремонно пихнула в его же кресло. Говард судорожно вдохнул закашлялся и попытался освободить шею от резиновой гарроты галстука. Виндзорский узел, завязанный утром, стал размером с мелкую горошину, и сдвинуть его не удавалось. Мысль, что придется резать восьмидесятидолларовый галстук, заставила Говарда забыть о сложившемся затруднительном положении.

Соня обошла стол – массивное ореховое сооружение размером с бильярд – и села в кресло для клиентов. Это видимое восстановление привычной Говарду структуры власти включило в нем что-то институциональное. Он машинально сел прямо, перестал возиться с галстуком и сделал самое страшное свое лицо промышленного воротилы.

– Слушайте, вы, кто бы вы там ни были! Я этого не потерплю! Являетесь невесть откуда и так себя ведете у меня в офисе! Я немедленно вызываю охрану. – Он потянулся к телефону.

– Троньте только этот аппарат, и я вам оторву все пальцы на обеих руках – по одному. Это ясно?

Говард побледнел как полотно и поспешно бросил трубку.

– Что вам нужно?

– Я вам уже сказала: адрес Моргана и имя, под которым он сейчас живет. – Когда Говард промолчал, Соня вздохнула и положила ногу на ногу. – Мистер Говард, вы знаете, кто я. Знаете, на что я способна. Я могла бывскрыть вашу память, развалить ее, как вареную цветную капусту, и достать, что мне нужно. Однако такие меры жестоки и не всегда эффективны. Кроме того, ваш «ай-кью» при этом понизился бы на сотню и больше пунктов, и у меня серьезные сомнения, что мозг остался бы не поврежден.

– Я ничего не могу вам сказать!

– Точнее, не хотите?

Говард вытащил платок с монограммой и промокнул лоб дрожащей рукой.

– Он меня убьет.

– Раньше, мистер Говард, это сделаю я, если вы не скажете мне то, что я хочу знать.

– Послушайте, я же ничего плохого...

– Вы якшаетесь с монстрами, мистер Говард. Четыреста лет назад вы бы попали в руки Инквизиции, и вам бы надели железные сапоги, полные расплавленного свинца. Я, как видите, куда цивилизованнее Торквемады, хотя и не так терпелива. Скажите мне, какая у вас связь с Морганом.

– Ничего серьезного.

Соня снова вздохнула.

– Мистер Говард, лорд Морган не стал бы связываться с жалким человечишком вроде вас, если бы вы не служили какой-то полезной ему цели.

Говард поерзал в кресле, сидя как на иголках.

– Послушайте, значит, так. Он мне дает деньги, о'кей? Теневой партнер это называется. Он дает деньги, я покупаю для него недвижимость и ею занимаюсь. Ничего здесь нет незаконного.

– Разумеется.

– Еще я ищу для него жилье. Он часто переезжает, понимаете? Нигде больше полугода не живет. Тут же тоже ничего незаконного, о'кей?

– Абсолютно ничего.

По голосу нельзя было сказать, что она думает на самом деле. Но Говарду этого даже и знать не хотелось.

– Соня?

Палмер стоял в дверях, подняв в воздух толстую папку. Когда Говард ее увидел, свернувшийся в животе ком превратился в баранью кость. Соня взяла папку и стала быстро просматривать документы, иногда взглядывая на Говарда тем же бесстрастным зеркальным взглядом. Даже при беглом просмотре было ясно, что дома, о которых идет речь, находятся в самых худших районах Окленда. Говард мокрым платком промокал лоб.

– М-да. – Соня закрыла папку и отдала Палмеру, а сама снова занялась Говардом. – Все начинает складываться в картину. Это и есть та «недвижимость», которую вы покупали и которой управляли для вашего партнера?

Говард неуверенно кивнул:

– Послушайте, я могу объяснить...

– В этом я не сомневаюсь. Но не надо, мне и так все понятно. Не все вампиры – кровососы. Таким способом питаются лишь наиболее примитивные виды. Вампиры же столь старые и сильные, как лорд Морган, используют куда более утонченный корм. Они питаются эмоциями людей – отчаянием, ненавистью, страхом, злостью, досадой, жадностью, жестокостью, безумием... И где же это все лучше растет, как не в самой адской трущобе, где крысы едят младенцев, старух убивают за пособие, беременные курят крэк, детей бьют смертным боем, женщин насилуют кому не лень – и посторонние, и возлюбленные. – Она облизала губы и похлопала себя по животу, изображая аппетит. – Вот это еда так еда!

– Предатель вонючий! – с омерзением сплюнул Палмер.

Соня кивнула в знак согласия и наклонилась, фиксируя Говарда своим взглядом.

– Вы знаете, как называют таких людей, как вы? Не среди вашего вида, среди рас Притворщиков? Нет? Вы, мистер Говард, – головной баран. Некоторые предпочитают термин «козел-иуда». Головной баран сознательно ведет своих собратьев-людей на бойню, получая за это награду от мясников. Обычно головные бараны считают себя неприкосновенными, но на самом деле они погибают последними – как только перестают быть полезными.

– Он... он сейчас живет возле Марины. Там, где отстраивают после землетрясения.

Неудивительно, что Морган выбрал себе жилье возле места разрушения и страдания. Псионические последствия катастроф для таких существ живительны, как морской воздух.

– А под каким именем?

– Я как раз собирался сказать. Живет под именем Кэрон. Доктор Джоуд Кэрон.

– Доктор? – Палмер и Соня переглянулись.

– Ага, он психиатр.

– Господи Иисусе!

Палмер повернулся и вышел из комнаты. Он был сыт Расселом Говардом по гроб не одной жизни.

Говард решил, что пора действовать. Женщина чем-то увлечена, смотрит куда-то в пространство. Медленно Говард потянулся к ящику, где лежал пистолет. Если повезет, он завалит и эту заразу, и того старого панка, что в приемной. Про тех, кого эта стерва называет Притворщиками, он знал достаточно, чтобы быть уверенным: пуля в мозг убивает их не хуже, чем людей.

Копам это может показаться странным, но он заявит, что поймал двоих наркоманов за погромом у себя в офисе. Да, это сойдет. Если даже будет шум, Морган дернет за пару ниточек – или за что он там дергает, – и все устаканится. Как было при крахе «Гарвей Милк».

Пальцы осторожно сомкнулись на холодном металле рукояти. Да, это будет просто. Как стрельба по тарелочкам.

Соня Блу вспрыгнула на стол, зарычав, как вырвавшийся из клетки леопард. Все случилось так быстро, будто она соткалась из воздуха. Только что она была в кресле в трех футах от стола – и вот она уже сидит перед ним, как настольная горгулья, припав на корточки, руки согнуты, пальцы впились в дорогую полировку. Рука дернулась вперед, напомнив Говарду собаку, спущенную с цепи. Волосы на голове ощетинились, как шерсть на волчьей шее. Говард обмочился.

Она выдернула у него пистолет и осмотрела с легким отвращением. Автоматический, двадцать второго калибра. Невесело рассмеявшись лающим смехом, она повертела в руках эту игрушку.

– Надо было запасти что-нибудь получше, приятель. Я больше переварила пуль от двадцать второго, чем Картер – печеночных пилюль!

Женщина спрыгнула со стола, оставив глубокие царапины на всех шести слоях полировки. Чуть подумав, она швырнула пистолет обратно Говарду.

Тот был настолько удивлен, что мог только поймать его неуклюжими руками. Посмотрел на пистолет, на женщину – и отложил оружие в сторону. Он понимал, что с такого расстояния он не сможет выстрелить – и остаться в живых.

– Вы что-то скрываете от меня, Говард.

Риэлтер яростно замотал головой.

– Клянусь вам, я сказал все, что знаю о Моргане. Чего вы еще хотите?

– Правды.

– Я уже сказал правду!

– Не всю. Вы мне сказали, под каким именем Морган действует и где его найти. Но вы не сказали, где его логово.

– Логово?

–Логово. У львов есть логова, у грабителей банков – тоже. У каждого царя вампиров тоже есть логово. Это место, куда можно удалиться и не опасаться нападения.

– Послушайте, я знаю, что он живет в районе Марина, где-то недалеко от Филлмора...

Соня покачала головой.

– Он каждые полгода переезжает – вы сами сказали. То, что вы назвали, – это гнездо, не больше. Я хочу знать, где его найти, когда он уходит в подполье.

– Я вам уже все...

– Возьмите пистолет, мистер Говард.

Жесткая хирургическая вежливость снова зазвучала в ее голосе. Сам того не желая, Говард взял пистолет за дуло.

– Положите левую руку ладонью на стол, мистер Говард. Вот так, правильно. Раздвиньте пальцы. Да, так, только шире.

Говард со страхом смотрел, как левая рука выполняет отданные ей приказы.

– Теперь ударьте себя рукояткой пистолета по левой руке. Сильно.

Говард вскрикнул от ужаса и боли, когда рукоять пистолета ударила в середину руки. Пальцы задергались, но сам он не мог шевельнуть левой рукой, как ни пытался.

– Еще раз.

И еще один удар, как молотом. Что-то хрустнуло в руке, как зеленая веточка. Говард ощутил кровь во рту и понял, что прокусил губу.

– Где логово Моргана?

Говард заскулил.

На этот раз пистолет раздробил костяшку указательного пальца. Говард подумал, успеет ли он потерять сознание раньше, чем будут разбиты все пальцы левой руки. И боялся, что нет.

– Если вы мне не скажете то, что я хочу знать, мистер Говард, я заставлю вас размолотить правую руку тем, что останется от левой. Потом, если вы по-прежнему не проявите воли к сотрудничеству, вы снова займетесь левой рукой.

– "Западня Призраков".

– Простите?

– "Западня Призраков"!

Вампирша была неподдельно удивлена.

– Так называется дом где-то в долине Сонома. Вроде бы он с привидениями или что-то такое. Его построил один сумасшедший миллионер еще до Кризиса. – Лицо Говарда стало таким же желтым, как его галстук. Пот грязными каплями катился с носа. – Больше я ничего не знаю. Клянусь! – Слезы капали из глаз риэлтера. – Господи, неужто вам этого мало? Уходите, прошу вас. Уходите, оставьте меня.

– Прекрасно. Я не вижу смысла продолжать наш визит. Но помните, мистер Говард, – нельзя пожимать руку Дьяволу и думать, что на рукаве не останется серы.

С этими словами она повернулась и скрылась в приемной. Через секунду послышался щелчок входной двери.

Говард рухнул вперед, поддерживая голову здоровой рукой. Он трясся, покрывался испариной и вонял страхом и мочой. На миг ему захотелось броситься вслед обидчикам, паля из пистолета, но он вспомнил шипящее лицо с иглами зубов перед своим – обвисшим и откормленным, – и сердце затрепетало, будто собиралось остановиться.

Потом Говард заметил, что смотрит на часы. Только пятнадцать минут прошло, как он увидел этих незнакомцев в приемной. Пятнадцать минут. Четверть часа. Столько ушло на то чтобы погубить последние семь лет его жизни.

Говард перехватил пистолет за рукоять, хотя она была липкой от крови.

Морган узнает – в этом Говард не сомневался. Для него не существовало ни религии, ни веры, но он знал, что Дьявол – есть. Знал так твердо, как редко это знает самый преданный фанатик. И каким бы ни было страшным и жестоким создание, называющее себя Соней Блу, Морган был в тысячу раз хуже.

~~

– Ты не считаешь, что мы немного пережали с этим парнем? – спросил Палмер, пока они ждали лифта.

Соня наклонила голову в его сторону, но из-за очков Палмер не мог сказать, смотрит она на него или в коридор. Она пожала плечами:

– Головной баран. Предатель своего биологического вида.

– Это да, но, может, он не знал, кто такой Морган?

– Знал, и отлично знал. Как президент знает, что делается в стенах Пентагона. Только ему выгодно было притворяться, что не знает. У него даже не было смягчающего обстоятельства, как у всех ренфилдов, – что его вывихнули против его воли.

Кабина пришла пустая. Когда Палмер вошел, до него донесся приглушенный хлопок со стороны офиса Рассела Говарда. Он поглядел на Соню, а та лишь снова пожала плечами:

– Как бы высоко ни забралась овца, убойного зала ей не миновать.

 

9

– Ты уверена, что адрес правильный?

Соня кивнула.

– Это единственный «доктор Дж. Кэрон» в телефонной книге. А в чем дело? Ты же не ждал готического замка с горгульями и рва с водой?

– Нет, но думал, что как-то он должен выглядеть... ну, по-другому.

Сидя в арендованном автомобиле, Соня рассматривала дом на той стороне улицы. Ей не хотелось признаваться, но она тоже ждала чего-то другого.Окружающие дома были средиземноморской архитектуры, популярной в двадцатые годы двадцатого века. Невысокие пастельного цвета семейные обиталища вдоль изогнутой улицы казались не той округой, где должно пребывать повелителю нежити.

В сгущающихся сумерках мужчины и женщины спортивного и здорового вида, в дорогих тренировочных костюмах и кроссовках, с наушниками на голове делили улицу с собачниками, прогуливающими своих питомцев. Несколькими кварталами дальше новые и, несомненно, более дорогие дома строились там, где бушевало землетрясение восемьдесят девятого года. Соня никак не могла представить себе Моргана, идущего в лавочку на углу за шестибаночным пакетом минеральной воды и пакетом вермишели с кальмарами.

– Погоди-ка! Вон кто-то выходит. Не он?

Соня вгляделась в мужчину средних лет, силуэт которого вырисовывался на крыльце. Он был одет в серый костюм со старомодными кожаными подтяжками, пиджак небрежно переброшен через руку, волосы, седеющие на висках, забраны сзади в короткий пучок, глаза закрыты слегка тонированными защитными очками.

Она закрыла глаза и представила себе его таким, каким он явился ей двадцать лет назад: прожигатель жизни, богатый английский плейбой, ради прихоти заглянувший в Веселый Лондон. Резкие, как у Кэри Гранта, черты лица зарябили, открывая горящие глаза и острые клыки. Послышался его резкий смех – так он смеялся, когда заставлял ее взять в рот свой холодный член... Соня стряхнула с себя воспоминания, не успев пережить агонию одновременной пенетрации.

Она дрожала, дыхание ее стало прерывистым. Палмер смотрел на нее с тревогой.

– Что с тобой?

– Это он. – Соня сама удивилась, как ей трудно говорить. Ее била странная лихорадка. Почти двадцать лет она искала это чудовище, а теперь могла только глазеть на него. Сейчас был ее шанс. Она может прыгнуть на него и завалить раньше, чем он успеет добежать до припаркованного на дорожке «феррари». Но она только и могла, что трястись и трудно дышать, как в приступе малярии. Будто мозг в костях сменился свинцом.

Морган сел в машину и выехал на улицу. Если он и глянул в их сторону, то ни Соня, ни Палмер этого не заметили. Как только «феррари» скрылся за углом, охватившая Соню вялость исчезла.

– Тебе не надо в больницу? Ты похожа на человека на грани шока.

Соня сердито тряхнула головой – скорее чтобы вырвать себя из паралича, нежели ответить на предложение о помощи.

– Все о'кей... теперь. Я боялась, что такая штука может случиться.

– В каком смысле?

– Морган меня создал. Какая-то часть – вампирическая часть – моей личности построена по его образу. Когда я его увидела, я хотела его убить. И не могла шевельнуться! Будто кто-то щелкнул кнопкой, отключив мне нервную систему.

– То есть ты была под гипнозом?

– Скорее включился инстинкт самосохранения. Какая-то часть моего мозга считает, что убить Моргана – это для меня то же самое, что убить себя.

– Это значит, что ты не сможешь поднять на него руку?

– Не значит! – ответила она резче и громче, чем это было необходимо. Вздрогнув, Соня взяла себя в руки. – Это вопрос силы воли. Вот так Морган вырвался от своего создателя, Панглосса. Он показал, что у него воля сильнее.

– А у тебя?

Она пожала плечами:

– Придется выяснить на собственной шкуре. Ладно, раз мы знаем, что монстра нет дома, что ты скажешь насчет его навестить?

Палмер вздохнул и вытащил из кармана плаща кожаный кошелек. Открыв его, он показал набор отмычек.

– Приятно иметь дело с человеком, который всегда подготовлен, – усмехнулась Соня.

Всего за несколько секунд Палмер отпер замок и заколебался, открывать ли дверь: к ней было приклеено объявление:

ВНИМАНИЕ! ДОМ ОХРАНЯЕТСЯ СИСТЕМОЙ БЕЗОПАСНОСТИ «ФЕЛЕГЕТОН»!

– Ладно, рискнем. Наверняка Морган не хотел бы, чтобы полиция приехала на вызов.

– Как скажете, босс. – Палмер перешагнул порог, вздрогнув в ожидании неизвестно чего.

Тишина.

Соня осторожно вошла в гнездо вампира, поворачивая голову, как тарелку радара.

– Он не очень старался обставиться, – шепнул Палмер.

В гостиной не было мебели. Желтоватый ковер покрывал пол от стены до стены. Слева от себя Палмер заметил такой же пустой обеденный уголок.

– Он здесь не живет, это только гнездо. Удобно для поддержания личины. Для вампиров это эквивалент квартиры в городе. У многих Ноблей гнезда по всему миру, в основном в столицах – там, где соседям не будет странно, что владелец отсутствует.

– Черт, что-то у меня здесь мурашки бегут по коже.

Соня подняла руку, призывая к молчанию, и потянула носом воздух.

– Ничего не чуешь?

– Ну, теперь, когда ты сказала... вроде барбекю у соседей. – Желудок Палмера отозвался на аромат.

Соня подошла к закрытой двери спальни. Здесь запах жареного мяса стал сильнее. Открыв дверь, Соня шагнула в спальню.

Полумрак был озарен экраном маленького цветного телевизора, поставленного на перевернутый молочный ящик. Напротив телевизора стоял складной стул, а на нем сидел мужчина средних лет в измятом костюме. Пустую комнату наполнял запах жареной свинины.

Мужчина у телевизора медленно повернул голову к вошедшим. Палмера поразила красная, как рачий панцирь, кожа на лице. Будто его вскипятили заживо. Почерневшие губы раздвинулись, челюсть отвисла.

Соня вдруг бросилась назад, в коридор. Палмер с ужасом смотрел, как из ушей и ноздрей сидящего повалили дым и пар. Это было почти смешно, как в старом мультике Текса Авери.

Из глотки обваренного вырвался клуб пламени, ударился об стену рядом с головой Палмера и расплескался по его плечу. Палмер был настолько поражен, что даже не мог крикнуть, хотя почуял запах собственных паленых волос.

Соня схватила его за руку и потащила из комнаты. Пиротик вставал на ноги, готовясь изрыгнуть второй огненный шар. Соня захлопнула дверь, быстро сорвала с себя жакет и набросила на Палмера, сбивая пламя с его плеча и руки. Погасив огонь, она поволокла Палмера к входной двери.

Палмер оглянулся и успел увидеть, как вареный выходит за ними в холл. Двигался он так, будто впервые пользовался конечностями. И еще он будто потел пулями. Потом Палмер сообразил, что это из него капает жир, как с горящей свечи. Все пропитал запах жареного мяса.

– Мы уходим, уходим! О'кей? – крикнула Соня пиротику.

Он остановился в своем неуклюжем марше и уставился на них мутными, как у печеной рыбы, глазами. И продолжал таращиться, пока за ними не закрылась дверь.

~~

– Я же извинилась, чего еще надо? Откуда мне было знать, что у него вместо охранной системы – этот траханный пиротик?

В номере отеля Соня заканчивала заклеивать пластырем ожоги Палмера.

– Знал же я, что не надо было соглашаться, когда ты меня уговаривала! Знал! Но разве я когда-нибудь себя слушаю? Вот меня чуть и не поджарил, как карася, какой-то псих, сбежавший с карнавала!

Палмер дернулся, когда Соня обернула бинт вокруг его руки выше локтя. Правая лопатка дергалась в такт пульсу.

– Да ладно, ничего страшного. Тебе и хуже приходилось. – Соня кивнула на шрам, перекрещивающий сердце.

– Из-за тебя нас чуть не убили!

– Из-за меня тебячуть не убили. И за это я заслуживаю выговора. Наверное, я сама себе пыталась доказать, что не боюсь этого мерзавца. Ты пострадал из-за моей глупости и беспечности. Я этого не хотела.

– Здесь мы с тобой солидарны.

Дальше Соня перевязывала его раны в молчании. Палмер старался найти в себе силы не обращать внимания на касание ее рук. Поначалу его злость вполне питалась страхом и болью, но сейчас она стала проходить. А он хотелпродолжать злиться на Соню. Злиться на нее – это куда менее опасно, чем ей симпатизировать.

Он сообразил, что Соня к нему обращается. Она сидела на полу по-турецки, глядя на него, сидящего на краю кровати.

– Извини? Я задумался.

– Я говорю, забыла, что ты не умеешь регенерировать. Мне надо постоянно себе напоминать, как хрупки люди.

Палмер позволил себе улыбнуться.

– Меня по-разному обзывали за мою долгую жизнь, но слова «хрупкий» в этом наборе ругательств не значилось. А ты говоришь «люди», «человек», будто это клеймо. Ты не считаешь, что ты все же – хотя бы частично – одна из нас? Ты не похожа на Панглосса; в тебе есть что-то живое.

–Это комплимент? Нет, отвечать не надо. – Соня улыбнулась и оперлась подбородком на раскрытую ладонь. – Знаешь, вампиры вообще-то комплиментарное сравнение с человеком рассматривают как смертельное оскорбление. Люди – это всего лишь дойные коровы;надежные продуценты двух вещей, которые нужны для жизни вампиров: крови и отрицательной энергии.

– А ты? Ты оскорбилась?

– Нет, – улыбнулась она. – Потому что я не вампир.

– Чего?

– Ну да, у меня есть все традиционные свойства вампиров: клыки, вкус к «запретному вину», ночной образ жизни, гипнотическая сила – вся эта муть. Но я не настоящий вампир. Понимаешь, я не умирала. Я отклонение – вид из одной особи.

Палмер не мог понять, что значит это признание. Он считал, что Соня избегает дневного света, чтобы не вспыхнуть и не превратиться в обугленную мумию. А теперь до него дошло, что весь день она спит лишь потому, что ночью бодрствует.

– Одиноко тебе, должно быть.

Она склонила голову, глядя на него из-за этих непроницаемых зеркал.

– Я тебе нравлюсь?

Краска бросилась в лицо Палмеру, и его вдруг заинтересовало, сколько точек на колонке телевизора.

– Ну, я бы... гм... сказал, что я просто...

– Понимаю. – Улыбка Сони исчезла, и Палмер услышал у себя в голове эхо собственных слов: «Одиноко тебе, должно быть». Вот именно. В эту дверь, мистер Дойная Корова.

– Я вот что хочу сказать: конечно же, ты мне нравишься. – Он сам удивился своим словам. И еще больше удивился, когда понял, что говорит правду. – Ты мне жизнь спасла.

– Только потому, что это из-за меня ты оказался в опасности. Если бы не я, ты бы вообще в эту кашу не встрял. Даже твои псионические способности могли бы не включиться. Ты бы сейчас...

– Торчал в каталажке штата с выбитыми зубами и растянутой задницей без надежды на помилование до следующего миллениума. Уж поверь мне, как бы жутко и опасно мне сейчас ни было, все могло бы оказаться гораздо хуже.

Палмер протянул руку и поднял Сонино лицо за подбородок. Он сам не знал, почему так сделал, просто это казалось правильным. Как было естественно и притянуть ее в свои объятия. У него начал вставать, и это тоже было естественно. Уже несколько месяцев он жил без секса. Последний раз было с Лоли.

Эту мысль он попытался отбросить, но она не уходила. Тогда все тоже казалось естественным и правильным. Какой-то счастливый и очень приятный случай. Палмер стал настолько циничным, что это сделало его наивным. И Лоли отлично заставила его свалять дурака. Она командовала с самого начала, дергала его за ниточки, как марионетку, пока он не перестал принадлежать себе. С самого начала это была мышеловка, заряженная медом и теплым мясом. Он этого не понимал, пока не увидел мясника в зале забоя. И у этого мясника было лицо Лоли.

Издав такой звук, будто его душат, Палмер оттолкнул Соню прочь. Прижавшись к спинке кровати, он уставился на женщину вытаращенными глазами, полными ужаса.

– Это ты делаешь! Все это по твоей воле! Это не я, это ты!

Соня скривилась так, что казалось, будто она сейчас заплачет. Потом вдруг черты ее лица затвердели, губы истончились в безрадостной усмешке. И голос ее стал рваным, будто легкие наполнились льдом и лезвиями.

– Идиот, мудак! Настолько невротик, что даже сам не знаешь, чего хочешь? Ты думаешь, это я с тобой делаю? Ладно, сейчас я тебе покажу, как я делаю!

Палмер попытался вскрикнуть, когда воля этой женщины стала перетекать в него, сковывая мозг невидимыми тисками, но смог только простонать. Тело онемело, как от лошадиной дозы новокаина. Никакого особого дискомфорта не было, но отсутствие ощущения было даже хуже настоящей боли.

– Ну как, напугался до окостенения? Нет? Сейчас я тебе это устрою.

Палмер захныкал, почувствовав, как шевелится его член. Из-за онемения он был будто где-то за сотни миль. Палмер ощутил какое-то движение, но ничего, кроме этого. А дальнейшее было уже знакомо. В последний раз такую боль он испытал в Новом Орлеане, когда едва ушел от «чар» суккуба. Член стал похож на воздушный шар, надутый так, что сейчас лопнет. Судорожно заглатывая воздух, Палмер попытался не дать глазам вылезти из орбит.

– Вот так я тебя могу держать часами. Днями, если захочу. Конечно, пузырь и половые железы у тебя лопнут куда раньше. И если ты даже не помрешь от собственной мочи и спермы, кровеносные сосуды пениса погибнут навсегда. Если даже не начнется гангрена и врачи не будут вынуждены его ампутировать, ты на всю жизнь останешься импотентом. – Соня покачала головой. – Не понимаю, что она в тебе нашла. Наверное, у нее слабость к никчемным мужикам, неудачникам, которых хлебом не корми, лишь бы их кто-нибудь растоптал. Ты не понял, о чем я? – Она подалась вперед, лицом к лицу с Палмером. – Сейчас напомню.

Сонины волосы свесились вниз, качаясь, как морская трава. Прямо на его глазах они начали расти, сначала вдвое, потом втрое длиннее. Из темных они стали светлыми, как свежий мед. И лицо стало меняться – кожа зарябила, как вода на озере, как отражение в воде. Раздались мокрые щелчки перемещающихся костей. Губы надулись, став круглыми, как у пупса, со скрежетом встали на место скулы.

Лоли улыбнулась ему с высоты, только глаза ее скрывались за двумя зеркалами.

– Привет, малыш. Скучал по мне?

Палмер заорал.

Паралич его отпустил, эрекция кончилась, и он трясся, как чуть не утопленный кот. Соня стояла в дальнем углу спиной к стене, уставясь на кровать. Лицо было ее собственным. Она прижала руки к животу, будто пытаясь сдержать рвоту – или что-то не выпустить.

– Уходи!

Голос прозвучал будто сдавленный болью.

При виде Сони, обнимающей себя, стучащей затылком в стену словно в такт неслышимой музыке, Палмер почти забыл все, что сейчас случилось. Почти.

– Уходи, пока я тебе плохо не сделала, черт бы тебя взял!

Палмер не понял, была это мольба или угроза. Он бросился к себе в комнату, захлопнул дверь, запер на замок. Ему показалось – или это было на самом деле? – что Соня говорит с кем-то или с чем-то и получает ответы. А потом послышался треск ломаемой мебели.

Палмер отступил в ванную. Под душ надо было. Пусть горячая вода сделает его кожу такой же по-рачьи красной, как у того пиротика. Если удастся отскрести слой или два, может быть, он опять почувствует себя чистым.

Палмер сел на унитаз и закурил дрожащими руками, глядя, как зеркало становится непрозрачным от пара. Почти перестал быть виден табачный демон, устроившийся на плече.

Палмер закрыл глаза, вода ревела в ушах, и снова призрак Чаза стал шептать свое предупреждение.

Ты уже в нее влюбился! Ты еще сам этого не знаешь, но я по твоим извилинам читаю, приятель!

И самое страшное было то, что это правда.

 

10

Западня Призраков

Он пил кофе в темной и дымной забегаловке на той стороне улицы, когда Соня его нашла. Солнце уже садилось, и она была в темных очках. Палмер поднял глаза от кофе, пожал плечами и жестом показал ей на соседний стул.

Он думал, что она как-то извинится или попробует объяснить вчерашнее – он бывал участником подобных сцен, но в противоположной роли. Палмер ожидал какой-нибудь неуверенной эмоциональной театральщины, но Соня лишь коснулась пальцем левой руки тыльной стороны его правой ладони.

Палмер судорожно вдохнул воздух, почувствовав, как вливается в него ее разум. Это было так не похоже на вчерашнее грубое вторжение, как отличаются ласки любовника от грубого лапанья насильника. Никаких слов – только чувства. Такая близость завораживала – и пугала. Очень сильным было искушение поддаться, потеряться в этой телепатической связи. Но не в меньшей степени брало верх и ощущение собственной личности.

Она почувствовала его страх быть подчиненным и уважила его, добровольно прервав контакт.

Палмер не мог знать, смотрит она на него или нет, а потому кашлянул сначала в кулак и лишь потом сказал:

– Ничего страшного не случилось.

Она кивнула и показала на книгу возле локтя Палмера.

– Что это?

Палмер перелистнул книжку к первой странице обложки.

– Я выяснил, что такое «Западня Призраков» и где она находится.

Соня взяла книгу и прочла вслух заглавие:

– "Руководство по архитектуре домов с призраками"?

– Нашел – можешь себе представить? – в магазине Далтона. Посмотри на странице 113-й.

Соня открыла книгу и стала читать:

Северная Калифорния издавна манит к себе людей эксцентричных, богатых и связанных с искусством. Одним из самых необычных калифорнийских переселенцев, в ком эти свойства слились, был архитектор-миллионер Крейтон Сьюард (1870 – 1930). Сьюард, наследник состояния одного промышленника, всегда терялся в тени Фрэнка Ллойда Райта. Немногие построенные им здания не простояли и шестидесяти лет после его смерти, и это тоже способствовало забвению. Но никто не станет отрицать, что гений Сьюарда был подлинным. Как и трагедия, которая его сгубила.

Проведя почти десять лет за проектированием – вполне грамотным – небоскребов и дворцов, построенных, однако, без вдохновения, не похожих на дворцы для высшего класса американцев в районе Великих Озер, Сьюард в 1907-м взял год отпуска для поездки по Европе, прихватив с собой семью. Что именно случилось на том средиземноморском островке – не узнает никто и никогда. Известно только одно: Сьюарда нашли, когда он бродил по берегу, в бреду, нагой и покрытый кровью жены.

В официальном заключении говорилось, что недовольный чем-то слуга перебил всю семью, включая детей, во время сна. Сьюард остался в живых лишь потому, что проснулся, когда слуга рубил его жену, одолел убийцу и снес негодяю череп тем же самым топором.

Однако ходили слухи, что убийцей был сам Сьюард, хотя никто не мог найти мотивов для таких диких его действий. То что Сьюард после этого потрясения провел три года в частной психиатрической клинике, тоже сплетню не развеяло. В 1910 году он возобновил профессиональную деятельность. То, что он видел – или сделал? – в ту ночь 1907 года, навеки его переменило, как явно показывают его работы.

Ранее он был посредственным архитектором, теперь же его новые проекты предвосхитили Гауди и Сальвадора Дали. За пять лет, прошедших от возвращения к общественной жизни и до добровольной самоизоляции, Сьюард выполнил только три заказа, но каждый из них – шедевр. К сожалению, ни одного из зданий не осталось, в основном из-за так называемого «проклятия Сьюарда».

Хотя каждое из этих зданий (два частных дома в Миннесоте и старый небоскреб издательства Цорна в Нью-Йорке) было шедевром искусства и превозносилось писателями того времени, оказалось, что ни жить, ни работать в них нельзя. В немногих случаях, когда Сьюард говорил о своих последних работах, он настаивал, что открыл, как с помощью неевклидовой геометрии и квантовой физики создавать углы и линии, пронизывающие пространственно-временной континуум. Действительно ли это так было, или здания стали просто порождением блестящего, но безнадежно вывихнутого ума, уже никогда не будет проверено. Как бы то ни было, вскоре выяснилось, что люди, пытавшиеся жить или работать в этих сооружениях, часто бывали поражены головокружением и безымянным ужасом, заставлявшим покидать здание. (Считается, что эти инциденты вдохновили писателя-фантаста Х.Ф. Лавкрафта на написание рассказа «Сны в заколдованном доме».) В 1916 году, незадолго до того, как здание издательства Цорна с его величественными хромированными горгульями и невероятно скрученными причальными шпилями для дирижаблей было назначено к сносу, Крейтон Сьюард исчез из поля зрения общества и не появлялся до своего предполагаемого самоубийства в 1930 году.

Впоследствии открылось, что Сьюард «исчез», скрывшись горах долины Сонома в северной Калифорнии, где решил создать личное завещание вины и безумия – печально знаменитый замок «Западня Призраков». Взяв за основу готовый трехэтажный особняк, Сьюард заставил плотников беспрестанно строить витиеватый лабиринт жуткой формы с изощрённым расположением комнат и переходов, которые к моменту смерти архитектора покрывали акры земли и громоздились башнями в шесть этажей. Замок был закончен в 1925 году, и рабочих распустили, щедро заплатив каждому за сохранение тайны, местоположения – и устройства – последнего шедевра Крейтона Сьюарда.

Неизвестно, провел ли Сьюард последние пять лет жизни в одиночестве, или же в доме жили и слуги. Когда племянник и наследник Пирс Сьюард организовал в этом хаотическом доме поиск каких-либо следов дяди (это случилось в 1930 году), тело удалось найти только на третий день.

Точная причина кончины Сьюарда неизвестна, хотя считается, что он умер от голода. Многие из тех, кто тогда обыскивал дом, впоследствии жаловались на приступы, головокружения и сильной тошноты.

Заметки, найденные среди личных вещей Сьюарда, давали определенные намеки на цель, с которой был построен этот необычный дом. Очевидно, Сьюард страдал манией, что его преследуют призраки убитой семьи. Пожираемый страхом и виной, он спроектировал дом, который будет «сбивать с дороги» назойливых призраков, не давая им найти Сьюарда. Это объясняет необычайное число слепых лестничных колодцев, дверей, открывающихся на кирпичную стену, и окон в потолке.

Очевидно, сам Сьюард жил в исходном «обычном» доме, который послужил ядром разросшемуся замку. Почему сам архитектор бродил в лабиринте «комнат призраков» без провизии и карт, точно неизвестно. За неимением лучшего коронер квалифицировал его смерть как самоубийство.

Более пятидесяти лет «Западня Призраков» стояла заколоченной и укрытой от стихий на принадлежавшей Сьюарду земле. В 1982 году имение купил агент по недвижимости из Сан-Франциско, действующий от имени неизвестного лица. «Западня Призраков» остается закрытой для публики, хотя неизвестно, ходит ли сейчас кто-нибудь по лабиринту ее коридоров.

~~

На другой странице рядом с текстом был приведен фрагмент плана дома. Соня поглядела на него и вдруг поняла, на что смотрит.

– Черт меня побери!

– Что случилось?

Она показала на чертеж:

– Как ты не видишь? Посмотри вот на это!

Палмер прищурился на путаницу прямых и кривых линий.

– И что такого? Будто ребенок баловался спирографом. Ничего особенного.

– Ты смотришь человеческими глазами. Посмотри еще раз, и пристальней!

Палмер пожал плечами и снова глянул на чертеж, на этот раз попытавшись на нем сосредоточиться. К его смятению, линии поплыли,будто вдруг приобрели трехмерное существование.

– Черт!

– Это шрифт Притворщиков! Некоторая форма – не знаю, как назвать. Магическая формула или иероглиф.

– Ты хочешь сказать, что этот Сьюард был вервольфом, вампиром или кем-то вроде того?

– Возможно. Хотя подозреваю, что вряд ли чистокровным – кем бы он ни был. Может быть, даже не знал о своем наследии. Таких полукровок и подменышей полно – которые не знают своей истинной природы и силы, пока что-нибудь – какое-нибудь событие – не приведет их в действие. В иных обстоятельствах они могут быть так же опасны, как чистокровный Притворщик. Кэтрин Колесе, например.

У Палмера челюсть отвисла, но он быстро спохватился:

– Вот она меня всегда интересовала! Ты к тому пожару имела какое-то отношение?

– Это давние дела, – ответила Соня так сухо, что Палмер воздержался от дальнейших расспросов.

– Как я уже сказала, Сьюард не строил западню для незваных призраков – он создал физический эквивалент псионической станции глушения!

– Не понял, повтори, если не трудно.

– Весь дом – это защитные чары! Неудивительно, что Морган там сделал себе берлогу! Вероятно, это единственное место, где он может расслабиться без страха нападения – по крайней мере на псионическом уровне. Теперь понятно, почему о нем ничего нет в сетях. Он же практически невидим!

– Это хорошо или плохо?

– Трудно сказать. Явно это работает на пользу Моргану. Из той толики информации, что здесь есть, я могу заключить, что нам нужны контрчары, даже чтобы войти в дверь.

– И где же мы будем эти контрчары добывать? Как хлопья на завтрак из коробки?

– Боюсь, это будет сложнее. До отъезда из Нового Орлеана я спросила у Мальфеиса, не знает ли он надежного алхимика в районе Сан-Франциско.

– А может, посмотреть в справочнике компаний с рейтингом «три а»?

– Очень смешно, Палмер, напомни, чтобы я не забыла посмеяться. Можешь не ходить, если не хочешь.

– Разве я такое говорил? И куда же на этот раз?

– В Чайнатаун.

~~

Когда Соня нырнула в переулок, у Палмера возникло предчувствие, что они сейчас влипнут. Выбирать не приходилось, и он полез за ней в эту узкую и вонючую щель между домами. Там было темно, белые туристы остались далеко на Грант-авеню. Когда послышался топот бегущих сапог по бетону, Палмер сообразил, что предчувствие его не обмануло.

Поперек дороги стояли трое. Палмеру даже смотреть было больно, какие они молодые – старшему едва ли девятнадцать. У китайских юношей волосы были подстрижены коротко и под скобку, и Палмер ощущал исходящие от них волны агрессии.

Самый высокий, с шурикеномиз нержавейки на кожаном пиджаке, шагнул вперед.

– Здесь территория Черного Дракона. Собакам и большеносым вход воспрещен.

Соня сжала пальцами запястье Палмера, передавая прямо ему в мозг: «Дай действовать мне».

Она пошла навстречу главарю, говоря на кантонском диалекте:

– Мы ищем Ли Лиджинга. Неуважения с нашей стороны не было.

Юноша нахмурился. Его вызов был адресован Палмеру; и он не ожидал, что женщина знает язык его предков.

– Ли Лиджинг? Аптекарь?

– Ага, Лу! Может, этому фраеру надо молотого рога носорога принять, чтобы стоял! – хихикнул тощий мальчишка с волосами цвета воронова крыла.

– Мы только хотим поговорить с кицунэ.

– Кицунэ?Белая, ты несешь японскую белиберду! – фыркнул юный главарь. – Ты что, китайца от японца отличить не можешь?

– Большеносые – они говна от мяса тунца не отличают! – заржал третий Черный Дракон и сдернул нунчаки с пояса джинсов. – Им это в головы надо вколачивать!

Палмер не знал, что они говорят, но ему не нравилось, как они смеются или как этот прыщавый опустил нунчаки на всю длину до земли.

– Лу! Хонг! Кении! Это так вы встречаете людей, которые ищут мою лавку? А я-то думаю, отчего у меня дела так плохо идут!

Драконы вздрогнули, услышав стариковский голос, и были больше похожи на детей, застигнутых за шалостью, чем на крутых уличных бойцов. На лестнице, ведущей в подвальную лавку, показался старый китайский джентльмен, опирающийся на резную трость.

– А ну идите стройте из себя хулиганов где-нибудь подальше! Вы мне тут покупателей не отпугивайте! Я ясно сказал?

Старик ткнул Лу тростью в ребра. Мальчишке это не понравилось, но возразить против воспитательного действия он не решился.

– Да, дядя.

– А теперь идите, пока я не передумал заплатить вам за работу, что вы для меня делали.

Глядя вслед удаляющимся кожаным курткам, старик состроил печальное лицо.

– Ну и молодежь в наши дни! Никакого уважения к старшим! Вы уж извините Лу, друзья мои. Он у меня работает – открывает и сортирует ящики с травой со старой родины. Хороший мальчик, только мозги у него слишком забиты этой дурацкой западной ерундой – извините меня.

– Не за что. Насколько я понимаю, я говорю с почтенным Ли Лиджингом?

Старик кивнул, загадочно улыбаясь.

– А вы – та, которую называют Синяя Женщина. Мальфеис мне сообщил, что я могу ожидать вашего визита – вот почему я подслушивал. Лу – глупый мальчишка, но я к нему привязан. И горько было бы копать могилу для существа столь молодого. Ох, как невежливо с моей стороны задерживать вас на крыльце этой болтовней! Прошу вас, входите и будьте как дома.

Лавка аптекаря была темной и тесной, потолок всего в футе над головой. Травы и пряности свисали с балок, заполняя помещение экзотическим ароматом. Палмер заметил чучело крокодила, подвешенное к потолку, и загадочную коллекцию нечеловеческих черепов в открытом шкафу. У одного была единственная, как у циклопа, глазница, и растущий изо лба большой рог.

– Позвольте я зажгу вторую лампу, – произнес Ли Лиджинг, хлопоча возле старинной лампы-молнии. – Вам, моя дорогая, она, конечно же, не нужна, но вашему спутнику, возможно, будет приятен дополнительный свет. – Ли Лиджинг повернулся к Палмеру с резкой улыбкой на длинной, черной бархатной морде. – Разве я не прав?

Палмер, сам того от себя не ожидавший, издал испуганный вскрик и отшатнулся от человекообразной лисы.

– Вы – вервольф!

Оскорбленный Ли Лиджинг с отвращением затряс остроконечными ушами.

– Едва ли! Я кицунэ, а не варгр! Уподобите ли вы панду – медведю гризли? Арабского коня – тяжеловозу? Самурая – священнику?

– Простите моего спутника. Ли Лиджинг. Он новичок в Реальном Мире и никогда не видал кицунэ, не говоря уже о варграх. Он не желал вас оскорбить.

Кицунэ фыркнул, расхаживая из угла в угол и опираясь на посох, помогавший ему устоять на искривленных ногах.

– От человека мне следовало бы ожидать подобного невежества, но почему-то это у меня больное место. Однако я не питаю неприязни к их виду. Я давно живу среди людей. Да что там, у меня даже были жены из них! – Он взлаял, и Палмер понял, что это смех. – Скажу вам одну тайну: Лу мне не племянник, как он сам думает, а правнук! Только он этого не знает. Насколько ему известно, я – старый друг семьи, который помог его отцу сбежать с материка. Дядей он меня зовет из уважения, но о своей крови ничего не знает. У меня к нему слабость, к этому мальчишке. Он напоминает мне своего деда – моего сына, который погиб в Маньчжурии. Ах, такой я стал старый и глупый, что меня уносит в сентиментальные разговоры.

Ли Лиджинг сел за низенький тиковый стол, украшенный гравированным изображением кей-луна, китайского единорога, пасущегося в душистых садах К-ун Луна, Града Небесного.

– Так чем же я могу быть вам полезен, дорогая?

– Мне нужны контрчары.

– Понимаю. – Кицунэ отодвинул в сторону свиток рисовой бумаги и набор каллиграфических кисточек из бамбука, положив на их место счеты. – Какого рода заклинание вам хотелось бы нейтрализовать? Защита? Заговор? Сглаз? Порча? От этого может зависеть цена...

– Вы мне сами скажете. – Соня жестом попросила Палмера отдать книгу алхимику. – Я уверена, что вы намного лучше меня умеете разбирать структуру колдовства и наговоров, достопочтенный.

Ли Лиджинг вежливо прянул ушами в ответ на комплимент.

– Вы оказываете мне большую честь. Что же до этих конкретных чар... – Он надолго замер над чертежом, поскребывая в созерцании морду. – Перед нами защитные чары невероятной мощи. С вашей стороны было очень мудро проконсультироваться со мной. Всякий, будь то Притворщик или человек, кто попытается перейти эти линии силы, рискует рассудком, если не самой жизнью.

– Так вы можете сделать контрчары?

– Разумеется, могу! Разве я говорил иное? Но дело в том, что подготовка соответствующих контрчар сопряжена с расходами... и с опасностью.

– Я готова заплатить столько, сколько это будет стоить.

Человек-лисица улыбнулся так, будто ему вручили ключ от курятника.

– Впервые Мальфеис не соврал. Вы действительно потрясающий клиент! – Алхимик еще раз взлаял – засмеялся – и вернулся к расчетам. Костяшки абака грохотали градинами по жестяной крыше. – Так, посмотрим. Соответствующие контрчары я сделаю за неделю...

– За сутки.

Ли Лиджинг посмотрел на Соню поверх длинного черного носа.

– Это, как вы понимаете, будет стоить дороже.

Соня пожала плечами.

Костяшки уже летали.

– Отлично. Лу доставит продукт вам в отель, когда он будет готов. Я бы только советовал, чтобы с чарами работали вы, а не ваш спутник. Честно говоря, к чарам такой силы людей вообще допускать не стоит – никого не хочу обидеть. Что же до оплаты моего счета...

 

11

– Соня, ты проснулась?

В зеркале заднего вида он увидел, как Соня села на заднем сиденье. В ярком солнечном свете у нее был бледный и нездоровый вид – не в своей стихии. Она скривилась и шевельнула губами, будто хотела избавиться от неприятного послевкусия во рту.

– Дневной свет. Фу!

– Ты, кажется, говорила, что у тебя нет аллергии на солнечный свет.

– Таки нет. Но я – ночной житель. Не спать днем – это... противоестественно. Поверь мне: будь у меня аллергия, ты бы это знал! У вампиров, попадающих на солнечный свет, развивается быстро прогрессирующий рак кожи на грани проказы: носы отваливаются, уши опадают, как листья. Зрелище не для людей со слабым сердцем – или слабым желудком.

– Да, похоже.

– А что ты хотел? Или ты мне помешал дремать, только чтобы посмотреть, не растаю ли я, а 1а Кристофер Ли в «Ужасе Дракулы»?

Палмер покраснел и стал смотреть на дорогу.

– Да нет, я просто... ну, я хотел видеть те чары, что дал тебе Ли Лиджинг.

Соня вздохнула:

– Ты слышал, что он говорил насчет обращения с ними людей.

– Послушай, я же не собираюсь использоватьэту чертовщину, хотел только взглянуть. Что, нельзя?

– Не вижу, какой может быть от этого вред. К тому же тебе неплохо будет понять, с какой взрывчаткой мы балуемся.

– Эта штука настолько мощная?

– Сам увидишь. Только сначала остановился бы ты у ближайшего места отдыха? Меньше всего мне нужно, чтобы ты врезался по ошибке в какой-нибудь грузовик.

– Я никогда не врезаюсь в грузовики по ошибке!

Через несколько минут Палмер съехал на площадку для отдыха, заботливо предоставленную дорожной комиссией штата Калифорния. Заглушив двигатель, он повернулся к Соне:

– Ладно, показывай эту мощную хреновину.

Соня вытащила из-под сиденья сверток в синей оберточной бумаге и протянула детективу.

– Только помни, ты сам просил!

Палмер сморщил нос от сильного запаха пряностей. Оберточная бумага хрустнула под пальцами. Наморщив лоб, Палмер развернул талисман.

Увидев, что это, он инстинктивно отбросил предмет, как ядовитого паука. Горький рвотный позыв обжег горло, но отвернуться от высохшей отрезанной руки Палмер не мог. Рука покоилась в синей бумаге, как в отвратительном корсаже.

– Это же мерзость!

–Это Рука Славы. Лиджинг заверил меня, что она отличается особенной силой.

– На ней же шесть пальцев!

–Да, в этом секрет ее силы. Когда-то она принадлежала одному из наследственных царей-жрецов майя. В этой царственной семье столько было близкородственных браков, что у всех у них было по шесть пальцев на руках и ногах. Семья называлась Хан Балан – Владыки Ягуаров. Шесть пальцев считались знаком божественности.

Палмер проглотил горящий ком в горле и выглянул из окна. Пожилой мужчина в коричневых брюках и желтой ветровке вел миниатюрного шнауцера к травянистой площадке с надписью «выгул собак». Палмер подавил желание выскочить и броситься к ближайшей машине. К сожалению, он знал, что от коллег-автомобилистов он скорее получит еще одну дырку в груди, чем приглашение проехаться обратно в нормальную жизнь, а потому остался сидеть.

– Какого черта? Ты так и собираешься оставить ее там, где каждый может на нее глазеть? Может, еще под ветровое стекло сунешь?

Мысль о прикосновении к Руке Славы была отвратительной неимоверно, но Соня была права. Если хоть кто-нибудь увидит, что лежит у Палмера на переднем сиденье, вся дорожная полиция к северу от Лос-Анджелеса повиснет у них на хвосте. Невероятно скривившись, он поднял отрезанную кисть.

Он был там, где намного теплее, где скрежещущие крики попугаев-мако и вой обезьянок отдавались под пышной зеленью за дверью. Голый коричневый ребенок сидел в дверях, играя с детенышем паучьей обезьяны на поводке. Лоб у ребенка был странно скошен назад. Сначала Палмер подумал, что ребенок – кретин, но дитя улыбнулось и обернулось к нему. Глаза у него были темные, и в них светился природный ум. Смутившись, Палмер осмотрел комнату, где он оказался, хмурясь при виде подробных рисунков, изображавших жертвоприношения майя богам, украшавших белые стены. Над головой висели сетки ручного плетения, а в них лежали музейного качества глиняные изделия доколумбовой эпохи.

Голый ребенок смеялся, глядя на штуки своей обезьяны и засунув в рот шестипалую руку. Палмер опустил взгляд на свое собственное голое тело и увидел, что сидит нога на ногу на каменной скамье, вырезанной в форме ягуара. Дыхание у него стало тяжелее, но совсем не из-за удушающей влажности. Палмер встал и пошел к двери.

Ноги не держали его, и пришлось взяться за стену. На руке Палмера было шесть пальцев. Он поднес вторую руку к лицу и ощутил колючку хвостокола, проткнувшую нижнюю губу, ритуальные шрамы на щеках. Взгляд его упал на гениталии этого чужого тела. Он знал, что должен бы ужаснуться при виде другой колючки хвостокола, пронзившей пенис наискось, но почему-то к этим увечьям он отнесся со странным спокойствием.

Ребенок поглядел на Палмера и улыбнулся. Детеныш обезьяны уселся на плече мальчика, что-то вереща и выискивая паразитов в волосах хозяина. Вдруг Вильям Палмер, вечный холостяк и недруг маленьких детей, понял, что значит быть мужем и отцом.

Где-то в джунглях завопил ягуар.

–Палмер! Палмер, очнись! Отвечай, черт бы тебя взял! – Соня сидела на переднем сиденье и трясла Палмера за плечи. Вид у нее был всерьез напуганный. Интересно, подумал Палмер, должен он быть польщен или обеспокоен? – Палмер, так тебя и этак, скажи что-нибудь! Не заставляй меня лезть туда и тебя вытаскивать!

– Соня?

– Ты вернулся. Это хорошо. Пораженный лунатизмом партнер вряд ли был бы мне полезен в наших обстоятельствах. Что произошло?

– Не знаю. Только что я был с тобой в машине – и сразу же оказался в джунглях Центральной Америки. А что за мерзкий вкус у меня во рту?

– Кровь. – Соня вытащила из кармана штанов платок и протянула еще не до конца оклемавшемуся детективу. – У тебя было что-то вроде припадка, из носа потекла кровь. И еще ты прокусил себе то ли щеку, то ли язык. Так что там было у тебя в Центральной Америке?

Палмер недоверчиво покачал головой, промокая платком угол рта.

– Жутко было. Совсем не как во сне. Скорее будто я там был. Или вспоминал,как там был. Я сидел в каменном доме и слышал снаружи птиц и обезьян, как в кино про Тарзана. И там был мальчик...

Палмер наморщил лоб, пытаясь вспомнить видение, но оно уже таяло.

– Ты веришь в перевоплощение, Палмер?

– Никогда об этом особо не думал, честно говоря. Как никогда не уделял внимания вопросам существования вампиров и вервольфов. – Улыбка его растаяла, и Соня увидела в его глазах страх. – Значит, это на самом деле?

– В некоторых пределах. Такая вещь, как переселение душ, действительно существует. Не знаю, как это происходит, – да и никто точно не знает, кроме серафимов, а они не рассказывают. Но есть довольно много людей, рожденных раньше. Притворщики их называют Старые Души. Почти все они не знают, кем были раньше, и так оно и должно быть. Но у них время от времени бывают видения предыдущих воплощений. Случайные события могут пробудить похороненную память. Или, как было с тобой сейчас, случайный контакт с физическими останками твоей предыдущей личности.

Палмер сгорбился, уронив голову на рулевое колесо.

– Ах ты, блин!

– Ты разговаривал, когда был – был далеко. Ты это помнишь?

– Нет. А что я говорил?

– Ты сказал слово «Тохил». Оно для тебя что-нибудь значит?

Он закрыл глаза. Уши заполнили крики попугаев-мако из джунглей.

– Да. Значит. Так звали моего сына.

~~

– Так это, значит, и есть «Западня Призраков». Тот, кто ее построил, – ну полныйпсих!

Палмер сидел на вершине холма и оглядывал печально знаменитый дом, щурясь в бинокль. Хотя нельзя сказать, что бинокль был особенно здесь нужен: творение горячечного мозга Крейтона Сьюарда заполняло почти всю узкую долину.

Соня показала на центр грандиозного нагромождения башен, башенок и висящих в воздухе контрфорсов.

– Исходный дом в середине еще можно разглядеть. Похож на паука, затаившегося в паутине. Видишь?

Палмер покачал головой и опустил бинокль.

– Закупорен, как бочка. И все ставни закрыты. С одного бока я углядел что-то вроде старой конюшни – там стоит спортивный автомобиль Моргана. Наш мальчик дома, сомневаться не приходится.

– А я и не сомневалась. Я его чую.

–У меня голова болит смотреть на этот дом. – Палмер потер переносицу. – Представить себе не могу, что кто-то в этом убоище живет!

Соня вглядывалась в «Западню Призраков». В этом лабиринте Морган может оказаться где угодно. Она подняла глаза к небу, стараясь не смотреть прямо на солнце. Три часа мотались они по узким асфальтовым дорогам, извивающимся змеями среди холмов долины Сонома, пока наконец не нашли этот далекий угол, отделявший «Западню Призраков» от остального мира. Еще несколько часов пройдет, пока наступит темнота и Морган зашевелится, выходя из дневной комы.

Но в таком месте, как «Западня Призраков», куда редко проникает луч солнца, Морган вполне может быть в памяти и активен. Очень не хотелось Соне говорить об этом при Палмере, но ей необходимо было восстановить силы. Это ее несколько пугало. Она привыкла, что днем вполне нормально функционирует, но сейчас она чувствовала себя так, будто вышла из недельного запоя. Очень сильным было искушение залезть в багажник и наскоро вздремнуть.

– Портянку в пасть себе засунь, – буркнула она Другой, которая уже в сто пятьдесят второй раз заныла, что от солнечного света ей плохо.

– А? – оторвался Палмер от бинокля.

– Я не тебе.

– Гм... извини.

– Я пойду туда.

– Когда?

– Сейчас.

Палмер задумчиво пожевал губу.

– Ты считаешь, что это не опасно?

Она невесело и коротко рассмеялась.

– Это всегда будет опасно! Но я думаю, что днем мои шансы лучше. Надеюсь, что он никого не ждет. А если талисман Лиджинга сработает как ожидается... – Соня повертела Руку Славы перед тем, как сунуть ее к себе в карман, – он не узнает, что защита прорвана, пока не будет уже слишком поздно. А ты как? Готов?

Палмер вытащил из-за пояса пистолет тридцать восьмого калибра и показал.

– Как, годится?

– Лапонька, если из этой штуки кому-нибудь запломбировать мозги, хоть человеку, хоть Притворщику, – это верная смерть!

Он кивнул и улыбнулся в ответ на ее улыбку. Соня показала большой палец – о'кей! – и стала спускаться по неровному склону. Палмер глядел ей вслед, пока она не скрылась за деревьями, а потом навел бинокль на «Западню Призраков».

Он стал осматривать окна и башенки, нет ли где движения, быстро переводя бинокль: опыт убедил его, что, если слишком долго вглядываться в любую архитектурную деталь, голова начинает болеть и глаза слезятся.

Внимание Палмера привлекло лицо, мелькнувшее в окне пятого этажа, – бледное и лунообразное. Сердце застучало в ритме четыре четверти, пока Палмер, ругаясь вслух, попытался навести бинокль на резкость. Но лицо уже исчезло, окно было закрыто ставнями. А открывалось ли оно вообще? Может быть, ему только померещилось после слишком пристального рассматривания этого творения вывихнутых мозгов? А если нет, то чье же это было лицо? Точно не Моргана.

Палмер решил побежать за Соней и рассказать ей, что он видел.

Но не успел он подняться, как из рощицы у восточной стены заглохшего сада возникла тень и скользнула сквозь путаницу розовых кустов. Палмер залюбовался сверхъестественной грацией женщины, ловко обходящей пруды с золотыми рыбками и разбитые статуи на пути к бывшему угольному погребу.

Он улыбнулся, увидев, как Соня небрежно сорвала здоровенный амбарный замок с двери погреба, и шепнул себе под нос:

– Вот так девушка у нас!

И Соня исчезла в глубине «Западни Призраков». Какие бы опасности ни поджидали ее там, она встретит их одна. И быть может, если Палмеру повезет, она уже оттуда не выйдет.

 

12

Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, Соня остановилась, пытаясь сориентироваться. Когда она вошла в дом, нахлынул приступ тошноты. Пустой погреб покосился под ногами, будто почва была сделана из каучука. Что-то задергалось в кармане пиджака.

Соня достала Руку Славы, которую дал ей Лиджинг. Шестипалая кисть была сжата в кулак. Надеясь, что это добрый знак, Соня вернула амулет в карман. Потом осторожно шагнула к лестнице, ведущей из подвала, шагнула еще раз. Тошнота прошла, хотя от ощущения дезориентации избавиться не удавалось.

На первом этаже было темно, и пыль лежала на голых деревянных половицах. Соня шла сквозь анфиладу комнат причудливой формы, которые никогда не украшала мебель. Некоторые даже не были оштукатурены и окрашены, и деревянные планки придавали самым маленьким комнатам какой-то монастырский оттенок.

Безумный гений создателя «Западни Призраков» подавлял. Даже измененные чувства Сони отзывались неслышимому голосу здания. Глаза не могли оторваться от линий, начинавшихся и пересекавшихся за пределами нормального зрения. Вряд ли неподготовленный человек мог бы выдержать здесь больше часа, не потеряв сознание или рассудок. Зловеще изогнутые дверные проемы и беспорядочно расположенные комнаты напоминали резкие экспрессионистские декорации «Кабинета доктора Калигари».

Второй этаж был очень похож на первый, и третий тоже. Дом оказался именно так велик и похож на лабиринт, как опасалась Соня. Ощущалось присутствие Моргана, спрятанное среди обширного переплетения зигзагообразных стен и перекошенных лестниц; но прятался ли лорд вампиров на чердаке, в подвале или за ближайшей дверью, угадать было невозможно. Оставалось только надеяться, что, если Морган знает о ее проникновении, он тоже не способен точно определить, где она.

Судя по слою пыли на половицах и перилах, сюда вряд ли заходили люди или Притворщики с того дня, как нашли тело Крейтона Сьюарда, – то есть уже шестьдесят лет.

Выходя из гостиной с вылинявшим зеленым узором обоев и перевернутым камином итальянского мрамора, Соня уголком глаза заметила что-то бледное. Обернувшись лицом к видению, она уставилась на девочку не старше пяти-шести лет.

Соня знала, что ребенок мертв: девочка была прозрачной. Призрак ребенка был одет в старомодное платье и в пухлых ручках держал куклу. У обеих, у девочки и куклы, были золотые локоны до плеч. На фарфоровом лице куклы виднелась волосяная трещина от лба до переносицы.

– Здравствуй, девочка!

Фантом ребенка улыбнулся и поднял по-младенчески пухлую ручку в ответном приветствии.

– Девочка, ты не знаешь, как мне попасть в середину дома?

Призрак отрицательно покачал головой. Хорошо было бы, если привидение умело бы говорить, но Соня знала, что мертвые через несколько лет после смерти обычно теряют способность разговаривать с живыми. Азбука глухонемых – дело утомительное, зато хотя бы надежное.

– А есть здесь кто-нибудь, кто знает?

Девочка снова улыбнулась, на этот раз закивав головой. Повернувшись, она жестом позвала Соню за собою. Соня пошла за ней, стараясь не смотреть на вываливающиеся из черепа ребенка мозги.

Призрачный ребенок мелькал из комнаты в комнату, как бледный и резвый мотылек, а Соня двигалась следом. Наконец фантом вошел в длинное и узкое помещение, где на ореховых темных панелях стен висели бронзовые маски сатиров. Приглядевшись поближе, Соня рассмотрела старомодные газовые рожки, торчащие из нелепо оскаленных ртов. Вдруг потянуло ледяным сквозняком, будто кто-то распахнул дверь большого морозильника, и тринадцать газовых рожков плюнули пламенем, заполнив комнату запахом крови, духов и бутана.

Призрачная девочка побежала туда, где показалась ее мать, одетая в утреннее платье с высоким воротником, с золотыми волосами – того же цвета, что у дочери, – начесанными на висках и забранными в узел на макушке. Хотя левая сторона лица превратилась в кашу, в которой висел глаз на стебле нерва, не приходилось сомневаться, что когда-то эта женщина была ослепительно красива.

Призрак ребенка подбежал к матери и потянул ее за юбки, указывая на Соню. Губы девочки шевелились, но Соня слышала только низкое бульканье, как от пущенной на половинной скорости ленты.

– Миссис Сьюард...

Покойница подняла голову, удивленная, что ее узнали. Неповрежденная сторона лица нахмурилась.

– Миссис Сьюард, мне нужна ваша помощь. Я ищу дорогу к центру...

Соня шагнула вперед, протягивая руку.

Миссис Сьюард поглядела вниз, на дочь, потом на Соню. Когда она открыла рот, огонь из рожков усилился. Взрослый призрак, более перепуганный, чем устрашающий, жестом велел ребенку удалиться. Девочка повиновалась, свернувшись в шар колдовского огня, и ускакала мячиком.

Раздался далекий свист, будто воздух рассекали топором, потом гулкий удар. Что бы ни было источником этого звука, но оно двигалось сюда, в комнату, где стояли Соня и покойная миссис Сьюард.

Призрак поманил Соню за собой и двинулся к ореховой панели стены. Длинные юбки колоколом не тревожили толстый слой пыли на полу. Миссис Сьюард показала на лепнину у стыка штукатурки с панелью и прошла сквозь стену. Соне понадобилось несколько секунд для поиска скрытого механизма потайной двери. Гулкие удары уже ощутимо приблизились, когда она закрыла за собой панель.

Миссис Сьюард ждала ее в тайном проходе, светясь, как блуждающий огонек. Соня прошла за проводником-духом по узкому переходу к тесной винтовой лестнице, пронизывавшей все уровни «Западни Призраков». Миссис Сьюард показала, что надо идти вниз.

– Сколько этажей? Один? Два?

Покойница подняла два прозрачных пальца и изобразила открывание двери. Соня кивнула, показывая, что поняла, и стала спускаться. Сделав пару шагов, она остановилась и оглянулась на призрачную женщину.

– Вы здесь в заточении? Вы и дети?

Призрак закивал, чуть не уронив висящий глаз.

– Как вас можно освободить?

Призрак спешно нарисовал в воздухе буквы. Эктоплазма провисела несколько секунд, потом заколыхалась, теряя форму, как надпись, прочерченная самолетом в воздухе:

«Раз Руш Западню».

Неграмотность призраков вошла в поговорку.

Соня не успела больше ничего спросить, как призрак исчез. Пожав плечами, Соня пошла дальше вниз, в чрево здания.

На втором уровне в конце лестницы оказалась узкая дубовая дверь. Было ясно, что дверь отворяется внутрь, но что за ней – Соня понятия не имела.

Сделав глубокий вдох и только понадеявшись, что не напорется сразу на шайку голодных огров, она взялась за ручку и рывком распахнула дверь.

За дверью был не тигр, а леди.

Женщина сидела в мягком, со вкусом сделанном кресле, положив ноги в шлепанцах на оттоманку и читая дамский роман в мягкой обложке. Очень уютная была комната, викторианского такого стиля. Где-то неподалеку старинные часы отбивали время за полдень. В камине радостно потрескивал огонь. Женщина еще не заметила незваную гостью в дверях.

Соня наморщила лоб и вошла, неслышно затворив за собою потайную дверь. Она как раз думала, не является ли миниатюрная чернокожая женщина тоже призраком, хотя и менее прозрачным, как сидящая оторвалась от книги и улыбнулась Соне. Глаза у нее были цвета кларета. Правая рука Сони сомкнулась на рукоятке пружинного ножа.

– Здравствуйте, – произнесла женщина, откладывая книгу. – Извините, я не слышала, как вы вошли. Вы из слуг нашего Отца?

Соня настроила внутреннее зрение, чтобы разглядеть истинный облик женщины и оценить ее силу. К ее удивлению, чернокожая не превратилась ни в высохшую каргу, ни в разложившийся труп. Осталась такая же, как была: юная афроамериканка чуть старше двадцати лет. Соня задержала руку, не нажав рубиновый глаз дракона.

Чего ты медлишь? Обыкновенная вампирша. Кровосос грязный. Что с тобой, женщина?

– Вам нехорошо?

Соня покачала головой, прижав трепещущую руку к губам. Это было невозможно. Этого не могло быть! Но она ясно видела ауру, потрескивающую вокруг головы в тугих косичках. Такую ауру она раньше видала только в зеркале.

Он мечтает революционизировать общество Притворщиков... Что-то насчет создания армии вампиров, иммунных к серебру.

Женщина с трудом встала, шумно выдохнув, и Соня впервые заметила, какой у негритянки огромный живот.

Дело было даже хуже, чем мог себе представить Панглосс. Намного хуже.

 

13

– Вам нехорошо? Мне позвать доктора Хауэлла? – Беременная потянулась за сотовым телефоном, лежащим на столе рядом с флаконами лекарств.

Она не успела дотронуться до трубки, как Соня запустила руку в темные обильные косички и отдернула голову женщины назад, открыв шею цвета кофе с молоком. Острие ножа прижалось к бьющемуся пульсу беременной.

– Кто ты? – прошипела Соня, как бьющий из щели пар.

– Аниз. – Женщина говорила медленно и отчетливо, будто обращаясь к взволнованному ребенку. Она пыталась не показать испуга, но Соня видела, как вцепились ее руки в распухший живот. – Что вы делаете? Мне больно...

– Где Морган?

– Наш Отец?

Соня намотала на руку еще одно кольцо косиц, вздернув Аниз на цыпочки.

– Мне он не отец, сука ты! Отвечай, черт тебя побери, или я влезу сама и возьмуто, что я хочу знать! Кто еще есть в этом гадючнике призраков?

Глаза Аниз забегали, глядя на что-то за плечом Сони.

Мысль, что их могло быть двое, пришла Соне в голову в тот самый момент, когда ей на череп обрушилась кочерга.

Уж конечно, двое их тут, жалкая ты ссыкуха! – свосторгом вскрикнула Другая, когда полыхнули боль и гнев, питая друг друга. – Их и должно было быть двое! А младенец– третий. Вместе размножаются – вместе жрут.

Другая хотела вырваться на свободу. Хотела изо всех сил. Хотела отвернуть голову этой брюхатой суке. Выдавить глаза мудаку с кочергой. Вырвать это нерожденное отродье из брюха матери, схватить зубами за башку и трясти, как терьер трясет крысу.

– Нет. Не выпущу. Пока нет. Побереги это все для Моргана.

Пока Соня боролась с Другой, еще один удар обрушился ей на плечи, сбив на пол. Ребра с хрустом треснули, рот заполнился кровью.

– Прекрати, Фелл! Я сказала прекрати!

Аниз попыталась перехватить кочергу. Мужчина был высок и тощ, с резными чертами бледного лица. Волосы цвета расколотой сосны свисали до плеч длинными шелковистыми прядями. Красноватые глаза расширились, как у пантеры, чующей добычу. Соня слишком хорошо знала этот хищный, жестокий взгляд.

– Я тебе говорил, что все они нас ненавидят! Завидуют нам, потому что Отец наш любит нас больше, чем их!

– Да нет, Фелл! Она не ренфилд. Ты посмотри на нее, посмотри!

Фелл неохотно повернулся к Соне, и кочерга в его руке задрожала.

Соня криво улыбнулась, сплюнув полный рот крови.

– Эта маленькая леди права. Сам видишь – я не ренфилд.

Она вскочила, и он не успел и шевельнуться, как Соня ногой выбила у него кочергу и перехватила ее в воздухе. Аниз вскрикнула, когда Соня ткнула рукоятью кочерги в живот Фелла, сбив его на пол, а потом крепко прижала ногой, наступив на горло. Перевернув кочергу, она уставила острие Феллу между глаз.

– Только шевельнитесь кто-нибудь, и я вгоню эту штуку прямо ему в мозг.

– Аниз! Беги за помощью! – прошипел Фелл, стараясь не шевелиться.

– Я тебя не оставлю!

– Делай, как я сказал, Аниз!

Аниз отрицательно покачала головой, и слезы потекли у нее по щекам.

– Ты умеешь плакать!

Соня убрала кочергу ото лба Фелла, но ногу оставила под кадыком. В ее голосе слышалась пораженная зависть.

– Конечно, умею! – Аниз вытерла слезы ладонью. – Каждый умеет.

– Нет, не каждый. Ты когда-нибудь видела, как плачет Морган?

Аниз уставилась на Соню, будто та заговорила на языках, как апостолы пятидесятницы.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Не важно. Важен только Морган. Я хочу знать, куда спрятался этот ублюдок.

– Наш Отец?

– Перестань его так называть!

Фелл и Аниз уставились на нее так, будто она велела им перестать называть небо голубым или траву зеленой.

Выругавшись, Соня шагнула прочь от Фелла, жестом приказав ему встать рядом с его подругой.

Фелл посмотрел на Аниз, потом на свою обидчицу, будто ожидая неприятного фокуса.

– Встань, я сказала! – рявкнула Соня, ткнув его ногой в крестец.

На этот раз он послушался и поспешил к Аниз. Обняв жену, будто защищая ее, он бросил на Соню взгляд, полный чистейшей ненависти.

– Ну чем не милое воссоединение семьи? – сухо засмеялась Соня и скрутила кочергу в крендель. – Вряд ли Большой Папочка вам сказал, что у вас есть старшая сестра. Впрочем, неудивительно. Вряд ли он вообще знает, что я есть на свете.

– Можно моей жене сесть?

Слова Фелла сочились едкой кислотой.

Соня пожала плечами. Фелл помог жене сесть в кресло. Соня заметила, что аура у них почти одинаковая, хотя у женщины она более устойчивая. Мелькнула праздная мысль, не связано ли это с растущей у нее внутри жизнью.

Присмотревшись ближе, Соня увидела, что энергетические экраны, окружающие этих двоих, такие же, как и у нее самой, хотя определенно слабее. Уже давно она научилась приблизительно распознавать возраст Притворщиков по аурам. Аниз и Фелл, по меркам Притворщиков, были еще совсем молоды.

Это объясняло многое. Если ее собственное развитие может служить примером, то они еще оба были «немые» – не способные к телепатии.

– Надо отдать должное этому мерзавцу – он планирует по-крупному.

– Я так понял, что ты говоришь о нашем Отце?

Соня скривилась:

– Слушай, белобрысенький, может, ты перестанешь твердить о «нашем отце», пока не разозлил меня настолько, что я брошу все хорошие манеры и вырву тебе язык на фиг?

– Хорошие манеры? Это так ты называешь нападение на мою жену и на меня?

– Мне просто не хватает светского лоска.

Аниз взяла руку мужа двумя своими, не отрывая глаз от Сони. Несмотря на красноватый оттенок, эти глаза все еще могли сойти за человеческие.

– Кажется, ты много знаешь о нашем Отце – Моргане, как ты его называешь. Я никогда не видела создания, подобного тебе, – кроме Фелла и меня самой. Даже наш Отец в тех редких случаях, когда Он дарил нам Свое присутствие, не был на нас похож. Ты говоришь, что ты – наша сестра. Как это может быть?

– Ты говоришь о Моргане как о божестве каком-то.

– Он наш Создатель. Он наш Отец. – Аниз улыбнулась мужу, а он сжал ее руку. Соню поразила резкая и острая боль зависти. – Из Сущности Его мы зачаты и по Образу Его вылеплены. Мы начали быть между первым и вторым и никогда не знали иной жизни, иной любви.

Соня молчала, задумчиво глядя на Аниз. В 1970 году она сама вышла из девятимесячной комы и обнаружила, что долговременная память пуста. Она отчаянно искала личность, любую личность, чтобы заполнить эту пустоту. Это было как раз перед тем, как она попала в руки жестокого уличного сутенера Джо Лента. Он более чем охотно стал лепить ее по своему образу и предписывать пределы ее мира.

Несколько месяцев от первого пробуждения и до зверского избиения, которое пробудило Другую и привело к кровавому убийству ее бывшего благодетеля, Соня видела Лента почти в том же свете, в каком Аниз и Фелл видели Моргана. А что? Лент придал ее жизни форму и смысл. Он был нужен ей, как нужна вода пустому кувшину. Но эта пора невинности кончилась с убийством Лента и восстановлением памяти. С тех пор ее жизнь стала адом на земле.

Соня встала на колени напротив Аниз и заглянула ей в глаза. Фелл напрягся, но Аниз не вздрогнула, не отшатнулась от Сони, когда рука старшей женщины взяла ее за подбородок.

– Прости, – шепнула Соня, – но настала пора кончать с детством.

Глаза Сони дернулись, когда она вошла в сознание Аниз. Беременная подпрыгнула, как от удара током, глаза закатились в орбитах. Челюсти ее захлопнулись, клыки показались из-под верхней губы.

Самая большая проблема с физическим ударным запуском чужой памяти состоит в том, что может возникнуть защитный шок. Если Соня не будет осторожна, Аниз может обратиться к собственной памяти, а впасть в кататонию.

– Аниз! Эй, что ты с ней делаешь?

Соня чувствовала руки Фелла на себе прежней, но была слишком занята, чтобы их стряхнуть. Сейчас нужно было только чуть подтолкнуть...

Ты больше не Соня. Ты Аниз. Только на самом деле не Аниз, ты Лакиша Вашингтон. Ты растешь на Четырнадцатой улице Восточного Окленда – в округе настолько мерзкой, грязной, полной насилия и безнадежности, что полиция неофициально считает ее зоной свободной стрельбы. Твоя мать – наркоманка, продающая себя за дозу. Твой отец – какой-то белый, у которого оказалось нужное количество денег и похоти. Мать бросила тебя одну в колыбели, где ты вопила и верещала от страха перед крысами, а сама пошла встречаться со своим дилером. Через шесть часов соседи выломали дверь и спасли тебя.

С тех пор ты живешь с бабкой. Мать исчезла из твоей жизни, и ее смерть от передозировки, когда тебе было семь, уже ничего не значила – смерть дальней подруги твоей бабки.

Вопреки всем шансам ты приспособилась к среде, для неискушенных более враждебной, чем поверхность Венеры, В школе ты учишься хорошо, стараясь утвердить себя, улучшить себя. Ты так хочешь вырваться, что ощущаешь это желание физически. Ты умеешь избегать волчьих ям, что поглотили многих твоих друзей и одноклассников: наркотики, подростковая беременность, алкоголизм, брошенная школа. Ты хочешь от жизни большего, чем пахать за минимальную зарплату в угловом ларьке «Кентуккийские жареные цыплята».

Твоя целеустремленность зарабатывает тебе уважение и презрение среди сидящих в капкане. У тебя репутация «отличной» девчонки, которая «знает, чего хочет», но «слишком Умная и слишком о себе воображает», чтобы привлекать противоположный пол. Тебе доверено произносить выпускную речь от класса, и отмечены твои выдающиеся успехи. Впервые в своей молодой жизни ты можешь вырваться из костоломной и душеубийственной нищеты, в которой ты родилась и которой не покорилась.

Ты на втором курсе, когда в бесплатной больнице умирает твоя бабка. Несмотря на горе, ты испытываешь облегчение: теперь тебе никогда не надо будет возвращаться на Четырнадцатую улицу. В колледже ты так же усердно учишься, как училась в школе, и получаешь диплом по экономике бизнеса. К твоему восторгу, тебя нанимает престижная финансовая фирма из Сан-Франциско. Ты возвращаешься в Калифорнию, но теперь ты живешь на правильной стороне Залива. У тебя славная квартирка в районе Твин-Пикс, с видом на город. С балкона чуть проглядывает твоя родина – в тех редких случаях, когда ты смотришь в ту сторону.

Отделенная от тебя временем и широкой полосой воды, она выглядит обманчиво безмятежной, но никогда – манящей. Ты счастлива. Все, что ты себе наметила достигнуть, доказать себе и другим, выполнено так, как тебе и не снилось. Тебя уважают на работе, ты делаешь больше денег, чем большинство американцев твоего возраста, белые или черные, мужчины или женщины, и все впереди безоблачно.

Никто не знает, что ты – выблядок шлюхи, которая сдохла со шприцем под кожей, приткнувшись разбитой куклой между парой мусорных ящиков. Никому это знать не нужно, да и способа узнать тоже нет.

И тут начинаются сны. Плохие сны. Насчет тварей в темноте с красными горящими глазами и бритвами зубов – они смотрят на тебя, беспомощно лежащую в кровати. Сны становятся все хуже и уже мешают работать. И тогда ты делаешь то, что делает всякий уважающий себя молодой городской профессионал. Ты находишь себе психиатра.

Доктор Джоуд Кэрон – его очень рекомендуют. У него много клиентов в политической и финансовой элитах Сан-Франциско. Он красив. Он сочувствует. Он понимает. Из тех психиатров, которым молодая женщина может без страха открыть душу. Доктор Кэрон говорит, что ничего нет плохого когда ты поворачиваешься спиной к мерзости и несчастьям прошлого; нет оснований считать себя виновной в том, что входишь в систему, эксплуатирующую твоих друзей в твоем старом районе. Ты никому ничего не должна, кроме себя. И вскоре сны проходят, но твоя зависимость от доктора Кэрона растет. Когда ты с ним, твоя воля растворяется. Но тебя это не пугает и не тревожит. Ты ощущаешь покой.

Однажды доктор Кэрон приглашает тебя на уик-энд к себе «в Долину». Ты оказываешься одной из десяти пациентов, пятерых мужчин и пятерых женщин, приехавших в странный и хаотичный дом Кэрона. Все неженатые, незамужние, и каждый живет один. Все либо сироты, либо в детстве отобраны у родителей. Никого из вас никто не хватится. Но вы не знаете ничего этого, пока не начинаются эксперименты.

Доктор Джоуд применяет лекарственную терапию, разработанную им и тихим лунолицым человеком, известным как доктор Хауэлл. Каждому участнику даются различные дозы внутривенно. Доктор Кэрон что-то бормочет насчет поисков «сосуда достойного». И тут начинается ад кромешный.

Трое подопытных почти сразу погибают в судорогах. Двое получают обширный инфаркт. Еще двое выдавливают себе пальцами глаза. Один, вопя, как раненый зверь, прыгает на ослепленных и рвет их зубами. Ты же ничего такого не делаешь – ты засыпаешь. Долгий сон, полный сновидений о стерильных комнатах, набитых шприцами и капельницами.

А когда ты просыпаешься, ты уже не Лакиша Вашингтон. Ты Аниз, потому что Отец твой говорит тебе, что так тебя зовут. Значит, так это и должно быть. И Отец твой, зная, как тебе одиноко, дает тебе друга: Фелла. Он красив, и ты любишь его, как велит Отец твой. Значит, так это и должно быть.

– Черт тебя побери, убери от нее руки!

Кулак Фелла ударил Соню в лицо, отбросив от Аниз. Очки ее полетели через всю комнату. Соня лежала на полу, оглушенная, из сломанного носа капала кровь, а личность Лакиши-Аниз уходила из нее постепенно, уступая место Соне Блу.

Аниз сидела и смотрела на свои руки, будто увидела их впервые. Она дрожала, как в приступе малярии, и не поднимала глаз на Фелла.

– Что ты с ней сделала? – Фелл с размаху двинул Соню носком в ребра. Она приняла удар, не жалуясь. Боль она заслужила. – Отвечай! Что ты с ней сделала?

Он занес ногу для второго удара.

– Оставь ее, Фелл.

– Очки...

Аниз кивнула:

– Помоги ей найти очки, Фелл.

– Аниз, что с тобой сталось?

– Делай, что я сказала, Фелл! – Резкость ее голоса заставила его вздрогнуть. Он сделал, что ему велели, и принес зеркальные очки Сони.

Соня сидела на полу, скорчившись, по верхней губе размазалась кровь. Когда Фелл подошел, она подняла голову и глянула на него исподлобья. У него перехватило дыхание, когда он увидел эти нагие глаза и огромные зрачки.

– Привыкай, детка, – прошипела она, вырывая очки у него из рук. Фелл подумал, о чем это она.

– Вряд ли мне стоит тебя благодарить за то, что ты сделала, но теперь я помню. – Аниз сидела, сложив руки на огромном животе, и не сводила глаз с Сони. – Я помню все.

–Осознать себя – это всего труднее и больнее. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь... думаешь.

Аниз медленно кивнула.

– Обмен здесь не односторонний. Я тоже часть твоих воспоминаний получила.

– О чем это ты говоришь, Аниз?

Беременная подалась вперед, не замечая своего друга, будто его и не было.

– Чего он от нас хочет?

Соня показала рукой ей на живот.

– Ребенка?

– Это ты не просто ребенка носишь, лапонька. Это его билет в божественность.

Аниз нахмурилась:

– Я не поняла...

– Когда вампир нападает на человека, он инфицирует его чем-то вроде вируса. Этот вирус вызывает резкие мутации в биохимии и физическом строении человека. Половина хромосом хозяина меняется и становится такой, как у заразившего вампира. Это не очень отличается от зачатия у людей, только вместо зародыша – взрослый труп. Поскольку частично новый вампир совпадает с Производителем, существует определенная... биологическая преданность. Повиновение Производителю, Создателю заложено в кровь.

Аниз мешком рухнула в кресло.

– Значит, безнадежно и пытаться бороться с ним.

– Нет, не безнадежно! Повелевать тобою Морган может, толькоесли ты не будешь сопротивляться! Как ты думаешь, откуда взялся Морган? Он был Произведен, как я только что описала. Но у него хватило силы воли разорвать связь с Создателем, поставить свою личность выше личности Производителя. И ты это тоже можешь, Аниз. Ради твоего ребенка ты просто должна!

Соня не была на сто процентов уверена, что говорит правду, но никак не хотела признавать биохимическую предопределенность, естественную или неестественную.

– Все опять сводится к моему ребенку? Почему?

– Вампиры вроде Моргана не способны породить живое. Они не могут размножаться по-настоящему. Большинство вампиров обладают серьезными недостатками, поскольку... ну, поскольку возникают из мертвечины. Разум у них разрушен почти полностью. Только немногие восстают без той или иной формы повреждения мозгов. Очень многовремени пройдет, пока новый вампир наберет такую силу, как Морган: десятки, если не сотни лет. Вот и подумай, что значит для Моргана иметь живоговампира, способного размножаться и размножать хромосомную структуру самого Моргана.

За то время, что нужно для почкования одногокороля вампиров, он получит целую армию послушных клевретов, неуязвимых для серебра и способных передвигаться в свете дня! И ни у одного не будет ненужных воспоминаний о прежней человеческой жизни. Неудивительно, что ренфилды вас ненавидят. Из-за вас они станут ненужными! А Морган сделается императором-богом, Аниз! Ты же дашь ему первого из первосвященников.

– Аниз, все это чушь, и ты это знаешь! Никогда наш Отец не стал бы...

– Заткнись, Фелл! Заткнись! – прошипела Аниз, обнажая клыки. Обиженный Фелл прикусил губу и отвернулся. Аниз снова повернулась к Соне. – И что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Идем со мной, – ответила Соня неожиданно для самой себя.

– Уйти? Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Не ушла. Сбежала!

– И куда же мы пойдем?

– Аниз, там целый мир! Найдем место, где ты сможешь родить. Если не здесь, так в Центральной или Южной Америке.

– Но Морган...

– Насчет него пусть у меня голова болит, ладно? Так что ты решаешь? Ты со мной?

– Я... да. Я с тобой.

Тяжело ухнув, Аниз вытащила свое тело из кресла.

– Аниз, милая, что с тобой сталось? Ты никогда так со мной не обращалась! Что эта сумасшедшая с тобой сделала?

– Она разбудила меня, Фелл! Я больше не хожу во сне. Наконец-то я что-то для себя делаю, что сама придумала!

– Ты с ума сошла! – Он схватил ее за руку выше локтя. – Я решительно тебе запрещаю!

Аниз выдернула руку:

– Прочь от меня, кретин!

Фелл был похож на молодого бычка, получившего удар мясницким молотом. Он еще жив, но уже изменился навеки. Соня почти ждала, что он пошатнется и упадет.

– Пойдем. Если уходить, то лучше сейчас. – Соня показала на потайную дверь, через которую вошла.

– Нет, есть другой путь. Ведущий прямо наружу. Никто не знает, что мне он известен.

– Отлично. Если уйдем сейчас, у нас еще будет час или два светлого времени. – Соня резко глянула на Фелла. – А ты? Ты идешь с нами?

Фелл открыл рот, будто хотел что-то сказать, потом помотал головой.

– Вообще-то мне бы надо тебя убить.

Он поднял подбородок и расправил плечи:

– Почему же не убиваешь?

Она не ответила. И все еще думала над этим вопросом, когда Аниз вывела ее из гостиной в коридор.

Сердце «Западни Призраков» по сравнению с защитными внешними слоями было просторным и уютным зданием поздневикторианского стиля, украшенным антикварными предметами. Насколько Соня могла понять, сейчас они с Аниз находились на первом этаже. Меньше всего это помещение походило на святая святых повелителя вампиров.

Аниз показала на узенькую дверцу рядом с лестницей.

– Она ведет в подземный ход от главного здания к бывшим конюшням. Морган и его ренфилды входят и выходят этим путем.

– Кто тебе позволил выйти из комнаты?

Аниз ахнула, и Соня слилась с тенью. Суровая женщина с типичной бледностью и остроликостью ренфилда укоризненно смотрела на Аниз с подножия лестницы.

– Мне было скучно. Я хотела пойти погулять.

Ренфилдша шагнула вперед.

– Ты знаешь, что не имеешь права бродить по дому без надзора. Это доктор Хауэлл тебе сказал идти гулять?

Что-то в ее голосе подсказывало, будто бы ничего лучшего для нее сейчас не было, чем уличить доброго доктора в профессиональной небрежности.

– Мне никто ничего такого не говорил! Я сама решила.

Ренфилдша заморгала, глядя на Аниз так, будто та вдруг заговорила на суахили.

– Никто ничего за себя не решает. Ты с кем говорила?

– Ни с кем я не говорила, сама с собой.

– Ты маленькая вшивая лгунья. – Губы ренфилдши расползлись, показав желтые табачные зубы.

Аниз ударила ренфилдшу открытой ладонью. Женщина упала на пол, опершись на локоть, на правой стороне лица сразу стал наливаться кровоподтек. Полные ненависти глаза уперлись в Аниз. Ренфилдша сплюнула полный рот крови и зубов.

– Плевать мне, что ты его призовая кобыла-матка. Я тебе мозги сейчас выжгу!

– Это вряд ли.

Ренфилдша дернула головой на голос Сони как раз вовремя, чтобы получить удар подкованным ботинком под подбородок. И свалилась на потертый ковер со сломанной шеей.

Аниз уставилась на мертвую.

– Ты ее убила!

– Пришлось. Она могла поднять тревогу.

Аниз таращилась на собственную руку, измазанную кровью мертвой женщины, потом посмотрела на Соню.

– Пойдем, время теряем! – Соня взвалила тело ренфилдши на плечи и открыла дверь в туннель.

– Ты ее уносишь с собой? – с неподдельным отвращением спросила Аниз.

– Куда-то ведь надо ее сунуть? Не оставлять же это солнышко, чтобы об нее споткнулась уборщица!

Аниз пошла за Соней под лестницу. Они запихнули труп в угол, а потом спустились по короткой деревянной лестнице в длинный кирпичный туннель. Здесь пахло сырой землей, пауками и крысиной мочой. Ни одну из женщин не смущал недостаток света на пути. В конце туннеля в потолке был люк и свисала вниз железная лестница. Солнце проникало в щели, освещая лениво танцующие в воздухе споры грибов.

– Ну что же, вверх, юная мать!

Аниз поставила ногу на первую перекладину, глянула вверх, на пробивающийся луч, потом на Соню.

– А как же Фелл?

– Мы его звали с собой.

– Соня, он не понимает! Все случилось так быстро, и он не может осознать, что на самом деле происходит. Он тебя боится. Может, если я с ним поговорю, он послушает?

– Аниз...

– Я ничего этого не просила! – Голос ее был полон злости и страха, как у ребенка, пытающегося подавить чувство горя от того, что его предали. – Я только хотела избавиться от кошмаров! От этих красноглазых тварей в темноте! А теперь я очнулась от сна – и оказалось, что я все еще в том же кошмаре. Все вверх ногами, все набекрень! Я беременна, а я... я не люблю мужчин, Соня.

– Я знаю, – сказала Соня тихо, успокаивающе.

– Но все равно Фелл – отец моего ребенка. Я перед ним в долгу!

– Аниз, если ты вернешься, твои слабые шансы на спасение становятся нулевыми. Как ты собираешься уходить? Пешком?

– Лапонька, нельзя вырасти в Восточном Окленде и не знать, как угонять автомобиль.

Соня подумала, не оглушить ли беременную и не утащить ли ее к машине, но отбросила эту мысль.

– Ладно. Иди за ним. Договоримся о встрече: тут неподалеку есть городишко под названием Эль Паджаро. Я там остановлюсь в мотеле. Ищи взятый напрокат «форд-эскорт». Но обещаю тебе, Аниз: если ты снова подпадешь под власть Моргана, у меня не будет иного выхода, как убить тебя вместес твоим ребенком. Это ясно?

Аниз кивнула:

– С манифеста Линкольна об освобождении миновало полтораста лет. Я не собираюсь рожать раба.

– Тогда я пошла.

Соня помедлила и внезапно обвила руками плечи Аниз в торопливом объятии.

Аниз обняла ее в ответ, шепнув:

– Бог в помощь, сестра.

Проводив глазами Соню, уходящую в солнечный свет, Аниз повернулась обратно во тьму. Хотелось плакать, но глаза отказались проливать слезы.

 

14

Розовый мотель

Палмер уже искурил больше половины второй пачки, когда из кустов появилась Соня. Он сам удивился, до чего ей обрадовался.

Он поднялся из своего укрытия. Окуляры бинокля были в чехлах. Рассматривать «Западню Призраков» он перестал, как только Соня вошла в здание – очень было неприятно то «эхо», которое вызывал дом где-то за кулисами мозга.

Палмер радостно улыбнулся своей напарнице:

– Ты как раз вовремя! А то я уже начинал волноваться.

До темноты всего час или два осталось. Ну как, успешно? Сделала ты эту сволочь?

– Садись в машину.

– Ты его убила? Я хочу спросить: никакое тяжеловесное пугало не будет за нами гнаться, чтобы свернуть нам шеи?

– Потом поговорим, Палмер.

Его улыбка погасла.

– Ты его не убила.

– Я сказала:потом поговорим!

Палмер резким движением затоптал сигарету.

– Надо было мне знать, – пробормотал он, садясь за руль. – Надо было мне, кретину гребаному, знать.

«Розовый мотель» был единственной гостиницей в Эль Паджеро – крохотном городишке с тремя тысячами населения. Палмер поморщился, увидев вывеску перед парковкой – близнец феи Динь-Динь из «Питера Пэна» парил над кричащей неоновой надписью с названием мотеля. Пылающий конец волшебной палочки феи ставил точку над i в слове pink.

Соня вернулась от стойки регистратора и села в машину. У нее в руках была пластиковая бирка с висящим ключом.

– Номер двадцать. Я ему сказала, что у нас медовый месяц и мы не хотим беспокоить других постояльцев.

– Это нам будет легко, – сухо отозвался Палмер, оглядывая пустую парковку.

Он включил передачу и подъехал к концу стоянки на двадцать мест. Длинный розовый дом в виде буквы "Г" был покрыт полинявшей розовой штукатуркой цвета хорошо прожеванной жвачки.

Интерьер комнаты тоже выглядел не лучше. Стены цвета жиденького ракового супа, а ковер с виду – и на ощупь – как грязная сахарная вата.

– Как в брюхе удава, – простонал Палмер, увидев еще и шинелевое покрывало на не слишком широком матрасе.

Соня хмыкнула и уставилась на картину над кроватью. Это была дешевая копия с блошиного рынка со слащавым изображением большеглазого потерянного существа, сложившего жеманно губки бантиком. Фыркнув с отвращением, Соня сорвала эту дрянь со стены и запустила в угол, а потом плюхнулась на кровать. Пружины заскрипели, выражая протест.

Палмера поразило, до чего у Сони усталый вид. За ту неделю, что их жизни шли в одном русле, Палмер привык считать ее неестественно энергичной. Женщин с таким напором он никогда не встречал. Сейчас, когда она лежала, беспомощно вытянувшись, он ощутил, как загорается в нем неясное вожделение.

– Иногда я чувствую, что невозможно стара. – Соня подняла руку к лицу, медленно потерла лоб. – Так ужасно, невыносимо стара. А ведь мне еще нет и сорока. – Очень сухо прозвучал ее смех. – Интересно, как же чувствуют себя по-настоящему древние? Такие, как Панглосс? Наверное, очень усталыми. Слыхала я, что, когда им надоедает тянуть лямку, они просто засыпают. На годы, на десятилетия. Сон – пасынок смерти.

Голос звучал отстраненно, будто Соня была за сотни миль отсюда. Палмер подумал, знает ли она, что говорит вслух.

Он сел рядом с ней и уставился на истертый ковер под ногами.

– Соня... что случилось там, в доме?

– Оказалось, что я не одна.

– Что?

Тихим усталым голосом она рассказала ему об Аниз и Фелле, о плане Моргана вывести собственную расу вампиров путем генной инженерии.

– И ты их там оставила? Живых?

–Палмер, ты не понимаешь...

– Это ты права. Не понимаю! Почему ты их не убила?

– Не смогла.

– То есть не захотела?

– Нет. Не смогла. -Соня сняла очки, впервые показав Палмеру глаза. – Я сама этого до конца не понимаю. Я думала, будто могу вернуть то, чем я была, убив то, чем я стала. Это не получилось. Может быть, пора начинать строить, а не разрушать. Я очень одинока, Палмер. До ужаса одинока.

Палмер заставил себя поглядеть ей в глаза. Она молча напряглась, ссутулила плечи, ожидая от него реакции отторжения. Зрачки были огромны, расширены до предела, чтобы брать максимум даже от ничтожного источника света. Это были глаза гибрида – не вампира, не человека. Сначала Палмера одолело отвращение к их сырому, нечеловеческому виду, но потом он увидел в них какую-то извращенную красоту. Даже не касаясь ее разума, он знал, как сильно она открыла себя перед ним, сняв очки.

И он поцеловал ее, сам не зная почему, но уверенный, что это действует он сам. Руки его скользнули под ее рубашку, пальцы огладили старые раны. Она выгнула спину, застонав от наслаждения. Движения этого изящного тела напомнили Палмеру пантер в зоопарке – так она была красива, так смертоносна в этой хищной грации.

Кожа у нее была бледной, испещренной шрамами. Палмер, закрыв глаза, гладил руками голое тело. Он ожидал, что испытает неприятное ощущение, но его увлек сложный узор. Будто читаешь книгу для слепых: каждый шрам – событие, навеки запечатленное в коже.

Она помогла ему раздеться, пальцы ее гладили шрам над сердцем. Трепет предчувствия охватил Палмера, воспоминания о предательстве Лоли всколыхнулись – и исчезли.

Она сомкнулась на нем, как бархатный кулак. Руки и ноги ее обвили его тело, крепко держа. Он знал, что не мог бы вырваться из этих объятий, но и не хотел. Если бы она собиралась его принудить, это могло бы случиться уже давно.

Ее разум коснулся его сознания, выманивая из костяной клетки. Соня рассмеялась, телепатическая птичья трель раскатилась у Палмера в голове. Она уговаривала его отдаться страсти сознанием и телом.

Стряхивая с себя скорлупу кожи, Палмер увидел перед глазами, под веками, джунгли. Красивая женщина с затейливым ритуальным узором царапин на щеках и на лбу призывала его улыбкой. Ноздри заполнил аромат горящей смолы. Палмер освободился от плоти, и два сознания сплелись, как змеи в брачном танце.

Он не видел Соню, но знал, что она здесь, в нем и вокруг него. Это было восхитительное чувство, выходящее за рамки словаря физических ощущений человека. Ничего подобного он никогда не испытывал ни от наркотиков, ни от секса, ни от других плотских радостей. Он ощущал голую сущность оргазма, отделенную от биологических императивов, – награда, обещанная в исламе правоверным: тысячи лет наслаждений. Уж никак не меньше десяти минут.

Вдруг он оказался снова в собственном теле, бешено спариваясь, как бык в разгаре случки. Соня корчилась под ним, ударяя снизу лобком так, что синяки должны были бы остаться. Плечи саднили, что-то теплое бежало струйками по голой коже. Вид и запах собственной своей крови из-под ее ногтей еще сильнее подогрели страсть Палмера. Соня выгнула спину, мышцы ее натянулись тетивой, она вопила, как кошка, губы отошли назад в судорожном оскале, обнажив клыки. Палмер стонал, чувствуя, как ее сокращения выдаивают его досуха.

Он лежал на ней, на спине у него засыхали пот и кровь. Он молча отвел волосы с лица Сони – слов не было. И не нужны они были. Палмер смотрел на ее чуть раскосые скулы, на форму носа в уходящем свете дня, еще пробивающемся сквозь розовые шторы на окнах. И, погружаясь в сон, успел понять, что впервые в жизни ему после секса не хотелось закурить.

~~

В комнате было темно, как в погребе, и кто-то барабанил в дверь. Соня быстро и ловко, как зверь, освободилась от объятий любовника. Так быстро, что Палмер даже не заметил, когда она успела надеть очки.

Он рывком натянул штаны и бросился к двери, босой и без рубашки. Краем глаза он заметил Соню, крадущуюся вдоль плинтуса, как тигрица. Мышцы ходили буграми под лунно-бледной кожей, и на миг острое желание окатило Палмера.

Он открыл дверь, взяв ее на цепочку, и выглянул. На крыльце дрожала от холода миниатюрная афроамериканка. Солнце село, и ночь покусывала холодком.

– Что надо?

Женщина отбросила назад косички и посмотрела на Палмера в упор. Зрачки были нечеловечески огромны.

– Мне нужно видеть Соню.

– Все в порядке, Палмер, впусти ее.

Соня стояла рядом. Она подошла так тихо, что Палмер ее заметил, лишь когда она заговорила.

Он открыл дверь, и Аниз влетела в комнату. На ней было то же мешковатое хлопчатобумажное платье, что и вчера, только теперь спереди на нем виднелись темные пятна, по форме похожие на тюльпаны.

Соня жестом велела Палмеру следить за окном, пока она натягивала футболку.

– Где Фелл?

Аниз мотнула головой, и косички закачались.

– Все вышло плохо. Очень плохо! Хуже, чем я думала. Мне повезло, что вообще выбралась.

Она стала шагать взад-вперед. Походка и размахи рук напомнили Соне встревоженного пингвина.

– Что случилось?

– Я вернулась и попробовала с ним говорить, как я тебе и сказала. Это было невозможно! Будто у него уши залеплены воском. Я ему сказала, что я его не люблю, что для меня невозможно быть с ним. Что я больше никогда не буду племенной кобылой Моргана! Он попытался меня удержать. В конце концов пришлось его чем-то стукнуть. Много было крови. Я его связала и сунула в чулан. Тут меня застал один из ренфилдов Моргана... – Она скривилась в отвращении. – Я его убила голыми руками.

– И как тебе это понравилось?

Аниз остановилась и перевела дыхание глубоким вздохом.

– Это было легко. Слишком легко.

– И еще?

– Это было приятно. – Ее передернуло. – Господи Иисусе, во что я превращаюсь? Что этот гад со мной сделал?

Соня не ответила. Глядя в лицо Аниз, она думала, что тут можно сказать, чтобы отогнать страх, и при этом гадала, сколько еще пройдет времени, когда та Другая, что живет в Аниз, даст о себе знать. Или она уже действует, готовая убивать и увечить?

Очень много времени прошло с тех пор, когда Соня воображала себя истинным человеком. Иногда жизнь Дениз Торн казалась ей приятным сном, хотя и очень живым. Соня представила себе, каково было Аниз очнуться и увидеть, что она замужем за мужчиной, которого не любит, и беременна против своей воли, а еще – перестала быть человеком; и тогда Соня восхитилась силой своей сестры.

– Как ты думаешь, выдержишь ты трехчасовую поездку до Сан-Франциско?

– А что мне еще делать? Здесь никак нельзя оставаться. Морган наверняка спустил своих собак по моему следу. Я готова, как только вы... ой!

– Что значит «ой»?

Аниз скривилась:

– Кажется, я поторопилась со своим заявлением.

Палмер отвернулся от окна, и вид у него был такой, будто он только что раскусил лимон.

– Я правильно понял, на что она намекает?

Аниз застонала, и у нее отошли воды.

– Боюсь, что да, – вздохнула Соня.

 

15

От первой схватки Палмер согнулся пополам.

Он выходил из ванной с охапкой полотенец, когда его скрутило, накрыло волной судороги. Фантомная боль разлилась от лобка, заставив Палмера пошатнуться и чуть не уронить ношу.

– Щит поставь! Она излучает! – прошипела Соня, вырывая полотенца из его онемевших пальцев.

– Ага, спасибо, что сказала, – простонал Палмер, пытаясь избавиться от боли хоть на пару секунд для того, чтобы поставить ментальный барьер.

Аниз придушенно вскрикнула и впилась ногтями в матрас, разрывая покрывало, как гнилой шелк. Палмер ощутил, как ее боль надавила на его щит подобно напористой тяжелой руке, но баррикада, к счастью, выдержала.

– Это плохо. Это совсем плохо. – Соня убрала с лица выбившуюся прядь, оставив на лбу полосу крови Аниз. – Она вещает, как спутник связи, черт бы его побрал! Блин, удачнее времени не нашлось для включения псионических способностей! Ренфилды Моргана скоро ее засекут, если еще не засекли.

– А нам никак не положить ее в машину и не отвезти в Сан-Франциско?

Соня вздохнула и ткнула пальцем через плечо:

– Как ты сам думаешь?

Аниз лежала на спине, руками вцепившись в металлическую спинку кровати. На комоде стояла лампа, прикрытая полотенцем, – единственный источник света в комнате.

Что-то было первобытное в позе Аниз – потной, стонущей, с задранной юбкой и раскинутыми ногами. Только шамана не хватало с трещоткой и в уборе из перьев.

– А сколько еще, пока ребенок выйдет?

– Не знаю. Минуты. Часы. Даже при нормальной беременности трудно сказать, а уж в этом случае...

– Да, ситуевина!

– Пистолет с тобой?

Палмер кивнул в сторону висящей на спинке стула кобуры.

– Надел бы ты ее лучше.

– Соня? Соня, где ты?

– Я здесь, детка. Я никуда не ушла. – Соня подошла к кровати, стерла пот со лба Аниз мокрым полотенцем. – Как ты, лапонька? – Соня взяла Аниз за руку.

– Больно, Соня. Очень больно.

– Да, я в Библии об этом читала. Это все естественно, Аниз.

– Нет, не естественно... не все, во всяком случае. Тут еще что-то... – Лицо Аниз перекосилось судорогой – ее тело свело спазмом. – Господи, будто разбитую бутылку через себя пропихиваю. Это... – Она резко вскрикнула и ударилась затылком в подушки, крепко зажмурившись. – Матерь пресвятая Богородица, за что мне такое наказание? За что?

Будто невидимый кулак сдавливал ее живот. И когда уже казалось, что боль не кончится никогда, между бедрами показалась головка младенца.

Соня потянулась помочь ребенку – и остановилась. Голова младенца походила на пузырь, глаза черные и плоские, как у насекомого. У него был плоский нос со щелями вместо ноздрей, трубкообразное хрящеватое рыло вместо рта, отороченное мелкими зубами, как у миноги. Младенец поводил крошечными сильными плечами, пока не вытащил наконец руку.

Пять пальчиков с кривыми когтями вцепились в измазанную кровью простыню, и тельце выдернулось из родового канала. Новорожденный вампиренок лежал на грязной простыне в изнеможении, как огромная личинка, мокро блестя от родовой жидкости.

Палмер уставился на эту тварь на кровати и закрыл рот тыльной стороной ладони. Соня подошла обрезать пуповину своим ножом. Тварь подняла огромную голову на неожиданно устойчивой шее, настороженно глядя плоскими черными глазами.

– Ну, тихо, тихо! – пробормотала Соня, будто обращаясь к норовистой и потенциально опасной лошади.

– Соня? Соня, что там с ребенком? Почему он не плачет? Почему я не слышу плача, Соня?

Преодолевая отвращение, Соня обрезала пуповину, быстро перевязав конец. При этом она заметила, что у младенца между ног – совершенно гладкое место, даже заднего прохода нет.

– Соня, почему ты не отвечаешь? – Аниз завозилась, пытаясь сесть. Соня встала между матерью и младенцем.

– Лучше тебе не смотреть на это, Аниз, поверь мне!

– Что там такое? Ребенок мертв?

– Нет, не мертв. Только... только это не ребенок.

– То есть как – не ребенок?

– Аниз...

– Женщина, дай мне увидеть мое дитя!

Соня вздохнула, повернулась, чтобы взять это создание и показать матери. Но его уже не было.

– Палмер, черт тебя побери! Я думала, ты смотришь!

– Ты мне не говорила! Черт побери, это же новорожденный? Откуда мне было знать, что оно пойдет пройтись?

– Куда же эта сволочь девалась? – Соня шагнула прочь от кровати, осматривая тени вдоль плинтусов.

Уголком глаза Палмер заметил какое-то размытое движение, потянулся было за пистолетом, но быстро отверг эту мысль.

Господи, это жеребенок! Очень мерзкий, уродливый, мутант-вампир – да. Но убивать его? Это же всего лишь ребенок.

Что-то бросилось из-под бюро и вцепилось Палмеру в правую икру. Он взвизгнул, когда кольцо миножьих зубов стало пробивать себе дорогу к мясу через штанину.

Ругаясь и прыгая на одной ноге, чтобы сохранить равновесие, Палмер попытался стряхнуть адского младенца. Когда он дернул ногой второй раз, тварь полетела кувырком через комнату. Хлопнувшись на спину, младенец завизжал, как поросенок, оторванный от сосца матки.

Палмер рискнул глянуть на ногу – штанина была разорвана в клочья, из десятков мелких проколов выступила кровь. Будто по ноге ударили усаженной иглами пинг-понговой ракеткой, но других повреждений не было.

Адский младенец болтал конечностями в воздухе, как перевернутая черепаха, пытающаяся снова встать на ноги.

– Хватит! – твердо сказала Соня, подхватив визжащего младенца с пола. – А ты лучше смажь ногу чем-нибудь, пока инфекция не попала.

– А с этимчто делать? – огрызнулся Палмер, ткнув пальцем в ребенка.

– Не беспокойся, я разберусь.

Соня держала дергающегося мутанта, как гремучую змею. Пальцы ее сомкнулись за дырами, где должны были бы быть уши.

Она показала младенца матери.

– Если хочешь, я это сделаю. – Голос Сони был ровен и лишен эмоций – будто она предлагала вынести мусор.

– Нет. Это мой ребенок. Это моя работа.

Аниз протянула руки и взяла выдирающегося младенца. Она пыталась не показать на лице отвращения, которое испытывала к собственной плоти и крови, но это было трудно. От прикосновения Аниз мутант перестал злобно дергаться и взглянул на мать непроницаемыми бездонными глазами. Хрящ, образующий его рот, стал быстро западать и выпадать. Детеныш просил грудь.

– Оно не виновато, – грустно сказала Аниз. – Таким оно родилось. И другим не могло быть. – Она глухо рассмеялась. – Знаешь, до всего этого я действительно подумывала завести ребенка. Не сразу – потом, когда смогу себе это позволить. Может, съездила бы куда-нибудь тайком на искусственное оплодотворение. – Губы ее скривились горькой пародией на улыбку. – И никогда не думала, что получится вот такое... такое... – Она сглотнула слюну, сделала глубокий вдох. – Ладно, я ж сказала: это моя работа.

Как зеленую веточку, сломала она шею младенца. Он даже вскрикнуть не успел. Аниз, глядя на крохотное недвижное тельце, провела рукой по выпирающему лобику.

– Бедняжка. Оно тоже об этом не просило...

Вдруг лицо ее исказилось гримасой, и трупик мутанта, выскользнув у нее из рук, с глухим стуком упал на пол.

– Что случилось, Аниз?

– Схватки. Снова начались. О Господи, только не это! Второй раз я это не вынесу!

Аниз ухватила Соню за плечо, тужась, ногти глубоко ушли в кожу.

– О Господи Иисусе, пусть это кончится! – Прерывистый вдох сквозь стиснутые зубы. – Когда этот первый вылезал, он меня сильно порвал, Соня! Я не знаю, смогу ли я...

Третья схватка превратила ее слова в проглоченный крик.

– Не волнуйся, Аниз, все будет нормально. Пока я здесь, с тобой ничего не случится, понимаешь?

Соня высвободилась из хватки Аниз и села в ногах кровати.

Второй ребенок Аниз появился на свет в сорочке. Соня разодрала толстую мембрану и увидела под ней нормальное лицо человеческого младенца. Она его чуть пришлепнула ущипнула и была вознаграждена возмущенным здоровым ревом. Быстро перерезав пуповину, Соня обернула новорожденного чистым полотенцем. Улыбнувшись, она протянула дитя матери.

Аниз отвернулась, прижимаясь лицом к подушке.

– Не хочу это видеть!

– Это нормальный ребенок, можешь посмотреть.

Аниз застыла, потом осторожно подняла голову. Соня испугалась ее истощенного и больного вида. Мать недоверчиво всмотрелась в ребенка, завернутого в импровизированную пеленку.

Было видно, что хотя младенец красный, как кусок сырого мяса, у него цвет кожи матери. Дитя с миниатюрным личиком профессионального боксера мяукало, как сиамский кот в жару.

– Какая она красивая!

– Да, правда ведь? – шепнула Соня, кладя сверток на руки матери.

Пока Аниз отвлеклась на ребенка, Соня подобрала с пола его мертвого близнеца и завернула в испорченное кровавое полотенце. Потом надо будет сжечь. Такие штуки не стоит оставлять наутро уборщице.

Глянув отсутствующим взглядом на собственные руки, Соня облизала пальцы. Она знала, что ей пора есть, а обстановка в этом смысле не очень успокаивала. Комната воняла кровью.

Палмер хромая, вышел из ванной. Штанину он оторвал ниже колена и замотал ногу разодранной на полосы нижней рубашкой.

– Как нога?

– Лучше.

Соня поймала себя на том, что не сводит глаз с алого пятна на бинте, и резко отвернулась.

О чем я думала? Ведь этого человека я, быть может, в самом деле люблю! А я представляла себе вкус его крови! Рисовала себе, как разрезаю на ноге артерию и пью! Больная! Психованная! Сумасшедшая! Неужто ты не можешь оставить мне хоть каплю счастья?

Другая рассмеялась, но слышала ее только Соня.

– Соня? – странно поглядела на нее Аниз.

– Да? Прости, я, кажется, задумалась.

– Я спросила, нравится тебе Лит?

– Лит?

– Я решила так ее назвать. Мне нравится звук этого имени, а тебе? Оно из Бодлера. Хоть имя я ей дам перед тем, как умру.

– Аниз, слушай. Я знаю, что у тебя серьезные внутренние повреждения, но ты не умрешь. Ты восстановишься, но тебе нужна кровь. Если ты не получишь питания, тело твое начнет само себя пожирать. Ты знаешь, что это значит?

– Ты говоришь, что я должна убить кого-нибудь, чтобы остаться в живых.

– В целом верно.

– Я не могу, Соня! Что бы этот гад со мной ни сделал – я отказываюсь быть монстром.

– Послушай, тебе не придется ничего делать. Я сама пойду на охоту. Здесь полно ненужных людей, которых никто не хватится. Бродяги, опустившиеся алкоголики...

– Боже мой, Соня! Ты говоришь как он!

– Я не дам тебе умереть! – Соня сама удивилась, что кричит. – Не дам!

Испуганная шумом, Лит снова заплакала. Аниз смотрела не на Соню, когда отвечала, а на новорожденную, оглаживая редкие волосики на лбу дочки.

– Я не могу, Соня. Не могу сделать этот шаг. У меня нет твоей... смелости. Меня хватило на то, чтобы вырваться от Моргана, но не на то, чтобы жить, убивая. Я не осуждаю тебя за это, но сама не смогу жить, зная, что на моей совести смерть человека, какой бы он ни был никчемный.

– Это ты сейчас так говоришь. И я чувствовала то же много лет назад. Но потом, когда привыкнешь, начинаешь иначе смотреть на вещи.

– Знаю. Этого-то я и боюсь! Пожалуйста, Соня, не пытайся меня отговорить. Я знаю, что делаю.

– А Лит? Что будет с нею?

Аниз улыбнулась и поцеловала дочку в лобик.

– Я надеюсь, она простит мне, что будет расти без меня. Ей сейчас нужна защита. Я обещала себе, что не будет мой ребенок рожден в рабстве, и я это обещание выполню. Вот почему я прошу тебя, Соня, ее защитить. Ее – и бедного мистера Палмера.

– Аниз, меньше всего на всем белом свете ты можешь доверять мне. Я убийца, и даже в сто раз хуже. Каждый день я отчаянно бьюсь, не давая сидящему во мне демону взять верх, и очень часто не могу победить!Можешь с тем же успехом позвать в няньки моровую язву!

– Ты слишком строго себя судишь, сестра. На, возьми ребенка. И уходи. Скоро здесь будет Морган, я слышу, как он меня зовет.

Соня склонила голову, будто прислушиваясь к далекой музыке. Да, она тоже это слышала. Она могла бы убрать Моргана – теперь она в этом не сомневалась. Но не сомневалась и в том, что Морган прихватил с собой не меньше двух ренфилдов. А Палмер? В перестрелке он может за себя постоять, но есть ли у него способность справиться с комбинированной псионической атакой? И если кто-нибудь из них падет жертвой сил Моргана, что тогда случится с ребенком Аниз? Одновременно двоих ей не защитить.

Соня нагнулись и поцеловала Аниз в щеку.

– Прощай, Аниз.

– Меня зовут Лакиша. Аниз – это был всего лишь сон. И даже не мой.

– Лучше дай-ка мне ребенка.

Аниз не сразу ответила. Она глядела на дочь, запоминая все особенности ее лица. И вдруг закрыла глаза и протянула младенца резко, вытянутыми руками.

– Вот! Возьми! Возьми, пока я не передумала.

– Что-нибудь хочешь, пока мы не уехали?

– Оставьте мне пистолет.

Палмер резко глянул на Соню.

– Дай ей пистолет.

Лакиша слабо улыбнулась, принимая оружие. Не слишком хороший обмен – собственного ребенка на пистолет, но сойдет.

Соня остановилась на пороге, прижимая Лит к истертому кожаному жакету.

– Соня, позаботься о моей дочери.

– Как о своей собственной, Лакиша.

 

16

– Автомобиль на стоянке, милорд. Видимо, она в номере мотеля, – заметил шофер.

– Блестящий вывод, ренфилд, как всегда, – вздохнул Морган с заднего сиденья «роллс-ройса».

Поверх защитных тонированных очков он смотрел на «феррари», припаркованный рядом с номером 20 «Розового мотеля». Автомобиль принадлежал ему, хотя документы в бардачке утверждали, что владельцем автомобиля является некто доктор Джоуд Кэрон. Номера с индивидуальным рисунком это подтверждали. Но так как добрым доктором был сам Морган, то все, принадлежавшее доктору Кэрону, принадлежало ему. Включая пациентов.

Морган посмотрел на сидящего рядом человека. Этот ренфилд был этническим китайцем, предки которого шесть поколений служили пророками при императорском дворе. Их специально выводили, культивируя самый утонченный бионический талант, который только Морган встречал у людей. Не менее поражало относительное здравомыслие и стабильность этой генетической линии – вещь, редко встречающаяся среди самых сильных неодомашненных талантов. Особый статус этого слуги получил признание том, что Морган обращался к нему не по родовому имени «ренфилд».

– Несносная Муха, просканируй.

Сенситив молча кивнул и склонил голову набок, как малиновка, слушающая шевеление червяка.

– Она там. Одна.

– Ты уверен? – нахмурился Морган. – Я не сомневаюсь в твоих способностях, мой друг. Просто не люблю неожиданностей. Таких, какие могла приготовить наша проказница миз Блу.

– Она одна. Ей больно.

Морган тщательно взвесил информацию. Не исключено, что вероятная спасительница Аниз все-таки ее бросила, хотя Морган недоумевал, почему же его противница оставила племенную особь в живых.

Фелл ему рассказал, что Аниз несла какую-то чушь насчет «свободы воли» и «права выбора», а потом оглушила его угольным совком. Быстрота и энтузиазм, с которыми произошло обращение Аниз, беспокоили Моргана. Он ее выбрал на племя из-за острой психологической потребности ассимилироваться в структуры правящего класса. Его программирование должно было выдержать. То, что эта дикарка смогла столь быстро пройти его защиту и разрушить такую огромную работу, тревожило Моргана. А то, что его противница назвала себя его побочным отпрыском, пугало еще больше.

Последние годы среди Ноблей распространились слухи о каком-то странном существе, которое охотится на вурдалаков, вампиров и их ренфилдов. Эти слухи наделяли диссидента-Притворщика невероятной силой, умением ходить при дневном свете и неслыханным иммунитетом к серебру.

Некоторые считали, что этот их антагонист – продукт человеческой технологии, созданный для уничтожения расы Притворщиков. Морган относил такие слухи на счет сенильного слабоумия группы древних, ставших параноиками за столетия интриг и контринтриг. Он потешался над их потребностью выдумывать себе страшилки.

Но эта молва породила у него идею вывести собственную расу гибридных вампиров. Управляя специально выведенными homo desmodus, он вскорости поставил бы на колени всех подобных барону Луксору и маркизе Нюи. Они бы принесли ему клятву верности на всю вечность. Или на столько, сколько он бы разрешил им существовать.

Но теперь мечты о величии рушились, подорванные существом, которое он, Морган, считал мифическим. Он ценил иронию, но не когда становился ее объектом.

– Подай сигнал, – велел он, разглаживая шелковый манжет.

Несносная Муха кивнул, молча передавая команду хозяина пассажирам второй машины.

Двери «мерседеса» распахнулись, и вылезли двое. Один был ренфилд, а второй – назойливый страховой агент, который приставал к мнимому доктору Кэрону с предложением купить полис. Теперь его тело содержало стихийный дух огня. Ренфилд старался держаться от пиротика подальше, опасаясь его свирепого жара.

Морган вылез из «роллса», а за ним, не отставая, Несносная Муха. Захрустел гравий под итальянскими туфлями ручной работы.

Дверь номера 20 была открыта. Хотя это было не важно.

Аниз лежала на простынях, залитая кровью и родильными жидкостями. Кожа побледнела и стала серой, глаза запали в орбиты. К груди она прижимала измазанный кровью узел. Она съежилась, увидев в дверях Моргана с его верными – и сильными – ренфилдами.

– Ты огорчаешь меня, дитя мое.

Она закрыла глаза, стараясь подавить привитые рефлексы, которые его физическое присутствие в ней пробудило. Но мало было просто отключить визуальные раздражители. Он был в ней повсюду: в мозгу, в ноздрях, во вкусовых пупырышках на языке. Он был всем, он был во всем. Он был неизбежен, неудержим.

– Я не твое дитя! – попыталась она произнести твердо, но получилось скорее капризно, чем гневно.

Губы Моргана растянулись в тонкой и злобной улыбке.

– Если не я твой отец, то кто же? Бог? Сатана? Беломазый из Уотсонвиля, искавший дешевую телку? Такова твоя благодарность? Сбежала и убила моих слуг? Так разве должна дочь благодарить отца за все, что он для нее сделал?

– С нейсделал!

Губы женщины задрожали, но ненависть во взгляде не погасла.

– Перестань, дитя мое! Разве такого я хотел для нас с тобой? Ты сейчас сбита с толку, ничего не понимаешь, не знаешь, чему верить, так ведь? Твоя подруга тебя бросила? Она говорила тебе о свободе и свободной воле? Да, это красивые слова, не правда ли? Но всего лишь слова. Фразы для простаков, которыми люди убеждают себя, будто они – хозяева своей судьбы. Нет в этих словах смысла. – Морган широко раскинул руки. – Вернись со мной домой, Аниз, и все будет прощено.

Аниз почувствовала, как тает ее защитный барьер. Она ненавидела Моргана, но каким-то уголком души рвалась броситься в эти сильные, надежные объятия. Думать самой, решать самой – это трудно до изнеможения и даже страшно. Все станет лучше, если она отвергнет эту фальшь свободы воли, даст Моргану взять управление на себя. Гораздо легче сказать «да» и сдаться, стать таким, как он...

Нет! Этого он и хочет! К этому и ведет! Злись, злись, не переставая! Не дай ему победить! Будь сильной, женщина! Если не для себя, то хоть ради Лит...

–Больше ты меня не обманешь, Морган. Я теперь знаю тебе настоящую цену. Я не вернусь!

Пиротик с кожей цвета горелого мяса побрел в угол, где стоял старый черно-белый телевизор на подставке. Глаза пиротика были похожи на яйца вкрутую, но это не влияло на его способность передвигаться. Он нажал кнопку и отступил. На полную громкость полилась из динамика мелодия «Горцы из Беверли».

О бедном горце по имени Джон,

Я вам сейчас спою;

Что день и ночь лез из кожи вон,

Чтоб прокормить семью...

Морган резко повернулся, побагровев от ярости.

– Отключить эту дрянь! Ренфилд! Отгони этого чертова элементала от проклятого ящика!

Пиротик выразил неудовольствие, издав шум истекающего из радиатора пара. Ренфилд хмыкнул и двинулся выключать телевизор. Раздался громкий треск – и половины головы ренфилда как не бывало.

Морган обернулся к Аниз. В ушах еще звенело от выстрела. Дуло пистолета смотрело Моргану между глаз.

– Положи пистолет, Аниз.

– Меня зовут Лакиша!

Морган притворился, что не слышит.

– Я сказал, положи пистолет, Аниз.

Она выстрелила второй раз, но слишком сильно тряслась у нее рука. Пуля попала Моргану не в голову, а в плечо.

– Стараешься, Аниз. Но все-таки мажешь.

– Я тебе сказала, ублюдок, меня зовут Лакиша! – прошипела она, сунула дуло себе в рот и спустила курок. Голова ее лопнула, как перезрелая дыня, забрызгав стену сырым носителем памяти. Морган остался стоять, глядя на капающую со стен жижу, будто разгадывал знамения.

Несносная Муха взял с кровати измазанный кровью узел и подал его хозяину для изучения. Морган скривился при виде мутанта с уродливо выпяченным ртом и носом как у скелета, потом выхватил мерзкий труп из рук Несносной Мухи, тряся им, как тряпичной куклой.

– Вот она, работа Хауэлла! Он мне обещал, что ребенок сможет сойти за человека! Врал, мерзавец! Врал! Ну, этот наркоман мне заплатит!

Морган швырнул труп младенца на труп матери и с отвращением повернулся спиной к этому зрелищу.

– Поджигай!

Пиротик шагнул вперед, челюсть у него пошла вниз, изо рта выпрыгнул ком жидкого пламени, пожирая кровать вместе с мертвыми телами. Комната заполнилась вонью горящего поролона и жареного мяса.

Морган вышел из номера, глядя в ночное небо и не видя его. Во рту держался вкус пепла. Только одно могло смыть горечь поражения – кровь его врага.

– Эй, ты! А ну, держи руки так, чтобы я их видел!

От офиса мотеля через стоянку бежал пожилой мужчина с двустволкой в руках. Полы его халата хлопали, открывая пижамные штаны и грязную футболку.

– Что тут у вас творится? Я слышал выстрелы! Где Смиты?

– Смиты? – приподнял брови Морган. Ситуация его забавляла.

– Не притворяйся, будто не знаешь! Молодая пара, что сняла номер 201. А ну, говори все как есть, а то смотри, дырку в тебе проделаю! Со мной лучше не шутить!

– Не сомневаюсь.

Из номера вышли Несносная Муха и пиротик и встали рядом с Морганом. Менеджер отеля нахмурился и машинально шагнул назад. Глаза его полезли из орбит – он увидел в окнах отблески пламени.

– Гады, вы мне мотель подожгли!

Моргану надоела эта сцена, он зевнул, повернувшись к менеджеру спиной.

– Разберитесь с ним, – лениво махнул он рукой слугам.

– Ты куда, сволочь? – Голос человека с ружьем дрожал от сдержанной ярости. Он шагнул вперед, вскидывая приклад к плечу. – Стой, пока полиция не приедет!

Пиротик рыгнул, и огненный шар размером с приличный кочан капусты ударил старика в грудь. Он бросил оружие и схватился за пламя, поедающее одежду и кожу. Огонь тут же охватил рукава.

Вереща, как разозленная сойка, старик покатился по земле, и огонь разлился по штанинам и волосам. В последние секунды сознания человек попытался отползти туда, откуда пришел, а в ушах у него ревел звук собственной горящей плоти, шипящей и щелкающей, как сало на сковородке.

Ему удалось проползти почти шесть футов, пока огонь не сожрал его целиком.

Пиротик присел возле дымящихся останков и вдохнул сине-белое пламя в себя. Пламенный жар уменьшил череп старика до размеров апельсина. Несносная Муха нетерпеливо махнул пиротику, чтобы садился в машину.

Морган сел за руль «феррари», возмущенно фыркнув на грубую работу угнавшей машину Аниз. Через несколько секунд он мчался по шоссе, а «роллс» и «мерседес» летели за ним. Ночь только начиналась, и много еще предстояло работы.

 

17

– Что мы будем делать с новорожденным? Я ни черта не знаю ни чем их кормят, ни вообще ничего!

Лит, уложенная в импровизированную колыбель из чистых полотенец и ящика комода, замахала ручками и задрыгала ножками, будто выражая согласие с утверждением Палмера.

– Значит, тебе придется научиться.Я сбегала в кругло-точную аптеку на углу и там разжилась этой фигней, – объяснила Соня, толкнув к Палмеру пачку памперсов, как медицинский мяч.

– Если ты думаешь, что я буду заниматься этим,то ты с ума сошла!

– А как ты думал? Держать ребенка в ящике и раз в неделю мыть из шланга? Я ей купила детского питания на несколько дней и плюс еще пару бутылок и пустышку. Разогревать смесь можно вот на этой плитке...

– В отеле не разрешается готовить в номере!

– Тот старый джентльмен за конторкой ухом не повел, когда мы из нашей «увеселительной поездки» вернулись с новорожденным. И ты думаешь, здесь кого-то колеблет, что ты поставишь в номере эту дурацкую плитку? Слушай, мы обещали Аниз позаботиться о...

Палмер выставил руки ладонями вперед и энергично замотал головой:

– Тыобещала, а не я! Детка, я готов ради тебя драться с любыми монстрами. Я даже подставился под обвинения во взломе, проникновении в частное владение и убийстве. Но черт меня побери, если я стану менять пеленки!

– Палмер!

–Если мы с тобой потрахались, это еще не значит, что я готов создавать семью, тем более таким образом. И вообще откуда ты знаешь, что она не превратится во что-нибудь вроде того первого?

– Она же просто ребенок!

– Да? А глаза ее ты видела?

Лит загукала и еще сильнее задергала ручками и ножками. Соня отвернула импровизированное одеяльце с личика своей подопечной. Она мало имела дела с детьми, тем более с такими маленькими, но была уверена, что Лит слишком активна для однодневного ребенка. Только черта с два она об этом скажет Палмеру – он и так уже собственной тени шарахается. Лит глянула из гнездышка золотистыми глазками без зрачков и улыбнулась беззубо.

– Ладно, у нее глаза неправильные. Это что, преступление?

– Нет, но ведь не из тебя этот ее зверский близнец хотел бифштекс сделать!

– Черт побери, я же не прошу тебя взять ее на воспитание! Я прошу тебя ее немного понянчить. Если мы в ближайшие двенадцать часов хотим сесть на самолет на Юкатан, мне надо связаться кое с кем из моих... деловых знакомых. И сам понимаешь, я не могу этого делать с куклой на руках!

– Ладно, согласен. Но только на этот раз!

– Отлично! Я постараюсь обернуться побыстрее. Все, что тебе понадобится для кормления, – в этих сумках. Читай этикетки на банках – там все написано.

Палмер состроил гримасу в спину Соне, потом обратил свой неодобрительный взгляд к Лит.

– Ну да, сейчас ты очень мила. Но попробуй только что-нибудь выкинуть – полетишь на фиг в окно. Понял, беззубик?

Лит загукала и зевнула, показав розовые десны.

– Ну вот, так что не забудь.

~~

Таксофон был на перекрестке Герреро и Двадцать пятой, напротив «Ремонта телевизоров», где в витрине стояли наполовину собранные или наполовину распотрошенные «Филкосы» и «Зениты». Черно-хромированную поверхность аппарата разрисовали, монетосборник выдрали, а на щель для монет наклеили желтую этикетку «не работает».

Соня осмотрелась. По той стороне улицы прогуливалась под руку пара молодых людей в летных черных куртках со шпицем на поводке. Сурового вида пожилой мужчина с кустистыми бровями входил в кафе. Где-то выла полицейская сирена, отдаваясь эхом в холмах.

Убедившись, что вокруг чисто, Соня лениво повернулась к аппарату и взяла трубку. Пластик был на ощупь тверд и холоден. Приложив наушник к уху, Соня небрежно нажала несколько кнопок. Сначала было каменное молчание, потом где-то на той стороне континента сняли трубку.

– Да? – Голос был низок, почти мелодичен.

– Я хотела бы поговорить с Мальфеисом.

Голос на том конце захлюпал:

– Ага, конечно. Как вас представить?

– Синяя Женщина.

– Соня, цыпленочек! Извини ты меня за того дурака. Племянника он обучает – ну что тут скажешь? Ладно, киска, что я могу для тебя сделать?

– Тебе уже надоело быть скейт-панком, Мэл?

– Ну, опять же – что тут скажешь? Я не меньше всякого другого люблю новации, но классика есть классика!

– Мэл, мне нужна помощь...

– Помощь?

– Понимаешь, Мэл, я тут оказалась между твоим кузеном и глубокой ямой. Влипла по-крупному! И мне нужна магия.

– Ли Лиджинг подойдет?

– Он всего лишь алхимик, Мэл! А мне нужны вещи посерьезнее.

– Тут, видишь ли, лапонька, я бы рад тебе помочь, но...

– Но что?

– Не знаю, что именно ты там натворила, конфетка, но акции Моргана летят вниз, как свинцовый груз в Марианскую впадину! И в Первой Иерархии есть много серьезных мальчиков, которых это не особо радует, если ты понимаешь, о чем я. И я тут сильно связан семейными делами, Соня. Я бы тебе даже не имел права сказать, который час, и уж тем более помогать тебе выигрывать.

– Мэл, черт тебя побери, ты же знаешь, что за мной не заржавеет! Могу достать тебе мозги Эда Гина – очищенные!А челюсть Менгеле – хочешь? Настоящую, не те фальшивки, что в Южной Америке выкопали. Брось дурака валять, Мэл! Я тебе мозги не парю.

– О'кей. Я тебе так скажу: ты была таким отличным клиентом, что я тебе помогу на этот раз. Но только на этот раз, capisce? А то еще слух пройдет, что меня легко разжалобить.

– Спасибо, Мэл! Я твой должник.

– Больше, чем ты думаешь. Ладно, вот что ты сделай. К югу от Маркет-стрит есть бар под названием «Ящик теней». Иди туда и жди моего работника. Он там будет через час.

– А как он выглядит?

– Не беспокойся. Как увидишь, так узнаешь.

Только что миновала полночь, и в «Ящике теней» народ только разогревался.

Диск-жокей в неоновой будке выдавал грохочущую смесь евро-попа, ретро-диско и кислотной ностальгии. Солнечные прожектора с потолочных балок бросали длинные тени от танцующих на больнично-белые стены. Соня обратила внимание на стилизованные движения танцоров, резкие позы, как на показе мод, а еще – что танцующие больше заняты собственными тенями, нежели своими партнерами.

– Непарный танец, – буркнула она с отвращением.

Гусиное стадо стильно причесанных и раскрашенных будущих воротил бизнеса протиснулось мимо, оттолкнув Соню, которая порывалась побыстрее добраться до танцевального пола. Она мельком подумала, не обезножить ли кого-нибудь из них, но оставила эту мысль. Она сейчас не могла пойти на такой риск – привлекать к себе внимание.

Бары и ночные клубы всегда пробуждали в ней самое худшее. Соня думала, что какие-то мимолетные эмоции, порождаемые в таких местах, стимулируют Другую, возбуждают в ней жажду увечить. И даже сейчас под внешним спокойствием собственного "я" Соня ощущала молчаливое и зловещее присутствие Другой – как проплыв акулы, патрулирующей свою территорию. Мэл мог бы выбрать для встречи место и менее людное, но просителям выбирать не приходится.

Музыка становилась все быстрее и громче, тени на стенах дергались, как бирманские марионетки. Соня глянула на часы. Мэл говорил, что его связной придет в течение часа.

И она почувствовала это: острый, насыщенный адреналином прилив гнева и возбуждения, холодный и резкий, как неразбавленная водка из морозильника. Волосы зашевелились у нее на затылке.

Кто-то пришел по-настоящему разозленный.

Соня обернулась оглядеть интерьер клуба. За последние пятнадцать минут людей стало вдвое больше. «Ящик теней» превратился в сплошную стену молодых мужчин и женщин – танцующих, пьющих, болтающих, перекрикивая музыкальную завесу из колонок.

Соня сменила спектр, высматривая характерные ауры Притворщиков, но видела только сравнительно слабые ауры людей, измененные гормонами или наркотиками.

Ее стукнул второй порыв ненависти, и она ахнула, как в тисках мощного оргазма. Другая застонала от удовольствия, и Соня прикусила губу, надеясь, что боль и кровь отвлекут Другую достаточно надолго, чтобы Соня взяла себя (и ее) в руки.

Такие темные эмоции, как ненависть, – это для вампиров вроде обеда из семи блюд и приход такой силы, что крэк по сравнению с ним кажется детским аспирином. Волосы Сони затрещали от статического электричества, пока она переваривала заряд.

Надо отсюда выбираться. К гребаной матери этого хмыря от Мэла. Выбираться надо из этой селедочной бочки, набитой мешками с едой: Соня не питалась уже с тех пор, как поймала в Чайнатауне карманника, и сейчас ослабела, стала податливой внутреннему голосу Другой. Уходить надо, пока не стало по-настоящему плохо.

Соня оттолкнулась от стойки и плечом вперед стала пробиваться к выходу. Наткнулась на высокого парня с наполовину обритой головой и бриллиантом в левой ноздре. Парень покачнулся и пролил пиво себе на кожаные штаны.

– Ты, сука, глаза разуй!

Тип с проколотым носом схватил Соню за локоть. Она напряглась и зарычала. Рокот выходил из глубины грудной клетки, как у гигантской кошки. Пропирсованный поспешно отпустил руку.

Еще бы чуть-чуть, и...

Соня сделала глубокий прерывистый вдох и стала проталкиваться дальше сквозь кашу тел. Не успела она пройти и десяти футов, как ее снова схватили за плечо. Ненависть пролилась в нее такая чистая, как будто ткнули полным шприцем стопроцентного китайского товара.

Она не сопротивлялась, когда схвативший повернул ее лицом к себе.

Соня криво улыбнулась:

– Значит, эта сволочь меня подставила? Следующий раз я ему усы отрежу костями святых мучеников! Я бы сказала «будь он проклят», но это уже излишне.

Фелл обнажил клыки в ритуале вызова.

– Не знаю, шлюха, о чем ты бормочешь, и знать не хочу! Ты убила Аниз и моего ребенка, и я сейчас сровняю счет!

– Ты всегда изъясняешься дешевыми штампами, Фелл?

Он двигался быстро, даже по меркам Сони, когда въехал кулаком ей в челюсть. Голова Сони мотнулась назад, рот наполнился кровью. Толпа была такая плотная, что некуда было отлетать.

Соня сплюнула щепоть сломанных зубов и вытерла подбородок тыльной стороной ладони.

– Ладно, о'кей. Это я заслужила и приняла. Но я не убивалаАниз, Фелл! Ты уж мне поверь, что бы тебе ни говорил этот подонок...

Фелл ударил еще раз, но Соня на этот раз ждала и перехватила его кулак. Фелл с гримасой ненависти и боли попытался вырвать руку.

– Я предпочитаю решить дело миром, но ты мне никак не облегчаешь задачу. Мне не хочется делать тебе больно, пацан...

Фелл ругнулся и попытался ударить Соню другой рукой но к этому она была готова. Фелл попытался вырваться, но Соня только сильнее сжала пальцы.

– Пусти, убийца!

– А зачем?

Кипящая внутри Фелла ненависть заполняла ее, как дым бутылку. Заряд был так силен, что волосы на голове Сони поднялись петушиным гребнем. Она рассмеялась, бело-голубые искры отлетели от кончика ее языка, а голос звучал так, будто она проглотила молотое стекло. Голос Другой.

– Ты так ничего и не понял? Ни хренашеньки не сообразил? Как только Морган мог пытаться вывести новую породу, взяв вместо жеребца такую комнатную собачку, – не постигаю! Ну давай, любовничек! Продолжай ненавидеть! Злись на меня изо всех сил! Я от этого лишь сильнее становлюсь!

Ухмылка ее исчезла. Она выпустила его руки и схватила за перед рубашки, дернув к себе поближе – нос к носу. Ненависть, излучаемая Феллом, перешла в страх. Изумительно!

– Хочешь со мной играть, так играть надо не по детским правилам, фраерок! Дошло до тебя?

Группка каких-то клерков, выбравшихся повеселиться, завопила, когда Фелл грохнулся к ним на стол, взметнув фонтаны разбитого стекла и пролитого пива. Из носа Фелла текла кровь, он тряс головой, пытаясь избавиться от звона в ушах.

Соня схватила его за длинные желтые волосы и вздернула на ноги. Он попытался вырваться, но она не отпускала.

– Я сделаю тебя мужчиной, даже если тебе сдохнутьпридется! – прошипела она. Показав на танцующих, погруженных в транс ритмом и колыханием собственных теней, она сказала: – Видишь вот этих? Так ты ничуть не лучше! Дерешься с собственной тенью, а не с настоящим врагом!

– Ты лжешь! – Фелл вырвался, оставив пучок волос в ее руках. – Ты только лжешь и разрушаешь! Ты настроила против меня Аниз! Ты уничтожила все, что мне было дорого!

Он ударил ее ногой в живот, как каратист, и Соня спиной влетела в стойку.

Ухватив хромированную табуретку, она метнула ее в Фелла. Ближайшие к дерущимся посетители попытались сдать назад, но те, что были у двери, оглушенные музыкой и ничего не замечающие, загораживали им выход.

Рыча от злости, Фелл схватил ближайшего к нему человека, поднял его над головой и бросил в свою противницу. Соня пригнулась, и вопящий мужчина влетел в зеркало за стойкой.

Бармен, что-то заорав, нырнул вниз. Соня перепрыгнула стойку, как раз когда он поднимался с ружьем в руках. Она вырвала оружие из рук бармена раньше, чем он успел замкнуть затвор.

– Чеши-ка ты отсюда подальше – целее будешь! – рявкнула она, замыкая затвор движением кисти. Бармен повернулся и быстро сбежал в кладовую.

Соня наставила ружье на перелезающего через стойку Фелла. Он остановился при виде глядящей ему в грудь восьмерки.

– Даже настоящему вампиру нелегко было бы выжить после выстрела с такой дистанции, а уж такому молокососу, как ты... Так что, красавчик? Рискнешь?

Фелл подался назад, не отрывая глаз от ружья.

– Ага, так я и думала. – Соня вспрыгнула на стойку. – Но перед тем, как заняться делом, очистим рабочее место!

Она уже их видела – они стояли у выхода. Два ренфилда – негр и китаец. Это они забили бар народом и прикрыли Фелла от ее сканирования. Фелл никак не мог настолько себя осознавать, чтобы проделать подобный трюк. Они создали завесу, не дав толпе возле двери вообще заметить драку. Да, они поставили смертельную западню. Только на кого?

Негра-ренфилда Соня убрала первым выстрелом расплескав его мозги по ближайшим яппи. Второй выстрел миновал китайца и попал в какого-то банкира с Пасифик-Хейтс. Ренфилд завизжал и прикрыл глаза руками, когда фрагменты черепа убитого банкира полетели шрапнелью.

Завеса раздернулась. Люди заорали, завопили, сшибая столы и друг друга в бешеной давке к выходу. От этой паники у Сони голова пошла кругом, как от закиси азота. Но она не успела насладиться моментом, как на нее налетел Фелл.

Лицо его свело гримасой животной злости. Он еще не настолько развился, чтобы пить из клубившихся вокруг эмоций, но определенно получил контактный приход. И бросился на Соню, как молодой лев на первую добычу, сбив ее на пол. Сильные руки сомкнулись у Сони на горле.

Он хотел давить и давить, пока ложь и зло не хлынут у нее из ушей грязной водой. Он хотел оторвать ей голову и нассать в горло. Он хотел вырвать ей руки из плеч и отлупить ими же по морде. Он хотел заставить ее расплатиться за все.

Соня зарычала и вдвинула колено в пах Феллу. Он вскрикнул на вдохе, отпустил ее горло и свалился набок, вцепившись в себя руками. Соня поднялась, шатаясь, схватила Фелла за шею сзади, как котенка, и вздернула вверх. Потом вбила его спиной в стену, а левым локтем прижала горло.

Секунду она оценивала его раны. С виду плохо. Глаза теряются в припухлости цвета баклажана, нос сломан, капающая кровью нижняя губа распухла, как у мула. Да, у него клеточная регенерация медленнее, чем у Сони.

– Вот погоди... вот погоди, пока Отец придет! – выдохнул он окровавленными губами.

– Дурак ты! Безмозглая марионетка из мяса! Ты еще не понял? Он подставил нас обоих!У тебя против меня ни одного шанса, и он это знал! Он послал тебя подыхать, Фелл! Ты должен был меня отвлечь, пока эти ренфилды наведут серьезную порчу, чтобы меня убрать.

– Ты врешь!

– Слушай, ты, фраера кусок, у меня ни времени нет, ни терпения действовать по правилам. Надо было бы тебяубить, но раз ты отец Лит...

– Лит? – моргнул недоуменно Фелл.

Соня сунула руку в карман и вытащила пружинный нож.

– Как тебя зовут?

Фелл глянул на нее так, будто она спросила, кто лежит в гробнице генерала Гранта.

– Фелл.

– Неверно. – Соня махнула ножом и аккуратно отхватила ему левое ухо. Фелл завопил, попытался вырваться, но это было безнадежно. Не ему было разорвать хватку Сони. – Ладно, спрашиваю опять.Как тебя зовут?

– Да Фелл же, черт тебя побери! Ты сама знаешь! Какого черта...

Протестующая речь Фелла оборвалась воплем, когда лезвие отсекло ему левую ноздрю.

– Ты меня не слушаешь. Как тебязовут? Назови свое имя.

– Что ты хочешь, чтобы я сказал? Фелл! И всегда было Фелл.

– Я спрошу тебя еще один раз, красавчик, и теперь это будет по-настоящему. Ты понял? – сказала Соня, отрезая ему правую бровь. – Назови свое имя.

– Я же тебе сказал... – Тут у него отвисла челюсть и глаза вытаращились, будто он вдруг вспомнил что-то важное. – Господи. О Господи! Тим. Меня зовут Тим!

Соня вздохнула и позволила ему упасть на пол, спрятав изувеченное лицо в окровавленных ладонях. Плечи его затряслись – он пытался заплакать. Слышен был приближающийся вой сирен.

– Пошли, парнишка. – Голос Сони смягчился. Она потрепала Фелла по макушке. – Пошли, нельзя здесь оставаться Копы сейчас будут.

Фелл отпрянул от ее прикосновения, со страхом глядя на нее.

– Ты меня убьешь?

– Нет. Понимаешь, мне очень жаль, что пришлось так тебя уродовать, но это был единственный способ до тебя достучаться. А теперь пошли! Есть человек, которого ты должен видеть.

– Кто это?

– Твоя дочь.

 

18

Палмер прислонился к спинке кровати, держа Лит на сгибе левой руки и правой поднося ей бутылочку. Его умиляло, что такое маленькое существо обладает таким аппетитом. На щелчок открывшейся двери он даже не обернулся.

– Это ты, Соня?

– Да, это я.

– Знаешь, ты была права. Она совсем не такая, как тот! У нее такие пальчики крохотные! И каждый с ноготком...

– Гм... Палмер... У нас компания.

Палмер поднял глаза на молодого человека рядом с Соней. Половина лица у него была такая, будто по ней прошлись молотом для отбивных. На носу, справа на лбу запеклась кровь. Парень неловко поежился, как школьник, вызванный к директору.

– Палмер, это Фелл. Отец Лит.

– Это она? – почти прошептал Фелл.

– И никто другой, – кивнула Соня.

Фелл неуверенно шагнул вперед.

– А можно мне ее подержать?

– Не вижу, почему бы и нет, – пожала плечами Соня. – Ты же ее отец, в конце концов.

Фелл потянулся взять ребенка. Палмер нахмурил брови и сильнее прижал Лит к своей груди.

– Все в порядке, Палмер. Фелл теперь наш человек.

Палмер неохотно отдал Лит в руки ее отца. Разбитые губы Фелла разошлись в улыбке при виде личика дочери.

– Какая красавица! И как похожа на Аниз... – Голос Фелла задрожал. Он сел на край кровати; девочка забулькала и загулила у него на руках. – Все это так быстро случилось. Столько надо передумать, столько вспомнить!

Соня нагнулась к Феллу, положила руку ему на плечо.

– Начни сначала. Кто ты такой на самом деле?

– Меня зовут – звали? – Тимоти Соррелл. Я учился в Беркли, на втором курсе. Английская литература. Родом я из Индианы. Родители и старшая сестра погибли в катастрофе, когда мне было десять.

Я тогда пошел по рукам родственников. Они хорошие люди, только понятия не имели, что со мной делать, так что я оказался предоставлен сам себе. Я был болезненным ребенком. Меня завораживала и пугала смерть, и я по уши увлекся вампирами, гулями – нежитью. Когда я пошел в колледж, то стал ходить всегда в черном и почти все деньги тратил на оккультную литературу.

Первое время в Беркли было все о'кей. Попадались даже такие люди, которые не считали меня чудаком! Но на втором курсе у меня появились эти... сны.

– Что за сны?

– Плохие. Полные крови и ходячих мертвецов. В молодости я во снах видел себя вампиром, но там было по-другому. Там я, как Кристофер Ли или Фрэнк Лангелла, соблазнял пышных женщин. А эти новые сны... другие они были.

Иногда я видел сам себя в образе гниющего трупа. Жертвы мои были не красавицы, а старые побирушки и грязные шлюхи с помоек – они вопили и пытались удрать, а не отдавались, и оттого им было еще больнее. Совсем не как в кино!

Но больше всего меня пугало наслаждение,с которым я слушал их вопли и смотрел на их смерть. Всегда я был чуть сдвинутым, но тут я впервые всерьез испугался за свой рассудок. И тогда решил обратиться к профессионалу.

Мне очень рекомендовали доктора Кэрона. – Фелл сухо и отрывисто рассмеялся. – Он вроде бы понял, что со мной происходит, и вскоре после того, как я начал к нему ходить, старые и привычные эротические сны вернулись. Он мне говорил, что я не должен стыдиться своей... ну, неудовлетворенности положением в жизни. После нескольких сеансов он пригласил меня принять участие в экспериментальной терапии у него за городом, в долине Сонома. Остальное вы знаете, наверное.

Соня кивнула:

– Он подбирал людей, которых не станут искать и у которых есть определенные склонности, пригодные для его целей. Из десяти им выбранных остались в живых только ты и Аниз?

Фелл кивнул, глядя на дочь, невинно игравшую с его измазанным кровью пальцем.

– Это было страшно – я до сих пор слышу эти крики. Но в каком-то жутком смысле все вышло не так уж плохо.

Я помню, как меня поразила красота Аниз, когда... когда мы были людьми. Я знал, что у меня с такой женщиной и близко нет шансов. Даже удивился, что она вошла в группу. Она казалась такой... такой цельной.А я был счастлив впервые в жизни – или после нее. Я теперь знаю, что Аниз никогда меня не любила, что она бессознательно выполняла приказ Моргана. Но не Морган заставил менялюбить ее!Вот почему мне было так больно ее потерять. Это была настоящая любовь, а не ее изображение!

И когда Морган мне сказал, что ты убила и ее, и ребенка, я озверел. Я хотел отомстить и доказать Моргану, что достоин быть его сыном. – Он горько усмехнулся. – И что же мне теперь делать?

– Полетишь с нами в Юкатан и будешь мирно воспитывать своего ребенка.

– Как? Ты посмотри на меня! Я даже не человек!

– Как и я. Как и твоя дочь. Фелл, тебе не обязательно проходить через все это в одиночку. Я твои чувства понимаю! И я могу тебя научить, как владеть своей силой. У меня такого счастья не было. Я училась на улицах, набивая шишки. Есть еще очень многое, чего я не понимаю, но, быть может, вместе мы сможем это изменить. Одно я тебе могу сказать: следующая стадия твоего развития будет очень опасной, и если ты оступишься, это может стоить тебе души.

– Ты хочешь сказать, что у меня она еще есть?

– Ты не по-настоящему стал нежитью, Фелл. Ты не умирал. Как и я. Обычно у вампира годы уходят на возвращение интеллекта и памяти, что были до воскрешения. Некоторым это не удается вообще. Между нами лишь та разница, что я – случайный выброс, а тебя создавали намеренно.

Не знаю как, но Моргану удалось сменить твою генетическую структуру на вампирскую, не убивая тебя. Пока еще ты больше человек, чем вампир – вот почему ты смог оплодотворить Аниз, – но вскоре начнет всплывать вампирская сторона твоей личности. И поверь мне – тебе понадобится совет, чтобы научиться держать ее в узде. Возврата из твоего состояния уже нет, Фелл. Приспособиться или умереть – третьего не дано.

– А Морган? Не отпустит же он нас просто так?

– Это я отлично понимаю. Я обещала Аниз защитить ее ребенка от Моргана. Единственный для меня способ сдержать обещание – убить Моргана.

В синапсах Фелла еще сидело достаточно прежнего программирования, чтобы эти слова прозвучали для него богохульством.

– И ты думаешь, что справишься?

– Без этого никак не обойтись, Фелл. Пока Морган существует, он все время будет выглядывать у нас из-за плеча. Ни минуты покоя у нас не будет – мы будем лишь гадать о том, что он задумал, что делает. Мы будем все время в опасности – а главное, в опасности будет Лит. Это необходимо сделать.

– Когда?

– Как насчет сегодня?

Тут Палмер вскочил, размахивая руками, как тренер, просящий «тайм-аут».

– Погоди-ка секунду! Что будет, если не ты убьешь Моргана, а он тебя? Тогда что?

– Если я не вернусь к рассвету, вези Фелла и Лит в аэропорт. У стойки «Така Интернешнл» вас ждут билеты в один конец до Мериды. Как только прилетите в Юкатан, езжайте в «Отель Дымных Богов». У менеджера будет для вас конверт, а там документы, которые фактически передают вам «Индиго Импортс» со всеми активами. В такой короткий срок я ничего лучше сделать не успела.

Палмер нахмурил брови:

– Ты ведь все это спланировала заранее?

Соня пожала плечами:

– Я тебе говорила, что обо всем позабочусь? Ты все равно хотел бросить этот рэкет частного детектива. Теперь можешь расслабиться и продавать ленты с чучелами жаб модным бутикам в Манхэттене, как ты всегда мечтал.

– Я иду с тобой.

Соня глянула на Фелла, все еще держащего на руках дочку.

– Ты твердо решил?

– Этот гад меня использовал! Играл на моих слабостях и вертел мной, как марионеткой. Кто же, как не я, заслужил право помочь его убить?

Соня кивнула:

– Возьмем машину. Я ставлю на то, что он не ожидает от нас таких скорых действий. Вообще он скорее всего считает, что я тебя уже убила.

– А я? – спросил Палмер.

– Мне надо, чтобы ты присмотрел за Лит и упаковал наш багаж. Если мы до рассвета не проявимся, бери такси в аэропорт, а дальше – как я сказала.

– Но...

Соня взяла Палмера за руки и слегка их сжала. Он услышал ее голос, шепчущий прямо у него в голове.

Ядолжна, Палмер. Ты меня не остановишь, и мы оба это знаем. Но попытайся понять почему.

Палмер попытался ей ответить тем же способом и удивился, «услышав» свой голос без тела, отдающийся в мозгу.

Я понимаю. По крайней мере отчасти. Ты мне нужна. Постарайся вернуться.

Ты справишься, буду я с тобой или нет.

Я не про это.

А!

Соня улыбнулась, будто снова стала шестнадцатилетней и человеком. Палмер повернулся взять Лит у отца. Вид у бедняги был как у мили разбитой дороги.

– Не волнуйся, я твоего ребенка не обижу. – Палмер улыбнулся, изо всех сил стараясь успокоить Фелла. – У меня когда-то был ребенок, очень давно.

~~

Все это Палмеру очень не нравилось, но он мало что мог поделать. Когда дело идет о битве с сильным повелителем вампиров шестисот лет от роду, двадцатипятилетний уличный опыт не слишком помогает.

И все же какая-то часть сознания восставала при мысли, что ему приказали нянчить ребенка и паковать чемоданы. Не то чтобы ему неприятно было возиться с Лит. И больше всего его удивило, как легко золотоглавая инфанта преодолела его настороженное отношение к детям.

Он положил Лит в импровизированную колыбель и бросил на кровать открытый чемодан. У него не было зависти к Соне и Феллу, занявшимся настоящей работой, но он хотел бы быть с ними. В конце концов, он в этом деле был с самого начала, и желание посмотреть, чем оно кончится – каков бы ни был конец, – казалось вполне естественным.

Но Соня была права. Главная их забота – Лит. Поскольку она сама не в состоянии себя защитить, значит, ему предстоит сделать так, чтобы она не попала в руки Моргана. Мутило даже от мысли, что этот гад может превратить ребенка в одного из своих роботов.

В дверь постучали, прервав ход его мыслей. Палмер остановился на пороге двери между комнатами Сони и своей. Это не могла быть горничная – в час ночи. Постучали второй раз, и так, что дверь затряслась.

Палмер вытащил запасной пистолет – «люгер» – из кобуры, лежавшей на кровати. Проверив казенник, он шагнул в другую комнату, закрыв за собой дверь.

– Кто там? – неприветливо спросил он.

Дверные петли прогнулись внутрь. Ручку резко дернули вправо, потом влево. Послышался скрежет дерева о металл, дверь распахнулась – замок у нее отлетел – и повисла на петлях, как сломанное крыло птицы.

Огру пришлось пригнуться, входя в комнату. Одет он был в пальто поверх черной водолазки и вельветовых джинсов, и больше всего Кейф напоминал молодого и подвижного нападающего на проходе. От него исходил резкий запах агрессии, как от злобного самца обезьяны. У Палмера сжалась мошонка.

– Панглосс тебе велел приходить.

– Он обещал оставить меня в покое! Я – теперь ренфилд у Сони!

Огр захихикал, показав полную пасть желтых неровных зубов.

– Она уезжала. Играть ходила с Морганом. Обратно не приходила никогда. Панглосс говорит, он банкует.

Палмер направил ствол на огра.

– Осади, Кинг-Конг! Плевать мне на твоего Панглосса! Я с тобой никуда не пойду!

Кейф заворчал и двинулся вперед. Палмер выстрелил. Пуля ударила в толстую надбровную дугу и скользнула по лысому черепу, как кусок масла по раскаленной сковороде. Только тонкая красная линия на черепе показывала, что Кейф только что получил пулю в лоб почти в упор.

– Кусается, – буркнул огр, отмахивая Палмера тыльной стороной ладони.

Будто попал под любимую руку Луисвильского Вышибалы – тяжеловеса. Палмер перелетел через двуспальную кровать и приземлился на угловой столик, который разлетелся в щепки.

Кое-как он сумел сесть. Перед глазами все плыло от удара. Палмер сжался при виде приближающегося огра с его страшной акульей усмешкой. И вдруг, к его удивлению, великан остановился.

Кейф наклонил голову и потянул воздух широкими горилльими ноздрями. Потом просиял кретинской улыбкой, и толстый шнур слюны повис на его нижней губе. Поведение огра было ужасающе понятно.

– Ребенок. Кейф чует. – Серый раздвоенный язык стрельнул из разинутой пасти, облизав потресканные губы. Глаза огра сузились, разглядывая Палмера. – Тут ребенок?

– Нет! Откуда ему тут взяться? У меня? Это ты Джонсов в том конце коридора учуял. У них там полно детей – трое, если не четверо! Большие, жирные, вкусные. А здесь их нет, даже и не было никогда!

Огра вроде бы это не убедило.

– Сильно пахнет. – Он снова зашмыгал носом, как гончая на следу. – Очень сильно.

Лит заплакала.

Огр торжествующе ухмыльнулся.

– Кейф знал! Ребенок есть!

– Не трогай ее, чтоб тебя черти взяли!

Но было поздно. Кейф уже шел к двери между комнатами, шел на тонкий котеночный плач младенца. Палмер заставил себя встать и броситься за огром, не обращая внимания на боль в голове. Дверь между его и Сониной комнатой распахнулась, сорванная с петель.

Ловя ртом воздух, Палмер в ужасе смотрел на огра, держащего плачущего младенца за ножки головой вниз.

– Я сказал, не трогай ее! Я с тобой пойду, если ты ее отпустишь!

Огр не слышал.

– Ням-ням! Детки вкусно.

Он закинул голову назад и отвалил челюсть, поднимая руку с младенцем вверх, чтобы опустить девочку в разинутую пасть.

~~

Запах горящей смолы. Палмер в джунглях, идет по узкой тропинке от деревни к источнику, который дает воду для питья и варки. Маленький его сын, Тохил, бежит впереди. Он смеется и бросает камешки и палки в обезьян и птиц на соседних деревьях. Потом поворачивается помахать Палмеру шестипалойручкой. Палмер завидует духу и энергии сына. Он не сомневается, что из Тохила вырастет отличный игрок в мяч. Но не успевает додумать эту мысль, как зеленая завеса раздается, и прыгнувший из укрытия ягуар хватает мальчика. Палмер видит, как вонзаются в плечо ребенка острые клыки зверя, видит брызнувшую кровь. Тут же он бросает в огромного кота копье, но ветка отклоняет удар. Тохил кричит, зовет отца, но зверь уже тащит его с тропы в джунгли. Палмер бросается к месту схватки, где ягуар подстерег его единственного сына, но видит лишь яркие рубины крови, забрызгавшие широкие листья. Мужчины всей деревни ищут Тохила до вечера, но никто его никогда больше не видит.

~~

– Нет!

Палмер дрожал от горя и гнева. Схватив бушующую внутри злость, он направил ее наружу и будто вдруг обнаружил у себя третью руку, невидимую до этой минуты. Палмер сдавилчереп огра, когда тот собирался опустить Лит на бритвенные лезвия своих зубов.

Огр ухнул, будто вдруг пораженный желудочной коликой. Он зашатался, как пьяный, густая черная кровь закапала из ушей и ноздрей. Заревев, как лягушка-бык, он выпустил плачущего младенца, показал дрожащим пальцем на Палмера и шагнул, шатаясь, к детективу.

– Ты...

Розовая жидкость выступила из глаз огра. Пена крови и слизи показалась в углах рта. Палмер попятился прочь от надвигающегося людоеда.

– Это... ты... меня...

Господи, да чем же можно убить такую тварь? Прямым попаданием атомной бомбы?

Кейф свалился на пол. Мозги его превратились в желатиновый бульон, сочащийся из глаз и ушей.

Лит все еще плакала. Палмер переступил через упавшего великана и посмотрел, что с ребенком. К счастью, Кейф уронил ее не на пол, а на кровать. Как только Палмер взял девочку на руки, ее вопли сменились хныканьем.

– Тише, тише, милая. Все буки уже ушли.

А так ли? Если Панглоссу был дорог его любимчик, он пошлет других, когда Кейф не вернется с добычей. Здесь оставаться нельзя, это точно. Пусть местное начальство смотрит сквозь пальцы на плитки в номере, но очень сомнительно, что оно не заметит пистолетной стрельбы, отчаянного детского ора и этого неопровержимо мертвого долболоба.

Палмер подобрал «люгер», завернул Лит потеплее и надел пальто. Единственный выход – это взять такси в аэропорт, без багажа, и там ждать, что будет дальше.

С Лит, засунутой под пальто, Палмер ощущал себя как кенгуру с набитой сумкой. Даже думать не хотелось, что бы сказали его старые приятели, увидев это.

Палмер выскочил в дверь, ведущую на лестницу, когда дзенькнул открывающийся лифт. Оглядываться и смотреть, кто или что оттуда вышло, Палмер не стал.

Четырьмя этажами ниже он прошел по вестибюлю, стараясь изо всех сил выглядеть беззаботно и при этом хватая ртом воздух, как рыба на песке. Морщинистый китаец за конторкой глянул на него, пожал плечами и вернулся к иероглифам своей газеты.

Когда Палмер вышел на улицу, панический страх, который ему удавалось держать в узде с самого появления огра наконец прорвался. Палмер побежал по темным улицам, сам не зная, ни где он, ни куда несется. План, который он задумал в отеле, стал далеким-далеким, будто его придумал совсем другой человек.

Он ничего перед собой не видел и, пока не уперся за поворотом в тупик, даже не понимал, что заблудился.

Долго он смотрел, не видя, на полусорванные афиши кинофильмов и рисунки углем на стенах. Сердце колотилось слишком быстро, дыхание стало прерывистым. Очень хотелось закурить, но сигареты остались в гостинице.

Свернувшаяся клубочком Лит ощущалась как приятный ком тепла. Ее присутствие успокаивало, помогало заглушить поднимающийся страх.

Позади простучала по асфальту и разбилась пустая бутылка.

Их было несколько. Они стояли, загораживая выход из переулка, жались друг к другу кучками передвижного мусора. Напряжение отпустило Палмера, когда он понял, что это уличные бродяги, а не наемники Панглосса. Лит зашевелилась у бока и мяукнула, как котенок.

Один из бродяг, мужчина в грязных обносках и с обернутыми газетой ногами, вышел, шаркая, вперед. К удивлению Палмера, он ответил на голос Лит точно таким же, чуть более низким мяуканьем. Остальные, столпившиеся за ним, оживленно забормотали.

Палмер осторожно шагнул вперед.

– Слушайте, я понимаю, что это странно... но вы можете мне сказать, где я?

Старуха с волосами, похожими на старую веревочную швабру, пододвинулась к нему. Она была одета в несколько свитеров поверх старого домашнего халата. Улыбнувшись беззубыми деснами, она блеснула золотистыми зрачками глаз.

– Черт!

Палмер отпрянул, и по коже пробежали мурашки, как от слабого удара током. Он никогда их не видел, но точно знал что именно таких Соня называла «серафимы».

Тот первый, с обернутыми газетой ногами, сделал успокаивающий жест рукой и заговорил. С потрескавшейся грязной корки губ слетели хрустальные переливы, птичья песнь, серебряные колокольчики и рокот прибоя. От красоты языка серафимов у Палмера слезы выступили на глазах. Он не разобрал ни одного слова, но понял все.

Кивнув в знак согласия, Палмер расстегнул пальто, достал завернутую Лит и показал серафимам. Они зашевелились возбужденно, столпились, стали трогать смуглую кожу младенца мозолистыми грязными руками. Лит не возражала и только отвечала на их странный эфирный язык своим младенческим голосом.

Женщина в свитере издала звук, подобный дельфиньему зову, и стала вертеться на месте, как дервиш в трансе. Тут же остальные присоединились к этой пляске. Палмер, остолбенев, глядел на голубые искры, отлетавшие от распростертых рук и от волос серафимов. В считанные секунды уличные бродяги превратились в чистый свет, вертящийся вокруг него сверкающими смерчами.

Он был так зачарован этой красотой, что не сразу среагировал, когда одно из этих существ света, вертясь в танце, выхватило Лит у него из рук.

– Эй, что вы делаете? Отдайте моего ребенка!

Лит смеялась и хлопала ладошками, поднятая в воздух подушкой цветного света. Остальные серафимы окружили ее, превращаясь из электрически-синих смерчей в радужные облака.

Один из них наклонился над плечом Палмера, шепча ему на своем странном языке:

Не надо бояться за ребенка. Ее вернут ему, когда минует опасность.

Палмер попытался уловить этот яркий разум собственным сознанием, но это было как ловить ртуть пальцами. Серафим легко выскользнул из его хватки, скорее позабавившись, чем оскорбившись этой неуклюжей попыткой допроса.

Лит взлетала в ночном воздухе, улыбаясь Палмеру, как святой младенец, уносимый ангелами. Потом она скрылась из виду, как воздушный шарик, унесенный восходящим потоком.

Палмер знал, что бояться серафимов не надо. В любом случае Лит с ними будет безопаснее, чем у него. А он теперь свободен и может поспешить на помощь Соне, если найдет, на чем ехать.

Выходя из переулка, он прихватил расшатанный кирпич из ближайшей стенки. Давно ему уже не приходилось угонять автомобиль без инструментов. Кажется, с американских гастролей «Секс Пистолз».

 

19

В клетке тигра

Соня вела машину, а Фелл сидел напряженно рядом. В линялых джинсах и просторной рубашке он был похож на студента из колледжа. Это если не обращать внимания на синяки и кровь на лице.

– Извини, малыш, что пришлось с тобой так обойтись. Фелл вздрогнул, оторвавшись от своих мыслей, мигнул.

– А? Да нет, это ерунда. Я понимаю, что ты хотела сделать. – Рука его дотронулась до места, где раньше было ухо. – И вообще, оно же отрастет?

– В свое время. У тебя регенеративные способности еще не такие, чтобы все зажило за ночь.

– А сколько будет заживать?

– Я так думаю, несколько дней. Неделю, может быть.

Фелл хмыкнул и посмотрел на свое искаженное отражение в ветровом стекле.

– А глаза? Когда у меня глаза станут такими, как у тебя?

Соня пожала плечами, делая вид, что ей это не важно.

– Трудно сказать. У меня они изменились за несколько лет. У тебя могут такими и остаться. Может быть, у всех по-разному. Кто знает? – Соня прокашлялась. – Гхм! Я бы хотела у тебя кое-что спросить насчет того, как у Моргана в доме все устроено. Если не возражаешь.

– Конечно. Валяй.

– Аниз говорила про некоего доктора Хауэлла. Кто это такой? Вампир?

Фелл глянул на собственные руки. Он не заметил, как они сжались в кулаки.

– Нет, не вампир. Это человек.

– Ренфилд?

– Знаешь, я как-то не задумывался об этом. Но нет, не ренфилд. Я думаю, нормальный человек – если доктора Хауэлла можно назвать нормальным. – Фелл фыркнул. – Он у Моргана вроде дрессированного сумасшедшего ученого, хотя они не слишком ладят – а ренфилдов Хауэлл на дух не выносит.

– Интересно. А чем тогда Морган его держит?

Фелл ухмыльнулся и изобразил, будто левой рукой вгоняет шприц в локтевой сгиб правой.

– Док сильно подсажен. Морган ему дает столько героина, морфина и опиума, сколько он может потребить. А это немало.

– И этот тип – ученый?

– Так он говорит. Он вроде как большая шишка в генетике. Иногда он обдолбается и начинает трепаться, что это он наш настоящий отец, а никакой не Морган! Я всегда думал, что это у него бред. Ренфилды много такой чуши го-родили, когда вообще снисходили до разговора с нами.

– Сколько слуг у Моргана в «Западне Призраков»?

Фелл наморщил лоб.

– Не знаю точно. Никогда не видел их всех вместе. Они старались нас избегать. Думаю, шесть примерно. И плюс Несносная Муха.

– Несносная Муха?

– Ага, главный ренфилд Моргана. Он был на той дискотеке.

– Китаец?

– Да, он.

– Ладно, одного я сегодня днем убрала в «Западне Призраков», одного в баре, и Аниз сказала, что убила одного при бегстве. Это уменьшает его силы вдвое. – Соня загибала пальцы на правой руке. – Быки там у него есть?

– Кто?

– Наемники на грязную работу. Различные расы Притворщиков живут тем, что нанимаются к вампирам с большой силой и связями – вроде Моргана. У него на жалованье есть один пиротик, это я знаю. А огров ты у него видал? Варгров? Скиндансеров?

– Кого-кого?

– Да, он очень постарался тебя не просвещать.

Фелл покраснел.

– Нас с Аниз держали в комнатах на первом этаже почти всю жизнь. Первые месяцы мы жили в стерильной зоне, и разрешалось заходить только Моргану и доку Хауэллу. Почти все время мы были в комнатах, и водили нас только на второй этаж, в лабораторию дока.

Всего один раз нас выпустили наружу – это было днем и под пристальным наблюдением ренфилдов. И доктор Хауэлл присутствовал, что-то записывая. Наверное, они хотели посмотреть, не рассыплемся ли мы в пепел под солнцем.

– И вам совсем не было интересно, что на самом деле происходит?

Фелл покраснел еще гуще.

– На самом деле – нет. Мне по крайней мере. Стыдно сознаться, но это правда. Аниз была чутьболее любознательна, чем я, и вела себя активней, но только пока не забеременела. До вчерашнего дня у меня и мысли не возникало, что жизнь, которую мы ведем, в чем-то... необычна. В конце концов, с чем мне было сравнивать? – Фелл покачал головой, удивляясь собственной наивности. – Но что мне действительнопротивно, так это вот что. Где-то в глубине души я был доволен,что Морган правит моей жизнью вместо меня. И хуже того: я радовался, каким я стал! Я никогда не блистал в спорте, когда был Тимоти Сорреллом, Супернедотепой. И с девушками никогда у меня ничего не получалось. Если когда-нибудь существовал эталонный серый зануда, так это был я. Всего этого я на уровне сознания не помнил, но где-то в глубине оно лежало.

На втором этаже был отличный гимнастический зал, и нам разрешалось им пользоваться. Я стал выжимать восемьсот фунтов. Это я-то! Тощий недомерок «Недоделанный Дракула Соррелл»! – Фелл напряг бицепс, пародируя позу бодибилдера Чарльза Атласа.

На краткий миг он стал тем, кем был когда-то: талантливым и чувствительным девятнадцатилетним мальчишкой на пороге возмужания. Но тут же улыбка исчезла, и Фелл снова уставился на собственные руки.

– Морган часто говорил о «скотине» и о том, как легко ею управлять. Иногда он приводил людей извне... не знаю, кто они были. Безработные бродяги, наверное. И он позволял мне... – Фелл закрыл глаза, пытаясь стереть образ из памяти. – Я с ними играл. -Голос его задрожал, слова обжигали язык. – Иногда бывал секс. С мужчинами, женщинами – без разницы. А потом...

– Фелл, ты не обязан мне это рассказывать.

– Но я должен! Должен кому-то рассказать! – Голос Фелла взлетел и напрягся, как у перепуганной девушки. – Соня, если я не могу рассказать тебе, кому же я могу рассказать?

Она сжала губы в тонкую линию и кивнула.

– Говори.

Фелл прерывисто вдохнул, сплетая и расплетая пальцы на коленях.

– После секса я кусал их в руки, в ноги, в пах... Будто целовал, только они вопили и испускали кровь, а не стоны удовольствия. И это было не от голода, нет1 Морган достаточно снабжал нас кровью в бутылках. Я это делал... ради удовольствия!Это было лучше секса, лучше наркотиков, лучше чего угодно. Я тогда ощущал, что живу!Как в моих кошмарах, только меня уже не пугало то, что я делаю.

А Морган оставался в комнате и смотрел, как я все это делаю. Я Бога молю: пусть окажется, что это он управлял мною. Потому что иначе это делал я.

– Что было, то прошло. Ты снова обрел сознание, а с ним – самостоятельность. Что бы ты ни делал под влиянием Моргана, с этим покончено. Только от тебя зависит это осознать и принять, Тим.

– Не называй меня Тим. Я уже не Тим – по сути своей. Я даже не знаю, кто я и что я. Частично я помню, каково было быть Тимом Сорреллом. Я помню все разы, когда ребята постарше над ним издевались и обзывали его как хотели. Я помню, как он их ненавидел. Помню его родителей и как он их любил, но помню не так, как когда самбыл Тимом. Но я и не то, что хотел сделать из меня Морган. Когда я думаю о том, что делал до того, как снова обрел самосознание, меня блевать тянет. По-моему, все-таки я больше всего – Фелл. Как ты больше Соня Блу, чем Дениз Торн.

– Откуда...

– Зондирование мозга – процесс двусторонний. Когда ты обрабатывала меня на дискотеке, у меня были... не знаю, как назвать. Вспышки образов, что ли? Насчет тебя и Моргана. Что он сделал, чтобы превратить тебя... в тебя теперешнюю.

У Сони дернулся мускул на щеке, и она сильнее сжала баранку.

– Понимаю. Но ты прав, я действительно не думаю о себе как о Дениз. Скорее она – какая-то давняя знакомая.

– И тебе она нравится? Соня ответила не сразу.

– Да, наверное, нравится.

– И мне тоже нравится Тим. Хотя это ему уже ничем не поможет.

– Как это – «не можешь найти»? – проревел Морган, замахиваясь на ренфилда музыкальной шкатулкой из слоновой кости.

Ренфилд успел уклониться в последний момент, вздрогнув, когда шкатулка разлетелась вдребезги, ударившись в дубовую панель рядом с его головой.

– Именно так, милорд. Доктора нет ни в лаборатории, ни в его комнатах.

– Ты хочешь сказать, что ему удалось сбежать?

– Не совсем так, милорд. Он... он где-то в доме.

– Поразительная проницательность! Если он в доме, почему ты не привел его ко мне?

– Он не в ядре,милорд. Он где-то во внешнихкомнатах. В «Западне Призраков».

Произнеся эти слова, ренфилд втянул голову в плечи, как черепаха.

– Черт бы побрал этого проклятого наркомана да вверг бы его душу в ад без наркотиков! – заверещал Морган, взмахом руки сметая книги и безделушки с ближайшей книжной полки. – Это его работа! Он нарочноподстроил крушение моих планов!

Вампир резко обернулся к дрожащему ренфилду и ткнул пальцем в его сторону.

– Ты! Немедленно чтоб обыскали внешние комнаты, понятно? Возьми всех!

– Но... но, милорд!

– Выполняй!

Ренфилд выбежал прочь, оставив Моргана кипеть в одиночестве.

Не надо было доверять Хауэллу, с самого начала не надо было! Нестабильность ученого проявлялась еще до того, как наркотики стали решающим фактором. Но именно его странности и дали Моргану возможность к нему подобраться. И как ни обидно было повелителю вампиров это признавать, ошибку допустил он сам. На него произвело впечатление незаурядное умение Хауэлла обращаться с технологиями, и он дал ученому больше самостоятельности, пренебрегая осторожностью. И сейчас Морган расплачивался за то, что не держал своего дрессированного генетика на более коротком поводке.

Если весть о его унижении обыкновенным человекомвыйдет за пределы дома, он станет посмешищем всех Ноблей! Хуже того, его сочтут слабым, и тогда в опасности окажутся все заключенные им союзы, и может начаться новая война родов – против него! Его могут заставить отказаться от титула лорда! Какое удовольствие получат от его падения шакалы вроде Панглосса и Верите!

Вот куда привела его надежда на технику и науку, на людское чародейство. Не следовало так полагаться на результат работы людей. Подобные вещи всегда сбивали с толку и несколько пугали Притворщиков, и Морган в этом ничем не отличался от других, но мощь этих средств была слишком заманчивой, чтобы оставить их в руках людей.

Ладно, пусть Хауэлл будет некромантом несравненной силы в своей мастерской чародея постъядерных времен, ему это не поможет, когда его привяжут к креслу. У Моргана много интересного найдется для доктора Хауэлла. Лишить его любимого белого порошка – это будет только началом всего, что ждет эту неблагодарную свинью. Быть может, несколько разумно приложенных медицинских зондов научат его лучше ценить старших. Конечно, доброго доктора придется заставить самого заняться своим свежеванием и последующей вивисекцией. Моргану давно уже не надо самому марать руки кровью своих жертв.

Но сперва этого предателя надо еще поймать.

Морган грохнул кулаком по столу, разбив импортный итальянский мрамор. Брэйнард Хауэлл коварен, тщеславен и неблагодарен, но он не глуп.

Этот тип знает, что внешние комнаты, окружающие ядро «Западни Призраков», опасны, особенно для Притворщиков и людей с псионическими способностями. Раньше это было к выгоде Моргана, но бегство Хауэлла обернуло это преимущество против него.

Обитающие в «Западне Призраков» созданияне любят посторонних, и Морган никак не спешил встретиться с ними лицом к лицу.

– Милорд?

Морган оторвался от своих мыслей и свирепо глянул на Несносную Муху. Ренфилд стоял в дверях библиотеки, и правая сторона головы у него была замотана стерильным бинтом.

– Они мертвы?

– Милорд, возникли трудности.

–Подробнее.

– Женщина, которую называют Блу, обнаружила наше присутствие. Мой спутник был убит на месте. Я был... выведен из строя. – Он показал на бинт, закрывающий правый глаз.

– Что с Феллом?

– Я не знаю, милорд. В последний раз, когда я еще мог взглянуть, она одерживала верх. Милорд, она к нему подключилась!

–Ты не ошибся? – нахмурился Морган.

– Я более чем уверен, милорд! Конфигурация ореолов была вполне различима. Она воспринимала и усваивала негативную энергию, выделяемую племенной особью.

Морган не находил слов. Этого он не ожидал. Может быть, даже лучше, что планы его рухнули. Они основывались на создании расы вампиров, не способных жить ни на чем, кроме крови. Поглощение эмоций – на это способны только более развитые виды. Во время «испытаний», которые организовывал Морган, Фелл не пытался выжирать из своей перепуганной добычи ничего, кроме плазмы.

– Ты уверен, что эта дикарка – настоящий вампир? – прошипел он.

– Положительно уверен, милорд. Конфигурация ореола такая же, как у наших производителей, только намного сильнее.

Морган выругался про себя. Это было совсемне то, на что он надеялся.

– Милорд...

– Что еще, Несносная Муха?

Ренфилд откашлялся.

– Милорд, я не выполнил ваше приказание. И поскольку я допустил подобное, я отдаю вам свою жизнь, чтобы вы прекратили ее тем способом, который сочтете подходящим.

Морган подавил улыбку.

– Это я могу сделать когда захочу.Несносная Муха. Но за предложение благодарен. Нет, ты для меня слишком ценен, друг мой. У тебя потерян глаз?

– Да, милорд.

– Это достаточное наказание за неудачу.

– Как прикажете, милорд.

Изувеченный помощник вышел. Морган проводил его взглядом. Уже столетия Морган не знал вероломства со стороны смертной плоти. От одного воспоминания, что когда-то он был ограничен возможностями костей и мышц, подверженных болезням и язвам, у него мурашки пошли по коже.

~~

– Ну и ну! Я только сейчас понял, какой большой этот дом! Я, конечно, знал, что он большой, но чтобы настолько... – прошептал Фелл с благоговением и наклонил голову, чтобы полюбоваться одним из девяноста девяти громоотводов на шпилях и башнях «Западни Призраков».

– Слушай, что я скажу. Когда мы войдем, держись рядом со мной, понятно? Весь интерьер задуман как обман и ловушка для мертвых. И он отлично создает помехи синапсам любого существа чуть сложнее дождевого червя. Если это тяжело бывает обычным людям, понимаешь, каково здесь Притворщикам? У меня есть защитный амулет, которым я пользовалась в первый раз, но я не могу гарантировать, что его защита распространится и на тебя. Тебе все ясно?

Фелл проглотил слюну и кивнул. Соня, к своему удивлению, коротко его обняла. Черт, храбрый мальчуган. У Фелла покраснели щеки.

– Соня, я...

– Потом, парень. Потом поговорим.

Она повернулась, кулаком пробила окно и сунула руку внутрь, нащупывая шпингалет.

~~

– Понятно, почему Морган нас сюда не пускал. – С той минуты, как они вошли в гулкие помещения «Западни Призраков», Фелл говорил тихим почтительным шепотом, как в церкви. – Тут можно заблудиться так, что никогда не выйдешь!

– Это еще не все. Тут в залах бродят... некоторые создания. Люди называют их призраками. Духами мертвых.

– Но ведь призраки не могут причинить вред живым?

– В нормальных условиях – нет. Но «Западню Призраков» трудно назвать нормальной. Ты посматривай, не покажутся ли где-нибудь маленькая девочка или женщина в старомодной одежде.

– Это призраки?

– Нет, блин, экскурсоводы! Призраки, конечно, – кем они еще могут быть. Так, кажется, я могу найти дорогу в комнату огня...

– Куда?

– Не важно. Ты держи рот закрытым, а глаза открытыми, вот и все. А я... – Она умолкла на полуслове и чуть наклонила голову. Глянула искоса на Фелла. – Ты слышал?

– Что именно? Я ничего... – Он тоже замолчал, и челюсть у него отвисла. Еле слышно доносился звук, будто кто-то жалобно хнычет. – Это... это призрак?

– Не похоже. Мертвые обычно молчат.

Соня жестом позвала Фелла за собой, двигаясь крадучись через темноту и пыль пустых комнат.

Источник хныканья нашелся в комнате с обоями, на которых отражался бледный луч лежащего на полу фонаря. Фелл потрогал стену и ощутил под пальцами обои с золочением и раздавленным хрусталем. Как наждачная бумага. Соня подняла фонарь и направила слабый луч на его владельца.

Мужчина средних лет, в мятом темном костюме забился в дальний угол комнаты, крепко прижавшись лицом к стене. Костюм и волосы измазаны паутиной. Щека, которой он терся об стену, окровавлена. Недавно он обмочился, и от него разило аммиаком. Человек дрожал и хныкал, как щенок, которого пнули ногой.

– Я его знаю, – шепнул Фелл. – Это один из ренфилдов Моргана. Но что он здесь делает?

– Зачем бы он сюда ни пришел, вряд ли он искал нас, – задумчиво заметила Соня. Она сделала еще шаг к скорчившемуся в углу человеку.

Он перестал трястись и оскалил зубы. В углах рта засохла пена.

– Ренфилды вообще не особенно стабильны. А в таком месте – неудивительно, что этот тип полностью потерял рассудок, – бормотала Соня, пододвигаясь поближе. – Но от него еще может быть польза...

Ренфилд с визгом бросился на нее и вцепился в очки. Выругавшись, Соня двинула ему по лбу рукоятью фонарика. Ренфилд рухнул на пол с проваленным черепом. Отбросив сломанный фонарь, Соня нагнулась и подняла мертвого ренфилда за лацканы пиджака.

– Не пропадать же добру, – проворчала она, погружая клыки в еще теплое горло. Через пару минут она оторвалась от трупа и протянула его Феллу.

– На, пей.

Фелл с вытаращенными глазами шагнул назад.

– Не могу!

– Ты не девственница, ты мне сам говорил. Пей, тебе это понадобится.

– Я...

Фелл хотел было возразить, но тут его ноздри уловили запах крови. В рот побежала слюна, и он впился зубами в труп. Кровь уже слегка остыла, но это было не важно.

Фелл бросил высосанный труп на пол.

– Теперь лучше?

– Да. Знаю, что это ужасно, но у меня будто второе дыхание открылось.

– Молодец, парень! – Усмехнувшись, Соня хлопнула его по плечу. – Теперь нам осталось только...

Молчание разорвал громкий вопль. Он резиновым мячом отскочил от стен и прервался на середине. Соня и Фелл переглянулись и направились в сторону шума.

Второй ренфилд оказался в комнате, которую Соня назвала комнатой огня. Газовые рожки еще горели. Ренфилд лежал посреди пола, и череп у него был разбит, как сброшенная с лестницы тыква.

Фелл нервозно оглядывался, пока Соня искала потайную панель, которую ей показала миссис Сьюард.

– Эти призраки, девочка и дама, про которых ты говорила, – они добрые привидения или злые?

– Амбивалентны. Как большинство мертвых. Но если ты спрашиваешь, они нам друзья или враги, я думаю, что они друзья. Нет, это не их работа.

– А кто же...

– Нашла! – Соня отступила, давая потайной двери повернуться. – Идем!

Фелл последний раз глянул на изувеченные останки и ушел в потайной ход следом за Соней.

~~

Арендованная машина стояла у южной стены дома, и двигатель под капотом еще не остыл.

Нормально, они здесь. Теперь надо только их найти, -мрачно подумал Палмер, оглядывая раскинувшуюся перед ним «Западню Призраков».

Его «БМВ», «одолженный» в Сан-Франциско, для обратной дороги не годился. Из-под капота валил пар, из-под кузова капало что-то темное и вязкое. Наверное, поддон порвал где-то милю назад. Эту машину не проектировали для езды на предельной скорости по проселочным дорогам Сономы.

Увидев открытое окно на первом этаже, Палмер проверил, что пистолет надежно застегнут в кобуре, а потом направился искать свою напарницу.

Сделав три шага внутрь, он понял, что допустил огромнуюошибку. Внешний вид «Западни Призраков» сильно дезориентировал наблюдателя, но это была ерунда по сравнению с ее интерьером.

Палмер вспомнил, как в детстве уболтал родителей разрешить ему войти во Дворец Ужасов на ярмарке в столице штата. Он обещал, что никаких кошмаров у него не будет, он уже большой и не испугается, он почти взрослый. Наконец они плюнули и отпустили его.

Самоуверенность насчет собственной взрослости испарилась сразу же, как только за ним сомкнулись деревянные ворота, отрезав от мира, где был свет, родители, где правила рациональная мысль.

Окруженный туманом сухого льда, черными лампами и магнитофонными записями воплей и лязга цепей, Палмер дико завизжал, увидев манекен из витрины, одетый Франкенштейном. Испугался он так, что напустил в штаны, и его вывел наружу служитель – прыщавый подросток в костюме горбуна. Отец обозвал его трусишкой, и с ярмарки пришлось уехать раньше из-за мокрых штанов.

Теперь, через тридцать лет, тот же парализующий ужас обрушился на него опять. Волосы на голове встали дыбом, мочевой пузырь заныл, будто набитый молотым стеклом.

Палмер брел по причудливой веренице комнат, едва замечая такие странности, как двери в трех футах от пола, окна, за которыми была сплошная стена, камины, из которых уходили лестницы.

Чем дальше, тем труднее было ему мыслить ясно. Зачем он здесь? Почему он вообще вошел в этот ужас? Он знал, что причина наверняка серьезная. Или хотя бы должна бытьпричина. Так ведь? Если только вспомнить, что это за причина...

Палмер покачнулся – пол ушел из-под ног. Стены наклонились внутрь, будто резиновые. Палмер привалился к дверному косяку с острыми углами, потом его вырвало, и горло обожгло кислотой. Сейчас папа будет на него кричать. Не надо было есть сосиски с кукурузой перед катанием на карусели. Она же не только крутится, она еще и качается. Теперь придется уехать с ярмарки. Но это не казалось несчастьем. Он и без того пробыл на ярмарке слишком долго. Если бы только вспомнить, где... где он оставил машину...

Палмер свалился на четвереньки. Все тело сотрясали бесплодные позывы на рвоту. Лобные доли бешено пульсировали, отбивая ритм, как барабанщик в джазе.

Я здесь подохну. Я буду бродить в этой адской дыре, пока не околею. Как Сьюард. Соня...

Палмер поднял голову и увидел мальчика.

Ребенок был не старше трех лет, в матросском костюмчике. Он прижимал к груди плюшевого медведя – левой рукой, потому что правой не было от самого изуродованного плеча, только торчал конец кости и обескровленное мясо. Личико ребенка было по-детски пухлым, но глаза печальны. Палмер смутно сообразил, что ребенок прозрачен.

– Мальчик...

Ребенок не задрожал, не растаял в воздухе.

– Мальчик... помоги...

Девочка с фарфоровой куклой встала рядом с мальчиком, и оба они с интересом изучали Палмера. Наклонившись к брату, девочка что-то пробормотала, чего Палмер не разобрал. Вместе дети взяли его за плечи и поставили на ноги. Он ахнул, ощутив пронзительный холод от прикосновения детских пальчиков.

Они стояли перед ним, маня руками за собой. Ослабевший и потрясенный, Палмер бросился за ними. Он не знал, враги или друзья эти создания, но пусть будет что угодно, лишь бы не ползать кругами в собственной грязи.

Дети застыли, как олени, учуявшие охотника. Сначала мальчик, потом его сестра расплылись и превратились в шарики света величиной с кулак. Это случилось так резко, будто дети свернулись вверх, подобно жалюзи.

Палмер прижал ладони к глазам, дезориентированный еще сильнее, чем прежде. Что случилось с его проводниками? Или все это ему привиделось? Если нет, то что же их спугнуло?

Вопль пронзил его как пуля и прервался резко, будто отрезанный ножом. Эхо так искажало его, что невозможно было определить, мужской голос или женский.

– Соня!

Палмер бросился в направлении, откуда донесся звук. Мозг кипел и плескался в голове, пытаясь разомкнуть черепные пластины. Соня. Надо найти Соню. Вот зачем он пришел во Дворец Ужасов. Теперь он вспомнил. Когда он найдет Соню, она уймет этот стук у него в голове.

Несколько секунд он смотрел на того, кто держал топор, и лишь потом до него дошло, что он нашел источник вопля.

Это создание было похоже на человека, только повыше. У него был в руках огромный зловещего вида топор, которым тварь кромсала то, что осталось от человека в темном костюме. Убийца издавал жутковатые выдохи, замахиваясь и нанося удары. Голова жертвы была развалена от верхушки черепа до нижней челюсти.

Убийца остановился посреди замаха, повернулся к незваному гостю, и пузырь Палмера не выдержал, как тогда, во Дворце Ужасов в 1961 году. Только на этот раз не выведет его отсюда добрый прыщавый юнец, одетый монстром.

Две головы было у этого убийцы с топором. Левая голова – побольше да с рылом как у летучей мыши, полной пастью неровных зубов и глазами без зрачков цвета свежей крови. Правая голова принадлежала человеку лет за тридцать, и глаза его переполняла такая печаль, какой Палмер и представить себе не мог. Внезапно он узнал лицо Крейтона Сьюарда, создателя «Западни Призраков».

Двуглавое чудище шагнуло вперед, занося топор, растущий у него вместо левой руки. Палмер хотел повернуться и бежать от этой мерзости, но застыл, не в силах двинуться.

Губы Сьюарда шевелились – то ли он молился, то ли спорил со своим чудовищным близнецом, Палмер не знал. Будто в ответ голова убийцы оскалилась и издала несколько высоких писков. Голова Сьюарда вдруг повернулась и вцепилась в щеку соседки, вырвав кусок мяса. Голова убийцы издала дикий визг, от которого у Палмера хлынула носом кровь, и в ответ отхватила ухо, ближайшее к ее пасти. Голова Сьюарда втянулась в плечи и больше не решилась вмешиваться.

Ухмыляясь Палмеру, голова убийцы подняла повыше руку-топор, почти задевая потолок. Палмер не знал, состоит стоящее перед ним существо из плоти и крови или же из эктоплазмы, но было очевидно, что топор достаточно веществен для предназначенной ему работы. Палмер не двигался и молча ждал, как вол ждет ножа мясника.

И когда топор был готов упасть, между Палмером и двуглавым чудищем вспыхнул яркий свет. Тварь опешила, неуверенность выразилась на лице убийцы. Казалось, голова Сьюарда от света получила приток сил и правой рукой впилась в глаза головы убийцы. Тварь завопила даже громче, чем до того, и Палмер почувствовал, что у него из ушей выступила кровь.

Двуглавый монстр исчез. На его месте, спиной к Палмеру, стояла женщина, одежда которой больше подошла бы для пьесы Ибсена.

– Ох, слава Богу! Леди, мне нужна ваша помощь...

Женщина повернулась к нему лицом. Левый глаз висел на щеке, вывалившись из орбиты.

Палмер завизжал и бросился наутек. Надо найти выход из Дворца Ужасов. Слишком он уже долго на ярмарке. Пора домой.

Вылетев из комнаты смерти, он бросился бежать по коридору, между дверей разной формы и размеров, и собственные крики о помощи оглушали его уши.

Вдруг одна из дверей распахнулась наружу, и воздух со свистом прорезала клюшка для гольфа.

Последнее, что успел увидеть Палмер до того, как его охватила тьма, было слово «Данлоп».

 

20

– Динь-дон, динь-дон, мы домой вернулись, – вполголоса пробурчала Соня, выходя из потайного коридора в комнаты, которые Фелл когда-то считал своим домом.

– Никогда не знал про этот коридор, – восхищенно сказал Фелл. – И вряд ли его знают Морган и его ренфилды.

– Наверное, остался с той поры, как плотники строили дом. В таком месте естественно иметь потайные ходы. Я думаю, что здание ими пронизано.

Фелл поднял раскрытую книгу, лежавшую на столе рядом с креслом Аниз. Пролистал страницы и положил обратно.

– Трудно поверить, что ее уже нет. Я еще чую ее запах...

– Перестань.

– Что перестать?

– Перестань себя мучить.

Он не слышал. Облокотившись на камин, он смотрел на отражение комнаты в зеркале на стене, будто пытаясь увидеть следы прошлого.

– Ты знаешь, что последнее она мне сказала? – спросил он, кивая комнате в стекле. – Она сказала мне, что это клетка.Тюрьма. Конечно, она была права. Теперь я сам вижу решетки. Но какое-то время это было самое счастливое место на земле. Я... – Он встряхнул головой, не глядя на Соню. – Будь ты проклята! Зачем ты вошла в нашу жизнь? Зачем открыла нам глаза?

– Мне бы полагалось сказать, что правда – это свобода, а жизнь во лжи – рабство, и потому я это сделала. Хотелось бы, чтобы так было. Но в таком случае я бы солгала. Я это сделала, чтобы разрушить планы Моргана. Хотела ударить его так, чтобы он почувствовал. И ты нужен был мне самой.

– Я? – Фелл поднял брови.

– И Аниз. И ребенок. Я... я очень долго была одна, Фелл. Я изголодалась по обществу таких, как я. Иногда одиночество подталкивает к эгоистичным поступкам. Так что прости меня.

– А что прощать? Если даже мотивы у тебя не были альтруистическими, все равно насчет неведения и рабства – это правда.

– Не хочется мне быть грубой, но нельзя терять время на разговоры о чувствах. Я понимаю, что тебе больно сюда возвращаться, но мы должны как можно скорее найти Моргана. Он здесь, в доме. Я его чувствую.

– Я тоже. – Фелл скривил губы. – Сейчас мы с ним навсегда разберемся.

Соня твердо положила руку ему на плечо. – То, что ты ненавидишь Моргана, – это хорошо, парень. Но поаккуратнее со злостью. Не дай ей овладеть тобой. Вампиры питаются сильными эмоциями – такими, как гнев или ненависть. Это их укрепляет. Помнишь, как было в баре? Так что ты должен закрыться от Моргана. Я за тебя это сделать не могу. Будет битва двух воль: твоей и его. Ты должен быть сильным, Фелл. Сильным, как Морган, если не сильнее.

– Я знаю. Я, быть может, и неопытен, но не дурак.

~~

Она была в доме. Он ощущал ее присутствие, как паук ощущает натяжение своей паутины. Как он мог спать и ничего не знать, когда она впервые вошла в эти залы? Как он мог оказаться глух к такой страшной, смертельной угрозе?

Сначала он отказывался верить, что она – его побочный отпрыск. Но теперь он знал, что это правда. Его рука посеяла этот драконов зуб. И он даже гордился ею. Даже с такого расстояния нельзя было не оценить ее потенциальную силу. Она являлась предметом смертельной красоты, которого надо опасаться и восхищаться им, вроде обнаженного самурайского меча. И лестно было сознавать, что он сам сыграл важную роль в создании такой страшной и смертоносной силы. И как жаль, что ее придется уничтожить.

Ее сопровождает этот производитель, Фелл, но его присутствие почти затенялось женщиной. Интересно. Что-то вроде бы появилось в его псионическом "я", какие-то следы воли, похожие на волю дикарки. Но всего лишь следы. Крайне интересно. Если производители и их потомки обладают потенциалом, подобным потенциалу этой дикарки, то саботаж Хауэлла в конечном счете оказывается на руку Моргану. Какой смысл создавать расу вампиров, чтобы они уничтожили не только его врагов, но и его самого?

Морган встал с резного кресла и открыл гардероб с зачерненным зеркалом. Если это будет формальная конфронтация, то надо хотя бы одеться соответственно.

– Кто ты? Кажется, ты не из лизоблюдов Моргана. Отвечай! Не настолько я тебя сильно огрел клюшкой, чтобы ты говорить не мог!

Палмер открыл правый глаз. Левый он тоже попытался открыть, но тот заплыл наглухо. Левая щека лежала на половицах. Застонав, он попытался сесть.

– Г-где...

– Не важно, где ты! Кто ты?

Бледный лысеющий человек в сером лабораторном халате и со стетоскопом на шее, похожим на ручного удава, склонился над Палмером. Лоб незнакомца слегка выпирал вперед, будто большие полушария не помещались в черепе. Глаза его, усиленные выпуклыми стеклами, изучали Палмера с отстраненным интересом, как насекомое. Что-то знакомое было в этом облике, но Палмер не мог вспомнить что.

– Я не из ренфилдов Моргана, если ты об этом.

Луноликий незнакомец фыркнул с отвращением и быстро сунул руку под пальто Палмера. Вытащив бумажник, он посмотрел на удостоверение. При виде лицензии частного детектива он чуть удивленно приподнял брови.

– Эй, какого черта ты делаешь? – Палмер полез за пистолетом, но кобура была пуста.

– Это ищете? – Незнакомец вытащил «люгер» из кармана широкого халата. – Я, конечно, не частный детектив, мистер Вильям Калумет Палмер, но достаточно соображаю, чтобы обезоружить потенциального врага. – Он еще раз фыркнул и бросил бумажник Палмеру на колени.

– Калумет. Зачем так официально? – вздохнул Палмер, руками держась за кровоточащую голову. Он поднял глаза и над металлическим столом с лабораторной посудой и бунзеновскими горелками увидел лицо ухмыляющегося незнакомца. – Я вам сказал, кто я, а кто вы такой, черт бы вас побрал? И за каким чертом вы меня ударили клюшкой по голове?

Я – доктор Хауэлл, уволившийся со службы его дьявольского величества лорда Моргана! – Человек наклонил голову и щелкнул каблуками, как прусский офицер. – Извините, что пришлось представляться таким образом, но я никак не мог знать, не прихвостень ли вы Моргана.

Вдруг Палмер понял, где он видел это лицо.

– Я видел, как вы выглядывали в окно, когда я наблюдал за домом!

– Интересно. И даже возможно. Но зачем вы здесь, мистер Палмер? Вряд ли вы приехали любоваться видами.

– Я здесь кое-кого ищу.

– Разумеется. И кого же, позвольте поинтересоваться?

– Своего друга. Женщину.

Хауэлл улыбнулся шире, а глаза его прищурились.

– Ту самую женщину, что проникла в дом до вас? Не делайте такие большие глаза. Мало что происходит в «Западне Призраков», о чем я не знал бы. Значит, вы все-таки ренфилд!

– Перестаньте меня так называть! – рявкнул Палмер. – Я сам себе хозяин, черт побери! Не то что некоторые! – Он со стоном поднялся на ноги. Хауэлл смотрел настороженно, но пистолетом не угрожал. – А теперь вы мне поможете, а не то... О Господи!

Возле локтя Хауэлла стояла десятигаллонная банка прозрачной жидкости, а в ней плавал зародыш чудовища, такой, какого на глазах у Палмера родила – и убила вчера вечером Аниз. От зародыша шла пуповина к желточному мешку. При виде этой гадости у Палмера заныла рана на ноге.

– А! Заметили моего юного друга? И как он вам нравится? – Хауэлл наклонился, разглядывая чудовище в банке с выражением лица, похожим на нежность. – Прототип того паразита, что мне удалось засунуть в грешную утробу нашей милой Аниз.

Хауэлл вынул из кармана шприц и постучал им по стенке сосуда. К удивлению Палмера, зародыш открыл глаза и посмотрел холодным и голодным взглядом насекомого.

Увидев лицо Хауэлла, искаженное стеклом и искусственными внутриматочным жидкостями, зародыш стал втягивать и вытягивать рыльце. Хауэлл счастливо засмеялся.

– Какая милашка! Оно думает, что кушать пора!

– Так это вы... это вы сделали, что Аниз родила такую дрянь?

Хауэлл остро глянул на Палмера:

– Вы его видели?

– Встречались. – Палмер поморщился и почесал раненую ногу.

– Какая это ни есть мерзость, но это моя попытка исправить зло, что я причинил своей расе. Я с помощью генной инженерии создал эту тварь из сперматозоида и яйцеклетки самих производителей, чтобы понизить вероятность отторжения, а потом во время гинекологического осмотра ввел ее в чрево Аниз. И все под самым носом у Моргана! – Лицо Хауэлла скривилось презрительной гримасой. – Может, он мудр в делах сверхъестественных, но там, где дело касается науки и техники, он как темный крестьянин, который боится знахаря!

Этот паразит должен был сожрать исходный плод и занять его место. Но при последнем осмотре все еще слышалось биение двух сердец. На случай необходимости я готов был лично разобраться с этим младенцем-Антихристом при родах. – Он внимательно посмотрел на Палмера. – Вы там были? При родах? Ребенок мертв?

– Да, мертв, – соврал Палмер.

– Вот и хорошо, – мрачно улыбнулся Хауэлл. – Если бы ребенок производителей остался жив, человечеству грозила бы серьезная опасность!

– Какая?

– Производители могут размножаться лишь с представителями своего вида, которые, к счастью, редки. Но их ребенок обладал бы способностью спариваться с нормальными людьми и давать потомство. Морган – дурак самовлюбленный – понятия не имел, что спускает с цепи!

– А ваш подменыш разве лучше?

Хауэлл пожал плечами.

– Эти создания сконструированы так, что не могут извергать отходы, будучи отрезанными от пуповины. Несчастное чудище должно помереть от уремического отравления примерно через сутки после появления на свет.

Палмер затряс головой, пытаясь избавиться от звона в ушах. Тут же перед глазами поплыло, и он застонал.

Хауэлл неодобрительно щелкнул языком.

– Я бы на вашем месте не пытался овладеть своими чувствами. Эта комната – моя «тайная лаборатория», если хотите, – находится на чердаке «Западни Призраков», на пересечении нескольких архитектурных невозможностей. Здесь очень тонки барьеры пространственно-временного континуума, и это сдвигает вероятностные факторы в моих экспериментах в нужную для меня сторону. Морган и его мерзкие ренфилды сюда соваться не хотят. А мне здесь нравится. Эти стены помогают мне думать. Здесь я могу планировать свою месть Моргану.

– Месть?

Хауэлл улыбнулся безумной улыбкой наркомана.

– Я хочу видеть, как этот мерзавец будет тушиться в собственном соку! Я хочу видеть, как он разлетится на куски, как дрезденский фарфор под автомобильным прессом! Я хочу видеть его морду, когда он поймет, как его мечты о божественности полетели коту под хвост! Как он разрушил мои надежды и мечты много лет назад. Этот монстр меня серьезно недооценил и сейчас за это расплатится. Он и его мерзкие мозголазы не смогли прочитать мои мысли. Я их сбил с толку, мысля формулами. А благодаря интерференции, порожденной... определенными подавляющими факторами, которые я ввожу себе в кровь, мой мыслительный процесс трудно расшифровать. Пять лет, живя в гнезде телепатов, я сумел сохранить свои мысли в тайне!

– Но вы же работаете на него? Вы помогли ему создать Аниз и Фелла?

Хауэлл помрачнел.

– Я – доктор Брэйнард Хауэлл. Вам это что-нибудь говорит?

– Ну, в общем...

– Да или нет?

– Нет.

– Вот! Чего еще было ждать? Пять лет я был в рабстве у Моргана, запертый в изоляции от моих коллег. Не имея возможности сообщить о своих открытиях. Полностью отрезанный от мира, и меня заставляли искать способ переделать человеческую структуру ДНК в вампирскую без использования фактического яда. А за то немногое время, что мне удавалось выкраивать для себя, я творил чудеса!

Он показал на полку со стеклянными сосудами, похожими на тот, где плавал подменыш. Палмер смутно рассмотрел трицератопсов, тираннозавров и стегозавров, свернувшихся куриными эмбрионами в банках.

– И некому это увидеть! Некому выдвинуть меня на Нобелевскую премию! Никто не внесет мое имя в книгу истории рядом с Пастером! Эйнштейном! Солком!

– Вы забыли Франкенштейна, Менгеле и Бенуэя.

– Не надо умничать, Палмер! – Хауэлл ткнул пальцем в его сторону. – А то я могу ввести вам полный шприц чудотворного сока, от которого ваши аминокислоты затанцуют кадриль. «Меняемся партнерами! А у вашего три глаза и ни одного носа!» Как вам это, мистер «Сам-себе-хозяин»?

Зрачки ученого сузились до булавочных головок.

– Успокойтесь, док! Я ничего плохого не хотел вам сказать. Честно! – Палмер выставил вперед ладони. – Но если вы так ненавидите Моргана, как вышло, что вы стали на него работать?

– Человеческие слабости – это то, что моргановская порода отлично умеет использовать. Я работал в одной мелкой исследовательской фирме в Колорадо, когда впервые... свел знакомство с Морганом. На последних курсах колледжа у меня выработалась привычка... к определенным химикалиям. Оказалось, что героин и другие опиаты стимулируют и обостряют мой мыслительный процесс. Как у Шерлока Холмса с его печально знаменитым семипроцентным раствором. Гений, мистер Палмер, имеет свою цену.

Каким-то образом Палмер узнал о моей... слабости. Он пришел ко мне и пригрозил выдать мой тайный порок моему начальству, если я не соглашусь на него работать. Я еще тогда не понимал, кто он и что он. Хотя он, в сущности, вынудил меня перейти к нему на работу, мне это не так чтобы очень не понравилось. Платили мне втрое против моей прежней зарплаты, снабжали самым передовым – и дорогостоящим – оборудованием, которое только есть на свете. Плюс к тому мой работодатель обеспечил мне бесперебойные поставки наркотиков для личного употребления. Что мне тут могло не нравиться?

И только когда меня перевезли сюда, я понял, кто он на самом деле такой! Это было пять лет назад. С тех пор я в этом доме пленник и подневольный участник работы по выведению расы живых вампиров. Пятьсот объектов эксперимента потребовались мне, пока я получил ту сыворотку, что породила Аниз и Фелла. Пятьсот. И даже сейчас процент смертности доходит до восьмидесяти.

– Вы об этом очень спокойно говорите.

– В самом деле? – Хауэлл вздохнул и закатал рукав халата. Под ним оказалась неожиданно волосатая кожа. Сгиб локтя был похож на подушечку для иголок. Хауэлл вытащил из нагрудного кармана пакетик белого порошка и смешал с дистиллированной водой в мензурке, висящей над горящей бунзеновской горелкой. – Внешность бывает обманчива, мистер Палмер, – сказал он себе под нос, обматывая руку резиновым жгутом. – Очень обманчива.

~~

Соня просканировала лестницу и не нашла даже следов деятельности ренфилдов. Она и не ожидала их найти. Почему-то Морган эффективно перебил своих слуг, послав их во внешний дом. Но все равно оставался китаец, которого она видела в «Ящике теней» – тот, кого Фелл считал тяжелым оружием Моргана. Ренфилдов большого калибра найти трудно, и Морган наверняка не стал бы терять такого, посылая в мясорубку вроде «Западни Призраков».

Фелл держался за ней, с интересом рассматривая отсеки дома, куда ему не разрешалось входить. Помимо трех комнат, которые служили обиталищем Аниз и Феллу, нижний этаж состоял из сельской кухни в стиле ретро, заброшенной гостиной, полной викторианских диванчиков и траченных молью лисьих голов на стенах, и бывшей оранжереи, теперь заложенной кирпичом.

У подножия лестницы Соня и Фелл остановились. Соня облокотилась на перила.

– Что там наверху?

– Лаборатория доктора Хауэлла и кабинет Моргана с библиотекой. Не знаю, что еще. Квартиры ренфилдов на третьем этаже. Я... – Он нахмурился и замолчал, будто прислушиваясь к далекой музыке. – Ты слышала?

– Что?

– Кто-то меня позвал по имени. Как будто... Вот опять!

Соня наморщила лоб.

– Мальчик, я ни черта не слышу!

Фелл дрожал, как новорожденный теленок, впервые пытающийся встать на ноги.

– Боже мой, это она! Аниз!

Соня схватила Фелла за локоть, встряхнула, чтобы он ее услышал.

– Фелл! Слушай! Слушай меня, тебе говорю! Это обман! Аниз мертва! Это фокусы Моргана!

Фелл скривился и вырвал у нее руку.

– Откуда ты знаешь, что она мертва? Ты там была? Ты видела, как она умерла?

– Нет, но...

– Так почему ты так уверена? – Он вгляделся в темноту лестницы. – Аниз, милая, это ты? – Он повернулся к спутнице, улыбаясь, показывая на площадку второго этажа. – На этот раз ты ведь слышала? Она жива, Соня! Жива!

Он полетел вверх, перемахивая через три ступеньки за раз.

– Фелл, нет! Не надо! – Соня схватила его за руку, стараясь удержать его, не прибегая к силе. – Это не Аниз! Это не может быть она!

Фелл обернулся, скаля клыки и сверкая красными глазами, и ударил ее в челюсть с размаху. Соня не ждала этого и ничего не могла сделать – только покатиться от удара. Десять ступенек она пролетела вниз, пока ее голова не ударилась о камни площадки, и навалилась темнота.

~~

– Аниз! Аниз, где ты, родная?

Милый, я наверху. Я жду тебя.

–Как ты? Соня сказала, что ты умерла? И Морган подтвердил.

Я жива и здорова, милый. Я так без тебя скучала! Прости меня за то, что я тебе наговорила в последний раз! Я была просто не в себе. Эта злая женщина вложила мне в голову все эти ужасные слова. Как я ошиблась, когда ей поверила!

–Милая, где ты?

Фелл стоял на площадке второго этажа, стараясь ее увидеть.

В библиотеке, глупенький. Где же еще?

При этих словах, прозвучавших у него в мозгу, дверь в библиотеку отворилась.

– А как же Морган?

Его нет, Фелл. И никогда не будет. Больше нам не надо о нем тревожиться.

Фелл не стал сомневаться в своей удаче – достаточно, что его возлюбленная вернулась к нему, а враг исчез. Он бросился в темную библиотеку.

– Аниз?!

Она стояла возле мраморной полки над широким камином, глядела на Фелла с игривой дразнящей улыбкой на губах. И была стройной, как до беременности. Красивая, манящая, а главное – живая.Аниз протянула руки, и Фелл бросился в ее объятия.

– Аниз! Слава Богу, этого не было! Ты жива! Жива!

– Фелл, ты делаешь мне больно.

Он отступил, чтобы насмотреться на ее драгоценную красоту, – и увидел Несносную Муху с замотанной бинтами головой. Фелл отшатнулся от ренфилда, мотая головой, не желая верить своим глазам.

– Нет! Она жива! Я слышал ее! Она звала меня по имени!

– Ты слышал то, что хотел слышать, милый мой мальчик. В этом отношении ты все еще человек!

Фелл уставился на того, кто сидел за массивным мраморным столом, одетый в безупречный вечерний костюм. Морган наклонился вперед, положив подбородок на сцепленные пальцы, приветливо улыбаясь бывшему пациенту.

– Ну вот, блудный сын вернулся!

– Сука ты, Морган!

Вампир приподнял изящную бровь.

– Кажется, ты подвергся тому же растлевающему влиянию, что и твоя бедная сестра. Ай-ай-ай! Только ночь отсутствовал дома и уже нахватался дурных манер!

Ярость Фелла быстро поглотила остатки осторожности.

– Ты меня использовал, Морган! Или ты Кэрон? Я обратился к тебе за помощью, а ты использовал меня, как вонючую морскую свинку! – Он жестом обвинителя ткнул пальцем в сторону Моргана. – Ты заглянул мне внутрь и вытащил оттуда то, что не должно было выходить из моей головы, и так все вывернул, что я рад был подыгрывать твоему "я", у которого Дракула uber alles!

Морган откинулся в кресле, наблюдая Фелла с отстраненным интересом, точно так, как во время сеансов терапии с Тимом Сорреллом. Соня предупреждала его насчет схватки один на один с лордом вампиров, но кто такой вот этот пиявка-слизняк, чтобы Фелл его боялся?

В нем кипела буря ненависти, наполняя силой, как коктейль из амфетаминов со спидболом на закуску. Он чувствовал, что может так сейчас наподдать Моргану, что отправит его на луну и обратно. Он был бессмертен и неуязвим, дитя ночи, и пусть боятся все, кто окажется у него на дороге.

Положив ладони на стол Моргана, Фелл наклонился к нему, вызывающе выставив подбородок.

– Ты играл со мной, сволочь! Хуже того, ты играл с той, которую я любил! И сейчас ты за это мне заплатишь. Я с тебя шкуру сдеру заживо, а кишки твои поджарю на углях!

– Да, конечно, – улыбнулся вампир. – Так почему бы не начать? – Одним плавным движением Морган встал из-за стола и развел руки в стороны. – Прошу.

Фелл схватил со стола обсидиановый нож для бумаг и двинулся вперед, готовый вонзить лезвие в глаз вампира. Взгляды их встретились, и комната перед Феллом завертелась, будто вдруг превратившись в центрифугу. Он вскрикнул от боли, когда невидимая рука разжала его пальцы на рукояти ножа, и обсидиановый клинок упал на ковер.

Морган смотрел на своего протеже с неподдельным интересом.

– В чем дело, Фелл? Судорога?

Фелл зарычал и отвернулся от издевательской усмешки Моргана.

– Смотри на меня, когда я к тебе обращаюсь! – хлестнул словами лорд вампиров.

Фелл продолжал пялиться в пол.

– Я сказал, смотри на меня, мальчик!

Слова Моргана отдались громом под черепом Фелла. Юноша не сдержал крика, когда невидимые пальцы схватили мышцы его шеи, заставив глянуть в красное вино глаз Моргана.

– Хорошо. Теперь покажи мне, кто здесь хозяин. Фелл рухнул на пол, ползая у ног Моргана, как собака, отчаянно пытающаяся подольститься к хозяину. Потом повалился на спину, подставив живот, как волчонок – доминанту стаи. Тонкое носовое хныканье вырвалось у него из глотки и стало громче, когда Фелл обмочился.

Морган глядел на него с холодным презрением.

– Ах, безрассудность молодости! – Опустившись на колени, он погладил щеку Фелла подушечкой большого пальца. – Каждый из них мечтает перегрызть поводок и броситься в мир, радостный и веселый, как щенок в игре! Этого ты хочешь, дитя? Свободы?

Фелл попытался ответить, но лишь кровавая пена забулькала изо рта.

– Нет необходимости отвечать – я вижу все в твоих глазах. Боюсь, ты все еще слишком человек и веришь в эту чушь, что портит тебя непоправимо. – Морган печально покачал головой. – Что такое свобода, как не шанс умереть от голода? Умереть от рук тех, кто тебя боится? Если ты пойдешь в зоопарк и откроешь дверь тигриной клетки, что сделает зверь? Побежит по улицам, хватая младенцев из колясок для закуски, пока не остановит его пуля полисмена между глаз? Или просто зевнет и снова заснет, не придав никакого значения понятию «свобода» – кроме, конечно, жизни вне пределов решетки?

Морган нежно поцеловал Фелла в лоб, как отец, желающий спокойной ночи маленькому сыну.

– Надо было тебе оставаться в клетке, Фелл, – вздохнул он. – Мне от тебя больше нет пользы. А жаль. Твоя терапия продвигалась весьма успешно.

Морган подобрал нож для бумаг, который обронил Фелл, повертел в ловких пальцах. Провел большим пальцем вдоль лезвия, глядя, как закипает пеной кровь, подобно черноватой воде. Порез зажил быстрее, чем густая вонючая жидкость успела заляпать ковер.

– Дай мне руку.

Команда прозвучала спокойно, почти ласково. Фелл стиснул зубы и попытался не дать правой руке развернуться. Мышцы стонали, как гнилые причальные канаты, но воля лорда вампиров была непреодолима.

Положив нож на судорожно дрожащую ладонь юноши, Морган обернул его пальцы вокруг рукояти.

– Ты знаешь, что делать.

Морган встал, не сводя глаз с распростертого на ковре Фелла.

Фелл еще сильнее скрипнул зубами, не обращая внимания на кровь, наполнившую рот, когда клыки разорвали нижнюю губу. Он пытался отвернуть голову от медленно приближавшегося острия, но бесполезно. Тело его не слушалось. Он приказал левой руке вцепиться в правую, выбить нож из ладони, но левая не двинулась. Он закричал, но из судорожно стиснутого горла донесся только собачий скулеж.

Когда острие ножа проткнуло правый глаз, как перезрелую виноградину, Фелл смог издать короткий приглушенный крик боли. Тут, к его ужасу, левая рука поднялась, будто по собственной воле, и перехватила у правой обсидиановый нож. Она оказалось быстрее правой и выколола оставшийся глаз в секунды.

Темнота была полной, а боль – такая, какой Фелл не знал никогда в жизни. Потом он ощутил, как лезвие начинает двигаться взад-вперед у шеи. Он все еще старался крикнуть и тогда, когда перерезал себе гортань.

Аниз, я не спас тебя. Соня, я тебе не помог. Лит, и для тебя я ничего не сделал. Простите меня. Простите...

–Что такое? Ребенок жив?

В предсмертной муке Фелл забыл, что Морган владеет его разумом так же, как и телом.

Вампир сел верхом на тело умирающего, выбив нож из его руки. Потом схватил Фелла за рубашку, встряхнул осторожно, чтобы голова случайно не отвалилась.

– Значит, это был обман? Ребенок не погиб? Он жив и где-то спрятан! Говори, производитель! Говори!

Фелл открыл рот, но оттуда вышел только большой черный пузырь крови. Голова склонилась набок под острым углом – спинной мозг был почти перерезан. Морган шарил в его умирающем мозгу, выискивая все, что известно было о Лит. Для ослепшего и полупарализованного Фелла это было как находиться в темном доме с бешеным голодным зверем.

– Скажи мне, производитель, где ребенок, и я убью тебя быстро.

Фелл поднял правую руку, сомкнув пальцы на длинных светлых волосах. Он облажался по-крупному и сейчас расплачивается за свое фраерство. Как последний дурак, влетел с размаху в расставленную западню. Почуял себя сверхчеловеком и сорвиголовой. Да, он умирает, но будь он дважды проклят, если выдаст этому монстру собственную дочь. Однако Морган сильнее – и физически, и ментально, – и он привык получать, что хочет.

– Говори, производитель!

Фелл хотел сказать «пошел ты...», но горло было перерезано. Все, что он смог сделать, – захватить горсть собственных волос и последний раз как следует дернуть.

Голова Фелла свалилась на измазанный персидский ковер. Морган взвыл, выпустил тело и несколько раз озлобленно пнул его ногой. Хруст ребер почти не унял его злость. Несносная Муха нервно наблюдал за хозяином.

– Послать за Хауэллом этого чертова пиротика! Выруби ему телевизор, шнур из розетки выдерни и объясни, что не будет ни «Острова Гилигана», ни «Специального отряда», пока он не притащит ко мне доктора! Когда я закончу, он может взять себе тело как вместилище.

– Будет сделано, милорд. А дикарка?

– Это работа для меня.

~~

Соня села, потирая затылок. Пальцы стали липкими от крови. Соня хмыкнула, вытирая руку о жакет. Пацан оказался сильнее, чем она думала.

Она встала, тяжело облокотившись на перила. Под веками вспыхивали букеты черно-синего фейерверка. Будь она человеком, это падение ее бы убило. Да и так кровоизлияние в мозг было почти несомненным. Но это подождет. Сначала надо найти Фелла. Проверить, что ничего с ним не случилось. И чего этому дураку взбрело в голову так вот сбежать?

– Фелл! – Голос прозвучал слабо, как старушечий. – Фелл, где ты?

В ответ послышались шаги на верхней площадке.

– Фелл, это ты? Ты цел?

Фелл вышел на свет тяжелой неверной походкой.

Соня замотала головой, будто не желая верить тому, что она увидела.

Одежда Фелла была черна от крови, словно его окатили пятигалонной банкой краски. Труп поднял окоченевшую правую руку, показывая голову Фелла, висящую на длинных желтых волосах. Глаза выколоты, нос отрезан.

Мертвые пальцы разжались, и тело обмякло, свалившись на площадку лестницы. Голова запрыгала и покатилась вниз, глядя на Соню кровавыми орбитами.

Горе было так глубоко и мучительно, что Соня онемела. Снова одна. После стольких лет одиночества она нашла наконец двоих, с кем можно было разделить жизнь и знание, и обоих вырвали у нее из рук в один день. Так нечестно.

Из темноты второго этажа раздался смешок.

Соня знала этот звук. Последний раз она слышала его в Лондоне, больше двадцати лет назад.

– Я иду за тобой, гад! – шепнула она про себя, и пальцы сомкнулись в кармане на рукояти ножа. – И я заставлю тебя заплатить.

~~

Она идет. И руки мои трясутся от предвкушения. Аура движется перед ней, освещая ей путь, как свет гнилушки. Это я создал такое великолепное творение? Случайно преуспел там, где тщательно продуманные планы так страшно провалились? Это захватывающе... и унизительно.

Я должен ее уничтожить. Само ее существование – угроза моему. И все же я ничего не могу сделать, я стою, благоговея перед ней – преклоняясь перед ней.

Она идет. И руки у меня начинают гореть, когда я думаю о ее крови.

Палмер прижал руку ко лбу, закрыв глаза от тех тварей, что вплывали и выплывали из поля зрения. Они напоминали многоножек, только прозрачных, и плавали в воздухе. Если Хауэлл тоже их видел, то они скорее были ему безразличны. Он слишком увлекся шприцем, выгоняя оттуда воздух, чтобы беспокоиться об адских тварях из других измерений, плавающих под потолком.

– Послушайте, док! Если вас так волнует уход от Моргана, то Соня наверняка вам с удовольствием в этом поможет...

– Дорогой мой мистер Палмер, – вздохнул ученый, прижимая кожу на сгибе локтя средним и указательным пальцем, чтобы выделить вену. – Более пяти лет я провел во власти одного вампира. Что заставляет вас думать, будто я сам пойду в лапы другого?

– Соня не такая, как Морган.

– А ядовитая ящерица гила не такая, как гремучая змея. – Хауэлл ловко всадил иглу в руку.

От этого зрелища Палмеру захотелось закурить. Он вздрогнул и отвел глаза.

Хауэлл криво улыбнулся:

– Не стесняйтесь, отворачивайтесь. Мне все равно. Тычок в вену – это зрелище, которое даже для наркоманов не слишком привлекательно. А вы могли бы прямо сейчас на меня наброситься. Почему вы этого не делаете?

Палмер пожал плечами:

– Не знаю, – ответил он. И это была правда.

Хауэлл быстро снял жгут и несколько раз согнул и разогнул руку. Потом повернулся к Палмеру. Зрачки его расширялись от хлынувшего в кровь героина. Палмер вдруг сообразил что, вопреки своей внешности, Хауэлл всего лишь на пару лет старше его самого.

Доктор вытащил из кармана «люгер». Палмер напрягся. Этот тип – псих, и будто этого мало, он еще и законченный наркоман. Что ему взбредет в голову, никто не знает.

– Я не горжусь тем, что делал на службе у Моргана, но сейчас поздно притворяться, будто я этим не занимался или что у меня не было выбора. Я должен признать, что эта работа интересовала меня больше всего, что я делал для частного бизнеса.

Хауэлл протянул Палмеру пистолет рукояткой вперед. Детектив буркнул какие-то слова благодарности и быстро спрятал оружие в кобуру.

– Я давно выкопал себе могилу, мистер Палмер. Я покойник, вопрос лишь в том, когда у меня перестанет биться сердце. Не думаю, что придется ждать слишком долго. Я даже буду удивлен, если доживу до рассвета. Но вас я хочу предупредить: не надо верить вашей союзнице только потому, что она – женщина. У них самки еще хуже самцов.

– Соня не такая. Не такая, как другие.

Он сам досадливо поморщился от своей фразы. Это звучало глупо, будто человек не хочет расставаться с иллюзиями, но он говорил правду. Только как объяснить ее человеку вроде Хауэлла?

– Вы ее любите.

Совершенно ровно прозвучал голос ученого, без интонаций, напоминая столь же безжизненное произношение Чаза.

– Да. Я ее люблю.

Палмер сам удивился, что признал это вслух.

– Они всегда любят своих хозяев. Вот почему они так преданны... – Хауэлл замолчал, потянул носом воздух. – Это мне кажется, или действительно пахнет жареным мясом?

 

21

Кровавый след привел в библиотеку, где ждал ее Морган. Она ощущала его, как один сиамский близнец ощущает настроение и здоровье другого. Это была мерзкая, нежеланная близость, и Соню потянуло на рвоту.

– Дитя мое. -Дверь библиотеки отворилась сама собой, и странный мерцающий свет окраски зрелого кровоподтека выплеснулся в холл. – Выйди вперед, дитя, чтобы я на тебя посмотрел.

Знакомый голос, хотя и без того акцента британского высшего света, что звучал в нем в тот первый раз, в 1969 году.

Она неуверенно шагнула в лилово-черный свет, как можно сильнее закрывшись от пения сирен личности Моргана.

Вампир стоял перед огромным камином, одетый в сшитый на заказ смокинг. Волосы его были собраны в хвост и перевязаны черным бархатным шнуром. Улыбка его сверкала, и он смотрел на Соню поверх летных очков.

В голове Сони прошипел голос Другой:

Не клюй на показуху, ты уже не шестнадцатилетняя дебютантка! Загляни глубже иллюзии, смотри на то, какой он на самом деле!

Изображение в глазах Сони мелькнуло – она сменила спектр, и фигура Моргана поплыла и скрутилась, как кусочек целлофана, поднесенного слишком близко к горячей лампе. Кожа потеряла загар солнцепоклонника и стала похожа на гриб, смазанный салом. Ногти стали кривыми и длинными, как у китайского мандарина, лицо распухло от газов клеточного разложения. Запах напомнил Соне дохлую мышь, которую она когда-то нашла в старом диване. Сама мысль, что это гнилое чудовище совало в нее свой омерзительный конец, взметнула волну тошноты – даже теперь, через двадцать лет.

Другая считала, что было бы неплохо вырвать Моргану глаза и сыграть его головой в кегли вместо шара. Соня соглашалась, но продолжала сражаться с кипящей внутри злостью. Она ненавидела осклабившегося монстра, который насиловал и пытал ее столько лет назад – она даже культивировала в себе эту ненависть, чтобы легче было выносить повседневную рутину, – но сейчас не время было давать волю этому чувству.

Соня знала границы своей ненависти, знала, что та может наделать, если спустить ее с цепи. И поклялась себе когда-то, что ни за что, никогда больше не потеряет над собой контроль. Не так, как в прошлом году. Ей никогда не забыть уничтоженные ею жизни и рассеянные в ночи души.

– Мне сказать: «Наконец-то мы встретились» или какое-нибудь другое подобное клише? – предложил Морган. К нему вернулось прежнее красивое и аристократическое лицо.

– Ты знаешь, кто я?

Соня старалась, чтобы голос не дрожал.

– Я знаю, что ты называешь себя Соня Блу. Или ты спрашиваешь, узнаю ли я тебя? – Губы Моргана скривились жестокой усмешкой. – Ты можешь себе представить, сколько глупых и беспомощных девчонок соблазнил я за последние шестьсот лет? И ты хочешь, чтобы я из этой толпы помнил одну?

–Меня... ее звали Дениз Торн. Лондон, 1969 год.

Вампир кивнул, будто это что-то ему говорило.

– Ах да! Наследница! Тебя действительно искали. Это было неосторожно. И еще неосторожнее было, что я избавился от тела, не проверив, действительно ли ты мертва. Знаешь, я думаю, виной тому дух шестидесятых. Такая была эра счастья, беззаботности и безответственности! Вот я и обнаружил, что это заразно. А ты?

– Прекрати пустую болтовню, покойник! Ты знаешь, зачем я здесь.

Морган вздохнул и стал рассматривать свои ногти.

– Знаю! Знаю! Ты здесь, чтобы меня убить. Как это неприятно! Скажи, дитя, что должно доказать мое устранение?

– Что я не такая, как ты.

– В самом деле? Если ты не такая, как я, как же ты выжила последние лет двадцать, малышка? Чем питалась?

– У меня... у меня были способы.

– Да, конечно, плазма в бутылках. Но этого вряд ли было тебе достаточно, не правда ли? У тебя не получится солгать мне, дитя. Я знаю, какбезвкуснабывает консервированная кровь. Ты убивала, зверушка моя?

– Я...

– Отвечай правду, дитя.

– Да.

Морган медленно и хитро улыбнулся. Соня подавила желание вцепиться ногтями ему в лицо.

– И сколько же ты убила? Десятки? Дюжины? Сотни? Или тысячи?

–Это не важно.

– Ха! – Морган рассмеялся. – И ты еще говоришь, что не такая, как я!

– Я не твоей породы!

– Вот это правда. Ты на нас не похожа. И во многих смыслах ты не похожа и на твоих дорогих покойных брата и сестру. Ах, если бы Фелл и Аниз оказались хоть вполовину так хороши, как ты. Наверное, это мне наказание за выбор дефектных шаблонов. И все же стыд и позор уничтожать вещи такие... уникальные. Ты мне напоминаешь одно видение, которое явилось мне лет пятьдесят назад...

– ...в камере пыток гестапо в оккупированном Амстердаме.

Самодовольная уверенность Моргана исчезла.

– Откуда ты знаешь?

Соня насмешливо улыбнулась, довольная его смущением.

– Есть такие места, где размываются прошлое и будущее – для тех, кто может видеть. Это окно работает в обе стороны, Морган. Я тебя видела там в форме полковника СС. А ты видел свою смерть, отделенную от тебя временем и пространством.

Он оказался внутри ее головы, быстро, как бросившаяся кобра. Соня напряглась, когда воля Моргана ударилась об ее волю, будто волна о высокий утес. Давление внутри черепа нарастало. Соня смутно чувствовала, как что-то теплое и липкое течет из ноздрей. Пораженный ее демонстрацией силы, Морган отступил, издав тихий удивленный смешок. Он наклонил голову набок, изучая Соню из-под летных очков.

– Зачем нам биться, дитя мое? Разве так встречаются отец с дочерью?

Соня вытерла кровь с носа и рта.

– Ты мне не отец! – сплюнула она.

– Я тебя создал, дитя! Ты вылеплена по образу моему. И мы связаны, ты меня не отринешь! Мы очень похожи, ты и я. Со мной у тебя больше общего, чем с Аниз и Феллом вместе взятыми. Они были слабыми, дефектными. Негодные сосуды. Не могли они отказаться от иллюзии человечности.

Он поднял левую руку, провел ногтем правой по ладони. Черная мерзкая жидкость выступила из разреза.

– Чти отца своего, Соня! Загляни в себя – и ты найдешь меня – в крови своей!

Тут она это ощутила. Безжалостное давление его воли, тяжелое, как свинцовое ярмо. Будто ее вдруг перенесли на дно океана. Неодолимым был соблазн сдаться. Капитулировать, дать ему заполнить ту пустоту, что у нее внутри. Соня рухнула на колени, охватив руками живот. Черно-лиловое солнце под веками взорвалось сверхновой.

Дыши! Дыши, мать твою! -завопила Другая.

Морган придвинулся ближе, улыбаясь ей, как наказующий отец.

– Ты красива. Я люблю красивое. – Его мужественное прекрасное лицо задрожало, поплыло, превратилось в изъеденные червями останки. – И еще ты очень, очень опасна. В тебе я вижу те качества, что были в молодости у меня, – злая, неуловимая, хитроумная, дерзкая. И это сходство... возбуждает.

Трупной рукой он показал на собственные выпирающие штаны.

– Люди вечно бормочут о любви. Я ничего об этом не знаю. Что я знаю – я знаю голод, потребность, хотение.Ты возбудила во мне голод, красавица. Голод мотылька по пламени, голод мангуста по кобре. Сотни лет я провел, пользуясь слабостями других, чтобы в конце концов обнаружить слабость в себе. Я не могу этого допустить. Это угрожает моему существованию. И все равно я не могу не восхищаться...

Подняв пахнущую могильной плесенью руку, вампир коснулся ее щеки. Кожа его была мертвой и холодной. Соня закрыла глаза и увидела девушку, голую и окровавленную, пытающуюся вырваться из лап красноглазого монстра, который распинал ее на заднем сиденье автомобиля. Она услышала крики той девушки, когда Морган извергнул горячее семя в ее избитое чрево. Услышала, как смеется Морган, когда затрепетал и стал угасать ее пульс под его холодными руками.

Свистящий голос Другой отдался в ушах:

Двадцать лет! Ты охотилась за этим подонком двадцать лет, ты жила, чтобы у бить его! Чтобы отплатить за то, что он с тобой сделал! И что ты делаешь теперь? Корчишься, как выпоротая собака, подставляющая горло! Ты прошла весь этот путь лишь для того, чтобы умереть от его рук? Выпусти меня! Выпусти меня, женщина, пока он нас обеих не убил!

–Ты дрожишь... – Голос Моргана превратился в хриплый шепот, прямо ей в ухо. Дыхание его обдало Соню облаком плесени.

– Не трогай меня!

Нож полоснул воздух и Моргана одним мощным дугообразным движением.

Вампир с визгом отпрянул, зажимая левую сторону лица. Густая желтоватая жидкость выступила между пальцами.

– Серебро! Серебро! – Голос его треснул, поднялся почти до визга. – Больно!

Он готов был захныкать, как капризный сосунок. Очень приятно было видеть боль врага. Очень.

– Я тебе не комнатная собачка, Морган! Я родилась в канаве и выросла на улицах! И я люблюсырое мясо!

Уцелевший глаз Моргана истерически засверкал. Сколько? Сколько времени он уже не знал боли? Не временного неудобства сломанной конечности или порванной ткани – настоящейболи? Такой, которая лишь бессмертной плоти доступна. Осознание, что у него теперь будет серьезный – и постоянный – шрам, пугало и возбуждало одновременно.

– А я-то хотел оставить тебе жизнь, подменыш! – прошипел он. – Изувечив и лоботомировав – это правда. Но оставить в живых. А теперь нет, сука! – Он зарычал низким, нечеловеческим голосом. – Теперь нет!

Морган широко раскинул руки, оставшийся глаз закатился под лоб. Соня никогда раньше не билась с Ноблем, но узнала ритуальную позу псионической битвы. Она последовала его примеру, упав в себя как раз вовремя, чтобы встретить Моргана на поле боя, известном лишь как Место, Которого Нет.

~~

Там была тьма и свет – и не было ни того, ни другого. Там верх и низ был повсюду. Образ Моргана висел в воздухе, с неповрежденным лицом, одетый в развевающиеся шелка и парчу средневекового флорентийского князя. Глаза его горели как полированные гранаты, пламя срывалось с губ. Руки его обернулись ладонями внутрь, и в каждой был шар черной энергии, дымившейся, как злобный огонь св. Эльма.

– Это все, на что ты способна, вундеркинд? – презрительно фыркнул он, показывая на образ своей противницы.

Соня оглядела себя. Разве что кожаный жакет стал новым, с иголочки, а других различий между образом и физической сущностью не было заметно.

– А какая разница? Ведь каждый видит себя таким, какой он есть.

Будто в ответ из груди Моргана выскочил трехглавый тигр со скорпионьим хвостом. От клацающих зубов сыпались тучи искр, сопровождаемых громоподобным рычанием. Тигр прыгнул и опрокинул Соню на спину.

Клыки химеры сомкнулись на лице жертвы, и тут Другая начала смеяться.

~~

На глазах у Хауэлла и Палмера замок на двери зарделся и в мгновение ока достиг белого каления. Запах жареной свинины стал так силен, что у Палмера заурчало в животе.

– Другой выход есть? – резко спросил он у Хауэлла.

Ученый кивнул, не в силах оторвать глаз от двери.

– Есть люк, который ведет в ядро. – Он показал на секционный стол, придвинутый к стене.

– Так чего ждем? – Палмер схватил Хауэлла за руку. – Если это то, что я думаю, то он не с цветами пришел!

Хауэлл освободил руку и покачал головой.

– Нет! Я вам уже сказал: я покойник. И лучше иметь дело со слугой Моргана, чем попасть к нему в лапы.

Палмер не успел возразить, как дверь распахнулась. Ручка и замок превратились в растаявшую карамель. Пиротик вошел в комнату, шипя в собственном жиру. Хотя у него был тот же рачий цвет кожи и вареные белки глаз, как у того, в Сан-Франциско, Палмер подумал, что тело вряд ли то же самое. Тот, кто охранял резиденцию Моргана на Пасифик-Хейтс, теперь уже должен был расплавиться лужей.

– Ага, так ренфилды тебя вместо себя выслали? – Хауэлл схватил большой зловеще искривленный нож из лотка рядом с секционным столом. – Это ему не поможет! Я не вернусь, тебе придется меня убить!

Пиротик вроде бы не слышал и уж тем более не понимал. Он приближался, пуская из ушей и ноздрей вымпелы дыма.

Палмер не стал тратить слов. Если ученый хочет искупить свои грехи в битве один на один с пиротиком, это его дело.

Он нырнул под секционный стол и глянул в люк. Шаткая лестница уходила вниз, в темноту. Вряд ли лестница в небо, но сойдет.

– Нет! Отойди, идиот! Это не телевизор! Нет, я сказал!

Раздался звон стекла, что-то неразборчивое заорал Хауэлл.

Зародыш подменыша лежал на полу, окруженный осколками стекла. Кожа у него была яркая и волдырчато-розовая, как у вареной креветки. Трепыхаясь беспомощно на полу, как выброшенный на берег акуленок, подменыш издавал жалобное мяуканье.

Палмер поднял глаза и увидел, как доктор Хауэлл, выкрикивая во весь голос проклятия, всадил нож в живот пиротика, развалив его от паха до горла так же легко, как если бы взрезал рождественскую индейку. Пиротик открыл рот, чтобы закричать, но раздалось лишь шипение пара. Из раны хлынул напалм, залив Хауэлла.

Незадачливый исследователь завопил, охваченный пламенем, топча умирающего подменыша. Вопли стали сильнее, когда Хауэлл замахал пылающими руками над головой – как мальчик, на которого напали разъяренные шершни.

Извилистое змееподобное создание из дыма и огня, похожее на бородатых драконов на воротах Чайнатауна, вырвалось из разваленного брюха пиротика и завертелось в воздухе в поисках нового хозяина.

Палмер захлопнул дверцу люка и быстро слетел вниз по лестнице. Какие бы ни таила опасности «Западня Призраков», все лучше, чем превратиться в ходячий ромовый пудинг.

~~

Соня спокойно посмотрела на химеру, сидящую у нее на груди, химеру с отравленным жалом и тремя парами челюстей. Чудище задергалось, заревело в недоумении и стало тонуть в груди своей бывшей жертвы. Соня встала. Огромный скорпионий хвост химеры все еще бешено извивался около ее талии. Глаза Сони затрепетали, будто она была заворожена приливом невероятного наслаждения.

С безупречного лица Моргана закапала кровь, из его корпуса показалось что-то вроде обезьяны с длинными паучьими руками. У этой обезьяны были мех цвета древесного гриба, сложные глаза и красная пасть, как у миноги. С пронзительным визгом фантом набросился на врага своего хозяина, вонзая в лицо когтистую клешню.

И тут же визг стал выше, переходя в ультразвук, – сначала кисть, потом по локоть рука обезьяны всосалась. Оставив правую руку на произвол судьбы, обезьяна отпрыгнула, вереща, как летучая мышь. Обхватив обрубок правого плеча, тварь прыгнула обратно к Моргану и скорчилась у его ног. Вампир, нахмурившись, быстро вобрал ее в себя.

– Ты меня удивляешь, подменыш! Я знал, что ты сильна, но мне даже не снилось, что у тебя столь твердая воля. Давно я уже не встречал такого противника. Это почти заставляет меня усомниться в своем превосходстве. Почти.

Из груди Моргана вырвалось щупальце, арканом закрутилось над его головой. Еще два высунулись из боков, быстро обернулись вокруг талии, рук и ног Сони. Она зашипела, когда кольца стали сжиматься, и это шипение перешло в вопль, когда тысячи игольчатых крошечных пастей вцепились в ее плоть.

~~

И она снова оказалась в физическом мире, свернувшись в позе эмбриона на полу библиотеки. Оказалась ли? Она все еще осознавала себя там, в Месте, Которого Нет, но в то же время ощущала щекой прикосновение ковра. Над ней склонилась оболочка Моргана, присела, как горгулья на карнизе собора. Уцелевший глаз так далеко закатился под лоб, что казался мраморным шариком.

Черт тебя дери, не валяйся ты так, вдыхая пыль! Убей его! Убей его, пока он не понял, что поймал лишь половину нас!

Почему-то голос Другой звучал слабее.

Половину нас? Что она этим хочет сказать?

Перестань ты гадать о двойственности природы и коли эту сволочь!

Онемевшими пальцами Соня попыталась нашарить в кармане нож. Где же он? Где?

~~

Морган сильнее сдавил образ противницы, сокрушая иллюзию мяса и костей, чтобы вызвать настоящую боль.

– Ты знаешь, что происходит с телом, когда разрушают образ, малышка? Немножко похоже на лоботомию души. Другая плюнула в лицо Моргану струёй крови.

– Подавись!

Соня увидела нож там, где уронила его при первой атаке. Контроль Моргана над ее телом ослаб, но ощущение в руках было такое, будто мозг в костях заменили свинцом. Она заставила правый кулак разжаться и медленно, мучительно подвинуться к открытому ножу.

~~

Боль цвета взорванного солнца наполнила глаза и уши Другой. Чем яростней она отбивалась, тем сильнее давили кольца, но Другая отказывалась замереть. Не в ее натуре сдаваться.

Морган втянул свои придатки, подвесив пленницу в дюйме от своего восстановленного лица. В реальном мире резаная рана от ножа навечно превратит его улыбку в шутовской оскал. Но здесь, в Месте, Которого Нет, можно не обращать внимания на такие мелочи.

– Ты красива, ты так сладко смертоносна, дорогая! Это было незабываемо, и напоминание о твоей убийственной ловкости я пронесу сквозь столетия. – Он коснулся щеки, будто в ласковом прощальном поцелуе. – Я должен закончить наш маленький роман... но только сначала ты мне скажешь, где спрятала потомство моего производителя.

– Чтоб ты лопнул!

~~

Не получалось. Соня не могла разогнуть пальцы, чтобы достать до ножа. Ей предстоит погибнуть. А победа была рядом. Так рядом!

Что-то размером с мужскую руку отделилось оттени у стены и побежало к ножу, лежащему у пальцев Сони. Когда этоприблизилось, Соня поняла, что это и есть мужская рука, хоть и с шестью пальцами.

– Забавно, не помню, когда ты выпала из моего кармана, – прошептала Соня.

Рука Славы пальцами толкнула лезвие в сторону протянутой руки Сони.

– Молодец, девочка!

~~

– Скажи мне, где ребенок, подменыш! Говори!

Кровь лилась у Другой из ноздрей, слезных протоков и ушей. Щупальца сжались еще сильнее, давя внутренние органы в кашу.

– Не знаю. – Это не было полной ложью.

– Ну-ну, моя талантливая дочка! Ты могла бы выдумать и получше.

– Зачем тебе ребенок?

– Потому что он мой. Это была моя идея – его создать, а плоды деяния должны принадлежать тому, кто его совершил. Потомство моих производителей поможет мне создать новое общество из живых вампиров.

Другая засмеялась, обрызгав Моргана кровью.

– Кретин недоделанный! Ты сам не знаешь, что создал!

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что ребенок не вампир, идиот! Он серафим!

– Лжешь!

Другая снова засмеялась, только сильнее.

– Видел бы ты свою рожу, когда ты это услышал! В чем дело, покойничек? В штаны наложил?

– Заткнись! Заткнись, будь ты проклята! Перестань смеяться!

– А ты меня заставь!

– Будь ты трижды проклята, Соня Блу! Я хотел оказать тебе милосердие, но теперь я удовлетворюсь, лишь освежевав тебя до костей!

Окровавленное лицо Другой прорезала острая белая ухмылка.

– А с чего ты решил, что я Соня?

~~

Размахивая руками, в библиотеку влетел Несносная Муха.

– Милорд! Милорд!

Лорд Морган не шевельнулся, не издал ни звука, сидя над телом дикарки. Несносная Муха протянул руку и осторожно тронул хозяина за плечо. Правый глаз Моргана выглянул из-подо лба, уставился на Несносную Муху тяжелым гневным взглядом.

– В чем дело? Ты не видишь, что я занят?

– Милорд, пиротик покинул тело! Он поджег дом!

– Что?

– Огонь повсюду! В южном крыле уже рухнули шестой и пятый этажи! Милорд, солнце встает! Надо уйти отсюда, пока не рухнуло все здание!

– А где Хауэлл?

– Я могу только предположить, что доктор и все прочие мертвы, милорд. Никаких следов их я не обнаружил при самом широком сканировании.

– Очень хорошо. Иди и приготовь «ролле». Я сразу приду, только позабочусь о моей... дочери.

– А вот черта с два, мертвяк! – выдохнула Соня, вонзая серебро ножа в незащищенную грудь Моргана.

Морган заверещал, как старая баба, вскочил и стал раздирать свой дорогой костюм. Края раны уже чернели от контакта с серебром.

– Яд! Яд! Ах ты мерзкая девчонка!

Он вопил, сдирая гниющую плоть с груди голыми руками, пытаясь не дать заразе распространиться на все тело.

– Мерзость! Мерзость!

Соня встала, шатаясь. Кровь побежала по затекшим мышцам, а с нею – боль. Она еще раз попыталась полоснуть Моргана, но зрение застилал дым, наполняющий комнату. Несносная Муха схватил своего хозяина и бросился с ним к дверям.

Соня попыталась бежать следом, но голова болела невообразимо. Пройдя несколько шагов, она рухнула на колени, давясь дымом. Морган убегает, и она должна его остановить. Убить. Покончить с этим раз и навсегда. Если она погибнет под тоннами горящих бревен, какая разница? Кто будет оплакивать ее смерть? Кто хотя бы заметит?

Тело тряслось в припадке кашля, и вдруг Соня заметила, как тихо стало в голове. Ехидный голос Другой, ее постоянной спутницы почти двадцать лет, странно молчал.

Осторожно, будто трогая языком больной зуб во рту, Соня шевельнулась, выискивая признаки Другой. Может ли быть, что Морган как-то убил Другую, не тронув Соню?

Ты от меня не избавилась. Пока еще.

Нет, другая не погибла. Но была сильно ранена. Она сейчас казалась слабее, чем десять лет назад.

Ты у меня в долгу.

Соня снова вернулась в горящий дом. Легкие отчаянно искали кислорода в дыму комнаты. Рука Славы лежала на полу, подобрав пальцы, как ножки мертвого паука. Вдруг она дернулась и перевернулась, побежала по персидскому ковру к двери в холл.

Соня заставила себя встать и затряслась в кашле, вдохнув густой белый дым. Она выбралась в холл, почти полностью залитый клубами дыма. Уже слышен был не особо далекий рев огня и детский смех.

Дом задрожал, когда западное крыло «Западни Призраков» провалилось в подвал, и от толчка Соня упала на пол. Там она и лежала, оглушенная, гадая, сгорит она заживо или сначала задохнется в дыму. Сильнее стал слышен детский смех.

Из клубов дыма вынырнули мальчик и девочка в одежде, модной до того, как Мэри Пикфорд стала кумиром всей Америки. Девочку Соня узнала – это был призрак ребенка, которого она уже видела. Дети схватили ее за руки и подняли с пола. Соня решила, что у нее сил нет сопротивляться, к тому же дети, кажется, знали, что делают.

Дети Сьюарда провели ее через дымные комнаты в темный коридор. Соня слышала их давно умершие тонкие голоса, жужжащие в ушах, но слов не могла разобрать. Вскоре они оказались в вывернутой архитектуре внешнего дома «Западни Призраков». Дети Сьюарда вели Соню дальше, и она смутно поняла, что ее ноги больше не касаются пола.

Вдруг раздался отчаянный вой, и путь загородило чудище с двумя головами. Призраки детей ловко отдернули Соню с пути огромного окровавленного топора, которым взмахнуло двуглавое видение. Соня попыталась вырвать руки, но дети не отпускали.

Бормочущий двуглавый убийца вырвал оружие, застрявшее в половице, и собрался занести его снова. И тут засмеялась женщина – легко, весело, – и эхо пошло по пустым комнатам.

Тварь остановилась, прислушиваясь. Морда летучей мыши скривилась в гримасе.

Призрак миссис Сьюард материализовался рядом с ее убийцей. Внезапно схватив голову мужа за волосы, она потянула!Убийца заверещал, как испуганный поросенок, и попытался отмахнуться от миссис Сьюард рукой-топором. Раздался сосущий звук, будто кто-то вытаскивал сапог из болота, и из-под прокаженной шкуры убийцы появились плечи и торс покойного Крейтона Сьюарда.

Убийца заверещал еще громче, когтистые ноги застучали по голым половицам, как у капризного ребенка в истерике, но миссис Сьюард не обращала внимания на возражения мужа. Последним мощным рывком она освободила голое тело Сьюарда от его демонического близнеца. Лишенный невольного симбионта, демон рухнул выпотрошенным вороньим пугалом, и тело его превратилось в бесформенную эктоплазму.

Покойник задрожал, как новорожденный теленок, и обнял убитую жену, прижавшись лицом к ее груди. Соня тупо смотрела на обнимающуюся пару, воссоединившуюся впервые с той страшной ночи 1907 года, когда Крейтон Сьюард в момент слабости заключил неудачную сделку, покупая себе гений художника.

Миссис Сьюард, уже с неискалеченным лицом, наклонилась и провела прозрачными губами по щеке Сони.

Соню подняло в воздух, пронесло, вертя, через вереницу комнат, как пушечное ядро, а в ушах стоял треск падающих стен и проваливающихся перекрытий. Окно треснуло за секунду до того, как Соню выбросило из него в переплетение разросшихся розовых кустов.

Перед тем как потерять сознание, она успела проползти еще несколько ярдов. Успела смутно заметить, как очередная труба «Западни Призраков» кувыркнулась в громе кирпича и извести. Она знала, что ей грозит опасность, что внешняя стена может на нее упасть, но почему-то это было не важно.

Он удрал. После всех этих лет поисков по всем городам мира она его поймала, ощутила его кровь, его боль... и упустила. Она была так близко к цели...

– Соня! Слава Богу, я тебя нашел!

Она прищурилась, разглядывая склонившегося над ней человека.

– Палмер, это ты?

У него был такой вид, будто его отлупили клюшкой для гольфа, лицо вымазано сажей, он вонял дымом, и он был самым красивым, что видела Соня за все свои жизни.

– Нет, детка, Пасхальный Зайчик!

Он поцеловал ее в окровавленный лоб и помог ей встать. Отойдя от дома подальше, они повернулись посмотреть на его предсмертные судороги. «Западня Призраков» пылала, как рассветное солнце.

– Смотри, – шепнул Палмер, показывая на взлетающие к небу дым и искры.

Соня глянула. Светлые контуры семьи Сьюардов поднимались с восходящим потоком, а с ними – знакомая фигура с длинными развевающимися волосами и луноликий человек в хлопающем полами белом халате, прижимающий к груди изуродованного младенца. Секунда – и они исчезли, пропали в копоти, дыму и светлеющем небе.

– Не буду спрашивать, почему ты не на самолете в Юкатан. Я рада, что ты здесь, Палмер. – Она ткнулась лбом ему в плечо. – Вести можешь? Ключи у меня...

– Это не важно, Соня. Наша машинка под парой тонн кирпича. Похоже, нам придется топать до деревни, а там ловить автобус до Сан-Франциско.

Соня испустила тяжелый вздох и взяла его за руку:

– Что ж, тогда потопали?

Выйдя на проселочную дорогу, Палмер услышал за собой хруст гравия под шинами. Он успел повернуться и увидеть винного цвета «роллс» с густо тонированными окнами, летящий на них. За рулем сидел китаец с забинтованной головой, и бинты были вымазаны сажей. Не думая, Палмер схватил Соню за руку и нырнул в кювет. «Роллс» пролетел мимо, рассыпая гравий из-под шин.

Палмер и Соня выбрались из кювета на обочину. Хвостовые огни лимузина мигнули и растаяли в тумане раннего утра.

~~

Морган лежал на полу машины, завернутый в одеяла и свернувшись в эмбриональной позе. Грудь еще горела, но он был уверен, что успел выдрать все пораженные серебром ткани раньше, чем яд мог проникнуть в центральную нервную систему. А грудь заживет. Может, даже шрама не останется. К сожалению, о лице этого нельзя было сказать.

Потрогав щеку, Морган застонал. Раны, нанесенные серебряным оружием, никогда по-настоящему не заживают и всегда оставляют уродливые шрамы. Но не это было самым худшим. Изувеченная плоть – это мелочь по сравнению с тем, что эта сука с ним сделала.

Лорд Морган снова застонал и крепче завернулся в одеяла. Сломанные кости срастутся, поврежденные органы регенерируют, даже отрезанная конечность в свое время отрастет. Но от ран, нанесенных его духу, исцеления не будет. Будет только распространяться инфекция.

Лорд Морган, бывший слуга Инквизиции и бывший сотрудник гестапо, лежал на полу своей машины и думал о страшной болезни, которую люди называют Любовь.

 

Эпилог

Мерида, Юкатан

Разум человека, растянутый новой идеей, уже не может вернуться к прежним размерам.

Оливер Уэнделл Холмс

– Папа, динь! Папа, динь!

Лит со всей скоростью, которую позволяли ей развить пухлые подгузники, бежала из-за угла. Рубашка с ярким слоненком была вымазана грязью, и, судя по испачканной столовой ложке, девочка опять копалась на заднем дворе.

– Ах ты поросенок! – засмеялся Палмер, хватая ребенка за пузо и переворачивая в воздухе. Лит смеялась и дергалась, веселая, как щенок. Неплохо для девятимесячного малыша. – А кому нельзя к дороге выходить?

Он положил Лит в гамак, висящий на крыльце, и направился к почтовому ящику у подножия холма. Про себя заметил, что надо будет съездить в город на «лендровере» и купить материалов на изгородь. Лит для своего возраста была развитым ребенком, но все равно очень любила выбегать к дороге, когда слышала звонок почтальона. Любила получать письма.

Из асьендывышел темный оборванный силуэт и остановился рядом с гамаком Лит. К смеху девочки присоединились звоночки хрустальных колокольчиков и чириканье дельфинов.

Палмер шел к дому, разбирая письма. Два из бутиков Калифорнии и Нью-Йорка, каждый с запросом на еще три контейнера с панорамой «Дня мертвых», карнавальных лент и масок ручной работы. Пакет, адресованный Лит, с кучей азиатских марок, и открытка от Сони.

– Смотри, детка! Тетя Блу прислала тебе подарок!

Палмер протянул пакет девочке, лежащей на коленях серафима. Тут же веранду усеяли обрывки оберточной бумаги, а Лит уже играла с куклой, одетой в синее кимоно. Крашеные кукурузные волосы куклы были убраны сложной прической гейши.

Палмер глянул на открытку с панорамным видом центра ночного Токио, потом перевернул ее, чтобы прочесть письмо. Ни обращения, ни подписи. Как всегда.

«Никаких признаков М. Но я уже ближе. Химера все сильнее волнуется. Чует своего бывшего хозяина. Шрам затрудняет мне возможность менять личность. Ходят слухи о зверствах на материке. М.? Надеюсь быть дома к Рождеству. Скучаю».

Палмер поднял глаза от почтовой карточки на серафима.

– Ничего нового, Фидо. Все то же. – Серафим кивнул, хотя Палмеру трудно было судить, что тот понял. – Лит, детка, шли бы вы с Фидо играть в патио? А то мне работать надо.

Лит кивнула темной головкой, блеснула золотистыми глазами в свете дня и выпрыгнула из гамака, волоча за собой седеющего серафима. Палмер улыбнулся вслед этой невероятной парочке – коричневое дитя природы и опустившийся бродяга, – которая скрылась за углом. Фидо тащился за Лит, как ручной медведь.

Уже столько времени прошло, и тем не менее трудно было все это понять. Год назад ему светило от двадцати лет до пожизненного. Сейчас он живет жизнью американского эмигранта, прилично зарабатывая на продаже искусства Мексики и Центральной Америки в шикарные бутики и галереи за северной границей. И еще оказалось, что он чертовски хороший отец. Да, многое может измениться за год, подумал Палмер, рассеянно трогая нефритовую клипсу в ухе.

Они с Соней пару недель как обосновались в Юкатане, и тут снова появилась Лит. Вот только что в патио было пусто, и сразу там оказались Лит и серафим. Девочке не было еще месяца, но она уже ползала и лепетала.

Когда стало очевидно, что серафим никуда не собирается, Соня решила, что может продолжать охоту. Палмер знал, что серафим ее нервирует: ему самому далеко не сразу удалось привыкнуть к присутствию этого создания. Почему-то стало проще, когда он прозвал серафима Фидо. Вроде бы эта кличка ему подходила.

Соня время от времени возникала на пороге без предупреждения, но с экзотическими игрушками для «племянницы», и ей всегда были рады. Лит она обожала, но больше нескольких дней вынести общество Фидо не могла.

Когда она приезжала, они с Палмером лежали, обнявшись, в гамаке и слушали ночных птиц. В каком-то странном смысле это были идиллические отношения.

В последний раз Соня с веселым удивлением обнаружила у него на груди ритуальную татуировку.

– Что это? – спросила она. – Решил стать первобытным на современном уровне?

– Решил сделать татуировку, чтобы скрыть шрам от операции.

– В самом деле?

– Отчасти. К тому же она сочетается с рисунком шрамов, что ты оставила у меня на спине.

Она помолчала.

– Ты еще видишь те сны?

– Иногда. Они стали сильнее с тех пор, как рука вернулась.

– Рука?

– Ага. Хочешь верь, хочешь не верь, но пару недель назад меня разбудил стук в окно. Сначала я думал, что это птица. Потом увидел ее на подоконнике. Та рука, что дал тебе Ли Лиджинг, скреблась в стекло и просилась в дом!

– И что ты сделал?

– Впустил.

– И ты не боялся?

Палмер пожал плечами:

– Я слыхал про собак, которые в поисках своей пропавшей семьи пересекали континент, так чем шестипалая рука хуже? А к тому же она ничего не делает, только прячется под диваном. У моей мамы была точно такая собачка чихуахуа. По мне, уж лучше живая отрезанная рука, чем комнатная собачка.

– Не стану спорить. Так что означает эта татуировка?

– Старик майя, который ее делал, сказал, что это была когда-то печать Хан Балам, Повелителей Ягуаров.

Только он не сказал Соне, что хотя по-испански лучше говорить не стал, зато бегло изъясняется на ланкондоамском, языке детей Кетцалькоатля, и бросил свои любимые сигареты «Шерман» ради здоровенных галлюциногенных сигар, которые любили индейцы-майя.

Разговор был три месяца назад. Интересно, что она сказала бы про серьги?

Палмер вернулся к работе и стал паковать контейнер, время от времени отхлебывая лимонад из кувшина. По немощеной дороге прошел крестьянин-кампесино, направляясь за три мили к шоссе, где бегал старый развалюха-автобус, подвозивший людей до города.

Палмер насторожился при виде сутулого немытого человека в традиционных белых штанах и рубашке, с мачете на поясе. Он быстро просканировал кампесино, заглянул в его мысли, оценил ауру – нет ли в ней чего-то от Притворщика.

К счастью для кампесино, он был именно тем, кем и выглядел, – крестьянин, едущий в город. До автобуса в Мериду он доживет. Палмер вздохнул с облегчением. Он не любил убивать, даже Притворщиков, но никогда, ни на секунду не имел права ослабить бдительность. Как всякий хороший отец, он знал, что в джунглях рыщут ягуары, жаждущие крови детей.

Ссылки

[1] Blue – синяя (англ.).

[2] Pink – розовый (англ.).

[3] Понимаешь? (ит.).