Палмер уже искурил больше половины второй пачки, когда из кустов появилась Соня. Он сам удивился, до чего ей обрадовался.

Он поднялся из своего укрытия. Окуляры бинокля были в чехлах. Рассматривать «Западню Призраков» он перестал, как только Соня вошла в здание – очень было неприятно то «эхо», которое вызывал дом где-то за кулисами мозга.

Палмер радостно улыбнулся своей напарнице:

– Ты как раз вовремя! А то я уже начинал волноваться.

До темноты всего час или два осталось. Ну как, успешно? Сделала ты эту сволочь?

– Садись в машину.

– Ты его убила? Я хочу спросить: никакое тяжеловесное пугало не будет за нами гнаться, чтобы свернуть нам шеи?

– Потом поговорим, Палмер.

Его улыбка погасла.

– Ты его не убила.

– Я сказала:потом поговорим!

Палмер резким движением затоптал сигарету.

– Надо было мне знать, – пробормотал он, садясь за руль. – Надо было мне, кретину гребаному, знать.

«Розовый мотель» был единственной гостиницей в Эль Паджеро – крохотном городишке с тремя тысячами населения. Палмер поморщился, увидев вывеску перед парковкой – близнец феи Динь-Динь из «Питера Пэна» парил над кричащей неоновой надписью с названием мотеля. Пылающий конец волшебной палочки феи ставил точку над i в слове pink.

Соня вернулась от стойки регистратора и села в машину. У нее в руках была пластиковая бирка с висящим ключом.

– Номер двадцать. Я ему сказала, что у нас медовый месяц и мы не хотим беспокоить других постояльцев.

– Это нам будет легко, – сухо отозвался Палмер, оглядывая пустую парковку.

Он включил передачу и подъехал к концу стоянки на двадцать мест. Длинный розовый дом в виде буквы "Г" был покрыт полинявшей розовой штукатуркой цвета хорошо прожеванной жвачки.

Интерьер комнаты тоже выглядел не лучше. Стены цвета жиденького ракового супа, а ковер с виду – и на ощупь – как грязная сахарная вата.

– Как в брюхе удава, – простонал Палмер, увидев еще и шинелевое покрывало на не слишком широком матрасе.

Соня хмыкнула и уставилась на картину над кроватью. Это была дешевая копия с блошиного рынка со слащавым изображением большеглазого потерянного существа, сложившего жеманно губки бантиком. Фыркнув с отвращением, Соня сорвала эту дрянь со стены и запустила в угол, а потом плюхнулась на кровать. Пружины заскрипели, выражая протест.

Палмера поразило, до чего у Сони усталый вид. За ту неделю, что их жизни шли в одном русле, Палмер привык считать ее неестественно энергичной. Женщин с таким напором он никогда не встречал. Сейчас, когда она лежала, беспомощно вытянувшись, он ощутил, как загорается в нем неясное вожделение.

– Иногда я чувствую, что невозможно стара. – Соня подняла руку к лицу, медленно потерла лоб. – Так ужасно, невыносимо стара. А ведь мне еще нет и сорока. – Очень сухо прозвучал ее смех. – Интересно, как же чувствуют себя по-настоящему древние? Такие, как Панглосс? Наверное, очень усталыми. Слыхала я, что, когда им надоедает тянуть лямку, они просто засыпают. На годы, на десятилетия. Сон – пасынок смерти.

Голос звучал отстраненно, будто Соня была за сотни миль отсюда. Палмер подумал, знает ли она, что говорит вслух.

Он сел рядом с ней и уставился на истертый ковер под ногами.

– Соня... что случилось там, в доме?

– Оказалось, что я не одна.

– Что?

Тихим усталым голосом она рассказала ему об Аниз и Фелле, о плане Моргана вывести собственную расу вампиров путем генной инженерии.

– И ты их там оставила? Живых?

–Палмер, ты не понимаешь...

– Это ты права. Не понимаю! Почему ты их не убила?

– Не смогла.

– То есть не захотела?

– Нет. Не смогла. -Соня сняла очки, впервые показав Палмеру глаза. – Я сама этого до конца не понимаю. Я думала, будто могу вернуть то, чем я была, убив то, чем я стала. Это не получилось. Может быть, пора начинать строить, а не разрушать. Я очень одинока, Палмер. До ужаса одинока.

Палмер заставил себя поглядеть ей в глаза. Она молча напряглась, ссутулила плечи, ожидая от него реакции отторжения. Зрачки были огромны, расширены до предела, чтобы брать максимум даже от ничтожного источника света. Это были глаза гибрида – не вампира, не человека. Сначала Палмера одолело отвращение к их сырому, нечеловеческому виду, но потом он увидел в них какую-то извращенную красоту. Даже не касаясь ее разума, он знал, как сильно она открыла себя перед ним, сняв очки.

И он поцеловал ее, сам не зная почему, но уверенный, что это действует он сам. Руки его скользнули под ее рубашку, пальцы огладили старые раны. Она выгнула спину, застонав от наслаждения. Движения этого изящного тела напомнили Палмеру пантер в зоопарке – так она была красива, так смертоносна в этой хищной грации.

Кожа у нее была бледной, испещренной шрамами. Палмер, закрыв глаза, гладил руками голое тело. Он ожидал, что испытает неприятное ощущение, но его увлек сложный узор. Будто читаешь книгу для слепых: каждый шрам – событие, навеки запечатленное в коже.

Она помогла ему раздеться, пальцы ее гладили шрам над сердцем. Трепет предчувствия охватил Палмера, воспоминания о предательстве Лоли всколыхнулись – и исчезли.

Она сомкнулась на нем, как бархатный кулак. Руки и ноги ее обвили его тело, крепко держа. Он знал, что не мог бы вырваться из этих объятий, но и не хотел. Если бы она собиралась его принудить, это могло бы случиться уже давно.

Ее разум коснулся его сознания, выманивая из костяной клетки. Соня рассмеялась, телепатическая птичья трель раскатилась у Палмера в голове. Она уговаривала его отдаться страсти сознанием и телом.

Стряхивая с себя скорлупу кожи, Палмер увидел перед глазами, под веками, джунгли. Красивая женщина с затейливым ритуальным узором царапин на щеках и на лбу призывала его улыбкой. Ноздри заполнил аромат горящей смолы. Палмер освободился от плоти, и два сознания сплелись, как змеи в брачном танце.

Он не видел Соню, но знал, что она здесь, в нем и вокруг него. Это было восхитительное чувство, выходящее за рамки словаря физических ощущений человека. Ничего подобного он никогда не испытывал ни от наркотиков, ни от секса, ни от других плотских радостей. Он ощущал голую сущность оргазма, отделенную от биологических императивов, – награда, обещанная в исламе правоверным: тысячи лет наслаждений. Уж никак не меньше десяти минут.

Вдруг он оказался снова в собственном теле, бешено спариваясь, как бык в разгаре случки. Соня корчилась под ним, ударяя снизу лобком так, что синяки должны были бы остаться. Плечи саднили, что-то теплое бежало струйками по голой коже. Вид и запах собственной своей крови из-под ее ногтей еще сильнее подогрели страсть Палмера. Соня выгнула спину, мышцы ее натянулись тетивой, она вопила, как кошка, губы отошли назад в судорожном оскале, обнажив клыки. Палмер стонал, чувствуя, как ее сокращения выдаивают его досуха.

Он лежал на ней, на спине у него засыхали пот и кровь. Он молча отвел волосы с лица Сони – слов не было. И не нужны они были. Палмер смотрел на ее чуть раскосые скулы, на форму носа в уходящем свете дня, еще пробивающемся сквозь розовые шторы на окнах. И, погружаясь в сон, успел понять, что впервые в жизни ему после секса не хотелось закурить.

~~

В комнате было темно, как в погребе, и кто-то барабанил в дверь. Соня быстро и ловко, как зверь, освободилась от объятий любовника. Так быстро, что Палмер даже не заметил, когда она успела надеть очки.

Он рывком натянул штаны и бросился к двери, босой и без рубашки. Краем глаза он заметил Соню, крадущуюся вдоль плинтуса, как тигрица. Мышцы ходили буграми под лунно-бледной кожей, и на миг острое желание окатило Палмера.

Он открыл дверь, взяв ее на цепочку, и выглянул. На крыльце дрожала от холода миниатюрная афроамериканка. Солнце село, и ночь покусывала холодком.

– Что надо?

Женщина отбросила назад косички и посмотрела на Палмера в упор. Зрачки были нечеловечески огромны.

– Мне нужно видеть Соню.

– Все в порядке, Палмер, впусти ее.

Соня стояла рядом. Она подошла так тихо, что Палмер ее заметил, лишь когда она заговорила.

Он открыл дверь, и Аниз влетела в комнату. На ней было то же мешковатое хлопчатобумажное платье, что и вчера, только теперь спереди на нем виднелись темные пятна, по форме похожие на тюльпаны.

Соня жестом велела Палмеру следить за окном, пока она натягивала футболку.

– Где Фелл?

Аниз мотнула головой, и косички закачались.

– Все вышло плохо. Очень плохо! Хуже, чем я думала. Мне повезло, что вообще выбралась.

Она стала шагать взад-вперед. Походка и размахи рук напомнили Соне встревоженного пингвина.

– Что случилось?

– Я вернулась и попробовала с ним говорить, как я тебе и сказала. Это было невозможно! Будто у него уши залеплены воском. Я ему сказала, что я его не люблю, что для меня невозможно быть с ним. Что я больше никогда не буду племенной кобылой Моргана! Он попытался меня удержать. В конце концов пришлось его чем-то стукнуть. Много было крови. Я его связала и сунула в чулан. Тут меня застал один из ренфилдов Моргана... – Она скривилась в отвращении. – Я его убила голыми руками.

– И как тебе это понравилось?

Аниз остановилась и перевела дыхание глубоким вздохом.

– Это было легко. Слишком легко.

– И еще?

– Это было приятно. – Ее передернуло. – Господи Иисусе, во что я превращаюсь? Что этот гад со мной сделал?

Соня не ответила. Глядя в лицо Аниз, она думала, что тут можно сказать, чтобы отогнать страх, и при этом гадала, сколько еще пройдет времени, когда та Другая, что живет в Аниз, даст о себе знать. Или она уже действует, готовая убивать и увечить?

Очень много времени прошло с тех пор, когда Соня воображала себя истинным человеком. Иногда жизнь Дениз Торн казалась ей приятным сном, хотя и очень живым. Соня представила себе, каково было Аниз очнуться и увидеть, что она замужем за мужчиной, которого не любит, и беременна против своей воли, а еще – перестала быть человеком; и тогда Соня восхитилась силой своей сестры.

– Как ты думаешь, выдержишь ты трехчасовую поездку до Сан-Франциско?

– А что мне еще делать? Здесь никак нельзя оставаться. Морган наверняка спустил своих собак по моему следу. Я готова, как только вы... ой!

– Что значит «ой»?

Аниз скривилась:

– Кажется, я поторопилась со своим заявлением.

Палмер отвернулся от окна, и вид у него был такой, будто он только что раскусил лимон.

– Я правильно понял, на что она намекает?

Аниз застонала, и у нее отошли воды.

– Боюсь, что да, – вздохнула Соня.