Глава I
Как это случилось?
Минуло совсем немного времени после того, как столичный город Чеченской республики – Ичкерии Грозный был осажден российскими войсками и занят, потеснив дудаевские военные силы в горные массивы. На телевизионных экранах и газетных полосах проходили, как первоочередные новости из Чечни, и названия ранее никому неведомых сел и аулов стали привычны, как наименования городов воюющих Балкан. Российский народ с облегчением вздохнул: «Слава Богу, кажется, конец кровопролитной войне». Но тут команда с верхов: «Вывести российские войска с территории Ичкерии».
– Почему, зачем? – раздавались вокруг вопросы. Но вокруг молчание. Чеченские войска вновь без боя вошли в Грозный. Кругом крики: «Ур-р-а! Мы победили! Русские бежали из Ичкерии».
Как же случилось, что в небольшом горном районе России был создан прецедент сепаратизма, ведь с точки зрения действующих российских законов отделение Чечни являлось антиконституционным, то есть преступным? Много говорят о происках ЦРУ. Так это или не так, можно спорить. Но ведь это даже теоретически выглядело бы нелепой фантазией, если бы в самой России не существовало силы, по тем или иным причинам способствующей глобальным планам США и изначально содействующей дудаевскому режиму и его преступной антирусской деятельности.
Обратимся к истории: правительство не приняло никаких мер по отношению к антиконституционному провозглашению независимой Чеченской республики в сентябре 1991 года. Более того, когда к середине 1992 года, при скромном молчании Москвы, Дудаев захватил военные арсеналы на территории Чечни, вооружив незаконные боевые формирования, правительство по-прежнему перечисляло в Грозный миллиарды рублей из российского бюджета.
В пресловутом Законе Конгресса США PL 86–90, в американской доктрине «Освобождение», подготовленной для администрации Дж. Буша, детально разработаны планы «демонтажа» СССР и «расчленения России» на ряд суверенных государств с объявлением их экономической, а в дальнейшем и политической независимости от центральной власти.
Государственные интересы США в первую очередь нацеливались на суверенизацию богатых сырьедобывающих регионов России, особенно нефтеносных, вычленение их под лозунгом демократии и самоопределения наций из состава Российского государства, что возможно лишь при ублажении и обещании сегодняшних и будущих благ местным лидерам и представителям региональной элиты. С этой точки зрения самопровозглашенная Чеченская республика являлась идеальным плацдармом для воплощения в действительность геополитических планов США, так как создавался буферный «санитарный кордон» на Северном Кавказе, изолирующий от России Закавказье и Иран. Проводилась бы переориентация политической жизни всего Кавказа на Турцию, как форпост НАТО в регионе. Проводилась бы замена влияния фундаментального иранского исламизма на идею мусульманского пантюркизма.
В этом аспекте интересы генерала Дудаева и его ближайшего окружения идеально совпадали с замыслами США. Дудаев, как представитель типичной региональной элиты, оборвав экономический и политический контроль со стороны центральной власти, получает карт-бланш на торговлю нефтью и нефтепродуктами в целях личной наживы. США же, посредством влияния Турции, создают чужими руками новый укрепрайон в борьбе с иранским фундаментализмом и Россией.
Но для укрепления личной власти Дудаеву мало было набить карманы себе и ближайшему окружению. Необходимо было чем-то поддержать, хотя бы морально сплотить всех остальных чеченцев, не получивших свой кусок суверенного пирога. Вот здесь-то и приходит на выручку генерал-президенту затасканный со времен перестройки лозунг: «Долой русский империализм!» Правда, создавая у чеченцев образ внешнего и внутреннего врага, Дудаев со свойственной ему военной прямотой был предельно откровенен и, не лукавя, назвал его просто «русизм», по-отечески мягко призвав свой народ с ним бороться. И тут же, благодаря наспех скроенной идеологии руководства Чечни, все русские, проживающие там много лет, казаки, проживающие там столетиями, становятся внутренними врагами, все чеченцы, недовольные Дудаевым и его окружением, получают титул «изменников нации». Ну а дальше уже следует, как издревле, вырезать под корень всех врагов и изменников с лозунгами газавата и независимости.
Трудно заподозрить Дудаева в душевном антикоммунизме или во внезапном озарении ислама – ведь последняя занимаемая им в Советском Союзе генеральская должность – командир дивизии стратегических бомбардировщиков – относилась, как известно, к номенклатуре ЦК КПСС и доверялась в прежние времена особо надежным коммунистам. Скорее, это типовой портрет номенклатурщика-комуняки, спешащего урвать кусок с общего блюда распадающегося СССР. И не важно, во что этот тип обряжен – генеральскую фуражку, тюбетейку или лысину, главное, быстро урвать свой кусок.
Так какова же она, эта цена чеченского куска, схваченного Дудаевым?
Политика русофобии привела к массовому террору против русского населения, в результате чего, лишившись крова и имущества, сотни тысяч русских людей были вынуждены покинуть Чечню, спасаясь от убийств, грабежей и насилия, безнаказанно чинимых вооруженными абреками президентствующего генерала. Не имея прочных клановых связей в Чечне, Дудаев был вынужден опираться на уголовные элементы, в результате чего так называемая Независимая Ичкерия стала рассадником криминальной угрозы для всей России. Сотни миллионов рублей перекачивались из российского бюджета на счета Грозного по фальшивым авизо при прямом попустительстве или пособничестве российских финансовых структур. Миллиарды рублей в виде целевых кредитов, выделяемых щедро правительством в уже провозгласившую независимость Чечню, шли на закупку вооружения и на экипировку дудаевских военных формирований. Под прикрытием документов МВД Чеченской республики на территорию России, словно на заработки, хлынули вооруженные липовым табельным оружием гортанящие уголовники.
Существенно меняется этнический состав казачьих станиц в Чечне. В эти станицы идет активное переселение чеченцев из горных районов республики, и тысячи русских людей изгоняются с родных мест.
Казаки Терского казачества сразу возмутились беспределом дудаевского режима. Один за другим проходят Круги казаков, на которых анализируются события на Северном Кавказе. Казаки обратились к Президенту РФ с просьбой ввести войска и навести в Чечне конституционный порядок, обеспечить территориальную целостность России, предотвратить геноцид русских людей и защитить граждан от произвола дудаевского режима. Терцы надеялись, что, введя войска, правительство сумеет сохранить условия проживания казаков и русских на их исторической родине. Однако эффект получился обратный.
Казакам в этой обстановке ничего не оставалось делать, как прибегнуть к богатому опыту своих предков в подобных случаях, противопоставить силе зарвавшегося соседа свою силу. И казаки Терского войска после кизлярских событий приняли решение о создании сил самообороны и формировании трех батальонов в помощь федеральным войскам и МВД. Нужна была эта помощь или нет, можно спорить. Но то, что терпению пришел конец, сомнений не вызывает.
Решение о создании собственных вооруженных формирований было принято в жесткой, даже ультимативной форме. И Москва была вынуждена на фоне поголовного вооружения чеченцев (с 12 лет) пойти навстречу требованиям Терского казачества.
Глава II
Штурм Грозного
1
Первый казачий штурмовой батальон был сформирован в городе Прохладном.
– Вам предстоит защитить и обеспечить конституционные права населения, проживающего на территории Чеченской республики, – призывал казаков представитель Северо-Кавказского военного округа.
– Нам предстоит вступить в бой с теми бандформированиями, которые в течение четырех лет терроризировали население целого региона, – конкретизировал задачу казакам командир батальона майор Астахов и продолжил, – почему в тяжелый час власти обратились к казакам, отвечу. Потому что вы веками живете на этой земле и причастны к ней. Все знают, что казачество со дня своего возрождения считает себя ответственным за мир и спокойствие на Северном Кавказе.
И действительно, казаки, исстари впитавшие в себя основы христианской морали, отличались особой добродетелью и справедливостью. И жили в мире и дружбе с соседями, не посягавшими на их землю и имущество. Но горе было врагам, осмелившимся поднять руку на казачьи владения. Возмездие наступало неотвратимо и надолго запоминалось любителям легкой наживы. Так и процветало государство Российское под надежной защитой казаков.
Двадцатый век стал роковым для нашего Отечества. С особой жестокостью большевиками угнеталось и уничтожалось казачество. Его земли были отняты и отданы горским народам в качестве мзды за лояльность к Советской власти. Такое варварское нарушение сбалансированных веками национальных отношений и стало одной из причин той смуты, которая воцарилась в регионе после падения этой власти. Разгул беззакония и сепаратизма, развал экономики, культ насилия и безнравственности поверг в хаос этот край. И, как в начале века, казакам вновь приходится терпеть унижения. Поругана их историческая родина. Но желание навести порядок в своем доме, своими методами, уже окрепло в сердцах терцев.
– Не за славой и наградами мы идем в Чечню, – говорили казаки. – Эта земля нам дорога, как историческая родина Терского казачества.
И это они подтвердили уже в первом штурме Грозного. Бой был очень тяжелым. Казаки потеряли несколько своих товарищей, но поставленную задачу выполнили. Это была их первая, но суровая школа войны. В армии ценят умение воевать. И казачий батальон показал это умение. Сказалась интенсивная подготовка в Прохладном, слаженная работа по притирке на взаимодействие в Червленной, казачий опыт и военный опыт командиров. Особым уважением и почетом пользовался у казаков командир батальона майор Астахов. Этот талантливый, умный и смелый начальник провел батальон с малыми потерями через все перипетии этой сложной войны. Он проявил свои самые лучшие качества офицера, и казаки готовы были идти за ним, как говорится, и в огонь, и в воду. День за днем водил казаков комбат в бой, и батальон, взаимодействуя с другими воинскими частями, всегда выполнял поставленные задачи.
В один из дней, поставив задачу командирам, он оставил командиров взводов Борисова и Гладкова и отдал им приказ:
– Пойдете в головном дозоре. Ваша задача – взять блокпост, который расположен на территории завода.
– Если встретите противника раньше, атакуйте его, чтобы батальон успел развернуться, – напутствовал он командиров. А в них и их людях он был уверен на все сто. При формировании этих взводов был использован старинный казачий принцип семейного сбора на станичной основе. Эти взводы были созданы только из близких друг другу людей. Командир взвода Гладков пошел на войну с сыном Владимиром и двумя племянниками. Во взводе были братья, кумовья, сваты. Люди, проверенные жизнью, здесь еще больше сдружились и знали, чем кому помочь надо, и какую помощь ждать от идущего рядом.
Дозор двигался от поселка Октябрьский к заводскому району. Пройти здесь было равносильно тому, что пройти по открытому месту по забитой до отказа неприятелем крепости. Стреляли со всех сторон. Но, как только казаки открывали ответный, сосредоточенный огонь, стрельба прекращалась.
– Прячутся, как крысы по норам, – шутили в адрес боевиков казаки, видевшие еще совсем недавно со страниц газет и телеэкранов как скалились обвешанные оружием до пупа «мирные хлеборобы Чечни», нацепившие на вязаные шапки цитаты Корана в знак святой борьбы за свою независимость.
Дозор прошел эти километры без потерь. Не пробежал, не прокрался, а именно с боем прошел, обеспечив наступление идущего за ним батальона.
В полдень захватили мост через реку Сунжу. Появились потери. В бою за мост были ранены двое казаков дозора. Рискуя жизнью, сын командира взвода Гладкова Владимир под шквальным огнем противника бросился на помощь раненым товарищам, вынес на себе с поля боя одного из них, но сам был тяжело ранен. До последнего вздоха он продолжал вести огонь по боевикам, прикрывая эвакуацию второго раненого казака. Так закончилась его земная жизнь.
К вечеру взяли блокпост, батальон развернулся, и территория завода была очищена от Дудаевцев. Больше потерь не было, хотя казаки шли по заводу, не кланяясь пулям, правда, и напрасно не высовываясь. Война – школа быстрая.
Сделали привал. Пожилой казак Илья Зазуля делился с окружившими его молодыми казаками:
– Вот и на нашу долю, хлопцы, пришлась война. А разве мы ее хотели? Разве для этого приехали сюда наши предки.
– Расскажи, расскажи, дядя, как это было, – попросили казаки.
– Я сам из гребенских, – рассказывал Зазуля. – Бывало, соберемся зимой у печи, мать и сестра семечки грызут и пряжу прядут, бабушка носки вяжет, а дедушка с отцом конскую упряжь чинят, и дедушка рассказывает, как Терек заселялся, какие муки претерпели казаки.
– А как они сюда добирались? – спросил кто-то.
– Наши, как рассказывал дедушка, приехали семьями из России. На стругах добирались по Волге в Каспий, а затем в Терек. Но ехали и холостые.
– А как ехали-то? Со всем скарбом или как? – задали рассказчику вопрос.
– По-разному ехали, но многие приехали с лошадьми, со скотом – накрепко с родных мест снялись, – наблюдая за казаками, отвечал Зазуля.
А те уже представляли себе, как сотни, тысячи русских людей пустились в дальний путь, не боясь трудностей, борясь со стихией, чтобы добыть воли, и гордое чувство поднималось у них в груди. Да, эти люди были смелые, отважные, верные.
Бесхитростный рассказ пожилого казака воочию приблизил давно прошедшие годы. Слушавшие представили, как плыли казаки по Волге, как шли, сгорая под жгучими лучами сбесившегося солнца. Шли под потоками ливней, тоскливо поглядывая на небо. Гибли от напряжения, лишений, простуды. Шли. Искали новую жизнь, новую правду.
– Да, трудно досталась эта земля казакам, потом и мытарствами, а порой и кровью, – продолжил Зазуля. – Остановились они на Тереке у нынешней станицы Червленной и заложили начало станицы. Стали строить дома, амбары, сараи, но грозный и буйный Терек уже на следующий год, разлив свои бешеные воды, слизнул первое поселение. Но ко всему притерпится человек. Нашли место, куда не забирался Терек и в самый шалый разлив, и вновь стали селиться, вновь бросать зерна в богатую черноземную землю. Стали заниматься охотой, рыбной ловлей.
– Рыбы в Тереке тогда, наверное, много было? – спросил кто-то.
– Ой, сколько непуганого осетра и белуги в те благодатные годы в Тереке водилось, – восхищенно отвечал Зазуля.
– Белотелый осетр – восемь-десять пудов. Икры черной из такой рыбины по два-три пуда брали. Белугу, бывало, зимой на двух санях перевозили. Летом выволокут такую тушу, рубят на куски топором и по дворам раздают. Правда, первое время рыба для казаков была в диковинку, незнакомая. Поперву не знали толком, как и солить. Бывало, икру на берег вместе с кишками выбрасывали. А потом стали из нее в печах жир вытапливать. А жир от икры не ели, боялись, но по хозяйству шел: казаки им сапоги мазали – мягчили и от воды берегли, а добрые работники и на колеса телеги рыбий жир полить не скупились – и от ржавчины, и от скрипа. Рыбу сперва распялят на палках и жарят на кострах, как шашлык. Только без соли, соли у них мало было. Потом приноровились и рыбу солить, и черную икру. Первое время для себя, а потом и промыслом стало – сотни бочек с соленой рыбой сплавляли вниз по Тереку.
Притихшие казаки внимательно слушали рассказчика, пока кто-то не задал новый вопрос.
– А как же тогда встретило местное население казаков?
– Дружелюбно, – спокойно ответил Зазуля, закуривая папиросу. – Они и предложили эти пустопорожние земли казакам. Вскоре у них появились кунаки, а потом завелись и родственные связи.
– А почему же в Кавказскую войну горцы воевали с казаками? – последовал снова вопрос.
– Вы знаете, воевали они с царскими войсками. И если не брать отдельные случаи, то с казаками отношения были мирные и поддерживались более менее добрососедские отношения, – отвечал Зазуля. – Я где-то читал высказывание одного царского военачальника, который говорил: «Я крайне удивлен той приязни казаков к горцам и искреннему желанию их способствовать сближению горцев с гражданственностью, которое проявлялось и проявляется казаками».
– Почему же так остро проявились нынешние события в Чечне? – задали вопрос сразу несколько человек.
– Задурили им головы, – так же простодушно отвечал пожилой казак.
– Кто?
– Политики. Тут, эта горбачевская перестройка, развал страны, экономики. Республики стали разбегаться – так, мол, легче справиться с кризисом. Подняли головы сепаратисты и националисты. Здесь они открыто объявили, что лучше станут жить после того, как прогонят отсюда русских, дальше больше – дошло до оружия.
– Почему же столько жестокости? – спросил молодой казак, на что замолчавший Зазуля тихо, но твердо сказал:
– Вот нам с вами и предстоит подавить это зло.
Еще долго продолжалась бы эта беседа, но подошедший командир шутливо сказал:
– Казаки, пора и честь знать, пора отдыхать.
Зазуля, подкрякивая, довольный тем, как внимательно слушали его рассказ казаки, встал и, обращаясь к командиру, сказал:
– Молодцы ребята! Хоть до утра готовы слушать свою историю. По нему же видно было: любил старинку вспоминать.
2
Разместив батальон на ночлег, майор Астахов собрал командиров, подвел итоги боевых действий и объявил задачу на следующий день.
– Боевое охранение выставили? – спросил он в завершение у начальника штаба.
– Так точно, – доложил тот.
– Обратите внимание на частный сектор. Противника мы рассеяли, но остатки прячутся не иначе по дворам. Завтра с утра войска МВД проведут их зачистку, а сейчас надо принять меры, чтобы они в ночь не сосредоточились и не предприняли бы контратаки.
– Понял, – ответил начальник штаба. – Со стороны частного сектора я выставил парные дозоры и устроил огневые точки.
– Молодец! – просто ответил комбат, и они вышли на улицу.
Темнело. Астахов посмотрел на небо и, обращаясь к начальнику штаба, произнес:
– Михалыч, ты помнишь ту ночь, перед выходом из Прохладного?
– А то!
– Вот так же мерцали звезды, предвещая что-то. И сейчас они мерцают так же таинственно, смотри.
– Может, они нам хотят сообщить о скором конце этой бойни? – в сердцах ответил начальник штаба.
В это время где-то в центре города раздалось несколько орудийных выстрелов и стрекот автоматных очередей.
– Выстрелы и темная ночь с яркими мерцающими звездами в небе – это, бесспорно, страшное явление, – продолжил он.
И они стали вспоминать, как формировался их первый казачий батальон. Батальон отличался от обычных своим составом. На девяносто процентов он формировался из представителей казачьих подразделений со всей России. Командирами подразделений назначались кадровые офицеры Российской армии, прошедшие горнило войн, в том числе и здесь в Чечне. Ежедневно в часть прибывали десятки казаков-добровольцев, и казачье братство, искренняя взаимопомощь сразу же давали о себе знать.
Не менее примечательно было то, что возраст добровольцев самый разный, от только что отслуживших ребят до седоусых казаков, многие из которых оставили вполне благополучные семьи, крепкие хозяйства и приличную работу.
Вернулись разведчики.
– В центр города не пройти. Идут ожесточенные бои. Кругом много убитых и раненых, как с одной, так и с другой стороны, – доложили они.
– Сейчас канонада поутихла. Улицы Грозного стали очищать, может, скоро и конец этой проклятой войне, – продолжали делиться своими впечатлениями разведчики. – Хотя сохранившиеся и прорвавшиеся в горы группы дудаевцев и басаевцев все еще верят в свою победу, убивают неугодных им людей, взрывают жилье русских. Одним словом, мстят России за свои неудачи.
– Ох, Господи, Господи, да когда эта кошмарная заваруха кончится, – произнес в сердцах подошедший казак, слышавший рассказ разведчиков. – Жизнь человеческая не стала чего-то стоить. Боевики издеваются над пленными, к чему это? Неужели обо всем, что творится вокруг, можно будет рассказать.
– Вначале хотелось бы понять, кто это безобразие придумал: отнимать у людей самое дорогое – жизнь! – сказал один из разведчиков. – А разве можно узнать? Нет. Все под плотно прикрытым колпаком! Ищи ветра в поле.
– Извините, что влез в разговор, – тихо-тихо сказал пожилой казак, обращаясь к комбату. – Но я каждый раз переживаю это. Хотя знаю, что мы их все равно разобьем, а потом будем помогать восстанавливать разрушенные войной города и села.
– Но Россия будет помогать, конечно, не Дудаеву и Басаеву, а чеченскому народу! – уверенно и твердо произнес казак.
Где-то неподалеку, в сторону центра Грозного, прошла колонна танков.
– Очередная партия из России, – сказал один из казаков.
– Да их там уже несколько десятков, так что, недолго дудаевцам осталось?
– Это Т-55! Приходилось мне на них в армии служить, – сказал один из разведчиков, – хорошие машины.
На улицу вышли остальные командиры, и разговор продолжился в широком кругу.
– Помните, как мы встали лагерем у станицы Червленной, – спросил почему-то один из них.
– Помним, как не помнить? – в один голос ответили ему остальные.
История этой станицы неразрывно связана с историей гребенских и терских казаков, с именами Лермонтова, Толстого. Ее можно назвать прародиной терских казаков.
– А как нас встречали! – заметил начальник штаба.
– Да, нас ждали, – вступил в разговор комбат. – Ждали давно, все годы дудаевщины. Ждали те, кого в любой момент могли ограбить, избить безнаказанно. По национальному признаку.
– Батальон пришел, когда надежда у людей почти иссякла, – добавил начальник штаба. – Тогда Москва в очередной раз затеяла игру в «мир и согласие». На станичном сходе казаками был поставлен вопрос о правомочности так называемых мирных соглашений, когда дудаевцы и «федералы» подписывают договоры в казачьих станицах без какого-либо участия самих казаков, предки которых и закладывали эти станицы сотни лет назад.
– Это можно представить как традиционную политическую неуклюжесть российских властей, но можно и решить, что Москва уже не считает коренных жителей терских станиц за сторону более всех заинтересованную в этом самом «мире и согласии», – сказал Астахову начальник штаба, когда они отошли от остальных офицеров.
– Что-то не так, – вздохнув, ответил комбат. – Кто-то действует во вред и казачьему населению, и в целом России. А разберись сейчас, кто?
Весьма же характерным примером отношений властей к казачеству, к казачьему батальону явился факт «чистки» станиц силами внутренних войск и отстранение от этой операции казачьего батальона. Хотя первоочередными целями и задачами батальона, как считали казаки, была служба на левом берегу Терека, на казачьей земле.
Казаки намеревались обезопасить себя и границы России от наглеющих бандитов, избравших себе гербом волка под луной. Символ, типичный для характеристики дудаевского режима.
– Мы не хотим, чтобы Басаевы и Радуевы хозяйничали на нашей земле, – говорили тогда казаки.
Видя явную беспомощность властей, они по своему пытались разрешить проблему безопасности братьев-терцев. Условия контракта мало интересовали казаков, деньги стояли далеко не на первом месте. Они пошли именно в казачий, а не просто мотострелковый батальон. Это не наемники. Это ополченцы, сплотившиеся для отпора подлому и жестокому врагу. Их можно понять. Их семьи в опасности, в опасности и рубежи родины.
Может быть, будь батальон создан раньше, вряд ли были бы возможны налеты чеченских банд на поезда, на Буденновск, на Кизляр и другие происки «волков».
– Да, первый и очень важный шаг уже сделан. Казаки получили оружие. И они успешно выполняют поставленную задачу, – говорили между собой майор Астахов и начальник штаба. – Судя по настроению, эти люди не отступят, как не привыкли отступать их предки, многие сотни лет назад освоившие эти земли.
А бойцы казачьего батальона надеялись, что в ближайшее время они вновь вернутся в Наурскую, Червленную, Шелковскую и будут делать то, ради чего собрались в батальоне, то есть выполнять решение Чрезвычайного Большого круга ТКВ по защите казачьих станиц в Чечне.
Но пока они выполняли армейский приказ. И пока новые части зачищали казачьи станицы, казачий батальон бил дудаевцев в Заводском районе Грозного.
Глава III
Вперед, на Самашки
Казаки умело били дудаевцев в Грозном, и били, судя по всему, неплохо, так как вышестоящее командование решило перекинуть батальон еще дальше, под Бамут. Тот самый Бамут, который федеральные войска колотили уже больше года и не могли уничтожить боевиков. Однако часть казаков выступила против использования себя на этой территории.
– В то время, когда в терских станицах вольготно чувствуют себя боевики, за Бамут нам воевать не с руки, – говорили они. – Пусть сами чеченцы повоюют с ними, если считают их таковыми. А те будут считать нас агрессорами, хотя их земля нам не нужна.
Казаки продолжали верить, что их вернут в притеречные станицы, и они будут охранять и защищать от дудаевцев беззащитное население.
Но армия есть армия. Это уже невыполнение приказа и, как результат, разрыв контракта.
После Грозного батальону дали сутки на перегруппировку – и снова в поход – на Самашки – крупный населенный пункт в направлении Бамута.
День выдался хлопотный и напряженный. Это только в кино автоматы стреляют бесконечно и все пули попадают непременно в цель. На деле это не так. Война – это тяжелая, грязная и кровавая работа. Именно работа! Сами боевые эпизоды, то, что собственно, принято считать войной, достаточно скоротечны. Все остальное время идет подготовка: обслуживание и ремонт техники, доставка боеприпасов и продовольствия, уточнение задач, выдвижение. И все это умело организует комбат Астахов. Открытый и искренний человек, не чинуша, мастак на выдумки, он умело воодушевляет людей. И хотя на первый взгляд он неказист, есть в нем что-то гусарское. Но главное, его профессионализм. Хорошо продумывает решения, хотя своего мнения, казалось бы, не навязывает.
– Как завтра будем выдвигаться? – спрашивает он у начальника штаба и командиров подразделений, собрав их на совещание. И когда произошла заминка, он продолжил:
– Подумайте, и вместе примем решение.
Остановившись перед картой местности, он обращает внимание командиров на предполагаемый маршрут.
– Подумайте, как лучше использовать местность, – напоминает он. – Ведь некоторые из вас неплохо знают эту дорогу.
Получив предложения, он быстро принимает решение. И теперь уже до мелочей объясняет, как действовать подразделениям на марше, на привалах, при встрече с противником. При этом он не забывает еще раз напомнить командирам, какие задачи они должны поставить личному составу, вплоть до индивидуальных.
Командиры и рядовые казаки уже заметили, как разумно, насколько это возможно на войне, комбат бережет людей, поэтому с уважением относятся к нему, верят и гордятся.
На следующий день с утра стали выдвигаться из города. Первые километры встретили батальон абсолютной тишиной и подчеркнутым покоем. Ни души. Изредка тявкнет запертая где-то собака, и снова тишина. Был конец марта, но погода была довольно прохладной. Лесополосы, охватывающие с двух сторон дорогу, были похожи на лес. Над путаницей нижних веток возвышались тополя с вороньими гнездами в верхушках. Крупные темные птицы перелетали, кружились, и их пронзительные, тревожные голоса полностью соответствовали настроению двигающихся в колонне.
Неизвестность давила, тревожила.
Кусты, мелкие деревья только начинали распускаться, но уже скрывали собою окружающую местность.
Воронье галдело где-то в вышине, за кустами в их хрипловатые голоса вплетались более тонкие выкрики галок.
По рации передали: «Привал», «Остановка».
Но только казаки успели размять ноги и перекурить, посыпал мелкий дождь. Все вокруг изменилось. Дорога покрылась лужами, а когда дождь полил, как из ведра, целыми озерами.
У станицы Ермоловской, переименованной чеченцами в Алхан-Юрт, колонну обстреляли. Пули щелкали по броне и бортам машин, по деревьям и камням по обочине дороги. Били с окружающих склонов и оборудованных наспех завалов.
Когда на помощь дозору выдвинулась передовая рота и повела ответный огонь, а затем дал залп минометный взвод, стрельба прекратилась.
Двинулись дальше. Дорога пошла в гору. Не успели пройти и пару километров, как подорвалась на фугасе БМП. Подрыв послужил как бы сигналом дудаевцам к открытию огня. Со всех сторон они повели прицельную стрельбу. Но подразделения, поддерживаемые уцелевшими боевыми машинами и залпами минометов, общими усилиями огневые точки противника подавили. Высланные вперед саперы в течение получаса извлекли три стандартные мины и один самодельный фугас, проверили небольшой участок дороги и обочину.
– Почему они решили обстрелять нас перед селом? – спросил начальник разведки у майора Астахова.
– Видно надеялись, что в погоне за ними мы откроем огонь по селению, – ответил майор.
– Это точно, – вступил в разговор начальник штаба. – Начни мы обстрел села, и, не дай Бог, допусти жертвы, боевикам это серьезный антиказачий козырь – казаки пришли громить чеченские села.
– По селу будем продвигаться в пешем порядке, – отдал приказ командир.
Батальон спешился и без особых проблем вошел в достаточно обширное село. На входе в село их встречала демонстративно открыто стоящая группа «аксакалов». Они объяснили, что село мирное, ни с кем не воюет.
– Люди сильно обеспокоены стрельбой и не знают, что делать? – объясняли они. – В селе много женщин и детей, и они хотели бы, чтобы батальон в селе не останавливался.
Когда это передали подъехавшему командиру, он сказал:
– Нет, так не пойдет! Женщины и дети – это не по моей части. У меня к ним вопросов нет. А вот мужиков – всех в кучу. Разберемся, что за нечистая стреляла по нам.
Довольно быстро собралось человек семьдесят мужчин. Из них человек пятьдесят молодых, крепких, здоровых. Вели себя непринужденно, во всяком случае, напряжения не чувствовалось. Откуда-то вывернулся офицер службы безопасности с взводом солдат и попросил провести профилактическую работу.
– Работайте! Всем перекур, – распорядился майор Астахов и пошел встречать втягивающийся в село батальон.
Представители органов безопасности отработали вопрос лихо. На глазах казаков, пока они скурили по сигарете, они построили мужчин в две шеренги, прежде всего выгнав из строя всех пожилых и изможденных. Остались все те же пятьдесят с чем-то человек. Проверили документы. Допросили раз, другой. А затем, взяв из общей массы пятерых чеченцев, уехали в город.
Избавившись от неожиданной обузы, батальон возобновил движение и к вечеру благополучно достиг Самашек.
Расположились на окраине. Штаб занял один из пустующих домов, рядом расположилась первая рота, остальные стали искать пристанище. Хорошо ли, плохо, но добрались. Приятно!
Так вот, не успели они этот приятный факт прочувствовать, как окончательно стемнело. И почти одновременно со стороны лесопосадки по домам, где они расположились, прогулялись несколькими длинными очередями. Первая рота мгновенно ответила. Треску было много, а толку никакого. Боевики лупят наугад в темноту, казаки наугад отвечают. Осветили местность. Но дудаевцы не те ребята, которых можно взять на такую дешевку. По склонам, на тропах – все пусто, никого, ни души. Потихоньку все успокоилось и затихло, но ненадолго.
Вновь стукнула короткая очередь. Вслед за ней высокий гортанный голос пролаял несколько матерных ругательств. К нему присоединились несколько других голосов тональностью пониже.
Понять что-либо конкретное в этом хоре было затруднительно, но общий смысл был ясен: от всей мусульманской души желали всего самого-самого и не только казакам, но и всем их близким.
Вскоре стало понятно, что беднягам холодно сидеть по холмам, в лесопосадке, и они развлекались и согревались как могли. Заодно и развлекали казаков. Изредка стучали очереди, перемежающиеся матерщиной и угрозами. Первая рота лениво отвечала. Патроны комбат приказал экономить и отвечать изредка, когда уже совсем назойливо будут себя вести. Вся эта канитель продолжалась до рассвета. С рассветом матерщинники благоразумно убрались.
Где-то около восьми часов разведчики доложили, что к ним движутся трое стариков. Кричат, чтобы не стреляли.
– Доставить их ко мне, – распорядился комбат.
Аксакалы коротко и горестно поведали о том, что в предгорьях находится большое количество женщин, детей, стариков, которых они, боясь боестолкновения, вывели с вечера из села.
– Ушли мы туда от великого испуга, все замерзли, есть больные, – сообщил один.
– Разрешите нам спуститься вниз и пройти к своим домам, – попросили они.
– А боевиков, случаем, среди вас нет? – спросил комбат.
– Боевиков с нами точно нет, – уверенно ответил старший. – Их и в селе теперь нет.
Астахов хмыкнул:
– Уважаемые отцы, а кто же мне всю ночь мозги пудрил?
Старики дружно пожали плечами.
– Значит так, уважаемые, – обратился к ним комбат, – село мы сейчас прочешем и узнаем, есть ли в нем боевики или нет. А вам я даю три часа на то, чтобы вы спустили людей вниз. Вы выходите последние. И когда вы мне сообщите, что за вами никого нет, мы прочешем и ту местность. Поняли?
– Поняли, – в один голос ответили старики.
– Тогда идите и передайте: мы мирных жителей не трогаем и не обижаем. На моих часах без пяти восемь. Я жду вас назад в одиннадцать.
Старики откланялись и резко удалились.
Комбат поставил задачу разведчикам и те поспешили ее выполнять.
А в назначенное время жители села вернулись в свои дома.
– Шли они чуть больше часа, – отметил комбат. – Может быть, конечно, за ними кто-нибудь и был, но они за них не в ответе.
– А наверху нет никого, – доложили разведчики. – Из села они тоже удалились.
– Отдыхать, – распорядился командир батальона.
Команда-то в общем приятная – отдыхать, правда и ждать, так как в любое время может последовать – отставить! Но первое – отдыхать, и казаки, вымученные вчерашним переходом и ночными перестрелками, стали устраиваться на отдых.
Не до отдыха было только командиру батальона.
– Вот пришли мы к поставленной цели, – думал он, – а дальнейшая задача неизвестна. Чего ждать, к чему готовиться?
А тут еще родной батальон поспешно расслабился. Беспробудным, тяжелым сном спали все без исключения, в том числе и часовые.
Он поднял начальника штаба и предельно жестко и резко высказал ему все, что думал по поводу службы войск в батальоне. Начальник штаба толкнул ротных, те взводных. Минут через тридцать батальон снова спал, только теперь уже за исключением охраны.
Глава IV
Мал золотник, да дорог
Следующие сутки прошли для батальона спокойно. Утром, часов в девять, в батальон прибыл войсковой подполковник, представившийся заместителем начальника оперативного отдела группировки, и сказал, что ему поручено поставить батальону задачу.
– Батальон, взаимодействуя с отрядом обеспечения движения, должен обеспечить проход армейских частей на Бамут, – сообщил он.
– Когда выйдете на этот участок, – подполковник сделал две отметки на карте, между которыми на глаз было километра четыре, – и организуете его оборону вдоль дороги, обеспечьте беспрепятственный проход колонн главных сил группировки, которые будут здесь проходить.
Майор Астахов выслушал его молча, а потом стал задавать вопросы.
– Кто будет проходить последним, – уточнил у подполковника комбат, – и по каким признакам я их узнаю.
Подполковнику этот вопрос не понравился, и он стал злиться.
– Что за глупый вопрос? Конечно, техническое замыкание и подразделение прикрытия, – ответил он. И понимая, что более внятно ответить нечего, продолжил:
– У вас в казачьем батальоне, что все такие умные? Что ты мне идиотские вопросы задаешь? Хрен его знает, кто тут последним будет проходить… Сориентируешься по обстановке.
Но тут уперся майор Астахов.
– Я машины на дороге считать не собираюсь. На то вы и штаб, чтобы спланировать, кто и как будет проходить. Дать нам время. А то при таком подходе на этих четырех километрах можно рогами упираться до морковкина заговенья.
Подполковник свирепо уставился на майора.
– Может, ты, комбат, и задачу выполнять не будешь?
Это прозвучало внешне смиренно, но за этим смирением таилась угроза.
– Нет, почему, – ответил комбат, – буду. Но я доложу выше, что такой постановкой задачи не удовлетворен и попрошу уточнить некоторые моменты.
– Хорошо, через час получите уточненные данные и план дальнейших действий, – произнес подполковник, поглядывая на часы.
И действительно через час штаб батальона получил частоты и позывные и даже порядок прохождения войсковых колонн.
– Теперь все понятно? – спросили по рации из штаба.
– Все!
– Ну, счастливо! Выдвижение начать через час.
В течение этого часа, пока батальон готовился к маршу, майор Астахов со штабом уяснили задачу, довели ее до командиров. Энтузиазма задача не вызвала. В нескольких десятках километров расположился населенный пункт под названием Старый Ачхой. Его облюбовали и успешно там размещались дудаевские боевики. Они с фанатическим упорством всеми доступными средствами обстреливали любые дерзнувшие проехать по их территории колонны, будь то танковая или пехотная – неважно. Долбили, прямо сказать, не без искусства. Творчества и инициативы у них было хоть отбавляй. Так вот, отмеренные четыре километра как раз проходили вблизи этого села. Компания обещала быть нескучной, общество – радушным и гостеприимным.
Пока батальон преодолевал всяческие объективные и субъективные трудности, погода как-то незаметно испортилась, и пошел сначала мелкий, а потом все усиливающийся дождь. Дороги раскисли. Жидкая грязь покрывала сначала подошвы сапог, потом носки, а через два часа все ходили в ней уже по щиколотку. Так батальон продвинулся еще на несколько километров. Дождь уже стоял сплошной стеной, дороги утратили свои очертания, местами на участке до 150 метров сплошь покрылись водой. Все были мокры, а согреться или обсушиться было негде. Палатки даже и ставить не стали – бесполезно.
– Размещаться на отдых по машинам, – приказал комбат.
Выставили караулы, оседлав близлежащие высотки. Холодно, грязно, мокро, противно. А что тут сделаешь!
Оживление внес хозяйственный взвод батальона. Руководимые казаком Гевлей, поварята в рекордно короткий срок вскипятили чай, а пока проголодавшийся батальонный народ грыз сухари, запивая их обжигающим напитком, сварили и раздали всем по порции восхитительно вкусной гречневой каши с мясом. Все наелись, согрелись. И погода вроде стала казаться не такой гнусной, и дождь не таким сильным, и грязь вроде перестали замечать. Немного же человеку для счастья надо!
Закурили, и пошли разговоры.
– Сколько еще продлится эта война? – задумчиво спросил один из казаков.
– Да, брат, скорее бы пришел ей конец. И как это Дудаеву удалось увлечь за собой столько народу? – вопросом на вопрос ответил ему второй.
К казакам подошел заместитель Астахова по воспитательной работе.
– На хитрую политику Дудаева клюнули многие, – присаживаясь к казакам, вступил он в разговор. – Это и старики, которые не разбираются в политике, и испытавшие на себе депортацию, это и сегодняшняя малограмотная молодежь, религиозные фанатики. Генерал внушил им: «Если Чечня отделится от России и получит возможность распоряжаться своей нефтью и другими богатствами, то мы сможем не работать и жить в полном достатке, как в раю». Значительную помощь в укреплении позиций Дудаева оказали некоторые российские журналисты и так называемая Конфедерация народов Кавказа, которые баламутили народ, заварили эту кашу, а теперь замолчали и растаяли, как снег весной. Но здравомыслящая часть чеченского народа поняла этот обман и ведет против режима Дудаева борьбу всеми доступными средствами.
– А как удалось разделить Чечено-Ингушетию? – задали вопрос офицеру.
– Разделить Чечено-Ингушетию на две части, оказывается, тоже кому-то очень нужно. Дудаеву и Кодзоеву очень хотелось стать царьками двух государств, или это нужно было кому-то третьему с далеко идущими планами – вот и разделили. «Общенациональный конгресс чеченского народа» во главе с Дудаевым и ингушская партия «Нийхо» во главе с Кодзоевым, не спросив народ, по своей прихоти, разделили республику – как разделили Советский Союз три человека, тоже не спрашивая у народа, хочет он этого или нет.
На офицера посыпались новые и новые вопросы.
– Почему наши войска оставили в Чечне тысячи автоматов, патронов, много бронетехники и пушек?
– Почему Дудаев спокойно летает самолетом в другие государства и ругает там Россию?
– Когда старых людей обижали, насильно забирали у них дома и квартиры, убивали и грабили их, не только русских, но и других, в том числе и чеченцев, не один из руководителей России не сказал в их защиту ни одного слова. Почему?
В воздухе повисла тишина. А потом последовал ответ:
– Почему? Да потому, что нефтедоллары, деньги, вырученные от продажи оружия и наркотиков, и далеко идущие политические планы им были дороже, чем свой народ, – как бы ответил за всех пожилой казак Илья Зазуля.
Еще долго бы говорили казаки. Но по батальону объявили команду: «Отбой».
Ночь прошла спокойно. К утру дождь ослаб, стал нудно моросящим. Но дело он свое уже сделал. Колонна, начав движение, еле ползла. На подступах к Старому Ачхою батальон как-то лениво и нехотя обстреляли, казаки ответили. Обстрел внес некоторое оживление, но против ожидания мимо Ачхоя батальон прошел без особых проблем. Насквозь промокшее, покрытое громадными лужами, частично разрушенное село казалось вымершим.
– Пронесло, – говорили казаки замыкающего охранения.
Приступили к освоению отведенного рубежа. Разобрались с зонами, участками ответственности, секторами обстрела боевых машин, минометчиков, пулеметчиков, гранатометчиков. Взвесили все возможности.
Одно тревожило: неизвестно было, сколько стоять.
Выставили посты, и комбат доложил о занятии участка и готовности пропуска колонн.
Последовал лаконичный приказ: «Ждать!».
К вечеру подул ветер, разогнал тучи, дождь прекратился. За какой-то час погода стремительно изменилась. Кругом стало пронзительно ясно, хотя заметно похолодало.
Вот тут-то мысли комбата опять вернулись к Ачхою. Было непонятно, почему им так легко дали пройти село. Батальон, растянутый по дороге, представлял собой лакомый объект для нападения. Он вспомнил, что за все время, пока рекогносцировал местность, определяя зоны, участки, сектора, нигде не мелькнуло ни живой души. Это подчеркнуто демонстративная опустошенность и омертвленность будили смутное чувство тревоги.
Но майор это чувство в себе подавил. Он улыбался, отдавал десятки нужных и ненужных, но создающих необходимый психологический настрой указаний и распоряжений и всячески старался подчеркнуть обыденность, незатейливость полученной задачи.
– Постоим, пропустим и отойдем, – отвечал он на настороженные вопросы казаков.
Но это мало помогало. Тревога читалась на лицах офицеров и казаков. Шутки повисали в воздухе. Вместо обычного хохота или улыбки на шутку – мрачные, напряженные лица и тревожные глаза.
Наступила ночь. Комбат сам проверял караулы, посылал начальника штаба, периодически заслушивал доклады командиров. Все было спокойно. Час спокойно, два, три… Ночь, тишина, мореные казаки, еще более мореные офицеры. Ночь успокаивает, убаюкивает, рассеивает тревогу. Веки сжимаются, возникает опасное ощущение, что все хорошо и все будет хорошо. Можно на пять минут забыться сторожком и чутким сном – все же хорошо. А боевики из Ачхоя поступили просто и мудро: с вечера спокойно выспались, пока в батальоне бдили, а под утро, с рассветом, когда казалось, что уже все прошло, подкрались так, как это умеют делать только они, гордые, горные воины – неслышно, как кошка по ковру.
Подкрались, сосредоточились и практически одновременно дали залп по колонне не менее чем из десяти гранатометов, сопроводив его густым автоматно-пулеметным огнем.
Залп взорвал тишину. Ухнули в ответ минометы, застучали пулеметы, автоматные очереди.
Командир батальона руководил боем, а самого неотступно грызло: «Неужели прошляпили, неужели?..» Коротко стукнула где-то и оборвалась последняя автоматная очередь.
– Командирам доложить обстановку и потери, – распорядился комбат и стал ожидать самого худшего. Но когда ему доложили, что двое ранены и один убит, он не поверил.
– Проверить, и еще раз доложить, – приказал он.
Им овладело какое-то странное чувство. С одной стороны, жаль было гранатометчика Чернышова, который вместе с отцом поступил в батальон. Рослый, видный, по-хорошему нагловатый, он носил РПГ, как игрушку, в бою вел себя раскованно и свободно, был смел, обладал природной военной косточкой, талантливо скрывая расчетливость и хладнокровие за напускной удалью и презрительно наплевательским отношением к боевикам. И вот такой прирожденный воин-казак пал во сне, не обнажив, что называется, шашки.
С другой стороны, настроившись на куда более существенные потери, майор испытал огромное облегчение.
С третьей стороны, как это ни странно, где-то внутри запульсировала какая-то радостная жилка: «Не зря! Не зря!» А что «не зря» – черт его знает. И ему вдруг нестерпимо захотелось разобраться, как это получилось, что, несмотря на внезапный массированный обстрел, батальон в этой рассветной катавасии потерял только одного человека.
Объехав вдоль колонны, он выяснил, что из выпущенных боевиками более чем двух десятков гранат в цель попала только одна, унеся жизнь гранатометчика. Остальные легли правее, левее, выше, ниже. Две или три срикошетили от машин. На многих машинах виднелись пулевые отметины. Старушка смерть встала над батальоном, готовая собрать обильную жатву, но не получилось. Почему?
– Может быть, удача и случай, может, выучка или все вместе взятое – да черт его знает, – в сердцах говорил комбат. – Значит, правильно расположились, вовремя дали отпор.
Дальше началось выполнение прямой задачи. Двое суток почти беспрерывно лентой мимо охраняющего дорогу казачьего батальона проходили воинские колонны. По раскисшей, чудовищно разбитой дороге шли танки, БМП и БТРы, колесная техника с личным составом. Все было залеплено грязью, ревели на пределе возможного двигатели, рычали и исступленно матерились водители и командиры. Так врезались в память казаков эти двое суток. Но что поделать: «Война диктует свои правила».
Батальон держал дорогу чутко и жестко, реагируя на малейшие попытки возобновить обстрел. Что там случилось у боевиков, неизвестно, но больше они казаков серьезно не тревожили. Несколько раз по мелочи постреляли и успокоились.
К вечеру второго дня из головного танка движущейся колонны, которую прикрывали мотострелки на пяти БМП, выскочил уже знакомый комбату подполковник и как-то просто и буднично сказал: «За мной никого. Меня пропустите, и возьмите Старый Ачхой. Потом выдвигайтесь на Орехово, туда уже идет мотострелковый батальон».
Комбат попытался что-то еще спросить и уточнить, но подполковник уже вскочил на броню и прокричал:
– Счастливо, майор!
Колонна тронулась, а комбат, выждав с полчаса, дал команду на отход. Отошли без приключений. А вскоре взяли и Старый Ачхой, и Орехово.
Сражение за Орехово не было рядовой вооруженной стычкой. Это была серьезная, заранее продуманная как российским командованием, так и чеченской стороной операция.
Убедившись, что никакими уговорами, призывами заставить чеченцев выдать боевиков невозможно, прибегли к последней мере – военной силе. При этом мирному населению было предложено покинуть село.
Начав наступление, казачий батальон натолкнулся на стойкое сопротивление боевиков. Бой за Орехово принимал все более и более ожесточенный характер и продолжался до ночи.
– Противник, оказавшийся в значительных силах, ведет упорное сопротивление, ведя удивительно меткий и дисциплинированный ружейный огонь, – доносили командиры в вышестоящий штаб.
Но несмотря на это, батальон продолжал успешно развивать наступление и в обед ворвался в село. Бои развертывались на улицах и во дворах. Многие дома и хозяйственные постройки были превращены в боевые крепости. Огонь велся из бойниц, проделанных в стенах, из-за заборов и с чердаков. Вокруг села и во дворах были вырыты окопы. Окопы и блиндажи рыли пленные и заложники. Казаки своими глазами видели глубокие колодцы, в которых содержались эти несчастные люди.
Особенно упорные бои развернулись в центре села. Командование вызвало огонь артиллерии и авиации, и к исходу дня дудаевцы были разгромлены. Побросав часть своего вооружения, боевики бежали из села.
– Вот это укрепление, – удивлялись казаки, рассматривая штаб – последнее убежище боевиков.
В подвале одного дома был оборудован настоящий бункер. Из него выходил подземный ход на расстояние пятидесяти метров. В нем была оборудована комната для отдыха, находилась рация, на стене висела карта Чечни с пометками. Как потом стало известно, здесь находился помощник Дудаева, отвечающий за это направление, – Масхадов. Здесь же в сейфе были обнаружены старинные драгоценности.
– Да это никак персидские артефакты, найденные нашими казаками на Каспии, – воскликнул гребенской казак Василий Мережко, разглядывая золотую корону, браслет и серьги.
– А что это за персидские артефакты? – спросили его казаки.
– Потом расскажу, – просто сказал Мережко, – а сейчас айда на зачистку.
А командир батальона майор Астахов в это время доносил:
– Казачий батальон, во взаимодействии с другими подразделениями, наступлением сходу овладел Орехово. Бой продолжался при высоком напряжении с обеих сторон. Ожесточение боевиков удалось сломить удалью и отвагой казаков, которые достигли крайнего проявления.
Боевики, засев в подвалах домов и в других укрытиях, отстреливались до последнего патрона. А когда стрелять уже было нечем, они шли врукопашную. Только немногим удалось вырваться из окружения и уйти в горы. Ожесточенные бои проходят и в других районах Чечни. В стане противника чувствуется агония. А тут еще сообщение – уничтожен Джохар Дудаев!
Ельцин через Вольского предлагал ранее Дудаеву уехать в Иорданию, но тот отказался. И тогда было решено его уничтожить, но как? Специалисты предложили: по спутниковому телефону определить его местонахождение и нанести ракетный удар.
21 апреля самолет-разведчик взлетел и стал летать над Чечней, выискивая своими антеннами нужного ему абонента.
Дудаев звонит в Москву Боровому, и его телефон засекли.
С аэродрома взлетают два бомбардировщика, и один из них осуществляет пуск ракеты. Дудаеву конец.
Российские эксперты на место его гибели так и не выезжали, так как та территория была не подконтрольна федеральным войскам. Где похоронен Дудаев, остается неизвестно, хотя по разговорам его хоронили четыре раза.
В прессе стали более откровенно писать о том, что в Чечне происходит, и у людей начинает ясно вырисовываться весь авантюризм, вся бездушность этого мероприятия. Пишут, что ввод войск – это была ошибка. А стронул камень с вершины, пошла лавина, и попробуй, останови. Передали о переговорах и о выводе войск. Разберись. В казачьем батальоне полное неведение и неопределенность.
Тем не менее, жизнь движется.
Сиюминутные хлопоты временно отвлекают казаков от пережитого. Но проведенные бои принимают для каждого, прошедшего те места почти мистическое звучание: Грозный, Самашки, Ачхой, Орехово, Бамут. Наверное, как ни переворачивай, как ни озвучивай, все равно любое действие, связанное с риском превращения в ничто, в прах и слезы, в пыль и память, действует оглушающе. И заставляет помнить! Для каждого поколения выпадает своя «горячая точка». Казакам досталась эта.
Москва ищет пути мирного решения, кто-то наоборот разжигает пламя войны. Боевые действия планируются в двух направлениях: очистка сел от боевиков и перекрытие границ Чечни. Чувствуется, что повоевать еще придется.
Учитывая славные дела казачьего батальона, и что он еще будет нужен, его перебрасывают снова в Грозный. Отдельный батальон – со всех сторон удобная единица. С одной стороны, не бригада или полк, меньше разговоров. С другой – слаженный военный коллектив с опытным командиром.
– В городе могут быть засады, – предупредили комбата. – Недавно одну из военных колонн обстреляли прямо в центре у центрального рынка. Есть погибшие и раненые.
И вот казачья колонна проезжает мимо этого базара. Казаки не могут представить себе бой на этом пятачке. Светит солнышко, пестрят прилавки, суетятся люди. Шум, гам, толкотня. Но опять ходят, прищурившись, «бородатые» с оружием, в открытую. Может, перешло на сторону правительства, а может, те же «сепаратисты». Кто их разберет?
И все же казаки исходили из того, что есть мирное население и есть экстремисты, бандюги. И тут нужно не только интернациональное чутье, но и чисто житейское и, конечно, бдительность.
Батальон расположился в Грозном, чтобы в дальнейшем действовать в Аргуне.
Приезжал атаман Терского казачьего войска. Рассказал о положении дел вокруг Чечни, о решениях Круга и Совета атаманов. Слушали с неподдельным интересом.
Погода стала налаживаться. Днем приятно светило и грело солнце, а к ночи на небе высыпали звезды. Радуясь улучшению погоды, казаки с нетерпением ожидали долгожданную почту. И вот она пришла. После стольких дней привезли газеты, а писем не было.
– На кой черт эти политические события, если не знаешь, что в доме творится, – в сердцах говорили казаки. – Не трогает.
В то же время в батальон под различным соусом подбрасывали дезинформацию для подталкивания казаков к драке. То «доброжелатели» говорили, что у чеченцев появилось какое-то особое оружие, то что их станицы поставлены под удар боевиков. Периодически в батальон поступали сведения о каких-то ближайших боевых заданиях для казаков в горной Чечне и т. д.
И когда у комбата казаки начинали расспрашивать обо всем этом, он твердо и убедительно отвечал:
– Да это чистой воды глупость. Не верьте слухам. Время – лучший провидец. И головы остужает, и глупости лечит. Однозначно только, что дров наломали, а копья еще долго будем ломать, неся политические, военные и моральные издержки.