Родина магогов

«Спи, неслух, а то придут Гога и Магога», — веками на Руси так пугали малых непослушных детей. Ибо сказано в пророчестве Иоанна Богослова: «Когда же кончится тысяча лет, сатана будет освобожден и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань, число их — как песок морской»{21}.

С тех пор всем верующим христианам Европы в любом приближении иноязычных орд мерещились соблазненный Антихристом князь Гога и ведомый им жестокий народ по имени Магога — касалось ли это наступления диких гуннов, шла ли речь о нашествии войск непобедимого Чингисхана или это всего лишь показались за Пиренеями воины ислама — североафриканские мавры.

Меж тем Магоги — это мы. Точнее, так звали наших предков. Древние евреи, занявшие по воле своего вождя Моисея цветущие долины Палестины, этим библейским именем обозначали народы, обитавшие на дальнем от них Севере, где-то за холодным и неприветливым Черным морем, на территории современной России. Именно их нашествия в ходе Армагеддона пророк и мистик Иоанн Богослов более всего опасался.

Появление северных варваров в священных библейских книгах отнюдь не случайно стоит в ряду самых страшных несчастий: мора, землетрясения, падающего с неба огня, железной саранчи с хвостами скорпионов и Зверя, выходящего из Бездны. Для высокоразвитых народов античного Средиземноморья это были равнозначные бедствия.

Ох, уж эти неуемные северяне. В той истории человечества, которая всем нам хорошо знакома со школьной скамьи, им отводилась весьма скромная роль врагов цивилизации и разрушителей культуры. Благословенный Юг — Египет и Вавилон, Китай и государства долины Инда, Персия, Греция и Великий Рим — изобретал и создавал, писал законы, строил пирамиды, рыл каналы, вел летописи, ваял скульптуры и чеканил монету. Суровый Север — широкие степные пространства, плотно обнимающие со всех сторон эту полосу цивилизации, — по мнению многих историков, ничего интересного в плане развития человечеству не дал. Напротив, подобно открытому ящику Пандоры, Великая степь время от времени порождала лишь беды и несчастья в виде киммерийцев и скифов, сарматов и гуннов, готов и славян, аваров и тюрок. Справедлива ли столь строгая оценка, выставленная учеными, древним обитателям Евразии? Так ли мал вклад предков современных народов Европы, Северной и Центральной Азии в общую копилку человечества? Думаю, по ходу повествования мы сумеем получить верные ответы на эти сложные вопросы.

Но вначале позвольте полюбопытствовать: нравятся ли Вам исторические загадки? Видимо, да, раз взяли в руки эту книгу. Кто же может остаться равнодушным к туману тайн тысячелетий и терпкому аромату секретов древних цивилизаций? Просто, подобно подавляющему большинству наших современников, вы, вероятно, убеждены, что тайны, как теплолюбивые птицы, гнездятся в долинах Нила, Тигра и Евфрата, во мраке египетских гробниц, в печальных глазах крылатых каменных быков Вавилонии и на ступенях величественных пирамид майя. Разве могут исторические загадки обитать на пустынных берегах Днепра и Дона, в долинах Сибири или в Алтайских горах, на просторах Монголии или в лесах Финляндии? Что занимательного может быть среди безликого множества племен и народов, получивших от высокомерных греков и римлян презрительную кличку «варвары», то есть говорящие на непонятном языке, чья речь и письменность иногда и до настоящего времени неизвестна ученым.

Но мир прошлого подобен магическому кристаллу из горного хрусталя. Стоит чуть развернуть его, подставив призрачные грани под лучи солнца, и все привычное и знакомое исчезнет, уступив место тому, что казалось сказочным и нереальным. Скифы в одночасье обернутся учителями таинственных египетских жрецов, германцы превратятся в современников древней Ассирии, младая Европа представится старше и мудрее ветхого Китая, а учение прославленных индийских йогов окажется изобретенным в далеких северных горах. Простая и незамысловатая история народов степных и лесных просторов Евразии — тех самых, что превратились со временем в нынешних европейцев, в том числе и русских, вдруг сверкнет великими загадками и удивительными парадоксами, не менее поразительными и странными, чем секреты египтян, ассирийцев, китайцев или жителей Индии.

Если вы способны поверить в это, тогда вперед, за мной, мой читатель! Листая страницы этой книги, вы узнаете, отчего были непобедимы грозные причерноморские скифы, куда они исчезли из этих мест и где спрятали мумии своих царей; как возникли смертельно напугавшие европейцев своей внешностью свирепые сыроеды — гунны, и какие народы ведут от них свою родословную; почему белокурые германцы-готы в пору своего могущества так упорно стремились к берегам Черного моря. Попутно вам предстоит обнаружить прародину фантастических чудовищ — Драконов и Грифонов; познакомиться с амазонками, людоедами и гипербореями, умеющими летать по воздуху и проходить сквозь огонь; увидеть в деле могучих чародеев, способных при помощи колдовства вызывать грозу или снежную бурю. И это далеко не полный перечень чудес и приключений, что ждут нас впереди.

Впрочем, сразу предупреждаю всех любителей «легкой литературы» и околонаучной фантастики: ничего общего с этим, ныне весьма популярным жанром данный труд не имеет. Напротив, книга эта абсолютно и строго научна — любое утверждение автора опирается на сведения древних хронистов, изыскания археологов, антропологов или лингвистов, за каждой версией, как правило, — мысли многих ученых.

Но кто сказал, что исторический труд должен быть непременно скучен и написан тяжелым, кондовым, «наукоподобным» языком? Что в прошлом древних народов Европы и Азии нынче уже не осталось белых пятен? Что наука — лишь сухое изложение старых, покрывшихся мхом академических концепций, что в ней нет места оригинальным версиям и ярким открытиям? Более того, надеюсь, совместно с вами мы сумеем опровергнуть множество устоявшихся представлений о предках нынешних европейцев. Пусть нашим общим девизом будут слова: «Думай сам, не склоняй голову перед авторитетами». Словом, не сотвори себе кумира, хотя бы и из автора этой книги.

Так уж повелось в науке Истории, что надежных, проверенных и достоверных сведений о далеком прошлом многих народов чрезвычайно мало. И напротив, разного рода идей и мнений исследователей — хоть отбавляй. Зачастую эти ученые комментарии прямо противоречат друг другу. Иначе говоря, ситуация, как в хорошем криминальном романе, где причины происшествия не ясны, подозреваются практически все, а истинный виновник иногда выявляется только на последней странице.

Вероятно, именно поэтому мне показалось уместным сотворить нечто вроде исторического или, если хотите, научного детектива. А может быть даже — создать некое общество исторических следопытов, чтобы попытаться, наконец, вместе с вами размотать клубок тайн, опутывающих глубокую древность Евразийского континента. Давайте попробуем отыскать ответы на самые мучительные и неразрешенные вопросы современной науки о прошлом с помощью известных всем приемов частного сыска, включая изобретенный Конан Дойлем метод дедукции. По крайней мере, на этом пути мы окажемся первопроходцами — никто ведь еще не пытался подходить к Истории с позиции Шерлока Холмса.

Обычное литературное произведение немыслимо без конкретного героя, в исторических трудах все вертится вокруг выдающихся вождей, царей или военачальников. В данной книге тоже не обошлось без подвигов. Но вершат их не отдельные люди, а, как сейчас стало модно выражаться, этносы. В пору своей самой безбородой молодости. Что может быть интересней истоков человечества — зачатия, рождения и юности народов нашей планеты, их героического периода: греков времен Троянской войны, германцев эпохи готских походов, скифов на пути в Северное Причерноморье? Словом, «преданий старины глубокой». Но именно на этих дальних дорогах исследователей обычно поджидают различные трудности: отсутствие письменных свидетельств, путаница взглядов и разноголосица мнений. Попадала ли вам в руки хотя бы одна книга, ясно, четко и научно достоверно излагавшая, кто такие, к примеру, германцы, славяне или скифы, где они возникли и какой путь прошли до того, как появились на страницах всем известных исторических хроник? Лично мне ничего подобного ни разу не встретилось.

Поэтому остается надеяться на то, что нам как пионерам нового детективного метода в историческом розыске удастся самостоятельно разобраться во всех хитросплетениях отдаленного прошлого. А, значит, в конце книги мы сложим в одну величественную мозаику все разбросанные по научным трудам фрагменты жизни древних этносов, поймем причины их побед и поражений, расколов и слияний, увидим таинство их превращений в современные народы и нации. Мы сможем бережно и уважительно прикоснуться к собственным глубоким корням, до сих пор скрытым от взора историков всех времен и народов.

Еще великий географ Страбон, живший в начале нашей эры, пытаясь описать жизнь варваров, обитающих на краю Ойкумены, к северу от Меотиды (Азовского моря), с горечью замечал, что об их привычках «мало что можно узнать по причине холода и бедности страны; туземцы, народы кочевые, питаются молоком и мясом, могут сносить неприязненный климат, но иностранцы не в состоянии, притом туземцы необщительны, свирепы и дики, не пускают к себе чужестранцев»{188}.

За семь столетий до Страбона древние греки вполне еще верили, что где-то там, за Дунаем водятся «псаглавцы» — люди с собачьими мордами, а по привольным ковыльным равнинам Северного Причерноморья галопируют кентавры и рыщут в поисках добычи мужененавистницы-амазонки. Записанная почти одновременно с гомеровской «Илиадой» китайская летопись «Шань Хай цзинь» («Каталог гор и морей»), ее датируют VIII–VII веками до нашей эры, поселяла к северо-западу от Поднебесной в степях Монголии и пустынях Средней Азии женщин «с туловищами змей и хвостами, сворачивающимися на голове»{100}. Неудивительно — так уж устроено наше сознание, мы всегда наделяем демоническими чертами то, чего не знаем, и тех, кого панически боимся.

И в самом деле, население цивилизованных стран Востока и Средиземноморья мало интересовалось жизнью своих северных соседей. Если оно и отрывало головы от обильно политых собственным потом отеческих нив и цветущих садов, то лишь затем, чтобы удостовериться — не вздымается ли пыль над дальними дорогами, не горят ли пограничные крепости, не видно ли безжалостных всадников на хрипящих, покрытых пеной конях? Странно не это, изумляет другое — прошли века и тысячелетия, а мы по-прежнему почти ничего не ведаем о прошлом этой части нашего континента.

Если представить все человечество в качестве обитателей большого и роскошного дворца, то получается, что расположенный в самом его центре пространный холл был вечно окутан мглою. Никто не знал, что там происходило, пока жильцы мрачного зала не подходили поближе к освещенным комнатам. Известно лишь, что именно в этом темном углу старинного замка некогда стояли колыбели большинства европейцев. Там родилась Европа. Эту неизведанную область историки меж собой прозвали Великой степью. На карте нашего континента она лежит огромным белым пятном — длинной и широкой полосой примерно в районе 40–50-й параллелей от Северного Китая на Востоке до равнин Венгрии на Западе. В отличие от стабильных, накрепко привязанных к своей плодородной земле южан, племена здесь менялись местами, как кусочки цветного стекла в детском калейдоскопе. Это был бурлящий котел народов, из которого, как вскипающее молоко у нерадивой хозяйки-Истории, время от времени на плиту древних цивилизаций проливались шипящие потоки варварских миграций. В глубокой древности данное пространство именовали Арьян Вайшью — Арийским Простором, затем Великой Скифией, после Великой Сарматией. Сюда, в эту загадочную страну я и приглашаю вас отправиться в путешествие.

Трудность для историков в изучении прошлого этой части Евразии всегда состояла в том, что значительная часть шествующих из Ниоткуда в Вечность народов, в особенности кочевых, не оставила нам своих исторических хроник, а следовательно, не может самостоятельно поведать своим потомкам о подвигах их пращуров. Мы наблюдаем за телодвижениями новорожденных этносов в растянувшейся на тысячи километров, самой длинной в мире колыбели через несколько маленьких окошечек, которые ввиду их узости и односторонности обзора более походят на бойницы осажденной крепости.

Восточная смотровая площадка цивилизации — это китайские исторические хроники; южная — летописи народов Междуречья и Иранского нагорья.» шумеров, вавилонян, ассирийцев, мидийцев и персов; западная — самая просторная и наиболее нам привычная — это греко-римская историческая традиция. Гордых собою культурных китайцев эпохи Хань, равно как и византийцев (ромеев) все эти варвары интересовали лишь в той степени, в какой они угрожали границам их загнивающих империй. Как только беспокойные вожди уводили своих соплеменников немного далее, эти народы тут же переставали существовать в глазах имперских хронистов. Правда, удивительное дело, и на это почему-то долгое время не обращали внимания ученые: лишь только какие-либо варвары переставали беспокоить китайцев, как почти тут же за тысячи километров в Византии били тревогу — к границам шли неведомые племена. Но об этом мы еще поговорим.

Лишь любознательных древних греков и римлян в пору их расцвета дикие племена интересовали не как объект угрозы, а по причине тяги этих народов к чистым знаниям. Но и их сведения часто грешат путаницей, неполнотой изложения, подчас напоминают детские сказки.

Тем не менее, писатели Эллады и Рима, а позже византийцы, воспитанные в рамках высокой античной школы, вполне достоверно излагали непреложные исторические факты: кто на какой город двинулся походом, кто кого разбил на поле боя. Их симпатии проявлялась лишь в комментариях. Иное дело — китайцы. Согласно ментальности жителей Поднебесной, доблестная китайская армия должна всегда и всюду побеждать жалких варваров. Если этого не случилось — значит, не враги сильны и смелы, а что-то помешало: то ли дождь, то ли снег, то ли бездарный полководец. При этом если китайский хронист записал: «Наша армия не достигла значительных успехов», то переводить нужно: враги ускользнули и поход на варваров провалился. Если сообщил, что «полководец столкнулся с серьезными трудностями», понимай, что армия китайцев наголову разбита и кочевники беспрепятственно грабят провинции.

Тем не менее, даже учитывая все эти сложности, на сегодняшний день уже можно восстановить картину того, что происходило с народами Евразии с момента, как железный меч вытеснил бронзовое оружие. Для этого всего лишь необходимо проанализировать и соединить в единое целое письменные сведения греков, римлян, китайцев, персов и их предшественников, добавить данные археологических раскопок, сведения антропологов, изыскания лингвистов, находки этнографов и знания специалистов по влиянию климата на окружающую среду, и все — подлинная история континента готова. Ах да, чуть не забыл. В приготовленное зелье обязательно необходимо добавить чуточку честности, немного принципиальности и хотя бы шепотку любви ко всем без исключения древним племенам нашей планеты. Без этих специй научное колдовство, увы, будет бессильно.

 

Имя им — миражи

Мы живем на маленькой и очень тесной планете. С тех пор, как семь-шесть тысячелетий назад потомство Адама и Евы разбрелось по ее поверхности, Земля стремительно превратилась в некое подобие старой московской коммуналки, со всеми ее склоками и неизбежными территориальными конфликтами. Особенно много желающих занять чужую жилплощадь обнаружилось на просторах Евразийского материка, где всегда обитала большая часть представителей рода «хомо сапиенс», то есть людей разумных, как они с гордостью сами себя прозвали. От отвесных скал Пиренейского полуострова до поросших соснами заливов Желтого моря практически все удобные земли захватили племена-соседи. Одни пахали и сеяли, другие разводили скот. Кто-то ловил рыбу, а кто-то промышлял зверя. Но все — воевали. Лишь знойные пустыни Юга, бескрайняя сибирская тайга и высокогорные плато заселены были слабо. Но к жизни в тех суровых местах надо было приноровиться. Не каждый народ сможет привыкнуть к жаре и безводью или приспособиться к трескучим морозам. Туда бежали, как правило, слабые племена, преследуемые воинственными соседями, чтобы либо раз и навсегда смириться с существованием на окраине обитаемого мира — Ойкумены, либо, собравшись с силами, попробовать взять реванш у вчерашних обидчиков и выдворить тех с отчей земли.

Случалось, что изгнанники матерели, мужали и действительно прогоняли врага. В свою очередь, изнеженные потомки племен, еще вчера (по историческим меркам), два-три столетия назад огнем и мечом добывших плодородные долины и многотравные степи, в ужасе бежали прочь перед полчищами диких варваров, закаленных Севером или окрепших на Юге.

Впрочем, чаще бежали все же кочевые народы. Земледельцы предпочитали покориться пришельцам. Платить дань, поставлять воинов в их войско, терпеть унижения. Но и тем, кто выбирал бегство, приходилось несладко — вокруг ведь жили соседи, их приходилось теснить с оружием в руках. Последние тоже порой предпочитали покинуть свои наделы и удалиться в более спокойные края.

Так и катились по планете миграционные волны, с пугающей периодичностью забрасывавшие монголоидов в сердце Европы, а европеоидов — в глубины Азии, сметая казавшиеся незыблемыми империи, уничтожая династии и стирая имена этносов. Но только имена. Поскольку народ в принципе не может быть уничтожен другим народом. Как огонь нельзя потушить огнем, а реку нельзя осушить с помощью струй другой реки, так не в состоянии одно племя полностью искоренить другое. Ни один жестокий завоеватель не губит весь народ — ни свой, ни чужой. Даже если (что бывало не так уж часто) в результате кровопролитной войны отправляются в мир иной практически все мужчины племени, а женщины и дети попадают в рабство, то и эта трагедия не означает смерти этноса. С молоком матери впитывают младенцы древние традиции и уклад жизни предков — проходит обычно пара десятков лет, и словно из небытия возникает вновь народ, который все считали погибшим.

Устойчивость и стабильность этносов — этих уникальных форм человеческого общежития — просто поразительны. Некоторые из них, например, цыгане или евреи, волей судеб на тысячи лет оказались лишены исторической родины и обречены скитаться среди иноплеменников, враждебно настроенных к пришельцам. Выходцы из Индии постепенно забыли былую веру, израильтяне со временем утратили свой древний язык, но и те и другие смогли пронести сквозь века традиции, привычки, особый склад бытия, свой неповторимый внешний колорит и, главное, этнический Дух. То особое мировосприятие и осознание самого себя, что делает русского русским, грузина — грузином, француза — французом.

Конечно, История знает процесс ассимиляции — когда более сильные поглощают слабых соседей или просто сосуществующие мирно на одной территории племена сливаются в единое целое. Но ведь при этом от этносов, как будто полностью исчезнувших, многое остается: на генном уровне передаются грядущим поколениям расовый тип, антропологические особенности внешности, уклад жизни, песни, сказания, обычаи, культурные традиции и обряды. Зачастую остается Дух племени, поселяющийся в народе с новым самоназванием (этнонимом). Поэтому, по большому счету, все жившие когда-либо на Земле этносы бессмертны, в отличие от отдельных людей. Их облик, традиции, навыки, привычки и склонности благополучно сохранились в характерах и антропологическом типе ныне существующих народов, даже если последние о подобном родстве и не догадываются.

Правда, уже в наше время по мановению пера историка Льва Гумилева возникла и обрела популярность теория этногенеза, то есть в переводе на русский — народовозникновения. Согласно ей этносы тоже умирают. Их век безжалостно отмерен Львом Николаевичем в двенадцать-пятнадцать столетий. После чего народ либо гибнет, становясь добычей молодых агрессоров, либо, при благоприятных условиях, превращается в «реликт» — беспомощный и слабый остаток некогда могучего племени{64}.

Не будем до поры вступать в спор с одним из величайших ученых современности, тем более что у нас будет еще возможность проверить фактами эту известную концепцию, поговорим пока о другом. Даже если жизнь отдельных этносов ограничена промежутком в полтора тысячелетия, все равно, согласитесь, это немало. В то время как ныне на страницах исторических трудов и художественных произведений мы имеем дело с народами-«однодневками», которые возникают из Пустоты, вершат отмеренное число подвигов и громких деяний и вновь растворяются во мраке безвестности.

В седьмом веке до Рождества Христова на просторах Северного Причерноморья безраздельно господствовали царские скифы. Через четыре столетия их не стало. Готы, гепиды и прочие восточногерманские племена объявились здесь же во II–III веках и исчезли в VIII столетии. И уж совсем неприлично поведение знаменитых гуннов, которые ворвались в Европу и, блеснув на протяжении пары сотен лет, безвестно испарились. Одно из двух: либо многие этносы оказались не очень устойчивы, что противоречит нашим знаниям о природе этих образований, либо… либо мы имеем дело с явными заблуждениями представителей современной исторической науки, которые оказались не способны отследить весь жизненный путь того или иного племени.

И на то есть свои причины. Нелегко достоверно восстановить историю не имеющих собственной письменности варваров, которые к тому же упорно не желают пребывать на одном и том же месте, легко срываются в дальние походы, периодически меняют не только среду обитания, но и во многом — образ жизни, отдельные привычки, иногда даже язык. И все это осложняется еще тем обстоятельством, что имена народов в древности были весьма недолговечны. Древние хронисты не успевали записать один этноним, как он уже бывал отброшен и заменен новым. Народ, живший на берегах реки или склонах горной гряды и нареченный в честь этих географических объектов, перебираясь в другие края, менял и собственное прозвище. Смена руководящей верхушки, появление деятельного и прославленного вождя, меткая кличка, данная соседями, — словом, поводов к замене самоназваний было предостаточно.

Типичнейший пример такому положению дел — восточные славяне, непосредственные предки русских. В начале нашей эры они, вместе с западными собратьями и, возможно, балтами прозывались венедами. Затем появился новый этноним — склавины. К IV веку восточная ветвь славянского рода стала носить другое имя — анты. Позже их величали полянами, древлянами, северянами, ильменчанами, полочанами и дулебами. А уж потом они назвались Русью. За неполное тысячелетие четыре совершенных переименования.

Причем наши пращуры все это время жили в непосредственной близости к цивилизованным римлянам, грекам и византийцам, благодаря трудам которых мы сегодня можем эти изменения отследить. А если бы предки, подобно восточным германцам, перемещались по Евразии на многие тысячи километров в период Великого переселения народов? Или вообще, как кочевники, меняли б раз в столетие страны и континенты? Сумели бы мы их узнать после очередной смены имени и территории обитания?

Посему немудрено, что по страницам учебников и академических трудов бродят народы, неизвестно откуда явившиеся и куда канувшие. Это вовсе не означает, что они сформировались позже остальных этносов или в самом деле куда-либо исчезали, но свидетельствует лишь об одном — их не сумели признать. Ученые-историки не смогли разгадать, какой этноним эти люди носили в прошлом или в позапрошлом веке и где они ранее жили.

В любом случае давайте договоримся, что сама по себе замена племенного названия не означает конец существования одного этноса, равно как и рождение другого. И признаем тот вполне очевидный факт, что имена народы меняют очень часто и новые зачастую ничего общего с прежними не имеют.

Поэтому этнонимы получаются своего рода историческими Миражами, вечно изменчивыми и нестойкими, тающими, как утренний туман, и постоянно ускользающими из рук исследователей Древности. Гоняться за ними и бесполезно, и глупо. Еще более нелепыми выглядят попытки некоторых историков или этнографов создать целые теории происхождения этносов на основе созвучия отдельных племенных названий. Например, таких, как имя восточных славян «анты» и легендарные «атланты». Или «этруски» — «русские».

Подобный способ творения этногенетических версий недавно встретился мне в писаниях одного самобытного ичкерийского историка, который, недолго размышляя, вывел предков британцев с гор Кавказа. В чеченском языке когда-то имелось слово «инглези», что означало «передовой отряд». Следовательно, по светлой мысли данного ученого мужа, некий боевой авангард армии гордых кавказских горцев в ходе Великого переселения народов покинул родные места, пересек весь континент, вышел на берега Ла-Манша, форсировал этот пролив и основал новую нацию — «инглези», они же англичане. К чему другие доказательства британо-чеченского родства, если так удачно совпали два слова!

 

Сила героического безумства

В 451 году от Рождества Христова на территории современной Франции, в прославленной винодельческой провинции Шампань, сошлись для решающего сражения две полумиллионные армии. Одной из них руководил римлянин, патриций и консул, другой — предводитель дикого кочевого племени гуннов. Именно здесь — в сердце Западной Европы, на Каталаунских полях решались в середине V века судьбы мира. Повернись события чуть-чуть по-другому, вполне возможно, что наш континент вместо привычных германцев, французов и итальянцев заняли бы совсем иные обитатели — народы, принадлежавшие к желтой, монголоидной расе, говорящие на иных языках, исповедующие экзотические религии и придерживающиеся странных, с нашей точки зрения, обычаев. Но какая сила могла сорвать неистовых азиатов с родных мест и бросить подобно туче саранчи на города и нивы дряхлеющего Старого Света? Что становится первотолчком любого варварского нашествия? С чего оно начинается? Как возникает тот энергетический импульс, который приводит в движение народы?

По данному вопросу существует несколько противоположных точек зрения. Первая теория, назовем ее для простоты экологической, утверждает, что народы заставляет пускаться в дальние странствия перемена привычных климатических условий. Погода на нашей планете подвержена существенным колебаниям. Периоды обледенения чередуются с глобальными потеплениями. Засушливые эпохи сменяются влажными. Соответственно пустыни превращаются в цветущие сады, солончаки становятся пресными водоемами. Ледники то подбираются к горам Кавказа, то отступают далеко на Север.

Ключевые преобразования ландшафта вершились не только миллионы лет назад, во времена динозавров, но и гораздо позже, на памяти ныне живущих народов. Достаточно сказать, что Азов (Меотида греков и римлян) за каких-нибудь два-три последних тысячелетия неоднократно менял свой статус: древние некогда считали его морем, иногда называли озером, порой именовали просто болотом. Арал, высохший буквально на наших глазах, — еще один яркий тому пример.

Когда наступал климатический оптимум и средняя температура градусов на десять превышала нынешнюю, очертания континента изменялись до неузнаваемости. Вся Западная Сибирь, возможно, обращалась дном Северного Ледовитого океана. Восточно-Европейская равнина становилась обширным озерным и болотистым краем, сходным видами с нынешней Карелией, где встречалось множество огромных водоемов размером с Ладожское озеро — остатки отступившего к полюсу ледника. Волга, как это ни покажется парадоксальным, скорее всего, впадала не в Каспий, а, соединяясь с Доном и Северским Донцом, несла свои воды через Азов в лоно Черного моря. Поэтому уровень Каспия снижался, Средняя Азия и Северный Кавказ сливались в единый и необъятный степной простор. На Севере от Уральского хребта оставалась лишь уходящая в заснеженные дали сурового океана гряда небольших островов, в то время как Южное Приуралье и Восточная Сибирь превращались в цветущую страну с благодатным климатом. И напротив, в периоды похолоданий практически вся Скандинавия, Европейская Россия, Сибирь и Дальний Восток оборачивались ледяной пустыней, непригодной для человеческого житья.

Наиболее чувствительной к перепадам температуры и влажности оказывалась, таким образом, та самая «колыбель народов» — степная и лесостепная полоса Евразии. Великая степь как бы дышала — то сокращалась, уступая территории тайге на Севере и пустыням — на Юге, то вновь раздвигала свои пределы. И на каждом «выдохе», по мнению ряда ученых, извергала из себя «лишних» кочевников, которым не хватило пастбищ и мест для кочевок. Они-то и затевали переселения. Отсюда — гунны, тюрки, татаро-монголы.

Экологическая версия, безусловно, величественна и красива, вот только ученые никак не могут пока наложить друг на друга два графика — ритм «дыханий» Великой степи и время начала многих известных нашествий решительно не совпадают.

Историк Лев Гумилев пытался, например, применить эту теорию к знаменитому натиску гуннов на страны Европы. Согласно его версии, агрессия кочевников пришлась на фазу потепления, а следовательно, расширения Степи. Гунны, по мнению исследователя, в тот период жили в Поволжье и в Предуралье, на землях холодных и лесистых. Тучные кубанские и донские черноземы занимали аланы — кочевое племя, ранее именовавшееся сарматами. Степь отступала на север, поэтому не гунны на алан напали, как сообщают нам о том древние римские историки, а все было как раз наоборот, считает отечественный классик. Уж затем, разгромив сарматских агрессоров, свирепые кочевники, видимо, им в отместку и учинили вселенский переполох{62}.

Пожалуй, это один из самых ярких примеров того, как историческую фактуру пробуют загнать в готовые рамки научной теории. Упрямые факты втискиваться в прокрустово ложе ученой концепции почему-то упорно не желают.

Лев Гумилев стал автором еще одной, тоже весьма талантливой идеи — теории этногенеза и обосновывал активность пускающегося в дальние походы этноса избытком пассионарности людей, его составляющих. Проще объяснить это так: подобно тому, как человек переживает рождение, детство, юность, зрелость и смерть, так и народы Земли проходят аналогичные стадии. В юную пору в среде народа наблюдается избыток людей деятельных, энергичных и не находящих выхода для приложения своих сил в условиях мирного времени — пассионариев. Они-то и влекут народы на войны и в завоевательные экспедиции. Потом народ «стареет», накапливает большое число инертных, трусливых и бездеятельных мужчин и женщин, этнос становится вялым (апассионарным), покоряется молодому и энергичному сопернику либо переживает второе рождение и начинает все сначала{58, 64, 65}.

Так, Киевская Русь была создана народом молодым, отсюда — дерзкие походы на греков, хазар, болгар, попытки взять штурмом Константинополь. В пору феодальной раздробленности в XIII веке она переживала старость и была потому безжалостно бита монголами, а затем, в условиях укрепляющейся Московии, обрела новую жизнь и вторую молодость, превратившись, по сути, в новый этнос{60}.

Опять же теория чудесна, жаль, что упрямые исторические факты не всегда ее готовы подтвердить. Однако и абсолютно игнорировать биологический фактор, видимо, не следует. На европейском Севере обитают пушистые грызуны — лемминги. С определенной цикличностью, первопричину которой биологам вычислить пока не удалось (может, вспышки на Солнце?), этот зверек неожиданно размножается в невиданном количестве и, собираясь в огромные стаи, в едином порыве устремляется в неизведанные края. В этом походе лемминги лишаются чувства страха и не подчиняются инстинкту самосохранения. Они тысячами тонут в реках, падают сплошной серой массой с крутых обрывов в море, становятся добычей диких зверей и хищных птиц.

Затем, пройдя сотни километров и потеряв большинство собратьев, лемминги вдруг разом освобождаются от наваждения и превращаются в обычных мирных и трусливых зверьков. Подобные гипервспышки с объединением в стаи и движением в одном направлении биологи наблюдают в мире пернатых и даже насекомых (например, у саранчи или божьей коровки).

В поведении больших человеческих масс в ходе переселения народов есть нечто от повадок северного зверька лемминга. Хотя чему тут удивляться? Люди наравне с другими животными — неотъемлемая часть биосферы Земли. Кто может поручиться, что на их скопища не действуют силы, приводящие в движение армады животных? Впрочем, сводить все только к неведомым науке биологическим законам или космическим излучениям («пассионарным толчкам» Гумилева) значило бы сознательно мистифицировать историю народов. Причиной многих известных нашествий были явления и события более прозаические и не столь загадочные.

В 30-е годы прошлого века в Центральной Европе оказались очень популярны идеи, объясняющие процессы этногенеза непрекращающейся тысячелетней расовой войной и естественной борьбой человеческих рас за жизненное пространство. На этой волне в Германии времен Адольфа Гитлера не жалели денег на исторические и археологические поиски останков белокожих голубоглазых блондинов — древних арийских этносов Евразии. История народов времени Великого переселения в руках националистически настроенных политиков превращалась в опаснейшее оружие, а факт, например, пребывания остготов на Дону и в Причерноморье — в обоснование территориальных претензий Германии на Украину, Крым, Дон и Кубань.

Крах фашистских режимов в Европе привел к всеобщему отторжению расовых теорий. При этом чуть ли не само слово «раса» применительно к историческим древностям стало признаком дурного научного тона. Вождь китайцев Мао Дзедун сказал как-то по схожему поводу: «Чтобы выпрямить кривую палку, ее надо выгнуть в другую сторону». Древняя история, лишенная антропологических изысканий, уподобилась предмету из этой китайской поговорки. И в таком неудобном полусогнутом состоянии пребывает вплоть до наших дней. Ибо если нацистские режимы были буквально помешаны на замерах роста ископаемых человеческих скелетов и определении формы древних черепов, то ныне подобные исследования — большая редкость. Исторически сложившиеся расы почти не изучаются, нет общепринятых методик, серьезных специалистов и фундаментальных трудов. Поэтому немудрено, что реальные антропологические процессы формирования многих народов остались вне поля зрения науки.

Между тем было бы глупо отрицать тот очевидный факт, что расовый вопрос играл существенную роль в процессе формирования этносов. Если чужаки слишком отличались своим внешним видом, их часто воспринимали враждебно, в качестве «уродов», подлежащих изгнанию, а то и истреблению. Напротив, с людьми близких антропологических типов наши предки охотнее смешивались, вступали в браки, образовывали союзы.

Впрочем, это был не единственный фактор, влиявший на политику древних. Не менее важно учитывать и родство языков.

Принято считать, что речь — средство общения и объединения. Но это лишь одна из ее функций. Некоторые ученые-лингвисты, напротив, считают, что языки появились, как способ противопоставления разных групп людей друг другу. У многих древних племен было по два-три языка: один — для женщин, другой — для мужчин, часто — свой у элиты, почти всегда — отдельный у жрецов.

При этом подобные знания были великой тайной, сокровенной ценностью, не подлежащей передаче непосвященным. Говоришь на понятной речи, значит, ты — «свой», не знаешь языка — изгой, «чуждый элемент». Пережитки похожих архаических явлений мы и сегодня сплошь и рядом встречаем у некоторых современных социальных групп. Собирая материалы к написанию этой книги, я наткнулся на статью известного ученого (фамилию не называю, дабы не обидеть). Вот два первых предложения из нее:

«Разработанное Гумилевым учение об этносфере дает представление о серии дискретных этногенезов — процессов, проистекающих в биосфере Планеты, где реально наблюдаемые этносы являются фазами процессов, доступных наблюдению в результате отражения биосферного содержания в формах социума. Таким же представляется соотношение этногенеза и глоттогенеза в процессе всемирной истории».

Что это, если не пример того, как научный мир отгораживается от «непосвященных» с помощью особой, сакральной (тайно-религиозной) речи? Ведь ту же самую мысль можно без особого труда изложить при помощи простого, всем понятного русского языка. Но тогда любой читатель-дилетант догадался бы, что внешне глубокие изречения уважаемого профессора по своей сути банальны, если не сказать — примитивны.

Приступая к работе над книгой, я дал себе слово написать ее так, чтобы смысл каждой фразы был понятен любому образованному человеку. Поэтому можно не сомневаться в том, что идеи, здесь изложенные, никогда не будут признаны нашей академической общественностью. Ведь нарушена главная заповедь — изъясняться только на языке жрецов Исторической науки.

Возвращаясь к жизни народов, необходимо признать, что принадлежность к той или иной языковой семье немало значила для древних людей, особенно в периоды дальних странствий. Речевым родственникам всегда было легче понять друг друга, а значит, проще создавать союзы и военно-политические объединения, они чаще становились посредниками и проводниками тех, кто переселялся в новые земли.

С другой стороны, власть языка не следует и преувеличивать. В современной исторической науке безраздельно господствует лингвистический принцип классификации народов. Например, «мы — славяне, а вы — германцы». Только всегда ли близость речи отражает реальную степень родства этносов и характер их взаимоотношений? Кого мы разумели под именем «германцев»: светловолосых воинственных обитателей Восточной Пруссии или миролюбивых брюнетов, любителей музыки и танцев из Австрии? Южные славяне — это православные сербы или ненавидящие их мусульмане-боснийцы?

Очень часто смена языка в историческом прошлом отнюдь не была связана с переменой образа жизни, расового типа, религии, обычаев и привычек того или иного народа. Негры Центральной Африки, заговорив по-французски, вовсе не стали подобны парижанам. Поэтому давайте учитывать языковую принадлежность древних народов, но только как один из множества факторов в этнической истории. И не всегда самый главный.

Но вернемся еще раз к причинам ухода народов в новые земли, иногда за тысячи километров от своих прародин, из одной части света в другую. Зачастую они оказывались более прозаическими, нежели климатическая версия или теория этногенеза. Порой движения варварских племен вызывались прямым политическим давлением со стороны великих цивилизаций: Китая, Ассирии, Персии, Рима. Принцип «Разделяй и властвуй» был известен многим императорам древности.

Необходимо помнить, что и военное искусство человечества развивалось неравномерно. Новые виды оружия и связанные с ними новации в тактике боя, все время изобретаемые неутомимыми на выдумку и воинственными нашими предками, на некоторое время давали отдельным племенам громадное, подчас решающее преимущество над соседями. Позволяли им господствовать на огромных пространствах планеты, расширять свои владения до тех пор, пока их новинки не становились достоянием врагов либо последние не находили действенное «противоядие», останавливая зарвавшихся агрессоров.

Современникам может показаться невероятным, что какое-то незначительное улучшение — железный топор вместо бронзового меча, длинное копье вместо короткого, седло для всадника вместо традиционной посадки на хребте лошади — вершило судьбы мира, меняло историю народов. Тем не менее, это факт. И то, что нам сейчас представляется почти ничтожным, для наших предков по психологическому эффекту было сродни взрыву ядерной бомбы, сброшенной американцами на Хиросиму. Каждое военное новшество решительно меняло общепринятые в то время стратегии, тактические приемы, изменяло соотношение маневренной части армии — конницы и основы войска — пехоты.

Первые армии древних цивилизаций были пехотными. Пеший воин, вооруженный бронзовым мечом, деревянным или кожаным (как правило, лоза, обтянутая кожей) шитом, копьем или луком, имеющий шлем, а позже и металлический панцирь, — вот собирательный образ воина древнейших империй Востока.

Однако почти тут же, где-то в III тысячелетии до нашей эры, у степных народов бронзового века появляется новое оружие — боевые колесницы. О, это была грозная сила! Глиняные таблички Месопотамии и надписи, выбитые на стенах египетских пирамид, свидетельствуют: колесница стала подлинной революцией в военном деле. Запряженные, как правило, парным количеством лошадей деревянные повозки, на которых находился возничий, иногда еще один-два воина с луками и дротиками, врываясь в ряды вражеской армии, сеяли панику и смерть. Врагов сметали ударной силой несущейся колесницы, кони затаптывали поверженных воинов копытами, с высоты повозки солдаты поражали противника стрелами и короткими метательными копьями.

Изобретение этого принципиально нового способа ведения войны многие историки приписывают индоевропейцам — предкам большинства нынешних народов Европы. Именно с помощью боевых колесниц «белые» дикари стремительно распространились по всему миру: захватили Индию и Иран, создали на территории современной Турции державу хеттов, а на землях Греции первые эллинские города-государства, впоследствии разрушившие Трою.

«Преступления моих солдат и воинов на колесницах, которые бросили меня, столь велики, что этого нельзя выразить словами», — жалуется египетский фараон Рамсес II потомкам со стен пирамиды, после того как его доселе победоносная армия чуть было не оказалась разгромлена хеттами у сирийского города Кадета в XIII веке до нашей эры. С обеих сторон в сражении участвовали тысячи колесниц, ставших к тому времени главной ударной силой всех ведущих государств Передней Азии{204}.

Хотя в это время лошади уже использовались для верховой езды, особенно кочевыми народами, считалось невозможным воевать верхом. Всадник был еще слишком неустойчив на хребте лошади, седло не было изобретено, и все помыслы верхового сосредоточивались на том, чтобы удержаться, обхватив ногами бока скакуна, а руками держась за гриву (затем узду). В таких условиях использовать оружие и поражать им врага не представлялось возможным. Но время воинов-всадников было уже не за горами.

Помимо силы железного меча или боевого топора было нечто еще, что приводило в движение многие народы. Могущество оружия только создавало условия, делающие возможным дальний поход, разгром ближайших и отдаленных соседей. Двигала же людьми и их вождями некая духовная сила, мотивация высшего порядка. Вернуть свою прародину, отомстить обидчику, создать мировую империю, распространить истинную веру, дойти до последнего моря — все эти идеи реально воздействовали на умы наших предков, а следовательно, заставляли менять спокойную и размеренную жизнь в привычных местах обитания на полную опасностей и невзгод дорогу переселенца.

Долгое время советская историческая школа, основываясь на вульгарном материализме Маркса, пыталась причины любого исторического события объяснить экономическими и политическими интересами определенных социальных групп — классов. Напал хан такой-то на соседей — значит, этого требовали интересы правящей верхушки орды.

В ходе Великого переселения народов многие этносы действовали, не только игнорируя нужды собственной элиты, да и племени в целом, но и подчас прямо вопреки этим интересам. Более того, даже такой древний инстинкт, как жажда самосохранения, не всегда останавливал мигрантов. Такова была сила идей, рождавшая героические безумства и разрушавшая процветающие государства.

Даже ныне, в просвещенном XXI веке человек не всегда поступает рационально, часто действует, опираясь не на доводы рассудка, а под влиянием импульса, минутной эмоции. Нашими же предками руководили всепоглощающие страсти: любовь и ненависть, жажда славы и избыток молодецких сил. То была юность мира, а в эту пору людям всегда свойственно горячиться и, как следствие, допускать ошибки и совершать великие подвиги.