АСПЕКТЫ ЭЗОТЕРИЧЕСКОЙ ДОКТРИНЫ ХРИСТИАНСТВА
Непременным условием реставрации христианства является новое открытие его эзотерической доктрины и, в более широком смысле, всего, что за пределами его обычной религиозной формы имеет общий корень со всеми традициями. Основной причиной упадка христианства стала утрата сознания, — даже у его теоретически более квалифицированных хранителей, т. е. духовенства, — соответствующего изначальной Традиции. Эта потеря традиционного сознания, как правило, порождает путаницу между сущностью христианства и его адаптацией к случайным историческим обстоятельствам. Вышеупомянутая hypostasis (греч. «сущность») в истории религии превозносится как точка прохождения «абсолютного обновления», в то время как в действительности, это «обновление» довольно относительно и находится в тесной связи с условиями завершения цикла и, для глубокого понимания христианства, значения всех его элементов, неразрывно связанных с изначальной Традицией, не обладает никакой важностью.
Эвола прав, когда он пишет: «обновление» не должно пониматься лишь в плане частной адаптации доктрины, адаптации, которая является новой не более чем по отношению к экзистенциальным и историческим условиям; для благоразумного утверждения основного положения католицизма, нужно занять противоположную позицию: вместо того, чтобы настаивать на «обновлении» доктрины, как если бы это было неким преимуществом, необходимо подчёркивать её Древность и Непрерывность , показывая, насколько это возможно, всеохватность её глубинной сущности в высшей форме просвещения и символов, что являются действительно «католическими» (иными словами, универсальными)».
Как эхо этого фрагмента, мы воспроизводим в полном объёме страницу из книги Генона, которая заслуживает подробного комментария:
«Религиозная адаптация как факт совершенно другой традиционной формы являет собой, однако, проявление истинного духовного владычества, в наиболее совершенном смысле этого слова; и это владычество, проявляющееся внешне как религиозное, может быть одновременно совершенно иной вещью внутри себя, потому как где — то в глубине оно не утратило связь с Брахманами, под которыми в данной ситуации мы подразумеваем интеллектуальную элиту, что сохранила понимание своего нахождения за пределами любых частных форм, иными словами, осознание глубинной сущности Традиции. Для этой элиты форма способна играть лишь роль «опоры», но с другой стороны, она также является средством вовлечения в Традицию тех, кто не имеют доступа к чистой интеллектуальности; безусловно, эти люди не воспринимают ничего кроме формы, их собственные индивидуальные возможности не позволяют им двигаться дальше, вследствие чего духовное владычество проявляет себя перед ними в той форме, которая соответствует их природе, таким образом, чтобы их образование, являющееся внешним, всегда вдохновлялось смыслом высшей доктрины. Однако если адаптация неизбежно реализуется, может произойти то, что люди, сохранившие эту традиционную форму, в итоге сами замкнутся в ней, утратив подлинное знание того, что пребывает за её пределами».
Эти линии включают всю проблематику упадка христианства. «Истинное духовное могущество» исчезло в лоне Церкви, описывающей себя как «католическую», но не имеющей никакой реальной «интеллектуальной элиты» способной одновременно адаптировать доктрину к обстоятельствам и сохранить её универсальное значение. Многочисленные представители христианской традиции, которые были «заключены» в пределах «религиозной адаптации», утратили глубинную сущность христианства (что также являлась сущностью других традиций) и любой контакт с изначальной Традицией даже теоретически, вплоть до утверждения «сектантской и догматической исключительности», посему можно говорить о том, что Эвола был прав в своих критических замечаниях. Изначальная Традиция абсолютно несовместима с идеалом «католичества», понимаемого в его этимологическом значении. Для упомянутых представителей христианство является не «традицией среди других традиций», но «Откровением в рамках традиции». Эта исключительность, полная новых притязаний — не меньшее зло, чем пренебрежение по отношению к другим традициям, объёдинённым под уничижительным ярлыком «язычников», добавляя категорический отказ от общего противостояния Подрывной деятельности. Таким является современный случай фундаментализма, который, даже находясь на значительном расстоянии от истинного экуменизма — экуменизма высшего, того, что вытекает из общей сущности всех доктрин, относящихся к изначальной Традиции, — также не является эффективной преградой против подрывной деятельности, в той степени, в какой его экзотерическо — общественная интерпретация христианства становится аристократическим и авторитарным посланием, а именно, некой традиционной формой.
Ранее упомянутая исключительность превращается в катастрофическую, когда, применяя силу по отношению к другим традиционным религиям, она сопровождается неприемлемой терпимостью к таким анти — традиционным учениям, как протестантизм или марксизм. Это приводит к падению в низший экуменизм, псевдо — универсализм гибридного характера, внедряющий в Традицию подрывные элементы, которые лишают её не только эзотерического измерения, но и существенно изменяют её экзотерическо — социальное устройство. Таково нынешнее «левое» христианство, которое, не удовлетворившись отрицанием какого — либо участия христианской традиции в Традиции Изначальной, как и «правый» фундаментализм, осуществляет свою деятельность посредством смешения анахронизма и буквализма, эгалитарной экзегезы Писания. Ассимиляция христианства с марксизмом буквально постулирует протестантский принцип «вольного исследования» священных текстов. Таким образом, «левое» христианство представляет собой идеальный синтез двух звеньев цепи, что разрушает здание традиционного христианства. По отношению к традиционному и подлинно «католическому» христианству, это намного хуже, чем фундаментализм, который, не смотря ни на что, в виду своей аристократической и авторитарной интерпретации, остаётся, хотя и частично, в контакте с Традицией. Реставрация традиционного христианства по — прежнему возможна на основе фундаментализма, в то время как «левое» христианство соответствует современной необратимой субверсии, и в силу самого этого факта, обязано вступить в борьбу.
Как пример представителя христианской традиции, который оказался ограниченным экзотерическим воззрением, мы назовём кардинала Даниэлу, его случай более показателен, поскольку он является одним из лучших современных богословов. Его «оговорки» относительно Рене Генона и интегрального традиционализма позволяют представить ту бездну непонимания, что разверзлась между младшим духовенством и «старшими священнослужителями». «Христианство одухотворено не каким — то метафизическим пониманием постоянных измерений человека», — утверждает кардинал Даниэлу. «Оно происходит от вмешательства Бога в историю». «Непосредственное превосходство» христианства над другими религиями «заключается в самом воплощении Слова», в особенном Человеке, Иисусе Христе, Спасителе всего Человечества. Поэтому «библейские религии» и, в частности, христианство, являются не формами изначальной Традиции, а рождением чего — то нового». Давайте ещё раз повторим, что мы говорили об относительном обновлении. Христианство стремилось к утверждению религии воплощённого Слова в той степени, в какой исторические условия, свойственные начальной стадии Кали — Юги, нуждались в эффекте, оказанном на как можно большее количество людей, посредством события, что могло вызвать невероятное потрясение, — в первоначальном смысле этого термина, — дабы окончательно и бесповоротно предоставить человеческому роду путь освобождения, который лежал через искупление. В «таинстве Воплощения», таким образом, появляются три измерения экзотерической релятивизации: историческое, социальное и экзистенциальное. Вне зависимости от способов своей работы, эта релятивизация не оказала никакого влияния на высший смысл доктрины, её эзотерический смысл, неотделимый от изначальной Традиции. Среди этих способов, как было отмечено выше, можно назвать след, оставленный христианством в традиционной концепции двух природ, замену традиционного дуализма различия — сепаративным дуализмом, приспособленным к условиям железного века, где господствует преимущественно монистический материалистический менталитет. Упадочническому человечеству, смирившемуся с искушением материалистического монизма, следует вначале предложить существование иного мира за пределами материального, даже если кажется, что вновь провозглашённый дуализм на первом этапе противопоставляет два абсолютно разных мира, чтобы впоследствии представить высший дуализм, в согласии с которым материальный мир должен будет восприниматься как эманация и отражение духовного мира, его несовершенный и преходящий образ. В более общем плане, релятивизация экзотерической доктрины заключается в её религиозном выражении. Генон настаивает: религиозным является лишь один внешний аспект сакрального, другой является метафизическим. В этом ключевое различие между «спасением», религиозным способом приближения к божественному, пути, что воодушевлён христианством и предназначен для «человека сломанного типа» (Эвола), утратившего смысл истинной интеллектуальности, и «освобождением», метафизическим идеалом «достижения высшего и необусловленного состояния», когда все ограничения, присущие материалистической части существа, были преодолены.
ХРИСТИАНСТВО: ОБНОВЛЕНИЕ И НЕПРЕРЫВНОСТЬ
Христианство разделило с другими традициями некоторое число мифов, символов и образов. Мы уже назвали миф о Золотом веке (или Рае) — общий для библейской религии и индуизма, эхо которого также находимо у Гесиода и Вергилия. Также мы указали на символический титул Pontifex (буквально «Строитель Мостов»), принятый как у римских императоров, так и у христианских Пап. Генон напоминает, что «символически Понтифик есть тот, кто выполняет функцию посредника, устанавливающего связь между этим миром и высшими мирами. В связи с этим, радуга, «небесный мост», является естественным символом «понтификата», поэтому все традиции придают ей сходные значения: так, у евреев она — залог завета между Богом и его народом, в Китае — символ союза Неба и Земли, в Греции она олицетворяется Иридой, «вестницей Богов», и почти везде, у скандинавов, персов и в Центральной Африке и Северной Америке, она представляется мостом, связующим чувственный и сверхчувственный миры». Следует добавить, что индусский Tirthamkara (буквально «создатель брода или моста») — точный эквивалент латинского Pontifex. Мост является ничем иным, как путём Освобождения. Tirthamkaras двадцать четыре, как старцев Апокалипсиса. Позже мы вернёмся к традиционным соответствиям числового символизма.
Мы могли бы привести много подобных примеров. В книге, написанной вскоре после смерти Генона, но недавно переизданной, во введении в философскую мысль Генона, Поль Серан приводит несколько других. Например, он устанавливает аналогию между Христом, человеком, в котором объединены две природы, божественная и человеческая, и Джен (Человеком), который в Большой Триграмме исполняет роль посредника между «Небом» (Тянь) и «Землёй» (Ти). Генон связывает это с высшим смыслом евангельской фразы: «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут». И Генон комментирует: «Слово в себе самом и, как следствие, «Универсальный Человек», ему тождественный, пребывают за пределами различения «Неба» и «Земли»; так, он вечно остается таким, какой есть, во всей полноте бытия, в то время как любое проявление и различение (т. е. всякий порядок случайных существований) исчезают в полной «трансформации».
Интеграция христианского символизма в великий традиционный эзотерический ансамбль предполагает не только восприятие соответствия значений. Каждый символ, каждый образ, каждый миф есть опора идеи, так же приводимой к идее Праздника тела Христова, которая основана на традиционном мировоззрении, едином и универсальном для всех религий, что конкретизированы во времени и пространстве. Преодоление христианского экзотеризма и открытие эзотерических аспектов христианства, переход от Shariyah к Haqiqah, если использовать исламскую терминологию, постулирует, кроме выявления соответствия значений, создание совпадения значений. Например, недостаточно будет просто отметить непрерывность мифа об Эдеме; необходимо связать его с традиционной метафизической историей, с этим циклическим воззрением, которое одновременно является пессимистическим и активным, разделяемым всеми традициями, с этой инволюционной концепцией, однако, сочетающей в себе постоянную тьму упадка с перспективой искупления в новом цикле.
Символ «хождения по водам» — типичный пример символа приводимого нами не только для того, чтобы сблизить значения, но также для их сравнения и конечной интеграции в традиционное Weltanschaung. Генон утверждает, что Вишну назван Нараяной, «Движущимся над Водами», и что «сближение с Евангелием выявляется именно там, где Христос идёт по воде». Он добавляет, что в индуистской традиции, завоевание «Великого Мира», союз с «Покоем», обладание «собой во всей полноте», т. е., в конце концов, внутренняя реализация, «часто бывают изображены как плавание». Почти неизбежно вспоминаются Аргонавты и лодка, которая в христианском символизме представляет Церковь, кроме того, открытие внутреннего духовного центра нередко рассматривают как героическое приключение, которое не обязательно происходит на море (Поиски Священного Грааля, исламская доктрина «великой священной войны», Бхагавад Гита). Во всех традициях, где появляется «хождение по водам» посреди «моря страстей», острова остаются неизменными средь непрерывного волнения волн. Евангельские образы, равно как и другой традиционный символизм, относятся к универсальной доктрине, которая учит реализации Существа через постоянное метафизическое напряжение к внутреннему единству за пределами разнообразия материальных инстинктов, аффективных импульсов и всех бесформенных биологических проявлений.
Иван Айвазовский. Хождение по водам
Сейчас мы значительно поднялись над сентиментальной мистической путаницей и жестким дуализмом, в котором молодой Эвола упрекал христианство. Тройное различие Тело — Душа — Дух, основа традиционного взгляда на человека, присутствует в христианстве, особенно в ранних текстах, Посланиях апостола Павла к фессалоникийцам и Коринфянам. Заповедь «прославления Бога во плоти» является противоположностью внутренней атаки, которую христианство направило на плоть человеческую. Апостол Павел говорил, что человек — одновременно тело, душа и дух, и что человеческое тело есть богоявление души и храм Святого Духа. Переход между духом и телом, душа — опора метафизического напряжения, которое первое подразумевает во втором. Вместилище импульсов, посредством которых мы признаём союз, объединяющий нас с биологическо — материальной сферой, является также рычагом духовного напряжения. Ношение следа этих экзистенциальных поисков высшего мира, признаков, которые по самой своей природе выходят за рамки импульсов простой возбудимости, чья организация в соответствии со стилем поведения и действия является основой того, что Эвола называет «расой духа», «расой души», в высшем ноопсихическом смысле этого слова, а не в низшем, биопсихическом значении души, мыслимой как источник аффективного рассеивания.
ИНТЕГРАЦИЯ ХРИСТИАНСКОГО СИМВОЛИЗМА
Немного ранее мы упоминали понятие «духовного центра» во внутреннем смысле этого термина, то есть, ядра личности, которое каждый должен стремиться открыть за пределами случайных зовов плоти, то важное, что мусульмане называют «великой священной войной», противопоставляя её «малой священной войне», которая ведётся на внешней стороне против врагов родины; но также существует внешний смысл понятия «духовного центра». Тогда говорится о месте, где возникла данная традиция: Рим, Мекка, Иерусалим.
Различные духовные центры, в которых появлялись различные религиозные традиции, зачастую были не более чем отражениями во времени и пространстве великого универсального центра Изначальной Традиции, где пребывает «Царь Мира», о котором, ещё прежде Генона, упоминал Жозеф Александр Сент — Ив Д'Альвейдр в своей книге «Миссия индийцев». Этот «Центр Мира» называется Агартха, также известный в христианском средневековье как царство пресвитера Иоанна, и его «двуцентральная структура» отражается во всех исторических и географических духовных центрах, которые он производит. Теперь мы всецело перейдём к числовому символизму, эзотерическому значению чисел, и как напоминает историк христианского искусства, «утилитарный символ всегда скрывает таинственный смысл и всегда точен как полученные нами сообщения первых веков». Мы ограничимся изучением символического смысла чисел 12 и 13.
Сент — Ив Д'Альвейдр утверждает, что "окружность, стоящая выше всего и ближе всего подходящая к таинственному центру, состоит из двенадцати делений, которыми представлена высшая инициация и которые, кроме всего прочего, соответствуют Зодиаку". Генон комментирует: «Именно этот круг воспроизводится так называемым «Круговым советом» Далай — Ламы , состоящим из двенадцати великих Нашманов, а отголоски этого понятия встречаются и в некоторых западных традициях, — достаточно вспомнить о «Рыцарях Круглого Стола». Добавим также, что двенадцать членов внутреннего круга Агартхи, с точки зрения космического порядка, представляют собой не только двенадцать знаков зодиака, но и двенадцать Адитьев , а именно форм Солнца, которые соотносятся с этими зодиакальными знаками, и это очевидно, поскольку Ману Вайвасвата называется «сыном Солнца», «Царем Мира», и одной из его эмблем является солнце. Именно её приписывает Христу католическая литургия, называя его «Солнцем справедливости», Sol Justitiae ; Слово в действительности является «Духовным Солнцем», т. е. истинным «Центром Мира»; не будем забывать, что это выражение — Sol Justitiae — применяется также и к Мельхиседеку. Изображение Солнца с двенадцатью лучами можно рассматривать как образ двенадцати Адитьев; однако, когда Солнце служит образом Христа, те же лучи уподобляются двенадцати апостолам (греч. " apostolos " означает "посланник") Кроме того, само число апостолов служит, помимо всего прочего, отличным подтверждением соответствия между Христианством и изначальной Традицией».
Что касается древнего символизма числа три, в связи с католическим учением о Троице, нам не остаётся ничего лучшего, как воспроизвести следующий фрагмент одной из наших статей: «Черты последней (языческой духовности) многообразны в лоне римской католической Церкви. Нам следует сказать о них. Давайте вспомним лишь, к примеру, Троицу, остатки гомеровской космогонии — «всё разделяется на три», — сказал известный греческий поэт, — отражение священной Арийской триады, выжившая индуистская доктрина Тримурти или венок с тремя образами друидов. Понятие «Бог в трёх лицах» или «Единый в Трёх Лицах» также свойственно для скандинавской мифологии (Один, Лодур, Хенир) и египетской религии».
Наше обращение к данной статье не означает, что мы всё ещё придерживаемся точки зрения, которую в ней развиваем. На момент написания статьи, мы были ограничены, с одной стороны, памятью о воспитании и требованиями темперамента, которые привели нас к христианству, а с другой, сопряженным влиянием «Восстания против современного мира» и публикациями «новой школы» правых. Всё это было своего рода критическим приговором, объявленным «изначальному христианству», которое представлялось противоположностью «европейского гения». Иным было восхваление католицизма на основе так называемых «следов языческой духовности», в которой заключалась специфика Запада. Несмотря на повсеместное благотворное использование символизма троицы, ранее упомянутый перенос напрочь
избавлял от неявного историзма, абсолютно не совместимого с идеей изначального высшего традиционализма и, что касается собственного внутреннего развития христианства, с утверждением эволюционистских предрассудков, приумноженных исключительно социологической концепцией роли религии. Обладая «развивающимся» направлением, благоприятным для общественного порядка, католицизм возвышался теми, кто, отрицая «изначальное христианство» в его наиболее глубоком значении, уничтожили его духовную основу. Так католицизм, равно как рыцарство, течение воинов — аскетов Средних веков и политически мыслящие гибеллины, был продуктом разложения раннего христианства и, по причине этого случайного исторического контингента, одной из форм выражения абсолютной Традиции, которая выходит за рамки принятых категорий пространства и времени.
ДВУЦЕНТРАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ДУХОВНЫХ ЦЕНТРОВ
«Крест стоит, пока вращается мир», таков девиз монашеского Ордена картезианцев. Определённо, крест символизирует «Ось мира». Axis mundi — духовный центр вселенной, её неподвижный двигатель, используя знаменитую формулу Аристотеля, сила, которая управляет универсальным движением, не принимая в нём участия. Существует «символизм креста», которому Генон посвятил одну из величайших работ. Когда христиане сотворяют крестное значение, они вспоминают не только две деревянных перекладины, на которых был распят Христос, — посредством этого символического жеста они устанавливают связь с изначальной Традицией; не только христианство использовало этот ключевой символ, но и многие другие религии включили его в своё учение в качестве основополагающего аспекта.
Рене Генон пишет: «Большинство традиционных доктрин используют в качестве символа реализации «Универсального Человека» один и тот же знак, ибо, как мы сказали ранее, он принадлежит к символике, которая непосредственно восходит к изначальной Традиции: это знак креста, очень точно выражающий способ, с помощью которого достигается эта реализация — через соединение в совершенную целостность состояний сущего, приведённых к гармоничной иерархии, во всеобъемлющем развертывании в обоих направлениях — «расширения» и «возвышения». Генон уточняет, что условия «расширения» и «возвышения» заимствованы из исламской эзотерической доктрины. Необходимо определить значение и, следовательно, понятие «Универсального Человека», о котором также рассказывается в древних персидских текстах (Вохуман), также как и в даосизме (Джен, посредник между Небом и Землёй в Великой Триаде).
Расширение в горизонтальном смысле «широты» — это «полное расширение индивида, взятое как основа реализации; расширение, состоящее в неограниченном развитии совокупности возможностей, подчиненных особым условиям проявления». Таким образом, оно относится к биопсихической части существа. И по этой причине не может являться самоцелью. Оно должно осуществляться в совершенной гармонии с развитием в горизонтальном направлении «возвышения». Всё это согласуется с тем, что Эвола называет «Абсолютным Человеком». Мы остановимся для того, чтобы подчеркнуть фундаментальное различие, что отделяет Индивидуальность от Личности. Способы первой — биопсихические способы, исключительно горизонтальное расширение которых не может быть достаточным для того, кто желает достигнуть расширения «Универсального Человека». Для того чтобы осуществление в смысле «широты» не было ограничено простым индивидуализмом, основанном на «воли к власти», сами биопсихические способы должны быть ранжированы. Они должны благоприятствовать, в горизонтальном расширении индивидуальности, «возвышению» в эзотерическом смысле этого понятия, духовному подъёму, который постулируется последовательной организацией биопсихического разнообразия доминирующим принципом внутреннего единства.
Адам Кадмон
Подобно тому, как мы обнаружили эхо числового символизма Дюжины, начиная от двенадцати рыцарей Круглого стола, переходя к двенадцати Апостолам и двенадцати греческим богам Олимпа, пространственный символизм креста представляет интеграцию внутреннего осуществления в «Универсальном Человеке», который одновременно является Христом, пророком исламской традиции, Адамом Кадмоном еврейской каббалы и «Царём» дальневосточной традиции. В силу традиционной аналогии между макрокосмом и микрокосмом, это совершенно не противоречит метафизическому символизму креста, но напротив, завершает интерпретацию в соответствии с девизом монашеского Ордена картезианцев. Действительно, полное расширение «Универсального Человека» в двух направлениях пространства является человеческим микрокосмом, Axis mundi мирового макрокосма. Полная реализация человека состоит из точнейшего открытия духовной оси, центрального ядра личности, которое станет управлять движением индивидуальности, не принимая в ней духовного участия, чтобы оставаться «неподвижным двигателем» души и тела.
Для того, что завершить настоящее рассуждение, нам остаётся лишь воскресить в памяти один известный случай использования универсального символизма креста в сравнительно недавнее время. Речь идёт о Свастике, древнем и извечном символе, следы которого находят даже у аборигенов Америки, что, вне всяких сомнений, имеют связь с изначальной Традицией; национал — социализм, полностью игнорируя универсальное значение этого символа, превратил его в эмблему так называемого превосходства «арийской расы»; подобная опасность сегодня угрожает символу «кельтского креста», который был регенерирован новым европейским национализмом. Как символ европейского единства, кельтский крест, безусловно, был так же законно унаследован как языческими, так и политическими воззрениями. Кельты действительно распространились по всей Европе от Испании до Чехии. Кельтская ветвь видна даже на Ближнем Востоке. Профессор Jacques Baugé—Prévost избегает называть того же Иисуса «Кельтом из Галелеи», тем самым подтверждая кельтское происхождение европейских народов? «Кельтский крест» является легитимным символом национализма, открытого на христианском Западе, новой идеологии и высокого интереса, что противопоставляет либерализму и марксизму идеал Европы, задуманный как единство цивилизации, нежели как конгломерат наций в узком смысле, всегда готовых применять меры друг против друга. Однако следует быть осторожным, чтобы не принять национальный партикуляризм за партикуляризм европейский, даже на основе общей культуры, а не чистой биологии, расы, что является точным эквивалентом того, что в сфере индивидуальной реализации называют «расширением».
Европейский национализм также должен быть воспринят вертикально, в универсальном смысле, добавляя к нему необходимое восприятие биологических, расовых и культурных различий, чёткое и обязательное создание духовной Иерархии. Лишь духовные различия имеют абсолютное и универсальное значение, и в силу этого факта служат основой для создания иерархии. В качестве примера мы скажем, что с традиционной точки зрения в цивилизации средневекового христианского Запада дух коллективизма, который связывает европейского рыцаря с его японским эквивалентом, Самураем, важно не только расовое различие, что их разделяет, но, прежде всего, то этническое и культурное сообщество, которое связывает того же рыцаря с европейским буржуа и рабом. Одновременно с этим открытием иерархии (в возрастающем порядке значимости: биологическое сообщество, культурное сообщество и сообщество духа, — согласно традиционной троичной классификации человека), новый европейский национализм вновь должен обрести универсальное значение его символа, «кельтского креста», две перпендикулярные перекладины которого представляют двойное горизонтальное и вертикальное осуществление европейского сообщества, и круг, что отражает всю полноту бытия как результат этого двойного осуществления.
ХРИСТОС: ЦАРЬ, СВЯЩЕННИК И ПРОРОК
Одно из самых значительных символических событий христианской традиции, несомненно, история трёх «Волхвов» пришедших с Востока», чтобы почтить Иисуса и поднести ему «золото, ладан и мирру». Нужно прежде всего отметить, что один из этих царей носил имя Мельхиор (букв. на иврите «Царь Света»), корень которого тот же, что у Мельхиседека. Рене Генон замечает в связи с этим: «это имя того персонажа, который выполняет функцию «Царя Мира» в иудео — христианской традиции». У этого имени есть положительная связь с высшим духовным центром, Агартхой. Кроме того, Генон добавляет: «Иудео — христианская традиция различает два вида священства — «по чину Аарона» и «по чину Мелхиседека», причем второе настолько же выше первого, насколько Мелхиседек выше Авраама, рождённого из колена Левия и, таким образом, из рода Аарона».
Превосходство «по чину Мельхиседека» над Аароном заключается в том, что Мельхиседек есть «Господин Мира и Справедливости», наделённый царской и священнической властью, одновременно являясь царём и священником. Мир и Справедливость соответствуют идеалам духовной и светской власти. Христианское священничество отождествляется со священничеством самого Мельхиседека, следуя сказанному Христом в одном из псалмов: «Ты священник вовек по чину Мельхиседека»; нужно связывать с этим тот факт, что Христос был рождён в царском колене Иуды, а не в священническом колене Левия.
Из этого следует, что Христос есть Царь и Священник, но также Пророк, так как Пророком является тот, кто наделён полномочиями светской или царской власти (соответствующей горизонтальной реализации, что была упомянута нами в анализе символизма креста) и духовной или священнической власти (соответствующей вертикальному расширению). Таким образом, достоинство Христа — это достоинство «Универсального Человека», которого мусульмане называют просто «Пророком». Этим превосходством Христос наделён от рождения посланниками Агартхи, что являются «Волхвами», следовательно, Христос представляет «Царя Мира», а христианство является совершенным ортодоксальным проявлением Изначальной Традиции. О «Волхвах» Генон пишет: «Маханга преподносит Христу золото и называет его «Царем»; Махатма одаривает его благовониями и приветствует как «Священника», наконец, Брахатма подносит ему смирну (бальзам бессмертия), величая «Пророком» или «Духовным учителем». Знаки почтения, оказываемые младенцу — Христу во всех трех мирах тремя полномочными представителями изначальной Традиции, в то же время являются, как несложно заметить, залогом совершенного соответствия христианства с этой Традицией».
Андреа Мантенья. Поклонение волхвов (1464)
ХРИСТИАНСКАЯ ИНИЦИАЦИЯ
Доктрина не может быть признана традиционной в высшем смысле этого слова, если наряду с метафизическим символизмом она не предлагает инициатический путь, который в технической и экспериментальной сфере является тем, чем эзотерическая доктрина является в сфере теоретической. Для Генона нет никакого сомнения в том, что «христианская Церковь в первые века своего существования была закрытой или полузакрытой организацией, куда допускались не все желающие, но лишь те, кто соответствовали необходимым критериям для получения особой «христической» инициации».
Генон не отрицает, что таинства, лежащие в основе инициации христианской традиции, могли со временем выродиться и, в конце концов, превратиться в обыкновенные экзотерические ритуалы. Некоторые продолжают обвинять Генона в противоречивости мнений. Существенное возражение таково: невозможно полагать, что таинства изначального христианства утратили свой инициатический характер, поскольку последний постоянен и неизменен. Генон опровергает это, отвечая: «Эта неизменность и необратимость присуща лишь людям, получившим инициацию, но не тем ритуалам или особым жестам, призванным передавать духовные влияния, что служат «техническим» средством инициации».
Эта утрата инициатического характера христианских обрядов, эзотерических таинств, изначально задуманных как технический и экспериментальный аспект эзотерической доктрины, составляет часть «падения этого мира», которое внушили христианству западного мира условия эпохи. Это один из многих аспектов адаптации, уже не единожды нами упомянутой, когда речь шла о непредвиденных обстоятельствах конца цикла, одна из форм этой умышленной и необходимой секуляризации, в которой многочисленные современные историки, приписывая другим свой собственный менталитет и не способные судить прошлое кроме как через призму современного макиавеллизма, смутно различили корыстный политический маневр.
Генон противопоставляет им гораздо более легитимную точку зрения, когда пишет: «Принимая во внимание то печальное состояние, в котором в эпоху распространения христианства находились страны Запада, входившие в состав Римской империи, то без «падения» христианства на экзотерический уровень все они вместе взятые в скором времени лишились бы всякой традиции, так как их собственные традиции, и в особенности главенствующая греко — романская традиция, достигли точки крайнего вырождения, что свидетельствовало о безусловном и скором конце цикла их существования. Это «падение» не было ни случайностью, ни извращением, — наоборот оно носило "провиденциальный" характер, потому как лишь это не позволило Западу скатиться в тот период в ту же пропасть, в какой он находится в наше время».
«Дабы убедиться в том, что христианство во второй фазе своего существования, утратило инициатический характер своих «таинств» и превратило их в обычные экзотерические обряды, достаточно рассмотреть случай с крещением, от которого должно непосредственно зависеть все остальное. Об изначальном христианстве, несмотря на всю «тьму», что его окутывает, абсолютно точно, что в нем крещение давалось лишь при соблюдении множества строгих предписаний и после длительной подготовки. В настоящее время все обстоит прямо противоположным образом, и кажется, что Церковь прилагает все усилия на то, чтобы упростить и облегчить процесс осуществления этого таинства, которое может быть не только дано всякому человеку без какой — либо подготовки и вне зависимости от его качеств, но считается действительным, кто бы его не осуществил, в то время как другие таинства могут совершаться лишь священником определённого сана и исполняющего конкретные ритуальные функции».
Отношение Эволы к случаю крещения было точно таким же, в рамках его анализа экзотеризации инициатических ритуалов, — явлении, которое он оценивает куда более пессимистически, чем Генон. «Генон смотрел на эту ситуацию не столь пессимистично, потому что не учитывал двух моментов. Прежде всего, он, в отличие от указанного нами высшего и интегрального понимания инициации, рассматривал её более широко и даже ввёл понятие «виртуальной инициации», иными словами, инициации, которая может происходить безо всякого ощутимого для сознания эффекта и оставаться почти столь же бездейственной, как происходит в большинстве случаев. Вторая ошибка Генона заключается в том, что, на его взгляд, указанная сила сохраняет свою действенность даже в тех организациях, которые некогда обладали подлинным инициатическим характером, но так давно вступили в фазу предельного вырождения, что есть все основания предполагать, что духовная сила, изначально бывшая их центром, отныне утрачена, не оставив за фасадом ничего, кроме психического трупа».
Однако, помимо этих поверхностных расхождений, Генон и Эвола совпадают в главном — в том, чтобы признать среди различных затемнённых аспектов эзотерического христианского сознания экзотеризацию священных ритуалов. Крещение проявляется у обоих как наиболее очевидная иллюстрация этого явления. Из первоначального значения «второго рождения», переживаемого избранными во время инициации, оно выродилось в сугубо официальную церемонию, проводящуюся в связи с явлением в мир каждого человека, на абсолютно равных основаниях. Традиционная концепция «второго рождения» находит своё собственное эхо в чистой форме деградировавшего «обряда перехода», который этнологи и современные антропологи нашли в лоне первобытного общества, принимая во внимание, что это не было изначальным и основным состоянием человечества, а как совершенно точно указывает Жозеф де Местр, гипердегенеративным остатком, лишь напоминающим его, а потому существовала опасность в применении прилагательного «первобытный», поскольку, имея двусмысленный характер, оно одновременно означает «дегенеративный» и «изначальный». «Второе рождение» являлось исключительно духовным, это было рождение, дававшее доступ в «мужское общество» в высшем значении этого термина, открывавшее двери к индуистской касте «дваждырождённых», понимаемой в этимологическом значении (и означало ступень, на которой находится сам Генон, являясь верховным «свидетелем Традиции» в современном мире). Между тем, первое рождение — биологическое — случайно, и не может наделять на равном основании тем достоинством, которого удостаивается каждый человек, в то время как биопсихическая организация, «второе рождение» — духовно, и является результатом добровольного преодоления себя — оно наделяет высшим достоинством, присущим всякой подлинной аристократии.
В главе, посвящённой отношениям христианской этики и метафизики пола, мы вернёмся к вопросу экзотеризации, воскрешая в памяти событие священного бракосочетания, этой «великой тайны», о которой говорит Святой Павел и которая также выродилась в обыкновенную общественную формальность. Но прежде мы рассмотрим христианство под метаполитическим углом, и наше изучение не будет напрямую связано с некими ранее существующими аспектами эзотерической доктрины христианства. Таким образом, двойственная функция Христа как Царя и Священника позволит понять истинную сущность гибеллинизма, этого расцвета средневековой метаполитической мысли, наследниками которой были Эвола и Генон.