23октября 1916 года в вагон 3-го класса поезда, следующего в Киев, на станции Голендры вошла некая сестра милосердия. Впоследствии оказалось, что это была М. Уткина, жена каменецкого уездного врача. Странное поведение Уткиной привлекло внимание пассажиров, которые вскоре заподозрили в ней душевнобольную. При приближении поезда к железнодорожной станции Казатин Уткина громко заявила попутчикам, что у нее был офицер-казак любовник, которого у нее «отбила Государыня Мария Федоровна», а затем она, придя в состояние сильного раздражения, стала выкрикивать: «Сволочь, мерзавка! Она отбила у меня любовника, несмотря на то что содержит таких двадцать пять казаков. Я не буду молчать, я буду все кричать! Я ничего не боюсь, так как была уже два раза арестована, но меня отпускали». По прибытии поезда в Казатин нарушительница порядка была задержана представителями власти, но и во время следования в дежурную жандармскую комнату она продолжала выкрикивать оскорбления в адрес вдовствующей императрицы.

Против странной пассажирки было выдвинуто обвинение по оскорблению члена императорской семьи, однако обстоятельства совершения ею преступления заставили стражей порядка усомниться в здравости ее рассудка. Уткина была доставлена в Киев и здесь помещена в психиатрическое отделение земской Кирилловской больницы. При допросе Уткина признала себя виновной в предъявленном ей обвинении, но вместе с тем проявила явные признаки душевного расстройства. Произведенным медицинским расследованием было установлено, что Уткина как во время совершения приписываемого ей преступления, так и во время проведения следствия и обследования страдала душевным расстройством в форме маниакально-депрессивного психоза. Киевский окружной суд, рассмотрев это дело, признал, что Уткина во время совершения ею преступления не могла понимать свойства и значения совершаемых ею действий. Уголовное преследование дальнейшим производством было прекращено.

Казалось бы, слова сумасшедшей женщины не могут представлять никакого интереса для исследователя, изучающего политическую историю эпохи Мировой войны. Между тем это дело любопытно именно своей бесспорной искренностью, необычной болезненной откровенностью обвиняемой. В вагоне поезда Уткина открыто прокричала то, о чем некоторые подданные российского императора обычно не говорили громко, но нередко передавали «в своем кругу». В словах больной женщины нашли отражение некоторые странные и абсурдные слухи, преследовавшие мать царя.

Первая мировая война застала вдовствующую императрицу Марию Федоровну в Великобритании. Обеспокоенная осложнением международной обстановки, она прервала свою поездку по Западной Европе, пыталась скорее добраться до России. 19 июля она покинула Англию, намереваясь через Париж и Берлин вернуться в Санкт-Петербург. Однако когда вдовствующая императрица доехала до германской столицы, немецкое правительство потребовало, чтобы мать российского царя немедленно покинула пределы Германии. Императрица Мария Федоровна выехала в Данию, а затем через Швецию и Великое княжество Финляндское вернулась в Россию. Она приехала в столицу империи лишь 27 июля.

Вместе с вдовствующей императрицей в Санкт-Петербург прибыло и несколько десятков российских граждан, которых начало войны застало в Германии. Они были размещены в вагонах поезда императрицы по ее личному повелению.

Немало подданных российского императора, оказавшихся в это время на немецкой и австро-венгерской территории, испытывали большие трудности с возвращением на родину. Некоторые из них подвергались издевательствам, а иногда и насилиям со стороны властей враждебных стран. В русских газетах сведения об этом печатались под заголовками «Германские жестокости» и даже «Немецкие зверства». Иногда они давали истинное представление о тяжелом, порой попросту страшном положении российских граждан на вражеской территории, иногда же патриотическое воображение журналистов существенно умножало те трудности, с которыми действительно сталкивались русские путешественники. Образ мирных жителей, прежде всего путешественниц, ставших беззащитными жертвами жестокого врага, играл немалую роль в патриотической мобилизации военного времени, об этом много писали газеты, прибытие высокопоставленных особ из «германского плена» было запечатлено кинохроникой, демонстрация соответствующих лент в кинематографах сопровождалась возмущенными криками публики. И вдовствующая императрица Мария Федоровна, пожилая мать российского царя, оскорбленная врагом, олицетворяла неспровоцированную жестокость противника.

Илл. 41. Вдовствующая императрица Мария Федоровна.

Портрет, печатавшийся в годы Первой мировой войны.

Поэтому день тезоименитства вдовствующей императрицы, 22 июля, прошел в Санкт-Петербурге в этот раз по-особенному. Как обычно, состоялись торжественные богослужения во всех церквях столицы, гремели салюты, городские улицы и корабли, стоящие на Неве, были украшены флагами. Вечером состоялась иллюминация. Однако отсутствие по вине противника в городе августейшей именинницы, которая в день своего праздника вынуждена была пробираться домой окружным путем, придало этому дню особое значение, празднование использовалось для патриотической мобилизации. Так, настоятель Казанского собора, митрофорный протоиерей Орнатский в конце литургии говорил слово, в котором коснулся и последнего известия из вражеской страны о некультурном поступке немцев, не пропустивших поезд вдовствующей императрицы. Возможно, в связи с этой речью в центре города состоялась манифестация, участники которой направили послание матери царя: «Стотысячная народная масса, собравшаяся на Невском и олицетворяющая всю Русь, повергает к стопам Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны в высокоторжественный день ее тезоименитства свои верноподданнические чувства». Хотя данное послание и было опубликовано в авторитетном издании, упоминание о «стотысячной» манифестации было явным преувеличением. Впрочем, жанр такого приветствия, не вполне типичного для традиционного празднования тезоименитства члена императорской семьи, весьма показателен: в нем отражается специфическая атмосфера начала войны.

Илл. 42. Вдовствующая императрица Мария Федоровна раздает раненым нашейные образки.

И в последующие месяцы вдовствующая императрица Мария Федоровна активно участвовала в патриотической мобилизации общества. С 1880 года она была покровительницей Российского общества Красного Креста. Портреты высочайшей попечительницы висели в различных учреждениях общества – больные, раненые, медицинский персонал видели их постоянно. Чаще всего на этих портретах воспроизводилась давняя, но весьма удачная фотография Буассона и Эглера.

В Аничковом дворце, одной из городских резиденций императрицы Марии Федоровны, был устроен вещевой склад Красного Креста, в котором работали представительницы высшего общества, иногда к ним присоединялась и сама хозяйка дворца, вступавшая в беседу с польщенными дамами. В результате популярность обаятельной вдовствующей императрицы в аристократических кругах столицы еще более возросла.

Канцелярия императрицы Марии Федоровны производила сбор средств в пользу раненых и больных воинов, благодарственные же письма матери царя, адресованные жертвователям, публиковались в русской прессе. Нередко вдовствующая императрица принимала делегации различных общин Красного Креста, посещала лазареты. 15 декабря 1914 года она писала великому князю Николаю Михайловичу: «Я посещаю госпитали так часто, как могу. Это единственное мое утешение. Все дорогие нам раненые возвышают душу: какое терпение, какая скромность и какая поразительная сила духа! Я ими искренне любуюсь и хотела бы встать на колени перед каждым».

О посещении вдовствующей императрицей лазаретов, о ее встречах с больными и ранеными, врачами и сестрами милосердия различных общин Красного Креста писали газеты, а фотографии, запечатлевшие эти события, публиковались в иллюстрированных изданиях. Создается впечатление, что в некоторые месяцы число газетных информационных сообщений, посвященных патриотической деятельности матери царя, существенно превышало количество заметок, посвященных царице Александре Федоровне. Но не только благотворительная деятельность императрицы Марии Федоровны определяла отношение к ней общественного мнения.

Как уже отмечалось выше, в некоторых ситуациях мать императора пыталась играть и некоторую политическую роль. Порой сановники и аристократы стремились с помощью вдовствующей императрицы донести до Николая II какую-то важную информацию, а то и повлиять на процесс принятия политических решений. Упоминалось уже, что императрица Мария Федоровна неоднократно, и всякий раз безуспешно, пыталась убедить царя не брать на себя верховное командование в 1915 году. Переселение же матери императора в Киев было знаком нарастания конфликтов в царской семье.

О популярности вдовствующей императрицы свидетельствует и то обстоятельство, что она иногда оказывалась в центре различных патриотических манифестаций. Так, в мае 1916 года в Киеве было организовано шествие детей к дворцу, служившему резиденцией матери царя. Вдовствующая императрица вышла из своих покоев, раздались крики ура, оркестр играл гимн, после этого соединенный хор женских училищ города исполнил народные песни.

Возможно, на восприятие образа матери царя в народной среде повлияло также и то обстоятельство, что и после смерти мужа и женитьбы сына вдовствующая императрица Мария Федоровна некоторое время продолжала играть первую роль в различных церемониях, на торжественных выходах, приемах и балах. Дни рождения и тезоименитства ее продолжали праздноваться как официальные государственные праздники. Иначе говоря, в символической репрезентации монархической власти вдовствующая императрица продолжала играть важную, хотя и не первостепенную роль.

Косвенно об этом свидетельствует и то обстоятельство, что мать императора продолжала оставаться объектом оскорблений со стороны простолюдинов. Очевидно, к 1914 году уже существовала некая развитая традиция оскорбления вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Можно предположить, что эта традиция имела фольклорные источники (фигура вдовы нередко предстает как негативный и активный персонаж). Весьма вероятна и связь с народной традицией богохульства: ругая царя «по матери», легко вспоминали и Мать Марию. Показателен случай оскорбления императора и вдовствующей императрицы двумя пьяными крестьянами Томской губернии. С ними заговорили сборщики денег на Красный Крест. Один из крестьян живо отреагировал: «… я твой Красный Крест». Второй поднял уровень оскорблений: «А я … ЦАРЯ, Россию и мать его Марию». После этого его приятель также разразился площадной бранью в адрес императора.

Очевидно, как и в ряде случаев оскорбления императрицы Александры Федоровны, оскорбление матери царя было продолжением оскорбления императора. Так, царя, а также его жену и мать обругал в пылу ссоры с односельчанами пьяный 26-летний крестьянин Пермской губернии.

Все же в большинстве известных нам случаев оскорбления адресовались лично вдовствующей императрице Марии Федоровне.

По-видимому, ряд оскорблений имел место в праздничные дни, связанные с чествованием вдовствующей императрицs. Очевидно, некоторые предприниматели и их агенты стремились сделать эти дни – не самые главные, с их точки зрения, «царские праздники» – рабочими днями, а наемные работники и работницы, наоборот, считали, разумеется, их выходными и в данной ситуации были заинтересованы в том, чтобы оказывать матери императора все подобающие знаки почтения. Так, нам известны три случая оскорбления Марии Федоровны 21 и 22 июля 1915 года. Это неслучайно: 22 июля отмечался день ее тезоименитства. Некий дорожный мастер неосторожно заявил рабочим: «Много их таких <…> (брань), а все будем праздновать». О том же говорил служащим и некий мастер железнодорожного депо: «Мы празднуем только Рождение и Тезоименитство ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, а маленьких ЦАРЕНКОВ не признаем». Разумеется, сразу же последовали доносы со стороны рабочих-путейцев, демонстративный монархизм позволял им увеличить время досуга. А два тюремных надзирателя в ответ на отказ арестантов выйти в этот день на работу позволили себе в присутствии свидетелей заявить: «Праздник 22 июля был раньше, но теперь отменен, т. к. ГОСУДАРЫНЯ Мария Федоровна является сторонницей германского народа и изменницей России». Возможно, впрочем, хитроумные арестанты просто хотели таким образом отомстить придирчивым тюремным служителям, которые в действительности могли и не произносить дерзких слов, но интересно, что для этого они использовали именно такой прием, а обвиняемым приписывали подобную характеристику матери царя.

В оскорблениях, как это ни странно, пожилая вдовствующая императрица описывалась прежде всего как… известная развратница. Показательна озорная деревенская песенка, исполнение которой послужило основанием для судебного расследования:

В этой непристойной песне каждому члену императорской семьи отведена своя особая негативная роль. Николаю II в вину вменяется то обстоятельство, что он лишь торговал водкой (намек на винную монополию), а не готовил страну к войне (весьма распространенное, как мы видели, обвинение). Царицу Александру Федоровну подозревают в том, что она покровительствует контрабандным поставкам хлеба и зерна во враждебные страны, что является причиной дефицита продовольствия. А вдовствующая 67-летняя императрица Мария Федоровна является олицетворением разврата: ей приписывается связь с каким-то представителем известного бюрократического клана Треповых. Удивительно, но тема распутного поведения матери царя получила известное распространение в годы Мировой войны.

Можно с большой долей уверенности предположить, что мать императора стала жертвой своей собственной официальной репрезентации. Необычайно привлекательная, носившая в молодости кокетливую челку, смущавшую многих строгих дам девятнадцатого века, вдовствующая императрица давала немало поводов для разговоров о своей внешности и в двадцатом веке – она запомнилась своим подданным молодой и красивой женщиной. Даже в 1917 году обыватели нередко судачили о «фарфоровом личике» и «осиной талии» матери царя. Ходили даже слухи, что она постоянно носит на лице некую фарфоровую маску. Очевидно, императрица Мария Федоровна желала выглядеть молодой и привлекательной и на своих официальных портретах. Именно такой она предстает на замечательном портрете работы В.Е. Маковского, выполненном в 1912 году. Копии этого портрета, хранящегося ныне в Государственном Русском музее, воспроизводились на календарях и в дешевых «народных» изданиях. Жители империи, рассматривавшие эти многочисленные официальные изображения прекрасной молодой царицы, вовсе не воспринимали вдовствующую императрицу как пожилую женщину.

Журнал «Огонек» в связи с началом войны опубликовал портреты главных членов царской семьи. Читатели могли увидеть фотографию очаровательной юной императрицы Марии Федоровны, которая выглядела как младшая прекрасная сестра изображенной рядом с ней хмурой ее невестки – царицы Александры Федоровны. Правда, порой публиковались и современные фотографические снимки вдовствующей императрицы, дававшие представление о ее действительной внешности во время войны. Однако по случаю различных официальных торжеств, например в честь дня тезоименитства Марии Федоровны, в иллюстрированных изданиях продолжали публиковаться портреты юной матери царя.

Во всяком случае, пожилая вдовствующая императрица продолжала являться объектом странных слухов и эротических фантазий малообразованных современников. В августе 1914 года некий 52-летний нищий утверждал, что Мария Федоровна якобы «слюбилась со Столыпиным и от него прижила ребенка». Этот вымышленный любовный роман предположительно могущественной матери царя и покойного влиятельного министра имел-де и важные политические последствия: якобы поэтому «крестьянам земли и не дали». Можно предположить, что оба утверждения имели известную распространенность накануне войны; в том же месяце было возбуждено еще одно дело против человека, утверждавшего, что между вдовствующей императрицей и покойным премьером существовала связь (интересно, что обвиняемый по мобилизации был зачислен в гвардейскую часть, и уголовное дело против него было прекращено). С другой стороны, встречается и утверждение о том, что именно Мария Федоровна мешает проведению аграрной реформы в пользу крестьян. В марте 1915 года хлеботорговец Л.И. Ольмерг утверждал: «…земли дали бы, но мешает старая …»

В нескольких случаях в качестве любовника вдовствующей императрицы упоминался «Трепов» (об одном из таких оскорблений уже говорилось выше). Очевидно, иногда имелся в виду министр путей сообщения А.Ф. Трепов. Но вернее было бы предположить, что разные образы представителей этого известного и влиятельного бюрократического клана смешивались в сознании современников.

Среди других возможных сожителей Марии Федоровны назывались даже германский император Вильгельм II и престарелый министр императорского двора граф В.Б. Фредерикс, которому к началу войны было уже 74 года. В сентябре 1914 года 51-летний казак утверждал, что мать царя состоит в связи с Ренненкампфом. Если учесть, что в это время начали распространяться слухи об измене злополучного генерала, то можно предположить, что тень его предполагаемого предательства падала и на вдовствующую императрицу.

Благотворительная деятельность вдовствующей императрицы Марии Федоровны в некоторых слухах служит лишь прикрытием для ее разврата. В декабре 1915 года приказчик И.Х. Забежинский утверждал: «Старая Государыня, молодая государыня и ее дочери… для разврата настроили лазареты и их объезжают». Развратное поведение вдовствующей императрицы наверняка влечет за собой и должностное преступление. Так, в декабре 1914 года некий 33-летний ратник заявил девушкам, вязавшим теплые вещи для фронтовиков, что труд их напрасен, солдаты и офицеры все равно ничего не получат: «Злая Царица Матерь Государя Императора Мария Федоровна все вещи прокутит и прогуляет со своими любовниками и развратниками». Показателен образ «злой царицы-матери», напоминающий сказочные персонажи; в подобном слухе развратной, злой, старой царице дела нет до страшной войны и суровых страданий простых людей. В марте 1916 года 44-летний казак утверждал: «Старая Государыня Мария Федоровна держит при дворе для себя Распутина, так как у него большой член; ей не нужна война, а нужен большой член» (это единственное известное нам упоминание Распутина в делах по оскорблению членов императорской семьи).

В другом слухе именно развратное поведение вдовствующей императрицы повлекло ее государственную измену, а затем и стало причиной международного конфликта. В мае 1915 года два крестьянина Ставропольской губернии рассуждали о том, что императрица Мария Федоровна якобы просила поминать в церквях своих незаконнорожденных детей. После отказа она, обозленная, уехала-де в Германию, поэтому и началась война. Информация о возвращении вдовствующей царицы домой в начале войны буквально выворачивалась наизнанку, многочисленные газетные статьи «переводились» – воспринимались и интерпретировались – самым непредсказуемым образом. Особое значение имела весть о временном ее пребывании на вражеской территории. В том же месяце и другие крестьяне разных губерний говорили о том, что вдовствующая императрица бежала в Германию: «…уехала не на войну, а в Германию». Встречается и слух о том, что императрица Мария Федоровна едет к врагу не с пустыми руками: «…везет деньги за проданную Россию». 18-летнего крестьянина Пермской губернии обвиняли в том, что он в гостях рассказывал: «У нас дело плохо насчет войны. Мать ГОСУДАРЯ отправилась в Германию – значит, изменила». Правда, вину свою он отрицал, признавая, впрочем, что сказал: «ГОСУДАРЫНЯ уехала в Германию и там попала в плен».

Тема злополучной зарубежной поездки, включающая также и эротические слухи, содержалась еще в одном обвинении. Неграмотный 54-летний донской казак сказал соседям по хутору: «Если бы наша старая ГОСУДАРЫНЯ не ездила в Германию … (площадная брань) с королями, то нам повезло бы».

Подчеркивалось и иностранное происхождение, но нигде императрица Мария Федоровна не названа датчанкой. Иногда же ее считали… еврейкой. В августе 1915 года 28-летний крестьянин заявил: «Государыни наши тоже из евреев». Но, разумеется, чаще всего она упоминается как «немка», сочувствующая врагу (в действительности вдовствующую императрицу Марию Федоровну отличала явная и давняя германофобия). Первые обвинения такого рода относятся к февралю 1915 года. Они повторялись и впоследствии: «Николай Николаевич вместе с матерью Государя за немцев стоит»; «Его мать – немка, …! Держит руку немцев»; «Какая у нас может быть правда, когда у нас Государыни старая и молодая… германки». 32-летний торговец так прокомментировал весть о поражении русской армии в феврале 1915 года: «Подвела мать ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, которая сама германка».

В декабре 1915 года 38-летний неграмотный оренбургский крестьянин был обвинен в том, что произнес при свидетелях: «У нас и ГОСУДАРЬ немец, у него Мать немка». После этого он разразился площадной бранью. Правда, на следствии обвиняемый объяснил, что говорил лишь, что мать царя из Германии, но царя «немцем» не называл и бранных слов по его адресу не произносил. Очевидно, однако, что он был искренне уверен в немецком происхождении императрицы Марии Федоровны.

47-летняя ярославская крестьянка говорила в июне 1915 года: «Старая государыня у нас несчастная немка, переписывается с германцами, когда русских солдат бьют, то радуется, а когда наши бьют германцев, то плачет»… Затем, произнеся бранное слово, она добавила: «Таких надо давить». Этот образ старой императрицы, оплакивающей разбитых немцев, напоминает обвинения в адрес молодой императрицы Александры Федоровны, он встречается еще в одном оскорблении, окрашенном, впрочем, и весьма редкой в те времена американофобией. Грамотный 30-летний крестьянин Томской губернии сказал в январе 1916 года: «Старая ГОСУДАРЫНЯ немка, Она плачет, когда наших солдат немцы бьют… ГОСУДАРЬ и МАТЬ Его еще до войны отправили золото в Америку; Америка и побрякивает им». В дальнейшей беседе он назвал Марию Федоровну «старою чертовкою».

Раненный на войне сибирский казак доказывал в июле 1915 года, что Россия не одержит победы: «Наша никогда не возьмет, нас продадут немцы, сама ГОСУДАРЫНЯ немка. Дом Романовых пропил всю Россию, и старая … ГОСУДАРЫНЯ, … ее мать, когда я лежал в лазарете, подходила и вела разговоры только с немцами, а к русским не подходила».

В июне 1916 года некий приказчик оскорбил сразу нескольких членов императорской фамилии, но особое внимание он уделил Марии Федоровне. В разговоре с покупателями лавки он сказал в присутствии свидетелей: «Война у нас идет плохо, везде измена, потому что правительство у нас все немецкое, Государь наш тоже немецкой крови. Мать ГОСУДАРЯ – тоже немка. Митрополит в разговоре с ней сказал: “Раз вы – немка, то не должны жить в России”».

В некоторых оскорблениях «злая мать» царя противопоставляется положительному Николаю II: «Государь страдает на войне, а мать его … с немцами».

Иногда вдовствующая императрица, подобно своей невестке, царице Александре Федоровне, считается предательницей-контрабандисткой. Уже в апреле 1915 года появились слухи о том, что она поставляет провизию противнику: «…тайно снабжает Германию и хлебом, и деньгами». В августе 1915 года шли разговоры о том, что «наша старая государыня немка, в какой-то город передавала провизию для германцев, и ее теперь арестовали». В сентябре 1915 года крестьянин-латыш заявил, что она «германка и доставляет германцам разные предметы. Государь хотел ей за это отрубить голову, но одумался и посадил в тюрьму». Слух об аресте вдовствующей императрицы зафиксирован осенью 1915 года и в Томской губернии, при этом обвиняемый ссылался на заметку в газете «Жизнь Алтая». Очевидно, таким образом «переводились» читателями некоторые информационные сообщения, публиковавшиеся в подцензурной печати.

В октябре того же года 41-летний подрядчик вел разговор в московском трамвае о недостатке сахара: «Весь сахар в России скуплен Марией Федоровной и куда-то отправлен. Если дадут ответственное министерство, то всех чиновников перевешают, да и Марию Федоровну повесят». Обвиняемый раскаялся, признав факт произнесения этих слов, но он не опровергал самого обвинения; очевидно, что подобные слухи имели некоторое хождение. Можно предположить, что подобное заявление болтливого предпринимателя воспринималось его слушателями как некая экспертная оценка.

В ноябре 1915 года слух о контрабандных поставках продовольствия врагу продолжал циркулировать. Крестьянин Нижегородской губернии говорил: «Старая … Мария Федоровна в город Ковно после занятия его немцами доставила обоз с провиантом». Это напоминает обвинение, содержавшееся в уже упомянутом оскорблении. Даже отсутствие сухарей у солдат иногда приписывалось действиям матери царя. 53-летний неграмотный крестьянин Томской губернии в декабре 1916 года говорил в волостном правлении: «Те сухари, которые были собраны по деревням, до них не дошли, так как ГОСУДАРЫНЯ ИМПЕРАТРИЦА Мария Федоровна те сухари отослала в Германию своим сыновьям … незаконнорожденным». Повторяется уже отмеченный слух о неких незаконнорожденных детях вдовствующей императрицы, якобы проживающих во враждебной стране.

В некоторых слухах Мария Федоровна предстает не только как саботажница, но и как шпионка и диверсантка. В мае 1915 года И.И. Фельдман, крестьянин Томской губернии (очевидно, ссыльный), в разговоре с односельчанами заявил, подразумевая императриц: «Обе немки и всеми силами способствуют поражению России в войне с Германией». Он утверждал даже, что «по их указаниям в Петрограде, Японии и еще где-то в один день были взорваны склады оружия и снарядов, а обвиняют для вида евреев и Мясоедова».

36-летний крестьянин Вятской губернии в январе 1916 года утверждал: «Наша война с Германией проиграна, т. к. Мать ГОСУДАРЯ МАРИЯ ФЕДОРОВНА провела в Германию телефон и передавала немцам все, что делалось у нас». Показательно, что и на дознании, и на предварительном следствии он признал себя виновным.

Наконец, в некоторых слухах вдовствующая императрица явно напоминает фольклорную вдову-царицу, злую и властолюбивую. Этнической немке, русской дворянке Э.М. Барановской приписывались слова о том, что Мария Федоровна якобы стреляла в Николая II, чтобы царствовать самой и великому князю Михаилу Александровичу. Неграмотная же крестьянка из Тамбовской губернии так рассказывала о возвращении Марии Федоровны из зарубежной поездки: «Какая она ЦАРИЦА, Она хуже Саратовской … Она хотела НАСЛЕДНИКА сварить в ванне, а на Его место поставить какого-то …; вот какая Она ЦАРИЦА».

Молва о предательстве матери царя повлекла во время Февральской революции и некоторые практические действия. 5 марта 1917 года в киевский дворец, служивший резиденцией вдовствующей императрицы, явилась комиссия от городского революционного комитета. В задачи комиссии входило обнаружение во дворце некоего «беспроволочного телеграфа», по которому якобы «государыня сносилась с немцами». Разумеется, эти поиски не дали никаких результатов.

Как видим, иногда ответственность за свои преступные «деяния» Мария Федоровна разделяет с молодой императрицей. Правда, в нескольких случаях Александра Федоровна противопоставлялась вдовствующей императрице как положительный персонаж. Отметим, что для памфлетов 1917 года характерна иная оппозиция: Мария Федоровна порой противопоставляется отрицательной Александре Федоровне.

В одном случае ее имя упоминается рядом с именем великой княгини Елизаветы Федоровны. В ноябре 1915 года один из обвиняемых заявлял: «Машку и Лизку нужно удавить, тогда и война будет выиграна».

В известных нам дневниках, письмах, памфлетах 1917 года, т. е. в источниках, характеризующих сознание образованной части общества, вдовствующая императрица не упоминается как отрицательный персонаж. В общем потоке разоблачительной «антиромановской» литературы того времени она стоит особняком, обычно мать царя в них не упоминается. Впрочем, тема развратного поведения вдовствующей императрицы развивалась в одной заметке, опубликованной в бульварной газете вскоре после Февральской революции. Не удалось пока обнаружить отзвуки подобных слухов в воспоминаниях современников.

Можно, разумеется, допустить, что какие-то источники пока еще не введены в научный оборот, однако вернее было бы предположить, что в образованном обществе мать царя явно не рассматривалась как доминирующий внутренний враг. Правда, весьма вероятно, что некоторые слухи об императрице Александре Федоровне «искажались», адресовались матери царя, персонаж менялся, но его характеристики сохранялись. Однако некоторые слухи явно подразумевают именно «мать царя», царица Александра Федоровна никак не может быть их персонажем. В иных слухах упоминаются обе императрицы, поэтому здесь никак не может быть подмены. Слухи о вдовствующей императрице условно можно назвать наиболее «народными» по сравнению со слухами о других членах царской семьи, их появление никак нельзя объяснить намеренным и целенаправленным воздействием образованной элиты на простодушных крестьян.