Майор Захаров, крупный, с уставшим лицом человек, склонился над картой.
— Место выброски, — тихо произнес он. — намечено на Дравском поле, в Словении, в восьми километрах от югославского города Птуй, неподалеку от населенного пункта Святой Янш. — Офицер поднял голову и посмотрел на троих людей, стоящих перед ним. — Понятно? — Карандаш заскользил по карте. — Здесь низменная равнина. Она прилегает к невысоким горам, покрытым лесом. Первая остановка — пункт Корено. Если родственники ваши живы, — обращаясь к тому, что постарше, сказал майор, — и там спокойно, остановитесь у них, осмотритесь.
Повторяю задачу: освещать передвижение войск и грузов противника, особенно танков, по железной и шоссейной дорогам на участках: Марибор-Птуй — станция Прагерско-Словенска — Бистрица. Сообщать наличие, численность, нумерацию воинских частей противника; места расположения его аэродромов, баз, складов, наличие оборонительных сооружений… Знание языка, — продолжал майор, — максимально используйте для успешного выполнения задан, поставленных перед вами.
Захаров обвел внимательным взглядом разведчиков.
— Задание у вас ответственное, сопряженное с огромным риском. Помните, потеря радиста равносильна провалу. Вы лишаетесь связи с Центром.
Майор взглянул на девушку, почти подростка. Гимнастерка ладно облегала ее худенькие плечи. Нежный румянец, длинные пушистые ресницы, оттенявшие темные глаза, придавали ее лицу миловидность.
— Ну, ну, не хмурься, Лена, — улыбнулся Захаров, — посмотри, какие орлы с тобой. — И похлопал по плечу высоченного парня. — При угрозе захвата рации шифр уничтожить, — продолжал офицер. — В случае потери связи вышлите связного в Центр. Пароль: «Вам привет от друзей». Отзыв: «Как здоровье друзей?» Если к вам придет человек из Центра, он скажет: «Где здесь можно поступить на работу?» Вы спросите: «А какая у вас специальность?» Он должен ответить: «Я кузнец-автогенщик». На это надо сказать: «Кузнецы здесь нужны, я помогу вам устроиться на работу». После чего пришедший вручит вам вот такую булавку с красной головкой…
* * *
23 января 1944 года в 21 час 10 минут разведгруппа под названием «Мститель» вылетела с Н-ского аэродрома в тыл врага, на оккупированную территорию Югославии. Шли на большой высоте. Никто не разговаривал. Лишь изредка Лена ловила на себе вопрошающий, тревожный взгляд Виктора и отвечала ему улыбкой: «Все в порядке!»
Она не испытывала ни страха, ни волнения: словно все атрофировалось. Сказывались беспредельно напряженные дни перед вылетом. Мерно гудели моторы самолета. В иллюминаторе — темнота. Иногда из-за туч показывался край луны.
— Приближаемся к линии фронта! — раздался голос инструктора.
И тут же блеснули вспышки разрывов снарядов. Еще. Еще. Рядом вспорол темноту прожектор. У Лены все сжалось внутри. «Только бы перелететь, хоть бы не сбили», — подумала она. Но вот линия фронта осталась позади. Самолет начал снижаться.
— Приготовиться! — прозвучала команда.
Словенцы (командир разведгруппы Иван Крапша — кличка Мирный, его заместитель Виктор Пекошак — Левич и советская радистка Лена) поднялись со своих мест. Сгибаясь под тяжестью парашюта, а также радиостанции, радиопитания и оружия, девушка первой направилась к выходу.
«Что ждет меня там, на чужой земле?..» — пронеслось в голове.
— Пошел!..
Лена, зажмурившись, сделала шаг в темноту. Вот ее резко тряхнуло: раскрылся парашют. Огляделась. Внизу все бело от снега. Минута, еще минута. И тут, когда земля была совсем близко, в лунном свете блеснула линия высоковольтных передач. Провода неслись на нее с ужасающей быстротой. «Это конец», — мелькнуло в мозгу. Провода все ближе, ближе. Еще секунда — она опустится на них и сгорит…
И вдруг рванул ветер, парашют оттянуло в сторону.
Лена больно стукнулась о жесткий снежный наст. Парашют поволок ее за собой. Она натянула стропы, парашют медленно начал «затухать». Девушка лежала, распластавшись на снегу, бесконечно ослабшая от только что пережитого. Холодная луна освещала пустынную равнину; лишь вдалеке, у горизонта, виднелись зубцы гор. Девушка поднялась, осторожно пошевелила ушибленной рукой: цела. Пощупала рацию: вроде в порядке. И стала освобождаться от парашюта, а потом обрезала ремни, которыми было привязано к ней снаряжение.
— Жива!.. — бросился к ней Виктор. — А мы-то думали… — Он торопливо сгреб в охапку парашют и вместе с подошедшим Иваном стал тут же закапывать в снег.
— Автомат потеряли, — огорченно сказал Виктор Лене. — Перекопали все вокруг и не нашли. Что делать?..
— Искать нет времени, — проговорил командир, — пора трогаться.
Иван, глубоко увязая в снегу, первым прокладывал путь. Двигались медленно. Промокшие валенки казались пудовыми гирями.
— Приземлились точно, — тихо сказал командир, я узнал место.
Миновав редкий лес, увидели населенный пункт. Обошли стороной. Пустынно. Маскхалаты растворяли разведчиков в белизне поля. Вдалеке показалось село. Чем ближе подходили к нему, тем тревожней было на душе: «Кто в нем, свои или чужие?» За околицей залегли. Прислушались. Тихо…
До рассвета оставалось часа три. Не было сил идти дальше. Решили, не заходя в дома, передохнуть в сарае, что виднелся на отшибе. Он был открытым, без дверей.
В углу разгребли сено, сложили все вещи, кроме оружия, затем по скрипучей подставной лестнице взобрались на сеновал, Левич отодрал в стене доску, чтобы можно было наблюдать за окружающим.
Лена закрыла глаза. Она не знала, то ли спала, то ли нет. Саднила рука, болели ноги, ломило все тело. Это было тяжелое тревожное забытье. Вдруг что-то скрипнуло. Она вздрогнула, открыла глаза. Виктор, приложив палец к губам, взглядом показывал вниз. Лена услышала шаги, немецкую речь. И тут буквально с ее ног грабли потянули сено. Дыхание остановилось. Сердце колотилось так, что ей казалось — стук его слышит немец. «Заметил или нет?» Шаги отдалились.
— Подойдет, буду прыгать и душить, — прошептал Виктор.
«Завяжется бой, живыми отсюда не выйдем», — подумала Лена. Гитлеровец вышел из сарая. И когда Иван, отодвинув доску, посмотрел во двор, тот был запружен немцами, машинами, конными повозками…
Лена вспомнила, что говорили в разведшколе о месте, где предстояло действовать их группе. Эта часть Словении была присоединена Гитлером к Германии. Именно сюда направлялись самые отборные части, в основном эсэсовские. Перед ними была поставлена задача — уничтожить всех партизан, до единого…
Весь день прошел в нечеловеческом напряжении. Лишь поздно вечером, когда затихло село, разведчики благополучно выбрались из сарая. В степи, в копнах кукурузы, дождались ночи, а затем двинулись в путь. Шли по целине. Шли час, два. Шли до тех пор, пока не свалились в снег. Уснули тут же. Разбудил страшный холод. И снова в путь. Впереди показались три домика — хутор Лека. Ползком добрались до среднего дома. Здесь, в этом доме, жила родственница Ивана — Юста Крейтнер. Он тихо постучал в окно, а сам спрятался. Через несколько минут в дверях загремел засов, открылась дверь и в просвете появилась женщина. Иван шагнул из темноты, и женщина испуганно отшатнулась. В первые секунды она не узнала его, но вот он заговорил, и страх сменился удивленной радостью.
Вскоре разведчики уже сидели за столом, пожилая словенка поставила перед ними еду, все, что было в доме, села рядом и, пока они ели, рассказывала:
— Фашисты всюду в округе, на каждом шагу, в соседнем доме штаб немецкой части. Рядом шоссе. И гитлеровцы всякий раз заходят на хутор поесть, обогреться. Надо уходить вам отсюда как можно быстрее. — Она назвала самые опасные места, где располагались части противника.
…Лишь на третьи сутки разведчики добрались до места, где жили родители Ивана, а неподалеку, в соседнем селе, его жена. Отец Ивана не задавал вопросов, только понимающе смотрел на Виктора и Лену. А мать все ходила вокруг сына, причитала и плакала от радости. Вернулся, живой!..
До войны Иван работал на фабрике «Плин» в Мариборе. Потом пришли немцы, угнали молодых парней и девчат в Германию, а в сорок третьем, когда гитлеровцев крепко стукнули под Орлом, Иван был мобилизован в гитлеровскую армию и спешно отправлен на Восточный фронт. В Бессарабии при первом удобном случае он сдался в плен к русским. Там познакомился с другим, таким же, как и он, пленным, своим земляком Виктором Пекошаком.
Сидеть бездействуя и ждать, когда кончится война, казалось невозможным. Все мысли были о доме, о близких. Иван и Виктор знали, как тяжело сейчас на родине, в их Югославии. Перед глазами неотступно вставали картины, свидетелями которых они были. Виктор ведь тоже до сорок третьего находился на оккупированной территории. Он видел, как фашисты тысячами угоняли словенцев в концлагеря, жгли села, расстреливали заложников — стариков, детей… Все чаще и чаще Виктор и Иван думали о фронте. Однажды они рассказали об этом советскому офицеру.
— Отправьте нас на фронт, — попросил его Виктор. — Мы должны воевать!..
Спустя некоторое время Виктор Пекошак и Иван Крапша узнали, что их направляют в часть особого назначения. Там, в прифронтовой школе разведчиков, они познакомились с девушкой невысокого роста, с густыми каштановыми волосами. Звали ее Леной…
…Иван плотно закрыл дверь на чердак. Вытащил спрятанную рацию. Привычными движениями Лена растянула антенну. И тут же вспомнила о своих товарищах, что там, далеко, за сотни километров отсюда. Как волновались они, наверное, эти трое суток, не зная, что с группой…
Лена села на ящик, пододвинутый Иваном, надела наушники, быстро настроилась на волну, взялась за ключ. «Наконец-то! — подумала она с волнением. — Выхожу на связь!» И вот уже полетели в эфир точки, тире, точки. Она выстукивала: «№ 1, 26 января 1945 года. Начальнику.
Приземлились благополучно, точно назначенном пункте. Связались с отцом Мирного, у него и база. Установили: Птуй, Марибор — много гитлеровских войск. Продвигаться ли на Загреб? Ждем указаний. Лена».
Радистка перешла на прием. В наушниках трещало, скрипело. Наконец сквозь шум пробились долгожданные звуки. Лена приняла радиограмму. Совсем коротенькую. Дрожащими руками она держала листок бумаги и молчала. Иван, стоя у нее за спиной, уже который раз спрашивал: «Ну что там?» А Лена все смотрела на листок.
— Ты знаешь, Иван, не знаю, что со мной. Смотрю и не понимаю, — испуганно прошептала она и взглянула на него огромными, ставшими еще темнее глазами.
— Ну, ну, не волнуйся. Успокойся же!..
Лена склонилась над листком бумаги.
— Подожди, подожди, сейчас!.. Кажется, вспомнила. — И торопливо стала записывать слова. — Слушай!
«Лене. Поздравляю всех благополучным прибытием. Желаю успеха. Сообщите, можете ли иметь своих людей Загреб, Марибор, Птуй. Начальник».
— Ура! — вскочила Лена. — Связь есть! — И захлопала в ладоши, по тут же смутилась и притихла…
Иван пришел вечером. Вернулся уставшим, мрачным.
— Встретился со знакомым, — тихо промолвил он. — Знаю, наш человек. Спрашиваю, где партизаны? По глазам вижу — знает. Помоги, говорю, связаться с ними, а он молчит. Не доверяет. Где ты был это время, интересуется. Я и про службу у немцев сказал и про то, как к русским в плен сдался… А вот теперь, говорю, вернулся, чтоб воевать. Помоги… А он в ответ: «У немцев, значит, служил?..»
…Спустя несколько дней Иван снова встретился со своим знакомым. Звали его Янко Дрозг.
— Один человек с тобой поговорить хочет, — сказал он. — Приходи завтра в два часа в балку — знаешь где…
В назначенном месте Ивана ждал Янко и с ним высокий лет сорока пяти мужчина.
— Роби, — назвал он себя, протягивая Ивану руку.
Сели на поваленное дерево. Роби, даже не пытаясь скрыть неприязнь, проговорил:
— С партизанами связь ищешь? А чем ты докажешь, на кого работаешь? Покажи документ.
Но документа, естественно, не было. И как ни старался Иван убедить Роби, что прислан Советской Армией, тот настойчиво повторял:
— Слова ничего не стоят…
— Пойми, — говорил Иван, — сложно нам. Людей еще знаем плохо. Связи пока не налажены. Да и оставаться в доме отца невозможно: кругом гитлеровцы.
Роби ничего не ответил.
На следующий день за Иваном и его разведчиками пришел Янко.
— Собирайтесь. Быстро. — И повел их по темным переулкам. — Здесь, — сказал он, подводя их к небольшому домику, весьма невзрачному на вид.
Янко стукнул трижды в дверь, она открылась, и разведчики оказались в небольшой винарне. Хозяин, звали его Франц Коронек, провел пришедших в подвал. Пол небольшого помещения был завален яблоками, а по бокам, у стен, стояли винные бочки.
— Тут можете оставаться… Вот за той бочкой — дверь. Она выходит на черную лестницу и затем во двор…
…Несколько часов Лена и Виктор, волнуясь, ждали Ивана. Он пошел в город. Эти вылазки становились все опаснее. Немцы в каждом человеке подозревали партизана. Участились расправы с мирными жителями, заподозренными в связи с партизанами. Город был буквально наводнен гитлеровскими солдатами и полицаями.
Вверху стукнула дверь. По ступенькам загремели шаги. Это Иван.
— Ух, — проговорил он, — ну и денек. Еле ушел. Тип какой-то за мной увязался…
Каждый раз, провожая Ивана или Виктора в разведку, Лена с тревогой думала: вернутся ли? Совсем им стало бы плохо, если бы не Янко. Не известно, чем удалось убедить его, но он поверил разведчикам. И сам, без ведома Роби, стал помогать. Однажды он прибежал злой, взволнованный.
— Роби решил арестовать вас, отобрать рацию. А за вами выставил слежку.
— Пусть свяжется со штабом Третьего Украинского через своих, — попросил Иван, — там подтвердят наши личности.
Но шли дни, а ответа не было. И когда наконец он был получен, трудно даже сказать, кто больше обрадовался — Роби или разведчики.
— Вот хорошо-то! — басил он. — Вы уж простите меня. Сами понимаете, не мог рисковать. — А потом добавил: — Ваши просят помочь вам…
…На связь с партизанским отрядом в горы решили послать Лену.
— Поедешь с одним дедом, — говорил Роби. — Оружия не бери. Наткнетесь на контрольный пункт — молчи. Дед скажет, что ты глухонемая…
Высокий сухой старик, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, заботливо уложил на подводу сено. Помог взобраться Лене, сел сам. Попрощались. Дед натянул поводья. Лошадь тихонько затрусила.
Дорога была дальняя, ехали кружным путем, стараясь объезжать населенные пункты. Говорили мало. Лена плохо понимала по-словенски. О чем только не передумала она за эти часы! Мысль о доме отозвалась в сердце острой болью. Жив ли отец? Он был на фронте. А как там мама? Лена вспомнила ту жуткую ночь в Павлограде, на станции. Эвакуацию. Составы не успели еще отойти, как началась бомбежка. Рвались вагоны со снарядами, а рядом эшелоны с людьми. Крики, стоны, огонь… И — возвращение домой. Вплавь через широченную ледяную реку. Едва не утонула она тогда. Добравшись домой, надолго слегла. Простудилась, осложнение на ноги. Не могла ходить.
Гитлеровцы заняли город. Лена, поправившись, старалась не показываться на улице. Но вот однажды в дом принесли повестку с приказом — явиться на биржу труда. Гитлеровцы погнали население рыть траншеи, чинить дорогу. Потянулись страшные месяцы фашистской оккупации.
Но фронт все приближался. Павлоградцы ждали Красную Армию. И вот начались ожесточенные бои за город. Дважды он переходил из рук в руки. И наконец освобождение: кончились два кошмарных года оккупации. Никогда Лена не забудет этого дня, ликующего города, павлоградцев, обнимающих солдат, не остывших еще после боя…
Лена вспомнила свою подругу, милую Веру Баранову. Это от нее она узнала, что, если очень захочешь, можно попасть на фронт. Даже если нет еще восемнадцати.
И все-таки долго и очень горячо пришлось уговаривать Лене секретаря райкома комсомола… Уж больно невзрослый вид был у нее…
— Хальт! — раздалось над ухом.
Девушка вздрогнула. Из кустов, что у дороги, вышли два здоровенных гитлеровца в маскхалатах.
— Wohin fahren sie?
Старик назвал деревню, сказал, что там у него больная сестра.
— А это, — показал он на девушку, — meine Tochter. Дочка.
Гитлеровец обернулся к Лене и что-то быстро стал говорить. Но тут же старик стал объяснять, помогая пальцами, что она, дескать, не слышит — глухонемая. Немец выругался и тут же принялся обыскивать подводу, потом старика, Лену. Ничего не найдя, отпустил их.
Несколько раз навстречу подводе попадались машины с немцами, но никто их больше не останавливал.
Наконец въехали в ущелье. Дорога, петляя между гор, поднималась все выше и выше. Совсем стемнело, когда вдруг рядом кто-то окликнул их. Старик придержал лошадь, и тут же появился молодой парень с оружием в руках. Дед что-то тихо сказал.
— Штима, кар за меной, — ответил партизан, взял лошадь под уздцы и пошел рядом. Через несколько минут их снова остановили, парень произнес какое-то слово, видно пароль, и двинулся дальше. Так повторялось несколько раз, пока добрались до отряда. В свете луны Лена различила небольшие домики, прилепившиеся к горам. Партизан жестом показал деду и Лене, чтобы следовали за ним.
Он ввел их в дом. За длинным столом сидели несколько человек. Они ужинали. Увидев вошедших, навстречу поднялся темноволосый худощавый человек. Поздоровавшись, приветливо пригласил к столу. И тут Лена сказала, что она русская и ей нужен командир отряда. Гром, раздавшийся средь ясного неба, удивил бы, наверное, меньше, чем появление здесь, ночью, в горах русской девушки. Удивление было столь велико, что в комнате на какое-то мгновение воцарилось молчание. А потом все вскочили. Кто-то помог снять пальто, кто-то поставил ей стул, подвинул тарелку, и все принялись угощать ее…
И только после того как Лена поела, поручик Станэ, тот самый худощавый мужчина, сказал:
— Командира нет сейчас здесь, но он скоро должен вернуться… Вам подождать его надо…
До глубокой ночи просидели за столом. В тусклом свете керосиновой лампы лица мужчин казались худыми, суровыми. Говорили о войне, о том, как ждет Югославия мира, как устали люди за эти жестокие долгие годы, как считают они дни, приближающие приход Красной Армии в эти края.
— Не знаю, — сказал один из партизан Лене, — что было бы со всеми на земле, если б не было Советского Союза, Красной Армии. То, что ваша армия вынесла на своих плечах главную тяжесть войны, — это факт. В этом нет никакого сомнения. Как и в том, что она победит. Мы верили в это даже тогда, когда в сорок втором фашисты захватили Крым, проникли на Кавказ, дошли до Волги. Мы все равно верили и ждали… Ждали и боролись…
Но вот откуда-то появилась гитара. Партизан, красивый, стройный парень, взял ее в руки, тронул струны и запел. Лена не понимала слов, но ей казалось, что она знает, о чем поет югослав. Когда он умолк, кто-то из партизан вдруг сказал Лене:
— Спой теперь ты свою, русскую… Просим тебя…
И она, смущаясь, тихо запела «На позиции девушка провожала бойца», а потом «О боях, пожарищах, о друзьях, товарищах…» Она пела о землянке, от которой до смерти четыре шага, пела «Катюшу»…
Низкий, грудной голос волновал людей.
— Еще, Лена, еще спой, — просили они.
И девушка пела. Щеки ее горели. Темнобровая, со слегка вздернутым носиком, густыми каштановыми волосами, она была очень красива в эти минуты. И таким домашним, далеким, мирным повеяло от нее, что глаза партизан потеплели, лица стали улыбчивыми и задумчивыми…
…Лену уложили спать на печку, а партизаны расстелили себе постели прямо на полу. Девушка блаженно потянулась и тут же подумала: «Прямо как у тети Марии». Тетка Лены жила километрах в семнадцати от Павлограда, в селе, и девчонкой Лена любила бывать у нее…
И от этого воспоминания детства Лене вдруг стало так грустно, что на глаза невольно навернулись слезы, и она почувствовала себя такой маленькой, такой слабой. И так ей захотелось, чтобы рядом оказалась мама и сказала: «Ты ж моя доченька, спи, моя хорошая…» Лена прикусила губы и усилием воли заставила себя не расплакаться…
Она услышала тихие шаги. Потом чье-то осторожное прикосновение: кто-то поправил сползший с нее тулуп…
…Спустя два дня вернулся капитан Вася, командир отряда.
— Хорошо, — сказал он Лене, — будем помогать вам. — Он разложил на столе карту района, где действовал его отряд. Показал место, куда в определенные дни будет приходить связной и доставлять сведения…
В тот же день Лена вернулась к своим…
…Фронт приближался. Советские войска и Народно- освободительная армия Югославии в упорных боях одерживали одну победу за другой. Все чаще Иван или Виктор приносили Лене радостные вести. Но чем отраднее становились эти известия, тем труднее было работать в тылу врага разведчикам. Гитлеровцы подтягивали все новые резервы. Любой ценой пытались они удержать в своих руках Югославию.
Каждая встреча со связными партизан могла стать последней. 8 февраля Лена радировала: «Начальнику. Вокруг полно солдат. Ходить невозможно. Все дороги охраняются. — И затем сообщала: — Мариборе помощник начальника станции работает на нас. Связь тяжелая… Лена».
А на следующий день новая радиограмма: «Начальнику. Мариборе 5280 военных, 1500 полицаев, командир полковник Вельтер; гестапо — 300 человек.
Вокруг Марибора — 151 зенитка 88 мм, 105 мм. Из Целие на Гамбург сегодня отправляются цистерны. Лена».
Вечером в дом буквально влетел Янко.
— Видели зарево?! Так это же цистерны пылали. Прямым попаданием!.. Ох и бомбили же ваши! — радостно сообщил он Лене. А потом, хитро подмигнув, заметил: — Значит, и мы сработали неплохо! — Затем, посерьезнев, сказал: — Вот что, братцы, уходить вам надо. Немедля. Только что узнал, что немцы вашу рацию засекли. Сейчас же собирайтесь — и в отряд, к капитану Васе. Все, что удастся разведать, передавать буду через Иванку Куплеш…
…Лена радировала из отряда: «…Ушли от облавы. Перебазировались Похорье».
И тут же получила ответ.
«22 февраля 1945 года. Лене. Ваши действия самоохране одобряю. Будьте бдительны. Вы для нас дороги. Желаю успеха работе. Поздравляю 27 годовщиной Красной Армии. Начальник».
Лена вместе со своими друзьями, Иваном и Виктором, поселилась в небольшом домике, куда привели их партизаны. В нем жила старушка с дочерью, женщиной лет тридцати, и четырехлетней внучкой. Хозяйка знала: если гитлеровцы обнаружат здесь партизан — расстрел. Не пощадят и ребенка. Но ни разу Лена не почувствовала, что обитатели дома ждут ухода разведчиков.
Глядя на этих женщин-словенок, Лена часто вспоминала то, что рассказывал ей Виктор еще там, в разведшколе, о своем народе.
Когда сюда пришли гитлеровские и итальянские оккупанты, они поделили Словению между собой. Немцы «свою» часть присоединили к рейху. Весной сорок первого они начали насильно выселять словенцев из их родных мест. Выполнялся людоедский приказ Гитлера, отданный им гаулейтеру Штирии (так называли фашисты «свою» часть Словении): «Machen Sie mir das Land deutsch».
Итальянцы, правда, решили тогда действовать поосторожнее. Они объявили «свою» часть Словении «Люблянской провинцией», однако и они вынашивали планы уничтожения нации.
Но народ Словении твердо решил не покоряться врагу, не быть под пятой оккупантов…
Иван и Виктор действовали все с большим и большим риском. Порой приходилось работать самостоятельно. Отправлялись на «охоту» поодиночке. Вылавливали гитлеровцев, допрашивали. Полученные сведения перепроверяли.
Уходили от дома километров за пять в лес, чтобы не подвергать хозяев дополнительному риску. С какой ненавистью, презрением и даже чувством омерзения смотрела Лена на допрашиваемых ими «завоевателей». Злобные, жалкие и трусливые, они вымаливали жизнь любой ценой; от них разведчики узнали о 14-й дивизии «СС», о новых частях, прибывших в этот район. Сведения были очень важны для советского командования.
Однажды Иван и Виктор пришли к Лене с радостной вестью.
— В нашем полку прибыло, — сказал Иван. — Удалось установить связь с надежными людьми, местными партизанами. Один — учитель из Лоче — Франц Ловник. Другой — техник-строитель из Птуя — Иосиф Гашпершич. А через него еще с одним установили контакт. Это очень важный для нас человек, — продолжал Иван. — Он стрелочник на станции Прагерско, зовут его Петр Тушич.
И действительно, впоследствии разведчики получили от этих людей большую помощь, а главное, ценнейшие сведения о противнике.
Как-то вечером Иван, Виктор и Лена оказались вместе. Не часто такое бывало. Сидели, разговаривали. И вдруг девушка спросила:
— Виктор, как ты думаешь, скоро кончится война?
Все они чувствовали приближение победы. Ею словно пронизан был весь воздух. Над головой чуть ли не каждый день появлялись краснозвездные самолеты. Медленно проплывали штурмовики, за ними цепи тяжелых бомбардировщиков. Разведчики узнавали о новых победах Красной Армии, о новых городах, освобожденных в совместных боях с югославами.
— Ну, скажи же, Виктор, — снова спрашивала Лена, — каким будет этот последний день войны?
На лице Виктора появилось мечтательное выражение. Обычно горячий, шумный, порывистый, он вдруг как-то обмяк, глаза повлажнели.
— Не знаю, — тихо проговорил он. — Сколько раз пытался представить себе это… Победа!.. — медленно произнес он. — Это же радость всех радостей… И тишина… До звона в ушах…
…На рассвете разведчики внезапно покинули этот дом. Чудом ушли от облавы.
18 марта Лена радировала: «Начальнику. Трудностей очень много… Если можете, пришлите всей группе пять дисковых автоматов и патроны. Работаю в лесу. Квартиры ежедневно контролируются. Адреса нет. Связника будем принимать сами. Если можно, пришлите табаку и ручных гранат. Ориентир сообщу. Ждем автоматы. Лена».
Разведчики перебрались к партизанам. Однако легче не стало. Облавы повторялись ежедневно, с немецкой пунктуальностью. Но однажды разведка партизан донесла, что гитлеровцы стянули вокруг базы большие силы.
Пробиваться во что бы то ни стало, решили югославы. Виктор, Лена и Иван закопали рацию в снегу, неподалеку от базы. Это был не первый случай, когда всем лагерем приходилось внезапно срываться с места и уходить. Трое суток шли партизаны по глубокому снегу, отстреливаясь от наседающего врага, стремясь уйти от преследования.
Лена знала, что облавы против отряда стали чаще с тех пор, как здесь появилась ее рация, — ведь гитлеровцы обшаривали местность с пеленгаторами. И внутренне она чувствовала себя невольной виновницей этого. Как-то она поделилась своими сомнениями с капитаном Васей.
— Чтоб и в мыслях у тебя такого не было! — рассердился партизан.
…Лена потеряла сапог, провалившись в снег. Жакет был изодран в клочья. Она так устала, что еле передвигала ноги. Днем, пока шли, было жарко. Солнце сильно пригревало. А ночью в горах становилось холодно, зуб на зуб не попадал. Ни высушить обувь, ни обогреться. Костры не жгли, чтоб не выдать себя. Трое суток превратились в вечность. Упав, Лена думала, что больше не встанет. Но усилием воли девушка заставляла себя подняться и снова шла, падала, снова поднималась. К исходу третьих суток Лена почувствовала сильный озноб, ее бросало то в жар, то в холод. «Заболеваю», — подумала она. Иван и Виктор вместе с группой партизан прикрывали отход отряда.
Местность вокруг гористая. То и дело приходилось карабкаться вверх. Вот Лена, уцепившись за ветку дерева, стала подтягиваться на ближайший уступ горы и сорвалась, начала сползать вниз. Чьи-то сильные руки подхватили ее. Она подняла голову и увидела лейтенанта Сламича. Его звали в отряде «Урх». Он отличался исполинской силой и очень добрым и веселым нравом. Лейтенант подхватил Лену под мышки и вместе со своей ношей стал пробираться вперед.
Наконец, потеряв всякую надежду догнать партизан, гитлеровцы прекратили преследование. С помощью партизан разведгруппа «Мститель» перебралась в Разгонье — небольшой населенный пункт, расположенный неподалеку от новой базы отряда.
…А Лене стало совсем плохо. Нельзя было и думать о возвращении на старое место за рацией. К тому же местные жители сообщили партизанам, что немцы вокруг бывшего лагеря выставили усиленные посты, рассчитывая, что люди вернутся сюда. Температура у Лены не снижалась. Виктор разыскал врача, но привести его к больной не счел возможным, лишь попросил у него лекарства. Девушка или спала, или лежала в полузабытьи. Когда открывала глаза, у постели все время дежурил Виктор.
— И надо же было мне заболеть, — тихо говорила Лена. — Рация молчит. Наши, наверно, думают, что с нами что-то случилось…
— Ничего, Лена, не волнуйся. Все хорошо будет, — успокаивал ее Виктор. — Только бы ты поправилась…
…Наступил перелом в болезни. Вскоре девушка поднялась на ноги. Первого апреля разведчики, соблюдая все меры осторожности, вернулись на базу, на горе Похорье. Откопали рацию. Но, к величайшему огорчению, обнаружили, что питание… отсырело, а запасных батарей нет. Опять без связи. Вся работа впустую. Лена, похудевшая, бледная, поникшая, как тень, ходила по лагерю. Партизаны, возвращавшиеся из разведки, говорили, что вокруг стало еще тревожней. Чуть ли не на каждом шагу контроль. И все-таки Виктор решил отправиться в ближайшее село, чтоб попытаться раздобыть батареи. И вот, когда, казалось, совсем уже не было надежды, в одном из заброшенных домов он увидел старый испорченный приемник и в нем четыре батареи.
…Волнуясь, Лена стала настраивать рацию. Батареи оказались слабыми. И девушке с огромным трудом удалось установить связь.
Потекли дни, тяжелые, полные беспрерывного нервного напряжения. Виктор и Иван возвращались в отряд измученные, молчаливые. А Лена, взяв рацию, уходила подальше от лагеря в лес и вела передачи, постоянно рискуя быть обнаруженной гитлеровцами. Нередко она работала под охраной Виктора. Порой передача длилась часа по четыре — не могла обнаружить своего абонента.
Однажды в лагерь пришел Иосиф Гашпершич. Лена по его лицу сразу поняла: что-то стряслось. И действительно, гитлеровцы снова засекли рацию. Гашпершич узнал об этом от знакомого словенца, служившего в немецкой комендатуре.
Разведгруппа «Мститель» опять меняет адрес. Лена, Виктор и Гашпершич перебираются в соседнее село, а Иван и Лобник остаются в Похорских горах, но находят новую «квартиру».
…В районе Похорья, в местечке Верхняя Польскова, расположился полицейский отряд, основной задачей которого была борьба с партизанами. Командовал им офицер, по званию капитан.
— А не попытаться ли нам заставить этого гауптмана работать на нас? — как-то сказал Виктор.
Это было заманчиво для разведчиков, но чрезвычайно рискованно. Как найти «ключ» к нему? Иван отвергал один за другим варианты, предлагаемые Виктором.
— А что, если написать гауптману письмо? — подал мысль однажды разведчик. И тут же, вытащив листок бумаги, стал торопливо набрасывать текст послания. В нем очень вежливо Левич просил гитлеровского офицера явиться в назначенное время и место без всякой охраны для переговоров с партизанами.
— Поглядим, что выйдет из этого, — заклеивая конверт, сказал он.
Письмо передали девушке по имени Инга, знакомой немке из Словении. Виктор был уверен, что она сделает все как надо.
Инга явилась к гауптману. Высокая голубоглазая блондинка, она растерянно стояла перед гауптманом и, сбивчиво, мешая немецкие и словенские слова, говорила:
— Я шла домой, и вдруг — партизаны. Двое вооруженных. Они угрожали мне. Сказали — расстреляют, если не возьму для вас вот это. — И протянула конверт.
Офицер молча взял, так же молча прочитал письмо.
— Я могу идти? — спросила Инга. Он утвердительно кивнул головой.
В четыре часа, как говорилось в письме, разведчики расположились в засаде, но гауптман не явился. Виктор решил, что на попятную идти нельзя, и написал второе письмо. Однако тон его был уже совсем другим. В категорической форме разведчики требовали явки гауптмана. «В противном случае, — говорилось в письме, — вы будете расстреляны своими же людьми, связанными с нами, или будете уничтожены партизанами».
И снова Инга отправилась с письмом.
— Партизаны ворвались ко мне, — жаловалась она офицеру, — потребовали, чтоб я снова передала вам письмо. Возьмите его…
…В четыре часа Виктор, Гашпершич и двое партизан ждали в засаде гитлеровца. На дороге показалась машина. Метрах в пятидесяти от назначенного места из нее вышел пожилой человек в форме немецкого капитана. Он явно нервничал. Пройдя несколько шагов, остановился, осмотрелся вокруг.
Разведчики, выждав еще немного, поднялись из засады. Капитан вздрогнул от неожиданности. В глазах у него отразились и страх, и вопрос, и надежда.
Капитан, положите сюда оружие, — показал в сторону Виктор.
Гитлеровец вытащил из карманов пистолет, две гранаты. Присели на траву, закурили. Капитан долго молчал. На вопросы Виктора отвечал нехотя, односложно. И все- таки разведчики вызвали его на разговор.
Капитан сказал, что он австриец из Граца. Служит в 71-й пехотной дивизии.
— Я солдат, — произнес он, — и, говоря с вами, уже тем самым совершаю преступление. Но война осточертела мне, — тихо, очень медленно продолжал гауптман. — И зачем только начали ее. Я был уверен, что Гитлер проиграет войну, да, да, обязательно проиграет. Нельзя было начинать войну с Россией. Россия… Ее невозможно разбить… — Чувствовалось, обо всем этом он думал не раз.
— Устал я, хочу к семье. Хоть на старости лет увидеть немного покоя…
— Помогите нам ускорить победу.
— Что вы хотите от меня?
— Нам надо знать расположение войск в районе…
Гауптман молчал. Тогда Виктор предложил ему деньги — пять тысяч рейхсмарок в неделю и продукты. Офицер согласился. Договорились о связи.
— Дважды в неделю, — сказал Виктор, — к вам будет приходить та самая девушка, которая передала вам письмо… Но, учтите, если попытаетесь предпринять что-либо против нас, это кончится для вас плохо…
Гауптман слово свое сдержал. Партизаны систематически получали сведения о расположении и составе частей в округе, о готовящихся облавах на партизан. А однажды по просьбе Виктора гауптман принес ему форму гитлеровского офицера с поблескивающим на ней орденом — Железным крестом I класса. Разведчик собирался отправиться в этой форме в Марибор…
Лене было известно, что Иван и Виктор привлекли к работе также одного немецкого унтер-офицера из зенитного подразделения: Он жил во Фраме, небольшом городке, у человека, связанного с партизанами. Этот гитлеровец сообщал о наличии войск в Мариборе. Знала Лена и о другом помощнике — фельдфебеле, служившем при штабе немецкой комендатуры Марибора.
Позже Виктор познакомился во Фраме с чехом Влодовезским и через него установил связь еще с одним немецким фельдфебелем, также сообщавшим сведения о передвижении войск в Мариборе, оборонительных сооружениях по реке Драве. Через того же чеха удалось заручиться согласием радиста из штаба военной комендатуры Марибора работать на Красную Армию, передать разведчикам шифр, сообщить время работы на радиостанции. Но группе не удалось воспользоваться этим. Спустя несколько дней радист был расстрелян за связь с партизанами.
…5 мая Лена передала последнюю шифровку. Батареи в рации сели окончательно. Разведчики перебазировались к стрелочнику Петру Тушичу, надеясь раздобыть радиопитание, а главное, быть поближе к железной дороге, видеть продвижение войск, врага своими глазами.
Вот уже третий день на исходе, а рация молчит. То Виктор, то Гашпершич по очереди отправлялись в город за батарейками. Лена, глядя на то, как мимо окон, громыхая, идут эшелоны с войсками, горючим, танками, буквально страдала от беспомощности.
Но вот вечером 8 мая в дом вбежал Петр Тушич, запыхавшийся, радостный. Прямо с порога он выкрикнул:
— Война кончилась! Понимаете, кончилась!!!
Разведчики подбежали к старику. Виктор схватил его за плечи:
— Как, кончилась?!
— Немцы, немцы капитулировали…
И тут по лицу Лены покатились слезы. Уткнувшись в грудь Виктора, она громко зарыдала.
— Ну что ты, Лена, что с тобой? — гладил ее цо голове, как ребенка, Виктор.
— Ничего, — сквозь всхлипывания проговорила девушка, — сейчас пройдет, это от радости.
Потом все вместе они вышли из дома. Была теплая весенняя ночь. Небо темное, бархатное, словно усеянное мерцающими алмазами. Воздух напоен ароматом цветов. И пожалуй, впервые так остро Лена почувствовала весну.
Мимо, постукивая колесами, проходили воинские составы. На открытых платформах фашистские солдаты во всю глотку горланили песни. То тут, то там с платформ неслось: «Гитлер капут! Ура, ура!..»
На рассвете Лена, Виктор и Иосиф Гашпершич отправились во Фрам. Там они договорились встретиться с Иваном и Францем Лобником.
Что делалось в этом городке! Все население высыпало на улицы. С гор спустились партизаны. Всюду смех, музыка. И… выстрелы — это разряжали в воздух оружие.
Вскоре разведгруппа «Мститель» была вся в сборе. Предстояло разыскать свою часть и добраться до нее. Решили двигаться к югославско-австрийской границе. Иосиф Гашпершич где-то раздобыл трофейную машину. И они тронулись в путь.
На границе произошла встреча с советскими пограничниками. Очень быстро они выяснили, что часть, куда следуют разведчики, находится в Вене. И, дав разведчикам сопровождающего, они посадили их в поезд.
Иосиф Гашпершич крепко обнял друзей. Столько было пережито вместе!.. И вот теперь расстаются…
Штаб части располагался в небольшом особняке, окруженном уютным парком. Лена шла впереди, а следом за ней Виктор, Иван.
«Отчего так волнуюсь? — думала Лена. — Словно иду на задание, а не возвращаюсь домой… Ноги будто ватные». Девушка вдруг увидела полковника Галкина, того самого, что готовил ее в тыл к противнику. Он скользнул взглядом по ее лицу, и Лена поняла — не узнал. Полковник взбежал по ступенькам и скрылся за дверью. И тут Лена заметила во дворе знакомого радиста, окликнула его, поздоровалась. Он ответил, а сам продолжал напряженно вглядываться в ее лицо, силясь, видно, вспомнить, откуда знает эту девушку. И вдруг узнал:
— Дуся! Дуся вернулась!..
Он обнял девушку. А потом бросился в дом. Через минуту во дворе появились полковник Галкин вместе с радистом, еще какие-то военные. Они обнимали Лену, ее друзей, поздравляли с благополучным возвращением.
Полковник, когда улеглись первые радости встречи, глядя на истощенное, прозрачное лицо девушки, говорил:
— Теперь отдохнешь, поправишься…
…Все необычно в тот день было в старинном особняке Вены. В зал входили все новые и новые военные. Радость встреч, объятия, крепкие рукопожатия. Появилось несколько девушек, взволнованных, улыбающихся.
Но вот на пороге показался полковник Галкин в окружении старших офицеров. Весь вид их говорил, что предстоит что-то важное.
Раздалась команда «Становись!»
Лена в строю оказалась самой крайней и выглядела самой юной. Ей было тогда восемнадцать лет.
Полковник оглядел разведчиков. Вот они, его орлы. И волна теплых чувств охватила его.
— А где же тут наша мариборчанка? — улыбаясь, спросил Галкин.
Лена не сразу поняла, что это о ней. Сосед тронул ее локтем, словно говоря: «Выйди вперед».
— Евдокия Фоминична Котивец здесь? — снова задал вопрос полковник.
Лена вышла вперед. В наступившей тишине офицер произнес:
— На вашем счету сто семь дней мужества, постоянного риска. Находясь в трудных, а зачастую особо опасных условиях для жизни, вы сумели организовать бесперебойную связь с Центром. Мы получали от вашей группы очень ценные материалы, в том числе данные, которые помогли выявить крупную танковую группировку врага.
Советское правительство, командование Красной Армии награждает вас орденом Боевого Красного Знамени.
— Служу Советскому Союзу! — произнесла Дуся Котивец, не слыша от волнения собственного голоса.
Кто-то подтолкнул ее вперед, и Лена сделала несколько шагов навстречу полковнику. Офицер, обняв девушку, вручил ей боевую награду.
— Командир разведгруппы «Мститель», гражданин Югославии Иван Францевич Крапша. — торжественно произнес полковник Галкин, — вы с честью выполнили в тылу противника возложенную на вас советским командованием задачу. — И вручил разведчику орден Отечественной войны. Такую же награду получил и Виктор Пекошак.
А позже, когда закончилось вручение наград остальным разведчикам, Лена, Виктор и Иван шли по венским улицам, по знаменитой набережной Дуная.
— Никак не могу привыкнуть к тому, что ты не Лена, — грустно промолвил Виктор. Потом помолчал и, словно отвечая своим мыслям, сказал: — А знаешь, ты для нас так и останешься навсегда Леной…
…Поезд медленно подходил к Горловке, небольшому шахтерскому городку Донбасса. Я ехала сюда, чтобы встретиться с бывшей разведчицей Леной — Евдокией Фоминичной Котивец. С трудом удалось разыскать ее. Прошло двадцать с лишним лет после войны. Сейчас у нее другая фамилия, да и из родных мест, выйдя замуж, уехала она давно.
Я видела фотографию семнадцатилетней Дуси, а недавно слышала по телефону ее низкий, с мягким украинским выговором голос, доносившийся до меня через сотни километров.
— Ну, конечно, это я — Лена, да, да, та самая. Помню ли Югославию, друзей своих там, нашу общую работу?.. Да разве можно забыть такое?!
Мы договорились о встрече…
…По перрону торопливо шла невысокая, в коричневой шубке женщина. Увидев ее еще со ступенек вагона, я сразу решила: она! И действительно, это была Евдокия Фоминична.
…В квартире тихо. В соседней комнате спал после обеда сынишка, дочь была в школе, муж на работе. А мы все говорили.
— Трудно ли было тогда? Конечно, очень. Ведь до армии я дальше дома нигде не бывала. А тут сразу — незнакомые страна и язык, вокруг гитлеровцы. Сама удивляюсь сейчас — откуда только силы во мне брались? Правда, тогда не размышляла об этом. Надо было — прыгала с парашютом, спала на снегу под открытым небом, — словом, делала все, что требовалось от разведчицы…
Евдокия Фоминична замолчала, погрузившись в свои воспоминания. Я не мешала ей.
— Не все мои подружки вернулись из тыла врага, — тихо произнесла она. — Оля Куликова, моя землячка, погибла… Вера Баранова тоже. Даже могилы их неизвестны. Знаете, ведь мы с Верой в армию вместе уходили…
Про командира своего — Ивана Крапшу — ничего не знаю. А как хотелось бы узнать, жив ли, как сложилась у него жизнь?..
Евдокия Фоминична подошла к письменному столу и вытащила из ящика сверток, развернула его.
— Вот, посмотрите… Дорогие для меня реликвии…
Я взяла в руки маленькие пожелтевшие фотографии. На одной — улыбающаяся девушка в военной гимнастерке, темнобровая, круглолицая, удивительно симпатичная. В руках — охапка цветов.
На втором снимке — опять она, с долговязым широкоплечим парнем в военной форме.
— С цветами — это в школе разведчиков, перед Югославией, — объяснила Евдокия Фоминична. — А на другой — мы с Виктором. А Иван снимал нас… С новенькими орденами. На следующий день после вручения…
А вот письмо от Виктора. Я получила его через двадцать с лишним лет. Можете себе представить, как взволновало оно меня. Ведь столько было вместе пережито!..
…В коридоре хлопнула дверь, и в комнату с шумом влетела девочка лет тринадцати. Черноволосая, длинноногая, с тонкими, нежными чертами лица. Похожая и не похожая на Евдокию Фоминичну.
Увидев незнакомую, девочка смутилась, но тут же степенно подошла, поздоровалась.
— Лена, — представилась она, как взрослая.
Невольно я обернулась в сторону Евдокии Фоминичны. Мы встретились взглядом. «Вы понимаете, — говорили ее глаза, — как дорога мне та, моя Лена, что ее именем я назвала дочь. В память о своей боевой юности…»