Я сообщила послу о возвращении деда и передала приглашение на семейный обед. Посол проникся значимостью момента. Даже, кажется, чересчур. Он долго допытывался, как следует себя вести, и какие подарки преподносить старшим родичам.
Посвятив его в тонкости нихонского и северного этикета, я, в свою очередь, поинтересовалась насчет угощения:
— Хаоли, для вас это не является чем-то иным, кроме просто еды?
— Думаю, нет, — решил посол. — Предлагает не глава рода, а вся ваша общность.
Общность? Он имел в виду не семью, тогда что? Или опять "уточнил" свои данные? Его словарный состав, как я заметила, непрерывно пополнялся.
— А есть разница? — задала я уточняющий вопрос.
— Если предложит он лично, я буду вынужден отказаться, — помрачнел он. — Это было бы нежелательно. Принять мы не можем, а отказ его оскорбит.
— Вот как?
Чуть не вырвалось по-нихонски нейтрально "а со дес ка". На нюноршк так не скажешь, а жаль. Вежливое удивление-констатация.
Очевидно, перед послом встала дилемма: есть или не есть. Если деду или отцу взбредет в голову самому угостить пришельцев, это будет неоднозначно истолковано, как приглашение в род. В то время как принять пищу — согласие на это.
А вдруг мама или кто-то из женщин подаст блюдо или ненароком поделится лакомым куском с гостем? Не решит ли чужак, что это брачный аванс?
"Задери их тролли!"
Сколько же они наворотили церемоний вокруг обычной еды. Придется все время быть настороже. Надо предупредить родных насчет их странных обычаев.
— А как же…
Я не закончила мысль.
— Что? — Хаоли приподнял бровь, став до боли похожим на человека.
— Кажется, я дала невыполнимое обещание, — признала я.
Откровенно говоря, я предвкушала, как буду посвящать посла в тонкости чайной церемонии.
Я бы, пожалуй, рассказала ему о Рикю и его трагической судьбе. Отчего-то мне казалось, что эта история не оставит эррга равнодушной.
Дед бы снял в столице чайный домик, который на один вечер отдохнет от туристов и студентов. А я… я бы сбилась с ног, разыскивая настоящий чай матча, похожий на зеленую пудру, воду из естественных источников, чаши ручной лепки и бамбуковые метелки. А позже мы бы вместе искали прекрасное в обыденном и постигали дзен.
Увы, этому не суждено случиться. Как жаль!
— О чем вы? — спросил Хаоли, заинтригованный моим длительным молчанием.
— Я обещала устроить для вас чайную церемонию. Мой дед мог бы это организовать, но там хозяин и гости пьют из одной чаши.
— Вот как?
Теперь уже посол замер, обдумывая ситуацию. Я перекатилась на бок, завернулась в простыню и встала, предоставляя ему право поразмыслить в одиночестве. Он проводил меня взглядом.
— Я первая в душ! — торжественно провозгласила я.
Для меня даже такая мелочь была крайне важной. Она помогала осознать, что мы вместе, как бы нереально это не казалось мне самой.
— Да-да, конечно. Ваше приоритетное право, — долетели вслед его слова.
О чем он? А, неважно… Разгребать вопрос с правами женщин будем позже.
* * *
Водитель флаера припарковался около нашего дома.
Эши Этти первым вышел наружу и бдительно осмотрелся. Потом он подал мне руку, помогая сойти с подножки транспорта. Это было весьма кстати. В традиционной деревянной обуви особо не побегаешь!
Когда наши руки соприкоснулись, и я оперлась на него, то ничего не произошло. Меня не тряхнуло, как в прошлый раз, в безлюдном коридоре посольства. Просто вежливость, и ничего более.
Эши Этти был донельзя собран и сосредоточен, как перед боем. Он скользнул по мне взглядом, убедился, что все в порядке, и отступил на шаг. Следом спустился посол.
Сегодня эррги опять вырядились в свои парадные персиковые наряды. Ну а я, за неимением лучшего, снова надела отцовский подарок, который обнаружился среди вещей, присланных со станции.
Конечно, меня уже видели в этом платье, но… Оно же совсем новое! И красивое. И, безусловно, мне идет. А главное — отцу будет приятно видеть меня в нем. О символике цветов и том, что могли подумать эррги, я старалась не думать. С едва отросшими до лопаток волосами пришлось повозиться, чтобы превратить их в подобие традиционной прически.
Я зябко поежилась от холодного ветра. Было неприятно стоять под этими равнодушными небесами, затянутыми серыми тучами. Непривычно ранняя осень… Люди платили за вмешательство в природу.
Дедушка встречал гостей возле отворенных ворот дома Рагнарссенов. Тем не менее, держался он по-хозяйски. В его обычно слегка согнутую спину словно вогнали штырь, и не думаю, что всему виной была операция. Но все равно он был ниже всех присутствующих.
Лысина его привычно мерцала сквозь седые волосы. Старческие, слегка выцветшие глаза утопали в морщинах, а руки были чинно сложены на животе. По такому торжественному случаю он облачился в хакама и верхнее кимоно серого цвета, из-под которого выглядывал белоснежный ворот нижней рубахи. На ногах таби и гэта, которые делали его немного выше.
Скромно, сдержанно и очень, очень традиционно. Практически, напоказ.
"Вот мы. Достигнув звезд, мы не утратили связи со своими корнями".
Дед держался с преувеличенной серьезностью и важностью, которая могла бы показаться комичной, но отчего-то это было не так. Напротив, семья прониклась ответственностью момента.
Мама сегодня была в дорогом выходном кимоно сливового цвета с вышивкой в виде цветов глицинии, которое надевала лишь пару раз. Она стояла рядом с отцом, опустив глаза долу. Широкий пояс оби, как и положено, пересекал грудь и был завязан большим узлом на спине чуть ниже лопаток.
Она была бледна, уж не знаю, от краски или от волнения. Чтобы убедиться, надо было подойти ближе. Только губы алели на этой матовой белизне, да брови аккуратными тонкими дугами пересекали лоб.
Вместо привычного узла — подобие прически "симада", но без накладных волос, благодаря чему она обошлась лишь парой шпилек. Густые, черные как смоль волосы были приподняты, обнажая беззащитную шею. При виде гостей мама склонилась в поклоне, и подвески на шпильках тихонько, на грани слышимости зазвенели.
Тетушки по материнской линии в более скромных традиционных нарядах, приличествующих возрасту, в точности повторили ее движения. Две из трех женщин были в трауре.
Тетки с отцовской стороны облачились в парадные бюнад синего цвета с вышивкой. Они дружно сделали прибывшим книксен. Их мужья, все как на подбор военные в парадных мундирах, сдержанно кивнули. Тетушки, конечно, номинально уже не Рагнарссены, но от этого не перестали быть сестрами отца, так что я понимала, отчего они все присутствуют здесь.
Вообще-то муж тети Сигрид, контр-адмирал Руне Нэсс, заседал в генштабе, и я отлично понимала, отчего он явился на правах члена семьи. Начальству, даже бывшему, не отказывают, а родственникам тем более! Ситуация была неоднозначная, так же как и гости. Неформальное общение открывало новые перспективы.
Мне импонировал этот светловолосый флегматичный мужчина, который был однокашником отца и часто гостил в нашем доме. В свое время он сделал все для того, чтобы если не обелить честное имя отца, то хотя бы избавить его от трибунала и ограничиться почетной отставкой.
На обеде не было никого из младшего поколения, кроме меня и брата, и это правильно. Их не следовало без нужды в это вмешивать.
По сути, я осматривалась лишь несколько секунд, оценивая обстановку. Но эта картина застыла, как старинный дагерротип, растянувшись на целые минуты моего субъективного времени.
"Как много женщин!" — мелькнула мысль.
Как после войны. Во время эвакуации из анклава Нихон в первую очередь вывезли раненых, женщин и детей. Мужчины остались, многие из них — навсегда.
Дядя Бьёрн, такой же рыжий, как и отец, но более приземистый и гладко выбритый, прихрамывая, сделал шаг вперед и замер. Я до последнего думала, что он не поклонится, но он все-таки сделал это. Кивнул и отступил назад, где стоял до этого.
Мой брат ограничился скупым кивком, но с нескрываемым любопытством смотрел на гостей. А особенно на посла, которого выбрала его сестра-близнец.
Зато отец, на удивление, кивнул, будто так и надо. Вперед вышел дедушка Нагато, и отец двинулся за ним, отставая всего на шаг и по-военному чеканя шаг. Мать, отделившись от стайки родственников, пошла следом.
Посол и секретарь сделали несколько шагов навстречу, пока обе процессии не поравнялись. Я, будто не имея отношения ни к одной из сторон, стояла чуть поодаль.
— Хаоли Этти, — отвесил посол почтительный поклон, — и мой секретарь Эши Этти.
— Нагато Сюдзи, — представился дед и поклонился в ответ. — Моя дочь Нагато Аюми и ее муж Торгейр Рагнарссен.
Как он ловко отделил отца, впрочем, как и обычно! Не "мой зять", а муж дочери. И мать представил первой, практически нарушив этикет. Даже спустя много лет дедушка не позабыл скандальных подробностей их поспешной женитьбы, хотя теперь их отношения можно было назвать вооруженным нейтралитетом, щедро сдобренным взаимным уважением.
Я не знала родителей отца. Дедушка Рагнарссен погиб, когда мне было пять лет, а бабушка еще до моего рождения. Когда я была подростком, ушла бабушка Аоки. Так что дедушка Нагато получил все отпущенное им. Все мои чувства, отпущенные для старших родичей, я тратила только на него. Оттого мне было неприятно взирать на скрытые трения двух дорогих мне людей. Пусть даже отец отчасти это заслужил, все это — дело прошлого.
В общем, дедушка был в своем репертуаре! Хоть что-то в этом мире сохраняло стабильность. Даже если брать в расчет больную спину деда, поклон отдавал нетипичным для нихонца высокомерием. К счастью, градус наклона ничего не говорил непосвященным. Хозяин дома должен был кланяться чуть глубже гостя.
— Мы с ним уже знакомы, — заметил посол, искоса глянув на отца и вежливо улыбаясь.
— Знаю, — кивнул дедушка, и длинная прядь волос на блестящей лысине съехала набок.
Я старалась не смотреть, чтобы не рассмеяться, но все равно фыркнула. Дедушка сердито нахмурил брови, которые сошлись на переносице, но пафос момента был безвозвратно потерян. Отец прятал улыбку за бородой и усами. Лицо матери стало абсолютно неподвижным, что выдавало сильнейший накал эмоций. Но что это было, смущение или смех, я не могла сказать.
Подумала — и устыдилась.
— Приветствую посла и его секретаря в доме Рагнарссен, — вступил отец и снова кивнул, а мама повторно склонилась в поклоне.
Теперь он тактично указал деду, чей дом принимает гостей. Рагнарссены, а не Нагато. Хотя и они тоже. Кажется, с возрастом папа стал терпимее к слабостям тестя. А, может, повлияли недавние события, когда тот считался пропавшим без вести? Я сделала себе заметку поговорить об этом с отцом. Или не стоит?
"Или не стоит. Пока".
Психоанализом буду заниматься в другом месте и с другим человеком. У отца и так проблем хватает.
Посол тем временем сделал еще один шаг и, как я учила, протянул для рукопожатия руку. Сначала деду, который еще сильнее нахмурился, но ответил тем же, а потом отцу!
Папа, которого я не успела предупредить, уставился на протянутую ладонь посла. Сдержался. Задержка всего лишь на мгновение — и протянутая в ответ рука. В эту секунду я как никогда им гордилась и одновременно ощущала странное сожаление. И укол совести. Если бы я не подучила Хаоли, отцу бы не пришлось жать руку врагу.
"Если бы ты не сделала этого, они бы никогда не сделали шаг к примирению".
К моему несказанному удивлению, посол ободряюще кивнул, и вперед выступил Эши Этти, поравнявшись с начальством. Он, подражая своему родственнику, так же чинно пожал руку дедушке, а потом подал руку отцу.
Это выглядело как… Нет, не брошенная перчатка. Рука дружбы? А отцовский жест — как протянутая рука помощи. Очевидно, он пожалел "секретаря", поставленного в неловкое положение, и решил поскорее завершить церемонию приветствия. Разжав ладони, оба облегченно выдохнули.
— Хельга, отчего ты не приехала раньше? — вдруг сварливо спросил дедушка. — Ты в неподобающем виде! Ступай немедленно в дом, пусть тетушки тебе помогут. Аюми, проводи свою дочь.
Очевидно, дед хотел, чтобы я оставила их одних, или желал, чтобы мать меня о чем-то предупредила. Мама послушно кивнула и поманила меня за собой. Но в традиционной обуви сложно куда-то спешить! Мы грациозно уплывали прочь, как две гэйко. Вернее, мама — как гэйко, а я лишь неумело ей подражая. Занятное, должно быть, зрелище выдалось для гостей!
Оказавшись дома, я перестала семенить, облегченно выдохнула и выпрямилась.
— Хельга, — пожурила мать. — Ворот впивается в шею. Заметно. И пояс немного сполз.
— Я отвыкла, прости. Одевалась впопыхах. Под конец всегда не хватает времени.
И тактично умолчала, что меня от сборов отвлек господин посол. Или я его, как посмотреть! Надеюсь, мне удалось не покраснеть. Очень на это надеюсь.
— Ничего, — услышала я. — Но при гостях будь любезна, двигайся правильно, раз уж ты решила надеть кимоно.
— Ты не рада?
— Напротив! — она на мгновение сжала мою руку. — Просто хочу, чтобы ты была еще красивее. Что-то ты раскраснелась. У меня есть листочки с пудрой, как раз на такой случай. Пойдем, я поправлю тебе прическу. Думаю, эти шпильки не совсем подходят, возьмешь другие из моих запасов…
Значит, все-таки покраснела. Проклятье!
* * *
На банкете поначалу все было очень чинно, но постепенно хозяева и гости расслабились и стали непринужденно вести себя друг с другом. Должно быть, этому способствовала негромко звучащая фоновая музыка. Я заподозрила, что это мама составляла подборку, в которой чередовались протяжные мелодии флейты и северный йойк. А в промежутках — просто плеск волн и шелест ветра…
Стол, уставленный яствами, большую часть которых женщины нашей семьи приготовили сами, не доверив посторонним, и заказанный "корабль" с тонко нарезанной рыбой радовали глаз. Должно быть, банкетные блюда доставили из того самого ресторана, где я была с Тошио? Сейчас я не хотела о нем думать.
Посла усадили на почетное место напротив дедушки Нагато. Эши Этти досталось место по левую руку мамы, тогда как отец сидел справа от нее. Я — справа от отца. Дальше мой брат, тетя Сигрид с мужем Руне, одна из нихонских тетушек и дядя Бьёрн. Полукруг замыкали прочие родственники, рассаженные через одного.
Мама рассказывала и показывала, как надо ломать кольца башенки кранзекаке, чтобы полакомиться миндальным печеньем, а Эши Этти внимал, будто речь шла по меньшей мере о судьбе обитаемой вселенной.
С учетом того, что сказал посол, было самообслуживание. Посол перепробовал все предложенное, после чего рискнул переложить немного на свое блюдо. Эши Этти последовал его примеру. Блюда потихоньку исчезали со стола. Корабль был разорен прожорливыми пиратами, а колбаски, овощи и рыба переместились на тарелки.
Дядя Бьёрн молча наливался слабеньким нихонским пивом. Кажется, он решил напиться. То-то я не увидела его флаера во дворе! Наверное, отослал наемный транспорт. Позже он проспится в одной из гостевых комнат и отправится восвояси, как уже не раз бывало.
Посол, когда ему предложили, попробовал компактным анализатором и пригубил, а потом кивнул "секретарю": можно!
— Я поняла, что у нас за план, — тихонько сказала я брату, наклонившись, чтобы подлить ему пива.
— Какой?
— Мы хотим их споить и выведать военные секреты! — прошептала я.
Брат расхохотался, а дед, сидящий напротив посла за большим столом, снова нахмурился. Услышал? Ручаюсь, что нет, если только он не умеет читать по губам. Впрочем, он вскоре переключился на обсуждение планов чужаков.
— Они предпочитают воду или чай, — вполголоса заметил папа, который как раз все слышал. — Скорее, это мы рискуем выдать военную тайну, если будем продолжать такими темпами.
— Зато обстановка стала гораздо теплее, ты не находишь?
Ответом мне был дружный мужской смех. Мда… Пожалуй, чтобы сблизиться, им нужно, как минимум, напиться вместе, а как максимум — сходить тесной мужской компанией в сауну. Не знаю, как пришельцы, а люди после такого напрочь забывали про былые обиды. Хотя тех, кто сидел за столом, не мучили, как Улафа. Тот бы не забыл и не простил.
Контр-адмирал Несс, представленный отцом послу, заинтересовался атакой станции. Безусловно, ему были известны подробности инцидента, но он хотел узнать об этом с точки зрения эрргов.
Тарелки сдвинули в сторону, и на скатерти развернулось двумерное сражение, где свернутая в кольцо салфетка стала космической станцией, кусочки печенья — фенрирами, а конфеты — кораблями хэсси. Другие военные охотно подключились к моделированию и обсуждению боя.
Тут, к моему удивлению, посол передал инициативу Эши, и тот разыграл целое сражение, вставляя комментарии по ходу действия.
— А после того, как хэсси ушли?
— Я вошел в ангар и забрал доктора Рагнарссен, — просто сказал Эши Этти, не глядя на меня.
— Так вот кто это сделал? Простите мне мое невежество! — повернулась мама к чужаку. — И позвольте поблагодарить вас за спасение дочери.
— Присоединяюсь, — сухо бросил отец. — Давно хотел сказать, но моя жена опередила. Она лучше воспитана, чем я.
Такая простая истина. Благодарность. Эши смутился, и его живые татуировки замерцали, ускоряя свое биение. А ведь я… Я до сих пор не поблагодарила его!
— Пожалуй, я самая невоспитанная в этой семье, — выдавила я. — Выражаю свою благодарность господину секретарю.
Кажется, мы вконец его смутили. Особенное потрясение вызвали слова мамы. А Хаоли Этти, глядя на мучения подопечного, только улыбался.
— Сколько вы еще планируете пробыть в столице? — довольно громко поинтересовался дед у посла, меняя тему.
— До тех пор, пока нам не разрешат свободное перемещение, — ответил Хаоли. — Мы решаем этот вопрос.
— Ясно.
Дед пожевал губами, совсем как древний старик, и я вдруг подумала, сколько еще он пробудет с нами. Наконец он родил новую мысль:
— Господин посол, каковы ваши намерения в отношении моей младшей внучки?
Внезапно и прямо к цели! Минуя привычные нихонские хождения вокруг да около. Я просто онемела. Точно так же, как и все остальные. Мама, которая подкладывала еду на тарелку отца, вздрогнула и каким-то чудом не выронила блюдо. На отца я не смотрела, но кожей ощутила, как он напрягся.
Посол прямо посмотрел на собеседника, а потом ровно и решительно сказал:
— Что вы хотите услышать? Я никого не хочу оскорбить, особенно главу клана.
— Хельга уже в том возрасте, когда давно пора выбирать мужа, — нахохлился дед. — Вы воруете ее время!
— Дедушка! — обрела я наконец дар речи.
— Отец! — одновременно воскликнула мама.
— Молчать! — отрывисто бросил дед по-нихонски и снова перешел на спанглиш. — Мне нужен ответ, что вы планируете делать с моей внучкой. Кто она для вас лично и для вашей семьи? Сколько еще вы будете с ней? В каком качестве и статусе? Не оскорбительна ли ваша связь?
— Тесть! — попытался вклиниться папа, но дед рыкнул и на зятя.
— Я не знаю ваших обычаев, господин посол, — продолжил обличать мой дед, — но в нашей семье никогда не будет позора. Если у вас нет серьезных намерений, то я запрещаю моей внучке видеться с вами.