Это был сон. Всего лишь сон во сне.

На грани сна и яви меня вдруг окутало оцепенение, когда нельзя шевельнуть ни рукой, ни ногой, и от этого делается так страшно, что хочется кричать. Но горло не может издать ни звука. Подобно тому, как сам разум, душа или сущность заперта внутри бренного тела, так и мое "я" не находило выхода из клетки.

Белый кит выносит недвижное тело на берег. Спасая своего человека, он выбрасывается следом и теперь лежит рядом, уставившись глазками в небо. Из ощеренной пасти раздается треск и стон. Я бы столкнула эту тушу в воду, но не могу двинуться с места. Постепенно все стихает.

И тишина…

Кит больше не зовет на помощь. Ничто не шелохнется в этой стерильной морозной белизне. Одна только надежда: кит — не рыба, и он может дышать. Пока это так — мир жив.

Корни гор растревожены, землю трясет, льдины с треском встают на дыбы. Первые врата уже отворились. Что же дальше? Какой знак явится свыше?

Белый шум.

"Гатагата".

Это слово отчего-то не дает мне покоя. На спанглиш это кошка, но кошки, как всем известно, ходят беззвучно. А если их вдруг стало слышно — конец света не за горами. Оковы разорваны.

Рагнарёк.

Я лежу обледеневшей кромке, и вода плещется у самых ног… Кто-то огромный мягко, почти беззвучно, но ощутимо ступает по снегу.

Скрип… скрип… Скрежет весел в уключинах корабля мертвецов, плывущего мимо.

Топ-топ-топ… Невидимый зверь за спиной потягивается и вздыхает. Он ждет, когда мы уснем вечным сном, чтобы свить из нас путы. Нити, канаты, веревки, шнуры и силки — то, что выйдет в итоге, вполне сгодится для дела.

Мягко ступающая умеет ждать.

* * *

Эррги были чужими. Даже наша близость с послом не сделала их частью семьи. Но им было позволено присутствовать на прощании с дедушкой.

Наши флаеры под конвоем охраны посольства летели к океану. Сверху были отчетливо видны следы, оставленные гигантской волной. Когда мы высадились на берег, то, несмотря на возражения, попросили военных оставить нас. Отец умел убеждать.

На рассвете воздух еще не прогрелся, и ветер дул от моря. Пепел взметнулся и полетел во все стороны. Я на мгновение прикрыла глаза. Кажется, я ощутила на губах дуновение вечности. Или то был песок? А на щеках вовсе не слезы, а морская вода.

Все.

Теперь точно все.

Солнце всходило, неспешное и величавое. Наш небесный Волк щедро одаривал Фрейю теплом. Береговая линия была усеяна водорослями и мертвой рыбой, выброшенной во время страшного "прилива". Сверху парили птицы, выискивая, чем поживиться на этом щедро накрытом столе.

Цунами подарило суше часть себя, забрав взамен деревья и траву. Под смытым слоем перегноя обнажился голый камень. Труды десятилетий пошли насмарку. Но мы, как наши предки, снова посеем семена, подарив миру жизнь. Нарастет осадочный чехол, перепреет листва и трава, вырастут сады и леса…

Все будет. Нужно только неустанно работать над этим. Так мы создаем свое будущее и будущее наших детей.

— Что это было? — спросил посол.

— Останки тела. Зола после кремации, — ответила я.

— Что такое кремация?

— Тело сжигают. То, что остается — отдают родственникам, — объяснил отец.

Гости выглядели по-настоящему шокированными, как будто им показали что-то ужасное и непристойное. Неужели смерть их так взволновала? Интересно, почему? До этого они нормально все воспринимали.

— Не остается ничего? Совсем? — спросил вдруг "секретарь".

Я кивнула. Мама забрала у меня пустую урну, походя ободряюще коснувшись запястья.

— Смерть конечная? — уточнил Хаоли. — Просто… умер?

— Да.

Мертвее не бывает. К чему эти подтверждения?

— Похоже, мне надо обносить свои данные, — сказал посол, который выглядел не на шутку озабоченным.

— Что-то не так? — удивилась я.

— Вы не возвращаетесь к источнику, — констатировал Эши Этти. — Я знаю.

Он при этом выглядел намного спокойнее, чем Хаоли. Посол что-то певуче произнес, но тут же опомнился и перешел на спанглиш:

— Прошу меня извинить. Все это слишком неожиданно. На нашей… базе… Мы видели, как уходят воины, но здесь, на вашей планете, старейшина… почему? Почему смерть окончательная? Как вы все это вынесли?

Он впервые за все это время в открытую обсуждал то, что произошло с военнопленными при пограничном конфликте. Сейчас, когда говорил о смерти деда, то ли возмущался, то ли обвинял нас. Или просто не мог поверить, что мы смирились с уходом? Кажется, он нам сочувствовал и удивлялся нашему спокойствию.

— Господин посол, — ответил папа. — Мы вас не понимаем. Сейчас это несколько неуместно, вы не находите?

И оскалился в вежливой улыбке.

— Да, простите. Мы нарушили церемонию, я понимаю.

— Тогда вы должны понять, что сейчас не время для вопросов, — отрезал отец.

— Позже спрошу.

Это сказал Эши Этти. Он не спрашивал. Просто уведомлял о намерениях, и все. Посол шикнул на него, но "секретарь" только улыбнулся и одернул свои красные одежды. Такой уж у них траур, тогда как у нас черный и кипенно-белый символизируют горечь утраты. Отсутствие цвета и все цвета сразу: разве не странно? А у эрргов — цвет крови. У них она тоже красная, а не зеленая и не голубая.

— Вы хотите спросить — так готовьтесь ко встречным вопросам, — внезапно сказала мама. — Моя дочь не откажет себе в таком удовольствии.

Удовольствии? Она, должно быть, шутит! Я до сих пор не решалась посмотреть записи Улафа, которые лежали каменным грузом и ждали, когда я сделаю это. Оправдываться трауром и срочными делами было легко. Прокрастинация в чистом виде! Я находила сотни поводов, лишь бы не знать правду, какой бы горькой она не была.

— Ваше приоритетное право, — Эши Этти принял это и почтительно поклонился маме.

Видел он, казалось, только Нагато Аюми. Она так же церемонно поклонилась в ответ. Папа хмыкнул, а брат… ну, он следил. Прямо как наш пес — уши торчком, нос по ветру. Пытался сообразить, что за подводные течения бурлили вокруг, и как плыть дальше.

Шейд, спущенный с привязи, носился вдоль берега и лаял на чаек. Его мало волновали вселенские проблемы. Он просто жил.

* * *

Отправка транспортного "левиафана" к вратам "Фрейя-Обливион" за границей системы — непростое дело.

Для начала "Скидбладнир" по требованию властей препроводили в небесные верви. Поводом послужила прямая угроза планете, а отвод корабля снижал напряженность.

Теперь стало невозможно наблюдать за кораблями; их заслоняло солнце. Но и на вражеском корабле обзор был ограничен, и там не могли зафиксировать старт транспортника.

Просто военная хитрость. Одно намерение скрывало другое. Отвлекающий маневр и обман. При желании правдой тоже можно лгать.

Воспользовавшись этим, транспортник в рекордные сроки достиг вторых врат. Наши люди должны были сообщить, что нависла угроза войны, и целесообразна временная изоляция. Полученных грузов должно было хватить надолго.

Когда судно пересекло врата, с той стороны их закрыли точно таким же варварским способом, как в прошлый раз. Достаточно разрушить цепочку зондов со "странной материей", и дело в шляпе!

Итак, Фрейя была теперь полностью отрезана от сообщения через пространственно-временные туннели. Не было доступа ни к Фрейру, ни к станции, и это к лучшему. Война хоть ненадолго, но была отсрочена.

Посол был в курсе. Конечно, он недоумевал, наблюдая такой раскол.

— Разве вы не должны все сообща принять решение? Война или мир? Почему же решение не является окончательным и постоянно пересматривается? Как можно в таких условиях доверять людям?

Он размышлял вслух, четко строя фразы, почти без акцента, а я слушала приятный низкий голос и любовалась каждой черточкой. Надо ловить моменты счастья, ведь они так мимолетны! Сейчас мы лежали в одной постели, тесно прижавшись друг к другу, усталые после долгого дня. Теперь мы вместе засыпали и просыпались, вместе обедали, учили языки, посещали достопримечательности и много чего еще "вместе". Не считая визитов в министерство иностранных дел, почти все оставшееся время посол проводил со мной.

— О, если б я знала! — я провела рукой по его груди и спустилась ниже. — Разве король не держит слово? Он вам верит. Ради мира он чуть не развязал войну. При чем здесь остальные? Спросите что-нибудь полегче, господин посол.

— Хаоли. Для вас я Хаоли, Хельга.

Он перехватил за запястье дерзновенную руку и повалил меня на спину. Теперь он был хозяином положения и владел ситуацией. Он решал, что будет дальше.

* * *

Постепенно отец если не примирился, то перестал задавать мне вопросы об эргах. Раз я так решила, он не настаивал. Просто однажды бросил в сердцах:

— Хельга, ты не представляешь себе, насколько они другие. Они такое творили с военнопленными! Тебе и не снилось.

— Что именно ты нам не рассказывал?

— Подписка о неразглашении, чтоб ее…

У него на языке вертелись совсем не лестные слова. Как человек чести, отец не мог нарушить обязательства, даже если дело касалось близкого родственника.

"Дочери, Хельга. Дочери".

Я была "папиной дочкой", как ни крути. Но он все равно не мог всего рассказать. Зато Улаф мог. Вернее, его воспоминания.

Дома лучше этого не делать. Значит, отель? Тот же номер с видом на главную площадь, та же расслабляющая ванна и проектор в гостиной. Целая прорва универсальных кредитов! Но оно того стоило.

А еще — полная конфиденциальность для гостей. Это значило аппаратную защиту от наноботов. Любое тайное свидание или деловая встреча могли пройти втайне от чужих глаз и ушей. Так, по крайней мере, декларировал в своем уставе отель. Оставалось надеяться, что это хотя бы отчасти правда.

Мне хватило скандала с послом. Не хотелось бы, чтобы у Улафа из-за меня были проблемы.

Установив соединение коммуникатора с проектором, я приступила к просмотру.

* * *

Я выбрала режим "симулятора".

Конечно, без киборгизации это не давало полного погружения, но эффект присутствия был абсолютным. Куда бы я ни смотрела, я видела глазами того, кто вел запись.

Первые часы после неравной схватки с эрргами были вполне предсказуемыми. Спасательные челноки и капсулы отделились от материнского корабля и устремились в открытый космос.

Все члены экипажа были в полной космической защите на случай разгерметизации. С краю изображения подавались строки телеметрии. Вот, значит, как это видел Улаф?

Через некоторое время челнок ощутимо тряхнуло, и, если бы люди не были пристегнуты к креслам-компенсаторам, им бы пришлось несладко. С краю возник таймер, обратный отсчет "ноль-ноль". Значит, корабля уже нет. Система самоуничтожения сработала, и люди предоставлены сами себе.

Улаф расслабился. Время от времени он прихлебывал воду из трубочки в шлеме гермокостюма и перебрасывался сообщениями по внутренней связи. Потом попытался заснуть. Надо было экономить силы и ресурсы…

Следующие пару часов я перемотала. Наконец в пассажирском отсеке началось шевеление. Внешние датчики костюма передавали шум и грохот, как будто что-то огромное вдруг подхватило челнок и закружило в своих объятиях.

Искусственная сила тяжести вдруг исчезла. Ничем не закрепленные предметы, такие как чья-то сумка и стилус, поплыли по салону. Челнок еще пару раз тряхнуло, после чего сила тяжести восстановилась. Предметы упали на потолок, а люди повисли на ремнях безопасности.

Шум все усиливался, пока с одного борта не возникло все расширяющееся отверстие округлой формы. У Улафа участился пульс и поднялось кровяное давление, в крови наблюдался выброс гормонов стресса. Биомеханическая система по желанию носителя нормализовала показатели, уменьшая возбуждение.

Человек был спокоен. Он просто ждал, чем все кончится, и кто окажется с той стороны. Однако сдаваться без боя никто не планировал! Улаф сделал какой-то жест, и два десантника, сидящие ближе к отверстию, отстегнули ремни. Они осторожно перевернулись и опустились на потолок, благо, тот был невысоким.

Кусок металла внутренней обшивки со слоем полимера выпал внутрь. Как странно! Ни плавки металла, ни зазубрин, ни повышения температуры, судя по датчикам на костюме Улафа. Люди, стоявшие по обе стороны от импровизированного "люка", подняли оружие. Опасаться им было нечего, так как они находились вне зоны обстрела. Они готовились к встрече непрошеных гостей, но в отверстии никого не было.

Внезапно, казалось, сами стены обрушились на них сверху, спеленав и связав по рукам и ногам. "Одежда"! Это было огромное животное, похожее на полупрозрачную простыню. Оно окутало всех, кто находился в пассажирском отсеке. Улаф не успел опомниться, как все было кончено.