За время, пока алды изучали землян, люди два раза поднимали восстание. Так вот откуда многочисленные жертвы! Как глупо, как нелепо.
Улаф тихо лежал в тюремном блоке и ходил под себя. Потом ему стало легче, но рука по-прежнему напоминала месиво. Он двигался с трудом. Очевидно, "одежда", которая присосалась к его телу, впрыскивала какие-то местные анестетики и транквилизаторы. Все показатели, судя по телеметрии, были ровными, как будто он был под действием успокаивающих препаратов. Ни гнева, ни злобы, ни желаний… Улаф ел, когда ему предлагали, но мог часами лежать, если его никто не тормошил.
Возможно, также это животное вводило противомикробные вещества, потому что воспаления и нагноения не было. Наш доктор тоже осматривал рану и нашел, что тварь удаляет образующийся эпителий, мешая ране срастаться.
Время от времени Улафа и других водили к инопланетным докторам, и приносили обратно. Адмирал пытался договориться, чтобы киборгизированных отпустили, но все просьбы разбивались о ледяную стену непонимания. Люди роптали, наблюдая за этим. Авторитет руководства неуклонно падал. Начались массовые недовольства.
Первый раз военные разошлись не на шутку. Отец был изначально против, но его никто не слушал. Несколько человек погибло, и люди ненадолго присмирели. Второй раз отец сам, не дожидаясь карательных мер от эргов, вызвал зачинщика и самым подлым образом убил его. Это было военное преступление. Или нет?
"Или нет".
Я была шокирована. Мой отец не мог так поступить. Не мог! Это не укладывалось в голове. Однако он сделал это, и это не было случайностью. Более того, он прикончил своего человека. Я знала, как отец берег личный состав, и не могла поверить, что он способен тронуть своих. Но он смог. Ради того, чтобы утихомирить остальных, он сделал это.
Эрги восприняли поединок как должное, даже с некоторым одобрением.
* * *
— Отец! Отец…
Подруга ободряя похлопала меня по руке.
— Старший самец поставил на место младшего, — вполголоса прокомментировала Гудрун. — Это нормально. Обычные иерархические склоки.
Что еще я не знаю о близких? Мама был кадровым военным, и это значило, что он способен делать выбор и убивать. Это нормально. Но мне от этого не легче.
Гудрун перемотала чуть дальше.
— Вот здесь, — показала она. — С их точки зрения, это нормально. Старший учит младшего себя вести. Смотри!
Дальше было вот что.
* * *
Отец сошел с ума! Он вызвал Эши Этти. Почему?
— Стоп! — воскликнула я.
— Да смотри же.
— Погоди, почему он?
Я оглянулась на Эши Этти. Он сидел позади нас прямо на полу, скрестив ноги, и был не слишком доволен происходящим. Кажется, мы узнали чьи-то грязные секреты. Может быть, эрг предпочел бы, чтобы мы не знали.
— Эши Этти! — осторожно начала я. — Почему мой отец напал?
— Он не напал, — назидательно сказал эрг и улыбнулся. — Отец моего "трофея" учил. Я учился.
Сколько, однако, досады и бравады! Чувства прорывались, несмотря ни на что. Хм… Это что, был урок боевых искусств? Непохоже на отца. Если стычка, то ставлю на то, что выиграл эрг. Отец жив, значит, все кончилось хорошо.
— А чему он учил?
Эши перетек с места на место, по-другому не скажешь. Он присел рядом и ткнул пальцем в голограмму:
— Смотри, Хельга. Все хорошо.
И мы смотрели.
* * *
Эши Этти был на карауле, или как там это называется. Алды работали. Отец снова пришел просить за своих подчиненных. Эрг выполнял свой долг, отец — свой. Так уж получилось.
Улаф сидел, как сомнамбула, ни на что не реагируя, и ожидал, когда его поведут к столу. Запись шла в фоновом режиме, слева телеметрия фиксировала пульс и давление. Отец на повышенных тонах беседовал с пришельцами, уговаривал не трогать его.
— Пожалуйста, не надо, — просил он. — Ему плохо. Прошу вас, прекратите.
Алд, недовольный вмешательством, отвлекся от человека, которым в тот момент занимался, и что-то приказал. Эши Этти подошел и оттеснил отца от Улафа. Отец не желал подчиняться.
Оу… Никогда не слышала, чтобы он так при мне выражался. Но… но я теперь понимаю, отчего он так к ним относится.
Эши Этти не остался в долгу. Эрг оторвался по полной, забыв о том, что ему велел Сэйи Этти. Молодой эрг себя не очень хорошо контролировал. Поединок и вкус крови затуманивали ему разум. Отец не мог с ним сравниться. Когда он в очередной раз отлетел в сторону и с трудом поднялся, то вдруг зарычал. Я просто ушам своим не поверила! Было в этом что-то животное и примитивное.
— Р-раааа!!!
На губах его выступила кровавая пена, как у эпилептика. У отца словно открылось второе дыхание, и он снова кинулся в бой. Он не чувствовал боли и страха, наносил эргу все новые и новые удары, которые тот легко парировал, и рычал, как дикий зверь.
"Берсерк!"
Эши Этти зарычал в ответ, обрастая чешуей и отращивая когти. Он вошел во вкус! Кажется, он играл с человеком, как кошка с мышкой, то подпуская ближе, то отбрасывая прочь. Невидимая когтистая лапа сжималась и разжималась, а бешеная мышь опять кидалась на врага. Убивать Эши не спешил.
Алды прервались и подошли ближе.
Отец падал и вставал, его били смертным боем, но он поднимался снова и снова. С необычайным проворством для такого крупного мужчины он набрасывался на Эши, нанося ему удар за ударом. Оба были в крови. Наконец Эши Этти надоело играть, и он вырубил человека.
* * *
— Отец!!!
Я вскочила с места. Гудрун схватила меня за руку и потянула вниз.
— Все будет хорошо, — мягко сказала она.
Эши Этти с умным видом кивнул, подтверждая ее слова. Действительно, отца уже осматривали алды, прикладывали к нему каких-то животных, останавливающих кровь, и вообще забыли про своих подопытных. Главный алд, грациозный андрогин с каштановыми волосами, что-то скомандовал, и молодые эрги унесли тех пациентов, которые были не в состоянии двигаться, и увели остальных обратно в тюремный блок. Что было с отцом дальше, я не видела, потому что Улаф ушел.
— Его вылечили, — сказала Гудрун.
О, боги и богини. И все? Надо было подраться до крови и живого мяса, чтобы они побежали заключать мир?
— И это все?
Наверное, у меня был слишком ошарашенный вид. Дипломированный ксенобиолог напротив усмехнулся и пропел:
— Конечно, нет. Это просто так, для сведения.
— !!!
— Вот не надо таких взглядов, — сказала она.
— Ты издеваешься? — выдавила я.
— Не мечи молнии, дорогуша, тебе это не идет. Сейчас покажу, что послужило переломным моментом.
* * *
Анна Бьярнссон, та самая, из-за которой случился поединок с "красивыми глазами", светловолосая валькирия на службе его величества. Ее короткие волосы перебирал ребенок. Нет, подросток!
Она была похожа на мадонну с младенцем. На вид мальчику было лет двенадцать-тринадцать. Он лежал на спине, и его голова покоилась на коленях у женщины. Она обнимала его и что-то шептала.
— Немного отмотаю назад, — сказала Гудрун. — Промахнулась. А, вот и оно.
Это случилось внезапно, когда люди гуляли на отведенной площадке. Молодые эрги, как обычно, наблюдали со стороны. Наши больные тоже дышали свежим воздухом. Улаф сидел на площадке. Отец, весь опутанный "одеждой", как мумия бинтами, лежал рядом на носилках. Кажется, он поправлялся и уже неплохо себя чувствовал.
Неожиданно у самого юного эрга случился приступ. Его корежил какой-то припадок, похожий на то, что было с Эши. Он хотел превратиться, но не мог. Как же ему было плохо!
Остальные пришельцы отошли подальше и безучастно наблюдали. Кажется, это было нормально, раз они ничуть не беспокоились. Однако время шло, а подростку становилось все хуже и хуже. Старшие эрги послали за помощью. Через некоторое время пришли алды, но только развели руками. Что бы ни случилось с больным, они ничего не могли поделать.
Мальчик надрывно кричал. Его тело изгибалось дугой, когда мышцы скручивал спазм и судороги. Иногда казалось, что кости вот-вот вылезут из суставов.
— Они что, совсем?!
Голос откуда-то рядом. Это была та женщина.
— Бьярнссон, не вмешивайтесь, — тихо-тихо велел отец. — Гудмундссон!
— Да, сэр.
Это откликнулся мужчина, которого я узнала, и о котором говорил отец. Ларс Гудмундссон, наводчик. Тот, кому отец отдал медальон, когда был ранен. Этот человек погиб, и это его внешность скопировал Хаоли Этти. Я спилась взглядом в этого человека.
— Какой я тебе сэр? — сказал отец. — Ты сейчас за главного. Присмотри, чтобы не было проблем.
— Надо увести людей внутрь, — принял решение Гудмундссон. — Сержант, уведите раненого. Анна! — неформально окликнул он. — Вы слышите меня? Что с вами?
Женщина встала с места и сделала пару шагов. Гудмундссон перехватил ее за руку и потянул назад.
— Прекратите! В чем дело?
— Да пошли вы! — огрызнулась она. — Вы мне не начальник.
— Вы забываетесь.
— Это же ребенок, — сказала она. — Просто ребенок. У меня самой такой же.
— Это эрг. Собака, — отрезал отец. — Вы нарушаете субординацию, сержант.
— И куда вы доложите? — сплюнула она и поморщилась.
У нее был натуральный срыв. Женщину трясло от негодования. Отец пытался еще что-то вставить, но она не слышала. Остальные военные, находящиеся поблизости, просто не успели вмешаться. Женщина вырвалась и бросилась к мальчику.
Эрги были шокированы. Гудмундссон кинулся следом. А она просто обняла его и прижала к себе.
— Тише, тише, — говорила она. — Все хорошо. Хорошо… Все будет хорошо.
Она баюкала его, раскачиваясь вместе с ним, уворачивалась от рук и ног и снова обнимала, и шептала на ухо, и целовала в вихрастую макушку.
— Мама тут, я тут, — говорила она. — Мамочка никуда не уйдет. Ну, все, все… Я здесь. Мама с тобой.
* * *
Он все-таки выжил, это мальчик, который перешел из "первого периода" во второй. У него случился какой-то сбой при трансформации. Такое бывает…
Обычно мальчиков отселяют подальше, когда они готовы стать взрослыми, чтобы они не причинили проблем. А тут — одна большая проблема. Впрочем, все только на пользу.
Но в конце, когда уже казалось, что все закончилось, и мальчик пришел в себя, случилось ужасное. У ребенка появилась чешуя и когти, совсем как у старших братьев. Он чуть не убил Анну Бьярнссон. Это было неизбежно, однако вмешался случай. Гудмундссон защитил ее, закрыв своим телом. Когти глубоко вспороли плоть и проникли внутрь. Он истек кровью от массированного артериального кровотечения, прежде чем люди и пришельцы успели вмешаться.
* * *
Эрги выразили свое почтение. Они одобрили, что мужчина защитил женщину ценой собственной жизни. Сэйи Этти коряво перевел то, что они витиевато излагали. Живой медальон пришельцы забрали вместе с телом Ларса Гудмундссона. К Анне Бьярнссон сразу же изменилось отношение. До этого она была просто женщиной, ценной, но и только. Теперь даже алды расшаркивались и что-то пели при встрече.
— Ублюдки, — рычала она в ответ.
Единственный, для кого она делала исключение — тот самый мальчик. С ним она была приветлива и даже ласкова. Она разрешала ему приходить в тюремный блок и учила говорить на спанглиш. Эрги не вмешивались. Кажется, ей теперь можно было все.
Когда Улафа снова потащили на опыты, она встала на пути у алдов.
— Все, с меня хватит! — сказала она. — И с него тоже. И с них всех, — она обвела рукой зал, где сидели обреченные. — Хватит!!!
Хватит — значит хватит, особенно если так говорит "мать сыновей". Эрги отступили.
* * *
— Но она ведь не вернулась из плена, — сказала я. — Ее не было в списках. Как же так? Она жива?
Гудрун рассмеялась. Эши внимательно посмотрел на меня и изрек:
— "Мать сыновей" на Эрг-ласси.
— Вот как?
— Именно! — сказала подруга. — Я с ней встречалась.
— И как она?
— Неплохо.
Стало быть, внятного ответа я не дождусь.
— Значит, достаточно было просто вести себя по-человечески, вот и все. Так просто?
— Это универсальные ценности, — ответила она. — Да, просто. И непросто одновременно. Попробуй как-нибудь.
О, я пробовала. Спотыкалась, падала, набивала шишки, но снова пыталась. Это было непросто. Гудрун права. Сложно оставаться человеком в такой ситуации, тем более, проявлять человечность по отношению к врагу.
— Необычная женщина! — поразилась я.
— Хочешь ознакомиться с психологическим портретом?
Нет. Пожалуй, нет. Все и так было ясно. Она сочувствовала и сопереживала. Думаю, эта женщина скучала по своему ребенку, и потому по-доброму отнеслась к чужому. Она перенесла эти чувства на другого человека. В смысле, эрга. Проклятье, я запуталась! Только тут мне пришла в голову мысль:
— А ее ребенок?
Неужели она оставила свое дитя, чтобы уехать на Эрг-ласси с приемным детенышем? Не может быть!
— Который из? — снова засмеялась Гудрун.
А что, их несколько? Эрги, такие же, как тот мальчик? Барнехаге, детский сад. Гудрун дурачится, а я в недоумении. Чего я еще не знаю? Но сидящая напротив цветущая женщина только тихо-тихо смеялась, лукаво поглядывая на меня.
— На Фрейе.
Она в миг стала серьезной, словно погас внутренний свет.
— Он умер за год до ее последнего рейса. Первичные образцы в планетарном Банке жизни.
При рождении ребенка плаценту и кровь замораживали, чтобы использовать при возможном лечении, а также брали образцы тканей для клонирования. Чуть позже, по достижении зрелости, граждане сами делали обязательный вклад в планетарный Банк жизни. Яйцеклетки и сперматозоиды, а также искусственно выращенные эмбрионы ждали своего часа, который мог никогда не наступить. Пока люди живы и здоровы, они полагались на природу. Но если они гибли, их ближайшие родственники наследовали биоматериалы.
В таких ситуациях становилось понятно, для чего все это. Если на нашей планете случится катастрофа со множеством человеческих жертв, мы все равно сможем восстановиться. Ни один человек не будет потерян! Род не прервется, и цепь поколений понесет в будущее наши мечты.
— Она отказалась от клонирования? — удивилась я.
Гудрун кивнула. Что ж, бывало и такое. Люди понимали, что новый ребенок никогда не станет прежним сыном или дочкой. Но чаще, ослепленные горем и скорбью, они решались на копирование.
— И нового не завели?
Она покачала головой.
— А муж?
— В разводе.
Ясно. Не буду спрашивать, до или после гибели ребенка. Сейчас уже неважно, что причина, а что следствие. Значит, ей было нечего терять, и никто не ждал на Фрейе. Она нашла себя на другой планете. Все к лучшему.
— Понимаешь теперь, почему слушания были закрытыми?
Да, я понимала. Люди просто не поймут этого. Женщина улетает с врагами, которые пытали и убивали ее сослуживцев. Отец хладнокровно и расчетливо пустил в расход подчиненного, чтобы утихомирить остальных. Но было еще кое-что.
— Со списком вернувшихся более-менее понятно. Но как же остальные? — спросила я. — Там погибла куча народу. Причем, судя по открытым данным, даты смерти распределяются равномерно на весь период пребывания в плену.
— В точку! — захлопала Гудрун. Эши Этти слушал, как будто понимал. — Люди сделали шаг навстречу. Эрги тоже. С их точки зрения, это означает, что самцы могут проводить поединки. Так что лучше бы все оставалось как прежде.
— Ты серьезно?!
— "Трофей" моего врага, — обратился он. — Люди достойные, но слабые.
— Что это значит? — уточнила я.
— Поединки — это хорошо, — подумав, сказал он. — Но недолго. Плохо пахнет. Неинтересно.
Ух ты! Целая речь. Понятно. Все честь по чести! Молодые эрги устраивали спарринги с более слабым противником, зачастую со смертельным исходом, и Эши Этти это не нравилось.
— Вам не интересно? Или другим?
— Мне.
Значит, чужак понимал, что это недостойная победа, и радоваться тут нечему.
* * *
Я тоже посетила душ.
Эрга мы выгнали в соседнюю комнату и разлеглись, как девчонки, на огромной двуспальной кровати. Я сушила волосы и пыталась понять, куда опять делась моя "одежда". Гудрун, лежа на животе и болтая босыми ногами, рылась в данных, которые я ей сбросила. Это телеметрия со станции, из военного "гепарда". Еще данные медицинского обследования сразу после прилета и данные от дока Фредриксена.
— Сфокусируй звук, — попросила я.
Не хотелось бы снова слушать свои предсмертные хрипы со станции. Я уже задремала, когда она поинтересовалась:
— Что это за пометка: "Белый кит"? Чьи это записи?
Я приоткрыла глаза и снова смежила веки. Значит, она добралась до записей дока и того злополучного сеанса.
— Давай ты непредвзято проанализируешь данные, — ответила я. — Если я начну объяснять, ты увидишь то же самое, что и я. Мне нужен взгляд со стороны.
Так мы провозились еще некоторое время, а потом мирно уснули, как дети.
* * *
Я пропустила прием лекарства и многое пережила в тот день, однако сны были добрыми.
Мои рыжие пряди перебирал младенец — щекастый такой бутуз, весь в перетяжках и складочках, как всякие новорожденные, которым от силы неделя. Он лежал у меня на руках. Я знала, как правильно держать, чтобы не повредить ему шею, потому что мышцы были еще слишком слабы, чтобы поддерживать голову.
Малыш сморщился и закряхтел. На голове у ребенка пробивался светлый пушок. Глаза были неопределенного бледно-голубого цвета, но я откуда-то знала, что они такими и останутся. Эти глаза о чем-то напоминали.
Что-то до боли знакомое…
— Мама здесь, ну-ну, мамочка тут.
Рядом с постелью сидела рыжеволосая веснушчатая девочка лет трех, одетая в персиковое платьице, и читала инопланетную книгу, перебирая "виноградины". Они щелкали, открываясь и закрываясь. Ребенок поднял на меня глаза и сказал что-то на языке пришельцев, и я осознала, что это не человек. Слишком уж грациозной, хрупкой и изящной она была. Человеческие дети обычно пухлые и нежные, немного угловатые, голова крупнее, пропорции другие. Как всегда бывает во сне, знание пришло само. Я поняла, что она сказала.
— Мать-сыновей-и-дочерей, дочь-сестра хочет-кушать.
Девочка постарше в белой рубашонке до пят играла в углу с щенком лайки-хаски. Она его чем-то дразнила, высоко поднимая руку. Щенок скулил и пробовал зарычать, но не всерьез. Девочка смеялась, щенок прыгал, припадая на лапы, а потом подскакивал и облизывал ее лицо. Я пригляделась. У нее были темные волосы и раскосые глаза, как у моей мамы.
То, что я сначала приняла за странных зверьков, оказалось детенышами эргов в комбинезончиках. О, боги и богини! Шустро передвигаясь на четвереньках, они добрались до щенка и устроили с ним свалку и кучу-малу.
Детский сад!
Мой прайд.
И я мать.
* * *
Утром я пробудилась оттого, что по кровати что-то ползало. Это было-травянисто-зеленое инопланетное платье, которое целенаправленно тянулось к хозяйке. За ночь оно доползло от вешалки до постели.
— Эй…
— Проклятье! — пробормотала Гудрун, как обычно, злющая по утрам. — Не дали поспать. Нет в жизни совершенства. Закажешь кофе?
Я покосилась на коммуникатор. На таймере было семь утра. Мы проспали всего два часа. Я была разбита, как после тяжелой пробежки, и отдала бы полмира за чашку кофе.
В кресле уютно устроился Эши Этти. При нашем движении он встрепенулся и сел ровно. Наверное, его тоже надо покормить. Завтрак на троих, вот так. Заказ улетел в сервисную службу отеля.
— А он что здесь делает?
— Наверное, охраняет, — предположила я.
Интересно, как долго он тут сидел? Мы спали, а он смотрел. Почему нарушил приказ? А это был приказ, Гудрун объяснила. Надо потом спросить, и вообще расспросить о том, что он видел. Мне хотелось взгляда "с той стороны". Но не сейчас, не сейчас.
Мы начали собираться по домам.
* * *
Гудрун обещала переслать мне результаты после ознакомления с данными обследования. Мы расстались, и она улетела к своему инопланетному возлюбленному, а я домой, в одинокую постель.
В отчем доме уже не было Улафа. Я только порадовалась. Не знаю, что бы я сказала при встрече. Меня не отпускали картины и образы, которые сохранились в его электронной памяти.
Новости от отца меня не удивили.
Эрги готовили масштабную операцию возмездия совместно с эргами. В системе Мю Волка происходила передислокация больших и малых кораблей. Флот пришельцев и Фрейи собирался в путь.
Представители "Терра корп" вернулись домой, выяснять отношения с торговцами. Король Харальд XVII провел официальную встречу с "матерью сыновей" Сен Этти, и еще неизвестно, чья была аудиенция и кто кому оказывал честь.
Я ела, спала, играла с мамой в Го, гуляла с собакой и моим телохранителем, и старалась не думать о том, что сотворил отец. Мы встретили Эрика вместе с Лисбет. Они уже назначили дату свадьбы, и отец пригласил родителей невесты в гости. Кроме того, как по секрету сказала мама, Лисбет была в положении. Я скоро должна была стать тетей.
Иногда мне снилась та самая женщина с инопланетным ребенком, плывущая среди звезд в бархате ночи. Она баюкала его и пела колыбельную на давно забытом старонорвежском…
* * *
Гудрун Нордманн не подвела. В ее записке было много интересного. В основном выводы совпадали с моими. Доктору бы еще рассказать. Он просил обследования — вот оно. Ну, почти. Подруга профессионально интерпретировала данные.
"Кто ты такая, черт возьми?" — было приписано в конце после сухих строк отчета. Если б я знала! Дедушкин архив манил и пугал одновременно.
Кто я? Что я?
* * *
С доком можно обсудить разрыв и грядущее пополнение в семействе. Он все поймет. Можно поговорить о пришельцах и той женщине, потерявшей сына.
— Сейчас я снова нарушу врачебную этику, — сказал он и подгрузил какие-то данные на голограмму, проецируемую над столом. — Она была моей пациенткой. Недолго, правда. Они с мужем проходили семейную терапию, а это не мой профиль.
И почему я не удивлена? "Хельга Рагнарссен, ты просто тупица!" Вообразила, что одна-единственная и неповторимая пациентка. У него таких сотни.
— А какой у вас профиль, доктор?
— Люблю общаться лицом к лицу.
Это я отлично понимала. Людям это только на пользу. Всяко лучше, чем прятать голову в песок. Думаю, супруги были на грани развода. Я догадывалась, что послужило причиной. Доктор мог выпотрошить их, как рыбу, но если внутри только боль и сожаления, то ничем не поможешь. Разбитую чашку не склеить.
— Она осталась на Эрг-ласси, — нарушила я молчание и открыла чужую тайну.
— Вот как?
Этот хищный интерес ни с чем не спутаешь. Док Фредриксен встал на след и был в своей стихии.
— Эрги ей нравятся больше людей.
— Это ваше суждение, Хельга.
Ой ли! Ну да ладно. Когда данных слишком мало, приходится додумывать и сочинять занятные истории. Я неверно выразилась. Ей нравились инопланетные дети. Это была психологическая фиксация, только и всего. Если ей от этого легче — тем лучше.
"В собаке природа Будды?
Ответ дан в самом вопросе.
Если скажешь "да" или "нет",
Ты погубишь себя и лишишься жизни".
— Что бы это значило? — с доброжелательным любопытством поинтересовался он, и я перевела.
Дедушка любил такие коаны. Всегда есть третий путь, даже если кажется, что его нет. Задачу можно решить общепринятыми способами или своим, оригинальным. Так лучше. Можно принять или оттолкнуть, но это все равно будет ошибкой.
— Хм… — он оперся локтями на стол и подпер голову руками. — Я уловил идею. Ученые раньше спорили, можно ли считать негров и азиатов людьми.
— А до этого вели диспуты, человек ли женщина, — проворчала я. — Я хорошо учила историю. И насчет животных тоже. Есть ли у них душа?
Док рассмеялся, да так заразительно! И я вслед за ним.
— То есть вы не можете решить, как к ним относиться, — заметил он. — С одной стороны, они не люди, с другой, разумные существа. Что бы вы ни выбрали, ответ неверный.
Я только вздохнула.
— Но она нашла ответ, — выдохнула я.
— Он вам не подходит, Хельга. Каждый ищет свои ответы сам.
Легко сказать! Ему — тем более. Поучать всегда легче всего. Почему я злюсь? Наверное, мои ответы где-то там, в далекой галактике. Отчего бы не рассказать? Он выслушал короткую историю про Хаоли и наш с ним разговор и впервые не нашел слов ободрения или надежды.
— Что скажете, док? — хотела я знать. — Что мне делать?
— Если кончено — то кончено.
— И это все?
— Простите.
Он достал свой табак, и я поморщилась. Кажется, ему это помогало успокоиться, так что я ничего не сказала.
Я все думала о медицинских данных и словах Гудрун. Мне хотелось услышать третью сторону, а потому я разыграла непонимание. Как же это подло, док этого не заслужил! Но так было нужно. Я сама завела разговор о той записи.
— Вы смотрели термограмму? — спросил он.
— В общих чертах. Не понимаю, что в ней такого особого.
— Температура головы на открытых участках достигала тридцати семи градусов, — сделал он круглые глаза. — В глубинных слоях, наверное, на один-два градуса выше.
— И?
— Вопрос в том, почему ваш мозг все еще функционирует, — хмыкнул доктор. — Отчего вы еще способны мыслить, ходить и говорить? Почему гипертермия не затронула нейронные структуры мозга? Судя по вашим словам, это довольно частое состояние.
Ах, вот он о чем!
Гудрун тоже об этом писала. Все они говорили об одном и том же, но разными словами: она, дедушка, док. В состоянии "му", когда появлялся мой Белый кит, тело и мозг работали иначе. Я ускорялась. Температура неуклонно повышалась, метаболизм утилизации глюкозы был на пределе. Скорость передачи нервных импульсов замерить не удалось, но все и так было ясно. Физический носитель работал на износ. Я думала и двигалась быстрее, чем обычно. Быстрее, сильнее, точнее. Лучше.
На деле это означало инактивацию множества ферментов, которые не работали при таких высоких температурах, и тотальные нарушения в ДНК. Двойная спираль Уилкинса-Франклин не могла выдержать таких потрясений.
Главный и единственный вопрос: "Почему я все еще жива?"
Какие ресурсы для репарационного восстановления я имею, чтобы жить дальше? Не потому ли я интересна эргам? Ведь их механизм прямой трансформации в "как-бы-человека" основан на обратной транскрипции белок-ген. Они берут образец, копируют и встраивают, чтобы надеть чужую личину и на время стать химерами, состоящими из своих и чужих тканей. А обратный процесс превращения наверняка основан на репарации и вырезании чужих участков ДНК.
Они восстанавливают себя. Должна быть матрица, которая не затрагивается метаморфозой, и которая дает возможность вернуть базовую форму и облик. Следствие: они вряд ли заболеют раком или постареют, пока эти механизмы работают без сбоев.
Если у меня механизмы репарации так же сильны, как у них, то я понимаю их интерес. Нет, мы не инвалиды, как я сначала решила. Люди были слепы, если так посмотреть. У нас отсутствовала возможность заимствовать чужие гены. Но у некоторых, как у меня, имелась повышенная способность к восстановлению.
Я изложила доктору свои мысли на заданную тему, рассказала все без утайки. Он теперь знал о дедушке, корпорации "Доки но сакура", моем происхождении и механизмах трансформации эргов.
Доктор думал, я молчала. На сеансах у дока можно молчать, никто не тянет из тебя жилы и не выворачивает наизнанку, как другие. Все незамысловато. Добыча вскрыта, и док гадает на внутренностях. Можно просто помолчать и поразмыслить.
Теперь я догадывалась, почему дедушка прожил так долго без серьезного медицинского вмешательства. Только под конец, после травмы, понадобилась помощь врачей. Он до последнего дня был в здравом уме и твердой памяти. Не этого ли добивались ученые из корпорации "Доки но сакура"?
Дед был другим. И я другая.
— Я не человек.
Уже нет. Остается это признать. Это меня пугает. Доктор, доктор… Разве вы не понимаете? Я смотрела на него, не зная, что еще сказать.
— Вы больше человек, чем многие из тех, кого я знаю, включая и меня самого, — не согласился он. — Такая, каким должен когда-нибудь стать человек.
Он нежно взял мои руки, склонился, но губы так и не коснулись кожи. Только дуновение ветерка — его дыхание у запястья. Так куртуазно, должно быть, лобзали руки своих дам на старой Терре сотни лет назад. Не поднимаясь, он взглянул на меня снизу вверх.
— Знаете, что делает человека человеком?
— Догадываюсь. Сейчас вы скажите, что это душа, добродетели, образ мысли, — я горько рассмеялась.
Он вдруг бесцеремонно положил растопыренную пятерню мне на грудь чуть ниже ребер.
— Вот здесь, Хельга, — сказал он. — Это здесь.
Док Фредриксен конвульсивно сжал пальцы, словно хотел вырвать мне сердце. Ткань комбинезона собралась складками под скрюченной ладонью. Я отшатнулась.
— Не бойтесь, — продолжил врач и снова коснулся, деликатно и без грязного подтекста. — Слышите? Оно живое и бьется. Сердце превращает нас в чудовище или делает человеком. Вы сами решаете, кем быть. Иногда кто-то решает это за нас. Другие помогают сделать выбор. Вы ведь не просто так пришли ко мне?
— Конечно, нет. Причина есть всегда. А вы, оказывается, поэт, — попыталась я за шуткой замаскировать нервозность. — К чему все это?
Он вторгался в мое личное пространство, как никто другой. Это было ближе, чем секс, как-то слишком интимно и доверительно.
— Большинство моих пациентов действительно больны и нуждаются в помощи. Они уже давно не люди, хотя выглядят, как мы с вами, и ходят среди нас, — тихо-тихо закончил он. — Есть такие, что недостойны даже такой малости. Просто сорная трава, которую нужно выпалывать. Кто-то должен это делать, не так ли?
— Зерна — от плевел?
Мне стало не по себе. В груди колотилось часто-часто, как у птички. Он наверняка услышал, потому что убрал руку и легко, ободряюще сжал мое запястье.
— Не бойтесь, Хельга, — доктор ровно сел и широко улыбнулся. — Вас это не коснется.
— Хорошо.
Раз он обещал, значит, так и будет. Я ему верила.