Ощущаю я себя странно, как-то непривычно.

Краски стали ярче? Я списываю это на то, что выжила. Но потом понимаю, что изменилось само восприятие, словно у меня появился новый орган чувств. Теперь мне кажется, что вещи оставляют следы.

"Ну вот, опять!"

Я поднимаю руку, и на простыне остается белый, сияющий отпечаток ладони, как если бы я смотрела через тепловизор. Однако сама рука не изменили окраску. Ладно. Ладно… Не инфракрасное зрение, как у змеи. И не отраженный ультрафиолет, это точно. Мы в помещении больницы, окна экранируют излучение солнца. Значит что? Что это за следы, которые всюду оставляю я и окружающие люди?

Мир переполнен этими следами, они повсюду! Образуются при касании, на выдохе, окрашивают любые выделения… Тронешь что-то — остается на гладкой поверхности отпечаток. Потожировой след? Я его ощущаю, как нечто заманчивое, то, что хочется тронуть и изучить. Особенно чужой.

Все люди пахнут по-разному. У всех свой индивидуальный запах, который ни с чем не спутаешь, и я откуда-то знаю примерный возраст и пол тех, кто здесь побывал до меня. Даже уборка не помогает.

Меня раздражает искусственная парфюмерия, и я морщусь, когда приходит доктор Рубен. У него неприятный одеколон и резко пахнущие ментолом энзимные таблетки для зубов. Под этими фальшивыми ароматами — его собственный, странный, неприятный. Потом я понимаю, что это пахнет. Запах усталости!

— Вам надо поспать, доктор, — говорю я.

Он удивлен, и от этого запах тоже меняется. Я улавливаю его пульс, как если бы приложила стетоскоп к его груди. Запах стресса? Так и запишем. Он все время выглядит озабоченным, этот доктор. Все делает сам, и только для деликатных процедур приглашается медсестра. Меня все время осматривают, берут соскобы, пробы эпителия изо рта, забирают кровь на анализ, делают биопсию и полное сканирование…

Еда тоже вызывает много вопросов. Путем перебора я выясняю, что могу есть, а что стало противно. Неприятны продукты синтетического происхождения, любые промышленные добавки. Концентрат выплевываю с отвращением, как яд. Зато натуральные продукты годятся. Лучше всего — сырые.

Когда в рацион затесалось несколько ломтиков огурца, я испытала настоящий пищевой экстаз! Различие между термически обработанной пищей и свежей как между гомогенизированным пюре без вкуса и запаха и пиццей из дровяной печи! Это был взрыв вкуса, на который реагировали не только вкусовые сосочки языка, но и "одежда". Я сидела, окутанная дымкой "паутины", и пребывала в нирване.

Теперь я знала все об этом несчастном огурце. На меня посыпались сведения о нем, как о живом организме. Человеческий мозг просто не справлялся с таким потоком информации.

Слишком приятное и слишком чуждое ощущение.

Итак, запишем: "Избегать салатов из сырых овощей". Сырую рыбу тоже, наверное, следует исключить или хотя бы не есть публично, пока я не научусь контролировать яркость и силу ощущений. Страшно подумать, как я выгляжу со стороны в этот момент.

"Бедный лосось".

* * *

Однажды доктор, который меня осматривал, чихнул, и я узрела россыпь следов — живое облако!!! Моя "одежда" потянулась к нему, анализируя и разлагая на составляющие. Врач был в шоке от мельтешения этой живой паутины.

Я узнала о нем все. То, что его кровь мне не подойдет для переливания, что он не спал больше суток, что у него недавно был секс, и пахло женщиной много моложе, что он ел на завтрак стандартный белковый микс, но порадовал себя натуральным кофе, что он в синтетической одежде, что дезодорант не менее синтетический, настолько чистые его фракции без примеси природного исходника, что у него повреждение кожных покровов на запястье, от которого тянуло другим живым существом… каким? Каким… кошкой. Перед глазами на миг возникло светлое пушистое создание.

— Ох… Хватит! — воскликнула я, не в силах остановить лавину информации. — Не надо.

Доктор отскочил подальше и даже не пытался мне помочь, только испуганно наблюдал. Наконец все закончилось. Я извинилась сама не знаю за что. Он ушел, а я осталась, размышляя о том, что случилось.

"Неужели все эрги так могут? То есть, так это чувствуют?"

Я уподобилась ребенку, который учится ходить. Хуже всего то, что я пока не знала, как это контролировать.

* * *

— А где тот врач, что был раньше? — спросила я женщину, которая заявилась ко мне в защитном костюме.

Предыдущий врач не предпринимал таких мер предосторожности, как она. Может, после инцидента он тоже на карантине? Я уже неделю пребывала в изоляции. Родители и брат навестили пару раз, но общались мы через стекло.

— Я теперь ваш новый лечащий врач, — сказала она, не ответив на мой вопрос.

— Не надо меня лечить, — сказала я. — Я абсолютно здорова. Просто изменилась, и к этому надо привыкнуть. Я хочу выйти отсюда.

— К сожалению, пока обследование не завершится, это невозможно.

— Нет ничего невозможного, — улыбнулась я. — Теперь я это знаю.

Из-за шлема и маски я не поняла, что она чувствует. Но мне было все равно. Я воскресла, была жива, живее всех живых, а это значит, что возможно все! Я многое поняла и переосмыслила за это время. Мне дали второй шанс, и я им воспользуюсь.

— Могу я попросить вас…

— Что именно?

— Принесите зеркало.

— Извините. Мне надо посоветоваться с руководством.

— Думаю, это мне надо посоветоваться, — проворчала я. — Когда тесты завершатся, я тоже хочу увидеть отчет. А потом поеду домой.

"Я хочу домой".

Я понимала, что происходит. Санитарная инспекция пыталась поместить меня в изолированный бокс для карантина и свести все контакты к минимуму. Эргов не изолировали, а вот меня — пожалуйста. Гудрун вмешалась, и военачальник Эйтэ Ла выразил протест. Посол оформил это юридически у Тошио. Меня оставили в покое и перевели в обычную палату, правда, на одного. Других пациентов не было.

Первым делом я проверила окно. Открывается, но срабатывают датчики движения. Кроме того, третий этаж! Дверь в коридор запиралась на биометрический замок. Он открылся после того, как я приложила ладонь, но тут же появился санитар и вежливо попросил меня вернуться внутрь.

"Значит, все-таки изоляция".

Мне это не нравилось. Тело требовало движения, причем больше, чем когда-либо. Хотелось бежать, вымотаться до предела и уйти из этого пахнущего антисептиками неживого места. В санузле нашлось вожделенное зеркало, и все встало на свои места.

"Все еще я".

Если судить по реакции окружающих, я ожидала худшего. Ощупала лицо. Прежнее, только вот жировая прослойка словно истончилась, как будто я была на длительной диете. Скулы сильно выделялись, щеки, напротив, запали. Глаза сияли, как темные агаты. Я коснулась полупрозрачных чешуек: полоски уходили со скул на виски.

Я открыла рот и растянула губы в улыбке. Зубы белые, на два тона светлее, чем были, и эмаль не стертая, словно я никогда раньше не ела. Следы любых вмешательств исчезли. Все свое.

На голове проклюнулся рыжий пушок, как у младенца. У линии волос пробор, которого раньше не было, и трасса, хотя я точно помнила, что не стриглась. Похоже, это изменение в прическе естественного происхождения, как и "кляксы" под кожей. Надавив пальцем, я нашла, что нет разницы между обычной кожей и… этим. Если отрастить волосы и по-другому зачесать, то можно будет все скрыть под прической.

Ткани перемешались, как во всякой биологической химере, и отторжения пока не было. Недаром меня истыкали иглами, забирая биоптаты из разных частей тела для сравнения. Впрочем, медицинский отчет мне пока не предоставили. Но все и так видно. О том, что творилось внутри, я пока не могла сказать.

А тело! Я оценивающе прикинула, сколько веса потеряла. Живот прилип к спине. Подвздошные косточки было хорошо видно. Таз выпирал и…

"Вот это да!!!"

У меня теперь не было пупка. Зарос, словно никогда не бывало! Шрама, оставшегося в районе печени, тоже не стало, как и рубца на фаланге большого пальца, который я не стала сводить. Это был след старого пореза. Логично. Животное пришельцев устранило все "недостатки". Над коленом раньше был небольшой рубец. Тоже исчез!

Длинная грациозная шея. Ключицы трогательно выпирают, как у подростка: так было лет в пятнадцать. Не уродливо, но странно. Никогда еще я не была такой худой! Хотя нет. Это не болезненная худоба от недоедания. Тело теперь поджарое и сухое, как у бегуна. Или у балерины? Грудь, и так небольшая, теперь как у юной девушки.

А кожа! О, это просто чудо какое-то. Светлая, сияющая, нежнейшая, без видимых пор и без единой знакомой родинки, но зато щедро усыпанная полупрозрачными веснушками, как золотой пыльцой. Ручаюсь, стоит выйти на солнце, и они потемнеют.

Я пошевелилась, повернулась туда-сюда и ахнула. Каждое движение было преисполнено странной естественной грации, как у кошки, и перетекало одно в другое. От статичной позы все затекло, и я машинально потянулась.

"Проклятье!"

Какой прекрасный андрогин. Неприятно — жуть. Я — и не я. Сейчас я стала немного похожа на женщину с эрг-ласси, и мне это не слишком понравилось. Ревизия показала, что я сильно изменилась.

* * *

Теперь понятно, почему не действовал мой коммуникатор. Там была встроена система биораспознавания. Никто другой не мог активировать его. Только у правительства были технологии.

Я уже не раз пыталась включить устройство, но оно выдавало ошибку. Конечно! Коммуникатор определял ткани пришельцев как чужие. Отпечатков было недостаточно. Я догадалась, что делать. Села, сосредоточилась на минутку, представляя, как запястье и кончики пальцев изменяются.

"Хочу-как-раньше".

Мысленно повторяя эту мантру, я нацепила коммуникатор, пощелкала по нему пальцами и — о, чудо! — он заработал. Попыталась подключиться к инфосети и не смогла.

"Заблокировано. Вот, значит, как?"

Мои гражданские права были нарушены. Я открыла дверь и передала свои пожелания подоспевшему санитару. Пока мы говорили, подошел еще один со станнером, который используют для нейтрализации диких животных или преступников.

— Вам лучше вернуться внутрь, — сказал он.

— Но вы передадите, что я сказала?

Он не ответил.

* * *

Время тянулось, и я понимала, что так дальше нельзя. Значит, будем выбираться отсюда. Бесполезный коммуникатор придется оставить. По нему меня легко отследят. И даже без него тоже могут.

"Проклятье! Так. Соберись, Хельга. Думай. Думай!"

Это могли быть следящие наноботы, распыленные в помещении. Или биочип, который вживили без моего ведома. Идея пришла сама. Я вспомнила, как собирала частицы биоматериала в оранжерее. Можно ли сделать так с наноботами? Наверняка.

Я мысленно обратилась к "одежде", и она откликнулась. От кожи отделилась микронная паутина, которая заполнила всю палату. Я буквально ощущала, как мой симбионт ловит и изолирует мелкие кремнийорганические устройства, генерирующие электричество и отличающиеся от обычной пыли.

Через несколько минут все нити стянулись обратно, а в руках у меня оказался небольшой шарик свинцово-серого цвета величиной с грецкий орех, состоящий из пойманных наноботов. Как раз одна монодоза на распыление.

"Уничтожить!"

Шарик сжался в два раза, и я ощутила покалывание статического электричества. Животное спрессовало наноботы и уничтожило их. Я бросила на пол безвредный шарик и рассмеялась. Как же просто!

"А теперь посмотрим, что внутри".

Мне делали биопсию, значит, могли ввести чип. Я уселась на пятки и стала медитировать, мысленно проверяя те части тела, где доктора проводили манипуляции. На внутреннем "радаре" возникла мертвая зона, что-то неживое на стыке локтя под кожей.

"Бинго!"

Я ощупала это место, и там оказалось что-то, отдаленно напоминающее рисовое зернышко. Хм… Пометили, как животное или преступника. Твари. По наитию я провела ногтем по коже и представила, как ткани раскрываются. Кожные покровы послушно расступились: без боли, без крови, без надрезов. Мое тело само выдавило наружу инородное тело. Подцепив чип пальцем, я бросила его на пол.

"Я чертов хилер! С ума сойти!!! Так не бывает".

Но так было.

"Что теперь?"

Мой Белый кит рвался плыть в неведомые дали. Он хотел отыскать тех, кто это сделал, и сразиться с ними. Но Хельга Рагнарссен просто хотела домой. Почему нет?

"Камеры".

Я подняла руку, и с нее в сторону потолочной камеры сорвалась упругая нить, залепившая объектив. Последовательно нейтрализовав все следящие устройства, я решала, что делать дальше. Пара минут, и сюда войдут. Мои действия не могли остаться незамеченными.

"Дверь".

Они войдут — я выйду. А дальше? Нет, это бесполезно. Мне не вырваться. Я не хочу никого убивать. Мир замер в ожидании, цифры на таймере тоже. Я одна была живой в этом странном, застывшем мире. У меня была вечность, чтобы подумать. Я подошла к окну, преодолевая сопротивление воздуха, и приоткрыла на проветривание.

"Шире. Нужно шире".

Ударила в стык на креплении, как на тренировке, и даже не удивилась, что рука оказалась прочнее полимера. Боль возникла на границе сознания и тут же стихла. Животное уже залечило повреждения. Окно приоткрылось ровно настолько, чтобы я смогла протиснуться наружу. В воздухе раздавался какой-то низкий, неприятный гул.

"Что?"

Уже наполовину пролезла. Еще чуть-чуть. Да, вот так. Я вылезла и встала на карниз. Внизу по дороге медленно-медленно, как улитки, приближались охранники в боевых костюмах. Они едва передвигали ногами.

Я прыгнула вниз, понимая, что со мной ничего не случится. Знание пришло само. Кости выдержат. Впрочем, удар о землю был неприятным, отдаваясь во всем теле. Я вскрикнула, и мир снова ожил и задвигался.

— Троллячье дерьмо.

Охранники приближались, у входа толпились медики. Куда бежать? Я припустила в сторону ограды, петляя зигзагами. Очень предусмотрительно! Я уже пару раз слышала треск станнера, но меня не задело.

"Быстрее! Быстрее!!!"

Кит взлетел в небеса! Я с разгона взбежала и перелетела через ограду, словно силы тяжести не существовало. Погоня осталась позади. Надо мной уже парил следящий дрон, и я сбила его паутиной. Дрон, опутанный нитями, упал вниз.

Влетев в какую-то забегаловку, я резко затормозила. Люди перестали есть и уставились на меня. Наверное, не каждый день в кафе заходят люди в медицинской робе.

— Мне надо связаться с полицией, — сказала я. — А также с посольством Эрг-ласси.

Из-за столика в углу поднялся мужчина в боевом гепарде, но без шлема. На костюме — маркировка полиции. Наверное, зашел на обед. Его напарник остался сидеть, но я заметила, что он извлек табельное оружие. Плазмоган! Это вам не станнер.

— Чем могу помочь?

— Задержите меня, пожалуйста.

— Причина?

— Отсутствие устройств, подтверждающих личность, — улыбнулась я. — Порча государственного имущества.

* * *

К тому времени, как меня настигла погоня, я уже была официально задержана, и был формальный повод не возвращаться в больницу. Кроме того, патрульные вызвали подкрепление. Я имела право на два звонка, чем я и воспользовалась. Тошио обещал уладить дело с посольством, где я все еще официально числилась консультантом. Отец обещал прислать адвоката.

В отделении меня накормили, а голод был зверский. Я потеряла много биомассы и калорий за время побега. Мою личность подтвердили, сличив отпечатки пальцев. Полиция направила запрос в больницу для возврата персонального коммуникатора. Потом подъехал адвокат. Я призналась в порче оконного проема и камер слежения больницы и согласилась компенсировать убытки.

Адвокат заявил, что имеются смягчающие обстоятельства и нарушения со стороны медицинского учреждения и Санитарной инспекции. Он настоял на том, чтобы подать иск за незаконное удержание, слежку, чипирование и изоляцию дееспособного гражданина Фрейи. Служба безопасности использовала станнеры, хотя я не была общественно опасна. Я согласилась дать делу ход. Скандал поднялся до небес!

— Я позвоню вам, когда назначат слушание по вашему делу, — заверил меня он.

— Ясно. Спасибо, господин Андерссон.

Отец вошел и принес собой мир и покой. Он вздохнул с облегчением, увидев, что со мной все в порядке.

— Собирайся, дочь, — сказал он. — Едем домой.

Вышли через запасной вход, потому что у главного толпились репортеры. Когда мы оказались снаружи, отец крепко обнял меня.

— Мало я тебя учил, детка, — сказал он. — Не надо было так рисковать. Потерпела бы до конца обследования.

Сердито избавившись от его объятий, я бросила:

— Не уверена, что они вообще собирались меня отпускать.

— Точно? — прищурился он.

— Все указывало на это.

Мы летели домой, и я рассказывала. Он хмурился и молчал, и от этого молчания становилось страшно. Впрочем, это относилось не ко мне, а к тем, кто со мной так обошелся.

— Пап.

— Что?

Мне надо было как-то объяснить то, что я чувствую, но я не знала, как.

— Я изменилась, но… ну… Ох, не знаю, что сказать. Я теперь другая.

Он понял.

— Это, — он указал на мое лицо, — не имеет значения. Ты все еще моя дочь, и так будет всегда. Что бы ни случилось.