Перед отлетом я должна была внести обязательный вклад в Планетарный банк жизни. Но мой новый статус не дал этого сделать. Я уже не была человеком, и мои яйцеклетки не годились.

"Генетический мусор. Пария".

Я стала парией. На Старой Терре таких стерилизовали, чтобы не испортить породу. Впрочем, обследование я прошла. И тут же выяснилась одна деталь, которая перевернула весь мир.

— Что-то я не пойму, — сказал медик, который проводил сканирование брюшной полости. — Я сравнил со старыми данными. Похоже на растущее образование.

У меня все похолодело внутри. Я прислушалась к себе. Вот и побочные эффекты мозаичной "химеры". Рано или поздно возникнет хромосомная поломка, опухоль или органическое поражение из-за несовместимости своих и чужих тканей, и это меня убьет. Люди не приспособлены к такому симбиозу. Все решилось само собой.

— Проверьте еще раз, — попросила я.

Он подтвердил. Мне предложили остаться на Фрейе, сдать анализы и готовиться к плановой операции. Я отказалась.

— Не хочу менять планы из-за этого.

Неизвестно, что будет, если я умру. "Одежда" наверняка начнет искать нового носителя. Оставшись без контроля, она может заразить кого-то еще. Лучше улететь далеко-далеко… Пусть все случится там.

— Сколько времени у меня есть?

— Полгода, год, — медик пожал плечами. — Как переезд и космическая радиация ускорят рост, я затрудняюсь сказать.

Значит, полгода. Сказать родителям? Не очень хорошая идея. Родители не должны пережить своих детей. Есть в этом что-то неестественное. Здесь я точно не останусь. Не хочу, чтобы они это видели. Предпочитаю остаться в их памяти живой и здоровой.

Сегодня док Фредриксен будет слушать меня. Он снова увидит мои слезы.

Не хочу умирать. Я хочу жить!

* * *

Вопреки ожиданиям, я совсем не чувствую себя больной. Напротив, все процессы словно активизировались, и запустился резервный источник питания. Волосы и ногти отрастают с ошеломляющей быстротой. Огненная грива теперь струится до пояса и не думает останавливаться… Смотрю на себя и не узнаю. Появилось какое-то внутреннее сияние. За неделю я немного отъелась и округлилась, ребра и суставы уже не выступают. Все время прислушиваясь к себе, я не нахожу изъяна.

"Все хорошо".

Что же делать на досуге? Изучать собственную медкарту, разумеется. Можно сравнить вариант, что прислала Гудрун, и данные последнего обследования. Да, несомненно имелось какое-то образование в матке справа, рядом с фаллопиевой трубой.

"Смахивает на внематочную беременность".

Невозможно! Я не имела контактов с человеческими мужчинами, кроме того, размер образования… и скорость роста… хм… Надо понаблюдать в динамике.

"Наверное, сканер неверно интерпретировал данные", — решила я. Потом оператор расшифровал показания прибора в силу своего опыта. Он раньше осматривал только людей, а я не совсем человек. Может быть, у эргов это образование выполняет какую-то функцию?

"Не стоит…"

Я тешила себя напрасными надеждами. Простейшее решение — самое верное. Медики правы. Можно лечь под нож хирурга, но отчего же все во мне отчаянно сопротивляется этой мысли? Ну, ладно, удалят придатки вместе с… этим. А дальше? Дефектные клетки все равно останутся. Цитостатики могут не подействовать, и все начнется сначала.

"Проклятье!"

В любом случае, в страховке мне отказали на основании обследования. Вот как! Лечу на свой страх и риск другой край вселенной, и, если со мной что-то случится, никто никому ничего не должен.

* * *

— Папа, как ты смотришь на то, что я поеду на "Бельфлер"? — однажды за завтраком спросила я. — Станция еще строится, но там уже набирают персонал.

Еда теперь — настоящий квест. Синте-омлет привычно игнорирую. Для меня это неживая еда, на вкус как картон, хотя отец ест с удовольствием. Кусок сыра на пробу. Съедобно. Вкусно! Пастеризованный, наверное: еда как еда. А это что? Взрыв вкуса во рту! Кажется, сейчас глаза на лоб полезут. Микрофлора в хлебе на закваске. Внутри куска чисто, тепловая обработка убила микроорганизмы, но снаружи — о! То, что было на столе в пекарне, осело сверху. Остатки муки, масла и диких дрожжей? Корочка как невероятное лакомство, нектар и амброзия.

Судорожно вдыхаю и выдыхаю, стараясь не привлекать внимания. Наверное, я никогда не привыкну к этому.

— И кем ты там будешь? — скептически спросил отец, и рыжие брови приподнялись в наигранно удивлении. — Лицензию на медицинскую практику у тебя отозвали.

— На Фрейе да, — улыбнулась я. — Но выданная Терра Нуэва на квалификации лицензия все еще действует.

Отец скрестил приборы на тарелке.

— Я против. Ты уже наездилась, дочь. Хватит путешествий.

"Как авторитарно".

Я собиралась с мыслями, чтобы ответить, не обидев родителя. Он же не со зла. Просто, чтобы защитить, не хотел отпускать меня далеко. Отец хотел держать все под контролем.

— Пап, я уже не ребенок.

— Увы.

— Я не могу вечно прятаться. Само мое присутствие действует на санитарную инспекцию, как красная тряпка на быка. Я уеду, но буду слать письма. Потом вся эта шумиха утихнет, и я вернусь.

— Ты сама-то в это веришь? — скептически сощурился он.

— Главное, чтобы ты поверил, — пошутила я. — Я могла бы не спрашивать твоего мнения, но оно важно для меня.

— Это радует, — пробурчал он. — Делай как знаешь, но мне это не нравится.

— Спасибо.

Я обошла стол и обняла его, прижалась к его макушке, вдохнула такой родной запах. Моя тварь разложила аромат на составляющие: родственник, самец, немолодой, фертильный, здоров. Синтетический ароматизатор на одежде, натуральный — на шее, как пятна. Брызги я ощущаю кожей, а не глазами, просто прикасаясь. Дерево, какая-то древесина, лимон, ароматические циклы… Боги, хватит! Даже это изменилось. Ничто уже не будет прежним.

— Что-то не так?

— Все в порядке. Прости.

Он не ответил.

* * *

Во сне мне снится, что я паучиха. Я опутываю своими тенетами весь мир. Это одновременно прекрасно и ужасно! Взаимосвязи всего живого похожи на паутину, и я в ее центре.

Нити дрожат. Кто-то запутался в них? Это мой Белый кит. Он тоже угодил в расставленные сети, заброшенные в воду. Женщина-демон, сидящая на льдине, смеется:

— Кожу вернула, теперь сотки одежду. Паучий шелк прочнее всего.

— А если я не хочу?

— Это твоя судьба.

— Судьбу мы творим сами, — отвечаю я.

Теперь я сильнее ее. Лилейно-белое лицо искажается судорогой ненависти и бессилия. Угольно-черные волосы облаком взлетают и опадают, вонзаясь иглами в снег. Белые многослойные одежды разметались в стороны, как крылья. Женщина бьется, как бабочка, в сетях, а я наблюдаю. Я больше ее не боюсь. Мои путы крепче канатов, которые держат мирового Волка на привязи, тверже корней мира, прочнее волшебных волос…

— Если я пряха, теперь я выбираю сама.

Я совью нити судьбы и сотку новый мир для себя. Все будет, стоит только захотеть. Кит выпрыгивает из ледяной воды прямо в мерцающие черные небеса. Меня осыпают звезды, и каждая — мое желание. Одно из них — мир, другое — покой, а третье — любовь.

* * *

Открываю на мгновение глаза и снова проваливаюсь в сон. Я опутала мирового Волка своими волосами, как огнем, но он не против. Теперь мы с ним навеки связаны.

— Ко мне!

Чудовищный зверь опускает морду и дышит на меня. У его лап я крохотная, как мышь. Сейчас укусит! Но нет. Он гулко ворчит, распахивает глаза цвета льда, и я понимаю — это не волк. Хаски. Я по локоть запускаю руки в его мех, и он довольно взлаивает.

— Вуф.

Он облизывает меня всю, как щенка, а потом осторожно берет зубами за ворот и тянет куда-то. Мне уже не страшно, а смешно. Ну, что за псина себе на уме? Чего он от меня хочет?

— Фу! Ну хватит уже! — я отпихиваюсь от мокрого носа, и эта зверюга роняет меня на снег. — Нельзя. Фу.

Оборачиваюсь и вижу вместо зверя Эши Этти.

— Вы?!

Он подходит, наклоняется и властно целует меня, не сомневаясь, не спрашивая. Просто берет свое по праву. Во сне нет вины, долгов и обид. Я целую и обнимаю в ответ. Мне хочется касаться его кожи, гладить, вдыхать его запах, тонуть в поцелуях… Хочу принять его в себя и раствориться в нем.

Мы на снегу, но мне не холодно, ведь я вернула свою волшебную кожу. Мое юката цвета клана Этти раскрыто, как обертка на дорогом подарке. Внутри новая я. Эши принимает приглашение и подношение. Я — его добыча.

— Эши.

— Хельга.

Это мой мужчина.

* * *

Проснувшись, я все еще ощущаю остаточные волны удовольствия и дрожь по всему телу. Пальцы судорожно впиваются в простыни. Ох, ну и жаркий сон! И совсем не стыдно, только немного обидно, что это не на самом деле. Во сне всегда хуже, чем в реальности. Если бы Эши сейчас был рядом, я бы его банально изнасиловала.

"Вырви тролль печенку!"

Что со мной происходит? Такого со мной еще не было.

* * *

Я съехала. Ожидая отъезда, я решила привыкнуть к одиночеству. В столице я арендовала квартиру в жилом секторе. По просьбе отца меня охраняют люди "Фрейя инк".

"Улаф…"

На душе легко. Эту страницу я уже перевернула. Моя инопланетная сущность воспринимает его как самца, обязанность которого — защищать самку. Это естественно, и это успокаивает. Если он умрет за меня, я не буду сильно страдать и скучать.

Но и в одиночестве мне было отказано.

Эрик, как всегда, в последний момент решил все исправить. Он завалился ко мне с пивом, которое я теперь не могу пить, и чипсами, отвратительными на вкус, бродил по квартире, дурачился, крутил на видео какие-то старые фильмы и под конец уснул на моем диване. Укрыв его пледом, я присела рядом. Из-под пледа торчала рыжая вихрастая макушка. Я осторожно коснулась волос и узнала, кто он и что он. Мой антипод, половина, отражение, ближе матери и отца — и такой далекий!

Он скоро станет отцом, а я тетей. Мило.

Брат напился из-за меня? Понял наконец, что я уезжаю, и что это всерьез. В прошлый раз он так же не поверил до конца, а потом вынес мне мозг. Мы целую ночь не могли наговориться. Тогда я улетала на "Обливион" не выспавшись и с похмельем.

"Черт, даже не напиться". Теперь все иначе. Права была Гудрун.

Когда позвонила Лисбет и отчитала меня, я молча отключилась.

* * *

Оформление всех разрешений и документов заняло много времени. Я побывала у Тошио, и он ускорил процесс. Но все равно я устала как собака. Когда я подходила к дому, то увидела, что окна светятся, словно внутри кто-то есть.

Входная дверь деликатно пискнула, реагируя на мое присутствие, и открылись. Я вошла, размышляя, кто бы это мог быть. Доступ был только у членов семьи — родителей и брата. В любом случае, мимо охраны посторонний не пройдет.

Разувшись и надев тапочки, я прошла на кухню, откуда доносились шорохи и запахи свежеприготовленной еды. Мать, стоящая у плиты, обернулась ко мне. Она повязала фартук, которого тут отродясь не водилось. Здесь я практически не готовила.

Я молча стояла, глядя на маму. Она так же пытливо смотрела на меня своими черными глазами. Наконец я устала ждать и присела за стол. Ноги просто гудели от усталости. Так же молча мама стала накрывать на стол. Рис, тарелочки с закусками, суп с водорослями, который подают больным или маленьким детям. Я вопросительно приподняла брови.

— Сегодня не мой день рождения.

— Ты должна хорошо питаться.

— Мама…

— Ешь.

— А ты поешь со мной? — спросила я, глядя на накрытый стол.

— Не думай обо мне. Просто ешь.

Я набила полный рот риса и начала жевать. Ком в горле мешал глотать. Слезы — горькая приправа.

— Мама!

— Хельга! — повысила она голос. — Ты должна теперь думать не только о себе!

— Ох… кх… кх… — подавилась я. — Невозможно!

— Купи тест, если сомневаешься, — резко бросила она.

Обычно деликатная и сдержанная, мама изредка показывала свой настоящий характер. Я жевала, уставившись в тарелку, а потом спросила:

— Ты останешься на ночь? Я приготовлю гостевую комнату.

Мне не хотелось оставаться одной в этом пустом доме и слушать тишину. Странно, но я, кажется, за такое короткое время снова привыкла, что со мной рядом всегда кто-то есть. Кто-то близкий. А кто может быть ближе, чем родная мать?

— Нет, я уезжаю. Твой отец ждет, — разочаровала она меня.

"Вот как! Даже не зашел навестить".

Отец все еще злился на меня. Однако он не посмел запретить маме приходить ко мне, хотя и мог. Это чем-то напоминало завуалированное примирение. Извиниться не извинился, но и не ждал того же от меня. Мы оба были виноваты.

Я доела, мама собрала пустую посуду и унесла ее к мойке. Я подошла к ней сзади и крепко-крепко обняла.

— Ну что ты! Дай, я домою, — сказала она, пытаясь вырваться. Для нее такие проявления чувств были недопустимыми. Но я не отпустила, а еще крепче прижалась к ней.

Иногда любовь проявляется в таких простых вещах. Приготовить еду для близкого человека и обнять его, — что может яснее сказать о чувствах? Это может заменить тысячи слов. По крайней мере, я надеялась на это.

* * *

Я купила тест, а потом еще один. И еще. А потом подумала: "Как растить ребенка на станции?" и "Кто же счастливый отец?"

— Проклятье. Теперь ученые точно разберут меня на запчасти.

"Нас. Нас разберут".

Этому не бывать. Я не позволю! Завтра вылет, и его могут запретить. Наверняка все мои покупки отслеживают. Они уже знают, что я купила в аптеке. Надо вылетать сейчас же, немедленно, пока мой контракт не отозвали по требованию Санитарной инспекции.

Пока я набираю код атмосферного лифта и оплачиваю пассажирское место, мысли крутятся вокруг двух полосок. Для надежности надо сдать анализы, но я и так знаю: результат будет точно таким же.

— Хм… Партеногенез? Вряд ли. Хаоли? Эши?

Пятьдесят на пятьдесят. С Эши Этти был контакт без предохранения за четыре дня до того, как я изменилась. Биологический материал какое-то время мог сохранять активность. Это не редкость даже у людей. Если инопланетное животное отрастило мне аналог яичника, то зачатие вполне могло произойти. С другой стороны, когда я менялась, рядом был Хаоли. Возможно, что от него. Но в любом случае это не человек, а детеныш пришельца. Или тоже химера, помесь человека и инопланетянина?

"Да какая, к черту, разница!"

Мой и только мой. Мы с Гудрун как-нибудь справимся. Научиться менять пеленки несложно.

"Это ты сейчас так думаешь, Хельга". О, боги и богини, такая ответственность! За что? Не вовремя, если честно. Не дело растить ребенка на станции. На "Обливионе" было мало детей, и я бы не назвала их детство нормальным.

— Гудрун, это я. Увидимся на орбите, — сбросила я короткое сообщение и начала бросать вещи в сумку.

* * *

Перегрузка, скомпенсированная линзами Форестера, почти не ощущалась. Лифт, полный людей, взмыл в небеса и через несколько минут достиг верхних слоев атмосферы. Капсула выстрелила, как катапульта, и включились фронтальные маршевые двигатели для торможения. Робо-стюард сообщил, что мы благополучно покинули пределы Фрейи.

— Хорошо.

Транспорт приблизился к небесному городу. "Асгард" на экранах сиял, как карусель. Вокруг него висели мелкие юркие "фенриры". Трансляция изменилась, и показали устрашающую черную громаду флагманского корабля пришельцев, а рядом наш "Нагльфар", сияющий огнями. Если бы не он, корабль эргов смотрелся бы как огромное черное пятно на фоне звезд. А так было видно силуэт. Точка вдали — наверняка транспортник "Морион", на котором уже зарезервированы места для меня и Гудрун.

Только сейчас, глядя на черный, внушающих ужас инопланетный корабль, я поняла, что пришельцы не знают о моем отлете. Хаоли думает, что я остаюсь. Эши? Не знаю. При мысли о нем я вздрагиваю, и меня пронзает странное чувство, далекое от человеческого. Я хочу… О, боги и богини! Хочу вдыхать его запах. Укусить? Запустить несуществующие когти в его плоть? Но не со зла, а играючи, как в свою собственность. И чтобы тот сделал со мною то же самое. Я была… "трофей".

"Ох!"

Я прислушивалась к себе, не понимая, что со мной творится.

"Вот как это бывает!"

Наконец-то я поняла, что это такое — быть чьим-то "трофеем" и добычей. Это не имеет ничего общего с завоеванием и брачными играми. И с влюбленностью тоже, как оказалось. Просто взаимная принадлежность плоти, генетическая и гормональная связь на всех уровнях. Я ощущала это как огромную, пугающую власть и одновременно беззащитность, словно часть меня вдруг оказалась вне меня. То, что нас связывало, теперь глубоко внутри, в моем теле.

"Ага, понятно", — положила я руку на живот поверх пристяжного ремня.

Вот кто счастливый отец.

* * *

Совершив пересадку в небесном городе, я на челноке добралась до "Мориона". Все разрешения были в порядке. Зарегистрировавшись, я отправила прощальное письмо родителям, где извинилась за внезапный отъезд и попросила отправить вещи следующим транспортом.

Гудрун прибыла на день позже. Когда транспортник уже разогнался, с нами связался Тошио. Санитарная инспекция выразила протест против моих перемещений. Он завернул их требования как нарушающие мои гражданские права. Однако не удержался и спросил:

— Это правда?

— Что именно? — сделала я вид, что не понимаю, и переглянулась с подругой, стоящей вне обзора камер. Та делала мне какие-то знаки, но я не поняла смысл пантомимы.

— Понятно. Значит, правда, — заключил он. Этот мужчина всегда легко меня просчитывал. — Тогда отъезд является наилучшим решением. Доктор Нордманн там?

Я кивнула.

— Надеюсь, она проследит. Пусть включит детали в отчет, который потом отправит в дипкорпус, — сказал он и отключился, не прощаясь.

— Что? — спросила я Гудрун.

— Я об этом и пыталась сказать, — ответила она. — Меня отпустили присматривать за тобой, дорогая. Так они думают.

— Шпионить, ты хотела сказать?

— Если угодно.

Я недолго дулась. Не удержалась и поделилась новостью с ней, после чего начался страшный сон под названием "чокнутый профессор". Гудрун хотела изучить меня.

— Такой шанс! — она была в восторге. — Думаю, я закончу диссертацию раньше, чем рассчитывала.

— Если данные не засекретят, — охладила я ее пыл.

Через шестнадцать часов мы пересекли звездные врата.