И опять легкий ужин прямо в номере. И снова они забыли про еду, потому что есть что-то гораздо интереснее.

Казалось бы, ничего нового уже не выдумать. Это просто секс. Отчего же все ощущается по-другому? Ольге казалось, что именно это неудачно назвали «заниматься любовью». Заниматься? Отдаваться и забывать о себе, думая только о другом — вот что это на самом деле.

Каждое прикосновение, шелест падающей на пол одежды, поцелуи и ласки — все другое, и все как в первый раз. Хочется еще и еще. Насыщения не наступает, и жажда друг друга с каждой минутой только усиливается, становясь невыносимой.

Жар обнаженной кожи. Тяжести тела не ощущаешь, только близость объятий. Поцелуи дурманят и кружат голову, заставляя забыть о нежности.

— Слав! — вскрикнула она, когда он вошел.

Навалился, овладел и резко выдохнул от полноты чувств. А она — нет. Слишком быстро все произошло. Хотела, но еще не была готова. Мужчина понял, что поспешил, и замер. Узкая, как девушка, тесно сжимает, как в тисках. Тяжело дышит. На скулах горит лихорадочный румянец. Мужчина коснулся пальцем ее губ, поднял подбородок, заставляя посмотреть на себя.

— Нефиг было в костюме разгуливать.

— Каком… костюме?

Каком-каком… Таком. Он, пока ехал, только и думал, как бы ее разложить. Еле доехал. Не пацан малолетний, чтобы в машине обжиматься. Честно до отеля ждал, терпел.

Поцеловал ее, и она ответила. Снова толкнулся — приняла. Более чем охотно. Теперь можно, да? Как по маслу. Можно больше не церемониться.

— О-о…

Стонет под ним, и нет музыки слаще. Чуть не обкончался.

Движения стали чаще, и Ольга изогнулась, обняв его бедрами, приняла до предела и впилась пальцами в ягодицы, так ей хотелось, чтобы он был ближе. Он весь — ее, до конца. Вся его сила и мощь — только для нее.

И желание закручивается, как спираль, и она уплывает туда, где есть место только влюбленным.

Все. Последний финальный рык, его вздох, ее стон… Сверху донизу прокатывается волна, от которой сладко сводит даже пальцы на ногах. Тело изгибается от наслаждения. Все сгорает в этом пламени. Ольги больше нет.

* * *

— Ох… Что это было? — спустя целую вечность спросила она, лежа рядом.

Ее голова как-то естественно заняла место у него на сгибе руки. Они словно созданы друг для друга, как две детальки какого-то паззла.

— Ты мне скажи, — тихо рассмеялся он.

Если бы она знала.

Так было лишь единожды, давным-давно, в далекой юности. Страсть и огонь такой огромной силы, что она, казалось, может сдвинуть мир с места и заставить его кружиться. Или вдруг остановить его бег.

Но ее первая любовь мертва и давным-давно похоронена. И теперь делается страшно от мысли, что то же самое может случиться с Зиминым. Все под богом ходим. У него наверняка полно врагов.

— Ты чего? — спросил муж.

Почувствовал, как она заледенела.

— Ничего. Просто так.

Вспомнилось что-то плохое некстати. Наверное, потому, что она опять встретила мать. А еще неуклонно приближалась годовщина. Ольга раз в год ездила на кладбище, где лежали близкие ей люди.

— Скучать будешь? — предположил Зимин. — Так я приеду уже в воскресенье.

— Аккуратнее там.

— Хорошо.

Он поцеловал ее в лоб. Переживает за него, что ли? Странная она. Умрет — ей только легче будет. Да только он пока на тот свет не торопится, так что придется ей потерпеть.

Отдохнули — и снова занялись любовью. Как-то само собой все случилось. Только-только она гладила его грудь, и вдруг рука сама ползет ниже, под простыни, чтобы проверить, как дела. Дела прекрасно. Муж еще больше воодушевился, перекатился, навалился сверху, и все началось сначала.

Только вот…

На сей раз все было медленно и неспешно. Зимин смаковал удовольствие, а Ольга просто терялась и утопала в этой нежданной нежности. Вместо привычного жесткого напора — долгие ласки. Везде, где только можно. Муж словно задался целью перед отъездом изучить и запомнить каждый уголок ее тела.

Ждешь, ждешь, тянешься навстречу, и потом как подарок — его долгожданная близость.

— Слав! Еще…

— Угу… Так, да?

Он и рад стараться.

— Да хоть как! — счастливо засмеялась она.

А потом стало не до смеха.

Остался только он.

Зимин. Слав. Муж.

* * *

Через час Мирослав резко засобирался. Ох! Она и забыла, что он улетает. Просто из головы вылетело. Мужик принял душ, побрился и укатил, а она осталась, хотя он предлагал подбросить до дома. Проводить до аэропорта не дал, так что смысла нет двигаться с места.

Силушки закончились. Хочется только валяться, лениво потягиваться и ничего не делать. Слав оставил ей банковскую карту и разрешил — вернее, велел — пользовать ею.

Очень кстати. В отеле есть свой СПА-центр. И ресторан. И наверняка что-нибудь еще заманчивое и интересное для женщин. Гулять так гулять! Утешительный приз, раз муж свалил.

Он приедет, а она вся такая красивая. Если можно стать еще лучше, конечно.

— М-да, милочка, — сказала она сама себе. — В самомнении вам не откажешь.

Но факт остается фактом. Плохо это или хорошо — по обстоятельствам. Но в любом случае быть красивой лучше, чем серой мышью. Хотя женятся, как правило, именно на таких «мышках-норушках». Не страшно, что уйдет к другому, завоевывать и ублажать не надо, будет в рот смотреть своему мужику и дома шуршать.

Спутник красивой женщины — одиночество. Мужчины — настоящие трусы. В глубине души они комплексуют и боятся подкатить к интересной и успешной женщине.

Людская молва почему-то приписывает таким женщинам невиданный темперамент, ветреность и многочисленные романы. Якобы не удовлетворишь — уйдет к другому. Надо пасти, следить… Но все как раз наоборот. Это обманчивое впечатление. Просто сложившийся стереотип и миф, который бесполезно развенчивать.

Мужчина или верит ей, или нет. Третьего не дано.

И она тоже. Раз уж решилась быть с ним и приняла кольцо.

Доверие — это самое важное, что есть на свете.

Доверие, защита и любовь. Для Ольги именно в таком порядке. Одно без другого не бывает. Первая ступень пока под вопросом, но мужик пока нигде ни разу не проштрафился, что дает надежду на будущее. Защищает? Да. Любит? Вряд ли. Просто хочет. Но это взаимно.

Лучше не анализировать.

* * *

Опять тяжкие сны, когда хочешь кричать, но голос сорван.

Ей снова семнадцать. Она дома, в шикарном загородном особняке Летковых. Родители довольны лечением. Дочь наконец взялась за ум и слушается во всем, не перечит. А как сказать слово против, если душит страх, что ее вернут обратно в клинику? Это же для ее блага.

«Из жалости я должен быть жесток».

Страх пожирает заживо, лишая силы воли и делая покорной. Но сильнее страха ненависть, и она дает силы готовить очередной побег и бунт.

— Прижми локти, что ты нависла над тарелкой? Не опирайся на стол. Выпрямись! Не сутулься.

— Да, мама.

Девушка покорно выпрямляется.

— Доедай все до конца. Ты слишком похудела, — говорит Изабелла Юрьевна Леткова. — Что скажет отец, когда увидит, что ты себя моришь голодом? Это парная телятина. Ты должна быть благодарна, что мы о тебе так хорошо заботимся.

Она, значит, неблагодарная. Опозорила их. А они потом убили ее. Она умерла, и осталась только оболочка. Но и после этого ее не оставили в покое и долго пытали в клинике. Внутри теперь пустота и ошметки души.

— Да, хорошо. Извини. Спасибо, мама.

Ольга аккуратно режет на кусочки розоватое на срезе мясо, с остервенением пилит и вонзает нож так, что царапает дорогой лиможский фарфор, за что получает очередное замечание и снова извиняется. И опять, и снова.

Потому что им всегда мало, и они никогда не насытятся.

* * *

Проснулась она в холодном поту.

Страх. Всепоглощающий, всеобъемлющий, утробный, идущий откуда-то изнутри.

Сердце колотится так, что, казалось, вырвется из клетки ребер. В горле ком. Подкатывает тошнота, и ее выворачивает желчью прямо на ковер, но сразу становится легче, словно она избавилась от грязи и очистилась от всей той мерзости, что годами копила в себе.

— Все, все… Уже все.

Это просто сон. Надо избавиться от этого груза. Наверно, время пришло.

В гостиной была вода. Ольга открыла бутылочку, стоящую на столике, и выпила залпом половину. Потом позвонила и объяснила суть проблемы, попросив включить в счет уборку помещения. Пока гостья принимала душ, горничная вычистила ковер, даже следов не осталось. Окно было приоткрыто, в воздухе ощущался легкий аромат лимонной отдушки.

Все. Просто дурной сон. Отпустило наконец.

Она в безопасности. Родители до нее не доберутся.

В банковской ячейке хранятся документы, изобличающие их. Срок давности давным-давно истек, но то, что там было, навеки похоронит деловую репутацию Летковых. Всех купить невозможно, особенно желтую прессу, где у Ольги было немало знакомых. Нельзя всем заткнуть рот. Если с ней что-то случится, поверенный отправит документы в полицию и несколько проверенных изданий, которым все равно, кого топить, лишь бы сенсация.

Остается надеяться, что родители не забыли об этом.

* * *

Ольга все-таки сходила в салон красоты, оплатив полный спектр услуг. Ее массировали, мазали грязями, делали обертывания, маски на лицо и волосы, пилинг рук и ног, и в конце концов запихали в косметическую капсулу, где она дышала ароматическими маслами и расслаблялась под переменчивую светомузыку.

В конце из куколки выпорхнула прекрасная бабочка. Все липучие грязи и мази смыли, и клиентка ощутила себя заново рожденной. В силу малой загруженности ранним утром парикмахер-стилист принял ее без очереди. Маникюр еще обновила, сменив на привычный розовый перламутр.

Правильно говорят: красота требует не жертв, а денег.

Потом был легкий завтрак в ресторане — салат со стружкой пармезана, сбрызнутый трюфельным маслом. Давно хотела попробовать. Как оказалось, вкусно, но ничего особенного.

«А разговоров-то было!»

Кофе и то больше удовольствия доставил.

В ресторан начали подтягиваться ранние пташки: кто на деловой завтрак, а кто из числа постояльцев — просто поесть. Ольга наблюдала. На нее тоже смотрели, и она поняла, что пора уходить. Допила, оплатила счет и пошла собираться.

Ну, вот и все. Уже легче.

Впереди новый день, который надо пережить.

* * *

Домой отвезли ребята из ее охраны.

Письмо она все-таки вскрыла и теперь сидела, как оглушенная. У Андрея будет ребенок. Через три месяца он женится на его матери, как только вернется из командировки.

Неразборчивость. Хуже нет! Ольга считала, если уж двое вместе, то это накладывает определенные обязательства. Прежде всего это верность. Я твоя, а ты мой — все очень просто.

У мужчин, выходит, все еще проще. Полигамные кобели! Мимо юбки не пройдут. Не удержишь в руках ветер.

Интересно, на каком она сейчас месяце? Как давно ее жених сходил «налево» и заделал ребенка на стороне? И, главное, это была разовая акция или он так делал систематически?

Успел же! Чего не хватало? Наверное, неземного восхищения в ее глазах. Сильные женщины пугают. Их хотят покорить и от них потом бегут без оглядки.

Сама виновата.

А, впрочем, нет. Каждый берет ношу по себе. Выходит, Андрей просто не потянул. Не справился.

Интересно, а Мирослав Зимин сумеет? Как это воплотится в жизнь? Подомнет и переделает под себя, или они будут равноправными партнерами? Неужели и он когда-нибудь вильнет в сторону, не удержавшись от соблазна, и уйдет к той, кто в состоянии подарить ему наследника?

— Трындец.

Ольга хотела поплакать, но взяла себя в руки. Вот горе-то! Изменщик свалил — туда и дорога. Радоваться надо. Взамен достался мужик гораздо интереснее.

Спасибо Андрею Рудницкому, что не явился на свадьбу. Наверное, все случилось именно так, как должно было. Если бы не жених, Ольга бы никогда не встретила Мирослава.

— Ох! Вот шляпа! — спохватилась она.

Пора гулять с Чарли. Соседка и песик уже ждут.

* * *

Мирослав после прилета пошел с Громовым в ресторан и обсудил создавшуюся ситуацию с отжатым тотализатором.

— Что, если не отдаст? — спросил он в конце.

— П…ы получит.

Очень емко и содержательно. Бригада Громова состояла более чем из сотни бойцов. По всему городу свои люди. Зная это, Зимин прилетел без поддержки, взяв с собой только пятерых проверенных бойцов. Сяпа пока не в курсе, что бывший хозяин тотализатора сейчас в Питере. Тем лучше.

Громов был пятидесятилетним, битым жизнью мужиком со шрамом от ожога через все лицо. Говорили, что его в «лихие девяностые» подстрелили на охоте свои же, и он упал лицом в костер. Думали, помер, но он выжил, выполз к людям и потом страшно отомстил.

— Стрелку забили? — спросил Поп.

— Нет пока. Вас дожидались, — хмыкнул Семен Громов и велел адъютанту: — Серега, позвони Сяпе, скажи, разговор есть большой.

— Во сколько стрелка?

— Да хоть бы и через час. Чего тянуть кота за яйца.

Громов уже десять лет держал тут бизнес, и все его знали. Если Сяпа откажется от переговоров, то букмекерские точки просто сожгут. Зимин дал добро.

«Так не доставайся же ты никому».

Широкий жест Громов оценил. И бойцов сбережет, и другим покажет, как надо со своим добром обращаться. Мирослав с Поповым решили, что все объекты застрахованы. Они вполне потянут и суды, и ремонт. Зато авторитет сохранят. Но это все на крайний случай.

— Главное, чтобы без мокрухи, — попросил Зимин. — Особенно среди мирного населения.

— Ничо, всех выпустим и запалим, — успокоил Громов.

— Ладно, поглядим. Вдруг одумается человечек, за ум возьмется?

Все-таки хотелось надеяться на лучшее.

— Да х… их разберет, беспредельщиков этих.

* * *

Сяпа зарвался. Ночка была бурной. Громов с Зиминым катались по городу, издали наблюдая за столбами дыма. Пожарные расчеты еле успевали на пожаротушение. В одночасье Борис Сяпов потерял все, что было. Напуганные подельники кинули его, бежав, как крысы с тонущего корабля. Адвокат и чиновник из Смольного, который пробил сделку, быстро раскололись, когда их среди ночи подняли с постельки люди с пушками.

Мужика нашли на заброшенной даче в Павловске, где он скрывался от преследования. Взяли тепленьким, он даже не понял, кто его будит.

— Ну, привет, Бориска-барбариска! — улыбнулся Громов. — Ты тут хорошего человека обидел, сволота.

Сяпа подскочил на убогом топчане и спросонья заморгал.

— Я… Гром, да я…

— Цыц! Я тебе, п…р гнойный, слова не давал.

Сверху потревожено раскачивалась «лампочка Ильича» без абажура. Над Сяповым нависла массивная тень гостя. Рядом стояли бойцы со стволами, а позади маячили Зимин с Поповым и их юрист с портфелем. И менты! Сяпа аж ох…л от удивления, что они здесь забыли. Один курил, а другой бумажками шуршал.

— Так, пишешь сейчас признательное, как ты бизнес отжал, — продолжил Громов. — Дружок твой Иверский, который все обтяпал, уже тебя заложил, сучий потрох. Так уж и ты его сдай, сделай милость.

Он хохотнул.

— Давай, вставай, не ссы. Пиши явку с повинной. Напишешь — дольше проживешь. Расскажи, как решил все сжечь, чтобы не отдавать обратно. А теперь тебя совесть замучила, и ты сдался в руки стражей порядка.

Тот написал. Понял, что, пока решается вопрос о праве собственности и идут суды, он будет жить. Довольные менты, предвкушая лычки за то, что взяли особо опасного рецидивиста и поджигателя, пожали Громову руки и повели Сяпова паковать и оформлять. Он, не поспевая, спотыкался. Зима все ждал, что упадет, но нет. Удержался на ногах, влез в машину и исчез там, как в пасти чудовища.

Зимин с Поповым стояли, глядя вслед полицейскому уазику.

— Че-как решится все? — спросил Поп. — Кончать его будем?

— В СИЗО не тронем, а на зоне свои люди есть, — ответил Громов. — Да ты меня знаешь, крови не люблю без нужды.

Ага. Если вспомнить, как он мочил конкурентов, сразу сомневаешься. Впрочем, может быть, в свое время вволю попил и искупался в ней, так что устал.

Потом праздновали победу. Поп напился как свинья, что с ним бывало редко, но метко, и Зимин велел бойцам увезти зама в гостиницу. Стареет мужик, сдает помаленьку. Годы дают себя знать. Перенервничал.

Остались одни с Громовым. Пили, если, на баб смотрели, музыку живую слушали.

— Что, нравится? — спросил Громов с улыбкой, перекосившей лицо, когда натянулся шрам.

— Вообще да, — ухмыльнулся Зимин и невольно сравнил девку на сцене с женой. — Только есть и лучше.

Ольга вообще пока вне конкуренции. Уже соскучился.

— Слыхал, ты женился?

— Не врут слухи.

Мужики чокнулись и выпили, не закусывая. Потом все-таки селедки с лучком и капусты жахнули. И повторили.

— Семейный, значит, человек ты у нас, Зима.

— Ну, да.

Заело его, что ли, как пластинку? Громову какое дело до этого? Ну женился и женился. Все лезут в душу, кого ни встреть.

— И кто у нас жена?

— Йог.

— Что, правда? Ногу за ухо — и в узел?

Именно такой в представлении Семена Громова была йога.

— Ага.

Не скажешь же человеку, что она в ЧОПе работает. А не уволиться ли ей оттуда? Работа сложная, нервная. Особенно для мужа. Зимина это слегка нервировало.

Приедет — поговорит с ней на эту тему.