Могучий организм молодого гоплита силы восстанавливал со скоростью фессалийского скакуна — Кан проснулся на ранней заре, едва Гелиос запряг в колесницу светоносных своих коней. Бровь, поцарапанную вражеским клинком, слегка саднило, но беспричинное хорошее настроение овладело Каном всецело — его не сумел расстроить даже вид коринфян, удобно устроившихся под одним плащом.

«Теперь понятно, по крайней мере, за что Кэма кличут Счастливчиком», — подумал он мимоходом и, наскоро ополоснувшись, заглянул в свой котелок. Эвридика надежды своего сотрапезника не обманула — внутри котелка обнаружились пара кусков копчёного мяса, сыр и хлебец. В чаше оказалось разведённое вино.

Вознеся хвалу Афине и тихую благодарность Эвридике, ранняя пташка гнезда Тенция Норита установила чашу на плоский камень в углях костра и вгрызлась в кусок окорока, заедая его подчерствевшим хлебом.

— Приятного аппетита, — услышал он тихий девичий голос.

Обернувшись, король разведчиков афинского государства обнаружил, что Венета высвободилась из-под руки Счастливчика и наблюдает за ним с задорной улыбкой.

— Благодарю, — ответил он с набитым ртом. — Ты кто? Раньше в десятке я тебя что-то не видел.

— Зато в другом месте видел вполне отчётливо, — намекнула коринфянка.

— Это где, ежели не секрет? — с интересом полюбопытствовал Кан, разрезая сыр на мелкие кубики.

— На дороге к Коринфу.

Кан состроил непонимающую физиономию:

— Я не бывал в тех краях, — сказал он, качая головой. — Ты меня ни с кем не путаешь, красавица? Я в Афины ездил, и вернулся только сегодня вечером.

— А где ты в таком случае встретил Кэма, который Афины отроду не посещал?

— Да меня с ним Ритатуй познакомил, — улыбнулся лживый потомок честного рода Норитов.

— И под Коринфом вы с ним не встречались? И дрибоду не захватывали? И конный дозор не прорывали? — участливо поинтересовалась прелестная коринфянка.

— Повторяю, красавица, я конечно ужасно героический гоплит, но под Коринфом я никогда не бывал, — весело отпёрся командир ритатуевской разведки. — А ещё я на твоего болтливого Счастливчика Медиса науськаю, чтоб язык ему подрезал. Есть у меня такой знакомый — громила с чёрными усами; он трепачей сильно недолюбливает.

— Это не он, случаем, имеет обыкновение к одиноким девушкам подкатываться? — уточнила Венета, прыснув в кулачок.

— Все мы имеем такое обыкновение, — улыбнулся Кан, кивая на Счастливчика. — Только одним везёт, а других мимо проносит…

Кэм широко открыл глаза и ухмыльнулся с таким откровенным превосходством, что Кану очень захотелось запустить в него котелком, но он решил повременить, поскольку коринфянин изрёк следующую гипотезу:

— Венета, знаешь, почему он сегодня грозный такой? Он просто ещё не в курсе, что ты мне не полюбовница, а родная сестра, — он нахально подмигнул своему бывшему командиру и добавил. — Будешь Медисом пугать, я Венету за Гифона сосватаю, он тоже на приколы большой мастер.

Встав с походной постели, Кэм Даретид, посол коринфского тирана подошёл к своему бывшему командиру; его лицо было абсолютно серьёзно. Он положил на плечо Кану тяжёлую мускулистую руку и торжественно произнёс:

— Кан, ты дважды спас последнего родного мне человека. Я твой вечный должник. И мне не нужно об этом напоминать — Даретиды о своих долгах помнят всегда.

— А я рад, что сумел оказать такую услугу вашей семье, — дрогнувшим голосом ответил младший сын Тенция Норита.

Тут он почувствовал себя крайне неловко и чтобы исправить положение, привычно спрятался за иронией:

— Я надеюсь, что Фидий избавит меня от хозяйственных работ за то, что я способствовал пополнению десятка такими великими воинами, как ты и Венета. Слышь, десятник, я то и дело воинов к тебе привожу, а благодарности от тебя что-то не вижу…

Фидий приподнял голову со щита, на котором она была уютно устроена, сладко зевнул и сказал:

— Кэм Даретид, властью, данной мне городом великой девы Афины, я запрещаю тебе выдавать свою сестру за Гифона. Ну, теперь ты доволен, братишка?

— Он, может, и доволен, а я тебе отомщу! — подал голос Гифон. — И мстя моя будет ужасна и многократна.

Серебристый смех Венеты сподвиг на присоединение к болтовне и всех остальных.

— А я не думала, что Гифон такой мстительный, — промолвила Эвридика.

— Он не мстительный, у него просто память плохая, — поправил её Леон. — Отомстит и забудет; снова отомстит, и опять забудет… А мы страдаем!

— Погодите-погодите вы со своим грозным Гифоном! — спохватился Кан. — Эвридик, дружище, что они с тобой сделали в моё отсутствие?! Почему ты говоришь о себе в женском роде?

Десяток радостно загоготал, что твоя гусиная стая.

— Видишь ли, Кан, — осторожно промолвила Эвридика, — я говорю о себе в женском роде, потому что родилась женщиной, а не мужчиной. Мы же с тобой из одного котелка питались, неужели в вырезе хитона совсем ничего не было видно?

— А ты считаешь, что во время завтрака или ужина я обязан сотрапезнику под хитон заглядывать? — вопросом на вопрос отозвался младший сын Тенция. — Чего я там под хитонами не видал?!

Десяток при этих словах от хохота покатом покатился.

— Да, знаешь ли, дружище, ты многого там не видел, — простонал Орфей сквозь смех. — Уж поверь на слово знающему человеку!

При всех своих недостатках Кан не страдал отсутствием чувства юмора, даже если он был использован в его отношении, поэтому он охотно похохотал с остальными. Но напоследок пообещал исправиться прямо во время завтрака.

— Поздновато спохватился, — участливо сообщил ему Торит. — Самые младшие сейчас вы с Венетой.

— Станешь глаза распускать — будешь иметь дело со всем десятком, — перевёл с дипломатического на древнеахейский Кул Изолид и молодцевато вскочил с постели.

Молодые воины постепенно поднялись все, привели себя в порядок. Эвридика распорядилась подбросить дров на тлеющие угли костра, мимоходом осмотрела царапину Кана и повесила разогреваться остатки вчерашней каши. Кан привычно нагрузился пустой амфорой и отправился за водой. На этот раз в сопровождении коринфян.

Кэм с интересом осматривался вокруг, оценивая обустроенность союзного лагеря, а Кан подробно втолковывал его сестре, почему об их приключениях следует помалкивать наглухо. О том, почему приличной ахейской девушке следует держаться осторожнее с Кулом, Леоном и его старшими братьями, он растолковал ещё подробней. Настолько детально, что Счастливчик вынужден был оторваться от созерцания военной мощи союзников, чтобы заметить:

— Как я понял, в нашем десятке, кроме тебя, командир, порядочных людей нет. Зато ты — образец совершенства. Ага?

— Вот за что твой брат мне сразу понравился, — подтвердил младший из Норитов, заговорщически обращаясь к Венете, — так это за его удивительную проницательность и умение разбираться в людях!

И вся троица зашлась в приступе весёлого смеха. Воины, скопившиеся с посудой у ручья, с удовольствием наблюдали за Венетой, наполнявшей амфору водой при помощи небольшого кувшинчика с широким горлом — гидрии, и с завистью — на двух молодых да ранних, сопровождавших это чудо природы. Кэм рычал на зевак, точно матёрый волчище, и чуть не схлопотал по клыкам. А Кан спокойно назвал имя командира десятка, в котором несёт службу объект общего интереса, и накал интереса резко снизился, как по команде.

— С нашей семейкой связываться себе дороже, — объяснил он, взвалив на плечо шестидесятилитровую амфору, будто пёрышко.

— Давай, помогу, — предложил ему Кэм.

— Да я привычный, — отозвался юноша. — Фидий за это мне три лишних чаши воды разрешил выпивать. Хотите, я с вами поделюсь? — и тут же добавил, плутовато покосившись на Венету. — Если, конечно, сопровождать меня к ручью будете.

— А просто поделиться не можешь, значит? — задумчиво подытожил Кэм.

— Нет, почему же? — парировал Кан. — С тобой — могу. На фиг ты мне у ручья нужен? А вот Венета — другое дело. Кто мне воду в амфору набирать станет с таким неповторимым изяществом?!

Давно у Венеты не было так спокойно на душе. Бегство от атлантских захватчиков, скитания в голоде и страхе подвергнуться насилию со стороны попутчиков, разбойников и чужих солдат остались позади. Она шла между двумя людьми, которым могла довериться безоглядно — по левую руку от неё шагал брат, готовый без раздумий отдать жизнь за сестру, а справа — насмешливый, но добрый к ней и свирепый к врагам юноша, дважды пришедший к ней на помощь. Если брат не врёт, а врать ему нет никакой причины, то этот говорливый парнишка — настоящий герой. И он отчаянно восхищён ею, хотя старательно скрывает это за иронией.

«Ах ты, хитрюга! — с неожиданной теплотой подумала владычица всех юных сердец многолюдного Коринфа и переставила гидрию с одного плеча на другое. — Ну, куда ж ты, глупыш, от меня денешься?!»

К вечеру выяснилось, что воды, принесённой не только в амфоре, но и в гидрии, на десяток полного состава не хватает.

— Меньшой, сгоняй за водичкой! — распорядился Фидий.

Венета, молча, взяла гидрию и присоединилась к основному водоносу отряда.

— Леон, Кул, а вы куда намылились? — поинтересовался десятник, видя, что младшие члены его подразделения тоже опоясываются мечами. — Ты, красавчик, остаёшься в помощь Эвридику — тьфу ты! — Эвридике. Остальные марш на занятия. Выполнять!

Оживлённо болтая, афинско-коринфская парочка спустилась к ручью, где в это время было совсем малолюдно. Появление конного отряда привлекло общее внимание…

— Венета, бегом за нашими, — тихонько сказал Кан. — Быстро! Скажешь: Гортензий от Литапаста пожаловал.

— Я тебя не брошу! — решительно заявила сестра Кэма Счастливчика и, отставив кувшин, вынула меч из ножен, приняв боевую стойку.

Выходка девушки вызвала дружный хохот телохранителей стратега Литапаста.

— Симпатичную ты себе заступницу выбрал, Норит, — остаточно посмеиваясь, признал Гортензий. — Только на сей раз у меня есть письменный приказ о твоём задержании. Следуй за нами.

Вместо того чтобы исполнить приказ, младший сын Тенция Норита тоже обнажил клинок и встал рядом с Венетой:

— Никуда я с вами без своего десятника не пойду, — объяснил он. — Нас в гимнасии так учили — задержание гоплита афинского войска производится с согласия его сотника и в присутствии десятника. Что-то не вижу здесь ни моего братца Фидия, ни дядюшки Априкса.

Гортензий, молча, кивнул, и всадник, стоявший слева от юноши, бросил вперёд своего мощного пилосского жеребца, сбив Кана с ног; два копья упёрлись юноше в вырез панциря. Плачущую Венету оттеснили конскими корпусами, меч выбили без лишней учтивости. Несколько конников, спешившись, обезоружили арестованного и связали ему руки за спиной.

— Сам пойдёшь, или подхлестнуть? — осведомился Гортензий.

— Эй, придурок! — крикнул Кан какому-то нервному наезднику, вздумавшему поучить плёткой настырную девчонку. — Поостерегись плёткой махать — она сестра коринфского посла; Аристарх обид не прощает. Венета, иди домой, я тебя прошу! Я прошу тебя!

Его толкнули в спину древком копья, и он пошёл, стиснутый конскими боками. Попытка максимально замедлить передвижение обернулась тем, что всадники подхватили его под мышки и перешли на рысь.

В голос рыдающая Венета примчалась к костру. Услышав об инциденте, Фидий вознамерился обратиться за подмогой к сотнику, но Гифон выступил категорически против.

— Пока мы действуем по закону, они меньшому башку открутят и сошлются на попытку побега, — сказал он хмуро. — Они не зря тайком его похитили — им есть, значит, что скрывать. Надо выручать Кана самим; и чем быстрей, тем лучше!

— Я сгоняю к братьям, они в стороне не останутся, — поддержал Кул. — И пошлите Леона за Адамантидами.

Через четверть часа у костра Норитов собралось почти три десятка юных сорвиголов. Гифон начал, было, выступать перед ними с зажигательной речью, но его нетерпеливо перебил старший из сыновей Адаманта — Пелий:

— Не трать слов напрасно, дружище, мы знаем, что трепаться ты можешь с утра до ночи. Мы в курсе того, что случилось, и готовы поставить на место обнаглевшего Литапаста. Фидий, командуй — Кан гоплит твоего отряда.

В шатре Литапаста Кана ожидал его владелец, удобно расположившийся в кресле у стола с папирусными свитками и двумя обеденными приборами. Шатёр был хорошо освещён, земляной пол застелен шкурами диких животных, в стороне от стола виднелось ложе, накрытое покрывалом из драгоценного египетского полотна.

Осмотревшись, юный разведчик всё внимание сосредоточил на хозяине шатра. Перед ним сидел тридцатипятилетний мужчина в дорогом гиматии и позолоченных сандалиях. На чуть вытянутом его лице, обрамлённом каштановой бородой, выделялись пронзительно-синие глаза с тяжёлыми веками; резко очерченный нос нависал над узкой верхней губой, что неоспоримо свидетельствовало бы о жестоком характере её обладателя, если бы не полная нижняя губа, смягчающая это неблагоприятное впечатление. Кан понял, что перед ним умный, властный и целеустремлённый человек, и что ему — Кану предстоит нелёгкий поединок.

— Слушай, мальчик, ты гимнасий-то хотя бы окончил? — после минутного молчания спросил Литапаст, не скрывая своего изумления.

— Уф-ф-ф! — выдохнул с деланным облегчением дерзкий мальчишка. — Я-то всё гадаю, за что меня задержать стараются, а это этер Гаруспий меня на занятия вернуть хочет! — этер Гаруспий заведовал афинским гимнасием. — Так бы сразу и сказали, а не угрожали оружием. У меня, стратег, есть уважительная причина, чтобы не посещать занятия — меня отец своей волей в армию записал, так что я полноправный гоплит афинского войска, а не эфеб из гимнасия. Так Гаруспию и отпиши.

Литапаст внимательно выслушал тираду задержанного, пристально глядя ему в глаза.

— Ну, довольно дураков из нас строить, — властно сказал он, когда Кан закончил. — Ты, видимо, не до конца понимаешь, в какую безнадёгу влип, по мальчишескому своему легкомыслию. Гортензий, как ты полагаешь, почему этот недоумок над нами тут куражится?

— А чего тут полагать? — коротко хохотнул громадина-сотник. — Он наверняка считает, что Ритатуй его из наших лап, шутя, выдернет. Он же про Лэда Астура по малолетству не знает. Раскрой ему глаза, стратег, жалко мальчишку на плаху посылать — он хороший боец, пользы стране много принести может.

Командующий конницей, не спеша, отхлебнул вина из серебряного кубка и доверительно улыбнулся задержанному:

— Ты ведь знаешь, малыш, что Ритатуй только прикидывается пророком. На самом деле он просто продувная бестия, водящая за нос и царя Эгея, и архонтов, и весь народ Аттики. В эпоху Ахейской войны был у Брети разведчик, которому ты, Канонес Норит, не достоин даже ремни на сандалиях завязывать. Звали его Лэд Астур. И он в одиночку, понимаешь ли ты, в одиночку доставлял Ритатую сведения о том, где стоят вражеские армии, какова их структура и численность, кто ими командует и чем он славен. Фактически, войну Ритатуй выиграл, благодаря именно ему, а не своему полководческому гению. Что сталось с Астуром, Гортензий?

— Известно всем и каждому, — произнёс сотник с усмешкой. — Лэд решил, что ему — очень нужному для Ритатуя человеку — многое позволено. И он нахамил старине Якхиксу. А Ритатуй сделал вид, что никакого такого Лэда Астура он не знает; ему важней было сохранить мнение о себе, как о пророке, а не как о предусмотрительном полководце. Астура насмерть забили плетьми.

С каждым словом Гортензия Кану становилось хуже — перспектива перед ним вырисовывалась всё безнадёжнее, а судьба всё ужасней. Конечно, у него теплилась надежда на то, что он Ритатую не совсем уж посторонний человек, а сын его доброго знакомого, что с Мариархом они учились в одной группе. Но времена были Допотопные, а в Допотопные времена знатный аристократ запросто мог пренебречь простолюдином. Даже простолюдином из известного рода Норитов.

— Короче, вы хотите, чтобы я предал Ритатуя? — спросил он дрогнувшим голосом. — Чтобы передал все сведения тебе, стратег?

— Совершенно верно, — подтвердил Бореа. — Но этого недостаточно. На выборах архистратега ты должен будешь открыть тайну Ритатуя — этого прохиндея из паршивого рода Брети.

«Ой, мамочка!» — Кан почувствовал могучий накат паники, но родовое упрямство и стойкость Норитов позволили ему обуздать приступ малодушия.

— Мне надо подумать, — сказал он, крепясь изо всех сил. — Я не вижу своей выгоды в предательстве. Семья откажется от меня в ту же секунду, когда узнает о моей измене, друзья отвернутся, а в лице этеров Брети я обрету могущественных и непримиримых врагов.

— Не надо трусить, малыш, — благодушно промолвил Литапаст. — Благодаря твоим разоблачениям, я стану архистратегом союзного войска, и Ритатуй Брети не посмеет враждовать с моим доверенным человеком, каким будешь ты с этого мгновения. Твоя семья будет гордиться тобой. Гортензий, что там за шум? Сходи, разберись!

— Стратег, ты говоришь о своём назначении, как о чём-то решённом, — засомневался Кан, — а ведь это совсем не факт.

— За меня уже сейчас стоят фиванцы, этолийцы и локры. Когда обман Ритатуя откроется, а Гортензий доложит о том, что я знаю всё о вражеском войске, на мою сторону встанут все остальные. Но если ты, маленькая дрянь, откажешься от моего предложения, Гортензий с охотой свернёт тебе шею, — прошипел Бореа, сузив глаза и оскалив зубы, — очень ты ему не нравишься! Хватит тянуть время, пора решаться!

Кану стало очень страшно, он совсем, было, пискнул: «Я всё расскажу, господин!», но внезапно перед его взором встали толпы униженных изгнанием беженцев, атлантский лагерь, огненной петлёй захлестнувший в ночи потерявший надежду Коринф, заплаканные глаза Висы… Кто может остановить вражеское нашествие? Вот этот самоуверенный хлыщ? Нет! Вилена остановит только Ритатуй, и никто другой…

И глядя прямо в пылающие угрозой глаза Литапаста, юноша вытолкнул из себя с решимостью самоотречения:

— Ничего я тебе не скажу! Слышишь ты?! Ни-че-го!

С минуту командующий конницей молча сверлил мальчишку взглядом, а потом сказал с беспощадной уверенностью:

— Это мы сейчас проверим на деле, малыш. И мне кажется, что через несколько мгновений ты передумаешь. Эй, Гортензий!

— Я здесь, стратег! — браво отрапортовал сотник, спиной вперёд влетая в шатёр.

Следом за ним под своды шатра вступили сыновья Тенция Норита: Фидий, Торит и Гифон.

— Я Фидий Норит, десятник сотни Априкса тысячи Тенция Норита, командир задержанного тобой Канонеса Норита, стратег, — хмуро представился старший. — И мне хотелось бы знать, какое обвинение предъявлено моему подчинённому. Это первое. А ещё мне интересно, почему меня не пригласили на задержание. Гифон, развяжи меньшого, Торит, приглядывай за верзилой; будет дёргаться — сломай ему челюсть.

Литапаст встал с кресла, расправил плечи и с нескрываемой насмешкой посмотрел Фидию прямо в глаза.

— Это хорошо, что ты пришёл сам, десятник, — сказал он спокойно. — Твой подчинённый, Фидий, был заподозрен в попытке дезертирства из армии города великой Афины. При первой попытке задержать его он взял Гортензия в заложники и сбежал, — он подмигнул Фидию и издевательски добавил. — Опасаясь повторного бегства, я был вынужден, повторяю, вынужден несколько отступить от правил. Можешь не сомневаться, после предварительного допроса я обязательно пригласил бы тебя.

— С каких это пор подозрение в дезертирстве превратилось в такое опасное преступление, что подозреваемый нуждается в аресте? — подал голос Гифон, в гимнасии бывший круглым отличником, в отличие от своего близнеца, преуспевавшего, как правило, только в физических дисциплинах. — Ты нарушил не правила, стратег, а закон и воинские традиции города великой Афины. Подозреваемого в попытке дезертирства на суд приводит его десяток, и приговор приводит в исполнение один из товарищей преступника, чтобы смыть позор с сослуживцев.

— Одним словом, до встречи на суде, стратег! — подвел итог разговору старший сын Тенция и подмигнул Литапасту. — Когда он намечен?

— Завтра в полдень, — ответил Литапаст. — Твой брат предстанет перед судом тысячников; я, как военный судья, так решил.

— Договорились, — кивнул Фидий. — Да, прикажи своим телохранителям расступиться, а то придётся набирать новую охранную сотню.

Гортензий высунул голову из шатра и отдал соответствующее распоряжение. Кан вышел наружу и угодил в объятья Леона и Кула, а потом под одобрительное и завистливое гудение маленького отряда освободителей ему на шею бросилась зарёванная Венета. Отряд сплотился вокруг освобождённого, крепко обнимающего свою нежданно обретённую любовь, и направился восвояси. На глаза Кана невольно наворачивались слёзы благодарности, и чтобы совсем не раскиснуть, он окликнул своего первого соратника:

— Эй, Алам! Кто-то мне обещался лавровый венок дать поносить! Почему я его не вижу?! Неужели заныкал, зараза?

— На фига тебе мой венок, счастливчик?! — отозвался дерзкий Алам. — У тебя свой есть — вон, как вокруг пояса оплёлся! Если хочешь, я готов обменяться.

— Ага, щаз! — Кан прислонился щекой к голове Венеты и тихонько спросил на ушко. — Кстати, а где Кэм?

— Он ушёл к Ритатую, — сказала Венета.

У костра Норитов сводный отряд распался.

— Наш привет дядюшкам Изолию и Адаманту! — крикнул вслед друзьям десятник Фидий, потом перевёл взгляд на младшего брата и добавил. — Ну, рассказывай!

Десяток незамедлительно разместился вокруг костра, нетерпеливо ожидая повествования о приключениях младшего своего члена, но тот для начала помог Венете стянуть панцирь и уже потом, обвив рукой горячий девичий стан, доложил коротко и с иронией:

— Значит, дело было так. У Ритатуя кончилось его любимое вино. Зная о том, что, в отличие от всего афинского войска, я известный абстинент, он отправил за любимым хиосским меня, четырёх близнецов из рода Гетидов и Медиса. Леон, ты его должен помнить — вы с ним боролись, он выступал от Ойнейской филы.

— Я его помню, — кивнул Леон. — Ух, и здоровый кабан! Чуть не задавил меня своими лапищами, но я поймал его на боковую подсечку, а потом…

— Про «потом» потом доскажешь, — перебил его Гифон. — Кан, давай дальше.

— Ну, меня, как малопьющего, назначили командиром отряда. Приехали в имение, передали указание управляющему, а он говорит: «Грамота где?» А грамоты-то у нас и нету — Ритатуй забыл дать. Поехали обратно, не солоно хлебавши. Тут меня близнецы и подбили к Коринфу сгонять — чего, мол, попусту по дорогам слоняться, лучше съездим в Коринф, почистим атлантов, пока они нетронутые. А парни-то не нам чета: ни доспехов, ни оружия доброго, так что поддался я на их уговоры, есть такой грех. Только разве набег на врага Афин можно считать попыткой дезертирства? Скажи, Гифон, — ты у нас в законах сильней всех.

— Разумеется, нельзя. Если ты нам всё рассказал, не умолчал о чём-то важном, то ничего у Литапаста не выйдет, — успокоил окружающих Гифон. — Но чувствую я, что-то ты не договариваешь. Почему именно к тебе Литапаст прицепился? Что ты ему сделал?

Кан внимательно осмотрел сидящих у костра. На их лицах был написан такой горячий интерес, что ему очень захотелось рассказать всё, как есть. Но он знал, что разочаровывать воинов, свято верящих в пророческий гений Ритатуя, не самый лучший способ мотивировать их для встречи с огромной армией захватчиков.

— Литапаст считает, что у меня есть сведения о вражеской армии. Он думает, что мы ездили не за вином, а на разведку.

Оглушительная тишина повисла над костром Норитов. Её нарушил осторожный вопрос Фидия:

— А это не так, да?

Выдержав недолгую паузу, Кан набрал воздуху полную грудь и выдохнул:

— Всё не так просто, ребята. Ездили мы за вином, но об имперской армии я знаю всё — мне удалось пробраться к Коринфу вплотную.

— Ничего себе…  — растеряно пробормотал Леон.

— А Кэм — он кто? — уточнил проницательный Гифон.

— А Кэм Даретид — официальный представитель тирана Аристарха на выборах архистратега, — ответил Кан, понизив голос до шёпота. — Его послали по моей просьбе.

— Ну, допустим, что всё это правда, — задумчиво протянул Фидий. — Но почему тогда Литапаст обвиняет тебя в преступлении? За такие дела, вообще-то, лавровый венок дают, а не наказывают.

Гифон посмотрел на старшего брата, как на грудничка несмышлёныша:

— Десятник, ты что, совсем ничего не соображаешь?! Литапаст мечтает стать архистратегом! Но, чтобы стать им, надо доказать, что Ритатуй не пророк, а мошенник. Он хочет, чтобы Кан оговорил Ритатуя! Так, меньшой? Он этого от тебя добивался?

Кан, молча, кивнул; девушки охнули; старшие сыновья Тенция Норита переглянулись, нахмурившись. А грозный Кул Изолид, независимо сплюнув в костёр, заявил громко и решительно:

— Надо было послать его куда подальше! Кто он такой против Ритатуя?!

— Ну, я ему так и сказал, — пожал плечами командир разведчиков. — Мол, гоплит Кулион, сын тысячника Изолия велел послать тебя подальше. А, поскольку он мой старый друг, то я следую его совету.

С полминуты возле костра были слышны только треск углей да бульканье супа в котле. Первым остроту оценил Гифон — он расхохотался раскатисто и от всей души, через пару секунд к нему присоединились и остальные, включая и Кула. За громогласным весельем прихода Кэма Счастливчика никто не услышал, но Даретид стоически дождался его окончания и только после этого произнёс, грозно прищурив глаза:

— Я гляжу, командир, ты слишком скорый! Стоит сестру на полчаса одну оставить, а ты уже и руки распускаешь! А, ну-ка, пошли, поговорим, как мужчина с мужчиной! Один на один! И ты, глупышка, ступай за мной! — он на мгновенье повернулся к Фидию. — Десятник, не лезь — это семейное дело! — и по-борцовски покачивая плечами, удалился в сгустившуюся темноту.

Кан и Венета последовали за ним, крепко держась за руки.

— Будет вовсе тяжко, меньшой, ты свистни! — полетел в темноту ободряющий крик Торита.

— Ничего, отобьёмся! — донеслось оттуда.

Кэм обнаружился у малюсенького костерка, разложенного между лагерями ополченцев и обоза. И был он у огня не один — вокруг него в полном составе расположились разведчики Ритатуя.

— Привет, командир! — нестройным аккордом прозвучали их голоса.

— Здравствуй и ты, красавица, — добавил Медис. — Ну, я же так и знал, что ты, Кан, за наш общий счёт свою семью обогащаешь!

— Я больше не буду! — отшутился Норит. — Зачем звали?

— Что от нас Литапаст хочет? — спросил один из близнецов.

— Самую пустяковину — чтобы мы сделали его архистратегом союзной армии. Ему нужны сведения об атлантах и обнародование тайны разведки.

— Что мы должны делать?

— Распределить ответственность, — ответил Кан. — Идея такая: мы сгоняли за вином, но у нас не было грамоты к управляющему, он отказался выполнять устный приказ Ритатуя. Вы всё валите на меня, я — на свою неопытность. Потом кто-то из вас уговорил меня совершить набег на Первую имперскую, чтобы разжиться оружием и доспехами. А ну, колитесь, кто это совершил?

— Думаю, инициаторами такой выходки должны выступить Медис и Шат, — присоветовал Кэм.

— Кем-кем должны выступить?! — тут же завёлся Непоседа, приподнимаясь с угрожающим видом. — Ты говори, да не заговаривайся, коринфянин!

— Остынь, Торопыга! — улыбнулся Кан. — Счастливчик не знает, что вы не ходили в гимнасий. А инициатор — это заводила по-научному.

— Ну, если заводилами, то ладно. Заводилами мы быть могли. То есть не могли, а были, конечно!

— Значит так, в имение мы приехали в первую же ночь, поэтому утром нас и видели на коринфской дороге. Дальше всё валите на меня. Это я решил в одиночку проникнуть к городу, да так, в общем-то, и было. Гортензию мы не поверили, решили, что это местные разбойники.

— И ещё запомните накрепко, парни! — сказал командир разведчиков, повысив тон голоса. — Ритатуй был страшно разгневан нашей отлучкой и не захотел слушать добытой мной информации. Он всё знает без нас! И без тебя, Кэм, тоже — ты здесь не гонец с донесением, а участник выборов архистратега союзной армии.

— Чтобы гарантированно выкрутиться из этой ситуации не хватает одного, — сказал Кэм, — письма управляющего имением к Ритатую, где он извещает о нашем приезде. И хорошо бы ещё знать его имя.

— Это легче лёгкого, — с усмешкой проговорил Ним. — Зовут его Меланием, он очень толстый и прихрамывает на левую ногу; на лбу у него круглое родимое пятнышко размером с горошину; голос у него тонкий, но хриплый. Предпочитает ходить в синем гиматии; когда волнуется, начинает пыхтеть. Все запомнили? Тебя, командир, он знает по гражданке, порядочно наслышан о твоих проказах и легкомыслии, поэтому и отказался выдать вино. А письмо уже лежит у Ритатуя — его вместе с вином ещё вчера вечером привёз Мариарх — сынишка стратега.

— Кстати, — вновь подал голос Счастливчик. — Доказывая, что вы не собирались дезертировать, напомните судьям, что пленного мы взяли задолго до встречи с Гортензием. На кой ляд пленник дезертирам?! Требуй допроса Молосса, командир!

Разведчики замолчали, усваивая услышанное. В наступившей тишине были слышны ровный гул воинского стана, журчание ручья и потрескивание углей. Невзирая на опасность завтрашней схватки, Кан поймал себя на том, что на душе у него покойно, а учащённое сердцебиение происходит совсем не от страха. Он обвёл взглядом людей, собравшихся у костра, за время разведки ставших ему понятней и ближе родных.

— Послушайте меня, братцы, — тихо сказал он. — Вне зависимости от того, как всё повернётся завтра, я счастлив тому, что познакомился с вами. Я горд тем, что вы зовёте меня командиром, и в вашей компании готов выполнить любое поручение Ритатуя. Это касается и тебя, Кэм Даретид.

— Я присоединяюсь к словам командира, — мягко пророкотал Медис и облапил за плечи Гетидов, сидевших по бокам от него; судя по тихому стону и скрежетанию зубов это были Эльид и Аробист.

— От имени братьев я, Ним Гетид хочу сказать, что мы гордимся службой под твоим началом, командир! — торжественно вымолвил признанный мастер меча. — Если нас вновь пошлют в разведку, мы будем требовать, чтобы нас возглавил ты — другого командира для нас нет.

— Пока идёт эта война, я готов присоединиться к вам в любой миг, — заверил коринфянин Кэм Даретид. — Я по гроб жизни обязан Кану, а теперь, как выяснилось, и вам тоже. За помощь, оказанную моей сестре Венете, примите мою клятву верности вашему отряду. Никогда не думал, что скажу такие слова афинянам.

— Ладно, — согласился один из братьев Гетидов. — Но мне ты должен быть верен вдвойне — я из-за твоей Венеты чуть головы не лишился!

В лагерь коринфско-афинская троица вернулась почти к полуночи. У багровых углей костра, подёрнутых седым налётом золы, сидел упорный Торит, старательно полирующий детали доспехов. С подозрением осмотрев вернувшихся, он успокоился и тут же улёгся спать. Коринфяне последовали его благому примеру.

Кан тоже постарался уснуть, но упрямец-Гипнос всё обходил стороной ложе юного героя, оставляя его с завистью присушиваться к сонному дыханию десятка…

— Ты чего не спишь? — раздался внезапно тихий голос Венеты.

— Тоскливые мысли одолевают, чем дальше, тем больше, — вздохнул хитрый потомок честной семьи Норитов. — Гипнос не желает касаться моей горемычной головушки. Скорее всего, я так полагаю, надеется на твою помощь. Перебирайся ко мне, — добавил он, затаив дыхание.

— Экий ты скорый, нахал! — тихонечко засмеялась прекрасная коринфянка. — Я порядочная девушка!

— Нет, правда, — прошептал Кан, услышавший в голосе девушки не столько возмущение, сколько игривость, — Кэм всё равно уже спит, он не заметит. Никто не заметит. А утром вернёшься обратно. У меня плащ широкий и мягкий… Иди ко мне.

— Мне и здесь не дует, — отозвалась Венета.

— Ох, пропадёт моя головушка! — простонал притворщик с почти искренним отчаянием. — Если сейчас не высплюсь, боюсь, не сумею от Литапаста отбиться… Неужели никто не поможет мне несчастному?!

Много ли надо любящему женскому сердцу, чтобы откликнуться на зов любимого?! Не стала исключением и первая красавица Коринфа — ведь её сердце было любящим, а любимому и вправду грозила нешуточная опасность. Она один раз уже потеряла своего смешливого и самоотверженного мальчика, и ей не хотелось расстаться с ним навсегда. Решительно выбравшись из-под одного воинского плаща, через несколько мгновений она забралась под второй. Там её ждали горячие, жадные руки младшего сына Тенция Норита…

— А нельзя ли потише влюбляться?! — раздался тихий оклик Орфея. — Весь стан перебудишь, малыш!

— Вот и верь после этого людям! — заливистый смех Эвридики туманом расстелился между ложами фракийцев и Кана. — Я ль тебя не холила? Я ль тебя не лелеяла, изменщик несносный?! Ведь обещался же хранить меня, беречь, как зеницу ока, а стоило разлучнице пальчиком поманить, забыл, забыл все посулы свои! Будь осторожней с этим прощелыгой, подруга!

Первым в десятке проснулся Счастливчик, который с наступлением утренней прохлады почувствовал нехватку сестры. Недовольно поворочавшись, он приподнялся и обнаружил недостачу в объятиях своего бывшего командира.

— Эй, бесстыдница, — окликнул он Венету, — а, ну-ка, марш обратно!

Утомлённая длительной и ожесточённой борьбой сразу с двумя противниками — любимым парнем и самой собой — коринфянка не откликнулась на призыв брата. Зато проснулся Фидий, на глазах которого коринфянин, о воинском искусстве и задиристом нраве которого было хорошо известно, даже в Афинах, выбрался из-под плаща и навис над влюблённой парочкой, не размыкающей своих тесных объятий. Не вмешаться Фидий не мог — даже если бы Кан не был его младшим братишкой, он оставался воином десятка, а воинов командир обязан беречь.

— Не трогай Кана, Счастливчик! — мягко попросил он Кэма и поднялся во весь свой немалый рост, расправляя широкие плечи. — Назначь сам возмещение за свою обиду, а я, как старший брат этого охламона, обещаю тебе, что сразу после войны он женится на твоей сестре.

— То есть, мало того, что твой братец охмурил первую красавицу и гордячку славного Коринфа, так я за это ещё и замуж её за него выдать должен?! Так, что ли? Это такое наказание ему, да?! — медленно проговорил Кэм, искоса глядя на десятника. — То есть, ты хотел сказать, что женитьба на моей любимой сестре является наказанием для твоего брата?! Ты нас что — оскорбить хотел, Фидий Норит?!

— Наш Фидий просто слегка туповат, — подал голос Гифон, поднимаясь и вставая рядом со старшим братом. — Он хотел сказать, что возмещение за проступок нашего меньшого ты назначишь сам. А мы просим твоего согласия на то, чтобы породниться с вашей семьёй. Кан будет счастлив, если ты выдашь за него свою сестру, а мы будем гордиться родством с лучшим коринфским воином Кэмом Даретидом.

Влюблённая пара, разбуженная голосами трёх мужчин, стоящих рядом с ними, слушала их с открытыми ртами, вцепившись друг в друга так крепко, словно ожидала найти спасение в объятиях.

— А моего мнения что — никто не спросит? — поинтересовалась Венета.

— Обязательно спрошу, бесстыдница ты этакая! — пообещал Кэм Счастливчик, поднимая с земли свой пояс, укреплённый медными пластинами. — Вот отшлепаю, как следует, и потом спрошу твоё мнение о твоём поведении.

— Пусти меня, любимая, — попросил Кан и, высвободившись из нежных рук Венеты, встал напротив коринфянина. — Кэм, — сказал он с неожиданной для братьев твёрдостью, — если ты хочешь, ты можешь избить меня, я не шевельну и пальцем, чтобы помешать тебе. Но если ты поднимешь руку на свою сестру, то, клянусь Афиной, я перегрызу тебе глотку. Так и знай, — он обвёл глазами воинов десятка, разбуженных разговором, и прорычал тихо, но от того и убедительно. — Это же касается и всех остальных!

Над костром Норитов нависла неловкая пауза, грозящая затянуться на неопределённое время и испортить всем настроение. Если бы не Эвридика.

— Ах, ты ж, скотина неблагодарная! — подала голос невозмутимая фракиянка, поднимаясь с постели и подходя к лежащей Венете. — Мало того, что ты коварный изменщик, так ты мне ещё угрожать вздумал?! — она наклонилась и шлёпнула коринфянку пониже спины. — Вставай подруга, воинов кормить надо. А вы, жеребцы, вместо того, чтобы ржать, — обернулась она к мужчинам, — могли бы отвернуться; девушке при вас с супружеской постели вставать неловко. А ну, отвернулись, я говорю!

Во время умывания Кан ненавязчиво завладел гидрией, когда настала очередь коринфянина. Поливая воду на руки своему бывшему подчинённому, он тихо и виновато сказал:

— Не обижайся, Кэм. У нас с Венетой ничего такого не было…

Кэм поднял голову и уставился в глаза афинянина:

— Не понял! — сказал он громко и отчётливо. — Ты что — отказываешься жениться на моей сестрёнке?!

Весь десяток, как по команде, обернулся в их сторону.

— Я не отказываюсь! — горячо выкрикнул Кан, озираясь вокруг, заглядывая в глаза любимой, её брата, своих друзей и родных. — Я буду счастлив, если ты отдашь её за меня!

— Ладно, — великодушно махнул рукой Счастливчик, — я подумаю. Но за это во время переходов ты будешь носить её сариссу.

— Ох, и ловкие вы ребята, коринфийцы! — покрутил головой мудрый Гифон.

А к завтраку в десяток пожаловал сам тысячник Тенций Норит, хмурый, но спокойный. По-хозяйски усевшись у костра, он выслушал доклад Фидия, познакомился с пополнением, внимательно осмотрел выправку Кэма, потом обернулся к младшему сыну.

— Что натворил на сей раз? — спросил с видом полной покорности злодейке судьбе.

— Да, в общем-то, ничего дурного, — пожал плечами виновник отцовского неудовольствия.

— Ну, да, ну, да…  — с откровенным недоверием протянул Тенций. — Суд тысячников за просто так не назначают! Стыдобище для всей семьи!

— А как же суд над нашим прадедом? — не сдержался справедливый Торит. — Тоже тысячники судили, между прочим! И — ничего.

— Да я бы только гордился, если бы кого-нибудь из вас, подобно моему деду, судили за оскорбление воинов всей царской дружины! Да где вам! — с тяжким вздохом протянул знаменитый боец.

— Вообще-то Литапаст обвиняет меньшого в том, что он Гортензия в заложники взял, — осторожно напомнил Фидий. — Для малолетки тоже нехило…

— Если не брешет, конечно, — поправил первенца отец семейства. — Кан, сознавайся, как тебе воюется? Пищей не обделяют?

— Его обделишь! — фыркнул Фидий. — У него скоро морда треснет, и, что особенно противно, я, как десятник, ничего с этим сделать не могу — прав таких не имею. Можешь проверить, если хочешь.

— А вот, представь себе, очень хочу! Угостите своего командира завтраком, сынки? Заодно и проверим.

Десяток привычно разбился попарно, выстроившись перед Эвридикой, раскладывающей кашу с мясом.

— А почему меньшого с девушкой соединили? — придирчиво поинтересовался Тенций.

— Они самые младшие в десятке, — пояснил Фидий. — Всё по закону. Ты к кому присоединишься, тысячник?

— А вот к младшему и подсяду, — с вызовом ответил Тенций.

— Мы тут пытались выяснить, в кого Кан таким хитрым уродился, — хохотнул Кул Изолид. — Гифон настаивал, что в прадеда, но сейчас-то, дядюшка Тенций, всё стало предельно ясно. Весь в отца!

Тенций хмыкнул, но промолчал — Кул ему всегда нравился, он напоминал ему старого друга Изолия, в те годы, когда они были молоды и так же дружны, как их сыновья. Усевшись рядом с Венетой и Каном, тысячник с аппетитом принялся за кашу, сноровисто орудуя корочкой хлебца. Котелок опустел почти сразу, но Эвридика наполнила его снова, а когда каша у них кончилась вторично, добавила ещё.

— Погоди-ка, — запротестовал Тенций. — А почему ты третий раз котелок заполняешь?

— По закону каждому воину полагается котелок каши, двоим — два, троим, соответственно, три, — любезно объяснила Эвридика. — Кушай на здоровье, тысячник. Если понадобится, у меня и добавка найдётся.

— А ты, красавица, почему очередь третий раз пропускаешь? — переключился на Венету неугомонный «инспектор». — Тебе, что, каша не нравится?

— Очень даже нравится, я сама её варила, — улыбнулась коринфянка, старательно облизывая «ложку». — Но толстых девушек парни не любят, вот я и стараюсь не переедать.

Во время делёжки сыра она отщипнула небольшой кусочек, остальную свою порцию разломила пополам и вручила Кэму и Кану.

— Это её порция, — ухмыляясь, прокомментировал сие действие Фидий. — Кому хочет — тому отдаёт. Всё по закону. Так же и с мясом, если дают порциями, так же и с вином, и с хлебом. Наш младшенький скоро лопнет от необузданного обжорства. Это сегодня у него разгрузочный день, поскольку и порции немного убавились, и кашу ты ему доесть помог…

— Ну, так гонять его подольше, чтоб не жирел, — предложил Тенций. — Пускай отрабатывает добавочный рацион.

— Боюсь спросить, а кто его, пап, гонять будет?! — фыркнул Фидий. — Меня-то дополнительным рационом не балуют. Это не для него наказание получается, а вовсе для меня — его справедливого командира.

— Ну, как знаешь, — махнул рукой тысячник. — Раскормишь парня, сам за него сражаться будешь. Кончай завтракать, выходи строиться!

Площадка возле шатра командующего обозом афинского войска была густо усеяна роскошными доспехами тысячников — по традиции они расположились прямо на земле, подложив под бока меховые полости из бараньих шкур. Возле входа в шатёр на креслах расселись Эгей, его сын Тесей и стратеги Якхикс, Литапаст и Ритатуй. Яркое утреннее солнышко весело играло лучами на позолоте, серебре и драгоценных камнях, украшавших оружие и доспехи присутствующих.

Тенций присоединился к своим коллегам, демонстрируя незаинтересованность в исходе суда. А Фидий вышел в центр площадки и громко представился.

— Воин твоего десятка Канонес Норит обвиняется в попытке дезертирства и склонении к таковому воинов обоза Медиса Таисида и Аробиста, Нима, Шата и Эльида Гетидов. Присутствуют ли обвиняемые? — возгласил Литапаст Бореа, как верховный судья афинского войска.

— Я здесь, — ответил Кан, выходя пред взоры сотни глаз и вытягиваясь во весь рост.

К нему незамедлительно присоединились Гетиды и невозмутимый Медис. Шестёрка дерзких разведчиков Ритатуя была, как всегда, готова к отражению вражеского натиска.

— Свидетель Алексис Регио, выйди вперёд, — приказал Литапаст. — И расскажи то, что твой дозор обнаружил ночью ровно неделю назад.

Один из представителей многочисленного и довольно влиятельного аристократического рода — молодой рослый шатен в золочёном панцире и поножах вышел пред судом валкой кавалерийской походкой:

— Ровно неделю назад я со своим десятком выехал в дозор сразу после того, как колесница Гелиоса скрылась в водах Океана, — сказал он. — Часа через два после начала нашей смены мы услышали конский топот, удаляющийся от лагеря обоза в сторону мегарской границы. Я окликнул незнакомцев и предложил остановиться, чтобы они доложились о том, куда и зачем едут в такой поздний час. Вместо этого они прибавили скорость и оторвались от нас. Этими людьми были те, кто сейчас стоит перед вами, тысячники.

— Куда и зачем ты вёл свой отряд, Канонес Норит?! — спросил Литапаст.

— По приказу стратега Ритатуя Брети, в эту ночь мы с Медисом и братьями Гетидами выехали в имение нашего командира для транспортировки и охраны двух повозок хиосского вина, — спокойно ответил Кан. — Только отправились мы не через два, а через три часа после заката. Это могут подтвердить стратег Ритатуй, его сын Мариарх и вся охранная сотня.

— Возможно, этер Регио несколько напутал со временем вашей встречи, — улыбнулся Литапаст. — Но, в любом случае, имение всеми нами уважаемого стратега Брети находится в прямо противоположном направлении от того места, куда ты вёл отряд.

— Всеми нами уважаемый этер Регио, возможно, напутал не только со временем встречи, но и с отрядом, который встретил его дозор, — Кан с недоумением пожал плечами. — Мы после выезда никого не встречали, никто нас не останавливал и ни о чём не спрашивал. Возможно, потому, что мы ехали к Афинам, а не к Мегаре. Я не могу отвечать за всех, кого упустил дозор Алексиса Регио, я могу ответить лишь за себя.

В рядах тысячников послышались смешки — командный состав афинской армии умел ценить остроту. И не только остроту бронзы.

— Я что, по-твоему, слепой, что ли?! — поинтересовался этер, с намёком кладя руку на эфес меча.

— Нет, ты, этер, обладаешь воистину кошачьим зрением! — фыркнул Медис. — В полночь ты умудрился детально рассмотреть наши лица! Интересно бы знать, под клятвой свои слова подтвердишь?

— Медис, разве я давал разрешение вмешиваться в нашу беседу?! — с воистину надменным недоумением полюбопытствовал Кан, сверху вниз глядя на пастуха.

— Виноват, командир! Прошу прощения! — вытягиваясь по стойке смирно, отрапортовал богатырь Ойнейской филы.

Поняв в какую неприятную ситуацию он попал, Регио нашёл, как казалось ему, достойный выход:

— Мои парни изучили следы, оставленные вашими конями, гоплит!

— Разреши мне ответить этеру Регио, командир, — учтиво обратился к Кану один из близнецов, делая шаг вперёд. — Я — Ним.

— Говори, Ним, — благосклонно кивнул властолюбивый командир разведчиков.

— Я хотел бы напомнить благородному этеру Регио о том, что в обозе армии града великой Афины наличествует больше ста тысяч голов скота. Чтобы прокормить эту ораву, мы вынуждены гонять её на выпас вплоть до дороги на Мегару и дальше. Здесь всё перепахано копытами на десять раз. Какие к воронам следы обнаружили его ребята в этой кутерьме? Да никаких! Это я заявляю, как табунщик, неоднократно преследовавший конокрадов, умеющий разбирать следы получше воинов из этерской дружины. Я не знаю, зачем этер Алексис пытается оговорить нас, но могу сделать предположение. Командир, можно я выскажу предположение?

— Табунщик, ты, кажется, забыл, где находишься, и кто здесь даёт разрешение! — подал голос судья афинского войска.

— Извини, стратег Литапаст, — Ним отдал короткий поклон, приложив правую руку к сердцу, — но у нас принято соблюдать дисциплину; для нас самым главным является наш непосредственный командир. Это он отвечает за своих подчинённых, а мы отвечаем только перед ним. У нас даже поговорка такая сложилась: «Мы пред нашим Норитом, как пред Зевсом великим, чисты!» Но если ты так настаиваешь, то дозволь ты высказать мне своё предположение.

— Нас твои предположения мало интересуют, — отмахнулся Литапаст. — Нас интересуют ответы на поставленные судом вопросы!

— Видать, не зря, совсем не зря мы уважаем только командира, — вполголоса промолвил Ним.

Ни царь, ни Литапаст этого не услышали. Зато хорошо услыхали тысячники афинского войска. Они сами были командирами своим воинам, и преданность Нима командиру произвела на них благоприятное впечатление. Судьи по-иному стали смотреть на подсудимых.

— Подведём итоги, господа тысячники, — улыбнулся Кан, выступая вперёд. — Этер Регио упустил какой-то конный отряд и решил, что это были мы. На кого-то же надо было списать свою безалаберность, свою нерасторопность. Небось, сразу после дежурства побежал узнавать — не отбыл ли кто-нибудь из лагеря…

— А вы, стало быть, отправились в имение, — язвительно подсказал Литапаст, делая знак Регио уйти с площадки.

— Разумеется, стратег. Я из рода Норитов, мы приказы всегда выполняем. Привычка у нас такая.

— А вот у меня имеются другие сведения, — жёстко заявил Литапаст. — Свидетель Гортензий Мелот, выйди вперёд. И расскажи нам о встрече с отрядом Канонеса Норита.

Огромный сотник встал рядом с Каном, возвышаясь над ним на целую голову. Какой-нибудь из драматургов Эллады, окажись он в числе зрителей этого действа, не преминул бы отметить, что эта пара являла собой неотвратимость праведного суда над жалким преступником. Если б не язвительная усмешка, с которой преступник встретил своего обвинителя.

— Давай, и ты нам соври что-нибудь, благородный Гортензий! — промолвил он, как и Ним, вполголоса.

По рядам тысячников пробежал недопустимый смешок.

— Узнав о том, что какой-то конный отряд сбежал в сторону Мегары, стратег Литапаст, охранную сотню которого я возглавляю, вызвал меня и велел настигнуть беглецов, чтобы они предстали перед воинским судом, — начал свой рассказ Гортензий. — На следующее утро после доклада этера Регио, я с десятком своих всадников проехал Мегариду, где от беженцев мне стало известно об отряде афинян, двигавшихся к Перешейку. Именно там мы и встретили подсудимых. Я представился и потребовал, чтобы Канонес Норит и его подчинённые следовали за мной. Однако подсудимый взял меня в заложники, воспользовавшись тем, что я не ожидал неповиновения. Они сбежали, но я и мои люди нашли Канонеса и арестовали его. После чего десяток Фидия Норита, поддержанный сыновьями тысячников Изолия и Адаманта, вломился в шатёр стратега Литапаста и освободил подсудимого. У меня всё.

Среди тысячников афинского войска послышались одобрительные реплики, направленные в сторону их коллег Тенция, Изолия и Адаманта. Атаковать охранную сотню двумя десятками — это вам не пустяки какие-нибудь! Ай, да парни, ай, да удальцы!

— Что ты скажешь на это обвинение, Канонес Норит? — зловеще промолвил судья афинского войска. — Что ты делал на Перешейке, и с какой целью напал на моего телохранителя?

— С твоего позволения, стратег Литапаст, я отвечу сначала на второй вопрос, — улыбнулся своему сановному врагу младший сын Тенция Норита. — Я всегда полагал, что люди, посланные арестовать афинского воина, обязаны иметь при себе грамоту, подтверждающую их полномочия. Так меня учили в гимнасии, — тут он повернулся к сотнику и достаточно громко предупредил. — Не вздумай утверждать, Гортензий, что у тебя такая грамота была! У нас есть целых два независимых свидетеля, которые могут это опровергнуть. Одним словом, господа тысячники, к моему отряду посреди ночи подкатили неизвестные всадники, командир которых заявил, что он афинянин и хочет нас арестовать. Причём мы ему должны сдать оружие. Я потребовал грамоту с приказом об аресте, а он в ответ стал пугать меня своими головорезами, — Кан шагнул вперёд и дерзко вскинул подбородок, покрытый юношеским пушком. — Он думал, что способен напугать гоплита великой армии Афин! И я решил, что афинянам такое в голову не придёт, что афинский сотник уважает своих соратников и уверен в их отваге. Короче говоря, мы приняли их за разбойников, с которыми уже имели дело. И поступили с ними соответственно. Пусть скажут спасибо, что мы торопились, иначе весь десяток бы к воронам перебили! Господа тысячники, разве вы поступили бы иначе на моём месте?!

— Ну, допустим, ты не поверил Гортензию, — обличающе вытянув руку с указательным пальцем, нацеленным в лицо нахального мальчишки, процедил Литапаст. — Но как ты оказался на Перешейке, если ехал в Афины?!

— Если быть более точным, то ехали мы не в Афины, а гораздо ближе, — Кан пожал плечами. — К утру мы прибыли в поместье, расположенное между Афинами и Элевсином, и передали приказ Ритатуя Брети его управляющему Меланию. Но этот толстяк не поверил мне точно так же, как я не поверил Гортензию. Он тоже потребовал с меня письменный приказ.

Тут он смущённо улыбнулся и развёл руками:

— Я ведь впервые выполнял такое поручение, а стратег Ритатуй Брети к ночи был не очень трезв… Одним словом, грамоты у меня не оказалось тоже. Возможно, если б он был знаком со мной чуть хуже, он доверил бы мне две повозки с дорогущим вином. А тут как запыхтит — он пыхтит, когда нервничает: «Пошёл прочь, шутничок! И приятелей своих забирай!». И пришлось нам возвращаться восвояси, не солоно хлебавши. Вот тут мои подчинённые обратились ко мне с просьбой, касавшейся проведения рейда под Коринф.

— Кто конкретно, и что подразумевается под словом «рейд»? — подал голос командующий афинской тяжёлой пехотой Якхикс.

Медис и Шат гордо выступили вперёд и встали в ряд с Каном:

— Командир, разреши, мы ответим сами, — промолвил Медис.

— Что? Совесть заела? Ну, валяйте, раз так, — великодушно позволил тот, делая приглашающий жест.

— Когда Канонес Норит прибыл в шатёр к стратегу Ритатую, мы были уже там, — начал Медис. — И, увидев его, мы наглядно поняли, что ожидает нас на этой войне. Да вы посмотрите сами, господа тысячники, и вы тоже всё поймёте. Он же в полном доспехе!

— И что? — усмехнулся Литапаст.

— Он-то в полном доспехе, — пояснил Шат, — а мы — в одних хитонах! У него и копьё, и меч чёрной бронзы, и железный кинжал, и дротики седого железа. А у нас ничего, кроме ножей. И означает это только одно — в первой же серьёзной битве наш командир, может быть, выживет, а мы точно поляжем все до единого!

— Вот Шат, — снова вступил в разговор богатырь Ойнейской филы, — и прикинул, что на поездку нам было выделено семь дней. Что за это время мы вполне успеем сгонять к Коринфу и набрать трофеев, пока атланты уверены, что наша армия стоит вдалеке. Мне не раз приходилось водить туда купеческие обозы, я дорогу и те места знаю досконально. Как вы думаете, господа тысячники, почему мы так уважаем нашего командира?

— Да потому, что ради своих подчинённых он согласился рискнуть! — выкрикнул Шат. — Он колебался, но когда мы объяснили ему, что нам тоже хочется выжить в драке с атлантами, он пошёл нам навстречу! Слово тебе, Канонес Норит!

И Кан рассказал всё. Или почти всё. О том, как его отряд пытался добраться до имперских дозорных. О том, что почувствовал он при виде огненного кольца, охватившего обречённый Коринф. О том, как он решился на проникновение во вражеский лагерь, как вокруг пальца обвёл Вилена Онесси и его тупых подчинённых. О том, как вырвался из вражеского лагеря и что его отряд делал потом.

Рассказ мальчишки захватил судей, только скептично настроенный Тенций да Литапаст недоверчиво кривились в усмешках.

— Рассказываешь ты занимательно, — с нескрываемой иронией признал верховный судья афинского войска, когда Кан закончил своё повествование под восхищённый ропот тысячников. — А где доказательства того, что всё это правда, а не сказка для доверчивых слушателей?!

Кан тут же повернулся к Гортензию:

— Скажи, сотник, сколько нас было, когда мы встретились?

— Восемь, — пожав плечами, недоумённо ответил тот. — Один был связан… А что?

Но командир разведчиков Ритатуя уже вновь смотрел в глаза Литапаста:

— А то, господа тысячники, что седьмым был десятник атлантской конницы, взятый нами в плен у обгорелого кипариса. Мы сдали его стратегу Ритатую Брети при возвращении в лагерь. И его можно допросить. Если нас обвиняют в дезертирстве, то доказательством нашей невиновности является как раз пленник. На фига пленник дезертирам? Мы вели его для того, чтобы он рассказал о численности и составе своей армии, о её командирах. Он должен был смягчить гнев стратега Ритатуя, приказ которого выполнить мы не смогли.

Одобрительное гудение тысячников ясней солнечного полудня показало, чью сторону они приняли. Кан широко улыбнулся своему обвинителю и добил его, добавив:

— А восьмым в нашем отряде был официальный представитель тирана Аристарха, посланный им к стратегу Ритатую.

— Почему именно к нему? — заинтересовался Эгей, давно уже не раскрывавший рта.

— На этот вопрос, великий басилевс, лучше всего ответит он сам, — с поклоном сказал младший сын Тенция Норита. — Кэм, покажись!

Раздвинув плечом бронзовые ряды своего десятка, Кэм вышел на площадку и встал рядом с Каном.

— Меня зовут Кэмас Даретид, великий басилевс! — представился он, отдав Эгею почтительный, но полный достоинства полупоклон. — В дружине коринфского тирана я заслужил прозвище Счастливчик. Наверное, именно поэтому мой повелитель и назначил меня своим представителем на выборы архистратега союзного войска. Вот моя верительная грамота, — и он поднял над головой скрученный в трубку пергамен с двумя висящими на нём печатями. — На твой вопрос, великий царь, ответ очень прост — я был послан к стратегу Ритатую Брети потому, что коринфяне хотят, чтобы именно он стал архистратегом. Коринф за Брети! Аристарх доверит свои войска только пророку. И я свидетель того, что отряд Канонеса Норита храбро и умело бился с захватчиками, я знаю, что человек, пробравшийся к стенам моего города, назвался именем того, кого стратег Литапаст пытается засудить. Господа тысячники, моим землякам дышать стало легче, когда Кан Норит передал нам, что афинское войско идёт на помощь! У меня всё.

— А у меня нет! — внезапно раздался пьяный голос Ритатуя. — Насколько я понимаю, суд тысячников этого раздолбая отпустит безнаказанно, но я настаиваю, чтоб он понёс ответственность за то, что его командир двое суток умирал от жажды! А ведь я на него так надеялся!

— Что ты хочешь, стратег? — спросил Эгей своего перспективного полководца.

— Как его командир на тот период — мне его, между прочим, направили официально, я желаю влепить ему десяток розг в моём шатре и в присутствии моей охранной сотни.

— Почему в присутствии сотни? — растерянно вопросил Кан.

— А чтобы пресечь их шуточки у меня за спиной!!! — обиженно заявил командующий обозом. — Мало того, что я у них на глазах от жажды маялся, так ещё тот, кто это со мной проделал, безнаказанным остался. Кто после такого мои приказы начнёт выполнять, я вас спрашиваю?! В общем, присудите мне право на расправу.

Басилевс переглянулся с Якхиксом, бросил взгляд на Тесея, на представителя коринфского тирана…

— Я думаю, это требование справедливо, господа тысячники, — обронил он величественно.

— Розги моему младшенькому не помешают, — поддержал своего басилевса принципиальный тысячник Тенций Норит.

— А я, как верховный судья военного времени, требую за превышение своих полномочий, приведших к страданиям его непосредственного командира, ставить подсудимого в первый ряд во всех сражениях этой войны, — добавил Литапаст, язвительно ухмыляясь в лицо Кану и его друзьям. — Раз уж он такой великий герой…

— Для Норитов это не наказание, а честь. Спасибо тебе, стратег, — снова подал голос Тенций, и тысячники поддержали коллегу одобрительным гомоном.

С судебной площадки Нориты вслед за Ритатуем переместились к шатру командующего обозом, где, к полнейшему изумлению Кана их уже поджидал наиболее яркий представитель поэтичного фракийского народа с двумя розгами в могучих руках.

— Ты чего это тут примостился, Орфей? — опасливо полюбопытствовал подсудимый.

— Так стратег Ритатуй спрашивал, кто желает привести приговор в исполнение, — с любезной улыбкой ответил певец, — я и вызвался. За обиды надо расплачиваться, дружок!

— За какие ещё обиды, дружище?! — взвился Кан. — Я же вас в десяток привёл, заступался за вашу парочку себе в ущерб!

— Да? А кто про мою любимую ляпнул, что у неё под хитоном смотреть не на что?! Не нужно лишних слов, дружище, прошу в шатёр! — и Орфей согнулся в шутовском поклоне.

— Я тебе, фракийская скотина, припомню это! — зловеще пообещал грозный Кул Изолид, а Торит и Леон одарили соратника такими взорами, что у Эвридики настроение испортилось окончательно.

— Это я его разозлила, — попыталась она перевести злопамятность Норитов на свою персону, надеясь, что девушке благородные афиняне мстить не будут.

— Ох, мамочка родная! — донёсся из шатра полный страдания голос Кана. — Нельзя ли полегче, дружище Орфей?! Ай-яй!

— Семь, восемь, девять…  — хладнокровно отсчитывал удары стратег Ритатуй. — Ну, ладно, довольно с него.

Столпившиеся у шатра охранники Ритатуя сочувственно похлопывали по плечам и спинам братьев и друзей наказуемого, крутили головами из стороны в сторону, явно не одобряя зверство фракийца. Орфей вышел из шатра первым, он вынес доспехи и оружие подсудимого. Следом за ним появился Кан в мокром хитоне, по спине которого расползлись красные полосы. Венета и Эвридика бросились к нему, но он отстранился от них, выставив перед собой руки:

— Не нужно пока меня трогать, красавицы, — слабым голосом проговорил он.

— У тебя ещё хватило наглости пачкать доспехи моего брата своими грязными ручонками, палач?! — брезгливо бросил фракийцу Фидий Норит. — Немедленно передай их воинам нашего десятка, в котором вы с Эвридикой больше не служите. Свои манатки можете забрать, и чтоб я вас больше не видел. Встречу — убью!

— Фидий, он же уже запачкал доспехи, — простонал Кан, опираясь рукой на плечо коринфянки. — Пускай тащит, змей подколодный… Кэм на выборы уже утопал?

— Я уже сомневаюсь, что он проголосует за Ритатуя, — всхлипнула Венета.

— Да что вы ноете надо мной раньше времени?! — героически воскликнула юная жертва судебного произвола. — Меня ведь всё-таки не до смерти забили, Орфей, конечно, злой волчара, но до отца ему далеко.

До родного костра было уже рукой подать, когда пострадавший слабым голосом подозвал своего палача и велел подать ему новый хитон — подарок Ритатуя. Орфей деловито бросил наземь доспехи Кана и развернул обновку. Хорош был хитонец — тонкий, полупрозрачный, с каймой красного и синего цвета по подолу и по вороту.

— Испачкаешь обновку, — намекнул Гифон, с почтением разминая пальцами нежную, но прочную ткань.

— Ерунда! — бодро ответил Кан и скинул старую одежду.

Десяток Норита ахнул, когда их товарищ наклонился и явил взорам свою чистую, абсолютно неповреждённую спину. Орфей заливался неудержимым хохотом, положив руку на плечи Эвридики и склонив голову к её шлему.

— Всех обдурили, значит…  — зловеще протянул грозный десятник. — Значит, такие мы артисты, да?

— Все претензии предъявляй Ритатую, брат, — Кан просунул голову в воротник элегантного нового хитона и скорчил безвинную мину на бесстыжей своей рожице. — Больно-то надо было изображать первоклассника на первой порке! Но против дядюшки Ритатуя не попрёшь, а то ведь по правде выпорют. Да не чахлый фракийский соловей, а могучий тысячник афинского ополчения. Эвридика, а у нас в котле каша осталась?

Крепкий подзатыльник, полученный от всегдашнего его заступника Торита, прервал разглагольствования главного артиста афинского полевого театра. У родного костра пришедших ожидал друг и потенциальный родственник братьев Норитов Кэм Даретид, а аппетитом уплетающий ломоть сыра с хлебцом. На единоголосый вопрос: «Ну, что?» он утвердительно кивнул головой.