Проснулись они бодрыми, хотя и не настолько, насколько б хотелось. Что поделаешь — Ад! Позавтракав, тронулись в путь. Шли медленно, настороженно озираясь по сторонам. После стычки с настоящей опасностью порождения человеческой фантазии не пугали даже Андрея. Дважды подвергались они нападению неописуемо противных монстров, но ничего, кроме досады, не испытали. Один раз видели большущее тележное колесо, катящееся по пустыне. Следом за колесом бежал пьяный мужик совершенно зверского вида. Время от времени он догонял предмет своего преследования и с радостным воплем втыкал в него остро отточенный плотницкий топор. Из пореза веером брызгала кровища, колесо верещало благим матом и прибавляло скорость, а мужик разражался восторженным гоготом и возобновлял бесконечную свою погоню.
— Оборотня гонят, — пояснил Большой. — Добаловался, дурило.
На горизонте появились какие-то руины. А может, так казалось издалека. Во всяком случае, чем ближе экспедиция подходила, тем более крепкими, по-варварски упорядоченными и даже в чем-то изысканными представали здания не то городка в готическом стиле, не то замка-переростка, поставленного в Аду невесть для чего.
— Ловушка для нашего брата, — хмуро пробасил Большой. — Страшное дело! Здесь посходила с ума вся карпатская экспедиция. Разумеется, за исключением тех, кто погиб.
Он остановился и вынул из рюкзака две пары наушников, микрофон, который обычно цепляют к вороту, и маленький передатчик. Артём приладил блюдца динамиков поудобнее, каучук плотно прилип к влажной коже головы.
— Нашу видимость ограничивают здания, — загремел в ушах голос предводителя, — вот в чем основная опасность города. Внезапность атаки адских сущностей опрокидывает защитные порядки человеческой психики. Тут мало быть просто знающим, нужен длительный навык особого рода…
Сквозь ближнюю стену они проникли в холл трехэтажной башни, высившейся этаким городским форпостом в начале мощеной улицы. В холле горел камин, в кресле возле камина сидела девушка совсем юного вида, облаченная в костюм средневековой принцессы: платье с очень откровенным декольте, с рукавами-буф… При виде столь бесцеремонного вторжения на ее миловидном личике возникло выражение забавной растерянности и испуга, ротик, похожий на маленькое розовое сердечко, открылся, произнося неслышимые слова.
— Не засматривайтесь особо, — рокотал в ушах голосище Большого. — Эта крошка работает по принципу трансформации образа. Когда ее ротик превратится в полуфутовую пасть с кинжальными клыками вурдалака, а синие глазенки заполнятся кровью, когда бледные пальчики обернутся желтыми когтями, не каждый, совсем не каждый вовремя успеет законопатить все щели пораженного сердца. Тут ему и крышка! Не оборачивайтесь, сама догонит…
Да-а, трансформация действительно выглядела очень впечатляюще! Артём сплюнул, увидев истинное обличье адского создания, беззвучно пролетевшего сквозь него в гигантском прыжке. И ведь кто-то же придумал такое! Они давно уже шагали по залу очередного здания, а неуемная упырь-девица все хлопотала вокруг, беззвучно хлопая тигриным хлебальником и ухарски размахивая синеватыми лапами. Вот сволочь! И, главное, сделать ничего нельзя, только терпеть.
— Это еще ничего, — «утешал» своих подельников адский «челнок». — По идее, сейчас еще кто-нибудь нарисоваться должен. И обязательно внезапно, чтобы кровушка в жилах хоть на долю секунды замерзла. Ну. Что я вам говорил?
Второе видение предстало в виде отвратительного старика, спикировавшего Андрею на голову. Оно лезло прямо в лицо, кривлялось и корчилось, что-то крича слюнявым оральником, из которого не столько страшно, сколько тошнотворно-противно торчала пара гнилых резцов с острыми сколами.
— Ерунда, парни! — выпевал Большой, издевательски похохатывая. — Сцена пока еще в процессе заполнения. Еще не все актеры поспели на представление.
Правда: монстры все прибывали и прибывали… Какие-то крысы с облезлыми раздвоенными хвостами назойливо прыгали пришельцам на грудь, путались под ногами… Двухметровый урод с рахитичными конечностями и котлообразной башкой раз за разом демонстрировал на себе поразительное по натуралистичности харакири, причем из разодранного пуза с постоянством часовой кукушки выскакивала до невозможности гнусная харя, старательно стращавшая сталкеров улитообразными глазищами, покачивающимися на пиявках рожков… Много чего было, всего не упомнишь. Они уже вышли за городскую черту, а взбесившаяся орава все не оставляла своих безуспешных атак.
— Ну что, Андрюха? — глумился Большой, вовсю пользуясь тем, что ответить ему было категорически невозможно. — Меняемся, а? Я в твой офис, а ты на мой пост заступишь. Работенка, что называется, не бей лежачего! Соглашайся, дурило!
Впрочем, несмотря на всю его изумительную выдержку, ему, похоже, вся эта свистопляска стала надоедать.
— С каких это пор галлюцинации города стали шастать в пустыню? — гаркнул он на внезапно застывшую «карусель». — А ну, марш на место, проклятое недоразумение! Я сказал, брысь отседа! Щас сдую! — Через минуту мерзопакостная компания осталась далеко позади…
Потом были горы с камнями-живоглотами, скаловидными троллями, убедительно лязгавшими зубами и сопевшими на манер старорежимного паровоза-«кукушки». Потом — лес, напичканный всевозможными «жутиками» вроде хищных деревьев, цветов и змееподобных кустарников. Трава там росла почему-то стеклянная, во всяком случае, Большой уверял, что именно такова ее природа; а звери отличались исключительным разнообразием.
— Странно, — сказал Артём во время очередного ужина, происходившего за чертой тщательно выписанной окружности. — Куда это подевалась наша красотка? Забыла про нас, что ли…
Андрей вздрогнул.
— Ничего они не забывают, — «утешил» помощников предводитель. — И это весьма прискорбно. А с другой стороны, не настолько уж мы важные персоны, чтоб занимать все помыслы хлопотливой Гекаты. Я же говорил, что она и понятия не имела о нашем пребывании здесь. Так — погоношилась на всякий случай, часок-другой посидела в засаде… Защитные свойства круга не очень эффективны, однако при соблюдении особых правил вполне удовлетворительны. Во-первых, нечисть его попросту не видит. При условии, что ты не подашь голоса, никто и знать не будет, здесь ли ты или давно в мире Реальности. Соображаете? Во-вторых, даже зная о присутствии человека, адская сущность не может одолеть черты.
— Почему? — спросил Андрей.
— Действие есть продукт целенаправленного волевого усилия. Но за отсутствием объекта действия усилие исключено, в дело вступает подсознание. На уровне подсознания замкнутая окружность взаимодействует с нечистью по принципу однополюсных магнитов. Она отталкивает, отводит в сторону. Пока автономная сущность не увидит тебя, можешь быть абсолютно спокоен. Вся беда гоголевского Хомы заключается в его добросовестности. Молитвы нужно читать «про себя», тогда Вия никто не осмелится потревожить. Не тот кадр, чтобы бегать на сомнительные дела.
— А что, есть и Вий? — Артём невольно поежился. Его смешили забугорные триллеры, выплеснувшиеся на отечественные экраны, а вот что касается «Вия»… То ли оттого, что в ранней юности восприятие намного живей и непосредственней, то ли оттого, что увиденное метко и плотно накладывалось на внутренние подспудные представления о потусторонней угрозе, но экранизированная повесть украинского гения произвела на Артёма незабываемое впечатление: стоило в его сне появиться любому из действующих лиц давнего фильма, он просыпался с пересохшим ртом и бешено бухающим сердцем.
Большой, не торопясь, отхлебнул чаю, пожевал губы в раздумчивом рассеянии.
— Действия без противодействия не бывает, — протянул равнодушно. — Нет такой брони, какую бы не пробили.
Утром он встревожился безо всякой на то причины и перед выходом из круга повторил инструктаж на случай непредвиденной стычки. Шли медленно, не спеша, озираясь по сторонам. Что-то явно происходило, но что именно, Артём не понимал. Большой замкнулся, на вопросы отвечал отрывисто, резко, будто не слова выговаривал, а каленой картечью швырялся. Откуда-то слева из-за ближнего горизонта прибежала вполне обыкновенная лисичка средних размеров. Близко не подходила, держалась метрах в пятидесяти, но не отставала. Помрачневший Большой совсем озверел: послал Андрея к нехорошей матери, а Артёму посоветовал забить свой язык себе в известное место. Его походка сделалась еще тяжелей и в то же время обрела поистине пружинную упругость.
Лиса забежала сбоку, отрывисто тявкнула, привлекая внимание. Между пустыней и нависающим «небом», загородив горизонт, появился огромный продолговатый глаз с налитым кровью белком и тяжелыми веками, начисто лишенными ресниц; черный, как воронье крыло, зрачок в упор уставился на пришельцев. Что-то происходило, что-то нехорошее сгущалось вокруг, атмосфера стремительно накалялась.
— Не жмитесь ко мне, идиоты! — зарычал Большой. — Кому вы нужны, кроме меня и налоговой службы?!
Навстречу катилась банка тушенки, катилась сама по себе в полном безветрии Ада. Большой с остервенением плюнул в ее сторону, но не попал. Артёму стало нехорошо, он ничего не понимал. Он терялся в догадках и не знал, к чему готовиться. Что может быть хуже?
Лиса тявкала тихонько, но беспрестанно. Это порядком действовало на нервы, а тут еще откуда-то из-за спины послышалось отчетливое, издевательски-злорадное граянье. Артём обернулся: почти над самыми их головами реял большущий, изрядно облезлый ворон с осмысленным выражением ненависти в круглых глазах.
— Гр-р-роб! — с удовольствием сказала зловещая птица. — На гор-р-рбу гр-р-роб! На гр-робу вор-р-рон! Гр-рудинка р-радует Р-руми!
— Р-рано р-радуешься, Р-руми, — огрызнулся Большой. — Дур-р-рак!
— Раб! Р-р-р-ра-аб! — озлился ворон, заполошно хлопая крыльями, но предусмотрительно держась в недосягаемости прицельного броска. — Пр-р-роклят! Пр-р-роклят!
— В следующий раз сокола с собой принесу, — пообещал Большой. — Он тебе перья-то повыдерет, курица в макияже!
Впереди появилась едва заметная черная точка. Большой выругался и, набычась, ускорил шаг.
— Может, обойдем? — предложил белый от ужаса Евдокимов.
— Зря ноги истопчешь, — рявкнул атаман. — Не забывайте об уговоре, салаги, и держитесь по-свойски.
Ворон Руми спикировал наземь, шел по песку и каркал в спину. Лисица бегала кругами, подвывая и облизываясь. Веки автономного глаза на миг сомкнулись, но взгляд от этого сделался еще противней, еще пристальней. По мокрым спинам гулял знобкий сквозняк. Точка медленно, но неотвратно росла, обретая очертания беспросветно-черной скалы, отблескивающей багровыми лучами. От одного взгляда на этот глухой монолит на душе становилось тревожно до мути. Большой сбавил темп, сопел тяжело, со всхлипом.
Скала приближалась, становясь еще угрюмей, еще страшней. В пределах видимости песок волновался, шурша, будто нескончаемый клубок трущихся змей. Небо заметно снижалось, а может, скала оказалась гораздо больше, чем привиделась на первый взгляд. Над головой с радостным голодным хрипом промчался Руми и сел на вершину горы, клоня набок носатую головку. Большой вел свой отряд напрямик, не сворачивая.
Артём совсем было приготовился форсировать очередное препятствие привычным уже методом, но скала внезапно повернулась вокруг своей оси. В скале сидел человек. Точнее, не сидел, а полулежал, откинувшись, словно в авиационном кресле. Над головой его нависала глыба утеса, под ногами виднелись шесть полированных ступеней.
— А-а-а! — воскликнул он хорошо поставленным басом. — Кого я вижу?! Здорово, Большой!
— Ненастный денек, темная ночка! — вежливо отозвался адский ходок. — Как поживать изволите, ваше паскудство?
Черные кудри незнакомца густой волной струились до могучих плеч, на которых, при желании, можно было запросто унести матерого зубра. По обе стороны изящно изогнутого носа мерцали раскаленые уголья огромных глаз, взиравших на дерзких людишек с властной, но мягкой иронией. На резко очерченных губах гуляла царственная улыбка. Бледное лицо было тщательно выбрито, тяжелый подбородок с пикантной ямочкой, столь почитаемой представительницами прекрасного пола, заметно выдавался вперед. Шея, похожая на колонну каррарского мрамора, была украшена витой золотой гривной, отполированной до солнечного блеска. Длинная рубаха, сотканная из золотых нитей, спускалась ниже колен и на талии была туго стянута черным бархатным пояском, обшитым изумрудами; просторные рукава достигали жилистых, крепких запястий. Длинные ухоженные пальцы, унизанные янтарными перстнями, неторопливо и как-то осмысленно шевелились на подлокотниках этого экзотичного трона. Холодной, беспросветной жутью повеяло вдруг в парном адском эфире.
— Скучно живу, — вздохнул незнакомец, но было в его голосе такое неистребимое ханжество, что Артёму на миг очень захотелось вдруг плюнуть в это красивое и бесстыдное лицо. — Весь в нетерпеливом ожидании я, разлюбезный мой сталкер. Все сижу и гадаю: помнишь ли ты о нашем уговоре?
— О таком не забудешь, — с откровенным сожалением ответствовал Большой, сбрасывая рюкзак наземь. Его подчиненные охотно последовали поданному примеру.
— А чего ж на глаза не кажешься? — весело попенял державный брюнет. — Давно бы пора.
— Задача больно серьезная, чтобы спешить.
Незнакомец сочувственно закивал пышной своей шевелюрой.
— Это верно, Большой. Ты даже не представляешь себе, насколько серьезная.
— Отчего же не представляю? Напротив.
— А вот это уже не твоего ума дело, — холодно промолвила автономная сущность, продолжая однако скалиться в псевдорадушной улыбочке. — Откуда ты знаешь о Сроке, насекомое? Что ты вообще можешь об этом знать? От кого?
Большой задумчиво смотрел брюнету прямо в глаза.
— Я вижу, с памятью у тебя совсем неладно стало, Асмодей, — сказал он просто. — А ведь «Апокалипсис» при тебе был написан.
— При мне, — согласился Асмодей, наклоняясь вперед. Его пальцы впились в подлокотники, точно вороньи когти. — Только почудилось вдруг, что Иван-апостол и твоя болтовня — разные вещи. Сам скажешь или помочь?
— Ты меня не пугай! — Большой вынул сигару, явно бравируя, щелкнул по ней ногтем. — Ничего ты мне не сделаешь. Я в пятницу говорил с Тимохой, он в этот вертеп больше не ходок. Кто тебя выведет в мир, кроме меня? Уж не мои ли салаги?
Существо, обосновавшееся в утесе, плотоядно сощурилось, разглядывая наглеца с головы до пят. Лисица подбежала почти вплотную.
— Угр-р-робим? — деловито каркнул Руми с вершины скалы. — Пор-ра, пор-ра…
— Подойди-ка поближе, если такой храбрый, — сказал Асмодей. — Чего замялся?
— А мне и здесь хорошо, — отозвался Большой, извлекая зажигалку.
Артём понял, что приближается решающая минута, подтолкнул локтем Андрея.
— Не дразни меня, сталкер, — сказал Асмодей, приподнимаясь. — Я ведь демон не гордый, могу и сам подойти. Как бы только кой-кому худо не стало.
— Без меня отсюда никто не выберется, — твердо ответил Большой. — Тебе-то и вовсе дорога заказана.
Асмодей легким, игриво-пружинистым шагом спустился вниз. В его правой руке неведомо откуда очутилась вдруг двухвостая плеть. Два огромных — с ладонь — скорпиона, уместившиеся на кончиках плети, угрожающе завозились, вздымая гарпуны хвостов.
— Так что, насекомое? — спросил Асмодей, остановившись в двух шагах от Большого и взирая на него с высоты двухметрового роста. — Огреть разок?
Большой не дрогнул, не отступил. Они стояли друг против друга — две боевые машины, и адский воздух плавился в огне их встречных взоров. Прошла минута, протянулась другая…
— Ты причинил мне много зла, — сказал Большой, опуская глаза и прикуривая сигару. Было прекрасно видно, как судорожно вздрагивает маленькое пламя зажигалки в его руках. Понимая, что все пропало, «салаги» шагнули вперед, обходя демона с флангов. — Откуда мне знать, что наш уговор не будет нарушен, спустя мгновение после того, как я выведу тебя на свободу?
— Я поклянусь тебе именем моего господина, — ответила сущность, играя плетью. — И ты понимаешь, насколько мне будет худо, если я не исполню той клятвы.
Большой сунул зажигалку в карман, задумчиво глядя противнику в грудь.
— Ах, даже вот как? — протянул он, поднимая руку к затылку. «Салаги» автоматически взялись за ножи. Это скоординированное движение лишь на мгновение отвлекло прицельный взгляд бессмертной сущности, но и этой малости Большому хватило: послышался металлический щелчок, мелькнуло нечто, похожее на петлю аркана.
— А ну, сними! — заорал Асмодей, не двигаясь с места, не делая даже попытки взмахнуть своей жуткой камчой. Тонкая проволочная пентаграмма с приделанной к ней ручкой футляром отделяла демона от окружающей адской среды. И, естественно, от людей.
— Сними, червяк! — с лютой, испепеляющей злобой, чудовищно исказившей правильные черты, повторил Асмодей. — Рано или поздно, я все равно вырвусь отсюда, и тогда ты сто раз пожалеешь, что появился на свет! Я не Геката, я помню все. И я достану тебя даже из-за райской черты!
Неистовые вопли связанного Асмодея смолкли далеко за спиной, лисицу и ворона тоже что-то не было слышно.
— Ну, как вам понравился Асмодей? — спросил атаман своих подчиненных, когда черная точка скалы растаяла позади. — Не правда ли, мил?
— Да уж! — просипел Евдокимов, утирая взопревший лоб. — Милее некуда.
— А мне он почему-то напомнил Кощея, — сказал Артём.
— Не вздумай при нем такое провякать. — Большой затянулся с величайшим блаженством, ясно выразившимся на его багровом лице. — Эта скотина тщеславна до полного изумления. И практически бессмертна, что тоже не очень-то вдохновляет. Похоже, что это мой последний рейс, орлы. Да и сейчас нужно пошевеливаться…
Они шли и шли, валясь от усталости, не останавливаясь даже для приема пищи. Когда Андрей рухнул прямо в песок, Большой объявил привал на «ночлег», но спали от силы четыре часа. А потом заново тронулись в путь, на ходу поглощая холодные консервы и заглатывая кофе на манер медицинского порошка. Большой гнал их вперед со страстным садизмом какого-нибудь древнего рабовладельца.
— Да куда же мы несемся, как оглашенные? — простонал вымотавшийся до предела Артём. — Он, может, лишь через неделю освободится.
— А может, через тысячу лет, — подтвердил Большой, свирепо грызя замурзанный кончик сигары. — Или через двадцать минут. И тогда, парни, лучше сразу покончить с собой, потому что уйти он не даст. Вперед! Вперед! Сгорим на марше в пику всем автономным сущностям девяти миров!
Время от времени они подвергались атакам различных монстров, описание которых составило бы солидную энциклопедию, ввиду их абсолютной непохожести ни на одно из чудовищ, знакомых читателю. Но адские ходоки находились уже на той стадии усталого озверения, когда все изыски больного подсознания свихнувшегося человечества производили впечатление не больше, чем глупый телевизионный детектив.
— И сколько может продолжаться эта!.. — взбунтовался Андрей, в очередной раз припечатавшись лицом в издевательски ровный песок.
— Сколько понадобится! — зарычал Большой. — А кому не нравится, хай остается! Подъем!
— Надо передохнуть, атаман, — Артём сел рядом с Евдокимовым, со стоном сбросил рюкзак и полез за флягой.
Хочешь нас убить? Валяй, сделай одолжение — у меня плачет каждая жилочка, даже те, о существовании которых я не подозревал.
— Плачут, говоришь? — ощерился атаман забузившего воинства. — Да ты еще не видывал настоящей боли, пинкертон!
— Возможно. — Артём не стал спорить. — Но мера моего мизерного опыта уже превышена настолько, что я не в состоянии представить более худшего варианта. Предлагаю отдышаться хотя бы чуть-чуть.
На Большого было страшно смотреть: казалось, еще секунда-другая, и он бросится на них с кулаками. «Ну и пусть! — подумал Артём. — Чем так мучиться, лучше подохнуть!»
— Надо было погонять вас еще недельку! — выдохнул Большой и плюхнулся наземь. — Сколько раз клялся себе самой страшной клятвой: не связываться со всяческими дохляками, и вот — нб тебе! Даю четыре часа на жратву и дрёму, и ни секунды больше!
Артём Баца — крутой мастер частного сыска — в ответ молча ткнулся головой в песок, Андрей уже спал.
Потом все возобновилось: бесконечная ходьба в сторожком безмолвии, периодические наскоки тошнотворных выродков Ада, и даже живительная влага, принимаемая чаще и чаще, начала казаться всего лишь досадным напоминанием об их подлой судьбине. Артёма раздражало решительно все: и сухое шуршанье песка, и кровяное подмигиванье дурацкого неба, и неугомонные слабосистемные твари. Но больше всего он ненавидел своих сопутчиков.
— Отдых! — донеслось вдруг до его затуманенного сознания, рассчитывающего до мелочей очередной вариант беспроигрышной атаки на осточертевших сотоварищей. — Даю семь часов!
Когда напряжение в ноющих мышцах немного отступило, Большой ни с того, ни с сего пустился в туманные разглагольствования о том, как вредно влияет на психику человека длительное пребывание в приграничных мирах. О том, как превосходные, славные парни, совместно сожравшие не единый пуд соли, делались вдруг смертельными врагами, побродив по адским тропинкам неделю-другую…
— Ты это к чему? — взорвался Артём, взбешенный намеками атамана.
— Да просто предупредить хотел, — с удивительной для него миролюбивостью отозвался Большой, надкусывая хрусткий ржаной сухарь. — Вон, хоть на меня погляди. Временами сам себе удивляюсь, в зеркало глядючи: и с чего ты, дружок, этаким стервецом смотришься? Всю-то жизнь был ты рубахой-парнем, таскал на хребте обессилевших, уступал местечко в трамвае дряхлым старушкам, жалел морды упившихся ухарей. Что с тобой сталось, Алик! Во что превратила тебя твоя «производственная атмосфера»!
— Слюни вытри, — посоветовал Артём. — И говори прямо.
— Ну, если общество просит… — Большой печально пожал плечищами и рявкнул, мгновенно превращаясь в прежнего деспота-горлодера: — Я за вами, орлы, в оба гляжу! И все свои дурацкие задумки выбросьте сразу: первого, кто дернется, оборотням скормлю! Оба с ума спрыгнете — обоих урою!