Еще со времен классика религиоведения И. Баховена в науке прочно прижились понятия «матриархат» и «патриархат». Если идеалисты типа Руссо восторженно писали о благородном дикаре, этот швейцарский ученый попытался влезть в глубины души этого самого дикаря, в его дикое естество, движимое страстями – веры и познания. Как поведал Баховен, дикарь прогрессировал – от полной бессмысленности отношений к возникновению почти правовых норм. Поначалу все были равны, отчего половые отношения – беспорядочны, потом мужчина признал достоинства женщины и потеснился, вежливо пропуская ее к выходу из пещеры, где поджидали оголодавшие львы, потом же, перековав примитивную дубину на копье, стал выходить первым, выхватывая из костра лучшие куски мяса и дозволяя женщине подъедать остатки.

Все это Баховен оформил правильными и красивыми словами, введя в обиход множество новых терминов. Но право, не хочется грузить тебя, читатель, этими самыми терминами вроде матрилинейность и патрилинейность, эндогамия с экзогамией, моногамия с полигамией… Кто знает их – хорошо, кто не знает – еще лучше. Как справедливо заметил францисканский монах Оккам: сущности не умножаются без необходимости.

Посему и не будем их умножать – обойдемся без долгих и нудных определений, ограничившись констатацией того факта, что матриархат, по Баховену и его не всегда последовательным последователям, в том числе Энгельсу, это социальная система, где главенствует женщина, которая и кормилица, и хранительница огня, и охранительница рода; патриархальное ж общество определяют высокомерные мужланы.

Матриархально-патриархальная теория превратилась едва ли не в аксиому, да и осталась бы таковой, если б не масштабное вливание этнографических и археологических открытий в последние десятилетия – полувека или чуть более, когда вдруг обнаружилось, что в архаичных обществах «половые группировки» далеко не всегда грызлись между собой, оспаривая влияние, первенство и власть, а очень часто вполне мирно делили все вышеперечисленное.

И возникла гипотеза о возможном существовании древнейшего общества, основанного на иных традициях. Кажется, первой эту гипотезу предложила неистовая феминистка Риана Эйслер, в своей книге «Кубок и клинок» изложившая оригинальный взгляд на суть архаичного общества. По мнению Эйслер – ох уж этот несносный феминизм! – на определенной стадии развития имели место равные отношения между мужчинами и женщинами без превосходства какого-то из полов, то есть без всяких там матриархатов и патриархатов. Эйслер нарекла означенную социальную структуру, вернее, равносоциальные отношения полов гиланией; сторонники теории первобытного равенства полов порой используют и другой термин – партнерство.

Партнерское общество представляется почти идеальным. Для него были характерны: 1) максимально вообразимая гармония – внутренняя и с внешним миром, оплодотворенная почитанием Великой Матери; 2) умеренное потребление, без материальных излишков, а следовательно, интенсивного производства, перераспределения и связанных с последним конфликтов, какие приводят к возникновению иерархии; 3) коллективизм и практическое отсутствие связанных с индивидуализмом героизма и вождизма.

Так и хочется воспеть это странное общество, подобного которому человек не знал ни до, ни после. На смену испуганному, кровожадному дикарю пришел мудрый, уравновешенный, верящий в свою силу человек. Ушли в небытие раздоры между сородичами и конфликты между племенами. На бесконечных просторах степей мирно соседствовали стада диких быков и люди, постепенно находившие общий язык с этими быками.

То было время, когда человек пришел в согласие не только с миром, но и с самим собой. Именно в это время люди стали заботиться не только об отпрысках – своем будущем, но и о предках – прошлом, хотя не сознавали ни значимость прошлого, ни суть будущего, живя в бесконечном настоящем; человек приобрел свойство, действительно возводящее его на вершину биологической пирамиды, – человеколюбие. «Гиланические» люди создали новую систему общественных отношений, где женщина заняла достойное место в племенной иерархии. Мужчина научился ценить женщину, но вовсе не потому, что женщина-мать обеспечивала целостность рода. Просто гармония человека с природой подразумевала и гармонию в отношении полов.

Довольно сомнительно утверждение о повсеместном распространении партнерского общества. Но, исходя из принципа подобия, резонно предположить, что на определенной стадии гилания была присуща каждой культуре. Наиболее выразительно и широко она – это заслуга многочисленных и масштабных раскопок – представлена в Европе. Подробный анализ этого общества дала наша бывшая соотечественница Мария Гимбутас, виднейший популяризатор гиланической теории. На основании поистине громадного количества обработанных данных она написала ряд работ, посвященных партнерскому обществу, наиболее значимая из которых – «Цивилизация Великой Богини», рассматривающая генезис неолита и энеолита в Европе.

Вкратце: на протяжении без малого пяти тысячелетий – с VIII по III до н.э., до появления индоевропейцев, – последовательно сменяя друг друга, на территории Европы процветали гиланические цивилизации: Сескло и Старчево, Караново и Бюкк, Бутмир и Винча, Тиса и Лендель, Петрешти и Кукутенская, воронковидных кубов и мальтийская, Шасе и Кортайо и прочая, прочая, прочая.

В чем-то отличаясь одна от другой, они имели и множественные схожие черты. Предположительно – что условно подтверждается материалами захоронений – не было преобладания ни одного из полов – ни матриархального, ни патриархального. При отсутствии стремления к превосходству – что, в общем-то, сомнительно! – не было основания ни для серьезных распрей, ни уж тем более кровавых конфликтов, о чем свидетельствуют материалы археологических раскопок, как-то: отсутствие в мужских захоронениях оружия – одни лишь орудия труда, отсутствие на обнаруженных останках следов ранений, отсутствие серьезных защитных сооружений.

Пятитысячелетие отмечено довольно высоким уровнем экономики, земледелия и ремесел; особенное восхищение вызывает искусная керамика. У некоторых племен было некое подобие письменности – зачатки в виде знаков, возможно, просто бессвязные символы. И общим, абсолютно общим свойством всех этих культур был культ Богини-Матери, Великой Богини, Великой Матери.

Велись, ведутся и, видно, вечно будут вестись споры – от какой отправной точки начал постигать сакральную суть мира человек. Традиционалисты большинства мировых конфессий убеждены, что осознававший себя человек сначала почитал Бога-Отца, потом, в гордыне ли, в неведении, отрекся от Него и начал поклоняться языческим идолам, чтобы с течением времени вновь возвратиться к истокам.

Однако подобные взгляды – дань поздней традиции, установившейся с воцарением патриархата с присущим патрилокальному обществу почитанием богов, а впоследствии и Бога. Восходящие к самой ранней архаике легенды, многочисленные материальные свидетельства, поставляемые археологией, этнографические наблюдения свидетельствуют о том, что для подавляющей части архаических этносов присуще поклонение женскому божеству.

Материальные свидетельства культа Великой Матери обнаружены, пожалуй, во всех без исключения неолитических и энеолитических культурах, а также в более ранних – иногда говорят о полумиллионе лет до н. э., что сомнительно, однако же и допустимо. Археологами найдены уже тысячи символов Богини-Матери. Порой это наскальные изображения, но обыкновенно статуэтки «венер» с гипертрофированно выраженными женскими достоинствами, олицетворяющими дар плодородия и таинство деторождения.

Богиню-Мать, символ природы и рождения, нередко изображали в зооморфном виде, в образе плодовитого животного – оленихой, лосихой, медведицей, свиньей либо в окружении этих тварей, на Востоке еще и с леопардами. Археологами обнаружено немало жезлов с изображениями сакральных животных. Еще чаще встречается символика богини-птицы, особенно распространенная на Балканах. Сохранилось немало изящных сосудов-уточек, сосудов-гусынь.

Птица же, только зловещая, символизировала Ужасную Мать, олицетворяющую разрушительные силы природы и Смерть. Гриф, сова, ворон, – порождения ночи или падальщики, – они олицетворяли Великую Мать Смерти. Был широко распространен культ Белой богини – предвестницы смерти; ее лепили из глины, вырезали из кости или камня, придавая уродливо-пугающие черты: вылупленные глаза, громадный рот, ощеренные острые зубы.

Ну и естественно, зло просто не могло не быть воплощено в образе самой пугающей из тварей животного мира – змее: угрожающе поднявшейся к броску кобре, затаившейся гадюке, а то и женщине со змееобразными руками и ногами.

Но как странно устроен человек, если впоследствии возник культ благой Змеиной Богини-Матери. Это случилось, когда гиланические культуры Европы и Ближнего Востока канули в Лету, оставив после себя лишь след, но след весьма яркий – изумительную минойскую цивилизацию, ставшую «серебряным веком» эпохи партнерской культуры.

Минойская цивилизация уже не была чисто гиланической. Свидетельством тому само понятие «цивилизация», ибо все прежние подобные общества мы именовали культурами – они не имели черт традиционной в нашем понимании цивилизации: не знали социальной иерархии, урбанистических поселений, письменности, фиксированного права.

Крит к середине II тысячелетия до н. э. все это уже имел. Политическую власть осуществляли легендарные Миносы, располагавшие штатом чиновников и армией; роль городских оборонительных стен играло море и бороздящий вдоль берегов флот; города и дворцы поражали своими масштабом и великолепием; письменность преодолела рубеж сакральных символов; древние традиции постепенно отступали под натиском правовых норм. Так что, на Крите во II тысячелетии до н. э. благоденствовала вполне развитая по тем меркам цивилизация, но сохранившая черты древнего гиланического общества. Главная из легенд, связанных с минойской цивилизацией, – конечно же, о Минотавре. Похотливая царица Пасифая, недовольная невниманием мужа и бездарностью любовников, решила совокупиться ни много ни мало с быком. Блудодейный искусник Дедал устроил любовное рандеву посредством деревянной коровы, этой предтечи Троянского коня. Царица зачала и произвела на свет и не сына, и не дочь, а неведомую зверюшку, с годами вымахавшую в страшного зверя. Прозвали это самое чадо Минотавром.

На страшилище, естественно, нашелся герой. На Крите объявился Тесей и прикончил Минотавра. Нелюдь издохла в конвульсиях, а герой покинул остров, прихватив с собой царскую дочку, которую, впрочем, оставил после первой брачной ночи. Правда, царевна без внимания не осталась – ее подобрал бог Дионис.

Обратимся к легенде о Минотавре с максимальной серьезностью. Два вопроса: почему Минос не покарал неверную – мягко говоря! – супругу; и с чего это Пасифае взбрело в голову путаться с быком? Настоящее раздолье для господ психоаналитиков – и даже не понятно, как это Фрейд и неверный его ученик Юнг обошли вниманием этот сюжет!

Значит, придется нам разбираться самим. В Древней Европе бык был наиболее почитаемым животным, ибо соперников ни в мощи, ни в значимости для человека у него не было. Закусить можно было и бараном, и козлом, не брезговали ни собачатиной, ни даже лисой, но вот для возделывания земли ни одна из этих тварей не подходила. Коня же «гиланические» люди не знали. Поэтому бык был самым нужным из «друзей»животных и почитался более прочих. На быках не только пахали, но еще устраивали игрища – знаменитые тавромахии, бескровный вариант корриды. Как гимнасты лихо сигают через «коня», так же юные критяне ловко перепрыгивали, ухватившись за рога, через мчащегося на них во весь опор быка.

С другой стороны, задолго до внедрения в научную среду гиланической гипотезы имелось устойчивое предположение о том, что на Крите существовала теократия во главе с Великой жрицей. Культ женщины прослеживается абсолютно во всем минойском искусстве: от многочисленных статуэток, изображающих женщин, до изумительных по исполнению фресок, где на первом плане обыкновенно представлена женщина: Великая Богиня, жрица, а то и обыкновенная горожанка – полуобнаженная, с пышной грудью и гордо вздернутым носиком.

Очевидно, что на Крите существовал культ быка, и очевидно, что царица Пасифая была жрицей Великой Матери, то есть осуществляла сакральные функции, а значит, руководила духовной жизнью общества и пользовалась соответствующим своей роли авторитетом. Потому-то Минос и не тронул Пасифаю после появления диковинного пасынка.

Но Крит уже перешагнул ступень классического партнерского общества, ибо поддерживал весьма тесные связи со своими патриархальными – завистливыми и воинственными, потому и опасными – соседями; критяне были вынуждены противопоставлять силе силу, и соответственно возрастала роль мужчин.

И потому подле «Богини» возникает «Минос». В его ведении – «профанная» сторона жизни: политическое руководство, командование армией и флотом, контроль над производствами, законами, налогами. Ему шлют почтительные послания фараоны Египта, князья Ханаана и цари Хеттии, но величественное, «царское» кресло в Кносском дворце-лабиринте предназначено жрице Великой Матери, и начатки каждых плодов посвящаются ей же – женщине, олицетворяющей Великую Мать, или же, если угодно, наоборот.

Минойское искусство подчеркивает еще один аспект этой удивительной цивилизации – ее выраженный коллективизм. Минойцы не знали и знать не желали героев, ярких индивидуумов, выскочек, жаждущих продемонстрировать свою исключительность. Если фреска отображала публичное действо, то царь ровно ничем не выделялся средь прочих и даже, напротив, «задвигался» на второй план полуобнаженными красотками. Если юноша бросал вызов быку, то это был абстрактный юноша. Про сына Миноса Андрогея мы узнаем, лишь когда он погибает в Элладе. Найди Андрогей смерть на родном Крите, не сохранилось бы даже его имени.

Подобная «антииндивидуальная» ментальность соответствует определенному восприятию времени. Для архаического общества свойственно циклическое восприятие времени – бегущим по кругу, отмеченным повторяющимися событиями, ориентирующимися на некие архетипы: инициация, рождение первого ребенка, удачная охота, война, смерть близкого. Гиланические культуры во множестве подтверждают это материальными свидетельствами. Это наличие могильников и храмов, это широкое распространение орнамента – концентрических кругов с точкой в центре, где сам круг обозначает циклизм, точка же символизирует архетипическое событие.

Но, повторимся, Крит середины II тысячелетия до н. э. уже утрачивает гиланическую чистоту. Как жрица понемногу уступает влияние царю, так и Великая Мать вынуждена поступаться властью в пользу Небесного Отца. На Крите таким отцом стал Критский Зевс. Согласно традиции, глава олимпийского пантеона то ли родился на Крите, то ли воспитывался на острове, скрываясь от папаши-Урана. Когда же, возмужав, Зевс расправился с родителем, на Крите установился культ Критского Зевса.

Критский Зевс нередко отождествлялся с другим божеством – Загреем, что верно, но отчасти, ибо Загрей – своего рода переходное божество между Богом Неба и Власти Зевсом и богом мятущейся индивидуальности Дионисом.

Последнее, что осталось сказать о гиланическом обществе, – его особое отношение к Луне. С самого зарождения человечества Солнце и Луна «боролись» за право быть первыми в глазах людей. Казалось бы, верх должно одержать Солнце, но поначалу величайшим была признана именно его великая тень Луна – обязательный участник магических таинств, известных всем народам древности.

Случайно ли Луна стала шаманским светилом? Или все дело в ночи, великой хранительнице многих тайн? Нет, все-таки главная в этой паре – Луна, а ночь лишь приложение к холодному светилу. Если принять на веру версию о том, что изначальной энтеогенной сомой являлись грибы, то стоит отметить, что они растут преимущественно в лунное время – ночью, и соответственно люди воспринимали Месяц-Луну как высшее божество, связующее с миром.

Луна даровала просветление, а Солнце виделось скорее злым началом. Архаический человек не воспринимал еще Солнце дарователем жизни, как будут воспринимать его Гильгамеш и Эхнатон. Люди чтили прежде всего Луну и ее порождения: лепили изображения быка, взрастителя ночных грибов, поклонялись леопарду, охотящемуся при свете ночного светила. И обращали к Луне свою мольбу, ибо она питала духом формы, сотворенные Землей.

Рогатый месяц, порождающий быка, – многозначная метафора архаичного человека! Месяц порождает быка, бык с помощью месяца дает жизнь грибу (у авестийцев луна именуется гаоцитрой, то есть «содержащей семя быка»), гриб открывает глаза человеку, сознающему свою бесконечность и величие – можно б сказать богоподобие, но боги в сей миг еще не зародились на бренной земле, и потому правильней будет сказать – сверхчеловечие.

Возникает цепочка луна-бык-гриб-бессмертие, отчетливо, к слову, прослеживающаяся в известном мифе о похищении Европы. Сюжет легенды, если вы помните, незамысловат – похотливому распутнику Зевсу приглянулась финикийская девица Европа, он подманил ее, обернувшись прекрасным быком, похитил и унес на Крит, последнее пристанище гиланической культуры.

Сюда же возвращаемся и мы. Туда, где совсем недавно, какие-нибудь три с половиной тысячи лет назад, наслаждались жизнью лунные люди, счастливые в своем неведении того, что завистливое солнце уже приуготовило кровавый финал их счастью.