1.

Когда Андрей зашел в его комнату, Руслан читал книгу. Они поздоровались.

Андрей пригнулся, пытаясь увидеть обложку.

— Что читаешь?

Руслан показал книгу. Это был «Идиот» Достоевского.

— Ого, — Андрей усмехнулся. — Смотрю, ты перешел на супертриллеры. Ну, и как?

Руслан пожал плечами.

— Нудновато. Все эти слова «покамест», «чрезвычайно». По несколько слов «было» в предложении. И вообще тяжело читать, — он вздохнул. — Знаешь, мне иногда кажется, что всех этих Достоевских и энд компани когда-то давным-давно поставили на пьедестал, и они там запылились. Между тем их бы можно и снять оттуда.

Андрей усмехнулся.

— Ну-ну! Наезжаешь на великую русскую литературу?

— Нет, правда. Все говорят, что это — круто, но мало кто читает. Что, все такие тупые стали? Ты ведь сам как-то говорил, что время изменилось. И появились проблемы, о которых ни Толстой, ни Достоевский и не мечтали. Ну, кое-что остается во все времена, и тут я не спорю, они были первыми. Но сейчас это любой школьник знает.

— Достоевского лучше читать, когда у тебя депрессия. Если настроение отличное, то да, лучше не надо.

Руслан фыркнул.

— Нет, раньше это — раньше. Они все как-то медленно действия развивали. Пока до чего-то дойдешь — уснуть можно.

Андрей захохотал.

— Ты чего?

— Ничего, ничего. Все нормально.

— Хочешь сказать, что они писали совсем не ради интриги? Почему нельзя, раз они такие великие, мысли умные высказать и в то же время действия интересные вставить?

— Ладно, ты меня убедил. Убедил.

Андрей хотел поговорить о своем, между тем подобные споры у них могли длиться часами. Не только насчет книг. Например, о кино или музыке.

Похоже, и Руслан сегодня не был склонен к неистовому отстаиванию своего мнения. Как только Андрей попытался оборвать тему, у Руслана как будто исчерпался весь запал. Он замолчал и отложил книгу.

— Как вообще дела? — поинтересовался Андрей.

— Нормально. У тебя как?

— Все хорошо, спасибо.

— Что-то ты уже несколько дней не заходил, — заметил Руслан.

— Да вот, — Андрей немного смутился. — Не получалось.

Руслан промолчал, не стал спрашивать, почему не получалось.

— Руслик, как ты считаешь, у человека моего возраста могут быть толковые отношения с девушкой семнадцати лет?

— Ха! Для чего такие вопросы?

— Просто спрашиваю. Так как?

Руслан посмотрел на него более пристально.

— Ты что, кого-то зацепил, и ей оказалось семнадцать? Мог бы и…

— Никого я не цеплял.

Пауза. Андрей вздохнул и добавил:

— Я говорю про одну из моих учениц. Живет рядом. Встретились случайно, она собаку выгуливала. Она болела, когда я на работу вышел. Появилась только в начале этой четверти. В школе я почти не обратил на нее внимания. Пока на улице не увидел. Теперь несколько раз уже прогуливались вечером. Так, просто разговаривали, ничего больше. Правда, предложил называть меня по имени. Без отчества. Она согласилась.

Руслан захихикал, но, как только Андрей посмотрел на него, оборвал себя и принял серьезное выражение лица.

— Так как? — повторил Андрей.

Руслан ответил не сразу.

— Семнадцать — маловато, конечно, но… Вообще все зависит от человека. Тебе как с ней? Есть хоть о чем разговаривать?

— На удивление интересно. Даже не хочется расставаться, когда ей уже пора домой. Не сказал бы, что она еще школьница.

— Несколько дней это не срок. Потом можешь и разочароваться. Так что смотри сам, — он хмыкнул. — Повязали тебя твои ученицы во всех направлениях. Никак ты с ними разминуться не можешь.

— Я серьезно, Руслан. В целом они все, конечно, дети, но разве такого не может быть, чтобы кто-то из них уже в таком возрасте соображал, что к чему?

— Может, может. Ты только скажи, как на это посмотрят Клара и учителя, когда обо всем узнают?

Андрей нахмурился.

— Вот это меня и волнует. Если бы знать, что с Машей все будет серьезно и надолго, еще ладно. Но если все узнают, а потом мы разбежимся, тогда я, чувствую, мне крови попортят.

Руслан кивнул.

— В том-то и дело. Будь она из другой школы, ты бы просто встречался, а там бы было видно.

— Да. Вот я и хотел бы знать поскорее, не глупость ли совершаю.

— Заранее ничего не узнаешь. Пока старайся, чтобы вас никто не видел. Пока у вас окончательно все не станет ясно. Предположи, что ты женат, — Руслан хихикнул. — Или, что она замужем. Поиграйте в любовников, которым нельзя светиться.

Руслан перестал улыбаться.

— И все равно. Если ты даже объявишь, что женишься на ней после выпускного, на тебя будут коситься и еще как!

Андрей чертыхнулся.

— Кажется, какое кому дело? Если я, например, к ней серьезно отношусь? Все дело в разнице в возрасте. К тому же она — несовершеннолетняя.

— Ладно. Ей же не двенадцать! По закону почти что замуж можно выходить. Подумаешь, на девять лет младше! Сейчас такое очень часто встречается. Это когда мы с тобой в школе учились, парень на пять старше одноклассницы казался мужиком, которому до пенсии всего ничего оставалось.

— Спасибо, ты меня успокоил.

— Не грузись, Андрюха. Если что, с ней всегда можно разбежаться. Ты же из-за этого вены не побежишь резать?

При мысли, что он больше не сможет увидеть Машу вне школы, Андрей почувствовал нарастающие противление.

2.

— Маша, — после недолгой паузы заговорил Андрей. — Я хочу с тобой обсудить кое-что. Тема не очень веселая, но поговорить не помешает.

— Я понимаю. Не всегда можно говорить только о чем-нибудь приятном.

Какая ты у меня все-таки умница, подумал Андрей.

Они гуляли больше получаса. Прошлись в свою родную школу, вернулись, обходя частный сектор, к пятиэтажкам. Тоша носился вокруг них, частенько подбегая к Андрею и как бы выражая ему признательность. Похоже, пес понимал, что из-за Андрея время прогулки увеличивается более чем в два раза.

— Ты уже не чувствуешь себя неловко со мной? — спросил он.

Она посмотрела на него.

— Почему я должна себя так чувствовать?

— Ну, из-за того, что я — один из твоих учителей?

— Из-за этого? Нет. Сначала было немного. Теперь — нет.

— Получается, что мы с тобой встречаемся. Не просто столкнулись на улице и поговорили пять минут. Ведь так?

Она нежно улыбнулась.

— Я тоже на это надеюсь.

— Вот, — он замялся, не зная как продолжить.

— И что же тебя беспокоит?

— Понимаешь, я — твой учитель. К тому же намного старше тебя. Как на нас посмотрят в школе, когда узнают, что мы с тобой встречаемся?

Она опустила голову.

— Ты не хочешь неприятностей, я понимаю.

— Я беспокоюсь и за тебя, и за себя. Ты же знаешь, какие гадости могут говорить люди, если их что-то в ком-то не устраивает?

— Знаю, — ее голос переполняла грусть.

— Но лишь из-за этого было бы глупо расставаться.

Она подняла на него глаза. Улыбнулась. Он испытывал приятную дрожь, если видел ее улыбку.

— Я тоже так думаю, — сказала она.

— Да. И в то же время нельзя забывать, что мы с тобой не ровесники. Не забывать про школу.

Она остановилась, остановился и он.

— Андрей, тогда давай постараемся, чтобы в школе о нас не знали. Раз так получается.

Он улыбнулся. Маша как будто тоже советовалась с Русланом. Хотя, конечно, причина в обычной логике. И потому девушка предложила то же, что и друг Андрея.

— Так мы и сделаем.

— Замечательно, — она улыбнулась.

— Кстати, что твои родители? Ты им что-нибудь рассказывала?

— Сказала, что вместе с одним человеком выгуливаю Тошу. Сказала, как тебя зовут.

— Они не спрашивали, сколько мне лет?

— Мои родители, конечно, хотели бы знать про тебя как можно больше, но они стараются не лезть ко мне с вопросами. Считают, что если сама захочу — расскажу. Они с детства мне доверяли, предоставляли самой решать, что им рассказывать про себя, что — нет.

— Повезло тебе с ними.

— Ты не беспокойся. Я их подготовлю сначала. Тем более, когда они узнают, что ты за человек, все остальное станет неважно. И ты не думай про возраст. В отцы ты мне не годишься — слишком молод, и этого достаточно.

— Еще кое-что, Маша. Я тебе это еще раньше должен был сказать. Не знаю даже с чего начать. Понимаешь, кто-то сказал нашей Борисовне, что меня видели возле Дома Техники, что я приставал к молоденькой девочке. И, может, не только Борисовне. Словом, кто-то распустил про меня сплетни. Совершенно безосновательные. Поверь мне. Скажи честно, ты случайно ничего не слышала про меня от одноклассников или учителей? Только говори откровенно, мне надо знать.

— Андрей, я, конечно, общаюсь с одноклассниками, но не люблю слушать, когда кого-то начинают обсуждать. Особенно учителей. Так что я ничего не слышала.

Андрей облегченно вздохнул.

— Не знаю, кто это сделал, хотя предполагаю. Но речь не об этом. Скажи, если ты о чем-то таком услышишь… если тебе про меня кто-то скажет что-нибудь неприятное, я могу рассчитывать, что ты сначала задашь мне вопросы, прежде чем услышанное скажется на наших отношениях?

Она коснулась его руки. Мягкое, шелковое касание. Успокаивающий жест.

— Андрей, кто бы мне что ни говорил, я сама за себя решаю. И вообще, чтобы не случилось у тебя раньше, это было раньше. До того, как ты начал со мной встречаться.

У него задрожали руки, ноги, губы. Она говорила практически слово в слово то, что он хотел бы от нее услышать. Андрей привлек ее к себе и поцеловал.

Поцелуй длился долго, пока на них не прыгнул Тоша, словно требуя и ему дать частичку внимания и ласки. Они прервали поцелуй, но не отстранились. Так и стояли, обнявшись.

Следя за Тошей, Андрей услышал шепот Маши:

— Наконец-то. Думала, когда он это сделает? Сколько можно ходить рядом и даже не прикасаться?

3.

Он поднимался по лестнице на третий этаж и почувствовал ее присутствие прежде, чем услышал ее голос.

И все-таки он чуть вздрогнул, когда она сказала:

— Как самочувствие, Андрей Анатольевич?

Ковалевская улыбалась, но глаза выдавали какую-то нечеловеческую злость. Андрей готов был спорить, что она поднималась на третий этаж потому, что пошла за ним. Хотела оказаться с ним наедине и сказать что-нибудь «приятное», раз уж представилась подобная возможность.

Странно, но она назвала его по имени-отчеству. Возможно, поэтому он заговорил, хотя обещал себе не реагировать на ее обращения, если это происходило вне урока.

— Все хорошо.

Она фыркнула.

— Да? Ну, ничего, ничего. Не все еще потеряно.

Последние два урока Яна вела себя на редкость тихо. Андрей ждал бури негодования после того, как имел честь пообщаться с матушкой Яны. В конце концов, Евгения была полностью и бесповоротно на стороне дочери, и потому последняя возможность хоть как-то утихомирить эту стервозную брюнетку сошла на нет.

Бури не было. Да, Ковалевская, как обычно, «кусала» Андрея взглядом, но почему-то не предприняла ни одного выпада.

И Андрей уже начал думать, что его поход на квартиру к Ковалевским не стал совсем безрезультатным. Казалось логичным, что Евгения, заступившись за дочь в разговоре с учителем, позже, когда Яна вернулась домой, вставила ей, как следует. Возможно, не так, как надо, но наверняка претензии дочери предъявила. Может, даже сказала, что ее новый учитель, конечно, мудак, но ты, доченька, так и быть, не трогай его, чтоб не рассыпался. Это выглядело вполне правдоподобно.

Лишь сейчас, заглянув в ее глаза так близко, Андрей понял, что ошибался.

Никаких последствий разговор с ее матерью Ковалевской не принес. Если та что и говорила дочери, для Яны это значило не больше, чем грохот на небе во время грозы. Так, незначительное неудобство. Шумно, конечно, но что ж делать? Андрей даже не удивился бы, окажись, что Евгения поддержала Яну, потребовала не давать учителям сесть себе на голову.

Почему же тогда Ковалевская внезапно успокоилась? Почему? Вернее даже не успокоилась, она как будто выжидала. В чем причина?

На этом фоне ее очередная выходка с беседой на лестнице в какой-то степени возвращала реальности прежние цвета.

— Так, Яна, извини. Я не думаю, что ты хочешь спросить о чем-то по делу.

— Я беспокоюсь за ваши уши, если вы услышите, чего я хочу на самом деле.

Они поднялись на третий этаж.

— Все, тебе направо, — Андрей повернул влево.

— Вы мне грубите, — констатировала она.

— Ты тоже не сахар. До свидания.

— Да и вы не такой сладкий, чтобы я хотела вас облизать.

Он удержался от комментариев, хотя ему хотелось заорать на нее матом.

— Молчите? Ну, хорошо. У нас ведь впереди целый урок. Там и договорим.

Она была права. Он вспомнил, что через один урок ведет географию в 11 «А».

Урок прошел, как и два предыдущих в этом классе. Ковалевская опять затаилась и не выступала. Впрочем, и без этого Андрей чувствовал всеобщее недоверие, можно сказать, даже неприязнь. Конечно, не каждого в отдельности, но что-то такое присутствовало. Неужели Ковалевская так настроила ребят против него? Конечно, этому способствовали сплетни, что дошли даже до директора. Но ведь Андрей относился к ученикам справедливо, и они сами могли сделать не только отрицательные выводы.

Бездействие Ковалевской почему-то Андрея не обрадовало. Она обещала пощипать ему нервы на уроке, и, естественно, он непроизвольно этого ждал. Казалось, что брюнетка нарочно так делает, молчит, только смотрит на него. Так сказать, выполнила программу-минимум, лишь погрозила и все. Словно в данный момент этого достаточно, и она еще свое наверстает.

Когда прозвенел звонок, и все потянулись к выходу, Андрей случайно глянул на Ковалевскую. Не хотел, избегая смотреть на нее в течение всего урока, так получилось.

Вряд ли Ковалевская заметила его взгляд. Она шла к выходу и нехорошо ухмылялась.

И Андрею очень не понравилась эта ее ухмылка. Словно предчувствие болезненно кольнуло.

4.

— Проходи, — мать Руслана сразу же отвернулась, быстро ушла из прихожей, хотя обычно сама закрывала входную дверь.

Андрей понял: что-то случилось. Пожалев, что не позвонил перед приходом по телефону, он прошел в комнату друга.

Руслан сидел к нему спиной, повернув коляску к окну. В спальне горел торшер, и потому вряд ли что-то можно было увидеть в окно: его будто залепили плотной черной бумагой. Хотя, скорее всего, Руслан вообще сидел с закрытыми глазами.

Андрей остановился, не решаясь присесть на диван, словно мог оторвать друга от важного занятия. Похоже, Руслан его даже не услышал, и Андрей произнес:

— Привет.

Пауза. Андрей хотел повторить приветствие, но Руслан вдруг оглянулся.

— А-а, ты? Привет. Чего стоишь? Присаживайся.

Обычное лицо, подумал Андрей. Разве что напрочь отсутствует веселость, но это необязательно говорит о том, что случилось что-то нехорошее.

— Не думал, что придешь сегодня.

— Почему?

— Суббота все-таки. С Машей сегодня не встречаешься?

— У ее родственника какой-то юбилей. С родителями пошла на вечер.

— Понятно.

Он говорил рассеянно, мысли явно были заняты чем-то другим. Андрей почувствовал сильнейшую неловкость. Последние дни у него все хорошо. Главным образом, благодаря Маше. Но сегодня какой-то упадок. Конечно, из-за Ковалевской. Хотя не столько из-за ее выпада на лестнице, скорее из-за ее нелогичного поведения на уроке и той мерзкой ухмылки. Возможно, сказалось, что сегодня он не увидится с Машей.

Вообще-то Андрей и без того планировал зайти к Руслану, но, идя к нему, понял, что надеется, что тот его развеет и успокоит. Руслан становился для него чем-то вроде психоаналитика. Руслан, который не мог самостоятельно передвигаться и вести полноценную жизнь. Вот такому человеку Андрей выкладывал свои проблемы. В который раз!

Андрей задержал взгляд на ногах Руслана. В последнее время он иногда даже забывал, в каком положении друг.

Когда Андрей увидел Руслана со спины, у него мелькнула мысль, что друг потерял последнюю призрачную надежду когда-нибудь снова встать на ноги. О чем-то таком как-то заходила речь. Что мать отвезет его к некоему народному целителю, и потому есть шанс. Вид матери Руслана почему-то сразу наводил на мысль, что ее сын тщетно пытался этот шанс использовать.

Заглянув Руслану в глаза, Андрей решил, что ошибся. Вряд ли бы Руслан в этом случае сохранил подобную невозмутимость. И все-таки какие-то неприятности были.

— Руслик, случилось что? У твоей матери вроде глаза заплаканные.

Руслан помрачнел.

— Разревелась недавно. Перед твоим приходом. Так, без причины. Из-за меня, — он вздохнул. — Какое-то время все нормально ведь было.

У матери Руслана эпизодически происходили такие вот срывы. Столько лет прошло, как несчастье случилось, и она вроде бы свыклась с этим, но прошлое держало цепко, изредка давая о себе знать.

— Мне ее очень жаль, — пробормотал Андрей. — Хотя понимаю, я никогда не смогу почувствовать, как ей сейчас плохо.

Руслан отмахнулся.

— Все проблемы одинаковый вес имеют. Так что не кайся.

Андрей хотел возразить, сказать, что с несчастьем Руслана и его матери мало что сравнится, но все-таки промолчал. Вспомнил, как в юности его поразило прочитанное в одной книге, что обычного человека сильнее волнует собственная зубная боль, нежели смерть сотен тысяч себе подобных во время землетрясения или наводнения в далекой стране.

— Ладно, забудем. Она уже успокоилась, так что все нормально. Лучше расскажи, что там у тебя. Как с Машей?

Андрей приложил усилие, чтобы сменить тему. Казалось, ему предлагают отпихнуть горе друга и обсуждать его маленькие проблемки. С другой стороны он понимал, что смысла мусолить ситуацию с матерью Руслана тоже нет. Другу от этого только хуже.

— Все хорошо. Даже неверие возникает: разве может быть так идеально?

Руслан кивнул.

— Твои слова: может быть все, что угодно, и как угодно. В общем, я рад за тебя. Не учительницу себе нашел, так ученицу. Но ведь значения не имеет, кто она. Главное — какая она.

Андрей улыбнулся. Впервые за вечер.

— Что там твоя брюнетка? Ты разговаривал с ее родителями?

Андрей рассказал про беседу с матерью Яны.

Руслан покачал головой.

— Да-а. Вот и пожалуйся такой на ее доченьку. Окурки, говоришь, щелчками в форточку отправляет? Снайпера ей от Гринписа прислать.

Андрей не выдержал, засмеялся. Руслан даже не улыбнулся.

— Но ведь не может так быть, чтоб совсем без толку ты к ним сходил. Ты же сам говоришь: она вроде поутихла.

Андрей пожал плечами.

— Не знаю. Сегодня она опять пристроилась ко мне, чтобы без посторонних ушей наговорить пакостей. Обещала на уроке нервы потрепать, но почему-то просидела, не говоря ни слова.

— Может, теперь она при ком-то опасается выступать? Вот, когда рядом никого, тогда — пожалуйста.

— Сложно сказать.

— Ладно, поверь, мамочка ей лапки немного отдавила после твоего прихода. Раз уж энергии у нее поубавилось. Поняла, что может нарваться на солидные неприятности.

Андрей почувствовал уверенность, что друг ошибается. И все-таки не стал возражать. Промолчал.

5.

Мужик был рыжебородый, неопрятный, и от него исходил устойчивый нехороший запах, как от людей, что не моются месяцами.

Андрей встретил его в полумраке какого-то незнакомого места, не понимая, как вообще сам здесь оказался. Краем не полностью затихшего сознания Андрей догадывался, что видит все это во сне. И мужика, и рамы, что тот тащил, надрываясь, и черные, сливающиеся в сплошное месиво, переулки. Где такое могло быть в его родном городе, если не во сне?

И в то же время Андрей вел себя так же, как поступал бы наяву. Эта реальность вовсе не позволяла ему ее игнорировать. Она затягивала его.

Мужик кряхтел, тужился, издавал какие-то стоны, скорее напоминавшие младенческие. И упорно тащил эти чертовы, невесть откуда взятые, рамы.

Вокруг, как и должно в злой сказке, никого не было. Андрей шел медленно и потому не смог бы сослаться, что куда-то спешит. Впрочем, он решил помочь рыжебородому до того, как тот остановился, что-то бормоча, и жалостливо посмотрел на единственного одинокого прохожего. Андрей не разобрал его слов, но они в этой ситуации не имели смысла.

Андрей приблизился, протянул руки, предлагая взять одну из двух рам.

Рыжебородый благодарно закивал, после чего случилось кое-что алогичное. Он отделил от рам стекло, которого несколько секунд назад вообще не было, и протянул рамы Андрею. Обе.

Андрей не удивился. Наверное, не заметил стекло сразу. Не удивило его и то, как просто вынул мужик из рам стекло. Находясь в этой реальности, Андрей спокойно принимал ее правила. Он подхватил рамы, не споря, не сетуя, что рыжебородый пройдоха основную часть груза переложил на него, вместо того, чтобы разделить поровну. Что ж, Андрей молод, а этому мужику давно за пятьдесят.

Они двинулись вперед, точнее — в никуда, слипшееся густой чернотой. И скоро Андрей заметил, что мужик начинает отставать. Рыжебородый по-прежнему кряхтел, тужился и стонал, как будто его ношу отнюдь не облегчили. Он двигался вперед, словно с перепоя, и рисковал зацепить стеклом землю или вообще выронить его из рук.

Андрей решил, что стекло по какой-то причине тяжелее самих рам, и предложил рыжебородому поменяться ношей. Тот ничего не ответил. Наверное, был против, а говорить в его ситуации было тяжело. Не хватало дыхания. Андрей пожал плечами и пошел дальше.

Ему все чаще приходилось останавливаться, чтобы подождать рыжебородого. Тот плелся все медленней. Андрей вообще не устал и несколько раз предлагал поменяться, но мужик не соглашался.

В какой-то момент Андрей понял, что, если рыжебородый разобьет стекло, ему придеться идти за новым. И он попросит Андрея помочь. Вернуться назад, причем опять неся рамы: не оставлять же их на улице? Хотя Андрей никуда не спешил, это его не устраивало. В конце концов, он — не благотворительная организация по подносу всякого хлама различным бомжам.

С другой стороны точно также не хотелось бросить рамы: получалось, не только не помог, но и зря тащил.

Андрей потребовал у мужика, чтобы тот отдал ему стекло. Рыжебородый никак не отреагировал. Он уже едва передвигался, едва удерживал стекло, но по-прежнему не соглашался уступить своему помощнику.

Осознав, что рыжебородый от натуги не только его не слышит, но и вообще уже ничего не соображает, Андрей поставил рамы на землю у ближайшего дерева и повернулся, настроенный на то, чтобы остановить мужика и отобрать у него это злополучное стекло.

И снова реальность, условия которой Андрей принял, выкинула неприятный фокус. Андрей приближался к рыжебородому, перерезая ему путь, но расстояние почему-то не сокращалось. Более того, Андрей понял, что мужик вот-вот проскочит мимо, даже не заметив его. Проскочит, и Андрею придеться снова хватать рамы и нагонять их владельца.

Андрей попытался кричать, но крик не получился. Лишь какой-то хриплый, невнятный звук. Андрей попытался ухватить рыжебородого за плечо, хотя их разделяло слишком много шагов. И… остался сторонним наблюдателем — мужик проскользнул вперед, все так же сопя от натуги.

И то, что должно было случиться, случилось.

Рыжебородый выпустил из рук стекло. Раздался звон, еще более неприятный оттого, что кругом стояла ночь.

Ну, вот, пронеслось у Андрея в голове, я так и знал, тупица. Так и знал. Говорил же тебе.

Андрей шагнул к рыжебородому с твердым намерением вручить ему рамы и пойти прочь, и пусть сам справляется со своими проблемами. Шагнул и резко остановился. Что-то было не так. И это что-то сразу же бросилось в глаза.

Рыжебородый по-прежнему держал стекло в руках, и оно было целым! Целым, хотя звон от разбитого стекла, выроненного из рук на глазах Андрея, еще заполнял пространство. Андрей слышал, как звенят отдельные осколки. И, хотя здесь всякое могло случиться, Андрей протестующе дернулся, словно хотел вырваться из неосязаемых сетей, которыми его нечто опутало, словно не желал мириться с этой аномалией, и…

Увидел разбитое стекло.

Правда, никакого рыжебородого не было, сам Андрей лежал на кровати, приподняв с подушки голову, и смотрел в окно собственной спальни. Стояла ночь, и занавеска, едва не сорванная тем, что вынесло стекло, судорожно трепыхалась.

Рядом, на полу у кровати, лежал булыжник. Из-за темноты он казался громадным.