1

Арсений вышел из автобуса и медленно побрел к дому сестры. Слева были редкие старые дома, справа — поле.

Вчера вечером он на всякий случай позвонил сестре, с трудом отыскав номер телефона, и договорился, что заедет в гости. Он хотел сказать, что окажется в деревне проездом, но Таня была так рада его звонку, что не понадобились никакие объяснения, почему это спустя столько лет он что-то надумал.

Сестра посетовала, что муж в отъезде, но Арсений был только рад: он почти не знал этого мужчину, а посторонний человек вряд ли поспособствует нужному разговору.

Показался дом дедушки, Арсений остановился. Он находился со стороны огорода и видел лишь крышу дома — серый облупленный временем шифер. Остальное скрывали сарай и сеновал. Постройки казались древними, покосившимися, доживавшими не то, что последние месяцы, а дни или даже часы.

Ничего не изменилось, подумал Арсений. Настроение почему-то испортилось. После столицы контраст показался особенно угнетающим. Казалось, вместо солнца появились тучи, низкие, плотные, и давящая атмосфера подействовала на внутреннее состояние.

Арсений постоял, опираясь на невысокий шаткий забор. Захотелось перемахнуть через него, как в детстве, пройти к сеновалу, побродить по огороду. Конечно, он воздержался от этого. Что подумает сестра, если его заметят во дворе? Не зашел в дом, не поздоровался, а уже бродит по огороду?

Арсений направился вдоль забора к калитке. Он хотел оказаться в нужном месте как можно раньше, прочувствовать атмосферу в одиночестве, без помех, ведь сестра и племянники не сразу предоставят его самому себе. И все же какая-то пауза необходима, он должен привыкнуть. Спешить здесь ни к чему. Наоборот не помешает сначала расспросить сестру. Вдруг здесь в последнее время тоже случались какие-то странности?

Фасад дома выкрасили в приятный ярко-синий цвет, но все равно в нем угадывалось что-то прежнее: старое, теплое и немного жалкое. Арсений вновь остановился, разглядывая белые ставни. Он не был здесь с того жуткого дня тридцатилетней давности. Ностальгия вспыхнула, как тлевшие угли, куда подбросили сухих щепок. Воспоминания растрогали его, он вспомнил, что в тот далекий день в последний раз видел своего дедушку. Тот прожил еще лет восемь, но ведь Арсений больше ни разу не был в деревне, даже на похороны не приехал.

Он стоял так неопределенное время, пока не возникло ощущение противоестественной тишины, ощущение, что дом пуст. Где-то это уже было?

Вздрогнув, он почувствовал сыпь гусиной кожи на спине, шагнул к калитке, распахнул ее. Когда на стук в дверь появилась сестра, Арсений испытал облегчение, обнял ее, даже прослезился вместе с ней. Его сразу же усадили обедать. Дети — мальчик тринадцати лет и девочка девяти — тоже были дома. Глядя на них, Арсений будто заглянул в собственное детство. Племянники смотрели на него с восхищением, обращались только на «вы», не перебивали, когда старшие говорили, и Арсений выразил Тане свое восхищение, умолчав, что беспокоился, как бы его племянники не оказались из тех деревенских детей, у которых одна дорога — пьянство и беспросветная жизнь.

Его оставили одного лишь к вечеру. Арсений воспользовался этим — прошел к сеновалу. Постоял, прислушиваясь к необычной для столичного жителя тишине. Наступили сумерки, все становилось серым, будто укрывалось одной гигантской вуалью.

Арсений ждал неизвестно чего, а время уходило. Если он еще хочет прикоснуться к тому, что некогда ощутил и увидел мальчишкой, нужно действовать. Если только это вообще что-то даст.

Арсений вернулся во двор, прислушался. Сестра что-то говорила дочери. Арсений решился. Какое-то время у него было. Он поспешил к сеновалу, подтянулся к чердачной двери, открыл ее. Вгляделся во мрак сеновала, прислушался и, превозмогая внезапный страх, забрался внутрь.

Запах сена вернул его в детство. Арсений пару минут не двигался, закрыв глаза, отдавшись потоку ностальгии. Он настолько погрузился в воспоминания, что даже услышал голосок Лерки — той девочки, с которой проводил больше всего времени из деревенских детей. Казалось, протяни руку, и он коснется ее лица, волос, плечика. Наваждение было настолько сильным, что он даже произнес в темноту:

— Лерка?

Собственный голос вывел его из транса, развеял иллюзию. Арсений поежился, спустился в нижнюю часть сеновала, приник к бревнам, где до сих пор были щели.

Он ничего не увидел — снаружи уже стемнело. Он напомнил себе, что прежнего столика давно нет, на его месте растет слива и крыжовник. Арсений прислонился к бревну, закрыл глаза, попытался отстраниться от внешнего мира. Кажется, получилось. Когда он открыл глаза и огляделся, возникло ощущение, что прошло немало времени.

Арсений прислушался, будто рассчитывал определить, прежняя ли вокруг тишина или он угодил в то измерение, в котором когда-то не обнаружил в доме деда ни одного человека.

Спустя пару минут он выбрался с сеновала, постоял под чердачной дверью. С этой стороны он не видел большую часть деревни, всего несколько домов. Света нигде не было. Арсений почувствовал дрожь. Неужели у него что-то получилось? Чтобы убедиться в этом, он мог пройти вдоль сеновала к дальнему углу и выглянуть. Арсений сразу пошел к дому.

Во дворе он почувствовал сильный дискомфорт, похожий на те же ощущения, когда он только забрался на сеновал. Он стремился к этому, но сейчас здравомыслие потеснило необъяснимое никакой логикой стремление, и вместе с этим пришел страх.

К чему Арсений стремился? На что рассчитывал? Неужели он снова хочет застать пустоту в доме и в деревне? Ради чего? Откуда эта уверенность, что он получит ответы на вопросы?

Неужели он действительно хочет увидеть того типа в черном пальто?

Арсений колебался. Затем он услышал голос племянника, увидел свет в заднем окне. Разочарование было таким сильным, что Арсений удивился бы, будь у него время проанализировать собственную реакцию. Но его позвала сестра, она вышла из дома и стояла на крыльце. Он догадался, что любые разговоры лучше перенести на завтра.

Кажется, и здесь, в деревне, у него ничего не получилось.

2

Арсений вышел из дома во двор. За спиной послышался голос Тани:

— Минут через пятнадцать будем ужинать. Не опаздывай.

— Хорошо, — откликнулся Арсений. — Я только в огороде воздухом подышу.

Надо уезжать, подумал он. В Москве осталась жена, и он уже серьезно нуждался в ней. Наверное, и она нуждалась в нем. Стало тоскливо. Арсений обругал себя, что не уехал вечерним автобусом. Теперь он сможет уехать лишь завтра.

Почему он остался? Приятно было общаться с сестрой, с племянниками, еще приятней оказались тишина и воздух, какого нет даже в Ботаническом саду или в Лосином острове, но дело, конечно, было не в этом.

В чем же? Он все-таки рассчитывал чего-то добиться? Еще раз посидеть на сеновале, представляя, как дети играют в прятки, а он, еще мальчишка, ждет подходящего момента, чтобы выбраться из своего укрытия?

Смеркалось. Арсений покачал головой, медленно пошел к сеновалу. Была еще причина, почему он сегодня не уехал. Когда утром они с Таней завтракали, а дети еще сопели в своих кроватях, Арсений не выдержал, спросил, не случалось ли с кем-нибудь из ее семьи каких-нибудь странностей. Таня не поняла, о чем разговор, и Арсений, преодолев внутреннее сопротивление, пояснил:

— Ты никогда не слышала, как я здесь потерялся? Еще мальчишкой, мы с соседскими детьми в прятки играли.

Таня кивнула.

— Что-то припоминаю. Тебя еще долго искали? Думали, сгинул насовсем?

— Да. Что-то вроде этого. Но я не просто потерялся. Было кое-что странное во всем этом.

Таня беспокойно посмотрела на него, глаза округлились. Когда он сбивчиво рассказал о пустом доме, о странном типе, Таня вздрогнула, и на секунду ему показалось, что она вот-вот подтвердит, скажет, что да, и с ней что-то похожее было. Но сестра покачала головой. Лишь добавила, что Арсению не помешает обсудить это с ее мужем. Так, на всякий случай. Вдруг он что-то знает, видел?

Арсений заглянул ей в глазах и недоверия не заметил. И в то же время почувствовал: разговор с мужем сестры ничего не изменит. Такое чувство, что все странности в этом доме касались только одного Арсения.

У сеновала Арсению захотелось курить. Он удивился такому желанию. По молодости он баловался, но тяги к этому делу никогда не испытывал. Неужели так сказывается напряжение, что организм сам ищет способы расслабиться?

Арсений осмотрелся, прислушался. Забрался на сеновал. Там, в темноте, он сел, прислонившись спиной к стене. Закрыл глаза, вдохнул запах сена. Еще раз, глубже. И еще. Закружилась голова. Арсений улыбнулся. Он не погрузился в прошлое до такой степени, что ему померещилась поблизости Лерка, нет, он просто в деталях вспомнил тот день, не отстраняясь по-настоящему от сегодняшней реальности. Вспомнил лица большинства ребят, их одежду, ужимки. Вспомнил собственное ощущение: мир громаден, он светлый, жить весело и легко, особенно, если сейчас летние каникулы. Это ощущение вечного праздника подхватило его, как волна, подняло вверх.

Почему все это ушло, когда он повзрослел? Почему исчезло прежнее восприятие, не позволявшее подолгу переживать, изводить себя какими-то неудачами и проблемами? Восприятие, которое будто светлый невесомый поток несло его навстречу жизни, казавшейся в детстве бесконечной, как само время?

Закололо ногу, и Арсений вытянул ее, помассировал пальцами. Кажется, снаружи полностью стемнело. Он поднялся к чердачной двери, увидел темень, подумал: не случилось ли с ним то же, что в детстве, когда он засиделся на сеновале? Было ощущение, что прошло много времени.

Арсений усмехнулся, покачал головой. Конечно же, ничего подобного не случилось. Вон и свет горит сразу в двух ближайших домах. Он спрыгнул на землю. Нечего ему ерундой заниматься. Он гоняется за чьей-то тенью, которая коснулась его в прошлой жизни, а он все еще надеется найти ее след, хотя ее обладатель давно мертв. Завтра же он поедет домой. Утром, не дожидаясь Таниного мужа. Здесь ему находиться еще более бессмысленно, нежели в Москве на Земляном валу.

Он прошел во двор, увидел свет в окне. На душе полегчало. Арсений понял, что в глубине души скорее боялся чего-то достичь своими экспериментами на сеновале. Частично он, конечно, стремился к этому, но его желание напоминало необходимость больного человека лечь на операционный стол. Лишь боязнь еще большего зла толкала его вперед.

Арсений вошел в дом. В передней комнате уже накрыли стол: жареная картошка, голубцы, салат из свежей капусты, сало, помидоры, нарезанный хлеб. Пахло восхитительно. Арсений потянул носом, сглотнул, внезапно спросил себя: когда в последний раз он ел простую деревенскую еду, а не полуфабрикаты и овощи в пластиковых упаковках? Как часто у Валерии было время, чтобы купить обычные продукты и приготовить то, чем человек и должен питаться?

— Таня? — позвал Арсений. — Вы где? Я сейчас один все съем.

Никто не отозвался. Арсений заглянул в соседнюю комнату — спальню детей.

— Я не шучу, — добавил он по инерции, хотя уже видел, что здесь никого нет. — Э-э, Танюша, вы где это?

Страх опутал его не сразу. Прошло минут пять, пока Арсений вышел во двор, выглянул на улицу, позвал сестру и племянников. Ему никто не ответил. Он вернулся в дом, убеждая себя, что это всего лишь такая шутка, и Таня с детьми уже за столом, улыбается, а племянница не в силах сдержаться хихикает.

В доме по-прежнему никого не было, хотя еда остывала; Арсений видел, как поднимается пар от картошки, клубится в свете электрической лампочки.

Он присел на стул, попытался успокоиться. Они куда-то вышли, они вот-вот вернутся. Иначе и быть не может. Уверенности придала именно остывающая еда, накрытый стол. Сейчас не было той пустоты, как в детстве, когда Арсений никого не застал, а после увидел типа в черном пальто. И сейчас был свет в домах вместо прежней сплошной темноты.

Не выдержав, Арсений снова вышел из дома. Поколебавшись, распахнул калитку, выглянул на улицу. В большинстве домов горел свет. И в соседнем доме тоже. Кто сейчас там живет? Он так и не спросил у Тани, но, можно не сомневаться, прежняя хозяйка, старушка, уже давно ушла в мир иной.

Зайти? Похоже, выбора не было. Страх усилился. Терзала мысль, что Арсений рискует больше никогда не вернуться в прежнюю реальность. Вдруг он просто сошел с ума, лепечет что-то несуразное, а ему кажется, что он здесь, в деревне, покинут всеми, не видит ни одного человека?

Арсений постучал в окно, где горел свет. Выдержал секунд двадцать, снова постучал, уже сильнее, рискуя разбить стекло. Никто не выглянул из-за шторы, никто не вышел во двор. Арсений попятился. Зайти в дом? Но если ему никто не открыл, значит, никого нет? Почему же горит свет?

Арсений вернулся к дому сестры. Снова позвал ее и племянников. Паника усилилась. Темнота давила, несмотря на огоньки, горящие в окнах. Чтобы хоть как-то совладать с собой, он вернулся в дом, подумал, не подкрепиться ли, может это его отвлечет, но вид тарелок и сковороды, наполненных едой, лишь усилил страх и ощущение нереальности происходящего.

Не так ли моряки чувствовали себя, отыскав корабли, где не было людей, но остывала еда в кают-компании? Корабли, которые назывались «Летучий голландец»?

Он хотел снова выйти из дома, когда снаружи послышался вопль женщины.

3

Арсений застыл. Тело будто окатили ледяной водой. В криках женщины был ужас и боль, но в первую очередь Арсений растерялся от неожиданности.

Какое-то время он стоял, не в силах одолеть паралич, опутавший все тело, а женщина все кричала и кричала. Иногда она захлебывалась собственным криком, и Арсению мерещились еще какие-то звуки: то ли чьи-то голоса, то ли глухие удары. Неожиданно он понял, что женщина не просто кричит, она зовет на помощь.

Арсений выбежал из дома. Крики стали отчетливей. Кроме них были еще и чьи-то голоса. Арсений снова оцепенел: эту несчастную избивали. Несколько человек. Он оглянулся назад, подумав, что нужна кочерга или еще что-нибудь подходящее, но времени не было. Он распахнул калитку, уверенный, что это происходит на улице, но там никого не оказалось.

Арсений развернулся, побежал к огороду. Кажется, там, больше негде. В огороде было очень темно, и он перешел на шаг — рисковал напороться глазом на ветви деревьев.

Голоса подонков растаяли, несчастная уже не кричала, но ее стоны были громкими. Арсений почти достиг угла сеновала, когда из-за него показалась невысокая фигура. Он вздрогнул, непроизвольно отступил на шаг. Здесь, на открытом пространстве, было светлее, и он разглядел женщину. Она цеплялась за стену сеновала, чтобы не упасть. Ноги ее подкашивались.

Он шагнул к ней, но поддержать ее не хватило духа. Лицо ее было в кровоподтеках и вздутиях. Казалось, ее били по лицу ногами. Губы распухли, и в полумраке она казалась негритянкой, которую пытали.

Преодолев ужас и отвращение, он вновь потянулся к женщине, но она неожиданно отпрянула, закрывая лицо руками, попятилась назад, как будто это он ее избивал. Неудивительно: в таком состоянии она могла принять Арсения за кого угодно.

— Постойте, — попросил он. — Я помогу вам.

— Нет-нет, не трогайте меня, — прошамкала она, пятясь от него. — Не надо. Больно… Не трогайте… прошу…

— Постойте же!

Бесполезно. Она пятилась, хотя это казалось невероятным, что она не падала на землю. Арсений семенил за ней вдоль тыльной стены сеновала, убеждая ее, что хочет помочь. Кровь залила ее одежду. Лицо, казалось, распухло еще сильнее. Глаза заплывали, превращаясь в едва заметные щелки. Когда Арсений, несмотря на ее страх, решил подхватить женщину и отнести в дом, она неожиданно замолчала, подняла голову, разглядывая Арсения. И прошамкала:

— Это ты, мой мальчик?

Арсений замер, не понимая, в чем дело. Женщина заплакала.

— Это ты, ты… Не ходи на похороны своего друга Юры, не надо. Тебе… нельзя туда. Пару дней осталось. Не ходи туда…

Она вновь попятилась, но Арсений оставался на месте несколько долгих секунд, пока женщина не скрылась за углом. Поборов странное оцепенение, он бросился за ней, но за углом никого не обнаружил. Казалось, кто-то невидимый нанес ему удар в живот. Арсений остановился, хватая ртом воздух, понимая, что женщина не могла пробежать с десяток метров и перескочить забор. Она просто исчезла. Это произвело тем больший эффект, что она выглядела реальной, как и ее кровь, Арсений даже слышал специфический запах.

Он потоптался на месте, не зная, что делать. Это не было миражом. Он действительно каким-то образом увидел женщину, которую кто-то избил. Шокированный, он двинулся назад, оглядываясь по сторонам, и неожиданно для самого себя понял, кого напомнила эта женщина. Стало ясно, почему она назвала его «своим мальчиком».

Это была его мать, погибшая почти двадцать лет назад.

4

Арсения как будто подкосили — он повалился возле стены сеновала. Уже на земле он оглянулся и закричал:

— Мама! Мамочка!

Тогда он был еще подросток, заканчивал школу. Однажды он пришел домой и увидел отца, у которого ни разу в жизни не было такого лица. Казалось, с головы какого-то трупа сняли кожу и напялили отцу эту маску.

Арсений не смог ничего спросить, так ему стало страшно, хотя он и не догадался о причине. Наконец, отец сказал, что его мать в больнице — какие-то подонки ее ограбили и впридачу сильно избили. Но даже в тот момент Арсений даже подумать не мог, что мать умрет.

Когда они с отцом приехали в больницу, она уже была в бреду, несла что-то бессвязное и вскоре скончалась. Это был второй и самый сильный удар в жизни Арсения после того случая в детстве. В отличие от первого о матери Арсений никогда не забывал, но время все равно ослабило боль, успокоило память. И вот теперь, спустя столько лет, он увидел мать снова. Но теперь это случилось не в больнице, а в тот момент, когда убившие ее сволочи только-только сбежали — их спугнул человек, подобравший мать. Каким-то непостижимым образом Арсений оказался на несколько минут в том жутком дне, ставшем последним днем его матери.

Он подскочил, рванулся к углу сеновала. Где-то поблизости была его мать, он только что видел ее, и хотя Арсений не рассчитывал ее спасти, она давно была мертвой, он жаждал увидеть ее еще раз.

Никого не обнаружив, он какое-то время метался возле сеновала, звал мать, пока не запыхался. Опустившись на корточки, он заставил себя думать. Это случилось не просто так, это наверняка несло в себе какой-то смысл, не зря же он наткнулся на мать после того, как что-то произошло с пространством, и он никого не обнаружил в доме сестры и у соседей. Не зря.

Что она ему говорила? Он вновь увидел перед собой опухшее лицо со щелками вместо глаз, его передернуло, слезы опять потекли из глаз. Сжав зубы, он подавил крик боли и гнева. Это получилось не сразу. Он кряхтел, повалившись на землю, катался по ней.

Не ходи… на похороны? Юра — друг детства?

Арсений кое-как поднялся. Думать оказалось выше его сил — стресс слишком силен. Какой Юра? Какие похороны? Он не помнил никакого друга детства с таким именем. Чтобы вспомнить, ему нужна спокойная обстановка, надо избавиться от этой боли, что раздирает душу.

Он побрел к дому, спотыкаясь, ничего видя из-за темноты и слез. В доме по-прежнему горел свет. Пусть там будет хоть кто-нибудь, подумал Арсений. Ему необходим человек — чье-нибудь присутствие ослабит его боль. Одиночество для него сейчас — яд, убивающий медленно, но неумолимо. Арсений почти вбежал в дом. Там по-прежнему стояли тарелки с едой, и по-прежнему никого не было.

— Таня! — вскричал Арсений. — Ты где?! Покажись, прошу тебя!!

Никто не ответил. Арсений заметил, что пар больше не поднимается над едой — она остыла. Его глаза расширились, он попятился прочь из дома. Кое-как подавил крик — понял, что бесполезно кого-то звать, ведь в округе никого нет.

Он пошел назад к сеновалу, а душу переполнял страх, что Арсений навсегда останется в этом измерении или что это было. Он так сюда стремился, специально приехал в деревню, даже расстроился вчера, когда ничего не вышло. И вот — получи! Он как заблудший в пустыне турист, но там хотя бы можно избрать направление и двигаться вперед, двигаться, есть шанс хоть куда-то выйти, а здесь… Куда он придет? Повсюду будет эта пустота и нигде ни одного человека?

При этом он так и не получил никаких ответов, что с ним происходит. Наоборот появились новые вопросы! Что это — проклятье? Если нет, тогда что?

Арсений застыл. Он по-прежнему никого не видел, но все равно что-то изменилось. Казалось, он что-то учуял, не достигнув угла сеновала. Арсений медленно оглянулся. Возникло ощущение, что за спиной кто-то стоит и тихо-тихо дышит. Сзади никого не оказалось. Арсений уже начал успокаиваться, решив, что ему что-то показалось, когда уловил тихий и очень неприятный смех.

Кто-то хихикал. Совсем рядом.

Арсений поднял голову и едва не закричал от неожиданности.

На дереве кто-то сидел. Просто сидел на ветке, прислонившись к стволу. Так люди сидят в удобных креслах.

Это был тип в черном пальто.

5

Минуты три, если не больше, Арсений стоял, задрав голову, а Черное Пальто выдавливал из себя редкие смешки. Арсений молчал, не двигался, и эта ситуация все сильнее напоминала ему бессвязный сон.

Еще бы. Чем все это могло быть, как не кошмарным сновидением? Сначала — исчезнувшие сестра и племянники, затем — избитая, умирающая мать, у которой из разбитых губ вырвалось бессмысленное предупреждение. Дальше — хуже. Теперь здесь был тип из давнего детского кошмара. Разве нет?

В эти минуты Арсений, несмотря на оцепенение и страх, столь естественные для реалистичного сновидения, окончательно понял: в детстве ему приснился настолько правдоподобный кошмар, что, испугавшись во сне, мальчик не избавился от страха, даже проснувшись. Не зря говорят, что для ребенка разница между сном и явью несколько размыта в отличие от взрослых. И этот ужас, затаившись где-то внутри, прошествовал через все взросление, чтобы уже в настоящем вылезти нарывом, как реальный свершившийся факт прошлого.

Да, Арсений спал. На это указывало и то, что он не мог пошевелиться — ноги вялые, чужие. Только во сне в теле бывает подобная вялость. Арсений не пытался отступить или приблизиться к дереву, чтобы лучше рассмотреть типа в черном пальто. Казалось, он неосознанно ждал, когда кто-то там, в реальном мире, разбудит его, вырвет из этой мерзости, так правдоподобно созданной подсознанием самого Арсения.

Черное Пальто пошевелился, несколько листочков полетело вниз, один из них, прежде чем упасть на землю, коснулся лица Арсения. И наваждение прошло — Арсений понял, что никакой это не сон.

Будто подтверждая его мысли, Черное Пальто заговорил:

— Привет, дружок. Надеюсь, не сильно напугал тебя? Тебе не придеться менять штанишки? — он хихикнул, глядя сверху вниз.

Рот Арсения пересох, и несколько долгих секунд он не мог говорить. Когда же, наконец, выдавил пару слов, не узнал собственный голос — неживой, охрипший:

— Ты кто?

Черное Пальто снова хихикнул.

— Кто я? Мы ведь встречались. Ты не помнишь?

У Арсения ослабели ноги. Он едва не опустился на землю. К сожалению, на расстоянии вытянутой руки не было стены сеновала или какого-то деревца, чтобы опереться. По спине прошла дрожь. Это не было сном. У Арсения непроизвольно вырвалось:

— Где?

Из-за смеха Черного Пальто закачалось дерево. Казалось, он сорвется, упадет вниз, но этого не случилось.

— Где? — переспросил он. — У тебя дома, конечно, где еще.

— Что?

— Шучу, шучу. Хотя у тебя дома я бывал и не раз. Я бывал в разных твоих домах, — он усмехнулся, но на этот раз смешок получился серьезным, зловещим. — Правда, тебя в это время никогда не было. А с тобой мы встречались совсем в другом месте.

— Что? О чем… ты говоришь?

— Ладно, мы теряем время, а я очень занят в последнее время. Осень близится, разные обострения у людишек. Сам понимаешь.

Странно, но Арсений, смирившись, что все происходит в реальности, быстро поборол оцепенение. Он хотел выяснить, как и когда эта бестия, забравшаяся на дерево и застывшая в неудобной, нечеловеческой позе, побывала у него дома, но решил, что лучше не выказывать собственную слабость. Возможно, Черное Пальто лгал.

— Ты уже убеждался в своей жизни, что людей лучше не слушать, не так ли? — теперь Черное Пальто не улыбался. — Они постоянно лгут. Или выдают желаемое за действительное. А это одно и тоже.

— Кто ты? — не удержался Арсений.

Черное Пальто игнорировал его вопрос.

— И они делают это снова и снова. Только что ты мог в этом убедиться.

— Скажи, кто ты такой? — Арсений повысил голос. — Обычно даже ублюдки представляются, если делают вид, что о ком пекутся! Назови имя!

И вновь Черное Пальто оставил это требование без внимания.

— Вся проблема в том, что, чем чаще ты будешь кого-то слушать из этих лжецов, тем чаще они будут путаться у тебя под ногами. Но стоит тебе игнорировать их бормотание, как их просто не станет.

Арсений вскричал:

— Назови свое имя или я стану звать тебя Кретин, Лазающий По Деревьям!

Арсений не видел в деталях лицо Черного Пальто, но, кажется, его мимика не изменилась, будто он вообще ничего не слышал.

— Будешь слушать лжецов, они не оставят тебя в покое, не оставят никогда. Они будут лезть тебе под ноги, словно тараканы. Вот как та избитая пьянчужка.

Арсений замер. У него сперло дыхание, и он лишь беспомощно захрипел. Все вопросы, которые он хотел задать этому типу, куда-то испарились, из памяти стерлось то, ради чего он искал подобной встречи. Осталась лишь боль за мать и… гнев.

Черное Пальто продолжал:

— Негоже мужчине слушать таких бабенок, а, тем более, делать так, как они просят.

— Она не была пьяной, — выдавил Арсений. — Ее… Она умирала.

— Да? — казалось, Черное Пальто искренне удивился. — Это не имеет значения. Главное — бабенка лгала, как все остальные.

Арсений почувствовал, как против его воли потекли слезы.

— Это была моя мать.

Кажется, Черное Пальто улыбнулся.

— Да? Поздравляю. Тебя так легко одурачить?

— Это была моя мать, — повторил Арсений.

— Просто потому что она похожа на твою мать? Только поэтому ты ей поверил?

— Не только.

Черное Пальто хмыкнул.

— Ее уже нет лет двадцать, ты забыл об этом? Она давно сгнила в земле, и от нее ничего не осталось, а ты встретил невесть кого и веришь, что это твоя мать? Уже давно сдохли даже черви тех червей, что сожрали труп твоей мамаши!

— Заткнись, сволочь! — Арсений бросился к дереву, схватился за ствол, встряхнул его. — Заткнись!

Черное Пальто слегка нагнулся, будто хотел рассмотреть, чем там занимается Арсений.

— О! — воскликнул он. — Ты на меня обиделся? Досадно. Вот так всегда бывает, когда человеку помогаешь. А вот если ему солжешь, он расцелует тебе ноги и будет долго-долго благодарить. Да-а.

Арсений зарычал, пытаясь стряхнуть типа с ветвей, но ствол яблони был слишком крупным и качался несильно. Это вызвало у Черного Пальто лишь злую иронию.

Арсений решил забраться на дерево, но Черное Пальто мог запросто столкнуть его ногами. Нужно заставить этого типа слезть на землю. Либо приставить к дереву лестницу, чтобы оказаться с соперником на одном уровне. Арсений отступил, вспоминая, где видел лестницу. Кажется, во дворе перед курятником.

— Человеку вообще негоже чего-то боятся, — заявил черное Пальто. — И подавлять собственное любопытство.

Арсений поспешил во двор. Черное Пальто крикнул ему вслед:

— Постой, ты куда? У каждого есть природное стремление заглянуть в то, что его ждет, и это нормально. Поэтому ничего не бойся. И никого не слушай. Хочешь что-то узнать — иди туда, где это возможно.

Арсений не понимал смысл этих выкриков, их суть дошла до него позже. А пока он спешил принести лестницу. Он даже не стал терять время, чтобы найти палку или лопату. Он жаждал разорвать эту гадину руками. И он надеялся, что Черное Пальто не успеет слезть с дерева и скрыться.

— Сейчас, сейчас, — бормотал он. — Только подожди немного, и мы с тобой договорим.

Когда Арсений оказался в нескольких шагах от дерева, он заметил, что в ветвях никого нет. Черное Пальто исчез.

6

Арсений выронил лестницу, опустился на колени: как будто ушла вся энергия, и лишь осадок бессильной, неудовлетворенной злобы плескался где-то на дне опустошенного сосуда.

Куда подевался Черное Пальто? Когда успел скрыться? Но это уже не имело значения. Арсений так ничего и не выяснил, лишь получил массу иных вопросов. В эту минуту его даже покинул страх, что он навсегда останется в этом странном месте.

Арсений растянулся на земле, его затрясло. То ли в беззвучных рыданиях, то ли от отчаяния. Он даже не пытался искать типа в черном пальто, звать его, снова забраться на сеновал или вернуться в дом. Опустошение придавило его к земле. Даже мелькнувшее перед внутренним взором избитое лицо матери не подняло его с земли. Его мать давно умерла. Кого же он видел? Он не сомневался: он видел свою мать. Но как это случилось, что он встретил давно умершего человека?

А что говорил этот тип? Ничего не бойся? У каждого есть природное стремление узнать то, что его ждет? Подавлять любопытство нельзя? Действуй, если чего-то хочешь? К чему все это было сказано?

Внезапно все эти слова показались такими правильными, верными, даже истинными, что Арсений против воли встал с земли, очумело, как спросонья, огляделся. Он покачал головой, будто отвечая невидимому собеседнику, но спустя минуту признал: странный тип из его детства, жутко напугавший его, сейчас говорил, как неглупый и опытный человек.

Что же не так? Арсений понимал, что Черное Пальто ему вовсе не друг, наоборот — он представляет опасность. Когда-то он уже причинил Арсения зло. Почему же сейчас Черное Пальто дал ему несколько толковых советов?

К черту! Не стоит мучить себя тем, что, возможно, вообще не имеет никаких причин. Возможно, Черное Пальто просто издевался. Он ведь уверял, что Арсений видел вовсе не собственную мать, а незнакомую пьянчужку.

Арсений встал на ноги, отряхнулся. У калитки во двор ему померещилось какое-то движение. Арсений напрягся. Когда появилась уверенность, что это возвратился Черное Пальто, послышался женский голос:

— Арсений? Ты? — это была Таня. — Ты где был, а?

Арсений растерялся так, как никогда в жизни.

— Таня?

Тень приблизилась. Арсений разглядел взволнованное лицо своей двоюродной сестры.

— Я уже не знала, что делать. Зову, зову, а тебя нет. Еда уже остыла, дети напугались.

— Таня, — выдохнул Арсений.

Он пытался совладать с облегчением, которое напоминало яркий свет, сменивший мрак.

— Господи, да где ты был? Ты что не слышал, как я тебя звала?

— Таня. Прости меня, пожалуйста. Я… сам вас искал.

Сестра застыла.

— Что?

Арсений обнял ее, увлек в сторону дома.

— Пошли отсюда. Я хочу в дом, к детям, туда, где светло.

— Что тут с тобой было?

— Не знаю, нужно ли тебе об этом рассказывать.

Она придержала его за руку.

— Нужно. Хотя бы из-за детей. Им что-нибудь угрожает?

Арсений покачал головой.

— Нет, вряд ли. Надеюсь, что нет. Кажется, это только ко мне прилипло. Так что…

Он замолчал, и сестра сжала его локоть.

— Так почему ты меня не слышал? Что с тобой случилось?

— Примерно то же, что и в детстве.

7

Утро было замечательным: тепло, легкий ветерок, запах скошенного сена, крики петухов, мычанье коров. Солнце уже набрало высоту, посветлел горизонт. Дома стояли притихшие, словно они тоже упивались прекрасным утром конца лета, губкой впитывали в себя редкостную благодать, впитывали про запас, чтоб в серой мгле поздней осени было о чем вспомнить, испить капельку припасенного чуда.

Арсений простился с Таней, пошел к шоссе, к автобусной остановке. Хотелось потрепать за волосы племянников, но они еще спали. Вчерашний стресс постепенно отпускал его, хотя ночь он спал очень тревожно. Он бесконечно возвращался к предупреждению матери и словам Черного Пальто — искал скрытый смысл. Не помог даже откровенный разговор с сестрой. Пожалуй, наоборот. Арсений пожалел, что не сдержался: теперь Таня напугана, и это, конечно же, усилило его собственный дискомфорт.

Ночью урывками снились никак не связанные друг с другом эпизоды с Черным Пальто. То этот странный тип стоял на каком-то громадном мосту через широкую реку, берега которой скрывал туман, стоял и на кого-то смотрел, кого Арсений в своем сне не видел. То Черное Пальто что-то выговаривал понурому старику с седыми волосами в поношенном плаще. То Арсений видел розовое сердце, лежащее на снегу. Оно пульсировало — одно сжатие в секунду, затем будто камера, в которую смотрел Арсений, медленно поднималась, и его взору открывалось скопление массы похожих сердец. Эти сердца, чуть более темные, скрывали под собой пространство до самого горизонта, они тоже пульсировали, и эта их масса рождала ощущение чудовищного одиночества розового сердца.

Камера двигалась в сторону, и в поле зрения Арсения появлялось ухмыляющиеся лицо Черного Пальто. Он казался неестественно молодым, хотя, возможно, это были всего лишь погрешности сна. Кожа без единой морщины, натянутая, волосы густые, зубы ровные и белые, как у кинозвезды. Черное Пальто ухмылялся подобно ковбою, рекламирующему сигареты — броский, сексуальный мачо, пусть в возрасте, но для него время, как для вина, лишь усиливало, подчеркивало его качества.

Черное Пальто, превратившийся во сне Арсения в загримированного героя какого-то блокбастера, держал черный кожаный мешок и быстрыми отточенными движения загребал пульсирующие сердца. Он загребал их, продолжая лыбиться, а мешок по-прежнему вмещал новые и новые сердца. Он казался бездонным, наверное, мешок и был таким. Черное Пальто, сидя на корточках, медленно смещался, двигался по окружности, а его глаза следили за тем розовым одиноким сердцем, что пульсировало в неправильном круге свободного пространства.

Арсений видел, как два чем-то похожих человека бежали навстречу друг другу, словно кто-то мчался к громадному зеркалу. Они с разбегу сталкивались друг с другом, хватались за головы, со стоном оседали на землю, а над ними уже стоял Черное Пальто и заходился смехом.

После Арсений видел, как с моста срывалась маленькая фигурка, а на том месте появлялась чья-то голова, и даже, несмотря на расстояние, становилось ясно: Черное Пальто.

Арсений просыпался от явственного всплеска воды, и облегчение, вызванное пониманием, что это всего лишь сон, наполняло душу, размягчало что-то затвердевшее внутри. Следовало очередное погружение в сон, и все повторялось.

Утро, восход солнца все исправил: кошмары потеряли свою силу, отступили в никуда. Нужно было беспокоиться о реальности, а не о том, чтобы могла означать вся эта бессмыслица. Необходимость ехать домой обещала какую-то паузу, что-то вроде минутного затишья перед бурей, и Арсений, удивительное дело, немного расслабился, любуясь деревней и природой.

Когда впереди в шагах десяти появилась девочка в коротеньком бежевом платьице, Арсений от неожиданности на секунду остановился. Только что тропка для пешеходов была пустынной. Казалось, девочка появилась из ниоткуда. Неужели Арсений так засмотрелся, что не заметил, как ребенок вышел из какого-то дома? Арсений никого здесь не знал, и девочка могла жить в любом из этих домов, а, может, ходила к какой-то подружке.

Арсений присмотрелся к девочке, ожидая приветствия — здесь все дети здоровались, даже если видели человека впервые. Девочка выглядела грустной и как будто плакала.

Замедлив шаг, она пробормотала:

— Папа опять лугался. Даже маму удалил. Говолит, что она плохая.

Непонятно к кому она обращалась, вроде бы к Арсению, но смотрела куда-то в сторону, словно за ним стоял кто-то еще.

— Папа нас обижает, — добавила девочка. — Говолит, что мама ему изменяет.

Арсений смутился. Кажется, ребенок просто жаловался первому встречному, его переполняла обида, а больше никого на улице не было. Арсений пробормотал ей что-то успокаивающее, хотел даже погладить по голове, но не решился. Еще увидят и подумают какую пакость, ведь его здесь никто не знает. Девочка пошла дальше, и Арсений заставил себя не оглядываться, не заводить душеспасительных бесед. Он ничем не поможет этому ребенку. Не пойдет к ее родителям, чтобы побеседовать с отцом и убедить его, что жена — достойная женщина. Это бессмысленно, вмешиваться в чью-то жизнь.

Метров через десять Арсений не выдержал, оглянулся. Девочка как раз скрылась за поворотом, где стоял Танин дом. Арсений прошел еще пару шагов и застыл. Снова оглянулся. Девочки уже не было.

И он понял, что за ассоциации вызвал у него этот ребенок.

Арсений развернулся, побежал вдогонку. Запыхавшись, достиг поворота, но девочка уже исчезла.

8

Когда-то, несколько лет назад, он накричал на Леру. Это случилось при сыне. Арсений не контролировал себя, хотя взгляд жены умолял: тише, не сейчас, давай хотя бы отведем мальчика в его комнату. Не помогло. Арсений разошелся, а весь смысл его брани сводился к одному: я тебе почему-то не доверяю, сука.

Его даже не охладило заявление жены, что она ему никогда не изменяла и не изменит. Мальчишка, испуганный гневом отца, заплакал, и это позволило Валерии прервать скандал. Сынуля долго не мог успокоиться, и Арсений с Лерой легли спать в разных комнатах. В ту ночь ему приснился сын — он стоял перед каким-то человеком, маленький, подавленный, в коротеньких шортиках и сандалиях, и рассказывал, что его папа обижает маму.

— Папа опять лугался, — говорил он, не в силах выговорить букву «р».

Затем Арсений увидел тропинку вдоль дороги, а на повороте — маленькую девочку в светлом платьице. К чему в конце сна была девочка, Арсений не понял, он вообще очень быстро забыл этот сон. И без того проблем хватало.

И вот вид девочки в бежевом платьице каким-то непостижимым образом извлек из памяти Арсения тот давний сон, если, конечно, предположить, что давно прошедшие сны хранятся именно в памяти, а не где-то еще. Причем эта девочка говорила точь-в-точь, как его сын в детстве, «л» вместо «р».

Арсений переминался с ноги на ногу, не зная, как быть. До следующего поворота было очень далеко, чтобы девочка могла достичь его, прежде чем Арсений выскочил к Таниному дому. Скорее всего, она зашла в чей-то двор.

Арсений прикинул расстояние и решил, что после дома его сестры, девочка могла миновать не больше двух дворов. Он шагнул к соседнему дому, но его остановила мысль, что ребенок зашел во двор самой Тани. Почему бы нет? Может, играет с детьми или ее за чем-то послала мать? Кажется, племянники говорили про соседских детей.

Он распахнул калитку и увидел возле сарая свою сестру — она кормила кур.

— Арсений? — на лице отразилась тревога. — Что случилось? Ты опоздал на автобус?

— Нет, нет. Таня, сюда только что не заходила девочка в коротеньком светлом платье? Только что?

Сестра удивилась.

— Что? — она не сразу поняла вопрос. — Девочка?

— Да. Лет пять-шесть, может, семь.

Таня покачала головой. Арсений отступил к калитке.

— Значит, она у твоих соседей, — он оглянулся на Таню. — Помоги мне, сестра. Девочку надо найти. Кажется, она зашла к твоим ближайшим соседям. Я только что ее видел по дороге к остановке.

Таня положила мешок с пшеном на землю, поспешила к Арсению.

— Что за девочка? Зачем она тебе?

Арсений заколебался. Вопрос Тани смутил его. Действительно — зачем? Несколько долгих секунд в голове был словно какой-то запор, и Арсений не понимал, почему побежал за девочкой. Что она такого важного сказала?

И все-таки он нашелся:

— Не могу понять, в чем дело, но я видел этого ребенка во сне. Еще раньше, уже пару лет прошло. Мне надо ее найти, расспросить о ее родителях. Мне кажется, она — какой-то знак, и каким-то образом связана с тем, что со мной в последнее время происходит. Вдруг я что-нибудь узнаю? Прошу тебя, Таня, помоги.

Таня поспешила вперед, к ближайшему соседскому дому. Арсений нагнал ее.

— Она или сюда зашла, или к следующим соседям. Дальше она бы не успела.

Но у соседей, пожилой супружеской пары, никакой девочки не оказалось. У следующих тоже. И у следующих, куда Арсений и Таня зашли на всякий случай.

— Что за черт? — пробормотал Арсений, когда они покинули двор. — Может, она куда-то спряталась, а мы ее по дворам ищем? Что делать? Таня, ты вообще знаешь, у кого могут быть похожие дети?

Таня покачала головой.

— Это если только к кому-то внуки приехали. Не знаю, разве что у Захаровны внучка есть, у Кониковых, у их младшей дочери, кажется, две девочки. Ну, и, наверное, еще…

— Пойдем, Таня. Ты знаешь, где они живут?

Когда Арсений с сестрой обошли всех этих людей и не обнаружили похожей девочки, Арсений посмотрел Тане в глаза и сказал:

— Извини, я тебя от дома оторвал. Но… Может, еще куда-нибудь заглянем? Поспрашиваем народ. Я бы один, да меня… здесь не знают. С тобой полегче будет, может, кто чего подскажет.

К счастью, сестра его понимала. Сама ведь была свидетелем странностей после его приезда. И согласилась сделать все, что он просил. Она предложила ему вернуться ненадолго в дом, накормить детей, предупредить их, что она на какое-то время уйдет. Арсений согласился. Девочка ведь из этой деревни, если запастись терпением, он ее обязательно найдет.

Они бродили по деревне часа три. Время приблизилось к полудню, стало жарковато, и лишь тогда Арсений смирился с тем, что необходимо прервать бесплодные поиски — они с Таней не нашли следов нужной девочки. Хотя сестра ни разу его не попрекнула, Арсений почувствовал: ее терпение на исходе. Возможно, дело было не в том, что она уже не хотела ему помочь, скорее всего, она просто не понимала, насколько важно найти девочку.

Усталые, они медленно вернулись к дому. Таня спросила, не хочет ли он остаться до завтрашнего утра, может, девочка и отыщется. Арсений, несмотря на усталость, твердо решил ехать на попутках, даже вечернего автобуса не ждать.

— Жаль, — прошептала Таня. — Мой ведь к вечеру уже приедет.

Она немного помолчала, нерешительно спросила:

— Ты точно видел, что это была девочка? Не ошибся?

Арсений покачал головой.

— Похоже, эта девочка вовсе не из вашей деревни.

— Откуда же?

— Оттуда, куда я иногда попадаю вопреки своим желаниям. И до сих пор не понимаю, как это происходит. Похоже, этот ребенок именно из этих самых мест.

Таня поежилась.

— Я ничего не понимаю, Арсений. Мне… жутко. Откуда это девочка?

Он обнял ее, поцеловал в щеку.

— Прости, что побеспокоил. А вообще рад был увидеть тебя и твоих детей. Думаю, у вас все будет хорошо.

И он двинулся к шоссе.

9

На том конце телефонной линии слышалось чье-то дыхание, и Арсений повторил:

— Говорите. Ну? Я слушаю.

Молчание. И, кажется, сопение.

Арсений откинул одеяло, сел в кровати. На пороге спальни появилась Валерия, хотела что-то сказать, но он сделал ей знак молчать. Она замерла, как-то странно следя за ним.

— Говорите, я слушаю, — в третий раз сказал Арсений.

Пауза затягивалась.

Раньше Арсений просто положил бы трубку. Кто-то мог ошибиться, на линии могла быть неисправность, а тот, кто звонил, если это было важно, всегда мог перезвонить снова.

Но сейчас, после всех этих событий, Арсений не рискнул пойти на это — положить трубку. Кто-то звонил ему, и этот кто-то мог быть именно тем, кого он уже однажды слышал. Молчание тянулось, прошла одна минута, две, но Арсений по-прежнему держал трубку, прислушиваясь к тишине на том конце провода. По-прежнему, не двигаясь, в проеме спальни стояла Лера, и это все больше казалось абсурдом, некоей пародией непонятно на что.

И все-таки Арсений надеялся, что человек, только что дозвонившийся до него, просто не может говорить или Арсений его пока не слышит, но это вот-вот изменится. И он упрямо держал трубку.

Пошли короткие гудки. Арсений с сожалением посмотрел на аппарат, положил трубку. Посмотрел на жену, и она вздрогнула.

— Кто это? — тихо спросила Лера.

— Не знаю.

— Так ничего и не сказали?

Арсений покачал головой.

— Может, еще перезвонят.

Жена сделала неопределенный жест, мол, как знаешь, и вышла. Арсений вновь улегся на кровати, покосился на телефон. Чувствовал он себя неуютно. Спалось неважно, и вообще казалось, что он давным-давно не был дома, и после деревни пришлось адаптироваться.

Вчера вечером, приехав домой, он все-таки вспомнил мальчишку, о котором, возможно, говорила мать Арсения, если только это была она.

Один из соседских ребят, с которыми Арсений часто проводил время во дворе, чем-то нравился его матери. Сам Арсений никого не выделял. Каждый из четырех-пяти мальчишек был для него другом, с каждым он обо всем говорил и занимался любыми делами. Юра был пухленьким, веснушчатым, слегка неуклюжим и очень застенчивым. Наверное, эта его скромность и способность краснеть, когда надо и не надо, чем-то зацепила маму Арсения, и она всегда с радостью приветствовала мальчика, если он заходил в гости к ее сыну.

Время шло, ребята разошлись по жизни в разных направлениях: чьи-то родители сменили жилье, кто-то перешел в другую школу, кто-то нашел иную компанию. У Арсения появились новые друзья, но мать частенько спрашивала, как там поживает Юра, где он, что с ним. Со временем, когда Арсений уже ничего не мог рассказать о друге детства, прекратились редкие вопросы и его матери. Их семья тоже покинула этот район, а мать просто забыла того мальчика, как забывают любого знакомого, надолго выпадающего из повседневности. И даже сам Арсений, спроси его кто-нибудь о Юре, удивился бы, вспомнив, что такой парнишка действительно был в его жизни.

Арсений еще вчера поразился, что вспомнил такие стародавние времена. Пожалуй, будь имя мальчишки более распространенным, Арсений нескоро догадался бы, о ком говорила его мать.

Теперь перед ним встала дилемма: искать ли этого Юру и, если да, идти ли на его похороны?

Что-то внутри противилось предстоящей суете: хватит, неужели он недостаточно намучился и поиграл в следопыта, который сам не знает, кого или что ищет? За это же ратовало и поведение Черного Пальто — он подталкивал Арсения к тому, чтобы тот пошел на чьи-то похороны.

Если так, если Арсению действительно лучше никуда не ходить, почему же его мать вообще упоминала про похороны? Не знала, что он в неведении? Теперь же он знает, и это уже создает эффект запретного плода. Или он все равно каким-то образом узнал бы про смерть Юры? В связи с последними событиями это выглядело вполне реальным.

Арсений маялся еще около часа, забыв, что ждет звонка. Из этого ступора его вывел вопрос жены, будет ли он завтракать. Арсений попросил ее не беспокоиться, сказал, что уже встает и сам себе приготовит кофе. Выругавшись вполголоса, Арсений приказал себе никуда не ходить и никого не искать. Просто жить, как обычно, если получится, а там пусть случается все, что должно случиться.

Прошло еще пару часов, и он сдался — смирился с тем, что вновь отправится на поиски ответа, что же происходит в его жизни.

10

Арсений вышел из метро на станции «Сокол» и вскоре оказался на улице Сурикова. Обнаружить след Юры оказалось на удивление легко, но в эти минуты Арсений ненадолго позабыл причину, что привела его сюда: залюбовался районом.

Он никогда бы не подумал, что в Москве не так далеко от центра есть место, которое своими деревянными домами и аккуратными двориками больше напоминает поселок городского типа, нежели столицу. Улочки здесь были названы в честь художников-передвижников второй половины девятнадцатого века: Врубеля, Левитана, Шишкина, Поленова, Верещагина. Это был не район нуворишей, а именно дома для среднего класса, каким его хотелось видеть в ближайшем будущем. И здесь молодые мамы с колясками смотрелись наиболее уместно, нежели возле большого проспекта или безликих многоэтажных коробок. Было очень тихо, почти безлюдно, Арсений побродил по кварталу, заключенному в треугольник из трех крупных улиц.

Чтобы узнать, где сейчас живет Юра, Арсению понадобился всего один телефонный звонок. В справочной он узнал прежний адрес Юриных родителей, и оказалось, что они до сих пор живут на той же улице.

Он рискнул зайти лично без предварительного звонка. Двое милых старичков пытались уговорить его выпить чаю с вареньем. Арсений с трудом отказался. Адрес и телефон своего сына они дали без единого вопроса. Арсений на всякий случай, чтоб успокоить стариков, сказал, что недавно столкнулся с другом детства, мальчиком из их бывшей компании, захотел повидать и Юру.

Отыскав нужный номер дома по улице Сурикова, Арсений какое-то время рассматривал двор. Вдоль дороги росли деревья с кустами, и его вряд ли бы заметили из окон. Одноэтажный дом выглядел просто, но не было сомнений, что он очень просторный.

Арсений увидел во дворе девочку лет девяти и решился. Подошел, назвал ей Юрину фамилию, спросил, нельзя ли его увидеть. Девочка сказала, что это ее папа, и позвала его. Арсений с облегчением вздохнул: значит, никаких похорон не было. Неужели мать ошиблась? Или все еще впереди?

Вышел Юра, и Арсений поразился. Друг детства остался прежним и одновременно меньше всего напоминал прежнего Юру. Теперь он не был пухлым, он стал скорее поджарым и хлестким. Лицо уже не было круглым и, как будто принадлежало в детстве совсем другому мальчику. В то же время именно в лице осталось что-то легко узнаваемое. Наверное, в улыбке и глазах.

Арсений представился, Юра заулыбался:

— Узнал, узнал. Почти сразу же, как только ты рот открыл. Какими судьбами?

Они провели чудесных два часа, смеялись, вспоминали, хлопали друг друга по плечам, не переставая выговаривать «да-а», и Арсений даже не объяснял, почему нашел Юру.

Арсений так расслабился, что позабыл об истинной причине, что привела его сюда. Юра познакомил его с женой и детьми. Арсений уже всерьез подумывал, что надо бы встретиться как-нибудь семьями и познакомить своих домашних.

Лишь когда они прощались у калитки, а младшая дочка вертелась рядом, Арсений с опозданием вспомнил, что хотел предупредить Юру. Но он не решился — ситуация к этому не располагала, и Арсений понял, что об этом лучше заговорить во время следующей встречи. Они попрощались, условившись созвониться дней через пять-семь, раньше Юра был очень занят.

В этот вечер Арсений долго ворочался, несколько раз будил жену. Замаявшись, он провалился в какой-то абсурд, в котором, казалось, все же мелькало рациональное зерно.

Арсений шел по дороге и каждый раз на обочине замечал спящего Юру. Именно спящего — когда Арсений касался его рукой, тот поднимал голову, заспанный, с виноватой улыбкой и просил, чтобы ему дали поспать еще немного. Арсений шел дальше, но дальше снова натыкался на спящего Юру, и тот в очередной раз хотел немного поваляться. Наконец, Арсений заметил, что друг раздражается, неудачно скрывая это, но Арсений никак не мог пройти мимо — нечто всякий раз вынуждало его сойти с обочины и наклониться над спящим Юрой.

Когда Арсений очнулся среди ночи, он вдруг отчетливо понял: нужно позвонить Юре и сказать, что ему делать. Потребность и ясность, что это обязательно нужно сделать прямо сейчас, была настолько сильной, что он даже приподнялся, поискав глазами телефон, но было, наверное, начало четвертого утра, и Арсений решил, что можно обождать до утра. До утра с Юрой ничего не случится.

Арсений проснулся в начале десятого. Было солнечно и как-то сонно. Арсений сел в кровати, прислушался к тишине в квартире, пожал плечами. Он очень смутно помнил свой ночной порыв, и сейчас потребность позвонить показалась какой-то несерьезной. Действительно, что он скажет?

Сказать было нечего, и Арсений решил повременить до предстоящей встречи.

11

Когда зазвонил мобильный, Арсений разворачивал пакет с батоном, чтобы покормить уток; утки, завидев человека на берегу пруда, крякая, подплывали к нему, сбивались в кучу.

Арсений достал мобильник, глянул на экран. Звонила Валерия.

Минуло не больше получаса, как он ушел из дома, а жена, откровенная беседа с которой не получилась в очередной раз, уже звонила ему. Это было так неожиданно, особенно, если учесть, как они расстались, что Арсений медлил, гоня мысль, что случилось что-то нехорошее.

Проснувшись спустя три дня после встречи с Юрой, Арсений почувствовал необъяснимую тоску, как будто где-то в ином мире заточили в клетку часть его души. Эта тоска породила уверенность, что сегодня Арсений от нее не избавится. Он ощутил сильнейшую потребность в общении, просто в присутствии кого-нибудь рядом, и возликовал, что сегодня выходной, и жена дома.

Странно, конечно, что она не отсыпалась, как обычно, а уже с кем-то разговаривала по мобильнику в кухне, но это не имело значения.

Даже не умывшись, Арсений вошел в кухню, присел за стол с намерением пообщаться с женой хотя бы о пустяках. Просто говорить, говорить с ней, и неважно какой в этом будет смысл. Только бы убежать от этой мощной тоски, похожей на лавину, спешащую похоронить под собой все живое.

При виде мужа Лера прервала разговор по телефону, даже не попрощалась с собеседником. Она засуетилась, шагнула к плите, налила в чайник воды. Казалось, она хотела что-то сказать, например, предложить ему кофе, но почему-то молчала. В другой день Арсений спросил бы, почему у нее такой странный, виноватый взгляд, словно она сделала что-то нехорошее, но не сегодня.

Сейчас он почувствовал к ней такую жалость, словно прежде не замечал, как их отношения затухают, и ни общения, ни ласки у них давно нет. Казалось, только сейчас кто-то открыл ему глаза.

— Лера, — тихо окликнул он ее. — Что с тобой?

Она на секунду оглянулась.

— Ничего. Все нормально. Просто… на работе бардак. Как обычно.

Они помолчали с минуту. Она налила кипяток в две чашки. Запахло кофе.

— Почему ты… такая? Как будто тебя что-то терзает? Расскажи мне, пожалуйста. Я ведь твой муж.

Она обернулась к нему, их взгляды встретились. Ее губы задрожали, а в глазах было что-то такое, что Арсений почувствовал: она хочет ему что-то сказать и, возможно, давно. Но минута прошла, а жена молчала, и это вынудило Арсения заговорить самому. Он уже забыл, что хотел легкой беседы. Его прорвало:

— Понимаешь, в последнее время постоянно происходят какие-то странности. То я вижу приятеля, который давно погиб, то мне мерещится какая-то чертовщина, то эти звонки, когда неизвестный о чем-то предупреждает. Мне кажется, я схожу с ума. Я измучился, у меня нет сил, а единственный близкий человек — ты, — Арсений вздохнул, чувствуя почти противоестественную слабость, будто только что выполнил тяжелейшую работу. — Наши отношения все хуже и хуже, а я даже не могу объяснить причину. Мне очень тяжело. Я хочу, чтобы меня поддержала хотя бы ты.

Кофе остывал, но ни она, ни он не взяли чашки, словно их не было.

— Давай забудем о том, что между нами было что-то не так, — продолжил Арсений. — Давай вести себя, как будто мы только-только начали жить вместе. Ты согласна?

Она молчала. Кажется, она силилась не заплакать. Арсений хотел подойти к ней, обнять, но не решился.

— Тебя ведь что-то гложет, так? Я готов выслушать тебя, Лера, — он встал из-за стола. — Я понимаю: я часто был к тебе невнимателен, постоянно занят собой, а тебе, как любой нормальной женщине, иногда хочется просто поболтать со своим мужем ни о чем. Я… не самый лучший муж, но ты тут ни причем. Ты у меня дама что надо. Ты — замечательная, ты — верная, ты…

Лера вдруг разрыдалась. Арсений смутился, потянулся к ней, обнял, но жена вырвалась, выбежала из кухни, закрылась в ванной. Он попытался вытянуть ее оттуда, но она умоляла оставить ее хотя бы на время. Она по-прежнему рыдала, ее слова были невнятными, но общий смысл Арсений понял: ей необходимо побыть одной, иначе у нее будет нервный срыв.

И Арсений ушел. По дороге в парк купил хлеба, понимая, что лишь какая-то живность сейчас способна уберечь его самого от нервного срыва. Действительно: при виде уток стресс ослабел, а звонок мобильного вынудил снова напрячься.

— Что случилось? — спросил он, сняв трубку.

— Тебе надо вернуться домой, — жена не плакала, но ее голос был каким-то странным. — Поскорее.

— Ты все-таки решила со мной поговорить? — почему-то эта мысль расстроила Арсения: жажда откровенного общения прошла, и предстоящая беседа показалась ненужной да еще и тяжелой, как неинтересная, нудная работа.

— Арсений, ты… Когда ты придешь? — в голосе Леры послышался испуг. — Ты уже далеко?

— Нет, я на пруду, хотел уток покормить. Что случилось?

— Тут звонила одна женщина… — Лера замялась.

— Что за женщина? — Арсений вспомнил свою последнюю недолгую любовницу, и внутри похолодело: что еще задумала та шлюха? — Что она говорила?

— Она… Арсений, ты можешь прийти домой?! — последние слова Лера выкрикнула.

Странно, всего полчаса назад он пошел жене навстречу, согласился на немыслимые в прошлом уступки, а сейчас, в общем, естественная просьба его разозлила.

— В чем дело? — вскричал он. — Ты можешь хоть что-то объяснить?!

Пожилая женщина с ребенком лет пяти, покосилась на Арсения, подозвала внука, и они медленно, как бы невзначай побрели вдоль берега прочь от неприятного дядьки.

— Звонила жена какого-то Юры. У них несчастье. Он погиб.

— Что?!

— Но не в этом дело, — Лера не обратила внимания на его восклицание. — Она… Она говорила так, как будто мы с ней уже знакомы и не раз бывали друг у друга в гостях. Я сначала даже не поняла ничего. У нее еще такой голос был… Ведь муж погиб, я все понимаю. Господи, Арсений, что происходит?

Он хотел снова заорать: почему она не попросила женщину перезвонить ему на мобильник? Вместо этого Арсений пробормотал:

— Потерпи. Я сейчас буду.

12

Лера была очень бледной. Она смотрела на мужа затравленно, как на палача, и не сразу Арсений понял, что причиной был не он, а то, что совершенно незнакомая женщина говорила с ней, как со старой приятельницей.

По дороге домой Арсений вспомнил, что так и не рассказал жене о семье Юры. Как-то не до того было. Думал: вот созвонится с Юрой, договорится о встрече, тогда и Лера все узнает.

— Она позвонила мне, — запричитала Лера. — И сказала, чуть не плача: мол, подружка, спаси меня, муж погиб, и только ты мне поможешь. Я сначала решила, что это шутка, потом думаю, нет, голос у человека такой, словно помирать собрался. Решила, что женщина ошиблась, но побоялась спрашивать ее, кому она звонит. А тут она о тебе сказала. Мол, Арсений только вчера к нам забегал на минутку, Юра еще просил ее, чтоб не забыться позвонить завтра — в гости поедут.

Леру затрясло, Арсений обнял ее. На этот раз она не вырывалась.

— Понимаешь, — добавила жена. — Она и телефон наш знала, и как меня зовут, и тебя. Откуда все это? Ты как сказал, что тебе всякая ерунда видится, ну, про погибшего друга, что ты его видел, а тут эта женщина, да так говорит, будто мы друг друга сто лет знаем. Если б я до тебя не дозвонилась, я бы, наверное, чокнулась.

— Тише, тише, успокойся.

Но Арсений понимал, что успокоиться сейчас нереально. Ни ей, ни ему. Звонок Юриной жены действительно выглядел нелогично, пусть даже теоретически она могла позвонить Арсению домой — он ведь оставлял номер, говорил, что обязательно надо встретиться.

Арсений вспомнил о предупреждении матери. Она говорила о похоронах Юры, и теперь возникло ощущение, что в квартире сгустилось давящее зловещее облако. Все-таки похороны состоятся, а жена покойного уже позвонила, чтобы ее поддержали.

Лера отстранилась, заглянула мужу в глаза.

— Что происходит, Арсений? Почему эта женщина так говорила со мной? Это ты ей рассказывал о нас?

Арсений молчал. Он понимал, что объяснить придеться многое, но он не был уверен, что это разумно. Особенно Арсений не хотел рассказывать про мать. Что подумает Лера, если услышит о ней? Ладно еще ночные звонки, померещившийся давно погибший друг, но избитая мать, умершая двадцать лет назад и требовавшая не ходить на похороны, которые еще только состоятся? Это было слишком.

И еще Арсений противился рассказу о Черном Пальто.

Не только потому, что это казалось каким-то уж очень личным, как мастурбация в сезон отрочества или какая-то пошлость, о которой никогда никому не расскажешь. Был еще интуитивный страх за саму Леру, как будто известие о Черном Пальто могло ухудшить ее теперешнее состояние. Присутствовало что-то еще, чего нельзя было объяснить ни словами, ни образами.

Жена смотрела на него, ее глаза умоляли, требовали хоть какого-то объяснения, и Арсений решил пока игнорировать странный факт, но никак не пытаться его объяснить.

— Знаешь, Лера, давай-ка, позже выясним, откуда Юрина жена так много о нас знает, сейчас я хочу понять, как он погиб. Она сказала тебе?

Лера покачала головой.

— Это несчастный случай? — пробормотал Арсений. — Или он чем-то болел?

— Не знаю, — выдохнула жена.

Чтобы выиграть время, Арсений прошел в кухню, выпил минеральной воды. Жена пошла следом, встала на проходе. Ее глаза требовали ответа. Она не выдержала, снова спросила:

— Арсений, откуда эта женщина так хорошо меня знает? Мне показалось, что она говорила со мной совершенно искренне.

Он посмотрел на нее и сказал:

— Я сейчас позвоню ей сам. Потерпи.

Арсений прошел в спальню, набрал домашний номер Юры. Он ожидал, что Лера потребует, чтобы он сначала поговорил с ней, но она молчала, оставшись в прихожей. Тем лучше.

Трубку сняла какая-то женщина, возможно, родственница Юриной семьи, она позвала Иру к телефону. Когда Арсений услышал ее голос, ему стало тяжело дышать. Он прокашлялся, прежде чем заговорить, и уже жалея, что позвонил. Разумней было вообще ничего не узнавать и подавить любопытство. Вычеркнуть Юрину семью из своей жизни.

Поздоровавшись и выразив соболезнования таким голосом, словно во рту у него был какой-то предмет, Арсений снова прокашлялся, вынуждая себя перейти к делу.

— Скажите, Ира, как это… случилось? Вы уж простите меня, я все понимаю, вам бы… больше не говорить об этом, но… я хочу знать… почему Юра ушел из жизни.

Она молчала минуту, и Арсений подумал, не попрощаться ли, извинившись и положив трубку. Женщина, наконец, заговорила:

— Простите, трудно говорить, — она всхлипнула. — Юра… Он разбился на своей машине. На Кутузовском проспекте он поворачивал к своему офису и в его машину на полной скорости врезался грузовик.

Пауза. Кажется, женщина крепилась, чтобы не разрыдаться, и Арсений молчал, не зная, надо ли сейчас сказать что-то ободряющее.

— Он… скончался, не приходя в сознание.

Арсений вздохнул. Ему стало тоскливо, словно на всей земле, кроме него, никого не осталось. Он будто проклят: не в первый раз он разговаривает с женой очередного давнего приятеля, который погибает от несчастного случая через считанные дни после их встречи.

Ира снова замолчала, то ли ожидая новых вопросов, то ли борясь со слезами. Арсений поймал себя на мысли, что женщина до сих пор не заикнулась о своем недавнем разговоре с его Лерой. Он нахмурился. Он уже догадывался почему.

— Скажите, — решился Арсений. — Вы ведь звонили моей жене? С полчаса назад? Она тоже так поражена несчастьем.

Последнюю фразу Арсений добавил нарочно. Этим он как бы снимал собственный вопрос, звонила ли Ира его жене.

В ответ он услышал то, чего и боялся.

— Я? Вашей жене? Нет, я вам не звонила. Я ведь не знаю ее, мы так и не успели познакомиться.

— Не звонили? — вырвалось у Арсения.

— Нет. Я и номера вашего не знаю.

— Понятно. А то моя Лера сказала, что… звонила какая-то женщина, рассказала про несчастье, про похороны. Наверное, какая-то ошибка.

— Наверное. А вы приходите, Арсений. Вместе с женой. Приходите.

— Я бы не против, но… как-то неловко…

— Нет, нет, приходите. Вы поддержите меня. Заодно я с вашей женой познакомлюсь. Это меня хоть немного… отвлечет. Завтра в двенадцать. Ну, прощайте, а то меня зовут.

Арсений не успел ничего возразить — Ира положила трубку.

13

Арсений проснулся еще до рассвета и долго лежал, вспоминая вчерашний день. Жена тихо дышала рядом, изредка вздрагивая, и он несколько раз сдерживался, чтобы не прижаться к ней, обнять. Лера в последнее время спала очень чутко: стоит к ней прикоснуться, и она проснется.

После его вчерашнего разговора с Ирой жена спросила Арсения, что он узнал. В тот момент Арсений находился в какой-то прострации. Вроде бы он не обещал Ире прийти на похороны, но разговор закончился на том, что она просит их поддержки. Было по-человечески неудобно отказать в такой просьбе. Как только пошли короткие гудки, в душе Арсения началась борьба: идти — не идти.

— Что она сказала про похороны? — настаивала Лера.

— Просила, чтобы мы пришли завтра в полдень.

— Арсений, откуда она меня знает? И почему она говорила со мной, как со своей подругой?

Он сел на кровать и пробормотал:

— Она говорит, что не звонила нам. Она и телефона нашего не знает.

Это было ошибкой. Арсению не следовало это говорить, но он узнал об этом позже.

— Как не звонила? — воскликнула Лера. — Ты хочешь сказать, что я… тебя обманула?

Арсений поморщился.

— Нет, я вовсе ни это имел ввиду, когда…

— Я ведь не пьяная, Арсений. Я действительно говорила с женщиной, которая…

— Лера! — перебил он ее. — Постой. Помолчи и выслушай меня. Только сначала постарайся успокоиться. Ничего страшного не случилось.

— Ничего страшного?

— Боже, к словам только не придирайся. Я хотел сказать, что мы живы и здоровы, а с остальным как-нибудь справимся. Только паники не надо. Всякое бывает. Вот она позвонила, может, взбрело в голову, что она подруге звонит. Сама подумай: она мужа только что потеряла. Кто знает, что у нее сейчас в душе?

— Арсений, она знала про нас то, что знают люди о своих близких знакомых. Ты меня понимаешь?

Арсений чертыхнулся. Лучше бы он ни в чем не признавался. С самого начала он мог сказать, что Ира действительно звонила, что Арсений еще раньше рассказывал ей о своей жене, а Ира воскликнула, что почувствовала в Лере родную душу. Он бы с легкостью провел жену, но именно первоначальное утверждение, что Ира не звонила, что она даже телефона не знает, шокировало Леру.

— Иногда так бывает, — тихо сказал Арсений.

— Как?

— Иногда мы пересекаемся со своими близкими знакомыми, видим, как они что-то делают, слышим, что они говорят, а позже оказывается, что ничего этого никто из них не делал и не говорил, — Арсений пожал плечами. — Не знаю, как это объяснить. Может, наслаиваются параллельные измерения или что-то в этом роде?

Лера застыла. Затем неожиданно фыркнула и заявила:

— Хватит нести ерунду, Арсений. Я тебя серьезно спрашивала.

— И я серьезно, моя милая. Почему ты думаешь, я на тебя однажды накинулся? Потому, что заждался тебя, как просила об этом твоя мать. А потом оказалось, что твоя мать вообще мне не звонила. Думаешь, я это придумал? Или наклюкался до умопомрачения?

Арсений подумал, не развить ли этот разговор дальше, но жена развернулась, бросила через плечо:

— Не хочу об этом говорить. Такое чувство, что ты из меня полную идиотку делаешь, — она ушла в ванную и закрылась там.

Арсений тяжело вздохнул. Нет, лучше молчать. Жену не убедить.

Ближе к вечеру Лера спросила про похороны. Она говорила об этом, как о чем-то решенном. Арсений же считал, что разумнее никуда не идти. Хватит он экспериментировал.

— Что? — в голосе жены послышалось возмущение. — Ты говоришь, не идти? Но ведь женщина нас позвала. Это не уважение к ней, к ее горю.

Арсений потоптался в кухне, поглядывая на жену. Он понимал, что не может рассказать про свою мать, которую не так давно видел в деревне. Не мог он рассказать о том, как мать его предупреждала и как она при этом выглядела. Лера просто не воспримет это.

— Понимаешь, — продолжала она. — Это еще хуже, чем не пойти на какой-нибудь юбилей или даже на свадьбу. Там хоть люди и без тебя будут радоваться, а здесь все равно, что не помог встать человеку, который поскользнулся, упал и тянет к тебе руку.

— Лера, я с тобой согласен. И все же поверь мне: нам лучше никуда не идти.

Она поморщилась, как будто сдерживала слезы.

— Не мучай меня, пожалуйста. Мне и так страшно. Меня так хорошо знает женщина, о которой я вообще ни разу не слышала. Она просит нас прийти на похороны ее мужа, а ты отказываешься.

— Если тебе страшно, зачем тебе туда идти? Любопытно? Хочешь ее увидеть и поговорить?

— Я не хочу, чтобы стало еще хуже. Если она сейчас звонит мне, как подруге, что будет потом? Не обвинит ли она меня, что я, этакая скотина, не подержала ее в трудный момент?

Арсений не выдержал. Сказал, что лучше прекратить эти дебаты. На этом их общение закончилось. Лере как будто пощечину влепили. Они вновь стали отчужденными, ложась спать, не сказали друг другу ни слова. И Арсений осознал, что сегодня они с Лерой впервые за долгие дни разговаривали, как прежде, спорили, пытались до чего-то договориться. Казалось, даже Лера забыла о своем странном состоянии, когда ее невозможно вызвать на обычный диалог, словно она прячется в собственную раковину, и страх не выпускает ее ни на минуту.

И всего-то для этого понадобилась чья-то смерть.

Но теперь и чьей-то смерти не хватит, чтобы вернуть их к откровенной беседе. Снова между ними появилась невидимая стена, через которую не перелезть, не достучаться.

14

Одинокое Сердце очнулся, не сразу осознав, что его за плечо настырно трясет чья-то рука.

— Вставай. Вставай, говорю. Сейчас же вставай.

Голос, неприятный и нудный, колол, словно еловые иголки, завалившиеся в сапоги.

— Да проснись же ты, ну!

Одинокое Сердце открыл глаза, уже зная, кого увидит. Его будил худющий старик в грязной, залатанной телогрейке. Он постоянно мерз и потому кутался в это тряпье, от которого исходила устойчивая вонь.

Никуда от него не деться! Сегодня Одинокое Сердце забрался в подвал с холодным полом, с трубами, покрытыми паутиной и мышиным пометом, но Худеющий и здесь его нашел. Недавно он выгнал Одинокое Сердце из парка, еще раньше — с берега мутной речушки. Любопытно, как он вообще отыскивал тех, кто ему мог понадобиться? Возможно, причина была в том, что Худеющий как-то связан с Черным Пальто?

Скорее всего, так. Однажды Худеющий, когда он еще не был таковым, пришел на мост, чтобы спрыгнуть вниз, но между ним и Черным Пальто что-то произошло, какой-то разговор, и вот теперь Худеющий ему чем-то обязан, иногда выполняет его мелкие поручения.

Одинокое Сердце не сомневался, что Худеющий тревожит его по наущению Черного Пальто.

— Иди-ка на похороны, — заверещал Худеющий, склонившись к лежащему Одинокому Сердцу и дыша ему в лицо. — Быстрее. Ты должен попасть туда, если не хочешь неприятностей. Давай, давай. Подъем.

Одинокое Сердце сел, едва сдерживаясь, чтобы не лягнуть Худеющего ногой. Это ничего не даст. С некоторых пор Одинокое Сердце заметил, что все происходящее вокруг подвержено определенным законам. Стоит тебе проявить ничем неприкрытое насилие, и становится еще хуже, словно нечто возвращается к тебе с не меньшей силой. Одинокое Сердце пытался вспомнить, было ли так всегда, еще до того, как он превратился в Одинокое Сердце, или это началось в последнее время, с тех пор, как он пытается что-то изменить. Тщетно — будто некий занавес скрывал большую часть прожитой жизни.

— Ну? — Худеющий улыбнулся, если только это можно было назвать улыбкой: губы разлепились, явив дыры на месте выпавших зубов. — Идешь на похороны?

— Когда? — устало спросил Одинокое Сердце.

— Прямо сейчас, сейчас. Идешь?

— Иду, иду. Только ты это… Уходи, я сам. Сделал дело и давай… Ты заслужил отдых.

Худеющий снова оскалился и двинул к выходу. Одинокое Сердце облегченно вздохнул. Он не думал, что Худеющий так быстро оставит его в покое.

В последнее время Одинокое Сердце отсыпался, если только это были сны, а не провалы, похожие на вырезанные куски жизни, вырезанные так искусно, что не заметишь. Для этого он искал подходящие места, где его никто не смог бы побеспокоить. Похоже, этот период отсыпания был своеобразным бумерангом предыдущих дней, когда Одинокое Сердце расхаживал по берегу мутной речушки вдоль длинной каменной стены.

Это продолжалось долго, Одинокое Сердце сбился, считая дни. Он искал человека, которому пытался дозвониться, ждал, что встреча вот-вот состоится, надеялся, но время шло, а ничего не менялось. Туда, к этой стене вообще никто не приходил. Один раз забрели какие-то мальчишки, швырявшие в воду камни, затем молодая парочка — девушке не понравилась сырая земля, она чуть не поскользнулась, и кавалер быстро ее увел. Одинокое Сердце даже оставался там на ночь, хотя чувствовал, что это лишняя морока.

И он понял, что ничего не добьется. По-видимому, Черное Пальто обманул его. То ли пошутил, то ли была иная причина, из-за чего он предложил Одинокому Сердцу искать встречи с нужным человеком, а не болтать по телефону.

И вот теперь Черное Пальто, при помощи Худеющего, толкает его на какие-то похороны. Не просто требует, именно толкает. Вновь какой-то обман? Зачем это Черному Пальто?

Был еще и другой вопрос: где и когда будут похороны? И чьи они? Одинокое Сердце догадывался, что наткнется на похоронную процессию интуитивно. Для этого надо выйти и ходить по городу, а ноги сами приведут его в нужное место. Это покажется случайностью, но Одинокое Сердце давно заметил: случайностей нет, есть некая закономерность, объяснить которую никто не в силах.

Но стоит ли бродить по городу, чтобы наткнуться на похороны? Если к этому его толкает Черное Пальто, не лучше ли это игнорировать? Одинокое Сердце пытался вымолить у него хоть немного содействия, но все это бессмысленно, может стать только хуже.

С полчаса Одинокое Сердце сидел, не двигаясь, невидяще уставившись в противоположную стену, пока не услышал чьи-то шаги. Это Худеющий вновь спускался в подвал, чтобы растормошить Одинокое Сердце в очередной раз.

Похоже, ждал на выходе и решил, что клиент так и не выйдет. Бестия неугомонная!

Одинокое Сердце встал, пошел ему навстречу. Заговорил первым:

— Дай пройти! Куда прешь? Ты вместо меня спать собрался?

— Э-э… Ты почему так долго?

— Твое дело? Я готовился. Похороны — это тебе не в магазин за бутылкой сходить. А ты чтоб за мной не тянулся. Я один должен на похороны попасть. Надеюсь, ты знаешь об этом?

Худеющий что-то промычал, но Одинокое Сердце не понял, что именно. Он быстро пошел прочь от дома, где находился этот подвал. Через пару кварталов, запыхавшись, сбавил темп, оглянулся. Худеющего на горизонте не было. Одинокое Сердце немного расслабился, но вскоре им овладела тревога.

Идти дальше или не идти? Нужно ему на эти похороны или нет? Он увидит там того человека, которого тщетно прождал на берегу реки столько дней? Или там случится что-то другое, то, чего он вовсе не хотел?

Неожиданно Одинокое Сердце кое-что понял, увидев, как на пустынном перекрестке пересеклись пути двух людей — одному пришлось на секунду задержаться, чтобы дать пройти другому. Их пути так совпали, что даже на открытом пространстве они могли столкнуться друг с другом. Одинокое Сердце спросил себя: при каких обстоятельствах эти двое вообще не заметили бы друг друга? Для этого одному из них было достаточно остановиться возле какой-нибудь клумбы и с минуту полюбоваться цветами.

Через полквартала Одинокое Сердце заметил клумбу и сбавил шаг. Постоять минуту? Или наоборот поспешить, чтобы в нужный момент пересечься с тем, кого он искал?

Одинокое Сердце ускорил шаг. Еще через два квартала он снова заметил клумбу чуть в стороне от дороги. На этот раз он задержался. Он понял, что не знает, как для него лучше. С таким же успехом он мог опередить нужное событие, а не опоздать к нему.

Поколебавшись, Одинокое Сердце остановился посмотреть на клумбу. Расстояние было слишком велико, чтобы любоваться цветами, и Одинокое Сердце приблизился к клумбе. Глянул на цветы, поймал себя на идиотской мысли: на самом деле любоваться или просто стоять, считая до сотни?

Его что-то привлекло, он посмотрел в сторону и заметил во дворе частного дома скопление людей. Некоторые из них были во всем черном. Одинокое Сердце набрел на похороны.

15

Это случилось само собой. Арсений хотел пройтись, развеяться. Он не усидел бы в квартире, тем более там оставалась Лера. Он решил покормить уток — то, что он не сделал еще вчера. И по дороге ему пришла идея, которая, помогла отыскать золотую середину: нечто среднее между тем, чтобы пойти на похороны и не пойти.

Он не войдет во двор, а понаблюдает за происходящим со стороны. Он, конечно, увидит не все, но многое. Например, он увидит всех, кто придет на похороны. Он узнает почти все, так и не появившись на похоронах. Он не останется в неведении, но при этом сделает то, о чем просила его мать. Это несложно — перед домом Юры такой удобный кустарник, а забор невысокий, из редких досок.

Арсений повернул к метро. Неожиданно он понял, что мать была права — ему нельзя идти на похороны. Ее слова показались ему сейчас истинными, надежными, как проверенный факт.

Тем сильнее ему хотелось узнать причину этого.

Арсений не сразу подобрался к нужному месту. Небольшая группка людей долго топталась перед калиткой, не заходя во двор. Чтобы не попасть им на глаза, он держался на таком расстоянии, что люди во дворе оказались недосягаемы.

Наконец, все потянулись во двор. Арсений подошел ближе. К счастью, было очень тепло, и столы поставили на заднем дворе, а не в доме. Арсений рассмотрел бы большую часть столов, кроме того, у него еще оставалось время — еду только выносили из дома, и те, кто пришел на похороны, негромко беседовали друг с другом. Постоянно кто-то входил и выходил из дома — казалось, гости по очереди отлучались от общей массы, чтобы лично, без помех, выразить хозяйке соболезнования.

Для Арсения это было удобно — можно рассмотреть каждого в отдельности, а не выделять из водоворота лиц. Он стал чаще смотреть на входную дверь, нежели на группки людей во дворе.

Долгое время ничего не менялось. Кажется, уже и столы заставили едой и напитками, насколько Арсений видел с улицы, а люди по-прежнему толпились вокруг дома, не проходя к столам, все так же входили и выходили из дома по одному, по двое.

Странное дело, даже несмотря на длительную паузу, Арсений немного успокоился. Его напряжение как будто усыпили. Он уже не искал непонятно кого, его мысли приняли иное направление. Здесь было много народу, под сотню, не меньше, и он задумался: а что будет на его похоронах? Кто придет к нему, и придет ли кто-то вообще?

В иной обстановке это показалось бы абсурдом — к чему думать о том, что неизвестно, когда случится и что не будет иметь для Арсения после его смерти уже никакого смысла. Но сейчас, глядя на все это скопление людей, пришедших почтить память его друга детства, Арсению показалось, что вопрос очень важен. Он будто почувствовал, что это неспроста обеспокоило его здесь, не в самый подходящий момент.

Арсений задумался, на минуту перестал понимать, что видит во дворе дома, и ему показалось, что сзади кто-то шепнул:

— А к тебе никто не придет, ты помрешь в полном одиночестве.

Арсений вздрогнул, отпрянул от провидца-благодетеля, который, наверное, находился за спиной, обернулся…

Сзади никого не оказалось. Арсений оцепенел. Он явственно слышал чей-то голос, очень тихий, но достаточный, чтобы разобрать слова. Сердце пошло монотонным галопом. Арсений отошел на пару метров от места, где стоял, и теперь его могли видеть большинство людей со двора. Но его сейчас это не беспокоило. Это стало незначительной мелочью. Все — и риск засветиться, и эти люди, и сами похороны, и даже то, что мать просила Арсения не приходить сюда.

Только что кто-то стоял у него за спиной, но скрылся прежде, чем Арсений его заметил. Но странно не только это. Арсений сам почувствовал, что так и случится — на его похороны никто не придет. Похорон как таковых не будет. Казалось, он заглянул в собственное будущее. Заглянул, но забыл увиденное, настолько мгновенно это произошло, а что-то осталось в его глубинной памяти, в памяти души. И лишь чье-то присутствие вытянуло это неприятное знание на поверхность сознания.

Это открытие едва не вызвало шок, но тут кое-что случилось. Арсений заметил, как в дом вошел худощавый мужчина с длинным чубом.

Арсений увидел самого себя.

16

Теперь в этом не было сомнений. Если раньше, когда на Земляном Валу Арсений заметил кого-то очень похожего на себя, стопроцентной уверенности не было, ведь там это заняло секунду-две, сейчас его копия уходил медленно, как будто понимал, что в такой день и движения должны нести на себе налет траура. Он даже обернулся прежде, чем войти в дом, словно хотел предложить кому-то составить ему пару.

Дом поглотил этого человека, а вокруг ничего не изменилось, как будто это было вполне естественно: в одно и то же время один и тот же простой смертный находился в двух местах — в доме и на улице, всего в двух десятках метрах.

Арсений двинулся к калитке. Это был неосознанный порыв. Неосознанное желание приблизиться к своему двойнику и рассмотреть его в упор. Выяснить, кто он такой, ведь не мог же этот человек, в самом деле, быть Арсением!

До калитки оставался всего один шаг, когда Арсений остановился. Дальше его что-то не пустило. Он вспомнил слова матери, но сейчас она была ни причем. Это было что-то внутри него, такое же сильное, как и жажда увидеть своего двойника.

Какое-то время эти две силы боролись, а тело била сильная дрожь, как на пронизывающем ветру. Арсений зажмурился, словно изгоняя все, что его терзало. Он так и не понял, сделает ли он шаг назад, когда в глаза бросилось еще одно знакомое лицо. Лицо его жены. Это была Лера, и она стояла несколько обособленно. Вроде бы недалеко от остальных, но для большинства незаметная — многие находились к ней спиной.

Арсений попятился к прежнему укрытию. Странно, что он давно ее не заметил. Или она только появилась здесь, пока он приходил в себя после увиденного и услышанного?

Он удивился, что Лера все же пришла на похороны. Как она на такое решилась без него? Ее здесь никто не знал! Или она надеялась, что Арсений тоже придет? Почему тогда не позвонила ему?

Арсений остановился, не достигнув кустарника. Он увидел еще одного знакомого. Гена? Это был он. И что он здесь делает? Он тоже знал Юрину семью? Приятель отделился от ближайшей группки, подошел к Лере. Арсений видел его лицо, а Леру только в профиль. Арсению не понравилось выражение лица своего сослуживца. Тот смотрел на Леру так…

Этого не могло быть! Он ведь знал, чья это жена. И кругом были люди!

Гена смотрел на Леру, как смотрят на любовницу или, по крайней мере, на ту, кто вот-вот ею станет. Он даже на секунду обнял Лера, а она… она его руку не убрала, вообще никак не отреагировала, словно это было нормально.

Арсений оцепенел. Он не верил тому, что видел, не хотел верить. Казалось, он быстрее согласился бы, что пару минут назад видел себя, входившего в дом, нежели свою жену, которая не убрала со своей талии руку постороннего мужчины. Арсений почувствовал, как жжет лицо от прихлынувшей крови. Желания сменяли друг друга с невообразимой скоростью: ему захотелось кричать, броситься вперед и разорвать Гену; просто развернуться и уйти; спокойно войти во двор и влепить Лере пощечину с требованием забрать свои вещи сегодня же; ему даже захотелось разреветься от такой несправедливости — ведь она всегда утверждала, что не изменит ему.

Но пока длилось оцепенение, Арсений ничего не делал, он просто стоял и смотрел на свою жену рядом с чужим ей мужчиной, который одновременно был его приятелем. Арсений хотел, чтобы Лера сейчас встретилась с ним взглядом. Пусть заметит своего законного мужа, любопытно увидеть выражение ее лица. Их разделяло незначительное расстояние, и то, что Лера его вот-вот увидит, казалось делом решенным, но прошла минута, а этого не случилось. Она несколько раз смотрела в сторону улицы, но, казалось, смотрела сквозь Арсения, как будто его здесь вообще не было.

Из дома вышла пожилая женщина, на секунду выглянула Юрина жена, снова исчезла в доме. Во дворе произошло заметное шевеление, кто-то потянулся к столам. Лера с Геной переглянулись, будто раздумывая, стоит ли вообще присоединяться ко всем этим людям, и не лучше ли упорхнуть отсюда вдвоем, пока есть возможность?

Как в болезненном трансе Арсений достал мобильник. Сейчас он позвонит женушке и попросит ее остановиться. Если сама она никак не заметит его, придеться ей помочь.

Телефон жены был недоступен. Лера вместе с Геной медленно пошли на задний двор следом за гостями.

— Ах ты, сука! — вырвалось у Арсения. — Нарочно отключила?

Он шагнул к калитке, его пальцы уже коснулись ручки. Его остановил звонок мобильного. Арсений глянул на экран — номер был незнакомым. Он снял трубку.

Детский плачущий голос запричитал:

— Дядя, помогите мне! — это была незнакомая девочка. — Моего брата обижают!

17

Арсений обернулся. Вокруг, сколько хватал его взгляд, никаких детей не было. При этом на другом конце линии слышалась какая-то возня, ругань.

Откуда звонит этот ребенок? Набрал первый пришедший в голову номер?

Арсений посмотрел на свою жену. Рука Гены опять на секунду коснулась Леры! На этот раз прошлись по талии и ягодицам! И она вновь никак не отреагировала!

— Ну, дядечка! Пожалуйста, помогите! — кричал ребенок в телефонную трубку. — Ну, помогите же!

Казалось, девочка видела Арсения. Более того, кроме него вокруг взрослых не было.

Арсений попятился от калитки — решил, что не видит ребенка из-за кустарника, но тщетно — никого, почти пустынная улица. Лишь вдалеке какая-то старушка и молодая женщина с коляской.

— Помогите! Быстрее, дядечка! — девочка захныкала, а шум на заднем фоне усилился.

— Ты где? Я тебя не вижу.

— Здесь я! Мы же близко от вас! Помогите же! Они его бьют!

Арсений рванулся к ближайшему перекрестку, но что-то его остановило. Может, его специально отвлекают? Неудивительно, ведь он не видел никаких детей. Неужели кто-то для этого даже ребенка использовал?

Арсений посмотрел во двор, но Леру с Геной уже скрыл угол дома. Девочка просила помощи, и Арсений, не зная, как быть, крикнул в трубку:

— Кто ты? Откуда ты знаешь мой телефон? Я не вижу тебя, слышишь?

Похоже, ребенок его не слышал, все звал и звал на помощь. Неожиданно на детский голос наложился голос взрослого мужчины. Арсений, который уже возвращался к калитке, замер.

— Что?

— Я говорю, помоги ребенку! — повторил мужчина.

— Не понял? Кто говорит?

— Что непонятного? Помоги девочке! Перестань топтаться возле этой калитки!

Арсений огляделся по сторонам. Никого. Что за наваждение? Говоривший, судя по всему, видел его, как и девочка, которая по-прежнему звала на помощь. Арсений пробормотал:

— Я не вижу никакого ребенка! И кто со мной говорит? Мы знакомы?

Он подумал, что с ним говорит тот человек, который уже дозванивался раньше на его домашний телефон, но голоса очень отличались. Прежний собеседник был в годах, голос как будто пропитый, а в этом, молодом и сильном, была некая легкость, словно… собеседник вложил в разговор всю душу.

— Это неважно, знакомы ли мы! — отозвался мужчина. — Ты просто уйди оттуда, вот что сейчас надо.

— Что, значит, уйди? Я могу узнать ваше имя? И где эта девочка?

— Да сколько тебя просить?! — вскричал мужчина. — Уйди от этого дома! Все остальное неважно — поможешь ты девочке или нет. Прогуляйся, поори в небо, можешь даже под машину попасть, это лучше, чем остаться возле этого дома! Остаться возле этого дома — значит, прогневать Бога!

Арсений вздрогнул. Было такое ощущение, словно кто-то ткнул его в бок чем-то острым, и этот предмет задел не только тело.

— Ты кто? — Арсений заговорил тихо, подавленно, в его голосе звучала мольба.

— Уходи же! Прошу тебя!

— Но почему я должен тебе поверить?

Пауза показалась очень долгой, и Арсений решил, что больше не услышит собеседника. Он по-прежнему улавливал крики девочки, шум и возню, наверное, драку.

— Тебе ведь говорили, чтобы ты не приходил на похороны? — заговорил мужчина. — Ведь просили же?

Арсений не сразу понял смысл вопроса, хотя шум в телефоне не мешал слышать и понимать собеседника. Затем ему как будто сдавили горло.

— Просили, — повторил собеседник, но уже утвердительно.

Он знал про мать Арсения? Кроме нее никто не требовал игнорировать похороны!

— Откуда ты знаешь? — прохрипел Арсений. — Что со мной случится, если не уйду? При чем здесь Бог?

— А ты упрямый. Из-за этого у тебя большинство проблем, хотя благодаря этому ты пока борешься.

— Что? Борешься?

— Я не могу тебе сейчас ничего объяснить. Может, повезет — узнаешь в свое время. А теперь — уходи! Ты даже не…

Мобильник пискнул и отключился. Исчезли детские крики и голос странного мужчины. Села батарея?

Арсений не стал выяснять. Не глядя во двор, где были похороны, он поспешил прочь. Арсений оглядывался, отыскивая детей — мальчика и девочку, но перед глазами стояло окровавленное лицо матери.

18

Через два квартала Арсений остановился. Вдалеке бегали и смеялись две девочки лет семи-десяти. Им явно не требовалось никакой помощи, и Арсений пошел дальше.

Голову словно заполнил какой-то тяжелый туман. Мимо прошел мужчина с угрюмым лицом и портфелем под мышкой. Это был первый встречный после продолжительной паузы. Арсений оглянулся, проводив его взглядом до ближайшего поворота.

И понял, что уже видел этого человека. В детстве.

Он также понял, что знает девочку, которая только что звала его на помощь по телефону. Правда, в реальности она вовсе никуда не звонила. В реальности она просто кричала — звала мужчину, который… только что прошел мимо Арсения, с угрюмым, отстраненным видом.

Арсений поспешил за ним вдогонку, но его ноги подкосились от слабости, он оперся о ближайшее дерево, опустился на корточки, не в силах побороть необъяснимое головокружение. Перед глазами все поплыло, Арсений даже испугался, что это с ним. Его отвлекли воспоминания, хлынувшие в сознание, как вода сквозь щель в дамбе.

Арсений вспомнил, как в детстве, еще до злополучной истории у деда в деревне, его испугали старшие мальчишки, приставшие к его друзьям — двойнятам Даше и Саше. Арсений задержался возле колонки, чтобы глотнуть воды, а когда поднял голову, брата с сестрой окружили хулиганы.

Было жарко, полдень, улица пустовала. Ни одного прохожего. Наглецы толкали друг на друга Сашу, Даша вырвалась и закричала. Арсений кинулся к другу, но необъяснимая слабость подкосила его ноги, и мальчик неуклюже опустился на корточки. У него даже голос пропал. Он что-то сипел, требуя, чтобы подонки отпустили Сашу, но на него не обращали внимания. Он находился всего в пяти-шести метрах, но его как будто вообще не видели! Это было необъяснимо: рядом еще одна жертва, но на нее ни разу никто не посмотрел.

На улице все-таки появился один прохожий — взрослый мужчина, одетый слишком жарко, в строгий костюм и шляпу, похожий на классического партработника. Он шел, задумчиво глядя перед собой, никого не замечая. Даша позвала его. Он не отреагировал. Даша сделала пару шагов к нему и закричала:

— Здесь я! Мы же близко от вас! Помогите же! Они его бьют!

«Дядечка» рассеянно оглянулся, как будто услышал клаксон автомобиля, и снова уставился перед собой. Даша какое-то время семенила за ним, требуя помощи и не веря, что взрослый даже не посмотрел в ее сторону. А ее брата уже не просто толкали, его били. Он рискнул один раз отмахнуться, и его мучители пустили в дело кулаки. Ему уже разбили нос и бровь.

Арсений застыл, оборвалось его глухое сипение. Его подхватила новая волна страха, и это уже не имело отношения к экзекуции над его другом. Арсений понял, что прохожий действительно не слышит Дашу!

Понимание этого быстро ушло, но мальчик испугался. И страх был сильнее прежнего, когда Арсений увидел кровь на лице Саши. Мальчик догадался, почему Даша не докричалась до прохожего. Этот мужчина отсутствовал! Его здесь просто не было! Возможно, он должен был пройти по этой улице в другое время или в другой день. Или вообще спустя много-много лет. И Даша, жаждавшая найти спасителя, «увидела» его в тот момент, когда сильнее всего в нем нуждалась, увидела из-за сильного стресса, из-за страха за брата. Сам мужчина, конечно, девочку не видел. Когда он проходил здесь, вокруг никого не было. Неудивительно, что на прохожего никак не отреагировали хулиганы — они его тоже не видели.

Арсений «забыл» об этом прежде, чем хулиганье, утолившись потехой, оставило плачущего избитого мальчишку. И лишь спустя столько лет объяснилось, почему Даша не докричалась до прохожего. Каким-то непостижимым образом ее крики снова услышал уже взрослый Арсений, на этот раз по собственному мобильнику.

Он застонал, сел на землю, вытянул онемевшие ноги. По другой стороне улицы прошла пожилая женщина. Она или действительно не видела Арсения, занятая своими мыслями, или из опасения сделала вид, что не видит. Арсений проводил ее взглядом, а его уже ждало еще одно открытие. Он понял, почему его не заметили мальчишки, лупившие Сашу. Как и того странного прохожего, Арсения они тоже не видели. Он «выпал» из реальности на какие-то минуты. Не потому ли Даша не посмотрела в его сторону, когда искала помощь? И то, что Саша и Даша перестали с ним дружить, не высказывая вслух, что он струсил и куда-то слинял, пока били его друга, это также доказывало, что Арсений для посторонних «исчез». Наверное, потому он тоже увидел прохожего, как и Даша?

Арсений встал, пошел дальше. Прошлое отпускало его медленно, будто с неохотой, перед глазами мелькали лица: искаженное Дашино, злые самодовольные физиономии мальчишек, разбитое Сашино, задумчивое прохожего.

Из транса его вывел визг шин и мощный удар.

Арсений вздрогнул, оглядевшись. Он едва не оказался меж двух столкнувшихся автомобилей.

19

Непонятно, как они столкнулись. Невысокая скорость, открытый перекресток. Отсутствие других машин. Ничто не способствовало аварии, но она произошла. Синий «Опель» и красная «Ауди» впечатались друг в друга, как будто столкнулись на скорости не меньше восьмидесяти километров в час.

В «Ауди» находились два человека, мужчина и женщина, в «Опеле» — один. Водителя «Опеля» расплющило о руль, и он не двигался. Его грудь была в крови. В «Ауди» был еще кто-то жив — Арсений услышал стоны.

К месту аварии спешили двое прохожих — семейная пара зрелых лет. Чуть дальше остановились две девушки. Шокированные, они выглядели испуганными и не сразу решились подойти ближе.

Арсений заглянул в салон красной машины. Живой оказалась женщина. Она стонала, пытаясь выпрямить спину, ее рука судорожно билась по стеклу дверцы. Ее спутник сидел, откинув голову, по его виску и щеке текла тоненькая струйка крови. Он не двигался.

Арсений открыл дверцу, пробормотал:

— Я помогу вам.

Подбежала супружеская чета, мужчина воскликнул:

— Осторожнее, осторожнее. Может ей вообще нельзя двигаться.

Они постарались вытащить пострадавшую из салона как можно осторожней, но она вскрикнула от боли.

— Кажется, у нее рука сломана, — заметил мужчина.

Его жена уже звонила с мобильника в «скорую», давая координаты места аварии. Рядом оказался еще какой-то мужчина, он тоже присоединился к ним. Все вместе они обошли машину, попытались открыть водительскую дверцу, но тщетно — ее заклинило.

— Может, лучше «скорую» обождать? — заметил подошедший последним.

Арсений пожал плечами, а третий кивнул:

— Да, кажется, мы ему все равно уже не поможем. Лучше присмотрим за женщиной.

Послышалась сирена, за ней — другая. Приехали «скорая» и милиция. Возле покореженных машин засуетились медики. Вокруг уже собралась кучка зевак, большинство из них к месту трагедии близко не подходили.

Арсений с облегчением передал пострадавшую женщину персоналу «скорой» — было жутко смотреть на нее, отошел в сторону, наблюдая, как извлекают из машины водителя. Один из мужчин уже разговаривал с милицией. Арсений подумал, что надо уходить отсюда, не хотелось давать какие-то показания, он не видел в них смысла. Без этого понятно: несчастный случай, погибли люди.

Он собирался уйти, но водитель красной машины, наверное, муж своей пострадавшей спутницы, чем-то привлек Арсения. Он медленно приблизился, пока погибшего перекладывали на носилки. В нескольких метрах от носилок, рассмотрев окровавленное лицо, Арсений застыл, закашлялся, его чуть не скрутило, но он заставил себя сделать еще один шаг и рассмотреть покойника снова.

Ничего не изменилось. Несмотря на кровь, испачкавшую лицо погибшего, это был никто иной, как Юра. Друг детства, на похороны которого Арсений приходил менее получаса назад.

И этот человек совсем недавно еще сидел за рулем машины, водил ее и даже попал в аварию?!

Арсений попятился. Похоже, он сильно изменился в лице. На него обратил внимания один из медиков.

— Что с вами? Вам плохо?

Арсений покачал головой, пытаясь совладать с мимикой.

— Нет, нет. Все нормально. Просто голова закружилась.

Он повернулся, заметил, что на него покосился один из милиционеров, быстро зашагал прочь. И лишь спустя минуту осознал, что возвращается к дому Юры.

Кого же они там хоронят? Или Арсений каким-то образом вновь увидел то, что уже случилось? Заглянул в прошлое?

Женщина, которая была с Юрой в машине, кажется, осталась жива? Кто она? Любовница? Не потому ли жена Юры не упомянула, что в момент аварии ее муж был не один, чтобы после смерти не чернить его память?

Когда впереди показался дом Юры, Арсений вспомнил, что его жена говорила про аварию на Кутузовском проспекте, а это вовсе не в паре кварталов от их дома! Еще про грузовик сказала, а не про легковушку. Что же Арсений только что видел? Был ли тот погибший мужчина Юрой?

Арсений остановился напротив дома. Теперь здесь многое изменилось.

20

Первое несоответствие было в том, что никто еще не сидел за столами на заднем дворе. Эти столы вообще до сих пор не расставили. Арсений вернулся сюда в другое время, чуть раньше, чем в прошлый раз — поминки лишь начинались.

Благодаря этому он увидел каждого в отдельности, когда люди выходили из дома. Последней вышла Юрина жена и… закрыла за собой дверь на ключ. В доме, судя по всему, никого не осталось. На дворе уже расставили столы и еду, и все пришедшие потянулись туда.

Не было той продолжительной паузы, когда люди стояли в ожидании, тихо переговариваясь. Сейчас все происходило быстрее.

Арсений закрыл глаза, прислонился к дереву. Он не просто вернулся сюда в «другое» время. Сейчас вообще не совпадало множество деталей. Чуть-чуть, но все было по-другому.

И кое-что было существенным. Арсений не увидел своего двойника — никого похожего на него среди присутствующих не было. Еще Арсений не обнаружил своей жены, не увидел приятеля-сослуживца. Никого из них не было, но Арсения это распалило еще сильней. Неважно, когда и в какой реальности это произошло, но он все равно видел, как Гена лапал его жену, и как она реагировала на это.

Арсений заскрежетал зубами. Ревность, помноженная на гнев, вызвала дрожь по всему телу. Это было, было! Возможно, и здесь, в этом дворе, Лера и Гена были, только ушли раньше, до того, как люди потянулись на задний двор.

Подозревая, что это ничего не даст, Арсений набрал номер жены. Ее мобильник вновь был недоступен. Пока Арсений звонил, ему показалось, что с другой стороны кустарника топчется какой-то старик с седыми волосами, словно он, как и сам Арсений, следит за происходящим во дворе. Арсений, хмурый, растерявшийся, не зная, что делать, спрятал мобильник. Обошел кустарник, но там никого не было. Старик померещился.

Арсений побрел прочь. Поначалу еще тлела мысль, не остаться ли, убедиться, что Лера здесь больше не появится, но Арсений решил, что поедет домой и обождет жену именно там. По дороге он купил две бутылки вина. Боль из-за ревности была так сильна, что Арсений решился на этот общепринятый способ — выпить. Других способов справиться с болью не предвиделось. И так будет легче говорить с Лерой, когда она вернется. Арсений выдержит паузу, выяснит: признается Лера сама? Иначе случится непоправимое — он начнет ее бить, не задав ни одного вопроса.

И все-таки Арсений еще надеялся, что ошибся насчет Леры. Не видел ли он иную реальность, в которой они с Лерой не были мужем и женой или просто развелись к моменту Юриных похорон?

Уже дома, когда он сидел с первым бокалом, подумалось, что он мог узнать у Юриной жены, была ли у нее Лера, и, если да, то с кем. Впрочем, поздно. Лучше окончательно выяснить отношения с женой дома, без посторонних свидетелей.

Когда Арсений взялся за вторую бутылку, уже через «не могу», наступил вечер. Куда подевалось столько времени, он сказать не мог. Он просто сидел в кресле, потягивал вино и, кажется, ни о чем не думал. Вернее, он вспоминал, но как-то поверхностно, отстранено, лишь скользил поверху, никуда не погружаясь, будто серфер на приливной волне.

Арсений встал, размял затекшее тело. Леры все еще не было. Он ухмыльнулся, покачал головой. И за что ему все это? Почему вообще происходит с ним столько странного? Как такое возможно, что он несколько раз оказывался в каком-то ином измерении? Как он увидел жену со своим приятелем, ведь Лера не могла так поступить, просто не могла!

Когда вторая бутылка наполовину опустела, Арсений поймал себя на том, что обдумывает излюбленное изречение своего отца: чтобы не происходило с человеком, он сам виноват в этом, виноват даже тогда, когда кажется, что он виноват в последнюю очередь. Иначе говоря, если бы сейчас был жив отец, он наверняка бы заметил:

— Ты сам захотел, чтобы с тобой все это случилось.

Арсений даже привстал с кресла, как будто здесь, в его квартире, находился отец и разговаривал с ним.

— Сам захотел? — пробормотал Арсений. — Сам? Это как же? Я что идиот всего этого хотеть? Идиот, да?

Арсений заморгал, с трудом понимая, что увлекся. Он был в квартире один и при этом очень пьян. Он, непьющий человек, преодолел отвращение, и теперь вино шло, как вода — Арсений не чувствовал вкуса. Зато ощущал, как все предметы отдаляются, становятся все более эфемерными.

Последней связной мыслью, прежде чем он отключился, было осознание того, что почти полночь, а Леры все нет.

21

Арсений проснулся от сильной головной боли, а еще его тошнило. Этого следовало ожидать, и сейчас ему стало не до того, что жена ему изменяет, что она не пришла на ночь. Ему было плохо. Так плохо, что он даже не позвонил на мобильник Леры. Он доковылял до кухни, нашел таблетки, проглотил несколько и вернулся в кровать, где скрутился, постаравшись найти положение, при котором боль стала не такой беспощадной.

Когда он встал с более-менее нормальной головой, миновал полдень. Арсений все еще чувствовал себя неважно, осталась противоестественная слабость, но в сравнение с тем, что было пару часов назад, это было райское состояние. Арсений постоял на балконе и, наконец, задумался о жене.

Какое-то время он и близко не чувствовал вчерашней злобы и ревности — сказался переход от убийственного состояния к теперешнему самочувствию. Тревога брала свое по мере того, как благодатное состояние теряло свой блеск, становилось привычным, естественным. Арсений занервничал, позвонил жене на мобильник — недоступен. В который раз он вышел на балкон, разглядывая подступы к дому, но там попадались лишь соседи или незнакомые люди.

Арсений вдруг испугался: Лера ему не просто изменяет, она решила уйти от него. Насовсем. Неважно, что ее вещи здесь, это — мелочь, это всегда успеется. Он почувствовал такую слабость в ногах, что сел на пол. Внутри все горело, подступили слезы, захотелось разрыдаться. Она ушла от него? Только ни это! Он знал, что не сможет без нее жить. Возможно, он не наложит на себя руки, это было бы непростительным грехом, у него ведь сын, но то, что жизнь превратится во что-то бесцветное и безвкусное, это факт.

Арсений встал. Можно ли еще что-то изменить? Нужно найти Леру, пока не поздно! Позвонить Гене? Поехать к нему домой? Или теще позвонить? Если Лера решила уйти от него, наверняка рассказала обо всем матери. Не то чтобы она так ценила ее мнение, но предупредить должна — ведь дома ее нет, мобильник отключен.

Арсений хотел уйти с балкона, но задержался, разглядывая кустарник на углу дома. Только что ему померещился старик с длинными седыми волосами. Это напомнило Арсению вчерашнее видение у дома Юры, что плавно породило еще одно воспоминание.

Того, что случилось прошедшей ночью, пока он находился в пьяном бреду.

Было ли это сном? Арсений не мог сказать. Все было туманным, он уже плохо помнил детали. Он долго лежал, не раздевшись, на диване в гостиной, и в какой-то момент почувствовал чье-то присутствие. То ли Арсений приоткрыл глаза, то ли видел сквозь веки, что для сновидения вполне нормально, но, кажется, он рассмотрел старика с седыми волосами. Тот вроде бы постоял посреди комнаты, оглядываясь, как человек обронивший какаю-то вещь, что-то пробормотал и… вышел. Арсений хотел его окликнуть, но что-то внутри воспротивилось этому, словно кто-то скомандовал: лежи тихо, не двигайся.

Чем был опасен этот старик, неизвестно, но сейчас, при свете дня, воспоминание все больше смахивало на пьяную галлюцинацию. На всякий случай Арсений проверил, что входная дверь заперта, а замок не поврежден. Вряд ли к нему кто-то проник ночью, а, если проник, то с какой целью? Походить по квартире и уйти, ничего не взяв, но и не разбудив хозяина?

Отбросив мысли о старике, Арсений позвонил Гене. Сначала на домашний, затем на мобильный. По первому никто не ответил, второй был недоступен.

— Что ж, — пробормотал Арсений и позвонил теще.

Долго никто не отвечал, и Арсений, выругавшись, набрал номер мобильника. Этот телефон был доступен, но звонки тоже шли долго.

— Хоть ты доступна, старая карга, — пробормотал Арсений. — Только куда ты подевалась. Накручиваешь бигуди?

Он набрал снова. На этот раз трубку сняли после первого гудка. Голос, замученный, несчастный, сказал слабое «Да», и Арсений не сразу признал в собеседнике свою тещу. Это была она, но что у нее с голосом? Если человек при смерти может говорить внятно, ему подошел бы такой голос.

— Татьяна Михайловна? — Арсений, обескураженный, решил, что ошибся номером. — Это вы?

Пауза. Послышался какой-то звук, невнятный, какое-то междометие, которое Арсений плохо расслышал.

— Что? Это вы? — повторил Арсений.

— Что ты хотел? — спросила теща.

Она говорила не грубо, а как-то безжизненно, и то, что не поздоровалась, из-за ее теперешнего голоса показалось вполне естественным.

— Что с вами? — с участием спросил Арсений. — Вы заболели?

Теща молчала. Теперь не было ни междометий, ни даже дыхания. Арсений решил, что прервалась связь.

— Але? Татьяна Михайловна? Вы меня слышите? Я просто… Извините, что беспокою, я знаю, вы любите поспать днем… Не сердитесь. Я просто хотел узнать…

— Что тебе надо?! — взорвалась теща. — Говори! Чего притих, как сурок?

Арсений опешил.

— Я? Я ведь… Ладно, я только хотел узнать: вам Лера ничего не говорила? Ну, что хочет уйти от меня или еще чего? Ее просто давно нет дома, вот я…

Арсений осекся. Он услышал странный вздох, чем-то напоминающий предсмертный человеческий хрип.

— Татьяна Михайловна? — просипел Арсений.

— Сволочь!!!

Крик был так силен, что Арсений отстранился, едва не выронив мобильник. Даже удерживая телефон на расстоянии от лица, Арсений слышал каждое слово.

— Гадина!!! Как ты смеешь, говорить мне, что Леры нет дома?! Она умерла! А ты звонишь мне, чтобы поиздеваться?! Моей Лерочки больше нет! И это все из-за тебя! Ты во всем виноват! Слышишь?! Из-за тебя она это сделала! Будь ты проклят!

Арсений выронил мобильник, когда голос тещи оборвался, и пошли короткие гудки.

22

Одинокое Сердце недолго стоял напротив дома, где проводили поминки. Что-то в душе этому противилось, гнало его прочь, напоминая, что он здесь из-за Черного Пальто. Именно Черное Пальто через своего подопечного по имени Худеющий вынудил Одинокое Сердце сюда прийти.

Он рассмотрел людей во дворе, но не заметил ни одного знакомого, ни чего-то значимого, что навело бы его на какую-то дельную мысль. Он собирался уходить, когда за кустами померещился какой-то человек, всего в нескольких шагах от него. Одинокое Сердце замер, подумав, что это Худеющий следит за ним.

Не выдержав, Одинокое Сердце обошел кусты, решив отчитать Худеющего. Что его бояться? За кустами никого не оказалось. Одинокое Сердце снова обошел кусты, огляделся, но вокруг было пусто.

Нахмурившись, Одинокое Сердце медленно побрел прочь, изредка оглядываясь и сомневаясь, что поступил правильно. Оглянувшись в очередной раз уже в квартале от дома, он заметил возле кустарника какого-то мужчину, явно не Худеющего, моложе и опрятней на вид. Одинокое Сердце вздрогнул, обернулся, но… возле кустарника уже никого не было.

— Что ж это такое? — прошептал он.

Ему стало зябко, словно сквозняком холодным потянуло. С минуту он боролся с мыслью, вернуться или нет. И все-таки повернулся и двинулся в прежнем направлении, теперь уже не оглядываясь.

Когда эта улица с добротными деревянными домами осталась позади, Одинокое Сердце немного расслабился. Ушло странное ощущение неприятного сквознячка, холодившего ноги, спину, затылок. От быстрой ходьбы стало даже жарко. Одинокое Сердце покинул частный сектор, теперь он шел по кварталу многоэтажных домов, хотя улицы оставались пустынными.

Вскоре облегчение уступило место прежнему беспокойству. Что дальше? Не опять же забираться в подвал и проживать во сне то, что еще осталось? Это бессмысленно — его снова найдет Худеющий. Чтобы подтолкнуть еще к какой-нибудь пакости.

Тогда что?

Выбора не было, и Одинокое Сердце решил идти, куда ведет его интуиция. Он выбьется из сил, свалится под каким-нибудь деревом или забором. Если только раньше не случится чего-то важного, значительного. В любом случае, сидеть и ждать Худеющего он не хотел.

Незаметно пришли сумерки, за ними — ночь, а Одинокое Сердце все шел и шел. Изредка он останавливался перевести дыхание, помассировать ноги, посмотреть на звезды, такую редкость в его теперешней жизни.

На востоке посветлело небо, когда Одинокое Сердце присел на скамейку возле подъезда какой-то девятиэтажки. На этот раз он задержался, все-таки усталость взяла свое. Он сидел в тени, а вдоль подъездов шли кружки освещения от фонарей на крыше дома. Было тихо, тепло, скамейка оказалась на удивление удобной, и Одинокое Сердце почувствовал, что вот-вот задремлет.

Неожиданно что-то отогнало сон, Одинокое Сердце не сразу понял, в чем дело. Он огляделся, ничего не заметил, снова укорил себя, что ему в последнее время что-то мерещится, когда у соседнего подъезда увидел какого-то человека.

Человек появился из темноты, попав в круг света напротив подъезда. Он задержался всего на секунду-другую, но этого хватило, чтобы Одинокое Сердце узнал его. Это был Худеющий. Он огляделся, как человек, который не хочет быть замеченным, и юркнул в густую тень под козырьком подъезда. Там он задержался подольше. Стоял и высматривал.

Одинокое Сердце замер. Он находился в тени, не двигался, но все равно было ощущение, что Худеющий вот-вот его заметит. Одинокое Сердце чувствовал, что надо остаться незамеченным. Затаиться и… возможно, выяснить, что здесь делает Худеющий. Ведь не просто же так эта бестия шляется ночью! Если Одинокое Сердце оказался здесь случайно, Худеющий появился с какой-то определенной тенью.

Худеющий проскользнул в подъезд, даже не скрипнув дверью. Одинокое Сердце поднял голову, рассматривая окна. На седьмом этаже горел свет. Сейчас это было единственная освещенная квартира во всем доме, не считая окон с противоположной стороны. Свет был приглушенным, наверное, горел ночник или торшер. Это ни о чем не говорило, Одинокое Сердце не мог знать, куда направился Худеющий, но интуиция шепнула, что его цель — квартира, где окна освещены. В последнее время Одинокое Сердце убедился, что в его теперешней жизни интуиция значила очень много.

Одинокое Сердце встал, засеменил к подъезду. Приоткрыл дверь, просунул голову. Было очень тихо. Либо Худеющий уже достиг своей цели и находился в одной из квартир, либо так бесшумно двигался. Поколебавшись, Одинокое Сердце двинулся во тьму подъезда.

Он продвигался медленно, останавливался на каждом этаже и прислушивался, но не уловил ни одного звука до самого седьмого этажа. Там он задержался минут на десять, не зная, как быть: войти в квартиру или вообще убраться из этого дома? Его терзали и страх, и любопытство, рождая надежду, что здесь Одинокое Сердце обнаружит что-то важное.

Он решился и легонько надавил на дверь. Дверь открылась, бесшумно и легко, но Одинокое Сердце вздрогнул, как будто раздался протяжный заунывный скрип, разбудивший всех соседей. Одинокое Сердце вошел в прихожую, не прикрыв дверь, снова прислушался. Показалось, что в квартире кто-то есть, хотя он не услышал ни звука. И еще появилось ощущение западни. Захотелось покинуть квартиру, но Одинокое Сердце решил, что глупо упускать даже мизерный шанс что-то выяснить.

Он двинулся вглубь квартиры. Одна комната, другая, и, наверное, кухня. Одинокое Сердце остановился, оглядываясь. Напряжение ослабло, на смену пришло недоумение. Никого в квартире не было. Торшер горел в самой большой комнате, кровать там была смята, недавно здесь кто-то валялся, но больше никаких следов.

— Что ж это такое? — пробормотал Одинокое Сердце и в этой тишине вздрогнул от звука собственного голоса. — Никого… а дверь не заперта…

Когда он выходил из комнаты, на миг ему показалось, что на кровати кто-то лежит. Одинокое Сердце едва не вскрикнул. Кровать была пуста. Одинокое Сердце покачал головой, виновато улыбнулся, словно на него кто-то смотрел, и ему стало стыдно за свой испуг.

Побродив по квартире еще немного, Одинокое Сердце вышел. Уже рассвело. По углам еще прятались черные тени, но они слабели, таяли и были обречены.

Одинокое Сердце шел, глядя себе под ноги, не в силах избавиться от странных, противоречивых ощущений. С одной стороны он чувствовал, что чего-то не заметил и, значит, упустил свой шанс. С другой стороны интуиция нашептывала, что он избежал чего-то настолько ужасного, что даже беседа с Черным Пальто на мосту самоубийц показалось бы мелочью.

Не зная, как быть, Одинокое Сердце вновь решился старое средство: идти, идти, пока что-то не произойдет. Идти, несмотря на усталость.

23

Арсений побежал к входной двери, остановился, повернул назад. Снова бросился к выходу и снова назад. Это продолжалось несколько долгих минут. Он не понимал, что делает. Казалось, его тело металось, как птица в клетке, независимо от желания разума.

Наконец, Арсений остановился и посмотрел на валяющийся мобильник. Он не ослышался? Это действительно было? Что за бред?

Его рука потянулась к аппарату, отдернулась, снова потянулась. Он опустился рядом с аппаратом на колени, с испугом глядя на него, словно охотник, приближающийся к маленькому, но опасному, смертельно раненому зверьку.

Перезвонить? Что вообще происходит? С Лерой что-то случилось? Не просто случилось, хуже. Теща сказала, что ее больше нет! Она мертва?! И еще теща сказала, что это он толкнул Леру на это?

Нет!!!

Арсений вскричал, подхватил мобильник, набрал номер. Тещин телефон оказался недоступен. Арсений тупо смотрел перед собой, растерянный и удивленный, будто ничего подобного не могло быть. Он снова набрал номер, но механический голос сообщил, что аппарат вызываемого абонента недоступен. Арсений совершил еще одну попытку. И еще.

Это продолжалось неопределенное время — Арсений монотонно, как робот, набирал номер с тем же самым результатом. Казалось, уже механический голос начинал раздражаться, а упрямец по-прежнему давил на клавишу.

Рука онемела, и Арсений выронил мобильник. Неуклюже протопал на кухню, напился воды, кое-как оделся и вышел из дома. Он спешил, стараясь ни о чем не думать, как будто собственными мыслями и тревогой мог вспугнуть последний шанс. По мере приближения к метро он ускорял шаг, едва сдерживаясь, чтобы не побежать.

Когда Арсений приехал на станцию, где жила теща, он почувствовал такую противоестественную слабость, что испугался: он вот-вот упадет, как потерявший сознание или как пьяный, а люди будут проходить мимо, и никто не подойдет к нему, чтобы помочь.

Слабость прошла, как только Арсений увидел тещину многоэтажку. Он побежал. Позвонив в дверь, он понял, что плачет. Неужели его Лера мертва?

Открывать не спешили, и Арсений постучал в дверь кулаком. Наконец, дверь отворилась, и на пороге появилась теща. Немного заспанное лицо, но в целом обычное — без следов серьезной трагедии. Даже недовольство ее было повседневным, бытовым.

— Что еще случилось?

— Как? Вы разве…

Арсений осекся, без приглашения зашел в прихожую, опустился на ящик для обуви. Теща вопросительно смотрела на него. Ее недовольство росло.

— Татьяна Михайловна, — его голос дрожал, и он с трудом произносил слова внятно. — Я вам недавно звонил… Скажите, что с Лерой? Она… она…

Он едва не спросил «она жива?», но слова просто не дались. Теща молчала. Наконец, он выдавил:

— Где она?

Теща пожала плечами.

— Не знаю. Вчера она мне звонила и сказала, что будет у какой-то подруги. Потом я ей перезвонила, но ее телефон был недоступен. Так что я… Что это с тобой?

Арсений покачнулся, закружилась голова. Он почувствовал болезненное облегчение. Лера жива! Остальное неважно. Пока неважно. Ему бы пережить ближайшие пару минут. Его бросили из одного состояния в другое, и это было нелегко перенести, несмотря на немыслимое облегчение.

— Можно воды? — пробормотал Арсений.

Теща пошла в кухню не сразу. Постояла, глядя на него, как будто сомневалась, заслуживает ли он этого.

Глядя ей в спину, Арсений затрясся, так уходил из него последний ужас, порожденный известием, что его жена мертва. Он уже понял, что до тещи звонок не дошел, и он разговаривал с кем-то другим, но в это никак не верилось.

Он проглотил воду, вернул теще стакан и пробормотал:

— Скажите, мы ведь с вами не разговаривали около часа назад?

Теща промолчала. Казалось, она соображает, не насмехаются ли над ней.

— Понимаете, я позвонил на ваш мобильный, а там кто-то ответил. Женщину тоже звали Татьяна Михайловна. Она такой ужас сказала… У вас ведь телефон сейчас недоступен?

— Я отключила его. И домашний тоже. Ночью не выспалась, вот и решила отдохнуть.

Теща часто баловала себя послеполуденным сном и отключала телефоны. То же самое было сегодня. Арсений не мог говорить с ней по телефону час назад.

— Значит, вы ничего не говорили про Леру?

Теща что-то пробормотала сквозь зубы, кажется, выругалась, и уже громче добавила:

— Ты разбудил меня, понимаешь? — с каждым словом в голосе росло недовольство. — Я уже немолодая женщина, и мне нужен отдых. А ты… не мог дождаться, пока я включу телефоны, и сам… приперся сюда.

— Вы не понимаете, Татьяна Михайловна…

— Я все понимаю. Только сам решай свои семейные проблемы! Нечего меня сюда впутывать. Если жена тобой недовольна, сам виноват, я здесь ни причем.

Она открыла дверь, Арсений вышел на лестничную площадку. Он хотел ей все объяснить, но облегчение, что никакой трагедии не случилось, было слишком мощным, и Арсений промолчал. У него просто не было сил на что-то еще.

Когда он вышел из подъезда, облегчение, наконец, поблекло, уступив место другим вопросам. С кем же он говорил по телефону? И где сейчас Лера?

24

Понимание, будто волна, накрыла Арсения, когда он вышел из метро на ВДНХ. Он миновал подземный переход, двинулся вдоль проспекта Мира, и тут сумбур его мыслей породил что-то осмысленное.

Арсений покачнулся, как от невидимого удара, остановился, пораженный неожиданным открытием. Он проходил автобусную остановку напротив гостиницы «Космос», людей было немало, и многие уже с опаской, неприязнью смотрели на него. Ему нужно было уйти от этих взглядов, остаться одному как можно скорее.

Он свернул в первый попавшийся двор, уселся на скамейку, вытянул документы, сделав вид, что изучает их. На какое-то мгновение его захватил страх, что он потерял мысль, так поразившую его несколько минут назад. К счастью, обошлось — он все помнил. И открытие с каждой секундой казалось все более верным.

Арсений попытался спорить с самим собой, как с посторонним собеседником. Менее часа назад он лично встретился со своей тещей и убедился, что она с ним по телефону не говорила. Он не спал, находился в ее квартире, слышал ее специфический запах, видел ее лицо разбуженного человека. Все это было, но точно также два часа назад он разговаривал по телефону именно с тещей. То был ее голос, тоже специфический, как и запах, его невозможно описать словами. Слова вроде «раздраженный», «вечно недовольный», «заранее настроенный на конфликт» не могли с точностью охарактеризовать голос этой женщины.

Такого быть не могло, но… все-таки было. Верными казались оба варианта. Каким образом? Очень просто.

Арсений прикоснулся к варианту своего ближайшего будущего! Каким-то непостижимым образом он поговорил по телефону с тещей, какой она может стать в дальнейшем. Когда умрет ее дочь, и когда уже ничто не сможет сдерживать ее неприязнь и даже ненависть к зятю.

Ни этим ли объяснялись странности в недалеком прошлом? Например, случай, когда Арсений ждал Леру возле больницы, но так и не дождался? Это случилось именно после телефонного разговора с тещей. Которая позже утверждала, что не говорила с Арсением. Наверное, Арсений дозвонился до нее той, какой она могла стать.

С другой стороны как Арсений увидел своего покойного друга? Это относилось не к будущему, а к прошлому. Как он увидел себя на похоронах, которые происходили в настоящем? Или это случилось в некоей альтернативной реальности, живущей и развивающейся параллельно и по своим законам?

Не в силах усидеть на одном месте, Арсений встал, снова вышел на проспект Мира. На него никто не обращал внимания, и Арсений углубился в свои мысли.

Не все еще было понятно, в потемках оставалось многое, но принятие некоей альтернативы, этого подсматривания в замочную скважину двери, за которой таилось будущее, подарило Арсению слабую надежду, что он, рано или поздно, поймет остальное. Существовала ли эта альтернативная реальность сама по себе или это был всего лишь прогноз ближайшего будущего? Сейчас это было не самым важным. Главное — Арсений выяснил, что его жена может умереть. Точнее — наложит на себя руки.

Из-за чего? Их отношения зашли в тупик? Только лишь из-за этого? Может, к этому имеет отношение Гена? Или он находился рядом с Лерой лишь там, где Арсений заметил самого себя?

Он решил никуда не звонить, пока не окажется дома, и ему едва хватило на это терпения. Он все еще надеялся, что Лера уже вернулась домой. Пусть она в прежнем подавленном состоянии, пусть не готова идти с ним на контакт, это не важно. Главное — она жива, она рядом, а уж он не упустит шанс и сделает все, чтобы она выбросила опасные мысли из головы. Арсений пойдет на любые уступки, он признается ей в своих истинных чувствах, попросит у нее прощения.

Леры не было. Квартира оставалась такой же пустой, как после ее ухода. Арсений занервничал. Набрал номер Лериного мобильника. Недоступен. Он стал звонить на все номера, где Лера вывала хоть однажды. Таких набралось с десяток, из тех, что он знал, вспомнил или нашел в записной книжке. Никто не сказал ничего внятного. Только ухудшили состояние Арсения своими вопросами и участием. Трижды он не смог отделаться ссылкой на спешку и просто опускал трубку. Звонки ни к чему не привели.

Он позвонил Гене. На домашнем никто не ответил, мобильный оказался недоступен. Арсений выругался, походил по квартире, не зная, что делать.

Так прошло несколько часов. Арсений вздрагивал, когда слышал, как открывались на лестничной площадке дверцы лифта, бросался к двери, но это были соседи. Дважды ему мерещился звонок мобильника, но всякий раз его экран оставался темным.

Где искать Леру? Куда идти? Поехать к Гене?

Терзания довели Арсения до какого-то странного состояния, некоей смеси оцепенения и злобы, если такое сочетание возможно. Чуть позже, когда Арсений вышел из дома и направился в парк, где находилась злополучная стена, он заметил, что уже близятся сумерки, и в голове появилось определение собственным странным ощущениям: сумеречное состояние.

С тем он и пришел в парк, двинувшись вдоль стены. Он ни на что не рассчитывал. Вообще.

Но дыра в стене была. Причем на прежнем месте.

25

Арсений стоял возле пролома, и ему не верилось, что он видит дыру в стене, которую уже не один раз искал. Что же это за фокусы такие? Как подобное происходит? Ведь должно же быть какое-то объяснение этому феномену?

Арсений огляделся, никого не заметил и… протиснулся в пролом.

Ему подумалось, что он может уже кое-то объяснить. Дыра находится здесь постоянно, но некое атмосферное явление не позволяет ее увидеть при обычном дневном свете? И лишь в сумерках, и то не всегда, становится видимой? Возможно, эту дыру видел не он один, но мало ли как себя ведут после этого люди. Скорее всего, решают молчать. Да и кто из взрослых здесь шляется, а слова детей ничего не значат! Похоже, дыру можно обнаружить на ощупь, хотя глаза ее не видят.

Тогда как быть с частным домом с другой стороны, с детскими голосами и типом в черном пальто? Это тоже можно увидеть и услышать лишь в определенное время?

Но сейчас это было неважно, сейчас Арсений должен был воспользоваться полученной возможностью. На другой стороне он вновь видел прежний деревянный дом, но было и кое-что новое.

Позади частного дома возвышалась старенькая пятиэтажка. Арсений обомлел, разглядывая это сооружение, не понимая, откуда взялось ощущение, что он уже видел этот дом.

Теперь увиденное вышло не то, что за рамки приемлемого и логического, теперь это напоминало абсурд в его высшем проявлении. Казалось, Арсений зашел на территорию, где отдельные части реального кромсались и перемешивались, как придеться. Где не было никаких законов для материи и человеческих чувств.

Какое-то время Арсений не двигался, ожидая неизвестно чего. Когда он оглянулся на дыру в стене, там все еще были сумерки, которые вот-вот перейдут в ночь. Те же сумерки были и с этой стороны. Несмотря на продолжительную паузу, видимость оставалась прежней.

Что-то должно случиться, подумал он. Я нашел эту дыру после стольких попыток, значит, будет и продолжение. Арсений двинулся между кустов к дому. Через несколько шагов появился страх, что он сейчас обойдет этот дом, заглянет внутрь, пройдет к пятиэтажке, быть может, заглянет и туда, но это ничего не даст. И он вернется к пробоине ни с чем. Откуда вообще появилась уверенность, что, оказавшись по эту сторону стены, он получит какие-то объяснения?

Послышался чей-то смех. Детский смех где-то за домом? Вернее это был не смех. Ребенок плакал. Плач был какой-то захлебывающийся и чем-то напоминал смех.

Арсений остановился, выжидая. В прошлый раз он уже слышал здесь смех, сейчас он слышал плач, но это не значило, что он увидит ребенка.

Или это не ребенок?

Плач казался уже не детским. Плакала молодая женщина.

Арсений медлил. Что-то не пускало его. Что-то толкало его назад, к пробоине. Не просто толкало, а молило уйти отсюда, покинуть этот проклятый участок земли. И поскорее.

Прошла минута. Ничего не изменилось, лишь дискомфорт усилился. Кто-то по-прежнему рыдал, но в пределах видимости не появлялся. Арсений медленно повернулся к пробоине и даже сделал один шаг. И все-таки остановился. Он подумал о Лере, что она может покончить жизнь самоубийством, если Арсений ничего не изменит, не выяснит причину этой угрозы. Это придало ему мужества. Он снова двинулся к дому. Оказывается все, что с ним происходило, имело какое-то отношение к его жене, не только к нему.

Он подходил к дому все ближе и в самый последний момент, перед тем, как дом закрыл от Арсения пятиэтажку, он уловил там какое-то движение. Будто человек какой-то выглянул из подъезда и юркнул обратно.

Арсений отступил на один шаг. Весь дом он не видел, только крайний подъезд, возле которого и привиделось движение. Там никого не было. Арсений присмотрелся к окнам. И заметил, что окна больше всего напоминали пустые глазницы. Пятиэтажка выглядела нежилой, готовой к сносу, чего с первого взгляда Арсений не заметил. Теперь здесь могли обретаться какие-нибудь бомжи или… те, кого Арсений искал.

Арсений отошел еще на один шаг. И вдруг осознал, что плача уже не слышит. Казалось, кто-то замолчал, не желая мешать его выбору. Пойти сначала в пятиэтажку? Или зайти в дом? В дом, который по-прежнему выглядел снаружи обжитым и добротным?

Арсений нахмурился. Почему-то этот выбор казался важным. Неужели от этого что-то зависит? Что именно?

Спустя несколько минут после замеченного движения Арсений понял, что человек, выглянувший из подъезда, не был ребенком и… не был тем типом в черном пальто.

Арсений решил для начала обойти дом вокруг. Может, что-то и выяснится. Он шел, поглядывая на пятиэтажку, но там по-прежнему не было ни одного признака присутствия людей. Когда Арсений миновал тыльную часть дома и поворачивал к торцу, у дальнего угла он заметил человека. В черном длинном пальто. Тот тенью скользнул за угол фасада, но в том, кто это, у Арсения сомнений не было. Он на мгновение растерялся, затем бросился вперед.

У фасада никого не было. Либо Черное Пальто добежал до противоположного угла дома, либо скрылся внутри дома.

Арсений не колебался. Он заглянул в дом.

26

Внутри, как и в тот далекий прошлый раз, было сумрачно, пусто, одиноко и тревожно. Внутри дом по-прежнему выглядел давно заброшенным.

Арсений постоял, пока глаза привыкали к полумраку. Его терзало стремление действовать дальше — броситься на угол дома, догнать Черное Пальто, ведь здесь его не было, но что-то, наверное, интуиция, убедила его обождать и не спешить.

Не сразу, но Арсений заметил, что в центре пустого помещения, в которое без внутренних стен превратился дом внутри, кто-то сидит. В кресле, широком и напоминавшем прежнее любимое кресло дедушки Арсения.

Этим кто-то был Черное Пальто.

Арсений подавил порыв броситься на него. К счастью для самого себя. Под ногами ничего не было. В прошлый раз здесь был пол, большей частью провалившийся, но сейчас здесь не было и этого. На миг Арсению показалось, что он видит какую-то поверхность на полметра ниже бывшего пола, наверное, грунт, ему даже померещился тихий крысиный писк, но всматриваться он не решился. Мало ли что привидится. Это необязательно было бы правдой, и отвлекаться сейчас не стоило. Все равно по дому не пробежишься.

— И как ты туда забрался? — прошептал Арсений сквозь зубы.

Там, где Черное Пальто сидел в кресле, находился небольшой островок выжившего пола. Даже в полумраке, не позволявшем рассмотреть детали, этот участок выглядел ветхим и едва живым. Выпуклый посередине, где находились ножки кресла, к краям он понижался, чтобы затем растаять в темноте.

Как он преодолел это расстояние так быстро?

— И снова в дедушкином кресле, — пробормотал Арсений. — Вот ублюдок.

Черное Пальто сидел к входной двери в пол-оборота. Он никак не отреагировал на слова Арсения, хотя тот мог поклясться, что Черное Пальто его слышал.

— Ты меня слышишь, — Арсений не спрашивал, он говорил утвердительно. — Слышишь, ублюдок, не так ли?

Неожиданно Черное Пальто улыбнулся. Холодная, злая улыбка, и — медленный поворот головы. Все это подействовало на Арсения так, словно противник достал из кармана гранату с выдернутой чекой. Он едва не отпрянул за порог.

— Что тебе надо от меня? — вырвалось у Арсения. — Какого хрена ты привязался ко мне?

Черное Пальто молчал. Он вновь смотрел в сторону и улыбался. Это взбесило Арсения и одновременно усилило его страх. Казалось, своим молчанием Черное Пальто ответил, что Арсений сам пришел к нему.

— Да, я сам пришел сюда! — вскричал Арсений. — Но лишь потому, что ты когда-то влез в мою жизнь! Ты, сволочь… Ты когда-то напугал меня до полусмерти! Напугал, когда я был еще ребенком! Зачем ты это сделал? По какому праву?

Черное Пальто молчал. Улыбался. И смотрел чуть в сторону.

Арсений догадался, что Черное Пальто учуял его страх, его злость, которая сейчас говорила скорее о слабости.

— Прекрати улыбаться, ублюдок! — воскликнул Арсений. — Думаешь, забрался в норку, так я до тебя не доберусь?

Черное Пальто расхохотался, даже кресло заскрипело и участок пола под ним. Омерзительный смех заполнил помещение, как дым. Возникло эхо, и теперь казалось, что смеется человек пять. Арсений хотел потребовать, чтобы Черное Пальто заткнулся, но тот вдруг заговорил:

— Ты сначала доберись туда, куда ты так хотел, а уже после обо мне поговорим.

Арсений оцепенел. Черное Пальто не назвал ни одного имени, но перед глазами почему-то встали лица Леры и… Гены? Да, это был его приятель-сослуживец. Именно он.

Какого черта?

Арсений ничего не сказал вслух, но Черное Пальто уже косился на него, как будто отвечая на незаданный вопрос:

— Ты ведь знаешь, о ком я? Знаешь.

— Молчи! — вскричал Арсений. — Я тебе Леру не дам! Не тронь моей жены! Мало тебе меня? Убери от нее свои руки!

Черное Пальто снова рассмеялся. Арсений замер. Хотел еще что-то сказать, но не получилось. Перед глазами опять возникло лицо Гены.

— Не того просишь, чтоб руки от нее убрал, — заявил сквозь смех Черное Пальто. — Не того. И сам ведь об этом знаешь.

— Что? — вырвалось у Арсения. — Что ты… мелешь?

— Я тебя еще в детстве предупреждал: не верь никому. И бабам в первую очередь. Не верь! Никогда! Я тебя предупреждал? Спорить не будешь. Особенно бабам нельзя верить, иначе жизнь превращается в ад. Ну, вот почти, как у тебя сейчас, — Черное Пальто хохотнул. — Без них-то вообще лучше. Ничто не держит… в этом мире, как поплавок. Но раз… связался, что ж… расхлебывай, как сможешь.

Арсений почувствовал дрожь. Неужели эта бестия говорит про Гену?

Черное Пальто неожиданно добавил, как будто ответил на вопрос Арсения:

— Ты сам обо всем знал. И давно. Просто не мог обдумать то, что постоянно видел и слышал.

— Что?

Арсений отступил на шаг, уперся спиной в дверной косяк. Скрипнула, приоткрывшись, входная дверь, захлопнулась. О чем говорит этот ублюдок? Что Арсений давно знал? Что видел и слышал?

Черное Пальто опять смеялся, а кресло скрипело под ним, как что-то живое. Не прекращая смеяться, Черное Пальто посмотрел на Арсения, и… на миг их глаза встретились. Арсения будто что-то кольнуло.

Возможно, этот взгляд дал какой-то толчок, а, может, не имел к этому отношения, но Арсений отчетливо вспомнил множество мелочей, которые теперь действительно выглядели по-иному. И это его не шокировало, сейчас это показалось естественным. Таким же естественным, как и то, что раньше Арсений этого не замечал.

И первый звонок Гены на домашний телефон Арсения, хотя прежде он не только не звонил, вообще не знал номера. И реакция Леры — ее вопрос о звонившем, не совсем обычное поведение. И звонки Гены с целью выяснить, где сейчас находится Арсений и что поделывает. И необъяснимое чувство вины в глазах Леры, отсутствие с ее стороны претензий, когда Арсений задерживался. Ее странная истерика, словно она не могла себя за что-то простить. И даже совет Гены уехать из столицы в деревню хотя бы на несколько дней. Все это стало выглядеть по-новому. Как частички мозаики, все это мгновенно сложилось в общую картину, а последним фрагментом, будто авторская роспись на вымученном шедевре, стал эпизод у дома Юры, где Гена обнимал Леру.

Арсений застонал. Вспыхнула головная боль, будто вызванная смехом Черного Пальто. Сейчас Арсений показался себе слепцом, наивным и рычащим в темноту.

Но сильнее была боль внутри, а где-то под ней появлялась злоба. Арсению стало не до Черного Пальто, не до того, почему еще в детстве пересеклись их пути. Сознание переполнила такая ревность, что казалось можно задохнуться. Чтобы этого не случилось, Арсений вышел из дома, едва удержался на крыльце, опустился на колени. Позади все еще слышался смех Черного Пальто.

Арсений невидяще осмотрелся и решил, что человек, которого, он заметил в пятиэтажке, никто иной, как Гена. Неважно, как Гена попал сюда, и что он здесь делает. Главное — он здесь. И с него можно за все спросить.

Нужно лишь войти в этот пятиэтажный дом и найти подонка.

27

Дверь подъезда распахнулась со скрипом, и вслед за этим, как по сигналу исчезла мертвая тишина. Где-то в доме, в одной из квартир, послышались звуки вечеринки — громкие голоса, музыка, смех, визги. Только что, пока Арсений находился снаружи, ничего слышно не было, и вот словно кто-то включил озвучивание.

Арсений, по-прежнему в состоянии аффекта из-за ревности и внутренней боли, неуклюже поднялся по ступенькам к квартире первого этажа. Квартира на площадке была одна, а входная дверь в ней отсутствовала. Внутри было темно и пусто. Вечеринка была выше. Здесь пахло давно не убранным подъездом: застарелой мочой и пыльными подоконниками.

Когда Арсений поднимался на второй этаж, он выглянул из окошка на площадке между этажами. И увидел то, что ожидал. Рядом с пятиэтажкой был частный дом, с виду ухоженный и добротный, за ним — кустарник, где виднелась злополучная стена, еще дальше — деревья. Можно было подумать, что все в реальности так и существует, а, стоя по другую сторону стены, можно увидеть эту пятиэтажку.

Арсений пошел дальше, людской гомон и звяканье бокалов усилились. В следующей квартире тоже не было двери. На площадке он остановился, медленно повернул голову.

Масса людей в деловой одежде, мужчины и женщины, молодежь и зрелого возраста, расхаживали с бокалами в руках, смеялись, трепали друг друга за плечи, обнимались, прикладывались губами к чужим щекам, разводили руками, щелкали пальцами. Они двигались вразнобой, неорганизованно, такой миленький, естественный хаос корпоративной вечеринки. И в то же время все казалось противоестественно организованным, отлаженным, словно квартиру занимал единый организм или некая биотехническая система.

Арсений решил, что здесь, среди этих людей, находится Гена. Еще бы — этот тип любил шумные тусовки, где можно выпить, потрындеть вдоволь и показать себя во всем блеске. Это была его родная стихия, и, значит, этот подонок здесь, надо лишь найти его.

Арсений шагнул к порогу квартиры и… заметил свою мать. Вернее ту женщину, которую видел в деревне на огороде.

Она была такой же, как в тот раз — избитая: с распухшими губами, посиневшей кожей лица, с глазами-щелками, вся в крови. И она ковыляла, как человек с травмой ноги. Она пыталась протиснуться к выходу, а вокруг сновали люди, улыбчивые и успешные, ими была набита квартира, но они не обращали внимания на несчастную, умирающую женщину, невесть как оказавшуюся в их компании. Казалось, они вообще ее не видели. Иначе ее вид, даже не вызови он у них жалость и готовность помочь, хотя бы отталкивал, порождая брезгливость.

— Мама! — вырвалось у Арсения.

Казалось, душа определилась раньше его логического решения. Да, это была его мать, и он ее узнал, принял даже такую.

— Вы! Уроды! — выкрикнул он. — Разойдитесь! Она же едва идет! Она умирает!

Бесполезно. Люди по-прежнему веселились, а несчастная женщина с трудом протискивалась сквозь толпу, и никого не останавливал даже риск испачкаться в ее крови.

— Не делай этого, мой мальчик!

Арсений хотел врезаться в толпу, разбросать всех в стороны, бить по лицу любого, неважно мужчина попадется или женщина, добраться до матери, но ее голос остановил его.

— Не надо. Нельзя делать то, что противно твоему сердцу. Нельзя убивать, калечить, лгать, красть. Не трогай его, не надо.

— Мама? — он задохнулся, от жалости, от непонимания ее слов, от страха. — Что ты…

— Лучше прости, если нельзя иначе. Прости, только… не убивай.

Арсений сморгнул, а в следующее мгновение мать затерялась, исчезла, ее скрыли несколько парочек, пустившихся в медленный танец. А где-то наверху хлопнула дверь, воровато так хлопнула, будто живое существо, которое скрывается от преследователя.

Арсений повернулся на этот звук. Только что он стремился в толпу, чтобы найти свою мать, позыв очень сильный, но звук этажом или двумя выше превратил его в металлическую стружку, которую потянуло магнитом. Несколько секунд Арсений сопротивлялся, но все-таки двинулся наверх, даже не оглянувшись на танцующих людей.

Третий этаж. Снова одна квартира, и снова нет двери. В отличие от предыдущей, где входная дверь сразу вела в большую и широкую комнату, здесь был узкий коридор, уходящий вглубь квартиры. Там виднелись два-три дверных проема комнат, расположенных друг за другом с одной стороны. Коридор пустовал, а гомон со второго этажа стал приглушенным.

Арсений постоял с минуту, уверенный, что стук двери ему не послышался. Значит, это где-то выше. Он двинулся дальше.

Четвертый этаж. Здесь была копия предыдущей квартиры — то же отсутствие двери, длинный коридор, даже цвет обоев тот же. Можно подумать, что Арсений остался на третьем этаже. Беспокоясь, что упустит того, кто скрывался от него, Арсений двинулся дальше, когда понял, что больше не слышит гомона вечеринки. В подъезде стало тихо. Арсений заглянул в зазор лестничных пролетов. Краем глаза уловил какое-то движение. Посмотрел в квартиру.

Там стояла его мать. Вся в крови, трясущимися руками она закрывала дверь. Входную дверь, которой только что не было. Арсений остановился, шагнул в ее сторону.

— Нет! — вскрикнула его мать. — Иди, куда шел. Сюда не надо! Не заходи!

Арсений сделал к ней еще два шага. Несмотря на крики матери, ему вновь померещился какой-то звук этажом выше, но это уже не было хлопаньем двери, это было что-то другое. Чей-то голос?

И все же этого оказалось недостаточно, чтобы остановить Арсения. Он видел свою мать, избитую, умиравшую, и не мог пройти мимо. Его тянуло к ней против воли и рассудка, утверждавшего, что она давно уже мертва, и что перед ним некая путаница пространства и времени, а может, просто галлюцинация.

А мать что-то говорила, но теперь раздувшиеся от побоев губы делали слова невнятными.

— Мама! — у Арсения закружилась голова. — Мамочка!

Когда до порога оставалось два шага, мать захлопнула дверь, закричав от боли, вызванной последним усилием.

Арсений замер. С минуту он боролся с головокружением и слабостью, не решаясь открыть дверь. Его разрывало: войти или нет? Что произойдет? Мать молила, чтобы он этого не делал, но почему? Она уже просила его не ходить на похороны, а он игнорировал ее слова. Сейчас тоже что-то решалось. Он чувствовал это.

Неожиданно Арсений отпрянул от двери, словно кто-то оттолкнул его, приняв решение сам. В любом случае его мать умерла, это уже случилось, и сейчас он ей ничем не поможет.

Арсений пошел на пятый этаж. Этаж был последним.

28

Одинокое Сердце не заметил, как оказался возле пробоины в стене. Это его удивило и в то же время показалось вполне естественным, что он сюда пришел. Иначе и быть не могло.

Когда не знаешь, куда податься, надежней и разумней прийти туда, где когда-то могла состояться встреча с тем, кого ты ищешь.

Одинокое Сердце колебался недолго. Он пробрался на другую сторону, но там его почему-то охватил страх. Одинокое Сердце стоял в кустах, рассматривая дом, и этот дом казался ему на редкость зловещим. Одинокое Сердце не сразу заметил, что за этим домом находится пятиэтажка из трех подъездов.

Медленно он пошел вперед, и чем ближе к дому, тем сильнее становился страх. Спина похолодела. Одинокое Сердце хотел заглянуть внутрь, но именно страх остановил его. Он колебался, стоя неподвижно, рассматривая дом и сдерживая дыхание, казавшееся в этой тишине недопустимо громким. Было ощущение, что он пришел туда, куда так долго стремился, но… это нельзя назвать достижением, ведь… Что? Он лишь сделает еще хуже…

В доме послышались голоса и какой-то непонятный звук. Одинокое Сердце прислушался. Голос показался знакомым. Одинокое Сердце подошел к крыльцу, надеясь, что у самой двери узнает человека, и понял, что он слышит кроме голоса. Это был смех, гадкий, высокомерный. Смех Черного Пальто.

Одинокое Сердце отпрянул. Не хотел он видеть эту бестию. Не сейчас. Для встречи с ней нужен настрой, необходимость и… отсутствие страха. И еще он слишком устал от долгой ходьбы, чтобы в таком состоянии тягаться с Черным Пальто.

Он попятился и с опозданием понял, что выбрал путь к пятиэтажке, а не назад к пробоине. Поколебавшись, Одинокое Сердце юркнул в подъезд. Уходить отсюда еще рано. Он надеялся немного отдохнуть и настроиться на встречу с Черным Пальто. В подъезде страх его отпустил. Стало легче и привычней. Еще не все потеряно, можно бороться. Одинокое Сердце, кажется, отыскал логово Черного Пальто.

Что это ему даст? Посмотрим. Для начала надо выяснить, с кем Черное Пальто находится в доме. На Худеющего непохоже, и собеседник, наверное, не из его шавок, готовых ради хозяина на все. Скорее всего, один из несчастных вроде самого Одинокого Сердца, пришел о чем-то просить, а может, даже требовать, если положение особенно отчаянное. На это указывал смех Черного Пальто. Издевательский, надменный смех и в то же время… какой? Что в нем было еще? Боязнь? Легкая, почти незаметная? Или боязнь — слишком резко сказано о таком, как Черное Пальто? Может, неуверенность? Неуверенность, что все идет так, как он рассчитывал?

Это было веской причиной, чтобы узнать собеседника Черного Пальто. И все же Одинокое Сердце решил сначала осмотреть подъезд, мало ли кто тут еще находился. Тот же, кто разговаривал с Черным Пальто в одноэтажном доме, так быстро его не покинет.

На первом этаже квартир не было, и Одинокое Сердце поднялся на второй этаж. Здесь тоже были гладкие стены, как будто внутреннее устройство дома задумывали так изначально.

Одинокое Сердце покачал головой, замер, прислушался. Тишина была полной. Еще бы, если здесь нет квартир, так и должно быть. Только зачем подъезд, где нет квартир? Для кого? Одинокое Сердце засомневался, не вернуться ли назад. И все-таки поспешил наверх. Несколько минут ничего не решат.

На третьем этаже тоже была гладкая стена. На четвертом этаже Одинокое Сердце не обнаружил ничего нового, стал подниматься на последний этаж и… краем глаза уловил дверной проем.

Одинокое Сердце замер, недоверчиво глядя на распахнутую дверь квартиры, за которой тянулся длинный коридор, убеждая себя, что так было с самого начала, он просто не заметил, уверенный, что здесь, как и на трех предыдущих этажах, гладкие стены вместо дверей. Он стоял, а время шло, и Одинокое Сердце вернулся к двери. Задержался на пороге, хотел окликнуть жильцов, но промолчал. На полу валялся мусор, линолеум давно сгнил, в квартире стоял затхлый воздух, и вряд ли здесь кто-то жил. Здесь было неприятно находиться даже несколько минут.

Одинокое Сердце вошел внутрь. По правую руку он увидел два дверных проема — комнаты. Еще дальше был третий, возможно, кухня. Одинокое Сердце прошел два метра и оказался у входа в первую комнату. Там было пусто и пыльно, лишь старый диван, невесть как выживший до сих пор, стоял у окна.

Одинокое Сердце помедлил, покосился на второй дверной проем, но все же вошел в первую комнату. Надеялся ли он, что увидит что-то существенное? Вряд ли. Он хотел выглянуть из окна, но оно было заклеено снаружи какой-то пленкой, пропускавшей достаточно света, но не позволявшей видеть дальше трех-четырех метров. Маловато, чтобы увидеть логово Черного Пальто. Одинокое Сердце отвернулся от окна, покосился на диван и… неожиданно почувствовал такую усталость, что не выдержал и присел. Пять минут ничего не решат, напомнил он себе в оправдание.

Нега, родившаяся где-то в ногах, потекла вверх, захватывая все тело. Одинокое Сердце застонал, зажмурился от удовольствия и почувствовал, что вот-вот заснет. Кажется, он и заснул, только когда очнулся, не понял, сколько прошло времени? Видимость была прежней, спать хотелось по-прежнему, а по ощущениям казалось, что он провалился в сон на считанные минуты.

Разбудило его чье-то присутствие.

В квартире кто-то был. Одинокое Сердце услышал то ли стон, то ли какие-то слова, и его не обмануло, что наступила прежняя тишина. Он догадался, что это не отголосок сна. Одинокое Сердце сидел, прислушиваясь к тишине, а пауза съедала его терпение. Он решил встать, выглянуть в коридор, чтобы выяснить…

В коридоре показалась… женщина. Одинокое Сердце вздрогнул, едва не закричав от неожиданности. Женщина чем-то напоминала фантом — она была расплывчатой, как за окном, по которому хлестал дождь, но Одинокое Сердце заметил, что она избита, лицо в крови, и она едва идет, придерживаясь за стену коридору. И еще она показалось ему смутно знакомой.

На секунду-другую их глаза встретились, Одинокое Сердце вздрогнул. Что-то странное пронзило его. Что означало выражение ее глаз, вокруг которых налилась синюшная опухоль? Она не смотрела на него, как на врага, это точно, скорее, во взгляде было что-то противоположное. Почему же Одинокое Сердце почувствовал ее страх? Чего она испугалась? Вряд ли из-за неожиданности или внешнего вида незнакомца. В ее состоянии, ведь она наверняка испытывала сильную боль, ее не могли испугать такие мелочи.

Одинокое Сердце поднялся с дивана, хотел успокоить женщину, предложить ей помощь, но она закричала. На кого-то, кто находился у входной двери. Одинокое Сердце не разобрал ее слов. Казалось, она кричала из соседней комнаты — голос слышен, но слова невнятны.

Одинокое Сердце смутился. Что-то подсказало ему, что несчастная отгоняет не того, кто ее избил, не врага, а… близкого человека. Почему? Не хочет, чтобы на нее в таком состоянии кто-то смотрел?

Когда женщина шагнула к выходу из квартиры, Одинокое Сердце подался вперед и выглянул в коридор. Несчастная, не переставая кричать, захлопнула дверь, прижалась к ней спиной. Одинокое Сердце замер, рассматривая дверь и не понимая, почему его тянет увидеть стоящего за ней человека. Он снова встретился взглядом с женщиной, и ее глаза будто оттолкнули его.

Шокированный, он попятился. Ему показалось, что… женщина смотрела на него с болью в глазах! Там был страх, какое-то неясное стремление и… боль за него!

— Господи, — пробормотал он, попятившись и снова опустившись на диван. — Кто ты?

И тут он понял, что это за женщина.

— Что? Нет. Нет, не может быть. Ты? Это ты?

Это была его мать. И она не хотела, чтобы он подходил к ней. Она хотела, чтобы он на какое-то время остался в этой комнате и никуда не выходил!

29

В квартире на пятом этаже все-таки была дверь. Арсений остановился, разглядывая ее. Именно удар этой двери он слышал, когда зашел в подъезд.

В квартире был такой же узкий длинный коридор, как этажом ниже. Арсений прикрыл дверь за собой, и она не издала ни звука. Он постоял в коридоре, прислушиваясь, и понял, что здесь кто-то есть. Послышался какой-то звук, бормотание или всхлип.

Арсений пошел вперед. Слева оказалась кухня, и она была пуста. За ней — спальня. Неплохо обставленная, с не заправленной кроватью, где еще недавно кто-то спал. Уловив какой-то запах, Арсений принюхался. Это был знакомый запах мужского крема после бритья, но Арсений не вспомнил, откуда его знает. Арсений хотел зайти, осмотреть комнату, но его отвлек тот же невнятный звук дальше по коридору.

Коридор упирался в комнату. Арсений заглянул туда.

В кресле у окна, подтянув колени к подбородку и уткнувшись в них лицом, сидел мужчина. Несмотря на полумрак в комнате, Арсений заметил, что человек дрожит. Он сидел к Арсению боком и, наверное, услышал, как тот вошел, но голову не поднял, лишь сильнее сжался, как будто жаждал скрутиться и спрятаться в какой-нибудь раковине.

Арсений остановился на пороге.

Когда послышался тихий всхлип, Арсений подошел ближе, и под его ногами скрипнула половица. Этот звук вынудил скрутившегося мужчину вздрогнуть, и он поднял голову. Поднял всего на секунду и снова уткнулся в колени.

Это был Гена, его приятель-сослуживец. Неудивительно, что запах крема после бритья в спальне показался Арсению знакомым, как и планировка квартиры. Однажды Арсений здесь уже был. Правда, это случилось по ту сторону стены, в другом районе, но сейчас Арсений не стал бы утверждать, где находится «по ту сторону», а где «по эту».

Гена затрясся. Арсений догадался, что Гена его боится. Каким-то образом Гена знал, что Арсений ищет его, знал, несмотря на то, что Арсений до него не дозвонился. Знал, несмотря на то, что Арсений не дозвонился до Леры и вообще никому не сказал ни слова.

Или его так мучила совесть? Или интуиция ему о чем-то шепнула, и это довело его до теперешнего состояния?

В любом случае Арсений не ошибся, что у его жены была интрижка с Геной. Теперь это казалось давно случившимся фактом, как будто Арсений с тех пор уже развелся с Лерой.

Арсений подошел к Гене вплотную.

— Не хочешь со мной поговорить? — тихо спросил он.

Гену как будто чем-то хлестнули. Он поднял голову, застонав, покосился на Арсения, отвел взгляд, снова уткнулся в колени, но, словно боясь нового удара, все-таки поднял голову.

— Да, да, — пролепетал он. — Да, я тебя слушаю. Прости меня. Я тебя слушаю.

— За что ты просишь прощения?

— Я? Ни за что. Так просто. Я… — кажется, у Гены вспыхнула надежда, что его ни в чем не обвиняют. — Я ведь не такой уж хороший друг. Редко… звонил тебе.

Он понадеялся, что Арсений ничего не знает, и пытался увести разговор в менее опасное русло. Арсения это разозлило.

— Ответь мне на один вопрос, — потребовал он. — У тебя с Лерой уже было ЭТО?

Гена опять уткнулся лицом в колени, что-то проскулил, но слишком невнятно.

— Только правду говори, — добавил Арсений. — И голову подними, а то я ни фига не слышу, чего ты там бормочешь.

Гена подчинился — поднял голову, но смотрел по-прежнему в сторону, боялся встречаться с Арсением взглядом. И заговорил не сразу, у Арсения едва хватило терпения дождаться. Он уже понял, что вот-вот начнет бить Гену, сильно, жестоко, желательно до смерти. Только хотелось узнать все наверняка, убедиться, услышать подробности.

— Я ведь… Извини, я понимаю, не надо было вообще… к ней… смотреть на нее. Только… не выдержал. Сам понимаешь, когда один да один, тут и… В общем, я ей сначала просто комплименты делал, а потом…

Он запнулся, и Арсений пихнул его.

— Что потом? Выкладывай, не стесняйся.

Прикосновение к Гене вызвало какие-то странные ощущения. Будто Гена настолько размяк, что превратился во что-то ирреально мягкое и податливое.

— Потом… разговорились. Она сказала, что… хоть пообщалась с человеком, а то… дома… молчит с мужем… или готовка, или ребенок нервирует, или просто настроения нет, — Гену по-прежнему трясло, и он с трудом говорил внятно. — Не виноват я, Арсений. Бес дернул. Знал, что нельзя, а вот… не сдержался. И она ведь тоже… Если б дура какая, а так… поговорить можно под ушам, а там… уже и весь контроль пшиком рассеялся.

Он еще что-то говорил, все быстрее, но Арсений его уже не слышал. Злость крепчала и крепчала, хотя, казалось, куда больше?

Арсений примерился для первого удара, желая для начала выбить зубы, когда сзади послышался какой-то звук. Арсений замер, ожидая продолжения, но его не последовало. Замолчал и Гена, глядя за спину Арсения, и его глаза округлились.

Арсений медленно обернулся. Он был уверен, что увидит за спиной собственную мать. С тем же лицом — в крови, распухшее, со щелками вместо глаз. Он не смог бы объяснить собственную уверенность. Просто почувствовал и все.

Сзади никого не оказалось. Если мать находилась у него за спиной, это заняло секунду-другую. Но даже этого хватило, чтобы Арсений вспомнил ее слова: не делай того, что противно сердцу. И еще: не трогай его. Кого она имела ввиду? Сейчас стало ясно — Гену. Не делай того, что противно твоему сердцу? Это о том же? Избить Гену — это противно сердцу Арсения? С одной стороны это казалось…

Арсений посмотрел Гене в лицо. Тот, кажется, дышать перестал. Догадался, что сейчас сделает Арсений. Их глаза встретились, и Арсений… осознал, что задуманное действительно противно его сердцу. Разуму — нет. Разуму это не было противно, разум наоборот требовал расплаты. Не для того, чтобы получить удовольствие, извращенное наслаждение видом крови, нет. Это было необходимо. Как болезненный укол для лечения. Или горькая таблетка.

На всякий случай Арсений отступил на шаг, закрыл глаза. Искушение ослабло. Не намного, но все-таки. Что это даст, если превратить Гену в месиво? И разве это вернет ему верность Леры?

Арсений посмотрел на Гену, словно хотел убедиться в правильности своих выводов. И заметил, что в спальне появился кто-то третий.

Черное Пальто.

30

Черное Пальто сидел в своем любимом кресле. Кресло стояло в углу у окна, словно эта бестия жаждала пялиться в окно и одновременно видеть Арсения с Геной.

Арсений не удивился, что Черное Пальто появился так внезапно. Его даже не смутило, как такое возможно. Он просто принял это и все. Кто знает, сколько простоял Арсений с закрытыми глазами? По эту сторону стены не все измерялось законами логики.

Черное Пальто улыбался, глядя то в окно, то на Арсения с Геной. Казалось, его улыбка говорила: давай, чего тянешь? К чему оттягивать неизбежное? А я так… просто посмотрю, что к чему. Я ж не мешаю?

— Хочешь полюбоваться? — прошептал Арсений. — Ты нам мешаешь.

На лице Черного Пальто отразилось удивление.

— Да, ублюдок! — воскликнул Арсений. — Ты нам мешаешь! Мы уж как-нибудь без тебя… выясним отношения. Уж извини… за стеснительность. Я… с детства такой.

Казалось, Черное Пальто задумался.

— Что ж, — заявил он. — Надеюсь на тебя. Ты уже большой мальчик, и сам знаешь, с кем и что делать. Так ведь?

Арсений не сдержал улыбку, злую и торжествующую.

— Знаю, знаю. И… чтоб ты был в курсе, может, это тебя обрадует… Я не собираюсь его убивать! Что бы ты мне тут не плел.

Черное Пальто прищурился, как будто ему в лицо посветили фонариком, улыбнулся. Улыбка исчезла быстро, и Арсению показалось, что Черное Пальто нарочно подавил радость на своем лице.

— Правильно, — заявил он. — Не убивай его. Он этого не стоит. Просто избей его, так он запомнит урок лучше. Подпорти его смазливую самодовольную физиономию. Этого достаточно.

Арсений покачал головой и сделал еще один шаг назад.

— Я даже бить его не стану, не надейся.

По лицу Черного Пальто вроде бы пробежала тень.

— Ты уходишь? Так быстро? — голос был равнодушным. — Даже не проучишь его? Влепи ему хоть пощечину. Ты же мужчина.

Арсений снова покачал головой. Возможно, ему лишь казалось, что Черное Пальто заерзал в кресле.

— Тебя опозорила твоя жена, виновата больше всех она, но… все это случилось из-за твоего дружка. Из-за него, — Черное Пальто оскалился. — Он ведь тебе не признается, что они с ней вытворяли.

Арсений поморщился. Злоба, казалось, уже затихшая, вспыхнула снова.

— Я уж как-нибудь без тебя разберусь. Ты сам назвал меня большим мальчиком.

Черное Пальто не обратил на это внимания, продолжая:

— Это он больше всех виноват. Он ее соблазнил, если ты не в курсе. А потом… она хотела это прекратить, и он… стал ее шантажировать — мол, не придешь снова, расскажу мужу. Поверь мне, так и было.

Арсений сжал зубы, чувствуя, как раздуваются ноздри. Черное Пальто это тоже заметил, не мог не заметить. Он даже засмеялся — похоже, уже праздновал победу.

— Только глупец не отплатит за такое. Только глупец, но ведь ты… к таким не относишься.

Арсений зарычал, отступил к двери и ударил в дверной косяк. Боль в руке сразу же охладила его. Он повернулся, радуясь, что еще себя контролирует.

Гена сидел притихший, съежившийся. Казалось, он хотел повернуть голову, чтобы посмотреть на того, с кем разговаривает Арсений, но не решался даже пошевелиться. И в то же время его взгляд как бы вопрошал: с кем ты разговариваешь?

Арсений вспомнил то странное ощущение при касании Гены, посмотрел на Черное Пальто.

— Почему ты так настаиваешь, чтобы я его избил? Ведь на самом деле он сейчас не здесь, а где-то в другом месте? Наверное, ему это снится? Или он напился, и ему теперь все это мерещится? Почему?

Казалось, Черное Пальто смутился, но это быстро прошло. Он улыбнулся, пробормотав тихо, как заклинание:

— Никто не знает, где он сейчас и что делает. Потому тебе и бояться нечего — ничего с ним не случится, чтобы ты не сделал. Все от него зависит. Человек может и по пустяку с собой что-нибудь сотворить, а другому хоть ты его в клочья рви — без толку.

Арсений замер. Он неверяще посмотрел на Гену, на Черное Пальто, и едва не вскричал, так его поразило открытие, возникшее благодаря одной-единственной фразе своего врага.

Многое вдруг получило объяснения. Глядя Черному Пальто в глаза, он сказал:

— Я понял, кто ты.

31

Одинокое Сердце вздрогнул, открыл глаза, и понял, что он все еще сидит на диване в пустой квартире, где… встретил свою мать. Или это была не она?

Одинокое Сердце встал, торопливо вышел из комнаты. В коридоре он задержался, прислушался к тишине в доме. Если та женщина была его матерью, он понял одно: он больше не хотел с ней встретиться. Он и не знал, что его мать ТАК выглядела перед смертью. Он извелся, пытаясь изменить собственную участь и участь своего сына, но даже сейчас надежды на улучшение выглядели мертвыми. Он чувствовал, как сын приближается к самоубийству, чувствовал, хотя давным-давно не встречался с ним лично.

Если же Одинокое Сердце снова встретит свою мать, у него возникнет потребность изменить и ее участь. Но это… нереально. Она ведь… давно умерла. Собственную судьбу Одинокое Сердце еще мог изменить, это было реально, но вот то, что давно случилось, уже отпечаталось не только в Эфире, но и в Реальности Людей.

Он не одолеет такую ношу. Она его просто раздавит.

Одинокое Сердце встряхнулся, вышел из квартиры. Он чувствовал сильнейшую, изматывающую усталость. Хотелось лечь прямо на ступеньки, заснуть, от всего отгородиться. Но оставаться в этом подъезде он не мог. Подъезд таил в себе какую-то опасность. Это касалось не только умирающей матери, хотя Одинокое Сердце не зря ее встретил. Это был некий знак, что надо уйти отсюда. Не только из этой странной пятиэтажки, вообще отсюда. Вернуться к реке, пройти через дыру в стене. Подальше отсюда.

Одинокое Сердце выглянул из подъезда. Путь назад лежал мимо одноэтажного дома, где недавно он слышал голоса Черного Пальто и еще кого-то. Одинокое Сердце неуклюже пошел вперед. Ноги дрожали, подкашивались. Напротив дома он остановился. Его что-то не пускало дальше. Захотелось войти в дом. Потянуло так, что Одинокое Сердце заскрежетал зубами.

С минуту он боролся с этой противоестественной тягой, но тщетно. Решив, что заглянет всего на пару секунд, Одинокое Сердце взбежал на крыльцо, приоткрыл дверь.

Внутри никого не было. Одинокое Сердце шумно вздохнул. Облегчение было слишком сильным, чтобы сдержать его. Он думал, что встретится с Черным Пальто, и это приведет к катастрофе. Только не сейчас. Сейчас Одинокое Сердце этого не выдержит. А ведь Черное Пальто только что был здесь. Казалось, Одинокое Сердце даже уловил его запах. К счастью, разминулись, хотя сила воздействия Черного Пальто оказалась настолько сильна, чтобы даже после его ухода Одинокое Сердце не смог пройти мимо.

Он вздохнул свободней лишь по ту сторону стены. Не останавливаясь, хотя ноги изнывали, требуя передышки, Одинокое Сердце пошел вдоль реки и вскоре покинул эту тропу, чем-то напоминавшую опасный тоннель, где с врагом не разминешься и не спрячешься. Сумерки превращались в ночь, и это было кстати.

Вскоре Одинокое Сердце нашел подходящий дом, нежилой, похоже, приготовленный к сносу. Вернее, дом нашла интуиция Одинокого Сердца, он лишь следовал ее зову.

В этом доме оказался сносный подвал, не слишком грязный и достаточно теплый. Одинокое Сердце отыскал кучу старого тряпья, сделал из него отличную лежанку. Свернувшись калачиком, он затих, считая удары своего измученного сердца. Ноги гудели.

Сейчас ему необходимо заснуть. Не просто необходимо, сейчас это самый правильный поступок.

Одинокое Сердце возблагодарил Создателя и тут же заснул.

32

Черное Пальто вздрогнул. Арсений мог в этом поклясться. Если бы ни реакция Черного Пальто, если бы он засмеялся или сказал что-то презрительное, Арсений усомнился бы в правоте своего озарения. И, возможно, оно тут же потухло бы. Но Черное Пальто… выдал сам себя.

Вряд ли он читал мысли Арсения, проникал в его чувства, скорее всего, он лишь слегка касался их. Но Арсений не просто подумал о чем-то, он сказал об этом вслух, сказал с уверенностью, и это принесло результат.

Улыбка Черного Пальто уже ничего не меняла. С этим он опоздал.

Арсений смотрел в его усмехающиеся глаза, и ему казалось, что в их глубине прячется страх. Страх… разоблачения? Наверное, так. Как сейчас говорят? В наш век самое опасное оружие — информация?

Пока Арсений собирался с мыслями, пораженный чередой образов, пока он медленно приближался к Черному Пальто, объяснения рождались, скапливались, множились. Мысли Арсения как будто наматывались вокруг фразы Черного Пальто: «Человек может и по пустяку с собой что-нибудь сотворить». Эта реплика стала бикфордовым шнуром, и огонек озарения побежал по ней, мгновенно породив взрыв.

По пустяку? А если не по пустяку? И что может сотворить с собой человек? Например, тот же Гена, если страх его раздавит, если в некоей реальности Арсений изобьет его, как это скажется на нем?

— Я знаю, кто ты, бестия, — повторил Арсений.

Черное Пальто по-прежнему улыбался. Снисходительная, презрительная улыбка, как бы говорящая: давай, выскажись — все равно только пыжишься, а ничегошеньки не знаешь.

— И я начинаю понимать, почему ты явился ко мне еще в детстве! — добавил Арсений.

Черное Пальто улыбаться перестал, но лишь для того, чтобы изобразить удивление. Он поразился фальшиво, так, чтобы это было заметно. И снова улыбнулся.

Несмотря на гнев, на странное состояние обостренной интуиции, Арсений улыбнулся ему в ответ.

— Ты помог мне своей просьбой не убивать Гену, а только избить его, — заговорил он. — Тебе ведь надо другое.

Черное Пальто закинул ногу на ногу и снова налепил маску удивления. Что-то вроде: это уже интересно, молодец, сумел заинтриговать.

— Ты хотел, чтобы Гена… покончил с собой. Ты имеешь какое-то отношение к тем, кто заканчивает жизнь самоубийством, — Арсений оскалился, будто подражая своему оппоненту. — Я ведь прав? Признайся — я раскрыл тебя?

Черное Пальто не поддался. Он уже совершил одну оплошность и теперь контролировал себя полностью. Сейчас на его физиономии ничего не читалось.

— Раскрыл, — уверенно заявил Арсений. — Тебе это надо… чтобы человек покончил с собой. Ты этим… живешь. Для тебя это что-то вроде питания, когда кто-то сводит с собой счеты. Ты — не человек. Ты, конечно, внешне очень похож на нас, но… это всего лишь внешняя оболочка. На кого тебе еще быть похожим? Конечно, на людей, ведь это только люди убивают сами себя. Животные-самоубийцы — редкость. На них… не проживешь.

Черное Пальто поджал губы, покачал головой. Его вид говорил: понесло тебя, приятель, не остановить, но как мне не хочется слушать эту чушь.

Но Арсений уже ни в чем не сомневался.

— Ты — тварь, сосущая энергию из несчастных, запутавшихся людей. Сам ты убить не можешь, но ты можешь к этому подтолкнуть. Когда человек кончает с собой, ты жируешь, как во время пира, ты нажираешься впрок. Для тебя это — все, высшая цель. И для этого ты на многое идешь. Ты как-то выбираешь потенциальные жертвы, причем задолго. Все равно, что кто-то ставит вино в погреб, чтоб оно дождалось свадьбы его малолетнего сына. И ты точно так же делаешь. Например, приходишь к человеку еще в детстве.

Это заявление все-таки пробило брешь в маске Черного Пальто. Где-то в глазах скользнуло беспокойство.

— Ты потому и явился ко мне еще в детстве, — продолжал Арсений. — Ты, тварь, каким-то образом заглядываешь в будущее. В один из потенциальных вариантов, которых полно у каждого человека в любой день его жизни. Ты… нюхом чуешь, где может случиться пожива. Ты пользуешься тем, что ребенок еще ничего не понимает, ведь это не взрослый человек, который может что-то анализировать. А еще дети имеет свойство… забывать. И потом уже никогда не помнят этой встречи. Но… в их подсознании все остается. Все!

Черное Пальто переменил позу, лицо оставалось таким же равнодушным. Но теперь он не ухмылялся, тем более не смеялся, не использовал масок презрения и удивление. Он молчал, никак не комментируя слова Арсения. Казалось, напор противника прижал его к стене.

— Я был мнительным ребенком. А ты что-то знал обо мне… что со мной могло бы случиться. И ты пришел ко мне. Ты заронил во мне недоверие к людям, особенно к противоположному полу. Когда ребенок испуган, даже если он не понимает каких-то слов взрослого, смысл все равно впитывается в его душу, как грязь в губку. И я… из-за этого я потом, сам того не осознавая, постоянно не доверял своим девушкам, а затем собственной жене. Я не понимал, что ежедневно тираню ее. Даже придираясь к чему-то другому, на самом деле я боялся только одного — что мне изменят, что меня бросят. И все из-за тебя!

Арсений вскипел, готовый броситься на Черное Пальто, но почему-то снова оказался на небольшом расстоянии, хотя только что казалось, что он подошел вплотную. Арсений сделал вид, что не заметил этого. Противник не был человеком, обладал каким-то способностями, и запросто его не возьмешь. Нужно терпение. К тому же… надо узнать что-нибудь новое, ведь прояснилось далеко не все. Он помнил о Лере.

— Человек — странное существо. Если его насильно загонять в Эдемский сад, он воспротивится и выберет ад. Так что его лучше вообще не трогать, пусть сам выбирает, что ему угодно. Так и моя жена. Я ее постоянно нервировал своим недоверием, и она, женщина, которая никогда не изменила бы мужу, пошла на это. Не осознанно, но пошла. И потом измучилась своей изменой. Неудивительно, что ее посетили мысли о самоубийстве. Ты, гадина, каким-то образом знал, что так получится в нашей семейной жизни, потому и пришел ко мне в детстве. Ты ведь рассчитывал, что после ее самоубийства и я наложу на себя руки. А после нас останется сын, которого отдадут в детский дом, и кто знает, как закончится уже его жизнь! Да?! Ты этого хотел?!

Послышался какой-то звук, и Арсений быстро оглянулся. Это застонал Гена, словно его ранили. С пеной на губах, он пялился перед собой. Глаза выпучены, подбородок дрожит. Вид, как у эпилептика перед приступом.

Арсений снова посмотрел на Черное Пальто, но… тот исчез. Только что был, всего секунду назад, и вот точно испарился. Арсений застыл, рассматривая угол комнаты возле окна. Он хотел узнать, где находится Лера, но… не судьба. Эта бестия в черном пальто сбежала.

Арсений почувствовал страх за Леру. Он обернулся к Гене, неуверенный, что тот скажет ему что-то осмысленное. Но с Геной тоже что-то происходило. Арсений видел его смутно, словно коллега-приятель становился прозрачным, медленно, незаметно для глаза.

Арсения почему-то затошнило. Он почувствовал позыв выйти из этой комнаты — стены как будто сдвинулись, давя на него, стало трудно дышать. Арсений выбежал из квартиры, быстро спустился вниз.

Быстрее на поиски Леры. И первое — уйти отсюда, выбраться по ту сторону стены. Где-то там он встретит Гену, и тот, в отличие от того, чтобы было в этой странной квартире, должен знать хоть что-то.

— Лера, — прошептал Арсений, как будто жена шла с ним рядом. — Подожди меня, хорошо? Ради Бога, ради всего святого, не делай этого. Не надо. Я… Я тебя прощаю. За то, что ты сделала. Ты не виновата, это я виноват. Это я должен просить у тебя прощения.

Когда Арсений пробрался сквозь дыру в стене, он побежал, несмотря на риск поскользнуться и вывихнуть ногу.

33

В окне Гениной квартиры горел свет. Это обстоятельство и вынудило Арсения выбить дверь, когда на звонок никто не ответил.

Было раннее утро, утренние сумерки постепенно слабели, но отблеск торшера в окне еще можно было заметить. На улице уже грохотали редкие грузовики и автобусы, где-то мел улицу дворник, и плавный, монотонный шорох его метлы усыплял, несмотря на нервное возбуждение.

Арсений миновал домофон — как только он подошел, из подъезда вышла уборщица, и он этим воспользовался. Взбежал на пятый этаж. После звонка он долго не ждал. Решимость и страх за Леру были такими, что его не остановило такое ничтожное обстоятельство, как дверь чужой квартиры. Она поддалась после первого удара, хотя выглядела добротной. Арсений поблагодарил Небо, что Гена не установил металлическую, и прошел внутрь. Он уже знал, куда идти.

Возникло ощущение déjà vu, и Арсений отчасти понял, почему у некоторых людей это ощущение становится слишком отчетливым. Возможно, кто-то из них прежде уже проходил той же дорогой, делал нечто похожее, но это случалось в одном из вариантов будущего, которому не суждено было состояться в настоящем. Так подсознание этих людей по какой-то причине нечто проходило, чтобы убедиться в безопасности пути или поступка, а, может, еще в чем-то, неведомом, недоступном человеческому сознанию.

В отличие от них Арсений знал, почему его настигло это ощущение. Считанные часы назад, в крайнем случае, сутки, он уже заходил в эту квартиру и разговаривал с хозяином. Непонятно, был ли это транс, сон или Арсений угодил в иное измерение, сейчас это не имело особого значения.

Он остановился у спальни, убедился, что Гены там нет, хотя кровать не застлана, и прошел к дальней комнате. Так и есть. Здесь горел торшер, а на диване сидел Гена, сонный, шокированный, удивленный, испуганный. По-видимому, ему не спалось или он проснулся из-за ночного кошмара, прошел из спальни в эту комнату, включил свет и чуть позже все-таки заснул. Покрывало сползло на пол, и Арсений увидел на своем коллеге смешные семейные трусы в дурацкий цветочек. Наверное, Гену разбудил звук выбитой двери, но прошло слишком мало времени, и он еще не понял, что именно вырвало его из сна.

Арсений не поздоровался, даже не кивнул головой. Осмотрелся, но сейчас в этой комнате Черного Пальто не было. Гадина взяла тайм-аут, пока, во всяком случае.

— О-о, Арсений, дружище… — Гена запнулся, увидев лицо Арсения, но тут же затараторил. — Черт, мне такая белиберда приснилась, как вживую, представляешь. Как будто ты… ко мне пришел, и… мы, понимаешь, выясняли отношения…

Гена осекся, и на этот раз молчал почти минуту, пока Арсений его рассматривал.

Значит, это пришло к нему во сне, подумал Арсений. Гена действительно говорил с ним, и может, это был не сон, а посещение иного измерения, которое воспринималось, как сон. Только в отличие от Арсения Гена помнил не все, и уж точно он не помнил о Черном Пальто, сидевшим в углу этой комнаты, если Гена вообще видел эту тварь даже во сне.

— Э-э, Арсений, здорово, а… ты как вошел? — просипел Гена. — Я что, не запер дверь? А-а… Слушай, ты… Черт, она тебе рассказала, да?

Гена будто сдулся, как водяной матрас, из которого выпустили воздух. Ему стало не до того, как Арсений вошел в квартиру, и зачем явился так рано. По его лицу Гена догадался, что тот все знает. Об их отношениях с Лерой.

— Где она сейчас? — спросил Арсений.

— Прости, братишка, прости, — вновь затараторил Гена. — Я ведь не хотел этого. Случайно вышло, поверь мне. Я ведь не сразу узнал, что это твоя жена, а потом… поздно стало. Да и она говорила, что вы уже с ней того… чуть ли не в разводе…

Что-то мелькнуло в его глазах, и Арсений нагнулся к нему, чтобы лучше видеть. Гена испугался, затараторил еще быстрее:

— Прости, Арсений, я ведь, считай, влюбился, сердце болело. Я ей даже замуж предлагал…

Арсений вдруг понял, почему встретился с Геной за стеной. Тот в последнее время боялся, что все вот-вот раскроется, не один раз «репетировал» монолог своего оправдания, спал неважно, и это породило некий вариант будущего, в котором Арсений должен был его избить, покалечить, что, возможно, толкнуло бы Гену на самоубийство.

И лишь вмешательство матери Арсения изменило этот вариант.

В каком-то смысле именно Гена позволил Арсению вновь оказаться за стеной, встретиться с Черным Пальто и выяснить, кем этот тип является. Но в этой «помощи» таилась и противоположная возможность — Арсений рисковал ухудшить собственное положение.

От чего же его спасла мать? Наверное, не только от избиения Гены и потери времени. Было что-то еще, что-то настолько опасное, что снова на его пути оказалась мать.

— Ты чего? — прошептал Гена, не выдержав взгляда Арсения.

— Мало времени, с ней может что-то случиться! — воскликнул Арсений. — Где она? Подумай! Ты знаешь, где она может быть?

Гена закивал головой.

— У нее одна хорошая подруга…

— Нет! — перебил Арсений. — Я уже звонил туда. И она меня не обманула — она действительно не знает. Думай. Твою мать, ты же в последнее время с ней общался чаще, чем я.

Гена вздрогнул, снова сжался, как будто жаждал уменьшиться в размерах. Арсения охватил страх. Неужели Гена ничего не знает, и Арсений зря сюда приехал? Почему он вообще это сделал? Ведь что-то же толкнуло его на эту мысль! С таким же успехом он мог поехать к теще, хотя нет, это отпадает…

— Знаешь, еще как… — несмело заявил Гена. — Я… вот подумал, что Лера… это…

— Не тяни, — Арсений сжал его плечо, встряхнул. — Время уходит!

— Мне как-то показалось, что она… это… с моей бывшей познакомилась. Я жену имею в виду, Свету. С той станется, она мне и после развода жить не давала, всюду свой нос сунула. Так что… — Гена пожал плечами. — Я не уверен, но кто знает?

— Лера у твоей бывшей жены?

— Света сама могла ей позвонить, если б узнала про нее. Особенно, если узнала, что Лера замужем. Позвонила, они и разболтались…

— Где живет твоя бывшая? — вскричал Арсений.

Гена назвал поселок в Подмосковье, назвал номер дома, поискал номер телефона. Арсений решился сразу же. Было еще рано, а звонок Свете от одного из коллег бывшего муженька мог оказаться напрасным. Она наверняка сделала бы вид, что ничего о Лере не знает, а ее бы предупредила. Лучше ехать без предварительного звонка, лично поговорить с этой женщиной. Если она что-то знает, это нельзя упускать. Других вариантов все равно не было.

— Не надо телефона! — потребовал Арсений. — Вызывай такси!

34

Благодаря раннему времени улицы не были запружены, и уже через час Арсений подъезжал на такси по нужному адресу. Пока ехали, он не один раз просил водителя увеличить скорость. Тот сначала что-то недовольно ворчал, но под конец лишь молча хмурился.

Прежде, чем он притормозил, Арсений узнал сумму оплаты и бросил на панель управления в два раза больше, попросив с полчаса обождать.

Тихий поселок только просыпался, Свету приезд Арсения разбудил. Он заколотил кулаками в дверь, выкрикивая имя хозяйки и заранее извиняясь. Женщина открыла не сразу, сначала спросила, кого это принесло в такую рань, и Арсений быстро заговорил:

— Я муж Леры. Я узнал, что вы с ней знакомы, и приехал, — он не упоминал ее бывшего мужа. — Помогите мне, пожалуйста, ее нигде нет уже несколько дней. Я боюсь, что…

Дверь отворилась. На Арсения смотрела еще молодая женщина, смуглая, в глазах было что-то от привлекательной ведьмочки.

— Да, я ее знаю, — ответила женщина. — Но… с чего вы решили, что Лера у меня?

— Ее нет дома, — в отчаянии пробормотал Арсений. — У матери тоже нет, и у лучшей подруги.

— Как-то один раз Лера у меня была, давно, но… сейчас я не знаю, где она.

Арсений почувствовал слабость в ногах. По-прежнему с мольбой глядя на хозяйку, он прошептал:

— Господи, я думал, найду ее у вас. Она… Может случиться кое-что плохое, и она… не дай Бог, покончит с собой. Не спрашивайте, откуда я это знаю, просто знаю и все. И все из-за ее вины передо мной, но я ее уже простил! Ее срочно надо найти, как можно быстрее. Я надеялся, что вы… мне хоть что-то скажете.

В глазах женщины что-то изменилось, она оглянулась назад, как будто ее кто-то позвал, снова посмотрела на Арсения и выпалила:

— Только ничего ей не делайте! Она у меня. Обещайте, что не обидите ее, она итак в очень плохом состоянии. Обещайте, иначе я вам ее не отдам, — женщина обернулась и пошла в дом. — Лера! Лера, проснись!

Арсений пошел следом за хозяйкой. В глубине дома он едва не столкнулся с ней — женщина остановилась на пороге одной из спален, попятилась. Вздрогнула, когда Арсений коснулся ее плеча.

— Что такое? — пробормотал он. — Где Лера?

— Она… — ее лицо было растерянным, испуганным. — Ее почему-то нет.

— Она давно ушла? — вскричал Арсений.

— Не знаю, мы до двух ночи разговаривали, я ее успокаивала, а… потом ушла в свою спальню.

— О-о!

Арсений рванулся к выходу. Едва не упав с крыльца, он огляделся. В просветах между домом и деревьями мелькнула река. Арсений помчался на задний двор.

Где-то прокукарекал петух. Арсений слышал, как за ним бежит Света, что-то невнятно говорит. Его тянуло к реке, и спустя минуту, преодолев огород, он выскочил к невысокому обрыву.

Там он застыл.

Внизу, на берегу реки, стояла Лера. По колено в воде. Кажется, она собиралась войти в воду и утопиться. Арсений удержался от крика. Его остановил испуг, что Лера, заметив мужа, быстро пойдет дальше и погрузится в воду. Пока он спустится, пока нырнет за ней… Сможет ли он найти ее в темной воде в течение минуты-двух?

Он заметил тропку в шагах двадцати правее, но страх за жену вынудил его прыгнуть с того места, где он стоял. Инерция уложила его на землю, за ним осыпался целый пласт песка, и этот шорох услышала Лера — обернулась. Вскрикнула, закрыв лицо ладонями.

Арсений бросился к ней, боясь лишь одного — как бы она не нырнула. Но Лера будто окаменела. Он подхватил ее, прижал, опустился перед ней на колени.

— Лера, Лерочка, не надо, не делай этого, не надо, пожалуйста.

— Ты все знаешь, — вырвалось у нее, и она зарыдала. — Все про меня знаешь.

— Успокойся, это — ерунда, — затараторил Арсений. — Я тебя прощаю, ты ни в чем передо мной не виновата, это все я, все из-за меня случилось. Это я должен просить у тебя прощения. Я.

Ее рыдания затихли, и Арсений услышал, как сбивчиво оправдывается жена:

— Я виновата перед тобой, на всю жизнь. Я… Это все случайно получилось, я… слишком расстроилась… А он, Гена, был такой обходительный поначалу. Убедил меня, что ты все равно… со мной разведешься. Наврал мне, что ты сам ему об этом сказал по секрету. Он… обманул меня… Ведь я поверила ему…

— Тише, тише. Успокойся, я с тобой, с тобой. Мы теперь вместе. Все будет хорошо.

— Сама не знаю, как это случилось… в первый раз. А потом… он постоянно требовал, говорил, что уже нет разницы — один раз изменить или много раз. Все про свадьбу говорил… А я ведь… тебя до сих пор люблю… Когда отказалась, он стал меня шантажировать — мол, расскажет обо всем тебе, всем подряд станет говорить. Клялся, что слишком меня любит, и что без меня ему не жизнь, и что пойдет на все… Уж лучше меня погубит, только другому не отдаст, только бы со мной. И я… боялась огласки, а ведь и без того мучилась… Я так больше не могла, Арсений.

Арсений поднялся с колен, прижал ее к себе, поцеловал в губы. И это, наконец, прервало словесное самобичевание жены. Арсений подумал, что Черное Пальто не соврал насчет поведения Гены, но это уже было в прошлом. Главное, Арсений сначала проник сквозь стену в парке, а после спас свою жену.

— Пошли домой, — прошептал Арсений. — Пошли, милая.

35

Одинокое Сердце проснулся с улыбкой на губах.

Ему снилось, что его жизнь когда-то пошла иначе, и ничего трагического не случилось. Ему не довелось пройти сквозь долгие годы одиночества, душевного холода, пьянства, отсутствия элементарного уюта и нормального питания.

Когда-то, еще в относительно молодом возрасте, он чего-то избежал, и его семья не разрушилась. И все осталось, как прежде. Любимая жена, любимый сын.

Сон был настолько сладок, что Одинокое Сердце опять закрыл глаза, перевернулся на другой бок и постарался заснуть. Почему нет, если появился шанс вновь погрузиться в прежний сон, ощутить прежнюю свежесть молодости и семейного счастья, когда жена рядом, счастлива, любит тебя, когда сын растет тем, кем ты хотел бы его видеть, вместо того, чтобы спиваться и медленно, но верно приближаться к самоубийству? Почему нет?

Большая часть сна осталась размытой, неясной, но даже там чувствовалось что-то светлое, теплое, родное. И, как замерзший ребенок забирается под теплое одеяло, так Одинокое Сердце хотел поскорее укрыться покрывалом этого чудесного сна, такого реального, естественного, что можно подумать, что это и не сон вовсе, а самая настоящая реальность, и это Одинокое Сердце на самом деле спит и не знает, что он себе всего лишь снится, снится со всей своей несчастной жизнью, с походами по пустынным улицам и ночевками в подвалах и подворотнях.

Если так, от подобного сна хотелось поскорее избавиться, то есть проснуться в той самой реальности, где было тепло и радостно. Где не было необходимости искать человека, которым Одинокое Сердце был когда-то. Просить его поступить иначе, нежели поступил когда-то сам Одинокое Сердце. Где не было необходимости искать такое создание, как Черное Пальто, и молить его, чтобы он оставил в покое твоего сына.

Покряхтев, Одинокое Сердце затих. Надежда, что вся его жизнь всего лишь приснилась ему, что она была неким фантомом, возникшим на короткий срок, как чей-то ошибочный план, фантомом, вот-вот готовым исчезнуть, уйти в небытие, куда уходят несбыточные мечты и то, чего боишься, но что так и не случается, эта надежда согрела его сердце и душу, и в эту минуту он перестал быть Одиноким Сердцем, а стал кем-то другим.

Когда он засыпал, ему почудился какой-то рокот, и в сознании возникла картинка бульдозера и дома, приготовленного под снос. Ему даже почудилось, что земля, в самом деле, дрожит, как будто снаружи грохочет тяжелая техника.

Не открывая глаз, Одинокое Сердце улыбнулся. Неудивительно, что ему это снится, во сне он зашел именно в такой дом. И все же спокойствие его не покинуло. Умереть во сне не страшно. Тем более, во сне, от которого хочешь избавиться. Где слишком много несчастья и холода. И это даже показалось символичным — покончить во сне со своей прежней жизнью.

С этой мыслью, под дрожь земли, Одинокое Сердце уснул.