Глава первая

1

Был вторник, шестнадцатое сентября, первый день школьных занятий. Несмотря на непривычную для начала осени жару, Дэнни Шилдс решил не дожидаться автобуса и вернуться домой пешком. Благо все волнения остались позади. Первый день среди совершенно незнакомых ребят прошел более или менее нормально. По крайней мере, Дэнни не заметил косых или откровенно враждебных взглядов. Конечно, он держался от всех в стороне, но иначе и быть не могло. Как он знал из опыта, проблемы возникают чаще всего в отношениях с ребятами постарше. Светловолосый, щуплый паренек среднего роста, каким был Дэнни, со слегка вздернутым носом и карими глазами на простецком лице вряд ли мог произвести сколько-нибудь внушительное впечатление на ребят старше его, тем более что он был застенчив и робок, всегда всем все прощал и во всем уступал. Сам он был невысокого мнения о себе и обрадовался тому, что его, по крайней мере, не встретили с открытой неприязнью.

Дэнни шел по Мэйн-стрит, разглядывая витрины магазинов. На Йорк-стрит, миновав магазин сельскохозяйственного инвентаря, он замедлил шаг у дверей лавки Гарднера «Всякая всячина». Ему так хотелось зайти внутрь, но он боялся, что не удержится и что-нибудь купит. А ведь мама строго наказала ему не переступать и порога этой лавки.. Как она говорила, у Гарднера все слишком дорого. Нет, Дэнни конечно же удержался бы от покупки, ему просто хотелось зайти хоть разок и хорошенько все рассмотреть, и только страх, что это станет известно маме, удерживал его от такого опрометчивого поступка. Вдруг как-нибудь на днях мистер Гарднер случайно встретит маму и в разговоре сболтнет, как он доволен тем, что ее сын проявляет интерес к его магазину? Что тогда он скажет в свое оправдание? А ведь мама к тому же решит, что он там бывал не один раз, наверное, и покупал что-то. Сейчас у Дэнни имелась в кармане кое-какая мелочь. Но, соверши он оплошность, эти финансовые поступления прекратятся, да и этим наказанием дело не ограничится. Так что Дэнни колебался недолго. Спасаясь от терзаний, он быстро перешел на другую сторону и скрылся в аптеке. Медленно, чтобы успеть насладиться прохладой, он прошел мимо секций с медикаментами и препаратами на все случаи жизни и уставился на леденцы. Выбрав себе брусничный, Дэнни выложил почти все свои центы полноватой женщине, сидевшей за прилавком. Поблагодарив ее, он тут же принялся за леденец и не спеша вышел на улицу. От леденца не осталось и следа, когда Дэнни свернул наконец на Канзас-стрит, направляясь к своему дому.

2

Дэнни оказался единственным в семье, кто был категорически против переезда. И никакие доводы, самые веские, не могли его переубедить. Его старшему брату Джонни было все равно; ну, да этот везде приспособится. Папа, как всегда, был полностью согласен с мамой. Так что Дэнни остался в меньшинстве, хотя и подозревал, что, останься в меньшинстве мама, они все равно бы переехали. Он слышал, как она радостным, возбужденным голосом доказывала отцу, как им повезло. Из-за чего-то (чего именно — Дэнни не понял) дом уценен на сорок процентов, и они просто обязаны поспешить. В те дни мама, казалось, излучала энергию, радость и удовольствие, ну прямо как девица, выходящая замуж за очень дряхлого старика мультимиллионера, который вряд ли доживет до конца медового месяца. Недели две, если не больше, мама ни разу не ругала своих сыновей, прощая им то или другое, а в конце каникул они получили невиданную дотоле свободу. В общем, как понял Дэнни, и отец и брат если и не горели желанием ехать в Оруэлл, то, во всяком случае, отнеслись к этому спокойно. Никому, однако, не было дела до того, что чувствовал самый младший член семьи. Дэнни же воспринял переезд, как воспринимает человек скверные обстоятельства, изменить которые он не в силах. Он понял — и был прав, что не имеет никакого смысла даже и заговаривать об этом: он просто получит еще одну порцию насмешек от старшего брата, и все. Да и проявление слабости на глазах у матери тоже не пройдет даром. Короче, Дэнни смирился со своей участью, как низвергнутый монарх, чью голову уже склонили, чтобы палачу было удобно ее отрубить при молчаливом согласии толпы плебеев. Конечно, он понимал, что новый дом таит в себе некоторые удобства, от которых выиграет и он сам, видел, как много значит предстоящий переезд для родителей. Но все это меркло при мысли о том, что ему придется бросить привычное место, более или менее налаженные отношения с ребятами-старшеклассниками и подвергнуться риску встретить на новом месте какого-нибудь борова, который не скоро оставит его в покое. С другой стороны, еще неизвестно, как пойдут дела с новыми одноклассниками. Дэнни знал, что со своей внешностью, создававшей впечатление хрупкости и неуверенности в себе, он станет хорошей мишенью для всякого, кому захочется сорвать на ком-нибудь свое дурное (или очень дурное) настроение. В Гринфилде он не оставил ни единого друга. Дэнни с детства предпочитал одиночество неприятной возможности в любой момент быть осмеянным или побитым. В какой-то мере в этом был повинен старший брат. Джонни нравилось рассказывать соседским мальчишкам об оплошностях младшего брата, что он частенько и делал, тем самым углубляя все больше пропасть, разделявшую его и Дэнни. Мальчик никогда не мог быть уверен в том, что прошедшие мимо ребята смеются не над ним. Старший брат в лучшем случае просто не замечал его, но чаще, когда не видели родители, отвешивал ему увесистые оплеухи, хватал за нос, крутил уши. И все же в Гринфилде Дэнни как-то обжился, приспособившись к враждебной окружающей действительности. И вот ее приходилось менять. А в том, что в другом месте она окажется не менее враждебной, Дэнни не сомневался. К тому же отцу (изредка он интересовался делами младшего сына, случалось даже, что между ними появлялось что-то похожее, пусть отдаленно, на взаимопонимание) на новом месте будет совсем не до него. Да, внутренний голос советовал мальчику не поддаваться панике, убеждая, что через некоторое время он привыкнет и к жизни в Оруэлле. Но тут же вспоминалась история, рассказанная ему отцом два года назад. Один молодой человек видит лежащего больного нищего, у которого все тело в язвах и облеплено мухами, сосущими кровь. Он сгоняет всех мух. И что следует за этим? Нищий недоволен. Человек спрашивает почему. И этот живой труп отвечает: «Ты думаешь, сделал мне доброе дело? Нет. Ты прогнал мух. Но вскоре появятся другие. Голодные. Старые уже насытились и не очень донимали меня. Новые возьмутся сильнее». Вот таким представлял себя и Дэнни. Конечно, родителям хочется переехать в дом посолиднее, они уверены, что там будет лучше и их младшему сыну. Они и ему хотят добра! Но что получится на самом деле?

К радости Дэнни, самые мрачные его предчувствия не сбылись. Пока, во всяком случае. Семья переехала в Оруэлл во время каникул, так что Дэнни не пришлось преодолевать два барьера одновременно — привыкать к новому месту обитания и к новому классу в новой школе. Судьба предоставила мальчику небольшой промежуток времени до того, как ему придется преодолевать второе препятствие. Дэнни был удивлен и обрадован. На улице у него ни с кем не возникало трений. Может быть, у соседей просто не было задиристых сыновей возрастом чуть постарше Дэнни Шилдса? Ко всему прочему, Дэнни приобрел друга. Его звали Сидней Абинери. Это был мальчик еще более худой, чем Дэнни, но на полголовы выше его. Соломенного цвета волосы, маленький нос, близко посаженные глаза и красиво очерченный рот, манера быстро говорить и умение подмигивать двумя глазами по очереди — все это пришлось по вкусу Дэнни. И даже очки Сиднея в тонкой металлической оправе не смогли поколебать высокого мнения Дэнни. Сид был щедр и надежен, с ним было нескучно, и Дэнни впервые захотелось, чтобы лето перестало клониться к осени. Сид жил на той же улице, через пять домов от Шилдсов. У него была еще старшая сестра, с которой у него, как и у Дэнни с Джоном, отношения были более чем прохладные. В отличие от Джонни, Миранда Абинери оказалась намного старше брата. В начале ноября ей должно было исполниться шестнадцать лет. До начала школьных занятий Дэнни видел сестру друга всего два раза. С Сидом они сошлись очень быстро. Как узнал потом Дэнни, у Сида тоже не было друзей. В какой-то момент Дэнни даже показалось, что переезд — это как раз то, чего ему не хватало. Но он тут же спохватился, что еще не время делать окончательные выводы. Впереди была школа. Вот что было самым главным. Именно там его могли поджидать основные напасти. Боясь произвести плохое впечатление на Сида, Дэнни не решался расспросить его о городской начальной школе и можно ли будет там спокойно учиться. Что до Сида, то нельзя сказать, чтобы тот выглядел запуганным или боялся до колик в животе появляться в школе. С ним и сам Дэнни чувствовал себя как-то уверенней. Девятилетний мальчик не мог знать, что очень скоро ему придется пережить такое, в сравнении с чем обиды со стороны старших ребят покажутся дурной шуткой, и не более того. А пока Дэнни вовсю наслаждался каникулами в обществе нового друга. И наслаждение это было тем более глубоким, что не только мать, но и старший брат не уделяли ему прежнего внимания. Джонни Шилдс, оказавшись на новом месте, казалось, вообще забыл о том, что у него есть младший брат, который в любое время может заменить собой боксерскую грушу. Дэнни понимал, что и это вернется на круги своя, но сейчас следовало ловить момент. Имело значение и то, что теперь у братьев было по отдельной комнате, это сделало на порядок реже их встречи друг с другом. В старом домике в Гринфилде они с раннего детства жили в одной комнате. Для такого мальчика, как Дэнни, казалось бы, лучшим и наиболее желанным местом должна быть его комната. Но ее приходилось делить со старшим братом, и временами дома было еще хуже, чем где-либо. На новом месте (это был главный плюс переезда) он получил наконец хоть немного уединения. К тому же в своей комнате Дэнни мог закрываться изнутри. До сих пор к этому ему не пришлось прибегать — Джонни еще осваивался. Их комнаты находились рядом по коридору на втором этаже. Спальня родителей была на первом. И хотя папа с мамой теперь казались еще дальше, Дэнни был все же доволен. Что толку от того, что на старом месте родители находились близко, если приходилось делить комнату с Джонни. Дэнни в первые ночи даже сон не брал — до такой степени он был возбужден самой возможностью спокойно заснуть, не опасаясь какой-нибудь каверзы брата, лишавшей его сна до глубокой ночи. В Гринфилде о подобном он не мог и мечтать. Теперь у него была своя комната. Родители говорили ему о ней еще до переезда, но мальчик тогда не осознавал этого. Ему трудно было понять, что значит иметь собственную комнату, потому что он никогда не ночевал отдельно от брата. Тем более что в то время его больше занимало, как он приживется на новом месте. Позже Дэнни не один раз с хорошим чувством вспоминал первые дни на новом месте.

3

Они въехали в Оруэлл с юга по Фелл-роуд. За рулем сидела мать. Она провезла их через торговый центр, весело щебеча и указывая на сомнительные «достопримечательности» города. Дэнни, еще не убедившийся в том, что ужасов, которых он ожидает, нет, с восхищением смотрел на мать. Он никогда прежде не видел ее такой. Доброй, ласковой и… счастливой. Вот какой он хотел бы видеть всегда свою мать. Почему она так редко, вернее, даже никогда не бывает такой? Дэнни не хотелось думать, что в последние дни она так мягко относится к детям и мужу только потому, что будет жить в доме, о котором давно мечтала, доме, который говорит о прочном финансовом положении семьи. Нет. Конечно нет. Она была такой не поэтому. Дэнни не знал почему. Может, есть какие-то причины, объясняющие, почему она чаще похожа не на мать, а на мачеху, которая вышла замуж за его папу только из-за денег.

Они свернули на Канзас-стрит и очень медленно поехали к новому дому, ожидавшему их. По обеим сторонам дороги их провожали добротные, большей частью двухэтажные дома среднего класса. Дэнни с замиранием сердца ожидал дома № 29. Кроме тревожных мыслей по поводу соседских ребят, существовало еще и простое любопытство. Как-никак здесь ему придется прожить по крайней мере до совершеннолетия. Ну а для девятилетнего мальчика эта дата казалась более далекой, нежели второе пришествие Христа. Следовательно, в доме № 29 ему придется жить едва ли не вечность. Они подъехали к своему новому жилью.

На подъездной дорожке их уже поджидал арендованный грузовик, перевозивший основную массу их добра. Дэнни отчетливо помнил, что дом ему сразу понравился. Уютное крыльцо, пять низких ступенек, окна его спальни (как объяснила мать) выходят на улицу (что позволит любоваться вечером соседскими домами на противоположной стороне). Приятного бежевого цвета с зеленой крышей, невысокая живая изгородь из ровно подстриженного кустарника, ухоженный изумрудный газон перед домом, гараж на две машины, примыкающий к дому, и веранда, опоясывающая дом с северной и западной стороны. В общем, Дэнни, не вдаваясь особо в детали, понял, что дом ему нравится.

Но было еще кое-что. Именно сейчас, идя домой после первого дня школьных занятий, Дэнни вдруг вспомнил, что на какой-то краткий миг, более внезапный, чем когда молния вдруг освещает вам пространство, отчетливо вырезая из тьмы мельчайшие детали предметов, буквально на доли секунды он попал вдруг в плотный саван страха, облепивший его, словно тесто. Но это прошло так быстро, так молниеносно, что мальчику показалось, будто этого и вовсе не было. Стоял обычный солнечный (правда, жарковатый) денек конца лета в Новой Англии, и ничто не нарушало общего приподнятого настроения. Откуда же мог взяться этот молниеносный страх? Тогда Дэнни решил, что, наверное, он неосознанно представил себе, как Джонни не меньше недели будет сидеть дома (друзей еще нет, да и в доме надо пообвыкнуть) и не даст ему житья. Теперь, однако, Дэнни уже так не думал. Как бы то ни было, в тот день, 25 августа, он забыл о непонятном обострении чувств очень быстро. Впереди ждало много нового и интересного.

Когда под вечер родители немного разобрались с обстановкой, сыновей отпустили ненадолго подышать свежим воздухом. Джонни, вопреки предположениям младшего брата, не стал шляться вокруг дома, справедливо решив, что собственная вотчина никуда не денется. Словно самодовольный, всеми ласкаемый кот, щуря свои и без того маленькие глазки, он пошел вдоль улицы, рассматривая дома соседей. Дэнни вздохнул полной грудью и вышел к дороге. Тут-то он и встретился с Сиднеем Абинери.

Пунцовое солнце, приближаясь к линии горизонта, разбрасывало кровавые пятна по западной части неба. Остановившись у почтового ящика в виде маленького забавного человечка, героя какого-то мультфильма, Дэнни смотрел на небо. Ему нравилось широко раскрытыми глазами любоваться солнцем, когда на него не больно смотреть. Ему казалось, что дневной путь солнца в чем-то схож с человеческой жизнью. Когда оно встает утром, то выглядит словно новорожденный младенец, неспособный причинить окружающим ни капли вреда. Затем, подымаясь все выше, солнце, как и повзрослевший человек, совершающий много грехов и так или иначе отбирающий у кого-то место под солнцем, жизненное пространство, причиняет боль глазам. К вечеру солнце похоже на старика, который уже не претендует на чужой кусок. Только вот солнце, как отметил про себя Дэнни, на следующий день восходит снова, человек же умирает навсегда, а это существенная разница. Дэнни поежился. Сейчас ему девять, предположим, что он доживет до семидесяти пяти. Остается шестьдесят шесть лет. И хотя они казались шестью тысячелетиями, все равно и они когда-нибудь закончатся. Что же будет после? Это было выше его понимания. Он вспомнил отца, мать, других взрослых людей, которых знал. Им всем оставалось гораздо меньше до этой черты, скрытой во мраке. Однако их, казалось, это вовсе не беспокоило. Они вели себя так, будто этого никогда не произойдет. Может, они лишь делают вид? Кто знает? Во всяком случае, лучше выбросить это из головы. Если он будет постоянно думать об этом, то к возрасту папы точно сойдет с ума.

Дэнни перестал любоваться солнцем, сила которого таяла с каждой секундой, как тают силы немощного старика, и спустился на землю, заметив при этом, что на ней произошли кое-какие изменения. До этого поблизости никого не было. Люди сновали где-то вдалеке. Кое-где у соседей уже зажгли свет, но уличные фонари пока не ожили. По тротуару к Дэнни приближался какой-то мальчишка, причем он был уже совсем недалеко. Мальчишка шел медленно, словно пожилая располневшая мадам, прогуливающаяся по парку. Он не выказывал враждебных намерений, но Дэнни насторожился, внутренне приготовившись дать деру. Чужак был выше его ростом, и уже это было серьезно. Дэнни не сразу заметил, что он в очках, но даже и это не играло роли. Мальчишка был на своей территории, а он, Дэнни, здесь пока еще никто. Парень был в кедах, в отрезанных по колени старых джинсах и в подозрительно чистой белой майке. Именно чистота этой майки придала Дэнни уверенности в том, что на него не набросятся, чтобы как следует отлупить. Чистая майка, казалось, оповещала окружающих о том, что ее владелец не драчун какой-то, не наказание для своей мамы, а спокойный, даже интеллигентный ребенок. Лишь позже Дэнни узнал, что его тогда еще будущего друга заставили вымыться под душем и надеть чистую одежду после того, как он явился ранним вечером из похода на загородную свалку такой чумазый, словно прополз на брюхе по всей Канзас-стрит. Потому-то он и оказался в такой чистой майке возле дома, теперь принадлежавшего Шилдсам. На самом деле Сидней Абинери ничем не отличался от остальных детей мужского пола его возраста в том, что касалось чистоты одежды, когда лето заставляет мальчишек думать совсем о других вещах.

Мальчик, не доходя до Дэнни футов пять, остановился. В глазах его светилось любопытство. Очки в тонкой оправе придавали ему еще более любознательный вид. Юный Шилдс приготовился было, развернувшись, отправиться к дому, как если бы ему уже надоело любоваться закатом и захотелось спать.

— Привет! — просто сказал мальчик. Он с интересом разглядывал Дэнни.

— Привет! — отозвался Шилдс — самый младший, неуверенно улыбнувшись. Интуитивно он уже чувствовал симпатию к незнакомцу, но выработанная за годы осторожность не давала ему полностью расслабиться. К тому же Дэнни был удивлен тем, как просто обратился к нему совершенно незнакомый мальчишка, при этом говоривший с ним, как с равным.

— Меня зовут Сид! — Он протянул правую руку.

Дэнни, совершенно ошеломленный, не соображая что к чему, протянул свою пятерню:

— Дэнни! Меня зовут Дэнни! — Он смотрел прямо в глаза этому удивительному мальчику. Сухие тонкие пальцы чуть сдавили его руку при пожатии. — Дэнни Шилдс.

— Понятно. — Сид кивнул. — Вы сегодня приехали?

— Да. — Дэнни очень хотелось что-нибудь сказать, чтобы поддержать разговор, но слова куда-то улетучились, решив, видно, что сейчас самое время подложить ему свинью.

— Ты выйдешь завтра вечером на улицу? — прервал молчание Сид.

— Да. Наверное. Может… Нет, я выйду! — твердо заявил Дэнни.

Сид кивнул в сторону скрывшегося наполовину солнца:

— Я живу через пять домов от тебя по этой стороне в сторону Фелл-стрит. Приходи после семи часов. Я буду на лужайке перед домом. Он такой салатовый, с плоской крышей.

Так началась их дружба.

4

Они сидели на скамейке в дальнем тенистом углу Грин-парка, расположенного недалеко от начальной школы Оруэлла. Был полдень, самое пекло, и молодые мамаши развезли по домам своих голосистых отпрысков. Парк опустел. Жаркое начало осени навевало иллюзию, что сейчас разгар июля. Мальчики наслаждались в теньке непривычной тишиной, непроизвольно произнося слова вполголоса. Сид что-то рассказывал про одного чудаковатого старожила, потом речь зашла сама собой и о семье Тревор. Сид не успел закончить фразу, как Дэнни подпрыгнул:

— Что? Что ты сказал?

В свою очередь, Сид тоже приподнялся со скамейки, недоуменно пробормотав:

— Ты что, не знал? Не знал этого? — Он пожал плечами и уверенно сообщил: — Врем известно, в доме, который теперь принадлежит вам, в прошлом году убили мистера и миссис Тревор, двоих дочерей, и сделал это их родной сын.

Дэнни не мог выговорить ни слова. Его дом, его новый прекрасный дом, успевший полюбиться ему… оказывается, там убили аж четырех человек, двое из которых были детьми его возраста!

— Господи! И в моей комнате… — Дэнни запнулся. Только сейчас до него дошло, что на кровати, на которой он спит, может быть… во всяком случае, в его комнате какой-то год назад лежал трупик девочки и…

— Эй, Дэнни! — Абинери вымученно улыбнулся. — Твоя комната ведь вторая от лестницы?

— Да. Ну и что с того?

— Девчонки Тревора спали всегда в одной комнате, вот что! В первой от лестницы. А Рори Тревор занимал комнату на первом этаже. Ту, которую твоя мать называет комнатой для гостей. Раньше там ночевал Рори.

— А в моей комнате?

— Твоя комната была пустой, ну… не пустой, но там никто не жил. В общем-то я точно не знаю. Главное — убили девочек не в твоей комнате.

— И что с ним сделали?

— А что с ним сделают? — Сид криво улыбнулся. — Он повесился через неделю в одиночной камере!

— Не может быть! — произнес Дэнни, хотя в душе знал, что это наиболее вероятный исход после того, что было совершено.

— Дэнни! Ведь это случилось больше года назад!

Дэнни лишь кивнул и зашагал прочь. Дома был и Джонни. Наверное, пришел подкрепиться. Он целыми днями где-то пропадал; впрочем, Дэнни это устраивало. Мать была чем-то недовольна и резко сказала сыну:

— Если будешь обедать, то пойди вымой руки.

Как видно, минули те скоротечные денечки, когда, осчастливленная переездом, она была очень снисходительна к домашним. Теперь она все чаще и чаще была недовольна чем-нибудь или кем-нибудь. Словом, превращалась в прежнюю маму. Вчера, например, поздно вечером, лежа в постели в своей комнате, Дэнни слышал, как родители ругались на кухне. Они старались, чтобы дети их не слышали, но это у них плохо получалось. Все это было дело обычное, но после месячного затишья привыкать заново было трудно. Поэтому на беспричинные, резкие замечания матери приходилось отвечать молчанием, чтобы не оказаться в еще худшей ситуации. Моя с мылом руки, Дэнни подумал: что, интересно, чувствует мама, ложась вечером спать в спальне, где когда-то нашли мертвой другую женщину? Ведь она наверняка знала про убийство. Они с Сидом не коснулись этой темы, но Дэнни был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что его родители не могли не знать про убийство, покупая дом. Тем более мать так радовалась дешевизне сделки! Дом потому и был дешевым, что в нем произошло кошмарное преступление, после чего нельзя было ожидать наплыва клиентов. Да, Дэнни был убежден: родители знали все. Но, естественно, ему и Джонни об этом говорить не собирались.

В ту ночь Дэнни долго не мог заснуть, непрестанно ворочался с боку на бок, и ему изредка мерещилось, как дверь его комнаты открывается, впуская подростка с пустыми глазницами на белом, как луна, лице и с ружьем наперевес. Несколько сильных порывов ветра заставили дом заскрипеть, что тут же превратилось в стоны убиваемых девочек. Дэнни лежал с закрытыми глазами, считал до тысячи, потом в обратном порядке, множество раз сбивался, если стоны казались особенно отчетливыми, и заснул, лишь когда восточная часть неба начала понемногу светлеть. Впрочем, на следующий день (такой же солнечный и душный) Дэнни почувствовал себя намного лучше. Вчерашние мрачные мысли словно покрылись полупрозрачным налетом времени и в размытых, неясных очертаниях казались не такими пугающими.

Мать оказалась с утра в хорошем расположении духа, Джонни уже смылся (Дэнни проснулся поздновато), чуть позже позвонил Сид, предложив совершить вылазку на загородную свалку (где, кстати, Дэнни еще не бывал), все это еще больше отдалило вчерашнюю беседу в Грин-парке, вытеснив ее из сознания мальчика. Дэнни был еще ребенок, пусть и впечатлительный. Принимая все слишком близко к сердцу, он в то же время очень быстро забывал неприятное. Настроение сменялось быстрее дыхания, что было своеобразной самозащитой. Еще через неделю Дэнни, поглощенный предстоящей встречей с новой школой, основательно забыл свое первое впечатление от слов Сила про убийство. Спустя некоторое время он уже не видел в этом ничего серьезного и считал это историей хотя и неприятной, но вполне терпимой. Вопросом, ошибается он или нет, Дэнни не задавался.

Как-то раз он поинтересовался у Джонни, знает ли он что-нибудь о прежних хозяевах. Брат был в хорошем расположении духа; вчера у него был день рождения, и, хотя впервые за много лет его не отмечали как полагается (с друзьями и праздничным столом), Джонни все-таки надарили подарков. Дэнни тоже наскреб из своих запасов на любимые конфеты брата. Из Манчестера позвонила тетя Берта, папина старшая сестра, и поздравила его. Позже он получил в посылке пару футболок и синие джинсы. Джонни Шилдс оттаивал, пожалуй, лишь на собственный день рождения, ну еще на День всех святых и Рождество. Дэнни не раз говорил сам себе, что не надо дарить скверному братцу ничего, но приходил определенный день, и сердце мальчика отходило. Многочисленные обиды и несправедливости со стороны Джонни уходили на задворки памяти. Позже, конечно, Дэнни жалел о минутной слабости и опять давал себе зарок. Через год все повторялось. На свое двенадцатилетие Джонни получать подарки было еще приятнее, чем всегда. Друзей пока не было. Родня (те, что любили его и выказывали любовь как надо, исправно дарили подарки чуть ли не на все праздники) осталась далеко. Поэтому внимание со стороны родителей и младшего брата Джонни оценил вдвойне. На следующее утро после дня рождения кратковременная любовь (которая позже непременно умрет) еще находилась в своей верхней точке. Благодушие Джонни по-прежнему сказывалось на Дэнни Шилдсе — младший брат даже не притронулся к пирогу, приготовленному для именинника, на половину которого он вообще-то имел полное право. Джонни еще вчера вечером оценил этот его великодушный жест. С глазами, горевшими предвкушением пирога, с которым он может разделаться единолично, он поблагодарил Дэнни (тот не мог припомнить, когда подобное случалось в последний раз, если вообще было). А утром предложил ему часть оставшегося. Дэнни (он еле сдержался) отклонил приятную возможность. И это несмотря на его любовь к пирогам, не меньшую, чем у брата. В душе он расцвел от внимания Джонни. Временами Дэнни был готов убить старшего брата, такая находила злость. Но в то утро он все-таки решил, что на самом деле любит Джонни и на многое пошел бы ради него. У Дэнни мелькнула идея: а что, если Джонни исправится (умом он понимал, что этого не произойдет, это просто нереально), перестанет так часто терроризировать его и превратится в такого брата, о котором Дэнни все время мечтал. Дэнни сидел, смотрел, как брат доедает остатки пирога, и у него зрело убеждение, что иногда приятнее отдать другому то, что хотелось бы самому. Именно в этот момент, видя, с каким проворством и едва слышным урчанием Джонни поглощает пирог, Дэнни вспомнил о комнате брата.

Он знал об убийстве уже целых пять дней. О брате он тогда не думал, да и не хотел о нем думать. Он был убежден, что Джонни все равно толстокожий, что ему будет наплевать, пусть хоть в его комнате убили двадцать два человека. Главное — все убрали и прошло время. Теперь же душу Дэнни переполняла любовь, и он нелестно отозвался о самом себе за такие мысли о старшем брате. Ну разве может быть толстокожим подобный гурман? Конечно нет! Дэнни забеспокоился о брате, хотя и не знал, чем именно смог бы ему помочь. Ну ладно, все о'кей. Наверное, он не знает об убийствах в их теперешнем доме. Дэнни решил зайти издалека и спросил как бы невзначай, что ему известно. Джонни, не переставая жевать, с набитым ртом пробубнил:

— Мне до задницы, кто тут жил! Теперь мы тут живем. Он вдруг перестал чавкать, повернул голову, проверяя, нет ли поблизости матери, которая могла бы услышать его неосторожное заявление. Джонни был на голову выше брата и значительно крупнее, но Дэнни казалось, что брат в критической ситуации теряется сильнее, нежели он сам, щупленький Дэнни. Маму тот ужасно боялся, и лишь строптивый характер и вечный поиск приключений и неприятностей на свою голову не позволяли ему быть таким, каким она хотела видеть старшего сына.

— А что такое? — спросил Джонни, ковыряя указательным пальцем правой руки в носу так, как будто рылся в заднем кармане своих штанов.

— Да… ничего особенного, — пробормотал Дэнни. — Просто интересно. Тут ведь, наверное, жили дети, в наших с тобой комнатах.

— Да, — вяло подтвердил брат. Скорее всего, его мало, а точнее, абсолютно не интересовало, что за дети жили здесь и где они сейчас. В мыслях он был далеко отсюда.

— Значит, тебе никто ничего не рассказывал? — осторожно поинтересовался Дэнни.

— Нет! — честно признался Джонни. Потом добавил, погладив круговыми движениями набухший живот: — Классный был пирог! Во нажрался! — Но глаза его говорили, что он готов слопать еще пять таких пирогов — только подавай.

На этом разговор с братом закончился. Уже гораздо позже, когда события обрушили всю свою жуть на голову Дэнни, он вдруг задался одним вопросом, ответ на который придет очень не скоро. Почему с Джонни никто не заговорил на тему убийства? В городах, подобных Оруэллу, трудно ожидать молчания от соседей, да и не только от них. Конечно, Джонни ничего не рассказывал брату насчет своих знакомств и мест препровождения времени. Но неужели он ни с кем совсем не общался? Ведь все, все без исключения, знали о трагедии прошлого лета в их теперешнем доме! И неужели никто до сих пор не сказал Джонни об этом? Сам старший брат вряд ли сумел бы в то утро изобразить правдиво неосведомленность. К тому же какой ему смысл скрывать от Дэнни, что знает о судьбе семьи Тревор? Дэнни решил, что это чистая случайность — ничего не знающий Джонни.

5

Дэнни Шилдс приближался к дому, но мысли его вращались не вокруг новых одноклассников, первого учебного дня и вопросов предстоящей акклиматизации. Он почему-то заново перебирал все события и разговоры, связанные с прошлым их дома. И это его тяготило. Ведь в предыдущие два-три дня он вообще как будто забыл о том, что существовал некогда такой человек, как Алекс Тревор. Дэнни, затаив дыхание, ожидал шестнадцатого сентября. Но вот оно наступило, а голова занята совсем не этим.

Дэнни миновал дом Абинери. К сожалению, Сид будет учиться не с ним, а в параллельном классе. Вчера они ни о чем не договаривались, и он решил идти домой один, а не слоняться по школе в ожидании друга, привлекая к себе ненужное внимание. Дэнни только подзарядился у фонтанчика с водой. Теперь он подходил к дому. Свернув на подъездную дорожку, он остановился и посмотрел на дом. Сейчас он казался мальчику чужим. Даже не верилось, что он живет здесь почти целый месяц. Дэнни внезапно подумал: с домом что-то не так. Не то чтобы что-то плохое — просто есть какое-то почти неуловимое изменение. Только зайдя внутрь, он понял, что изменилось. Дом был пуст, и ему пришлось воспользоваться своим ключом. Мать куда-то уехала. Дэнни прошел через дом в гараж. Как и отцовского «шевроле», маминого «крайслера» тоже не было. И мальчик понял, почему ему показалось, что в доме что-то изменилось. Он просто никогда не оставался дома один! Эта мысль напугала его и рассмешила одновременно. Но смеяться как-то расхотелось. Даже странно! Он ни разу почти за месяц не оставался дома один. Конечно, мама у них не работала, но, насколько он помнил по Гринфилду, дома она не засиживалась. И там, в Массачусетсе, он частенько оставался дома один. Джонни, так тот даже в морозные зимние дни не мог усидеть дома больше двух часов. Конечно, здесь, в Оруэлле, в первую неделю мама была полностью занята хлопотами по новому жилью. Но после она приобрела подруг (вечерами Дэнни уже устал слушать о красивой болонке миссис Динджер и о том, как часто покупает новые платья миссис Томпсон, хотя они и не смотрятся на ней, как та ни старается) и если не часто, то, по крайней мере, не слишком редко уезжала из дому. И все же Дэнни ни разу не попадал домой, когда там никого не было. То Джонни был, то мать успевала вернуться, то сам Дэнни задерживался у Сида до прихода с работы отца. Это было стечение обстоятельств, но создавалось такое впечатление, что этими обстоятельствами кто-то манипулировал, словно опытный, талантливый игрок — картами. Наверняка это только так казалось и быть на самом деле не могло, но все равно было жутко.

Дэнни вслушался в дом. Он был другим. Неудивительно, вот что значит остаться одному. Хоть бы поскорее ввернулся Джонни! После дня рождения мистера Джона Шилдса он очень быстро превратился в прежнего назойливого братца. Вчера вечером он пытался ухватить Дэнни за нос, а утром, как бы в напутствие, с довольным видом шепнул, что сочувствует заднице младшего брата, которая, по его мнению, скоро получит свою порцию горячительных. И все же Дэнни хотелось, чтобы Джонни был дома. В этом случае (несмотря на то, что находиться рядом с братом в отсутствие родителей было опасно) дом стал бы прежним. Все пришло бы в норму. В Гринфилде, даже будучи совсем ребенком, Дэнни никогда не испытывал боязни одиночества. Да, у него было живое воображение, но темноты и пустого дома он не боялся. Теперь же это самое живое воображение как будто приняло иное, более мрачное, направление. Мальчик, поднимаясь по лестнице на второй этаж, вдруг задался вопросом: а если кто-то стоит сзади и смотрит на него? Или, того хуже, очень близко, чуть ли не касаясь его спины, идет за ним?

Дэнни остановился. Лестница отозвалась на это резкое прекращение движения унылым скрипом. Мальчик чуть не закричал. Рубашка прилипла от пота к спине, и это создало иллюзию прикосновения чьей-то теплой влажной руки. Дэнни медленно, очень медленно, повернул голову. Сзади никого не оказалось. Дэнни перевел дыхание, но сердце, никак не отреагировавшее на физическое отсутствие кого-то или чего-то, по-прежнему стучало в узкой груди так, словно хотело вырваться из тела на волю, чтобы убежать из этого дома. В первое мгновение Дэнни решил уйти из дому и погулять где получится, пока кто-нибудь из домашних не вернется. Но потом подумал, какая на улице духота, вспомнил, что Сид, придя из школы, обязательно позвонит ему, чтобы поинтересоваться свежими новостями, и решил, что сам себя перестанет уважать и считать за человека, если вот так, без видимой причины, сбежит, как последний трус. Дэнни двинулся дальше. Лестница снова заскрипела. Мальчик не обернулся, он попытался мысленно представить себя в доме в Гринфилде. Поднявшись в коридор на втором этаже, Дэнни приостановился. Что, если Сид уже дома? В таком случае все проблемы будут решены. Он попросит друга поскорее прийти, нет, лучше он сам пойдет к Сиду. И не придется торчать в этой оглушающей нервы, лишающей последних сил тишине. Он бросил взгляд на лестницу. Интересно, раньше она скрипела так же сильно? Дэнни не помнил. Когда все находятся дома, невозможно заметить такие мелочи, превращающиеся в кое-что посерьезнее, если вдруг в гости к тебе приходит одиночество. Телефон в гостиной. Чтобы позвонить Сиду, придется вновь идти по этой скрипучей лестнице? В мгновение ока она превратилась в дорогу столь же желанную, как прогнивший навесной мостик через пропасть. Дэнни перевел взгляд на дверь в комнату брата, и до него дошло, что он там еще ни разу не был. Ни разу. Как это получилось? Бесспорно, потому, что это была комната Джонни. Он не мог позволить себе так опростоволоситься, чтобы брат застукал его у себя. Что он ему скажет? У них отдельные комнаты, и что ему может понадобиться в комнате Джонни? На все вещи брата для него было всегда наложено табу. Это ненужный риск лишь усилить террор, поэтому до сего дня Дэнни даже в голову не приходило осмотреть комнату брата в его отсутствие. Это была запретная территория в доме. Однако сейчас какое-то злое любопытство затмило его разум. Сид, гостиная и телефон были тут же забыты. Дэнни дышал тяжело, с присвистом, словно раз десять взбежал по лестнице туда и обратно. Белая дверь слепила глаза, но отвести их Дэнни уже не мог. Он объяснял себе это довольно просто. Лишь сегодня он остался в полном одиночестве, разумеется, только сейчас ему можно наконец-то заглянуть туда, не подвергаясь опасности быть застигнутым врасплох. Дэнни сглотнул. Было такое ощущение, будто через горло прошел кусок шерсти. Мальчик неуверенным шагом приблизился к двери. Он настороженно оглядывался, точно боясь пропустить появление Джонни, который обязательно прочитал бы его намерения по глазам. Но мальчик был в доме один. Ни папы, ни мамы, ни брата… значит, он один. Внутренний голос засмеялся: «Один… один… Чего же ты так боишься?» «Именно того, что никого нет», — нашелся Дэнни. Его липкая от пота рука легла на ручку двери. Мальчик коснулся ее очень осторожно, как если бы надеялся успеть отдернуть руку, окажись металл горячим. Рука скользила. Дэнни еще раз обернулся, прислушался. Все оставалось по-прежнему. Дрожащей рукой он повернул ручку, надавил вперед, и… дверь не открылась. Дэнни толкнул дверь. Она не поддалась. Он недовольно сдвинул брови, набрал в легкие побольше воздуха и с усилием толкнул дверь. Безрезультатно. Весь фокус был в том, что четыре дня назад мать забрала у обоих сыновей ключи от их комнат. После переезда Джонни, до того живший в одной комнате с младшим братом, упустил возможность стать, так сказать, собственником. Вернее, не придал этому значения. Дэнни вполне понимал его. Брат наверняка был уверен, что Дэнни ни за что носа не покажет в его комнате. Ключ от комнаты валялся в ящике стола, стоявшего возле кровати. Ящик был набит разным ненужным барахлом. Ключ составлял ему компанию. Но однажды, как всегда не по какой-то конкретной причине, а просто так, Джонни вдруг вздумалось запереть дверь. Что он и сделал, после чего смылся куда-то на целый день. И надо же случиться такому совпадению — именно в этот день в гостях у матери оказалась миссис Динджер, чьей благосклонностью так была польщена мать.

Эта толстая, высокая женщина с рыжими волосами и короткими, словно обрубки, окороками рук и ног с первого мгновения не понравилась Дэнни. Ее брезгливая физиономия источала напыщенность и уверенность в собственной неотразимости. Она молча слушала щебетание матери и лишь изредка кивала головой с видом всезнающей матроны. Дэнни только что пришел домой, и убегать вновь было неудобно. К тому же он и не хотел уходить, надеясь, что миссис Динджер сама вскоре уберется, проголодавшись например. Мать легко переходила от одной темы к другой, пока не добралась до описания их уютного дома. Дэнни в этот момент шел от кухни к лестнице. Слышимость была слабая, и Дэнни прошел бы мимо, но до него долетели слова, заставившие его застыть на месте. Миссис Динджер, до того молчавшая, вдруг спросила у матери своим низким, тяжелым голосом, под стать ее телу:

— Милочка, скажите, а в той комнате, где убили детей, у вас кто-нибудь спит?

Повисла пауза. Дэнни, который минут десять назад предстал по велению матери перед миссис Динджер и видел ее вялое лицо, пытавшееся улыбнуться, моментально представил себе, как эта женщина, задав свой вопрос, сейчас делает вид, будто любуется обоями, а затронутая тема интересует ее постольку-поскольку. Какая же вы стерва, миссис Динджер! Эти слова чуть не сорвались у него с языка. Дэнни аж покраснел. Он судорожно соображал, куда бы спрятаться. У него душа ушла в пятки при мысли, что сделает мать, если, нечаянно выйдя из гостиной, застанет его здесь и поймет, что он слышал вопрос этой жабы в обличье человека. Мама кашлянула и понимающим голосом (Дэнни был уверен, что она еле сдерживалась, чтобы не влепить пощечину своей гостье) сказала:

— Я не… не думала как-то об этом… не знаю… Кажется… это комната старшего сына. — И, не давая гостье опомниться, она резко перевела разговор, заявив такое, отчего стоявшему возле гостиной Дэнни захотелось просто раствориться, распасться на молекулы. — Миссис Динджер, может быть, вы не прочь перекусить сандвичем? Я приготовила утром отличные сандвичи. Кстати, с сыром, который вы больше всего любите!

Дэнни чуть не завопил от страха. Она уже поднялась из кресла с явным намерением выйти из комнаты. Мальчик, конечно, мог очень осторожно вернуться в кухню и сделать вид, будто любуется видом из окна, но с перепугу он не способен был хладнокровно мыслить. Перед глазами была лишь лестница, поднимаясь по ней, он наверняка наделает шума, и, как только мать появится в дверном проеме, ее красивые карие глаза превратятся в противные узкие щелочки, а тогда кто знает, какие беды обрушатся на его голову. К счастью, помощь пришла, как это часто бывает, в последний момент, причем с совершенно неожиданной стороны. Дэнни был уверен: миссис Динджер не может променять сандвич на историю, о которой уже слышала предостаточно. Но он ошибся. Миссис Динджер не дала матери ступить и шагу (с таким-то голосом, да чтоб это не получилось!), с напором ответив:

— Милочка, спасибо вам, но неплохо было бы попробовать ваш сандвич минут через десять — пятнадцать. Если вы не возражаете. — Дэнни показалось, что он услышал каркающий смех миссис Динджер. Но это, конечно, всего лишь игра воображения. Динджер была слишком хитрой, чтобы совершить такую оплошность. Мать снова села в кресло. — Я пока не очень голодна.

— Как хотите, миссис Динджер, — бесцветным голосом сказала Энн.

— Значит, в этой комнате живет Джонни? — Настырная жаба крепко вцепилась в мать Дэнни.

— Честно сказать, я не знаю, где убили де…

— Первая комната от лестницы! — подсказала Динджер.

— Да? Это комната старшего сына. — Миссис Шилдс уже отвечала на вопросы так, словно перед ней восседали инквизиторы средневековой Испании, обвинившие ее в колдовстве.

— Да, милочка, у вас хороший дом! — Динджер решила, может быть, что с собеседницы достаточно, хотя нет, скорее всего, она преследовала свои цели. — Я никогда не была прежде здесь. Признаюсь, я недолюбливала и Алекса Тревора, и его жену. Конечно, о покойных не говорят плохо. — Она понизила голос. В это время стоявший в холле Дэнни, кровь у которого побежала с нормальной скоростью по жилам, потихоньку начал продвигаться по лестнице к своей комнате. Он шел очень осторожно. Если по неаккуратности он произведет какой-нибудь шум, а голоса в гостиной замолкнут, можно будет сделать вид, что он спускается, а не поднимается. — В принципе это были достойные люди, но в гостях я у них ни разу не была. Хороший дом! Ваши сыновья, значит, устроились в комнатах на втором этаже? — Она нечаянно чмокнула. Миссис Шилдс, когда речь зашла о доме, немного ожила. — В них удобно детям?

— Может, хотите посмотреть, миссис Динджер? — спросила миссис Шилдс.

— Да, да! Если вы не против. — Она сказала это очень быстро, словно боясь, что хозяйка передумает.

— Нет, конечно! Пойдемте.

Миссис Шилдс вдруг догадалась, что ее новоявленная грузная подруга только этого и добивалась. Ей до смерти хотелось побывать в комнате, где произошло убийство. В спальне четы Тревор (теперешней спальне Уилла и Энн) Динджер уже была прежде. Оставалась та комната, в которой обнаружили детские трупики. «Пусть смотрит, — решила миссис Шилдс — А то еще разнесет повсюду, что ее специально не впустили в комнату Джонни». Женщины вышли из гостиной и стали подниматься по лестнице. Энн не спешила, давая возможность не отставать миссис Динджер. Та, поднимая с усилием ноги, тяжело дышала. Дэнни, добравшийся до своей комнаты, услышал, что мать с гостьей поднимаются по лестнице, и быстро юркнул к себе.

Он сидел на кровати, прислонившись спиной к стене, когда неожиданно дверь открылась (мать никогда не стучала, прежде чем войти) и женщины вошли к нему в комнату. Мать что-то объясняла гостье, та снисходительно улыбалась, а Дэнни был готов залезть под кровать, только бы спрятаться от их взглядов. Ему казалось, миссис Динджер догадывается, что он стоял под дверью гостиной и слышал часть их разговора, — так странно она пялила на него свои поросячьи глазки. Мальчик не мог дождаться, когда им надоест восхищаться его комнатой. Наконец они вышли. И естественно, направились к комнате Джонни. Миссис Динджер интересовала именно эта комната. В комнату Дэнни она зашла просто потому, что не смогла бы скрыть, чего хочет на самом деле. Однако ей крупно не повезло. Как раз этим утром Джонни ни с того ни с сего запер дверь, а ключ конечно же забрал с собой. Вообще-то были где-то запасные ключи, но они не входили в число наинужнейших вещей в доме, а посему Энн вряд ли смогла бы их найти и за полчаса. Тем более что в тот момент она и не вспомнила о запасном ключе.

Возмущение, переполнявшее ее, было так велико, что грозило перелиться через край и затопить весь дом. Она тщетно дергала за ручку, бормотала под нос какую-то нелепицу. Что, если Динджер подумает, что это она сама нарочно заперла дверь, а теперь все свалила на старшего сына? Энн едва сдерживалась, желая только одного: чтобы Джонни пришел как можно позже, — ее злость к тому времени немного уляжется. Какого черта ему понадобилось запирать эту дверь? Она уже собиралась было накричать на Дэнни, хотя он был здесь совершенно ни при чем, но побоялась выставить себя еще в более глупом виде. Она промолчала, виновато улыбаясь.

А миссис Динджер выглядела так, словно у нее только что вырвали из рук сандвич, которым было угостили. От неожиданности она не произнесла ни слова (наверное, мысленно представляя себя уже в комнате Джонни), рассеянно слушая оправдания Энн.

Вечером мать устроила серьезную взбучку старшему сыну, смотревшему на нее, как волчонок, зажатый со всех сторон охотничьими собаками. После экзекуции миссис Шилдс забрала ключ от его комнаты. На всякий случай она так же поступила и с младшим сыном, экспроприировав ключ и от его спальни. И вот сейчас Дэнни стоял, недоуменно уставившись на дверную ручку комнаты Джонни. Внезапно его охватил страх, который как будто бы распирал его тело изнутри, делая его неправдоподобно легким. Казалось, гуляй по дому ветерок, он подхватил бы Дэнни, как пушинку. Логика, факты говорили девятилетнему мальчику, что дверь должна быть отперта. Прошло всего четыре дня с тех пор, как мать забрала у Джонни ключ. Насовсем. Чтобы спустя четыре дня она снова отдала ключ сыну? — об этом не может быть и речи. Невозможно! Это на нее не похоже. Но даже если хоть на минуту представить, что она все-таки вернула ключ старшему сыну (а именно из-за него она забрала ключи), то не укладывалось в голове, почему Джонни опять запер дверь. Старший брат был не из тех, кого не учит горький опыт. Если он и получил вчера ключ, то не посмел бы уже на следующее утро вновь запереть дверь. Выходит, дверь не может быть не открыта. Дэнни еще один раз попробовал открыть дверь в комнату брата. И пришел к заключению, что с таким же успехом можно толкать бетонную плиту.

 

Глава вторая

1

Что-то было не так. Дэнни стоял, раздувая ноздри, словно олень, почуявший смертельную опасность. Медная ручка, тускло мерцавшая в сумраке коридора, манила и пугала одновременно. Разумом мальчик понимал, что лучше было бы заняться чем-нибудь другим, а не стоять и не гадать, почему дверь заперта. Но что-то вроде гипноза по-прежнему не отпускало его. Шли минуты. Когда оцепенение почти прошло, Дэнни вдруг почудилось, что за дверью кто-то стоит. Именно он (или кто там еще) мог держать дверь, не позволяя ему войти в комнату. А вдруг этот «кто-то», недовольный настырностью Дэнни, сейчас выскочит из комнаты в коридор? Глупости, в доме никого нет! «Ой ли?» Внутренний голос произнес это с сарказмом. Дэнни заметил, что в последнее время он разговаривает сам с собой, как если бы рядом находился какой-то посторонний человек. «Джонни случайно запер дверь», — нашелся Дэнни. Внутренний голос промолчал. Надо топать отсюда поскорее! Дэнни, как во сне, повернулся и пошел вниз по лестнице.

Спустившись на первый этаж, он направился в кухню. Мальчик чувствовал себя таким измотанным, как будто только что кончил решать кучу жутко трудных задачек по математике. В полном изнеможении Дэнни присел на стул, положил локоть на стол, подпер ладонью голову и уставился в окно. Кухня была залита лучами послеобеденного солнца. Жарко. Еще сегодня он был в новой школе, а казалось, прошла по меньшей мере неделя. Новое место учебы ему понравилось. Может, у него не будет там проблем? Мальчик не мог знать, что проблемы появятся совершенно в другом месте и что он будет избит собственной матерью, не позволявшей себе такого прежде. Родной дом казался ему крепостью. Ведь сюда не могли прийти старшие ребята. Разве что Джонни. Но у них с братом были разные комнаты, и в последнее время стычки с ним прекратились. Поэтому теперь старший брат не представлял угрозы, как в Гринфилде.

Захотелось пить. Перед взором Дэнни потекла молочная река, и это заставило его подняться, несмотря на одуряющую лень, и подойти к холодильнику. Да, выпить холодненького молочка будет в самый раз. Он открыл дверцу, взял бутылку и… застыл. Тишину дома нарушили звуки поворачивавшегося ключа в замочной скважине входной двери. Это произошло так внезапно, что сердце больно подскочило в груди. Дэнни машинально захлопнул дверцу холодильника, и… бутылка молока выскользнула из рук. Линолеум не смягчил удара, и она разбилась на несколько больших кусков. Белая жидкость в мгновение ока хлынула на пол, растекаясь в разные стороны и образовав в конце концов большую лужу. Дэнни с ужасом уставился на последствия своей неловкости. Как это произошло? Он сжимал в руке бутылку достаточно крепко, но… Более того, услышав, как отпирают входную дверь, Дэнни непроизвольно сжал бутылку так, что, обладай он достаточной силой, она непременно бы треснула у него в руке, порезав кожу. Тем не менее бутылка выскользнула. Будь у него время подумать над этим спокойно, Дэнни непременно сказал бы сам себе, что случившегося просто-напросто не могло быть: бутылка как будто уменьшилась в размерах, чтобы выскользнуть из руки мальчика вопреки всему. Но теперь ему было не до этого. В дом кто-то вошел. Послышались шаги, и… на пороге кухни появилась миссис Шилдс.

— Ма! — испуганно воскликнул Дэнни, в глазах стояло недоверие. — Это ты?

Испуг еще придет к нему во всей своей силе, а пока до него дошло только, что он не слышал подъехавшего автомобиля. Энн смотрела на сына пустыми, ничего не выражающими глазами киллера. Когда мать успела подъехать к дому? Почему он не слышал шум мотора, ведь он тихо сидел в кухне, окна которой выходят на подъездную дорожку? Дэнни выглянул в окно. «Крайслер» матери стоял вплотную к крыльцу.

— Дэнни!

Она не кричала, говорила совершенно спокойно, но именно это спокойствие пронзило мальчика страхом, словно копьем, заставив его съежиться. Он и так знал, что ему не повезло, раз мать застала его над разбитой бутылкой молока, но нутром почуял, что этот случай будет похлеще, чем можно себе представить. И все же он не мог предвидеть, до какой степени.

— Дэнни! — повторила мать, и в ее обычно приятном голосе послышалась звериная нотка разъяренной самки.

— Да, ма?

Мальчик с трудом расслышал собственный голос. Ноги и руки походили на протезы, поставленные ему пять минут назад. Неудивительно, что он не мог двигать ими как следует, впрочем, и в голове, казалось, заменили мозги чем-то не очень подходящим для их функции. Лишь одна мысль поддерживала его: то, что сейчас произойдет, расставит все по своим местам и Дэнни увидит, что все осталось таким, как прежде, — и в доме, и в Оруэлле, а значит, и мать такая же, как была, и брат.

— Паршивый ребенок! — зашипела мать, словно разбуженная вторжением незнакомцев змея, охраняющая вход в подземелье с золотом.

— Ма, я…

— Паршивая овца! — перебила миссис Шилдс — Вот кто ты! Ты знаешь, Дэнни, что паршивая овца портит все стадо? Ты знаешь это, противный мальчишка?

— Ма! — залепетал Дэнни. — Я не наро…

— Молчи, тварь! — рявкнула Энн. — Через несколько минут здесь будет…

— Ма, я не…

— Не перебивай! — заорала она, и от ее крика у Дэнни едва не подкосились ноги. — Сейчас к нам зайдет миссис Томпсон, чтобы кое-что подсказать насчет интерьера кухни. И как раз перед ее приходом ты нагадил!

Женщина сделала два быстрых шага и со всего размаха ударила мальчика ладонью по голове. Ребенку показалось, что ухо соприкоснулось с горящей спичкой, перед глазами замелькали искорки. Казалось, голова Дэнни вот-вот оторвется от тела и свалится на один из осколков. После оплеухи Энн схватила сына за ухо и, сдавив его пальцами, потянула вверх. Медленно. Дэнни взвыл, ухватившись двумя руками за кисть матери, не давая таким образом подымать его все выше. Энн закипела, еще когда увидела испуганную рожицу сына, стоящего над разбитой бутылкой молока. Нет, она, конечно, и мысли не допускала, что сделал он это специально. Но все равно, скажи ей в тот момент кто-нибудь, что мальчик не виноват в случившемся и что оплошности бывают не только у детей, она бы не поверила. Конечно же этот гаденыш виноват и заслуживает хорошей взбучки. Нельзя разбивать бутылки с молоком. Нельзя! Она была так зла, что ей хотелось просто разорвать его на части. Но то, что этот маленький пакостник еще осмелился сопротивляться, хватая ее за руку, словно наказание незаслуженно, взбесило ее до крайности.

Она с воем вырвала руку и ударила сына ладонью по щеке, на которой тут же отпечаталась красным пятном ее пятерня. Дэнни уже ничего не пытался сказать. Интуитивно он почувствовал, что мать уже не контролирует себя, поэтому стремление уберечься от непредсказуемых последствий ее бешенства побудило его не сопротивляться. Мальчик не стал даже касаться рукой своей щеки, хотя она и горела болью. Левой рукой Энн ухватила его за волосы на макушке. Не сдержавшись, Дэнни закричал. Движением руки она согнула его, цепко держа за волосы, а другой рукой стала наносить удары по затылку, плечам, спине, приговаривая сквозь зубы:

— Гаденыш, гаденыш! Я тебя научу, тварь… гаденыш. Ты у меня узнаешь, как… гаденыш, мерзкий гаденыш!

А удары сыпались градом, и в какой-то миг Дэнни подумал, что мать забьет его до смерти. Кто знает, как было бы на самом деле, если б не телефонный звонок.

Он как будто заставил Энн очнуться, и Дэнни понял, что спасен. Мать убрала руку от его макушки, которая пылала, словно ее прижгли каленым железом. Спина и плечи тоже были покрыты островками боли. Миссис Шилдс, отдуваясь и на ходу поправляя разметавшиеся волосы, быстро подошла к висевшему на стене аппарату.

Дэнни приходил в чувство, краски стали приобретать прежнюю яркость. Одной рукой он держался за макушку, другой утирал слезы, размазывая их по лицу вместе с соплями. Он негромко плакал. Энн, сказав пару односложных фраз, повесила трубку. Повернувшись, она глянула на Дэнни и сухо сказала:

— Тебе повезло! Миссис Томпсон задерживается на полчаса. — Мать глянула на белую лужу, в которой темнели бутылочные осколки. Дэнни в душе проклинал и миссис Томпсон, и ее советы по интерьеру чего бы то ни было. — Я сама за тобой уберу, а не то ты нагадишь еще больше. Умойся и ступай к себе в комнату.

И мать как бы забыла о нем. Дэнни не заставил ее повторять свой приказ дважды, и, пробубнив: «Хорошо, ма», он как можно осторожнее удалился. Но уже в тот день его ждало новое испытание, показавшееся ему еще серьезнее.

2

Дэнни решил, что лучше не маячить у матери перед глазами. Придя к себе в комнату, он бессильно повалился на кровать. Тело ныло. Позже он обнаружит перед зеркалом два синяка на спине. Обида заполняла все его существо. Да, он растяпа. Уронить бутылку, словно его не кормили несколько дней… Но так получить за это! Дэнни был зол на мать. Никогда он еще не был так зол на нее. И еще миссис Томпсон он обзывал про себя такими словами, что даже перед самим собой стало стыдно. Ладно бы она еще действительно пришла к ним спустя несколько минут после его неловкости (то, что мать вполне могла, закрыв дверь в кухню, провести ее в гостиную, усадить и, извинившись, попросить подождать пять минут, пока наведет порядок на кухне, не приходило Дэнни в голову), так нет же, она, видите ли, решила задержаться на полчаса! Почему она не предупредила мать раньше? Может быть, тогда его бы не побили! А теперь вот он лежит на животе, потому что болит спина, и держится рукой за ноющую щеку. Он снова заплакал, благо мать уже не могла слышать его всхлипывания.

Он услышал, как к дому подъехала машина. Это заставило его на время позабыть обиды и болячки, напомнив о мамином «крайслере». Почему он не слышал, как она подъехала к дому? Он должен был слышать! Но не услышал. Он встал и моментально оказался у окна. Это приехала миссис Томпсон. Она вышла из машины и резким движением руки захлопнула дверцу. Дэнни услышал хлопок. У матери была такая же манера закрывать дверцу. Он мог по звуку закрываемой дверцы определить, кто выходит из машины — отец или мать. Отец закрывал аккуратно и никогда не хлопал.

Миссис Томпсон являла собой полную противоположность миссис Динджер. Маленькая и до невозможности худая, она походила на ходячую лыжную палку, обернутую в платье. Очки в роговой оправе придавали ей комический вид. Глядя на нее сейчас, Дэнни уже не испытывал ненависти. В голове неожиданно возник вопрос: почему у матери всегда появляются подруги, которые выглядят, мягко говоря, далеко не эффектно? Может быть, это неспроста, может, мать, общаясь с кем-нибудь, желает быть уверенной, что она лучше другого хотя бы внешностью? Но Дэнни был слишком мал, чтобы всерьез задуматься об этом. Тем более что его уже по-настоящему мучило другое. Вот подъехала к дому миссис Томпсон. Он лежал у себя в комнате на втором этаже, плакал, спрашивая себя, почему он так несчастлив, и все же услышал, как к их дому подъехала машина. Час назад он сидел на кухне, из которой все слышно, пожалуй, еще лучше, сидел тихо, радио молчало, телевизор был выключен, вообще не было никаких звуков, которые могли помешать, и все-таки… Дэнни почувствовал, что мозги вот-вот расплавятся от напряжения. Он даже ругнулся вслух. Затем он услышал трель дверного звонка, а через секунду — радостное щебетание матери. Как будто не она меньше часа назад в бешенстве била своего сына!

Он снова улегся на кровать. После пятиминутной тишины раздался смех мамы. Наверняка пыталась показать свое чувство юмора в ответ на какую-нибудь шутку миссис Томпсон. Дэнни очень хотелось спуститься вниз, чтобы позвонить Сиду и узнать, дома ли он, но он не стал этого делать. К страху перед матерью примешивалось острое нежелание показываться на глаза миссис Томпсон, которая снова начнет учить его уму-разуму, объяснять ему, какая у него золотая мама, какая умница и красавица, и в конце (который тоже растянется, словно мыльная опера) накажет ему любить, беречь, не обижать ее лучшую подругу. Миссис Томпсон, которой не довелось иметь с мужем собственных детей, приезжала к Шилдсам неоднократно и всякий раз сразу же требовала привести детей, чтобы потрепать их за волосы, удивиться, какие они уже большие (у такой молодой мамы), пожелать им, чтобы у них все было хорошо и они всегда оставались умницами. При этом она всякий раз переходила на Энн, поясняя детям, какой клад они имеют в лице своей матери, которой, впрочем, она восхищалась вполне искренне. Однако Дэнни смущали и пугали эти речи так же, как и ее глаза, слишком большие для маленького лица и слишком выпученные. Он лишь молился про себя, чтобы ему не позвонил Сид. Иначе встречи с миссис Томпсон не избежать, хотя он надеялся, мама скажет Силу, что его нет дома. В этом случае Дэнни не обиделся бы на нее.

Спустя минут сорок после появления миссис Томпсон Дэнни услышал, как домой пришел его братец Джонни. Дэнни наизусть знал звуки, издаваемые братом при появлении. Тем более что отцу еще рано было возвращаться. Джонни входил уверенно, как муж-буян входит к себе домой после посещения бара. Джонни чувствовал себя хозяином. Ну еще бы, кого ему бояться? Не младшего же брата, который шарахается от собственной тени! Он прогрохотал через прихожую к лестнице, что-то напевая и при этом ужасно фальшивя, когда раздался голос матери:

— Джон!

Брат тотчас же замер, словно проглотив язык.

— Джон, я кому говорю? Поди-ка сюда! — Интонация матери не оставляла сомнений.

«Интересно, — подумал Дэнни, — брат не обратил внимания на чужую машину на подъездной дорожке или он просто сегодня в таком хорошем настроении, что ему на все наплевать?» И все же Дэнни был уверен: знай Джонни, что это машина миссис Томпсон, наверняка вообще не пошел бы домой. До этого сама мама привозила и увозила миссис Томпсон на своем «крайслере», поэтому Джонни и допустил промах. Он понял, что попался, и ему стало не до модных мелодий. Братья — ни один, ни другой — не любили, когда мать звала их показаться миссис Томпсон, но Джонни особенно. Он прямо-таки свирепел после этих визитов. Дело в том, что Дэнни был терпеливее, привыкнув к обидам и тычкам. Так что стояние перед миссис Томпсон было не таким уж и страшным. Его только пугали ее глаза. Джонни, не позволявший никому обходиться с ним, как с марионеткой, психовал при одной мысли, что ему придется стоять, выслушивая, как миссис Томпсон пищит своим мышиным голосом, как лазает своей костлявой ручкой в его волосах, словно ищет вшей. Он мог бы игнорировать эту «выпущенную из концлагеря», как он ее называл, но знал, что за «сладкую» жизнь ему устроит мать, если он поведет себя как-нибудь не так. Приходилось терпеть. В конце концов, миссис Томпсон бывала у них в гостях не каждый день. Но в этот раз ему не повезло особенно. Его продержали в гостиной минут пятнадцать.

Лежа у себя, Дэнни удивлялся, почему так долго не слышно Джонни. Потом он понял. Ну конечно, ведь сегодня первый день школьных занятий, и у миссис Томпсон появилась новая тема для советов. Естественно, кроме традиционной болтовни о его внешности и чертах характера, Джонни в данный момент выслушивал и пожелания (и наставления), чтобы он хорошо учился, потому что это очень важно, потому что это… и так далее. Дэнни улыбнулся. «Тебе это полезно, Джонни, — подумал он. — Постой и послушай, и будешь умница. Миссис Томпсон научит тебя, что ты должен делать, она подскажет, как делать».

Когда Дэнни уже начал опасаться за нервную систему брата, послышались наконец его шаги на лестнице. Джонни шел, что-то со злостью бормоча себе под нос. Дэнни снова улыбнулся. История с братом помогла ему забыть то, что произошло у него с матерью. Ударенная щека уже не болела. Дэнни лег на спину и тоже ничего особо неприятного при этом не почувствовал. Джонни подошел к двери своей комнаты, открыл ее и вошел внутрь. Дэнни смутно слышал, как он ходит по комнате, видно не в силах успокоиться. И только минут через десять Дэнни вдруг подскочил на кровати как ужаленный. До его сознания наконец кое-что дошло. Ведь до прихода матери он был занят вопросом, отодвинувшим тогда на задний план все остальное. После того, что случилось в кухне, это показалось не важным. Все очень просто — вчера мать почему-то отдала Джонни его ключ, а он, по своему легкомыслию, уходя в школу, опять запер дверь. Все-таки мать не такой предсказуемый человек, чтобы с уверенностью сказать, что такой вариант невозможен. Но вот десять минут назад… Дэнни не слышал, чтобы брат воспользовался ключом. Он прошел и без задержки оказался у себя в комнате. Когда дверь была закрыта на замок, требовалось некоторое время, чтобы попасть ключом в замочную скважину и повернуть его, Дэнни ясно запомнил, как только что заходил Джонни. Он подошел к двери и даже не остановился. Значит, на ходу повернул ручку. Если бы надо было вставить ключ, он на секунду приостановился бы. Конечно, можно было, потренировавшись, наловчиться вставлять и поворачивать ключ, не сбавляя шага, но ведь Джонни закрывал и открывал дверь в свою комнату считанное число раз. И даже будь все иначе, Дэнни обязательно услышал бы лязг ключа. Однако он ничего не слышал и как-то даже не обратил на это внимания, пока вдруг не вспомнил, как совсем недавно пытался попасть в комнату брата.

Дэнни сел на кровати, свесив ноги. Он недоверчиво прислушивался, как Джонни возится в соседней комнате. Может, он что-то напутал? Что же? В эти минуты, кроме любопытства и недоумения, он ничего больше не чувствовал. В самом деле, чего ему было опасаться? Просто он не понимал, когда Джонни успел отпереть дверь. То, что он ее отпер, было совершенно очевидно, иначе почему же сам Дэнни немного раньше обнаружил, что дверь заперта? В полной неподвижности он просидел не менее получаса, пока его не отвлекла уходившая миссис Томпсон. На прощанье она засмеялась, но так натужно, будто ее в самом деле только что выпустили из концлагеря. Ее машина, постепенно затихая, удалилась. Минут через десять уехала и мать, чего Дэнни совсем не ожидал. Он думал, что она поднимется к нему и станет читать нотации, требуя быть осторожней, или (ему хотелось надеяться) спросит, не хочет ли он есть. И вот тебе — ни того, ни этого. Она уехала.

Стоявшая некоторое время тишина была нарушена Джонни. Брат вышел из комнаты, с силой захлопнул дверь (теперь, когда мать ушла, ему нечего было опасаться) и остановился в коридоре. Дверь он не запер (Дэнни был в этом уверен). На миг Дэнни испугался, что Джонни зайдет к нему. Мало того что он и так обещал «поинтересоваться», как пройдет первый день в новой школе, судя по всему, у него сейчас было крайне неважное настроение и, естественно, желание сорвать его на ком-нибудь. А лучшего кандидата, чем младший брат, трудно сыскать. Да и ходить далеко не надо.

Джонни стоял в коридоре, явно размышляя. Лоб Дэнни покрылся испариной. Он судорожно соображал, куда бы спрятаться. Можно под кровать или в шкаф для одежды. Но Джонни стоит неподвижно и, скорее всего, услышит шум. Ай, будь что будет! Старший брат постоял еще с минуту и стал спускаться по лестнице. Затем Дэнни услышал, как открылась и закрылась входная дверь. Он с трудом перевел дыхание. Джонни ушел из дому. Выходит, ему либо было не до младшего брата, либо он решил, что того просто нет дома.

Дэнни снова остался один. Он вспомнил о двери. Теперь не оставалось никаких сомнений — Джонни не запирал дверь на ключ. Дэнни тихонько выглянул в коридор. Там стало чуть темнее. Солнце, еще не покинув дом, все меньше проникало в него. Мальчик немного постоял, колеблясь. Джонни мог вернуться. От него вообще невозможно было ожидать сколько-нибудь логичных поступков. Тишина. Дэнни вышел, прошел мимо комнаты брата, быстро спустился вниз, пробежал на кухню и выглянул в окно. Джонни стоял на тротуаре, откуда начиналась подъездная дорожка, и пялился на проезжавший мимо белый «линкольн». Когда машина скрылась, он не спеша, вразвалочку двинулся по Канзас-стрит на восток. Дэнни обернулся и посмотрел туда, где (словно он умел видеть сквозь стены) находилась дверь в комнату старшего брата. В доме никого. Неизвестно, когда заявится старший брат, но время у Дэнни есть.

Он мучительно размышлял. Когда, придя из школы, он решил заглянуть в комнату брата, то это было простое любопытство, вполне естественное, если принять во внимание, что комната Джонни являлась единственным местом, куда он не заходил ни разу с тех пор, как они поселились здесь несколько недель назад. Сейчас любопытства не было. Сама комната его уже не интересовала. Но его все же так и тянуло подняться на второй этаж, подойти к двери и… чуть-чуть приоткрыв ее, тут же захлопнуть. Для чего? Просто так. Ведь она не заперта, и Дэнни всего лишь… убедится в этом.

3

Мальчик вышел из кухни и стал взбираться на второй этаж. Перед дверью в комнату брата он остановился. Бессмыслица происходящего давила на него тяжким грузом. С одной стороны, ясно, что дверь сейчас открыта, и нет смысла в чем-то убеждаться, раз желание осмотреть комнату Джонни прошло. С другой стороны, иное желание (казавшееся идиотским) засело у мальчика в мозгу, словно заноза с зазубринами. И вытащить ее никак не удавалось. Дэнни сам удивлялся, почему его так тянет проверить, не заперта ли дверь? Только потому, что он не расслышал, как Джонни воспользовался ключом, придя из школы? Все бы ничего, но Дэнни так долго собирался с духом, что ему даже показалось, что Джонни вот-вот вернется. Или мать. Тогда остатки мужества утекут, как вода сквозь дырявое ведро. В одно мгновение он решился, сделал шаг вперед, взялся за ручку и… повернул ее. Дверь не открылась. Дэнни еще раз с усилием толкнул ее и в ужасе отпрянул. Вот теперь он испугался по-настоящему. Происходило то, чего просто не могло быть. В последнем порыве надежды, что дверь в комнату открывается как-то по-особенному, Дэнни подергал ручку в разные стороны, но результат остался прежним. Не сдержавшись, он вскрикнул. Ощущение, что кто-то стоит с той стороны и держит дверь (иначе почему она не открывается?), нахлынуло на мальчика с новой силой. Дэнни стоял неподвижно, задержав дыхание, надеясь расслышать шорох в комнате брата, который сказал бы ему, что там действительно кто-то есть. В то же время он молился, чтобы ничто не нарушило могильную тишину, иначе (услышь он что-нибудь) у него остановится сердце.

Дэнни продолжал стоять, желание взяться за ручку исчезло, однако развернуться и уйти — на это тоже необходимо было мужество. Внезапно раздавшийся телефонный звонок пронзил мальчика страхом, словно электрический ток. Один телефонный аппарат находился в гостиной, другой — в кухне, но Дэнни показалось, будто кто-то выстрелил из револьвера у него над ухом. Зацепившись одной ногой за другую, он едва не упал, вовремя упершись руками в стену. Потом помчался по лестнице вниз. Он был доволен, что появился повод убраться от злополучной двери. Без телефонного звонка это было бы нелегко сделать, как если бы его приклеили к ней с помощью клейкой ленты. Звонил Сид Абинери.

— Привет, Гроза Новой Армии! — выпалил он. Сид несколько раз уже называл его этим прозвищем, и, хотя Дэнни всякий раз просил друга заткнуться, в глубине души оно ему нравилось, несмотря на излишнюю пышность. — Ты придешь ко мне? — спросил Сид.

— Да. Могу сейчас.

— Валяй! Жду. — И Абинери положил трубку.

Дэнни вновь ощутил невыносимое давление одиночества. И вспомнил про дверь. Почему же все-таки происходит то, что происходит? Вопреки всему! «Может, рассказать Сиду? — подумал он. — Ага, и наверняка потерять единственного друга!» Во всяком случае, имелся такой шанс. И пусть он был невелик, Дэнни предпочтет молчать. Сегодня, по крайней мере.

Он быстро вышел из дому и направился к Силу. Лучше молчать. Но там, у друга, в какой-то момент Дэнни захотелось рассказать Сиду о странностях с дверью. Они сидели у Сида в комнате. Комната эта находилась на первом этаже, между кухней и спальней родителей. Когда-то, по словам Сида, он жил на втором этаже, но вот уже два года, как перебрался на первый: какой смысл бегать наверх, если можно не бегать? Дэнни отметил про себя, что в этом есть своя логика. К тому же Сил (то ли в шутку, то ли всерьез) пояснил, что так он меньше встречается в доме со своей сестрой. Улыбнувшись, он добавил, что Миранда тоже довольна этим. Сид предложил Дэнни бутербродов, и они наелись до отвала. Поболтали о школе, потом Сид сказал, что сестра уже приходила, но, наверное, ускакала к своему женишку. Это «наверное» вернуло Дэнни к мрачным размышлениям. Он уже плохо соображал, о чем это болтает Сид. Скорее всего, он тоже не заходит в комнату старшей сестры, опасаясь скандала.

Почему же не открывается дверь? Этот вопрос сверлил ему мозг. Мальчик словно раздваивался. Он понимал, что этого не может быть, но знал, что именно это и произошло. Он заметил и еще кое-что, тоже довольно непонятное. Когда мать избила его на кухне, он думал, что не сможет двигаться после этого, не причиняя себе боль, пусть не сильную, но все же…. Однако прошло лишь несколько часов, а он чувствует себя так, словно его никто и пальцем не тронул. Уж не приснилось ли ему это? Нет, он знал, что это не сон. Просто мать, как видно, била его не так сильно, как ему показалось. Все-таки она не профессиональный боксер, а он не младенец, ему уже девять лет и два месяца. Он ясно помнил, что после того, как ушел с кухни, одна щека горела огнем, а на спине болело в двух местах. Значит, на нем быстро заживает. И…

— …будет подольше, — сказал Сид. — Ты бы хотел?

— Что? Что ты сказал?

— Ты что, спишь? Я говорю: пусть такая жара стоит подольше. Как будто лето не кончилось.

— Да, да. Я тоже хотел бы, — заверил друга Дэнни, с трудом соображая, чего бы ему хотелось на самом деле. Одно было ясно — он постарается (должен, по крайней мере, постараться) не забивать голову разной ненужной дрянью. Черт с ней, с этой дверью! Но это оказалось не так легко.

Вечером, когда вся семья ужинала, а папа поглощал еду так, словно с минуты на минуту кто-то придет и отберет ее у него, Дэнни вновь задумался, почему мать ведет себя так, будто ничего не произошло. Вернувшись от Сида, он сразу же столкнулся с матерью, обычным, будничным голосом предложившей ему обедать. Она спросила его о школе, о новых одноклассниках. При этом она, хоть и не была очень ласковой, все же не вела себя с ним так сухо, как это бывало прежде, когда он делал что-нибудь не так. За ужином мать говорила все те слова, которые и полагается говорить женщине, сидящей за столом с мужем и двумя несовершеннолетними детьми. К нему она обращалась так, словно днем не было разбитой бутылки молока, не было ее гнева и ударов по спине, и Дэнни не знал, что все это значит. Может, мама немного жалеет о происшедшем, даже раскаивается, что, не сдержавшись, слишком сильно наказала его? Сама она ни за что не признает себя виноватой, как это не раз бывало в ссорах с отцом. Наверное, поэтому она молчит о случившемся, хотя обычно не упускает случая, чтобы отчитать его при всей семье. Хотя вряд ли. Просто она решила, что с него достаточно, и все это в прошлом. Идя спать, Дэнни прошел мимо комнаты Джонни, даже не взглянув на дверь, словно, посмотрев на нее, он бы окаменел на веки вечные.

В тот вечер он заснул на удивление легко, и ночь прошла без сновидений; она промелькнула, как одно мгновение, пока наутро его не разбудил отец своим обычным ласковым прикосновением.

 

Глава третья

1

Впервые Дэнни Шилдс увидел крошечного человечка, этого омерзительного Лилипута, словно сделанного в мастерской, находящейся где-нибудь в глубинах ада, пятого октября, в воскресенье. Минули три учебные недели. Дэнни перестал думать о двери в комнату старшего брата через несколько дней после первого горького опыта. У мальчика хватило духу повторить попытку лишь один раз, в четверг восемнадцатого октября.

Духота вынудила-таки прийти прощальную грозу, обрушившуюся на Оруэлл так, словно наступил час всемирного потопа. Шилдсы сидели в гостиной, никто не произносил ни слова, с благоговением вслушиваясь в разбушевавшуюся стихию. Казалось, кто-то проделал дыру в дне реки, текущей по небу, и теперь вся эта масса воды низвергается на их дом. Телевизор благоразумно выключили, но даже матери не хотелось открывать рот.

Дэнни сидел плечом к плечу с братом. Общий враг (более надуманный, чем реальный) помирил их, так как ни тому, ни другому не улыбалось сидеть в своей комнате с чувством, что он остался один на всем свете. И это несмотря на то, что еще утром Джонни дал ему ногой по заднице, со злостью прошипев: «Пусть этот очкарик Сидди носа не показывает в мой дом». То, что дом был такой же его, как и Дэнни, его мало интересовало. Дэнни был ужасно расстроен, но сейчас душа его была настроена на всепрощающий лад.

Крупные капли молотили по крыше, точно камни. Постепенно гром прекратился, но дождь не перестал, лишь стал слабее. Джонни, изнемогавший от безделья, с нетерпением ожидал его окончания. Когда дождь стал выдыхаться, он вышел из гостиной, приоткрыл входную дверь, высунул голову и поморщился, как будто куснул лимон. Потоки воды, еще не схлынувшие, заполнили все вокруг, подпитываемые непрекращающимся дождем. Лужайка перед домом превратилась в небольшое озеро, а подъездная дорожка — в речку, вышедшую из берегов. Если бы Джонни рискнул пойти прогуляться, ему пришлось бы запастись надувной резиновой лодкой.

Стремительно темнело. Джонни тяжело вздохнул и захлопнул дверь, смирившись с тем, что придется сидеть дома. Он вернулся в гостиную и стал без особого внимания смотреть телевизор, только что включенный. Мать попросила Джонни что-то принести из его комнаты. Тот поднялся неохотно, но все же пошел выполнять поручение. Потом не спеша вернулся. Дэнни, не обращая на него внимания, смотрел телевизор. Ему захотелось пить. Он встал и направился на кухню.. Налив сока и утолив жажду, Дэнни уже хотел было вернуться в гостиную, когда вдруг ему пришло в голову, что Джонни теперь уж точно не запер дверь, раз не пошел гулять и остался дома. Любопытство вновь заставило его подняться на второй этаж.

Он взбирался по лестнице аккуратно, стараясь, чтобы его не услышали из гостиной. Оказавшись перед злополучной дверью, Дэнни на секунду остановился. Времени было в обрез. Он взялся за ручку, повернул, но дверь не поддалась. Дэнни едва сдержался, чтобы не заколотить в дверь кулаками. Он сумел взять себя в руки и вернуться в гостиную. Никто ему ничего не сказал, но сам он был уверен, что щеки у него горят огнем от перенапряжения.

В тот вечер Дэнни ушел спать раньше всех. Но засыпать он не собирался. Сидя на кровати, он чутко прислушивался в ожидании старшего брата. Спать ему совсем не хотелось, поэтому он не боялся прозевать Джонни. Минул целый час (Дэнни показалось, что до рассвета уже рукой подать), прежде чем Джонни изъявил желание отойти ко сну. Он не спеша, словно раздумывал, не повернуть ли назад, поднялся по лестнице и зашел в ванную комнату в противоположном от комнаты Дэнни конце коридора. Дэнни слегка приоткрыл дверь и одним глазом стал наблюдать. В коридоре было достаточно темно, чтобы надеяться, что брат его не увидит. Но даже и будь иначе, Дэнни все равно хотел увидеть собственными глазами, как Джонни заходит к себе в комнату. На миг он представил ухмыляющуюся физиономию брата, как бы вопрошающую, довольно ли он получил на сегодня и чего ему не хватает. Но даже такой поворот, казалось, не мог поколебать его решимость. Как бы ни повел себя брат, Дэнни обязательно увидит, что он сделает при входе в комнату. Не может быть, чтобы Джонни воспользовался ключом. Послышался шум воды, льющейся в бачок, и через секунду появился Джонни, на ходу поправляя свои спортивные штаны. Едва не поддавшись первому побуждению спрятаться, Дэнни все же остался на своем наблюдательном посту, затаив дыхание. Видимость была плохой, но достаточной, чтобы различить движения брата. Невозможно было понять, куда он смотрит, и Дэнни решил было, что брат его заметил и сейчас, минуя свою комнату, подойдет. Но неожиданно Джонни проворно взялся за почти неразличимую медную ручку и… не задерживаясь, исчез в комнате. Дэнни так и остался стоять с разинутым ртом. Теперь не оставалось сомнений, что Джонни без ключа открыл дверь, которая не открывалась у Дэнни некоторое время назад. Точно заколдованный, мальчик продолжал стоять в неудобной позе до тех пор, пока Джонни, повертевшись в постели, словно его кусали комары, не затих. К тому времени родители тоже уже отправились спать, предварительно выключив свет в доме. Все погрузилось во тьму. Только в комнате у Дэнни было светло (относительно, конечно) от уличного фонаря на подъездной дорожке.

2

На следующее утро, как ни странно, дверь в комнату брата уже не вызывала у Дэнни никаких особенных чувств — ни страха, ни любопытства или неверия. Он даже сам удивлялся, почему это произошло. Ведь он не мог войти в комнату Джонни, даже когда она была не заперта! Но знание это казалось ему сейчас не важнее, чем имена соседей. Примерно так мы относимся к страшному сну, который, хоть и очень правдоподобен, не перестает быть только сном. Дэнни допускал, что это следствие того, что он плохо выспался и чувствовал себя совершенно разбитым. Но, с другой стороны, странности, связанные с дверью, могли прогнать любую вялость, если в них как следует вдуматься. Любой другой ребенок непременно бы не удержался и рассказал обо всем если не родителям, то хоть кому-нибудь. Но Дэнни был иной. Брат отпадал первым, мать в этом смысле была не менее недоступна, отец… нет, это станет известно матери, и тогда получится еще хуже, чем если сразу обратиться к ней. Итак, семья отпадала. Ведь, в самом деле, не звонить же в Манчестер тете Берте и, когда она обрадуется, что ей позвонил племянник, огорошить ее, сказав, что дверь в комнату Джонни для него, Дэнни, не открывается? Друзей у него для выбора не было. Один Сид. Дэнни уважал своего друга и боялся потерять это чувство вместе с дружбой, так как не знал, как будет Сид относиться к нему после такого невероятного сообщения. Но даже если бы Дэнни знал, что у него хватит мужества рассказать все родителям, при одной мысли об этом его охватывала дрожь, словно он стоял на ветру без одежды после купания в Гренландском море. Допустим, мама не потребовала немедленно заткнуться и перестать нести чушь. Положим, она улыбнется и скажет, что Дэнни что-то напутал и что этого не может быть. Да, он с ней вполне согласен — не может так быть, чтобы дверь не открывалась у младшего брата, если открывается у старшего! Но именно так все и есть! Допустим, мама окажется такой доброй, что решит пойти с ним вместе и убедить его в том, что двери либо открываются для каждого, либо ни для кого, потому что закрыты на замок, чтобы он перестал беспокоиться. Они подойдут к двери, Дэнни посмотрит на мать, та с улыбкой кивнет, он возьмется за ручку, на которую у него уже аллергия, и… Что же будет дальше? Интересный вопрос! Насколько Дэнни было известно, мама изредка убиралась в комнатах детей (когда беспорядок достигал критической отметки) и, следовательно, входила в комнату Джонни. Отец будил не только Дэнни, но и старшего сына. Значит, тоже входил. По крайней мере, в присутствии Джонни. Оставался он один — Дэнни. Может, еще при ком-то дверь поведет себя по-другому? Черт, он уже думает о двери как об одушевленном существе! Нет, он ни за что не заведет этот разговор с родителями.

Однако в тот же вечер пятницы Дэнни едва не заставил себя попытаться открыть дверь, когда в комнате находился Джонни. Дэнни пришлось собираться с духом даже для того, чтобы представить себе мысленно, что он это сделает. А уж сделать в действительности… Тем более что сегодня Джонни вообще не цеплялся к нему, а потому подставиться брату после такой милости с его стороны было бы слишком опрометчиво. Дэнни долго настраивался на то, чтобы выйти из своей комнаты и дотронуться до медной ручки, но его спас от тяжких раздумий (и последствий) звонок Сила. После этого Дэнни выбросил из головы это искушение, как выбрасывают в мусорное ведро никуда не годную разбитую тарелку. А на следующий день началась та жизнь, которой Дэнни так боялся до переезда в Оруэлл. И эти события в какой-то степени отвлекли его от вероятного происшествия в доме.

3

Дэнни пришел к Сиду в субботу. Они долго сидели дома, потом решили прогуляться. Никуда конкретно не направляясь, они забрели в Грин-парк. У Сила было не очень хорошее настроение, но на вопрос Дэнни он лишь пробормотал что-то невразумительное и перевел разговор на другую тему. Дэнни сам чувствовал себя… подавленным, что ли? Возможно, такое чувство испытывает перелетная птица, поняв, что больное крыло может не зажить до первых заморозков. Разговор как-то сам собой прекратился. Ребята, не сговариваясь, встали и молча пошли к выходу из парка. Они шли медленно, глядя больше под ноги, чем вперед, и обходя лужицы, оставшиеся после шквального ливня, прошедшего в четверг. Так они и шли, пока не столкнулись под аркой над входом в Грин-парк с тремя парнями.

Один из них, стоявший посередине с видом вожака, сразу бросался в глаза. Это был Норм Ллойд по кличке Медвежонок Гризли. Как оказалось впоследствии, он был очень хорошо знаком с Сиднеем Абинери и жил на соседней Джексон-стрит. Гризли Ллойд, как и два оболтуса, стоявшие по бокам, словно его свита или телохранители, был на четыре года старше Дэнни и Сида и учился в средней школе Оруэлла. Ллойд и в самом деле напоминал медведя гризли, именем которого его прозвали. Косолапая стойка тем не менее была лишена комизма. Конечно, он был ужасно толст, и в детстве его, наверное, не раз изводили обидными прозвищами как дети его возраста, так и те, что постарше. Даже для своих тринадцати лет он казался высоким, Дэнни же он вообще показался великаном. К тому же Гризли от природы был широк в кости, да еще обложился приличным слоем жира. Однако, несмотря на это, Ллойд (в чем Дэнни очень скоро убедился на собственном опыте), был очень ловок и быстр, словно кажущаяся неуклюжесть была лишь хитрой уловкой. Кто из незнакомых ребят мог ожидать от такого тучного существа такого проворства… Впрочем, самого Гризли Ллойда это мало заботило. Он к тому же был еще и чертовски силен. Короче говоря, Гризли мог сам расправиться с двумя-тремя такими, как Дэнни или Сид, и без помощи своих приятелей. В этом Дэнни ничуть не сомневался. Двое других были обычными, среднего телосложения ребятами. Но в детстве и юности четыре года имеют огромное значение. Так что один их возраст давал им значительный перевес в силе. Эти двое за все время стычки не проронили ни слова, как хорошо вымуштрованные слуги. Они молча выполняли приказания Гризли. Дэнни не знал, что чувствует Сид, но сам он позабыл обо всем на свете, увидев широкую физиономию Ллойда, самодовольно ухмылявшуюся. Эта живодерская ухмылка не оставляла места для сомнений. Маленькие черные глазки буравили Дэнни с интересом идиота, прокалывающего иголкой жука. Норм был одет в легкий белый свитер, и жирные груди выдавались под ним холмиками, словно у девочки-подростка. Но слабой девочкой он уж точно не был. И его дряблая грудь показалась Дэнни горой мускулов, как у культуриста-профессионала. Друзья остановились не далее чем в восьми-девяти футах. Обе стороны поняли друг друга еще не открывая рта. Сиду приходилось встречаться с компанией Гризли, да и Дэнни, уже сталкивавшийся, и не один раз, с подобными вещами в Гринфилде, давно понял, что в этом отношении Массачусетс не очень уступает Нью-Хэмпширу.

Гризли Ллойд издал звук, похожий на кваканье лягушки, перевел взгляд с Дэнни на Сида и на удивление ласковым голосом (словно просил у мамы денег на кино) обратился к нему:

— Так это твой новый друг, а, четырехглазый?

Сид молча опустил глаза, а Дэнни почувствовал, как у него слабеют ноги, становясь будто ватными. Норм причмокнул и снова заговорил своим мягким выразительным голосом:

— Сидди! — Он улыбнулся.

Похоже, что все, кто хотел досадить другу Дэнни, называли его Сидди. Сид терпеть не мог, когда его так называли. И об этом многие знали. Дэнни, несколько раз столкнувшись со старшей сестрой Сида — Мирандой, и от нее тоже не слышал ни разу другого обращения к своему другу, кроме как Сидди.

Сид гневно взглянул на Ллойда. Тот улыбнулся еще шире.

— Ведь тебе задал вопрос сам Медвежонок Гризли! — Он хмыкнул, двое других по-прежнему стояли молча с ничего не выражавшими лицами. — Нехорошо молчать, когда тебя спрашивает сам Медвежонок Гризли. Мне просто очень интересно, четырехглазый. Это твой новый друг?

— Да, — еле слышно ответил Сид.

— Ты знаешь, Сидди, этот твой новый друг — еще больший кретин, чем ты. — Он загоготал, оба его спутника присоединились к нему, скаля зубы и противно хихикая.

Друзья молчали. Что им еще оставалось делать? Парк был пуст в это послеполуденное время. Лишь в другом конце возились двое малышей. Выход из парка был перекрыт, а перелезать через ограду и спускаться вниз по крутому, заросшему кустарником, мокрому склону было опасно — можно было свалиться и свернуть себе шею. К тому же (и это было самым главным) вряд ли они могут рассчитывать на быстроту своих ног. Старшие ребята наверняка догонят их. «Будь Гризли Ллойд один, мы бы как-то выкрутились», — подумал Дэнни, в тот момент еще не знавший о прыткости этого толстяка. Однако при нем было двое помощников, так что сомневаться в исходе не приходилось. Они догонят и его и Сида. Оставалось только стоять, не открывая рта, и надеяться на то, что Гризли, может быть, ждут дома хот-доги или пудинг с земляникой, он смилостивится и отпустит их. Пока что Норм в самом деле излучал добродушие любящего старшего брата. Однако это не обманывало ни Сида, ни Дэнни. Гризли сделал шаг вперед и проговорил, уже не улыбаясь:

— Ну, здравствуй, кретин, друг кретина Сидди! — Он протянул руку Дэнни, но не для рукопожатия, а с явным намерением его схватить.

— Бежим! — вскрикнул Сид и, резко развернувшись, помчался прочь.

Дэнни среагировал на выкрик друга с опозданием, и Норм успел схватить его за легкую куртку. Сид, прекрасно знавший, чем может закончиться встреча с Гризли, улепетывал по дорожке в глубь парка. Все произошло так быстро, Дэнни даже не успел по-настоящему испугаться. Ллойд резко потянул Дэнни на себя, одновременно подставив ему подножку и отклонившись влево. Дэнни рухнул на землю. Гризли бросил своим друзьям: «Держите этого» — и погнался за Сидом. Все это он сделал за секунду, практически взяв всю работу на себя, приятелям лишь оставалось схватить и держать Дэнни, пока Норм не догонит Сида. Дэнни, неожиданно оказавшись на земле, понял, что убежать не удастся, так как двое противников были рядом. Он не успел даже встать, как они, схватив его за шкирку, подняли и поставили на ноги. Но основное было еще впереди. Они просто крепко держали его за руки, следя глазами за своим вожаком. Все трое (и пленник, и его охранники) не могли оторвать глаз от Медвежонка Гризли. Ллойд в этот момент походил именно на настоящего гризли, отличаясь лишь расцветкой и манерой бегать на двух лапах. Как и у настоящего медведя, с Ллойда сразу же сползла маска неповоротливости, стоило ему лишь увидеть добычу. Правда, сзади было отчетливо видно, что у него ноги колесом, но это не помешало ему догнать Сида в противоположном конце Грин-парка, почти у самой ограды. Со звериным рыком Гризли Ллойд взмахнул рукой и опрокинул мальчика на землю. Проехав пару футов на животе, Сид попал руками, которые выставил перед собой во время падения, в лужу, и они тут же оказались в грязи по локоть. Гризли, сбив Сида, быстро убрал руку, чтобы не упасть самому под тяжестью падающего тела. Он отскочил в сторону, но через мгновение опять был рядом с лежавшим в луже Сидом, хотя тот и не делал никаких попыток вскочить — он больно ударился правым коленом. Однако Гризли, как всегда, был настороже, чтобы не пришлось снова ловить того, кого уже поймал. Сид убрал руки из лужи и потер их друг о друга, словно хотел очиститься от грязи. Затем поднял очки, оказавшиеся в момент падения на земле между вытянутыми вперед руками (в отличие от хозяина, они, к счастью, не пострадали при падении), и, аккуратно сложив их, засунул мокрой рукой в карман ветровки. Сей маневр не остался незамеченным Гризли Ллойдом. Злорадно ухмыляясь, он прошептал, словно не хотел, чтобы его услышал кто-нибудь, кроме Сида:

— Ты что, Сидди, расхотел быть четырехглазым? — Он квакнул в своей обычной манере (Сид неожиданно решил, что прозвище у него неверное, надо — Лягушка Ллойд) и с сарказмом добавил: — В стекляшках ты куда симпатичнее, Сидди. Так тебе не идет. Ты бы надел очки, а то я тебя еще спутаю с каким-нибудь педиком. — И Гризли, внезапно перестав улыбаться, злым голосом рявкнул: — Надень очки!

Сид, продолжая сидеть и потирая ушибленную коленку, словно не услышал требования Гризли. Тогда тот ткнул его в бедро носком тупого ботинка — всего лишь вполсилы, — но и этого оказалось достаточно, чтобы Сид вскрикнул от боли (синяк исчезнет лишь через две недели).

— Я кому говорю, вонючий педик? Тебе или дереву? — заорал Ллойд.

Сид, не дожидаясь повтора, поспешно полез в карман, достал и водрузил очки себе на переносицу. И глазами кролика, готовящегося к смерти, посмотрел на Норма. Тот, схватив Сида за шиворот, легко поднял его на ноги и прошептал на ухо своей жертве, обдавая ее теплым дыханием хищника:

— Так-то лучше. Пошли, педрило! — Заломив Сиду левую руку за спину, ухватил за волосы, и, оттянув ему голову назад, он повел его к своим приятелям, по-прежнему державшим мертвой хваткой Дэнни.

— Эй, Джорджи! — обратился Гризли Ллойд к одному из них, черноволосому, в красной куртке, стоявшему справа от Дэнни. — Подержи четырехглазого. — Он передал ему Сида.

Черноволосый, одной рукой заломив левую руку Сида за спину, второй обхватил его сзади за шею, так что его локоть оказался под самым подбородком мальчика. Сид сделал попытку вырваться, но черноволосый заломил ему руку еще сильнее, и Сид, застонав, перестал сопротивляться. Гризли Ллойд повернулся ко второму приятелю:

— Держи этого покрепче, чтоб не вырвался. — Норм посмотрел на Сида, изображая участие. — Сидди! — Он подошел к нему вплотную, заботливое выражение у него на лице казалось искренним. — Сидди, я передумал, тебе действительно лучше без очков. Я ошибался. Приношу свои извинения! — Норм слегка склонил голову.

Его друзья, явно не отличавшиеся сообразительностью, в полнейшем недоумении пялились на Гризли. Дэнни, не слышавший, что говорил Ллойд Силу в другом конце парка, тоже уставился на Медвежонка. На миг любопытство сменило страх.

— Ну-ка, попробуем. — Норм очень осторожно снял очки с Сида, сделал шаг назад, посмотрел на него, вновь надел ему очки, опять снял. — Сидди! — завопил он. Не знай Сид, что все это не предвещает ничего хорошего, он даже сам засмеялся бы, глядя на счастливую физиономию Медвежонка. — Тебе так лучше! Знаешь, ты мне без очков кого-то напоминаешь! Постой-постой, кого же? — Ллойд изобразил на лице задумчивое выражение, наморщив свой громадный лоб. — Вспомнил! Я вспомнил! Сидди, без очков ты похож на Клинта Иствуда! Вылитый. Неужели ты не знал? И столько времени носил свои стекляшки? Ты — Клинт Иствуд! Тебе не хватает только нахлобучить шляпу и засунуть в задницу дуло кольта!

Обхватив лапами свой жирный живот, Гризли Ллойд заржал, как жеребец. Оба приятеля поспешили присоединиться. Неожиданно Норм резко оборвал смех и с неподражаемым удивлением посмотрел на Сида. Для своего возраста Гризли был отличным актером. Квакнув, он продолжал:

— Сидди, так что ж получается — тебе эти стекляшки не нужны? — Он потряс очками. — Нет? Да можешь не говорить, я знаю, что не нужны. — И Ллойд с силой швырнул очки Сида за ограду парка. — Нет проблем, Сидди, ты только попроси! — Он вновь зашелся смехом.

Сид и прежде не раз сталкивался с Гризли Ллойдом, терпел издевательства и получал множество тумаков, но очки его никогда не трогали. Возможно, потому, что Сид успевал их спрятать, хотя вряд ли. И Норм, и его дружки знали про очки, к тому же называли его то водолазом, то четырехглазым. Просто им было достаточно избить его, а до очков дело как-то не доходило. Тем более какой он будет водолаз, если останется без очков? Сегодня, однако, сценарий оказался другим, и Сид с открытым ртом проследил полет своих очков. Искать их на склоне за оградой было делом почти бесполезным. Сид повернул лицо к Ллойду, в глазах его стояли слезы.

— Ты… ты… знаешь, кто ты? — У Сида от волнения заплетался язык.

Гризли перестал смеяться и сузил глаза так, что они почти исчезли.

— Ну? Кто я?

— Ты… ты — засранец! — выпалил Сид. — Дерьмо, и пузо твое набито дерьмом!

Гризли Ллойд сделал шаг к Силу, лицо его налилось кровью. Он ударил Сида кулаком в живот. Тот согнулся пополам, хотя черноволосый продолжал держать его за горло. На миг мальчику показалось, что он уже не сможет вдохнуть ни единого глотка воздуха. Все поплыло перед глазами, он, как рыба, выброшенная на берег, хватал ртом воздух. Как в тумане, он услышал голос — жесткий, металлический голос Ллойда:

— Значит, я набит дерьмом? — Норм задыхался от злости. — Может, хочешь узнать, чем набит ты, дохлая кишка? Ты думал убежать от Медвежонка Гризли, вонючий педик? Ты надеялся… у-у, педрило слабоумный!.. сбежать от самого Медвежонка Гризли? — Он немного успокоился. Потом еще раз ткнул Сида в живот. Тот издал душераздирающий стон.

Дэнни внезапно обрел дар речи. До этого он не мог произнести ни слова. Всепоглощающий страх опутал его, словно паутина, не давая выйти из охватившего его оцепенения. Но тут, зажмурившись от ужасного стона Сида, он закричал на Ллойда:

— Прекрати! Слышишь, прекрати его трогать! Ты… толстый!

Гризли повернулся к нему, оборвав экзекуцию на самом интересном месте, и Дэнни пожалел, что вообще открыл рот.

— А-а! — протянул Медвежонок Гризли. — Я совершенно забыл про тебя, Дэнни. Ну, ты уж не обижайся. Дела! Понимаешь, занят был, вот и не уделил тебе, моя радость, должного внимания.

Он приблизился вплотную к Дэнни. Тот закрыл глаза, перед его внутренним взором предстала мама с траурной миной на лице. Ллойд хихикнул:

— Да вы посмотрите! Мальчик сейчас наделает прямо в штаны. Обмочится или того хуже, и в Грин-парке нельзя будет ходить без противогаза. — Он опять хихикнул.

Дэнни открыл глаза. Гризли перед самым его лицом оттянул левой рукой средний палец на своей правой, казавшейся настоящей кувалдой, и ударил его в лоб так больно, что Дэнни показалось, будто его стукнули молотком, с единственной разницей, что разрушения оказались поменьше. Однако в голове зашумело так, точно совсем рядом ударили в громадный колокол. Не дав ему опомниться, Гризли Ллойд повторил затрещину. Если бы Дэнни не держали, он бы упал.

— Ты доволен? — прогромыхал над его ухом Норм. Затем, схватив Дэнни за волосы, прошипел: — Заткнись, сосунок, и не тявкай, когда старшие разговаривают. — Дэнни молчал. Он чувствовал, что Гризли на грани бешенства и сказать ему сейчас что-нибудь означает подтолкнуть его за эту грань. — Понял? Иначе я тебе все зубы пересчитаю! Воню…

— Отойди от него, жирная задница! — прервал его Сид, пришедший в себя после двух ударов. — Не бей его, ты, ублюдок!

Гризли Ллойд метнулся к Силу и попал бы ему кулаком прямо в челюсть, если бы тот не успел увернуться. Скользящий удар пришелся по голове. Сид упал как подкошенный, а вместе с ним и черноволосый. Норм нанес еще несколько беспорядочных ударов, не причинивших Силу особого вреда, затем прекратил побои, словно ему пришло в голову кое-что получше. Он остановил кивком черноволосого Джорджи, уже нанесшего пару ударов Сиду по спине между лопаток. Ллойд поднял с земли измазанного Сида, оставив его в руках черноволосого, с прежней улыбкой стукнул Сида по лбу оттянутым пальцем, как до того Дэнни, к которому и подошел опять.

— Ты просил, педрило, не трогать нашего Сидди? — пробубнил Ллойд. — Хорошо, я его не трону. И тебя, дохляк, я тоже не трону.

Он без особого усилия влепил Дэнни пощечину, так что голова мальчика откинулась назад, едва не задев носа стоявшего сзади черноволосого. На какое-то мгновение Дэнни подумал, не ударить ли Гризли между ног. Ему было легко это сделать. Норм стоял как раз там, где нужно, и Дэнни не составило бы труда со всей силы дать ему ногой в пах Но он тут же отказался от этого. Сердце у него подпрыгнуло при одной только мысли, что с ним сделает Ллойд, если он заставит его взвыть от боли. Лучше оставить все, как есть, чем еще больше ухудшить свое положение. Гризли схватил его за плечо и поволок куда-то на пару с приятелем, на ходу крикнув Джорджи:

— Тащи сюда четырехглазого!

Они впятером направились к луже, образовавшейся в углублении возле ограды, футах в тридцати от входа в Грин-парк. Кругом по-прежнему было пусто. Двое малышей, возившиеся невдалеке совсем недавно, решили, видно, что лучше исчезнуть. Солнце спряталось за плотной завесой туч, дышавших дождем. Дэнни сопел, с тревогой следя за Гризли. Норм подошел к луже и заглянул в нее с таким вниманием, как будто ожидал, что в ней покажется рыба. Привычно кивнув, он повернулся к Силу и без труда повалил его на землю Молниеносно схватившись обеими руками за ноги Сида, он потянул их вверх, не давая ему встать.

— Джорджи, бери его за руки. Быстрее! — приказал он черноволосому. Тот повиновался. Сид отчаянно сопротивлялся, но эти двое все же подняли его, словно небольшой мешок с яблоками. — Неси к луже! — скомандовал Ллойд.

Его приятель уже догадался, впрочем, как и сам Сид, что именно у Гризли на уме. А через секунду они уже раскачивали кричавшего Сида. Гризли гоготал, а Дэнни пытался вырваться, так что второму приятелю Норма пришлось изрядно потрудиться, чтобы его удержать. Он так сдавил горло Дэнни, что тот захрипел. А Сид, не в силах что-либо изменить, полетел в лужу. Норм и Джорджи подались назад, спасаясь от брызг, разлетевшихся из темной мутной лужи при падении туда Сида. Сид, рухнув в лужу, повернулся там, чтобы встать, и, естественно, промок до нитки. Под ржание своих мучителей он выбрался из лужи, плача и ругаясь одновременно. Но его ругань уже не действовала на Ллойда, которому было слишком весело, чтобы обращать на это внимание. Однако веселье длилось недолго — Норм вдруг заметил, с каким трудом его приятель удерживает второго пленника. Для полного веселья надо было закончить дело. А они пока что довели его лишь до половины.

Дэнни больше не сопротивлялся, испугавшись, что потеряет сознание (и жизнь) от удушья. Хватка ослабла, но лишь чуть-чуть. Однако, увидев приближавшихся Норма и Джорджи, Дэнни (он не сомневался в их намерениях) сделал еще одну попытку вырваться. Он резко рванулся, увлекая за собой державшего его сзади черноволосого. Тот не ожидал от Дэнни такой прыти и, потеряв равновесие, упал, не выпуская, однако, своего пленника. Естественно, Дэнни не смог противостоять такой тяжести, и они растянулись на земле оба. Шансы на спасение растаяли, словно дым в ветреную погоду, но Дэнни продолжал отчаянно сопротивляться, не желая вслед за Сидом оказаться в луже. Даже Гризли удалось лишь с трудом ухватить его за руки: Дэнни несколько раз вырывал их, прежде чем Ллойд, рассвирепев не на шутку, стальной хваткой защелкнул свои лапы на запястьях мальчика. Двое других держали каждую ногу в отдельности. Это удавалось им с великим трудом, и Норм решил не раскачивать Дэнни. Троица неуклюже бросила его в лужу, послышались всплеск и глухой удар, компания Медвежонка Гризли рассмеялась в один голос.

Дэнни разревелся. Сид, утирая грязными руками собственные слезы, помог ему выбраться из лужи. Дэнни сел на землю прямо у лужи. Он был в шоке и поэтому не помышлял о бегстве. Ладно бы избили, ладно бы обзывали самыми мерзкими словами, но оказаться в луже, вымокнув до нитки! Этого он не ожидал. Что он скажет матери? Сид стоял возле друга и смотрел на лужу. Он не ждал, что Гризли удовольствуется тем, что он с ним сделал, но теперь ему было все равно. Гризли Ллойд, попытавшись было что-то сказать (но от смеха не сумевший выговорить это внятно), перестал смеяться и наконец заговорил:

— Педики вонючие, на сегодня я вас прощаю! Но лучше не суйте свои задницы в Грин-парк. Иначе им не поздоровится! — Он махнул пятерней. — Уходим! — Затем, повернувшись к своим жертвам, сказал с улыбкой: — Пока, блондинчики! — И, довольный собственной шуткой, расхохотался.

Джорджи на прощанье ударил Сида ногой по мягкому месту, и тот опять чуть не оказался в луже. А черноволосый побежал догонять своих друзей.

4

Минут через десять Дэнни пришел в себя, заметив, что мир еще не перевернулся и все осталось, как прежде. Ему стало холодно и противно от сырой, облепившей тело одежды. Она тяжело давила на него. Сид помог ему подняться, и они, не произнося ни слова, побрели к выходу из парка. Стыд и боль отбили всякое желание что-либо говорить. На дорожке, выходившей из парка на тротуар, они увидели молодую симпатичную женщину, толкавшую перед собой детскую коляску. Малыш бежал перед ней, что-то лопоча на своем непонятном языке. Он пробежал мимо вымокших друзей, не обратив на них никакого внимания. Его взгляд был устремлен к арке над входом в парк. Мать ребенка, высокая женщина с высветленными волосами и сильно накрашенными светло-зелеными глазами, посмотрела на них немного испуганно. Но тут же перевела взгляд на своего отпрыска, быстро убегавшего от нее. К счастью, по субботам в это время дня улицы Оруэлла были почти пусты. Дэнни особенно не хотелось встретиться с кем-нибудь из знакомых. Вскоре мальчики добрались до Канзас-стрит. Дэнни осознал, что очень скоро предстоит предстать перед матерью. Сейчас это было самым важным.

— Если ма увидит меня таким, она меня повесит, — проговорил он.

— Подожди, — немного помолчав, сказал Сид, — пошли ко мне вместе. Моих, может быть, сейчас нет дома. А даже если и дома, то при тебе не станут орать. Если что, я молчу — ты говоришь.

Дэнни решил, что предложенный Сидом вариант самый лучший. В доме Абинери действительно не оказалось ни души. Сид, немного оживившись, нашел кое-что из своих вещей, более или менее подходившее Дэнни по размеру, и сказал ему, чтобы снимал свою грязную одежду и быстро лез под душ. После друга он вымылся сам, предварительно побросав грязную, сырую одежду в бельевую корзину.

— Что-нибудь придумаю, когда мама увидит, — пообещал Сид другу. — Через пару деньков получишь шмотки обратно.

— Спасибо, Сид! — поблагодарил Дэнни.

5

Дэнни, вернувшись домой, быстро прошел в свою комнату, чтобы переодеться. Вещи Сила он аккуратно сложил в пакет, решив, что отдаст еще сегодня. Как ни странно, мама ничего не заметила. Обычно она умудрялась подмечать любые мелочи, но на этот раз Дэнни повезло. В понедельник он получил от Сида свою чистую выглаженную одежду вместе с кроссовками, и на этом дело закончилось. Но Медвежонка Гризли Дэнни не забывал. То, что произошло один раз, вполне может случиться и во второй. И действительно, ему не пришлось долго дожидаться встречи с Ллойдом и его приятелями. Он наткнулся на них уже во вторник.

Дэнни, дождавшись Сида, вышел вместе с ним из школы. Они пересекли школьный двор и столкнулись нос к носу с Джорджи и Доном, чуть поодаль стоял Гризли Ллойд, что-то высматривая на другой стороне улицы. Еще в воскресенье друзья, по предложению Сида, договорились при встрече с компанией Ллойда не строить из себя героев, а разбегаться в разные стороны, тогда, может быть, хоть один из них уцелеет. Дэнни согласился с другом не раздумывая. В самом деле, заботясь друг о друге, когда их начнут преследовать, они только подвергнут себя опасности оба. Дэнни уже достаточно знал Оруэлл, чтобы самостоятельно найти пути к спасению. В общем, ребята договорились, что каждый из них будет думать о себе. Однако сейчас при виде недавних мучителей Дэнни все равно как будто оцепенел, и ноги его словно приросли к асфальту. Конечно, существовала слабая вероятность того, что Гризли с двумя своими обормотами забрел сюда случайно, прогуливая уроки. Но Дэнни был почему-то полностью уверен в обратном. Они специально явились к начальной школе, чтобы поймать именно их с Сидом. Джорджи повернул голову и встретился глазами с Сидом. У Дэнни помутилось в глазах, мысли в беспорядке роились в голове, точно пчелы в улье, и ничего путного на ум не приходило. В отличие от Дэнни, Сид среагировал мгновенно. Он, едва только черноволосый заметил его, кинулся бежать, промчавшись в каких-нибудь четырех футах от Гризли Ллойда, прежде чем Джорджи крикнул:

— Норм, держи его!

Медвежонок зазевался, и Сид получил приличную фору. Все трое помчались за Сидом, имевшим, пока по крайней мере, неплохие шансы на спасение. Редкие прохожие не обращали ни малейшего внимания на троих подростков, пытавшихся поймать маленького мальчика. Для них это были всего лишь детские шалости, и все. О Дэнни забыли. Скорее всего, Джорджи видел его, но в пылу общей погони ему и в голову не пришло схватить вторую жертву. Все его внимание сосредоточилось на сверкавших пятках убегавшего Сида. Дэнни решил, что самое разумное — спрятаться пока в школе. Пятясь задом и не обращая внимания на любопытные взгляды ребят, игравших на площадке для малышей, он достиг ступенек крыльца и через мгновение оказался в вестибюле школы. Когда же преследователи скрылись из виду, решил поскорее отправляться домой. Ведь Джорджи мог сказать Гризли, что видел и Дэнни, и, не догнав Сида, они могли вернуться назад.

Дэнни шел, постоянно оглядываясь, все его чувства были обострены до предела, и ему с горечью подумалось, что теперь, выходя из дому, он всякий раз будет чувствовать это напряжение. Идти домой ему совсем не хотелось, и он решил подождать Сила у его дома, на всякий случай спрятавшись за дерево у подъездной дорожки. Было не жарко; после грозы на прошлой неделе осень, словно по мановению волшебной палочки, стала быстро наступать по всему фронту на остатки лета. Легкий восточный ветер освежал разгоряченное от волнения лицо мальчика. Лишь минут через сорок вдали показалась долговязая фигура Сида. Он шел, время от времени хватаясь за левый бок. Но Дэнни решил, что другу все-таки удалось ускользнуть от преследователей. Так оно и оказалось.

Сид рассказал (видно было, что чувства торжества он при этом не испытывает), что не менее десяти минут Гризли Ллойд не отставал от него, и Сид был уверен, что Медвежонок настигнет его. Он уже совсем было выбился из сил, но ему повезло. Перебегая очередную улицу, Гризли споткнулся о кромку тротуара. На немой вопрос Дэнни Сид ответил, что с Ллойдом все в порядке, только «проехался немного на пузе». Дэнни, чувствовавший себя неловко из-за того, что Сиду в одиночку пришлось тягаться со всей компанией, а он отделался легким испугом, начал бормотать какие-то извинения, но Сид перебил его:

— Дэнни! Замолчи. Мы же договорились. — Он снова прижал руку к левому боку, слегка поморщившись. — Пусть лучше поколотят одного из нас, чем обоих. — Сид улыбнулся и добавил: — Ты ошибаешься, друг, если думаешь, что мне будет легче, если вместе со мной измочалят и тебя. — Сид хлопнул его по плечу, и Дэнни был благодарен другу за эти слова.

До конца той недели ребятам еще раз пришлось сломя голову удирать от Медвежонка Гризли, затем на некоторое время наступило затишье. Впоследствии друзья узнали, что у Ллойда возникли неприятности с его родителями, так что ему стало не до них. Однако какое-то время друзья об этом не знали, а потому продолжали с предельной осторожностью уходить из школы, подолгу просматривая школьную территорию из окон вестибюля. Ллойд знал, где жил Сид Абинери, поэтому и вне школы они были в опасности. Сид предпочитал ездить домой на автобусе. Несколько раз он просил, чтобы его из школы забрала на машине мать.

Дэнни давно перестал думать о двери в комнату брата. Сам Джонни жил своей жизнью, и его редкие подзатыльники были ничто в сравнении с тем, что мог сделать Гризли Ллойд. Несколько раз на мальчика ни с того ни с сего обрушивала потоки ругани мать. А двадцать седьмого сентября, в субботу, случилось нечто еще похуже.

6

Мать испекла отменный вишневый пирог. Дэнни с удовольствием съел свою часть, а остальное мать приказала не трогать. Отец был на работе, Джонни где-то пропадал с самого утра. Пирог нужно было оставить и для них тоже. Дэнни, разумеется, был не против, и матери пообещал к пирогу не прикасаться. Тем более что ему уже больше и не хотелось.

Дэнни поднялся в свою комнату и улегся на кровать. После сытного ленча у него не был ни сил, ни желания что-либо делать. Минут через пятнадцать мальчик задремал, но очень скоро его разбудила влетевшая в комнату, словно ураган, разъяренная мать. Со сна Дэнни не мог сообразить, в чем дело. Вроде бы не было никакого повода для скандала. Но, судя по всему, мать считала иначе. Она схватила Дэнни за ухо и потянула за собой из комнаты. Чтобы ухо просто-напросто не оторвалось, мальчику пришлось чуть ли не бегом следовать за матерью. Он уже не задавался вопросом, за что мать накинулась на него. Главной заботой было спасти ухо. И это не казалось ему преувеличением — мать выглядела просто обезумевшей. Она, ни на миг не отпуская ухо Дэнни, протащила его по лестнице и втолкнула в кухню. Дыша на него мятным драже и тыча указательным пальцем левой руки в стол, она закричала:

— Посмотри сюда, тварь! Посмотри! Что это такое?

— Ма! Я ничего не делал! — запричитал Дэнни. Боль жидким металлом растекалась по левой стороне головы, он двумя руками держался за побагровевшее ухо.

— Замолчи, тварь! Ты ничего не делал? Значит, ты ничего не делал? — Она брызгала ему в лицо слюной. — А это что такое? Только час назад я просила тебя, час назад, паршивая свинья!

И тут Дэнни увидел, что мать, оказывается, тычет пальцем в большое блюдо, где… лежал (прежде) пирог. Вкусный вишневый пирог. Сейчас там остались одни крошки. Пирога не было!

— Я просила оставить отцу и Джонни, но ты все сожрал, негодная тварь. Все! Ты обещал мне…

— Ма! Я не знаю, куда он…

— Заткнись и не думай врать! Ты был дома. Я случайно зашла на кухню. И ты еще говоришь, что ни при чем?

— Ма, я не трогал пирог, честно.

Мальчик заревел, но на Энн Шилдс это не произвело никакого впечатления, и она залепила сыну подзатыльник, в полной уверенности, что этот маленький мерзавец врет.

— Все готов сожрать, и плевать ему на брата и отца. Ты же обещал мне!

— Ма, я спал. Я ничего не знаю, ма. Не бей меня больше, пожалуйста!

Он закрыл лицо руками. Это немного отрезвило Энн. Она перестала кричать.

— Зачем ты это сделал, Дэнни? Ты ведь мне обещал!

Дэнни не допускал и мысли, что мама пирог съела сама или выбросила, чтобы устроить ему взбучку, но, с другой стороны, он также был уверен, что не дотрагивался до пирога. Куда же он делся? Ни брат, ни отец не появлялись, хотя отцу уже пора было возвратиться домой. Сам Дэнни лежал в своей комнате, он ни на миг не усомнился в том, что не мог бродить, как лунатик, и при этом сделать что-нибудь среди бела дня незаметно для себя самого и для матери. Но даже будь и иначе (если бы он взял пирог), разве смог бы он его съесть? Нет, он все-таки здесь ни при чем. Но, с другой стороны, как бы мать плохо к нему ни относилась, не могла же она опуститься до такого! Тем более какой смысл? Чтобы поорать на него, потаскать за уши? Ведь она хотела, чтобы Джонни и папа отведали плод ее трудов. Тупик, и выхода не видно. Пожалуй, будь Дэнни старше лет на десять — пятнадцать, он довел бы себя до помешательства, размышляя над фактом исчезновения пирога, ведь совершенно все говорило о том, что подобное невозможно. Но теперь он больше боялся гнева матери, надеясь, что виной всему какое-то недоразумение. В глазах ребенка случай с пирогом и происшествие с дверью в комнату брата пока еще не были событиями из одного ряда. А Энн Шилдс была совершенно уверена в вине младшего сына.

— Ты бессовестный, Дэнни! Я понимаю, тебе очень хотелось, но ведь можно было попросить меня!

— Ма, я не ел пирог, честно, не ел.

— И ты еще отпираешься! Ведь все и так ясно. Имей же мужество признаться в своем проступке.

— Ма, я не брал его, я спал у себя в комнате, — тщетно пытался оправдаться мальчик.

— Куда же он делся, Дэнни? — Мать даже улыбнулась, но глаза по-прежнему пылали гневом.

— Не знаю, я не знаю.

— Иди немедленно к себе в комнату, чтоб я не видела тебя сегодня. Не показывайся мне на глаза.

Дэнни открыл рот, но понял бесполезность дальнейших пререканий. Совершенно разбитый и подавленный, он пошел в свою комнату. Мать, как и предполагал Дэнни, ничего домашним не рассказала. С некоторых пор она умалчивала о проступках младшего сына (если в этот момент в доме они были одни). Возможно, таким способом она воспитывала его, хотя Дэнни допускал, что мама была недовольна собой за то, что била его, и поэтому не заводила речи о случившемся.

В ту субботу он безвылазно просидел у себя в комнате, поужинав, когда мать смотрела в гостиной телевизор. Перед сном к нему поднялся отец и спросил, не заболел ли Дэнни. Мальчик как можно увереннее заявил, что у него все о'кей. В воскресенье мать никуда его не выпускала, приказав сидеть дома. И даже на звонки Сида его не звала. Дэнни все же, улучив момент, позвонил другу, предупредив, что его наказали и придется сидеть дома. Все эти неприятности с матерью и Гризли Ллойдом отодвинули и мысли о прежних владельцах их дома, и неприятный осадок от происшествия с дверью в комнату Джонни. В конце концов, настал и такой день, когда Дэнни удивился бы, скажи ему кто-нибудь, что у них в доме когда-то обнаружили четыре трупа. В иных случаях для того, чтобы так прочно о чем-то забыть, нужно было не меньше чем полгода, порой и больше. Было всего лишь пятое октября, а Дэнни Шилдс уже успел почти все забыть, и эта скоротечность времени показалась бы ему странной, задумайся он об этом.

В то воскресенье, первое воскресенье октября, стояла отвратительная погода. Сумасшедший ветер так и норовил сбить человека с ног, швыряя ему в лицо брызги дождя с такой силой, с какой бьются о скалы морские волны. Сидя в доме, можно было слышать его заунывную песню в трубах. Небо висело так низко, что казалось, его можно коснуться рукой. Было сумеречно даже днем. Температура резко упала, и Дэнни, выйдя утром на крыльцо, увидел, как при дыхании у него изо рта вырываются струйки пара. Гулять не было никакого желания, и они с Сидом договорились провести выходной у него в комнате. Дэнни оделся потеплее и почти бегом направился к дому Абинери. Зябкая, мерзкая погода окончательно убедила мальчика, что лучше сидеть в тепле и слушать мелодии ветра в безопасности. Друзья часов пять, пока не проголодались, играли в «Монополию». Затем перекусили тем, что им предложила мать Сида.

Дэнни, несмотря на мрачную погоду, чувствовал себя довольно неплохо. Уже несколько дней мать была в хорошем настроении, и дома ему была предоставлена относительная свобода. Про Гризли Ллойда ребята не слышали с неделю. И хотя находиться в постоянном напряжении при возвращении домой не очень весело, это все же лучше, чем если б к этому прибавилось еще и лицезрение жирной физиономии Медвежонка Гризли. На прошлой неделе Дэнни был уже близок к панике. Конечно, ему доставалось и в Гринфилде, но Ллойд внушал ему больший страх, да и действовал он покруче прежних преследователей. Дэнни решил, что Норм, судя по всему, взялся за них всерьез. И то, что им с Сидом удалось-таки два раза улизнуть от его компании, мало его утешало. Скорее наоборот. Их успехи только подстегнут Ллойда. Однако вот уже неделю они его не видели. Друзья не думали, что это всего лишь уловка, чтобы заставить их потерять осторожность. Но не верили и в то, что Гризли махнул на них рукой. Значит, у него своих проблем полно, решили ребята.

За неспешным разговором Дэнни и не заметил, как наступил вечер. Разницы почти не было заметно — непривычный сумрак стоял весь день, и во многих домах горел свет. Попрощавшись, Дэнни пошел домой. Джонни, как обычно, еще не было. Мать накормила Дэнни, расспрашивая его о делах в школе. Дэнни охотно отвечал. В такие минуты он любил маму, и ему нравилась приятная уверенность, что она не закричит вдруг на него, не ударит. Дела в школе у него действительно шли неплохо. Его никто не обижал, учеба шла своим чередом, на больших переменках они с Сидом устраивались на трибуне футбольного поля школы и, достав свертки с ленчем, принимались за еду. Если бы не Гризли Ллойд, жизнь вообще могла показаться безоблачной. Конечно, если и мать будет почаще такой, как сегодня.

Плотно поужинав, Дэнни устроился в гостиной на диване между родителями. Отец читал газеты и уплетал гамбургеры. Мать вязала и время от времени посматривала на экран телевизора. Уилл Шилдс предложил сыну гамбургер, но тот отказался, похлопав по животу, показывая, что у него нет места. Уилл пожал плечами и снова принялся за свои гамбургеры.

Через некоторое время пришел Джонни, и мать пошла кормить его. Вскоре она вернулась. Старший брат, наверное, пошел в свою комнату. Начался какой-то боевик. Дэнни особенно не вдавался в смысл фильма. Ему было просто приятно вот так сидеть с отцом и матерью и сквозь пленку полудремы, навеянной теплом и сытостью, смотреть на экран, слегка оживая при звуках начинавшейся время от времени стрельбы. Но окончания фильма Дэнни не дождался. Уже на середине он начал клевать носом. Мать заметила это и ласково посоветовала идти спать.

Мальчик послушно встал и, пожелав родителям спокойной ночи, стал подниматься по лестнице на второй этаж. Он подумал, не полежать ли в горячей ванне, но решил, что рискует заснуть прямо там. Дэнни почистил зубы, сполоснул теплой водой лицо и отправился в свою комнату. Зайдя, включил свет, приготовил постель. Затем на минуту остановился перед зеркалом, пристально разглядывая свое отражение. Почему его лицо безошибочно выдает в нем человека, которого может обидеть чуть ли не каждый? Дэнни попытался изобразить на лице такую улыбку, чтобы она могла нагнать страху на старших ребят. Но эта улыбка бравого парня с Дикого Запада, договорившегося с шерифом маленького городка о том, что будет защищать его от всяких там бандитов и команчей, вряд ли когда-нибудь выйдет за пределы этой комнаты. И Дэнни прекрасно знал это. Он со скептицизмом смотрел на собственную улыбающуюся физиономию. Может, Гризли Ллойд не будет больше преследовать их с Сидом? Ага, конечно! А штат Нью-Хэмпшир граничит с Индонезией и в его лесах летают гигантские бабочки… А у Дэнни имеется не братец Джонни, а пятеро сестричек, каждая из которых обзавелась уже собственными детьми… Однако мальчику все же очень хотелось надеяться, что Норм не будет всегда такой свирепый. Сегодня днем Дэнни спросил Сида, что же им делать, если нападки Гризли будут продолжаться. Тот лишь покачал головой. «Уж, во всяком случае, не жаловаться родителям, — сказал он, — потому что это мало что изменит». Дэнни спросил Сида: а как же было раньше, неужели Ллойд всегда допекал его так, как сейчас? «Нет, ничего подобного не было», — ответил Сид. Во-первых, он не осмеливался прежде ни в чем возражать Гризли, просто убегал с ревом, во-вторых, Ллойд специально его не подстерегал, цеплялся, только когда случайно встречал где-нибудь. Иногда дело ограничивалось насмешками, а до рукоприкладства не доходило. Дэнни спрашивал себя, надолго ли хватит ему терпения, если Гризли вновь примется подстерегать их у начальной школы. Пока, слава Богу, Медвежонок, кажется, взял тайм-аут.

Дэнни выключил свет и забрался под одеяло. Сон, уже начавший было его опутывать своими сетями, на время отступил, ожидая, пока Дэнни нагреет своим телом постель, немного возбудившую его своей прохладой. В комнате было довольно светло от фонаря на подъездной дорожке. Ветер немного стих, но в нем еще чувствовалась сила. Его звуки прибавляли уюта в доме. Казалось, нет больше счастья, чем находиться в тепле, когда снаружи такое ненастье. Дэнни ожидал, что моментально заснет, но этого не произошло. Сон все не шел и не шел к нему. На первом этаже родители уже выключили телевизор и отправились спать, а Дэнни все лежал с открытыми глазами. Дом погрузился в полнейшую тишину. Ветер теперь налетал порывами через значительные промежутки. Странно, ведь Дэнни еле поднялся по лестнице — так ему хотелось спать, а теперь он лежит вот уже несколько часов, и лишь путаница в голове говорит о том, что сон недалеко. Дэнни закрыл глаза, полагая, что так долгожданный сон придет быстрее. Но с закрытыми глазами он невольно стал ловить в темноте малейшие звуки. Их было не так уж много, и самым отчетливым казался скрип молодого дуба, стоявшего возле дома. Ветер раскачивал его еще зеленую крону. Этот звук напоминал стоны человека, раненного ножом и лежащего где-то в сотне футов за домом.

Дэнни чувствовал, что бодрствование вот-вот кончится. В этом полусне его сознание было словно податливый пластилин, из которого можно было вылепить все, что угодно. Воображение мальчика отчетливо рисовало темноволосого мужчину с лицом, точно вымазанным тестом, ослабевшего от потери крови и безуспешно пытавшегося доползти до их дома. ИХ дома. Дэнни поежился; ему ужасно захотелось открыть глаза, но он боялся это сделать, словно темноволосый мужчина внезапно окажется в его комнате, стоит Дэнни только приоткрыть один глаз. Сон отступил вновь, как если бы увидел еще одного мощного союзника у этого мальчишки, не желавшего засыпать. А мужчина все продолжал совершать в голове Дэнни тщетные попытки приблизиться к дому, где ему, несомненно, окажут помощь. Стоны, казалось, становились все громче и громче, и в какой-то момент Дэнни почудилось, что он различает и слова. Мужчина звал его. Да, именно его, Дэнни, а не кого-то еще. Он звал его по имени. Откуда он мог знать его имя? Поразительно, но слова долетали до слуха мальчика сквозь несколько стен, несмотря на то что мужчина еле дышал, а его светлая однотонная рубашка насквозь пропиталась кровью, казавшейся во мраке черной. Слова становились отчетливей. Черт, почему Дэнни сегодня так возбужден? Ведь он же хотел спать! А теперь разгулявшееся воображение может запросто довести его до помешательства. Когда же придет сон, теперь уже по-настоящему необходимый?

Дэнни по-прежнему боялся открыть глаза, в тайной надежде (хотя абсолютно не веря), что ветер стихнет, дерево перестанет скрипеть, издавая стоны, и его воображение перескочит на что-нибудь более приятное, нежели выпачканный в крови человек. Но ничего подобного не происходило. Мужчина с ужасающей настырностью продолжал звать Дэнни. По имени. Будто этот звук уменьшал его боль, как наркотик. Хватит! Сейчас Дэнни встанет, конечно с открытыми глазами, может быть, даже включит свет, что уж точно разгонит эту чертовщину, забирающуюся на ночь глядя к нему в голову.

Но что это? Он уже почти не думал о раненом мужчине, но голос продолжал звучать у него в ушах: «Д-э-н-н-и, Д-э-н-н-и!» Упорно и настойчиво. И только в этот момент Дэнни Шилдс понял, что слышит голос на самом деле! Это не игра воображения и не стоны гнущегося дерева. Мальчик вытянулся под одеялом, словно натянутая вновь порвавшаяся струна гитары. Ноги его были так холодны, точно он засунул их в морозильную камеру; Дэнни весь превратился в слух.

«Дэнни, Дэнни!» Его действительно кто-то звал. От этой мысли у Дэнни все перевернулось внутри, он едва не закричал, но крик застрял где-то в горле, так и не вырвавшись наружу. У всего этого была еще одна дьявольская черта: голос вроде бы принадлежал человеку, находившемуся вне дома. ВНЕ! Но Дэнни готов был поклясться своей жизнью, что этот «кто-то» находится в ЕГО КОМНАТЕ! Дэнни был уверен в этом, как если бы знал наверняка. Это казалось в высшей степени необъяснимым. Он помнил абсолютно точно, что не засыпал, а значит, никто не мог войти в его комнату без того, чтобы Дэнни не расслышал. И все-таки кто-то находился в его комнате.

«Дэнни, — продолжал голосок. — Ну, Дэнни! Открой глаза!» От этих слов мальчик дернулся, будто через него пропустили электрический ток. Затем наступила тишина. Но последние слова убедили его окончательно в том, что он не спит. До этого еще можно было надеяться на то, что он находился в полусонном состоянии, при котором воображение рисует вполне правдоподобные, хотя и несуществующие вещи. Но кто-то попросил его открыть глаза таким тоном, словно рассердился на Дэнни за его неверие. Однако теперь снова стояла гробовая тишина. И даже ветер стих на минуту, хотя, казалось, собирался бушевать по меньшей мере до утра.

Дэнни лежал ни жив ни мертв. Он слышал лишь свое дыхание, стараясь, чтобы оно было потише. Ему казалось, что его можно обнаружить именно по дыханию. Но тут он вспомнил, что в комнате светло благодаря уличному фонарю, потому что он не задергивает шторы на окнах. Неожиданно подумав об этом, Дэнни почувствовал, как все его тело покрывается гусиной кожей, и ощутил такой холод, словно лежал раздетый на подъездной дорожке. Да, в комнате светло, и, если здесь кто-то есть, он его видит. Открыть глаза было равносильно смерти. Но он должен был это сделать. В конце концов, это может оказаться всего лишь страшным сном, и он проснется. Возможно и такое. Если же нет… В комнате просто-напросто никого не может быть. Никого! Дэнни полежал еще с минуту. Тишина. Показалось? Одеяло сменило тяжесть бетонной плиты на обычный вес. Ну и мерещится же ему сегодня! Дэнни даже улыбнулся. И эту улыбку не мог видеть никто. Без всяких сомнений, потому что никого тут нет! Дэнни открыл глаза. Ничего не произошло. Дэнни осторожно, словно кровать была сделана из тончайшего стекла, приподнялся на локтях. И это… случилось. Он увидел ЕГО. Лилипута.

7

Возле кровати под окном стоял письменный стол с выдвижными ящиками. Половину стола заливал своим потусторонним унылым светом уличный фонарь. И все-таки его хватало, чтобы различить малейшие предметы. На краю стола сидел маленький человечек не более шести дюймов ростом. Он сидел на границе света и тени, делившей его по вертикали, и… болтал своими крохотными ножками. Человечек был одет в черный (или другого темного цвета) плащ, подвязанный светлым (наверное, желтым) поясом. На голове виднелся красный колпак. Его белесая бородка имела лопатообразную форму, закрывая подбородок и горло. Если бы он еще сидел неподвижно, то мозг мальчика, стиснутый клешнями ужаса, нашел бы какое-нибудь объяснение. Например, что это просто шутка отца, посадившего ему на стол этого гнома. Хотя объяснение все равно было бы донельзя маловероятным — отец никогда не выкидывал подобных шуточек. К тому же почему Дэнни не видел этого гнома, когда выключал свет? Такая игрушка не могла не броситься в глаза. Но это не имело значения, потому что Лилипут болтал ножками и… улыбался. Мальчик это отчетливо видел. Лицо малюсенького человечка, маленькое, старческое, мерзкое до умопомрачения личико, сморщенное, как шкурка засохшего яблока, улыбалось, обнажая два ряда микроскопических зубок. И прежде чем Дэнни, открывший рот, как будто он сидел в зубоврачебном кабинете, успел что-либо предпринять (хотя что он мог предпринять?), этот жуткий малюсенький гном заверещал своим голоском, показавшимся такой же уменьшенной копией нормального, как и его тело:

— Дэнни, Дэнни! Вот ты и открыл глаза, открыл глаза! Отлично, умница. Ты — умница, Дэнни! Хочешь, чтобы у тебя умерла мама? Хочешь? — Лилипут подмигнул ему, все так же продолжая болтать ножками. Дэнни застонал. — Помнишь, как прошлым летом она ударила тебя по лицу и у тебя пошла из носа кровь? И тебе было больно. Тебе было больно, ведь правда, Дэнни? — Он снова подмигнул.

У Дэнни не хватало сил (да и времени), чтобы сбросить с себя оцепенение. Легкие кололо изнутри, точно вместо воздуха туда набросали гвоздей. Осознание того, что Лилипут (и вообще кто-либо) знает, что в прошлом июле мать разбила ему нос (а ведь это произошло даже не в Оруэлле), придет позже. Но теперь этот факт бледнел в сравнении в тем, что он видел (и слышал). Дэнни знал, что не спит. Это происходит наяву. А Лилипут продолжал говорить, очень быстро, но все же очень отчетливо (его слова, кроме обычного восприятия, доходили до мальчика еще и по-другому. Они звучали у него в голове):

— Хочешь, чтобы у тебя умерла мама? Она больше не будет разбивать тебе нос, и тебе не будет больно, Дэнни! Хочешь, чтобы у тебя умерла мама? А помнишь, как она чуть не открутила тебе ухо? Помнишь? И тебе снова было больно, Дэнни! Хочешь, у тебя умрет мама, умрет мама, умрет мама, умрет мама, умрет мама… — заладил он, как заклинившая пластинка.

Дэнни был уверен, что, встреть он где-нибудь в глуши великана, перед котором он сам был бы лилипутом, это не нагнало бы на него такого ужаса, как это мерзкое существо, похожее на большую мутировавшую муху, но выглядевшее (по крайней мере, внешне) как человек, уменьшенный в десятки раз. Это малюсенькое созданьице (где его создали?), сидевшее на столе в комнате Дэнни, болтало ножками, как капризный ребенок. И мальчик исступленно, так, что свет померк перед глазами и их застлали слезы, закричал.

 

Глава четвертая

1

Уилл Шилдс, направляясь в душ, решил, что жена и сегодня согласится заняться любовью. Уже несколько дней она была в прекрасном расположении духа, а Уилл давно сообразил, что подобные моменты нужно использовать. Не то чтобы Энн не нравился секс, но, когда она была зла или просто чем-то недовольна, ее лучше было не трогать. В последние годы своими постоянными придирками и раздраженным выражением лица она вообще отбивала у него всякое желание. Вот почему в нечастые (и непродолжительные) периоды благосклонности жены Уилл чувствовал себя по-настоящему счастливым. Дело было вовсе не в сексе. Может показаться странным, но мистер Шилдс знал, что он человек слабохарактерный, из тех, кого называют тряпкой. Если бы кто-нибудь обозвал его так, он согласился бы с ним (хотя и обиделся бы). Он не питал иллюзий на свой счет. Он понимал также, что жена не уважает его из-за этой мягкотелости. Он бы и хотел что-то изменить, но не мог. Сослуживцы его любили и уважали, но собственная жена, которую он безумно любил, обращалась с ним так, как будто он был совершенно ее недостоин. И все же он готов был благодарить ее уже за одно то, что она до сих пор живет с ним, хотя прекрасно знал, что он является отменным специалистом по графике и его семья живет в полном достатке, не отказывая себе ни в чем. Уилл любил жену до беспамятства, и даже если она была явно не права (а так случалось в большинстве споров), он редко возражал ей. Он видел, что Энн частенько бывает излишне резка с детьми, но успокаивал сыновей, потому что любил жену. Что поделаешь, если он именно такой человек? С детства он привык подстраиваться под бешеный темперамент и подчиняться суровой воле своей матери, так же вел себя и в собственной семье. Еще не будучи мужем Энн, Уилл, так сказать, боялся дышать на нее. Пожалуй, не возьми она инициативу в свои руки, он так бы и не осмелился даже дотронуться до нее. Однако в молодости Энн Робсон держала (что касается Уилла) язык при себе, уважала его личную свободу, и вряд ли кто-либо мог предположить (кроме бывалых людей), что через полтора десятка лет она превратится в такую стерву. Время иногда (и не так уж редко) меняет людей до неузнаваемости. Кажется, ну что ей еще надо? Уилл ни разу за всю жизнь (совместную) не изменил ей, ни разу не повысил на нее голоса, если только она не кричала минут двадцать подряд. Когда жена чувствовала себя плохо или ей хотелось полного покоя, Уилл умудрялся стать почти невидимым, но она все равно замечала его, причем это заканчивалось вовсе не комплиментами с ее стороны. Иногда (очень-очень-очень редко) Уилл задумывался, за что ему такая несправедливость. И пытался сравнивать себя с другими «добропорядочными» мужьями, которых хорошо знал. За примерами не надо было далеко ходить: с ним вместе в фирме работал Эрик Хадсон. Хороший мужик. Только не для жены. Он был лет на пять моложе Уилла, имел смазливую, несколько женственную наружность и привычку засиживаться в баре, поглощая приличное количество своего любимого «Будвайзера» и совершенно не думая об ожидавших его дома жене и трехлетней дочке. Да, Эрик неплохо зарабатывал, содержал семью, жена его не работала, а потому зависела материально от мужа, тем более после рождения ребенка, так что ей ничего не оставалось, как мириться со всем и как-то терпеть. Эрик не пропускал ни одной юбки и только отмахивался, когда жена пыталась ему что-то сказать. Да и дома он вряд ли ей помог хоть раз в домашних хлопотах или присмотрел за дочкой, хотя со своей работой справлялся безукоризненно. Уилл соглашался, что и у Роберты Хадсон тоже, может быть, не самый идеальный характер, однако он и мысли не допускал, что она сказала бы ему хоть слово против, будь он ее мужем. Но такие сравнения приходили ему на ум на удивление нечасто. Несмотря ни на что, Уилл был доволен, что у него такая жена, и о другой не помышлял. Любовь, сильная до сумасбродства, убила в нем последние остатки самолюбия. И он готов был спать со своей женой раз в неделю (иногда реже) вместо пяти-шести раз, как бы желал, лишь бы жить с ней под одной крышей. С возрастом он стал замечать, что становится все более терпеливым к ее выходкам, Хотя она, наоборот, злилась все чаше и чаше.

Последние два дня стали приятным исключением. Они вдвоем досмотрели фильм, затем информационную программу, и Энн пошла в душ. Когда он после душа вернулся в спальню, жена лежала под одеялом. Он весь горел желанием и с предвкушением наслаждения нырнул в постель к жене. Завывания ветра, непогода, стоявшая весь день, делали теплую постель еще приятней. В такую ночь только и заниматься любовью. Кто сказал, что желание одолевает мужчину больше всего летом? Нет, именно вот в такую ненастную осеннюю погоду, когда приходится сидеть дома, ему особенно хотелось любви. Уилл плотно прижался к Энн, но та сонным голосом заявила, что очень хочет спать. Он никак не ожидал этого и продолжал ласкать ее. Тогда Энн довольно холодно попросила оставить ее в покое, ведь ему завтра рано вставать. Уилл, глубоко разочарованный, убрал руку с ее груди. Он привык к тому, что его не хотят, и слава Богу, что в такие моменты, после резкого отпора жены, у него пропадало желание. Уилл тяжело вздохнул и лег на спину, положив правую руку так, что она касалась спины и ягодиц Энн, лежавшей на правом боку. После такого отпора сон пропал.

Уилл лежал и смотрел в потолок, слушая шум разгулявшейся за окном осени и едва различимое дыхание спящей Энн. Он даже мысленно не произнес ни единого бранного слова по адресу жены, пытался понять ее, стараясь убедить себя в том, что только так и нужно относиться к женщине, родившей тебе двоих сыновей. Уиллу вспомнился их дом в Массачусетсе, и сладкая печаль наполнила его сердце. Ветер незаметно превратился в музыку, которую они любили вдвоем с Энн слушать еще до рождения первенца. Ему представилось счастливое личико Энн, сообщающей ему о своей беременности. А музыка сливалась с ее смехом и удивительным голоском. Со стороны он видел и себя, с улыбкой просившего, чтобы она подарила ему непременно сына.

Внезапно ему пришло на ум, что во многих семьях любовь и ненависть переплетаются между собой с такой силой, что, кажется, лучше бы вообще ничего не было. Энн если сейчас уже и не любит его, то ведь раньше-то любила все-таки. Он не мог ошибиться. А с другой стороны, сколько же ненависти вылила она на него! Да что там говорить… Ненависть эта перемежалась с любовью, переплеталась с любовью, въедалась в любовь. И неизвестно, чего же было больше. Уиллу вспомнилось, как лет десять назад (они с Энн как раз подумывали о том, чтобы завести второго ребенка) один его знакомый в сердцах бросил, что все, он устал от своей семейной жизни. По его словам, иногда он готов убить (просто взять и убить) свою жену, а иногда его переполняет такая любовь, что он спрыгнул бы с крыши небоскреба, попроси его жена об этом. Да, чужие люди никогда не причинят тебе и малой толики того зла, какое терпишь от тех, кого любишь.

Потом мысли Уилла перескочили на детей. Когда они с Энн решили переезжать в Оруэлл, он больше всего волновался за них, как-то они приспособятся на новом месте. Естественно, Уилл не делал разницы между старшим и младшим сыном; он любил их одинаково сильно, хотя они были очень не похожи друг на друга. Но к Дэнни, возможно, он относился с большей теплотой. Младший всегда был тише и застенчивее Джонни, он ближе к сердцу принимал упреки матери и случавшиеся неудачи. Его робость вызывала у отца желание приободрить, успокоить, поддержать. Шилдс — самый младший чем-то напоминал Уиллу его самого в детстве. Такая же вечно всем недовольная мать и брат-забияка. Но есть небольшая разница. У самого Уилла не было бесхарактерного отца. Вообще никакого. Они с братом жили с матерью, заменявшей им и папу и маму. Поэтому-то и родители Энн с опаской восприняли решение Энн выйти замуж за парня из неполной семьи, который не имел особо радужных перспектив на будущее. Очень часто он испытывал жалость к Дэнни. Уилл очень хорошо понимал, что мальчик иногда чувствует. Хорошо еще, что здесь он нашел себе друга. Сид Абинери нравился Уиллу. Ребята отлично подходили друг другу. «В общем, — подумал Уилл, — надо признать, что в Оруэлле в целом дела идут даже получше, нежели в Гринфилде».

Затем перед глазами мужчины вдруг возникла кухня в их доме, Дэнни, жующий ветчину, приготовленную матерью, и Уилл понял какой-то частью сознания, что засыпает. Дэнни все жевал, появилась Энн и спросила, нравится ли ему завтрак. Дэнни молчал, усиленно работая челюстями; на его лице Уилл не заметил сколько-нибудь заметного удовольствия от пиши, как обычно бывало. Энн, чуть повысив голос, повторила вопрос. Дэнни перестал жевать, удивленно (и с раздражением) уставившись на мать. Она же остановилась посреди кухни, уперев руки в бока, и воскликнула:

— Тебя спрашивают! Оглох, что ли?

Дэнни выплюнул на пол то, что так и не проглотил, и тихо спросил:

— Мама, зачем ты меня кормишь этим? — Он ткнул пальцем в тарелку, и Уилл, похолодев всем телом, с ужасом увидел, что в тарелке у сына не ветчина с жареным картофелем. Совсем нет. Там лежала какая-то жижа из раздавленных жуков и мух вперемешку с кусочками не индюшатины, не крольчатины, а… человечины. — Мне не нравится! — Дэнни захныкал.

Энн спокойно взглянула на тарелку, как ни в чем не бывало, будничным голосом сказала сыну:

— Тогда выпей молока! — и кивнула головой в сторону холодильника.

Дэнни встал и потянулся к дверце холодильника, а Уилл, не в силах поверить увиденному, продолжал наблюдать как бы со стороны. Дэнни открыл дверцу, взял бутылку и… Дальше произошло то, чего не может быть. Уилл отчетливо видел (и он знал, что этого не заметили ни жена ни сын), как Дэнни крепко держит бутылку рукой за горлышко. Но бутылка внезапно (но заметно для человеческого глаза) уменьшается в размерах, точно сдувшийся воздушный шарик, и выскальзывает из руки мальчика. Уже падая, она вновь принимает прежнюю форму. Казалось, будь эта бутылка живым существом, она бы рассмеялась Дэнни прямо в лицо. В следующую секунду раздался треск разбивающегося стекла, и Уиллу даже почудилось, что он слышит чей-то смех, то ли очень далекий, то ли слабый, напоминающий смех очень больного человека. В следующее мгновение Энн, увидевшая растекавшееся по полу молоко, завопила что есть мочи на сына, дрожавшего как осиновый лист:

— Что ты натворил? Как ты посмел, паршивец? Зачем ты сделал это, тварь? Отец только что убрал на кухне! Ты не жалеешь его больное сердце.

Уилл пытается успокоить жену, разбушевавшуюся словно летний ураган в степи, но она его не слышит, а сам он почему-то не может подойти к ней, хотя стоит совсем рядом. Короткое расстояние, которое их разделяет, не желает сокращаться, как заколдованное. Из последних сил он старается приблизиться к ней, обнять и заставить замолчать; ее дикий крик режет ему уши. Но тут Уилл понимает, что кричит не Энн, а Дэнни. Глаза мальчика выпучены, лицо приняло неправдоподобный цвет спелой сливы, рот открыт от уха до уха. Заткнув уши руками, Уилл умоляет сына замолчать. Энн тоже пытается что-то сказать Дэнни. Но мальчик продолжает кричать. Он кричит так, словно увидел позади родителей некое чудовище. Уилл понимает, что не в силах добраться до сына, Энн почему-то удаляется от Дэнни, а пронзительный крик продолжается, вверчиваясь, будто сверло, в мозг Уилла. Уилл чувствует, что задыхается, ему не хватает воздуха, уже начались предсмертные судороги, он осознает, что умирает, и… просыпается. Однако есть что-то, что перешло из сна в действительность. Это душераздирающий крик Дэнни.

2

Уилл никак не мог сообразить, откуда доносится крик сына. Ведь рядом лежит одна Энн. Потом до него дошло, что в их доме не одна комната, к тому же есть и второй этаж. Ему показалось, он просидел минут пять, прислушиваясь к нечеловеческим воплям Дэнни, хотя на самом деле не прошло и трех секунд. Но мозг его в эти мгновения работал с необычайной быстротой. Уилл испугался. Он попытался было убедить себя, что и само пробуждение — это тоже только сон. Он спит. Но ведь во сне он находился на кухне, видел там Энн и сына, а теперь сидит в своей спальне на кровати. А Дэнни сейчас у себя в комнате. Что же с ним случилось? При мысли, что придется подниматься наверх к Дэнни, чтобы узнать, почему он поднял такой крик среди ночи, Уилла прошиб холодный пот. В конце концов, он мальчику не кто-нибудь, а отец. Сомнения улетучились, но страх оставался. Рядом заворочалась Энн, что-то забормотав, и Уилл решился. Он сунул ноги в домашние шлепанцы и бросился из спальни по лестнице вверх.

Крик мальчика не прекращался. Конечно, во сне крик резал уши несравненно сильнее, но и сейчас Уилл был бы рад, если б Дэнни замолчал. В два прыжка он оказался в коридоре на втором этаже. Лишь много позже Уилл Шилдс задумается над тем, почему так безошибочно угадал, что кричит именно младший сын. Разбуженный среди ночи, он мог вполне ошибиться, тем более что по такому бешеному воплю вообще трудно было что-то определить. Можно, конечно, объяснить это тем, что ему снился именно Дэнни, но Уилл не верил в подобную взаимосвязь снов и действительности. Как бы то ни было, в ту ночь он безошибочно бросился к дальней двери по коридору.

Он едва не упал, когда дверь беспрепятственно распахнулась под его натиском. Дэнни сидел, опершись о спинку кровати и натянув одеяло до подбородка, и смотрел безумными, остекленевшими глазами в сторону окна. Как только дверь, широко распахнувшись, с глухим стуком ударилась о шкаф, крик Дэнни оборвался. По-видимому, это явилось своеобразным лекарством против шока. Он, всхлипывая, посмотрел на отца и тихо заплакал, глотая слезы. Уилл молниеносным взглядом окинул комнату, убедившись, что все как будто в порядке (никого нет, окна закрыты, Дэнни цел и невредим), и кинулся к сыну. Дэнни протянул к нему свои ручки, обхватил отца за шею, до боли вцепившись в нее ногтями. Он весь дрожал. Лицо и руки были ледяными. Уилл чувствовал, как бьется маленькое сердце сына. Возможно, ему приснился (как и отцу) страшный сон. Дети частенько слишком чувствительны (а его Дэнни особенно), и неудивительно, что кошмар не оставил его, даже когда мальчик проснулся. В комнату вбежала Энн с растрепанными волосами, а позади нее Уилл заметил Джонни с заспанным испуганным лицом.

— Господи! Что с ним, Уилл? Боже, мой мальчик! — запричитала жена. Она проснулась окончательно, когда Уилл еще бежал к комнате Дэнни, и конечно же тоже слышала вопли младшего сына.

— Все позади! Уже позади! — быстро проговорил Уилл. Энн подбежала к ним и стала вырывать плачущего Дэнни у мужа.

— Прекрати, Энн, ты сделаешь ему больно. Не надо.

— О Господи, Дэнни! Что с тобой, моя радость?

— С ним уже все нормально. Успокойся! Осторожнее, Энн. Ты его опять напугаешь. Все позади.

Он сильнее прижал сына, мать гладила его по голове, Джонни стоял с припухшим со сна лицом и виновато сопел. В этот момент (присмотрись к нему Дэнни) он совсем не походил на безобразного забияку братца. А Дэнни все плакал. И все же он был счастлив, что его родные рядом, а он жив (мальчик вполне допускал, что от такого страха можно умереть). Как он успел заметить, Лилипута нигде не было видно, и на какую-то долю секунды Дэнни усомнился в том, видел ли он его вообще. Единственное, в чем он был уверен, — так это то, что сейчас он не спит. Слезы, на вкус солоноватые, слишком явственный запах папиного лосьона и слишком горячие мамины руки — все это слишком реально для сна. Но разве бывают люди, подобные Лилипуту? Дэнни сильно сомневался в этом.

— Уилл, скажи, ради Бога, что здесь такое?

— Не знаю, Энн! Ему, видно, что-то приснилось. Что-то очень нехорошее.

— Господи, он так кричал! Бедный мой мальчик! — Энн заплакала вместе с сыном. Уилл наблюдал за женой. В этот момент Энн была такой, какой, по его мнению (и в тайных желаниях), должна быть женщина, несмотря ни на какую эмансипацию. Она должна быть слабой и не отрывать взора от своего мужчины. В критических ситуациях Уилл на время прощался со своим слабым характером, а Энн теряла всю свою спесь. Он даже чувствовал, что в такие моменты она испытывает к нему уважение. Но (к счастью или несчастью — кто знает?) подобных критических ситуаций в их жизни почти не было.

— Возьмем его к себе в спальню! — сказал Уилл тоном, не терпящим возражений, добавив саркастически про себя: «Он все равно нам не помешает, потому что ты хочешь спать, Энн, а мне завтра рано вставать!»

— Не плачь, Дэнни! — пролепетала жена, утирая собственные слезы.

— Пойдем, Энн! — Уилл вдруг понял, что сейчас жена только мешает. Он повернул голову и посмотрел на старшего сына, по-прежнему стоявшего в дверном проеме в одних трусах и майке. — Энн! — сказал он требовательно. — Иди уложи Джонни! Слышишь?

Женщина еле оторвалась от Дэнни, на ходу вытирая ему лицо. Но подчинилась мужу.

— Уложи Джонни, скажи ему, чтобы ничего не боялся, мы рядом. И спускайся к нам. Дэнни будет спать с нами.

Он вышел в темный коридор. Аккуратно продвигаясь, чтобы не упасть, оступившись, с лестницы, Уилл нащупал одной рукой перила, и стал спускаться. Дэнни больше не плакал, его лишь продолжала бить мелкая дрожь. Уилл внес сына в спальню, уложил его посередине широкой кровати, лег рядом, сильно прижавшись к нему, стараясь унять его дрожь. Минут через пять в комнату вошла Энн и легла с другой стороны.

— Бедный мой мальчик, — прошептала она, целуя Дэнни в холодный лоб. — Все хорошо. Успокойся. Теперь ты с нами. Все будет хорошо. Спи, Дэнни. Спи, мой мальчик.

Уилл с радостью заметил, что Дэнни больше не вздрагивает, дыхание пришло в норму. Кажется, он задремал. Уилл попросил жену не обнимать и не гладить Дэнни, чтобы не мешать ему заснуть. Энн кротко согласилась. Уилл все больше убеждался, что виной всему сон, приснившийся сыну. Дэнни плакал и совсем не пытался что-либо объяснить, но это и понятно. Он был во власти шока. Проснуться после кошмара одному в комнате… «Но теперь все уже действительно позади», — подумал Уилл. А Дэнни, смирно лежавший между родителями, не был уверен, что ему вообще удастся заснуть. Он прислушивался к темноте, молясь про себя, чтобы не пришлось вновь услышать голосок этой омерзительной твари. Лишь когда серый мутный свет начал вползать в окно родительской спальни, мысли мальчика начали путаться, и его взбудораженное сознание погрузилось в краткий сон.

 

Глава пятая

1

Грохочущий желтый школьный автобус затормозил, с шипением открыв двери, и Дэнни Шилдс с тремя ребятами проскользнули внутрь. Утро седьмого октября послало наконец Оруэллу робкое юное солнце. Вчера, в понедельник, родители потребовали, чтобы Дэнни остался дома. Непогода по-прежнему бушевала, школа особенно не манила, но еще меньше мальчику хотелось находиться дома. К счастью, мать лишь съездила в «Тропические дары» Флека, купила связку бананов, ананас, киви и сразу вернулась обратно. Она сказала сыну, что после ночного потрясения он должен хотя бы один день есть легкую пищу. Утром она вообще потребовала было от Уилла, чтобы свозил сына к семейному врачу на прием. Но Дэнни так уговаривал мать не возить его к врачу, что этот визит, ненужный; по его мнению, не состоялся. Целый день мать хлопотала над ним, как пчелка над цветком. Интересно, подумал он, любовь родителей резко возрастает, стоит только случиться чему-то неприятному с их ребенком. С Сидом Абинери происходит то же самое. Прошлой зимой, по его словам, он заболел гриппом и переносил болезнь очень тяжело. Тогда даже Миранда относилась к нему так, что Сид понял: сестра все-таки любит его.

Дэнни, впрочем, ничего не имел против ухаживаний матери, лишь бы она не уходила из дому. Пока она ездила за фруктами, он ждал ее на крыльце, ему было страшно даже подумать о том, чтобы остаться одному в доме. За весь день он ни разу не поднялся в свою комнату. Он вообще не был там с того самого момента, как отец унес его, плачущего, оттуда. В понедельник вечером он снова попросился на ночь к родителям. Как ни странно, родители так и не спросили, что же его так напугало. Хотя, как он понял, отец уверен, что Дэнни приснился кошмар. При его неожиданной просьбе родители молча переглянулись. На немой вопрос Уилла Энн только пожала плечами, как бы соглашаясь. Укладываясь спать, мама горячо прошептала сыну на ухо:

— Дэнни, ты уже большой мальчик. Это в последний раз, когда ты ночуешь с нами. Последний. Ты не должен больше бояться спать один. Ты же мужчина, — добавила она с упреком. Затем, словно вспомнив что-то, внезапно предложила: — Хочешь, вы будете спать с Джонни в его комнате? Вдвоем вам будет лучше. Если хочешь, я…

— Нет! — воскликнул Дэнни, моментально вспомнив то, что у него случилось с дверью той комнаты. — Не надо! Я буду спать у себя.

— Умница, Дэнни, — сказала мать, довольная обещанием сына. — А теперь спи, завтра пойдешь в школу.

Ей совсем не хотелось, чтобы Дэнни повадился спать между ней и мужем. Она с непривычки не выспалась, тем более никогда не знаешь, в какой момент вдруг проснется желание. Но это была последняя ночь Дэнни в родительской постели. Он понимал, что ему придется на следующую ночь возвратиться в свою комнату.

2

Днем, на большой перемене, они с Сидом присели, чтобы съесть принесенные из дому бутерброды. Утолив голод, Сид поинтересовался, почему Дэнни вчера не был в школе, а на телефонный звонок его мать ответила, что ему нужно побыть в абсолютном покое. Дэнни очень захотелось рассказать Силу о том, что с ним случилось прошлой ночью. Он долго колебался, увиливая от прямых ответов, тем временем перемена закончилась. Ребята разошлись по своим классам. Дэнни не знал, радоваться этому или огорчаться. Ему очень нужно было, чтобы хоть кто-нибудь ему поверил. Однако загвоздка была в том, что лично сам Дэнни не был до конца уверен, что виденное им было в действительности.

Он смутно помнил, что было потом той ночью после того, как он закричал. Отец появился на удивление быстро, или же ему так показалось. Сам Дэнни смотрел округлившимися от страха глазами на Лилипута, но в какой-то момент он вдруг перестал его видеть… Лилипут исчез. Дэнни даже не заметил, как это произошло и как он уходил. А может, Лилипут прячется в доме, как хомячок, которого ни за что не найдешь, пока он сам не вылезет из какой-нибудь норы? Наверняка так оно и есть, иначе и быть не может, ведь ни окон, ни дверей такое крохотное существо открыть не в силах. «Как же тогда он оказался у тебя в комнате?» — спросил внутренний голос. Но признать, что Лилипут умеет не только открывать двери, но и кое-что посерьезнее, Дэнни не желал. Он заметил, что ночные происшествия (какие бы то ни было) днем становятся смутными, словно бы покрытыми налетом времени, — как будто вспоминаешь, пытаешься вспомнить что-то, что случилось лет эдак восемь назад. Как только мальчик начинал анализировать случай с Лилипутом, его мысли сбивались и начинали блуждать, словно в непролазных джунглях. Казалось, кто-то специально ставит ему помехи. Происшествие прошлой ночи выглядело слишком нереальным, чтобы вот так запросто кому-нибудь о нем рассказать. Что до родителей, то у Дэнни, хотя он и был очень напуган, не возникло и доли сомнения насчет того, рассказать им, что он видел, или нет. Он опасался, что в процессе рассказа ему самому все это покажется бредом, а уж про папу с мамой и говорить нечего. Они вполне могли бы упечь его в психиатрическую клинику. Сид, конечно, тоже не поверит. Дэнни и самому-то не верилось.

Целый день его что-то подталкивало сходить в общественную библиотеку Оруэлла. После школы он был уже не в силах противиться этому желанию, нараставшему подобно снежной лавине. Не дождавшись Сида и даже не вспомнив о Медвежонке Гризли, Дэнни направился к библиотеке. В просторном, почти пустом зале находились лишь двое ребят помладше Дэнни на год-два и какой-то старик. Дэнни долго мялся, не приближаясь к миссис Ридль, пока она сама его не подозвала. На ее вопрос Дэнни забормотал, что придет попозже. Почему-то ему казалось, что библиотекарша догадается о Лилипуте, если Дэнни скажет, что пришел сюда, чтобы узнать, какого роста был самый низкий человек, когда-либо живший на земле. Видя смущение Дэнни, миссис Ридль улыбнулась и посоветовала не откладывать на потом то, что можно сделать сейчас.

И тогда Дэнни решился. Узнав, зачем пришел Дэнни, миссис Ридль, интеллигентная дама средних лет с мягкими волнистыми волосами, собранными в узел на затылке, не смогла сдержать удивления, четко обозначившегося на ее лице. На миг она даже несколько опешила, но тут же справилась с собой. Она сказала, что у них в библиотеке Дэнни вряд ли обнаружит нужные данные. Дэнни уже приготовился поскорее исчезнуть, когда женщина задержала его:

— Я плохо помню, поэтому не могу рассказать все подробности. Кажется, эта маленькая женщина-карлик живет в Дании. Это небольшая страна в Западной Европе. По-моему, рост ее не превышает двух футов пяти дюймов. Хотя я точно не уверена.

Дэнни, с трудом соображая, понял лишь одно: после того, что услышал, он боится еще больше. От страха он скривился, как от внезапной боли, но миссис Ридль ничего не заметила. Значит, более двух футов. Но рост Лилипута не доходил и до одного. Он был пять, от силы шесть дюймов высотой, и перед той женщиной сам был карликом. Получалось, что людей такого роста не бывает. У Дэнни все поплыло перед глазами, и слова библиотекаря доходили до него будто издалека. Он еле слышно поблагодарил миссис Ридль, попрощался и вышел из библиотеки. Но, выйдя на свежий воздух, Дэнни вдруг почувствовал какое-то странное (неправдоподобное) спокойствие. Октябрьское солнце согревало похолодевшее лицо и руки, небо ослепительной голубизны наполняло душу первобытным ощущением радости, молодые тополя и клены, стоявшие в ряд вдоль Мэйн-стрит, казалось, машут мальчику своими листьями в молчаливом приветствии.

Теперь он был уверен, что стал жертвой какой-то необычной галлюцинации, и только. Все факты говорили о том, что увиденного им не может быть. Мир, казалось, пришел в норму. Дэнни решил, что все позади.

Он не знал, что ошибается. И в этом ему пришлось убедиться менее чем через трое суток — в пятницу утром.

3

Галлюцинации… о них Дэнни не задумывался, разве что только однажды, да и то давно. Вернувшись домой из библиотеки (Джонни дремал у себя наверху, мать готовила сыновьям обед), Дэнни решил позвонить Сиду. Трубку подняла Миранда, он вежливо попросил ее позвать к телефону брата. Девушка хмыкнула и ничего не ответила. Через минуту в трубке послышался голос Сида:

— Где ты пропадал?

— Нигде я не пропадал!

— Опять Гризли?

— Да нет! Просто мама забрала, — соврал Дэнни.

— А-а! — протянул Сид. — Я уже подумал, снова эта жирная задница объявилась.

— Нет. Сид, послушай. Ты, случайно, не знаешь, какого роста бывают самые маленькие люди на земле?

— Не-а, — послышалось после минутного молчания. — А зачем тебе?

— Да так, просто спросил, — увильнул от ответа Дэнни.

Ребята договорились встретиться вечером, и Дэнни решил, что тема Лилипута закрыта. Что толку думать о том, чего не существует?

Две ночи подряд прошли, как обычно, и Дэнни совершенно успокоился. На третью ночь он вдруг проснулся. Что-то разбудило его. Ему показалось, что это был шум от хлопнувшей двери. «Комната Джонни», — мелькнуло в голове. Потом он почувствовал, что мочевой пузырь переполнен. В четверг вечером они с Сидом играли в баскетбол во внутреннем дворике дома Абинери. Там находилась корзина. Силу купили баскетбольный мяч, и друзья решили сыграть. Сид, конечно, обставил Дэнни, и не только потому, что был выше ростом. Он вообще играл намного лучше Дэнни, у которого было мало опыта из-за постоянного одиночества. Вернувшись домой, Дэнни ничего не стал есть, а только выпил целое море вишневого сока. И вот результат — среди ночи надо идти в туалет.

Немного тревожась, он вышел из комнаты, осторожно добрался до ванной, сделал свои дела и вернулся обратно. Все нормально. Тишина. Удовлетворенный Дэнни быстро заснул. Утром он проснулся немного раньше, чем обычно. Решив не спешить, он лежал, не вставая с кровати. Чуть позже разбудить его зашел отец. Увидев, что сын не спит, он улыбнулся. Они пожелали друг другу доброго утра, и Дэнни побежал в ванную. Отец сегодня отправлялся на работу в Манчестер позднее обычного, так что за кухонным столом собралась на завтрак вся семья. Дэнни с аппетитом уплетал яичницу с беконом, Джонни вообще отключался от внешнего мира во время еды, урча в своей обычной манере, отец, осторожно прихлебывая маленькими глоточками, пил уже вторую чашку горячего кофе, мать успевала еще и болтать.

— Она уверяет, что отдала за эту безделицу двести долларов…

Где-то на втором этаже хлопнула дверь. Как будто кто-то неловко не удержал ее, закрывая. Дэнни перестал жевать. Звук был довольно громкий. Но никто из домашних никак на это не отреагировал. Мать продолжала разговаривать:

— …Я, как увидела, ни за что не поверила. Это не может стоить таких денег…

Дэнни решил, что это, наверное, сквозняк: Джонни оставил дверь открытой, и она сама захлопнулась. Но как только он это подумал, вдруг послышались тяжелые шаги — кто-то спускался по лестнице. Казалось, на первый этаж спускается по меньшей мере слон. Дэнни чуть не подавился. Самое ужасное было то, что ни родители ни Джонни абсолютно не реагировали на эту каменную поступь. Шаги приближались. Никто из родных не смотрел на него. Внезапно шаги затихли. Через минуту… ручка кухонной двери повернулась… и дверь стала медленно открываться. Дэнни едва не закричал. В щель просунулась чья-то голова. Дэнни сидел в полубессознательном состоянии. Но вот существо просунулось в кухню и с силой захлопнуло дверь. По-видимому, оно не любило закрывать дверь осторожно. Как только оно предстало перед глазами мальчика полностью, Дэнни понял, что это девочка. Только головы у этой девочки почти не осталось. Какой-то частью сознания Дэнни догадался, что перед ним одна из дочерей Алекса Тревора. Или нечто, имитирующее ее. На семью Шилдс смотрел только один глаз, голубой любопытный глаз ребенка. Девочке, должно быть, не исполнилось и восьми лет. «Она не могла так сильно топать, — раздалось в голове у Дэнни. — Ха-ха, а может ли она сама бродить здесь по дому этаким живым трупом?» Правая часть головы превратилась у нее в ужасающего вида месиво из мозгов, крови и костей. По краям раны запеклись окровавленные светлые волосики. Дэнни заметил, как по неповрежденной части головы что-то движется… Да это черви! Из одной ноздри с жужжанием вылетела муха, сделала круг по кухне и вернулась на прежнее место. Муха была жирная, большая и с трудом пролезла девочке в нос. Девочка была одета в заляпанный кровью светло-зеленый халатик. Она одернула его, затем стала ковырять указательным пальцем в кровавой каше на голове так, как ковыряет ребенок у себя в носу пальцем. Девочка вытерла испачканный в мозговой жиже палец о халатик у себя на груди и, бросив наивный взгляд (если подобное чудище может так смотреть) на сидевших в кухне, пролепетала:

— Вот вы и собрались все вместе. Очень хорошо. — И она направилась к ним, как если бы миссис Шилдс пригласила ее к столу.

Только то, что остальные никак не реагировали на происходящее, продолжая вести себя так, словно никого, кроме них, в кухне не было и, естественно, ничего не было сказано, заставило Дэнни до боли сжать челюсти, чтобы не выпустить наружу рвавшийся из него отчаянный крик. Внутреннее напряжение было так чудовищно, что казалось, вместе с криком рванется наружу и его желудок, который еле удерживался внутри при виде забирающейся в ноздрю мухи. Можно было просто помешаться от этого, если б Дэнни не видел, с удивлением и недоверием, что никто, кроме него, не слышал (и не видел) эту шумную возню.

Девочка (или то, что от нее осталось) протопала неуверенной детской походкой к столу, нашла свободный табурет и как ни в чем не бывало уселась на него. Она села рядом с матерью Дэнни. Но смотрела только на него, как будто знала, что, кроме него, слушать ее никто не будет (не может). Своим голубым, точно яркое октябрьское небо, глазом она изучила содержимое тарелки миссис Шилдс, издав сухой смешок. Дэнни силился удержать равновесие, чтобы не свалиться. Мать на минуту (как будто дала слово гостье) замолчала, занявшись вплотную завтраком, отец с задумчивым видом (что, интересно, он узнает от мисс Тревор?) допивал свой кофе, Джонни вылавливал вилкой остатки в тарелке с видом непослушного кота, засунувшего лапку в аквариум с рыбками. Дэнни (вся семья вместе) приготовился узнать, что же привело одноглазую (умершую больше года назад) девицу, напичканную, судя по всему, приличным количеством насекомых. Девочка в недоумении уставилась на Дэнни и с укоризной в голосе (если закрыть глаза, голос как будто принадлежал абсолютно здоровой девочке) заговорила:

— Дэнни! Зачем ты прогнал Лилипута? Ты плохо поступил. Лилипут очень хороший. Ты должен слушаться его. Он поможет тебе. Только Лилипут знает, что делать. Он твой лучший друг. Позови ночью Лилипута, и все будет хорошо. Только позови. Он хороший. Ты понял, Дэнни?! — Неожиданно она закричала, ударив по столу ручонкой так, что подпрыгнули тарелки. — И больше никогда не смей обижать Лилипута! Никогда! Иначе ты сильно пожалеешь. И не только ты, а весь этот дрянной Оруэлл. Вы все будете жалеть, если ты попробуешь еще раз обидеть Лилипута. Его нельзя искать, его можно только звать. Ночью. Иначе ты очень пожалеешь. Не обижай Лилипута!

Она замолчала, злорадно, посмотрела своим единственным голубым глазом и потянулась ручонкой к миссис Шилдс, размешивавшей ложечкой сахар в кофе. Во время всего быстрого монолога этого трупа, некогда бывшего мисс Тревор, Дэнни не дышал. Лицо его пылало, а глаза чуть не выскакивали из орбит, точно кто-то давил на них изнутри. Все тело казалось бумажным, ни руки, ни ноги не подчинялись ему. Дэнни прекрасно видел, как чудовище тянет к матери свою обманчиво нежную ручонку. Мальчик попытался криком предупредить мать, но из открытого рта не выходило ни звука. Только под конец этого отвратительного эпизода у Дэнни вырвалось тяжелое сопение. Посол от Лилипута перебирала рукой каштановые волосы миссис Шилдс. Голубой глаз с предельным вниманием изучал голову Энн. Наконец девочка обнаружила в копне волос одну седую нить. Экс-мисс Тревор изобразила на остатках своей физиономии улыбку, которую Дэнни скорее почувствовал, чем увидел, и, сжав волосок большим и указательным пальцем, вырвала, его. В голове у Дэнни будто взорвался снаряд. Энн лишь поправила волосы, как если бы на них села муха. «Господи, что же будет дальше? — пронеслось у мальчика в голове. — Ведь мама не только не слышит эту дохлую тварь, но и не чувствует, как у нее вырывают волосы!» А девочка между тем перевела взгляд с волоска Энн, который держала двумя пальцами, на Дэнни.

— Будь послушным мальчиком, Дэнни! — сказала она голосом миссис Шилдс, но Дэнни, не успев до конца осознать это, был ошарашен еще больше продолжением наставления, которое девочка произнесла голосом… Гризли Ллойда: — Не обижай Лилипута, Дэнни! Иначе тебе не поможет даже твой педрила четырехглазый! — Она слезла со стула и потопала из кухни.

Больше Дэнни уже не слышал никаких шагов.

4

— Дэнни, ты что, заснул? Допивай сок, иначе опоздаешь! — Мать обыденным голосом говорила обычные вещи.

Дэнни тупо повиновался. Отец ушел, за ним Джонни. Обычное утро семьи Шилдс. В голове у Дэнни вертелись какие-то обрывки мыслей. Он отправился в школу, хотя и не верил, что после того, что было, можно еще куда-то идти. Как во сне, он досидел до большой перемены, по-прежнему не в силах осмыслить увиденное. Отупение не прошло, даже когда подошедший к нему Сид спросил:

— Дэнни, что случилось? — Он стоял с открытым ртом, сквозь очки был виден неподдельный испуг. — У тебя такое лицо… Дэнни! — Сид потряс его за плечо. — Что такое? Дома что-нибудь?

Дэнни посмотрел на него (нет, сквозь него) невидящими глазами и пробубнил срывающимся голосом:

— Нет, дома все хорошо. И со мной все в порядке.

— Дэнни, да ответь ты! Тебя как будто ударили по голове. Скажи, что с тобой?

— Сид! — Взгляд Дэнни прояснился, но лишь чуть-чуть. — Мне надо поговорить с тобой.

— Говори. Вот он я! Говори.

— Нет. Не сейчас. Сейчас мало времени. Потом.

— Ну хорошо! Пусть потом. Но о чем ты хочешь поговорить, а?

— Я тебе все скажу. Я давно хотел с тобой поговорить. Но боялся, что ты не поверишь и будешь смеяться. Ты — мой единственный друг. Но я не решался. Теперь же мое терпение лопнуло. Это уже слишком.

— О чем ты говоришь, Дэнни? Я не понимаю.

— После школы я позвоню тебе, Сид. Мы договоримся, где встретиться, и я обо всем тебе расскажу.

— Ну ладно. Как знаешь. — Сид недоверчиво посмотрел на Дэнни. — Где твой ленч? Ты что, забыл?

— Мне не хочется есть, — вяло промямлил Шилдс.

— Брось. Возьми вот у меня. — Абинери протянул ему бутерброд с сыром.

Дэнни сглотнул, скривился и махнул рукой:

— Мне не хочется. Ешь сам.

— Мне тоже что-то расхотелось, глядя на твою бледную рожу. Аппетит пропал. — Сид завернул бутерброды. — Да что с тобой, Гроза Новой Англии? Скучаешь по лету?

Однако никакие шутки друга не могли рассмешить Дэнни, и вскоре мальчики разошлись по своим классам. Дэнни постепенно освобождался из-под власти увиденного. И в конце последнего урока ему еле сиделось на месте. До мальчика вдруг дошло, что нужно спешить домой. К матери. Дэнни заметил — его состояние после утреннего посещения было не таким, какое следовало бы ожидать. Он не впал в истерику, не побежал в полицию, не предупредил маму. Какая-то заторможенность и желание, чтобы все оставили его в покое, — так можно определить состояние Дэнни. Это желание покоя обволакивало разум, словно путы, разорвать которые невозможно, так что лучше и не пытаться, только поранишься. И все-таки Дэнни нашел лазейку, вернее, слабину в этих путах, и в его мозг начала поступать свежесть и стремление хотя бы что-то осмыслить. Ясно одно — теперь он полностью уверен, что столкнулся с тем, что вряд ли когда-нибудь сможет себе объяснить. И уж за советом к родителям, вообще к взрослым идти бессмысленно. Само существование Лилипута невозможно. И если Дэнни — единственный, кто его видел (а он не сомневался в этом), то ему вряд ли поверят, ведь даже новорожденные дети (то есть самые маленькие) намного выше и крупнее Лилипута. Но еще более абсурдным было то, что, кроме Лилипута, у них в доме существует еще нечто. Девочкой назвать это существо у Дэнни не поворачивался язык. Нечто давно умершее, но все-таки… живое. Но и это не все. Самым ужасным было даже не само появление чудовища в виде живого трупа одной из дочерей Тревора, а то, что его видел только Дэнни. Каким-то шестым чувством Дэнни догадался: оно безопасно. В том смысле, что не в силах нанести ощутимого физического вреда. Как мираж. Мальчик даже подумал: не потому ли мама не почувствовала, как у нее вырвали волосок? А вдруг Дэнни видел только воображаемую картину, а на самом деле никто у матери ничего из головы не вырывал? Конечно, он мог и ошибаться, но уверенность в безвредности утренней гостьи почему-то все росла. И в конце концов он пришел к выводу, что главная проблема — Лилипут. Тот по-настоящему живой, неизвестно только, подвержен ли и он смерти, как люди. Получалось, мисс Тревор всего лишь «кукла», подсунутая вместо денег, и предназначалась она для отвлечения его внимания. Или что-то в этом роде. Вот тогда Дэнни и вспомнил, что лепет Лилипута крутился вокруг одного — смерти его матери.

К счастью, учебный день подходил к концу, и Дэнни, ни минуты не раздумывая, со всех ног помчался домой. Теперь Гризли Ллойд казался ему детской забавой. Еще бы! За несколько дней мальчик пережил столько, что любому взрослому оказалось бы достаточно, чтобы попасть в руки психиатров. Кто угодно решил бы, что у него что-то не то с головой или с нервной системой. Но Дэнни принимал вещи такими, какие они есть. Конечно, людей ростом с Лилипута не бывает. Но, во-первых, Лилипут — не обязательно человек, во-вторых, Дэнни наблюдал его своими глазами. Выходит, раз Лилипут существует, то может оказаться так, что и его слова о смерти мамы — не пустой звук. Вот тут мысли Дэнни зашли в тупик. Что может сделать такой малюсенький человечек? Он слишком мал. И все же это не успокоило его. Если Дэнни не подозревал о его существовании, то точно так же может заблуждаться насчет его способностей. Хотя все это оставалось выше его понимания, Дэнни молил Бога о том, чтобы так и остаться в неведении о способности Лилипута подтвердить свои угрозы.

Он бежал со всех ног, весь вспотел, как взмыленная лошадь, в висках стучало, дыхание ускорилось до предела, горло пересохло, как земля во время засухи, а силы убывали с каждой минутой. Но остановиться хоть на минуту и перевести дух казалось мальчику недопустимым. Он любит мать и должен успеть. Дэнни не знал, к чему хотел успеть. Он не знал, чем именно сможет помочь матери, но изо всех сил стремился оказаться рядом с ней. Уже увидев издалека свой дом, Дэнни обругал себя за забывчивость. Ведь он мог позвонить маме из школы и, ничего не объясняя, потребовать, чтобы она ушла из дома как можно быстрее. В крайнем случае, соврал бы, что ему плохо и он при смерти. Безусловно, после такого обмана она спустила бы с него семь шкур, зато сама осталась бы живой. Но что сейчас думать об этом! Он уже у самого дома. Дэнни едва не вломился в закрытую входную дверь. Из прихожей он услышал голос матери, разговаривавшей по телефону в гостиной. Мальчик, ни на миг не затормозив, ворвался в комнату с криком:

— Мама! Мама, с тобой все нормально?

Миссис Шилдс прикрыла ладонью трубку и проговорила:

— Не кричи, я же разговариваю.

— Мама, у тебя все хорошо? Ты жива?

Энн удивленно посмотрела на сына и сказала в трубку:

— Миссис Динджер, извините меня! Я перезвоню вам минут через пять. — Она послушала собеседницу. — Да, да. Сразу же перезвоню.

Дэнни был уверен, что мама набросится сейчас на него с руганью, может быть, даже ударит его или потягает за ухо, но ему было все равно. Главное — она жива. И Дэнни почувствовал, как его переполняет радость от созерцания матери, целой и невредимой. Но она, вопреки ожиданиям своего отпрыска, не стала даже повышать голос, лишь пристально заглянула ему в глаза и спросила:

— Дэнни, что с тобой происходит в последнее время?

— Ничего, ма, — тихо сказал юный Шилдс.

— Ты сам на себя не похож! Утром ты сидел точно не от мира сего. Как будто увидел привидение.

И Дэнни вспомнил. Он был уверен, что по его лицу можно было догадаться о многом, если не обо всем. Даже будь он талантливым актером, все равно не сумел бы скрыть переполнявших его чувств, которые сочились из него, точно пот из тучного человека в жаркий летний полдень. Обо всем постороннему наблюдателю могло поведать его лицо. Но ему показалось, что никто из родных ничего не заметил. Дэнни ошибся. Мать все же успела в какой-то момент бросить взгляд на сына. Но увидела немножко не то, что должна была увидеть. Лишь некую отстраненность и задумчивость. А где же побелевшее, как только что выпавший снег, лицо, где ужас, ясно отражавшийся в глазах? Все это осталось незамеченным.

— Уж не болен ли ты, Дэнни? — Мать протянула к нему руку, обхватила за плечо и притянула к себе, внимательно вглядываясь в его зрачки. — У тебя что-нибудь болит? Скажи!

— Нет, ма. Ничего не болит.

Примерно час назад он действительно чувствовал боль, но сейчас все прошло. Опасения не подтвердились, и Дэнни отчаянно хотелось уйти от матери, словно дальнейшим своим присутствием мог повредить ей.

— Я хочу пить.

Он повернулся и, бросив виноватый взгляд на мать, вышел из гостиной. Энн проводила его удивленным взглядом и покачала головой, набирая номер телефона миссис Динджер.

5

Минут через тридцать, когда все достоинства новой шали, приобретенной миссис Динджер аж за пятьдесят долларов, были обсуждены со всех сторон, Энн Шилдс положила трубку.

— Толстая дура! — зло пробормотала она себе под нос. — Вечно-то она пытается со мной спорить, как будто все знает лучше меня. В лепешку расшибется, чтобы доказать свое. Мешок с мясом!

Мысли Энн отвлеклись от миссис Динджер. Она недоверчиво осмотрелась по сторонам, почувствовав вдруг: в доме что-то не так. Что же? Она сидела и прислушивалась, но ничего не могла понять. Она не заметила, как из-за вазы, стоявшей на телевизоре, на нее смотрит странное существо, внешне напоминавшее человека, уменьшенного в десятки раз. И все-таки через несколько минут женщина догадалась, в чем дело, и ужаснулась своей догадке: она не слышала звуков — ни шума машин, пусть редких, на Канзас-стрит, ни тиканья часов, висевших напротив нее на стене гостиной. Вообще ничего. Абсолютная тишина. В первое мгновение она испугалась, что у нее что-то со слухом. Но Энн, чертыхнувшись при мысли об этом, прекрасно расслышала свой голос. Его она слышала, но больше ничего. Ни единого звука не проникало из мира, как если бы она оказалась отгороженной от всего прозрачной стеной. А в это время странное существо, усевшись на край телевизора и свесив свои малюсенькие ножки, начало болтать ими. Испуг на время оставил Энн, уступив место полнейшему недоумению. И тут вдруг это началось. Энн случайно посмотрела на свои руки и увидела маленькую капельку крови, сочившуюся из кисти между костяшками указательного и среднего пальца правой руки.

— Черт! Где это я успела порезаться?

Энн вытерла другой ладонью кровь и увидела, что между пальцами нет ни царапинки. Кровь появилась снова, на этот раз еще больше. Меж пальцев потекла тоненькая струйка. Энн встревожилась не на шутку. Она попыталась подняться из кресла, но оступилась, подвернув ногу, и упала на пол. Резкая боль пронзила ступню, женщина вскрикнула. А рука уже по локоть была в крови. Теперь не могло быть и речи о порезе в каком-то определенном месте. С нее будто полностью содрали кожу. Кровь продолжала сочиться с неимоверной скоростью. Энн обезумевшими от страха глазами смотрела на свою изящную ручку.

— Не может быть, нет, нет! Господи, почему? Это невозможно. — Голос ее слабел, а вместе с тем и все тело, и до женщины дошло, что она неправильно расходует драгоценные минуты. — Дэнни! Дэнни, сынок! — закричала она, но голос звучал хрипло и глухо. — Дэнни, помоги мне! Со мной что-то случилось, мне страшно! Дэнни, вызови «скорую», спаси меня. У меня идет кровь… О Боже, много, как много крови! Дэнни, неужели ты не слышишь? Помоги мне, мой мальчик!

Она догадалась, что ее крики бесполезны. По какой-то причине сын ее не слышит. Энн судорожными движениями тяжелобольного начала хвататься за кресло, пытаясь подняться. В голове ее сквозь кровавый туман созрело решение во что бы то ни стало добраться до телефона. Она видела аппарат, он был очень близко, но в ее теперешнем состоянии казался недостижимо далеким. Энн потянулась к телефону здоровой рукой, но лодыжку снова пронзила боль. Внезапно все померкло у нее перед глазами, силы иссякли, а телефон оставался по-прежнему недосягаем. Миссис Шилдс собрала в кулак всю свою волю и желание выжить, сделала рывок и верхней частью тела оказалась в кресле. Упираясь из последних сил здоровой рукой, превозмогая боль и непонятное ощущение безразличия, нахлынувшее на нее при виде телефона, до которого теперь можно было достать, женщина протянула левую руку к трубке. Неверным движением она подтянула его к себе, и аппарат свалился со столика в кресло. В голове почему-то появился номер миссис Динджер, даже «Скорая помощь» выпала из памяти. И вообще ни одного номера. Энн указательным пальцем набрала первую цифру «шесть». Но это была последняя удача. Затем цифры слились воедино, она пыталась разобраться на ощупь, но ничего не получилось. Силы таяли, пока голова не упала рядом с телефоном, руки безвольно разжались, и тело начало съезжать на пол. Минут через пять сознание навсегда покинуло Энн Шилдс. Когда ее обнаружили, в теле не осталось ни капли крови.

 

Глава шестая

1

— Проходи, — сказал Сид Абинери своему другу, пропуская его к себе в комнату. — Рассказывай. Я тебя слушаю. — Затем добавил дрожащим голосом: — Ведь это связано как-то с твоей мамой?

Дэнни в полном молчании кивнул. Это было не «как-то связано», а имело прямое отношение к смерти матери. Он был в этом абсолютно уверен. Прошло четыре дня после того страшного события, но мальчик не мог не помнить все до мельчайших подробностей. В тот день, оставив мать в гостиной и окончательно успокоившись, Дэнни поднялся к себе в комнату. Оказалось, он вымотался так, что еле волочил ноги. Наверное, сказывалось напряжение последних часов.

Мальчик задремал. Ему приснилась улыбающаяся мать. Затем что-то на минутку разбудило его. Словно что-то (или кто-то) упало внизу в гостиной. Дэнни прислушался к тишине и… опять задремал. Спустя некоторое время он вновь был разбужен (на этот раз окончательно) неистовым криком Джонни. Дэнни подскочил, выскочив из сна, точно пробка из бутылки шампанского, и, не раздумывая, помчался вниз. Джонни уже не кричал, он взахлеб рыдал. А на полу гостиной умершая мать лежала в луже крови, продолжавшей сочиться из правого предплечья. Дэнни сразу же поразился, как много крови. Настоящий кровавый пруд в квартире. Было ясно и ребенку, что миссис Шилдс мертва. Человек не может не умереть, потеряв столько крови.

Страшная картина, однако, не погрузила Дэнни в шок, как брата. Потому что подсознательно он ожидал увидеть нечто подобное еще час назад, вернувшись из школы. Он не впал в истерику, хотя увиденное, конечно, подействовало на него. Из его глаз хлынули слезы, а к чувству горечи примешивалась ненависть, которая все усиливалась. К Лилипуту.

Дэнни подбежал в матери, совершенно не заботясь о том, что ступает по ее крови. Джонни продолжал рыдать. В критической ситуации он оказался менее хладнокровным, чем младший брат. Дэнни, морщась от терпкого запаха крови, обошел мать и взял в руки телефонную трубку, пищавшую короткими гудками. Конечно, в кухне был еще один телефон, но сейчас он не помнил об этом. Он знал лишь одно: нужно позвонить в полицию, а уже они знают, что делать. Глотая слезы, Дэнни поставил на столик аппарат, на котором остались кровавые отпечатки матери, и набрал номер.

2

Как признался в этот же вечер шерифу Гэл Хокинс, беседуя с ним с глазу на глаз, он догадывался, откуда ему звонят, когда маленький мальчик, давясь слезами, пропищал, что у него убили маму, но адреса не мог назвать. И когда он в конце концов выдавил из себя несколько слов — Канзас-стрит, 29, — Хокинс не удивился. В Оруэлле испокон веку ничего серьезного не случалось, пока ненормальный сынок Треворов не открыл счет. Уже тогда, будь на то его воля, Гэл с удовольствием сжег бы этот дом и обнес это место оградой. То, что там случилось, было, естественно, выше его понимания, а поэтому наполнило жуткой уверенностью, что случай вполне может повториться. И вот год спустя он снова столкнулся с этим кошмаром. Дэнни получил от него указание ни к чему не прикасаться и ждать прибытия полиции. Мальчик бросил еще один взгляд на мать и увел (вытолкал) из гостиной старшего брата, закрыв за ним дверь. В ожидании полицейских минуты показались Дэнни часами. Джонни перестал плакать и сидел на кухне, бессмысленным взглядом уставившись в окно. Он даже не пошевелился, когда в дом вошли Гэл Хокинс и Ларри Донер, а Дэнни вышел их встретить. Вскоре приехал шериф Чарли Лоулесс. Хокинс не обмолвился с шерифом ни единым словом. Он лишь кивнул в сторону трупа миссис Шилдс и нахмурил брови. Увезли мать, осмотрели вдоль и поперек гостиную, и Лоулесс увел Дэнни на кухню, чтобы поговорить с ним. От старшего брата шериф ничего не добился. Тот нес какую-то бессмыслицу и вряд ли сам соображал, что говорит. Лок ввел ему дозу успокоительного. Шериф присел рядом с Дэнни за кухонный стол и с минуту молчал. Дэнни видел Лоулесса лишь один раз, когда тот заезжал к ним спустя неделю после переезда, но мама разговаривала с ним холодно и в дом не пригласила. Но Дэнни мистер Лоулесс понравился. Сейчас мальчик был доволен, что беседовать придется с шерифом; раз от разговора не уйти, то лучше пусть это будет он. Дэнни говорил тихо, но разборчиво и сам удивлялся своей стойкости. Когда-то давно, вообразив на миг, что мамы больше нет, он разрыдался. И это лишь при одной мысли, подкрепленной воображением! Мальчику казалось, что, случись это в действительности, он сойдет с ума или уж по крайней мере не сможет в течение нескольких дней связать двух слов. Но вот он, конечно, с камнем на сердце, но все же разговаривает с шерифом, пока отец мчится из Манчестера в Оруэлл на своем «шевроле» оливкового цвета. Дэнни был свидетелем, как Гэл Хокинс позвонил отцу прямо на работу, словно бы извиняющимся и полным сочувствия голосом сообщив ему о несчастье. Он переспросил мистера Шилдса, прежде чем положить трубку, понял ли он, что ему сказали. Дэнни почувствовал приступ дурноты, представив лицо папы. Кто-кто, а уж отец вряд ли мог принять стоически такое известие. Дэнни даже разозлился на Гэла Хокинса за его бестактность и недомыслие. Ведь могла же полиция обойтись без немедленного оповещения всех родственников! Не обязательно было звонить отцу на работу. Теперь Дэнни опасался, что может в один день потерять и мать и отца. В таком состоянии ничего не стоит не уследить за дорогой, тем более папа, естественно, будет спешить. Уж тогда Дэнни точно надолго лишится способности думать. Но пока что ему необходимо было узнать, что именно скажет мистер Лоулесс. Конечно, это шериф будет задавать ему вопросы, но Дэнни кое-что узнает и при такой форме беседы. Мальчик понимал, что, кроме матери, у него есть еще близкие люди, да и Лилипут (он был уверен, что в смерти мамы каким-то образом виновен малюсенький человечек) где-то рядом, поэтому он не имеет права поддаваться панике и терять драгоценное время.

— Дэнни, — обратился к нему Чарли Лоулесс — Я понимаю, ты сейчас не в таком состоянии, чтобы отвечать на всякие дурацкие вопросы, но поверь, это очень важно. Именно сейчас, когда прошло так мало времени. Не спеши, пожалуйста, и хорошенько подумай, прежде чем ответить на мой вопрос. О'кей?

— Да, мистер Лоулесс! Можете рассчитывать на меня.

— Молодец! Ты — настоящий мужчина! У тебя такое горе, а ты держишься что надо! С твоей мамой произошло несчастье. Кстати, ты знаешь, Дэнни, отчего умерла твоя мать?

Мальчик настороженно посмотрел прямо в зеленые глаза мистера Лоулесса. Почему шерифа интересует именно это? Конечно, мать умерла от потери крови, но в данном случае его самого мучает вопрос, почему она потеряла столько крови. Дэнни не знал точно, но предполагал, что в доме никого постороннего не было и… постороннее вмешательство тут ни при чем. Но тогда отчего мать потеряла всю кровь? И Дэнни вдруг осознал, что полиция в тупике. Было и еще что-то Шериф как будто был не очень удивлен тем, что увидел, он словно бы… считал случившееся в какой-то степени возможным. И решил выяснить, насколько осведомлен Дэнни, хотя он и маленький еще. По-видимому, для него это было важно.

— Не знаю, — сказал он осторожно.

— В общем-то я так и думал. — В голосе шерифа чувствовалось едва заметное облегчение. — Мистер Лок еще поставит окончательный диагноз, но, скорее всего, у твоей мамы, Дэнни, была какая-то редкая болезнь. И вот что еще! Ты когда видел маму в последний раз, что она делала?

— Говорила по телефону. Кажется, с миссис Динджер.

— Ага. Ясно. Как ты думаешь, она не выглядела больной? Или напуганной, взволнованной?

— Не знаю, она… — Дэнни запнулся. Перед глазами вновь всплыла ночь с воскресенья на понедельник. А вместе с ней и Лилипут, тараторивший, как заведенный: «… умрет мама, умрет мама…» — Она была как всегда.

И это была правда. Дэнни и в самом деле не заметил ничего странного в поведении матери. Он знал свою маму и был уверен, что, доведись ей увидеть такое создание, как Лилипут, она не смогла бы спокойно разговаривать. Это оказалось бы выше ее сил. Нет, она не предполагала (в тот момент), что скоро умрет.

— Так. Как всегда, — пробормотал Лоулесс. — Дэнни, твоя мать могла позвать тебя, но подвернула ногу. У нее обнаружили сильный вывих. Она потеряла сознание, и… в таком состоянии и пришла смерть. В каком-то смысле то, что произошло, — несчастный случай.

Лоулесс пристально следил за реакцией мальчика, словно хотел убедиться, что тот ему поверил. Но Дэнни почувствовал разницу между предыдущими фразами и этой, точнее, разницу между интонациями, с которыми это произносилось. И последнее утверждение походило на фальшь. Чем-то интонация мистера Лоулесса напоминала других, говоривших заведомую ложь. Но зачем ему понадобилось врать? Дэнни этого не знал. Но о том, что шериф солгал, мальчик догадался безошибочно.

— Ты ничего не слышал? — спросил Лоулесс — Я имею в виду кого-нибудь чужого, кто приходил, пока ты был у себя в комнате.

— Нет. Я ничего не слышал.

— Я спросил это так, на всякий случай. У вас в доме не обнаружили признаков чьего-либо присутствия или каких-нибудь посторонних предметов, с помощью которых можно нанести человеку ощутимый вред. Это несчастный случай, вызванный какой-то болезнью, о которой твоя мама даже не подозревала.

Дэнни задался вопросом, достаточно ли тщательно проверили полицейские комнату. И если бы Лилипут был в гостиной, то смогли ли бы они его обнаружить? В ту ночь он оказался у Дэнни в комнате, но это мало о чем говорило. Дэнни не слышал, как Лилипут вошел к нему. Как же он это сделал? Придет время, и Дэнни узнает. Сейчас же он был бессилен это выяснить.

— Дэнни! Я хочу тебя попросить об одной услуге.

— Конечно, мистер Лоулесс.

— Постарайся никому не рассказывать о том, как умерла твоя мама. Никто не имеет права выпытывать у тебя подробности. Никто. Люди имеют глупую привычку все преувеличивать, а я бы не хотел, чтобы они смаковали подробности этой смерти. Поэтому я посоветовал бы тебе, Дэнни, никому ни о чем не рассказывать. Договорились?

— Да, мистер Лоулесс, — пробормотал мальчик.

— Вот и отлично. Теперь я подожду твоего отца, если ты не возражаешь.

— Нет. — Дэнни поднялся из-за стола. — Вам приготовить кофе, мистер Лоулесс?

Шериф удивленно взглянул на ребенка. Старший брат казался куда более чувствительным, он даже подумывал его увезти отсюда, такая с ним приключилась истерика. А младший держится так, что в это трудно поверить. Как будто после смерти матери прошла уже целая неделя, а не всего лишь несколько часов. Предлагает кофе, точно Чарли просто зашел к ним в гости. По правде сказать, Лоулессу очень хотелось кофе, он выпил бы даже чашечки две-три, погорячей да покрепче. Но он и так чувствовал себя неловко перед пареньком. Ведь до него еще не дошло, что мать его умерла от чего-то такого, что не лезет ни в какие рамки и выше всякого человеческого разумения.

Чуть больше года назад в этом же доме, хотя и в другой семье и при совершенно иных обстоятельствах, произошла точно такая же нелепая смерть. И вот это повторилось. Хокинс, так тот вообще выглядел, словно ему завтра в могилу. И Чарли понимал его лучше, чем кто-либо другой. В прошлом году Лок, не колеблясь, посоветовал скрыть то, что случилось в действительности. Оказалось, сделать это было не сложно. Даже ФБР осталось в неведении. Тогда все было яснее ясного — всех четверых, включая миссис Тревор, застрелил из ружья Рори Тревор. Точка. Но сегодня не было ни пальбы, ни злоумышленника с ножом, вообще никакого вмешательства. Придется придерживаться версии, которую он предложил Дэнни. С одной оговоркой. Миссис Шилдс все же порезалась обо что-то, не сильно, но достаточно для того, чтобы пошла кровь. А остановить кровотечение Энн не могла, потому что потеряла сознание. Конечно, детали еще будут обговорены с Локом, но в целом не обойтись без такой, или примерно такой, версии. Мальчик ничего об этом не знает. Тем лучше. В его возрасте ребенок верит в безграничные возможности взрослого мира, в то, что конечно же дяди и тети не могут не знать, почему умерла его мама. Но в том-то все и дело, что никто не найдет сколько-нибудь правдоподобного объяснения смерти этой женщины.

Чарли вспомнилось, как она сидела перед ним в его кабинете и несколько высокомерно смотрела на него своими красивыми глазами. А теперь она мертва. И смерть ее кажется еще более ужасной из-за того, что такая смерть просто невозможна. Эта женщина с шикарными ногами всего лишь труп, хотя… не совсем обычный. А ее сын предлагает ему кофе. Хорошая мысль, но заставлять ребенка возиться ради него с кофе… Только что он потерял мать. И пусть она была не самая лучшая мама на свете, все же…

— Нет, Дэнни. Спасибо. Лучше иди к себе. Тебе слишком много пришлось пережить, мальчик. А я обойдусь без кофе. Но все равно спасибо.

Лоулесс проводил его печальной улыбкой. Если только в городе узнают, ч т о на самом деле случилось с женой Алекса Тревора, а теперь и с миссис Шилдс, ситуация может выйти из-под контроля. Шерифу больше всего хотелось поскорее замять это дело. Ну ладно, допустим, замнем, а дальше что? Ждать еще чего-нибудь подобного? Как бы Чарли хотелось, чтобы больше ничего такого не случалось!

Между тем Дэнни Шилдс поднялся к себе в комнату, думая только об одном: когда приедет отец, надо как-нибудь изловчиться и подслушать его разговор с мистером Лоулессом. А пока отец не вернулся, можно было подумать о другом. Теперь без всяких там комплексов он может (и должен) поговорить с Сидом. Дэнни даже удивился тому, что он сидит и планирует свои действия, как будто у него никогда и не было матери или, по крайней мере, она не умирала. Разве может малолетний мальчик так хладнокровно рассуждать, когда у него умерла мама? А Дэнни уже давно не плачет. Ему надо о многом подумать как следует, чтобы не пришлось плакать потом. Как же быть с Лилипутом? Именно эта тварь сейчас требует максимального внимания. Кто же он такой? Как он живет? И где? Таких вопросов целый океан, поглубже, чем какой-то там Тихий и Атлантический. Лилипут был здесь, в его комнате. Дэнни видел его один-единственный раз, и именно здесь, в своей спальне. Дэнни еще сам не осознавал до конца, какой план складывается у него в голове. Хотя что-то начало проясняться. Но этим он займется позже. Сейчас же самое главное — дождаться отца и чтобы с ним все было хорошо, насколько это вообще возможно после смерти мамы. Со стороны Лилипута пока ничто никому не грозило. Дэнни был уверен в этом совершенно, хотя объяснить это словами не смог бы. Если Лилипут виновен в смерти матери, то сейчас (пусть всего на несколько дней) он безвреден. Дэнни чувствовал это, как человек чувствует стекающие по спине капельки пота в душный день. И еще одно убеждение сложилось в душе у Дэнни, привнеся единственную оптимистическую нотку в сегодняшний день, — что с Лилипутом можно как-то справиться. Способ он надеялся отыскать. А то, что этот человечек убил маму вопреки всем законам реальности, ничуть не обескуражило его.

3

Дэнни отвлек от размышлений шум подъехавшей машины. По звуку он безошибочно догадался: это отец. Мальчик подбежал к окну. Мистер Шилдс хлопнул дверцей и уставился на свой дом. Несмотря на прохладную погоду, его лоб блестел от пота. Он вытащил из внутреннего кармана своего делового костюма носовой платок и отер лоб и виски. Он стоял, не в силах направиться к дому, где его последние сомнения развеются и ему придется окончательно смириться с тем, что он потерял жену. Позвонив Уиллу в офис, Хокинс своим сообщением потряс его не меньше, чем жителей Лос-Анджелеса обрушившийся на их город невиданный снег. Уилл до сих пор не верил тому, что услышал, тем более что Хокинс нес какой-то бред: мол, никто в этом не виноват, причиной лишь несчастный случай и жена потеряла очень много крови. В общем, телефонный разговор — это всего лишь телефонный разговор. Добираясь до Оруэлла, Уилл раза два-три был на грани гибели, и только прекрасное умение водить автомобиль спасло его. В такие минуты он больше всего опасался, как бы его не задержала дорожная полиция. Ему казалось, что от того, как быстро он появится дома, возможно, что-то зависит. Вдруг Хокинс что-то напутал, преувеличил? И Уилл, может быть, еще окажется чем-то полезен. Хотя вряд ли. Стоя на подъездной дорожке, узнав шерифский «форд», Уилл окончательно смирился с потерей матери своих детей и любимой женщины. Как во сне, он подошел к крыльцу. Навстречу ему вышел Чарли Лоулесс, засунув большой палец левой руки за форменный ремень. Он протянул Уиллу руку.

— Неужели… это правда? — Уилл посмотрел на представителя закона умоляющими глазами, как будто шериф мог воскресить Энн.

— Да. Ваша жена… ее больше нет, мистер Шилдс, — мягко сказал Чарли.

— Но как? Почему? Как это произошло? — В принципе не имело значения, как умерла Энн, но все же требовались какие-то подробности.

— Я вам все объясню, мистер Шилдс! — твердо пообещал Чарли. — Но дело не такое простое, чтобы…

— Какое дело? Я вас не понял! — воскликнул Уилл.

— Послушайте, мистер Шилдс…

— Можете… называть меня Уиллом.

— Ну что ж… согласен. Думаю, ситуация такова, что и вам лучше называть меня Чарли.

— Да, да, конечно. Так что вы, Чарли, говорили? Она… в доме?

— Нет, нет. Ее увезли. Пройдемте в дом, Уилл. Нам нужно обсудить нечто очень важное. Именно сейчас обсудить, несмотря… на ваше состояние.

Они оказались в прихожей, шериф запер входную дверь и прошел вслед за Шилдсом в гостиную. Как только они расположились там, Дэнни вышел из своей комнаты и стал осторожно спускаться на первый этаж.

— Я понимаю, ничего сейчас важнее нет, чем то, что вы потеряли жену, Уилл. Однако ее уже не вернешь, а дело на этом не закончилось, как я понимаю.

Шериф уселся в кресло, вытянув ноги. Уилл Шилдс устало присел на краешек дивана.

— Но все же как могло такое случиться? Ваш заместитель сказал, что это был несчастный случай.

— Хокинс? — Шериф задумчиво почесал кончик носа. — Я даже не знаю, что вам и сказать, Уилл.

— То есть как не знаете? — напрягся Шилдс — Вы не уверены в том, насильственной смертью умерла Энн или нет?

— Уилл! Успокойтесь и постарайтесь не перебивать меня без крайней необходимости. — Чарли сделал паузу. — Я вам расскажу все подробно, ну а затем сами решайте. В общем, не будем забегать вперед. Вы, надеюсь, в курсе того, что произошло с прежними владельцами этого дома?

Уилл недоуменно вскинул брови:

— А какое это имеет отно…

— Я же просил вас, Уилл!

— Извините. Но я не…

— Я не ухожу в сторону. Вопрос напрямую связан с вашей женой, Уилл.

— Ну хорошо. — Шилдс недоверчиво глянул на Лоулесса. — Раз вы спрашиваете… я думаю, вы знаете, что делаете. — Шериф кивнул, а Уилл продолжал, все еще не понимая, к чему клонит Лоулесс: — В основном все сведения об этом доме добывала Энн. Она мне сказала (посоветовав не брать это в голову), что уже год не могут найти покупателя по одной-единственной причине — прошлым летом в нем была убита целая семья. Энн еще что-то говорила, но я уже не помню. Я видел по ее глазам, что дом уже наш. Так что бессмысленно было особо вдаваться в смысл ее слов — она все равно уговорила бы меня приобрести этот дом. Тем более что я до сих пор не вижу ничего предосудительного в том, что семья живет в доме, где когда-то произошло убийство. Конечно, неприятно, но что поделаешь? За него мы будем выплачивать намного меньше. И я считаю, что это верно.

«Так, так…» — подумал шериф. В том, что она его обязательно уговорит, Чарли был уверен с самого начала. Но до него постепенно доходила одна вещь. Видать, женщина (правда, о покойниках плохо не говорят) оказалась еще более хитрой лисой, чем предполагал шериф.

— Уилл, постойте! — вырвалось у Лоулесса. — Э-э… я что-то не понял. Ваша жена ничего вам не рассказывала после визита ко мне? За две недели до вашего переезда?

— Ну как это «ничего»? Сказала, что два раза появлялись желающие купить дом, но так и не решились. Сказала, что вы пожелали нам хорошо устроиться, если, конечно, мы все-таки переедем сюда.

Лоулесс едва сдержал улыбку, понимая, насколько она неуместна. Просто он еще раз убедился, что женщина, муж которой позволяет ей лепить из себя что угодно, рано или поздно превращается в настоящую стерву. Это ж надо, родному мужу даже не заикнуться о том, что он рассказал ей! Безусловно, она опасалась, что он, узнав об этих странных, просто диких подробностях, станет менее податлив и за дом еще придется побороться. Но ведь кроме собственных амбиций у этой женщины были еще и дети!

— Уилл! Вы меня извините, но ваша жена… сказала вам, к сожалению, не все.

— Не все? — переспросил Шилдс — Но что еще можно было обсуждать? Подробности убийства?

— Нет. Вы только выслушайте меня. Все, что я вам скажу, — правда. Хотя эта правда покажется вам по меньшей мере бредом. Однако вам придется поверить мне.

Вот уж чего Чарли не ожидал, так это что ситуация может повернуться вот таким образом и ему придется снова рассказывать про убийство семьи Тревор. Его передернуло. Почему-то, когда приходилось говорить об этом, шериф чувствовал себя как человек, над которым нависла снежная лавина. Еще пара таких рассказов — и для него это так же плохо кончится, как и для его персонажей. Это ощущение не покидало его. И хоть шериф старался не верить дурным предчувствиям, приходилось все же с ними считаться. Наверное, он сильно побледнел. Во всяком случае, достаточно, чтобы Уилл посмотрел на него с тревогой.

Под дверью гостиной Дэнни, прижавшись всем телом к стене, затаив дыхание, с широко раскрытыми глазами приготовился ловить каждое слово шерифа. Он расслышал удивление в голосе мистера Лоулесса, когда он спросил о том, что говорила мать отцу. Чутье подсказало ребенку, что он услышит нечто новое, так как шериф явно знал больше, чем было известно отцу и (как Дэнни думал) ему самому. Получалось, что и Сид Абинери был осведомлен не полностью. Дэнни был уверен, что через несколько минут узнает, по какой причине мистер Лоулесс солгал ему, сказав, что мать потеряла сознание и умерла от болезни, о которой не догадывалась. Но именно в тот момент, когда мальчик уже чувствовал, что шериф открывает рот, чтобы нарушить паузу, в кухне упала со стола чашка. Дэнни сразу же определил, что чашка проехала по столу, как если бы кто-то толкнул ее. Он замер, испуганно прислушиваясь к звукам сразу в двух местах. Мальчику показалось, что кто-то не желает, чтобы он услышал то, что хочет рассказать отцу мистер Лоулесс. И этот «кто-то», естественно, мог быть только им — Лилипутом. Дэнни не сомневался в этом. Именно Лилипут. Может, для человечка это и не было таким уж важным, но все-таки он чуть не выдал Дэнни. Мальчик как-то сумел сохранить хладнокровие, несмотря на опасение, что его застигнут врасплох. Быстро, но бесшумно он начал взбираться по лестнице, уловив еле слышное движение в гостиной. Не важно, кто это был — отец или шериф. Его не должны увидеть. Мальчику пришлось резко остановиться при звуке открывшейся двери. К счастью, он уже был вне поля зрения того, кто вышел из гостиной.

— Вы что-нибудь слышали, Уилл? — Это был голос Лоулесса.

— Не знаю. Может, выхлопная труба? — неуверенно предположил отец.

— Вряд ли! На улице не проезжало ни одной машины. Так что-то.

— Да. Мне показалось, шум раздался оттуда.

«Шериф наверняка показывает в сторону кухни», — подумал Дэнни.

— Ничего страшного. Может, сквозняк. Чарли, я жду ваших объяснений.

— Ладно. — Шериф прикрыл дверь.

Дэнни снова почувствовал абсурдность происходящего. В кухне упала (и разбилась) чашка, а отцу почудилось, что это выстрелила выхлопная труба проезжавшего мимо автомобиля. Звук был такой ясный, а шериф не понял, что это было. Но надо было спешить. Он снова оказался под дверью гостиной. Хорошо, что мистер Лоулесс не зашел в кухню и не стал подниматься на второй этаж. Хотя сейчас Дэнни уже не так боялся, что ему придется вдруг снова бежать по лестнице.

— Говорите, Чарли! У вас такое лицо! Говорите, ведь мне и так достаточно плохо, я не думаю, что мне станет еще хуже от того, что вы мне сообщите.

Лоулесс опять почесал кончик носа. Шилдс возьмет свои слова обратно, если хорошенько обмозгует услышанное. И шериф повторил слово в слово то, что два месяца назад говорил его жене. Уилл сидел молча, тяжело дыша и несколько раз кашлянув. Он не открыл рта, пока Лоулесс не замолчал. Слушая шерифа с таким же вниманием, как и отец, Дэнни поглядывал в сторону кухни, с ужасом думая, что он будет делать, если Лилипут вдруг сейчас появится, подмигнет ему и затараторит: «Умерла мама, умерла мама, умерла мама…» Но никто не появился, и Дэнни с замиранием сердца слушал рассказ шерифа, припомнив тут же и недавнее появление в кухне во время семейного завтрака одной из дочерей Алекса Тревора. Однако он почему-то был уверен, что тела этих девочек на самом деле уже год гниют в земле.

— Почему об этом никто не знает? — спросил Уилл, когда Чарли замолчал.

— Мы с Гэлом очень старались сохранить в тайне эту трагедию. Честно говоря, я Не верил, что у нас это выйдет. Ведь, кроме нас с Хокинсом, об этом знали еще несколько человек. Но, как ни удивительно, мы все-таки уберегли город от этого ужаса.

— А как… с Энн? — Уилл едва сдерживался, чтобы не разрыдаться.

— Энн? — Шериф замялся. — Ваша жена умерла так же, как и миссис Тревор.

— Но разве в нее… стреляли?

— Уилл, поймите! Саманта Тревор умерла не от выстрела! Я не знаю отчего. Но выстрел тут ни при чем. Она вообще не могла умереть таким манером. Тело не повреждено, ничего не нарушено, но кровь сочится через кожу. Чертовщина, я понимаю. Но сегодня мы столкнулись со вторым подобным случаем.

— О Господи! Неужели… и у нее…

— Сейчас мистер Лок проводит со своим помощником скрупулезное обследование. Но на теле нет ни порезов, ни царапин. Однако ваша жена потеряла всю кровь. Понимаете, у человека всегда остается немного крови, хоть чуть-чуть, как бы его ни искромсали. Но в теле Энн крови вообще не осталось.

— Но… как такое возможно, шериф?

— Если бы я знал, если бы я знал, Уилл!

— Но ведь где-то должны это выяснить! Существуют исследователь…

— Уилл, не смешите меня. Неужели вы думаете, что кто-то вам даст исчерпывающий ответ? Мы только посеем в Оруэлле панику.

— И что же вы предлагаете? — Уилл чувствовал: то, что он услышал, еще больше усилило ощущение боли из-за потери жены. Он вдруг сообразил, что гораздо легче бы воспринял смерть Энн, если бы ее застрелил какой-то взбесившийся придурок или смертельно ранил грабитель. Но непонятное пугает больше, нежели самый жуткий, но реальный ужас. Уилл Шилдс подумал о Джонни и Дэнни. Их мать умерла каким-то непостижимым образом. Без вмешательства другого человека.

— Что я предлагаю? — переспросил Лоулесс. — Я ни в чем сейчас не уверен, но, как мне кажется, вам, Уилл, лучше пока молчать. Несколько дней мы как следует поработаем, вдруг все-таки что-то прояснится. Я надеюсь. Если кто-то из газетчиков проявит интерес, вы должны (как и мы) строго придерживаться одной версии: Энн порезалась, глубоко задела вену, подвернула ногу и потеряла от боли сознание. Затем ослабела от потери крови и ничего не смогла сделать, пока не пришла смерть. Я согласен, звучит не очень, но что поделаешь? Другое опасно предлагать. Тем более мать видели ваши сыновья.

— Они знают про этот…

— Нет-нет. Они, естественно, видели, что крови много, но откуда им знать почему? Джонни был на грани истерики, пришлось сделать ему укол. Сейчас, я думаю, он спит в своей комнате, что вполне естественно после пережитого. Дэнни держался молодцом. Мне ничего другого не оставалось, как предложить ему то, что только что предложил вам. В конце концов, для ребенка не так важно, отчего умерла мать, достаточен сам факт смерти. Но дети, вы понимаете, есть дети. Они могут проболтаться друзьям, расплакаться перед кем-нибудь, и в городе узнают, каким образом умерла их мама.

— Я согласен, Чарли. Тем более что и без этого довода им лучше не знать, что мама умерла… вот так.

Уилл Шилдс уже хотел было подняться на второй этаж, посмотреть, как сыновья, но приостановился, чтобы спросить еще кое о чем, что его волновало.

— Скажите, что вы мне советуете делать дальше?

— Через пару дней мы решим, стоит ли вам оставаться в этом доме. Я не думаю, чтобы что-то прояснилось в случае с вашей женой, ну, в смысле того, почему она истекла кровью. Возможно, мы так и не выйдем из тупика. Конечно, нельзя не считаться с тем, что второй такой случай произошел в одном и том же доме. И все-таки я не знаю пока, что вам посоветовать. Вам и так сейчас будет тяжело — похороны и так далее. А если вы еще вздумаете переезжать на новое место… Не знаю, Уилл. Все это похоже на какой-то нелепый кошмар. Я не имею права советовать вам, что и как делать, — рискую попасть пальцем в небо. Вам решать. Мужайтесь, Уилл. Я понимаю ваше состояние. Многое бы отдал, чтобы как-то помочь вам.

— Благодарю, Чарли. Я сам удивлен, что еще могу о чем-то говорить. Когда я сюда ехал, думал, свихнусь. Ведь я ее люблю. — И Уилл заплакал, стараясь руками заглушить рыдания.

Шериф хотел было сказать что-нибудь утешительное, но не решился. Не поможет. Он поднялся, подошел и, нагнувшись, обнял Уилла за плечи.

— Не провожайте меня, Уилл. Я верю, вы найдете в себе силы пережить несчастье. У вас двое таких сыновей… Отличные ребята! Прощайте.

Шериф тихо вышел из дома Шилдсов. Уилл продолжал плакать.

4

Дэнни покинул свое место еще до того, как отец заплакал. Он вернулся в свою комнату совершенно ошарашенный. Конечно, услышанное не могло подействовать на него так, как на отца. Дэнни знал о существовании Лилипута и своими ушами слышал его угрозы в адрес матери. Отец же и не подозревал о малюсеньком человечке. И все-таки Дэнни был потрясен. Значит, по меньшей мере один человек умер не от выстрела сошедшего с ума Рори Тревора, когда год назад произошла кровавая драма. Миссис Тревор умерла точно так же, как и его мать! Дэнни не знал, что можно из этого вывести (Лилипут был в доме уже год назад. Он убил Саманту Тревор), но сам факт, что кто-то еще умер, сдавил его душу словно тисками. Дэнни задыхался в этом доме, но здесь находились его отец и брат.

Последующие дни тянулись, как, бывает, тянутся ненастные дни поздней осени. Запоздалая реакция на смерть матери всей тяжестью обрушилась на мальчика. Четыре дня подряд он то и дело плакал. Жить не хотелось. К тому же им даже не позволили взглянуть на мать перед тем, как похоронить на кладбище Оруэлла. Четыре дня Дэнни и думать не мог о школе, все это время он не видел Сила. Джонни напоминал собой манекен, время от времени передвигавшийся и произносивший односложные фразы. Отец вкратце пересказал сыновьям то, что Дэнни уже слышал от шерифа. Остальное время он сидел в своей спальне, и сыновья не решались беспокоить его.

На следующий день после смерти матери к ним приехала папина сестра — тетя Берта. Это была приятная невысокая сорокапятилетняя женщина с такими же, как у отца, волосами и подбородком. С согласия своего мужа она взяла отпуск, чтобы поддержать брата. Никто не знал, на сколько она приехала. Уилл Шилдс не мог оправиться от потрясения, а за детьми нужен был уход. Тетя Берта старалась говорить как можно меньше, убирала в доме и готовила еду мужчинам, хотя ни одному из них кусок не лез в горло. Но в понедельник (спустя трое суток после смерти Энн) Дэнни почувствовал, что его желудок, взбунтовавшись, требует пищи. И ему пришлось признать, что тетя Берта готовит лучше, чем это делала мать. Уилл в душе благодарил Берту, понимая, что в одиночестве он бы не справился с положением, спасовал бы, а жизнь продолжалась и за детьми требовался уход. Он ни словом не намекнул сестре, чтобы приехала, когда позвонил ей и сообщил о несчастье. Берта не расспрашивала брата об обстоятельствах смерти Энн, и Уилл был этим доволен. Берта всегда отличалась тактичностью, и сейчас она, наверное, понимала, что ему очень несладко и без ее расспросов. Берта, как женщина, не мыслившая себя без семьи, сразу же сосредоточила всю свою энергию на домашних делах. Дэнни не знал, что думает Джонни, но ему она нравилась. Тем более что не пыталась их успокаивать нудными фразами (от которых легче вообще не становится), как это обычно бывает.

Все эти дни Дэнни почти не вспоминал Лилипута. Лишь на вторую ночь после гибели мамы, вдруг вырвавшись из полусна, он поднял голову. Ему почудилось, что он слышал чей-то смех. Смеялись то ли на улице, то ли в доме на первом этаже. Но он мог и ошибаться. За четыре дня он два раза перекинулся по телефону несколькими словами со своим другом. Когда утром во вторник Дэнни почувствовал, что безразличие к жизни немного отпустило его, он решил, что пора рассказать кое-что Сиду. За последние дни мальчик несколько раз порывался рассказать отцу о Лилипуте, но всякий раз останавливался. Дэнни не питал иллюзий насчет того, что отец поверит ему, даже принимая во внимание то, что ему рассказал Лоулесс о смерти Саманты Тревор. Одно дело — невероятные обстоятельства смерти, и совсем другое — крохотный человечек шести дюймов ростом, явившийся как-то Дэнни и предсказавший эти самые невероятные обстоятельства. Шерифу Дэнни тем более не решился бы поведать про Лилипута. Мистер Лоулесс солгал ему, так что было еще менее вероятно, что он поверит.

Дэнни остался один на один со своей страшной тайной. Между мальчиком и миром взрослых пролегла пропасть, искусственно раздвинутая до невероятных размеров. Именно в мире взрослых кто-то, может быть, и мог помочь Дэнни, но эта возможность отпадала. Конечно, у него есть Сид, но он такой же ребенок, как и сам Дэнни. Дождавшись, когда друг вернется домой из школы, Дэнни позвонил ему. И через четверть часа он уже был у Сида. К счастью, тот был дома один, и ребята могли поговорить без помех.

5

Сид терпеливо ожидал, когда друг заговорит. Он догадывался, что с матерью Дэнни случилось что-то странное. Позавчера вечером он случайно подслушал разговор Миранды со своим парнем. Они встречались с самого начала лета, и, когда похолодало, Пит Андерсон стал все чаще заглядывать к подруге домой. Пит спросил о подробностях смерти соседки. Миранда ничего не знала. Тогда Пит объяснил, что, по мнению его матери, в кончине миссис Шилдс скрывается какая-то тайна. Родственники молчат, полиция тоже, и все было сделано так быстро, словно они не желают, чтобы кто-нибудь о чем-нибудь узнал. «Конечно, — подумал Дэнни, — Сид и представить себе не может, какова на самом деле правда». Он знал только одно: для Дэнни очень важно выговориться.

— Сид, я не знаю, кому довериться. Папе говорить бессмысленно. Он посчитает, что у меня поехала крыша.

Ты — мой единственный друг, но, может, и ты тоже так подумаешь.

— Ты сначала расскажи, а там видно будет.

И Дэнни рассказал. Про Лилипута. Про его появление и речи. Про видение дочери Алекса Тревора. О том, что она, по его мнению, всего лишь призрак, какое-то существо, умеющее говорить, а на самом деле не существующее. Про версию, предложенную ему мистером Лоулессом. Про то, что произошло с мамой в действительности, и о том, как погибла миссис Тревор. Дэнни говорил очень быстро, опасаясь появления родных Сида, к тому же он думал, что так сможет рассказать все до того, как Сид засмеется или станет подшучивать над ним. Вопреки его опасениям, Сид молчал в продолжение всего рассказа Дэнни. Он не перебивал друга вопросами даже в тех местах, где, казалось, невозможно было удержаться. Дэнни спешил. Закончив наконец свой рассказ, он обнаружил, что не говорил и часа. Он перевел дух и стал ждать, как себя поведет Сид. Тот сидел молча, опустив глаза и рассматривая свои ноги так, точно ему не верилось, что это его ноги. Он размышлял. С одной стороны, того, о чем рассказал друг, просто не может быть. Бред, мистика, больное воображение — все, что угодно, но только не правда. Но с другой стороны… Парень Миранды сказал о странностях, окружавших смерть миссис Шилдс. В таком маленьком городке подобная таинственность была в самом деле странной. Дэнни не выглядел больным, это был всегдашний Дэнни Шилдс. Но Лилипут… И все же какой ему смысл придумывать все то, что говорил шериф его отцу? Ладно человечек. Он мог еще присниться, ведь явился он мальчику ночью, но рассказ Лоулесса про Саманту Тревор Дэнни подслушал днем. Сид почувствовал, что зашел в тупик. Ему нужно время или… собственными глазами увидеть Лилипута. Появившийся в кухне Шилдсов труп дочери Тревора не очень заботил Сида. Это и в самом деле могла быть галлюцинация. Может, тогда Лилипут — тоже галлюцинация?

— Ты мне не веришь, Сид? — Дэнни не вынес затянувшейся паузы. Пусть будет что угодно, но определенное. Он слишком долго вынашивал это решение, желая, чтобы друг высказал свое мнение.

Сид поднял глаза на Дэнни. Конечно, увидеть Лилипута собственными глазами — вот лучшее доказательство. Но наткнуться поздно вечером (или ночью) на малюсенькую тварь, знающую английский язык… Сид внезапно припомнил, как Дэнни не так давно спрашивал его о самых низкорослых людях. А ведь это было еще до гибели миссис Шилдс, значит, смерть матери была тут ни при чем. Сид начинал склоняться к мысли, что его друг говорит правду.

— Сид! Чего ты молчишь? — Дэнни стал нервничать. Он решил уже, что сделал ошибку, рассказав обо всем Сиду. — Если ты не веришь, то так и скажи.

— Дэнни! — Сид встал с кровати и подошел к окну. — Я тебя понимаю — ты сам думал, что этого не может быть, но ты… видел. И слышал. Никто бы тебе не поверил! И не поверит. Но я… тебе верю! — Он повернулся к другу.

Дэнни подошел к нему, обнял и… разрыдался. Через пять минут, успокоившись, он спросил:

— Сид, ты действительно мне веришь?

— Да.

— Просто я сам себе иногда не верю. Иногда не верю. Может, я спал? Ведь как Лилипут убил мать? Ни раны, ничего. Как он ее убил? Если бы не то, что рассказал мистер Лоулесс про миссис Тревор, я подумал бы, что схожу с ума.

— Я тебе верю! — повторил Сид.

— Сид! Я уверен, это Лилипут убил мою маму.

— Что ты предлагаешь? — Сид вдруг понял, что, поведав ему обо всем увиденном, Дэнни преследовал еще какую-то цель. В самом деле, ну поверил ему Сид, а дальше-то что? Он чувствовал, что должно последовать какое-то продолжение, — Ведь у тебя еще что-то на уме.

— Понимаешь, я уже несколько дней размышляю. Год назад умерла миссис Тревор. Теперь моя мама. Вдруг это не все? Я не уверен, конечно, но мы по-прежнему живем в этом доме. К нам приехала тетя Берта. И я уверен, Лилипут по-прежнему у нас в доме!

Сид на минуту представил себя на месте Дэнни — как он засыпает в своей комнате, зная, что где-то поблизости копошится Лилипут, который в любую минуту может появиться и заверещать своим мерзким голоском.

— Может, он уходит из дому? И редко появляется? — спросил Сид.

Немного подумав, Дэнни возразил:

— Как он может выходить, если двери и окна заперты? Он не откроет двери, он слишком маленький!

— Тогда как он вообще туда попал? И когда?

Эти новые вопросы совершенно сбили Дэнни с толку. Он догадывался, что, даже если он ответит на этот вопрос, за ним последуют все новые и новые — они обрушатся на него настоящей лавиной. Дэнни вдруг понял, что по-настоящему не задумывался о сущности Лилипута. Он, без сомнения, был физическим существом. Дэнни видел его тень и слышал, как ножки несколько раз со слабым стуком ударились о стол. Но каким образом Лилипут появился в доме? Он, бесспорно, был виновен в смерти миссис Тревор. Но с того дня прошло больше года. Неужели целый год Лилипут проторчал в пустом доме? И еще одно обстоятельство казалось Дэнни немаловажным. Если Лилипут — живое существо, то он должен чем-то питаться. А что он ест? Когда-то пропал здоровенный кусок вишневого пирога, из-за которого на Дэнни набросилась мать. Мальчик не сомневался: пирог стащил Лилипут. Может, он и не съел пирог за один раз, а спрятал его куда-нибудь, и этого ему хватило надолго. Но вроде бы ничего больше у них в доме не пропадало. Может, он доедает крошки? Ему бы этого могло хватить. И опять неувязка: у них в семье было заведено всегда плотно закрывать кухонную дверь. Как такой крохотный человечек мог открыть дверь? Неужели ее ему открывал труп дочери Тревора? Дэнни чувствовал, что увязнет в трясине новых вопросов, стоит ему задуматься о природе Лилипута. Ясно одно: уже год назад в их доме жил Лилипут. Что он делал, пока дом пустовал, — неизвестно. Но теперь он снова проявил себя — мамы больше нет.

— Ведь когда-то он попал в дом Тревора? — заметил Сид.

— Наверное, — промямлил Дэнни. Он понимал, что пытаться вычислить возраст Лилипута — пустая трата времени. — Сид, бесполезно говорить о нем как об обычном человеке. Если бы я его не видел собственными глазами, ни за что не поверил бы в него. Лилипут не может существовать, но… существует. Что, если его существование как-то отличается от нашего?! Ведь будь он как мы, давно умер бы с голоду!

— Да-а, — протянул Сид. — Эту тварь нам не понять.

— Конечно. — Дэнни подумалось, что он может и ошибаться. И Лилипут бесплотен, словно дух. — Но он убил мою маму.

Сид заметил, что его друг с трудом сдерживается, чтобы не зарыдать снова. Нехорошо задавать ему сейчас вопросы, которые поставили бы в тупик кого угодно.

— Что же ты предлагаешь, Дэнни? — спросил он.

— Лилипут по-прежнему живет у меня дома.

— Ну и?

— Значит, у нас может опять кто-нибудь умереть! Никто, кроме нас, не знает о Лилипуте. Но никто и не поверит нам. Поэтому придется полагаться только на самих себя. Я надеюсь, Сид, ты согласишься мне помочь?

— Да… но что ты имеешь в виду?

— Нас двое. Ну и черт с ними со всеми! Если мы не наложим в штаны, хватит и нас двоих.

— Хватит для чего?

— Завтра утром тетя Берта уезжает в Манчестер. Проведать дядю. Может, вернется послезавтра. Не знаю точно. Она решила взять Джонни с собой. Чтобы он сменил обстановку и немножко развеялся. Отец согласен с ней. Тетя Берта предлагала ехать и мне, но я отказался. Сказал, что и так много пропустил в школе. Утром они уедут. Мы придем домой самое позднее в час дня. Папы не будет до шести. Он все-таки вышел на работу. У нас будет почти пять часов. Мы перекусим у тебя, Сид, и пойдем ко мне.

— И что мы будем у тебя делать? — Сид облизнул сухие губы. Он знал почти наверняка, ЧТО скажет ему сейчас Дэнни..

— Искать Лилипута! — ровным голосом ответил Дэнни.

— Искать Лилипута? — не удержавшись, переспросил Сид.

— Да! Если понадобится, перевернем весь дом. Лилипут там. Я уверен!

— И что… — Сид запнулся. Одно дело слушать чужой рассказ про мерзкую тварь, но совсем другое — искать ее самому. — И что мы… что будет, если мы найдем… Лилипута?

— Мы убьем его!

 

Глава седьмая

1

— Как ты собираешься убивать его? — спросил Сид у друга, когда они зашли к нему домой, убежав с последнего урока. Среда, пятнадцатое октября, выдалась тяжелым, пасмурным днем. Изредка моросил дождик. Но было довольно тепло. На большой перемене Сид предложил уйти из школы пораньше. Он вспомнил о Медвежонке Гризли, о котором Дэнни совершенно забыл в последнее время, когда на него обрушилось такое горе. Сейчас Гризли Ллойд представлялся далеким и менее реальным, чем даже Лилипут. Так что и угроза с его стороны казалась не страшнее, чем если бы над головой кружился большой назойливый комар. И все же… Не прошло и месяца с того дня, как Норм со своей компанией искупал Дэнни и Сида в луже в Грин-парке, а Дэнни казалось, что минули годы, что это произошло как бы и не с ним, а с каким-то другим мальчиком, которого он хорошо знал. Дэнни согласился с Сидом. Конечно, существовала возможность, что именно в этот день, спустя столько времени Гризли, как назло, объявится снова. И хотя Шилдсу он уже не казался таким страшным, как в конце сентября, все же не стоило пренебрегать безопасностью. Ллойд мог сократить время, отведенное ими на поиски Лилипута. Или просто лишить их уверенности и хладнокровия. В общем, подействовать на них как своего рода антидопинг. Выходили ребята, осматриваясь по сторонам. Дэнни задавался вопросом, что ему делать, если из-за поворота вдруг покажется жирная физиономия Гризли Ллойда. Убегать теперь ему казалось смешным, все равно что задать деру от тявкающей на тебя болонки. Но стоять на месте в надежде на то, что Норм сам заметит, что Дэнни его больше не боится, тоже было бы неумно. Хорошо, что Ллойд так и не появился, как и его приятели.

Ребята быстрым шагом направились к дому Абинери. Оба были как на иголках. Напряжение казалось почти невыносимым. С этим не шли ни в какое сравнение ни визит к зубному врачу, ни чувство, охватившее их, когда они попали в лапы к Гризли, и ничто другое. Про себя каждый повторял, что Лилипут очень мал и слаб в сравнении с ними. Дэнни считал, что ему хватит сил раздавить его ногой. В то же время внутренний голос твердил, что все не так просто. Ведь убил же как-то Лилипут мать Дэнни (и Саманту Тревор), и ему не понадобилось семифутового роста. Возможно, природа (или дьявол) создала Лилипута таким, что ему необязательно иметь внушительные физические данные. Будь их врагом человек, каким бы сильным он ни был, его действия, по крайней мере, можно было бы предвидеть, Лилипут же — какая-то загадка, поэтому предвидеть заранее, что он может им приготовить, было невозможно. Дэнни впервые осознал, что может умереть, ведь он подошел к той черте, за которой нельзя уже надеяться, что Лилипут оставит его в покое. Сиду в этом отношении было легче — он мог уйти домой. Дэнни же никуда не денется — он останется в доме, где живет Лилипут. Мальчик не допускал и мысли, что Лилипут может оказаться в другом месте, за пределами бывшего дома Алекса Тревора. «Хотелось бы посмотреть на себя, например, часов в десять вечера, — подумалось Дэнни. — К тому времени многое должно проясниться». Друзья, как ни странно (наверное, волнение вперемешку с ожиданием взбудоражили их желудки за время школьных уроков), с аппетитом поели сандвичей с курятиной, пирог с молоком и, по совету Сида (голова плохо соображает при набитом желудке), с четверть часа полежали на кровати в полнейшем молчании. Затем, не сговариваясь, встали и принялись за поиски подходящего оружия. Это также была идея Сида. Он вооружился бейсбольной битой, Дэнни взял здоровенный, острый кухонный нож, с тем расчетом, что Сид заберет его с собой, когда будет возвращаться домой, если… будет возвращаться. Сид нашел пакет, они сложили в него свое оружие, чтобы не привлекать внимания соседей. Дэнни улыбнулся и чуть не сказал вслух, что для слона их оружие больше подошло бы, нежели для Лилипута. Но вовремя промолчал. Сид и так на взводе. И такое сравнение вряд ли уменьшит его озабоченность. Перебирая непослушными, словно деревянными ногами, они направились к злополучному дому.

— Как ты собираешься убить его? — снова спросил Сид.

Когда он задал этот вопрос дома, Дэнни лишь промычал что-то с набитым ртом, кивая на сандвич в руках. Сид догадался, что Дэнни не хочет говорить об этом, вот и нашел причину. Естественно, ведь он вряд ли имеет научную степень по исследованию Лилипутов, подобных тому, что живет у него в доме. Но сейчас они приближались к этому дому! И Силу очень хотелось услышать все-таки от друга, как он собирается действовать. Когда они лежали на кровати, «охота на Лилипута» казалась Сиду чем-то очень далеким. Но вот и расстояние и время резко сократились. Сиду не хотелось говорить об этом внутри дома. Ему казалось это неразумным. А вдруг… их услышит сам Лилипут? «Я не удивлюсь, если он слышит, как мы идем за несколько домов от него», — подумал Сид. Парень боялся, и ему пришлось признаться самому себе, что такого страха он никогда не испытывал. Дэнни посмотрел на друга и ответил:

— Как получится! Проткнуть ножом, раздавить ногой, задушить ру… нет, я не хочу к нему прикасаться. Ну, в общем, можно ему размозжить голову. Можно…

— Но послушай, Дэнни. Вдруг это сделал не он?

— Сид! Если ты не хочешь идти со мной, так и скажи! — выпалил Дэнни.

— Нет, я…

— У меня умерла мама! И это сделал Лилипут! Только он! Я своими ушами слышал, как он предлагал мне ее убить! И я не хочу, чтобы то же самое случилось с моим отцом или даже с Джонни! — Дэнни почти кричал. Проходивший по другой стороне улицы мальчик с соседней Джексон-стрит удивленно оглянулся на споривших друзей.

— Тише, Дэнни, — пробормотал Сид. — Успокойся, я только спросил. Ведь ты видел Лилипута, а я нет. Не хватало, чтобы нас кто-нибудь услышал.

— Хорошо. — Дэнни понизил голос. Они шли рядом. — Таких людей, как Лилипут, не бывает. Но он — есть. Так, как умерла моя мама и миссис Тревор, не умирают. Об этом и шериф говорил моему папе. Так не умирают! Но моя мама умерла! Во всем виноват Лилипут! Я не знаю, как в этом можно сомневаться, Сид.

— О'кей, идем.

Сид потащил за собой Дэнни, и вот уже показался дом, что заставило их окончательно замолчать. Дэнни дрожащей рукой открыл входную дверь, и ребята оказались одни в пустом доме. Нет, не совсем пустом. Где-то в какой-то комнате находился Лилипут. Может быть, он безмятежно спал, а может, ждал их, улыбаясь своей сморщенной мордочкой древнего старичка-недоростка. Закрыв за собой дверь, друзья тем самым отгородились от всего остального мира. И от помощи извне. Только они двое на одной чаше весов, и Лилипут на другой. Оба тяжело дышали. И тот и другой пытались успокоить расходившиеся от ожидаемых ужасов легкие. Обоим казалось, что своим громовым дыханием они разбудят (или просто оповестят о своем присутствии) Лилипута. Очень серьезной помехой было то, что они не знали о возможностях Лилипута. Что он сейчас делает, догадывается ли об их намерениях, как он поступит, когда увидит их, — ответы находились за плотной завесой тайны, сквозь которую их мозг пробиться был не в силах.

— Куда? — спросил Сид таким слабым голосом, что сам еле-еле расслышал. Он уже вытащил из пакета бейсбольную биту.

— Дай подумать, — промямлил Дэнни.

Сид едва не выругался. Давно (еще вчера) надо было решить, как действовать, с чего начать. Но он сдержался. Сейчас не время тыкать друг другу в глаза своими оплошностями. Они продолжали стоять в прихожей. Шли минуты. Сид уже не мог больше терпеть эту тишину, которая нарушалась лишь тиканьем часов в гостиной. Звук был таким далеким, словно доносился из другого мира. Надо что-то делать, не стоять же вот так, без толку, с сердцем, уже готовым выскочить из груди, и скользкими от пота руками, которые уже с трудом удерживают биту. Дэнни по-прежнему молчал.

— Дэнни, — окликнул его Сид. — Ты говоришь, видел его… у себя в комнате?

— Да, — хрипло ответил Дэнни.

— Может, он… там? — Сид одной рукой вытер потный лоб.

— Не знаю. Может быть.

Дэнни вдруг вспомнил, как пять дней назад, после ухода мистера Лоулесса, он убирал осколки разбившейся чашки. Кем-то разбитой, потому что она стояла так, что без чьей-либо помощи вряд ли могла упасть. Кому, как не Лилипуту, понадобилось ее сбросить? Значит, пять дней назад он был в кухне. Но неужели пятого октября кто-то открывал дверь в его спальню, если в тот день Лилипут там появился? Дэнни понял, что он опять тупике. Он не может сказать точно, где находится Лилипут, каким образом эта маленькая мразь перебирается из комнаты в комнату. Лилипут был в спальне Дэнни, потом в кухне. На ум пришло лишь одно: когда кто-нибудь открывал дверь (например, мама), Лилипут успевал прошмыгнуть под ногами, и если не смотреть специально вниз, опустив голову, то можно его и не заметить. Откуда же начинать? Время идет, неизвестно, когда выдастся другой такой случай. Не лазить же по дому в присутствии отца или Джонни! Нужно действовать методом исключения, вот только начать поиски со своей комнаты или…

— Дэнни, — замогильным голосом прошептал Сид. — О Господи, Дэнни! Ты слышал?

— Что? Что — слышал? — Дэнни почувствовал, как в волосах у него на голове словно подул ветерок, приподнимая их и ставя дыбом.

— Кто-то смеялся. Ты слышал смех, Дэнни? — Сид шептал еле слышно, и Дэнни скорее догадывался по обрывкам слов, что именно говорит ему друг.

— Может, тебе послышалось? — с надеждой спросил Дэнни.

— Нет! — твердо сказал Сид. — Не послышалось. Я слышал.

— Где?

— Не знаю, кажется, наверху.

Дэнни обомлел. Слова Сида натолкнули его, как корабль на острые рифы, на воспоминание о комнате Джонни. Как он мог об этом забыть?! Разговаривающий труп мисс Тревор и, конечно, Лилипут заставили Дэнни напрочь выкинуть из головы комнату брата. Дверь не открывалась, но этот факт просто выпал у Дэнни из памяти, когда он рассказывал Сиду про Лилипута. Надо было начать рассказ с первого учебного дня, когда он столкнулся с первым необъяснимым фактом — неоткрывающейся дверью в комнату старшего брата. Но этот факт впоследствии уже не казался таким страшным, как вначале, и ускользнул из памяти мальчика. Это было ошибкой. Повернуть назад казалось невозможным. Но какой смысл устраивать поиски, если одну комнату они все равно не смогут обыскать? Потому что они туда просто-напросто не войдут. Он забыл об этом, как последний идиот, и вот сейчас они стоят в прихожей его дома, точно воры-новички, потеющие в отнюдь не жарком помещении.

— Дэнни, кто это смеялся? — Сид даже лязгнул зубами, так его трясло.

— Не знаю, — соврал Дэнни и понял, что Сил догадался об этом.

— Это… Лилипут?

— Наверное, — выдохнул Дэнни. — Я же говорил, что он в доме.

— Значит, он — наверху?

Сид придвинулся к другу еще ближе. «Если он еще раз засмеется, я не обещаю, что не удеру из этого дома к чертовой матери!» — подумал Сид про себя. А Дэнни неожиданно пришла мысль, показавшаяся спасительной. Все-таки они войдут в эту треклятую комнату! Из четырех человек в доме только он один не мог открыть дверь. И мама, и папа, и, естественно, сам Джонни — все заходили туда. Дэнни начинал верить, что лишь он подвержен чему-то необъяснимому. Но Сид ведь не живет в этом доме! Почему же ему не войти в комнату Джонни? Вместе с этой убежденностью к Дэнни пришло и ощущение, наполнившее его чудовищной слабостью, и такое чувство, словно абсолютно все от него отвернулись. Получалось, что в комнату может войти любой, только не он. Но если так, то, возможно, только Дэнни и может видеть Лилипута? Конечно, это маловероятно, но ведь возможно! Что же ему делать, если эта малюсенькая тварь вдруг выскочит, завизжит, угрожая убить их обоих, а Сид, не видя его, останется спокойно стоять, глазея по сторонам? В таком случае дело примет непредвиденный и очень хреновый оборот!

— Дэнни, — вновь подал голос Сид. — Ты чего молчишь? «Что мне еще сказать? — подумал Дэнни. — Остается надеяться, что Лилипута может видеть любой человек, иначе…»

— Надо уже и-и-искать е-его, — немного заикаясь, прошептал Сид.

— Да. Пошли. — Но Дэнни не сдвинулся с места. Каждый ждал, что первым двинется его друг.

— Куда? — наконец вымолвил Сид. Он понял, что если они будут так идти, то наверняка продвинутся не дальше своего носа.

— Давай сначала на кухню, — несмело предложил Дэнни.

— Но ведь смех слышался со второго этажа!

— Сид… — Дэнни старался говорить, вернее, шептать, как можно увереннее. — Ты уверен, что он наверху? Нам нельзя ошибаться. Мы на первом этаже, давай начнем с первого. После осмотра каждой комнаты выходим осторожно, смотрим себе под ноги, плотно закрываем двери. Договорились? — Дэнни заглянул другу в глаза. Изо рта Дэнни пахнуло чем-то по-животному неприятным, но Сид и не думал отворачиваться. Запах изо рта был не тем, какой бывает, если человек не чистит зубы или давно ничего не ел. Это был запах страха.

— Договорились, — пробубнил Сид. Он подозревал, что этим маневром Дэнни оттягивает «решающую бойню». И это было правдой. Но в то же время было еще кое-что, сыгравшее свою роль в этом выборе.

— Пять дней назад Лилипут был на кухне, — заявил Дэнни.

— Г-г-где? — Абинери едва произнес это слово.

— На кухне. Я закрывал дверь. — Дэнни вдруг подумал, что, когда чашка разбилась, дверь тоже была закрыта. Но ведь Лилипут мог пробраться на кухню и раньше. — Хотя с того времени этот маленький засранец мог сбежать оттуда.

— Не говори так, — прошептал Сид тоном, каким религиозный человек просит собеседника не упоминать имя Господа всуе.

— Ладно! Хватит! Пошли! — И он наконец сделал первый шаг.

2

Дэнни повернул ручку двери, и ребята на негнущихся ногах вошли в кухню. Дэнни закрыл за собой дверь. Попробовал открыть ее, не дотрагиваясь до ручки. Тщетно. Если Лилипут прошмыгнул у них под ногами, ему не удастся покинуть кухню. Подстраховавшись таким образом, Дэнни повернулся. Обычно в это время кухня была залита солнцем. Но сейчас здесь было сумрачно и жутко. От белых шкафчиков, холодильника и голубых стен веяло холодом. Наверное, у Снежной Королевы было и то теплее.

— Ну что? — пролепетал Сид так, словно задыхался. — Что будем делать?

— Искать, — философски заметил Дэнни, хотя и у него стучали зубы.

Сид держал наготове бейсбольную биту, стоя справа от друга. Дэнни сжимал в правой руке нож, позаимствованный в доме у Сила, а левой открывал дверцы шкафчиков, выдвигал ящики столиков и отвинчивал крышки крупных банок, если содержимое трудно было рассмотреть. Они проверили холодильник, посудомоечную машину, осмотрели плиту, покопались в навесных шкафчиках, тщательно обследуя многочисленные пакеты. Дэнни рассыпал бульонные кубики, пакет лаврового листа.

Во время этих поисков Дэнни не покидала мысль, что Лилипут если и находится на кухне, то непременно прячется в шкафчике под раковиной, где-нибудь возле трубы, накрывшись зелеными пакетами для мусора. Мальчик сознательно оттягивал осмотр этого места. Хоть они с Сидом и пришли сюда именно для того, чтобы поискать и найти Лилипута, но этой встречи Дэнни желал все меньше и меньше. Он молил Бога, чтобы «охота» оказалось неудачной и после нее он никогда больше не видел бы Лилипута. И конечно, чтобы никто больше не умер. Каждую минуту он осторожно перехватывал нож за лезвие левой рукой, а правую вытирал о штаны. Ладонь так потела, что нож грозил просто выскользнуть. К Сиду не нужно было особенно присматриваться, чтобы заметить, как дрожат у него руки, сжимавшие биту. Когда очередь дошла-таки до раковины, Дэнни на минуту остановился.

— Если он… на кухне, — сказал мальчик, тяжело дыша, — то, наверное, там. — Он показал пальцем под раковину.

Сид непроизвольно попятился. Дэнни глубоко вздохнул и опустился на колени. Но теперь, предварительно вытерев руку о рубашку, он сжал нож еще сильнее, а левую руку вытянул вперед сколько мог. Открыв дверцы шкафчика, он стал рывками выбрасывать зеленые пакеты, точно они были раскалены. Он чувствовал, что сердце вот-вот выскочит из груди, слышал тяжелое сопение изнемогавшего от страха друга. Воображение рисовало в темном углу усмехающуюся сморщенную рожицу. «Ты никогда не найдешь меня, сколько ни старайся. Ты круглый дурак, Дэнни, если возомнил себе, что можешь найти самого Лилипута. В твоей маленькой заднице больше мозгов, чем в твоей голове, Дэнни. Только я сам могу прийти к тебе. Ты — дурак, Дэнни, который не слушался маму, и она умерла. А хочешь, у тебя умрет папа? Или Джонни?» Но никого не было. Дэнни вытащил последний пакет. В пустом углублении лишь извивалась труба, напоминая удава-убийцу.

— Его здесь нет, — прошептал Сид.

— Я так и думал, — с облегчением вздохнул Дэнни. Он был счастлив, что встреча с Лилипутом опять отодвинулась на неопределенный срок. Кухню можно было вычеркнуть. Сид опустил свою палицу.

— Теперь куда? В спальню родителей или в гостиную?

И тут Дэнни наконец собрал в кулак все свое мужество. Он видел, какого труда и нервотрепки стоило им обоим обследование кухни. Что же будет дальше? Хватит ли у них сил? Тем более что все-таки нет стопроцентной уверенности в том, что они обнаружат Лилипута, даже если перероют весь дом. Дэнни теперь соглашался с Сидом: смех мог слышаться со второго этажа. Больше и неоткуда. Или его спальня, или… комната Джонни. Одно из двух, скорее всего — второе. Дэнни только потому решил начать поиски Лилипута с кухни, что надеялся таким образом оттянуть то, что обязательно должно было произойти. Но тогда он еще и не подозревал, как они вымотаются в одной только кухне. Сейчас же он укрепился в убеждении, что это несправедливо по отношению к Сиду, да и вредно для собственной нервной системы — обыскивать места, где пребывание Лилипута наименее вероятно. Он на втором этаже. И уж, во всяком случае, никак не в гостиной или в спальне родителей. У Дэнни не было прямых доказательств этому, но он чувствовал, что не ошибается. В этих поисках Лилипута он словно бы обрел чутье животного, чувствующего приближение грозы.

— Ну, чего же мы стоим? — пробормотал Сид. Казалось, минутное бездействие привело к тому, что мальчиком снова овладел страх. Он поднял биту. — Куда?

— Не в спальню родителей и не в гостиную, — отрезал Шилдс.

— Тогда куда же?

Дэнни открыл было рот, устремив взгляд в потолок, и, поддавшись еще раз малодушию, ответил:

— В чулан!

Дэнни хотел уже было поправить сам себя, но челюсти не разжимались, словно зажатые тисками. Что ж, чулан так чулан. Но потом они все равно пойдут на второй этаж! И только туда. Сид хотел что-то спросить, но так и не решился. Он пожал плечами и пробубнил:

— Тогда идем.

Друзья вышли из кухни, и Дэнни очень тщательно закрыл за собой дверь. По крайней мере, один результат у них уже есть — Лилипут не в кухне. Его окликнул Сид:

— Дэнни, ведь там темно! Мы ничего не увидим.

— Не волнуйся. Я знаю, что у папы в спальне есть фонарик.

Ребята направились в комнату родителей. Дэнни выставил перед собой нож и зашел в спальню очень осторожно. Он ступал по полу, словно по тонкому льду замерзшей реки ранней зимой. Сид следовал за ним с поднятой битой, оглядываясь назад и время от времени бросая взгляд на пол. Дэнни был уверен, что здесь человечка нет, и все же испытывал ужасное напряжение. А если Лилипут все-таки прячется в спальне родителей?

Дэнни знал, что отец не расставался со своим армейским фонариком и держал его не в чулане, а в своем шкафу. Он открыл дверцу шкафа и отступил на шаг. Никто не выбежал, заливаясь тоненьким старческим смехом. Дэнни набрал в легкие побольше воздуха и стал копаться в папиных майках и трусах. Эта процедура показалась ему ужасно неприятной. Каждую секунду Дэнни опасался почувствовать рукой маленькое дряблое тельце. Или получить укус маленьких зубок, более опасных, чем у пираньи. Когда мальчик мысленно уже расстался с несколькими пальцами, рука наткнулась на фонарик. Дэнни вытащил его. Вещь приятно холодила разгоряченную ладонь. Удобная вещь.

— На-на-нашел? — Сид это видел, но ощутил потребность хоть что-то спросить, пусть и заикаясь.

Дэнни посмотрел на него и кивнул. Затем с опаской заглянул внутрь шкафа и закрыл дверцу. Ребята поспешно покинули спальню, принадлежавшую теперь одному мистеру Шилдсу, и направились к чулану. Коричневая дверь открылась без скрипа, издав все же какой-то неопределенный звук. Дэнни нервничал еще сильнее, чем когда они входили в кухню. Сида била мелкая дрожь. Оба напоминали вымокших, замученных детей, пробирающихся по лесу в поисках жилья. Дэнни щелкнул фонариком, и Сид едва удержался от крика. Прямой луч света выхватил из темноты висевшую на вешалке одежду. Дэнни сразу понял, что выбрал для поисков самое неудобное (и самое жуткое) место в доме. Но отступать было поздно. Они пришли сюда и уйдут лишь после тщательного осмотра этой норы, где каждую секунду рискуют встретиться с Лилипутом. Дэнни подумал, что, знай их состояние человечек, ему ничего бы не стоило прогнать их отсюда, просто засмеявшись. Этого было бы достаточно. Нервы у мальчики были напряжены до предела. Хватило бы любого звука. Они перепугаются до смерти от собственного пука. Или внезапного кашля. Атмосфера чулана давила на них; если уж Лилипут имеет определенное место в доме, то лучше, чем это, ему вряд ли найти. Однако здесь его не было. Хотя не было и уверенности в этом. И они со всеми предосторожностями приступили к тщательным поискам. Второй акт «охоты», как заметил шепотом Сид.

Для двоих в чулане места не хватало, не то что в кухне. И когда Дэнни обследовал какой-то угол, ему оставалось надеяться только на самого себя. В случае встречи с Лилипутом мальчик оказался бы с ним один на один. Сначала Сид пытался ему светить, но Дэнни так было неудобно. Пришлось взять в одну руку и нож и фонарик, надеясь, что в случае необходимости он успеет выхватить нож.

Ребята решили не включать свет. Дэнни заранее объяснил Силу, что в чулане такое освещение, что только кажется, будто все видно хорошо. А на самом деле такому крохотному человечку не составит никакого труда ускользнуть от них. Друзья оставили дверь открытой, и Сид, отдав Дэнни фонарик, стоял, следя, как бы Лилипут не выскользнул в открытую дверь, пока Дэнни возится где-нибудь в углу. А Дэнни между тем злился на самого себя больше, чем на Лилипута. В чулане обнаружилась целая куча старой обуви, которую мать не пожелала выбросить еще в Гринфилде. Это очень затруднило поиски. Мало того что все закоулки были донельзя забиты всяким хламом, так надо было еще проверять каждый сапог и ботинок. Лилипут мог с удобством устроиться в любом из них. Дэнни не рискнул залезать рукой в обувь. Он брался за подошву и резко переворачивал, затем для надежности прощупывал. Медленно, шаг за шагом, он добрался до каких-то мешков. Кряхтя, он одной рукой оттаскивал мешок, освещая освободившееся место, потом водворял его обратно. Одежда, как пиявка, намертво прилипла к потному телу, как будто превратившись во вторую кожу, хотя в чулане было прохладно. Дэнни чуть не забыл о существовании Сида, стоявшего у него за спиной затаив дыхание. Когда ребята закрыли наконец дверь чулана и вошли в гостиную, часы показывали начало четвертого. Они копошились в чулане почти полтора часа! Дэнни предложил Силу передохнуть пять минут, времени у них оставалось меньше двух с половиной часов. Сид согласился и без сил повалился на диван. Он по-прежнему сжимал в руках бейсбольную биту.

3

Пять минут растянулись до десяти. Дэнни смертельно не хотелось продолжать эти поиски, и он говорил себе, что вот отдохнет еще минутку… потом еще минутку… Наконец Сид попросил пить, и это заставило Дэнни встряхнуться. Внимательно осматривая пол, ребята вышли из гостиной. В кухню они вошли без всяких опасений. Казалось, это единственное место в доме, где они могут чувствовать себя относительно спокойно. Уезжая, тетя Берта предусмотрительно позаботилась об оставшихся мужчинах. В холодильнике дожидались своего часа три пакета сока: апельсиновый, ананасовый и любимый Дэнни — вишневый. Силу больше нравился апельсиновый. Друзья утолили жажду, и Сид, почти оправившись, предложил:

— Дэнни! Может, пойдем все-таки на второй этаж? Мне кажется, он там. Я ведь слышал его смех, а ты — нет.

— Хорошо! — Дэнни и сам знал, что надо идти наверх, если они не хотят свихнуться прежде, чем доберутся до человечка. — Я тоже думаю, что он на втором этаже. Если чулан ему чем-то не понравился, то внизу ему вообще делать нечего.

— Разве что на кухне, — согласился с ним Сид.

— Да. Но здесь его нет.

— Пошли наверх. Время идет.

Через несколько секунд они уже подходили к лестнице. Оказавшись в коридоре на втором этаже, Дэнни остановился. Сид последовал его примеру.

— Ты чего? А? — Сид расширенными (от сумрака в коридоре и от страха, нахлынувшего внезапно) глазами смотрел на друга. — Ты что-то услышал, Дэнни?

Дэнни на секунду задумался. Две абсолютно одинаковые белые двери в равнодушном молчании ожидали решения мальчика. В коридоре было так же неуютно, как и в чулане, и Дэнни понимал нервозность друга. Он сам чувствовал, как у него стучит в висках. Во рту пересохло, и желание глотнуть сока затмило все мысли. Только бы выпить стаканчик сока! Для этого нужно всего лишь спуститься на первый этаж. Только и всего. Делов-то на минуту, не больше. Как хочется пить! Дэнни заскрипел зубами. Ведь только что выпил целый стакан, да и жажды-то особой не испытывал. Если бы не Сид, он не пошел бы в кухню. Прошло минуты две, а ему снова хочется пить! Может, он сам себе это внушил, чтобы не продолжать поиски? Но ведь эта малюсенькая тварь убила его мать! Непонятно как, но убила. И он не имеет права повернуть на полпути: кое-что они с Сидом уже сделали. Вот только какая комната? Его или Джонни? Он был уверен почти наверняка, что Лилипут в спальне старшего брата. Еще бы! Самое удобное место, потому что Дэнни просто не может открыть эту чертову дверь. Но как человечек посмотрит на присутствие Сида? Или Сиду тоже не удастся войти в комнату? Дэнни не знал. Он боялся, что возможно и такое. Поэтому склонялся к мысли, что пойдет сначала в свою комнату. Все-таки впервые Лилипут появился именно там. Но логики здесь, конечно, недоставало. Во всяком случае, решил Дэнни, обыскивать его комнату куда легче, чем чулан и даже кухню. И быстрее. Это был еще один приступ малодушия, но мальчик пытался убедить себя, что после этого отступать уже будет некуда. А время у них пока есть. Своя комната не так пугала, к тому же Дэнни и думать не хотел, ЧТО будет, если Сид не сможет открыть дверь в комнату Джонни.

— Дэнни… — Сид дотронулся ледяной рукой до его кисти. — Что случилось?

— Ничего, — пробормотал Дэнни. — Пока все тихо.

— Ты меня напугал! Я думал, что ты… что-то услышал.

«Только этого не хватало!» — подумал Дэнни.

— В какую комнату, Дэнни? Тебе решать.

— Ко мне, — бессильно пролепетал Дэнни. И, как бы оправдывая свое решение, пояснил: — Первый раз он появился именно у меня.

Подойдя к своей спальне, Дэнни услышал предательский внутренний голос: «Лилипуту неинтересно у Джонни. Джонни слишком толстокожий. Он у тебя, Дэнни. В твоей комнате. У тебя». Мысли мальчика раздваивались. В пользу комнаты брата говорило только то, что сам Дэнни не может туда войти. И все. Веский ли это аргумент? Как бы то ни было, они с Сидом скоро это узнают. Должны узнать, по крайней мере. Дэнни продолжал стоять, и Сид попытался подбодрить его, хотя сам, как показалось Дэнни, нуждался в этом еще больше, чем он. «О Господи, пусть он будет здесь, — прошептал Дэнни. — Только бы не приближаться к комнате брата». И он открыл дверь.

После переезда Шилдсы стали жить гораздо просторней, распродав по дешевке часть старой мебели и разместив в комнатах только самые необходимые вещи. Даже у Джонни стало меньше бардака, чем было в Массачусетсе, в старом доме. У Дэнни было еще больше порядка. В отличие от «обувной фабрики» в чулане, здесь укромные места, где мог прятаться Лилипут, легко было пересчитать по пальцам. Наибольшую опасность таили в себе: шкаф для одежды, пространство под кроватью, так как там лежали кое-какие вещи и было довольно темно, стол со своими, казавшимися теперь бесчисленными, ящиками и, пожалуй, книжные полки. Первым делом Дэнни закрыл за собой дверь. Сид поднял вверх бейсбольную биту, приготовившись к возможному появлению Лилипута. Взглянув на него, Дэнни спросил себя, отважится ли его друг выполнить то, что задумал, появись человечек на самом деле. Вдруг Лилипут выбежит сейчас из-под кровати, как таракан, умеющий говорить человеческим голосом, и постарается скрыться в пространстве под шкафом? Неужели Сид сможет ударить по нему битой? Ведь он ни разу в жизни никого не убивал. Наверное, Лилипут и человек — существа различные, но и эта малюсенькая тварь, как-никак, живое существо! Дэнни не мог рассчитывать не только на Сида, но и на себя. Представлять себе, что убьешь Лилипута при первом удобном случае, нетрудно, но как он поступит в решающий момент? Однако делать нечего. Остается надеяться, что он не дрогнет.

Дэнни предположил, что самое подозрительное место в спальне — шкаф для одежды. Он редко закрывал его на маленький ключик, и ему подумалось, что существо, несмотря на свои крохотные размеры, умевшее каким-то образом перемещаться по дому, из комнаты в комнату, может залезать и в его шкаф. В тот вечер, точнее, в ночь своего первого появления, человечек, когда Дэнни закричал, мог спрятаться где угодно. Никто его искать не собирался, Дэнни вообще забрали из спальни, так что Лилипут мог ничего не опасаться и не забиваться в укромный уголок. Подсознательно Дэнни оттягивал встречу с человечком, хотя всеми силами пытался найти его. Естественно, обдумав все, связанное со шкафом, он поставил его в самый конец списка, который держал в голове, оправдав себя тем, что перед осмотром шкафа они с Сидом должны как следует сосредоточиться и быть уверены, что в других местах человечка нет. Только в этом случае они смогут не отвлекаться и не бояться что-нибудь пропустить.

Уже у самой двери Дэнни опустился на колени и приложил голову к полу. Сид следил за ним, время от времени поглядывая на книжную полку. Ему почему-то казалось, что Лилипут там (полка была прибита выше человеческого роста, и что на ней сверху, Сид не видел) и вот-вот покажется. Как человечек мог взобраться на такую высоту, мальчик не знал, но был уверен, что это возможно. Своими глазами Сид не видел Лилипута, но словесное описание друга с ярчайшей силой всплыло у него перед глазами, и уже казалось, что человечек попадался ему на глаза не один десяток раз.

Комната Дэнни выглядела чужой и неприветливой, это ощущение еще более усиливала пасмурная погода. Сколько раз он был у друга в комнате, но сейчас как будто попал сюда впервые. Дэнни подполз на четвереньках к кровати. Для большего обзора он отдернул вверх покрывало. Под кроватью стало немного светлее. «Фонарик», — мелькнуло в голове. Он оставил в гостиной фонарик. Дэнни обругал себя за такую неосмотрительность. Ведь мог догадаться, что фонарик понадобится, и все-таки не взял. Спускаться за ним означает подвергнуть себя и друга лишним переживаниям, чего ребята не могли себе позволить. Идти одному казалось безумием, да и Сид вряд ли согласится (расстанутся они на минуту) ждать Дэнни в одиночестве. Нет, он не согласится, и все. К тому же уйти сейчас было равносильно признанию Собственного поражения. И Дэнни решил искать без фонарика. Конечно, можно включить верхний свет, но это вряд ли поможет, лишь усилит ощущение, что они сами на виду. Дэнни до боли в глазах, долго, очень долго, всматривался в темноту. Он сожалел, что под кроватью у него столько натолкано. Он рывком вытащил ящик с игрушками. Сид помог другу его вытряхнуть. Они с опаской смотрели на обезьяну, размерами походившую на Лилипута, гору машинок, котенка и двух тигрят вперемешку с колесиками, палочками и другим ненужным хламом, которым некогда забавлялся Шилдс — самый младший. У самой стены лежала стопка старых комиксов. Чтобы добраться до нее, Дэнни необходимо было наполовину подлезть под кровать. Но мальчику захотелось обойтись без такого испытания. Он выставил перед собой нож, чуть придвинулся к стопке и стал всматриваться, одновременно прислушиваясь.

Еще в чулане ему пришла в голову одна мысль, показавшаяся не только логичной, но и правильной. Лилипут появился ночью, и у этого должны быть свои причины. Вполне вероятно, что днем он спит. Дэнни подумалось, что человечек, когда спит, непременно должен храпеть. Все-таки это дряхлый старик. Безусловно, его храп не идет ни в какое сравнение с храпом обычного человека. Это будет, наверное, слабое подобие, словно бы далекий отзвук храпа… Чтобы его услышать, надо (в полнейшей тишине) долго прислушиваться. Неизвестно, как чутко спит Лилипут. Если он в этой спальне, они с Сидом разбудили его или нет? Ничего, кроме тяжелого дыхания Сила, Дэнни не услышал. Резь в глазах стала невыносимой. Мальчик уже было хотел закрыть их на несколько секунд, но передумал. Вдруг Лилипут следит за ним, и стоит Дэнни закрыть глаза, как человечек бесшумно выскочит и ткнет ему в закрытый глаз, проткнув веко, какой-нибудь иголкой, давно украденной у мамы. Дэнни решил быть предельно осторожным. Он приподнялся и с наслаждением потер глаза. Сид, молчавший с той минуты, как они вошли в комнату, подал голос, дрожавший, словно мальчик только что вылез из ледяной ванны:

— Ну что? Его там нет?

— Не знаю, — прошептал Шилдс — Плохо видно.

— Черт! Ты же не взял фонарик! — воскликнул Сид.

— Да.

Дэнни вновь принял прежнее положение. Нет, он все-таки мог рассмотреть все пространство под кроватью, но ведь стоит человечку завернуться в свой плащик (и снять желтый поясок), и он сольется с полом. Тогда все усилия Дэнни пойдут прахом. Хорошо бы засунуть под кровать какую-нибудь палку и пошуровать там. Бита Сида была недостаточно длинной. Если же засунуть под кровать руку, то надо совать ее всю, до самого плеча, а этого Дэнни делать хотелось меньше всего. Он никак не мог отделаться от жуткого впечатления, что Лилипут каким-то образом прилепился под кроватью и только ждет от Дэнни какой-нибудь оплошности, чтобы вцепиться в него зубами, и кто поклянется, что они не ядовиты? Глаза опять заболели. «Все-таки его здесь нет», — решил Дэнни. Он смотрел достаточно долго, и глаза уже привыкли к темноте. Остается надеяться, что он не ошибся.

— Теперь стол, — сказал он Силу. — Ящики.

Они вдвоем подошли к месту, где Дэнни впервые увидел Лилипута. Да, человечек сидел на столе и болтал ножками. И улыбался. Именно здесь. Сколько прошло с той ночи? Год, три или десять лет? Дэнни с удивлением припомнил, что видел Лилипута всего лишь десять дней назад. Странно! Такое ощущение, что прожил с этим знанием всю жизнь. Может, человечек в одном из ящиков стола, раз показался именно тут? Конечно, непонятно, как он смог бы выдвинуть такой ящик, но, в конце концов, мало ли хитростей имеется в запасе у этой твари? Глупо было бы пройти мимо этих ящиков в надежде, что Лилипут туда не может забраться. Это какое-то особенное существо, так что не стоит, наверное, сравнивать его и свои физические возможности.

Сид вновь занял положение справа. Дэнни поудобней взялся за нож и левой рукой начал выдвигать ящики. Как только появлялась новая щель, сердце вздрагивало, будто хотело выскочить из грудной клетки. Дэнни казалось, что ящиков не меньше сотни, хотя в действительности их было только десять. Пять с левой стороны были заняты школьными принадлежностями Дэнни, правая тумба была пуста. Последние два ящика показались Шилдсу тяжелыми, как железобетонные плиты, рука просто отваливалась. Изрядно попотев, друзья закончили-таки неприятную процедуру. Лилипута не оказалось и здесь. Можно было подумать, человечек отсрочил свидание до самого последнего момента, когда ребята окончательно разочаруются в нем. Вот тогда-то он и сделает им одолжение. Очень неприятное одолжение.

— Ничего, — пролепетал Сид.

Дэнни кивнул.

Ребята продолжали методичные поиски. Обследовали книжные полки (Дэнни взобрался на стол, чтобы посмотреть, нет ли чего сверху), подоконник и за шторами, перекопали кресло и постель (Сид нашептывал, что Лилипут устроился, может быть, под одеялом возле подушки) и, наконец, под шкафом. Никого. Дэнни вытер рукавом потный лоб и подумал про себя: «Или шкаф, или комната Джонни!» Сид вопросительно смотрел на Дэнни. Тот перевел глаза на будильник, стоявший на столе. Четыре часа две минуты. Время еще есть. Но все равно надо спешить. Комната брата может оказаться препятствием, на которое не хватит и дня.

Он подошел к шкафу, еще раз окинул взглядом комнату и кивком приказал Сиду занять обычное положение. Сид в который раз за последние часы занес для удара бейсбольную биту. Дэнни глянул на него и подумал, что Сид расхохотался бы, посмотри он на себя со стороны, несмотря на неподходящую для юмора обстановку. Искорки комизма поугасли, и Дэнни потянул на себя левую дверцу шкафа. Противный скрип заставил Сида отпрянуть. Он ткнулся локтем в правое предплечье Дэнни, тот едва не выронил нож. Сид посмотрел на него виновато. Дэнни не стал терять время на ненужные слова и занялся изучением содержимого своих полок. Он выбрасывал на пол носки, майки, трусы. Затем джинсы с футболками и рубашками. Когда полка опустошалась, он на секунду задерживал на ней взгляд и переходил к следующей. Сид ждал, задержав дыхание. Покончив с полками, Дэнни распахнул другую дверцу.

В первое мгновение он ничего не заметил. Ряд висевшей на вешалке одежды: куртки, джинсовки, пальто, рубашки, костюмчик. Под одеждой стояли только две пары ботинок. И коробка с новыми туфлями, которые Дэнни не мог обновить уже месяц. И все. Больше он ничего не заметил. Наверное, потому, что ничего больше и не было. Дэнни посмотрел на друга, как бы проверяя его боеготовность. Теперь осталось лишь проверить карманы в многочисленных куртках, и со шкафом, а вместе с ним и с комнатой Дэнни будет покончено. Дэнни перевел взгляд на распахнутый шкаф… и заорал.

Он отскочил от шкафа, словно дотронулся до раскаленной сковороды. Сид, также смотревший внутрь шкафа и ничего серьезного не заметивший, все равно испугался. Он не закричал, но биту чуть не выронил. Руки его дрожали, как у алкоголика, отходящего после длительного запоя. Дэнни внезапно прекратил вопли. Его выпученные глаза готовы были выскочить из орбит, как у лошади, окруженной стаей голодных волков. Он дышал с присвистом, уставившись в нижнюю часть шкафа. Сид обезумел от страха, но ничего не мог разглядеть. По словам друга, Лилипут пяти-шести дюймов ростом, и его нельзя не заметить, но Сид ничего не видел. В конце концов, почему Дэнни закричал, хотя человечка нет? В чем дело? Или, может, он его увидел — тогда где? Ведь Сид тоже не отрывал глаз от шкафа! Может, человечек высунулся на миг из какого-нибудь кармана, а Дэнни его заметил? При этой мысли Сиду стало совсем плохо. Появилось сильнейшее желание броситься вон из комнаты, пока не поздно, и бежать, бежать, бежать. Но каким-то чудовищным усилием воли он взял себя в руки. С трудом разжав зубы, Сид умудрился даже подать голос:

— Дэнни, что такое? Там… он?

Дэнни молчал. Это продолжалось очень долго. Мальчика охватило оцепенение, и он вряд ли вообще слышал голос своего друга. Сид Абинери, не выдержав больше напряжения, влажной, холодной рукой крепко схватил Дэнни за плечо.

— Да не молчи ты! — процедил Сид сквозь зубы. — Скажи что-нибудь. Я ни черта не вижу. — Он легонько тряхнул Дэнни.

Тот открыл рот, но из него не вырвалось ни слова. Тогда он поднял руку, тыча указательным пальцем в раскрытый шкаф.

— Там же никого нет, — не очень уверенно заметил Сид.

— Колпачок, — еле выдавил из себя Дэнни.

— Что? Не понял, что ты сказал? — Сид во все глаза смотрел в шкаф, незаметно, даже для себя, пятясь назад.

Прошло не меньше минуты, прежде чем Дэнни повторил:

— Колпачок!

— Колпа… Что? Как ты… Какой колпачок?

Недоумение в какой-то мере ослабило страх. Он ожидал услышать из уст друга слово «Лилипут», но тот нес какой-то бред. Сид не видел, чтобы Дэнни пытался убежать или махал ножом, стараясь убить человечка, да и сам Лилипут, наверное, дал бы о себе знать, если бы его кто-то заметил. Судя по тому, что рассказывал Дэнни, Лилипута никак не назовешь немногословным. Дэнни более осмысленными, чем несколько минут назад, глазами посмотрел на друга.

— Колпак. Колпак Лилипута, — прошептал он. — У него на голове был колпак в ту ночь. — Он опять ткнул пальцем в сторону шкафа.

И теперь Абинери заметил.

В самом углу на носке одного из коричневых ботинок Дэнни лежал маленький красный колпачок. Такой он видел в мультфильме про гнома. Но этот конусообразный колпачок не шел по размерам ни в какое сравнение со всеми другими. Он был бы мал не только некрупному новорожденному, но и тому гному из мультфильма. Колпачок свободно умещался на носке ботинка. Это открытие на минуту лишило Сида дара речи. Он хотел было крикнуть другу, что надо уносить поскорее ноги, но крика не получилось.

В голове вертелись тысячи вопросов. Сид удивлялся пассивности Дэнни. Уж если колпак Лилипута лежит на виду, то сам человечек непременно где-то рядом. Может, перед сном он привык снимать свой головной убор, в нем, наверное, спать неудобно. Похоже, человечек в ботинке: самое удобное место для этой твари. Ха-ха! У Дэнни в ботинке! Но почему Дэнни не действует? Ведь теперь совершенно очевидно одно: Лилипут в шкафу. Сейчас все сомнения в правдивости слов Дэнни, если и были, отпали при виде малюсенького колпачка. Этот колпак не подошел бы и самому мелкому карлику и мог принадлежать только Лилипуту. Любопытно, где человечек достает себе одежду? Ведь кто-то шьет подобные колпачки? Неужели человечек одевает себя сам? Но теперь эти вопросы были не главными.

Неожиданно Сиду пришла в голову странная мысль, что прежде колпака на ботинке не было. Сид вспомнил, что, когда Дэнни открыл правую дверцу шкафа, он не заметил (и не без оснований) никакого колпака на ботинке. Конечно, он мог и ошибиться, но ощущение, что он совсем недавно рассматривал ботинки и ничего на них не увидел, не проходило. И колпака он не видел. Но теперь на носке одного из них лежал головной убор человечка. Когда он успел здесь появиться? Хотя Сид и допускал, что мог просто не увидеть вещицу Лилипута, ведь вот и теперь увидел ее лишь после того, как на нее указал Дэнни.

— Теперь ты действительно веришь мне? — Дэнни говорил, почти не Шевеля губами. — Я говорил тебе про колпак, про плащик, про пояс. Это его колпак. Ошибки быть не может.

— Тогда чего мы стоим? Надо что-то делать. — Сиду, однако, самому что-то делать совершенно не хотелось.

Дэнни не ответил на его вопрос. Он вновь как завороженный уставился на колпак.

— Дэнни, он же убежит! Давай, хватит стоять. — Сид знал, что бездействие доконает его, поэтому не мог позволить другу продолжить созерцание вещички, нагонявшей на него такой ужас, несмотря на свои крохотные размеры.

— Не знаю, — тихо сказал Дэнни.

— Что ты не знаешь?

— Мне кажется, его здесь нет, — прошептал Дэнни.

— Что? — Сид едва не поперхнулся. Он не сводил глаз со шкафа, бита в руках ходила ходуном. Кисти рук уже налились свинцом. — Как это нет? А это что? — Он направил биту в сторону колпака. — Ведь это… его. Он оставил.

— Да, оставил, — подтвердил Дэнни.

— Значит… он — в шкафу. Да?

— Не знаю. Нет, наверное.

— Но… почему? Почему — нет?

Дэнни сделал шаг в сторону шкафа. После недолгого колебания Сид последовал за ним. Дэнни слегка повернул голову в его сторону, не сводя глаз с носка ботинка, и пояснил:

— Может, я дурак, но у меня такое чувство, что Лилипута здесь нет.

— Но ведь колпак… его колпак…

— Мы сейчас все обыщем. Но ты не беспокойся. Я чувствую — он не здесь.

— Как ты можешь чувствовать? — с сомнением спросил Сид, хотя сама мысль, что человечка здесь все-таки нет, была приятной; голос Сида зазвучал тверже.

— Не знаю, — просто ответил Дэнни. — Чувствую, и все. Я думаю, он нарочно оставил свою шляпку. Позлить нас или напугать.

— Как «нарочно»? — Сид не поверил своим ушам.

— Вот так! Оставил и… Он знал, что колпак подействует на нас!

— Откуда он знал, что мы будем искать его, Дэнни?

— Спроси что-нибудь полегче. Наверное, знал.

— Что ты несешь? — возмутился Сид. — Как он мог знать? Он просто потерял колпак или забыл его.

— Ладно. Мы ничего толком не знаем. Может, он каким-то образом узнал, может, нет. Вдруг он услышал, как мы возимся на кухне или в чулане, и понял, что его ищут?

Сид так и открыл рот. Об этом он не подумал. Ведь человечек действительно мог проснуться и случайно услышать их возню! Боже, какие они глупые! Лилипут (если он в этой комнате) уже ожидал их до того, как они вошли сюда.

— О'кей. Это не важно. Все равно надо обыскать шкаф. — Дэнни выставил перед собой нож и двинулся к шкафу.

Сид остановил его, придержав за руку. Склонив голову, он прошептал другу прямо в ухо:

— Он там — в ботинке!

— С чего ты взял? — спросил с недоверием Дэнни, но было видно, что эти слова Сида окутали его пеленой страха.

— Где же ему еще быть?

Сид взялся за биту двумя руками, и снова Дэнни подумал о бестолковости их оружия. Кухонный нож и бейсбольная бита! Чудесно! То, что надо. Миссис Тревор и его мать были убиты таким способом, что никто не может логично объяснить их гибель. А они с Сидом собрались колоть человечка ножом и колотить битой. И чем же это закончится? Но в этой комнате Лилипута нет! Дэнни уже был уверен в этом. Слишком легко дышится и нет былого страха. Он стал прощупывать карманы курток. Сид не спускал глаз с ботинок. Он предложил Дэнни для надежности выбрасывать куртки из шкафа. Как пояснил Сид, Лилипут может повиснуть в рукаве, и одними карманами не обойдешься. Дэнни окончательно успокоился: человечек, видно, не так глуп, чтобы сидеть в кармане куртки в надежде, что друзья его не обнаружат. Он бы давно дал о себе знать, если бы прятался в шкафу. Дэнни действовал уже механически, не испытывая страха и мысленно продолжая поиски уже в другом месте. Когда были тщательно проверены все вещи, а также коробка с туфлями, ребята уставились на ботинки. Колпачок по-прежнему лежал на носке одного из них, как некое неблагоприятное знамение, и Дэнни вдруг подумал, что не должен доверять каким бы то ни было предчувствиям. Есть вероятность, что Сид прав и Лилипут лежит в ботинке, как в кроватке. Ему, наверное, не очень просторно, зато никуда не свалишься.

Они склонились над ботинками, сосредоточив на них все свое внимание. Или человечек в одном из них, или его вообще нет в комнате Дэнни. Сид взмахнул битой, но Дэнни знаком остановил его. Это неожиданно напомнило Дэнни эпизод в Грин-парке, когда он счел благоразумным воздержаться от удара в пах Гризли Ллойду, справедливо полагая, что в этом случае им с Сидом будет только хуже. Сейчас нечто похожее заставило Дэнни остановить Сида. Что, если удар битой (тем более через кожу ботинка) не причинит человечку особого вреда, лишь разъярит его? Конечно, Дэнни не думал, что с Лилипутом можно договориться, к тому же он и сам не хотел этого, даже если б такое было возможно. Раненый зверь намного опасней для охотников, чем невредимый. Дэнни понимал, что, действуя таким образом, они, быть может, упускают верный шанс покончить с омерзительной тварью-убийцей, но все же решил, что осторожность не помешает. Тем более, зачем портить без особой необходимости такие хорошие башмаки?

Дэнни нагнулся и дотронулся до колпака острием ножа. Ничего не произошло, никто с воплем не выскочил из ботинка. Но колпак все равно действовал на ребят, как дремавшая на солнышке ядовитая гадюка. Дэнни легонько подвинул колпак ножом и сразу же отдернул руку. Колпак беззвучно съехал с носка ботинка на дно шкафа. Дэнни перевел дыхание и приготовился коснуться левой рукой ботинка. Сбоку его обдавал горячим дыханием Сид. Дэнни резко схватил ботинок за носок и перевернул его, несколько раз хлопнув им, как если бы вытряхивал песок. Затем с отвращением отбросил его. Сид нажал на ботинок битой. Он скривился, ожидая услышать вопли или стоны человечка, но ответом ему было лишь слабое постукивание в окно начавшегося несколько минут назад дождя. После недолгого колебания Дэнни проверил точно таким же способом второй ботинок. Бейсбольная бита Сила довершила поиск. Сид окинул взглядом валявшиеся в беспорядке на полу вещи Дэнни и протянул, видно ничуть не расстроенный:

— Его здесь нет. — Он опустил биту, немного расслабившись.

— Да. Я так и знал, — объявил Дэнни.

— Ты что, это знал, Дэнни? Откуда?

Дэнни посмотрел в окно. На улице стало темнее. Дождь монотонно стучал, словно просился в дом. Где-то вдалеке по Джексон-стрит проехала машина. Странно, но они с Сидом совершенно отключились от внешнего мира, пока искали Лилипута. И сейчас эти повседневные звуки обладали какой-то новизной, расслабляющей и убаюкивающей. Хотелось забыть обо всем, а ведь теперь альтернативы не было — предстояло идти в комнату Джонни. Дэнни надеялся, что в конце концов идти в спальню старшего брата не понадобится, но, как оказалось, напрасно. Конечно, надо бы предупредить Сида насчет двери, но Дэнни чувствовал непреодолимое желание промолчать, рассчитывая, что то, что стоило ему стольких нервов, не повторится.

— Дэнни! — позвал его Сид. — Ты что-то знаешь?

— Я же тебе рассказывал про труп дочери Тревора?

— Да. И что?

— Я, наверное, не все сказал. Или не хотел, или позабыл. — Он посмотрел на колпак и почувствовал, что дрожит мелкой дрожью. А ведь колпак куда менее опасен, нежели хозяин. Что же делать с колпаком? Но сейчас имелись вопросы и поважнее.

— Чего ты недоговорил? — Сид напрягся. Для одного дня он и так получил слишком много новостей.

— Когда мы сидели за столом, а она лепетала про своего любимого Лилипута и про то, как нехорошо его обижать, она сказала как бы между прочим, что его «нельзя искать, можно только звать». И еще добавила, что ночью.

— Что? И ты молчал? — Но в голосе Сида не слышалось упрека.

— Я подумал, раз она меня запугивает, то может наплести чего угодно. Только теперь… — Он замолчал.

— Что теперь?

— Теперь я не знаю, что и думать, — признался Дэнни.

— Дэнни, уж не думаешь ли ты, что кто-то знал, что мы будем искать Лилипута?

— Не знаю. — Дэнни пожал плечами. — Перед тем как уйти, она сказала, что мне не поможешь даже ты, Сид. Она грязно обозвала тебя. Голосом Гризли Ллойда! И точь-в-точь его словами!

Минуты две Сид смотрел на друга в полнейшем молчании. Его взгляд выражал потрясение и ужас. Он был явно ошеломлен услышанным. Ладно, он решил помочь другу. Конечно, все это страшно, хотя в первую очередь касается Дэнни, а не его. Но услышать, как труп многомесячной давности называет его имя… Хорошо еще, что не от самого трупа. Эта… как ее там… мисс Тревор, неужели она знала? Но откуда? Самое же ужасное было то, что она говорила голосом Гризли Ллойда. Сид не поверил бы другу, скажи тот ему об этом до того, как они пришли к Шилдсам домой. Однако сейчас-то он уже слышал собственными ушами омерзительный смех и перед его глазами был малюсенький колпачок, так что других доказательств ему не требовалось. Но голос Медвежонка Гризли… Не ослышался ли Дэнни? Получается, эта тварь знает и Норма Ллойда! Но как она может его знать, если вряд ли когда-нибудь его видела? Странно, что ей понадобилось пугать Дэнни не каким-то другим голосом, а именно рычанием Ллойда. Уж в Грин-парке она точно не могла присутствовать. Откуда же такая осведомленность? Дэнни предположил, что мисс Тревор всего лишь галлюцинация, видение. Но факт остается фактом. Kто-то знал или догадывался, что Дэнни с Сидом будут заниматься поисками человечка. Сид едва стоял на ногах, на плечи тяжелой гирей навалилась усталость. В конце концов, от нервного перенапряжения они с Дэнни могут что-то преувеличивать. Хотя Силу все же в это не верилось.

— Дэнни, почему ты не сказал мне? Ведь мог же сказать? — Про себя Сид подумал, что в этом случае он вообще вряд ли пришел бы сюда вместе с Дэнни.

— Сид! Нужно искать дальше! — вместо ответа, пробормотал Дэнни. — Уже четверть пятого. Мы должны! — Он опять бросил взгляд на колпак Лилипута и поморщился. Если на него так действует какая-то вещица, принадлежащая человечку, то что же будет, когда Лилипут предстанет перед Дэнни сам? Нет, лучше не думать об этом.

— О'кей! — согласился Сид. — Может, это и к лучшему, что ты не упомянул о болтовне мисс Тревор. — Сид показал на белье, разбросанное по полу. — Что ты будешь делать с этим?

— Пусть валяется! После уберу. Сейчас не до этого! Отец вряд ли что скажет, даже если и увидит, — уверил друга Дэнни.

— А с этим? — Сид ткнул пальцем в колпак Лилипута.

— Черт! — Дэнни на несколько секунд задумался. — Выброшу его. Вынесу из дома и выброшу. Только не сейчас.

— Правильно. Но не дотрагивайся до него руками! — посоветовал Сид. — Натяни резиновые перчатки, голыми руками не прикасайся.

— Конечно. — Дэнни согласно кивнул. — Я так и сделаю.

— Тогда пошли. — Сид вышел из комнаты, за ним вышел Дэнни, плотно прикрыв за собой дверь…

4

И тут он вспомнил. Когда они говорили про экс-мисс Тревор, у него совершенно вылетела из головы проблема с комнатой брата. В коридоре (особенно после спальни, из которой они вышли) было темно. Злополучная дверь белела, словно привидение. На миг мальчику показалось, что дверь колеблется. Очень медленно и потому едва заметно. Дэнни потер глаза и присмотрелся. Нет, ему действительно показалось. На него вдруг нахлынули воспоминания о том дне, когда он впервые оказался дома один. Удивление, смешанное с ужасом, ощущение, что за дверью кто-то стоит, и мертвая тишина, пугающая именно своей глубиной. Нет, черт с ним, с этим Лилипутом, но он не сунется больше в комнату брата. Даже и пытаться не станет.

Внезапно Шилдс заметил, что, пока он стоял в легком трансе, рассматривая белевшую в темноте дверь, друг приблизился к ней почти вплотную. Он не знал, что Дэнни не следует за ним. Воображение молниеносно нарисовало Дэнни такую картину: он не успевает крикнуть, чтобы предупредить Сида об опасности, тот открывает дверь (и она открывается!) и входит в комнату. Дверь за ним захлопывается… и Дэнни, как ни пытается, войти вслед за другом не может. А из комнаты не раздается ни единого звука… он больше не увидит Сида. Сид действительно мог вполне успеть взяться за ручку двери, потому что Дэнни вдруг позабыл все слова. Но Сид обернулся и уставился на Дэнни во все глаза, пытаясь в сумраке коридора рассмотреть его лицо.

— Дэнни! — позвал он друга. — Чего ты там застрял? Идем! — Он повернул голову к двери и взялся за медную ручку.

— Сид! — крикнул Дэнни. Он не ожидал, что крик окажется таким громким.

Сид отдернул руку и, повернувшись к Шилдсу, зашикал на него:

— Чего ты орешь, идиот? Я что — глухой? — Он сделал несколько шагов в сторону Дэнни. — Если он спит, ты же разбудишь его. Ну, что стал как вкопанный?

Сид плохо видел лицо Дэнни. Если бы он хорошо его рассмотрел, то испугался бы еще сильнее. Дэнни стоял с побелевшим лицом, чувствуя, как его ноги становятся словно ватными. Просто удивительно, как он еще не падал. Раньше Дэнни думал, что, когда кто-то говорит, что у него ноги подкосились, это просто выдумка, сказанная ради красного словца, но вот сейчас убедился в обратном. И еще он всерьез опасался, как бы не наделать в штаны.

— Дэнни, — повторил Сид, — чего ты застыл? Идем. Осталось совсем немного! — Он потянул друга за рукав.

— Сид, подожди.

— В чем дело?

— Я должен тебе… что-то рассказать, — объяснил Дэнни.

— Опять? — Сид не на шутку рассердился. Оказывается, Дэнни рассказал ему не все. И в самый последний момент он, видите ли, решил поведать еще о какой-нибудь твари, нечаянно посетившей их семью, но уже за обедом. Сид не желал больше слушать никаких ужасов, он и так чувствовал себя совершенно разбитым. Он уже начал было надеяться, что Лилипута вообще нет в доме (и он никогда не появится здесь), хотя, конечно, были еще комнаты, куда они не заходили, но все же основные места в доме они уже проверили. — Что? Ты хочешь мне сказать еще что-то про эту дохлятину? Так?

— Нет! — отпарировал Дэнни. — Кое-что похуже!

— Да? — недоуменно откликнулся Сид. — И что же? Что? Дэнни посмотрел на Сида и, опустив голову, тихо проговорил:

— Понимай как хочешь, но с тех пор, как мы переехали сюда, эта дверь не открывалась. Только у меня одного, потому что и Джонни и родители спокойно заходили в эту спальню, только я никак не мог ее открыть.

Дэнни поднял глаза, но смотрел мимо Сида. Тот на секунду проглотил язык, потом его словно прорвало.

— Что значит «у меня»? Что за бред? Ты только подумай, что ты…

— Это звучит глупо, но я не могу ее открыть. Надеюсь, что ты сможешь, Сид.

— Дэнни! Как может дверь не открываться, если ее никто не запер на ключ? Объясни мне.

— Не знаю, Сид!

— Дэнни, может, ты просто не хочешь туда идти? Боишься Джонни? Но ведь его сейчас нет!

— Сид! — Дэнни начал злиться. Они болтают впустую слишком долго. — Забудь о моем брате!

— Ты боишься зайти в эту комнату? Скажи честно!

— Чокнутый! — не выдержал Дэнни. — Да, я боюсь! Но дело не в этом! Дверь не открывается, пойми ты это! Я знаю — похоже на бред, но это правда. Я проверял не один раз. Человечек — это тоже бред, но он существует, и ты сам видел его колпак у меня в комнате!

Это упоминание о Лилипуте остудило Сида. Он знал, что его друг вряд ли станет шутить подобным образом. В самом деле, не сшил же Дэнни сам этот колпак?! Но дверь, которая черт знает почему не открывается, вообще не укладывалась в голове, еще больше, чем человечек или мисс Тревор. Однако Сид почувствовал, что Дэнни не шутит. В его голосе слышались уже злые нотки. Раньше Сид такого за ним не замечал. Но сейчас не удивился. Ничего странного — Дэнни боится. Очень боится. И не поисков в комнате Джонни, а именно этой двери, которая не открывается, словно требуя для этого какое-то волшебное слово. И все же недоверие пока не покинуло Сида полностью, что Дэнни понял по нерешительной позе друга.

— Первый раз это случилось в первый день учебы, когда я вернулся домой и никого, кроме меня, не было. Она не открывается, хоть ты ее руби топором. Я видел собственными глазами, как в комнату после меня заходил Джонни, а я ни на дюйм дверь не приоткрыл.

Сид попытался что-то сообразить, хотя был уверен, что вряд ли у него что выйдет в нынешней ситуации.

— Может, он всегда закрывает на ключ, когда уходит?

— Нет. Мать перед этим забрала у нас ключи. Тем более я следил за Джонни из своей спальни. Так вот — он не доставал никакого ключа. Просто потянул за ручку… и вошел.

— Но почему дверь не открывается? Как она может не открываться, если ее никто не запер на ключ?

— Не знаю, Сид! — Дэнни вытер влажные руки о штаны, и Сиду подумалось, что друг скоро не сможет удержать в руке нож.

— Не вырони нож, — предупредил он его. Потом посмотрел с каким-то религиозным трепетом на дверь и прошептал: — Я и верю тебе… и не верю, Дэнни. — Тот ответил ему слабой улыбкой. — Тогда что… будем делать? Как ты думаешь?

— Ну… что же еще… Надо попробовать войти… в комнату еще раз. Может, у тебя получится.

— Ты что? Почему это у меня получится? — запротестовал Сид. Он еле дышал от страха. — Если ты не смог войти, то почему я войду? С какой стати?

— Сид! Я живу в ЭТОМ ДОМЕ. Ты — НЕТ. Я не уверен, конечно, но что нам остается? Вот я и подумал — вдруг ты откроешь эту чертову дверь.

— Ну и черт с ней, с этой дверью, — бросил, но очень неуверенно, Сид.

Дэнни положил ему руку на плечо:

— Я не понял, Сид. Ты что, отказываешься?

— Ты подумай — дверь не открывается! Что толку с ней возиться?

— Но ведь и Джонни, и родители спокойно заходили туда! Дверь не открывалась только У МЕНЯ. Получается, есть шанс, что ты ее сможешь открыть, Сид.

— Но почему я… Мне она тоже не… Послушай… — Сид с трудом выговаривал слова, язык у него заплетался. — Не мог открыть ты, не смогу и я. Мы знаем… про Лилипута, твой брат и отец не знают, — нашелся Сид. — У меня ничего не получится, Дэнни. — Он просительно смотрел на друга. Дэнни тут же признал, что в словах Сида есть какая-то логика, но они ни в чем не уверены, поэтому…

— Бесполезно, Дэнни!

— Сид, надо попробовать! Обязательно попробовать.

— Но зачем? Ведь мы все равно не откроем дверь!

— Сид! — Дэнни почти умолял его. — Неужели тебе не жалко себя? Ты согласился помочь мне, пришел сюда. Вместе со мной ковырялся в чулане, на кухне. Неужели теперь ты остановишься? Осталось немного. Если Лилипут в доме, то он в комнате Джонни. Я уверен в этом. Да, может, ты не откроешь дверь, но попытаться-то можно!

— Дэнни, я… ты же…

— Сид! — Шилдс обнял друга. — Я тоже боюсь, еще больше тебя боюсь, но эта зараза убила мою мать! Иначе я давно бы смылся отсюда. — Это признание оказало некоторое воздействие на Сида. Он постарался взять себя в руки:

— О'кей! Мы не зря ловили кайф здесь несколько часов подряд. — Он замолчал. — Дэнни, я согласен, но… может, попробуй сначала ты? Вдруг прошло время, и ты, как и Джонни, теперь можешь войти в эту спальню? — Сид поставил это условие, совершенно не надеясь, что друг согласится. — Если у тебя не получится, тогда попробую я! — заверил он. Дэнни был уверен на сто процентов, что не откроет дверь; но он также понимал и Сида, его чувства, поэтому согласился. По крайней мере, это не займет много времени, зато заставит Сида действовать.

— Хорошо, — сказал Дэнни. — Сначала я. Идем.

Ребята бок о бок приблизились к спальне Джонни. Внешние звуки давно уже не проникали в дом. Не слышно было, идет ли еще дождь или нет. Для друзей в этот момент на всем свете существовала лишь дверь в одну из комнат на втором этаже в бывшем доме Алекса Тревора. Собственное тяжелое дыхание действовало так оглушающе, что тело покрылось гусиной кожей. Оба мальчика приготовились к тому, что сейчас произойдет что-то немыслимо страшное. И как знать, может, это заметно повлияет на всю их последующую жизнь?

Дэнни задержал дыхание, разгоряченное, как у загнанного животного, переложил нож из правой руки в левую. Хорошо, что сейчас не лето, иначе бы он утонул в собственном поту. Сегодня довольно прохладно, а одежда вся мокрая от пота. На миг Дэнни почувствовал такую слабость, что захотелось все бросить и погрузиться в ванну. Но и там мог находиться Лилипут. Как странно, Дэнни столько дней и ночей провел в доме, прекрасно понимая, что где-то совсем рядом прячется Лилипут, и, несмотря на это, мог как-то заниматься своими делами. А сейчас он сжимает в руке нож и чувствует себя более или менее терпимо лишь в комнатах, которые он вместе с Сидом обыскали дюйм за дюймом. Он сможет ходить нормально, не пялясь себе под ноги и не осматривая пол при входе в каждую комнату лишь в том случае, если отыщет человечка и рассчитается с ним.

Дэнни медленно потянулся рукой к двери. Пальцы нащупали холодную медь, но поворачивать ручку Дэнни не спешил. Сид замер в ожидании. Однако довести свою попытку до конца Дэнни так и не пришлось. Казалось, он держался за ручку с полминуты, когда вдруг послышалось что-то странное. Кровать в комнате Джонни заскрипела, как если бы кто-то, лежавший на ней, вздумал повернуться на другой бок. Ребята почувствовали через дверь, как кровать прогнулась, жалобно простонав, и… два тупых тяжелых удара возвестили о том, что этот «кто-то» опустил ноги на пол. Дэнни отдернул руку, словно ручка внезапно стала горячей, и стал открытым ртом ловить воздух, безуспешно пытаясь сделать хоть один вдох, как будто от неожиданного ужаса у него отказали легкие. Сидевший в комнате потер пятку о пятку. В мертвой тишине этот звук был отчетливо слышен и походил на звук сдираемой кожи. В спальне чесать ноги перестали; последовал двойной стук, немного слабее, чем предыдущие, — кто-то снова нашел ногам опору. Послышался новый скрип — кто-то поднимался с кровати. Секундная тишина и… кто-то не спеша двинулся к двери. Тяжеленными шагами.

5

Лишь какое-то время спустя Дэнни заметит некую несуразность в происходившем. Сейчас же ему было не до размышлений. Шаги казались очень тяжелыми, невероятно. Самому идущему было впору удивляться, как это он не проваливается на первый этаж. Перекрытия в американских домах вряд ли рассчитаны на такую тяжесть. Просто колонны, а не ноги. Медленно, как какой-то буян, уверенный, что натворить безобразий он всегда успеет, кто-то невидимый (пока) продолжал свое шествие к выходу из спальни. В этом нельзя было ошибиться — шаги приближались. И Дэнни вдруг понял, почему некто, находящийся в комнате брата, не спешит. Ему это и не нужно. Ведь ни Дэнни, ни Сид просто-напросто не могут сдвинуться с места. Они застыли, словно ступили ногами в какой-то особый клей. И все попытки вырваться напрасны.

Шаги приближались, и Дэнни подумалось, что через секунду-другую дверь отворится уже без его помощи (и против его воли). Одна секунда. В какое-то мгновение Дэнни почудилось, будто он слышит чье-то дыхание и даже чует носом зловоние, словно ветер донес из ближайших кустов запах валяющейся там рыбы, испорченной на солнце. Но у Дэнни не было времени разбираться, ошибается он или нет. Оцепенение, как задремавшая охрана, на какую-то долю секунды оставило Дэнни без присмотра, и он не замедлил воспользоваться этим подарком судьбы. Он отскочил от двери, вырвавшись из вязкой паутины ужаса. «Бежать, — мелькнуло в голове, — подальше, прочь из этого дома!» Сид, как ему показалось, по-прежнему находился в трансе. Отскакивая, Дэнни толкнул его, но он никак не прореагировал, даже когда выронил из рук бейсбольную биту и та упала с оглушительным грохотом. Не отрывая глаз от двери, он лишь пробормотал:

— Что это? Лилипут не может так топать. — И продолжал бы так стоять, даже если бы открылась дверь, но тут Дэнни рывком потянул его за собой.

Сид был тяжелее Дэнни всего на несколько фунтов, но повалился на него тяжестью бетонной плиты. В спешке Дэнни неудобно поставил ногу и не смог удержать друга. Ребята с воплем упали. Дэнни вообще не почувствовал боли. Все происходило слишком молниеносно, чтобы о чем-то подумать. Вопль заглушил шаги в комнате, и Дэнни, лежа на полу с навалившимся на него Сидом, с ужасом посмотрел на дверь, которая, казалось, вот-вот откроется. Сейчас кто-то выйдет из спальни брата, чтобы разобраться с двумя настырными засранцами, нарушившими его покой.

Дэнни заскрежетал зубами от злости и от страха одновременно; он спихнул с себя Сила, который вроде бы уже пришел в себя после падения, и друзья, не сговариваясь, метнулись к лестнице. Им повезло — стремительно мчась вниз по ступенькам, они умудрились не расшибиться. Ребята прыгали через две ступеньки, толкаясь локтями, и через несколько секунд оказались в прихожей на первом этаже. Наверное, они промчались бы и сквозь входную дверь, но тут послышался шум подъехавшей машины. Этот звук, донесшийся извне, немного отрезвил их. Дэнни резко остановился, удерживая Сида, который тоже услышал урчание двигателя.

— Отец! — воскликнул Дэнни. Он безошибочно узнал отцовский «шевроле». — Почему так рано? Сейчас ведь и пяти часов… — Не договорив, он метнулся в гостиную. И обомлел.

Две секунды, проведенные в гостиной, показались двумя часами. Мозг работал быстро. Невероятно, но в подобных критических ситуациях бывают моменты необычайной ясности сознания, когда мозг работает, как компьютер, подмечая все и со всех сторон. Дэнни уставился на циферблат старых настенных часов. Но эти с детства знакомые часы, висевшие еще в общей комнате в прежнем доме в Гринфилде, такие привычные, испугали мальчика сильнее, чем если бы он наткнулся на вторую экс-мисс Тревор.

Дэнни застонал. Часы показывали шесть двенадцать. Начало седьмого вечера! Неудивительно, что отец приехал домой. Самое время. Перед глазами всплыло видение будильника в его спальне. И сколько же было там? Четыре часа! Ну, еще несколько минут. И это было перед обследованием шкафа. Как только Дэнни увидел, который час, он понял, что получил (от кого?) еще одно подтверждение реальности нереального. Столько времени просто не могло быть. Они с Сидом колдовали над шкафом не более пятнадцати минут. Конечно, им эти минуты показались очень долгими, и все же четверти часа на шкаф было достаточно. Ну, допустим, они задержались еще минут на пятнадцать. Затем коридор. Там они тоже немного помедлили. Дэнни полагал, что сейчас должно быть не больше половины пятого. Естественно, в постоянном напряжении, под действием страха, они не могли точно определить ход времени. Но чтобы прошло два часа… Это невозможно! Чуть больше двух часов им хватило на кухню и чулан, вместе взятые. Но там была настоящая свалка, это затрудняло поиски. Шкаф — ничто в сравнении с чуланом. Но, несмотря на логичность подсчетов, минуло два часа! И этого не могло быть. Дэнни понимал, что, как бы ни тянулось время, они с Сидом, провозившись в шкафу и в коридоре, просто не могли потратить больше часа. Может быть, часы спешат или будильник в спальне стоит? Но нет — Дэнни помнил, что слышал тиканье будильника, а точность часов в гостиной подтвердило возвращение отца.

Совершенно ошалелый, Дэнни бросился к Сиду и хотел было открыть рот, когда увидел его лицо. Мертвенно-бледный, Сид стоял открыв рот и смотрел… в никуда. Он напоминал слепого, снявшего свои темные очки. Сид к чему-то прислушивался. И еще Дэнни заметил, что друга бьет мелкая дрожь. Глядя на его лицо (и не понимая еще, в чем дело), Дэнни почувствовал приступ тошноты: такое лицо у Сида может быть лишь по одной причине — случилось что-то, связанное с Лилипутом. Дэнни вспомнил каменную поступь в комнате. Шагов давно не слышно. Если бы кто-то спускался по лестнице, его невозможно было бы не услышать. На подъездной дорожке отец уже заглушил «шевроле». Нужно торопиться. Нервным, срывающимся голосом он окликнул друга:

— Сид, в чем дело? Что случилось? — Джонни одновременно прислушивался к звукам, доносившимся снаружи.

Сид дрожащей рукой показал на дверь кухни.

— Там, — промямлил он.

— Что «там»? — У Дэнни сперло дыхание. Загробный голос Сида подействовал на него так, словно кто-то окатил его ледяной водой из ведра в жаркий полдень.

— Там, — повторил Сид. — Там — Лилипут.

— Что?!

Дэнни оторопел. В первое мгновение ему захотелось обругать Сида последними словами за такую тупость. Ведь они же осмотрели кухню, не пропустили ни одной дырки. И закрыли за собой дверь! Плотно закрыли. Человечек не мог попасть в кухню. Нет, Сид, ты ошибаешься. Но, к сожалению, тон друга, ужас, звучавший в его голосе, были неподдельны и не вызывали никаких сомнений. Но все — хватит на сегодня! Дэнни слышал, как отец открывает дверцу машины.

— Сид, ты что-то путаешь! — Но сам Шилдс не был уверен в этом.

— Я слышал. Лилипут опять смеялся. Это ОН смеялся. Он на кухне.

— Но мы же там все облазали! Его там не было.

— Но я слышал, как он смеялся, — возразил Сид, показывая на кухню.

— Как он туда вошел? Мы закрывали дверь…

— Не знаю. Я… — Сид замолк, и Дэнни тоже.

Их спор был прерван сухим старческим смешком, донесшимся из кухни и… Бух! Бух! — стаканы, из которых друзья пару часов назад (или столетий) утоляли жажду, стаканы, оставшиеся на столе, кто-то легко сбросил на пол, и они разбились вдребезги, обдав друзей звоном умершего неодушевленного предмета, после чего наступила тишина, не считая едва уловимых шагов мистера Шилдса, приближавшегося к ступенькам крыльца.

Дэнни казалось, что время остановилось. Ребята стояли неподвижно, словно парализованные. И дело было не только в том, что по всем мыслимым и немыслимым доводам Лилипут не мог находиться на кухне, — их окончательно добил сам факт, что он дал о себе знать столь наглым способом. Они его искали. Долго искали. Но эта тварь сама выбрала подходящий, по ее понятиям, момент, чтобы выйти на сцену. Человечек не любил целую посуду; осколки, по-видимому, доставляли ему эстетическое удовольствие, хотя, возможно, он делал это просто из вредности. Почему все произошло так, как произошло, Дэнни не решался судить. Главное, теперь они не могут продолжить свою «охоту». В глубине души оба были благодарны за это Уиллу Шилдсу. Лилипут оказался неуловимым. Каким-то непостижимым способом он проник в кухню, несмотря на закрытую дверь. Нет, невозможно.

Уилл уже поднялся на крыльцо. Дэнни охватила паника. Отец непременно заметит в выражении их лиц что-то странное. Что они ему скажут? Дэнни с ужасом ожидал появления папы. Скрежет ключа — и Уилл Шилдс вошел в дом. Он еще не закрыл за собой дверь, когда увидел ребят. На его лице выразилось недоумение. С минуту он молча смотрел на сына и его друга. Дэнни молил про себя, чтобы Лилипут не вздумал что-нибудь сбросить на пол или засмеяться. Отец выглядел больным и уставшим, словно из Манчестера добирался пешком. Казалось, его лишит последних сил любая неприятность, даже мелкая. А эти стаканы… Дэнни открыл было рот, но выдавил из себя лишь слабое: «Па, па!» Мистер Шилдс тоже подал голос:

— Добрый вечер! Что тут у вас происходит?

— Извините меня, пожалуйста, но я… я… разбил… два ваших стакана на кухне и… не успел еще убрать. — Сид замолчал, ожидая ответной реакции на свои слова.

Дэнни был ему несказанно благодарен. Сид выкрутился из неприятной ситуации. Дэнни, например, не сумел бы так складно солгать, но друг нашелся, сообразил и очень вовремя взвалил все на себя. Даже будь сейчас жива мать Дэнни, ребятам ничто не грозило бы.

— Ну что ж, — равнодушно проговорил отец. — Всякое бывает. Ничего страшного. — И он прошел в свою комнату.

Ребята проводили его взглядом людей, выбравшихся из глубокой ямы-ловушки для крупного зверя.

— Пронесло, — пробормотал Дэнни. — Как ты догадался, Сид?

— Подумаешь! — Сид покачал головой. — Это не самое важное. — Он посмотрел на дверь кухни.

Дэнни согласился с другом — самое важное то, что они не обнаружили Лилипута до приезда отца. Мальчик чувствовал, что невозможность рассказать все отцу на руку лишь человечку, так что они пока в проигрышной ситуации и лучше…

— Господи! — воскликнул Сид.

— Что такое? — Дэнни и сам понял, в чем дело.

— Ты слышал? Господи, ты слышал, Дэнни?

— Да… да, я слышал!

Из кухни доносился слабенький топоток… маленьких ножек. Так может бегать лишь малюсенький человечек. Этот звук был так же неприятен, как назойливое жужжание мухи ранним утром, когда очень хочется спать и нет сил отогнать ее. Но к этому примешивалась жуть, так как было ясно, что это не сон и подобная тварь действительно существует. Неприятная до омерзения беготня продолжалась не менее полуминуты. Затем она прекратилась, раздался сухой смешок, похожий на кашель древнего старика, и все стихло. У Дэнни горел лоб и стучало в висках. Ему показалось, что человечек просто-напросто измывается над ними. Хорошо еще, что отец сидит у себя в спальне. Оттуда он никак не мог услышать частого топотка Лилипута. Сид повернулся к Дэнни:

— Я не знаю, как ты, а я больше не могу. Я больше не пойду на вашу кухню, Дэнни, — признался он, и Дэнни его прекрасно понимал. — Все! Из меня выжали все силы.

Дэнни и сам сейчас вряд ли согласился бы приоткрыть кухонную дверь. Друзья без слов попрощались, и Дэнни проводил Сида до крыльца. Он бросил на кухню взгляд загнанного волчонка и направился в свою спальню, тем самым отдаляясь от Лилипута. Хотя, по правде говоря, он не обольщался, понимая, что это все равно что, увидав восходящее солнце, пытаться укрыться от его лучей, побежав на запад. Вернувшись в свою комнату, чтобы навести порядок (чтобы отвлечься), Дэнни обнаружил, что здесь кое-что изменилось. Исчез колпак Лилипута.

 

Глава восьмая

1

Спустя два дня, поздно вечером в пятницу, Сид Абинери разговаривал со своим другом по телефону. Они расстались час назад. Эти два дня после неудачной «охоты» на Лилипута оба мальчика чувствовали себя как на иголках, едва высиживая до конца уроков, чтобы затем не расставаться до позднего вечера. Естественно, в доме Шилдсов Сид больше не появлялся. И Дэнни не имел ничего против. Наоборот, он сам бы не подпустил друга к злополучному дому, где волею судьбы ему пришлось жить. Дэнни тоже искал любой предлог, чтобы находиться дома как можно меньше.

Тетя Берта и Джонни приехали вечером в среду. Старший брат казался чуть поживее, но, конечно, до его прежнего, обычного состояния было еще далеко. Он почти не обращал внимания на Дэнни, но не так, как раньше, когда не считал его достойным своего внимания. Теперь Джонни жил в каком-то своем, отдельном мире. К счастью, придя из школы, он тоже не засиживался дома. Словно мартовский кот, Джонни являлся домой только поспать и поесть. Дэнни это успокаивало; он любил брата и не желал ему встречи с человечком. Вот за тетю Берту он беспокоился. Она постоянно находилась дома, не считая редких походов за продуктами. В Оруэлле она никого на знала, поэтому коротала свободное время за разгадыванием кроссвордов, вязанием, просмотром мелодрам и всех без исключения фильмов ужасов. Из всей семьи у тети Берты были самые вероятные шансы столкнуться с Лилипутом. Тем более что она проводила довольно много времени на кухне (хотя в глубине души ее младший племянник полагал, что с таким же успехом человечек может оказаться в любой другой комнате).

Утром в четверг и в пятницу Дэнни с трудом заставил себя войти в кухню. Оба раза, проглотив завтрак с невероятной быстротой и поблагодарив тетю, он пулей выскакивал в холл. Желудок просто выворачивало наизнанку от одной только мысли, что после школы надо идти домой. Воображение рисовало галлоны растекшейся по полу крови. И это, конечно, была кровь тети Берты. Дэнни ощущал себя человеком, которого казнят завтра на рассвете. Если тетя Берта умрет, в этом будет виноват только он, Дэнни. Ведь он знает о Лилипуте, знает и даже не пытается кого-нибудь предупредить. Дэнни мчался домой, где его встречала улыбающаяся тетя Берта, целая и невредимая. Но сколько так будет продолжаться? Сколько еще времени милая тетя Берта будет оставаться такой, а не превратится в обескровленный труп? В эти минуты Дэнни чувствовал себя виноватым и у него возникало желание завести разговор на тему, которая незаметно подвела бы к Лилипуту. Например, поинтересоваться у тети, какого роста самые маленькие люди. Она была эрудированной, знающей женщиной. Однако язык присыхал к нёбу, и Дэнни лишь с трудом выговаривал, что хочет пить.

В четверг он спросил у Сида, что тот думает об этом, есть ли смысл заговорить о человечке с кем-нибудь из взрослых. Друзья уже давно не встречали Гризли Ллойда, поэтому наконец рискнули зайти в Грин-парк. Сыграло определенную роль то, что после проделок Лилипута Медвежонок Гризли казался им шутом и болтуном. Парк был почти пуст, только невдалеке какая-то молодая женщина покрикивала на своего малыша лет трех или чуть побольше, чтобы не лез на качели. Ребята уселись в дальнем конце парка, лицом к входу. Но это произошло скорее случайно, а не потому, что они боялись пропустить внезапное появление Норма со своей компанией.

— Сказать, наверное, можно кому угодно, — медленно заговорил Сид. — Вот только поверит ли нам кто-нибудь? Конечно, если твоя тетя увидела бы Лилипута, она бы поверила. Но так… Я сам его не видел. Только слышал смех. Но это — я. Я тебя знаю, знаю, что ты не болен, а вот твой отец подумает, что у тебя что-то не то с головой. А какой-нибудь жирный потный док, осмотрев тебя, объяснит это тем, что ты потерял мать, и не удивится твоим «галюникам».

Дэнни хотел спросить друга, почему тот так уверен, что его будет осматривать непременно жирный и потный доктор, но воздержался от неуместного вопроса.

— Может, мы как-нибудь докажем, что он существует?

— Докажем? — удивленно переспросил Сид. — Как? Что ты можешь предложить? Как мы докажем?

Дэнни вынужден был признать правоту Сида. У них не было ни малейшей возможности чем-то осязаемым убедить кого-либо в своей правоте. Они по-прежнему оставались с человечком один на один.

— Сид, как ты думаешь, может, Лилипут больше не будет никого убивать?

— С чего ты это взял?

— Ну… вдруг ему хватит на год одного человека и…

— Как это «хватит»?

— Не знаю. Ведь убил же он прошлым летом миссис Тревор, а в этом году… мою… мать! Вдруг он убивает по одному человеку в год?

— Ну и что? Ты что, ждешь, чтобы в следующем году умер твой отец или Джонни?

— Нет! Нет! Я уверен, еще до Рождества, а может быть, раньше, я уговорю папу уехать отсюда. Он и сам, наверное, не хочет жить в этом доме. Мы уедем. Может, не из самого Оруэлла, я хотел бы жить здесь, просто сменим адрес.

— Дэнни, это было бы отлично, но ты кое-что упустил из виду! Год назад умерла Саманта Тревор, но ведь целый год в вашем доме никто не жил! Там никого не было. Кого же Лилипут мог убить? Никого. А теперь вы там живете.

Дэнни почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Он действительно упустил это из виду. После гибели семьи Тревор дом пустовал. Если не считать человечка. Да, Сид был прав, но все внутри у Дэнни противилось этой правоте.

— Но как он жил целый год один? Как?

— Откуда же мне известно, Дэнни?

— Он уже убил мою маму, зачем ему еще убивать? Ведь целый год не убивал!

— Дэнни, вдруг он как человек-убийца. Если хоть раз убил, то при каждом удобном случае будет снова убивать!

— Но Лилипут — не человек! — выпалил Шилдс.

— Конечно нет! Он еще хуже. Целый год ему ничего не светило. Теперь в этом доме каждый день есть живые люди.

— Что ты предлагаешь, Сид?

— Не знаю, Дэнни! Не знаю.

Ребята замолчали. Ситуация казалась по-настоящему тупиковой. Говорить кому-то бесполезно. Вот черт, нужно заново перетряхивать весь дом. Но к комнате с неоткрывающейся дверью прибавилась еще пара фактов. Лилипут был на кухне (это притом, что они там до этого все перерыли), но, когда Дэнни вернулся в свою спальню, кто-то уже успел забрать колпак. Кто, как не сам Лилипут? Дэнни чувствовал, что не ошибается. Выходит, человечек успел побывать за столь короткий срок в двух местах, причем двери были везде закрыты. Тем более что по пути из кухни в спальню Дэнни или обратно человечек не мог не столкнуться с друзьями. Впрочем, в темноте коридора от мог прошмыгнуть у них между ног. Если он сам не желает, чтобы на него обратили внимание, его невозможно заметить. Вот только зачем ему понадобилось забирать свой колпак после того, как сам же и оставил его? Дэнни не верил, что Лилипут забыл или потерял свою шляпку. Он оставил ее нарочно.

— Если б хоть у нас остался его колпак, — нарушил молчание Сид. — Пожалуй, можно было бы попытаться кому-нибудь рассказать. Твоему отцу, например. Он все-таки знает про миссис Тревор, вернее, что случилось с ней на самом деле.

— Нет! — покачал головой Дэнни. — Колпак мало что значит. Его может сшить какая-нибудь девочка своей кукле.

— У кукол не бывает таких колпачков.

— Все равно, не для куклы, так для другой игрушки! Что об этом говорить, если колпака у нас нет, — веско сказал Дэнни.

— Но как он забрался в твою комнату? — спросил после некоторой паузы Сид скорее самого себя, чем друга.

— Черт его знает! — зло бросил Дэнни. — Задавил бы эту тварь голыми руками. Но как до него добраться?

— Смотри, как бы он до нас не добрался! — буркнул Сид.

Грин-парк стал заполняться людьми, становилось шумно, и ребята, совершенно подавленные, пошли по домам. Оба не знали, как быть, что предпринять. В то же время ни Дэнни, ни Силу не хотелось и думать о том, что Лилипут когда-нибудь снова даст о себе знать. Особенно это касалось Дэнни. В конце концов, Силу не о чем беспокоиться, он может просто не заходить к нему в гости. Так полагал Дэнни и был уверен, что не ошибается.

В пятницу на большой перемене Сид шепнул Дэнни, что не выдержал бы и дня на его месте. Сид удивлялся, как его друг может каждый вечер ложиться спать в доме, где в каком-то неизвестном углу прячется Лилипут — существо пяти-шести дюймов ростом, не человек и не животное. Но Дэнни ничего не мог с этим поделать. Конечно, можно было убежать из дома, но как быть с папой и братом? А может, надо упасть на колени перед отцом и потребовать от него, чтобы они убрались из этого дома как можно скорее, бросив ненужные вещи и даже не пытаясь продать этот дом, потому что на это уйдет не один день? Дэнни мог кататься по полу, изображая истерику, или умолять со слезами на глазах, сравнивая смерть своей матери с кончиной миссис Тревор. Но разве мог он надеяться, что взрослый человек, пусть и понимавший чудовищную странность гибели своей жены, отнесется по-настоящему серьезно к словам девятилетнего ребенка? Отец никак не связывает обе смерти с домом и покинуть его просто так, не пытаясь продать, не захочет. Дэнни оставалось ждать.

Две ночи прошли нормально. Мальчик понимал, что нужно что-то делать, но ощущал себя загнанным в какой-то лабиринт, выбраться из которого было очень мало шансов. Приходилось плыть по течению. Дэнни попрощался с Сидом и возвратился домой только из-за родных. Тетя Берта позвала его ужинать. Джонни уже поел и сидел в своей комнате.

Дэнни без аппетита поужинал, поставил посуду в раковину и, выключив свет, уже собрался уходить, когда его слух уловил какой-то шум. Дэнни насторожился. Как будто чьи-то шаги. К счастью, шорохи доносились снаружи, и самое главное — Дэнни всем своим существом почувствовал, что звуки издает не Лилипут. Глаза после яркого света ничего на видели, и мальчик на ощупь пошел к окну. Секунду спустя он заметил какого-то вроде бы знакомого чем-то человека. Дэнни не мог узнать его, но понял, что незнакомец только что стоял под окнами дома, а сейчас осторожно удаляется по подъездной дорожке. Во всех его движениях чувствовалась враждебность. Дэнни с неприязнью смотрел ему вслед, недоумевая, кто же это такой. Дэнни моментально узнал незнакомца, как только тот достиг места, освещенного фонарем. Синяя джинсовка с капюшоном, широкие темные спортивные штаны, заправленные в высокие, голубые с белым, кроссовки. Хотя одет он был не как обычно, Дэнни узнал бы его из тысячи других. Это был Гризли Ллойд. У Шилдса сперло дыхание. Подумать только, Норм стоял под окном и наблюдал, как Дэнни ковыряется в тарелке! Что ему здесь понадобилось? И как он узнал, где живут Шилдсы? Впрочем, в таком городке, как Оруэлл, это не составляет труда, и если кто-то очень захочет, то без особых усилий найдет адрес нужного человека.

Неожиданно Медвежонок Гризли остановился и медленно повернулся. Уличный фонарь осветил его лицо. Дэнни передернуло. У Ллойда было ужасное лицо, такого выражения просто не может быть у подростка. В его сторону смотрело лицо маньяка, безумного, больного человека. И Дэнни показалось, что Норм смотрит прямо на него. Гризли конечно же не мог видеть Дэнни, и мальчик прекрасно понимал, что скрыт темнотой кухни, но избавиться от неприятного ощущения, словно на него навели луч прожектора, не мог. Гризли улыбнулся. Улыбкой убийцы.

Дэнни хотел отойти от окна, но боялся, что движение выдаст его. Пришлось ждать, пока Гризли отвернется. Норм на удивление долго пялился на дом, точно хотел, чтобы его вид отпечатался в памяти Дэнни навсегда. Тени под глазами, образованные светом фонаря, создавали впечатление, что у Гризли пустые глазницы. Норм выглядел гораздо старше, чем в прошлый раз, если не сказать — старее. Над жирным телом подростка белело лицо пожилого человека. Наконец, насмотревшись, Ллойд повернулся спиной и, постояв немного словно в раздумье, скрылся в тени дуба, уже почти совсем осыпавшегося. Дэнни, вздохнувший было с облегчением, вновь напрягся. Ему показалось, что Ллойд вовсе не собирается уходить, а ожидает, когда наступит ночь. Неприятно (и страшно) было сознавать, что где-то рядом находится Гризли Ллойд, смотревший на Дэнни в освещенной кухне из темноты двора и ожидающий сейчас неизвестно чего. Это продолжалось не менее тридцати минут. Дэнни покрылся потом при мысли, что Медвежонок Гризли надумал торчать под дубом всю ночь. Следовало не упускать из виду, что кто-нибудь случайно зайдет в кухню и неожиданно включит свет. Тогда Ллойд увидит его. Неожиданно Гризли перестал прятаться в тени, зашевелился и снова вышел на дорожку. Бросив последний взгляд на дом Шилдсов, он удалился. Долгие, тягучие минуты закончились. Дэнни опустился на стоявший рядом стул и вытер ладонью вспотевший лоб. Гризли чувствительно подействовал на него. Человечек человечком, но и он — не единственное зло на свете. Вот тогда Дэнни и позвонил Сиду. Он испытывал потребность выговориться.

2

— Дэнни, с чего ты взял, что он видел тебя?

— Как только я выключил свет, услышал шаги. Он отходил от окна кухни! Он видел меня. Бр-р-р! Он смотрел на меня, пока я ел.

— Да-а-а, — протянул Абинери. — Что ему там было надо? — спросил он скорее себя, чем Шилдса. — Хреновое дельце!

— Ты же говорил, что он не знает, где я живу! — не выдержал Дэнни.

— Он знает, что ты новенький. Что вы переехали. А в Оруэлле всем известно про дом Тревора. Все знают, где он находится. И всем известна фамилия семьи, которая купила этот дом.

Дэнни молчал. Он был полностью согласен с Сидом. Вообще-то и не имело значения, откуда Ллойд узнал адрес Дэнни. Важно, что узнал. Только почему он шлялся поздно вечером здесь, а не попытался подловить Дэнни у начальной школы, ведь куда проще подкараулить его по дороге домой. Возможно, Гризли надеялся, что Дэнни нет еще дома и он скоро придет. Поэтому он и спрятался в тени дуба, а на самом деле к окну кухни и не подходил, Дэнни это только показалось. Объяснение это, однако, звучало не очень убедительно.

— Не переживай, старина! — успокоил его Сид, затем уверенно добавил: — Если бы ему был нужен ты, он просто вычислил бы тебя у школы. — Это было похоже на правду.

— Может быть, и так, — отозвался Дэнни. — Но… Сид, понимаешь, мне кажется… кажется, это был… не Медвежонок Гризли.

Абинери несколько секунд молчал, затем, хмыкнув, спросил:

— Тогда кто же?

— Гризли. Но…

— Ты же сам говоришь, что это не он.

— Послушай, Сид! Он выглядел как Ллойд, но я…

— Что значит «он выглядел как Ллойд»? Если он выглядел, значит, это и был Ллойд.

— Сид, я не знаю, как тебе объяснить. Внешне он напоминал Ллойда. Если бы его кто-нибудь увидел из знакомых, принял бы его за Ллойда. Но я видел выражение его лица, когда он обернулся и несколько минут смотрел на дом.

— Ну и что с того? — спросил Абинери.

— Мне показалось, что у него нет глаз! — выдавил Дэнни.

— Нет… чего? — Сид хихикнул. Но в этом смешке чувствовался страх. — Чем же он… смотрел на дом?

— Это не смешно, Сид! — заметил Дэнни. Он с такой силой сжимал трубку, что руке стало больно, однако разжать пальцы он никак не мог. — Это был не Гризли. Он только был похож на Гризли, но между ним и Медвежонком большая разница. И дело не только в пустых глазницах.

— У него что… действительно не было глаз?

Сид пытался говорить спокойно, но у него это плохо получалось. При мысли, что кто-то, до безобразия похожий на Ллойда Гризли, шатался только что у дома Дэнни, а теперь, вполне вероятно, находится под окнами его собственной спальни, мальчика охватил приступ страха. В душе Сид уже ругал себя, что когда-то выбрал себе спальню на первом этаже. Наверху было бы куда безопаснее.

— Не знаю! — признался Дэнни. — Было далеко, да и темно. Может, из-за тени так показалось. Ладно, хрен с ними со всеми! И с Ллойдом, и с тем, кто на него похож, — подвел итог Дэнни, который, вместо того чтобы отвести душу с Сидом, только нагнал на себя еще больше страха.

Друзья попрощались.

3

Дэнни ласковым прикосновением разбудила тетя Берта и сказала, что его просит к телефону друг. Дэнни глянул на будильник — девять с половиной. Он вспомнил, что долго не мог заснуть, несколько раз просыпался ночью, вздрагивая, точно эпилептик. Один раз ему показалось, что он слышал мелкий негромкий топот. Смех, старческий омерзительный смех, к счастью, он слышал только во сне. А вот топоток маленьких, коротеньких ножек… Хотя сознание, измученное постоянным ожиданием беды, могло выдумать и не такое. По крайней мере, Дэнни очень надеялся, что это тоже было частью сна. Неудивительно, что он проспал как убитый до половины десятого. Дэнни подумалось, что Сид (это был, естественно, Сид — кроме него, Дэнни никто не звонил) хочет, наверное, сообщить ему что-то важное. Он прямо в трусах и майке помчался в гостиную, схватил лежавшую на столе трубку и, даже не спрашивая, кто звонит, и не сказав «да», выпалил:

— Привет, Сид! Ну как ты? Как спалось? — Он замолчал, ожидая ответа от Сида. Последовала продолжительная пауза и… ничего! Глухо. — Алло, Сид? Ты меня слышишь? — Молчание. Нет, эти шуточки не пройдут! Слегка рассердившись, Дэнни проговорил: — Ну, хватит, Сид! Хватит! Как ты сегодня спал? Я, например, скоро кончусь! Такая ерунда снится, если б ты только знал. Просыпаюсь, ворочаюсь и… — Только тут до мальчика вдруг дошло, что Сид так и не отозвался. Он не только ничего не говорил, но и вообще не издал ни единого звука. — Э-э… Сид, алло! Не молчи! Тебе что, делать нечего? Мне сейчас не до шуток. Тем более дурацких. — Но Сид (если это был он на другом конце провода) и не думал отзываться. Дэнни нахмурился. — Сид, черт тебя дери, все! Ты меня замучил! — Молчание. Тетя Берта не могла ошибиться — его кто-то позвал к телефону. Но Сид давно бы хоть хмыкнул, давая понять, что это он. Такое долгое молчание… нет, это на него не похоже. — Алло! Кто это звонит? Кого вам надо? Алло, я слушаю. — Чем больше Дэнни прислушивался, тем яснее чувствовал, что кто-то молчит специально. — Алло! Сид, если это ты, отзовись. Иначе я положу трубку. — Однако на того, кто находился на другом конце, это произвело не больше впечатления, чем если бы Дэнни пригрозил ему, что укусит его на нос — Алло! Куда вы звоните? — По-прежнему тишина, и Дэнни, не выдержав, бросил трубку.

С минуту он молча смотрел на аппарат, словно пытаясь таким образом вычислить звонившего. Вполне вероятно, что это чья-то глупая шутка или с телефоном что-то не в порядке, но все же это молчание почему-то испугало мальчика. Он зашел в кухню и как бы между прочим спросил у тети:

— Скажите, тот, кто меня спрашивал, это был мальчик?

— Да. — Тетя Берта глянула на него. — Кажется, мальчик. А почему ты спрашиваешь? Ты разве не говорил по телефону?

— Ну… нет, вообще-то. Там были какие-то помехи, — соврал Дэнни. — И связь прервалась.

— Ну, ничего. Если это был кто-то из твоих друзей, то он сейчас перезвонит.

— Конечно.

Дэнни вышел из кухни немного успокоенный и направился к лестнице. Он уже взялся одной рукой за перила, когда телефон снова зазвонил. Дэнни вскрикнул от неожиданности и побежал в гостиную. В дверях он успел крикнуть тете Берте, что возьмет трубку сам. Ему стоило больших усилий заставить себя прикоснуться к аппарату. Дрожащей рукой он резко снял трубку, понес ее к уху, но задержал на некотором расстоянии, как будто опасался, что иначе может оглохнуть.

— Да! Я слушаю. — Дэнни не узнал собственного голоса. Гнетущий страх не покидал его.

— Дэнни, привет! — вопреки всем ожиданиям прозвучал голос Сида. — Ты что, спал?

— Сид! Скажи, ты только что звонил?

— Ну, я набирал твой номер. Но было занято.

— Нет, я имею в виду, что ты молчал, закрыв трубку рукой?

— Когда? Я позвонил тебе только сейчас. И как видишь, не молчу.

Дэнни чувствовал, что Сид не врет. Но вдруг? Сид тот еще парень! Кто еще мог позвонить и молчать, слушая, как надрывается Дэнни.

— Сид! Скажи честно, ведь это ты звонил?

— О чем ты?

— Ты позвонил и молчал. Я понял, что это был ты. Признайся.

— Черт! Дэнни, я звонил, но у вас было занято.

— Понимаешь, кто-то только что звонил. Тетя Берта подняла трубку, позвала меня. Но никто ни звука не произнес. Я думал, это ты…

— Нет. Я бы сказал. Дэнни, забудь!

— Сид! Ты не смейся, но все это очень странно. Я чувствую что-то… нехорошее.

— Ладно. Мы все равно ничего не можем изменить! Лучше приходи ко мне. Мои уехали к родне в Манчестер. И я кое-что узнал про Гризли Ллойда.

— Что ты узнал?

— Э-э… приходи, короче, ко мне. По телефону болтать… Ты ведь все равно собирался ко мне?

— Да. Конечно, — заверил Дэнни. И хотя его распирало от любопытства пополам со страхом, он не стал больше требовать пояснений. — Через полчаса буду у тебя. — Дэнни положил трубку.

Он быстро позавтракал, оделся и вышел на улицу. Моросил мелкий дождик. В это субботнее утро Оруэлл словно вымер. Пока Дэнни шел к дому Абинери, по Канзас-стрит проехал лишь один старый «плимут». Погода была под стать настроению мальчика. Он вдруг осознал, что за последние дни совершенно не думал о матери. А ведь прошло всего чуть больше недели со дня ее смерти. Неделя! Дэнни даже остановился. Впечатление такое, будто он всю жизнь живет без матери. Теперь ее мелкие придирки, по большей части без особых причин, казались ему чуть ли не приятными. Она же его мать. Когда у него будут свои дети, он, наверное, поймет ее. Да, несколько раз она поколотила его. Но ведь и ее можно понять. Мальчику вдруг стало мучительно стыдно и совестно: за столько дней он ни разу не вспомнил про маму! Он с отвращением подумал, с каким аппетитом съел свой завтрак. И заплакал, не в силах переносить воспоминания, наполнявшие его сердце болью. Мелкие капельки дождя смешивались с соленой влагой горя. Кое-как, спотыкаясь, он добрел до дома Абинери.

— Ты что, плакал? — спросил Сид.

— Нет, — солгал Дэнни. — Холодно сегодня, вот лицо и покраснело.

После слез ему стало немножко легче.

— Я, конечно, не знаю, почему наш обожаемый Медвежонок не трогал нас больше трех недель, может, он сидел на диете и ему было не до нас. Не знаю. Но это и не важно. Вчера я встретил Грегори Доуна из моего класса. Ты знаешь его? Такой рыжий, с большим носом? — Сид сделал паузу. Дэнни кивнул. — Он чего-то болтался в нашем квартале. Он ведь живет на Солс-стрит. Мы с ним разговорились, и знаешь, что он мне сказал?

— Откуда мне знать? Не тяни, Сид! — потребовал Дэнни.

— Норм Ллойд вот уже пять дней как пропал. А в среду его родители заявили в полицию об исчезновении.

— Чертовщина какая-то! — вырвалось у Дэнни. — Как же так?

— И мама мне сегодня сказала, что у Ллойдов пропал мальчик. Спрашивала, знаю ли я этого идиота.

— И что ты ответил? — не удержался Дэнни.

— Что я ответил? — Сид хмыкнул в своей обычной ехидной манере. — Сказал, что лично не знаком.

— О Господи! Как же он пропал, если… — Дэнни замолчал.

— Если «что»? — спросил Сид. — Если ты вчера его видел?

— Послушай, Сид! Почему ты мне вчера не сказал по телефону про Гризли?

— У меня это вылетело из головы! Я забыл.

— Это не смешно, Сид! Гризли объявили пропавшим без вести, а он чуть ли не ночью шляется у меня возле дома!

— Но ведь ты сам говорил, что не уверен, Гризли ты видел или нет! — напомнил Абинери.

— Я видел Гризли, но… — Дэнни замолчал. Через несколько секунд он продолжил, выделяя каждое слово: — Это, конечно, Гризли, но… он был другим. ДРУГИМ!

— Что-то больно заумно! — заметил Абинери.

— Понимай как знаешь!

Ребята замолчали, углубившись каждый в свои мысли. Дождь начал стучать в окно чуть сильнее, делая еще уютнее небольшую комнатку Сида. Дэнни казалось, что момент, когда надо будет возвращаться домой, еще очень далеко. Нет, он хотел бы проводить как можно больше времени и с отцом, и с тетей Бертой, и даже с Джонни, не сказавшим младшему брату со дня смерти матери не единого обидного слова, не говоря уж о пощечинах и подзатыльниках. Но отец ушел в себя, как улитка в раковину, стал таким замкнутым и молчаливым, что Дэнни это даже пугало. Ко всему прочему, находиться дома означало подвергать себя ежеминутной опасности повстречаться с Лилипутом. Как странно, подумал Дэнни, несколько дней назад он сам желал встречи с человечком больше всего на свете. Теперь же чувство мести захлебнулось во всепоглощающем страхе, и он сам удивлялся, как ему хватило ума устраивать поиски этой твари в доме. Как он мог бороться с Лилипутом? Существом, убившим по крайней мере двух человек престранным способом. Его физические размеры могли служить ловушкой для наивных простаков, не осознававших разницу между обычным человеком и человечком. Мысли Дэнни начинали путаться, как будто их размывал своим шумом стучавший в окно дождь, и он понял, что вот-вот заснет. Разговор с Сидом сегодня никак не клеился, и они оба разлеглись на кровати, точно уставшие воины, исполнившие важную миссию.

4

Сон почти совсем замутил его сознание, когда Сид зашевелился и сел на кровати, явно к чему-то прислушиваясь. Дэнни тоже услышал какие-то неясные звуки. Чьи-то голоса. Сид слез с кровати, подошел к окну.

— Ну что там? — спросил его Дэнни. Он понимал, что кто-то шел к крыльцу, и в этом не было ничего особенного, но где-то глубоко внутри рождалось неприятное предчувствие. В другое время Дэнни, пожалуй, прислушался бы к нему, но сейчас он находился у Сида, а не дома, и, к счастью, Лилипут очень далеко.

— Это Миранда, — ответил Сид. Затем добавил с сарказмом: — Со своим петушком Питом! Пришли просушить свои перышки.

— Ты же говорил, что твои уехали в Манчестер!

— Говорил, — согласился Сид. — Отец с матерью. А Миранда слишком… Ей и так не хватает времени на своего волосатого супермена. Она знает, что дома никого, вот и притащила эту обезьяну.

Сид продолжал наблюдать за парочкой. По-видимому, они стояли на крыльце, о чем-то советуясь. Вообще-то Дэнни не совсем понимал, почему Сид так неприязненно относится к дружку своей сестры. Наверное, свое отношение к Миранде он автоматически переносил и на ее приятелей. Как заметил Дэнни, так же вела себя и Миранда. Самому Дэнни казалось, что ее дружок — неплохой парень, во всяком случае, он не заслуживает насмешек Сида (пусть и за глаза). Разговор на крыльце смолк, послышался лязг ключа в замочной скважине. Входная дверь отворилась, и молодые люди вошли внутрь. Сид беззвучно хихикнул и застыл без движения. Дэнни показалось, уши у него прямо шевелятся, пытаясь уловить каждый звук. Сид прошептал сидевшему с открытым ртом Дэнни:

— Они не знают, что мы дома. — Сид ухмыльнулся, а Дэнни почувствовал себя неловко. Ведь им обоим был слышен почти весь разговор.

— Мы одни? — осторожно спросил Пит Андерсон, высокий худощавый парень с узким лицом и черными длинными волосами.

Миранда томно глянула в его глубокие карие глаза с длинными, как у женщины, ресницами и проворковала, подражая героине одной мелодрамы, которую видела недавно по телевизору:

— Разумеется, дорогой! — Она обняла его и громко чмокнула.

«Ого, — подумал Пит. — Неужели на нее так подействовало шампанское? Сама целует. Это что-то новое!» Вслух он для пущей уверенности спросил:

— А где все?

— Я же сказала, что мы одни, Пит! Неужели этого мало? — Не задерживая шага, она все же пояснила: — Папа и мама поехали к бабушке в Манчестер. Приедут только вечером. Часов в девять, не раньше.

— А где Сид? — поинтересовался Андерсон.

Миранда скорчила рожицу, сложив свои хорошенькие, пухлые губки трубочкой.

— Сдался тебе этот Сид! — протянула она. — Его нет, как видишь. Наверное, мой бестолковый братец где-то таскается со своим дружком, который живет в доме Треворов.

Миранда убрала от парня руки и повела его в гостиную. Девушку всегда захватывали истории типа той, что произошла в прошлом году в доме, где сейчас живут Шилдсы. Однако ее другу это было неинтересно. Всякий раз, когда Миранда заводила речь о чем-нибудь подобном, он старался перевести разговор на другое.

Как-то в конце лета Миранда пришла на свидание очень взволнованная. Как заметил Пит (к тому времени они встречались уже почти месяц), Миранда недолюбливала младшего брата. Но в тот день она переживала за него. По ее словам, Сид связался с мальчиком, чья семья купила и сейчас живет в доме Алекса Тревора. Пит, естественно, знал о кровавой бойне, учиненной парнем, учившимся в школе в одно время с ним, в параллельном классе. Но такого интереса к этому, как у Миранды, он не испытывал. Его вообще смешили истории, полные мистического ужаса, так что он постарался успокоить Миранду, уговаривая ее не забивать себе голову всякими глупостями. То, что ее брат будет ходить в дом, где год назад нашли в крови четыре трупа, ни о чем не говорит, и только идиот может чего-то бояться.

— Не знаю, как ты, дорогой, а я ни за что не согласилась бы жить в этом доме, — проворковала Миранда так ласково, словно делала Питу комплимент, а не говорила о чем-то ей неприятном. — А Сидди готов торчать там целыми днями. И только фыркает, если ему что-нибудь скажешь.

Миранда присела возле Пита. Парню не очень нравилось, когда подруга называла его «дорогой». И уж совсем не нравилось, когда она опять заводила разговор о доме Тревора. Бывшим домом Тревора она его никогда не называла. В сознании Миранды этот дом отпечатался навсегда как дом Алекса Тревора. Но сейчас Пит и не думал прерывать свою девушку. Он пытался успокоиться, унять разбушевавшееся сердце. Причиной этого волнения было то, что они с Мирандой остались одни. Нет, и раньше подобное случалось, но девушка не позволяла даже дотронуться до себя. А сегодня она сама его целует! Может, это и есть тот момент, которого он давно ждал? Они встречаются уже достаточно долго, не пора ли перейти к более тесным отношениям? Андерсон обожал свою подругу, но это обожание ничуть не уменьшало его желания. Когда он заводил речь об этом, Миранда постоянно уходила от откровенного разговора. И Пит терпеливо ждал, ведь это не было для него самоцелью. Придет время, говорил он себе. Миранда, в конце концов, без ума от него, и время обязательно придет.

Сегодня с утра пораньше он неожиданно сам для себя предложил ей выпить шампанского, и Миранда согласилась. Алкоголь подействовал на нее, и, как облегченно заметил Пит, раннее время никак не влияло на ее настроение. Более того, Миранда, улыбаясь, предложила пойти к ней домой, пояснив, что родители укатили до вечера. Уже в тот момент Пит Андерсон почувствовал, что ему трудно дышать и к горлу подкатил ком, заставив напрячься все тело. Воображение возбужденного юноши рисовало самые захватывающие картины. Когда они шли к дому Абинери, Пит, обнимая Миранду правой рукой, плавно скользнул вверх по ее телу. Ладонь почувствовала упругую девичью грудь. Но Миранда даже не подумала отстраниться, продолжая весело щебетать. Многообещающее начало. Питу требовалось прийти в себя, чтобы не наделать ошибок, которые перечеркнут его шансы. Главное — не спешить и не форсировать события. Время еще есть.

— Хочешь пива? — спросила Миранда. Левой рукой она гладила его бедро. Пит совсем растаял.

— Конечно хочу! — заявил он, широко улыбаясь подруге. Он легко обнял Миранду за плечи и притянул к себе. Но поцелуя не получилось. Миранда внезапно поднялась, и губы Пита поцеловали пустоту.

— Пошли ко мне в комнату, — предложила она, не глядя на друга. — Я включу музыку, а потом принесу тебе пива.

Сид посмотрел на Дэнни и пробормотал:

— Вообще-то надо было подать какой-нибудь знак, чтобы она со своим женишком знала, что мы дома. Черт, ну она и развоется!

Дэнни в недоумении взглянул на друга и шепотом спросил:

— Так что же будем делать? Сидеть как мыши, пока они не уйдут?

— Ты что! Они могут торчать здесь еще часов пять. Ты не одуреешь за столько времени? — Он слабо улыбнулся. Дэнни закивал в знак согласия. — Так что это не подходит.

— Придется выходить? Или что?

— Куда выходить? Уже поздно! Надо было раньше. — Сид хмурился, продолжая прислушиваться, водя ушами, как локаторами.

Тем временем Пит и Миранда поднялись на второй этаж. Как только они оказались в ее спальне, Пит крепко обнял подругу, целуя ее лицо. Миранда несколько секунд упиралась руками в его широкую грудь, но, когда их губы встретились, сама обняла его. Левая рука Пита стала спускаться все ниже и ниже, пока не остановилась на округлой ягодице. Пит немного прижал к себе аккуратный задик, прятавшийся в узких джинсах. Миранда неожиданно вырвалась и, тяжело дыша, напомнила разгоряченному поклоннику:

— Я обещала угостить тебя пивом.

— Миранда! Не…

— Подожди, Пит! — требовательно сказала девушка и вышла из спальни.

Андерсон слышал, как она спускается на первый этаж. Пит знал: Миранда капризна. Захотела принести ему пива — пусть принесет. Тем более что он сам не прочь разбавить шампанское пивом. Не удовлетвори он сейчас ее любую прихоть, даже самую пустую, и ничего с ней не получится. Нет, сегодня он будет терпеливым. Может, еще не скоро представится подходящий случай. Но его сжигало желание. Он едва высидел, дожидаясь Миранды. Ему казалось, она слишком долго возится, его так и подмывало пойти ей навстречу, но он сдержался. Пит не без оснований опасался, что этим вызовет у подруги только раздражение. Наконец Миранда появилась с банкой пива в руке.

— Прошу! — Она бросила ему банку. Пит ловко поймал ее, открыл и стал пить небольшими (пиво было холодным) глотками.

— О'кей, — сказал Пит, опустошив банку наполовину. Он похлопал рукой возле себя. — Присаживайся рядом! — предложил он. Миранда захихикала, хитро сощурившись. — Садись, — повторил Пит.

— Сэр! — засмеялась девушка. — Я вам помешаю допить пиво.

— Не помешаешь.

— Помешаю! — стояла на своем Миранда. Она, не приближаясь, стояла у окна, с улыбкой глядя на Пита.

— Глотни ты, Миранда, — предложил Пит, протягивая банку.

— Не-а, — проворковала девушка.

Она достала из-под стола магнитофон, поискала кассету и через минуту комнату заполнил голос Дэвида Боуи. Услышав музыку, Сид с улыбкой повернулся к Дэнни:

— Все! Сейчас уходим. Не будем мешать моей сестре очаровывать эту обезьяну.

— И вовсе он не обезьяна, — вырвалось у Дэнни.

— Что? — не понял Сид. — А-а! Это не важно, кто он!

Сид несколько минут прислушивался, затем осторожно приоткрыл дверь и махнул рукой другу. Музыка заглушала шаги, тем не менее ребята шли очень осторожно. Когда Сид уже открыл входную дверь, Джонни почудилось, будто он слышал смех. И это был смех не Пита Андерсона и не Миранды Абинери. Но музыка не давала разобраться, ошибся Дэнни или нет. Он остановился на пороге, пытаясь вновь уловить померещившийся ему смех.

— Чего ты застрял? — прошептал Сид. — Двигай.

— Сид, мне кажется…

— Пошли! — Сид потянул его за ворот куртки и закрыл входную дверь.

Больше ни Сид, ни Дэнни никогда уже не видели Миранду Абинери живой.

5

Пит уже почти допил пиво, когда Миранда замерла, прислушиваясь. Ее напряженное лицо чуть смягчилось, как только она сделала музыку тише.

— Мне показалось, кто-то смеялся. Ты ничего на слышал, Пит?

— Нет. — Пит покачал головой. Он подумал, что подруга ошиблась. Они были одни. Кто может смеяться?

— Может, Сид дома? — Миранда пожала плечами. — Подожди, схожу проверю.

Девушка вышла. Пит заметил, что она расстроена. Ну, пусть еще раз удостоверится, что они в доме вдвоем и никто не помешает в самый последний момент… Он ждал ее. Прошло уже долгих минут пять, когда девушка вернулась. Пит встревожился, увидев бледное, с расширенными глазами лицо подруги.

— В чем дело, Миранда? — Парень поднялся ей навстречу. Она посмотрела ему прямо в глаза:

— Пит, я слышала смех! Я включила музыку так громко, но все-таки расслышала.

— Сид дома?

— Нет. — Она покачала головой. — Никого. — Миранда присела на кровать, Пит последовал ее примеру. — Пит! Может, мне показалось?

— Конечно показалось, — неуверенно поддакнул Пит.

— Смех какой-то странный. Как будто смеялся старик! Сид не может так смеяться.

— Глупости! — Теперь Пит был уверен, что его девушке померещилось. — У вас в доме нет стариков! — Пит улыбнулся, обнимая подругу. — У тебя папа и мама слишком молоды. — Он чмокнул ее в щеку. Но Миранда даже не улыбнулась.

— Почему никого нет? Я же слышала смех!

— Успокойся, беби! Не забивай голову чепухой. Тем более если она тебе померещилась.

Он вновь поцеловал ее, на этот раз в шею, рука стала пробираться между бедер. Девушка отстранилась. Пит решил спасать положение.

— Принеси-ка, крошка, еще одну баночку пива, пожалуйста! Если я только не ограблю твоего папу! О'кей?

— Хорошо. — Она встала и слабо улыбнулась ему.

— Вот это уже лучше! — воскликнул Пит. — Спаси меня! Я умираю от жажды! — На самом деле Питу не очень-то и хотелось пить. Ему вдруг пришло в голову, как помочь подруге расслабиться. — Миранда? Может, возьмешь и себе баночку? Выпьешь со мной за компанию! Как ты на это смотришь?

— Фи! — Она скривила свое личико. — Пит, ты что, хочешь, чтобы я совсем ничего не соображала? — Она кокетливо подмигнула ему.

— Ну что ты! — Пит изобразил легкое негодование. — Совсем нет. — Как раз этого он и хотел. Ну, не совсем, чтобы она отключилась, но хотя бы расслабилась, не убирала его руку во время путешествия по бедрам и выбросила из головы разную чушь вроде стариковского смеха. — От одной баночки ничего не произойдет! — успокоил он девушку. — Ну пожалуйста, Миранда! За компанию…

— Хорошо, я подумаю! — Она вышла из спальни.

— Теперь главное, чтобы в самый неподходящий момент не приперлись ее предки, — пробормотал себе под нос Пит. Парень вновь почувствовал возбуждение и нервными движениями стал тереть разгоряченное лицо.

Миранда спустилась по лестнице почти до первого этажа, когда ее слух уловил звук нескольких мелких шажков, вроде бы раздавшийся наверху. Девушка резко остановилась. С минуту она прислушивалась, потом негромко позвала:

— Пит! Это ты? — Но в ответ, естественно, ничего не услышала.

До нее вдруг дошло, что, если бы Пит приоткрыл дверь, музыка звучала бы громче. Значит, он не выходил из спальни. Тогда кто же наверху? Или ей опять показалось? Миранда неожиданно вспомнила про Сида. А что, если ее тупоголовый братец решил подслушать, чем они с Питом будут заниматься, и прячется где-то в доме? Тогда ему не позавидуешь, если, конечно, он попадется ей в руки. Хотя нет! Он не настолько туп. Вообще-то у Миранды были на сегодняшний вечер грандиозные планы. Пит — сообразительный парень, отметила она про себя, коли предложил ей с утра пораньше выпить шампанского, от которого она перестала чувствовать себя так скованно. Правда была в том, что Миранде надоело ходить в девственницах. Нет, она не сгорала от физического желания, точнее, его вообще не было. Было любопытство. Хотя нет, однажды она почувствовала что-то похожее на желание. Это было в конце сентября, на вечеринке у одной подруги. Пит тогда так долго терся об нее и так часто целовал, что и у нее пробудилось какое-то смутное желание. И вот сегодня ей хотелось испытать еще раз это ощущение. Она считала себя достаточно взрослой, а по-настоящему распрощаться с детством можно, лишь когда Пит станет не просто ее парнем, а ее МУЖЧИНОЙ. Чем он не подходящая кандидатура? Тем более что обожает ее и всегда готов выполнить любой ее каприз. После «этого» их отношения станут еще лучше. Конечно, Пит не очень опытен, но уж две-три девушки у него было. Поэтому чувство, что в доме кто-то есть, испортило девушке настроение, а главное — убило в ней желание заниматься какими бы то ни было (пусть даже очень приятными) экспериментами.

Из спальни по-прежнему доносились звуки музыки, а в остальной части дома царила тишина. Миранда пожала плечами и отправилась в кухню. Она не заметила, что из-за вазы с искусственными цветами, стоявшей на столике в прихожей, за ней наблюдают два желтых глаза. Миранда вошла на кухню, открыла холодильник и достала банку «Будвайзера». Она не удержала дверцу, и та сильно хлопнула. От этого неожиданного хлопка она вздрогнула и… вспомнила. Вспомнила, как позавчера мать рассказывала ей про Сида.

Она пришла утром будить его в школу, он спал и разговаривал во сне. Он бормотал что-то непонятное, мать разобрала странные слова: «Лицо как у старичка». Миранда еще посмеялась — ну и сны снятся ее брату! Сейчас ей вдруг стало не до смеха. Ее бил озноб. Она слышала смех (как ей показалось), когда была у себя в комнате. Как будто смеялся… старичок. Именно старичок. Почему-то в сознании этот дробный смех вызывал представление о маленьком старичке. Что же бормотал во сне ее брат? О каком старичке? Все это казалось глупостью, но почему-то сейчас, в эти минуты, у девушки появилась уверенность, что в доме действительно кто-то смеялся.

Миранда сглотнула и почувствовала такую боль в горле, словно у нее была тяжелая ангина. У нее замерзла рука, сжимавшая банку пива, она переложила ее в другую. Музыка доносилась словно откуда-то издалека. Где-то там ее Пит, ее Пит, и она хочет быть рядом с ним, пусть он согреет ее. Боже, как ей холодно! Дом вдруг стал чужим и негостеприимным. Ее спальня, наверное, сейчас не ближе, чем Атлантическое побережье Джорджии. Может, ей стоит взять и себе баночку пива, как советовал Пит? Это поможет ей расслабиться, ведь действие шампанского уже почти закончилось. Хорошая мысль. Зубы у девушки стучали, кожа покрылась пупырышками, но не от страха перед молчаливым домом, который словно тянулся на десятки миль между ней и Питом, а от холода. Черт! Почему сегодня такой холодина? Словно январь на дворе. Ладно, сейчас она возьмет еще одну банку пива, поднимется к Питу и признается, что хочет его. Пусть он согреет ее. О да, он ее согреет как следует! Пит это умеет.

Миранда открыла дверцу, потянулась к банке и… отдернула руку. Банка была такая ледяная, что обожгла ей руку. Миранда застыла в полнейшем недоумении. Что за бред? Разве может быть банка такой холодной, даже если б она находилась в морозилке? Но в следующую секунду девушка забыла и про пиво, и про холодильник. Ее тело внезапно атаковал холод. Было такое ощущение, будто она вдруг очутилась на Северном полюсе накануне Рождества, хотя перед глазами по-прежнему была кухня родного дома. Дверца холодильника осталась открытой. Миранда в ужасе хотела закричать, но страшная ангина, которой не было еще и пять минут назад, так сдавила горло, что девушка с трудом сама расслышала свой хрип. В мозгу, охваченном паникой, осталась только одна мысль: «К Питу, к нему. Он поможет». Но ступать было очень больно. Каждый шаг обмороженных ступней отдавался в голове невыносимой болью. Не дойдя двух-трех футов до двери, Миранда упала, не удержавшись на ногах, которых уже не чувствовала. Сознание еще работало. Девушка понимала, что не сможет позвать на помощь, поэтому попыталась ползти. Но заледеневшие пальцы лишь скользили по линолеуму. Все ее существо пропитал страх. Казалось, кто-то понижает температуру по своей таинственной схеме, и спешит, спешит…

Сквозь пленку, мутную серую пленку, застлавшую глаза, Миранда видела, что кругом нет инея, вообще ничего такого, что бы указывало на резкое похолодание в кухне. Мороз сковал лишь ее тело. Это было единственное, что она понимала, страх за собственную жизнь не давал ей думать ни о чем другом. Каждая клеточка ее тела стонала от боли и всепроникающего холода. В конце концов она прекратила тщетные попытки выбраться из кухни: ей казалось, что ее пальцы просто-напросто сломаются, как сосульки. Она перестала скользить руками по полу и застыла неподвижно, свернувшись калачиком. Внезапно боль уменьшилась, превратившись из невыносимо жгучей в тупую, далекую. Постепенно и она прошла. Было уже не холодно. Наоборот — девушка почувствовала разливающееся по телу тепло. Как хорошо… а она боялась, что замерзнет. Но все позади, сейчас она согреется и пойдет к своему Питу. Все позади. Но почему она замерзала, ведь она дома? Миранда не могла этого понять. К счастью, теперь ей тепло. Нет, даже жарко! Миранде было жарко. Ей казалось, она покрывается потом. Ничего страшного — она примет душ. Только совсем немножко отдохнет — и в ванную. Пит не должен остаться хоть чем-то недоволен. Но почему так жарко? Как будто лежишь на солнцепеке. Тело словно плавится.

Миранда неожиданно увидела себя маленькой, лет пяти, не больше. На ней ярко-желтые трусики, лифчика еще нет — она слишком мала для него, так как грудь совсем не отличается от мальчишеской. Сид еще не родился, она в семье единственная. Когда ей было пять лет, родители взяли ее с собой в Атлантик-Сити. Но, как ей кажется, сейчас перед глазами все происходит не так, как было на самом деле. Или, быть может, она уже просто забыла, как они тогда отдыхали? Ведь столько лет прошло! Миранда лежит на песочке и смотрит на волны, лижущие берег, как какое-то лакомство, толк в котором никто, кроме них, не понимает. Солнце. Оно печет бледную, незагоревшую кожу. Еще минута, и пора вставать. Родители сидят на пластиковых стульчиках под большим зонтом, таким же ярко-желтым, как трусики Миранды. До зонтика футов тридцать. «Миранда, хватит на сегодня!» — доносится до девочки голос матери. «Еще чуть-чуть, ма!» — кричит Миранда. Еще немного, ведь она такая белая, прямо как покойник. Солнце обволакивает тело густым горячим саваном. Лежать жарко до невозможности, однако упрямства Миранде не занимать. Она должна быть загорелой, словно провела все лето на Багамах. Жарко, конечно, но она потерпит. Внезапно она чувствует на себе чей-то взгляд. Девочка подымает голову. На нее смотрит Сид. Ничего себе, когда это он успел появиться? Господи! Да ему никак не меньше девяти, он на четыре года старше своей сестры, которая на самом деле старше его на семь лет. Разве может такое быть? «В этом мире может быть все!» — слышит она голос родного брата, хотя его губы даже не шевелятся. «Миранда! Ты многого еще не знаешь, хотя старше меня, — говорит Сид, девятилетний Сид пятилетней Миранде. — Встань, иначе обгоришь!» Девочка начинает злиться. Мало того, что родился раньше времени, так еще вздумал командовать. «Подымайся, Миранда, а то будет поздно!» О Господи, как надоел ей этот тупоголовый братец. Какого черта он мешает загорать? Она сама знает, когда ей укрыться под зонтиком. Внезапно Миранда замечает, что ярко-желтый зонт исчез вместе с родителями. Вдруг куда-то подевались все пляжники. Теперь она загорает одна. «Вот видишь, Миранда, — продолжает Сид. — Одна ты такая глупая, что паришься на таком солнцепеке!» — «Заткнись», — хочет сказать она брату, но у нее ничего не получается. Конечно же, как она могла забыть? Ведь у нее ангина, и говорить она не может. Тем более ей нужно прогреть свои косточки. «Вставай, Миранда!» Как же надоел этот Сидди! Но неожиданно она понимает, что это совсем не голос брата. Неужели это Пит? С трудом она поднимает голову, тяжелая лень не дает ей двинуться. Хочется лежать без движения, лежать, лежать… Точно — это Пит Андерсон. Собственной персоной. Но откуда он ее знает? Ведь ей всего пять лет, и они еще не познакомились. Да и ему должно быть не больше семи, но она видит перед собой симпатичного парня, да и оттопырившиеся плавки говорят о том, что он не ребенок. Как он прекрасен! Девочка удивлена его появлением, но, с другой стороны, какое это имеет значение? И все-таки приятно, что он знает ее так давно. «Миранда, вставай! Ты же замерзнешь насмерть!» — В голосе Пита слышится неподдельная тревога. Он что — шутит? Как она может замерзнуть на обжигающем песке под палящим солнцем Атлантик-Сити? «Ты умрешь, Миранда! Вставай немедленно!» Вот уж не ожидала такого упрямства от Пита. Мало того, что родители требуют, чтобы она перестала загорать, и Сидди-тупоголовый, так еще и Пит туда же. Миранда хочет, чтобы ее оставили в покое. Она лучше знает, когда укрыться от солнца. Ей необходимо загореть. К тому же приятно лежать вот так, не двигаясь.

«Миранда, вставай! Хочешь, займемся любовью? Только подымайся, пожалуйста. Тебе нужно встать, иначе умрешь! Тогда мы займемся любовью». Хочет ли она заняться любовью с Питом? Конечно, она сгорает от желания. Родителей нет, Сидди исчез, один только Пит. Замечательно! Очень скоро они с Питом займутся любовью. Но ей необходимо загореть. Она просто обязана избавиться от бледности. Ее кожа должна быть шоколадной. Еще немножко, и она обязательно встанет… и бросится на шею Питу. Только вот как его предупредить, чтобы подождал несколько минут? Проклятая ангина! Из-за нее Миранда не может говорить. «Миранда, подымайся и займемся любовью!» — требует Пит. Миранда приподнимает голову и видит сердитое лицо Пита Андерсона. «Пит, милый, еще несколько минут, и я встану». Она улыбается, пытаясь убедить его, что скоро встанет, но внезапно улыбка гаснет. Миранда смотрит на свое тело и… видит, что оно бело словно у мертвеца. Почему она так долго не загорает? Сколько можно жариться как на сковороде? Все напрасно. Миранда хочет заплакать и не может. Она хотела загореть и загорит. Голова бессильно опускается. Слабость парализует все части тела. Лежать, лежать, лежать… несмотря ни на что.

«Миранда, ты же замерзнешь!» — это уже голос матери. «Я говорил ей, ма! Но она меня не слушает!» — опять появился этот тупоголовый Сидди. «Миранда, подымайся, слышишь? Немедленно! Кому я говорю?!» Как жаль, что она не может ответить им. Попросить еще минут пять, и тогда она загорит наверняка. Они продолжают требовать, чтобы она поднялась, пугая ее все тем же — она замерзнет. Глупости! Они думают, что если ей пять лет, то она ничего не понимает. Но ведь невозможно замерзнуть на такой жаре? Это знает каждый ребенок. А Сидди-то, Сидди — как он старается, еще больше, чем мать. Ничего, Миранда доберется до него, как только ее кожа покроется загаром. Но беспокойство не отпускает. Куда подевался Пит? Почему он молчит? Неужели он не дождался ее и ушел? Она хочет посмотреть, но голова точно приклеилась к земле.

«Лежать, лежать, лежать… — шепчет кто-то. — И загоришь как следует. А послушаешься своего бестолкового братца или Пита, так и останешься бледной, как покойница». О'кей, она будет лежать. Очень жарко, но она будет загорать. Пит ушел? Ну и пусть, она найдет другого. С красивой, загорелой кожей она будет пользоваться небывалым успехом. Она встретит парня получше Пита, которому, видите ли, не хватило терпения подождать ее. Хотя вот такую, с бледной кожей, Пит все равно бросил бы ее в конце концов. Миранда уверена в этом. Конечно, она очень хотела заняться с Питом любовью, но что поделаешь? Во всяком случае, все еще впереди. Она слишком молода. Ей всего пять лет. Когда он увидит ее с превосходной кожей, как у мулатки, он очень пожалеет.

«Миранда! Ты умираешь, девочка моя!» — говорит мать. «Ты замерзаешь насмерть!» — говорит ей Сид. Ну и что? Пусть она умирает, зато у нее будет великолепная кожа! Лучше всех. «Миранда, ты замерзаешь», — в один голос предупреждают в последний раз мама и Сид. Их голоса еле слышны — наверное, они уходят. Ничего страшного, что ей так жарко — она скоро встанет. Еще чуть-чуть загорит, и все. Как не хочется вставать, нет сил! Лучше не двигаться и… лежать, лежать, лежать, лежать… Миранда Абинери, несмотря на то что в доме было тепло, а на дворе стояла обычная октябрьская погода, замерзла насмерть.

 

Глава девятая

1

— Ну-ка, повтори все еще раз, Андерсон! — сказал Гэл Хокинс, обращаясь к Питу. — Только попрошу тебя — поспокойней. И не упускай ничего. В общем, не торопись, никто тебя не подгоняет!

Помощник шерифа чиркнул спичкой о ноготь большого пальца и поднес моментально вспыхнувшее маленькое пламя к сигарете, зажатой меж тонких губ. Его серые недоверчивые глаза на удлиненном лице с высоким лбом и выдающимся вперед подбородком пристально следили за малейшими изменениями в поведении Пита Андерсона. Парень дрожал, хотя в кабинете было достаточно тепло, а сам он был в толстом свитере. Поначалу Андерсон выглядел потрясенным. Теперь же, наряду с этим, в его поведении отчетливо проглядывал страх. По-видимому, за самого себя. Возможно, парню пришло в голову, что его просто-напросто могут обвинить в убийстве. Сам Хокинс вот уже сутки пребывал в полнейшем недоумении. Он не считал Пита Андерсона виновником смерти Миранды Абинери, но парня успокаивать пока что не собирался. И не потому, что тот ему не нравился. Просто в таком состоянии из него можно вытянуть всю информацию. Андерсон избегает смотреть полицейским в глаза, то и дело заикается, без устали перебирает руками, но все это — не потому, что виноват. Вовсе нет. Это вполне нормальная реакция подростка, который никогда еще не оказывался в такой сомнительной ситуации. Тем более что речь идет не просто о смерти, а о невероятной смерти.

Вчера, в начале третьего, Андерсон вызвал полицию на Канзас-стрит, к дому Абинери. Гэл вместе с Ларри Донером отправились на место незамедлительно. От одного названия улицы — Канзас — у Хокинса екнуло сердце, и он обрадовался, услышав, что вызывают не к Шилдсам. Тем не менее за такой короткий срок им пришлось еще раз столкнуться с очень странной смертью. Глядя на потрясенного Андерсона (вышедшего на крыльцо в одних носках), Гэл уже тогда понял, что парень не виновен. Впрочем, если б и было иначе, как он мог такое проделать? Доктор Лок сегодня утром представил тщательный отчет, сопроводив личными разъяснениями. Хокинс и сам, прибыв к дому Абинери и войдя в кухню, понял, что девушка замерзла. И он, и Ларри так и застыли удивленно на месте под негромкие всхлипы Андерсона. Удивление и ужас весь вечер не давали Гэлу сосредоточиться. Из этого состояния его не смог вывести даже Чарли Лоулесс, лицо которого выражало лишь уверенность и серьезность, но никакой паники. Не прошло и десяти дней, а полиция Оруэлла вновь оказалась в тупике. На улице совсем не холодно, однако труп Миранды заледенел так, словно она застыла на морозе или ее долго держали в морозильной камере. Но по категорическим утверждениям Лока, поработавшего и в Манчестере, так заморозить тело нельзя ни в какой морозильной камере. Температура была гораздо ниже. Насколько ниже — трудно сказать, только холодильников с такой температурой не бывает. Но, если все-таки предположить, что Миранду держали в морозильной камере, встает множество вопросов без намека на ответ. Андерсон утверждает, что провел со своей девушкой весь день, с самого утра. Допустим, он виновен и врет. Ну и что из этого? Все равно остаются одни вопросы и ни единого ответа. Где это он мог найти в Оруэлле такую большую морозильную камеру, чтобы в нее поместилась Миранда? Каким образом он доставил тело в дом Абинери? Машины (как и водительских прав) у него нет, к дому никто (кроме родителей погибшей) не подъезжал на машине. Не нес же он ее на руках по городу? Да и парень в таком потрясении, что даже и отдаленно не смахивает на хладнокровного убийцу. И вообще, куда легче было убить девушку обычным способом. Лок утверждает, что жертву не связывали. Не могла же девушка спокойно лежать и ждать смерти? Вопросы, вопросы, но без ответа. Каким образом (и где) она замерзла? Вот это был самый главный вопрос! Хокинс, как и шериф, считал, что Андерсон не врет. Даже если и привирал раньше, то нынешняя история наверняка отбила у него всякую охоту врать, так что его словам можно верить. Но из его рассказа выходил полнейший абсурд. Пит и Миранда решили укрыться от противной осенней погоды у нее дома. Как сказал Андерсон, Миранда сама пригласила его зайти к ней домой. Предложила ему пива, он согласился. Затем он попросил еще баночку. Миранда вышла и… Андерсон не знает, сколько времени он ее ждал. Две минуты или двадцать? К сожалению, он не смотрел на часы. Ему показалось, что он ждал подругу долго. Но спуститься к ней не решился. Хокинс спросил почему. Андерсон невнятно пробормотал что-то насчет того, что «она просила и он ее послушался», потому в чужом доме требование хозяина для него — закон. Но потом, обеспокоенный ее долгим отсутствием, он пошел ее искать. Прошло не больше тридцати минут, и вот за это время Миранда превратилась в заиндевевшую ледяную глыбу. Выходила какая-то нелепица. Нет, Андерсон абсолютно невиновен. Лоулесс несколько раз успокаивал его, но сам Гэл делать этого не собирался. Такая ситуация выгодна. В своей практике он не раз встречался с заносчивыми засранцами, воображавшими, что знают больше всех. В таких случаях дело осложняется тем, что они не виноваты и знают об этом. И знают, что полиция тоже это знает, поэтому и выпендриваются что есть мочи. И когда имелась малейшая возможность чем-то их напугать, Гэл делал это. Потому что знал, что в этом случае он на любой свой вопрос получит ответ (а не ехидное кривлянье). Но этот парень совсем не такой. Хокинс неплохо знал его семью. У Пита, по мнению Гэла, порядочные родители. И парень у них вырос хороший. Хокинсу было даже как-то неловко, что приходится говорить с Андерсоном так сухо и официально. Пит знал, что не виновен. Однако неестественность смерти Миранды лишала его уверенности. «Парень, наверное, полагает, и не без оснований, что именно нереальность происшедшего играет против него», — раздумывал Хокинс. Кроме того, он, бесспорно, очень близко к сердцу принял сам факт, что его подруги больше нет. Это неудивительно — по словам миссис Андерсон, ее сын встречался с Мирандой около трех месяцев. Правда, сейчас личные симпатии надо отставить на задний план. Хокинс чувствовал бешенство от своего бессилия что-то изменить. Однако надо было копать дальше. Это не означало, что ему удастся хоть что-то прояснить, но отказаться от дальнейших попыток он не имел права. Уж очень рассеянным выглядел парень, если не сказать больше. Поэтому не было уверенности в том, что он чего-нибудь не пропустил.

— Пит! — Впервые Гэл обратился к парню по имени. — Не молчи. Я думаю, тебе обязательно надо вспомнить все подробности разговора с Мирандой. Даже глупости, которые обычно говорят девчонки, даже самые интимные. Смелее, Пит! — Хокинс пустил несколько круглых колечек дыма.

Андерсон, наверное, впервые задержал на несколько секунд свой взгляд, глядя в глаза полицейскому.

Гэл решил подбодрить Пита еще немного:

— Пойми, парень! Пока мы ищем не убийцу. Нам еще надо разобраться, ЧТО произошло с мисс Абинери.

Андерсон кашлянул, прочищая горло, и заговорил тихо, но несколько увереннее, чем раньше.

— Глупости? — Пит улыбнулся слабой, вымученной улыбкой, — Но Миранда… частенько говорит… э-э… говорила глупости. Так, в шутку, хотя делала вид, что всерьез.

— Вчера она тоже?.. Пит! Перескажи все, что она говорила… Я понимаю… — Гэл сделал паузу. — Я понимаю, что вы могли (и должны были) говорить о чем-то таком, что не предназначено для посторонних ушей, но все же… Вдруг вместе с тобой мы уловим нить, которая хоть куда-нибудь нас выведет?

— Мистер Хокинс, мы… ни о чем таком не говорили, — пробормотал Андерсон. — Когда мы пришли, она почти сразу же пошла за банкой пива. Мы почти не успели поговорить. Она включила музыку, я пил первую банку… Мы почти не разговаривали…

С минуту парень молчал, что-то вспоминая. Ему казалось, что с момента смерти подруги прошел по меньшей мере год. А ведь это случилось вчера. За одни сутки он так извелся и столько пережил, что казалось, каждая минута вмешает в себя целый день. Он потерял свою девушку, которую, как ему казалось, любил очень давно. Было такое чувство, будто он уже несколько дней сидит в этом прокуренном кабинете, в котором не спасает от дыма даже открытое окно. Хорошо, что Хокинс относится к нему, по крайней мере, не как к убийце, но, несмотря на это, Пит чувствовал, что у него скоро начнется (если его продержат здесь еще с полчаса) приступ клаустрофобии. А потом ему придется как-то жить среди людей, которые уже знают о смерти Миранды. Он ни в чем не виноват, но попробуй объясни это. Он был последний, кто видел девушку живой, они с ней были одни в доме. Но девушка замерзла насмерть, словно заблудилась в лесу в морозную январскую ночь! Как такое могло случиться? Тем более что в доме никого… Вдруг он вспомнил! Что она говорила ему? Это, конечно, глупость, но Хокинс хочет знать все, и про глупости тоже. От неожиданного воспоминания Пита прошиб холодный пот. Он как-то совсем забыл о словах подруги, но сейчас они произвели на него впечатление. Парень повторил:

— Мы почти Не разговаривали. Я только предложил ей присесть рядом, но она… спросила, не слышал ли я чей-то смех.

— Что? — Хокинс перестал барабанить пальцами по столу, подавшись всем телом вперед. — Что ты сказал?

— Ей показалось, что в доме кто-то смеялся, мистер Хокинс!

Последовала продолжительная пауза. От удивления помощник шерифа открыл рот. Он больше часа (если не считать вчерашнего допроса) вытягивает, вернее, старается вытянуть из Андерсона хоть что-нибудь толковое, а парень умудрился промолчать о самом важном. Факт, что в доме находился еще кто-то, резко менял дело! И хотя все равно оставалось непонятным, каким образом замерзла Миранда, это было уже кое-что. Непонятно только, почему Андерсон не сказал об этом еще вчера? Хокинс почувствовал какое-то движение и увидел, что шериф, сидевший сбоку от стола в наименее освещенном углу, поднимается со стула. Странно, но о его присутствии забыл не только Андерсон, но и сам Хокинс. Отличительная черта Лоулесса состояла в том, что он (слушая разговоры других) умел стать невидимым для собеседников, следя тем временем за выражением их лиц и подмечая малейшие детали. Очень серьезные разговоры в полиции Оруэлла случались крайне редко, и всякий раз Чарли уходил в тень, не упуская ни одного слова из того, что говорилось. На этот раз даже Гэл совершенно позабыл о нем, хотя Чарли сидел от него в пяти футах. Лоулесс заложил большие пальцы обеих рук за форменный ремень и негромко обратился к Андерсону:

— Пит! Скажи, музыка была включена, когда Миранда об этом спросила?

— А?.. — Андерсон, казалось, вспоминал, кто такой Лоулесс и откуда он здесь взялся. — Да, да, конечно! Я поэтому и сказал, что это ей послышалось…

— Ей действительно послышалось? — вдруг спросил шериф.

— Ну-у… — протянул Пит. — Мне не очень, по правде говоря, нравится Дэвид Боуи. А Миранда… просто с ума сходила. Как ни придем к ней домой, она всегда ставила его вопли. Ну-у… в общем, при таком шуме мало ли что может показаться? — Пит недоуменно пожал плечами.

Чарли придвинул стул к столу, за которым сидел Гэл Хокинс, и уселся, положив ногу на ногу. Потом он потер кончик носа и, обменявшись взглядом с Хокинсом, заговорил снова:

— Значит, ты сказал Миранде, что ей послышалось? Так?

— Нет! Я сказал, может, дома Сид, ее младший брат. Она пошла проверить, а когда вернулась, сказала, что дома никого нет.

— Она что… осмотрела все комнаты? — спросил Хокинс.

— Не знаю. Но она заявила, что не могла ошибиться и слышала чей-то смех. Миранда сказала, что смех был такой, как будто смеялся старик.

— Старик? — вырвалось у Хокинса. — Какой старик? Я хотел спросить, почему именно старик?

— Не знаю, мистер Хокинс! Я сказал ей, что у них в семье нет никаких стариков, так что… ей, наверное, показалось. Но, может, я был не прав? — спросил он неожиданно.

Хокинс вновь забарабанил пальцами по столу, переводя глаза с одного плеча Андерсона на другое, словно прикидывал их ширину. Лоулесс потер ладонью лоб, словно пытаясь разгладить свои морщины. Он обдумывал услышанное. Полиция осмотрела в доме все окна, двери, полы в комнатах. Вчера шел дождь. Следов присутствия посторонних (кроме Андерсона) не обнаружили. Но, если даже предположить, что какой-то старик все же проник в дом (и исчез совершенно бесследно), это нисколько не приближало к ответу на основной вопрос — как и почему замерзла Миранда?

— Больше она ничего не слышала? — спросил шериф Андерсона. — Кроме смеха?

— Нет, — протянул Пит. — Она сделала музыку потише… но больше ничего.

— Пит! Почему ты еще вчера не рассказал нам об этом?

— Я… я забыл… — Андерсон сидел, положив руки на колени с видом провинившегося подростка и переводя взгляд с одного полицейского на другого. — Я знал, что в доме никого нет, поэтому, когда Миранда сказала, что кто-то смеялся, я не придал этому значения. Потом она… она… Я не думал, что это так важно. Когда я увидел ее… она… вся, полностью… и все забыл… все… я не думал… — Неожиданно Пит Андерсон разрыдался.

Хокинс принялся успокаивать его, похлопывая по плечу, Лоулесс принес стакан холодной воды и предложил парню. Пит благодарно кивнул и припал губами к стакану. Через несколько минут он более или менее успокоился, вытерев покрасневшие от слез глаза.

— Я понимаю твое состояние, Пит! — медленно проговорил шериф. — Поверь, будь моя воля, я не лез бы к тебе с вопросами, которые кажутся тебе никчемными. Пит, мы не строим из себя великих детективов. Мы хотим хоть немножко приблизиться к истине. Если быть откровенным, ни я, ни Гэл, никто в полиции пока не понимает, что же на самом деле произошло с мисс Абинери. Понимаешь? Мы знаем не больше, чем ты, Пит. — Шериф замолчал, давая Андерсону время, чтобы переварить его слова.

— Вы вправду считаете, что я не виновен? — хриплым голосом спросил парень.

— Безусловно, Пит! — подтвердил Лоулесс — Я хочу с тобой поговорить не как полицейский. Согласен? Все останется между нами: тобой, мистером Хокинсом и мной. О'кей? — Чарли смотрел прямо в широко раскрытые глаза Пита.

Тот, недоверчиво поглядывая на шерифа и все еще не понимая до конца, что от него хотят, пробормотал:

— Хорошо.

— Ну вот! Все дело в том, что мисс Абинери умерла очень странно. Теоретически это просто невозможно. К сожалению, мы имеем примеры того, что также не вмешается ни в какие рамки, Пит. Поэтому смерть твоей подруги подействовала на нас не так, как можно было бы ожидать. В том смысле, что мы шокированы гораздо меньше, нежели, например, ты!.. Пит, в Оруэлле уже происходило и раньше кое-что странное, но мы посвящать тебя ни во что не будем. Знай, что и я, и мистер Хокинс полностью понимаем твое состояние.

Как только Лоулесс упомянул про нечто, уже случившееся в Оруэлле, Хокинс моментально перевел взгляд с Андерсона на шерифа. Глаза Гэла загорелись. Он внимательно следил за Лоулессом, но тот отнюдь не был похож на человека, проговорившегося нечаянно. Уж не имеет ли в виду Чарли смерть миссис Шилдс? Хокинс и сам поймал себя вчера на мысли, что невольно проводит параллели между новой странной смертью и случаем на Канзас-стрит, 29. В общем, в этом нет ничего удивительного — за короткий промежуток вторая смерть, а Лок снова разводит руками и настоятельно советует скрыть все факты от общественности. Как тут не задуматься? Обе жертвы жили на одной улице, не очень далеко друг от друга, однако это и все. Сам Гэл считал, что то, что произошло чуть больше недели назад, имело свою, особую причину. Хотя его пробирала дрожь при мысли о том, что же это за причина. Словом, пока они топчутся на месте. Чарли пытается немного продвинуться, взяв инициативу в свои руки. А парень, похоже, с ним чувствует себя поспокойнее. Но стоило ли говорить этому юнцу про какую-то непонятную смерть, случившуюся в Оруэлле? Здесь смерть — редкость, и Андерсон обязательно догадается, если уже не догадался, что Чарли имел в виду кончину Энн Шилдс.

— Теперь постарайся понять нас, — продолжал Лоулесс — Не только ты, но и мы столкнулись с небывалым фактом. Ничего зазорного нет в том, что я признаюсь, что мы обескуражены. Ситуация такова, что нам приходится держать все в секрете. По крайней мере, пока что-нибудь не прояснится, если, конечно, вообще прояснится. Оруэлл — слишком маленький городок, чтобы позволить людям обсуждать между собой, как погибла мисс Абинери. Могут быть плохие последствия. Я не хочу, чтобы ситуация вышла из-под контроля. Поэтому ты, Пит, кто бы тебя ни спросил, должен отвечать, что не знаешь, что на самом деле произошло с Мирандой. Оно так и есть, но все равно лучше уходи от излишних подробностей. Договорились?

— Да, мистер Лоулесс, — ответил Пит. Голос его звучал неуверенно, однако это не смутило шерифа.

— Смерть очень странная. И она не первая. Я пока не связываю одну с другой, но надо же с чего-то начинать. Вот я и хочу, чтобы ты сосредоточился, парень. Забудь обо всем. О косых взглядах, о том, что ты на допросе в полиции, о потере подруги. Сосредоточься и вспомни! Любую мелочь, любой звук, любую мысль, посетившую тебя в тот момент. Честно сказать, я и сам не знаю, что хочу из тебя вытянуть. Но если совсем не копаться, то ни за что не зацепишься. Попробуй вспомнить. Неужели ты спокойно сидел, ничего странного не происходило, ты спустился на первый этаж и там обнаружил Миранду? Когда ты рассказывал в первый раз, Пит, то все у тебя получилось уж слишком быстро и просто. — Лоулесс замолчал. Он посмотрел в окно и стал ждать ответа Андерсона.

2

Хокинс также ожидал. Сначала ему показалось ошибкой даже намекать на то, что совсем недавно в городе случилось нечто столь же нереальное, как смерть мисс Абинери. Но теперь Гэл был уверен, что Андерсон вряд ли заговорит с кем-нибудь на эту тему, ведь при этом невозможно будет уйти и от обсуждения смерти его подруги. Лоулесс и Хокинс ждали, ни на что особо не надеясь. Что еще мог рассказать им Андерсон? Разве он не пересказал все уже несколько раз?

Пит же был озадачен. В первую минуту он даже испугался. Любой звук и любая мысль, которая пришла ему тогда в голову? Какой бы странной ни казалась смерть Миранды, на то были непременно какие-то причины. Но то, что у него вертелось в голове, пока он искал Миранду, вообще не лезет ни в какие ворота. Начать с того, что он никак не мог разобраться со временем.

Когда Хокинс в первый раз спросил Пита, в котором часу все случилось, он вспомнил, что часы показывали пять минут второго. Непонятно почему, но именно это отпечаталось в памяти. А потом началась настоящая чертовщина. Пит сидел и ждал Миранду, отправившуюся за второй банкой пива. Он опять взглянул на часы. Пять минут второго. Парень даже улыбнулся. Он сейчас в таком возбуждении, что секунды кажутся минутами. Странно, но его не покидало ощущение, что Миранда в самом деле отсутствует минут десять, не меньше. Слишком долго для того, чтобы достать из холодильника и принести баночку пива. Пит продолжал следить за стрелкой, одновременно считая про себя. Он все считал и считал, а часы упорно показывали пять минут второго. На мгновение у молодого человека мелькнула догадка, что часы остановились. Однако это было не так — он отчетливо слышал их тиканье. При этом его не покидало чувство, что он сидит не одну минуту. Ноги затекли, рубашка прилипла к спине. Пит встревожился. Черт с ними, с часами, но почему так долго нет Миранды? Пит поднялся, еще раз бросил взгляд (и почувствовал вполне осязаемый страх) на часы и вышел из комнаты. Он был на середине лестницы, когда впервые услышал это. Легкое постукивание!.. И оно перемещалось!.. Где-то на первом этаже. Наверное, в прихожей. Как раз там, куда и спускался Андерсон. Постукивание было еле слышным. Пит даже не был уверен в том, что эти звуки не доносятся с улицы. Но почему-то они нагнали на него страх. Постукивание то прекращалось, то вновь начиналось. Не было никаких сомнений, что оно перемещается, как если бы кто-то, барабаня пальцами по столу, передвигал руку. В голову пришла мысль, нелепая до абсурда, что это кто-то бегает или просто топочет ногами. Конечно, смешно было даже думать об этом, но было очень похоже. А может, это кто-то стучит по столу, изображая барабанщика? Тогда где он может находиться? «В кухне!» — мелькнуло в голове, но Пит знал, что ошибается. Во-первых, в доме никого не было (ну, не могла же Миранда вместо того, чтобы принести пива, сидеть на кухне, постукивая по столу?). Во-вторых, постукивание было какое-то не такое (если бы стучали в кухне, звуки были бы… отчетливее, что ли). Но в голове Пита словно кто-то кричал: «В кухне, в кухне, в кухне!» Пит задержался на лестнице на несколько минут (так он думал). По прихожей он шел осторожно. Громко звать Миранду не хотелось. Молчаливый дом словно бы дышал ненавистью и… тайной. Сейчас Пит мог поклясться, что на несколько секунд его охватило тогда ощущение, что он оказался в каком-то совершенно чужом и незнакомом доме. Однако это быстро прошло. Он ищет Миранду, и ему нет дела до какого-то постукивания. Может, из-за расстояния шум на улице превращается во что-то, напоминающее постукивание внутри дома. В прихожей висели часы. Над дверью в гостиную. Пит посмотрел на них и замер, будто встретился взглядом с человеком, забравшимся ночью к нему в дом. Часы показывали четверть третьего. Пит был так ошеломлен, что даже не смог вскрикнуть. В мертвой тишине прихожей (постукивание прекратилось) парень слышал только собственное тяжелое дыхание и едва уловимый ход изящных часов с темным циферблатом. Андерсон отлично помнил, как беззвучно крикнул про себя: «Нет, не может быть!» Но то, что не укладывалось в голове, тем не менее было очевидно. При других обстоятельствах Пит объяснил бы этот сдвиг во времени тем, что Миранда (или кто-то из ее родных) ошибается. Сказал бы, что часы в ее комнате и те, что в прихожей, идут с разрывом в один час (но даже и в этом случае десять минут для того, чтобы спуститься со второго этажа на первый, — слишком много). Но сейчас он почувствовал, что часы (в спальне и здесь) идут точно. Позже, поднявшись наверх, он сам убедился, что часы показывают одинаковое время (и те, и другие были исправны). Но в тот момент в этом не было необходимости. Пит понял, что часы здесь ни при чем. Причина была в ином. Получалось, он спускался по лестнице семьдесят (или около того) минут! Осознав это, Пит в первый момент забыл обо всем на свете, включая Миранду. Куда он девал целый час? Можно скинуть минут десять — пятнадцать на ожидание подруги в ее комнате, но не больше. Он не мог сидеть целых шестьдесят минут, потирая пустую банку из-под «Будвайзера». Но куда исчез целый час? Оцепенение еще не отпустило Пита, когда он расслышал какой-то звук. Тогда, да и позже, Пит был уверен, что ему просто послышалось. Однако сейчас, после настойчивых просьб шерифа (словно он знал, что в этой истории масса нереальных, необъяснимых моментов), Пит пришел к выводу, что звук все-таки был. Что он ему напоминал? Трудно сказать. Звук трудно было с чем-нибудь сравнить, разве что с чихом. Резким, негромким чихом. Бессмыслица. Тем не менее этот чих, что называется, вернул Пита на землю. Не важно, сколько он болтался по дому, но ведь он до сих пор не нашел Миранду! В полной растерянности он направился к кухне. Путь туда оказался долгим — почему-то ему пришлось сделать не менее двадцати шагов, чтобы добраться до нее, хотя от кухонной двери его отделяло не больше семи-восьми футов. Он шагал и шагал, но кухня не приближалась. Вернее, приближалась невероятно медленно — ноги словно перемещались не по полу, а по чему-то невидимому и скользкому. Наконец он вошел в кухню. Еле вошел, потому что дверная ручка никак не желала поворачиваться (возможно, Пит слишком нервничал или дергал не в ту сторону). Миранда Абинери лежала свернувшись калачиком, как уставшая кошка. Ее тело было покрыто странным белым налетом. Лишь спустя несколько минут до юноши дошло, что это иней. Пит долго стоял неподвижно, ничего не видя и не понимая. Наконец он оправился от первого потрясения, тут до него дошло окончательно, что перед ним действительно Миранда. Приблизившись, он дотронулся до нее, но тут же отдернул руку. Ледяной труп обжег ему пальцы. Лицо Миранды, казалось, было покрыто тончайшей вуалью. От холода и страха парень содрогался всем телом, словно его било током. От Миранды исходило ледяное дуновение, невидимое, но осязаемое, как от мороженого, если поднести его очень близко к лицу. Андерсон даже и не думал тогда о присутствии кого-то третьего. Перед глазами стояла лишь мертвая Миранда. Больше он не мог думать ни о чем. Лишь после того, как прибыла полиция и на него посыпались первые вопросы, лишь увидев восковые лица родителей Миранды, Пит Андерсон словно бы очнулся. И сейчас, немного успокоившись (в основном благодаря шерифу), Пит задумался о том, что же случилось со временем между уходом Миранды и обнаружением ее трупа. И некоторые вещи вспомнились ему, как отрывочные эпизоды из раннего детства.

— Ну, что же, Пит? — нарушил довольно продолжительное молчание Лоулесс. — Смелее!

Андерсон посмотрел в ярко-голубые ирландские глаза на скуластом лице шерифа и решил, что самое лучшее сейчас — последовать совету полицейского и… в конце концов, его хотя бы отпустят пораньше.

— Я не уверен, но… я могу ошибаться, мистер Лоулесс, ведь… вы понимаете?

— Да, да, Пит! Не волнуйся.

— Что-то было с часами, — выдавил через силу Пит.

— То есть? Как с часами? — спросил Хокинс.

— С часами. В холле и комнате Миранды. — Он опять замолчал.

— Ну же, Пит! — не выдержал шериф. — Не тормози на полуслове.

— Мистер Лоулесс, я… я думаю, что ошибался…

— Ты расскажи, после мы сообща подумаем, ошибался ты или нет, — подбодрил Пита шериф. Он нервничал и беспрестанно отдергивал руку, тянувшуюся к носу.

— Хорошо. Раз вы так считаете… Я расскажу обо всем. Но предупреждаю, я сам почти не верю тому, что буду рассказывать. Понимаете, когда Миранда ушла, мне кажется, я все-таки посмотрел на часы. Но даже если нет, позже я заметил, сколько было времени — пять минут второго. Я ждал ее… ну, может, и не очень долго, но какое-то время все-таки прошло. А часы все равно показывали пять минут второго. И они не стояли. Я слышал тиканье. Когда я спустился через несколько минут в холл, там на часах было пятнадцать минут третьего. Я понимаю, это какой-то бред, но потом я поднимался на второй этаж — часы и в холле и в комнате показывали одинаковое время.

— Ты не напутал чего-нибудь, приятель? — вырвалось у Гэла.

— Не знаю! — Пит пожал плечами. — Выходит, незаметно прошел целый час. Или я почти час ждал Миранду, хотя… нет, невозможно, чтобы я столько просидел.

Лоулесс и Хокинс молчали. Что они могли сказать? На первый взгляд Андерсон нес полнейшую чушь, но в таком случае как называть смерть Миранды Абинери?

— Мистер Лоулесс! Это еще не все. Только не смейтесь, вы же сами предложили выкладывать любые мелочи.

— Конечно, Пит, говори, — еле ворочая языком, пробормотал шериф.

— Значит, случилось что-то со временем. Но пока я добрался до кухни, было вот еще что…

3

Минут через двадцать разговор был закончен. Андерсон рассказал о постукивании и о своем «скольжении» по полу. Он даже не забыл сказать, что с трудом открыл дверь кухни, предупредив, правда, что ничего странного в этом, наверное, нет, так как у него очень дрожали руки. Ни Хокинс, ни Лоулесс ни о чем не спрашивали. Шериф отпустил Пита Андерсона, еще раз посоветовав ему молчать, избегая любых разговоров о смерти Миранды Абинери. После его ухода Хокинс подошел к окну и, не оборачиваясь, спросил шерифа:

— Ну и что ты, Чарли, думаешь по этому поводу? Не кажется ли тебе, что парня просто занесло?

— Как тебе сказать? — задумчиво протянул Лоулесс — Конечно, всему можно и не верить… Но теперь я могу однозначно сказать: в Оруэлле происходят чертовски странные вещи! И даже если парню все это привиделось, один факт смерти девочки сводит меня с ума. Но как ты знаешь, к несчастью, он не единственный!

— Ты считаешь, что между смертью Шилдс и Абинери существует какая-то связь, Чарли?

— Если бы я знал, Гэл! — пробормотал Лоулесс — Если бы я только знал!

 

Глава десятая

1

— Заходи, — хрипло прошептал Сил, посторонившись и пропуская Дэнни. — Дома я один.

Движения мальчика были медлительны, неуверенны, словно он еще не до конца проснулся. Вокруг глаз были красные круги, свидетельствовавшие о том, что он все-таки не выдержал (в субботу он упрямо старался не давать воли слезам). Ребята прошли в спальню Сида и уселись друг против друга. Дэнни прекрасно понимал состояние друга. Ведь совсем недавно он сам потерял мать. И хотя казалось, что это случилось несколько месяцев назад, чувство потери было очень сильно.

— Как ты? — спросил Шилдс. Сид промолчал, потирая и без того покрасневшие глаза. Все было ясно без слов. — Что говорила твоя мама про Миранду, Сид? Ты спрашивал ее или нет?

— Она молчит, — ответил Сид. — Она плакала всю ночь. Папа закормил ее разными лекарствами.

— А что отец?

— Ничего. — Абинери поднял глаза на Дэнни. — Шериф приезжал еще раз. Вчера поздно вечером.

— Что? — Дэнни даже привстал. — Еще раз? — Он недоверчиво смотрел на друга.

Тот кивнул. Прошло два дня после смерти сестры Сида. Сегодня Дэнни не пошел в школу. Не потому что были дела поважней, просто какая может быть учеба в такой момент? Миранда погибла, а ребята так и не узнали бы причину смерти, если бы Сид не подслушал разговор шерифа со своими родителями еще в субботу вечером. Надо сказать, это далось ему с большим трудом. Состояние было таким, что хоть вешайся. Ни до чего нет дела. Однако Дэнни буквально заставил Сида дать ему слово, что он не упустит момент беседы полиции с родителями, так как им уж точно придется кое-что объяснять. Надо отдать должное Силу — он со своей задачей справился, несмотря на свое ужасное состояние.

Все произошло внезапно. Друзья вернулись из Грин-парка, где играли со знакомыми ребятами в бейсбол, и тут на них обрушилась ужасная новость. Сид совершенно потерял голову. Чего нельзя сказать о Дэнни. Он подметил несколько странностей. В доме было всего несколько полицейских. Находились они на кухне. Никакого столпотворения перед домом, никаких заградительных ленточек. Ничего, что говорило бы об убийстве. Никто даже не говорил слово «умерла», никаких разъяснений не давалось. Дэнни сразу же почуял неладное. Если никто не убил (огнестрельное оружие, холодное или что-то еще) Миранду, то отчего она могла умереть? Дэнни знал не хуже своего друга про все болячки девушки. Грипп, случавшийся с ней каждый февраль — март, слабое зрение и вырванный пять месяцев тому назад зуб (четыре пломбы и одна коронка) — вот, пожалуй, и весь набор. Если это был несчастный случай (к примеру, споткнулась, упала, ударилась об угол стола или что-нибудь подобное со смертельным исходом), тогда почему родители вот уже двое суток не могут объяснить своему сыну, как погибла их дочь и его сестра? Настораживало и поведение полиции: если бы это был обычный несчастный случай, они не торчали бы так долго на кухне. Следовательно, случилось что-то необычное. К тому же Дэнни сразу же отправили домой, узнав, что он здесь не живет. В тот момент Дэнни не допускал и мысли о том, в чем сейчас был (пусть не очень) уверен. В субботу он решил, что они с Сидом не имеют права упустить нить из своих рук: потом это может оказаться очень важным. К счастью, Сид выполнил то, о чем его просил Дэнни. То, что ему удалось подслушать, было так поразительно, что на пару часов Сид даже забыл о своем горе. Оказывается, его сестра, находясь на кухне, замерзла насмерть, как будто была не дома, в октябре месяце, а где-то под открытым небом в лютый мороз. Когда на следующий день Сид, запинаясь, пересказал это Дэнни, тот был потрясен не меньше друга, хотя, по правде говоря, готовился услышать что-то не менее зловещее. И действительно услышал!! Дэнни признался себе, что ожидал некоторого (или абсолютного) сходства со смертью своей матери, поэтому рассказ Сида несколько обескуражил его. Но ненадолго. Хорошо подумав, Дэнни все-таки остался при своем мнении.

— Ты слышал, о чем говорил Лоулесс? — наконец спросил Дэнни.

— Плохо. Шериф говорил очень тихо, я его почти не слышал. Мама много переспрашивала.

— О чем же они говорили?

— Шериф сказал, что Пит абсолютно невиновен. Но кто именно виновен, если вообще кто-то виновен, неизвестно. Шериф требовал, чтобы никому, даже близким родственникам, ничего не рассказывали». Мама пыталась возражать, но шериф что-то ей сказал, и она больше к этому не возвращалась. — Сид замолчал. Чуть позже он добавил: — Я тоже думаю, что Пит невиновен.

— Ну, я не сомневался в этом с самого начала! — уверенно заявил Дэнни. — Я вообще думаю, что человек такое не мог сделать. И не делал!..

— Как тогда Миранда замерзла?

— Я не знаю, Сид. Я только знаю, кто виноват!

2

Сид взглянул на него, но не выказывая особого удивления:

— И кто же?

— Ты его знаешь, хотя и не видел! — проговорил Дэнни. — Это — Лилипут! — Он внимательно наблюдал за реакцией друга. Тот долго молчал, разминая кисть левой руки. Дэнни не выдержал: — Чего молчишь, Сид? Ты согласен со мной?

— Не знаю! Почему ты решил, что именно… Лилипут виноват? У тебя есть доказательства?

— Сид, я не могу быть полностью уверен, потому что ничего доказать не могу! Но я чувствую, что прав. Это Лилипут убил твою сестру! Так же, как и мою маму.

— Тише! Не говори так громко!..

Дэнни удивленно посмотрел на друга, хотел было возразить, что говорил совсем негромко, но передумал. Он понимал, что Сид от одной только мысли, что человечек каким-то немыслимым способом проник в его дом, готов был сбежать отсюда, не то чтобы еще и разговаривать здесь.

— Сид… — Дэнни почти шептал. — Подумай сам. Десять дней тому назад умерла моя мама. Всего десять дней тому назад. И никто, никакая полиция, не нашел причину. Поэтому шериф и требовал от моего отца, чтобы тот молчал. То же самое он требовал и от твоих родителей. Полиция в тупике. Шериф не хочет, чтобы в Оруэлле началась паника. А ведь она начнется, когда узнают КАК умерли моя мама, а потом твоя сестра. Если люди узнают об этом, станет только хуже.

— Почему ты так уверен?

— Почему? — Дэнни пожал плечами. — Сам не знаю! Но мистер Лоулесс все делает правильно. Наверное, он подозревает, что эти случаи произошли не просто так, вот и хочет докопаться до правды.

— Ты думаешь, у него получится? — безразличным тоном спросил Сид.

Дэнни не нашелся, что на это ответить. Ему как раз пришла в голову одна идея, показавшаяся ему стоящей, но при взгляде на друга он позабыл, о чем думал. Осунувшееся лицо Сида ясно показывало, что ему ни до чего нет дела. Говорить с ним о каких-нибудь действиях бесполезно. Прошло всего два дня, как погибла его сестра. Дэнни было стыдно за себя, но он никак не ожидал, что Сид будет так тяжело переживать из-за смерти Миранды. Это напомнило ему о Джонни. После смерти матери старший брат не сказал ему ни одного обидного слова. Он замкнулся в себе (ему стало не до того, чтобы портить кровь Дэнни), чем вызвал жалость… и любовь со стороны младшего брата. Дэнни понял, что от Сида, сегодня по крайней мере, никакого толку не будет, и оставил его в покое.

Несколько дней подряд Дэнни напряженно размышлял и внимательно следил за поведением отца, тети и брата. Все словно решили играть в молчанку, почти не общались и большую часть времени проводили в своих комнатах перед телевизором. По вечерам все вместе больше не собирались. Одна тетя Берта иногда улыбалась, когда звала племянника обедать. Дэнни снова ходил в школу, но, сидя за партой, мыслями блуждал где-то далеко. Как ни странно, но ни он, ни Сид ни разу даже не заговаривали о том, что оба они ушли из дома незадолго до трагедии. Один раз Дэнни чуть не поддался порыву пойти к шерифу, чтобы убедить его в невиновности Пита Андерсона. К счастью, его свидетельство не понадобилось, и желание поговорить с полицейскими пропало. Не то чтобы Дэнни боялся, как бы такой разговор не навлек на него какие-нибудь неприятности. Нет, просто он считал, что это бесполезно, потому что они с Сидом ничем не смогут помочь Лоулессу, а только запутают его еще больше. Пока что Дэнни был еще не готов (да и не знал как) рассказать про Лилипута кому-нибудь постороннему. Человечек поставил перед друзьями еще один вопрос: как он оказался в доме Абинери? В том, что он там был, Дэнни уверен не до конца, однако никаких других объяснений не находилось. Мальчик ломал голову, но ничего определенного придумать так и не смог. Дни проходили спокойно; ночью Дэнни часто просыпался, нащупывая под подушкой длинный столовый нож. Лишь через неделю после поисков Лилипута Дэнни вспомнил, что они с Сидом потеряли нож, взятый из кухни Абинери. Тот нож он не нашел, как ни искал — тот как в воду канул. Дэнни не стал говорить об этом Силу. По-видимому, вместе со своим колпаком Лилипут прихватил с собой и нож, который должен был послужить оружием против него самого. И Дэнни тайком от тети брал из кухни похожий нож и уносил на ночь с собой. По ночам ему часто не спалось. Два-три раза ему послышался какой-то неясный шорох, но сам Лилипут не появлялся. Дэнни, однако, не сомневался, что человечек где-то рядом. А в четверг, двадцать третьего октября, он совершил ошибку, которую долгое время после этого не мог себе простить.

3

Утром в четверг, впрочем, как и все последние дни, то и дело принимался сыпать дождь, мелкий и частый. Ветер, словно грязную бумагу, рвал тучи, не в силах расчистить небо. Деревья протестующе шумели, скрипя своими плешивыми кронами В воздухе стояла густая изморось, и Дэнни, трясшемуся в желтом школьном автобусе, вдруг подумалось, что вот-вот настанет конец света. Мальчику уже тогда захотелось домой. Это желание не покидало его весь первый урок, постепенно усиливаясь. Дэнни забеспокоился. Он сидел как на иголках, и его что-то звало, толкало, тянуло домой. Он не вполне осознавал, что с ним происходит, но потребность становилась все сильнее. И что самое главное — ему необходимо уйти, никому ничего не говоря. Никому. К большой перемене это чувство стало невыносимым. Дэнни что-то тянуло, и он больше не в силах был сопротивляться непонятному зову. Он поспешил домой, по пути то и дело пускаясь бегом. Оруэлл словно вымер, так что никто не мешал ему любопытными взглядами. Дэнни беспокоился. За тетю Берту. Ведь она осталась совсем одна. Джонни в школе, папа на работе. Может, с ней случилась беда? Тогда Дэнни никогда себе этого не простит. Вместо того чтобы рассказать всем про Лилипута, убивающего людей, он молчал, надеясь, что это прекратится само собой. И вот — еще одна жертва. Хотя было довольно холодно, мальчик весь вспотел; чтобы отдышаться, он немножко постоял возле дуба перед домом. Иначе, казалось ему, он ничего не расслышит из-за собственного тяжелого дыхания, отдававшегося в ушах подобно океанскому ветру.

Дома тети Берты не было. Во всяком случае, она не появилась из своей комнаты навстречу племяннику, который вернулся так рано. Дэнни позвал тетю. Ответа не последовало. Может быть, она поехала за покупками? Мальчик прошел в гараж. Тетя Берта (по просьбе папы) пользовалась маминым «крайслером». Свою машину она оставила в Манчестере во время своей поездки туда пятнадцатого октября и вернулась с Джонни на автобусе. На всякий случай он заглянул в ее комнату (вдруг тетя заснула?), хотя «крайслера» в гараже не было. Дэнни вслушался в тишину. Странное ощущение, тянувшее его домой, прошло. Дэнни прошел на кухню, выглянул в окно и почувствовал себя ужасно одиноким. Какого черта он примчался домой? В школе он хотя бы был не один, среди людей. А здесь он… наедине с Лилипутом и… Мальчик вдруг почувствовал, что его притягивает будто магнитом выдвижной ящик стола, где лежали вилки, ложки, пробки, открывалки и тому подобное. Несколько секунд он просто не мог оторвать глаз от этого ящика, потом его, так же внезапно, как будто отпустило. Дэнни в недоумении осмотрелся, вновь остановив взгляд на выдвижном ящике. Почему он засмотрелся на него? Его тянуло к ящику точно так же, как тянуло из школы домой Не в силах остановиться, совершенно обескураженный, Шилдс подошел к столу и… выдвинул ящик. То, что он увидел, заставило его застыть в оцепенении: расчистив себе местечко от всевозможных мелких предметов, в ящике стола преспокойно… СПАЛ Лилипут.

4

Маленькое тельце, одетое в черный длинный (по щиколотки) плащик, перехваченный желтым поясом, равномерно вздымалось в такт дыханию. За несколько секунд (хотя они пролетели фантастически быстро) Дэнни успел рассмотреть человечка. Лилипут лежал на спине, руки были сложены на груди словно у покойника, положенного в гроб. Ноги были слегка раздвинуты. Миниатюрные красные башмачки расшнурованы. Колпака нигде не было видно. До этого Дэнни видел Лилипута всего один раз, да и то ночью. С той ночи прошли, казалось, долгие годы (хотя на самом деле меньше трех недель). И вот теперь Дэнни получил возможность без помех рассмотреть человечка. Лицо старика. Сморщенное, обвислое, до ужаса неприятное, омерзительное. Глаза полуприкрыты, и это создавало впечатление, что Лилипут все видит и лишь притворяется спящим. Маленький носик на широком скуластом лице казался приклеенным по ошибке. И волосы. Чуть длинноватые белесые кудри, словно присыпанные пудрой. Они казались ужасно грязными. В голове пронеслась совершенно ненужная мысль: «Где Лилипут моет свои седые волосы?» Скользнув по лицу, взгляд Дэнни остановился наконец на губах человечка. Две полоски, тонкие и слюнявые, как будто из сырого мяса. Дэнни даже слышал, как дышит человечек. На первый взгляд могло показаться, что кто-то шутки ради положил сюда уродливую куклу-гнома. Но Шилдс знал, пожалуй, лучше, чем кто-либо, что эта кукла опасней большинства людей. Эта кукла была виновата по меньшей мере в смерти двух, если не трех человек. Лилипут спал и был во власти Дэнни. Человечек явно оплошал: он проспал появление Дэнни. Но и мальчик совсем не ожидал такого подарка. Дэнни стоял, затаив дыхание и глядя, не отрываясь, на малюсенького убийцу своей матери. Лишь потом, когда уже было поздно, Дэнни пришла в голову простая идея, как ему надо было действовать. Поступи он так, он поставил бы, наверное, жирную кровавую точку на всем этом деле. Он мог схватить один из ножей, и хотя ни один из них не походил на кинжал, все же был достаточно острым, чтобы проткнуть малюсенькое дряблое тельце. Дэнни мог это сделать, но не сделал. Ему не хватило не только хладнокровия — он так и простоял, словно скованный по рукам и ногам, пока не произошло то, чего он боялся. Лилипут проснулся. Вначале прекратилось его посапывание, едва уловимое, словно неясный шум далекого-далекого водопада. Затем человечек чмокнул губами-полосками… и открыл один глаз. На Шилдса смотрел желтый глаз кота, только что убившего неосторожного голубя, но еще не приступившего к долгожданной трапезе. Глаз тут же закрылся, как бы зовя на помощь брата, и вот уже два глаза норовят просверлить лицо незадачливого искателя Лилипута. Человечек издал какой-то неопределенный гортанный звук, моргая глазками и потирая их своими малюсенькими руками с пожелтевшей, высохшей кожей. Дэнни был в таком напряжении, что давление в висках отдавало вспышками боли. Липкие ладони сжались в кулаки. Оцепенение прошло, но страх перед этой закопошившейся спросонья букашкой не давал ему двинуться. От ужаса у него похолодела голова, словно в одно мгновение у него выпали все волосы. Дэнни стоял и смотрел на Лилипута, шепча про себя в оправдание своего бездействия, что все равно между ними находится незримая стена, которая не даст ему добраться до человечка. Лилипут тем временем осознал, что его рассматривают. По-видимому, глаза его привыкли к свету (он перестал жмуриться и моргать), и он на секунду замер, задержав взгляд своих желтых глаз на лице Шилдса. В отличие от мальчика, Лилипут среагировал мгновенно. Он вскочил, в несколько маленьких прыжков оказавшись в противоположном углу ящика. Еще один прыжок — и человечек полетел на пол. Дэнни попятился. Округлившимися от необъяснимого ужаса глазами он следил за полетом Лилипута, словно ожидая, разобьется тот или нет. Все это напоминало сцену из кинофильма, который он видел прошлой зимой. Летящий с крыши четырнадцатиэтажного дома человек. То, что происходило сейчас, было уменьшенной копией той сцены. Черный плащик Лилипута раскрылся, точно зловещий парашют. Последовал глухой удар. Лилипут не только не разбился — он даже не был оглушен после падения с такой высоты, учитывая его рост, и ничего себе не сломал. Ни на миг не останавливаясь, он метнулся к открытой кухонной двери и скрылся в прихожей. Его топоток напоминал звук, который издает человек, барабаня пальцами по столу. К этому звуку примешивалось и еще что-то. Дэнни не сразу понял, что именно, но позже до него дошло, что это были незавязанные шнурки башмачков Лилипута, сопровождавшие, словно аккомпанемент, топоток хозяина. Когда звуки доносились уже с лестницы, Дэнни вышел наконец из роли пассивного наблюдателя (или слушателя), освободившись от оцепенения. Перед глазами у него всплыло белое, бескровное лицо матери, и он бросился вдогонку за Лилипутом. Дэнни не взял с собой ни ножа из ящика, ни какого-то другого оружия, но при той ярости, которая охватила его в тот момент, это было и не нужно. Дэнни будет топтать человечка ногами, давить руками, он в конце концов разорвет его зубами, если понадобится. Дэнни побежал по лестнице, ожидая вот-вот увидеть Лилипута, карабкающегося на очередную ступеньку. Но человечек пропал. Добравшись до второго этажа, Дэнни замер неподвижно у лестницы, весь превратившись в слух, — но ничего не услышал. Дом опять погрузился в зловещую тишину. Дэнни уж не бежал, он осторожно ступал, напрягая все органы чувств. В темноте коридора второго этажа человечек мог попытаться переждать опасность, надеясь на свою неподвижность. Дэнни вновь стал ощущать неприятные симптомы: тело покрылось гусиной кожей, сердце начало стучать еще сильнее, но уже от страха, а не от быстрого бега, нервы, словно струны, были натянуты до предела. Лилипут должен быть где-то рядом; наверняка он просто затаился, опасаясь, как бы Дэнни его не догнал. Но, осматривая коридор фут за футом, Дэнни убедился, что Лилипут исчез. Это не заняло много времени, и мальчик быстро понял, что и этот раунд он проиграл. Лилипут снова каким-то образом скрылся, сумев его обмануть. От ярости Дэнни скрипнул зубами и сжал кулаки так, что, будь у него длинные ногти, разодрал бы ладони в кровь. Он не собирался сдаваться. Он попытался взять себя в руки, чтобы спокойно обдумать ситуацию. Не было никаких сомнений, что Лилипут взбирался по лестнице. Следовательно, он на втором этаже. Здесь было всего три места, куда можно было попасть из коридора: спальня Джонни, ванная и его, Дэнни, спальня. Везде двери были закрыты. Дэнни не слышал также, чтобы хоть одна из них хлопнула. Однако в коридоре Лилипута он не обнаружил. Мальчик недоверчиво покосился в сторону комнаты Джонни. Дэнни уже допускал, что человечек умеет как-то проникать из одной комнаты в другую, несмотря на то, что при таком малюсеньком росте, при своей хилой комплекции открыть дверь он не может. И все же ему удалось это сделать (во всяком случае, сегодня), иначе куда он исчез из коридора? В коридоре на втором этаже не было ни мебели, ни других вещей. Коридор был совершенно пуст, и Дэнни был уверен, что человечка здесь нет. Мальчику вдруг расхотелось повторять поиски наподобие тех, что они провели вместе с Сидом. Тем более если Лилипут укрылся в спальне старшего брата. Она была для человечка поистине безопасным местом, где он мог не беспокоиться, что в один прекрасный день Дэнни застанет его спящим. Дэнни, преодолевая внутреннее сопротивление, решил все-таки подойти к двери и попробовать ее открыть. Он подходил медленно, словно надеясь, что сейчас что-то произойдет такое, что отвлечет его от неприятного занятия. Так и случилось. Он услышал шум подъехавшего к дому «крайслера». Вернулась тетя Берта. Дэнни бросил сердитый взгляд на медную ручку и стал спускаться по лестнице. И тут зазвонил телефон. Дэнни вбежал в гостиную и машинально снял трубку. В мыслях он переживал, не заметит ли тетя чего-нибудь неладного, не оставил ли Лилипут каких-нибудь следов. Пробормотав «алло», он прижал трубку к уху.

— Дэнни, Дэнни! — раздался чей-то голос — Спаси меня, Дэнни! Спаси меня, пожалуйста! Он хочет убить меня, Дэнни! Помоги мне. Меня хотят убить. Он выпьет всю мою кровь, всю до капельки! Помоги мне, Дэнни, иначе я умру! — Голос на секунду замолк, но мальчик не мог выдавить из себя ни слова.

Дэнни хотел спросить, с кем говорит, но язык его не слушался. Затем он услышал дробный старческий смех, похожий то, ли на чихание, то ли на очень далекие раскаты грома. Так мог смеяться только Лилипут. Он смеялся, а звонивший Шилдсам мальчик плакал, моля Дэнни о помощи. Дэнни понимал, что надо положить трубку, но всхлипывания вперемешку с мерзким хихиканьем буквально затягивали мальчика, словно трясина. Точно так Дэнни не один раз сдирал запекшуюся кровь с ушибленной коленки, понимая, что этого лучше не делать, но продолжал сдирать, морщась от боли, испытывая при этом наслаждение и какое-то непонятное стремление причинить самому себе боль.

— Дэн… — булькающий звук, как будто звонивший захлебывался собственной кровью.

— Алло! Кто говорит? — спросил Дэнни. — Ответьте! Кто это? — Он вздрогнул и заплакал, услышав в ответ новую порцию смеха, словно ему в лицо с силой швырнули охапку сухих, опавших листьев. — Кто это? — Внезапно мозг мальчика пронзила мысль, заставившая содрогнуться.

Он был свидетелем, по крайней мере, слышал, как убивают человека. На том конце провода парень уже хрипел, издавая предсмертные стоны, а мерзкий человечек продолжал хихикать. Дэнни слышал, как умирает парень, но ничего не мог поделать. Он не знал, откуда тот звонил, почему звонил именно ему, как получилось, что Лилипут оказался вместе с ним. Шилдс был растерян, подавлен, потрясен. Парень захрипел еще сильнее и через мгновение затих окончательно. Наступила зловещее молчание, как будто на том конце кто-то плотно прикрыл трубку рукой. Ни хихиканья, ни предсмертных хрипов. Может, это были просто слуховые галлюцинации? Ведь уже раздавались в этом доме звуки, которые некому было издавать, если вообще подобное может существовать в природе. Возможно, это проделки Лилипута. Другой вопрос, как он это делает? Под влиянием нахлынувшей на Дэнни зловещей торжественности абсолютного беззвучия он перестал плакать. Он жадно вслушивался в гробовое молчание, моргая глазами, когда капелька пота забиралась в глаз. Пальцами он так сильно сжимал трубку, что, казалось, расслабь он их чуть-чуть — и они поломаются. Рука побелела, пальцы ныли, но Дэнни не шевелился, боясь пропустить малейший звук. Затем что-то изменилось. Тишина не была нарушена, но на том конце будто сняли какую-то пленку, прогнав ощущение вакуума. Это продолжалось одно мгновение, а затем до Дэнни донесся знакомый голос, который, впрочем, он и ожидал услышать больше, чем какой-нибудь другой.

— Д-э-н-н-и! Д-э-н-н-и! — Лилипут звал мальчика издалека, как будто находился в густом темном лесу где-то в Вермонте и пытался докричаться до соседнего штата. — Д-э-н-н-и! Ты переступил в-с-е г-р-а-н-и. Ты зашел с-л-и-ш-к-о-м д-а-л-е-к-о. Д-э-н-н-и! Ты плохой мальчик! П-л-о-х-о-й! Ты поступил н-е-х-о-р-о-ш-о. Нельзя так делать, как делаешь т-ы-ы-ы-ы… — Раздались короткие гудки — Лилипут положил трубку? Дэнни ждал, что гудки прекратятся, и тонкий мерзкий голос послышится вновь. Но этого не произошло.

Вдруг мальчик почувствовал что-то теплое у правого уха. В первую секунду он подумал, что это ему показалось из-за непрерывных нудных гудков, но нет — там на самом деле что-то было, что-то ползло по уху. Дэнни резко отдернул трубку от уха, и… увидел, что из нее сочится кровь. Капли появлялись из дырочек, из которых Дэнни минуту назад слышал далекий голос Лилипута, и, стекая, падали на ковер. Дэнни в ужасе застыл, лицо его исказилось гримасой боли. Он безошибочно догадался, что кровь не из уха, нет. Кровь шла из трубки. Этого не могло быть, однако свежие красные капли продолжали появляться из трубки вопреки здравому смыслу!

«Это кровь того мальчика, — пронеслось в голове у Дэнни, — мальчика, убитого Лилипутом». Если еще несколько мгновений назад Дэнни надеялся, что это было всего лишь великолепно озвученное представление, то сейчас он был уверен в обратном — это кровь жертвы. Дрожащей рукой он положил трубку, услышал, как в дом вошла тетя Берта, и с ужасом подумал, что же делать, если кровь из телефонной трубки будет лить и лить беспрерывно. Полтора десятка капель, размером с десятицентовик, были практически незаметны на бордовом ковре; с телефона и столика можно стереть кровь прежде, чем ее увидит тетя Берта. Дэнни провел рукой по столу. Капли даже не размазались. С тем же успехом он мог пытаться стереть рукой с экрана телевизора голову ведущего. Кровь из трубки как будто перестала сочиться. Во всяком случае, ее не прибавлялось. Но даже ту, что осталась, стереть было невозможно. ВИДЕНИЕ? Он опасался, что крови будет гораздо больше, но, к счастью, она перестала идти, как только он положил трубку. Внезапно дверь в гостиную отворилась, и на пороге показалась тетя Берта. Глаза ее смотрели поверх очков.

— Дэнни? Нам кто-то звонил? — Лицо у нее было встревоженным.

— Нет… ошиблись номером. — Дэнни молил Бога, чтобы тетя не подошла ближе. Иначе она обязательно заметит кровь. Вернее, видение крови.

— Дэнни, ты не болен? Ты такой бледный…

— Нет, тетя Берта! Со мной… все хорошо. Извините, просто задумался и не услышал, как вы вошли.

 

Глава одиннадцатая

1

— Где вы его нашли, Гэл? — Шериф Лоулесс снял шляпу, осторожно, словно она была из стекла, положил ее перед Хокинсом на стол, вытер рукавом потный лоб и уселся на жесткий скрипучий стул.

— Его обнаружил Ларри. Он ехал к себе домой, уже стемнело, но он рассмотрел у обочины труп Пита Андерсона. Это было напротив дома… где живут Абинери.

— Что?! — Лоулесс поднялся со стула. — Черт! Ты же сказал, на нем нет ни одной царапины!

— Подожди! — Хокинс сделал успокаивающий жест рукой. — С Андерсоном случилась та же история, что и с Энн Шилдс. — Он выдержал паузу и, не глядя шерифу в глаза, добавил: — И миссис Тревор.

— Тогда при чем тут нож?

— Не знаю, Чарли! Не знаю, какого черта кто-то положил нож рядом с трупом. Тебе повторить подробности с самого начала?

Лоулесс отрицательно покачал головой. Зачем? Сейчас раннее утро понедельника, двадцать седьмое октября.

Вчера вечером Ларри Донер заметил какого-то человека, лежавшего у подъездной дорожки к дому Абинери. Он притормозил, вылез из машины и увидел, что это не кто иной, как Пит Андерсон. Кругом много крови. Рядом, словно моля, чтобы его заметили, сверкнул лезвием нож. Лезвие было выпачкано в крови. На первый взгляд, все было очень просто. Парня убили ножом. Ларри уже было собрался броситься к дому Абинери, чтобы воспользоваться телефоном, но его что-то остановило. Пит лежал, устремив взгляд своих стеклянных глаз в небо. Лицо его походило на восковую маску. На теле убитого Ларри не обнаружил следов ножевого ранения. Он перевернул его на живот — снова ничего. Однако рядом была целая лужа крови. Он уже был свидетелем похожей смерти. Совсем недавно на этой же улице умерла женщина, потеряв всю свою кровь, при этом на теле не обнаружили никаких повреждений. Сейчас перед глазами Ларри предстала похожая картина.

Несколько минут Донер колебался. Ему подумалось, что для него самое разумное в данной ситуации — оставить все, как есть, и уехать. Он направлялся домой и проехал бы мимо, если б меньше глазел по сторонам. Оставить мертвого Андерсона и уехать! Завтра его обнаружит кто-то другой, а парню уже не важно, как быстро его приволокут в окружной морг. Это казалось логичным. И дело было вовсе не в том, что Ларри не хотелось возиться с трупом или его мучил суеверный страх. Донер справедливо рассудил, что причиной смерти может являться неизвестная доселе эпидемия, и, как знать, не заразится ли он, если будет слишком усердным. В конце концов, сейчас не рабочее время. И все же Ларри не бросил мертвого Пита. Он внезапно понял, что таким образом в Оруэлле станет известно то, что пытались скрыть (и Ларри был полностью с этим согласен) шериф и доктор Лок. Последствия этого необдуманного шага виделись молодому человеку в самом мрачном свете. И он остался. Для надежности он пощупал пульс, еще раз осмотрел тело, не обнаружив никаких повреждений, затем заволок труп к себе в машину на заднее сиденье и поехал прямо домой к Хокинсу. Гэл, хотя, как казалось, и был ошарашен, распорядился уничтожить следы крови и не обращаться ни под каким предлогом к Андерсонам и Абинери. Кроме того, что Гэл был поставлен перед фактом повторившейся аномалии, была тут еще кое-какая подоплека, которую он сразу подметил. Не важно, откуда взялся этот длинный столовый нож (судя по отпечаткам, он принадлежал Абинери), но в городе могли рассудить весьма прямолинейно. Спустя считанные дни после смерти Миранды Абинери, с которой несколько месяцев встречался Пит Андерсон, его находят убитым возле дома своей девушки. Рядом с трупом — нож. И едва заметный след крови тянется с крыльца дома Абинери. На этом фоне доказательства действительной причины смерти и любые аналогии с кончиной миссис Шилдс сойдут за нелепые сказки. В глазах обывателей все окажется предельно просто — кто-то из Абинери зверски убил Андерсона. Это может превратить Оруэлл, прежде тихий городок, в растревоженный улей и расколоть общество на два враждующих лагеря. Однако, как ни странно, даже и это было не самое страшное. Прежде всего, смерть Андерсона показала — смерть миссис Тревор и миссис Шилдс — это не какая-то аномальная случайность, а лишь первый и второй эпизоды. Пит — третий.

— Ты думаешь, никто из соседних домов ничего не видел? — поинтересовался шериф.

Хокинс пожал плечами:

— Мы старались действовать осторожно, когда уничтожали следы. Думаю, вряд ли кто-нибудь нас заметил. — Он задумчиво продолжал: — Кто-нибудь уже позвонил бы. Ты же знаешь, у нас люди не боятся обращаться в полицию, заметив что-нибудь подозрительное.

— Андерсоны не заявляли об исчезновении сына?

— Нет. Наверное, еще рано. — Хокинс глянул на шерифа, тот кивнул:

— Если позвонят, надо спокойно выслушать и… успокоить их, пообещав, что возьмемся за дело. — Лоулесс глубоко вздохнул и внезапно предложил своему заместителю: — Гэл! Не пора ли нам перестать корчить из себя героев и обратиться в ФБР? Как ты думаешь?

Хокинс пристально посмотрел на Лоулесса и невнятно пробормотал:

— Прямо перед твоим приходом я звонил в отделение Бюро в Манчестере.

— Да? Но… послушай, Гэл, ведь…

— Чарли, ты не поверишь! Я не знаю, возможно ли это, но… — Хокинс запнулся.

— Что — но?

— Во всяком случае, то, что случилось с Андерсоном тоже… ни в какие ворота…

— Гэл, твою мать! — вырвалось у шерифа. — Что с ФБР?

— Хм… Ты не поверишь, но, кажется, они в мягкой форме послали нас в задницу! — Хокинс наблюдал, какой эффект произведет на Лоулесса это замечание. Тот недоуменно моргал глазами, почесывая кончик носа. — Факта убийства нет, убийцы нет, следовательно, искать некого. Это наши местные проблемы, Чарли! — Хокинс улыбнулся. — Никого не волнует, что вот уже у второго человека меньше чем за месяц без всякой причины начинает выступать кровь, в результате чего он умирает. Всем до одного места, и мы ничего не изменим, даже сняв штаны у Белого дома и сверкая голыми задницами. Это всего лишь парочка несчастных случаев, не слишком существенных, чтобы о них писать в газетах. В самом деле, Чарли! Что бы ты сделал на месте Бюро? За кем гоняться? В кого стрелять? Ответь мне! В противном случае придется только одобрить поведение фэбээровцев. Они строго исполняют то, что предписано им Законом.

— Ладно, хватит! — отрезал Лоулесс, уже свыкшийся с неприятной новостью.

Хокинс, красный от волнения, больше походил на несправедливо обиженного подростка, чем на полицейского. Лоулессу было неприятно видеть его таким.

— Что лично тебе говорил Лок? Я его еще не видел.

— Он очень напуган, — признался Хокинс — Предупредил, что достаточно еще одного такого случая с летальным исходом — и он не уверен, что ему не захочется разнообразия ради переехать куда-нибудь на Тихоокеанское побережье, в Калифорнию или Орегон, и осесть там навсегда, сохранив, конечно, в памяти родные предместья Оруэлла.

— А если следующий подобный летальный исход случится именно с ним? — с сарказмом спросил Чарли.

— В таком случае ему, наверное, будет не до Калифорнии, и он останется здесь, — невозмутимо отозвался Гэл.

Мужчины замолчали, каждый думая, впрочем, об одном и том же. Чуть позже Гэл спросил:

— Что будем делать, шериф?

— Это очень сложный вопрос. Я не думаю, честно признаться, что мы вообще что-нибудь можем сделать. По крайней мере, сейчас.

— Как ты считаешь, Чарли, Миранда Абинери… ее смерть как-то связана с тем, что случилось с Андерсоном?

— Нечто похожее ты у меня уже спрашивал, Гэл, совсем недавно.

— Ты прав. Но черт возьми, если я могу контролировать себя после всего случившегося, Чарли.

— Мне начинает казаться, что и Шилдс, и Абинери, и Андерсон были убиты. Вопрос в том, кто это сделал и как? Вопрос «почему» не так важен. Я подозреваю, что причина убийств так же необъяснима, как и способ, которым они были совершены.

Хокинс посмотрел на Лоулесса долгим оценивающим взглядом.

— Ты не согласен со мной, Гэл? — спросил его шериф.

— Я? Вообще… скорее согласен, чем наоборот.

— Очень признателен, — сухо пробормотал Лоулесс. — Я не могу сейчас ничего доказать, я даже не сказал бы, что у меня какое-то предчувствие. Но мне кажется — это убийство. Этих женщин и парня убили. Судя по подброшенному ножу, тот, кто их убил, обладает чувством юмора. Хотя допускаю, это была неудачная попытка запутать нас. Короче, Гэл, мы не имеем больше права лишь пассивно наблюдать. Мы и так слишком долго занимались одним анализом.

— Весь вопрос — что делать? — вставил Хокинс.

— Да. Честно говоря, я в тупике. У нас есть сутки до того часа, когда всполошатся Андерсоны. Сейчас лучше всего отправиться по домам, чтобы ни тебе, ни мне никто не мешал. Завтра утром в десять я жду тебя здесь. Обмозгуем все как следует и… будем действовать. — Что именно они обмозгуют и как будут действовать, шериф пока не знал, но надеялся, что какие-нибудь идеи обязательно появятся. Налицо был факт, что в городе гибнут люди, причем самым непостижимым образом. Лоулесс не знал, насколько он близок к истине, утверждая, что это убийства, но в любом случае считал своей обязанностью положить этому конец, если такое вообще возможно. — До завтра, Гэл! — Шериф поднял руку, прощаясь, и вышел из кабинета.

2

Хокинс проводил его долгим взглядом. Был ли он согласен с шерифом, предположившим, что Пита Андерсона (как и миссис Шилдс и мисс Абинери) убили? Ничего конкретного на это сказать было нельзя. Это был тот самый редкий случай, когда у него не было собственного мнения. Гэл чувствовал себя так, как будто стоял в темном беззвучном лабиринте, тщетно моля Всевышнего показать ему выход. Или… как будто его замуровали. И еще кое-что не давало подумать как следует об этом деле: Гэлу чертовски захотелось есть. В этом, казалось, не было ничего странного, но его уже начали терзать смутные сомнения. И как он подозревал, не без оснований.

Вчера утром его жена уехала в Линн, штат Массачусетс, где ее самая младшая сестра (их было четыре сестры) родила первенца. Салли Хокинс уговаривала мужа ехать вместе с ней, но Гэл сослался на чрезвычайную занятость. Впрочем, даже не будь он занят, причина все равно бы нашлась. Он недолюбливал многочисленную, шумную до одури родню жены. И если, по его мнению, самым удачным отдыхом можно было считать недельку-другую, проведенные в собственном летнем доме на озере среди леса, то самым неудачным, с длиннющим знаком минус получался уик-энд в кругу жениной родни. Снова осточертевшие до отвращения вопросы, почему они с Салли не заводят детей, и тому подобное… И хотя он уже привык к этому, а жена, как обычно, будет отшучиваться (почему-то до сих пор она не смогла признаться своим, что не может иметь детей), все равно эти разговоры крайне неприятны. К тому же от таких визитов никакой пользы, одна нервотрепка. Посмотреть же на сопливого младенца, писающего в свою кроватку каждые два часа, — это сомнительное удовольствие. Гэл был не из тех, для кого каждый ребенок красив. Да, бывало, ему нравился какой-нибудь ребенок, но только не собственные племянники, все уродливые и сопливые как на подбор. Хокинс не желал улыбаться через силу, выказывая тем самым неописуемое счастье от созерцания маленьких племянников, пахнущих (пусть не сильно) свежими какашками, и сестры жены платили ему взаимностью.

Тридцативосьмилетний Хокинс был женат семь лет. Поначалу он с болью воспринял известие, что Салли бесплодна, но постепенно смирился. Последние годы Гэл был даже доволен, что избавлен от бесчисленных проблем, связанных с воспитанием детей. К тому же отсутствие собственного потомства сводило к минимуму контакты с родственниками. Словом, Салли чисто символически предложила мужу экскурсию в Линн. Гэл, как обычно, отказался, оставшись один как минимум до вечера во вторник.

Он не относился к числу тех мужчин, которые, так сказать, живут, чтобы есть. Гэл был среднего телосложения и при росте немногим ниже шести футов весил около ста семидесяти фунтов. Он не был гурманом, и Салли не составляло труда удовлетворять его запросы. Отъезд жены нисколько не стеснил его. Вчера вечером, еще до того, как Ларри, раскрасневшийся, запыхавшийся, с округлившимися глазами, будто увидел привидение, сказавшее ему «Хэлло!», приехал к Хокинсу, Гэл сидел у телевизора и смотрел баскетбол. В перерыве матча он вдруг почувствовал сосущую пустоту в желудке. Констебль удивился, ведь не прошло и часа после ужина, причем довольно плотного. Именно тогда он улыбнулся при мысли, что стоит уехать жене, как его потребности в еде возрастают. Хокинс приготовил себе здоровенный сандвич с сыром и сковороду лапши. На время голод отступил. Во всяком случае, эту неприятную пустоту в желудке Гэл почувствовал вновь, лишь когда ложился спать. Объяснение было донельзя простым — после всего случившегося, после очередной странной смерти он переволновался, так что нет ничего удивительного в том, что проголодался. Когда нервничаешь, расходуешь массу энергии. Уже засыпая, Гэл как будто бы увидел себя со стороны открывающим холодильник и тянущимся к банке пива. На ночь он никогда не ел и, пожалуй, этому правилу и был в основном обязан тем, что до сих пор не оброс жиром.

Ночью Хокинс неожиданно проснулся. От голода. Именно от этого. Он попытался было не обращать внимания на свирепое урчание желудка, но тщетно. Заснуть вновь не удавалось. Пришлось подняться, пройти на кухню и съесть кусок сыра. Хокинс запил экстренную трапезу несколькими глотками кипяченой воды из чайника и отправился назад в спальню. Сон пришел быстро.

Сегодня с утра Хокинса волновали иные проблемы, поэтому ночная прогулка вылетела из головы. Правда, Хокинс позавтракал плотнее обычного, а дожидаясь шерифа, в течение двадцати минут выпил две чашки кофе, положив в каждую по три ложки сахара, хотя обычно клал две. Только сейчас он осознал, что сделал это именно потому, что слишком быстро проголодался после завтрака. Наконец зверский (неизвестно откуда взявшийся) аппетит заставил обратить на себя внимание, заявив о себе, что называется, во весь голос. Никакой Андерсон был не в силах теперь занимать мысли Гэла. Прошло всего пять минут после ухода Лоулесса, а Хокинс уже не мог сосредоточиться на деле. Перед глазами стояли пудинги со всевозможных прошлых празднеств, и в конце концов Хокинс сдался. Глупо размышлять на пустой желудок. Не помогла и третья чашка кофе с умопомрачительным количеством сахара, превратившим этот кофе в сироп. Гэл решил зайти в кафе «Аделаида» напротив магазина дешевой одежды в полуквартале от здания муниципалитета. В кафе он оказался первым утренним посетителем. Хокинс заказал себе две порции жареной картошки с гарниром и внушительный десерт. После того как официантка принесла заказ, Гэлу вдруг подумалось, какие у нее были бы глаза, узнай она, сколько уже успел поглотить пищи их утренний клиент. Но улыбки эта мысль не вызвала. Мало того, что его возросший аппетит причинял ему некоторые неудобства, — он к тому же породил где-то в глубине души пока что еле ощутимое беспокойство. Гэл молча съел все подчистую и, наскоро рассчитавшись и оставив на чай, быстро покинул кафе, испугавшись своего стремления (ужасно сильного) взять еще и мороженого с клубникой, так как в желудке (несмотря на только что съеденное) оставалось довольно много свободного места.

Хокинс поехал домой. Там он постарается обдумать сложившуюся в Оруэлле ситуацию. В тишине и спокойствии. Не удержавшись, Хокинс купил по дороге несколько пакетов картофельных чипсов, пакет молока и три бутылки пива. Гэл был уверен, что это понадобится ему нескоро, он и купил-то это в основном потому, что надеялся сегодня «посидеть на диете», несмотря на то, что Салли, уезжая, наготовила ему еды. Одна полка холодильника была буквально забита гамбургерами. Констебль, переступив порог своего дома на Солс-стрит, сразу понял, что снова хочет есть. В доме пахло жареным (наверное, бараньим) мясом. Запах был очень слабый. Но был. В первое мгновение Гэл подумал, что вернулась Салли. Это было вообще-то вполне вероятно, хотя и немного удивило его. Хокинс вошел в кухню, но… никого там не обнаружил. Откуда запах? В доме совсем недавно кто-то жарил мясо. Может, Салли вернулась, приготовила ему ленч, после чего поехала по своим делам, справедливо полагая, что муж еще на работе? Однако на столе ничего свежеприготовленного не оказалось. Пусто. Гэл прошел в гараж. «Олдсмобиля» Салли не было. Она не возвращалась. Тогда откуда запах? Гэл помнил вещи, в которых жена уехала. На всякий случай она взяла зимнюю куртку. Хокинс пошел в спальню, порылся в шкафу. Нет, теперь он был уверен, что жена не приезжала, Салли обязательно сменила бы дорожную одежду.

Гэл поскреб подбородок, думая о жене, но его опять отвлек запах. Он проникал и сюда, властвуя не только в прихожей. Запах напоминал нечто живое, мешавшее думать о нужных вещах, заставляя воображение рисовать картины ломящихся от деликатесов столов, жарящихся на вертеле баранов, вежливую улыбку на лице повара из китайского ресторанчика, предлагающего свое фирменное блюдо, например печень бабуина с бамбуком в соевом соусе, и многое другое, так или иначе связанное с едой, причем с едой вкусной и дорогой. Гэл прогнал наваждение и вышел из спальни.

Запах не переставал преследовать полицейского, вызывая странные, неприятные ощущения. Казалось, желание поесть и прилечь после этого на диване в гостиной стало целью его жизни. Баранину сменял гамбургер величиной с Пентагон, который, в свою очередь, уступал место тарелке со спагетти, и ничего другого в голову не лезло. Противиться желанию поесть не было сил. Запах кружил голову, сводил с ума, наполнял рот слюной. Продираясь сквозь пелену дурмана, Гэл вдруг удивился: почему в доме стоит запах жареного мяса, хотя никакого мяса нет? Но удивление исчезло, словно запотевший от дыхания круг на стекле. Гэл понял, что хочет есть по-настоящему, и аппетитный запах тут ни при чем: он проголодался. Вспомнив, что прошло не больше получаса, как он позавтракал (второй завтрак за утро) в «Аделаиде», Хокинс встревожился всерьез. Однако главной проблемой оставался голод. Такой, словно он ничего не ел целые сутки. Гэл разогрел остатки лапши, приготовил яичницу-глазунью, прибавил к этому три бутерброда с колбасой и приступил к своему завтраку, уже третьему за это нескончаемое утро. Взглянув на большие квадратные часы на своей левой руке, Гэл отметил, что еще нет и десяти часов. Раздражение и нешуточный испуг отступили, как только он проглотил первый кусок.

3

Покончив с едой, Хокинс достал из холодильника банку пива, подумал, не захватить ли еще чипсов, решил обойтись без них и направился в гостиную. Минуту он смаковал, лежа на диване и глядя в окно на серое осеннее небо, приятное чувство сытости и растягивал время перед тем, как приняться за пиво. Запах исчез, и Хокинс сам удивился, насколько ему тяжело сейчас думать об его источнике. Гэлу было все равно. За это утро он столько раз буквально умирал от голода, что сейчас не желал ни на минуту отвлекаться от наслаждения ощущением набитого желудка. Какая разница, откуда шел запах жареной баранины, главное, что это был не запах дыма или дерьма.

Гэл перевел взгляд со свинцового неба на банку, которую держал в левой руке, и решил, что пора заняться делом. Он отогнул колечко и… звук отскакивающей крышечки прозвучал так громко, что у него екнуло сердце. Констебль невольно прислушался к тишине… и вдруг вспомнил, на минуту замер, погрузившись всем своим существом в воспоминание. Тело его напряглось от усилий восстановить в памяти малейшие детали ночи с субботы на воскресенье.

Именно чпоканье открываемой банки вернуло констебля назад, к событиям той ночи. Гэл совсем забыл, что, как и прошедшей ночью, он вставал, неожиданно проснувшись, и ходил на кухню, чтобы глотнуть пива. Но эти две ночи, вернее, оба случая резкого перехода от сна к бодрствованию разительно отличались друг от друга. Сегодня ночью он спал один (Салли уехала) и проснулся от голода. Ему хотелось есть так, что он не мог спать. Ночью же с субботы на воскресенье все происходило иначе.

Пробуждению предшествовала какая-то продолжительная прелюдия, похожая одновременно и на сон, и на явь. Когда Гэл все же очнулся ото сна, то решил, что это было сновидение, хотя очень правдоподобное. Такие сны часто остаются в памяти, если человека резко разбудить. Он хотел пить, а когда хочется пить, то обычно лучше всего утоляет жажду пиво. Ничего удивительного. Гэл посмотрел на Салли, заворочавшуюся в постели, и все, что предшествовало его пробуждению, отступило на задний план. Сейчас же, открыв банку, Гэл столкнулся со случаем, когда какая-нибудь сцена, звук или запах вдруг переносит человека в прошлое. Если бы он не взял с собой эту злополучную банку пива, то навряд ли вообще что-нибудь бы вспомнил. Однако он это сделал — и ему пришлось заново переживать уже происшедшее. В ту ночь они с Салли занимались любовью. Обычно это происходило не чаще одного раза в неделю. Но в тот вечер жена читала какой-то любовный роман и завелась. Завела и Гэла. Он устал и даже поленился сходить в ванную. Уже засыпая, подумал, что хорошо бы глотнуть воды. Но до того, как он проснулся, мучимый жаждой, произошло еще кое-что…

Воспоминания складывались из разных кусочков, словно калейдоскоп. Гэлу показалось, что он слышит чей-то голос. Сон не отпускал его, и все же он как будто слышал, как кто-то разговаривает. Голос был старческим. Старик бубнил что-то, стоя в начале подъездной дорожки. Создавалось впечатление, что он с кем-то разговаривает. Настырно, с сарказмом, уверенный в собственном превосходстве. Словом, неприятный старик. Второго собеседника не было слышно, по крайней мере, Гэл так и не услышал с его стороны ни единого слова. Он на миг представил себя на месте неизвестного и решил, что тоже счел бы за лучшее не спорить с выжившим из ума стариком… Что же произошло затем? Гэл едва не расплескал пиво, вспомнив, что именно он услышал. Он не разбирал слов, но, несмотря на это, уже составил некоторое представление о старике. Гэл почему-то был уверен, что старикашка очень низкого роста и обязательно с белой бородой. Несмотря на свою старость, он тот еще тип и, быть может, не просто неприятен, но и похуже. Тот, кто с ним разговаривал, точнее, был слушателем, поступал правильно — с таким человеком спорить бесполезно. Но стоило Гэлу обозвать про себя старика выжившим из ума, как вдруг он стал различать его слова. До того момента Хокинс был сторонним наблюдателем (слушателем) разговора двух людей. Конечно, сон продолжался, но Гэл вдруг понял, что он совсем не посторонний. Старик неожиданно замолчал и зло процедил: «Скорее, это ты выжил из ума, Гэл, а не я». От неожиданности констебль чуть не закричал. Он всего лишь подумал, а старик, этот мерзкий, противный старикашка, будто прочитав его мысли, сделал ему внушение (мягко сказано) и залился лающим смехом. Гэл хотел было что-то сказать в ответ, но не видел, к кому обращаться. Он находился в доме, в своей спальне, рядом со спокойно спавшей женой, а старик — на улице, вне поля зрения. Не видя собеседника, Гэл не мог сосредоточиться на том, что хотел бы сказать. После странной реплики, если только его собеседник не был тезкой Гэла, старик замолчал и словно затаился. Это молчание не прибавило желания ответить на слова старика. Хокинс уже было решил, что его сновидения потекут теперь в ином направлении, нагромождая другие впечатления, когда старик вновь дал о себе знать:

— Ну, долго ты еще будешь молчать? — Резкое причмокивание губами, словно дед предвкушает, как будет поглощать что-то вкусное и ранее недоступное.

Гэл почти видел, как во все стороны брызнула слюна. Но страха не было. Мало ли какие странности происходят во сне? Желание спать навалилось на него с удвоенной силой. Спать, спать, спать…

— Подожди, не засыпай, Гэл! — слышится голос старика. — Ты же хотел пить.

Гэл морщится. Его уже утомил этот надоедливый старик. Старый дурак! Констебля не смущает даже то, что дед может узнать, что он о нем думает. Пить? Да, он хотел пить, но какое до этого дело старому пердуну?

— Гэл! Выпей пива! У тебя в холодильнике осталась всего одна баночка. Я хотел ее выпить, но решил оставить тебе, Гэл! — Мерзкий хохот заставляет Гэла вздрогнуть. — Я оставил пиво специально для тебя, Гэл. И даже не прошу сказать мне спасибо. Просто выпей и не говори мне спасибо!

4

«Какой наглый старик», — хотел сказать Гэл, но язык прилип к нёбу, словно Дон-Жуан к очередной подружке после продолжительного перерыва в похождениях. Горло пересохло. Пить хотелось просто ужасно. Но старик, похоже, — наглец, лазает по чужим холодильникам.

— Мне это можно, Гэл, — пробубнил невидимый собеседник. — Я старался для тебя. Искал тебе попить. Ведь ты хочешь пить, хочешь пить, хочешь пить, хочешь пить… — заладил старикашка.

— Заткнись! — не выдержал Хокинс.

Это единственное слово вырвалось из пересохшего рта с громадным трудом, причинив отлипшему языку острую боль. Гэл не узнал звук собственного голоса. Он получился хриплым, чужим. Боже, как хочется пить! Неужели во сне можно ощущать подобную жажду? Или этот бред ему снится из-за настоящей жажды? Гэл не знал. Что-то произошло, и ему вдруг стало совсем нехорошо. Судя по всему, старик решил приняться за него как следует. Голос звучал теперь ближе, хотя сам старик, несомненно, оставался вне дома.

— Гэл, я очень беспокоюсь за тебя. Жажда — дело нешуточное. Ты должен встать и выпить пива. Должен, Гэл. Иначе умрешь! — Старик хихикнул. — Ты должен слушаться старших, Гэл! Ведь я тебя старше.

Темнота перед глазами уступила место серой плотной пелене, и через эту ненадежную защиту Хокинс увидел неясные очертания. Силуэт старика. Так и есть. Он очень маленький и с белоснежной бородой. Одет донельзя странно. Впрочем, от этого полоумного можно ждать чего угодно. К чему этот желтый пояс, перехватывающий талию? А дурацкий колпак? Но жажда погасила даже проблески любопытства. Хокинсу стало все равно, как ему удается видеть старика, не поменяв даже положения своего тела. Хотя часто ли сны бывают логичны?

— Я тебе нравлюсь, Гэл? — залепетал старик. — Скажи, я тебе нравлюсь?

«Ты что, девочка, чтобы нравиться?» — подумал Хокинс. После одного-единственного слова он не мог уже ничего произнести. Жажда жгла горло, и этот мелкий старикашка мешал ему спать совсем некстати. Возможно, без его лепета Гэл забыл бы о своей жажде.

— Гэл! Тебе нужно выпить пива! Встань и выпей! — В голосе белобородого старика проскользнула требовательная, хищная нотка.

Пожалуй, Гэл был не против пивка, но желание спать (и недовольство советами старика) держало страдавшего от жажды, словно путы. Где-то глубоко, на дне подсознания, настойчивая мысль буравила мозг, убеждая не слушать старика ни в коем случае. Лучше умереть от жажды, чем следовать советам полоумного деда. Наверное, Гэл повиновался бы своему внутреннему голосу, если б только старичок замолчал. Однако белобородый и не думал замолкать.

— Гэл, вставай! Или умрешь! — Дед противно хихикнул. — Вставай и выпей пива. Вставай или умрешь, вставай или умрешь, вставай или умрешь…

— О Господи! — застонал Гэл. У него не было сил даже заткнуть уши. — Прекрати, слышишь? Прекрати! Замолчи, ради всего святого!

— Но ведь ты хочешь пить! — В голосе старика звучало удивление. — Встань и выпей пива! Ты же хочешь пить, Гэл!

— Уйди! — еле выдавил из себя Хокинс. Какой-то странный дурман не отпускал его. — Отстань от меня, пожалуйста. Оставь меня в покое.

— Э-э, нет, Гэл! — зло прошипел старик. — Ты хочешь пить. Тебе плохо, тебя мучит жажда. Ведь тебе плохо, Гэл? И ты будешь рад даже глотку воды. Я должен позаботиться о тебе, Гэл, иначе ты умрешь. И я предлагаю тебе пива! Целую банку пива!

— Кто ты такой, чтобы обо мне заботиться? — шепотом спросил Гэл. Он вдруг вспомнил, что рядом спит жена, и своим разговором они рискуют ее разбудить.

— Гэл, вставай и выпей пива! — Старик так будто и не слышал, что ему сказал Гэл. — Пиво отменное. Ведь тебе нравится «Будвайзер»?

Пелена не то чтобы рассеялась, она стала тоньше, и Хокинс теперь мог видеть старика еще лучше. Тот сидел то ли на крыше, то ли на какой-то ограде и… болтал ножками. Он был плотно сбитый и… Гэл решил, что это, скорее всего, карлик. Крохотный, не более четырех футов ростом. И еще до того как низкорослый белобородый старик затянул свою старую песню, душу Гэла поглотил страх, поглотил без остатка. В какой-то момент Гэл ощутил, что это не сон. Слишком уж все реально. Тем более что на несколько секунд им овладела уверенность, что старик сидит не на крыше, а… на столе. Сердце подпрыгнуло, и Гэл чуть не закричал. Но старик упредил его:

— Видишь, Гэл, какая чепуха тебе лезет в голову? Все оттого, что из-за жажды ты скоро совсем свихнешься.

В самом деле, как человек может сидеть на столе и казаться таким маленьким, словно он нескольких дюймов ростом? Как хочется пить! Почему ему так тяжело вставать? Болтовня белобородого обладает чем-то магическим, не давая ему подняться. Гэл чувствует, что, не будь поблизости этого странного деда, он давно бы встал. Встал бы, если б не старикашка, который требует, чтобы он поднялся… это противоречие еще больше пугает Гэла.

— Вставай, Гэл! — И… слышится звук откупориваемой банки. — Ах! Вкусное пиво, Гэл! Присоединяйся!

Хокинс с трудом поднимает тяжелые веки, но у старика нет в руках никакой банки. Звук по-прежнему стоит в ушах, словно в доме появилось эхо.

— Вкусное пиво! — повторяет старик, и Гэл уже не задается вопросом, где же у него банка. Рук карлика не видно, он продолжает болтать ножками. — Присоединяйся, Гэл! Вкусное пиво!

Какая, к черту, разница, где банка, где сидит полоумный карлик и каким образом Гэл умудряется видеть его у себя в спальне? Главное — наконец промочить горло, иначе не стоит удивляться, если ему приснится что-нибудь еще пострашнее…

— Черт с тобой, — процедил Гэл. — Я встану, встану! Только заткнись, заткнись! Я не хочу тебя больше слышать!..

Гэл посмотрел туда, где вроде бы сидел старик. Это был невысокий прикроватный столик. Естественно, там не было никакого старика. «Наверное, — подумал Хокинс, — я не заметил, как проснулся». Рядом, мирно посапывая, спала жена, свернувшись у него под боком, словно нагулявшаяся кошка. Ветер швырял в окно сухие листья, шурша ими о стекло, завывал под крышей. Нигде не слышно никаких голосов. Гэлу очень хочется спать, но еще сильнее желание пить. Он даже улыбнулся. Вот поленился встать после занятий сексом, а теперь все тело горит, как будто лежал на солнцепеке.

Гэл осторожно выбрался из-под одеяла и, отыскав в темноте ногами тапочки, направился на кухню. Жажда мучила так сильно, что ему даже во сне хотелось пить, а какой-то карлик-старикашка требовал, чтобы он встал и выпил пива.

Что ж, неплохая идея! Он выпьет пива. Одна банка в холодильнике есть. Гэл вошел на кухню, не включая света, подошел к холодильнику и достал банку. И… — «Присоединяйся, Гэл!» — банка оказалась открытой. Гэл с недоумением уставился на отогнутое колечко, у него задрожали руки. «Присоединяйся!»

Гэл отлично помнил, как после ужина раздумывал, выпить пиво сейчас или оставить на утро. Затем, решив, что калорий на ночь принято более чем достаточно, захлопнул дверцу холодильника. Пиво осталось нетронутым. И вот теперь он держал банку, из которой явно кто-то пил. Гэл встряхнул ее. Судя по плеску, пива осталось чуть больше половины. Но в любом случае, банку кто-то открыл и приложился к ней. «Присоединяйся…» Пиво, недопитое пиво легонько плескалось в дрожащей руке Гэла, словно речная волна о борт лодки. «Присоединяйся! Вкусное пиво!»

Гэл — сам не зная, не ведет ли он себя по-идиотски, не притрагиваясь к пиву, — принялся усиленно припоминать, просыпался ли он уже разок этой ночью, в тщетной надежде, что все так и было и он просто забыл, как проснулся, пошел в кухню и выпил полбанки пива. Нет, этого не было, он не просыпался. Кто же тогда открыл банку? Может, это Салли решила побаловаться пивком? Гэл медленно покачал головой: жена на дух не переносила пиво. И никакие разговоры о том, что в некоторых странах Европы у некоторых женщин пиво — любимый напиток, не помогали. Салли только морщилась да называла этих женщин дурами. Нет, жена этого не делала. Гэл попытался унять дрожь. Пересохшее горло и требующий влаги организм не давали больше времени на раздумья. Он махнул рукой и, приложившись губами к банке, опустошил ее до конца. Сразу стало легче. В тот момент сомнения исчезли — удовлетворенный Гэл вернулся в спальню и заснул моментально, как после снотворного.

Сейчас, глядя в кружочек, где виднелась темная жидкость, Хокинс испытывал двойственное чувство. С одной стороны, он не видел ничего дурного в том, что допил пиво. Вполне естественно, проснувшись ночью, забыть, что сам и начал банку. С другой стороны, оживший в памяти сон отдавал чем-то зловещим. Белобородый старик казался удивительно реальным. Конечно, это был всего лишь сон, и Гэл давно бы забыл о нем, если бы не опустошенная наполовину банка. «Присоединяйся», а перед этим отчетливый звук открываемой банки. Несмотря на кажущийся бред, пиво действительно кто-то выпил. В воскресенье утром, перед отъездом жены Гэл спросил ее, нет ли у них где-нибудь пива (хотя прекрасно знал ответ на свой вопрос), Салли недовольно пробурчала, что, мол, сколько его можно пить. Гэл к этому времени совершенно забыл про сон, в котором белобородый старик предложил ему пиво. Салли уехала, и Гэл остался один. Днем он купил себе шесть банок пива. Следующей ночью он проснулся уже от голода. Но заглушил голод пивом. На этот раз он снова пил из уже открытой банки, но ничего странного в этом не усмотрел, так как помнил, что лично поставил ее в холодильник недопитой. Обычно Гэл допивал банку, но в тот вечер, едва приложившись к пиву, понял, что после сытного ужина любимый напиток тяжело идет. Теперь Гэлу стало казаться, что пива осталось меньше, чем было, когда он ставил банку. Предположение перерастало в уверенность, и он поставил свое пиво на пол возле дивана.

Гэл понимал, что, возможно, ошибается, но это уже превращалось в навязчивую идею. В его отсутствие кто-то притрагивался к пиву. Каким-то образом кто-то пробирался в дом и отпивал немного пива. Гэл опять почувствовал голод, и это привело его в отчаяние. Если бы рядом была жена, Гэл поговорил бы с ней, но он был один, а желудок, словно взбесившись, требовал пиши. Мужчину захлестнуло чувство страха. Он взял банку и жадно начал пить. Казалось, что пиво еще больше раздразнило аппетит. Гэл попытался думать о чем-нибудь другом, но перед глазами было только съестное. Попытка сосредоточиться оказалась напрасной, тогда Хокинс дал себе зарок, что ничего не возьмет в рот по меньшей мере до вечера. Однако на практике все оказалось гораздо сложнее.

5

Не больше десяти минут Хокинс боролся с собой, пытаясь заслонить стоявший перед его мысленным взором стол, ломившийся от яств, воспоминаниями приятных и не очень приятных эпизодов из своей жизни. Но желудок победил. Гэл не выдержал и почти бегом направился на кухню.

Как он ни спешил, но волей-неволей ему пришлось на минуту задержаться в прихожей, где его взгляд приковали к себе старые настенные часы, которые показывали без двадцати минут пять вечера. И они не стояли. Хокинс превосходно слышал их тиканье, а секундная стрелка, как рабочая лошадка, обегала очередной круг. Расширившимися глазами Гэл смотрел на часы, с трудом соображая, когда наступил вечер. Чертыхнувшись, он вернулся в гостиную, взял свои наручные часы и… без двадцати пять. Искать другие часы по дому не имело смысла. В то же время не было никакого смысла и в том, что он видел. Наручные часы шли точно. Хокинс вернулся домой около десяти утра. На диване он лежал максимум пятнадцать минут. В любом случае сейчас никак не могло быть больше одиннадцати часов. Недоумение переросло в панику. Она накатилась на мозг, словно грозный морской вал — на одиноко торчащий риф. Не давал забыть о себе и ноющий желудок. Но все же Гэл вспомнил!.. Вспомнил, о чем говорил в его кабинете Пит Андерсон, когда был еще жив. Он говорил что-то о времени. О том, что оно… с ним произошло нечто необъяснимое, и… Ледяные пальцы ужаса закопошились в волосах на затылке Гэла.

«Звонить Чарли, немедленно», — мелькнуло в голове.

Желудок наладил уже целый оркестр звуков. К этому добавилась сосущая боль. Мозг туманили воображаемые запахи пищи. Гэл нетвердой поступью, держась за живот обеими руками, чтобы уменьшить неприятные ощущения, подошел к телефону и набрал номер Лоулесса. Занято. Короткие гудки отдавались болью в желудке. В довершение всего тело охватила внезапная слабость, руки задрожали. Надо позвонить еще раз. Но Хокинс вдруг подумал, что у него не хватит сил добраться до кухни, если он промедлит еще минуту.

«Не уходи, Гэл, ни в коем случае не уходи, — шептал внутренний голос. — Дозвонись до шерифа, обязательно дозвонись».

Перед глазами неожиданно встал приснившийся белобородый старик в странном, безобразном колпаке. Старик смеялся. Это вызвало еще одно воспоминание, и Хокинс побелел. Пит Андерсон упоминал о таком факте, как чей-то смех, похожий на старческий. Его якобы слышала Миранда незадолго до смерти. Смех старика! У Гэла волосы на руках встали дыбом. Нет, без Чарли не обойтись. Его нужно предупредить, но желудок уже сводили судороги. Кухня или телефон? Кухня — телефон? С чувством, что делает роковую ошибку, Гэл направился на кухню. Он надеялся позвонить позже. Действительно, что ему может помешать? А теперь кушать, кушать… На столе на большом десертном блюде лежало два громадных сандвича. Желудок заработал еще сильнее. Гэл колебался лишь одну секунду. Никакие попытки убедить себя в том, что на столе прежде не было ни сандвичей, ни десертного блюда, не смогли бы его удержать.

— Я просто не заметил их, — пробормотал себе под нос Хокинс и как дикое животное набросился на еду.

 

Глава двенадцатая

1

— Присаживайся, Дэнни! Не стесняйся, — пробормотал шериф.

— Спасибо, мистер Лоулесс, — тихо проговорил мальчик. Он погрузился в глубокое кресло, ноги его едва доставали до толстого ворсистого ковра.

Лоулесс, пытаясь скрыть свое удивление, смотрел мальчику прямо в глаза. Дэнни не решался ответить взрослому таким же прямым взглядом. Глаза его блуждали, нижняя челюсть слегка вздрагивала, да и сам он сидел так напряженно, точно устроился не в удобном кресле, а на узком пеньке. Шериф только что поужинал, позвонил домой Гэлу (там никто не поднял трубку) и был очень удивлен неожиданным приходом Дэнни. Чутье подсказало Чарли, что мальчик пришел для разговора, как-то связанного с последними ужасными событиями в Оруэлле. Мальчик молчал, и шериф не подгонял его, надеясь, что наступившая пауза не вызовет у Дэнни чувства неловкости.

Дэнни между тем раздумывал, правильно ли поступил, решившись пойти к шерифу. В принципе он давно подумывал об этом. Мистер Лоулесс внушал ему доверие, тем более что он сам лично говорил отцу об аномальности смерти миссис Тревор. Если и есть такой человек, который не рассмеется и, быть может, поверит тому, что знает Дэнни, то это не кто иной, как шериф Лоулесс. И все-таки, не случись того, что переполнило чашу терпения, Дэнни, скорее всего, не пришел бы к шерифу.

Произошла еще одна встреча с Лилипутом!

В воскресенье вечером Дэнни вернулся домой после тщетных попыток уговорить Сида обыскать его дом в отсутствие родителей. Сид в ответ только что-то промычал и отрицательно качнул головой. И вот уже который день друг вел себя отчужденно. Он практически ни с кем не разговаривал, даже с Дэнни. У Дэнни рядом с другом все валилось из рук, ничего не получалось. В таком состоянии (душа разрывалась на части от осознания собственной никчемности) Дэнни вернулся домой и, не заходя в ванную, направился в свою комнату. В полумраке спальни в глаза бросился силуэт маленького человечка, сидевшего на столе. Усилием воли Дэнни подавил крик, по инерции закрыв за собой дверь. Лилипут казался безжизненной игрушкой, но Дэнни не обманывался на этот счет. Мальчик стоял, вжавшись в дверь, точно хотел в ней раствориться. Первым подал голос, естественно, человечек:

— Будь как дома, Дэнни! — И капризный сухой смех. — Я тебя надолго не задержу!.. — Лилипут начал болтать ножками.

Дэнни едва держался на ногах. Вот он, человечек, близко!! Вот он!!! Подойди и раздави его, как муху! Однако все было не так просто. Дэнни чувствовал, что Лилипут очень опасен, поэтому стоял на расстоянии, не в силах преодолеть мистический страх. Ужас гулял по спине, сопровождаемый роем мурашек, дыхание чуть не прерывалось, сердце стучало как сумасшедшее. Дэнни ждал, что будет дальше. Ждал, наверное смирившись с любым исходом. Сколько раз он представлял себе, как решительно будет действовать, доведись ему увидеть Лилипута, но, столкнувшись с ним нос к носу, понял, что не сумеет следовать своим планам.

— Дэнни, отнеси проволоку на загородную свалку. Отнеси проволоку. Отнеси скорее. — И вновь этот смех, заставляющий кровь стыть в жилах. — Отнеси проволоку на загородную свалку…

Дэнни от удивления даже расслабился. Совершенно сбитый с толку, он во все глаза смотрел на Лилипута. Он не видел его лица (из-за света уличного фонаря смазывались черты, находившиеся в тени), но чувствовал, что Лилипут смотрит на него.

— Дэнни! Отнеси проволоку на загородную свалку!

Опять эта непонятная фраза. Дэнни немного перевел дух. Пока он не чувствовал, что у него где-то идет кровь или тело замерзает. Ничего этого не было. Мальчик был по-прежнему жив и невредим. Он потихоньку приходил в себя, освобождаясь от пут страха.

Лилипут засмеялся и… спрыгнул со стола.

Дэнни заметил, как человечек метнулся влево и исчез под кроватью. Вместе с ним исчез и страх — ушел, как живое существо, следующее повсюду за своим хозяином. Дэнни бросился к кровати. Но не сделал и шагу, как в темноте обо что-то споткнулся. К счастью, он удачно приземлился на руки и осторожно вернулся к двери, отыскивая на ощупь выключатель. Комнату залил свет.

Мальчик опустил голову и увидел… проволоку. Кусок медной проволоки три с половиной фута длиной. Больше ничего на полу не было. Такое впечатление, что он зацепился за толстую трубу, слишком тяжелую, чтобы сдвинуть ее с места. А оказалось — проволока… Однако Дэнни, видевший и не такое, долго не раздумывал над этим. Он перешагнул через проволоку и лег на пол, чтобы заглянуть под кровать. Затем минут пять он, правда не очень тщательно, осматривал спальню, но Лилипута и след простыл. Ни под кроватью, ни в других местах его не было. Еще одна возможность посчитаться с человечком упущена. Мальчик посмотрел на проволоку, блестевшую при электрическим свете. На короткий миг у Дэнни возникла ассоциация с затаившейся змеей. Именно про эту проволоку говорил Лилипут. Она лежала на полу, человечек восседал на столе, когда Дэнни вошел в свою комнату. Куда же исчез Лилипут? Где (и как) он спрятался? И только тут Дэнни задался вопросом: а откуда в его спальне взялась эта проволока? Требование Лилипута отнести ее на загородную свалку казалось вообще бессмысленным. На ночь глядя Дэнни решил не мучить себя вопросами, которых и без того было слишком много. Необходимо убрать эту проволоку. Оставлять ее в доме не было абсолютно никакого желания. Могло получиться, что это не простой металлолом, раз его держал в руках Лилипут. Дэнни осторожно прикоснулся к проволоке указательным пальцем. Обычная проволока. Пересилив страх, он взял проволоку одной рукой и вышел из комнаты. Как был раздетый, так и вышел на улицу, подталкиваемый желанием поскорее избавиться от непонятной ноши. У основания подъездной дорожки мальчик размахнулся, швырнул ее на противоположную сторону улицы и, облегченно вздохнув, вернулся в дом. Все уже легли спать, и не было никого, кто бы поинтересовался, что заставило ребенка выйти раздетым на улицу так поздно, в такую промозглую и ветреную погоду. В эту ночь Дэнни спал в гостиной, перенеся одеяло из своей комнаты. Разбудивший его на утро отец даже не спросил, чем это вызвано. Увидев, что он уходит, Дэнни подумал о шерифе. Желание пойти к нему усиливалось, и к вечеру он окончательно решился.

— Дэнни, что-то случилось? — наконец прервал паузу шериф. — Ты пришел ко мне домой, значит, можешь доверять мне. Я тебя слушаю.

— Мистер Лоулесс! Вы можете не поверить мне… Нет, вы мне точно не поверите…

— Почему ты так думаешь, Дэнни? — мягко прервал его шериф.

— Если бы я не слышал ваш разговор с моим папой на следующий день после смерти мамы… Я подслушал нечаянно, мистер Лоулесс — Мальчик виновато взглянул на шерифа и тут же отвел глаза.

Чарли поскреб небритый подбородок и тут же решил, что ничего страшного вообще-то нет в том, что мальчик в курсе его беседы с мистером Шилдсом. Это было совсем недавно — минуло всего несколько недель, — но после этого уже произошло столько ужасных событий! Мальчик что-то знает. И его надо выслушать, внимательно выслушать, а уж потом делать выводы, задавать вопросы… или махнуть на него рукой. Хотя третий вариант шериф исключал почти полностью. Мальчик, живущий два месяца в доме, где по одной и той же неизвестной причине скончались две женщины (одна из которых его мать), по мнению шерифа, мог знать кое-что, упущенное полицией.

— Дэнни! Что случилось, то случилось. Конечно, подслушивать нехорошо, но… Словом, забыли. Скажи, ты хочешь рассказать мне что-то… о своей маме? Что-то, связанное с ее смертью?

— Не только это… — твердо ответил Дэнни и после многозначительной паузы добавил: — Я знаю, кто ее убил!

2

С минуту шериф сидел совершенно ошарашенный. Он пристально посмотрел на Дэнни, на его по-взрослому серьезное лицо. Не было сомнений, что свое заявление он сделал, имея веские причины.

— Говори, Дэнни, — сказал Лоулесс. — Рассказывай все, что знаешь. Я не буду тебя перебивать, пока ты не дашь знать, что сказал все. О'кей?

— Конечно, мистер Лоулесс.

Через сорок минут Дэнни закончил свой сбивчивый рассказ, во время которого с недоверием следил за реакцией шерифа. Лоулесс попросил жену не беспокоить его, они устроились на застекленной веранде, включив обогреватель, и Чарли выкурил три сигареты. Нос чесался нещадно, но шериф с небывалым упорством удерживал руки на коленях. В какой-то момент он совершенно забыл о носе. Мальчик остановился на потерянной возможности (как он считал) рассчитаться с Лилипутом. До случая с проволокой он не дошел. Дэнни решил, что на сегодня хватит. Конечно, его тяготила последняя выходка Лилипута, но пока мальчик не видел в этом какой-нибудь беды. Он замолчал, с тревогой глядя на шерифа.

Глухим, хриплым, словно от простуды, голосом Чарли спросил:

— Дэнни, ты говорил, что этот… э-э… Лилипут впервые явился к тебе ночью?

— Да, мистер Лоулесс.

— Но ты… ты допускаешь, что тебе это могло… присниться?

— Я же говорил, что вы мне не поверите, — спокойно сказал Дэнни.

— Нет, нет. Я верю тебе, — поспешно пробормотал Чарли. — Я только хотел спросить: ты абсолютно уверен, что тебе это не приснилось?

— Да.

— Ладно. Значит, он сидел на столе? И болтал ножками?

— Да, мистер Лоулесс.

— Дэнни! Но людей шести дюймов ростом не бывает! Ты знаешь это?

— Знаю. — Дэнни опустил голову. — Не бывает.

— Дети рождаются и то длиннее намного. А взрослые…

— Да. Я знаю.

— Но ты видел этого человечка! — Шериф не спрашивал, а констатировал факт. — Видел, черт возьми! — Лоулесс обхватил голову руками. — Господи, это какая-то дьявольщина! Ведь этого не может быть! — Шериф спрашивал скорее себя, чем мальчика. — Тогда как умерла Саманта Тревор? Миссис Шилдс? И… — Он вспомнил, что его слушает Дэнни, ничего не знающий о смерти Андерсона, о котором не справлялись даже родители. Неверное, еще не обеспокоены до такой степени, чтобы обратиться в полицию. — По всем законам медицины то, как умерла твоя мать, Дэнни, просто невозможно! Но она умерла. Значит, есть и причина. Но… неужели причиной всему странное существо, которого не может быть?

— Во всем виноват Лилипут! — твердо заявил Дэнни. — Только я не знаю, как его найти.

— Дэнни, я очень хочу тебе верить, но для одного раза я услышал слишком много. Мне надо подумать. Маленький рост, колпак, дверь, которая не открывается… Слишком много. Завтра я приеду к вам и… мы решим, что делать. Наверное, стоит подвезти тебя домой, Дэнни, — сказал Лоулесс и поднялся с кресла-качалки.

3

За несколько миль от дома Лоулесса, на загородной свалке, в куче ржавого металлолома копались два изрядно выпачкавшихся паренька, оба на два года младше Дэнни Шилдса. Это были Тони и Дэвид Пэгрью, близнецы. Они не были здесь с самого лета, и вот вчера Тони вдруг предложил брату прогуляться завтра вечером на свалку — может, найдут там что-нибудь интересное. Им не удалось отправиться туда после школы — мать наказала их за беспорядок в комнате, который они устроили там еще в ненастное воскресенье. Так что братьям пришлось сидеть дома, томясь от скуки. Приехавший с работы отец уговорил жену отпустить ребят «подышать воздухом», когда уже начало темнеть. Братья, хотя им и сказали поиграть возле дома, естественно, не послушались родителей. Полчаса быстрой ходьбы, разбавленной пустой болтовней, — и они оказались на свалке. Дэвид уже минут через тридцать набил карманы куртки какими-то гайками, Тони же был более привередлив.

— Надо идти домой, — заметил Дэвид. — Или завтра нас опять никуда не пустят.

— Скоро пойдем, — буркнул Тони. — Подожди, я сейчас — Он стал спускаться в овраг, чтобы обойти свалку с другой стороны.

Дэвид пожал плечами и, опустившись на колени, снова стал рыться в мусоре. Он был так увлечен своим занятием, что, когда что-то холодное коснулось его горла, только удивился. Секунду он смотрел прямо перед собой в полнейшем недоумении. Но уже в следующее мгновение до мальчика дошло, что его душат проволокой, все сильнее впивавшейся ему в шею. Все произошло очень быстро. Ребенок не успел даже крикнуть, как тело его забилось в судорогах и глаза почти выкатились из орбит. Запоздалым движением Дэвид попытался схватить проволоку руками, но она уже глубоко ушла в шею. Издав несколько глухих хрипов, мальчик почувствовал, что сознание покидает его. Тьма накрыла мозг, и через несколько секунд все было кончено. Тело безвольно опустилось на землю.

Спустя пять минут вернулся Тони. Выбравшись из оврага, он подумал было, что вышел не на то место, — Дэвида нигде не было. Нет, он не мог ошибиться. Из оврага так удобно выбираться лишь в одном месте. Однако брата он не видел.

— Дэйв! — крикнул Тони. — Дэйв, где ты? — Его голос странно вибрировал в вечернем воздухе.

Мальчик вдруг почувствовал страшное одиночество — ему захотелось выть. Не было только луны. Свалка внезапно показалась жутким и таинственным местом. Зачем Дэвид ушел отсюда? Вдруг они потеряются?

— Дэйв! — вновь закричал Тони, сделал несколько шагов вперед, всматриваясь в кучи мусора. Далекие фонари давали мало света. Было очень темно. — Дэйв, куда ты делся?

Тони понял, что боится. Пока рядом (или где-то недалеко) был брат, он и думать не думал, что загородная свалка может оказаться самым зловещим местом в Оруэлле. Теперь он был в этом уверен. Лучше бы родители вообще не выпускали их с Дэвидом сегодня из дому. Сюда надо приходить, пока светло. Причудливые тени играли на нервах мальчика, как на струнах. Предметы казались людьми, притаившимися среди хлама. Тони показалось, что на него кто-то смотрит. Внимательно, словно на подопытного кролика. Паника уже бушевала внутри пожаром, но Тони изо всех сил старался не подать виду. Да, безусловно, на него кто-то смотрел. Причем видел его лицо, несмотря на мрак. Так что он, Тони, обязательно должен выглядеть хладнокровным.

— Дэйв, пошли домой! — Голос Тони дрожал. — Здесь уже нечего делать. Пошли в парк, Дэйв. Тут слишком темно. — Неожиданно мальчику пришла в голову мысль, показавшаяся спасительной. — Дэйв, хватит прятаться! У меня нет настроения искать тебя. Пошли домой! — Брат не отозвался. Тони очень надеялся, что Дэвиду просто взбрело в голову спрятаться, чтобы испугать его. — Дэйв, ну хватит. Поиграем потом. Завтра. А теперь пошли домой. Я все равно не буду тебя искать.

Тони замолчал в надежде услышать смех брата, заставившего его испугаться. И он… действительно услышал смех. Однако от этого смеха он весь покрылся гусиной кожей, а ноги стали как ватные. Этот смех никак не мог принадлежать Дэвиду Пэгрью.

— Дэйв, где ты? — Тони почувствовал, что ему становится дурно.

Кто-то опять зашелся мерзким демоническим смехом. Скорее всего, это был старик, дряхлый старик. Тони не мог определить, где он находится. Непонятно почему, но он испытывал двойственное ощущение: ему казалось, что смех доносится откуда-то издалека, и в то же время был уверен, что старик рядом и, быть может, отлично его видит. Но где тогда он пристроился? Наверное, присел на землю, слившись с темнотой. Старик опять зашелся смехом. Тони вздрогнул.

— Кто здесь?

Новый взрыв смеха, одновременно и далекого, и близкого.

— Ответьте, кто здесь? Дэйв, пошли домой!

— Ты всегда был плохим мальчиком, Тони! Всегда!

Эта фраза, брошенная стариком (невидимым стариком) из темноты, заставила Тони вскрикнуть. Желание бежать подальше было сведено на нет полным оцепенением. На загородной свалке воцарилось молчание. Лишь откуда-то издалека доносился глухой шум проезжавших машин. На миг Тони показалось, что ему просто послышалось и что слова прозвучали лишь в его воображении. Минуту было тихо. Тони хотелось позвать брата, но он опасался вновь услышать в ответ мерзкий старческий смех, больше похожий на кашель. Он молчал. Прошла еще минута.

— Ну, что же ты приуныл, Тони? — Вопрос прогремел точно пистолетный выстрел, прорезав тишину. — Ты ведь плохой мальчик, а за это нужно платить, Тони!

— Кто здесь? — Тони не узнал собственного голоса. Казалось, говорит не он, а совсем другой, незнакомый мальчик. — Дэйв, ты где? Дэйв, отзовись!

— Чего ты привязался к Дэйву? Дэвид давно уже ушел! Он не хочет дружить с плохим мальчиком. Таким, как ты, Тони! — Старик снова закатился смехом-кашлем.

Тони хотел было возразить, что он не такой, но вместо слов у него получилось лишь мычание, нелепое и жалкое. Старик прервал свое веселье и уже без иронии зашипел:

— Тони! Ты помнишь, как стащил у Дэвида полтора доллара, которые он копил на конфеты? Помнишь? Ты — жалкий воришка!

Мальчик чуть не задохнулся от страха. Когда-то давно (прошло два года) он украл у брата деньги и промотал их за несколько часов. Об этом не знал НИКТО! Тони, устроивший пир на деньги брата, потом сожалел об этом, но сказать Дэвиду о своем поступке так и не решился. И теперь нахальный рассказ какого-то старика, околачивающегося на загородной свалке, о том, чего не знает никто, привел Тони в полную растерянность. Он так испугался, что с той минуты не мог уже произнести ни звука.

— А помнишь, какими словами ты крыл родного папочку после того, как он ударил тебя? Помнишь, что ты грозился ему сделать, когда вырастешь? — Старик засмеялся опять. Тони заплакал. Ему казалось, что старик совсем близко, но он его нигде не видел. Голос шел из ниоткуда: — Сколько раз ты крал у матери ее помаду? А зачем ты обидел мальчика, который на три года младше тебя? Зачем? Ты ужасно плохой, Тони. Очень плохой!

Тони зарыдал в голос, из глаз и из носа текло, к тому же он понял, что обмочился от страха, а сумасшедший старикашка между тем рассказал еще несколько неприятных фактов из его жизни, причем в таких мельчайших подробностях, словно сам присутствовал при этом. Тони упал лицом на землю, размазывая слезы с грязью, захлебываясь плачем. Он больше не мог слышать этого безжалостного старика, изобличавшего его во всех грехах. Мальчик чувствовал себя униженным, втоптанным в грязь, теряющим от страха рассудок. Одновременно с этим его охватила странная апатия и равнодушие к самому себе. Тони ненавидел себя. Он надеялся, что, кроме старика, о его низких поступках не узнает никто. Желание раствориться, зарыться в землю, скрыться от всех давило тяжким грузом. Тони распластался на земле, сотрясаясь всем телом от рыданий.

— Убей меня! — услышал Тони свой собственный хриплый, надрывный вопль. — Убей меня! Я не хочу жить. Убей меня, только не смейся и не говори ничего. — Тони сам удивлялся, смутно сознавая, что вовсе не хотел этого говорить, но слова скатывались, словно с конвейера. — Я не хочу жить, я — ничтожество. Только не смейся! — Тони замолотил кулаками по сырой земле.

Но его собеседник, так и не увиденный мальчиком, вовсе не собирался удовлетворять его просьбу. Он рассмеялся. Тони был уже не в силах плакать, только глухо стонал. И даже когда его кто-то начал душить проволокой, мальчик не сделал ни одной попытки освободиться.

 

Глава тринадцатая

1

День сменял ночь, тусклый свет сменял непроглядный мрак. Гэл Хокинс лежал на матрасе (откуда он здесь взялся? Когда?) в кухне и делал редкие вылазки в туалет. Остальное время проходило в каком-то забытьи, словно ему постоянно кололи наркотики, дурманившие сознание. Гэл смутно понимал, что стал безвольной кучей мяса. Одна надежда на помощь извне. Хокинс ждал шерифа. Лоулесс, не обнаружив констебля в муниципалитете, где они договорились встретиться, непременно позвонит и… Гэл вряд ли сможет подойти к телефону, но Чарли обязательно захочет выяснить, куда же запропастился его заместитель. Он должен будет приехать по домашнему адресу Хокинса, чтобы убедиться, что его там нет. Гэл надеялся на это. Но прошли уже не одни сутки… Или ему это казалось? Во всяком случае, вторник точно прошел, а шериф не появлялся. Констебль не мог дать знать о себе сам — телефон из кухни исчез, к тому же все номера вылетели из головы, да и, честно говоря, голова у Хокинса начинала работать, лишь когда чувство голода было не очень сильным. Но пока он силился подняться на ноги, голод становился просто зверским, и мысли о еде вытесняли все остальное. Насытившись, он попадал во власть сонливости (не переходившей, однако, в нормальный сон), путаницы в мыслях, забытья. Была еще надежда на жену, которая должна возвратиться из Линна, но как назло та, наверное, не могла никак оторваться от очередного уродливого племянника. И все-таки Гэл надеялся, что, быть может, ему удастся спастись. Он догадывался, что стал жертвой (кого? Или чего?). Что-то случилось с его организмом. И не только с желудком, но и с сознанием. В доме вокруг него происходило слишком много странных вещей, чтобы их не замечать. Уничтожив два сандвича, неизвестно откуда появившиеся, Гэл обнаруживал такие же сандвичи на том же месте не менее десятка раз, когда желудок заставлял его подниматься в поисках пищи. Холодильник оказывался забитым до отказа всякий раз, когда Гэл заглядывал туда. По всем правилам там давно ничего не должно было остаться, но Гэл находил в достатке разнообразную еду, жирную и вкусную, хотя съел уже такое количество, что оно не поместилось бы и в десяток подобных холодильников.

Хокинс ел, ел, ел. Он не знал, сколько набрал веса, но ходить (как и дышать) стало неимоверно тяжело. В одно из редких посещений туалета (что давалось ему с великим трудом) Гэл, возвращаясь, задержался в прихожей у зеркала, в котором можно было увидеть лишь верхнюю часть тела. То, что он увидел, заставило его… отшатнуться. На него смотрел совсем чужой человек с обрюзгшим, свиноподобным лицом. Гэл закрыл это лицо толстыми короткими пальцами и вернулся на кухню. Невероятно, но за несколько дней он набрал фунтов сто пятьдесят. Он изменился до неузнаваемости. Грязная майка и спортивные штаны растянулись, обтягивая все тучневшее тело. Была минута, когда Гэла охватило сомнение, действительно ли прошло несколько дней. Он знал только, что несколько раз темнело, как будто наступала ночь. И все. Но эти ночи проходили в каком-то тумане. Гэл не мог думать ни о чем, кроме еды. Мозг отторгал все остальное. Мысли о еде. Постоянно. Отказаться от съестного Хокинс не мог. Это было бы равносильно самоубийству. Он надеялся, что еда кончится, и он перестанет есть. Чем это может обернуться, Хокинс не задумывался. Главное — он не будет есть. Но пища не переводилась. Еда и полудрема, когда что-то мерещится, переплетаясь с реальностью. Один раз был запах жарящегося бекона, другой раз чей-то хриплый голос, предлагавший ему встать и подкрепиться. Гэл стал замечать, что силы покидают его все быстрее. Сердце временами вообще переставало биться, и растолстевший констебль с ужасом думал, что ему пришел конец. Вскоре он понял, что умрет, если не сделает хотя бы попытку выбраться. Нужно лишь выйти на крыльцо, а там, может быть, его заметят соседи (или подумают, что делает на крыльце мистера Хокинса эта жирная задница?). В крайнем случае, он найдет в себе силы доползти до дороги, где его непременно заметят из проезжающей машины, надо только выйти из дому. А уж тогда ему помогут. Почему он раньше не вышел?.. Когда мог соображать и нормально двигаться? Теперь же его мучило горькое предчувствие, что он опоздал. Гэл доел остатки яичницы с беконом, сосиски с горчицей и повалился на матрас. Желание выбраться из передряги притупилось приятным ощущением набитого желудка. Безволие накрыло мужчину словно одеялом, глаза начали слипаться. Приказать себе подняться было все равно что приказать стулу выйти из кухни. Сонливость заставила Гэла забыть о его намерении. Он не знал, сколько прошло времени, но из коматозного состояния, как обычно, его вывело урчание в животе. Конечно, Гэл хотел есть. Ничего удивительного. Снова голод пытается затянуть ему петлю на шее. Однако именно в этот момент наступило некое прояснение в голове.

Растолстевший Гэл посмотрел на свои ноги. Эластик, готовый лопнуть, обтягивал жирные окорока, некогда бывшие худыми ногами. Предплечья казались в обхвате больше, чем раньше были бедра. Бедняга чувствовал, как тяжело работает сердце, а он лишь поменял лежачее положение на сидячее. «Очень может быть, что сердце не выдержит», — подумал Гэл. Он очень рисковал, пустившись в столь далекое, по его теперешним меркам, путешествие. Но выбора не было. Гэл подозревал, что больше такой ясности в мыслях не будет, и поискал глазами, за что ухватиться. И тут пришла ужасная мысль. Он НЕ ПРОЛЕЗЕТ в дверной проем! Входная дверь была достаточно широка и, пожалуй, пропустила бы его супермассивную тушу. Но из кухни… У него потемнело в глазах — неужели придется торчать здесь до самой смерти? Неужели… Старческий смех, раздавшийся где-то рядом, прозвучал так неожиданно, что Хокинс весь передернулся, будто его ударило током. Он давно подозревал, что в доме кто-то есть. Это не укладывалось у него в голове. Кто мог бродить по дому и для какой цели? И вот этот неизвестный подал голос.

2

Когда шок от неожиданного смеха прошел, Гэл, с трудом ворочая головой, осмотрелся и… никого не увидел.

— Лучше тебе остаться дома, Гэл!

Голос звучал слабо, словно доносился из прихожей или гостиной, но Хокинс готов был поклясться, что говоривший находится у него под носом. Вот только… где? В кухне, хоть она и была просторной, спрятаться было негде. Гэл схватился рукой за сердце, моргая расширенными от ужаса глазами.

— Тебе плохо, Гэл? — вновь послышался тот же противный слабенький голос.

Голос старика, смех старика. Миранда Абинери, Пит Андерсон. Эта ассоциация заставила Гэла собрать все свои силы. Рывком он поднялся, но о быстром бегстве из кухни пришлось забыть — сейчас ему необходимо отдышаться, прежде чем сделать первый шаг.

— Не торопись, Гэл! Не торопись. — Старик не собирался прерывать свою речь. — Тебе надо подкрепиться, Гэл. Иначе ты умрешь с голоду! Покушай, Гэл, и тебе станет легче.

— О Господи, — пробормотал Хокинс. — Я схожу с ума!

— Нет, Гэл! Нет. Ты сойдешь с ума, если попытаешься выйти из дома. Вот тогда тебя действительно ждут неприятности. А здесь я позабочусь о тебе, Гэл. Скушай заварное пирожное, Гэл. Оно очень вкусное. Скушай заварное пирожное. Скушай!

— Кто ты? — тихо, с каким-то благоговейным ужасом спросил Хокинс.

— Скушай пирожное, Гэл. Или у тебя заболит живот.

— Почему я не вижу тебя? — прошептал констебль, теряя последнюю уверенность. Старик словно бы не слышал его вопроса, снова засмеявшись своим отвратительным скрипучим смехом. — Кто ты?

— Я — твой лучший друг, Гэл! — заявил голос — Скушай сандвич, три сандвича, или умрешь! Скушай, скушай, скушай, скушай…

— Замолчи! — выкрикнул Гэл. — Замолчи, пожалуйста! — Он закрыл уши ладонями. Но сидеть вот так — подняв руки — он уже не мог, и руки бессильно упали.

— Гэл! Не вздумай выйти из дома! — В голосе старика послышалось зловещее шипение. — Ты умрешь от голода. Тебя никто не накормит, кроме меня. Не вздумай уходить! — Старик зашелся приступом смеха. — Ты все равно не пролезешь в дверь!

— Кто ты? Что тебе надо?

— Кто я? Ха-ха, Гэл, ты слишком туп, чтобы понять. Это выше твоего понимания!

— Что ты хочешь от меня?

— Я? Ничего такого, Гэл, что повредит тебе. Я забочусь о тебе, никто не позаботится о тебе лучше, чем я! Ты только слушайся меня. Скушай сандвич, Гэл. Вкусный сандвич.

— Я хочу выйти отсюда. Я хочу к людям, я… — Гэл говорил, с трудом преодолевая одышку.

— Я лучше знаю, что тебе надо, Гэл. Тебе полезно скушать сандвич. Видишь, как ты похудел, пока спорил со мной. — Старик засмеялся.

Гэл не поверил своим ушам. Эта тварь издевается над ним! Он скосил глаза вниз, на свой живот, выпиравший так, что не видно было ног, и выругался.

— Как тебе не стыдно, Гэл! — насмешливо заметил старик. — Поносить такими словами меня! Я столько сделал для тебя. Скушай сандвич, Гэл! Или заварное пирожное! Тебе нужно подкрепиться!

Хокинс еще раз окинул кухню взглядом, решив, что сходит с ума Он слышал голос, но не видел обладателя этого голоса. Верный признак того, что с ним не все в порядке. Тем более нужно выбираться, если он не хочет окончательно свихнуться. Он решительно направился к двери.

— Дурак! — гаркнул старик и зашелся смехом. — Ты же не пролезешь в дверь! Ха-ха! Съешь сандвич и оставайся со мной.

Но Хокинс не обращал внимания на этот голос, несомненно, мерещившийся ему и, казалось, шедший из-под земли. Гэл открыл кухонную дверь и остановился, чтобы отдышаться. Голоса он больше не слышал, смех прекратился. «Уже лучше, — подумал Хокинс, — уже лучше. Теперь в прихожую попытаться протиснуться». В прошлый раз, отправляясь в туалет, он вышел из кухни довольно свободно. Сейчас пришлось повернуться боком. Констебль сделал шаг… и живот застрял. Мужчина, бывший совсем недавно средней комплекции, не мог протиснуться сквозь проем кухонной двери. Обливаясь потом, отдуваясь и размазывая соленые капли по лицу, он застыл на месте. Страх сковал душу ледяными клещами. Проход в холл казался щелью между досок в заборе. Гэл вздохнул и втянул живот, насколько было возможно. Еще одна попытка. Гэл почувствовал давящую боль, нехватку воздуха и отпрянул, испугавшись, что попросту застрянет и задохнется. Из глаз непроизвольно полились слезы, смешиваясь с потом.

— Гэл, не плачь! Ты уже большой мальчик! — послышался забытый мерзкий голосок. — Лучше скушай сандвич! На улице тебя никто не накормит.

— Что же это? — вслух спросил себя Хокинс — Неужели я сошел с ума? — Он попытался понять, действительно ли он слышит голос или это — следствие его состояния.

— Еще нет, Гэл. Еще нет. Но сойдешь, если выйдешь из кухни. Там тебе нечего будет кушать, и ты сойдешь с ума. Никуда не ходи, Гэл, или умрешь. Тебе будет очень больно…

— Заткнись, тварь! — взревел Гэл, и от внезапного напряжения сердце подпрыгнуло, наполнив грудь болью. — Замолчи, или я выпотрошу тебе кишки!

— Ой ли? — Старик засмеялся громче обычного.

Смех, казалось, шел отовсюду — Хокинс тщетно закрывал уши. Он понял, что, как бы ни старался, все равно будет слышать смех старика.

— Гэл! Ты слишком жирный, чтобы за мной угнаться. Ты умрешь, не пробежав и двух футов. Ха-ха! Лучше скушай сандвич и ложись спать. Вкусный сандвич.

— Где ты? Выходи, слышишь? Хватит прятаться, тварь!

— Я не прячусь, Гэл. Я никогда не прячусь. Это ты хочешь от меня спрятаться.

Послышался странный шум, тихий и далекий, словно трепет флага на ветру.

— Выхо… — Хокинс запнулся на полуслове.

Он случайно бросил взгляд на тарелку с двумя ненавистными сандвичами (хотя голод давал о себе знать в полную силу) и… увидел… увидел того, кто разговаривал с ним все это время. От увиденного у Гэла потемнело в глазах. Старик действительно оказался стариком… только роста в нем было не больше шести дюймов. Странный звук был ничем иным, как трепыханием его черного плащика. Старичок болтал ножками. Полы плащика развевались наподобие Веселого Роджера. Хокинс протер глаза, но видение не исчезло. Потому что это было не видение.

3

— Не может… нет… нет, нет, нет, этого не может быть, — бессвязно шептал Хокинс.

— Скушай сандвич, Гэл! — Карлик улыбался всей своей сморщенной мордочкой. — Они твои, Гэл. Вкусные сандвичи. Скушай. Ты хочешь кушать? Ведь хочешь?

— Сгинь, сгинь, уродец, — проговорил умоляюще Гэл. — Ты не существуешь…

— Еще как существую, Гэл, — перебил его Лилипут. — Неужели ты не видишь, что я реален?

— Сгинь, оставь меня в покое. Сгинь.

— Нет, Гэл. Нет, я буду с тобой до самой твоей смерти, — процедил Лилипут, сделав ударение на слове «твоей». — Ведь должен же я позаботиться о тебе, Гэл. Кто же, как не я, позаботится о тебе? Скушай сандвич! Вкусный сандвич, Гэл.

— Уйди, уродец, или я…

— Гэл, посмотри на себя, — невозмутимо возразил Лилипут. — Так кто из нас уродец?

— Оставь меня… — Хокинс стал опять протискиваться сквозь дверной проем. Он отталкивался от пола ногами, втягивал живот, стараясь уменьшиться в размерах. Тщетно. В голове гудело, словно били в колокола, пот лился ручьями, а от смеха Лилипута болели уши. Совершенно обессилевший, он сполз на пол.

— Гэл, ты зря стараешься! Пойми, ты должен оставаться здесь. Скушай сандвич, или умрешь! Тебе надо подкрепиться.

Гэл попытался открыть рот, но сердце в очередной раз пронзило болью. Он схватился обеими руками за левую часть груди. Боль усиливалась, отдаваясь уколами в висках. Дышать стало очень трудно. Остекленевшими глазами Хокинс смотрел на малюсенького человечка, бегавшего по столу вокруг тарелки с сандвичами. Описывая круги, тот кричал во все свое маленькое горло:

— Ты — жирный труп, Гэл! И все потому, что не слушался меня. Я заботился о тебе, но ты оказался неблагодарной тварью. Я предлагал тебе сандвич, но ты был настолько глуп, что отказался. Ха-ха-ха! Отказаться от сандвича! Ты умрешь, Гэл, умрешь, умрешь, умрешь, умрешь…

Через несколько минут заместитель шерифа Оруэлла, по-прежнему держась за сердце, понял, что умирает. Перед глазами, словно на убыстренной пленке, замелькали неясные кадры, пока свет не померк окончательно.

 

Глава четырнадцатая

1

— Чарли! Тебе не кажется, что на нас свалилось слишком много всего? — дрожащим голосом спросил Марк Лок. Его лысина блестела от пота, а руки, холеные и ухоженные, руки не доктора, а аристократа, теребили полы халата. Эта привычка постоянно что-то вертеть в руках, лишь бы они были чем-то заняты, сводила шерифа с ума. И мешала сосредоточиться. Что было сейчас жизненно необходимо. — Сначала двое задушенных детей, теперь вот… Гэл.

— Но, черт возьми, как это могло случиться?

— Я не рискну категорически утверждать, но это похоже на синдром Прадера-Вилли.

— Что, что?

— Редкая болезнь мозга, заставляющая постоянно поглощать пищу.

— О Господи! Неужели это из-за еды?

— Да, Чарли. Именно так. Он поглотил невообразимое количество пищи. Только спал и ел.

— Но… Извини, но неужели эта болезнь производит подобные изменения за один день?

— Нет… — Лок запнулся. — Здесь моя компетенция заканчивается. Я бессилен. Конечно, это… невозможно, но…

— Но такое не может ведь произойти за один день? Марк, ответь!

— Нет. На это уходят недели. За одни сутки подобное невозможно.

— Тогда как он набрал такой вес?

— Чарли, объясни мне, каким образом была заморожена Миранда Абинери? А как потеряла всю кровь миссис Шилдс, если на теле не было ни раны, ни даже царапины? Вот когда ты объяснишь мне это, поговорим и о том, как Гэл сумел… стать таким…

— Хорошо. Я понимаю — мы столкнулись с какой-то чертовщиной. На этом фоне смерть двух ребятишек Пэгрью просто ерунда… — Лоулесс заскрежетал зубами.

Лок невольно посмотрел на него:

— Я опасаюсь, что начнется паника. И какого черта никто не отвечает у Холистеров? — Доктор сделал паузу. Пальцы оставили халат в покое. — Их соседи уверяют, что у Холистеров вчера допоздна горел свет, но с утра из дома до сих пор никто не выходил.

— Марк, ради Бога, замолчи. Я это отлично знаю. Давай не каркай. Подождем Донера.

— Я не каркаю, Чарли, но у Холистеров что-то случилось. Иначе какого черта их вот уже сутки никто не видел?

2

Шериф ничего не ответил. Он устал. Вчера, после прихода Дэнни Шилдса, после разговора с ребенком, на которого смерть матери подействовала так странно, шериф очень плохо спал. Ворочаясь, он несколько раз будил жену. Временами, сморенный усталостью, он засыпал, но ненадолго. И в эти промежутки ему снились кошмары. Естественно, связанные с рассказом мальчика.

Вначале он слышал только голос. Скрипучий, древний, который, казалось, отдавал пылью и старыми, покрытыми плесенью книгами. Чарли сидел с Шерил на скамейке в парке. Он был молод, и они еще не поженились. По-видимому, он был студентом колледжа. Странный сон. Шерил Богди (в мыслях уже Лоулесс) сидела в этот вечер так близко от Чарли, что у него временами захватывало дух. Когда Шерил поворачивала к нему свою изящную головку, его обдавал неприятный запах дешевых духов. Во время разговора он придвигался все ближе и ближе. Их лица были всего в нескольких дюймах друг от друга. Все тело парня ныло от приятной истомы. Шерил улыбалась, перейдя на шепот. Чарли внимательно слушал ее и… ничего не слышал, вернее, не понимал, что она говорит. Он видел только ее губы, ровный ряд мелких зубов, широко раскрытые глаза, блестевшие при свете фонаря. Чарли не желал больше медлить, и его левая рука оказалась на талии любимой девушки. Шерил, как будто ничего не замечая, продолжала с улыбкой что-то рассказывать. Вот тогда Чарли и услышал голос Лилипута в первый раз.

— Убери руку, Чарли! — заверещал человечек. — Убери немедленно, развратник!

Шериф, тогда еще студент колледжа, почувствовал, как напрягся всем телом. Шерил, к счастью, ничего не услышала.

— Убери, Чарли! Лучше по-хорошему убери свои грязные лапы. Она еще девственница, ты не смеешь прикасаться к ней! — вопил Лилипут.

Чарли, пытаясь сохранить на лице улыбку, чтобы девушка не забеспокоилась, повернулся и посмотрел назад, за скамейку. Но ничего не увидел. Он тревожился за Шерил. Его-то предупредили, что человечек может помешать (чему?), но Шерил ничего о нем не знала. Вдруг она упадет в обморок, увидев его?

— Чарли, молодой кобель! Может, сделать тебя еще моложе? Ты не против? — Лилипут засмеялся.

Девушка по-прежнему ничего не слышала. Нужно что-то делать. Чарли решается:

— Шерил, может, пойдем в другое место?

— В другое? Тебе здесь не нравится, дорогой? — Девушка обращается к нему так, как будет обращаться, когда станет его женой.

Чарли слегка удивлен, но сейчас важнее другое.

— Нет, но…

— Тогда побудем здесь еще полчасика. Хорошо? Мне так не хочется отсюда уходить! — Она заливается звонким молодым смехом, но Лоулессу кажется, что ей скрипуче вторит Лилипут.

Чарли осторожно оборачивается. Теперь он видит человечка. Тот трепыхается в листве кустарника, грязно ругаясь. Он застрял. И не может выбраться. Он смотрит своими желтыми мелкими глазками прямо в лицо будущему шерифу и зло шипит:

— Чарли, придется разгладить твои морщины раз и навсегда. Ты станешь еще моложе, потом еще и еще. Тогда женщины не будут тебя интересовать. Ты будешь играть в индейцев с другими детьми и держать свои грязные лапы при себе. — Лилипут заходится неистовым хохотом. — Ты будешь все меньше и меньше, пока не превратишься в вопящий кусок дерьма, только что вылупившийся из материнского чрева. — Новый взрыв хриплого смеха, и человечек начинает опять трепыхаться в ветвях.

Чарли слишком долго наблюдает за ним, чтобы этого не заметила Шерил, и, проследив за его взглядом, она поворачивает голову и тоже замечает Лилипута. Чарли в ужасе закусывает губу до крови.

— Какая странная птица, — растягивая слова, негромко говорит Шерил. — Какой интересный окрас.

— Нет, это не птица, — чуть не проговаривается Лоулесс.

И тут его осеняет. Конечно, как он раньше об этом не подумал? Тот случай, когда можно рассчитаться с Лилипутом за все его злодеяния! Выродок беспомощен, как ребенок (это слово пугает Лоулесса — ребенок, ребенок!). Человечка можно уничтожить!

— Какая птичка! — чуть ли не восторженно восклицает Шерил.

Нельзя медлить, надо действовать.

— Шерил! Давай я поймаю эту птицу. Она все равно не сможет выжить с перебитыми крыльями.

— Нет, Чарли! Не делай этого! Не трогай ее.

— Но, Шерил! Это очень вредная птица. Их надо уничтожать.

— Не убивай ее, Чарли! Не убивай, пожалуйста. Она очень красивая.

— Но из-за нее уже умерло несколько человек!.. Ее надо поймать и…

— Какой ты жестокий, Чарли! Вот не знала, какой ты на самом деле!

— Шерил, я…

— Убить беззащитную птицу! — Девушка поднимается, без церемоний убирая руку Чарли, и быстро уходит прочь.

Лоулесс в недоумении смотрит ей вслед. Он уже было бросается вдогонку, как слышит злой смех Лилипута. В доли секунды возникает дилемма: убить человечка или догнать Шерил?

— Чарли? О чем это ты думаешь? — саркастически говорит Лилипут. — Оставь меня и беги за этой стервой! Ведь я на самом деле не существую! Неужели ты поверил россказням этого щенка Шилдса? Ведь у него помутился рассудок! Вот он и выдумал меня. Ему место в психиатрической клинике. Оставь меня и догоняй Шерил. Торопись, тебе остались считанные дни, чтобы насладиться ею. Потом ты станешь мальчиком и потеряешь к ней всякий интерес. — Лилипут снова смеется.

— Не обманешь!

От злости на свою тупость у Чарли мутится в глазах. Он бросается к кустам, и… все тонет во мраке, словно он провалился в черную бездну. Последнее, что он видит, — это Лилипут, размахивающий своим колпаком, и… просыпается…

Шерил еле слышно посапывала рядом, за окном гулял ветер, сопровождая свою песню разбойничьим свистом. Шерифа била мелкая дрожь. После такого кошмара засыпать снова не хотелось. Однако организм не хотел считаться с желаниями Чарли. Через четверть часа он опять погрузился в чудовищные сновидения.

… Чарли — маленький, лет пяти, не больше. Ему очень хочется есть (смерть Гэла подействовала?). Так хочется есть — а дома, как нарочно, никого нет. Он не знает, когда придут родители, и боится умереть с голоду. Он обыскал всю кухню, но ничего съестного не обнаружил. От отчаяния чувство голода усиливается еще больше. Пятилетний ребенок начинает плакать. И вдруг слышит, что к его рыданиям присоединяется чей-то смех. Значит, дома все-таки кто-то есть? Чарли замолкает. Смех раздается снова. В душе ребенка просыпается надежда. Пока он плакал, кто-то вернулся домой. Чарли обходит комнаты. Осталась одна гостиная. Мальчик входит туда с замирающим сердцем. Но и там никого нет. Ребенок в недоумении обводит комнату глазами. Неужели ему послышалось?

— Чарли? — раздается откуда-то сверху хриплый голосок. — Ты хочешь кушать?

Чарли поднимает голову и замечает сидящего на книжной полке малюсенького гнома. Мальчик, глотая слюну, недоверчиво смотрит на диковинное создание.

— Ты хочешь чего-нибудь вкусненького? Чарли, не стесняйся, скажи мне!

— Ты — кто? — выдавливает из себя мальчик. — Откуда ты здесь взялся?

— О Чарли! Я никогда ниоткуда не берусь! Я есть всегда. Я живу в домах у людей.

— Как ты попал к нам домой?

— Никак! — Странный карлик заходится неприятным карканьем.

Но Чарли не пугается. Лилипут слишком маленький, чтобы мог обидеть его.

— Я помогаю тем, кому надо помочь.

— Почему ты это делаешь?

— Потому, Чарли! Потому! — Лилипут заходится смехом. — Хочешь кушать? Хочешь? Я помогу тебе! — Снова смех.

В душе ребенка интуитивно рождается неприязнь к этому существу. Что-то в нем есть нехорошее. И как он забрался в дом? Лилипут не смог бы даже открыть дверь, такой он маленький. И вообще, разве бывают такие люди? Что-то внутри настойчиво твердит, что нет, не бывают.

— Разве бывают такие люди, как ты? — неуверенно спрашивает Чарли у человечка, отряхивающего свой черный плащик, перетянутый желтым пояском.

— Конечно нет, Чарли! — хохотнул Лилипут. — Таких людей не бывает! Не бывает, не бывает, не бывает, не бывает…

— Перестань! — недовольно ворчит Чарли. — Зачем ты дразнишься? Думаешь, если забрался наверх, то я тебя не достану?

— Хочешь кушать, Чарли? Хочешь мяса? Вкусного свежего мяса?

— А откуда оно у тебя? — недоверчиво спрашивает Чарли.

— У меня есть все! — самоуверенно заявляет нахальный гном. — Хочешь мяса?

— Телятина? — с надеждой спрашивает мальчик. У него от голода уже бурчит в животе.

— Не знаю, Чарли, не знаю! Но мясо вкусное. Очень вкусное. Тебе понравится. Я обещаю.

— А не обманешь?

— Я никогда не обманываю. Никого не обманываю. Хочешь мяса, Чарли? Вкусного мяса? — тараторит гном.

— Хочу! — вырывается у Чарли.

— Ты действительно хочешь? Подумай хорошенько, Чарли! Чего тебе хочется сейчас больше всего? Кушать! Но подумай, хорошенько подумай!

— О чем подумать?

— Может, лучше умереть с голоду? Или лучше покушать мяса? Как ты думаешь, Чарли, что лучше?

— Я хочу кушать! Если у тебя есть мясо, то давай мне его.

— Ты будешь есть мясо? Может, лучше умрешь с голода?

— Ты что, сумасшедший? Я хочу есть!

— Тогда иди в свою спальню. Там много мяса. Иди, тебе хватит. Но поторопись, иначе они все съедят.

— Кто съест? Кто они? — Чарли на секунду отводит взгляд, и… вот уже Лилипута нигде нет. — Эй, где ты? — Мальчика охватывает тревога. Когда, наконец, придут родители? Он расскажет им про странного человечка в красном колпаке, и они успокоят его, объяснят все, о чем он их спросит. Быстрей бы! Чарли прислушался к урчащему желудку. К этому бурчанью примешивается еще что-то. Какой-то глухой, монотонный звук. — Эй, отзовись! — зовет он Лилипута. — Хватит прятаться! Я хочу спросить у тебя. Где ты?

Но человечек исчез. Чарли решает, что ничего не потеряет, если проверит свою комнату. Вдруг гном действительно не обманул и Чарли, наконец, покушает? Пустота в желудке лишает его воли. Мальчик спешит к себе в спальню. Гул усилился. Из сплошного он как будто превратился в разноголосый. Чарли не на шутку испуган. Нет, он пока не догадался об источнике шума, сам шум не страшен, но душу ребенка терзает нехорошее предчувствие. На миг ему приходит в голову, не подождать ли лучше папу и маму и лишь потом зайти в свою комнату? Незнакомый шум, вернее его источник, может оказаться опасным. Но боль в желудке, ноющая беспощадная боль подталкивает ребенка вперед. И еще любопытство. Гном заверил, что никого не обманывает. В самом деле, зачем ему обманывать? По-видимому, в комнате действительно есть что-то съестное (может, оставила мама, когда уходила?). Вот только этот странный гул. Чарли подходит к двери вплотную. Гул не утихает ни на секунду. Рука мальчика ложится на дверную ручку. Перед последним движением Чарли изо всех сил напрягает слух. Похоже на жужжание. Может, это вовсе не жужжание, но сравнить больше не с чем. Чарли делает глубокий вдох и дергает ручку на себя. Дверь распахивается и тут же захлопывается, закрывая мальчика в спальне прежде, чем он замечает отца. Десятка два неправдоподобно крупных мух кружат над его телом, попеременно присаживаясь, чтобы напиться крови. Лицо отца белее простыни, но Чарли сразу узнал его. Мальчик застывает в остолбенении, не в силах оторвать глаз от трупа. Поведение насекомых словно гипнотизирует его. Нет никакого сомнения, что отец мертв. Чарли, потрясенный до глубины души, даже не задается вопросом, как отец оказался в доме и кто его убил. Не видно никаких ран, однако кровью испачкана часть кровати слева от отца и два пальца левой руки: мизинец и безымянный. Мухи кружат над телом, словно чего-то ожидают. Громадные мохнатые лапки, прозрачные длинные крылья, большие белые глаза — все это вызывает жуткое омерзение. От одного вида этих тварей к горлу подступает тошнота. Чарли чувствует, что, не будь желудок пустым, его обязательно вырвало бы. Особенно пугают глаза мух. Они напоминают собой прилепленные к телу шарики и светятся дьявольским любопытством ко всему окружающему. Когда Чарли зашел в комнату, две жирные твари отделились от стаи своих подруг и сделали несколько заходов над головой ребенка. Их глаза, казалось, фотографировали Чарли. Потом, словно потеряв к нему интерес, мухи вернулись к рою, кружившему над телом. Мальчик боится, что, глядя на мертвого отца, он вот-вот закричит, и тогда мухи возьмутся за него. Но ошеломление при виде этих насекомых оказывается сильнее, не давая ребенку осознать потерю. Чувство, что мухи чего-то ожидают, подтвердилось. Из бескровной белой щеки отца вылез маленький червячок, оставив за собой черную точку. Почти сразу же за ним в дюйме на той же щеке появился еще один червячок. Такой же короткий и толстенький, обтянутый прозрачной пленкой слизи, делающей его красный цвет более тусклым. Мухи, как по команде, перестали подлетать к луже крови и ринулись к двум червячкам. Каждая коснулась своими угольными лапками червячков, как бы приветствуя их появление. Спустя несколько секунд червяки стали появляться во множестве. Они вылезали и направлялись к животу. Вскоре лицо отца Чарли покрылось россыпью дырочек, казавшихся особенно черными на белой коже. Через минуту основная масса червей, превратившись в покрытый слизью чавкающий комок, уже уничтожала ткань рубашки в районе пупка. До мальчика дошло, что они освобождают (или помогают освободить) проход для кого-то еще. Сети оцепенения стали слабеть. Ребенок осознал, что дальнейшее присутствие в этой комнате чревато для него смертью. Мухи начали проявлять к нему повышенное любопытство. Одна из них коснулась лапками (всего на мгновение) лба Чарли. Мальчик вскрикнул. Как бы в ответ на это послышался звук разрываемой кожи, и из живота показался обрубок толщиной с бедро среднего взрослого мужчины. Маленькие червячки начали расползаться, уступая дорогу. Бурый отросток пошевелил щупальцами в разные стороны, словно выясняя обстановку, и начал выбираться. Он высунулся уже на три фута, а бурое мокрое (от внутренностей отца) тело все вытягивалось и вытягивалось. Передняя часть (голова?) этого нескончаемого червя направлялась в сторону мальчика. Он неуклонно приближался с тихим шелестом. Червь был уже в двух футах от Чарли, когда тот опомнился и повернулся к двери. В этот момент он услышал голос Лилипута, исходивший отовсюду и ниоткуда одновременно:

— Чарли, почему ты не кушаешь? Ты же так хотел свежего мяса. Ничего, что это твой отец, зато мясо очень вкусное. Смотри, опоздаешь. Они тебе ничего не оставят. Поторопись, Чарли! Или умрешь с голода. — Лилипут зашелся смехом.

Голова червя была уже в нескольких дюймах от ног Чарли. Мальчик взвизгнул и рывком открыл дверь. Он так торопился, что ударился головой о дверь, не успев ее распахнуть. Боли он не почувствовал, только стало жарко и все поплыло перед глазами в мутном мареве. Последнее, что он увидел, — кружащиеся над ним мухи, опускающиеся все ниже и ниже. Что они собираются делать? Наверное, отложить в его тело то, из чего очень скоро вылупится точно такой же гигантский червь, как тот, что шуршит совсем рядом…

Внезапно проснувшись, шериф обнаружил, что все еще отмахивается от несуществующих мух. Тело было мокрое от пота, голова горела, в висках стучало, отдаваясь болью в сердце. Оно билось так, словно шериф пробежал целую милю. Лоулесс сел на кровати, держась руками за сердце. Он просидел так долго, прежде чем оно успокоилось, настороженно всматриваясь в темноту (а вдруг появится Лилипут?), проклиная свою впечатлительность. Он пытался уговорить себя, что приснившийся кошмар — всего лишь неприятный сон, который всплыл из подсознания после разговора с Дэнни Шилдсом, но душа по-прежнему терзалась смутной, необъяснимой тревогой и сомнениями. Он еще раз дал себе зарок не спать и опять заснул. Но на этот раз сном мертвецки пьяного человека. Даже если ночь (вернее, раннее утро) и подарила ему еще один кошмар (на десерт), то, к счастью, шериф ничего не запомнил. Все осталось погребенным где-то в глубинах памяти.

— …долго не будет? — Лок смотрел на него, прищурив глаза.

— Что? — встрепенулся шериф. — Я не расслышал. Что ты сказал?

— Чарли, ты витаешь в облаках! — назидательно заявил доктор. — Я спросил, если Донера долго не будет? Что тогда?

— Посмотрим, Марк! — ответил Лоулесс, и они замолчали.

За окном давно стемнело, и дождь, сыпавший весь день мелкой моросью, стал усиливаться. У Лоулесса замерзли руки, хотя в кабинете было тепло, и он согревал их дыханием.

— Ненавижу эту слякоть, — подал голос Лок. — Я не… — Его прервал звонок телефона. — Это Донер! — воскликнул Марк.

— Спокойно, дружище, — буркнул Лоулесс и поднял трубку. Это действительно был Ларри.

— Шериф! Приезжайте! — Судя по голосу, Ларри был не на шутку встревожен. Или даже напуган. — Опять… Я не выдержу. Бред…

— Ларри! — жестко оборвал его Лоулесс — Ближе к делу и побыстрее.

— Холистеры мертвы! — выпалил Донер. — Все до одного! — Его прорвало. — Шериф! Черт, и дети мертвы… столько крови, все белые как мел, я… Как это может быть? У меня голова уже… я свихнусь от одного…

— Ларри! — гаркнул Лоулесс — Прекрати! Я выезжаю. Будь осторожен! Ничего не трогай и жди меня. Я быстро. Никого из соседей не впускай! Ты меня понял?

— Да, конечно, шериф. — Мысль, что минут пятнадцать придется торчать в этом доме одному, явно не прибавляла парню мужества.

— Жди! — бросил Лоулесс и положил трубку.

Лок сидел побледневший. Он слышал, что сказал Донер. Его руки дрожали, и он не знал, куда их деть.

— Господи! — воскликнул Лок. — Неужели опять кровотечение?

— Да. Ты едешь со мной или как?

— Чарли! Я не понял, Ларри сказал… все мертвы? Неужели все?

— Да. Не думаю, чтобы он ошибался.

— Но раньше такого не было! Умирал кто-то один в семье.

— Это было раньше! — отрезал шериф, натягивая куртку.

— Чарли, но…

— Хватит! — закричал Лоулесс — Поехали, Марк! Людям может понадобиться твоя помощь. Вдруг кто-то еще жив.

Шериф уже закрыл дверь, когда телефон зазвонил снова. Секунду он колебался. Они с Марком спешили, но звонить могли по делу. Кроме того, Чарли допускал, что звонить мог и Донер, обнаруживший еще что-нибудь важное. Хотя предчувствие подсказывало Лоулессу, что возможен совершенно иной вариант — с Ларри что-то случилось. Тогда они должны тем более поспешить.

— Почему он нас не встречает? — пробормотал Лок, вылезая из полицейского «форда».

— Мы что, его подружки? — зло заметил Лоулесс — Думаю, мы сами найдем дорогу в дом. — Шериф вытащил кольт. При виде пистолета Лок не выдержал:

— Чарли, я подожду тебя здесь. Вас там двое, а я буду отгонять от дома любопытных. Если понадобится моя помощь, ты только позови.

Лоулесс сплюнул и хотел что-то сказать, но передумал. Нет смысла (и времени) тащить за собой этого упирающегося барана. Шериф побежал по подъездной дорожке к крыльцу двухэтажного синего дома с плоской крышей. Дверь оказалась, естественно, незапертой. Он прошел через холл, где не заметил никакого беспорядка, направляясь в гостиную. Лоулесс неплохо, как и большинство жителей Оруэлла, знал семью Холистер. У них было две дочери и сын. Все школьного возраста. По словам Донера, теперь все они мертвы. Дон и Кларис Холистер и их трое детей. Лоулесс негромко позвал:

— Ларри? Где ты? — и услышал далекий глухой смех. Или плач? — Ларри, это я! Мы приехали с Локом!

Тишина. Это было совсем плохо. Лоулесс вытянул перед собой пистолет в правой руке, хотя чувствовал, что это, скорее всего, излишне. Где же Донер?

— Ларри, черт возьми! Ты что, заснул?

Оставалось лишь надеяться, что Донер по какой-то причине покинул дом. Иначе оставалось одно объяснение — с парнем случилась беда! Шериф крепче сжал кольт, рука дрожала. Он вошел в гостиную. Там горел свет, но никого не было. Лоулесс быстро окинул ее беглым взглядом, но ничего странного не заметил. Он уже выходил из гостиной, когда у двери, случайно бросив взгляд себе под ноги, увидел несколько капель крови. Через три фута еще. И еще. Следы вели к лестнице на второй этаж.

— Что за черт? — пробормотал шериф, и его хриплый голос слился со смехом. Глухим, потрескивающим, словно сухие сучья в костре, смехом.

Лоб Лоулесса покрылся испариной, дышать стало труднее. Сейчас он убедился, что ему не послышалось. Ясно одно — смех принадлежал кому угодно, только не Донеру. Тогда кому? Очень маловероятно, чтобы где-то на втором этаже стоял и посмеивался сам Дон Холистер. Разве что помешался рассудком. Выходит — убийца? Но у Энн Шилдс не было убийцы — случилось просто что-то паранормальное. Разве может кто-то убить подобным образом? «Во всем виноват Лилипут, мистер Лоулесс, это он убил мою маму!» Голос Дэнни Шилдса прозвучал в голове отчетливо и громко. «Надо действовать, — подумал шериф, — иначе я сам помешаюсь». Однако прежде чем подняться на второй этаж, он заглянул в спальню супругов. Там света не было. Шериф поспешно включил его, задыхаясь от плотного, удушающего запаха крови. Несмотря на спешку (вдруг Ларри еще жив?), Лоулесс на минуту задержался. Бегло осмотревшись, он подошел к кровати, на которой лежали, укрытые одеялом, муж и жена. Оба, — и это не вызывало сомнений, — были мертвы. Их головы, казалось, плавали в крови. Сначала Чарли показалось даже, что они отрублены. Превозмогая спазмы в желудке, Лоулесс приблизил лицо к голове женщины. Кларис Холистер умерла от полной потери крови, которая вытекла у нее изо рта. При тусклом свете электрической лампочки, запрятанной в голубую люстру, она напоминала вампира, пресытившегося после бурной ночи и заснувшего незадолго до рассвета. Верхняя часть одеяла с ее стороны была пропитана кровью, будто манишка. Шериф перевел взгляд на Дональда. С полминуты он не мог понять, откуда вытекала кровь у главы семейства. Высокий светловолосый мужчина, казалось, мирно спал. «Ага, из ушей, — подумал шериф. — Холистер умер от кровотечения из ушей».

— По-моему, Лок прав, — процедил сквозь зубы Лоулесс, испытывая желание услышать хоть чей-то голос, но он был один. Поэтому высказал свою мысль вслух: — Может, людей кто-то убивает, может, нет. Но… как ни прискорбно, а самое время подключаться федералам, иначе… — Он резко замолчал, прерванный странным старческим смехом, перешедшим в еле слышную, невнятную скороговорку.

По-видимому, говорил тот, кто смеялся. Шериф вновь поднял руку с кольтом, моментально забыв о чете Холистер. Им он помочь уже не в силах. Впрочем, не только он. В доме кто-то (живой!) был. Но по расчетам шерифа, не считая, естественно, трупов, здесь не должно быть никого, кроме Ларри Донера.

Лоулесс пытался подниматься бесшумно, но в мертвой ночной тишине сделать это оказалось практически невозможно. Шериф махнул рукой на предосторожности — тот, кто затаился на втором этаже, все равно уже знает, что он здесь. Поднявшись наверх, Чарли остановился в нерешительности — куда дальше? Здесь три комнаты и ванная. Лоулесс сразу же отбросил ванную и отправился в ближайшую комнату. В обеих спальнях свет. С минуту он прислушивался, надеясь уловить какой-нибудь звук. Резко рванув дверь, он в одно мгновение оказался в комнате. С двухъярусной детской кровати свисала белая ручка одной из дочерей Холистера. Из руки, прямо из сгиба локтевого сустава по уже проторенной алой дорожке одна за другой стекали капельки крови. Пробежав по большому кольцу, как по трамплину, они срывались, падая в лужу около фута в диаметре. Лоулесс как завороженный смотрел на капли, словно живые существа, спасающиеся с тонущего корабля. Кап-кап-кап. В удушающей атмосфере комнаты капли, казалось, падали на обнаженные нервы Лоулесса. Второй дочери нигде не было видно. Нижняя кровать была смята, что указывало на то, что девочка ложилась спать. Шериф заскрежетал зубами. Теперь он был полностью уверен в словах Донера — семья Холистер погибла. Таким же образом, как погибли Энн Шилдс, Пит Андерсон и Саманта Тревор. Размышления были прерваны смехом. Тот же самый шуршащий старческий смех. Из соседней спальни. Лоулесс метнулся туда. Его взбесило это странное, не к месту, веселье. На мгновение он задержался у двери и услышал… стон Ларри Донера.

3

Лоулесс ворвался в комнату, держа в вытянутой руке оружие. Ларри лежал на полу, свернувшись калачиком, и держался за живот, как будто его ударили в пах. На кровати лежал сын Холистеров, укрытый одеялом. Мальчик лежал с открытым ртом и казался спящим. Но шериф не обманывался на этот счет, хотя крови пока не заметил. Больше вроде никого не было. Спальня была небольшая, спрятаться человеку здесь было просто негде. Кто же смеялся? Еще внизу Лоулесс буквально физически ощутил чье-то присутствие, тем более что смех повторялся несколько раз, и Чарли не мог ослышаться. Он не спешил к Донеру, боясь совершить какую-нибудь оплошность с роковыми последствиями. Но Ларри неожиданно зашевелился, с трудом оторвав голову от пола.

— Шер… шериф, осторожно… — Он хрипел, слова появлялись, словно редкие капли из почти выжатой тряпки. — Он… больно…

Лоулесс опустился на колени возле парня:

— Что случилось, Ларри? — Чарли видел через расстегнутую куртку, что рубашка на груди и животе насквозь пропитана кровью.

Донер по-прежнему сжимал руками живот. Рот открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы, глаза бессмысленно смотрели вперед.

— Шериф… — снова прохрипел Ларри. Силы покидали его. — У него белая… белая…

— Что белая, Ларри? У кого? — Лоулесс то и дело поднимал голову, осматривая спальню. Ничего не изменялось.

— Белая борода. Он маленький… он… он где-то спрятался… он…

— Ларри, мальчик! Что ты говоришь? Кто он?

— Старик… очень маленький старик. В плаще. Он…

— Но здесь никого нет, Ларри. Только мертвый сын Холистеров…

— Он спрятался… Он может… спрятался… осторожно, шер…

— Ларри, постарайся, изо всех сил постарайся! Что здесь произошло? Здесь кто-то был? Кто-то чужой?

— Карлик… с белой… бородой. Он… осторож… Это он убил… Холис… и меня… тоже…

— Господи, Ларри, здесь же нет никого! Какой карлик? Может, ты ошибся? Ларри… — Лоулесс тряхнул его. Донер молчал. — Ларри, скажи что-нибудь! Не умирай! Лок поможет тебе. Только потерпи, и мы еще погуляем на твоей свадьбе! Ларри! — Чарли понял, что парень мертв. Он заметил, что Донер лежит в луже крови. Лоулесс сам испачкал кисти рук. Ларри не дышал. — О Господи, мальчик мой, зачем я отправил тебя одного? Вот старый дурак! Зачем? Не умирай!

Лоулесс поднялся. Он вслушивался и всматривался. Никого. Ларри, может быть, и бредил, но он и сам слышал чей-то смех! Окна были закрыты изнутри, такой мебели (большого шкафа), где мог бы спрятаться человек, нет. Лоулесс подошел к кровати и осторожно приподнял одеяло. Так и есть. Верхняя часть тела в крови. Одеяло лишь прикрывало весь этот ужас. Мальчик умер. Кровь давно запеклась. «Странно, — подумал Чарли, — а одна из его сестер, кажется, недавно была жива. Во всяком случае, кровь еще сочится из тела». Шериф посмотрел на Ларри. Тут он вспомнил, что в спальне девочек была только одна дочь Холистера. Шериф бросил прощальный взгляд на своего мертвого помощника и вышел из спальни.

Свет он нигде не выключал. Лоулесс пошел к ванной. И не ошибся. Вторая девочка оказалась здесь. По-видимому, кровотечение застало всех спящими, а она по какой-то причине проснулась или ей не спалось. Наверное, девочка решила, что порезалась, и пошла в ванную смыть кровь. Там смерть и настигла ее. Она была самой младшей в семье — семь лет. Она лежала под раковиной, держась рукой за правое предплечье, откуда и выходила кровь. Волосы разметались, голова запрокинулась, ночная рубашка задралась, обнажив тонкие детские ножки. Оставив свет включенным, шериф вымыл руки и вышел на улицу.

4

Доктор Лок нервно вышагивал вокруг «форда». На его лице отразилось неописуемое облегчение, когда он увидел шерифа. Живого шерифа. Он сделал несколько быстрых шагов к Лоулессу:

— Чарли, почему так долго… — Он резко запнулся.

— Холистеры мертвы. И Донер тоже. — Шериф заметил, что Лок смотрит на него… не как всегда.

— Чарли…

— Ты слышишь? Ларри тоже мертв! Точно такая же смерть. Полная потеря крови. — Сообщение, казалось, пролетело мимо ушей дока. Он продолжал очень странно пялиться на шерифа. — Марк, ты что, уснул, черт возьми? Донер погиб! А ведь был жив, когда звонил. Ты меня слышишь, Марк?

— Да-да. Я слышу… — поспешно пробормотал Лок, быстро закивав головой.

— И я слышал смех! Твою мать, кто-то смеялся. Но я никого не обнаружил наверху, кроме мертвых детей и умирающего Ларри. Он что-то бормотал, но я, ей-богу, не понял, что он хотел сказать. Он же был жив, когда позвонил, а Холистеры погибли, судя по всему, ночью. Ни черта не понимаю!..

— Чарли!.. — взвизгнул Лок. — Я бы не ходил в этот дом!.. Слышишь, Чарли? Я бы не стал этого делать, — бормотал доктор.

— Господи, Марк! Да что с тобой?

— Никого туда не впускай. Никого! — продолжал Лок. — Видишь, ты сам говоришь — Донер был жив. Потом умер. Он слишком долго находился в этом доме.

— Прекрати нести чушь, док, лучше пошли, осмотришь людей. Чем черт не шутит, вдруг…

— Я никуда не пойду! — заорал Марк. — Я не покажу и носа в этот дом!

— Не ори, — приказал шериф. Затем добавил, больше обращаясь к самому себе: — У парня, видать, истерика. Я понимаю!

— Не говори обо мне в третьем лице.

— Успокойся, Марк. — Лоулесс положил руку на узкие покатые плечи доктора.

— Успокойся?! — гаркнул Лок. — Успокойся? Ты видел свое лицо? Видел? И ты мне говоришь «успокойся»?

— Ну и что такое с моим лицом? — Лоулесс вымученно улыбнулся.

— Ты еще спрашиваешь? — Лок замолчал на мгновение, потом нервным, срывающимся голосом процедил: — Да ты помолодел лет на пятнадцать!

В первое мгновение шериф недоумевающе смотрел Локу в глаза, не понимая, то ли Лок не к месту пошутил, то ли он сам чего-то недопонял. Доктора била мелкая дрожь, и он был совершенно серьезен. Нет, Марк не такой человек, чтобы шутить в подобной ситуации.

— Не понял, — выдавил из себя шериф. — Что ты несешь?

— Я говорю, что ты помолодел! Ты сейчас моложе меня.

— Тебе плохо, Марк? — Лоулесс по-прежнему не понимал, что имеет в виду Лок.

— Нет, мне очень плохо, Чарли. Но я говорю то, что вижу. Ты… изменился после того, как побывал в доме Холи-стера. Изменился, Чарли… Помолодел.

— Да что ты такое говоришь? — Непонятно почему, но Лоулесс испугался по-настоящему этих расширенных глаз врача, который был похож сейчас на сумасшедшего.

— Ты думаешь, я сам верю тому, что вижу? — прошептал Лок. — Как бы не так. Я не верю. Но тебе, Чарли, сейчас не пятьдесят. Тебе сейчас намного меньше. И этого не может быть.

Лоулесс замер, размышляя, не сошел ли Лок с ума за время его отсутствия. Лок был хорошим патологоанатомом. Благодаря такому человеку в таком маленьком городишке, как Оруэлл, можно было проводить экспертизу без помощи извне, за исключением особых случаев. Окружным моргом служило местное похоронное бюро, и Лок, исполнявший обязанности коронера, на своем веку повидал немало. Может, сегодняшние события слишком повлияли на него? Вполне вероятно, если принять во внимание, что он говорит.

— Марк! Я понимаю тебя. Ты устал и…

— Ничего ты не понимаешь! — взревел Лок неожиданно низким и мощным голосом. На его лысине играли отблески света из гостиной дома. — Посмотри на себя, Чарлз! Я не шучу! Посмотри на свое лицо, черт возьми! Господи, мы все хотим помолодеть, но не до такой же степени! И не таким образом! — Изо рта дока вылетело несколько капель слюны, попав шерифу в лицо. — Что, черт тебя дери, с тобой там случилось? Что ты там делал? Как такое возможно? Господи, я…

— Погоди, Марк! — остановил его Лоулесс. Он вдруг почувствовал, что страх вползает ему в душу, точно змея. — Пауза. Стоп. Помолчи секундочку!

Шериф дышал с присвистом и чувствовал, как на затылке встают дыбом волосы. Такое впечатление, будто там лазают с десяток муравьев. Все признаки помешательства дока, казалось бы, налицо. Ненормальный никогда не считает себя ненормальным. И может говорить порой разумные вещи. Однако Чарли вдруг засомневался в помешательстве Лока. Да, вид у него был испуганный, но… в его глазах светился все тот же трезвый, скептический ум. Да дело было и не только в этом!

Чарли вспомнилось, сколько странных, ирреальных событий произошло за последние недели. За какую-то минуту они прошли перед ним длинной чередой… Чарли даже удивился, как могут столько вместить какие-то шестьдесят — семьдесят секунд. Он сидел с Хокинсом (которого уже нет), рассуждая о новых (пока еще возможных) хозяевах дома Алекса Тревора. Оба они отлично помнили, как странно умерла Саманта Тревор. Оба склонялись к тому, что поступили правильно, скрыв от жителей города подробности ее смерти. В глубине души каждый из них почему-то надеялся, что произошла какая-то ошибка. Хотя о какой такой ошибке могла идти речь? Ладно, когда констебль был в том доме один, вернее с помощником шерифа Джеком Монро (ушедшим теперь в отпуск) — он еще мог в чем-то сомневаться. Например, что, может быть, не разглядел при плохом освещении маленькую ранку, оказавшуюся тем не менее смертельной, или же перерезанную артерию, хотя и в этом случае он бы позже все равно удивился, как это и почему не сумел ее рассмотреть. Однако после того, как Лок, выпрямившись, взглянул на Гэла Хокинса какими-то затравленными глазами и его лысина (не говоря о лице) побелела так, словно кто присыпал ее мукой, констебль понял, что не ошибался. Зубы у Лока стучали так, словно он промерз до мозга костей, и он даже прикусил себе язык. Когда же он смог говорить, то рассказал такое, что констебль просто не мог в это поверить, потому что этого просто-напросто не может быть. Шериф оказался куда более практичным. Он оставил на потом свои рассуждения в стиле «верю — не верю» и поставил всех перед вполне логичным вопросом: как быть дальше? Лок, пришедший немного в себя, предложил то, что предложил, и все с ним согласились.

Спустя месяцы и Хокинс, и Лоулесс, в глубине души искренне удивляясь, как им удалось скрыть странный случай, соглашались друг с другом, что только благодаря тому, что всё произошло в таком захолустье, как их городок, о подробностях кончины Саманты Тревор не прознала ни одна бульварная газетенка. В прессе зловещее убийство целой семьи упоминалось вскользь. Ни один редактор не посчитал нужным отправить кого-нибудь из своей команды вынюхать подробности. Что ж, полиция Оруэлла могла быть лишь благодарна за это. Будь констебль или шериф помоложе, возможно, в них проснулись бы определенные амбиции. Но теперь их вовсе не привлекала сомнительная известность полицейских, работающих в городке, где люди умирают неизвестно отчего. У каждого из них была семья, устоявшийся спокойный ритм жизни. Кто знает, живи они в большом городе, они поступили бы, наверное, по-другому, но они были сыновьями своего вечно полусонного городка, нарушать покой которого не хотели. Трагедия прошлого лета постепенно отдалялась. Смерть Энн Шилдс уже не вызвала такого потрясения. И на этот раз полиции удалось не выпустить джинна из бутылки.

Сейчас Лоулесс считал, что они совершили ошибку, опять согласившись тогда с Локом. Энн Шилдс, замерзшая насмерть неизвестно каким образом Миранда Абинери, Пит Андерсон (хотя рядом обнаружили нож), констебль Хокинс (болезнь Прадера-Вилли, только с невероятно быстрыми темпами), двое задушенных детей (вероятно, единственный случай, где все объяснимо), семья Холистер и… Ларри Донер. Целая вереница смертей. Пожалуй, помощник шерифа двадцативосьмилетний Джек Монро прервет по такому случаю свой отпуск, но Лоулесс понял, что они не справятся с этим валом смертей. Во-первых, он договорится с начальником полиции Манчестера, чтобы тамошняя полиция прислала парочку опытных людей из отдела убийств; во-вторых, самое время появиться фэбээровцам. Это нужно было сделать давным-давно. Кроме всего прочего, теперь не обойтись без откровенного разговора с представителями средств массовой информации. Каким нужно было быть идиотом, чтобы прийти к этому решению только сейчас? Несмотря на то, что на Оруэлл обрушился шквал необъяснимых убийств (как будто городишко на время попал в иной мир), Лоулесс до сих пор мерил все прежними мерками. Слова врача особо его не обеспокоили, хотя, если рассудить, он ведь провел какое-то время в доме, где скончалась целая семья и где только что умер Донер, потеряв свою кровь без единой раны или даже мелкого пореза, в общем, умер так же, как и хозяева дома. Почему Лок смотрит на него так странно? Уж не заметил ли он какую-нибудь капельку крови, выступившую над бровью?

— Марк, я что, испачкался в крови?

— Да нет же, Чарли! У тебя… все в порядке, но… ты по-мо-ло-дел! — Док вытер свои тонкие губы тыльной стороной маленькой пухлой ручки.

Шериф вымученно улыбнулся:

— Наверное, засиделся я. А теперь вот подвернулось дельце, вот кровь и заиграла…

— Чарли! — могильным голосом сказал Лок. — Ты должен посмотреть на себя. В зеркало.

— О'кей, посмотрю. — Он повернулся лицом к дому. — Там, в холле, у Холи…

— Не ходи туда, Чарли! — взвизгнул Лок, и голос у него снова стал высоким и тонким. — Нет, не ходи. Я не пущу тебя туда!

— Ну, хорошо, хорошо. — Лоулесса еще больше испугала реакция врача. — Я не пойду туда. — Чарли едва удержался, чтобы не спросить, как же сам Лок войдет в дом, ведь это его обязанность. Шериф промолчал. Сейчас лучше не спорить. — У тебя есть зеркальце, Марк?

— Откуда? Посмотри в зеркало заднего вида в машине, — нашелся Лок.

— Ладно.

Нетвердой поступью Лоулесс подошел к дверце со стороны водителя. Он хотел потрогать лицо на ощупь, но передумал. Две секунды — и шериф увидел свое отражение. Лоулессу в этом году исполнилось сорок девять. Для своих лет он был в неплохой форме. Но то, что он увидел, поразило его. Чарли показалось, что его ткнули носом в собственную фотографию десятилетней давности. Даже больше. Ни намека на второй подбородок, со лба исчезли морщины, кожа на щеках стала более упругой. Не оставалось сомнений — он помолодел больше чем на десять лет, по крайней мере внешне. Ослабевшей вдруг рукой, которой он водил по лицу, шериф выключил подсветку в «форде».

Лок, видевший его состояние, счел за благо промолчать. Его комментарий понадобится немного позже, а пока Лоулесс должен осмыслить происшедшее самостоятельно. Чарли сидел совершенно ошеломленный. Через несколько минут, немного оправившись от потрясения и несколько восстановив способность думать, шериф отметил про себя, что, побывав в этом доме, он не погиб от таинственного кровотечения, не замерз, ему (как ни смешно) не хотелось есть. Однако он подхватил какую-то новую заразу. Помолодел. На десять — пятнадцать лет за полчаса. Появлялся еще один закономерный вопрос — это предел или только начало? Если предел, что это только полбеды (если вообще беда), но если… Лоулесс не хотелось даже думать об этом.. «В конце концов, — подумал шериф, — пора бы уже привыкнуть». Год назад сын Треворов принял у них вступительный экзамен, и этой осенью учеба пошла полным ходом. Надо бы меньше времени тратить на удивление, Чарли.

— Ну, как ты? — тихо спросил Лок.

— Это невозможно, — глухо ответил Лоулесс. Лок промолчал. — Дьявольщина! Этого не может быть, Марк! Разве такое возможно?

— И все же ты помолодел, Чарли, — мягко возразил Лок.

— Бред! — Лоулесс нервно рассмеялся. Собственный хриплый смех вернул его к действительности. Шериф удивлялся сам себе, как он сумел так мужественно перенести случившееся. На какое-то мгновение вдруг всплыл ужасный вопрос: что скажет Мэг? Но Лоулесс решил не поддаваться панике. Указывая рукой на горящие окна дома, он тихо сказал: — Марк! Там кто-то есть. Кроме тех, мертвых. Я слышал смех!! Человеческий смех!!! Но никого не нашел! — Шериф посмотрел на Лока. Тот молчал, в темноте нельзя было разглядеть выражение его лица. — На втором этаже две спальни — мальчика и двух его сестер. Я находился у дочерей Холистера, а смех раздавался в спальне мальчишки. Я не… черт его знает! Может, я ошибся? Но там был труп ребенка и умирающий Ларри. Он успел сказать мне про какого-то старика с белой бородой и…

— Чарли! — прервал его Лок. — Хватит торчать возле этого…

— Марк, в воскресенье вечером ко мне приходил… Дэнни Шилдс. Мальчишка сказал, что хочет сообщить что-то о смерти своей матери. Он долго мне рассказывал. Все беспокоился, что я ему не поверю. И ты знаешь — действительно, не поверил. Слишком уж то, что он рассказал… слишком… даже не знаю, какое слово подобрать. Все это было слишком даже после того, что мы уже знаем. Но сейчас… я не знаю, что и думать, честно тебе признаюсь. Я могу…

— Чарли, долго мы будем здесь сидеть? Ты же понимаешь, что заходить в дом опасно, и людей туда впускать нельзя, но ведь нужно что-то делать!

— Мы должны поскорее увидеть мальчика. По-моему, то, что он мне рассказал, имеет под собой основу. Я…

— Мы должны подумать о помощи извне. Давно пора, Чарли. Кроме нереального есть вполне обычная смерть — двое детей задушены. Но с таким нагромождением трупов мы… обделаемся. Можно, конечно, воспользоваться телефоном в доме Холистера, но… я бы не советовал. Давай на полном ходу к Монро — он живет недалеко от муниципалитета. Заодно объявишь Джеку, что его отпуск кончился. Сначала к нему. Оттуда позвонишь в Бюро.

— Хорошо, — пробормотал Лоулесс и повернул ключ зажигания.

«С мальчиком, — подумал шериф, — можно увидеться попозже. Тогда, возможно, все и решится».

Лоулесс не знал, что, согласившись повременить, он совершил роковую ошибку.

 

Глава пятнадцатая

1

Сон отступал с явной неохотой. Дэнни надолго застрял в туманном пространстве, лежащем между бодрствованием и сном. Вначале он слышал голос отца в коридоре на втором этаже. Испуганное восклицание тети Берты. Затем тишина, накрывшая его саваном дремоты. Шум редких машин, проезжавших по Канзас-стрит. Затем чьи-то голоса, ругань, смех. Но это было уже из сна. Когда мальчик наконец открыл глаза, до него вдруг дошло, что уже поздно и его забыли разбудить. Может, раньше Дэнни и обрадовался бы подобной рассеянности своих близких: как же, прогулять уроки не по своей вине — разве плохо? Но это было давным-давно. Сейчас, подобно взрослому человеку, Дэнни прежде подумал о причине. Почему-то свалившийся на голову отдых не обрадовал его, если вообще не напугал. Дэнни спустил ноги на пол и неожиданно вспомнил, что рано утром в его спальню заходил отец и что-то ему говорил. Дэнни думал, что это было во сне, но сейчас понял, что наяву. Ему очень хотелось спать, мальчик невнятно что-то пробормотал и, видя, что отец выходит из спальни, снова заснул. Не было сомнений: что-то случилось. Просто так папа не дал бы ему снова заснуть. Дэнни быстро оделся, сбегал в туалет и спустился вниз.

— Я подогрею твой завтрак, Дэнни, — сказала тетя Берта.

— А что случилось? Почему… Папа зашел ко мне утром и… что-то сказал, а подымать не стал.

— Да, он заходил к тебе. — Тетя тяжело вздохнула. — Сегодня рано утром нам позвонили и сказали, что занятия в школе отменяются.

— Почему? — Дэнни почувствовал, что у него вдруг ослабели ноги.

— Вчера вечером на загородной свалке задушили двух ребят из вашей школы. Дэвида и Энтони Пэгрью.

— Что?! — Мальчик открыл рот от неожиданности. — Задушили?

— Да. — И тетя Берта перевела разговор на другую тему: — Ты вымыл руки, Дэнни?

— Что… Да. Да, я вымыл.

— Иди завтракать. — Она обняла племянника и потянула за собой.

Дэнни механически ел и уже доедал бекон, когда мысль, яркая, точно вспышка молнии, отбила у него все остатки аппетита. Мальчик поперхнулся и закашлялся; тетя, покраснев от испуга, бросилась к нему и похлопала по спине теплой рукой.

— Аккуратно, Дэнни, аккуратней надо быть! Так можно подавиться и умереть! Не зевай, когда ешь, а то…

— Тетя Берта! — прервал ее Дэнни. Он уже пришел в себя после того, как чуть не подавился. Есть больше не хотелось. — Вы сказали — задушены?

— Кто задушен? — не поняла женщина.

— Близнецы! Дэвид и Тони! — пояснил Дэнни. — Вы сказали, что их задушили. Чем их задушили? И как?

— Почему тебе это так интересно, Дэнни?

— Скажите, пожалуйста, тетя Берта! Прошу вас!..

— Странно, — пробормотала она. — Такой интерес в твоем возрасте? Хорошо. Я не разговаривала сама, говорил Уилл. Он сказал, что их задушили проволокой! — Она замолчала, пристально глядя на племянника.

Дэнни несколько минут сидел, словно восковая фигура из музея мадам Тюссо. Берта убрала со стола и вымыла посуду.

— Как вы сказали? — очнулся Дэнни. — Чем задушили? Проволокой?

— Да. — Женщина опустила голову, словно смотрела на ребенка поверх невидимых очков. — А что?

— Но ведь я… — Дэнни запнулся. Он заметил, что тетя смотрит на него, ловя каждое слово. Он чуть не проговорился. Хотя все зашло слишком далеко, чтобы волноваться.

— Дэнни, с тобой все в порядке? — Тетя склонила свое маленькое лицо и положила руку ему на лоб. — Ты не заболел?

— Нет-нет, тетя! Со мной… я нормально себя чувствую. Пожалуй, я пойду. Спасибо за вкусный завтрак. — Дэнни поспешно вышел из кухни.

2

— Сид, мне надо с тобой встретиться. — Дэнни прижимал трубку так, что ухо ныло. — Как можно скорее. Хорошо?

— Ты уже знаешь про Пэгрью? — в свою очередь спросил Абинери. — Что их нашли рядом?

— Да, — глухо сказал Дэнни. — Так ты свободен?

— Я-то свободен, — недовольно пробурчал Сид, — но мои не хотят меня отпускать. Вообще никуда. Понимаешь? Они говорят, появился какой-то новый душитель. Если бы не Миранда… — Сид замолчал. Дэнни понял, что друг изо всех сил старается не зареветь. — То я послал бы их, но… сейчас не могу.

— Твой отец не на работе? — спросил Дэнни.

— Нет. Он уволился.

— Почему?

— Не знаю. Если надо поговорить, приходи ко мне. Только так.

— Ладно. Скоро буду. — Шилдс положил трубку.

Тетя Берта что-то проговорила, находясь по-прежнему на кухне. Наверное, разговаривала сама с собой. Несколько раз Дэнни замечал за ней эту привычку. Звуки человеческого голоса за стеной, словно струя воды, смывшая грязь с прозрачного сосуда, очистили память Дэнни от позднейших впечатлений, и он вспомнил то, что случилось ночью. Голос тети Берты помог ему вспомнить!!!

Среди ночи Дэнни проснулся. Нет, нельзя сказать, чтобы он плохо спал, но его, по-видимому, что-то разбудило. Какие-то голоса. Мальчик уже давно клал на ночь под подушку нож. Проснувшись, он первым делом нащупал пластиковую рукоятку. Если Лилипут впервые появился у него в комнате ночью, то нельзя быть уверенным в том, что он не появится и этой ночью. Дэнни прислушался. Уличный фонарь почему-то не горел. Так что он не увидел бы человечка, если бы тот сидел от него в нескольких футах.

Мальчик как-то незаметно привык, что приходится жить в доме, где обитает мерзкое малюсенькое существо, которое может убить его в любой момент. Он давно перестал (или ему только казалось, что давно?) ломать голову над тем, как Лилипут проникает из комнаты в комнату, как он попал в дом его друга Сида и убил его сестру (Дэнни не сомневался, что замерзшая насмерть Миранда — дело рук Лилипута). Зачем? К чему напрягать мозги, если все равно это не приведет ровным счетом ни к чему. Дэнни смирился с этой способностью своего врага. Если тот может (не открывая дверей) проникать, куда ему захочется, то Дэнни, даже узнав, как он это делает, ничего не изменит. Другое дело, что человечка можно убить. И убить можно, лишь застав его спящим. По-другому не получится. Дэнни все чаще и чаще думал о комнате Джонни. Теперь он был полностью согласен с Сидом, что мисс экс-Тревор и тяжеленные, сотрясающие дом шаги — не более чем мираж и звуковой обман. Проделки Лилипута. Но он их явно забросил. Со стороны могло показаться, что Дэнни уже и думать забыл о том, чтобы забраться в спальню брата. Вот здесь человечек и мог ошибиться, если только… Но именно попасть туда было невозможно.

Дэнни лежал, приподняв голову и пристально вглядываясь в темноту. Постепенно голова его приникла к подушке, а рука, державшая рукоять ножа, разжалась. Мальчик почувствовал, что засыпает. И ничего не мог с этим поделать. Ему очень хотелось спать. За стеной Джонни что-то пробубнил — и Дэнни тут же очнулся. Все остатки сна сдуло, как ненадежную паутину порывом ветра. Джонни снова что-то сказал. Дэнни приподнялся на локтях. Он слышал голос старшего брата. Неужели Джонни разговаривает во сне? Ни родители, ни он сам никогда не замечали за ним этого. Джонни снова что-то неясно (рот набит ватой) пробормотал. Было очень похоже, что брат разговаривает во сне. Но Дэнни верил в это меньше всего. Просто потому, что знал, в каком доме живет. Джонни продолжал бормотать. Односложные фразы. Внезапно до мальчика дошло, что брат как будто отвечает на вопросы. «Да». «Нет». «Да». «Нет». Кому? На чьи вопросы? В окно ударился камешек, и Дэнни чуть не закричал. Вместе со звоном ему послышался смех. Если смех был, то не приходилось сомневаться в том, кто смеялся. Но Дэнни не был уверен, не показалось ли ему. Кто-то запустил камешком в окно, и это заглушило (если он был) смех. Дэнни осторожно выбрался из постели. На нетвердых ногах он подошел к окну. Но ничего не смог рассмотреть. Если кто-нибудь и стоял под окном, то мальчик не мог его увидеть. Дэнни снова сосредоточил все свое внимание на соседней спальне. Оттуда не доносилось ни звука. Джонни перестал бормотать. Прошло пять долгих минут. Дэнни почувствовал, что у него затекла спина от неудобной, напряженной позы. С минуту мальчик колебался. И все же решил действовать. Надо попытаться прямо среди ночи зайти в комнату Джонни. Он слишком просто (и давно) отказался от этих (они бессмысленны, Дэнни, бессмысленны!) попыток. Может, там Лилипут, решивший, что Джонни пора умирать, может, его там нет, но Дэнни войдет туда, чтобы выяснить все самому.

Медленно, чтобы не издать ни малейшего звука, Дэнни открыл дверь. «Может, Лилипут видит меня сейчас, сидя где-нибудь под столом, — подумал мальчик, — и улыбается своей мерзкой ссохшейся рожицей?» Дэнни выбросил эту мысль из головы. Он вдруг вспомнил, что забыл нож. Оружие могло понадобиться. Несмотря на жгучее нетерпение, Дэнни заставил себя возвратиться. К черту приметы! Он пошарил под подушкой и… ничего не нашел. Тело в одно мгновение покрылось гусиной кожей. В отчаянии Дэнни сделал еще одну попытку, и рука наткнулась на рукоятку. Вздох облегчения был слишком громким. Немного успокоившись, Дэнни вышел из спальни. В коридоре было слишком темно, чтобы видеть хоть что-то. Мальчик коснулся левой рукой стены, а правую с ножом выставил перед собой и, придерживаясь стены, направился к спальне брата.

Он ступал медленно и осторожно, словно по льду недавно замерзшей реки, сначала ставя перед собой одну ногу и затем перенося на нее вес тела. Двери все не было! Еще с десяток шагов, и… гладкая стена коридора продолжалась, точно лабиринт в каком-нибудь подземелье. Дэнни не на шутку встревожился. Между их с братом спальнями всего двенадцать футов. А двери все нет и нет!!! Неужели он идет так медленно, что за целых пять минут все еще не дошел? Дэнни остановился, прислушиваясь. Наверное, так тихо бывает только в склепе глубоко под землей. Тишина просто оглушала. От неправдоподобного беззвучия зазвенело в ушах. Пот забирался в глаза, мальчик уже устал его вытирать. Кроме собственного сердцебиения не слышно ни звука, «Такое невозможно», — подумал Дэнни. Ни ветра, ни проезжающих где-то далеко машин, вообще ничего!! И сплошная тьма. Глаза по идее давно должны были привыкнуть к темноте, но Дэнни не мог различить даже собственных рук, поднесенных к самому лицу. Он продолжил движение вдоль стены. Ничего!! С упорством, которому мог бы позавидовать и взрослый, мальчик шел вперед. Это было невероятно, но он так и не добрался до спальни Джонни!!!

3

Дэнни двигался в одном направлении не меньше получаса, но безрезультатно! И он понял, что вряд ли что изменится и дальше. Дэнни остановился, раздумывая. Казалось, что вот-вот появится дверь, но это чувство преследовало его уже минут двадцать, а ведь до комнаты брата с десяток шагов. Даже если он пропустил в кромешной тьме дверь, не определив ее на ощупь (как такое возможно?), Дэнни должен был упереться в ванную, ведь и коридор не бесконечен. Однако этого не случилось.

Мальчик тяжело дышал и чувствовал, что устал не на шутку, словно прошагал таким напряженным шагом целую милю. И притом напрасно. По-видимому, разумнее перенести все на завтра, подключить Сида, который… Дэнни внезапно замер. В мертвой тишине он различил какой-то звук. Совсем рядом! Мальчик поймал себя на мысли, что он уже развернулся, чтобы отправиться назад. Значит, если бы он прошел в прежнем направлении еще чуть-чуть… Звук повторился. Шелест и… словно шуршат сухие листья, подгоняемые ветром! Дэнни старался не дышать, так как был уверен, что его услышат (кто?). Шелест вперемешку с глухим царапаньем. У ребенка все сжалось внутри, ноги (ведь он столько шел босиком по холодному полу!) замерзли. От неудобной позы, в которой он застыл, ныло все тело. Наступило долгое молчание. И снова царапанье. Похоже на насекомое! На громадное насекомое! Дэнни почувствовал, как его глаза чуть не лопаются от давления изнутри! Давления страха, исходившего из тела, словно пот! Насекомое продолжало царапать какую-то преграду. Дэнни показалось, что оно находится как бы в какой-то оболочке. И когда оно продерется сквозь эту оболочку, то… Дэнни решил, что не хочет знать, что будет дальше. Он больше не пытался догадаться, что это он слышал, каким образом это существо попало в дом, не задавался вопросом, что оно будет делать, когда освободится из своего плена, — он стремился только вернуться назад, попасть в свою спальню! Как только Дэнни начал двигаться, царапанье стихло.

Возвращался Дэнни гораздо быстрее. Мысли, мелькавшие у него в голове, были одна ужаснее другой. К тому же ощущение, что его спины вот-вот коснется волосатая лапка, делало ноги будто ватными. Несколько раз мальчик останавливался, прислушиваясь к тому, что осталось позади. Ничто не нарушало безмолвия, кроме его собственного дыхания. Дорога назад была такой же длинной, хотя могло ли быть иначе? Время, казалось, летело еще быстрее, а спальня все не показывалась. В какой-то момент Дэнни задался вопросом, что с ним станет, если он уже никогда не выберется из этой тьмы, из этого лабиринта. Подобная вероятность выглядела отнюдь не фантастической. Не обращая внимания на окоченевшие ноги, которые он почти не чувствовал (завтра, если оно только наступит, он получит, как минимум, воспаление легких), мальчик упорно двигался в обратном направлении. Он не мог наверняка сказать, здесь ли он проходил — стена везде была одинакова и не хранила тепла его рук. Отчаяние, сначала чуть заметное, затем все более усиливающееся, подавляло волю ребенка.

Дэнни стал склоняться к мысли, что попал (из коридора в родном доме) в какое-то странное место, в котором вряд ли кому захочется оказаться по собственному желанию. В мыслях мальчик уже почти похоронил себя (паника запаздывала, позволяя ему идти и идти), когда рука нащупала неровность в стене. Дэнни едва не закричал от радости — он узнал дверь в свою комнату. Несколько секунд он водил руками по холодной деревянной двери, словно обнимая близкого человека. Потом бросил прощальный взгляд туда, где пропадал больше часа, и вернулся в спальню.

Привыкшие к непроглядному мраку глаза без труда различали малейшие детали знакомой обстановки. Да, это его комната! Можно больше не опасаться, что из проклятого лабиринта он попадет черт знает куда! Дэнни прислушался к происходящему за стеной. Старший брат похрапывал. Еле слышимый храп. Дэнни удовлетворенно кивнул головой и вспомнил о своих ногах. Может, включить везде свет и отправиться в ванную под горячий душ? Нет, хватит на сегодня! Он где-то болтался столько времени, что ни за что не поверит, что подобного уже не будет. Черт с ними, с этими ногами!! До завтра он не умрет! Мальчик даже не думал о Лилипуте (ведь только благодаря этому ублюдку он ходил по коридору, как по лабиринту), он смертельно устал. Дэнни на удивление быстро заснул, а наутро все случившееся забылось, как неясный сумасбродный сон, пока разговаривавшая сама с собой тетя не вытащила этот отрезок времени из глубин его памяти.

Дэнни вдруг заметил, что сидит, размышляя, уже пятнадцать минут. Сид, должно быть, уже заждался его. Мальчик с трудом поднялся на ноги. Лилипут находился у Джонни ночью! Он был там и… о чем-то разговаривал со старшим братом! «Этого не может быть!» — прошептал мальчик. Тогда откуда раздался этот хриплый смех, и с кем разговаривал Джонни? Не верится, что брат бредил во сне! Он разговаривал с Лилипутом! Эти близнецы, задушенные… проволокой!!! Дэнни понял, что уже сегодня он должен действовать. Иначе будет поздно! Он не знал, какие выводы сделал из его откровений мистер Лоулесс, но ему показалось, что тот ему не поверил, посчитав, что после смерти матери у мальчика от горя помутилось в голове. На помощь шерифа рассчитывать не приходилось. То, что от кровотечения много дней никто не погибал, совсем не значит, что этого не произойдет в ближайшее время. Потом еще и еще. И когда этому придет конец? Предательский внутренний голос прошептал: «Тогда, когда нам всем придет конец, Дэнни, всем!» Надо что-то предпринять! С этой мыслью Дэнни покинул дом.

4

— Что ты хотел мне сказать? — Сид, казалось, похудел еще больше. Под глазами — темные круги.

— Многое. Но придется покороче. — Дэнни на минуту замолчал.

— Мои меня даже в школу не хотят пускать, — неожиданно признался Сид. — Даже если бы не отменили занятия, я все равно остался бы дома.

— Почему?

— Не знаю. Мне кажется, мы уедем из Оруэлла, Дэнни. Поэтому папа и уволился с работы.

— Уедете из-за Миранды?

— Не только из-за нее. Мама говорит… Дэнни, ты извини, но я слышал, как она говорила, что твоя мама умерла из-за какой-то неизученной болезни. И эта болезнь может оказаться заразной. Она боится. И папа тоже.

— Может, они даже против, чтобы я приходил к тебе? — Дэнни почувствовал глубокую обиду, но виду не подал.

— Нет, что ты! При чем здесь ты?

— Но ведь я жил в одном доме с моей мамой! — веско заметил Шилдс — И если болезнь заразна, то кто, как не я, подхватил эту заразу?

— Не знаю, Дэнни. — Сид пожал плечами. — Тебя не должно волновать, что они думают про тебя. Ты — мой друг. Неужели ты думаешь, что после смерти Миранды они будут мне запрещать видеться с друзьями? Лучше расскажи мне, что хотел.

— Хорошо. — Дэнни подсел к Силу поближе и с удовлетворением заметил, что друг тоже подался в его сторону. — Слушай. Я тебе говорил про проволоку? Которую Лилипут оставил в моей комнате?

— Да, говорил.

— Сид, скажи честно. Ты веришь, что Лилипут — не мои бредни или выдумки? Только честно!

— Конечно верю! После… Миранды — верю!

— Так вот. Я почти уверен, что Дэвида и Тони задушили этой проволокой. Когда я шел к тебе, я хорошенько облазил то место, куда на прошлой неделе выбросил проволоку. Прошли какие-то дни, она должна была лежать там в траве, но я ничего не нашел. Кому она вообще нужна?

— Откуда ты знаешь, что это именно та проволока?

— Знаю и все! По-другому не может быть.

— Но почему?

— Потому что, прежде чем исчезнуть, Лилипут просил отнести проволоку именно на загородную свалку. Туда, где потом и нашли двойняшек Пэгрью. Я думаю, он знал, что проволока понадобится!

— Значит, их задушил Лилипут? Но ведь… он же слишком мелкий! Как он это сделал? А, Дэнни?

— А как он сделал так, что у моей мамы вышла вся кровь без единого пореза? Как он сделал так, что Миранда до смерти замерзла в теплом доме? — Голос мальчика дрожал. Сид ничего не ответил. — Знаешь, я думаю, это сделал не лично он, а… кто-нибудь другой. Не знаю, кто это, но он воспользовался проволокой Лилипута. Человечек участвовал в этом косвенно. Но он знал, что нужна именно проволока.

— И кто же это мог быть? — Сид говорил очень тихо, поглядывая на пол, словно опасался, что Лилипут вот-вот покажется.

— Я не знаю, Сид, — честно признался Дэнни, — но мне почему-то кажется, что Лилипут… НИКОГДА не покидает ДОМ.

— С чего ты это взял? Как он тогда забрался к нам?

— Как? — Вопрос был очень серьезным. — А ему и не нужно было никуда забираться! — неожиданно даже для себя выпалил Дэнни. Это вырвалось у него совершенно непроизвольно, но мальчик вдруг почувствовал, что, сказав наугад, он попал в точку. Во всяком случае, близко. — Сид, мы многого не знаем. Может, никогда не поймем. Я просто чувствую, что Лилипут попадает из одной комнаты в другую не так, как люди. Он вообще не человек. Он только очень похож на нас. Уменьшенная копия, и все. А копия (тем более уменьшенная) — не оригинал! Большая разница. Точно так же из одного дома в другой он попадает не так, как ты или я. Хотя вот с домами и комнатами в одном доме может быть как-то иначе…

— Подожди, Дэнни! — зашептал Сид. — Получается, он… может сейчас попасть, как он там это делает, к нам и… слышать, о чем мы с тобой говорим?

— Получается, Сид, получается, — сказал Дэнни тоном ректора, сообщающего нерадивому студенту об отчислении. Почему-то мысль, что человечек может раскрыть их планы, да и вообще его незаметное присутствие не пугали Дэнни. Наверное, чувство, что он неожиданно напал на (пусть смутный) какой-то след, ведущий к пониманию сути человечка, наполнило его радостью, которая на какое-то время, казалось, не пропустит ни при каких обстоятельствах в его душу страх. Конечно, Дэнни прекрасно понимал, что мог ошибаться, но все же было ясно, что он сдвинулся с мертвой точки. — Мы ничего не можем с этим поделать, поэтому придется мириться, Сид!

Тот расширившимися глазами смотрел на друга. По его испуганному лицу трудно было определить, согласен он с Дэнни или нет.

— Что ты предлагаешь? — неуверенно спросил он.

— Я думаю, что этот засранец… — Дэнни сделал паузу потому, что Сид закашлялся, — что этот засранец, — упрямо повторил мальчик, — спит, как и мы. Наверное, днем. Ну, гораздо чаще днем, чем ночью. Ему нужно где-то спать, Сид. Но днем в доме ходят люди. Открывают ящики, шкафчики, что-то кладут или достают. И кто-нибудь может наткнуться на него. На Лилипута. На спящего. Один раз я застал его в ящике стола на кухне. Но я промедлил. И не убил его. А ведь мог. Человечек беспомощен, когда спит. Я думаю, он подыскал себе местечко, где может чувствовать себя в безопасности. И спит себе, как кот в своем домике. Это место — в спальне моего брата. После смерти мамы туда не заходят ни тетя, ни папа. Нет, папа иногда заходит на секундочку, чтобы разбудить Джонни. Но обычно брат просыпается сам. Он и комнату убирает теперь сам. А я к нему вообще не могу зайти. С самого переезда. Черт его знает, почему это происходит, но в таком случае для Лилипута там самое удобное место.

— А если его обнаружит Джонни? — заметил Сид. — Он может увидеть Лилипута точно так же, как и ты.

— Нет. Джонни редко сидит дома. А если и сидит, так редко заглядывает в стол или в шкаф. Тем более, и это самое главное, Джонни не знает про Лилипута, а я знаю. Если он увидит его спящим, то ничего ему не сделает, и Лилипут останется жив.

— Тогда почему ты до сих пор не рассказал ему про Лилипута? — сердито пробубнил Сид.

— Потому что он не станет даже разговаривать со мной!.. — выкрикнул Дэнни, затем, сбавив тон, добавил: — И не поверит.

— Откуда ты знаешь? Надо напомнить ему про вашу маму!

— Бесполезно, Сид! Ты не знаешь моего брата! Он не понимает нормального языка. — Дэнни тяжело вздохнул, лизнув языкам верхнюю губу. Сид молчал. Он был согласен, что брата Дэнни лучше самого Дэнни не знает никто. — Сейчас, он, правда, после смерти мамы, ни разу меня не ударил и не… Но я все равно не хотел бы иметь с ним дело. Но и без него мы вряд ли обойдемся. Сид, ты должен мне помочь, потому что мне одному с ним будет трудно справиться.

— Что ты предлагаешь? — Голос Абинери дрожал.

— Я, конечно, еще раз попробую зайти в его в комнату. — Дэнни скривил губы. — Но уверен, дверь, как всегда, не откроется. Я не знаю, как возможна такая чертовщина, но… в общем, я попробую и, если ничего не получится, вечером мы подождем на лестнице Джонни. Уж он-то всегда может зайти в свою спальню. Ну а мы должны не упустить свой шанс. Он никогда не смотрит по сторонам, подымаясь на второй этаж. Как только он откроет дверь, как только появится щелочка, ты набросишься на него, а я прошмыгну в спальню…

— Но…

— Подожди, не перебивай! Ты можешь просто оттолкнуть его и удрать. Пока он будет соображать, в чем дело, я успею найти Лилипута. Он будет или в ящиках стола, или в шкафу, или… Черт, мне может не хватить времени! — вдруг сообразил Дэнни. — Сид, ты…

— Дэнни! — прервал друга Сид. — Ты забыл кое-что. Я…

— Да, я забыл! — не слушая Сила, пробормотал Дэнни. — Я не подумал, что Лилипут может уже проснуться. Жаль, мы не знаем, когда он спит. Интересно, он просыпается после полуночи или раньше?

— Дэнни, но я не могу быть с тобой. Я…

— Почему?

— Родители никуда меня не пускают! Я не смогу пойти с тобой!

— Как не сможешь? Ты должен быть рядом. Один я не доберусь до этого мелкого ублюдка, Джонни сильнее меня. Только вдвоем мы одолеем…

— Извини, пожалуйста, Дэнни! Но я — пас. Я не хочу ссориться с родителями. Это ни к чему хорошему не приведет.

— Но как же так, Сид? — Казалось, Дэнни вот-вот заплачет. — Как же так? Про Лилипута никто не знает. Знаем только мы. Я не знал, что нам делать, и пошел к шерифу. Но он не поверил мне. И я его понимаю. Мне самому иногда не верится, хотя я видел человечка своими глазами. Но он убил мою маму и твою сестру. Или ты думаешь, что Миранда умерла не из-за него? Мы должны разделаться с ним, пока не поздно. Или он разделается с нами. И не только. От нас все зависит, Сид. А ты отказываешься мне помочь только из-за того, что тебя не выпускают из дома.

— Не только поэтому! — попытался оправдаться Сид.

— Убеги. Открой окно и выпрыгни. Ты должен мне помочь, Сид. Без тебя я не справлюсь. Ты идешь со мной или нет?

— Но я не удержу Джонни, пока ты будешь в его спальне! Подумай сам, Дэнни. Твой брат раскидает нас с тобой обоих. Тем более ты знаешь, как он меня ненавидит. А если мы полезем к нему, он вообще взбесится. На шум прибегут твои тетя и папа, и ты не успеешь найти Лилипута!

— Но как иначе мы сумеем добраться до него? — вскричал Дэнни.

— Но так мы тоже не доберемся! — возразил Сид. — Джонни слишком сильный. Ведь не станем же мы бить его сзади по голове, чтобы он отключился?

Дэнни открыл было рот, но ничего не сказал. Да, действительно, он не пойдет на такую подлость, а Сид тем более. Кто из них уверен, что рассчитает удар так, что только слегка оглушит его, а не поранит серьезно, и тем более, не приведи Господь, не убьет?

— И самое главное, ты уверен… откуда ты можешь быть уверен, что Лилипут будет обязательно в комнате Джонни? Откуда ты это знаешь?

Дэнни несколько минут молчал.

— Я не знаю, но нужно рискнуть, если мы хотим отплатить за смерть наших родных.

— Но, если у нас ничего не получится, в следующий раз Джонни будет осторожен, и мы вообще ничего не сможем.

— Следующего раза может и не быть. Мы скоро все вымрем, пока взрослые будут думать, что я рассказываю сказки!

— Дэнни, надо сделать как-нибудь по-другому!

— Но тебя ведь все равно не пустят никуда! — взбесился Шилдс.

— Тише, Дэнни! Родители услышат.

— Признайся, ты боишься, что придется драться с Джонни!

— При чем тут Джонни? — довольно спокойно отреагировал Сид.

Дэнни подумал, что последние его слова рассердили Сида, и они поссорятся.

— Меня не отпустят, когда стемнеет. Не отпустят, понимаешь?

— Тогда уйдем сейчас, и не возвращайся, пока все не сделаем, — предложил Дэнни.

— Да и сейчас уйти — целая проблема. Но, если они меня отпустят, я должен буду вернуться, во сколько они мне скажут. Я не могу запаздывать. Мама и так вся в слезах.

— Хорошо. Только сейчас-то какой толк идти? Джонни наверняка нет дома. Он шляется целыми днями. Если приходит пообедать, то в комнату к себе не заходит. Но если уж ничего другого не остается, можно попробовать и сейчас.

— Дэнни, мне пришла в голову идея! — возбужденно прошептал Сид. — Тебе не обязательно ждать вечера.

— Почему не обязательно?

— Ты говоришь, что в спальню не можешь войти только ты один.

— Ну и что с того?

— Ты с тетей в отличных отношениях? Придумай что-нибудь и попроси ее сходить с тобой в комнату Джонни. Она зайдет, а ты… за ней. И сразу же уговоришь ее вернуться, пообещав, что справишься сам. Короче, чтобы она вышла. Вот и все. — Глаза Сида возбужденно горели. Мальчик чувствовал себя неловко оттого, что Дэнни учуял его страх. Но кому хочется встречаться с разъяренным Джонни? К тому же Сид не очень-то верил в положительный исход этой затеи. Если бы была какая-нибудь гарантия, что Дэнни быстро обнаружит Лилипута, притом спящего, тогда Сид уж как-нибудь набрался бы мужества, чтобы подставить себя под кулаки Джонни. В конце концов, Миранда Абинери была его родной сестрой. Но такой гарантии не было. И Сид был рад, что нашел способ, как ему избежать жестокого выбора: поссориться с родителями и подвергнуть себя риску быть избитым (если не покалеченным) или рассориться с Дэнни, а затем мучиться угрызениями совести. — Ну что? По-моему, это намного лучше. Больше шансов, что у тебя останется время найти Лилипута, если, конечно, он там будет. А кидаться на Джонни — глупо.

— О'кей! — Дэнни понимал, что большего он из друга не вытянет. — Но сейчас, пока светло, тебя отпустят?

— Если очень хорошо попросить, — вздохнул Сид.

— Тогда скорей! — поторопил его Дэнни.

5

Через пять минут Сид вернулся в комнату, на ходу надевая куртку. Из кармана выглядывал кончик тонкого шарфа.

— Только на час отпустили! Думаю, что хватит.

Спустя десять минут Дэнни уже разговаривал с тетей:

— Мы поспорили с Сидом, тетя Берта. И мне надо найти и показать ему одну фотографию. Чтобы он сам увидел. — Дэнни нервничал. Когда тетя двинулась к плите, посматривая на племянника своими добрыми спокойными глазами, он вынужден был отойти немного в сторону и чуть не выронил нож, который держал в рукаве куртки. — Она, наверное, лежит в ящиках стола.

— Почему ты думаешь, что фотография у Джона? — негромко спросила тетя Берта, поставив на плиту воду. — Если это твоя фотография…

— Ну… да, моя! Но… когда-то Джонни взял ее и… забыл отдать.

— Ну, тогда зайди к нему и посмотри. Или подожди Джонни, если не хочешь рыться в его вещах.

— Не-е-т, тетя. Мы не можем ждать.

— Что, не терпится разрешить спор? Иди и поищи фотографию.

— Но, тетя Берта! Я хочу, чтобы вы пошли с нами.

— Зачем? — Женщина удивленно посмотрела на племянника.

— Мало ли! — Мальчик судорожно искал какую-нибудь вескую причину, которая бы непременно требовала присутствия тети. — Джонни обязательно пронюхает, что я к нему заходил, и… Вдруг у него что-нибудь пропало, а он заметит только сегодня вечером? Он подумает на меня.

— Не беспокойся! Я скажу, что ты ничего не брал.

— Нет, вы должны быть с нами. Тогда вы будете уверены, что мы ничего не брали.

— Я и так тебе верю, Дэнни. Ты возьмешь только эту фотографию, и больше ничего. Не волнуйся, у Джона ничего не пропадет.

— Ну, тетя Берта! Вдруг он придет домой, как раз когда я и Сид будем искать фотографию? Пойдемте с нами! Пожалуйста.

Берта недоумевающе взглянула на мальчика, пожала плечами и сказала:

— Ну ладно, раз ты такой беспомощный… Идемте. — Она вышла из кухни. Ребята шли за ней следом. Дэнни вдруг понял, что попросить тетю уйти (когда они втроем уже будут в спальне брата) будет не так-то просто. После того как Дэнни чуть ли не умолял быть с ними (якобы контролировать их), оказавшись в комнате, тут же потребовать от нее, чтобы оставила их одних? Это будет выглядеть очень странно. Пожалуй, придется проявить такую же настойчивость, как на кухне. Конечно, тетя Берта заподозрит, что ее водят за нос; но, если они с Сидом рассчитаются с Лилипутом, будет уже не важно, что подумает тетя о своем племяннике. Самое главное — чтобы человечек спал где-нибудь в комнате Джонни. Дэнни молился про себя, чтобы Лилипут не проснулся раньше времени, разбуженный голосами. К счастью, тетя — спокойный, уравновешенный человек. Она всегда говорит негромко. Берта подошла к двери и предложила друзьям:

— Заходите, горе-спорщики. — Она пропустила вперед идущего за ней Сида.

— Тетя Берта, — промямлил Дэнни. — Только после вас. — Он старался сделать вид, что уступает ей дорогу как старшей.

— Дэнни, ты так боишься этой комнаты, как будто… — Женщина повернула ручку двери. У обоих ребят перехватило дыхание. — Закрыто. Наверное, Джонни запер комнату.

— Не может быть, — прошептал Дэнни. Он остолбенело смотрел на злополучную дверь. — Тетя, попробуйте еще раз.

— Что попробовать? — Она пристально посмотрела на мальчика. — Зачем?

— Еще раз. Дверь должна быть открыта!

— Но ты же видишь! — Берта еще раз подергала за ручку. Дверь не поддалась. — Она заперта.

— Но… этого не может быть!

— Почему не может, Дэнни? — В голосе женщины слышалось неприкрытое удивление.

— Она должна открываться, должна! Она… Джонни не мог ее запереть. Он оставил ее открытой. Он…

— Господи, Дэнни! Да что с тобой? Не понимаю, чего ты так разнервничался из-за этого. Джон закрыл комнату, это его право. Когда он придет, ты попросишь у него фотографию. Придется подождать — ничего не поделаешь.

— Но, тетя Берта! — воскликнул мальчик. — Джонни уже давно не запирает свою спальню! Попробуйте, дверь должна быть не заперта.

— Дэнни, что с тобой сегодня такое? Из-за ерунды подымать такой шум. — Она подергала за ручку. — Неужели не ясно? Закрыто. Джонни закрыл свою комнату утром.

— Но, тетя… — Дэнни запнулся. Сзади его тянул за рукав Сид, шепотом требуя, чтобы он прекратил. Мальчик и сам понял, что все напрасно. Однако он не хотел сдаваться. — Тетя Берта, разыщите запасные ключи, мы откроем дверь без Джонни.

— Дэнни, я не знаю, где лежат ключи. К тому же мне некогда. Ваш спор — не такая серьезная вещь, чтобы ради него все бросить и заниматься поисками какой-то фотографии.

— Но нам очень нужно, — взмолился Дэнни.

— Нет. Подождешь Джона. Ничего с тобой не случится. — Она развернулась и стала спускаться с лестницы. Ребята остались одни…

6

— Ты соображаешь, что говоришь? — шепотом спросил Сид. — А если бы она пошла искать ключи и нашла их? Дверь все равно не открылась бы! Что бы она подумала?

— Может, действительно Джонни закрыл дверь на ключ? — устало пробормотал Дэнни.

— Вряд ли. Ты же сам знаешь — он не закрывает свою спальню.

— Тогда почему тетя не смогла туда войти?

— Мне пора домой, Дэнни, — вместо ответа, заметил Сид. — Уже время. — Он выжидательно смотрел на друга.

Дэнни как будто не слышал его слов. От стоял без движения, точно манекен, устремив взгляд своих карих глаз на белую деревянную дверь, открыть которую представлялось ему не легче, чем сдвинуть с места Великую китайскую стену.

— Дэнни, мне надо идти, слышишь? — повторил Абинери. Дэнни очнулся:

— Что ты сказал?

— Меня ждут родители. Уже время, — неуверенно пробормотал Сид. — Я пойду, Дэнни.

— Послушай, давай подождем. Вдруг Джонни придет немного раньше, когда будет еще светло. Ты попробуешь его задер…

— Нет, Дэнни. Нет. Мне нужно домой.

— Джонни скоро должен прийти. Мы…

— Он не придет.

— Откуда ты знаешь?

— Дэнни. — Сид приложил палец к губам. Показывая на дверь, он прошептал: — Если ОН там, то может тебя услышать.

Дэнни ругнулся и стал спускаться на первый этаж вслед за Сидом. Они закрыли дверь гостиной, и Дэнни торопливо заговорил:

— Сид, это наш последний шанс! Останься. Позвони своим, скажи, что ты у меня, и…

— Ты что, мама сразу упадет в обморок, если узнает…

— Хорошо, хорошо! Скажи, что звонишь из телефона-автомата на Фелл-стрит. Скажи, что погуляешь… нет, лучше вообще не звони. Оставайся, подождем Джонни. Мы должны это сделать!

— Нет, Дэнни. Это пустая трата времени, а меня ждет мама…

— Не уходи, Сид! Пожалуйста, не уходи! Ты же знаешь, одному мне будет очень трудно. Неужели ты так боишься моего старшего брата?

— Не в этом дело, Дэ…

— Неужели ты его так боишься, что не хочешь попробовать отомстить Лилипуту, спрятавшемуся в его комнате? Останься, Сид!!!

Дэнни тряс его за плечо. Сид был напуган. Когда он разговаривал с Дэнни у себя дома, он просто боялся. Сейчас, после неудачной попытки тети Берты, он задыхался от ужаса. Он вспомнил, как они с Дэнни (когда это было?) медленно, дюйм за дюймом обыскивали дом Шилдсов (нет, Сид, этот дом всегда был и будет домом Алекса Тревора, чей сумасшедший сынок убил целую семью!), каждую секунду рискуя наткнуться на мерзкую тварь, и это притом, что именно ее они и искали. Он отлично помнил, что чувствовал тогда. Он ищет, но найти желает меньше всего. И это понятно. Как можно убить существо, которое заморозило его сестру? Неужели человечка можно убить таким же примитивным способом, как и обычного человека? Сид в этом уже сомневался. Он боялся за собственную жизнь. Неужели Дэнни так и не понял, что, лишь избегая Лилипута, можно надеяться, что не умрешь. Зачем лезть на рожон? Нет, он не останется в этом доме! Сид считал, что неверие шерифа доказывает, что им с Дэнни не под силу бороться с этой белобородой мразью. Это дело взрослых, это дело полиции! Она не помогла им, поэтому они могут умыть руки. Они и так сделали достаточно. Пожалуй, больше смысла сходить еще раз к шерифу. Можно рассказать ему о проволоке, оставленной несколько дней тому назад Лилипутом.

— Дэнни, не обижайся. Я пойду домой.

— Ты оставляешь меня одного?

— Все равно у нас ничего не выйдет!

— Ладно! Вали отсюда! — огрызнулся Шилдс. — Быстрее!

— Дэнни, я…

— Проваливай, слышишь? И поскорее, а то уже темнеет.

— Дэнни, прости меня! — Сид чуть не плакал.

Дэнни сел в кресло и отвернулся от него.

— Я боюсь, маме станет плохо. Если я позвоню, она сама сюда прибежит. Ты не знаешь, Дэнни, как ей сейчас плохо. После Миранды. Я у них единственный и должен уважать их чувства. Папа тоже бродит по дому как неприкаянный. Мы уедем, Дэнни. И вы уезжайте! Попроси своего отца, попроси, чтобы вы уехали отсюда. Подумай, зачем вам жить в доме, где умерла ваша мама? Уезжайте, а то… — Сид хотел сказать: Лилипут сделает то же самое с вами», но удержался. — Уезжайте, Дэнни! — Он помолчал. — Я пойду, Дэнни. Прости меня, пожалуйста. Я еще позвоню тебе, когда станем собираться. Сообщу наш новый адрес. До свидания, Дэнни! — Мальчик открыл дверь, остановился на несколько секунд и, глубоко вздохнув, вышел.

Дэнни задержал взгляд на его спине, когда тот выходил. Злости и обиды на Сида у него не было. Была какая-то пустота. И усталость. Когда все это кончится? Дэнни не знал, что видел своего друга в последний раз.

7

Джонни вернулся около восьми вечера. Шел мелкий дождик; тяжелое небо, которое днем, казалось, опускалось все ниже и ниже, желая придавить собой землю, слилось с темнотой. Как заметила тетя Берта, уже много дней стоит такая погода, которая давит на психику. Дэнни тоже соскучился по солнцу. Наступивший вечер скрыл от глаз убийственную серость окружающего мира. Перед самым приходом брата позвонил Сид. Тетя Берта зашла в комнату Дэнни позвать его к телефону, но мальчик притворился, что дремлет, пробормотал, что перезвонит позже. Дэнни ждал брата в своей комнате. Он сидел, то и дело вытирая о покрывало потевшие от нервного перенапряжения ладони. Вот внизу хлопнула входная дверь. Можно было не спешить. Джонни вначале сходит в ванную, затем тетя накормит его ужином. За те пять часов, что прошли после ухода Сила, Дэнни обдумал множество вариантов. Конечно, все они имели какие-нибудь шероховатости, но приходилось выбирать из того, что было. И Дэнни выбрал. Он вышел из спальни, подошел к лестнице и, прислонившись к перилам, стал ждать брата. Ждать ему пришлось долго. Около часа. Дэнни не понимал, где так долго пропадает старший брат, но это не имело особого значения. Наконец послышались шаги Джонни. Как всегда, шумная развязная походка Показалась его голова, плечи. Брат без всякого выражения посмотрел на Дэнни, стоявшего в тускло освещенном коридоре.

— Джонни, подожди! — Дэнни стоял на почтительном расстоянии от брата. После смерти матери они с ним, кажется, не перекинулись и словом, не замечая друг друга, словно жили в параллельных мирах. На первый взгляд, смерть мамы подействовала на Джонни в лучшую сторону — он перестал портить Дэнни кровь. Но это было лишь снаружи. Что творилось у Джонни в душе, Дэнни не знал. Ведь и раньше бывало так, что старший брат довольно подолгу не делал ему ничего плохого, хотя в душе все равно относился к нему враждебно, как обычно. Но Дэнни очень надеялся, что боль из-за смерти мамы если и не сделала его совершенно другим (боль иногда очищает), то, по крайней мере, заставила его, может быть, относиться помягче к остальным в семье, в том числе к самому Дэнни. Какой смысл воевать друг с другом, если оба лишились матери? — Мне нужно кое-что тебе сказать.

— Что тебе надо? — Джонни говорил без раздражения, но все же не очень любезно.

— Поговорить. Всего минуту.

— Ну? — Джонни остановился.

— Давай зайдем к тебе, Джонни, — решился мальчик.

— Это еще зачем?

— Здесь неудобно. Лучше присядем у тебя и…

— С каких это пор здесь стало неудобно?

— Ну, Джонни, пожалуйста, давай…

— Ты что, стоя говорить не можешь? — Брат насмешливо улыбнулся. — Тогда садись на пол. Я не против. Поговорю с тобой стоя — я негордый!

— Джонни, это очень важно. Ты что, совсем не хочешь, чтобы я зашел к тебе?

— Да, не хочу! — рявкнул брат. — На хрен ты мне там нужен?!

— Я хочу предложить тебе кое-что очень интересное! — ляпнул Дэнни первое, что пришло в голову. — Давай зайдем к тебе. Об этом надо поговорить в твоей комнате, Джонни.

— Далась тебе моя комната! Говори здесь или… Мне надоело торчать здесь с тобой!

— Джонни! Пожалуйста, давай зайдем к тебе. Я вообще в твоей комнате не был ни разу с тех пор…

— И не будешь!

— Ну, Джонни…

— Хватит, червяк навозный! Ты меня достал. Пошел в задницу отсюда! Слышал?

Джонни подошел к двери своей спальни, Дэнни оказался сбоку от него. Мальчик понял, что план почти провалился. Он надеялся заинтриговать брата и довольно легко оказаться у него (проскочить сразу за ним в открывшуюся дверь), затем под каким-нибудь предлогом заставить Джонни выйти. Если он не согласится, то Дэнни расскажет правду. Начав поиски, он предполагал найти человечка еще до того, как Джонни придет в себя и начнет его бить. К сожалению, проникнуть в комнату снова оказалось проблемой.

— Джонни! Это очень важно!!!

Брат держал руки в карманах. Было неясно, станет он доставать ключ или нет.

— Ну, что тебе еще? — надменно произнес он. — Тебе мало, что я попросил уйти в жопу по-хорошему?

— Джонни, — процедил сквозь зубы Дэнни, поняв окончательно, что ему не уговорить брата. — Ты впустишь меня к себе, понял? Откроешь дверь, и я войду! Я сделаю это!

— Что ты несешь? — Джонни вытащил руки из карманов, они тут же превратились в кулаки. — Сопляк, ты нарываешься на крупную…

— Впусти меня, ничтожество, — прошипел Дэнни. Злоба ударила в голову, лишив способности здраво рассуждать. — Впусти, иначе пожалеешь, что вообще родился на свет!

Дэнни нащупал в заднем кармане нож. Даже в таком состоянии он опасался несчастного случая и решил выбросить оружие, приготовленное отнюдь не для брата, пока не завязалась драка. Джонни на секунду опешил. Что-то похожее на страх промелькнуло у него в голове, и это удивило его самого. Неужели он испугался младшего брата? Не может этого быть! Этого худого засранца, который дрожит при одном звуке его голоса? Джонни никогда не видел брата таким… бесстрашным и упрямым! Дэнни смотрел ему в глаза, и на этот раз Джонни отвел взгляд, хотя всю жизнь было наоборот. Что-то произошло. Этот говнюк не мог измениться так вдруг. Для этого нужна веская причина, и… Сердце екнуло от звука внезапно упавшего позади Дэнни предмета. Как ни странно, сам Дэнни и ухом не повел.

— Что это упало? — Джонни заметил, что голос его дрожит.

— Открой дверь! — крикнул Дэнни.

— Не ори, придурок!

— Посмотрим, хватит ли у тебя силенок открыть эту вшивую дверь!

— Что за бред ты несешь?

— Открывай, ну! — Дэнни был уже в нескольких дюймах от брата, он слышал его теплое дыхание. Но Джонни уже пришел в себя.

— Ты явно обнаглел, гаденыш! — скороговоркой произнес он, толкнув Дэнни в грудь.

Мальчик совершенно не ожидал этого и не удержался на ногах. Он упал навзничь, больно ударившись копчиком и едва избежав удара о пол затылком.

— Уматывай, пока я добрый, — зло сказал Джонни.

Он был уверен, что брат получил достаточно и можно успокоиться. Однако он ошибался. Дэнни, несмотря на боль, моментально вскочил и бросился на него. Он никогда не дрался, поэтому не мог причинить противнику особого вреда. Дэнни не ударил брата, а лишь вцепился руками в его футболку, придавив его силой инерции своего движения к двери. Джонни не растерялся и нанес брату два резких боковых удара по ребрам. Дэнни взвыл от боли, но хватку не ослабил. Джонни схватил его за кисти рук и попытался рывком освободиться. Это ему удалось, но вместе с руками он освободился от передней части футболки. Звук рвущейся ткани показался оглушительным. Джонни оказался голым по пояс. Дэнни, вместе с кусками белой материи, проехал по стене, расцарапав в кровь ухо. Джонни, не давая брату опомниться, набросился на него сзади. Получилось так, что он оседлал стоявшего на коленях и локтях Дэнни. Освободившиеся руки пошли в ход. Джонни слышал громкие шаги по лестнице и знал, что это отец, но остановиться уже не мог. Он нанес не меньше шести ударов, прежде чем Дэнни сбросил его с себя, умудрившись оттолкнуться ногой от плинтуса. Оба упали на пол. Джонни продолжал бить брата, но удары были скользящими и почти не достигали цели. Дэнни яростно отмахивался. Их разнял отец. Только тогда до братьев дошло, что он кричал им еще с первого этажа. Взбегая вверх по лестнице, Уилл понял, что сыновья дерутся. Грозные окрики не помогли — ребята как будто не подозревали о существовании других людей, настолько были поглощены друг другом. Уилл рывком оттащил Джонни, схватив его за ремень брюк. Младший сын с закрытыми глазами продолжал отмахиваться и после исчезновения своего противника.

— Вы что, с ума сошли! — рявкнул отец.

Сзади послышалось быстрое шарканье тапочек взбежавшей вслед за ним сестры. Уилл помог старшему сыну принять вертикальное положение и крикнул:

— Стой здесь! — Затем он поднял Дэнни и прижал к телу его руки, которыми тот продолжал упорно махать. — Прекрати, Дэнни!

— Мальчики, мальчики, о Боже! — запричитала Берта, глядя на разъяренные лица племянников. — Разве так можно? За что вы так друг друга? Вы же родные братья! О Господи, как вам не стыдно, ребята!

— Джонни! — прикрикнул на старшего сына Уилл. — В чем дело? Зачем ты его трогал?

— Это не я! — Джонни вытер тыльной стороной ладони мокрый лоб. Раздетый по пояс, с висящим сзади куском футболки, он представлял собой жалкое зрелище. Над бровью алело яркое пятно — по-видимому, отмахиваясь, Дэнни задел брата кулаком. — Он первый начал. Я вообще его не трогал, шел спать, а он стал поперек дороги и не пускал…

— Козел! — крикнул Дэнни. Он учащенно дышал и проглатывал окончания слов. — Засранец паршивый!

— Дэнни! — Тетя Берта была уже рядом. — Как ты смеешь говорить такие слова? На брата?

— Да пошел он… этот брат! — процедил Дэнни.

— Дэнни, ты…

— Успокойся! — Уилл повернул младшего к себе. — Молчи! Понял?! Не смей больше говорить такие слова! — Он смотрел мальчику прямо в глаза. Дэнни, почему-то чувствуя, что отец больше на его стороне (потому что — младший?), замолчал, ему вспомнилась мама, и… он заплакал. — Перестань, Дэнни, не надо.

— Джонни! — напала на племянника Берта. — Ты ведь старше, почему ты допустил драку? Голова у тебя есть?

— Но, тетя! Он первый начал!! Я не знаю, в чем дело. С ним никогда такого не было. Вы же видите — он мне даже майку порвал! — Джонни шмыгнул носом, глаза бегали из стороны в сторону, как у нашкодившего щенка. По всему было видно, что он тоже вот-вот расплачется. — Он хотел без моего разрешения зайти в мою комнату. Я…

— Берта, — обратился Уилл к сестре, — уведи его в комнату. — Он показал взглядом на Джонни. — Пусть ложится спать и не выходит до утра! — Он прижал к себе младшего сына, — Пошли, Дэнни! И не надо плакать, ты — мужчина. Не разводи сырость, слышишь меня? — Он повел с собой мальчика.

Дэнни, внезапно опомнившись, повернул голову и заметил, что тетя отряхивает с брюк брата пыль. Он уйдет с отцом прежде, чем тетя заведет Джонни в его спальню! Чувство досады из-за того, что попытка проникнуть в эту дьявольскую комнату снова не удалась, вдруг охватило Дэнни с такой силой, что он неожиданно для отца рванулся назад, и тот едва удержал его.

— Дайте мне зайти в его спальню! — кричал Шилдс — самый младший. — Я хочу в его спальню! Я там ни разу не был, но я знаю, что там есть кто-то! Пусть он только откроет дверь!

— Дэнни, замолчи! — Уилл не без труда пытался удержать разбушевавшегося ребенка. — Хватит! Пошли немедленно к тебе.

— Никуда я не пойду! Я хочу к нему в комнату! Хоть на минуту, хоть на полминуты пустите меня туда. Пусть сам Джонни откроет дверь и…

— Да что с тобой случилось? — Уилл не на шутку рассердился. Ему даже показалось: еще мгновение, и он ударит сына. Но тот опять зашелся плачем. Дэнни пытался что-то сказать, но давился слезами и в конце концов свалился бы на пол, но Уилл быстро прижал его к себе. Тетя Берта, оглушенная душераздирающими воплями ребенка, оставила Джонни, глядевшего исподлобья на орущего брата, и бросилась к Дэнни.

— Мальчик мой! — Она обняла его голову. — Он, наверное, заболел. Он уже днем был какой-то странный, Уилл! Он что-то хотел взять в комнате Джонни. Боже мой! Как он разнервничался, нельзя так! Может, это действует на него смерть Энн? Как ты думаешь, Уилл?

— Не знаю, Берта! Не знаю.

— Ну-ну, будет, Дэнни, — успокаивала она плачущего племянника.

Джонни по-прежнему стоял сзади, ожидая, чем все это кончится.

— Не плачь, мое золотко, не плачь. Все будет хорошо. Завтра Джонни отдаст тебе все твои вещи, если они у него в комнате. Не плачь, не плачь!

— Берта, я уведу его. У себя он быстрее успокоится.

— Хорошо, Уилл.

Дэнни был совершенно обессилен, так что на этот раз Уилл спокойно увел его из коридора, ставшего этим вечером ареной бурных событий. Однако это был еще не конец.

8

Дождь легонько постукивал в окно, словно пытался что-то сказать с помощью азбуки Морзе. В водосточных трубах гудел ветер. Приближается поздняя осень, а с ней и День всех святых, и День благодарения.

Дэнни лежит на кровати, натянув одеяло до самого подбородками почему-то вспоминает, как в прошлом году (неужели прошел лишь год?) они уселись за стол всей семьей, и отец с матерью погасили свет и зажгли свечи. Пламя свечей освещало мягким светом лица родных, сидевших вокруг стола за праздничным ужином, а вокруг было почти темно, и от этого в комнате было как-то по-особенному уютно и тепло. В прошлом году в тот вечер так же настырно стучал в окно дождь, как будто просился на семейное торжество, так же выводил свои грустные мелодии ветер, оповещая о том, что землю скоро укутает пелена снега и все живое заснет до весны. Но у них в доме царила потребность любить, похожая на те чувства, которые человек испытывает в солнечный день в начале весны. Ненастья как бы не существовало. И Джонни улыбался не только отцу и матери, но и брату, а Дэнни улыбался ему. Потребность любить! Прошлый День благодарения они встречали на старом месте в Гринфилде, штат Массачусетс. Пирог был отличный. Мама шутила, что сыновья лопнут, если не остановятся. А папа вдруг с серьезным лицом сказал, что боится, как бы они обкакались ночью прямо в своих кроватях. Все дружно засмеялись. Звонче всех смеялась мама. А теперь мамы нет. И если они в этом году встретят День благодарения, то уже без нее. Но до этого дня почти месяц, и Дэнни сильно сомневался, наступит ли этот день вообще. Во всяком случае, для их семьи. Когда-то они с Джонни вместе веселились в такую же вот сырую, гнетущую погоду, улыбались друг другу, ели мамин пирог. А сегодня они подрались. Слезы давно высохли, обида на брата растаяла, и мальчик думал про маму. Интересно, она видит их сейчас? Дэнни не знал. В чем мальчик был уверен, так это в том, что в смерти мамы виновато существо, которое он еще при первой встрече прозвал Лилипутом.

Сегодня Дэнни в который раз попытался проникнуть в комнату Джонни (где, скорее всего, Лилипут и находится), но опять неудачно. Сейчас о чем-то думать было невыносимо тяжело. Все равно что пытаться решить задачу, болтаясь над пропастью на веревке, которая вот-вот перетрется о выступ скалы. Сон не приходил уже несколько часов, а может, и больше! Дэнни лежал с открытыми глазами. Но видел перед собой не потолок, а лицо матери, бледное и безжизненное. В доме тихо, но слух мальчика ловит тихое кап-кап-кап. Вот так, по каплям вместе с кровью уходила жизнь из тела его мамы.

Почему это случилось именно с его мамой? Это и есть судьба? Предопределение? Или это роковая случайность, что Лилипуту подвернулась его мать? В любом случае уже ничего не изменишь — Дэнни понимал это. Он чувствовал горечь от бессилия, от невозможности что-нибудь изменить. Шериф не поверил ему. Он был вежлив, но и только. Слова Дэнни ничего не изменили. Мальчик понял, что убедить кого-то в том, что он говорит правду, вряд ли удастся. А сам он бессилен что-либо изменить — получается замкнутый круг.

Дэнни глубоко вздыхает и переворачивается на левый бок. Он слышит собственное сердцебиение. Подушка — хороший проводник. Может, ему все это снилось или мерещилось? И Лилипут, и его мерзкий старческий смех. А все случившееся — просто неизвестная болезнь, разящая жителей Оруэлла? Тогда с Сидом тоже не все в порядке, ведь он видел и колпак Лилипута, и…

В коридоре негромко хлопнула дверь. Дэнни встрепенулся. Он моментально принял сидячее положение в постели. Мальчик весь превратился в слух. Как ему показалось, это хлопнула дверь не в комнате брата. Значит, ванная? Очень даже может быть. Дэнни коснулся босыми ногами холодного пола. Но сейчас подобные мелочи для него не существовали. Он слышал, как кто-то хлопнул дверью, и желал все выяснить. Дверь в ванную. Значит, туда кто-то зашел. Или вышел. Но шагов идущего по коридору не слышно. Дэнни постарался не скрипеть кроватью, быстро натянул домашние спортивные штаны. Его била мелкая дрожь, но, как он понял, это было совсем не от холода. Дэнни подошел к своей двери. И осторожно открыл ее. В противоположном конце коридора из ванной проникала вертикальная полоска света. Там кто-то был. Зубы у мальчика пару раз клацнули, и он что было силы сжал челюсти. И… вдруг заметил. Дверь в спальню Джонни была РАСПАХНУТА!

Дэнни не поверил своим глазам. Он видел смутно, но все-таки видел. Проникавшего из ванной света оказалось достаточно. По какой-то необъяснимой причине злополучная дверь, это воистину дьявольское препятствие на пути в спальню брата, была оставлена в этом положении. Казалось, время остановилось. Мальчик, боясь сделать вздох, словно от этого дверь захлопнется, не веря, что это на самом деле, смотрел и смотрел, пока в глазах не зарябило. Он не думал о том, что получил возможность совершить задуманное (задуманное уже давно), ни даже о том, там ли сейчас Лилипут и спит ли он. Дэнни недоуменно смотрел на открытую дверь, как на какую-то диковинку, смотрел без единой мысли. К действительности его вернул шум воды в сливном бачке. Дэнни сразу все понял.

По-видимому, Джонни всего лишь захотелось в туалет среди ночи. И он оставил свою дверь открытой. Ведь он вышел всего на несколько минут. Сам Дэнни, скорее всего, уже засыпал, поэтому не услышал, как брат выходит из своей комнаты. Но, небрежно хлопнув дверью, Джонни разбудил его. Дэнни соображал быстро. У него есть минута. Может, меньше. Смотря по тому, захочет ли в полусонном состоянии Джонни вымыть руки и так далее. Случайно выпавший шанс. Он может оказаться единственным.

Дэнни метнулся к подушке и вытащил нож, подобранный в коридоре после того, как все разошлись, а он сам немного пришел в себя (отец и тетя не заметили валявшегося у самой стены в четырех футах от спальни Джонни ножа). В коридоре, несмотря на бешеную спешку, он двигался совершенно бесшумно. Вот и распахнутая дверь. На какую-то долю секунды мальчик заколебался, почувствовав, как волосы встают дыбом. Из спальни старшего брата пахло… страхом. Дэнни буквально физически ощутил давление гнетущей атмосферы. Нет, в комнате было проветрено, но, казалось, легче было находиться в каком-нибудь затхлом подземном склепе, куда не проникает воздух. О Господи, как же тут спит Джонни? Дэнни был уверен, что он сам не смог бы выдержать и тридцати минут в этом логове материализовавшегося страха и просто свихнулся бы. Или еще что-нибудь. В ванной послышался стук опускаемой крышки унитаза. А Дэнни еще не зашел в комнату! Вот-вот появится Джонни. На миг мальчик решил, что стоит ему сделать шаг, и дверь сама собой резко захлопнется, защемив его, словно гигантская мышеловка. Выбросив из головы эту мысль, Дэнни вошел в комнату, прикрыв за собой дверь. «А если ты не выйдешь отсюда, Дэнни?» — завопило что-то внутри. Темнота, казалось, вползала в него через ноздри и рот в надежде раствориться в нем полностью. Дэнни щелкнул выключателем. Сразу стало легче. «Вылезу в окно!» — сказал он в ответ. Не долго думая, мальчик опустился на колени и заглянул под кровать. Пусто. Он быстро поднялся. В ванной открылась дверь, и Джонни вышел, погасив свет. Щелчок выключателя просто оглушил Дэнни. Времени почти нет. В углу возле шкафа — нагромождение больших картонных коробок. В них полно всякого хлама: грязные старые вещи, из которых Джонни давно вырос, игрушки, разное барахло, притащенное с загородной свалки. Там достаточно места, чтобы Лилипуту устроиться для сна. Тем более Джонни вряд ли заглядывает туда. А еще шкаф, книжная полка и стол, точно такой же, как у Дэнни, стол с восемью выдвижными ящиками! Он не успеет проверить все, успеть бы осмотреть хотя бы одно место. Надо выбирать!

Где же Лилипут? Если, конечно, он вообще здесь. На глаза так и просится коробка на шкафу. Снизу не видно, что в ней лежит. А Джонни уже идет. Слишком много удобных мест для ночлега малюсенькому человечку, чтобы без колебаний выделить что-то определенное. Дэнни не может сосредоточиться, выбрать место — ошибка будет стоить дорого. Как только появится брат, он тут же поднимет шум, прибежит отец. Невозможно одновременно искать Лилипута и драться с Джонни. Ох, как манит к себе коробка на шкафу! Подставить стул, осторожно подтянуть ближе…

Джонни в коридоре остановился. По-видимому, увидел, что дверь (которую он оставил распахнутой) закрыта, и из комнаты пробивается свет. Не ночного торшера, приглушенный и неяркий, а верхний свет. Во всяком случае, шагов брата не слышно. Можно надеяться, что на какие-то секунды Джонни опешил, может быть, даже испугался, но рассчитывать таким образом выиграть время вряд ли стоит. После этой заминки брат начнет двигаться быстрее.

Как манит эта чертова коробка! Неужели интуиция? Неужели человечек там — наверху? Но другая часть мозга твердит, что нужно идти к столу. Коробка на шкафу или выдвижные ящики стола? Джонни в коридоре очухался. Он быстро направился к двери и старается идти как можно тише. Вот-вот он откроет дверь, и тогда будет поздно. Эти колебания заняли не больше одной-двух секунд. Мальчик сделал выбор по чисто практическим резонам. Коробку на шкафу он все равно уже не успеет тщательно проверить. Остается стол. Даже стол не удастся осмотреть полностью, только половину ящиков. Вперед! А может, лучше порыться в том хламе с загородной свалки? К черту! Так он вообще ничего не успеет и умрет, как тот осел, который не знал, с чего начать — с сена или соломы. Дэнни уже выбрасывает левую руку вперед, правая рука, в которой он сжимает нож, побелела от напряжения… Ящик слева или справа? Что говорила брату мать насчет беспорядка в столе? Какими ящиками он пользуется, а какими нет? И вновь выбор! Следуя обычной логике, Джонни оставил пустыми выдвижные ящики с правой стороны, потому что слева он может сидеть на кровати и класть в ящик нужные ему вещи. Так значительно удобнее, чем стоять согнувшись или сидеть на коленях. Дэнни уже держится большим и указательным пальцами левой руки за железную ручку самого верхнего ящика. Шаги в коридоре на мгновение замирают — Джонни достиг двери. Еще не потянув за ручку, Дэнни вдруг понимает, что в этом ящике человечка нет. Гораздо реальнее, что Лилипут где-то пониже. Но мальчик уже взялся за ручку. Рывок на себя, и… ящик пуст. Какой из оставшихся трех? Думай быстрее!!! Ручка двери повернулась — сейчас Джонни откроет дверь! Дэнни выбрасывает руку к нижнему ящику так, что в плече это движение отдается болью. Теперь не до осторожных движений, чтобы не разбудить Лилипута. Но и этот ящик пуст. Лишь парочка тараканов разбегается в разные стороны. Дэнни охватывает отчаяние — он искал не в том месте. И есть ли вообще в этой спальне Лилипут? Дверь приоткрывается, и Джонни переступает порог. Без всякой надежды Дэнни решает использовать оставшиеся секунды до конца. Будь что будет!! Третий ящик сверху просто ближе к левой руке, чем второй. Джонни уже увидел, что в комнате у него младший брат. Еще рывок, и… Дэнни едва сдерживает крик ужаса!

Джонни в этот момент стоит с открытым ртом в полном недоумении. Глаза Дэнни округляются, а сердце пытается вырваться из тела. Не менее двух секунд Джонни, не в силах что-либо сказать, смотрит на согнувшегося Дэнни, а Дэнни безумными глазами смотрит на содержимое третьего ящика. Прямо посередине стоит маленькая кроватка с грязно-бежевой простынкой и одеяльцем, а рядом на импровизированном коврике лежит… ЛИЛИПУТ. Он уже не спит. То есть он упал с кроватки от резкого движения ящика, и это разбудило его. Белобородый малюсенький старик, одетый по-прежнему в свой черный длинный плащик (а где же желтый пояс?), еще не понимает, что с ним произошло, и потирает маленькими вялыми ручками полуоткрытые заспанные глаза. В голове у Дэнни мельтешат тысячи и тысячи вопросов. Почему Лилипут спит ночью? Как, из чего он сделал кроватку? Когда он сделал? Как только сын Алекса Тревора убил в этой комнате своих двух сестер? Почему в этом ящике так много тараканов: неужели Лилипуту приятно спать рядом с ними? Так ли он беспомощен, каким кажется? Пожалуй, остолбеневший от неожиданной картины Дэнни все так и стоял бы, пялясь на приходящего в себя после сна Лилипута, если бы Джонни не подал голос, сумев таки выдавить из себя слова:

— Что ты здесь делаешь? — Джонни был бледен, волосы в беспорядке взлохмачены, трусы немного спущены, выставляя напоказ углубление пупка. Джонни говорил хрипло, в его голосе не слышалось угрозы, лишь удивление, смешанное со страхом. — Что тебе у меня надо? — Эти слова послужили толчком для испуганного до полусмерти Дэнни.

Лилипут уже сидел, а не лежал. Еще мгновение, и он поймет, что его застали врасплох. А тогда неизвестно, какой из своих потусторонних талантов в уничтожении людей он применит. Дэнни немного поднял правую руку с ножом… но… снова застыл. Застыл под гипнотизирующим взглядом Лилипута, его странных желтых глаз. Человечек окончательно проснулся и… наверное, растерялся. Это дало Дэнни еще какое-то мгновение, чтобы собраться с духом. Не отвечая на вопрос брата о том, что он здесь делает, Дэнни процедил:

— Тебе конец, тварь! Ты — покойник!

Лилипут как-то странно (даже немного смешно) крякнул и одним прыжком оказался у стенки ящика, схватившись за него, как за невысокий заборчик. Дэнни молнией обожгла мысль, что он упустил и этот шанс и Лилипут ускользнет от него. Надо было воткнуть в его тельце нож, когда он еще лежал! Сейчас поздно. Эта мысль показалась мальчику настолько верной, непререкаемой, что он чуть не заплакал. Вернее, ему не хватило на это времени. Увидев, как Лилипут скачет наподобие кузнечика, и уверившись, что все напрасно, Дэнни наугад рубанул своим столовым (наточенным с упорством и прилежанием) ножом, словно саблей. Он видел движение Лилипута, но конкретно никуда не целился. Будь белобородый человечек неподвижен (например, спал), Дэнни постарался бы отрубить ему голову. Так надежнее. Он бы направил лезвие в шею, укрытую белесой бородкой. Но сейчас мальчик оказался лишен этих преимуществ, поэтому бил вслепую, уверенный, что промахнется.

В этот миг Лилипут вылезал из ящика, перемахивая через стенку, словно хоккеист, выходящий на ледовую площадку по ходу матча. Тельце, завернутое в плащик, черный как смоль и поглощающий все цвета (такого цвета ночь в преисподней, — подумалось Дэнни), уже оказалось снаружи. Внутри осталась лишь маленькая ножка. Именно на это мгновение пришелся удар Шилдса. Послышался стук ножа о дерево, но к нему примешалось еще что-то. Похожее на треск. Дэнни замер, а с ним и Лилипут. Секунду оба непонимающе смотрели друг другу в глаза, сзади тяжело дышал Джонни. А затем… затем Лилипут завопил. Вопль был такой же уменьшенной копией вопля нормального человека, как и сам Лилипут — уменьшенной копией человека, но он все равно был звонким и душераздирающим. И Джонни (быть может, и тетя Берта, и отец) не мог не слышать этого крика, крика невыносимой физической боли живого (если в аду кого-то можно назвать живым) существа, пронзительного и всепроникающего, от которого у Дэнни скривилось лицо, словно это ему нанесли удар ножом.

Внезапно этот затяжной вопль оборвался, и Лилипут снова встретился с глазами Шилдса. Его губы поджались, личико, и без того сморщенное, стало полосатым от миниатюрных бороздочек — Лилипут без сомнения испытывал мучительную боль, такую же боль, какую может испытывать нормальный человек. Какой-то легкий звук нарушил оцепенение Дэнни. Он глянул в ящик, и… мальчику чуть не стало плохо; на миг он решил, что потеряет сознание… Нет, Лилипут был жив! Об этом говорил взгляд его застывших зловещих желтых глаз. Он по-прежнему держался за стенку ящика, а под ним… лежала отрубленная столовым ножом маленькая ножка!!!