На первый взгляд все происшедшее было случайностью. И то, что мы встретились более полувека назад на приемных экзаменах в самый престижный по тем временам Московский институт внешней торговли. И то, что сразу же после поступления в оное заведение крепко подружились на долгие годы, хотя видели друг друга меньше, чем не видели, мотаясь по разным зарубежным далям. И то, что оба оказались в кадрах Первого главного управления КГБ СССР, правда, в разных отделах внешней разведки. И то, что жизненную дорогу каждого из нас пересекла гадалка — у одного в образе великосветской хиромантки, у другого — старой замызганной цыганки. Но самое необъяснимое заключается в том, что все или почти все предсказания обеих разномастных представительниц древней загадочной профессии исполнились…
Впрочем, тогда, в августе сорок шестого года, мы не верили ни хироманткам, ни цыганкам, ни своим ладоням с разными линиями. Только что кончилась война, и цель была одна — найти свой путь в жизни, в жизни очень непростой, несмотря на Победу и светлые обещания великого полководца и вождя всех народов товарища Сталина. Тяга к учебе была превеликая, но самый большой конкурс в столице был в два высших учебных заведения: Московский институт международных отношений (МИМО) и Московский институт внешней торговли. И тот и другой открывали дорогу в иные страны-государства и давали доступ к наукам доселе неизвестным и загадочным. Оба института считались элитарными, основной контингент состоял из чад партийной номенклатуры, дипломатов, внешнеторговцев и других высокопоставленных особ советского истеблишмента. Но тот первый послевоенный год открыл двери и простому люду, то есть молодым фронтовикам и рабочим парням-допризывникам, которые вкалывали всю войну на оборонных предприятиях. Им предоставлялись некоторые льготы, хотя сдавать экзамены все равно надо было. У меня лично было еще одно преимущество — рекомендация райкома комсомола, где я характеризовался как «отличный производственник и активист общественник, сумевший закончить десятилетку без отрыва от производства в вечерней школе рабочей молодежи».
Итак, август сорок шестого. В аудиториях института, который находился в те времена в Бабушкином переулке, идут приемные экзамены. Абитуриенты самые разномастные: аккуратненькие девочки в очень приличных платьицах, чинные мальчики в костюмчиках — «элита», так сказать, — и великовозрастные фронтовики, разношерстно одетые ребята из рабочего сословия, не отличающиеся элегантностью речи.
Заприметил я его сразу, хотя он ничем особенным не отличался от других. Вот только имя его сначала поразило. «Конон», — представился он. «Как?» — простодушно изумился я, думая, что ослышался. «Конон, — повторил он, широко улыбаясь. — Так назвал меня отец в отместку за то, что его нарекли когда-то банальным именем Трофим…» По какой-то необъяснимой взаимной симпатии мы быстро познакомились и подружились уже во время экзаменов.
Конон ничем особенно не выделялся среди остальных парней-фронтовиков, пожелавших сменить винтовки на учебники. Невысокий, скуластый, черноволосый, с неизменной смешинкой в раскосых глазах, одет в поношенные гимнастерку, галифе и не раз чиненные армейские сапоги. Только вот орденских планок было у него побольше, чем у других. «Храбрый, должно быть, парень», — сразу подумал я. А храбрый парень так же, как и мы, грешные, дрожал перед каждым экзаменом.
Мы с Кононом были зачислены на первый курс, правда, на разные факультеты: он — на юридический, я — на валютно-финансовый. Однако нам это не помешало дружить. Напротив, взаимная привязанность все более росла, доверие тоже, хотя самого главного я не знал. Конон учился на своем юридическом, уже будучи завербованным КГБ и даже получившим псевдоним «Бен». Об этом я узнал от него намного, намного позднее. Учился Конон хорошо, все ему давалось легко, даже трудный китайский, в знании которого он уже через год начал превосходить своего престарелого преподавателя. Ребята и девчонки как-то сразу и единодушно признали в нем лидера. Во всяком случае, с первого по пятый курс был он бессменным секретарем партийного бюро факультета. Правда, столь высокий по институтским масштабам общественный пост не мешал Конону довольно часто и безбоязненно нарушать моральный кодекс коммуниста, что повергало меня в совершеннейшее изумление и, не скрою, придавало куража в разных амурных делах. С грустной улыбкой вспоминаю сегодня случай, не единственный, разумеется, в нашей институтской эпопее.
Конон поймал меня в перерыве между лекциями:
— Ленька, ты как насчет баб?
— Нормально. А что, имеются предложения?
— Имеются. Понимаешь, моя родительница отбыла в отпуск. Хата свободна, и сегодня вечером ожидается визит трех юных дев, правда замужних. А нас только двое. Я и Юрка Черневский. Так вот, не возьмешь ли на себя третью?
— Хорошо. А что, можно без церемоний?
— Разумеется. Цели визита обговорены заранее. Им просто надоели их мужья и хочется острых ощущений.
Девы оказались не очень юными. Мне досталась дама с лошадиным лицом и ростом баскетболистки. Быстро выпив и закусив, Конон и Юра — тоже мой приятель с юридического факультета — забрали двух симпатичных особей и разошлись по комнатам. Я со своей несимпатичной остался в столовой. К нашим услугам был диван, но воспользоваться им так и не пришлось. То ли я не пришелся по вкусу «баскетболистке», то ли она не вызвала у меня необходимого вожделения. Во всяком случае, все отпущенное на любовные утехи время мы провели в нудной беседе об импрессионистах. «Баскетболистка» оказалась художницей. Проводив дам после любовных утех и «посошка», Конон с хитрой улыбкой посмотрел на меня:
— Ну как?
— Ничего не получилось, старина. Мы друг другу явно не подошли.
— Ишь, какой капризный у нас Ленечка! Ведь я же попросил тебя выручить нас с Юрой. Мы тоже не ждали эту лахудру. Ее навязали Леля и Надя нам в нагрузку, а ты вот подвел…
— Да не смог я переступить через себя.
— Ну ладно, в другой раз переступишь. Если партия приказала — надо выполнять. Ты же член партии…
Конон, конечно, шутил. Впрочем, в другой раз получилось. И вообще если партия прикажет… Но не надо впадать в крайности. Пьянки и гулянки имели место, но основное время занимали учеба и всякие общественные дела. Конон проводил собрания и занимался китайским языком с отстающими студентами. Я же увлекся драматическим искусством и даже был одним из основателей студенческого театра, где играл роли первых любовников. Руководил коллективом прекрасный актер Сергей Алексеевич Маркушев. Сначала он играл в Театре Станиславского, а потом перешел в Малый, где сыграл роль Владимира Ильича Ленина в какой-то сверхреволюционной пьесе и получил даже звание народного артиста РСФСР.
Конон любил ходить на репетиции, когда у него было время, и неизменно посещал все наши премьеры. А еще ему очень нравился наш художественный руководитель «Лексеич» за веселость нрава и компанейский характер. Иногда после репетиций мы втроем заходили в «ПНП» — удивительное заведение, очень украшавшее наш ничем не примечательный Бабушкин переулок. На одной стороне переулка стояло некое административное здание, на котором висел большой портрет Сталина, а на другой находилась маленькая уютная пивная, где всегда можно было взять стопку водки, кружку свежего пива и непременный бутерброд с красной икрой. Сокращенно мы этот ритуал называли несколько по-революционному звучавшей аббревиатурой — «СПГ КП БИ», что означало: «сто пятьдесят грамм, кружка пива, бутерброд с икрой», ну а «ПНП», как вы сами, наверное, догадались означала: «Пивная напротив портрета». Очень любили мы это заведение, и буфетчик отвечал нам взаимностью, ибо сам был недоучившимся студентом…
Но вот, наконец, государственные экзамены; Последний из них мы сдавали вместе в один из июньских дней 1951 года. Большинство из будущих молодых специалистов уже знали, куда поедут и где будут работать. Мне мой друг сказал, что сам попросился на работу в один из приграничных с Китаем городов, где находился крупный таможенный пункт.
Счастливые и довольные, с дипломами в карманах мы пешком возвращались домой. Выпили напоследок по СПГ.
— Я позвоню тебе через недельку, — сказал на прощание Конон, крепко пожимая мне руку.
Но ни через неделю, ни через две он так и не позвонил. Я отправился по профсоюзной путевке в подмосковный дом отдыха и, вернувшись, решил сам напомнить о себе. Трубку взяла его мать.
— Это ты, Леня… А Конон уехал… Разве не знаешь? Да, да, уехал по распределению на работу в таможню два дня назад.
— А вы не знаете его адреса?
Она помедлила с ответом, потом тихо сказала:
— Пока не знаю. Но он просил тебе передать, что напишет сам, как только устроится.
Где устроится? Несколько ребят с нашего курса тоже исчезли куда-то. Правда, об этом никто вслух не говорил, но практически все знали, что наш институт считался «кузницей кадров» для органов государственной безопасности. Помню, на пятом курсе и я был вызван в кабинет нашего начальника отдела кадров Николая Романовича Акабы. У него сидел гость — весьма представительный мужчина, который сразу же стал пристально смотреть мне в глаза каким-то гипнотизирующим взглядом. Николай Романович говорил обо мне вдохновенно. О том, какой я хороший общественник, что уже член партии, очень контактен, пользуюсь авторитетом, всю войну проработал на оборонном предприятии и так далее. Представительный мужчина делал какие-то пометки в своем блокнотике… Потом вежливо сказал, что я свободен, пожелав мне дальнейших успехов в учебе.
Я рассказал тогда о странной беседе Конону. Он хитро улыбнулся:
— Это тебя, Ленька, проверяли на предмет твоего морального облика. Блядун ты или не блядун… Но раз ничего не предложили, значит, ничего и не будет. Самое главное, не нервничай. От сумы да от тюрьмы не зарекайся, как говорится. Всему свое время. Умей ждать.
…А писем от Конона я так и не дождался. Что поделаешь? Мало ли какие причины бывают у людей, чтобы не писать писем…
Только однажды пришлось вспомнить о моем стародавнем друге. Как-то встретил в компании своего сокурсника, и он, отведя меня в угол, таинственным шепотом поведал одну историю.
— Ты знаешь, я был недавно в командировке за границей и в аэропорту Бурже в Париже, где делал пересадку, вдруг вижу, стоит в окружении нескольких иностранцев знаешь кто? — И он назвал имя нашего приятеля.
— Да ты что! — заинтересовался я. — Неужели он? Ну и что, что дальше?
— А дальше все было очень удивительно, если не сказать — невероятно. Я к нему, значит, с распростертыми объятиями. «Здравствуй, — говорю по-русски, — дорогой Конон, как ты сюда попал?» А он на меня смотрит какими-то потусторонними глазами, как на доисторическое ископаемое. Я оторопел. Спрашиваю, заикаясь, по-английски: «Простите, сэр, вы разве не Конон Молодый?» А он опять же на чистейшем английском: «Нет. Вы, вероятно, обознались».
Я хотел еще раз переспросить, а он вдруг тихо на чистейшем русском прошипел: «Катись ты к е…..й матери, кретин…»
— А ты?
— Покатился к этой самой…
— А может, ты все-таки обознался?
— А черт его знает! Если в мире существуют как две капли воды похожие одна на другую физиономии и дважды встречаются совершенно одинаковые голоса, то я обознался. Только зачем тогда он матерился?
Честно говоря, и у меня в душу закралось сомнение. Действительно, зачем же матюгаться? И потом вспомнил я, что слово «кретин» было любимым у Конона…
А в 1960 году пришел и мой черед. Я только что вернулся из Италии, где проработал около пяти лет старшим экономистом в торгпредстве. И в один прекрасный день мой друг Саша Тутушкин, назначенный освобожденным секретарем парткома Министерства внешней торговли СССР, попросил меня заглянуть в его кабинет. Там сидел гость — невысокий, с невыразительной внешностью человек, который представился как товарищ Акулов.
Саша ушел. Товарищ с хищной фамилией заговорил со мной ласково и очень откровенно. Он рассказал, что в «органах» после расстрела предателя Лаврентия Берия очень сильно пострадала внешняя разведка. «Нам нужны сейчас верные партии, образованные и знающие иностранные языки парни. Вы нам очень подходите. Почему бы не вернуться в Италию в должности заместителя торгпреда, например, но с исполнением обязанностей разведчика?»
«Действительно, почему бы нет?» — подумал я… и согласился.
Правда, окончательную судьбу мою решили статьи, написанные и опубликованные перед защитой диссертации. Пройдя годовой курс разведшколы, я оказался «под крышей» газеты «Известия» и стал по воле КГБ журналистом. И остался им на всю жизнь. Нет, не жалею, как не жалею о времени, проведенном в разведшколе. Именно там, читая свободно запрещенные «на воле» книги, я впервые осознал, что такое разведка. Думаю, что читателям тоже небезынтересно будет узнать, откуда явилась эта самая древняя профессия в истории человечества.
Несмотря на все многообразие взглядов ученых и мыслителей разных эпох, все они сходятся на том, что секретные службы существуют не менее тридцати трех столетий… Свидетельств тому, что шпионаж находил свое отражение в мифологии народов мира, имеется немало. Вообще-то, говорят, самыми ранними источниками получения закрытых сведений были провидцы, оракулы и астрологи. Коль скоро боги наперед знали, что может приключиться в будущем — поскольку они сами предопределяли исход событий, — было вполне логично искать указаний на Божий промысел в откровениях «святых» людей, в рассуждениях оракулов, в расположении звезд, гаданиях, а то и просто в сновидениях. Мифология и история религий содержит огромное количество примеров, касающихся практических дел государств, связанных с предсказанием и «сбором разведывательных данных».
Так, например, в библейской книге преемника пророка Моисея — Иисуса Навина — рассказывается о том, как он послал тайно соглядатаев в город Иерихон с заданием «осмотреть» его. То были двое молодых людей, которые остановились на ночлег в доме иерихонской блудницы по имени Раав. Между тем царю Иерихона донесли о том, что на его землю пришли двое израильских соглядатаев и собирают тайные сведения. В городе начался повальный обыск и были обещаны щедрые награды тем, кто найдет или выдаст непрошеных визитеров. Однако блудница спрятала своих «гостей» в снопах льна, разложенных на крыше ее жилища, а пришедшим стражникам заявила, что видела, как израильские шпионы убежали по направлению к реке Иордан. Раав потребовала вознаграждения у двух молодых иудеев за свою ложь и взяла с них слово, что ни она сама, ни ее семья не пострадают, если будет разрушен во время войны родной город. Так оно и случилось. Шпионы вернулись к своему царю с ценнейшими данными об укреплениях Иерихона, Иисус Навин разрушил его до основания, уничтожил всех жителей, а блудницу Раав с ее семьей пощадил, как и было обещано. Итак, налицо и разведка, и шпионаж, и предательство…
Или еще одна древняя легенда. Бог Аполлон наделил дочь троянского царя Приама Кассандру, в которую был влюблен, даром пророчества. Но, став обладательницей этого дара, она насмеялась над искусителем. Аполлон не имел возможности взять свой подарок обратно. Зато он присовокупил к нему оговорку: пророчествам Кассандры никто не будет верить. В результате ее предсказание о том, что похищение Елены принесет гибель Трое, и ее предостережения о знаменитом троянском коне никто не принял во внимание. Суть? Эту легенду, пожалуй, можно считать одной из первых записанных «обманных» операций. А вот еще. Греки перед великим походом 480 года (до нашей эры!), как сообщает Геродот, заслали в Персию трех шпионов, чтобы те выяснили, сколь велико войско Ксеркса. Шпионов поймали и собирались казнить. Но Ксеркс повелел показать лазутчикам свое войско и отпустить их. Он надеялся таким образом напугать греческих полководцев, вполне сознательно подарив им данные о своем войске…
Древние, средние века, Ренессанс изобилуют примерами секретной деятельности людей, которые вершили судьбами не только императоров… Могущество Римской империи основывалось на тщательно организованной полицейской секретной службе. В Европе церковь в течение многих веков через монастыри и приходы получала тайную информацию по всем вопросам, касавшимся настроений, действий и побуждений верующих. Венеция торжествовала победы в значительной степени благодаря изощренности своих послов и огромным денежным фондам, которыми те располагали для подкупа «нужных людей». С XVI века Великие Моголы укрепили свое владычество в Индии, прибегая к услугам тысяч шпионов, которые информировали их о настроениях в этой необъятной и неустойчивой империи.
Древняя Русь подозревала шпиона в любом заезжем иностранце. Китай обнес себя стеной, дабы внутрь страны не мог проникнуть чужой взор. Государственной тайной было окружено все: общественный строй, форма правления, примитивная экономика, вооружение, обряды. При таком положении вещей каждый человек становился носителем секретов. С другой стороны, любой путешественник волей-неволей превращался в разведчика, шпиона.
И цену шпиону знали в самые-самые древние времена…
Еще за шестьсот лет до нашей эры китайский философ Сунь Цзы написал о сущности шпионажа в книге, которая называлась «Происхождение стратегии — искусства войны». Он, в частности, утверждает, что нельзя обладать тем, что называется предвидением, через духов и богов, через изучение аналогий истории и через собственные размышления. Только люди могут дать это, люди, знающие, что делается у врага… Сунь Цзы различает пять категорий шпионов: местные, внутренние, обращенные, обреченные, прижившиеся. Когда эти пять категорий шпионов начинают действовать, никто не в состоянии раскрыть их секретную систему. Но нужно держать в своих руках всю сеть. На этом зиждется могущество владыки. Местные шпионы — это те, которые действуют среди населения того или иного района. Внутренние шпионы, как правило, — люди, занимающие определенные посты в различных организациях противника. Обращенные шпионы — это шпионы врага, используемые против него же. Обреченные — те, кто работает открыто в рядах противника, сообщая ему заведомо ложные сведения, в которые тот должен поверить. Прижившиеся — это те, кто приносит информацию из вражеского лагеря… В войске необходимо поддерживать самые тесные отношения со шпионами и щедро вознаграждать их работу. Никакая другая деятельность не должна осуществляться с такой строгой секретностью, как шпионаж. Нельзя работать со шпионами, не обладая собственной тонкой интуицией, которая помогла бы разбираться в преданности этих людей. Так писал китайский философ…
Конечно же, разведка родилась не сама по себе. Она появилась тогда, когда начались войны. В любом военном столкновении в той или иной степени должна присутствовать тактическая хитрость, рассчитанная на обман противника. Но чтобы обмануть и победить врага, необходимо его знать. Разведка и шпионаж, так же как и войны, в разные времена принимали различные формы.
История складывала века в свою копилку. На смену одним формациям приходили другие, и время меняло само понятие секретной службы, а вместе с нею сущность военной и государственной тайны. Трансформировалось и отношение общества к тем, кто посвящал свою жизнь этому опасному ремеслу. С одной стороны, на них смотрели как на героев невидимого фронта, с другой — как на презренных наемников. Испокон веков слово «разведчик» было окружено почитанием и глубоким уважением, а слову «шпион» история придала весьма нелестный оттенок.
Император Франции Наполеон был категоричен в определении человека, занимающегося сим тайным ремеслом. «Шпион — это естественный предатель», — утверждал он. А во французском словаре Поля Робера слово «предатель» определяется как «доносчик, шпион, изменник, иуда, клятвопреступник, ренегат, перебежчик, коварный подлец, мошенник, вероломный, отступник, обманщик». Впрочем, не милует «предателя» и В. И. Даль. «Изменник, вероломец, крамольник, лукавый и обманчивый человек, душепродавец…» — читаем мы в его Толковом словаре. «Предать… — изменить кому, обмануть лукаво, либо покинуть в беде, отступиться, или изменнически выдать неприятелю, продать, быть предателем…»
На историческом пути развития человечества менялся и облик «бойцов невидимого фронта». Было время, когда к разведке допускали лиц преимущественно благородного происхождения. Многих привлекал авантюризм, необычность профессии, связанной с борьбой, которая предшествует войне и продолжается после заключения перемирия. В эпоху Великой французской революции и американской войны за независимость было немало разведчиков-патриотов, беззаветно преданных делу свободы. Затем роль центральной фигуры разведки перешла к организаторам агентурной сети. Усложнилась и сама техника разведывательного дела. Для многих стран характерно тесное переплетение военной разведки с политическим шпионажем. Шпионаж все больше смыкается с откровенно подрывной работой. Появляются специалисты по взрывам, убийствам, поджогам. Одновременно формируется новый тип шпиона, завербованного в стране противника. Для своей родины он — предатель. Для государства, на которое работает, — шпион, которому платят за его предательство.
Наполеон все же не мог скинуть их со счетов своих побед и поражений. «Верьте мне, — говорил он, анализируя исходы военных баталий, — я невольно пришел к выводу, что не столько храбрость пехоты или отвага кавалерии и артиллерии решали судьбы многих сражений, сколько это проклятое и невидимое оружие, называемое шпионами». Ни минуты не сомневаясь в своем военном гении, Наполеон прекрасно понимал, что без ловкости и смелости секретного агента он не одержал бы тех блестящих побед, которыми была отмечена кампания 1805 года. Ульма и Аустерлиц были в такой же степени триумфом негласной деятельности «императорского шпиона» Карла Шульмейстера, одного из важнейших советников генерального штаба Австрии и шефа австрийской службы информации. По существу, этот умный, хитрый и коварный человек, у которого, как говорили люди из его окружения, «не было ни отечества, ни чести», открыл новую страницу в истории шпионажа и разведки, узаконив предательство и торговлю государственными интересами. Жозеф Фуше, министр полиции Франции, пишет в своих «Мемуарах»: «Лошади, которые везли золото французского банка к будущим полям сражений в Австрии для оплаты секретных агентов, имели большее значение, чем стремительная и отважная конница Мюрата». Что ж, Фуше, полицейский «гений», состоявший на службе у императора Франции, видимо, знал, что говорит…
Первая мировая война практически ничего не привнесла нового в историю мирового шпионажа. Руководитель военной разведки Германии в период с 1914 по 1918 год полковник Николаи писал в своих воспоминаниях: «Когда началась война, руководящее ядро разведки было переведено на фронт. Из немногих военных, обученных специфике шпионского ремесла, основная часть была распределена между командирами армий в качестве офицеров разведывательной службы. По общему представлению, секретная служба, шпионаж должны были найти себе применение главным образом на театрах войны. Но ввиду быстрого продвижения на Запад, где мы в первую очередь искали военного решения, в армейском командовании господствовал сильный скептицизм насчет возможностей и пользы шпионажа… Это глубокое заблуждение должно было исправить будущее…»
Что же, полковник как в воду смотрел. Новую страницу в древнейшем ремесле открыл гитлеровский шпионаж, который имел специфические особенности. Созданием «пятых колонн» в тех странах, которые третий рейх намечал в качестве своих жертв, фашизм закончил подготовительную шпионско-диверсионную работу. Гитлер создал систему «тотального шпионажа», даже попытался сделать шпионами всех немцев, проживающих за границей. Шпионская сеть разрослась до гигантских размеров. Подкуп, угрозы, месть стали основными средствами работы гитлеровской агентуры. Саботаж и диверсии — их главным оружием. Гитлеровские специалисты шпионажа широко вербовали свою агентуру из предателей в разных странах. Именно фашизм породил Квислингов, пэтэнов, лавалей, в наиболее критический момент предававших свою родину.
Самая мерзкая и преступная измена — измена своему народу. Измена народу омрачала, пожалуй, все этапы человеческой истории. Мы на своей земле тоже видели изменников и предателей, особенно в годы войны. Одни умышленно оставались в тылу врага и работали на гитлеровцев, превращаясь в угодливых полицаев. Другие переходили к немцам, оказавшись в плену или сбежав из своих частей, кто из-за животного страха, а кто в надежде подзаработать на предательстве. И напрасно иные горе-историки пытаются по сей день доказать, что, мол, «власовцы — это свободная политическая организация». Перейдя на сторону врага, генерал-предатель Власов и его сподвижники стали орудием в руках Гитлера, Гиммлера и Геббельса, орудием в руках нацистов.
Но фашистский «тотальный шпионаж» породил и свой мощный антипод. Новой страницей истории мирового шпионажа стали разведчики-интернационалисты…
Когда Конон Молодый окончил Московский институт внешней торговли и таинственно исчез с московских горизонтов, ему довелось общаться с некоторыми из них…