«В Москве погода ясная, а в Лондоне туман…» Люди моего поколения помнят эту фразу из какой-то политической частушки, которую исполняли разные сатирики особенно после «поджигательской» речи в городе Фултоне главного империалиста Уинстона Черчилля. Но если без политики, то Англия, как и ее столица, всегда ассоциировалась у меня лично с туманом…

Вот и тогда у берегов Англии стоял утренний туман. Издавая протяжные гудки, «Америка» медленно вошла в порт и пришвартовалась. Всех пассажиров попросили явиться в гостинный зал для прохождения паспортного контроля.

И тут меня ждал приятный сюрприз. Пассажиров разделили на две группы: британских подданных и иностранцев. Последние должны были заполнить какие-то анкеты, после чего их паспорта и визы тщательно проверялись иммиграционными чиновниками. Британские же подданные, к коим уже относился и я, грешный, ничего не заполняли, их паспорта проверили быстро, и через несколько минут мы уже были в таможенном зале.

Специальный поезд, который ожидал пассажиров «Америки» прямо в порту, доставил нас на лондонский вокзал Ватерлоо к вечеру. Было темно, моросил мелкий дождь. Я решил остановиться на ночь в гостинице у вокзала. Кстати, около вокзала Ватерлоо расположена всего одна гостиница, да и та, по-видимому, построена лет сто или больше тому назад… Поскольку она не имела центрального отопления, в номере было холодно и сыро. Оглядевшись, я заметил, что в камине установлена газовая печка. Рядом находился газовый счетчик, в который нужно было опустить монету в один шиллинг, чтобы печку можно было включить на пару часов. Задействовав печку и греясь у огня, я углубился в изучение карты Лондона, купленной на вокзале. Оказалось, что я остановился на берегу Темзы и стоит только перейти мост Ватерлоо, широко известный по одноименному фильму, как окажешься в центре города.

По странному совпадению я начал свою карьеру в Лондоне буквально в ста метрах от того места, где ей суждено было закончиться несколько лет спустя. Но это так, к слову, несколько опережая события…

На следующее утро после прибытия в Лондон я отправился в штаб-квартиру лиги. Располагается она в «клубляндии», то есть в центральной части города, где сосредоточено большинство фешенебельных клубов.

В приемной меня попросили показать членский билет. Затем предложили зарегистрироваться в «Книге заморских посетителей» и пройти в секретариат, где меня встретили буквально с распростертыми объятиями, словно я был блудным сыном, вернувшимся, наконец, в отчий дом.

Специально выделенная для встречи «заморских» посетителей сотрудница мисс Элизабет Пауэлл усадила меня на диванчик и, поздравив с прибытием в метрополию, спросила, чем может быть полезной. Вообще-то она мне во многом оказалась полезной. Девушка она была симпатичная, хотя и суховатая, как все англичанки. Через некоторое время мы с ней переспали и весьма понравились друг другу. Некоторые читатели, особенно имеющие склонность к ханжеству, возможно, наморщат нос. Но я не ханжа, а нормальный человек. Нужно быть или фанатичным монахом, или импотентом, чтобы уверовать в то, что одинокий разведчик-нелегал может обойтись без женщины. Сие противоестественно. У меня были женщины и в России, и в Америке, и в Англии. Некоторые связи были продолжительными, другие скоротечными. А когда было совсем невмоготу, то не брезговал я и представительницами первой древнейшей. Западные проститутки были более качественны, чем отечественные, и тогда не так широко были распространены разные страшные болезни, которые свирепствуют ныне. Впрочем, я не Мопассан и не собираюсь задерживать внимание на своих половых проблемах или сексуальных особенностях американок, канадок, англичанок, француженок или даже негритянок. Иногда приходилось тащить в постель представительниц прекрасного пола, так сказать, по служебной необходимости. Но это особая статья. А сейчас вернемся к моему первому разговору с мисс Пауэлл. Я объяснил ей, что собираюсь заниматься в университете и в настоящее время подыскиваю подходящее жилье. Посетовав на сложность сей проблемы, мисс предложила на первых порах остановиться в гостинице для членов лиги, расположенной во флигеле этого же здания. Управляющий гостиницей предложил на выбор несколько номеров. Поскольку я числился студентом, пришлось предпочесть более дешевый номер для двоих и уплатить за две недели вперед. Моим соседом оказался австралиец. Я съездил в камеру хранения на вокзал и привез свои вещи. Не успел расположиться в довольно удобном номере, как зазвонил телефон. На всякий случай поднял трубку и был удивлен, когда услышал, что спрашивают меня. Приятный женский голос любезно сообщил, что генеральный директор лиги приглашает к себе через полчаса. Быстро привел себя в порядок, надел белую сорочку с «консервативным», то есть неярким, галстуком, заменил цветной платок в кармане пиджака белым и ровно через тридцать минут был в кабинете господина Филиппа Кроушоу, кавалера Ордена Британской империи. Любезно приняв меня, Кроушоу сказал несколько избитых фраз о любви англичан к канадцам и пригласил в бар, где познакомил с некоторыми руководящими деятелями лиги. В баре Кроушоу предложил выпить канадского виски, и я в дань уважения к «моей стране», стараясь не морщиться, выпил рюмку «канадского клуба». Обменявшись любезностями и поблагодарив за виски, я собрался было откланяться, но не тут-то было. Как только г-н Кроушоу понял мое намерение удалиться, он тут же взял меня за руку и подвел к огромному окну бара. За окном виднелся яркий зеленый газон Грин-парка и раскинувшийся за ним Букингемский дворец.

— Посмотрите, какой вид, господин Лонсдейл! — сказал Кроушоу.

В знак согласия я глубокомысленно кивнул головой.

— Обратите внимание, над дворцом развевается королевский штандарт, — продолжал Кроушоу. — Значит, Ее Величество пребывает там. Следует выпить за ее здоровье. — И Кроушоу многозначительно посмотрел на меня.

Наконец-то я понял! Поспешно подойдя к бару, заказал всем виски и воскликнул:

— Здоровье королевы!

Допивая, я решил, что впредь следует самому предлагать ответную стопку виски, не дожидаясь патриотических намеков… Приглядываясь к находившимся в баре сановитым англичанам, я с благодарностью вспомнил банковского клерка из Торонто, который уговорил меня стать членом лиги. Для иностранца войти в круг таких персонажей дело довольно сложное, требующее многих усилий и времени. В данном же случае не успел я сойти с корабля, как оказался в почтенном обществе кавалеров Ордена Британской империи…

Что это? Счастливая случайность или закономерный результат хорошей работы? Вероятно, и то и другое.

Однако опыт показывает, и люди опасных профессий, наверное, согласятся со мной, что есть удачливые, которым при прочих равных условиях везет чаще. Но есть и их антиподы, те, которым часто не везет. Конечно, я не могу дать научного объяснения подобному явлению, но это факт. А факты, как гласит народная мудрость, упрямая вещь.

Итак, первые недели в Лондоне я жил в гостинице лиги, питался там, посещал фильмы и концерты, регулярно заходил в бар и вскоре примелькался всему обслуживающему персоналу. При входе у меня уже не спрашивали пропуск, а вежливо улыбались и приветствовали по имени. Я оставался членом лиги в течение всего времени пребывания в Англии (не считая, разумеется, тех лет, которые провел в тюрьмах Ее Величества), часто посещал различные мероприятия, получал на адрес лиги корреспонденцию. Главное же заключалось в том, что лига являлась моим клубом, куда я мог приглашать знакомых, чтобы опрокинуть по стопке. Дело в том, что в Англии все пивные и бары закрыты днем, те есть как раз тогда, когда бизнесмены и другие солидные люди встречаются по делам. Именно в такие моменты важно иметь возможность сказать: «Пойдемте посидим в моем клубе», поскольку бары клубов открыты как раз тогда, когда закрыты общедоступные питейные заведения. Этот странный порядок был введен, если не ошибаюсь, в прошлом столетии для борьбы с пьянством среди «простого народа», который якобы пил бы весь день, ежели не закрыть пивные сразу после обеденного перерыва. Что касается «порядочных людей», то они могли сидеть в барах своих клубов, открытых только для «членов»…

Лига часто оказывала мне всевозможные услуги. Например, когда я, наконец, нашел подходящую для себя квартиру, то у меня попросили пять рекомендаций — с предыдущего места жительства, от управляющего банком, где у меня был счет, с места работы и от двух домовладельцев, у которых я снимал квартиры. Пришлось явиться в секретариат лиги и показать эту анкету любезной моему сердцу Элизабет Пауэлл.

— Укажу свой банк и предыдущий адрес в Канаде, — сказал я. — Но что делать с рекомендациями с места работы и от двух домовладельцев?

— Я попрошу господина Кроушоу, — подумав, сказала Элизабет. — Его подписи будет достаточно.

И действительно, подпись Кроушоу с указанием его должности и букв ОБИ (сокращенное название «Ордена Британской империи») оказали чудодейственное влияние на управляющую «Белым домом», где я собирался поселиться. Мне тут же предоставили однокомнатное жилище, хотя уже имелся длинный список желающих снять в этом доме квартиру.

Естественно, что я никогда не забывал заслуг мисс Пауэлл и часто, возвращаясь из поездок «на континент», привозил помимо всего всяческие подарки, начиная от французских духов и кончая модными и весьма дорогими безделушками. Мисс Пауэлл, естественно, тоже не оставалась в долгу и снабжала меня время от времени билетами в театры, в студию телевидения и на другие зрелища. Более того, она обеспечила меня пропуском на торжественный парад лейб-гвардии в годовщину коронации королевы, попасть на который среднему англичанину было практически невозможно. Она также регулярно поставляла мне пригласительные билеты в королевскую ложу Альберт-холла — самого большого концертного зала Лондона. Нужно было видеть выражение лиц моих английских знакомых, когда я будто невзначай приглашал их на концерт в ложу Ее Величества. На большинство людей это производило неизгладимое впечатление. После концерта я дарил своему гостю на память пригласительный билет в королевскую ложу, на котором каллиграфическим почерком была выведена его фамилия. Трудно передать, какое глубочайшее уважение к моей скромной персоне вызывала эта несложная комбинация, соавтором которой была незабвенная Элизабет. Чего только не сделает женщина симпатичному ей и безотказному в ее женских слабостях мужчине…

Во время суэцких событий осенью 1956 года, когда я второй год учился в университете, мне нужно было послушать в парламенте дебаты по внешней политике и особенно выступление тогдашнего премьер-министра Англии Антони Идена. Одно дело прочитать сжатый отчет в газете и совсем другое самому присутствовать в палате общин в момент, когда разгорелись страсти.

Как всегда, на помощь пришла Элизабет. Она тут же при мне позвонила активному деятелю лиги, члену парламента сэру Джоселину Люкасу и попросила устроить пригласительный билет на «скамью почетных посетителей» для одного очень симпатичного канадца по фамилии Лонсдейл на дебаты по внешней политике. Сэр Джоселин не подвел. В здании парламента меня встретил его секретарь и вручил пригласительный билет. Меня не без некоторой торжественности провели на галерею палаты общин и усадили в одной из лож. В тот день палата общин была набита битком, некоторые парламентарии даже стояли в проходах, поскольку в английском парламенте нет постоянных мест. Лишь за членами правительства и «теневым кабинетом», то есть руководством оппозиции Ее Величества, закреплены передние лавки по обеим сторонам длинного стола, расположенного у возвышения, на котором восседает спикер палаты общин. Одно место в первом ряду через проход от скамьи правительства осталось свободным, и я мог понять, почему его не занимал никто из стоящих в проходе. Неожиданно в зале началось какое-то оживление, и все взоры устремились к входу, который не был виден из ложи, где я находился. Вскоре показалась полная старческая фигура, неуверенной походкой проковылявшая к этому единственному свободному месту. Когда старец сел, я его узнал. Уинстон Черчилль! «Самый великий из живущих ныне англичан», как писали тогда в прессе. С большим интересом я рассматривал человека, который в свое время призывал удушить советскую власть в колыбели, но волею судьбы оказался нашим союзником во второй мировой войне…

Итак, благодаря лиге, у меня в Лондоне была не только уютная квартирка, но и масса интересных знакомых. Чтобы больше не возвращаться к этой милой организации, хочу рассказать еще об одном эпизоде. Недели через две после того как верховный судья Англии лорд Паркер приговорил меня к 25 годам заключения, я получил от генерального секретаря лиги следующее письмо:

«Господину Гордону Лонсдейлу, 634, Белый дом, Олбэни-стрит, Лондон.

Дорогой сэр,

Мне поручено известить вас о том, что Центральный Совет Королевской Заморской Лиги не может больше считать вас членом Лиги. В соответствии со статьей 8 Королевского устава, ваше членство в Лиге прекращено. Возвращаем вам ваш членский взнос за 1961 год».

К письму был приложен чек на 7 гиней (примерно 20 рублей по тогдашнему курсу). Письмо было напечатано на официальном бланке лиги, на котором указано, что патронессой лиги является королева Елизавета И. Кстати сказать, изредка королева обедала с членами лиги. Весною 1955 года я присутствовал на подобном обеде и, поскольку все гости были представлены Ее Величеству, после этого и ваш покорный слуга мог считать себя знакомым королевы. Много лет спустя, уже будучи в тюрьме, я обжаловал королеве незаконные действия министра внутренних дел. Хотел было напомнить и о нашем знакомстве, но решил не делать этого. Наверное, зря. Может быть, королева не отклонила бы мою жалобу, если бы знала, что ей пишет «старый знакомый»? Впрочем, я забежал немного вперед, забыв о своих шпионских делах…

В середине марта, то бишь через две недели после прибытия в Лондон, при очередном посещении будки телефона-автомата на набережной Темзы у черного входа в гостиницу «Савой» я обнаружил в заранее условленном месте постановки сигналов канцелярскую кнопку. Это был знак, говорящий, что в тайнике, описанном мне еще в Нью-Йорке Абелем, сделана закладка. Тщательно проверившись, я пошел к тайнику. Поблизости никого не было, и я быстро извлек из него небольшой сверток. Минут через тридцать я уже был в своем номере в гостинице лиги. На счастье, сосед отсутствовал. Я запер дверь, развернул сверток и принялся изучать присланные мне директивы.

Прежде всего Центр поздравил меня с благополучным прибытием на место работы. Затем следовал ряд конкретных указаний на ближайшее время. В частности, мне было приказано выехать в конце недели в Париж для встречи с «Жаном». Естественно, я не мог знать, кто он. Мне лишь сообщили условия нашей встречи и то, что Жан (буду впредь называть его так без кавычек) на месте решит все возникшие у меня вопросы, а также сообщит мне, как установить контакт с моим будущим помощником.

Дня за два до отъезда в Париж я сильно простудился и буквально валился с ног. Отложить поездку, как вы сами понимаете, было невозможно, так как в тот период у меня еще не было достаточно оперативной связи с Центром. Я проглотил несколько противогриппозных таблеток.

На следующий день я остановился в небольшой гостинице в самом центре города, недалеко от Оперы. Эта гостиница в тихом переулке приглянулась мне еще во время предыдущего визита в Париж по дороге в США. У меня давно выработалось правило не останавливаться дважды в одной и той же гостинице. Находясь в каком-либо большом городе, я всегда заранее приглядывал новую гостиницу на случай повторного приезда в этот город. Вечером я прогулялся по центру Парижа и убедился, что за несколько лет, прошедших с предыдущего посещения, на основных магистралях города ничего не изменилось, если не считать модернизации витрин магазинов и фасадов некоторых зданий. Признаться, мне весьма импонирует любовь французов к своему прошлому и их желание сохранить исторические здания в центре города в неприкосновенности.

Утром следующего дня я отправился в Лувр. Я пришел за несколько часов до назначенной встречи и с удовольствием бродил по его залам. Ровно в полдень подошел к картине Леонардо да Винчи «Иоанн Креститель». Средний палец моей левой руки был забинтован, и я почесал им левое ухо. Я знал, что Жан находится где-то рядом, но не пытался обнаружить его. Ровно через пять минут я вышел из музея и зашагал по направлению к Елисейским полям. Вскоре меня обогнал черный «мерседес» и остановился у тротуара. Когда я поравнялся с машиной, водитель открыл переднюю дверцу, я быстренько вскочил на сиденье рядом с ним, и мы помчались на одну из парижских окраин.

Машину вел высокий, худощавый человек лет пятидесяти. Он заговорил со мной по-английски, спокойно и уверенно. Жан передал мне приветы от семьи и коллег. Оказалось, что всего несколько дней назад он виделся с моей женой и более или менее подробно рассказал мне о ее житье-бытье. В свою очередь я поведал ему о своей деятельности в Англии, и, когда мы добрались до небольшого загородного ресторана, мой наставник уже был в курсе всех дел. Жан подтвердил все, что было передано Центром, добавив еще несколько уточнений. Кроме того, он сообщил все необходимые данные о людях, с которыми мне предстояло работать, и об условиях контактов с ними. Важными, естественно, были его указания о налаживании каналов связи с Центром. В финале нашей долгой беседы Жан выразил уверенность, что я сумею справиться с поставленными передо мной задачами. Он подчеркнул, что в конечном итоге главной целью советской внешней разведки является предотвращение ядерной войны. Мне предстояло сделать все от меня зависящее, чтобы внести свой посильный вклад в это-непростое дело.

— Весь парадокс заключается в том, что вы будете работать и в интересах англичан, — улыбнувшись, сказал Жан, — так как в случае войны ядерной эта страна тоже будет сметена со своих островов.

— Может быть, мне стоит вступить с ними в контакт и убедить их оказывать мне помощь в их же интересах? — пошутил я.

— Пока это преждевременно, — ответил Жан. — Но пройдет время, и народы перестанут верить пропаганде об агрессивных устремлениях Советского Союза… Тогда все поймут, откуда действительно идет угроза войны.

Странная штука жизнь. Примерно то же самое говорил мне несколько лет спустя один из шефов английской контрразведки, когда я сидел в тюрьме: «Полковник, ведь придет время, когда наши страны будут воевать вместе против Китая. Вот вы бы и помогли сейчас подготовить наших разведчиков для будущей совместной борьбы». Но это так, кстати…

А теперь вернемся к моей беседе с Жаном. Работа в подполье приучает к выдержке и глубокой внутренней самодисциплине. Но, признаюсь, не без труда я дождался окончания деловой части нашей беседы, когда он протянул мне несколько писем от жены. На какое-то время я перенесся мысленно домой, полностью выключившись из окружающей обстановки. Жан отлично понял мое состояние и хранил молчание в течение всего времени, пока я читал письма. Увидев, что я закончил чтение, он предложил мне написать весточку домой. Писать такие письма очень трудно. Родные ждут каких-то конкретных вестей о тебе, а тебе приходится отделываться общими словами о здоровье и задавать вопросы, так или иначе повторяющие друг друга.

У одной из станций метро Жан остановился. Мы крепко пожали друг другу руки, и я вновь оказался один. Скучно сразу как-то стало. Но, как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж! В тот же вечер я вылетел в Лондон… Сразу же по возвращении из Парижа я посетил Лондонский университет. Там мне официально подтвердили, что я принят на учебу и должен приступить к занятиям в первую среду октября.

…В первую среду октября 1955 года стояла обычная для осеннего Лондона погода — хмурое, застиранное постоянным дождем небо, налитый сыростью воздух, из-за которого температура в десять градусов кажется достаточно низкой. Я убивал время вместе с другими студентами, читая объявления в вестибюле. Потом нас пригласили на собрание в зал, довольно темное и запущенное полуподвальное помещение с беспорядочно расставленными банкетками, которые очень скрипели. В зале было пыльно и душно. Может быть, поэтому всем — и студентам и преподавателям — явно хотелось побыстрее покончить с этой формальностью и выбраться отсюда. Но у меня настроение было хорошее. Успешно завершался первый, пожалуй, самый трудный этап задания, и я выходил на английскую сцену уже в новой роли студента факультета африканистики и востоковедения, который по традиции питает кадрами секретные службы Ее Величества. Через несколько минут после организационного собрания первокурсников я вошел в аудиторию, отведенную нашей группе. Постепенно там собрались мои будущие однокашники. Они входили по одному, сдержанно кивнув в дверях, и, без особого любопытства окинув взглядом небольшую светлую комнату с тремя рядами столов, садились на деревянные, отполированные штанами не одного поколения их предшественников стулья.

Наша группа явно отличалась от других. Тут не оказалось ни одного азиата или африканца, хотя в зале на общем собрании их было много. Средний возраст студентов был, по крайней мере, лет на десять выше обычного студенческого. Почти все они были одеты в традиционную «форму» английских служащих — черный пиджак, черные брюки в серую полоску, белую сорочку с темным галстуком, черный котелок. Бегло оглядев своих подчеркнуто аккуратно одетых однокашников, я понял, что поступил правильно, оставив дома в шкафу пиджак из грубошерстного твида и серые брюки. Лучше не отличаться от «студентов», часть которых пришла изучать редкие языки из специальных служб Великобритании…

Итак, учеба началась и первая лекция уже позади… Подняв воротник макинтоша и на этот раз с удовольствием вдыхая сыроватый воздух, я зашагал в свою однокомнатную квартирку в «Белом доме».

Втиснувшись в свою крохотную кухню, я высыпал содержимое одного из пакетиков, купленных по пути домой в магазине, в кипящую воду, добавил туда пару свежих помидоров и несколько стручков фасоли и, помешав ложкой, даже не пробуя — фирма справедливо гарантировала отменный вкус, — снял кастрюльку с огня. На второе приготовил отбивную, гарнир — горошек и морковь взял из консервов. Третьего не было, к сладкому я в общем-то равнодушен. Потом накрыл на стол и включил приемник — недурно помогавший мне в работе английский «Буш», так называемая «колониальная модель», с одним средневолновым и девятью «растянутыми» коротковолновыми диапазонами, рассчитанными на прием с дальнего расстояния. Поймав первый попавшийся джаз, сел обедать, все время думая о своих новых однокашниках, сортируя их на тех, кто «мог бы быть оттуда», и на тех, кто «явно не тот». Конечно, на данном этапе это было делом довольно бессмысленным, но… все же один — пухленький, лет сорока шатен с серыми глазами и другой — высокий брюнет, с длинным тонким носом, с подчеркнуто армейской выправкой, были явно «оттуда»… Но пока надо было привести себя в уравновешенное состояние, потому что вечером предстояла еще работа, и довольно опасная.

Я вскипятил себе чашку черного, почти без сахара, кофе и, удобно устроившись в кресле, придвинутом к окну, полистал свежие газеты, затем раскрыл толстый, массивный том китайско-английского словаря и погрузился в хитрую, непостижимо запутанную для европейца вязь иероглифов. Так и проработал, не зажигая света, пока не стемнело.

В шесть вечера, надев темный плащ, я направился в кинотеатр «Одеон». По дороге проверился. Сзади никого не было. Тогда я свернул в переулок и открыл дверцу телефонной будки. Как и во всех будках Лондона, на специальной полочке стояли четыре тома телефонного справочника. Вытерев платком мокрое от дождя лицо, снял с полки третий том, быстро перелистал, задержавшись на 117-й странице. Самая нижняя фамилия на этой странице была слегка подчеркнута ногтем. Это значило, что мой коллега благополучно изъял из тайника донесение.

Фильм оказался довольно нудным и, не высидев до конца, я вернулся домой и лег спать…

Так и потянулись дни моей «студенческой» жизни. Солнечные и пасмурные, забитые до отказа лекциями, сидением в университетской библиотеке или неожиданно свободные от всяких дел, но по большей части скучновато однообразные, лишенные каких-либо ярких событий. Моя задача формулировалась просто. Надо было выяснить, кто именно из студентов факультета африканистики и востоковедения является сотрудником специальных служб, и каких, а также получить их анкетные данные и изучить личные качества. На быстрый успех я, естественно, не рассчитывал, так как знал, что англичане редко идут на сближение с людьми чужого круга, особенно с иностранцами. Оставалось только набраться терпения и уповать на «его величество случай», который, как известно, чаще всего приходит к тем, кто его заранее подготовил и умеет ждать…

Я вставал в семь утра — достаточно поздно по английским понятиям, несколько минут делал «статическую зарядку» — этого было вполне достаточно, чтобы держать себя в форме, принимал холодную ванну и, проглотив пару бутербродов или тарелку овсянки, садился за карточки, на которых были выписаны китайские иероглифы. Час-полтора занимался грамматикой, просматривал конспекты и без пятнадцати десять шел в университет. Лекции занимали время до обеда. Потом обедал в университетской столовой. Цены там были невысокими, как и качество блюд. Я попытался было перейти на вегетарианский стол, предназначенный для студен-тов-индусов, но быстро понял, что такая пища не для меня… В конце концов, решил проводить время обеденного перерыва в так называемой «малой трапезной», где был небольшой буфет с чаем и печеньем, читая газеты или играя в китайские шахматы.

Лекции после обеда бывали не часто. Обычно в три часа я уже выходил из университета и мог заниматься своими прямыми обязанностями. На первых порах это было изучение города и обстановки в нем. Что касается моего непосредственного задания, то тут я шел к цели шагами, которые нельзя назвать семимильными. Лишь на пятый день занятий мне представилась возможность познакомиться со своими однокурсниками. Познакомиться… и не более того!

В перерыве между лекциями, когда все вышли в коридор — длинную, освещенную люминесцентными лампами щель между двумя грубо оштукатуренными, выкрашенными светлой краской стенами, — я оказался рядом с высоким парнем, одетым в твидовый пиджак и светло-серые брюки. Его одежда и более свободная, чем у остальных, манера держаться говорили о том, что парень мог быть либо американцем, либо канадцем.

— Вы не американец случайно? — как бы невзначай спросил я.

— Слава Богу, пока нет, — ответил тот.

По тому, как парень проглотил букву «р», слегка при этом «окая», можно было предположить, что он либо канадец, либо житель Новой Англии — северо-восточного уголка США, граничащего с Канадой.

— Вот и отлично. Я тоже канадец. Из Ванкувера. Вы, видимо, с востока?

— Совершенно верно. Из Оттавы. Том Поуп. — Он протянул руку.

Знакомство, что называется, «сломало лед», и вскоре я пожал руку еще нескольким стоящим рядом с нами англичанам. Я постарался навести разговор на причины, которые побудили моих собеседников заняться изучением китайского языка. Говорили, разумеется, всякое… Что касается меня, то я объяснил, что изучаю язык в надежде получить выгодную работу в одной из канадских фирм, торгующих с Китаем.

— Видимо, это будет хороший бизнес, раз вы решили на три года погрузиться в «китайскую тушь», — с доброжелательной улыбкой заметил Том Поуп.

— Да, да, — поспешил согласиться я. — В данном случае цель вполне оправдывает средства…

Вечером, листая сделанные на первых лекциях записи, я мысленно прошелся по аудитории, перебрав всех пятнадцать своих однокурсников. Для начала разбил их на три группы. Иностранцы — канадский дипломат Томас Поуп, американец Клейтон Бредт, дипломат из Израиля Цвий Кедар и я сам — бизнесмен из Канады Гордон Лонсдейл. Во вторую группу вошли «черные пиджаки» — лица в чиновничьей форме. Скорее всего, это были сотрудники военной разведки и контрразведки. Было известно, что именно такое партикулярное платье носят английские офицеры. Третья группа — это были те, кто выдавал себя за сотрудников Форрин Оффис, а на самом деле служили в Сикрет интелли-дженс сервис, как официально именуется английская политическая разведка.

Мне уже было в принципе ясно, что ни Поуп, ни американец не имеют никакого отношения к секретной службе. Иное дело — израильтянин. Интуиция подсказывала, что он не тот, за кого выдает себя. «Надо будет сойтись с ним поближе, — подумал я, поднимаясь, чтобы приготовить себе ужин. — Весьма интересный парень».

 Полковник Конон Трофимович Молодый

Дедушка разведчика — тоже Конон Трофимович Молодый, погибший сорока лет от роду

 Бабушка разведчика — Мария Васильевна, со своим вторым мужем

Мама Конона — Евдокия Константиновна

Тетя Конона — Татьяна Константиновна

Отец разведчика — Трофим Кононович после блестящего окончания Московского университета

 Конон (справа) со своим приятелем Вовой

 У теток в Калифорнии было иногда весело…

 …но хотелось домой

 Мама Конона (справа) и ее сестра Татьяна с их старой няней

Конон (стоит, справа) перед призывом в армию с мамой, сестрой и ее другом

 На фронте

 По дороге из Берлина. Май 1945 г. Кончилась война…

 Конон (справа) с фронтовыми друзьями

 Студенческий театр в Институте внешней торговли

 Китайская группа. Конон (в центре) со своими однокашниками

Сэр Гордон Лонсдейл (справа) перед отбытием из Америки в Англию с соседом по каюте, «земляком» из Канады

Гордон Лонсдейл (крайний справа) со служащими «Мастер Свитч Компани» на торговой выставке фирмы в Брюсселе

Гордон Лонсдейл с Большой золотой медалью Брюссельской выставки

Прикрытие состоятельного бизнесмена позволяло советскому разведчику попутешествовать по Европе. Конечно, в интересах службы…

Кедар оказался весьма общительным человеком и охотно согласился на предложение позаниматься вместе. Жил он недалеко от меня и в тот же вечер нанес визит. Мы выпили по бокалу вермута и, прежде чем погрузиться в таинство древних китайских иероглифов, как и полагалось по английским традициям, несколько минут беседовали о всякой всячине.

— У вас чудесный вид из окна.

— Возможно, — согласился я, наливая второй «Мартини».

— Вы не любитель городских пейзажей?

— Во всяком случае, не настолько, чтобы не отходить от окна. — Я протянул гостю рюмку.

— Когда живешь в таком городе, чувствуешь себя крохотной молекулой…

— Вы родились в Израиле или эмигрировали туда?

— Израильтянин чистых кровей. Родился и вырос в Палестине.

— Почему-то думал, что вы араб…

— Не один вы, — усмехнулся Кедар. — Арабы тоже иногда принимают меня за своего. Их язык я знаю с детства.

— Видимо, это третий по счету, которым вы владеете?

— Нет, четвертый. Кроме древнееврейского, английского и арабского, я изучал немецкий… Но, по-моему, все вместе они не сравнятся по трудности с этим чертовым китайским. Поэтому я благодарен вам, Гордон, за помощь. Знаете, когда в сорок лет садишься за «цзянь» и «тянь» — это не очень-то вдохновляет…

— Зачем же насиловать себя?

— Вы бизнесмен, и понять вам это трудно. Я же нахожусь на государственной службе. Дипломат. Мне предлагают выгодную работу в Пекине, и я, естественно, не отказываюсь.

Намечавшаяся дружба требовала ответного визита. И мы договорились, что я зайду к Кедару в субботу вечером. Он тоже снимал небольшую меблированную квартиру, но чуть дальше от университета. Встретил меня Кедар довольно радушно и, даже не дождавшись, пока повешу мокрый от очередного дождя плащ, предложил выпить.

— Считайте, что вам сегодня повезло, — воскликнул он. — Я угощу вас не виски и не джином, а удивительным, неизвестным вам напитком. Сегодня вы сделаете для себя важное открытие…

Тут он открыл холодильник и достал бутылку… «Столичной».

— Что это такое? — спросил я, с преувеличенным интересом глядя на знакомую этикетку.

— Лучший напиток в мире. Русская водка, — ответил Кедар, открывая бутылку. — При этом не какая-нибудь подделка, а «Штолышна» из России.

Он налил небольшой фужер водки, поставил на стол блюдечко с хрустящим картофелем и пододвинул мне кресло. Пили, как это принято в Англии, крохотными глотками, и я невольно поморщился.

— Это вы с непривычки, — заметил Кедар, увидев мою гримасу. — Привыкнете, увидите, что за прелесть.

Оставалось только согласиться.

Как ни странно, но для многих из нас самый лучший собеседник не тот, который умеет говорить, а тот, который умеет слушать, не перебивая, лишь изредка вставляя вопрос, — так, для того, чтобы показать, что он весь внимание.

В этом смысле я тоже считал себя неплохим собеседником. Кедар же оказался на редкость словоохотливым, и через несколько дружеских встреч мне стало известно, что имел в виду мой знакомец, когда говорил об арабах, иногда принимавших его за своего… Во время войны 1948 года его не раз забрасывали в Египет и Сирию, где он успешно вел разведывательную работу.

Вполне понятно, что меня это весьма заинтересовало, и я только удивлялся, как охотно Кедар посвящает в так много говорящие детали в общем-то малознакомого человека. Все, что так неожиданно легко рассказывал израильтянин, было важно, полезно, но это был тот самый крем, которым можно украсить, а можно и не украшать пирог. А вот самого пирога пока не было…

Недели складывались в месяцы, давно уже на дворе стояла хмурая лондонская зима, и газеты резонно сообщали, что дело идет к весне. Но мне пока так и не удалось завязать дружеских отношений ни с кем из англичан. Правда, как-то им предложили заниматься не менее часа в день в лингафонном кабинете — небольшой комнате, где на столах стояли специальные аппараты для прослушивания грампластинок с записью урока на китайском языке. Это вынуждало всех задерживаться после занятий. Получая пластинки в одной библиотеке, работая в одном кабинете и потом обедая в одной столовой, мы поневоле начали больше общаться между собой. Посему мне удалось установить сносные отношения со студентами, выдававшими себя за сотрудников Форин Оффис. Сносные, но не более того. Видимо, этому способствовало отсутствие «чиновничьей формы» и кастовой замкнутости, присущей английским офицерам. Словом, дальше «здравствуй» и «прощай», «хорошая погода сегодня» дело не шло.

Вечера «чиновники» проводили в «своих» клубах. У меня были все основания считать главным противником даже не МИ-5 — всемирно известную английскую контрразведку, а не менее известную традиционную британскую сдержанность и еще английские клубы, куда было очень трудно проникнуть. Но выручили пивные. Они-то и стали теми заведениями, в которых я мог найти общий язык с «чиновниками» и с джентльменами из Форин Оффис.

А случилось это так. Среди преподавателей школы одной из самых ярких, заметных фигур был Сай-монс-младший. Китайский язык он знал хорошо и преподавал его умело. К студентам моей группы, а они были одного возраста с ним, относился как к равным. И вот как-то на уроке грамматики китайского языка Саймонс-младший почувствовал, что большинство присутствующих явно потеряло нить его рассуждений.

— Джентльмены, я думаю, нам надо немного отвлечься, — произнес он тоном искушенного преподавателя. — Все мы люди взрослые и отлично понимаем, что знание одного китайского языка не делает из человека синолога. Не так ли?

Обрадованные переменой темы, студенты дружным хором сразу же согласились с ним.

— Так вот, господа, — продолжал Саймонс, — всем вам необходимо быть в курсе текущих событий в Китае и в Юго-Восточной Азии, знакомиться с китайским искусством, обычаями, традициями и тому подобным. Короче, я предлагаю раз в неделю проводить семинары, каждый раз приглашая именитого гостя, который будет проводить вводную беседу. После беседы организуем обсуждение. Как вы на это смотрите?

Идея Саймонса-младшего понравилась, и вскоре вся группа собралась после занятий в «большой трапезной», а проще говоря, столовой для преподавателей — небольшом полуподвальном помещении, где в два ряда стояли длинные, человек на двадцать, столы. Один из них был заранее накрыт для чая, для чего с каждого из студентов было собрано по два с половиной шиллинга. Рядом стоял такой же, но не накрытый стол, за который все уселись. Саймонс и приглашенный лектор профессор Хони — специалист по Вьетнаму — заняли место во главе стола. Состоялась интересная беседа…

И потом среди гостей «трапезной» бывали сотрудники Форин Оффис, госдепартамента США, известные специалисты по странам Юго-Восточной Азии… Однажды перед нами выступил английский разведчик Форд, в свое время арестованный в Тибете за шпионаж. Правда, на семинаре его представили как бывшего сержанта войск связи, который после окончания войны поступил на работу к далай-ламе. Форд вернулся в Англию незадолго до встречи со студентами школы, и в то время газеты еще продолжали много писать о нем, полностью отрицая его принадлежность к английской разведке. В конце беседы, когда все задавали вопросы докладчику, я тоже спросил: «А где вы работаете сейчас?» Форд, не задумываясь, ответил: «Как где? Конечно же, в Форин Оффис!»

Я не мог не заметить, как при этом на лицах моих коллег появились иронические улыбки. Действительно, с каких это пор стали работать в Форин Оффис бывшие сержанты войск связи?

После дискуссии (все на семинаре шло по строгому регламенту) студенты переходили за накрытый стол и продолжали беседовать за чаем. Однако самое притягательное для всех начиналось после семинара, когда большая часть его участников дружно отправлялась в одну из расположенных поблизости пивных. Возглавлял это шествие Саймонс-младший. Первый раз мы пошли туда сырым и неожиданно теплым зимним вечером. Туман не спеша наползал на Лондон, придавая городу вид фантастический и даже праздничный, Мы шагали по мокрым плитам мостовой, перекидываясь шутливыми замечаниями и предвкушая приятный вечер. «Радуюсь, — подумал я, — как мальчик, летящий на первое свидание…»

Жарко горел камин, приглашая протянуть к огню озябшие руки, поблескивала никелем стойка. Массивные кружки, сияя чистотой, выстроились наготове.

— Я заказываю, — безапелляционно заявил маленький краснолицый джентльмен, служивший, как я предполагал, в военной контрразведке. — Что будете пить, джентльмены?

— Мне светлого.

— То же самое.

— А я буду бледный эль.

— Темного.

Я попросил полкружки темного, ибо не питал особой приязни к пиву, после которого печень побаливала.

Бармен в белой рубашке с темным галстуком бабочкой и белой курточке, сияя улыбкой и напомаженным пробором, ловко налил нам полтора десятка кружек — традиционный английский «круг». Пивопитие началось… После двенадцатой кружки один из «чиновников», носивший фамилию Ватсон, неожиданно утратил обычную для английских офицеров манеру растягивать слова и заговорил на простонародном лондонском «кокни». Стоявший  рядом со мной Венабле, тридцатилетний парень с аристократическим лицом, каковым в Англии считается вытянутая, похожая на лошадиную физиономия, любивший кстати и некстати упоминать, что его отец — член королевского яхт-клуба (позднее я выяснил, что Венабле был капитаном контрразведки), повернулся ко мне и с презрительной усмешкой шепнул: «И эта серость недавно получила майора!» А так как в английских вооруженных силах в различных родах войск установлены различные наименования воинских званий, то этих слов было достаточно, чтобы понять, что Ватсон служит в армейской разведке или контрразведке…

Еженедельные посещения пивной помогли завязать более тесные отношения с однокурсниками и кое-что узнать. Словом, пивная нас весьма сблизила, чему во многом способствовал канадец Том Поуп.

— Слушай, Гордон, — как-то обратился он ко мне перед лекциями. — Что ты скажешь, если сегодня я приглашу тебя на вечеринку?

— Искренне поблагодарю, если, конечно, ты приглашаешь меня, а не меня вместе с бутылкой виски…

— Ну, этого можешь не опасаться, — несколько загадочно усмехнулся Поуп. — С виски все будет в порядке. Я думаю собрать всех ребят…

— Во сколько?

— В восемь вечера.

— Идет.

— Захвати с собой фотоаппарат. Сделаешь нам снимки на память…

Я видел, как в перерыве между лекциями Поуп старательно обошел всех студентов и некоторых преподавателей, приглашая каждого на своеобразный «мальчишник».

Канадский дипломат жил на широкую ногу и снимал шикарную квартиру в посольском районе к северу от Кенсингтонского дворца на улице Пор-честер-террас. Будучи дипломатом, Том мог покупать виски и другие напитки с большой скидкой. И все же, прибыв к нему, я был поражен обилием спиртного. Бутылки стояли не только в баре, но и на полу, загромождая один из углов зала. Рядом возвышался открытый термос в виде бочонка, набитый льдом. На специальных подставках выстроились небольшие бочонки с пивом и крепким сидром. Закуска, если не считать хрустящего картофеля, жареных орешков и соленой соломки, практически отсутствовала.

Я в принципе знал об обычае пить не закусывая и плотно поужинал, прежде чем идти к Тому. За стол не садились, да и незачем было. Еды практически не было никакой. Гости вначале стояли небольшими группками, разговаривали, потягивая виски или джин, разбавленные содовой водой или апельсиновым соком. Постепенно, по мере поглощения спиртного, разговор стал более шумным, а темы более разнообразными: и политика, и женщины, и погода, и предстоящие скачки… Но больше всего делились воспоминаниями, ибо все участники вечеринки уже успели объехать полсвета.

Чего-чего тут только не вспоминали!

— Это был отличный парень, он работал со мной в Гонконге, — рассказывал какую-то историю, связанную с похождениями его агента, один из «чиновников».

— Это лысый, в очках? Когда быстро говорит, начинает слегка шепелявить? — уточнял портрет другой гость.

— Он был у меня на связи до пятьдесят второго…

Я, конечно, не имел ни малейшего желания влезать в разговор. Молчал, подливая себе в бокал содовой, и слушал, ибо многое стоило запомнить…

— Ты помнишь историю с этим старым индусом, который никак не хотел умирать, — услышал я, когда перешел к другой группе. — Наши парни сыпали ему яд в рис, стреляли из автомата по окнам. Устроили маленькую аварию, когда он полз на своем «додже», а он все был жив… И знаете, как его убрали! Чистый смех…

Что ж, это тоже стоило запомнить.

Я чувствовал себя уютно, ибо все складывалось как нельзя лучше.

— Гордон, — тронул меня за рукав хозяин, — тебе не скучно?

— Нисколько.

— Фотоаппарат взял?

— По-моему, да.

— Неси скорее…

Однокурсники уже знали, что фотографирование было моим хобби, и никто не удивился, увидев у меня фотоаппарат с электронной вспышкой. За этот вечер я сделал несколько десятков снимков, пообещал всем прислать фотографии. А так как было это в последний день семестра, то и записал, естественно, адреса присутствующих. Словом, это был тот невероятный случай, когда рыба сама прыгала на сковородку рыбака. Оставалось только подливать масла…

Со временем мои однокурсники все меньше и меньше придерживались своих легенд, и постепенно удалось узнать их звания, специальные службы, к которым они принадлежали, чему во многом способствовал, сам того не подозревая, Том Поуп, по-прежнему регулярно устраивая вечеринки. Иногда это были «мальчишники», иногда встречи, на которые приходили с женами. Таким образом, в моем альбоме (и, разумеется, в Центре) появились фотографии и некоторых «разведдам».

В конце учебного года Том опять пригласил всех к себе. Один из «чиновников» сказал, что он уже позвал к себе знакомого с женой и поэтому не сможет прийти. Гостеприимный Том тут же предложил ему привести своих знакомых, что тот и сделал. Познакомившись с новым человеком на вечеринке, я понял по его поведению и связям, что он скорее всего — сотрудник какой-либо специальной службы, а посему на всякий случай сфотографировал его и записал фамилию. Потом я забыл и об этом случае, и о существовании этого господина Элтона. Каково же было мое изумление, когда, уже находясь в тюрьме, я неожиданно узнал его. Так случилось, что именно Элтону контрразведка поручила вести мое дело…

После выпускных экзаменов студенты в соответствии с традицией устроили прощальный вечер, для чего был выбран большой китайский ресторан, принадлежавший известному в свое время боксеру Фредди Миллсу. Вечер закончился изъявлениями взаимных дружеских чувств, все отъезжающие на свои посты за границу обменялись адресами с остающимися. Большинство не удержалось от того, чтобы не похвастаться новыми назначениями, поскольку почти все получили повышения.

Несколько человек направлялись в Пекин. Многие ехали в Гонконг. Американец Бредт возвращался в США.

— А ты, Гордон? — спросил он меня.

Пока поживу здесь, потом двину в Китай.

— Что ж, может быть, еще увидимся.

— Вполне…

Бредт знал, что, как американца, в группе его недолюбливали, и поэтому общался главным образом со мною и Поупом — канадцы были как бы двоюродными братьями и англичанам и американцам.

— Слушай, Гордон, хочу поделиться с тобой открытием, — начал он, чуть покачиваясь и стараясь глядеть мне прямо в глаза. — Только об этом — ни-ни…

— Хорошо…

— Так вот, кроме нас с тобой, все тут, в этой группе… Догадываешься?

— Студенты, вернее, выпускники Лондонского университета.

— Черта с два! Разведчики! Вот кто…

— Ты уверен в этом?

— Так же как и в том, что сейчас со мной беседуешь ты, а не Мэрилин Монро без бюстгальтера…

И он стал приводить различные доводы в подтверждение своего открытия. Я же, естественно, упрямо продолжал настаивать, что это не так.

— Повторяю Гордон, что, кроме нас с тобой, здесь все из разных секретных служб.

Бредт, разумеется, был не совсем точен, однако я не мог сказать ему, в чем заключалась его ошибка. Американец наверняка сам узнал об этом много лет спустя из газет… Но уж если Бредт, который часто сталкивался с канадцами, без колебаний принимал меня за канадского коммерсанта, прожившего много лет в США, то я мог уже с уверенностью сказать, что акклиматизация закончена… А через несколько дней мне вместе с поздравлением по случаю успешного окончания Лондонского университета пришло из Центра новое задание…