Его звали Марио. Марио Мольтони. Он служил в доме заместителя начальника тайной фашистской полиции барона Маурицио Помпили. Барон возглавлял одну из старейших полицейских организаций «Казеларио политико», которая родилась в Италии в 1894 году, когда барон Помпили еще не появился на свет. Это было весьма солидное учреждение, находившееся в ведении римской полиции. Впрочем, помещение, где располагалось «Казеларио», мало чем напоминало полицейское управление. Тишина. Посетителей нет. Чиновников мало, и все они в штатском. Комнаты сплошь заставлены высокими, до самого потолка, шкафами со множеством выдвигающихся ящиков, заполненных десятками тысяч карточек. Они-то и были основным богатством «Казеларио». В карточках содержались подробные сведения на «граждан, представляющих потенциальную опасность для существующего государственного режима».

Барон Помпили считал «Казеларио политико» своим детищем. Когда его по личному указанию Муссолини назначили заместителем начальника тайной полиции, которую сокращенно называли ОВРА, он с первых же дней рьяно принялся за дело. Была значительно расширена сеть платных агентов, увеличено число чиновников, значительно усложнена система самих карточек, куда теперь заносились не только данные о политической деятельности того или иного «неблагонадежного» лица, но и другие сведения, касающиеся его личной жизни, друзей, знакомых и т. д. Благодаря неусыпным заботам барона «наследство», доставшееся ОВРА от прошлого века, сильно разрослось. Помпили получил чин генерала и личную благодарность Муссолини за «заслуги в области укрепления внутренней безопасности Италии». Новоиспеченный генерал чувствовал себя всезнающим и всемогущим. Он мог в любой момент отдать приказ своим тайным агентам установить слежку за любым лицом, скомпрометировать его и даже арестовать, не испрашивая никаких специальных разрешений.

Через картотеку «Казеларио» были наведены справки и о Марио Мольтони, которого барон впервые увидел у своих давних знакомых. Случилось это во время инспекционной поездки по Сицилии, когда он остановился в имении своих дальних родственников и богатейших землевладельцев князей Рондинелли. Как-то в разговоре за вечерним чаем Помпили посетовал на то, что никак не может найти достойного человека на должность слуги в своей огромной римской квартире на улице Бизаньо, к которой прибавилась только что отстроенная вилла в Чивитавеккии, небольшом портовом городке на побережье Тирренского моря. Барон получил участок для виллы практически бесплатно, в качестве дара за свои заслуги перед фашистским режимом и был очень им доволен: во-первых, недалеко от Рима, всего семьдесят километров, во-вторых, на берегу моря, да еще в городе, в котором когда-то был консулом Анри Бейль — великий Стендаль, современник и биограф императора Наполеона. А барон Помпили втайне считал, что он похож на французского императора как внешностью, так и твердостью характера.

Княгиня Рондинелли, разливавшая чай в тот душный августовский вечер, вдруг поставила чайник саксонского фарфора и воскликнула, словно сообщала миру о великом открытии:

— Блестящая идея, барон! Почему бы вам не взять Марио. Он помогает нашему мажордому. Круглый сирота, молод, хорошо воспитан и, как все сицильянцы, беззаветно предан.

Княгиня взяла серебряный колокольчик, позвонила. Бесшумно открылась дверь в столовую. На пороге в почтительной позе стоял черноволосый молодой человек.

— Марио, ты не был бы против пойти в услужение к нашему родственнику и дорогому другу барону Помпили?

— Как вам будет угодно, княгиня.

Барону юноша понравился с первого взгляда. Почтителен, немногословен, приятен лицом. Закурив сигарету, Помпили спросил:

— Родители есть?

— Нет, умерли, синьоре, вернее, умерла мать, а отца убила мафия.

— Мафия? Он был с ней связан?

— Нет, синьоре. К отцу пришли однажды двое мафиози и сказали, что он должен будет каждый месяц платить им премию за охрану гаража. У нас был гараж и мастерская по ремонту автомобилей. Отец отказался. Через несколько дней его нашли мертвым с зарядом волчьей картечи в спине…

— Вот как? Можешь идти.

Марио вышел. Барон погасил сигарету.

— Я вам напишу, княгиня, в отношении этого молодого человека. На первый взгляд он производит неплохое впечатление, да и ваша рекомендация уже сама по себе великолепная гарантия.

Барон не преминул поискать сведения на Марио Мольтони в картотеке «Казеларио». Но чиновники из управления сумели разыскать для своего шефа лишь полицейское донесение из Палермо, в котором говорилось о загадочном убийстве некоего Чезаре Мольтони, рядового члена фашистской партии, владельца гаража, и о том, что преступники не найдены. Палермский полицмейстер сообщал, что «убийство, видимо, совершено мафией, следы которой обнаружить невозможно». Прочитав последние строчки, Помпили поморщился: «Невозможно, невозможно…»

Причина недовольства барона заключалась в том, что в обязанности ОВРА входило и расследование преступлений, совершаемых мафией. Мафия возникла еще при феодализме и продолжала жить по своим законам, несмотря на смену эпох, формаций и режимов. Она имела своих людей повсюду, где пахло деньгами и барышом. В основе ее деятельности лежала «омерта» — круговая порука и обет молчания. Если кто-нибудь из мафиози проговаривался о делах или нарушал законы мафии, его ждала неминуемая смерть. Мафия убивала не только и не столько своих, сколько тех, кто отказывался платить ей дань или уступить выгодное место одному из ее представителей. Иногда мафиози убивали и фашистов, разумеется, не по политическим мотивам, а больше из-за денег, но это случалось редко. «Онората сочиета» — «достойное общество», как уважительно называли мафиози свою бандитскую организацию, предпочитала не ссориться с режимом чернорубашечников, тем более что некоторые ее высокие представители, особенно те, что родились на Сицилии, иногда пользовались услугами «рыцарей онората сочиета» для сведения личных счетов, мести или политических интриг. Барон Помпили был в курсе некоторых темных дел мафии, но тоже не проявлял особого рвения по их разбирательству, потому что побаивался этой организации.

То, что Марио Мольтони не начал судебного дела против мафиози после убийства ими его отца, показалось Помпили добрым признаком. «Парень не мстителен и, видимо, умеет держать язык за зубами. Надо его брать на работу…» Так Марио Мольтони стал слугой заместителя начальника ОВРА барона Помпили. Марио оказался мастером на все руки: и стол сервировать, и пальто гостям подать, и полы натереть до металлического блеска. При всем этом он был необыкновенно молчалив, почтителен, неприхотлив и, как казалось барону, предан ему в той же степени, что и Томми — огромная серая овчарка, с которой новый слуга необычно скоро подружился на почве обоюдной любви к длительным прогулкам по тихим римским переулочкам. Барон был доволен своим приобретением и при случае хвастался перед друзьями своей способностью «видеть людей насквозь» и «делать из них верных слуг».

Но Помпили, несмотря на свой полицейский нюх и профессиональную недоверчивость к людям, не все видел «насквозь» и много чего не знал. Для «Казеларио» Марио Мольтони был чистым листом бумаги. А его биография между тем была совсем не простой…

Марио рано лишился матери. После ее смерти они, оставшись с отцом вдвоем, переехали из Мессины в Палермо, где доживал свои дни дедушка Марио по отцу Ивано Мольтони. Отец находился в ссоре с дедом, но это не мешало юноше иногда навещать своего «предка». Юношу всегда удивляло его необычное имя. Однажды, а это случилось незадолго до кончины деда, Марио заехал проведать его. Дед Ивано хворал, у него открылась пневмония.

— Дедушка, я давно хотел спросить, почему у тебя такое странное имя?

— А тебе ничего не рассказывал отец?

— Нет.

— Видишь ли, Мариуччо, я очень рано осиротел. Отца моего убили, когда я должен был родиться, а мать, твоя прабабка, умерла от послеродовой горячки. Это были необычные люди, Мариуччо. Твой прадед воевал вместе с Гарибальди, был его адъютантом и геройски погиб в битве при Аспромонте в тысяча восемьсот шестьдесят втором году. А твоя прабабушка была русской. Да, да, настоящей русской. Она приехала из этой далекой северной страны вместе с несколькими десятками своих друзей, чтобы помочь святому делу. Они вступили в знаменитую «тысячу» Гарибальди, слышал о ней?

— Кое-что слыхал.

— Кое-что! Эх вы, молодежь! Ничем-то не интересуетесь, даже своей историей. Впрочем, чего ожидать от ваших воспитателей в черных рубашках? Для них Бенито Муссолини значит больше, чем Гарибальди. Но ты послушай… Только поправь мне подушки, а то неудобно лежать.

Марио взбил подушки и, сев в ногах у деда, весь превратился в слух.

— Рассказывай, дедушка.

— Это случилось не так уж давно, меньше века тому назад. Италия была занята чужеземцами. На севере, в Ломбардии и Венеции, хозяйничали австрийцы, на юге — французские Бурбоны. То там, то здесь вспыхивали крестьянские волнения. Особенно сильными были они здесь, у нас на Сицилии. Настолько сильными, что исчез страх перед мафией, да и мафиози попрятались где-то по своим норам, как тараканы. Сицилийские крестьяне уходили в партизанские отряды, начинали борьбу за землю против синьоров-феодалов. Тогда-то и появился Джузеппе Гарибальди.

— Я это знаю. Мы проходили в школе…

— Проходили! Слово-то какое! Ты не перебивай, слушай дальше. Вокруг Гарибальди собрались волонтеры: ремесленники, крестьяне, мелкие буржуа и интеллигенты. Были в их числе и иностранцы: поляки, венгры, русские и среди них твоя прабабушка и моя мать Мария. Как видишь, имя у нее было как у нашей святой. С прадедом она познакомилась в Генуе и уже не расставалась с ним до самой его смерти. В этом городе Гарибальди и собрал свое первое войско. Насчитывало оно тогда тысячу человек, отсюда и назвали этот поход «Походом тысячи». Понял теперь почему? В одну из майских ночей тысяча восемьсот шестидесятого года Гарибальди отплыл со своей «тысячей» из Генуи и через пять дней высадился в Марсале. Ты знаешь этот порт — он на самой западной оконечности северного побережья нашего острова. У Гарибальди была тысяча очень храбрых, но еще не обстрелянных бойцов, а у короля Франциска II Бурбона на Сицилии находилось около полусотни тысяч регулярного войска.

— Но Гарибальди победил!

— Да, победил. И знаешь почему? Потому, что народ восстал и поддержал волонтеров. А отчего было не поддержать? Гарибальди издал декрет, который обеспечивал каждому участнику освободительной войны участок общинных земель. Поэтому многие отряды восставших крестьян стали стекаться под знамена Гарибальди, и он в течение двух недель занял все главные города Сицилии, а затем двинул свое войско, которое увеличилось уже до десяти тысяч человек, на Неаполь.

— А что же было потом?

— Потом? Возьми учебник истории и узнаешь, что было потом. Я уже устал рассказывать… Впрочем, конец ты должен знать. В тысяча восемьсот шестьдесят втором году Гарибальди решил продолжить борьбу, доделать то, что он считал недоделанным, и самое главное — освободить Рим от владычества папы Пия IX. Со своими старыми боевыми товарищами и волонтерами он переправился на континент и после долгого марша остановился лагерем на горе Аспромонте. Напротив находились регулярные войска, которыми командовал генерал Чиальдини. Гарибальди решил избежать кровопролития. В сопровождении своих адъютантов, среди которых был и твой прадед, он поднялся на ближайший от неприятельской цепи холм. «Братья, не стреляйте! — крикнул он. — Дайте нам пройти и да здравствует Италия!» Но в этот момент раздался выстрел, и Гарибальди, тяжело раненный, упал на руки офицеров. Вторая пуля поразила твоего прадеда, и он скончался через несколько часов. Его жена, моя мать и твоя прабабушка, так и не узнала о его смерти, потому что сама в это время лежала в горячечном бреду после моего рождения…

— Это очень интересно, дедушка. Я ведь ничего не знал об этом.

— Не удивительно. Мы с твоим отцом не очень дружно жили. Были к тому причины. Я не хочу тебе о них рассказывать. Во всяком случае, он пошел не по тому пути. Бог с ним! Отцу твоему я оставлю немного денег, а тебе… Подойди-ка к секретеру и открой верхний ящик. Видишь, кожаная шкатулка? Дай ее мне.

Старик взял шкатулку, открыл и, порывшись в ней, вытащил небольшой золотой медальон на тонкой цепочке, овальной формы, с пятью потускневшими рубинами. Затем, порывшись еще, извлек сложенный вчетверо, пожелтевший лист плотной бумаги.

— Это медальон твоей прабабушки Марии. В нем локон твоего прадеда. Она всегда носила его на груди и с ним умерла. А на этом листе бумаги стихи. Они тоже остались от нее. Чернила выцвели, но все равно разобрать можно. Почитай их мне…

Марио осторожно развернул листок и начал медленно читать строчки, написанные мелким женским почерком:

По щеке деда побежала слеза. Он смахнул ее и тихо сказал:

— Мальчик мой, мне скоро придется давать отчет о своей жизни в другом месте. Но прожил я ее честно, и мне не в чем себя упрекнуть. Твой отец… спутался с этими проходимцами не потому, что фашист по своим убеждениям, а просто безвольный и слабый человек, считающий, что лучше приспосабливаться к тем, кто стоит у власти, чем бороться с ними. Я его не одобряю и тебе скажу: помни, что ты правнук гарибальдийца. Тебе, Мариуччо, с этими, в черных рубашках, не по пути. Поэтому попробуй найти в жизни другой путь. Поищи, дорогой мой, поищи…

— Дедушка, а как же насчет твоего имени, ты же ничего не сказал!

— A-а… Видишь ли, твоя прабабушка и моя мать говорила, что если родится мальчик, она даст ему имя своего отца — Иван. У русских это имя так и звучит очень странно— Иван, как будто бы его обрубили топором. После смерти матери не захотели нарушить ее волю, и меня нарекли Ивано, мы же не можем останавливаться на этой неблагозвучной букве «н». Понял теперь? Ступай, ступай. Медальон и стихи отцу не показывай, не надо. Да и другим тоже…

Вскоре дед умер. На деньги, оставшиеся после него, отец Марио оборудовал рядом с гаражом мастерскую по ремонту автомобилей. Но дела шли неважно. Не помогало и то, что отец был членом фашистской партии. Он был мелкой сошкой. Единственно, что удалось ему, — это устроить Марио через одного из своих влиятельных клиентов на службу к князьям Рондинелли в качестве помощника мажордома с перспективой занять это место через несколько лет.

Однажды в дом князей пришли из полиции. Они сообщили Марио, что его отец найден убитым неподалеку от своего гаража. По мнению полицейских, речь шла о вендетте мафии. Марио не стал давать никаких показаний, хотя и знал людей, которые если и не были прямыми убийцами отца, то, во всяком случае, имели самое непосредственное отношение к его смерти. Он прекрасно помнил двух усатых, мрачного вида сицилийцев, которые ни с того ни с сего стали частенько наведываться к отцу. Они запирались в мастерской, и раза два Марио слышал, как отец высоким голосом кричал, чтобы его оставили в покое и что у него нет денег…

Денег действительно не было. После смерти отца судебные исполнители реквизировали и гараж, и мастерскую в уплату оставшихся от покойного долгов. Марио было жалко отца, хотя он и не разделял его идей. Ему ближе был дед — гарибальдиец… С мафией связываться не стоило, продолжать жить в Палермо было опасно. «Онората сочиета» старалась не оставлять свидетелей своих кровавых дел. Поэтому он, ни минуты не колеблясь, принял предложение барона Помпили и переехал к нему в Рим.

Всех этих деталей в биографии своего камердинера не знал барон Маурицио Помпили, заместитель начальника ОВРА. Не знал он и другого, того, что Марио крепко подружился со столяром-краснодеревщиком Луиджи Бокка…