«Красная Мата Хари». Так прозвали на Западе одну из самых знаменитых подруг великого пролетарского писателя Алексея Максимовича Горького (Пешкова). Героиня этой главы была известна под тремя фамилиями: Закревская, Бенкендорф и Будберг. «Буревестник революции» называл же ее просто Мурой.

Итак, речь пойдет об одном из мифов, который мне очень хочется опровергнуть и как разведчику, и как писателю. Личность Марии Игнатьевны Закревской — Бенкендорф — Будберг вряд ли вызвала какой-либо интерес, если бы не легенды и сплетни прошлого и настоящего времени. Однако поэт Андрей Вознесенский представляет ее «…пленительной авантюристкой, сквозь сердце которой прошли литературные и политические чемпионы столетия: Горький, Уэллс, Локкарт, Петерс и другие… Она ходила по канату между Кремлем и Вестминстером». Впрочем, оценки А. Вознесенского вторичны, ибо родились они после его ознакомления с книжкой некой писательницы Нины Берберовой под интригующим названием «Железная женщина». Этот «роман-информация», как окрестил его бывший бунтарь поэт, опубликованный в журнале «Дружба народов» в 1989 году, вызвал у него такое восхищение, что он написал к нему предисловие в журнале.

Однако вернемся к Марии Игнатьевне Закревской. Возникает вопрос: а почему, собственно, о ней речь? Поясняю. Потому что, во-первых, есть книжка Нины Берберовой «Железная женщина». Потому что, во-вторых, это мое итальянское расследование, ибо я обнаружил след Закревской еще на острове Капри в 1963 году, а также наличие некоторых рассекреченных архивных материалов внешней разведки. Наконец, в-третьих, оставшаяся у меня в записях конфиденциальная беседа с бывшим литературным секретарем Горького и моим добрым учителем в журналистике Михаилом Александровичем Цейтлиным-Михайловым. О последних днях «буревестник:! революции» эта беседа, которую Цейтлин просил не разглашать, пока он жив.

Я прочитал книжку Н. Берберовой от начала до конца в журнальном варианте «Дружбы народов». В принципе мне жалко потраченного времени, ибо разобраться в надерганных отовсюду фактах, начиная с Большой Советской Энциклопедии и кончая бульварной светской хроникой из старых подшивок разноязычных газет, практически невозможно, Посему возьмем одно генеральное направление — в начале своего повествования писательница Берберова, дружившая с Закревской и посему «знавшая о ней все», вопрошает: «Кто она? Мата Хари? Лу Саломе?.. Да, и от той и от другой было в ней что-то: от знаменитой авантюристки, шпионки и киногероини, и от дочери русского генерала, с ее притягательной силой, привлекшей к ней Ницше, Рильке и Фреда… Я три года прожила с ней под одной крышей и сохранила о ней свои записки (не дневник, но календарные записи и записи некоторых разговоров с ней); отношения у нас были добрые, но не близкие и лишенные эмоциональной окраски… Здесь все факты, которые я старалась спасти от забвения. Источники мои — это документы и книги от 1900-го до 1975 года. Они помогли мне раскрыть тайну ее предков, подробности ее личной жизни, имена ее друзей и врагов, цепь событий, с которыми она была иногда тесно, иногда косвенно связана. Мужчины и женщины, между 1890-м и 1900 годами, все были захвачены этими событиями экзистенциально и часто трагически. Обстановка и эпоха — два главных героя моей книги. Два замужества М.И. Б., которые в ее судьбе не сыграли особой роли, были исковерканы и даже прерваны российской катастрофой. Мура принадлежала стране, эпохе, классу, и в этом классе каждый второй был истреблен. Мура боролась, шла на компромиссы и выжила».

Ну выжила и выжила. Что из того? Неужели ради этого надо писать книгу, тем более что, как замечает сама Берберова: «Когда я стала проверять ее рассказы, я увидела, что она всю жизнь лгала о себе…» Так какого же лешего надо было восстанавливать «историческую» правду? Чтобы создать российскую, или «красную», Мата Хари из некоей никому ранее не известной Марии Игнатьевны Закревской — Бенкендорф — Будберг? Действительно, наплели черт знает что. Говорят, что работала Мура сразу же на три секретные службы: советскую (ВЧК), английскую и германскую. И не только это. Сия разносторонняя дама была, так сказать, профессиональной любовницей. Посудите сами. Она сожительствовала (по любви или за деньги — того не ведаю) с английским разведчиком Локкартом, писателем-фантастом Уэллсом, председателем ревтрибунала ВЧК Петерсом и «буревестником революции» Пешковым-Горьким, не говоря уже о двух мужьях — графе Бенкендорфе и бароне Будбер-ге. Уже упоминавшаяся писательница Берберова так вот сплетничает про свою подругу в книге «Железная женщина»: «Она (то есть Мура. — Л.К.) — любила мужчин, не только знаменитых любовников, но вообще мужчин, и не скрывала этого, хоть и понимала, что эта правда коробит и возмущает женщин и возбуждает и смущает мужчин. Она пользовалась сексом, она искала новизны и знала, где найти ее, и мужчины это знали, чувствовали это в ней и пользовались этим, влюбляясь в нее страстно и преданно. Ее увлечения не были изувечены целомудрием, ни бытовыми табу. Секс шел к ней естественно, и в сексе ей не нужно было ни учиться, ни копировать, ни притворяться…» Вот так. И свою слабость на передок использовала рационально, угробив в конечном итоге «великого пролетарского писателя» Алешу, как она называла его в узком кругу. А Алексей Максимович Горький, как и все туберкулезники, страдал повышенной сексуальной возбудимостью.

Вот пишу эти строки и думаю: на кой черт я взялся за перо? Чтобы восстановить историческую правду? Действительно, какая она шпионка, эта потаскушка? Вряд ли ее можно поставить рядом с настоящей Мата Хари, хотя и последняя не была той, какой ее пытались представить любители сенсаций.

В свое время мне удалось получить уникальные материалы о Маргарет Целле — дочери голландского шляпника, вошедшей в историю под именем Мата Хари, «шпионки-двойника», которая чуть ли не жонглировала французской и немецкой секретными службами, за что и была расстреляна французами. Мне повезло еще и в том отношении, что, работая в Италии по линии нашей внешней разведки, удалось взять интервью у старого-престарого бывшего солдата комендантского взвода, который был одним из тех, кто 15 октября 1917 года привел в исполнение смертный приговор, вынесенный Мата Хари французским военным трибуналом. Гастон Роше, тот самый солдат из комендантского взвода, ставший богатым бизнесменом, немало усилий потратил на то, чтобы доказать невиновность Мата Хари. «Это подлинная фотография казни Мата Хари, — сказал Роше во время интервью, протягивая мне старый снимок. — Вот видите крайний солдат во втором ряду? Это я. По сей день не могу забыть удивленного лица этой женщины, перед дулом моего карабина, хотя минуло уже не одно десятилетие. Но ведь в тот момент я убеждал себя в том, что, исполнив приказ, уничтожил змею в женском образе. Но это не успокаивало. Тогда-то и пришло решение заново проанализировать имеющиеся факты, собрать новую информацию и неизвестные ранее документы. На это я потратил более половины моей жизни и много денег. Теперь я твердо убежден, что Мата Хари была невиновной, и ее казнь не что иное, как злодейское убийство, спровоцированное германской разведкой, которая устроила таким образом небольшую гадость своим французским коллегам-противникам».

Самой «блестящей» операцией Мата Хари была, как известно, ее поездка из Парижа в Берлин, когда французская разведка написала на ее голой заднице симпатическими чернилами некое донесение своему агенту, работавшему против немцев. Правда, после соответствующей обработки текст донесения стал почему-то известен и германской секретной службе. Видимо, задницей пользовались не только французы.

На Муриной попке не писали никаких шифрограмм. Она крутила ею в довольно грязных шоу. У Муры никаких целей не было в силу ее аполитичности, чрезмерно раздутого честолюбия, эгоизма, лживости и подлости. Пробежим и мы по ее самым основным «операциям», не задерживаясь особенно на частностях и нелепостях. Итак, первое замужество. Супруг Муры граф Бенкендорф, прежде чем быть застреленным «не то белыми, не то красными» летом 1918 года, успевает узнать, что его жена влюблена в английского дипломата Локкарта и уже успела изменить ему. В начале сентября 1918 ночью Муру вытаскивает из постели Локкарта наряд чекистов во главе с преданным помощником «железного Феликса» Яковом Петерсом. Истории неизвестно, привез ли он Муру сразу в ЧК или к себе на квартиру, переложив ее, так сказать, из кровати в кровать на предмет приобретения «ценного агента». Так или иначе, но мадам оказалась в подвалах Лубянки. И вот, как свидетельствуют некоторые английские историки, 4 сентября 1918 года сэр Роберт Брюс Локкарт, которого чекисты уже считали главным действующим лицом «заговора Антанты», обратился в Комиссариат по иностранным делам с просьбой об освобождении Муры. Ему было отказано. После этого он решил напрямую обратиться к Петерсу и отправился на Лубянку, где вызвал «большое беспокойство» своим появлением. Однако Петерс терпеливо выслушан просьбу Локкарта и, сказав ему, что все заверения по поводу непричастности Муры к заговору будут приняты во внимание, вдруг заявил: «Вы избавили меня от многих хлопот. Мои люди ждут вас уже целый час. У меня есть ордер на ваш арест…» Локкарт был немедленно арестован и провел в заключении несколько недель. Ну а Мура, спросите вы? А Муру освободили и даже предоставили ей возможность посещать своего любовника в Кремле. Да-да, в Кремле, ибо Локкарт провел свое заключение в комфор табельной квартире бывшей фрейлины императрицы. Правда, с ним, на всякий случай, поселили Яна Берзина — будущего начальника Разведуправления РККА. В октябре Локкарту в числе других представителей «миссий Антанты» было разрешено вернуться домой в обмен на освобождение российских официальных лиц, задержанных в Лондоне. Прощание Локкарта с Петерсом было, как писал в своих мемуарах британский разведчик, весьма трогательным. Петерс самолично пришел к своему арестанту, чтобы сообщить ему об освобождении. Он подарил ему на память свою фотографию с автографом, сказав на всякий случай: «Наверное, как только вы выйдете отсюда, то будете поносить и проклинать меня как своего самого заклятого недруга». Локкарт посоветовал своему бывшему тюремщику, чтобы тот не валял дурака. «Если оставить политику в стороне, — вспоминал он, — я против него ничего не имел. Всю свою жизнь я буду помнить то добро, которое он сделал для Муры».

После освобождения Локкарт вернулся в Лондон, а Мура оказывается в Эстонии, где молниеносно выходит замуж за некого барона Николая Будберга, проходимца и бездельника, с которым она фактически не живет, ибо ей необходим только титул. Титул баронессы, с которым она не расстанется до конца беспутных дней своих. Сам же барон, большой гуляка за счет денег друзей своей вновь приобретенной жены, отправляется после свадьбы в одиночное путешествие в Латинскую Америку и исчезает из поля зрения где-то в Аргентине. Исчезает навсегда. А у новоиспеченной баронессы действительно появляются новые друзья, и еще какие друзья! По рекомендации писателя Корнея Чуковского Мура начинает работать секретарем издательства «Всемирной литературы», во главе которого стоит Алексей Максимович Горький. А вскоре любвеобильная баронесса уже плотно приклеивается к «буревестнику революции», взвалив на себя не только секретарские функции, но и удовлетворение плотских вожделений Алексея Максимовича. Их комнаты-спальни постепенно размещаются рядом во всех дальнейших итальянских скитаниях — сказках «пролетарского писателя» вплоть до его возвращения в Россию в 1931 году. Мура была прозорливой женщиной. Она не только дружила с ВЧК — ГПУ, снабжая чекистов информацией о жизни и настроениях своего «пролетарского» сожителя, но и готовила почву для своего дальнейшего безбедного существования. Горький болел, потенция его слабла, «железной женщине» нужен был другой «железный» мужчина. Таковым оказался писатель-фантаст Герберт Уэллс, с которым литературная секретарша начинала сожительствовать с 1935 года, то есть за год до смерти «буревестника». Фантаст прожил с баронессой Мурой около тринадцати лет и даже вроде бы неоднократно предлагал оформить их сексуальные отношения законным браком. Но мадам не захотела. Видимо, решила умереть баронессой, что и благополучно сделала 2 ноября 1974 года в доме одного из предместий Флоренции, где проживал ее сын. Он перевез ее тело в Лондон, где Муру отпели в православной церкви и похоронили 11 ноября того же года…

Я никак не могу избавиться от одного навязчивого образа. «Железная женщина» Мура представляется мне чем-то вроде ржавого шампура, на котором представители кавказской национальности жарят на наших базарах свои шашлыки из весьма сомнительного мяса. Так вот, на этот муровский «шампур» писательница Берберова нанизала четыре крупных «куска»: Локкарта, Петерса, Горького и Уэллса, обрамив их всякими дурно пахнущими специями из забытых скандальных сенсаций. И начала крутить этот «шампур» над углями истории, распространяя отнюдь не ароматный запах. А историю надо беречь, особенно нашу российскую историю. Впрочем, заканчивая свой «роман-информацию», писательница поместила такие вот строки: «…В конце некролога «Таймс» мы находим ее (Муры. — Л.К.) рассказ, до того неизвестный, о том, что она происходила по прямой линии от императрицы Елизаветы Петровны, от ее морганатического брака с Алексеем Разумовским. В 1742 году у дочери Петра I родился сын, который положил начало роду Закревских. Эту ее последнюю шутку оценил бы Уленшпигель, который с веревкой на шее так и не успел закончить своей. Она пятьдесят лет ждала, чтобы высказать ее, и уверяла своего собеседника, что, если приглядеться, в ее лице есть несомненное сходство с Петром Великим». Несмотря на некоторый налет иронии, госпоже Берберовой очень хочется, чтобы прозвучали эти строки. Иногда антиреклама звучит гораздо мощнее, чем реклама. А ей очень хочется ввести в скрижали истории Закревскую— Бенкендорф — Будберг — Локкарт — Петерс — Горькую— Уэллс и т. д. и т. п. в образе российской Мата Хари. Но ведь нет ее! И нет личности достойной нашей истории. Вам это понятно? Тогда перейдем к следующему историку и второй составной части, то есть к моим «первооткрываниям» и некоторым рассекреченным материалам из архива внешней разведки.

В марте 1963 года, когда я уже начал свою разведывательную деятельность в Италии под прикрытием собственного корреспондента «Известий», в Рим пожаловал мой, так сказать, гражданский шеф, главный редактор этой газеты Алексей Иванович Аджубей. Прибыл он вроде бы по приглашению общества дружбы «Италия — СССР», а на самом деле с тайной миссией, порученной ему самолично Никитой Хрущевым, — встретиться с Папой Римским Иоанном XXIII на предмет возможного заключения межгосударственного соглашения и дипломатических отношений между Советским Союзом и Государством Ватикан. «Тайная вечеря» с Папой, к которой в числе немногих был подключен и ваш покорный слуга, прошла, как вы уже знаете, успешно. И если бы не скоропостижная смерть Иоанна XXIII, а также скоропалительный уход Никиты Хрущева с политической арены, имели бы мы уже тогда равноправные и взаимовыгодные межгосударственные отношения с самым маленьким, но самым влиятельным на планете государством. Вдохновленный успехом и отписавший, при моем участии, несколько обстоятельных шифрограмм на имя своего тестя в Москву, Алексей Иванович вместе со своей супругой Радой с удовольствием начал путешествовать по Италии, что называется, на самом высочайшем уровне. Оказались мы и на острове Капри и конечно же посетили виллу, на которой проживал и трудился в оные времена Алексей Максимович Горький. Интервью давала престарелая итальянка со следами былой красоты на лице. Первое, о чем поведала нам синьорина (то бишь незамужняя «девушка»), повергло нас всех в большое веселье. Она сказала буквально следующее: «Вы знаете, я ведь обслуживала Массимо, когда он приезжал сюда лечиться от чахотки. О, это был настоящий мужчина! Не в пример нашим синьорам, которые умеют работать только своими болтливыми языками. А Массимо был немногословен, но крайне неутомим в постели. Кстати, слыхала от разных гостей, приезжавших сюда, что вашего великого писателя загубила какая-то блудница со странным именем, которая пасла его в Сорренто». Аджубей смеялся больше всех. Я решился спросить у него:

— А кто же она, эта блудница?

— Ты что, не знаешь? Разве тебе неизвестно о трагическом романе Горького со своей секретаршей, которая была к тому же баронессой? Сам «буревестник» и его друзья называли эту даму Мурой. А фамилий было у нее очень много. Как там ее?

— Закревская, Бенкендорф, Будберг, Уэллс… — Это подсказал кто-то из аджубеевской команды.

— Вот видишь, собственный корреспондент «Известий» в Италии синьор Леня! Надо знать биографии великих пролетарских писателей, тем более что товарищ Горький оставил свой след на Апеннинах. Ты хоть его итальянские сказки-то читал?

— В школе проходили…

А через некоторое время у меня была встреча с одним из моих агентов. Виделись мы с ним не часто. Агент уже достиг преклонного возраста и поставлял, прямо скажем, не очень секретную информацию. Зато был вхож в литературные круги не только Италии, но и многих других стран, состоял членом известного пен-клуба и всегда находился в курсе наиболее важных событий европейской культурной жизни и самых свежих сплетен. Я спросил у своего подопечного, что он знает об итальянских периодах жизни Горького и о его секретарше Марии Игнатьевне Будберг. «О, это была блестящая путана! Сверхпрофессионалка, — сказал агент. — Она вертела вашим «буревестником» как хотела и заставила вернуться в Россию, где он стал «другом» Сталина. Кстати, именно благодаря Будберг у Сталина оказался в руках итальянский архив писателя, где не все бумаги и документы нравились вашему вождю…» Собеседник внимательно поглядел на меня и тихо добавил: «Я не совсем уверен, Леонид, что это так, но у меня есть некоторые свидетельства о том, что бывшая секретарша Горького, приехавшая в Россию и побывавшая у постели своего тяжело больного любовника, ускорила его кончину, действуя по заданию чекистов. Ведь именно после этого подручный Сталина со странной фамилией Ягода расстрелял многих «врагов народа» и даже личного секретаря Горького, которые якобы убили великого пролетарского писателя. Впрочем, эта версия нуждается в тщательной проверке».

Мой агент всегда оставлял некий резерв сомнений в любых информациях. Я на всякий случай рассказал об этом сообщении резиденту. Он тускло посмотрел на меня. «Тебе делать, что ли, нечего. Какого рожна ты тратишь время на сбор всякой белиберды. На носу очередной правительственный кризис, а у нас информации куку с маку. Работать надо, работать!» Я тут же забыл и о Горьком, и о его секретарше. Действительно, текущей работы было невпроворот. Напомнила мне о Муре где-то в начале ноября 1974 года короткая заметка в одной из итальянских газет. В ней говорилось, что в предместье Флоренции в доме своего сына скончалась баронесса Мария Будберг. Как рассказали автору соседи покойной, баронесса представляла собой весьма странное зрелище. Это была старая грузная женщина, страдавшая артритом и передвигавшаяся с помощью толстой трости. Говорила по-итальянски с сильным английским акцентом и во время разговоров часто прикладывалась к «флакону» со спиртным, который всегда носила с собой. За два месяца до смерти у нее сгорели рукописи и личный архив, которые она хранила почему-то в автомобильном трейлере, стоявшем около дома. Там же она и работала над своими, как рассказывала соседям, последними мемуарами. Баронесса спокойно наблюдала за тушением пожара, а когда все благополучно закончилось, она вынула из сумки «флакон», отхлебнула из него и спокойно заковыляла домой. Жить ей оставалось около двух месяцев…

Когда я решил очистить нашу весьма запутанную историю разведки от «красной Мата Хари», то обратился к своим бывшим коллегам за помощью. Мне не отказали. Однако оказалось, что личного дела Муры в архиве Службы внешней разведки нет. Но имеется оперативная справка и ряд документов, где Закревс-кая проходит в качестве одного из персонажей. Я привожу эти документы впервые, не исправляя ни стиля, ни манеры написания. Итак, документ первый.

«ОПЕРАТИВНАЯ СПРАВКА

По делу проходит Будберг, она же Закревская, она же Бенкендорф, она же Унгер-Штернберг, Мария Игнатьевна, 1892 года рождения, уроженка гор. Полтавы, дочь крупного помещика, английская подданная, проживающая (по данным за 1951 год) в Германии по адресу: Фюрстен, Фельдбрюкк (Верхняя Бавария), Айшертрассе, 7 (американская зона).

В 1910 году Будберг вышла замуж за Бенкендорфа-племянника, придворного Николая И. С мужем часто бывала за границей, одно время работала в русском посольстве в Берлине. В Петербурге дружила с дочерью Бьюкенена (быв. английский посол в России) и известным английским разведчиком Локкартом, являвшимся ее любовником. После революции Будберг из Петербурга переехала к Локкарту, вместе с которым была арестована, но вскоре освобождена.

В 1919 году по рекомендации Чуковского поступила работать в качестве секретаря издательства «Всемирной литературы» к А.М. Горькому. Через некоторое время была вновь арестована, но вскоре также освобождена. Весной 1920 г. при попытке выехать за границу через Кронштадт была задержана и в течение двух месяцев находилась под стражей.

Осенью 1920 года получила разрешение на выезд в Эстонию, где вышла замуж за барона Будберг. Находясь за границей, снова связалась с Локкартом, который якобы предлагал ей выйти за него замуж. Была близка в 1927 году с итальянцем Руффино, в 1935 году — с писателем Гербертом Уэллсом.

До ареста врага народа Ягоды и Крючкова (секретаря А.М. Горького) Будберг, находясь за границей, вела с ними переписку и через Ягоду часто получала визы на въезд в СССР и выезд за границу.

В январе 1952 года Уполномоченный МГБ в Германии сообщил, что баронесса Будберг-Бенкендорф Мария до начала 1945 г. проживала в Берлине у графини фон Шуленбург, а впоследствии вышла замуж за барона Унгер-Штернберг, имеет его фамилию и проживает по указанному выше адресу в Верхней Баварии.

Данных о проведении Будберг антисоветской работы не имеется.

6 декабря 1954 года»

Такого же мнения придерживалась и германская секретная служба, которая весьма живо интересовалась Мурой, о чем свидетельствует нижеприводимый архивный документ, попавший в распоряжение разведки в числе многих прочих после разгрома фашистской Германии:

О МАРИИ БЕНКЕНДОРФ И БАРОНЕ Н. БУДБЕРГ

Из эстонских кругов сообщают:

во время германской оккупации в Ревеле обратила

на себя внимание своим подозрительным поведением некая женщина. Оказалось, что это была жена убитого впоследствии г-на Ганса фон Бенкендорфа, урожденная Закревская. Она долгие годы жила в разлуке со своим мужем и пользовалась репутацией очень умной, но не разбирающейся в средствах особы. Упомянутая долго жила в России и утверждает, что тяжело пострадала от большевиков. Правые русские круги единогласно заявляют, что она работала в ЦК и теперь еще находится на службе у Совпра. Она не принята ни в одну из русских организаций, к которой принадлежит цвет русского общества. Правые русские круги предупредили даже эстонский дворянский клуб о том, что М.И. Бенк. — большевистский агент. После своего возвращения из Эстонии она хлопотала о получении въездной визы в Германию, однако безрезультатно, так как имелись достаточные сведения о ее деятельности во время германской оккупации. Теперь она замужем за бар. Николаем Будбергом, не пользующимся хорошей репутацией, ибо считается шибером. В Эстонии считают, что она согласилась на этот брак только потому, что намерена продолжать свою шпионскую работу под другой фамилией; в настоящее время проживает со своим мужем в Варшаве. Можно предполагать, что она поддерживает также отношения с англичанами. После развода со своим первым мужем она будто бы жила вместе с каким-то англичанином и проявляла чрезвычайные симпатии ко всему английскому».

Поскольку Муре все же удалось оказаться в Берлине, германская служба опять забеспокоилась. Вот что писалось в двух документах на этот счет:

«Государственный комиссар по охране общественного порядка Берлин, НВ 40, 20. У.24 В Полицейпрезидиум, Отдел 1А, Берлин

ОБ ЭСТОНСКОЙ ПОДДАННОЙ СУПРУГЕ НИКОЛАЯ БУДБЕРГА, БЫВШЕЙ ФОН БЕНКЕНДОРФ

В ответ на письмо от 14.XI.23 г. — е.6620/23 1Н в

Прусский Государственный Комиссариат

Упомянутым отношением я в свое время обратил внимание г-на государственного комиссара на барона Николая Будберга, мужа Муры (Марии), вдовы фон Бенкендорф. Как я узнал из отношения от 11.111.24 г. № 42 1А Отдела по регистрации иностранцев, распоряжение о высылке Николая фон Будберга, проживавшего в последнее время по Кайзе-дамм, 10, не могло быть проведено в жизнь, так как он выбыл неизвестно куда. Как я узнал из Минвну-дела в Мюнхене, по частным сведениям, полученным из Ревеля, супруга Николая Будберг, баронесса Мура (Мария) фон Будберг, вдова Бенкендорф, до последнего времени проживала в Берлине, поддерживая самый тесный контакт с советским послом. Она в политическом отношении является якобы правой рукой посла и оказывает услуги русским дипломатическим кругам, как агент и шпион.

Я буду весьма благодарен за сообщение о том, имеются ли какие-либо более полные сведения о характере политической деятельности баронессы Будберг — в смысле полученных сообщений из Мюнхена».

*Г-ну государственному Комиссару по охране общественного порядка в Берлине

На № 4333/24 1У от 20.05.24 г.

Высылка эстонского подданного барона Николая фон Будберга не могла быть осуществлена, так как он выбыл 22.01.24 г. неизвестно куда и с тех пор в полиции больше не был заявлен. Ею жена Мура (Мария) фон Будберг, вдова фон Бенкендорф, урожденная Закревская, род. 3.3.92 в Полтаве, выбыла 5.5.24 г. якобы в Мюнхен, о чем имеется заявка в полиции.

Она приехала в Берлин в конце августа 1922 г. из Ревеля; 20.Х.22 г. переехал в «Новую санаторию» в Саарове (март), где она якобы работает секретаршей проживающего там также писателя Максима Горького, настоящая фамилия которого, как известно, Алексей Максимович Пешков. По имеющимся сведениям, она с 1920 г. принадлежит к литературному обществу, образовавшемуся вокруг Горького. Он оплачивает также стоимость ее содержания в санатории. Произведенный в свое время обыск подтвердил, что она занимается литературной работой, являясь переводчицей крупных литературных произведений. Преимущественно она переводит английский язык. На заработанные за это деньги она якобы содержит своего мужа, бывшего в то время безработным и проживавшего в Берлине, а также своих детей. Никаких доказательств к тому, что супруги Будберг работают во вред Германскому государству или сотрудничают в иностранных разведках, при обыске не найдено. Не исключено, что Мария Будберг поддерживала связь с русским посланником в Берлине и оказывала ему услуги в качестве агента. Однако нити этой ее деятельности не раскрыты.

(подпись — неразборчивая)»

Сохранился в архивах и акт обыска Муры в так называемой «Новой санатории» на курорте в Саарове, где она пребывала вместе с Горьким. Вот текст:

«Полиция посетила супругу Будберга в «Новой санатории» в Саарове и, запросив ее по существу дела, приступила к просмотру ее вещей, на что она добровольно согласилась. Просмотр и тщательная проверка вещей и найденных при ней печатных материалов производились в присутствии г-жи Будберг и при помощи криминал-ассистента Буга. Кроме нескольких не представляющих никакого интереса частных писем, найден был ряд переводов с русского на английский, которые должны выйти в ближайшем будущем в форме книги под названием «Аэлита».

Как видно из найденного у нее письма на русском языке, перевод которого прилагается, Будберг находится в связи с издательством «Эпоха», «Петербург— Берлин, Мартин-Лютер-штр., 13. В этом письме речь идет об издании русского журнала под редакцией Максима Горького, В.Ф. Федорова и В.В. Шкловского, секретарем журнала должна быть Будберг. Никаких других материалов, которые могли бы давать основание предполагать, что Будберг занимается шпионской деятельностью, не найдено. Допросом Будберг подтверждаются сделанные ее мужем сообщения. По ее сообщениям, она познакомилась с англичанином Хиксом 15-го года в Петербурге, где он прикомандирован к английской военной миссии, как полковник.

В 17–18 гг. она работала (?) в английском коммерческом Обществе во главе с Личем. В 18–19 году она часто преследовалась большевиками, неоднократно была арестована без указания причин, а затем благодаря русскому писателю Максиму Горькому выпущена на свободу. С 1920 г. она принадлежит к литературному Обществу, образовавшемуся вокруг Горького. Она считается секретарем Максима Горького, проживающего в «Новой санатории» в Саарове. Горький оплачивает также расходы по ее проживанию в санатории. Для того чтобы не казаться неблагодарной, она сочла необходимым оставить своего супруга в Берлине, т. к. в Саарове он не мог бы принести никакой пользы. До тех пор пока ее муж не имеет никакого занятия, она вынуждена зарабатывать деньги для себя и своих детей. Она намеревается до марта с. г. остаться в Саарове, так как до тех пор она будет занята литературной работой. Она послала свой паспорт в Берлин своему мужу для того, чтобы он выяснил, нужно ли ей заявиться в соответствующем участке».

Видимо, достаточно документов. Я приношу извинения за стилистику и всяческие нелепости в их переводе. Но мне захотелось донести до читателей эти бумаги в их подлинном виде. Как видите, даже очень дотошные немцы не смогли уличить нашу Муру в международном шпионаже. Все-таки в конечном итоге они пришли к выводу, что самое вероятное из всех невероятных предположений на ее счет заключается в том, что она была агентом ЧК. Сие не отрицаем и мы. Только слово «агент» слишком высоко для определения секретной деятельности Марии Игнатьевны. Она была осведомителем у чекистов, или, попросту говоря, стукачкой. А стучала она в основном на своего «любимого Алешу» — «великого пролетарского писателя» Горького.

В редакцию газеты «Известия», вернее в ее информационный отдел, я пришел в марте 1962 года. Руководство Первого главного управления КГБ, то бишь внешней разведки, приняло решение, что в Италию мне ехать лучше не под «крышей» заместителя торгпреда, как это предполагалось ранее, а собственным корреспондентом газеты. Договоренность с Алексеем Аджубеем — главным редактором газеты — была достигнута. Я никогда не скрывал и сейчас повторяю еще раз, что журналистом меня сделала советская внешняя разведка. Но это так, к слову. А тогда в иностранном отделе «Известий» меня приняли недружелюбно, если не сказать враждебно. Об этом, кстати, поведал мне редактор иностранного отдела Михаил Александрович Цейтлин. Поначалу он тоже ко мне относился строго и довольно брезгливо. Но ведь недаром еще в разведшколе прозвали меня Кисой за незлобивость и ласковость характера. Подобрели ко мне коллеги-журналисты, подобрел и Михаил Александрович.

А потом началась работа в Италии. Трижды побывал у меня в гостях Алексей Иванович Аджубей, дважды Михаил Александрович Цейтлин. Короче говоря, вернувшись в «Известия», я стал совсем «своим», и отношение ко мне в течение всех последующих лет было более чем хорошим. А всего проработал я в газете без малого три десятка лет — тоже своего рода рекорд для разведчика. Крепкая и незыблемая дружба, даже более чем дружба, продолжалась у меня с Михаилом Александровичем. Был он в течение многих лет «непотопляемым» редактором иностранного отдела «Известий», затем главным редактором воскресного приложения газеты «Неделя» и потом ее обозревателем. Трудился Цейтлин до последнего часа своего и умер в преклонном возрасте 16 сентября 1982 года, оставив на рабочем столе только что законченную статью, которую писал по заданию редакции…

Я не раз посещал своего учителя в его уютной квартирке в высотном доме на Кутузовском проспекте, где до сих пор находится гостиница «Украина». У дяди Миши, как я его любовно называл, было очень много друзей, с которыми познакомил он и меня. Среди них были Сергей Герасимов и Тамара Макарова, проживавшие в той же высотке, Аркадий Райкин, Мария Миронова со своим мужем Менакером и сыном Андреем, который был тогда совсем молодым, немногословным и очень скромным. Михаил Александрович гордился мною. «Наш собственный корреспондент в Италии», — говорил он, представляя меня. Обо мне уже слыхали, читали мои итальянские репортажи и даже хвалили за «хороший слог». Когда 30 декабря 1980 года меня назначили заместителем главного редактора «Недели», дядя Миша поздравил меня по телефону. Он тогда болел, и в первые дни января нового года я заехал навестить его. Поговорили о том о сем. Он уже знал, что я ушел из внешней разведки. «Ну и правильно, — сказал он. — Ты хороший журналист, нечего попусту годы тратить и рисковать жизнью незнамо за что. Ты еще, Леня, не родился, а я начал заниматься журналистикой, и не где-нибудь, а в далеком городе Чите. Это было в 1923 году. Мало кто, например, знает, что я был одним из помощников самого доверенного лица Горького, его литературного секретаря и управделами одновременно Крючкова. Когда в 1938 году, после известного процесса над членами правотроцкистского блока, виновными, помимо всего прочего, якобы и в смерти Алексея Максимовича, к высшей мере наказания были приговорены и бывший глава НКВД Ягода, и Крючков, и еще шестнадцать человек, я каждую ночь ждал звонка в свою дверь. Это было самое страшное — ждать. Но меня не тронули, не знаю почему. Кстати, пощадили только профессора Плетнева, который лечил Горького. Ему дали двадцать пять лет лагерей…»

И вот тут я рассказал ему о своих итальянских исследованиях в отношении Муры и ее причастности к смерти «великого пролетарского писателя». Михаил Александрович внимательно посмотрел на меня. «Ты очень близок к истине, Леня. Я тебе расскажу одну историю, но пересказывать ее ты будешь только после моей смерти. Согласен?» — «Согласен». — «Тогда слушай, вернее, сначала я тебе кое-что прочитаю». Михаил Александрович встал с кровати, подошел к книжному шкафу и взял оттуда какую-то папку. Потом сел в кресло, пошелестел страницами, вытащил одну. «Вот выдержка из последнего слова моего шефа Крючкова на том процессе: «Давая мне поручение убить Максима Пешкова (то есть сына Горького. — Л,К.), Ягода осведомил меня о предполагаемом государственном перевороте и о его, Ягоды, участии. Принимая это поручение, я стал участником контрреволюционной организации правых… В смерти Максима Пешкова я был лично заинтересован. Я полагал, что со смертью Максима я останусь единственно близким человеком Горькому, человеком, к которому перейдет впоследствии большое литературное наследство… Я искренне раскаиваюсь, я переживаю чувство горячего стыда, особенно здесь, на суде, когда я узнал и понял всю контрреволюционную гнусность правотроцкистской банды, в которой я был наемным убийцей…» Дядя Миша сделал паузу, порылся в папке и достал какую-то вырезку. «Это откровение некоей зековки Герланд, которая работала санитаркой в воркутинском ГУЛАГе вместе с профессором Плетневым, лечившим Горького. Профессор якобы рассказал ей о том, что Алексей Максимович был отравлен по приказу Сталина, подаренными им своему «любимому» писателю конфетами. Вот слушай некоторые выдержки из исповеди Плетнева: «Мы лечили Горького от болезни сердца, но он страдал не столько физически, сколько морально. Ему в Советском Союзе уже нечем было дышать. Однако сил для большого протеста у него уже не было… Но недоверчивый деспот в Кремле больше всего боялся открытого выступления знаменитого писателя против его режима. И как всегда, он в нужный момент придумал наиболее действенное средство. На этот раз этим средством явилась бонбоньерка с конфетами. Я и сейчас ее еще хорошо помню. Она стояла на ночном столике у кровати Горького, который любил угощать своих посетителей. На этот раз он щедро одарил конфетами двух санитаров, которые при нем работали, и сам съел несколько конфет. Через час у всех троих начались мучительные желудочные боли, еще через час наступила смерть. Было немедленно произведено вскрытие. Результат? Он соответствовал нашим самым худшим опасениям. Все трое умерли от яда…»

Цейтлин вновь посмотрел на меня, ожидая реакции.

— Это правда? — спросил я.

— Думаю, что нет. Теперь слушай дальше. Это самое секретное. Дело в том, что в день смерти Горького, а это случилось 18 июля 1936 года, я находился в знаменитом особняке Рябушинского, что на улице Качалова, рядом с Крючковым, был, так сказать, у него на подхвате. Неожиданно началась какая-то суматоха, а затем появился Ягода вместе с Марией Игнатьевной, которая, насколько мне было известно, сбежала от Горького в Лондон. Из комнаты, где лежал больной писатель, были удалены абсолютно все. Беседа Алексея Максимовича с Мурой продолжалась около сорока минут. Потом дверь открылась, она вышла и в сопровождении Ягоды с его охранниками покинула дом. А через двадцать минут началась паника. Вышедший дежурный врач срывающимся голосом объявил нам, что Горький скончался. Я незаметно ушел, а потом много ночей ждал, когда позвонят в дверь. Это — все, Леня.

— Горького «успокоила» Мура?

— Думаю, что да, хотя доказательств тому нет никаких. На ночном столике Алексея Максимовича стоял стакан с недопитой водой. Но он куда-то сразу исчез. И еще одна странность. Из восьми врачей, лечивших Горького, допрашивали, пытали и расстреляли только двоих.

…Что же, я не нарушил слова, данного моему учителю, и только сейчас впервые обнародую, так сказать, его удивительный рассказ. Впрочем, почему удивительный? Из последней командировки в Италию я привез четыре уникальных тома под общим названием «История шпионажа», изданных очень ограниченным тиражом издательством с весьма странным названием: Географический институт Агостини (город Новара). Они, естественно, на итальянском языке и посвящены истории разведок многих стран. Так вот, во втором томе издания имеется глава, которая называется «Три палача Сталина». Речь в ней идет о Ягоде, Ежове и Берии. Вот интересный абзац, посвященный Ягоде. «…В распоряжении Ягоды была группа врачей, которые отправляли на тот свет неугодных Сталину большевиков. Так были умерщвлены Менжинский, Куйбышев, писатель Максим Горький и его сын Максим Пешков. Что касается Максима Горького, которого очень боялся Сталин, то писатель был отравлен по указанию Ягоды, одним из самых тайных его агентов, коим была бывшая любовница Горького…»

Интересное совпадение, не правда ли? Повторюсь еще раз. Я взялся раскручивать историю Муры после появления романа писательницы Берберовой «Железная женщина» и ее стремления вписать в историю нашего шпионажа «красную Мата Хари». А история мне иногда представляется в виде необъятного чайника, в котором бурлит вода жизни на всепожирающем костре быстротекущего времени. Но в каждом чайнике, как правило, образуется накипь, от которой надобно освобождаться. Я и попытался отколупнуть кусочек этой накипи. Чтобы не болталась в нашей истории недостойная особа с кошачьим именем Мура. Да, конечно, женщина, но, безусловно, не железная…