Ежегодно в сентябре в Новороссийск по зову сердца из всех республик наших приезжают ветераны минувшей войны и жены их, и сыновья, и дочери, и близкие родственники тех, кого уж нет, но имена их светятся на обелисках братских могил.

Хозяева города-героя, гостеприимно приняв и одарив каждого щедростью душевной, знакомят ветеранов с Наказом городского Совета, выпущенным в виде памятки, ставшей таким же важным документом для новороссийца, как трудовая книжка и студенческий билет,

"Гражданин Новороссийска, помни, ты живешь на священной земле. Здесь в годы гражданской войны проходил легендарный "Железный поток", не щадя своей жизни, шли в бой герои священной войны против фашизма. Когда ты проходишь по площади Героев, ступаешь на Малую землю, на каждом памятном месте: поклонись солдату, товарищ!"

Есть в Новороссийске еще одно памятное место — домик на Шоссейной улице, где в двадцать шестом году жил Николай Островский, автор бессмертной книги "Как закалялась сталь".

Приморский город, где Павка Корчагин решал вопрос, как сделать свою жизнь полезной, несмотря на разрушенное здоровье, — это Новороссийск. А берег моря в приморском парке, где он принял твердое решение не покидать строй действующих бойцов, — это и есть то место, где в годы войны так же стойко держались малоземельны, следуя его примеру.

Мне довелось как военному корреспонденту быть на Малой земле летом 1943 года, видеть Леонида Ильича Брежнева там, где ему в его должности быть не полагалось. Нельзя в ходе боевой операции рисковать жизнью тех, дто несет главную ответственность за ход боевых действий. Но еще Лев Толстой, как мы знаем, утверждал, что одно из главных слагаемых военного успеха — дух войск. И Леонид Ильич, постоянно появляясь в самой горячей точке боевых действий армии, доказал это. Недаром воины-малоземельцы называли его душой легендарного десанта.

Вспоминается августовский день на «причале» (ставлю это слово в кавычки, потому что только условно можно так назвать крохотную полоску берега, к которому вплотную не могли причалить ни баржа, ни сейнер, ни катер). Противник буквально поливал этот кусочек суши прицельным навесным огнем тяжелых минометов.

Мины лопались и рвались одна за другой, разбрасывая вокруг с саднящим воем брызги осколков. А Леонид Ильич спокойно разговаривал с «портовиками», выслушивал их просьбы, думая о том, как им помочь, что надо для них сделать. Запомнилось не только его бесстрашие, которое как бы отходило на второй план в сравнении с заботой о деле, о людях, какую он проявлял в этом разговоре. Всем своим поведением Леонид Ильич выражал тогда, в той малоподходящей для беседы обстановке, спокойную, доброжелательную готовность выслушать и помочь.

…Вдали виднелся небольшой катер. Мы по камням в воде добрались до него. Едва катер отчалил, как от разрывов мин и снарядов стали вздыматься каскады вспененной воды. Леонид Ильич все тем же ровным, тихим голосом проникновенно заговорил со мной о Малой земле, называя ее ласково "наша маленькая земля", и в тоне его голоса чувствовались гордость ею, слитность с нею, сочувствие ее горестям и радостям, восхищение мужеством десантников и то, что не высказать словами, — таящаяся в глубине души великая любовь к ним.

На протяжении всей своей сознательной жизни Леонид Ильич Брежнев в любом месте, в любом звании, в любой должности творил и продолжает творить добро, потому что это и есть главная черта его многогранного духовного облика.

Как и когда зародилась в нем эта потребность служения человечеству? Она не возникла сама собой в Генеральном секретаре нашей партии, чей ум и нравственные силы в наши дни заслужили благодарное признание на всем земном шаре.

"Вспоминать о трудном пути к победе в минувшей войне — это значит вспоминать и о том, как создавалась основа сегодняшних достижений нашей Родины и братских стран социализма, их успехов в борьбе за лучшее будущее всего человечества.

Обращение к истории Великой Отечественной войны будет учить все новые и новые поколения советских людей быть достойными своих отцов, упорно шагать дорогой коммунистического созидания, которую наш народ отстоял тогда поистине безмерной ценой".

Я позволил себе привести эти слова Леонида Ильича Брежнева из недавнего его письма участникам сборника фронтовых воспоминаний "На левом фланге". Слова эти приобретают особое значение как яркий штрих к портрету товарища Брежнева и как блестяще сформулированная мысль для всех, кто прошел трудными дорогами войны.

В первые два года минувшей войны я находился там, где товарищ Брежнев вел огромную партийную работу в войсках. Где он постоянно был занят и озабочен тем, что, повторяю, Лев Толстой а "Войне и мире" признавал главным условием победы, — духом войск. Не скажу, что часто встречался с ним или общался по работе, как это довелось многим его сослуживцам, но и те встречи, какие запечатлелись в памяти, оказались весьма емкими для понимания глазного в Леониде Ильиче как в политическом деятеле, фронтовике и человеке, потому что эти встречи происходили не в дни затишья, а в самые напряженные моменты боя или хода боевой операции.

Уже тогда, осмысливая образ начпоарма, я приходил к выводу, что это и есть тот образ политработника ленинского склада, каким он только и должен быть в новых обстоятельствах сороковых годов советской эпохи.

Мне довелось лично близко знать Фурманова в 1922 году, когда он был парторгом, а я комсоргом литературного отделения Московского университета. Нас объединяло единство цели, хотя мы были люди разного возраста и у нас не было общности воспоминаний, присущих каждому поколению, наполняющих единство цели живыми жизненными подробностями. Фурманова я запомнил навсегда.

Ярким представителем той же замечательной когорты большевиков, красных комиссаров стал для народных масс в армейских шинелях бригадный комиссар Брежнев.

Духовный облик Леонида Ильича формировался в комсомоле двадцатых годов. Он получил свой комсомольский билет при жизни Ленина, когда Владимир Ильич был тяжело болен и каждый получавший этот билет был движим тогда одним желанием: "Надо помочь Ленину!" Служение ленинским идеям снискало Л. И. Брежневу признательность всех честных тружеников земного шара.

Чтобы заслужить такое признание, надо быть не только верным учению Ленина, но и всем своим душевным обликом быть ленинцем, творить жизнь по-ленински, любить людей по-ленински, хорошо знать духовные источники формирования советского характера.

Бригадный комиссар Брежнев не случайно, думается, в конце 1941 года в беседе с корреспондентами "Комсомольской правды"

на Южном фронте сказал: "Постарайтесь выразительней раскрыть духовные источники фронтовых корчагинцев".

Эти слова недавно опубликованы. Не ошибусь, если скажу, что они имеют прямое отношение и к литераторам, пишущим о минувшей войне. Еще тогда, в сорок первом, Леонид Ильич советовал корреспондентам не ограничиваться показом лишь батальных эпизодов, а выразительней раскрыть духовные источники тех, кто совершал подвиги.

Мне эти слова Леонида Ильича особенно дороги. В свое время так поступал, создавая "Как закалялась сталь", Николай Островский, вместе с которым мне довелось готовить к печати первую публикацию романа. Дороги как еще один яркий штрих к портрету Генерального секретаря нашей партии.

С давних пор народная молва о людях судит не только по уму и таланту. Умных и талантливых она делит на уважаемых и любимых. Немногие одарены ею тем и другим.

Вспоминаю одну из встреч ветеранов 18-й армии в Центральном Доме Советской Армии. Страна праздновала 25-летие Победы. Леонида Ильича не ждали. И вдруг он появился в вестибюле.

Все хлынули туда, обступили его, спрашивали: "Помните меня?"

Он отвечал: "Ну как жеЬ/ И называл фамилию сослуживца. Женщин-фронтовичек ласково, по имени. И сам задавал вопросы,

"А где лектор Щербак?" Пожилой человек в очках неторопливо (здоровье пошаливало) подошел. Расцеловались. А Леонид Ильич опять спрашивает, справляется. И снова др/жеские объятия…

Вышли на воздух. Сфотографировались. Перешли в банкетный зал. Взял слово Сергей Борзенко и в кратком выступлении выразил общее чувство участников встречи, чистосердечно сказав:

— Леонид Ильич, мы вас любим!

А Леонид Ильи" так начал свое выступление:

— Я хочу начать с того, что обычно мне приходится выступать с официальными докладами по поручению Политбюро. Приходится пользоваться соответствующими материалами, учитывая обстановку. Сегодня здесь я выступаю от себя, без подготовки, по настроению. Сказал членам Политбюро, что иду на встречу с однополчанами, а с такой встречи рано не возвращаются.

Запомнились его воспоминания. Так делятся ими наедине друзья, как говорится, изливая душу. Рассказал о девушке- комсорге батальона морской пехоты Марии Педенко.

— Было так, — вспоминал Леонид Ильич, — докладывает мне зам. по комсомолу: надо утвердить вместо погибших новых политработников. Утвердили. Едем в машине. Вдруг на дороге две девушки в морской форме. Одна из них оказалась утвержденным комсоргбм морской пехоты. Я говорю: не трудно ей будет в морской пехоте? Мне отвечают: да она уже давно у них1

Леонид Ильич добавил, что эта девушка вскоре была ранена и находилась в резерве политотдела. Потом снова ушла на фронт.

После войны обратилась с просьбой помочь поступить в Киевский университет.

— Я был тогда секретарем Запорожского обкома. Помог.

В Киеве она умерла. Помогал матери.

Вспомнил, как работал на Урале в областном земельном управлении, как учился в институте. В годы его юности убили в Лозанне нашего полпреда Воровского. Один студент стихи написал. Леонид Ильич запомнил стихотворение и прочитал нам с большим волнением.

С сыновней нежностью говорил о матери. И то, что с ней делился в зрелом возрасте самым сокровенным, ассоциировалось с образами матери в произведениях Горького и Николая Островского.

И опять о девушке из морской пехоты, о женщинах на фронте.

Та комсомолка осталась в памяти как воплощение мужества фронтовичек…

Вот еще строки из уже упоминавшегося письма Л. И. Брежнева.

"Очень хорошо, когда непосредственные участники этого поистине переломного периода жизни не только нашей страны, но и всего человечества берутся за перо, чтобы восстановить картину минувшего. Один человек, быть может, ярче помнит что-то одно — конкретный бой, операцию, самоотверженный поступок на фронте или в тылу. Но в коллективной памяти ветеранов запечатлен, можно сказать, сам ход истории во всей его полноте. Вот почему я считаю, что эта память — огромное нравственное, политическое, патриотическое достояние нашей страны, нашей партии… Еще раз сердечно благодарю за возможность как бы заново вернуться к далеким дням, когда ковалась великая Победа".

Как четко сформулирована мысль, занимавшая Леонида Ильича на той встрече!

Уже тогда, помнится, он говорил: пока свежи в памяти события, надо их запечатлеть в слове, на экране.

А заключил свое выступление так:

— То, что здесь обо мне говорили как о партийном руководителе, начальнике политотдела, — отношу к партийному руководству. Выполнял задания командования в духе указаний ЦК партии.

Но не скрою, что в какой-то мере мне приятно слышать вашу оценку моих качеств. Горжусь такой оценкой!

Вторая встреча в ЦДСА была краткой. Леонид Ильич приехал прямо с заседания Политбюро, чтобы провести час-полтора с однополчанами.

Мы увидели его озабоченным, сосредоточенным. Мысленно он еще был там, на заседании, где шло обсуждение важных народнохозяйственных проблем.

…В мае семьдесят пятого страна праздновала тридцатилетие Победы. Совет ветеранов 18-й армии решил провести встречу особенно празднично. Пригласили известных артистов, певцов, композиторов. Но Леонид Ильич приехать не смог. Прислал письмо. Не ждали его и в нынешнем, семьдесят шестом, а он позвонил руководителям совета ветеранов 18-й армии А, Н. Копенкину и С. С. Пахомову, сказал, что будет с нами с начала и до конца.

Высказал мнение, как надо проводить встречи фронтовиков. Меньше торжественности, больше непосредственности, живости…

И сам, видимо, решил доказать простую истину, что все без исключения люди, независимо от их возраста и общественного положения, могут умно и весело провести дружескую встречу без торжественной части и концертного отделения.

— Давайте, товарищи, сегодняшнюю встречу проведем так, как мы проводили досуг, когда были помоложе! Нет возражений? — предложил Леонид Ильич и всю встречу вел, как в годы молодости, когда, вероятно, так же непринужденно, весело задавал тон на молодежных вечерах.

На нем был маршальский мундир.

— Если бы надел я этот мундир в более молодом возрасте, дружески-весело сказал Леонид Ильич, — мог бы зазнаться.

Впрочем, не зазнавался раньше, а теперь уже легче не зазнаваться!

Перешел к воспоминаниям:

— Тут я вижу Марка Левина (бывший пропагандист политотдела). Какой у него был янтарный мундштук! Все мы ему завидовали.

Что только не предлагали в обмен, — не отдавал. И вот, помню, приходит ко мне и говорит: "Отдам, если пошлете меня в десант на Эльтинген!" Вы знаете, какой это был десант в ноябре сорок третьего! Помнишь, Марк? Предлагал ты мне свой янтарный мундштук? Очень был хороший мундштук!

Затем тост за лектора Щербака. И в этом, думается, была оценка и того духовного вклада, который внесли в дело победы над фашизмом наши армейские пропагандисты.

Леонид Ильич предложил послушать несколько стихотворений, присланных ему людьми разного возраста и профессий.

— Конечно, — предупредил он, — в литературном отношении стихи несовершенны. Но это своего рода письма, в которых люди выражают свои мысли и чувства. В письме отражается человек.

О многом говорил он с нами в тот вечер. Люди, которые встречали Л. И. Брежнева на фронтовых дорогах, были рады увидеть его полным сил и бодрости. И снова испытали чувства любви и уважения к своему однополчанину, выдающемуся государственному деятелю, верному сыну партии Ленина.

1976