Она чувствует его, как кошка. Вдруг оторвётся от игрушек, воскликнет: «Папа!» – через минуту можно подойти к окну и увидеть, как подъехала его машина. Он много объясняет ей из анатомии: как и почему движутся ручки и ножки, как моча по капельке стекает в мочевой пузырь, как четырёхкамерный сердечный насос качает кровь по сосудам, какую форму имеет желудок и что такое ферменты. Всё это он умеет донести до неё очень по-взрослому и вместе с тем понятно. Он рассказывает ей, а она мне. И остается лишь руками развести: я в шестнадцать лет, учась в медколледже, не знала столько, сколько она в свои четыре.
Она называет Венечку папа, а Виктора – папа Витя, как бы присваивая ему тем самым второй номер. Виктор не обижается, в свою очередь он зовёт её Лисичкой, и Машка самостоятельно провела параллель: «Папа Лис, а я его Лисичка».
Внешне они совершенно разные: у белобрысой Машки курносенький носик, прямые редкие волосики, светло-голубые глазки, а у Веньки нос идеально прямой и глаза как переспелые вишни. Но приблизительно к полутора годам она стала мимикрировать так, что в поликлинике, в магазине, или на улице никто не сомневается, чья это дочка.
На детской площадке она играет, Венечка сидит, уткнувшись в ноут, когда Маша чего-то нашкодит, жаловаться бегут к нему, даже если она на него не укажет.
Что касается её диеты, режима и нагрузок, его собственная система доведена до совершенства, и Машенька никогда ничем не болеет, за исключением ссадин и ушибов, полученных на прогулке (у нас активная девочка). Разумеется, мы все её любим и балуем, но как-то так сложилось, что в основном это Венечкин ребёнок. О том, чтобы обзавестись ещё хотя бы одним малышом, он и слышать не хочет. Уже устала активно агитировать, слёзно умолять, хитро подкарауливать – всё без толку. Понемножку приучаю себя к мысли, что кроме Маши никого у нас не будет, но трудновато даётся это понимание.
– Наташенька, побойся Бога! У меня, у отпетого гомика, семеро по лавкам будут плакать!
– А в чём загвоздка?! Одно другому не мешает.
– Издеваешься?
– Почему? Мало, что ли, геев детей воспитывают?
– Ну и что они за геи в таком случае? Это же образ жизни, философия. Хочешь быть почтенным патриархом – не морочь людям голову, живи, как все. А если ты весь из себя не такой инакий, то и судьба должна соответствовать.
– Не ожидала от тебя. Ярлыки, ведь, навешиваешь, оперируешь штампами.
– А Лоб правильно определяет: я ханжа. До мозга костей. И вообще, не могу представить, как это – ещё одна Машка.
– Совсем другой человек будет, что ты!
– А вдруг он мне не понравится? Или я ему?
– Уже имеющийся опыт подсказывает, что сие невозможно.
– Ничего подобного! Всё. Не морочь мне голову, хватит с тебя одной Маньки. Скучно стало? На работу возвращайся. Иди, вон в детское отделение и нянчись там сколько угодно. Лев Толстой ты наш в юбке.
– При чём тут Лев Толстой?
– Анекдоты Хармса не читала? Ты что! Почитай! Сейчас найду тебе. Лев Толстой очень любил детей...
Анекдоты, конечно, смешные, но маленький рыженький мальчик по ночам мне снится. Чувствую, не правильно это, что он у меня не родится. Работа, как альтернатива счастливому материнству отнюдь меня не привлекает. Но и в рассуждениях Венечки есть свой резон: и необычного такого парня, как он, мне подавай, и детей целую кучу. Всё сразу иметь невозможно. А роптать грешно – я счастлива. Все мы втроём, вчетвером, то есть, чудесно ладим. Не будь она нестандартной, можно было бы сказать, что у нас образцовая семья.
Утреннее время ужасно быстро бежит. Просыпаюсь, вроде бы, рано, но мышление, что ли, спросонья замедлено: пару раз с боку на бок перевернёшься, чуть-чуть в себя придёшь, глядь, ча́са, а то и двух, как не бывало. К сожалению, в последнее время очень редко удаётся себя поднять к Венечкиному утреннему чаю. И вот, проснувшись раньше обыкновенного, собралась с силами, мобилизовалась, слегка себя обра́зила и вышла поскорей, предвкушая приятную встречу. По дороге на кухню заглянула в детскую, проверила – Маняшка спит. Подошла к закрытой кухонной двери (странно, что закрыто), почуяла запах табачного дыма, и это тоже странно. Виктор не курит, Венечка тем более. Гости у нас, что ли? Прислушалась, чужих голосов, вроде бы не слышно. Хотела уже толкнуть дверь и войти; вдруг Венечка неестественным, каким-то сдавленным голосом говорит:
– Как раз вот это и обсуждается. Я никогда запрещённых приёмов не использовал, но если буду вынужден, то, извини, пойду на всё.
– Лис, да ты что? Ты меня неправильно понял.
– Угрожать не хочу, но я предупредил, ты мои возможности знаешь.
Сердце моё учащенно забилось. Вошла. Постаралась сделать невинный вид.
– Доброе утро, мальчики.
Виктор молча затушил сигарету, встал и занялся кофеваркой. Венечка потянулся через стол, чмокнул меня в висок:
– Доброе утро, как себя чувствуешь? – Голос спокойный, даже слишком.
Я показала ему глазами на Виктора, дескать, что случилось? Венечка, вроде как, не заметил моей гримасы. Виктор поставил передо мной чашку эспрессо. Веня молча протянул ему пепельницу.
– Пойду, в мусоропровод вытряхну, – угрюмо сказал Виктор.
– Что это, Вень? Неприятности? Серьёзное что-то?
Вместо ответа он встал и ушёл из кухни. Я за ним. Что за ерунда творится? Словно продолжение сна, нехорошее, тревожное, граничащее с кошмаром. Маша ещё не проснулась, но охотно пошла к Венечке на руки, когда он буквально выдернул её из кровати. Они крепко прижались друг к другу.
– Папа, пойдём гулять.
– Сейчас пойдём, зайчонок. Умоемся, покушаем, и пойдём.
– И мама пойдёт?
– Угу.
– И папа Витя?
– Нет. Папа Витя не пойдёт, папа Витя покатится. Манюнь, ты хочешь жить в красивом домике, в лесу, как Красная Шапочка? Будешь там по травке бегать, лошадку тебе заведём, хочешь?
– Да!
– Ну, вот и поедем.
– Сейчас?
– Не сейчас, но очень скоро.
Мне сделалось, мягко говоря, не по себе.
– Венечка, пожалуйста, не пугай меня. Что случилось?
– Когда у тебя самолёт? – Выкрикнул он на всю квартиру.
Появился Виктор.
– Через два часа.
– А почему ты ещё здесь?
– Успею. – Тут его осенило какой-то догадкой. – Лис, не дури.
– Ты мне́ говоришь «не дури»?!
– Не надо этого. – Он кивнул Вене на руки. – Я не монстр.
– Зато я́ монстр. Только что превратился.
– Ты хороший! – Закричала Машка. И принялась нацеловывать Венечку.
Виктор и Веня уставились враждебно глаза в глаза. Виктор резко повернулся и вышел. Меня затрясло мелкой дрожью, я инстинктивно потянулась к своему ребёнку. Господи, чего я ожидала? Как могла хоть на секунду усомниться? Но почему-то на одно короткое мгновенье я приготовилась драться за Машку. Веня Легко разжал объятья.
– Иди к мамочке.
Тёпленький, ещё сонный детёныш переполз ко мне. Сразу стало спокойнее. Но ненадолго. Что-то, всё-таки, случилось.
– Вень, у нас всё нормально?
– У нас́ нормально.
Он так это сказал, сразу стало ясно, что нет.
– Очень прошу, не пугай меня, объясни в чём дело?
– Сейчас, он уедет, я тебе всё объясню. На работу не пойду сегодня. С Маняшей погуляем.
Тут меня как будто ударило изнутри: неужели они расстаются?! Невероятно, но очень похоже, что так и есть. Неужели Виктор уходит из нашей семьи? О себе я сперва не подумала, только о Венечке. Ему сейчас очень плохо. И ещё я поняла – он боится потерять Машу. Но как же я? Почему он на меня не рассчитывает? Даже обидно. Ведь я же мать. И не допущу, чтоб они, то есть, Маня и Венечка, расстались. Не говоря уж о том, что никому не позволю у себя забрать ребёнка. Снова вошёл Виктор. Какой-то сразу чужой, ненужный. Если он больше не любит Венечку, то и я не хочу иметь с ним ничего общего. Он потянулся к нам с дочкой:
– Машутка, иди ко мне.
Я резко отвернулась, вместо девочки подставила ему свою спину.
– Таак. Ясно. И тебя уже науськал. Это групповое помешательство, ребята. Никто её у вас не отнимает. Ну, хорошо, чего ты хочешь? Хочешь, я отказ напишу? А ты её удочеришь, по закону, хочешь?
– Хочу!
– Вот так вот мы заговорили, да? А кто утверждал, что бумажки ничего не значат? Что они к реальной жизни отношения не имеют.
– Я ошибался. С предателями без юристов дела лучше не иметь.
– Хорошо. Бумагу вы полу́чите через адвоката. Но это только бумага. Маша – моя дочь. Ната, слышишь? Я отказываюсь формально. Ты поняла?
А что я могла понять? Как гром среди ясного неба. Вчера ещё полная идиллия была между ними. Минут через пятнадцать Виктор сухо попрощался и уехал. А мы покормили ребёнка, самим ничего не хотелось, и повезли в Парк Горького кататься на аттракционах. Я растерянная вся, обескураженная. Вижу, больно ему, утешить нужно, облегчить, а с какой стороны подступиться, никак не соображу. Кудахтать, как курица, «что случилось, что случилось» – раздражать его только. Что случилось, и так очевидно: большая размолвка у них. Венечка молчит, глаза красные, мышцы лица напряжены, чуть не до судороги, а внутри что у него делается, и представить страшно. Взяла его за руку, принял, крепко сжал мои пальцы.
– Тебя сюда в детстве водили?
– Редко. В основном меня выгуливали по бульварам, на Тверском, на Гоголях, возле львов. Мама надо мной потешалась: я уверял, что различаю их, и каждого знаю в лицо. И, вроде как, имел единственного любимца, кричал: «вот это мой лев!», а подбегал каждый раз к разным. В пространстве ещё не ориентировался, маленький был. Само это время смутно вспоминается, но помню, зато, хорошо, как мама потом рассказывала. Прокатишься с ней?
– Нет, я с тобой останусь.
– Да уж, хоть ты оставайся. Помнишь, как он тогда, в Париже подумал, что я больше не вернусь? Видимо, правду говорят, что всякий по себе судит. И, представляешь, заявляет мне нагло: «Машка моя, это не обсуждается». Хрен ему в глотку, а не Машку.
Я хихикнула. Смешного, конечно нет ничего, но от Венечки такие слова непривычно слышать.
– Он не имел в виду, что хочет её отобрать. Думаю, он хотел сказать, что любит её, будет по-прежнему заботиться.
– Нашёлся благодетель. Без предателей обойдёмся
– Вы ведь, никогда не ссорились. Почему так вдруг? И я вам, вроде бы, не мешала.
– Не обольщайся, дело вовсе не в нас с тобой. У него другая семья. Та семья основная, а мы – так, мимолётное увлечение, временное отклонение от курса. Там что-то случилось, я не стал вникать, что именно. И всё. Примерный муж и отец на всех парах спешит вернуться к родному очагу.
– Вень, ну, может быть, действительно, что-то серьёзное и нужна его помощь.
– Не хочу об этом ничего знать.
– Зачем так? Он поможет им и вернётся.
– Не вернётся. – Возразил Венечка, глядя вперёд остекленелыми глазами.
Понимаю, ему невыносимо больно. Эта боль и мне передалась.
С Машкой он вёл себя как обычно. Придя с прогулки, она заявила: «Хочу лошадку»!
– Зачем ты ей наобещал? Видишь, запомнила. Теперь не отстанет.
– Я в этой квартире минуты лишней не пробуду. Переедем за город, там я ей хоть слона куплю.
– Ой, пожалуйста, тише! Услышит про слона – замучает. ... Венечка!
– М-м?
Я подошла и притянула его к себе, обняла крепко-крепко.
– Я люблю тебя. Я с тобой. Знаю, не бог весть какое утешение, знаю, твоё счастье не в этом, но я всё равно буду рядом, всё равно буду любить тебя. Всегда. Слышишь? Я твой самый преданный друг.
– Спасибо. – Мы поцеловались. Давно уже так не целовались, «по-взрослому». – Хорошо, что ты за него не вышла.
– Как будто он мне предлагал.
– Вот свинья. А мне сказал, что ты отказалась, причём из-за меня. Ну ладно, это ему тоже зачтётся.
А ведь, скорее всего, я бы так и поступила.
– Венечка, родной мой, успокойся. Всё уладится.
Вечером он уехал к отцу, поскольку загорелся мыслью о загородном доме. Я уложила Машку и тут, оставшись одна, словно очнулась. Он меня прямо гипнотизирует, совершенно теряю способность здраво мыслить, когда он рядом. Нужно же толком всё выяснить. Особенно не надеясь на успех, попробовала Виктору позвонить. Дозвонилась, как ни странно.
– Ты ещё не улетел?
– Нет, я уже в Лондоне. Как он там?
– Ужасно. Что произошло? Это правда, что ты не вернёшься больше?
– Боюсь, он не примет.
– Ты обидел его?
– Он же при тебе сказал, я его предал.
– Сам-то хоть в бутылку не лезь, объясни толком, в чём дело?
– В общем, ситуация такая: моя бывшая тяжело заболела.
– Не хочу придираться, но формально никакая она тебе не бывшая, а самая настоящая нынешняя.
– Давайте, давайте, повторяйте друг за дружкой.
– На что ты обижаешься? Это же факт, она твоя жена официально.
– Мне обидно, что вы теперь с Венькой оба против меня.
– Я не против тебя, я вообще не в курсе дела. Но зная Венечку, чтобы он вот так от тебя отвернулся, это представить невозможно, что должно случиться.
– Пытаюсь объяснить, но ты не слушаешь.
– Слушаю, извини.
– Он ненавидит её. Она сама виновата, всё для этого сделала. Когда я его встретил, она себя ужасно повела, угрожала, проклинала, скандалы прилюдно закатывала. И адвокатов на него насылала, и отморозков наняла избить его, чудом как-то спасся. Короче прессовала нас здорово. В общем, он о ней слышать не хочет, я его понимаю. Но меня ты тоже пойми. Я пятнадцать лет с ней прожил, даже больше. Не чужой человек. Девицы выросли, у них своя жизнь, она лежит парализованная, никому не нужна.
– Найми сиделку, в клинику её хорошую устрой, какие проблемы? Ты мог вообще ему ничего не говорить, уладить всё по-тихому. Навещал бы её периодически. Расставаться-то зачем? – Тишина на том конце. – Витя! Слышишь меня? Алло!
– Вот этого он и не хочет понять. И ты не понимаешь. Я должен быть рядом.
– Получается, Венечка прав, ты всё ещё любишь её, и она твоя семья, а не мы.
– Не так это, Ната! Не так! Что ж вы как дети?! Есть долг, есть совесть.
– А перед нами этого нет ничего?
– Здесь я сейчас нужней. Да, на счёт Маши, я погорячился, прости.
– На счёт Маши с ним будешь решать. Как он скажет, так и сделаешь. Мне кажется, он не станет требовать от тебя жертв. Убедится, что их с дочкой никто не трогает, и успокоится.
– Почему я не могу вернуться? Чёрт возьми, исполнить долг и вернуться.
– А когда ты планируешь своё возвращение?
– Не знаю. Возможно, ей недолго осталось.
– А если она ещё лет десять в таком состоянии проживёт? – Опять молчанье. – Что ты считаешь оптимальным? Какой выход? Объясни мне, а я попробую его убедить.
– В идеале то, что он называет «жить на два дома».
– Ясно. Может, хоть в Москву её перевезёшь? Ей уж всё равно теперь.
– Нет. Она в сознании и в здравом уме, не согласится никуда переезжать.
– Ладно. Я всё поняла.
– Скучаю без вас.
А тут уже я зависла, не нашлась с ответом.
Нет худа без добра. С уходом Виктора мы с Венечкой сблизились, как никогда. Он меньше работает, больше проводит времени со мной и с дочкой. Иногда по вечерам мы подолгу лежим, обнявшись, откровенничаем, вспоминаем детство и юность, а частенько так и засыпаем вместе. Сексуально я на него не нападаю, как в первые годы. Есть близость иного порядка, даже более ценная.
Переезд за город принёс с собой маленькое неудобство: оказалось в таком, пусть не слишком большом, но хозяйстве, без помощников не обойтись. Поначалу мы оба тяготились чужими людьми, так близко находящимися в нашем частном пространстве, но, вроде бы, понемножку начинаем привыкать. Не знаю, кто подбирал нам работников, лично Аркадий Борисович, или люди Аркадия Борисовича, но все, кто у нас работает, приветливы, тактичны и стараются «не отсвечивать». Обещанную лошадь, точнее коня, доставили в небольшом грузовичке, вскоре выяснилось, что все мы трое, я, Маша и Венечка, прирождённые горожане, просто-напросто его боимся. И Машка ни слезинки не проронила, когда через неделю его увезли, тем более, что к этому времени её уже осчастливили минипигом. Её осчастливили, а меня озаботили. Уход за ним чуть ли не как за младенцем. Но Венечка ошибается, утверждая, что моя мечта о втором ребёнке сбылась, я же не о поросёнке мечтала. Так и отвечаю ему, слегка надувшись.
С Виктором общаюсь только я. По скайпу и по телефону. Венечка предпочитает вслух о нём не вспоминать, переживает страшно, но молча. Маньке, естественно, никто плохого слова о Викторе не сказал, но она сама всё чувствует и всё понимает. Сидит как-то раз, лопочет что-то со своими игрушками и в потоке речи вырывается у неё: «папа Витя», – Венечки и близко не было, а она: «ой!», – ладошкой рот прикрыла и смутилась, будто слово неприличное произнесла. Я давай её «лечить», мол, папа Витя тоже папа твой, и можешь вспоминать о нём, когда хочешь, и общаться с ним нужно продолжать. А она мне: «не надо, мам», – один в один Венечкиным тоном, с такой устало-печальной растяжечкой. Метнулась тут же, приволокла свой маленький игрушечный скелетик и давай все кости на нём показывать и правильно называть – явно зубы заговаривает, отвлекает внимание от неловкого момента. Я говорила ему: «Милый мой, не молчи! Ты себя так изнутри сожжёшь. Ругай его, жалуйся, негодуй, ты имеешь право!». – «Не надо, Наташ», – отвечает как раз с тем самым выражением.
Была бы очень рада узнать, что он сошёлся с кем-то, закрутил романчик, хотя бы мимолётный. Но пока таких сведений у меня нет. Вокруг мужики рассекают чрезвычайно эффектные. Водители, охранники, один садовник со своим голым торсом чего стоит – на каждом гора мышц весом чуть не в тонну, хоть майки на них на всех надевай с надписью «Tom's men» видела такие в интернет-магазине, заказала даже, так как живо напомнили они мне Париж и зарю наших отношений. В самый последний момент не выкупила. А кому носить? Вот сейчас бы пригодились. Но Венечка как-то не особенно на них и пялится. Во всяком случае, глаз не горит. В голове роится тысяча своднических комбинаций, но не хватает смелости воплотить. А решиться надо бы. Я так хочу для него счастья! Ровно как для Машки. Глупая, незрелая влюблённость прошла, остались глубокие чувства нежности, благодарности, преданности. Он самый дорогой для меня человек, без преувеличения. Самый значимый в жизни.
Между тем, у меня, похоже, наклёвываются кое-какие отношения. Это достаточно забавно вышло: Машка и Бантик, наш поросёнок, активно осваивая территорию, носились по палисаднику как угорелые. А мы с Веней от души над ними хохотали. Вдруг Маша споткнулась обо что-то, или просто ногу неудачно поставила, упала и заревела белугой, а у Венечки ровно в этот момент мобильник зазвонил. Он бросил в меня своим телефоном, послушай, мол, а сам бросился к Машке. Взглянула – номер неизвестный, нажала «принять», сама, конечно, смотрю во все глаза, что там у моих.
– Алло, я слушаю.
Венечка ребёнка осмотрел, крикнул мне, что всё в порядке, стал её утешать.
– Э... добрый день, могу я поговорить с Вениамином Аркадьевичем?
– Вы знаете, он занят с ребёнком, но сейчас освобождается. Подождёте минутку, или перезвоните?
– Я подожду, с вашего позволения.
Что такое? Чувствую, голос знакомый, никак не соображу откуда. Машка ещё вопит во всё горло, не даёт сосредоточиться. Подошла к ним.
– Давай, я её возьму. Иди ко мне, Маш.
– Не-ээээт! Па-аа-па-аа!
– Ну, папа, так папа. ... Извините, пожалуйста, ещё немного подождите.
– Да, да, я жду, не беспокойтесь.
– Вадим?! Вадим Геннадьевич, это вы?
– Да! А вы, простите?
– Наталья! Сенцова. Мы в колледже вместе учились, а потом я у тебя на курсах, помнишь?
– Господи! Конечно! Погоди, так это твой телефон?
– Нет, м-м, мужа, но у нас тут ребёнок упал, так что...
– Ах, вот ты за кем замужем, интересно.
Я уже давно для себя решила рекомендовать Венечку таким образом. Если получаю реакцию типа «так он же...», отшучиваюсь, как могу, у меня и набор дежурных шуток заготовлен на эти случаи, сейчас, хорошо, не понадобился.
– А вы знакомы? Я не подозревала.
– Нет, мне его телефон через десятые руки достался. Нужно помочь одному человеку, говорят, он всё может.
– Если не всё, то многое. А что такое? Рак?
– Там, видишь ли, ситуация следующая...
– Всё-таки пойдём, обработаем! – Крикнул Венечка и потащил Маняшку в дом.
– Бантику тоже, папа! – Он вернулся, подхватил поросёнка и обоих унёс.
– Извини, он ещё задержится, дочке нужно ссадину замазать. Но если настроение есть, можем с тобой пока поболтать.
– Я с удовольствием! А в последний раз мы с тобою виделись, ты говорила, нету детей.
– Да, вот родилась дочка. Четыре годика уже.
– Молодцы.
– А ты всё так же? Один?
– По-прежнему.
– И работаешь там же?
– Да.
– Так что за несчастье? Ты начал, я перебила.
– Никак не могут поставить диагноз женщине. Чахнет на глазах. По симптоматике, вроде бы, онкология, и анализы все сделали, и МРТ и КТ – не могут понять, где и что.
– Да, странно.
– Дело в том ещё, что эта женщина мне не посторонняя.
– Мама?
– Нет, бывшая супруга.
Ох ты господи, все кинулись помогать своим бывшим, какая-то мания.
– Ну, ты не расстраивайся, Венечка обязательно поможет. Кстати, хочешь, мой телефон запиши, позвонишь потом, расскажешь, как дела.
Вот так «нарисовался» Вадим. Мне он позвонил дня через три, я так рано не ожидала. Стал говорить как он рад, что я снова нашлась, извиняться за что-то и встретиться предложил. Короче говоря, встретились мы с ним пару раз в кафе и один раз в музей сходили, в Третьяковку. И я поняла, что меня к нему тянет, нравится он мне. Нравится, что мы ровесники, что какое-никакое общее прошлое есть у нас. Колледж – одно из самых светлых времён моей жизни, приятно с кем-то вспомнить те деньки. И сам по себе Вадим очень приятный человек. Немного слишком мягкий, но мне, как раз, такие симпатичны. Не наглый, можно сказать, застенчивый. Ещё мне нравится, что, не смотря на то, что мы однолетки, он выглядит старше. Я рядом с ним, вроде как, девушка молоденькая. Во что эта приязнь может вылиться, пока не понятно. Он считает меня замужней дамой, и, как я догадываюсь, донжуанство не в его стиле. Всё чаще думаю о нём, особенно когда Венечка дома. Почему когда дома, а не наоборот? А потому, что это возможность оставить Машку в надёжных руках и вырваться на волю.