Он тоже первым делом спросил: «Что-то с Машей?».

– С Машей всё в порядке, она в гостинице с Софией, это наша няня.

– А Венька?

– Пока дома, но, надеюсь, скоро и он к нам подтянется. Вообще это была его идея.

– Чтобы тебе сюда приехать?

– Нет, что мы не должны оставаться в стороне. Она тебе не чужая, это верно, а ты нам не чужой. Где больная?

– Подожди, куда ты? Зачем?

Я нагло прошлась по квартире, пока не отыскала «смертный одр». Несчастная выпучилась на меня в ужасе. Я сказала:

– Хелоу. Переведи ей, что приехала твоя жена, и не какая–то там официальная, по бумажке, а настоящая, по жизни, мать твоего ребёнка, и она поможет тебе исполнять свой долг.

Виктор забубнил что-то по-английски. Больная, разумеется, в восторг не пришла, но я заранее настроилась вести себя поуверенней.

– Где тут руки помыть?

–А что ты собираешься делать?

– Всё, что нужно. Обмою её, постель переменю. Ты что делаешь?

– Я просто... я же, вроде, тебе объяснял, я здесь просто чтобы морально её поддержать, а ухаживают сиделки.

– Ясно. Ну, поддерживай на здоровье, а я тогда тебя морально поддержу, не против?

– Ты меня ошарашила.

– Я соскучилась, Витенька! Мы все соскучились.

– А Маша...

– Хочешь, сюда её приведу, познакомится с папиной родственницей, а хочешь, сами к ней сейчас поедем.

– Да, поедем. Ты на такси?

– Нет, наняла машину с шофёром, ждёт внизу.

– Тогда спускайся, я сейчас.

– Венечка! Всё в порядке, мы добрались.

– Знаю. Я уже Софии звонил. Наталья! Сколько раз говорить? Прекрати чудесить, дуй домой!

– Родной мой! Мы ненадолго. Развлекись там пока без нас.

– Ага, уложу Бантика в постель вместо Маньки, посмотрю телевизор и банку лечо на ночь съем в одно лицо.

– А ты на крылечко выйди, вокруг оглядись, там тоже есть сладкие перчики, свежие, не маринованные.

– Разошлась ты, Наталья, не к добру.

– А что? Я правильно говорю. Между прочим, Артём, очень пристально всегда рассматривает твою попу. При нас он, наверное, стеснялся, а теперь никто не мешает.

– Во-первых, у Артёма недельный отпуск...

– А! Нам задержаться?!

– Наташ! Ты чего, наркоты какой объелась?

– Нет, Венечка, это я исключительно на собственных ресурсах организма.

– Смотри, чтобы перерасход ресурсов не случился. Травок попей успокоительных.

– Всё, Венечка, целую, потом ещё поговорим. Витя! Я здесь!

– Вижу. Как он там?

– Сам знаешь, не очень. Ты как её, круглосуточно блюдёшь? С Машкой есть время пообщаться?

– Брось, не язви, и так тошно.

– Прости. Я ведь, действительно, приехала тебя поддержать. Её хоть лечат? Улучшения есть?

– Сейчас веду переговоры с одной клиникой, обещают операцию, говорят, очень эффективная. Но она сомневается.

– А чего тут сомневаться? Хуже-то уж не будет, хуже только в гроб.

– Вот и я о том же.

– Похудел. Откормить тебя надо немножко, а то Венечка без своего любимого животика и не признает.

– Да он меня вообще теперь не признаёт.

– Не надо, Витя. Так получилось, где-то он неправильно тебя понял, в чём-то он не так себя повёл, а где-то и ты неправ. Исправлять надо, а не дальше расковыривать. Ты хочешь вообще исправить, или что?

– Если б ты только знала, как хочу!

– Знаю. Потому, что сама так же.

– Всё хорошо же было у нас, скажи? Идеально практически.

– Нет предела совершенству, но явно было лучше, чем сейчас.

– А что ты имеешь в виду? Что нехорошо было?

– Это мы позже с тобой обсудим.

Видимо, от избытка эмоций, Маняша заснула у него на руках уже минут через двадцать. Он уложил её на диван, подошёл ко мне и порывисто обнял, прижался губами к виску.

– Умереть, как об вас соскучился.

Не ожидала, что настолько отзовётся моя душа на его ласку. И дыханье его и объятья и щетинка на подбородке, всё, оказывается, такое родное. Только сейчас поняла, как мне его не хватало.

У Вити такая реакция организма, что после секса он, как правило, сразу засыпает. И я бы ничуть не обиделась, но он продолжил целовать и ласкать, а выражение лица его сделалось чуть не торжественным, ужасно трогательным.

– Тебе хорошо?

– Витенька, прости, но так себе. Знаешь, он обещал тебя научить, как нужно меня ублажать.

– А он умеет?

– О, да! Где-то здесь, – я взяла его руку и поводила ею у себя в промежности, – он как-то так делает...

– Так?

– Не совсем. Но он обещал, что поучит.

– Ты даже пахнешь им немножко. И Лисичка тоже.

– Это запах нашей семьи.

– Не понимает меня, не хочет понять. И не простит. Считает, предательство.

– Всё уладится, Витенька, вот увидишь.

– Я документы подал на развод с Кристиной.

– Наконец-то! И как она? Не возражает?

– Она сейчас не в том положении, воевать не способна, сама понимаешь. ... Ната, выйдешь за меня?

– Я не знаю, Вить, я подумаю.

– Понимаю почему. Но он вряд ли предложит. Это нужно как-то иначе. Сама что ли попробуй, предложи, а ему даже в голову не придёт.

– Я знаю. Предлагать боюсь.

И мы с Витей хором пропели:

– Побойся Бога, я же гей!

И от души расхохотались. Наш смех разбудил дочку, или она сама проснулась, прибежала, влезла в середину между нами. Мордашка хитренькая, счастливая, ну, точно лисичка.

Мы с Витей взяли за моду, во время наших с Венечкой сеансов связи по скайпу, садиться рядом. Ему большого труда стоит, согласно моим наставлениям, не талдычить постоянно: «Лисёнок, прости меня», «Лисёнок, посмотри на меня», «Лисёнок, поговори со мной». Машка их обоих теперь называет кратко папа, и ни один, ни разу не ошибся, кого конкретно она имеет в виду, да и я отлично понимаю.

В квартиру Кристины я захожу, но не так уж часто, чтобы не раздражать ни её, ни Виктора. Он больше там не живёт, перебрался к нам с Машей в гостиницу. Идут активные переговоры о переводе Кристины в клинику, и одна из дочерей приехала из Америки, а мы всё ещё в усечённом составе, и Венечка дома один. Его очень интересуют все подробности об операции. Уже не мы ему, а он нам разъясняет, как всё должно пройти, какие могут быть сложности, в чём там новизна и уникальность.

Кристина изъявила желание познакомиться с Машей. Понимаю, Венечка не одобрит этого, но я позволила. Они очень мило болтают, Маняшка свой английский гораздо быстрее меня совершенствует, что естественно, но наша урождённая француженка и по-английски почему-то говорит не «дэди», а «папа́», с ударением на последний слог. Кристина безнадёжно путается в том, о каком именно папе в данный момент ведётся речь. Но Машу это ни капельки не смущает. Однажды пришла её забирать, обалдела: дитё восседает верхом на больной, одеяло с ног откинуто.

– Что ты делаешь, Маня!

– Массаж, мамочка!

Истинно папина дочка – не может не лечить. У них и с Виктором любимая игра: он лежит, а она над ним колдует, процедуры разные выдумывает.

Я заметила, что физическое отсутствие Венечки её гораздо меньше беспокоит. Когда рядом не было Виктора, она себя хуже чувствовала. Но ментальная связь несомненна и удивительна. Она всегда точно знает, на работе он, или дома, спит, или бодрствует, занят, или отдыхает. Иногда, играя сама с собой, она обращается к нему, как будто он слышит, честно говоря, я не исключаю, что так и есть. Да, это всё очень трогательно и забавно, но что он там себе думает относительно Виктора и сложившейся ситуации, у Маши толком выведать невозможно. «Папа нас любит. Папа скучает». – Это и без неё ясно. А что папа всю жизнь собирается на папу дуться? Так вопрос не задашь и ответа не получишь.

Виктор изо всех сил старается доставить мне удовольствие в постели. И достиг определённых успехов. Такого кайфа, как от Венечкиных техничных ласк, я не испытала с ним, но прогресс вполне очевиден.

– Ты давай меня поучи, как и где ему нажимать нужно. Пока его нет, на тебе потренируюсь. Виктор, мужественно преодолевая приступ застенчивости, кое-что объяснил. Я сейчас же испробовала.

– Ну, как?!

– Ничего, вроде бы. Это он так любит, не я.

– Да, лучше бы экспериментировать непосредственно на объекте.

– Как думаешь, он там один сейчас?

– Мне, почему-то кажется, что да. Он так страдает из-за вашей размолвки, в таком состоянии разве до похождений?

– Плохо знаешь мужчин. Многие только этим и утешают себя.

– Наш не такой как все. Как получилось, что ты его полюбил?

– Сам не знаю. Всё загадка в этой истории. Сначала нужно понять, как получилось, что о́н меня полюбил. На больничной койке, небритый, раздражительный, ожиревший, я красотой не блистал, и не то, что сексуальной, а вообще никакой привлекательности там не ночевало. Разговорились. Сначала общий язык нашли, в прямом смысле – русский. Я что-то всё рассказывал, а он, молча, так внимательно, смотрит и слушает. Глаза глубокие – провалиться можно. Стал ждать его, беспокоился, придёт, не придёт. А он стал чаще приходить, смотрю, уже не в свою смену, просто так навещает. Задним числом теперь сориентироваться сложно: с одной стороны ощущение, что постепенно приходило и чувство и осознание, а с другой кажется, в одночасье волной накрыло. Он, если помогал что-то сделать, одеться, или встать, всегда ещё как-то так руку чуть задержит на спине, или на запястье. Погладить мог, легонько, практически незаметно, а пробирает до костей. Такая нежность охватывала, то ли жалость к себе, то ли к нему, чёрти-что, смятение чувств. И голос ласковый. Вообще манера, ты знаешь, как он может, точно масло льёт, тихонечко, успокоительно.

– Да, – выдохнула я, – он может.

– Ну вот, он ходил, ходил вокруг меня. Чувствую, невмоготу становится – хочется в охапку его заграбастать, а чего дальше-то делать, не знаю. Совсем одурел, на стенку лез от растерянности. Поправился когда немного, всё бродил по отделению, выглядывал его, где, с кем, что делает. О выписке думать начинаешь – душа переворачивается, как расставаться? Вижу, что привязался, а почему, на каком основании? Признаться-то страшно себе в таких вещах, всю жизнь, как он выражается, Натурал Натуралович был. Да я и сейчас, наверное, кроме Веньки ни с кем бы не смог. Я, может быть, так себе выдумал, но у нас с ним особенно всё. Невозможно рассказать, слов не находится.

– Мне можешь не объяснять, я сама прекрасно вижу.

– Да? Может, ты мне объяснишь?

– Потом. Рассказывай дальше. Он тебе первым признался, или ты ему?

– Да так, чтобы признаний особенных не было. Это после уже, когда окончательно сблизились, там и слова нежные начались и разговоры пошли откровенные. А первый раз он меня, как бы это покультурней сформулировать? Бесцеремонно взял за хобот.

– Что, рукой схватил?

– Нет, ещё хуже. Просто взял и поцеловал. Причём сначала туда, а потом, после всего уже в губы.

– С ума сойти!

– Вот именно, я чуть не сошёл. Его двое суток потом не было. А я две ночи не спал, метался. Давление аж зашкалило. Все мозги себе сломал: как же так, как же так! А потом он вернулся, и сразу другое отношение возникло, ни сомнений, ничего лишнего не осталось, сразу другой уровень, как тебе объяснить, говорю же, словами это сложно, но вот есть мы, а есть всё остальное. И жена за бортом осталась, и бизнес уже на втором плане, просто и ясно – ради него теперь буду жить. Всё. И не то, что жертва, а видишь – с его стороны так же. И я потом понял, что у него это раньше пришло, то есть, он меня увидел, выбрал и, считай, что взял себе.

– Витя! Я понимаю! Это удивительная история. И такое светлое он существо, да?

– Угу, вот вроде бы парень, но если бы тогда любой другой на его месте, я бы так ни за что не воспринял. По морде бы дал, и вся любовь. Он другой какой-то, а в чём, не пойму. Разденешь – мальчик, всё на месте, оденешь – опять мальчик, а нет, что-то есть ещё. Только страх у меня всегда, что это по ошибке мне всё досталось. И нежность его, и преданность, и забота – вроде незаконно пользуюсь. Про Майка знаешь?

– М-м, только то, что в Париже между ними что-то было.

– А. Нет, там сложнее. Первая любовь, огромная. Маргулис их разлучил. Вот Венька меня упрекает, что я тогда подумал: всё, кончилось моё счастье. А от него, понимаешь, как сигнал оборвался, вдруг чувствую – пустота.

– А сейчас как? Ощущаешь его?

– Душа болит и больше ничего. Сглупил, конечно, пожалел Кристину. Теперь деваться некуда, до конца доводить надо. А он считает, предал его.

– Не считает он так, успокойся.

– Как же? Обижается, говорить не хочет.

– У него свои комплексы, Вить. Потерпи немножко, всё хорошо будет.

– Что за комплексы?

– Тебе кажется, что на твоём месте должен быть заслуженный, зарекомендовавший себя гей, а ему представляется самой правильной для тебя парой почтенная матрона, дескать, он тебя, порядочного дядьку, только портит.

– Объясниться бы нам.

– Дошло, слава богу! Хорошо бы до него ещё достучаться, и дело закрыто.

– Давай скажем, Машка заболела? Пускай приедет.

– О, мистер Лобанофф, да вы интриган! Он потребует её на камеру показать, чтобы без промедления начать лечение.

– Чёртовы высокие технологии.

– Может, скажем, ты́ заболел? Примчится, как миленький.

– И я стану ещё более подлым и коварным обманщиком.

– Да, на Машку мы б его точно подцепили, но её мороженным даже не перекормишь, сразу скажет: «папа мне не разрешает это кушать», вредина. Вся в папочку своего, зануду.

– Ната! – Нахмурился Виктор. – Как ты можешь! Никакой он не зануда, он просто немного... да, зануда. – Посмеялись. Полегче стало на душе. – А она у тебя где?

– Что?

– Ребёнок, а не что.

– А она не у меня, а у тебя. С няней к Кристине в гости отправилась.

– Венька нас четвертует.

– Пускай приедет сначала.

Машка ворвалась в номер с потрясающим сообщением:

– Папа сказал, мы тут все с ума посходили!

– Что ты говоришь! Очень изысканный диагноз. Хотелось бы ещё контекст прояснить, в котором это было заявлено. Сонь, он что, звонил, когда вы у Кристины были?

– Да.

– Рассердился?

– Я не поняла. Он позвонил, а Маша играла с Кристиной, массаж ей делала. Я, говорит, занята. Он попросил показать её, я показала. Он говорит...

– Совсем там все с ума посходили! – Очень похоже изобразила Машка.

– Да, вот так, – продолжила София, – и отключился. Я не стала перезванивать, постеснялась.

– Ну, всё. – Расстроился Виктор. – Скажет, уже и ребёнка моего ей отдали.

– Папа придёт?!

– Хотелось бы, Мань, ты как сама считаешь, придёт?

Она пожала плечиком:

– Сегодня, или завтра. Не от него зависит.

– Сейчас я ему наберу.

– Бесполезно, мам!

И точно, бесполезно оказалось, по телефону занято, а по скайпу не ответил.

– Тебя такие вещи не пугают? – Кивнул на Машку Виктор.

– Ко мне какие претензии?! От кого, ты думаешь, она эту бациллу подхватила?

– У меня устойчивый иммунитет ко всем бациллам! – Отчеканила Маша.

– Да уж, мы видим. Ну, что, Витенька, ставь чайник.

– Погоди, она сказала, сегодня, или завтра.

– А! Стойте! Есть универсальное справочное бюро. Сейчас. ... Аркадий Борисович! Вы не знаете, Веня к нам летит, или нет?

– Ничего не знаю, выясню, перезвоню.

Перезвонил он довольно поздним вечером, когда мы относительно успокоились и отвлеклись, кто как мог: я занялась вязаньем, Виктор сел футбол смотреть, а Машу уложили.

– Встречайте завтра своё сокровище. В Хитроу, часов в десять утра.

– Очень хорошо! На вашем самолёте?

– Нет. У меня ничего не просил, и в курс дела не ставил. Специально для вас пришлось наводить справки. Частный самолёт компании ... подожди, где-то записал, не найду.

– Вы мне потом смской скиньте, или по емейлу.

– Договорились.

– Маша нам его приезд анонсировала.

– Вы бы не очень-то резвились с такими вещами. Поаккуратней надо, испортите психику девчонке.

– Виктору тоже не нравится, а я спокойна. Просто это любовь настолько сильная, никакой патологии.

– Если что – обращайся. Специалистов тебе порекомендую.

Отогнала поскорей циничные мысли о том, как он со своими специалистами Венечке жизнь украсил. Неизвестно ещё, каким он мог бы стать, если бы рос, как трава. Но Маша моя меня устраивает во всех отношениях.

Венечки в аэропорту не оказалось. Виктор пошёл выяснять – самолёт прилетел не в десять, а в восемь.

– И где его теперь искать? Звони давай.

Позвонила:

– Венечка! Мы тебя потеряли.

– Мама! Папа мне привёз бэби-мальчика, он пьёт и писает!

– Он уже с Машей в гостинице! ... Предупреждать надо!

– Ну, извините, я не знал, что вы встречаете.

Я отошла в сторону, как можно дальше от Виктора.

– Ты доиграешься, Вень. Доведёшь его до инфаркта, потом будешь локти кусать. ... Бэби-мальчик, надеюсь, игрушечный?

– Бэби – игрушечный, но живого мальчика, правда, постарше, я вам тоже привёз.

– Пугаешь меня.

– Ничего страшного. Приезжайте, поговорим.

И этот человек упрекал меня словами «прекращай чудесить»! Что мне сказать Виктору? Нет, лучше ничего не говорить, сама не больше него знаю. На месте будем разбираться, по обстановке.

Как только вошли, я сразу заметила чужую сумку с чужими вещами. Виктор, конечно же, не обратил внимания, помчался вперёд, заглядывать везде, отыскивать Венечку.

– Туда нельзя, там дядя спит! – Крикнула ему Маша.

Виктора на месте обездвижило. Лучше б я его предупредила.

– Что за дядя, Машенька?

– Дядя Игорь, мамочка, он вместе с папой приехал. Пап! Смотри какой у меня бэби-мальчик! Он писает, гляди!

– Угу, сейчас разберёмся. – Немного невпопад ответил Виктор. – Лис! Ты где?

– Тише, папа, дядя спит!

– Плевать на дядю, где папа твой?

– Он пошёл бельё покупать.

– А! Чёрт. Здесь же шёлковое.

– Ой, и я не догадалась!

– Нельзя плевать на дядю, и нельзя говорить «чёрт»! При ребёнке папа не разрешает!

– Так, ладно. – Виктор стремительно направился к двери и вышел из номера. А я заглянула туда, где спит «дядя Игорь». «Мальчик постарше» оказался незнакомым мужчиной лет тридцати пяти. Некрасивый блондин с глубокими залысинами и воспалённым от бритья лицом. Переборола неловкость, подошла, тряхнула его за плечо.

– Извините, а вы кто?

Он открыл глаза моментально. Не спал? Приподнялся на локте, а другую руку мне подал:

– Панков, Игорь Дмитриевич. Ка.Эм.Эн., мануальный терапевт. А вы?

– Я Наталья, супруга Венечки.

– Очень приятно.

– А вы, простите, с ним в каких отношениях?

– В хороших.

– Угу, в хороших, значит?

– Ну, разумеется, раз уж я здесь по его просьбе. Наталья, вы меня извините, я, в отличие от Вениамин Аркадича, сова, а из Москвы мы выехали очень рано. Я, если не высплюсь, плохо соображаю и не могу работать.

– Простите, пожалуйста, отдыхайте.

Бросила Маше на ходу какое-то дежурное приказание, вроде того, чтобы не шумела, Софию слушалась, и побежала Виктора догонять.

Застала их в холле, перед главным входом. Стоят на самой дороге, мешаются людям, никого вокруг не замечают. И меня не заметили. В каждой, ничего не значащей фразе, так и слышится «ты нужен мне», «люблю тебя», «не могу без тебя». Ни объятий, ни прикосновений, просто стоят и смотрят глаза в глаза.

– Нормальное хоть?

– Да, ничего.

– Подойдёт тебе?

– Угу, сойдёт.

– Извини, не додумались. Не ждали тебя.

– Не ждали, а встречать поехали.

– Отец твой в последний момент информацию слил.

– Всё ясно с вами.

Наконец Виктор, не протянул даже, а перевернул слегка руку ладонью вверх, и Венечка ухватился за неё. Я поняла, что это сделано чисто автоматически: они продолжают обсуждать какую-то ерунду, обнимают друг друга глазами, и не сознают, что держатся за руки. Им не нужна физическая близость, они и так слишком близки. Нет. Нужна. Нужна, как живительная влага. Каждый из них просто жаждет раствориться в другом. Что за преграда не пускает, не пойму. Глядя на это долгожданное свиданье, я одновременно и счастье, и мученье испытала. Захотелось броситься к ним, столкнуть изо всей силы, прижать друг ко другу, приблизить до упора. Что я и сделала.

– Обнимитесь же, дурни! Что вы стоите столбами! Смотреть больно!

– Наташенька! Девочка моя, здравствуй!

– Здравствуй, Венечка!

Поцеловались с ним, а потом и все втроём. Как это мы одни умеем. Своим фирменным «тройным» поцелуем. Теперь уже и я попала в их силовое поле, и мне безразличны стали окружающие. И время остановилось. Пять минут целовались, две, или десять, не знаю. Первым очнулся Венечка.

– Пойдёмте, посидим где-нибудь, в кафе, что ли, поговорить надо.

Встречное предложение внёс Виктор, но он только мои мысли озвучил:

– Пойдёмте лучше где-нибудь полежим.

– Давайте! – Выпалила я. – А где? У нас там полна коробочка.

– Спокойно, ребятки. Стоим здесь, смотрим и восхищаемся, как папа Витя легко и изящно решает насущные проблемы семьи. – Мы захихикали, а Виктор принял чрезвычайно бравый вид и отправился девицам на ресепшене баки заколачивать. Минут через несколько он продемонстрировал нам карточку-ключ, удерживая её между средним и указательным пальцами. – Что скажете?

Мы с Венечкой рассыпались в шуточных комплиментах.

– Давайте, всё-таки, в кафе, – попытался уйти на попятный Венечка, – действительно серьёзный разговор есть.

– Меньше слов, больше дела! – Парировал Виктор.

А я, только глупенько хихикала от восторга, крепко удерживая Венечку за талию. Виктор подхватил с другой стороны, и так мы в лифт его буквально на руках внесли. И там же, в лифте, не утерпев до номера, завозились, как подростки. Самые обильные ласки на Венечкину долю пришлись. Мы оба на него как напёрли! Он что-то там попискивал, увещевая, но это уже никому не интересно было.

– Постелить твою простыню? – Заботливо предложила я, когда добрались до кровати.

– Не надо, обойдёмся. И вообще, я её, кажется, в лифте потерял.

– Нет, я взял всё. Вот.

– Спасибо, Лоб! Ты герой.

– Мне полагается награда?

– Да, сейчас выдадим тебе по первое число.

– А где у него первое число?! – Дурная и пьяная от возбуждения выкрикнула я.

– Небоись, найдём, – заверил Венечка.

Но по первое число досталось, опять же, ему самому. Куда только не пихали мы ему свои языки и пальцы, и прочие «конечности».

– Мне нужен презерватив! – Взмолился он, когда я, наконец, заполучила в себя его одноглазую змейку, а Виктор крепко держал сзади и шансов выскользнуть не осталось.

– Зачем тебе эта резина, Лисёнок, все свои.

– У неё же овуляция!

– Лис! Закрой, сейчас же, свой третий глаз, или что там у тебя, и не мешай нам.

– Ладно, насильники. ... Опустись пониже немножко, – прошептал он мне на ухо, – вот так, а теперь чуть-чуть на бочёк, на левый, капельку.

Я сделала, как он сказал, и ещё он руку под меня подсунул, и это дало умопомрачительный результат. Господи, каким он мог бы стать любовником для женщин, если бы не пренебрегал ими! К нему бы очереди стояли круглосуточно. Минутку, а не в этом ли смысл, как он любит поговаривать. Во всяком случае, мне свой ломоть наслаждения удалось урвать.

Виктор пролился в него, а он в меня. Я почувствовала себя не просто удовлетворённой, но оплодотворённой, полной до краёв. Хотела сразу спросить, что, бишь, он там, на счёт овуляции? Но решила поиметь совесть и подождать немного. О! Если бы получилось!

– Вот же ёлки-палки. – С досадой прошептал Венечка. – Так я и знал.

А я-то о своём думаю!

– Что?! Уже?!

– Уже. Не видишь, что ли? Так и знал, что он отрубится. Поговорить же надо.

– А что такое? Плохое или хорошее?

– Непонятное. Или здесь какая-то ошибка, или Лобанову мозги пудрят по полной программе.

– Это в каком плане?

– Судя по тому, что я видел, его мадам не нужна операция, тем более такая сложная. Максимум на что она может рассчитывать – хороший мануальный терапевт, какового я и доставил в лучшем виде. Но на каком основании ей диагностировали такие повреждения, убейте меня, я не понимаю. У него документы медицинские есть какие-то на руках, не знаешь? Результаты исследований, снимки?

– Да, наверное. Думаю, всё у неё на квартире.

– Надо ехать, смотреть. Чёрт. Не люблю я выглядеть идиотом. Но операция, да ещё экспериментальная, это, братцы, перебор. Неужели с Вити здесь бабло элементарно тянут?

– Не может быть, Венечка. Ты знаешь, кто за этим стоит?

– Кто?

Я сказала ему на ушко.

– А он тут при чём?

– Да так, решил помочь.

– Оригинально. Но его-то да, на мякине не проведёшь. Тогда вообще ничего не понятно.

– А ты не мог ошибиться? Долю секунды через телефон на неё смотрел.

– Угу, я мог. Только я не помню ни одного случая своей ошибки, а с памятью у меня пока слава богу. ... Вот я попал. Буду стараться против операции – скажут, хочу её уморить. Что у них за аппаратура такая? Загадка. Ну, допустим, сразу после травмы был отёк, там ещё как-то можно было ошибиться, но потом-то ей делали КТ, или хоть рентген? Или что это? Чудесное исцеление?

– Какое там исцеление, я её видела, ниже пояса полный паралич.

– Да, но спинной-то мозг у неё целый.

– Ты уверен? – Он ничего не ответил, сделал рожицу. – Хорошо. Пусть разрежут и убедятся.

– Добрая ты такая девочка, Наташ.

– Ну и что? Если тебе никто не поверит.

– Погоди, надо снимки её глянуть, если они сомнительные, будет, о чём говорить. А если бесспорные тогда ...

– Что тогда?

– Кто его знает. Тогда это ерунда какая-то.

Игорь выспался часам к пяти вечера. Они с Венечкой устроили мини-консилиум, документы и всё, что было по Кристининой истории болезни, им Виктор в гостиницу притащил, чтобы лишний раз не волновать больную.

– Судя по тому, что я вижу, – сказал Игорь, глядя на снимок, – мне здесь делать нечего. С таким разрывом я её даже пальцем тронуть не имею права.

Венечка взял лист бумаги и ручку.

– Смотри, там так и вот так. – Нарисовал два позвонка. – Отсюда и её параплегия.

– Я не могу лечить на основании этой бумажки.

– Естественно.

– Что тогда ты от меня хочешь?

– Снимок нужен нормальный, хотя бы рентген.

– А это что, по-твоему?

– Это не её КТ.

– Здесь написано, что её.

– Ох, господи, за что мне это! Я не могу тебе сказать, «поверь мне на слово», потому, что сам бы не поверил, но там вот так и вот так. – Он повторил свой рисунок, только на этот раз нервно и более небрежно. – Лоб! Где ты взял-то это, горе моё?

– Ну где, Лисёнок, у неё всё было.

– Игорь Дмитрич! Он действительно видит, честное слово!

– Наталья... как вас по батюшке?

– Не важно. Олеговна.

– Вы думаете, я просто так сюда приехал? Прогуляться? Мы с Вениамин Аркадичем не первый день знакомы. Но мне нужно основание, официальное, понимаете? На котором я смогу хотя бы осмотреть больную, не то, что лечить.

– Давайте мыслить логически.

– Давайте!

– Вень, ты уверен, что это именно не её? То есть не другая картина того же организма, а именно другой организм?

– Процентов на девяносто пять уверен.

– Значит, их подменили.

– Кто?! Зачем?!

– Или врачи, тогда я не знаю, зачем. То есть, если они по своей инициативе. А вот если она сама, то есть, медики по её просьбе, тогда, может, для того, чтобы манипулировать, Виктором тем же, или дочерьми. Она же против операции, да, Вить?

– Боится.

– А вдруг она знает, что у неё не так всё страшно и операция не нужна?

– Как же не страшно? Паралич-то реальный. Если не лечить срочняком – мышцы полностью атрофируются и абзац.

– Ничего не абзац. Лежи себе, балдей, кругом внимание и забота. И Виктор рядом.

Все трое мужчин молча уставились на меня. С одной стороны им кажется, я полную чушь несу, а с другой, крыть-то нечем.

– Тогда тут ещё психиатр нужен. – Сказал, наконец, Венечка.

– А можно как-то реальный снимок сделать? – Спросил Виктор.

– Вот думаю об этом.

– Если она лечиться не хочет, я и со снимком ничего не сделаю, – отметил Игорь.

– Скажем ей, что всё знаем, и уедем домой! Одумается – позовёт!

– Да ничего ты, Наташ, не знаешь!

– Да всё тут ежу понятно, Венечка!

– В любом случае, Игоря Дмитриевича надо отпускать, и оставаться в тесном семейном кругу с этой загадкой природы.

– Но если там, действительно, вот так, – Игорь потряс в воздухе Венечкиной бумажкой, – вызывай в любое время. Я её недели за две на ноги поставлю.