Не смотря на физическую утрату девственности и регулярную половую жизнь, всё ещё чувствую себя старой девой. Ни образ жизни, ни образ мышления почти совсем не изменились. Мама продолжает доминировать и подавлять. А я, покорная, не к месту застенчивая, не в меру робкая, продолжаю во всём на неё полагаться. А что остаётся? Разорванная девственная плева не дала мне главного – мужчины, которого могла бы я считать своим, к которому могла бы прислониться. Виктор мне не принадлежит, да и себе, в общем, тоже. Пару раз он довольно неуклюже предложил, так сказать, материальную помощь. Я, естественно, отказалась. Венечка как-то при мне смешно заменил слово «проститутка» выражением «прости господи». Эдак в одно слово и с присвистом, весьма эффектно, особенно в его устах. Так вот, я же не эта, не просстигоссподи, чтобы деньги брать с Виктора. И не в материальном, ведь, дело. Я где-то слышала, ребёнку для полноценного развития нужен взрослый, конкретный человек, которого он может определить именно как своего взрослого. Поэтому детдомовские детишки от домашних и отстают. Так вот, видимо, мне, чтобы развиться как женщине, тоже нужен конкретный единственный человек, которого бы я определила, как своего мужчину. Вот тогда и статус бы мой прояснился, и уверенность, глядишь, приобрела бы, и что там ещё полагается? Что касается Венечки – он просто идеал. Объект моих, да, да, всё ещё девичьих грёз. Я всей душой ему предана, готова ради него на какие угодно жертвы. Засыпаю и просыпаюсь с мыслью о нём. Но даже я не настолько наивна, чтобы хоть на что-то рассчитывать.
У мамы новая идея-фикс. Она же не в курсе всех обстоятельств. Требует, чтобы я сама сделала предложение Виктору, во всяком случае, толсто намекнула. Дескать, сейчас от мужчины предложения не дождёшься, и нужно брать инициативу в свои руки. Отбиваюсь, как могу. Но поскольку они периодически любезничают по телефону, боюсь, она без меня начнёт атаку. Бедный Витенька. Откровенно говоря, он, в качестве партнёра по жизни, мужчины-друга и опоры будет незаменим. Только вот для кого? И чего эта Лиза там воду мутит? Такое сокровище пропадает. Золото, а не мужик. Спокойный, надёжный, верный, покладистый. Будь во мне немного больше куража, можно было б приложить усилие и переключить его внимание полностью на себя. Но, как уже было сказано, я не чувствую себя достаточно женщиной и не могу вполне конкурировать. Кстати, среди работниц нашего богоугодного заведения, «соперницу» мою вычислить не удалось.
Последние деньки доучиваюсь на курсах. Скоро получу свидетельство об окончании. О будущем стараюсь не загадывать. Венечка всё допытывается, какую я специализацию выбрала. Ничего не выбрала. Положусь на судьбу, где место свободное будет, там и останусь. На самый крайний случай корочка бухгалтера лежит у меня на полке среди документов. Конечно, это выйдет чистой воды дезертирство. Но что поделать, вот такая, некрепкая волей и духом. А Венечка ещё мне героизм пытался приписать. Что-то он там себе такое выдумал на мой счёт, совершенно не соответствующее действительности. Впрочем, чья бы мычала. Уж сколько я по его поводу нагромоздила фантазий в своей бедной голове – просто ужас. В этом смысле наше отношение друг к другу вполне сопоставимо, у него свои иллюзии, у меня – свои. Разумеется, я не обольщаюсь предположением, что он слишком много думает обо мне. Потому, наверное, и ошибается с выводами. Недавно, например, ни с того ни с сего как выпалит:
– Наталья! Ты что это, замуж собралась?!
Нет, говорю, ты меня с кем-то перепутал. Он извинился, явно смутившись, и заспешил по делам. Зъисти вин зъист, та хто ж йому дасть. «Замуж собралась», кто б ещё взял меня. Ты вот, миленький, на такое не подпишешься. А вполне неплохая семейка из нас с тобой бы вышла. Воспитывал бы меня, учил медицине и здоровому питанию. Может, и я на что сгодилась бы, стала б создавать уют, ребёночка усыновили бы. Секс – не главное, разобрались бы как-нибудь с сексом. Я б тебя погулять выпускала. Жаль, моя радость, что ты уже замужем.
Что касается здорового питания, слегка помешанный на нём Венечка, ох как не одобрил бы сейчас меня, стоящую в очереди к кассе «Макдоналдса». Грешна и каюсь. После всего, что он мне про эту пищу порассказал – всё равно не могу удержаться. А что поделать? Есть что-то нужно. Салатики из дома носить неудобно. Я всегда стеснялась на учёбе или работе съедать домашнее. Сквозь землю готова была провалиться: все вокруг смотрят и принюхиваются. Подобная обстановка тоже пищеварения не улучшает. А рядом с центром повышения квалификации, где я курсы посещаю, только и есть, что «Макдоналдс». Так что, Венечка, не обессудь. Да и вообще, люблю я эти неправильные бутербродики.
– Я с вами тут пристроюсь? – Препод подошёл. Вадим Геннадьевич. – А то большая очередь, боюсь, не успею.
– Пожалуйста.
– Не хотите, Наталья, старых друзей признавать? – О чём это он? Уставилась недоумённо, молчу. – В колледже вместе учились, в одной группе. Неужели не помните?
Мать честна́я! Ни за что бы не признала.
– Очень изменились, Вадим Геннадьевич.
– Можно просто Вадим. По старой памяти.
– Да, конечно.
– Замужем?
– Угу. – Зачем соврала?
– А я вот разошёлся десять лет назад. С тех пор один.
Видно по нему. Несчастный какой-то весь, неухоженный. Облысел, растолстел, обрюзг. Нет, как ни приглядываюсь, не могу узнать своего однокашника. Прав, однако, Венечка – питание в «Макдоналдсе» до добра не доводит. Вадим Геннадьевич взял два чизбургера и жаренную картошку. А я бигмак, памятуя о своём солнышке, всё ж таки, там листик салатный внутри.
– На встречи выпускников не ходишь?
– Нет.
Уселись вместе – куда денешься. Он продолжает расспрашивать, я зачем-то продолжаю врать.
– Муж врач у тебя?
– Да.
– Я так и понял.
– Почему?
– По твоим ответам на зачёте.
Ай да Венечка! Выдрессировал меня. За умную благородную мадаму сошла.
– Ирку Клеманову помнишь?
– Угу.
– Тоже у меня училась. Многие так женщины, занимаются семьёй, детьми, квалификацию теряют; потом ребятишки подрастают, они идут к нам, восстанавливаются. Твоим-то сколько? Школу кончили? Нет ещё?
Так окончательно можно завраться, потом не выпутаешься.
– У меня нет детей, Вадим. Я в силу других обстоятельств по специальности не работала.
– Училась ещё где-то?
– На бухгалтера.
– А что? Хлебная профессия. Не понравилось?
– Да, не очень.
– Я вот тоже, считай, без профессии остался. Когда жена ушла от меня, пил очень. С работы попросили. Только сюда вот преподавать и смог устроиться. Сейчас не пью. Лечился. Завязал.
– Понятно.
Я свой бигмак не доела. И решила сегодня на занятия не возвращаться. Вообще, приду-ка я сразу на последний экзамен, блесну там Венечкиной эрудицией. А сейчас прочь, прочь отсюда. Из этой атмосферы увядания и тлена. Подумать только! Мне скоро сорок, я выгляжу на тридцать, а чувствую себя на восемнадцать, не больше. Венечке скоро тридцать, а на вид от силы двадцать с малюсеньким хвостиком. Но Вадим, он же мой ровесник, а я подумала о нём: «бедненький дядечка», как о старике. Нет, прав мой Гуленька, от плохого надо отвыкать, и привыкать к хорошему, и это не только к еде относится. Я вдруг резко перестала чувствовать себя несчастной. Годами копившееся напряжение отвалилось от меня, как сухая болячка. Да, моя любовь к Венечке безнадёжна и глупа, и нелепа, но она счастливая. И встречи с Виктором спокойные, без выяснений, истерик, без всяких обязательств – именно то, что мне нужно. И мамино ревнивое отношение, с одной стороны беспомощное, зависимое, с другой – недоверчивое, будто я ещё дитя – всё это меня устраивает. Всё, как Танюшка говорит, по кайфу. Нет, положительно, я довольна своей жизнью. И медсестрой уже опять захотелось работать. Да что там, можно и в регистратуре. Я люблю нашу клинику. Весь мир люблю. Свой мир. Чужого не надо.
На таком душевном подъёме прискакала в процедурку к Танюшке – закрыто. Пошла поболтать с девчонками в консультативное. Вдруг, и Венечка там где-то мимо проскочит.
Я сейчас считаюсь в подвешенном состоянии. Из регистратуры уже отчислили и в трудовую книжку медсестрой записали, но до окончания курсов к работе не допускают. Теоретически я могу пока в «Эксперт» и не являться, но тянет по понятным причинам. На «ресепшене» нашем тоже почему-то никого не оказалось. Куда все делись? Я уселась на своё старое место. И, как раз, пациент подходит.
– Девушка, может, вы мне поможете? Карточку никак к врачу не приносят, он уже сердится.
– Сейчас поищу.
– Там где вы смотрите, уже искали, нету.
– Хорошо, я посмотрю по базе, у кого вы были в прошлый раз, там, наверное, осталась.
Я вида не подала, но как-то странно, что врач для приёма требует карточку. У нас уже давно всё в электронном виде. Совсем хотели от бумажек отказаться, но курирующая клинику инстанция, требует ведения карточек для отчётности. Доктора заполняют их неохотно, когда есть свободное время, всё, что нужно для работы, у них в ноутбуках и планшетах.
– А я ни у кого кроме него и не был. У меня один лечащий доктор. Прохоров.
Знаю, знаю этого Прохорова. Гастроэнтеролог. Самодур. Небось, засунул куда-то карточку, а теперь ещё и сердится. И пациента гоняет, как будто здесь не дорогой частный центр, а поликлиника государственная.
– Почему он сам-то вашу карточку не ищет?
– У него очередь.
Скажите пожалуйста! Аншлаг. У нас обычно все заранее записываются, звонят, договариваются. Люди, в основном, обеспеченные, занятые. Как он ухитрился очередь создать – не понятно. Ах, вот он идёт! Соизволил-таки лично показаться. И ещё краем глаза я заметила, Венечка с Танюшкой из кафе выходят. Улыбнулась им, махнула рукой. И тут этот Прохоров как заорал:
– Я не понял! Где карточка моего пациента?! Сколько можно ждать! Работать не хотите? Это можно быстро решить. Тут вам не городская поликлиника.
Что ты говоришь! Прямо мысли мои читаешь.
– Обойдитесь как-нибудь пока без карточки, доктор. Примите пациента, а потом поищем.
Он аж на визг сорвался:
– Ты что! Курица! Учить Меня будешь, когда и как пациентов принимать! Совсем обнаглели! Три класса образования, а туда же, указывает мне тут! Вылетишь отсюда завтра же, поняла? Шушера!
Я не испугалась, не обиделась, оторопела просто. Сижу, лихорадочно соображаю, что ответить.
– Николай Анатольевич! – слышу голос Венечки, – вам к гинекологу надо.
– Что? – Обернулся к нему Прохоров. – У гинеколога карточка? – Захохотал раскатисто. – Его́ карточка у гинеколога?!
– Нет, его карточки там нет. А вас и без карточки примут. Вам срочно надо показаться.
– Чего-о?!
– Угу! А потом ещё ко мне загляните. Я вам груди пощупаю.
– Что ты сказал, щенок!
Здоровый толстый Прохоров всей своей тушей двинулся на хрупкого Венечку, схватил его за грудки и прижал к стене. Сердце моё провалилось куда-то в низ живота.
– Я сказал, что ты ведёшь себя как баба, как истеричка заполошная. Мужчины так не поступают.
– Да я ж тебя сейчас размажу, гомик вонючий.
Он потянул на себя, оттолкнул и ударил Венечку о стенку спиной. Я вскрикнула. Так он убьёт его!
И тут, практически одновременно Венечка каким-то очень коротким, резким и точным движением ткнул обидчика рукой в бок. А Танюшка схватила стул и ударила сзади по спине. Прохоров скорчился на полу, осыпая всех нас проклятьями и суля немедленное увольнение. С другого конца коридора злополучный пациент притащил охранника, который тут же бросился Прохорова поднимать. Венечка торжественно-комично пожал Танюшке руку:
– Благодарю вас, спасительница. – Подошёл ко мне, потрепал по плечу. – Успокойся, не трясись, тебе вредно. Пойдёмте, девочки, ко мне в кабинет.
– Завтра! – Кричал нам в след Прохоров с такой уверенностью и такой злостью, что не принять это всерьёз невозможно показалось. – Завтра тебя здесь не будет! Слышишь, урод?!
Венечка и бровью не повёл.
Чудесного моего настроения как не бывало. Что же будет! Если нас уволят, я меньше всех пострадаю. Идти, доказывать, добиваться, чтобы Венечку с Танюшкой не тронули? Только кто меня послушает. Друзья мои, как ни в чём не бывало, принялись болтать на отвлеченные темы. Раз только Венечка отвлёкся, прервал разговор:
– Подожди, Танюш, я Наташе таблеточку дам успокоительную, а то она никак в себя не придёт. Пей, не бойся, натуральное всё, там травки одни.
Мог бы не оговариваться, из его рук я хоть мышьяк проглочу, не поморщусь. Солнышко милое! Подумать только! Бросился меня защищать. От таблетки ли, от сознания ли важности момента, руки-ноги ослабли, к глазам подступили слёзы умиления. Но что это? Примесь непонятного чувства. Поверить не могу, неужели зависть? Страшно захотелось оказаться на месте Танюшки. Вот же не растерялась, дала прикурить подонку. А я, как клуша, только ахала, да глазками хлопала. Как быстро всё произошло. Буквально полчаса назад я была беззаботна и счастлива. Трах-бах, и вот на душе невыносимая тяжесть и уныние. Бедный мальчик, у него и так проблемы, один тот страшный «родственник» чего стоит, из-за меня ещё не хватало пострадать.
В дверь кабинета постучали. Танюшка сказала с сарказмом, но тихонько, чтобы тот, кто пришёл, всё-таки не услышал: «Занято!». Венечка улыбнулся, крикнул «Да, пожалуйста!». Я почуяла недоброе и напряглась. Дверь открылась. Вошёл главврач.
– Как вы, ребята? Медицинская помощь не требуется?
– Нет. – В один голос ответили Таня и Венечка.
Я встала:
– Эдуард Владимирович! Вениамин Аркадьевич ни в чём не виноват!
Главный улыбнулся, кивнул.
– У вас на сегодня записан кто-то?
– Да, – ответил Венечка, – на пятнадцать сорок, Рушанян.
– Отмените. И поезжайте-ка все по домам.
– Эдуард Владимирович! – снова подала я голос.
Он похлопал меня по спине.
– Домой, домой, девушка, отдыхать. – Развернулся и вышел, не желая больше ничего слушать.
– Нет, но Рушанян-то я, всё-таки, приму. – Заявил Венечка. – Её госпитализировать надо срочно. Там не опухоль, а конфетка. Возьмёмся, как следует – вылечим на раз.
– Всё ясно с тобой, – ответила Танюшка, – а у меня так и так рабочий день окончен. Не мог пораньше подраться. Такая отмазка пропала – сам главный с работы отпустил.
– Проводи, пожалуйста Наташу. – Моё робкое «не надо» не было замечено. – На, держи денежку, такси возьмите.
– Замётано. Ты сам-то как? Ничего? Спина не болит?
– Ну, ты ж не меня стулом-то огрела.
– Тады порядок. Пойдём, Наташ.