Дома ни отца ни Мити. Олеся только. Ужинать отказался, завалился, не раздеваясь, на кровать. На душе паршиво, стыдно за свой дневной гнев на всех и вся, неловко за странное постельное приключение с Надей. Смешно, что весь секс, в конечном счёте, свёлся к разговору о гомиках. Какие, однако, странные познания у этого Надиного кузена. И, между прочим, не такие уж нелепые, как может на первый взгляд показаться. Вот я вчера в поисках литературы по теме, постоянно натыкался на порнуху, и действительно все они такие накачанные, на этих картинках, многие даже чересчур. Судя по всему, Надин двоюродный знает, о чём говорит, и можно даже догадаться из каких источников он своё знание черпает. Чтобы изучить вопрос как следует, включил компьютер, теперь уж специально гей порно стал искать. Картинки, надо сказать, впечатление оставили довольно мерзкое. Видео смотреть было поприятней, но во мне не столько самые развратные сцены вызвали отклик, сколько выражения лиц, и вздохи со стонами. Впрочем, мне не так много удалось увидеть – Олеся постучала.
– Коленька, а ты почему, милый мой, кушать ничего не хочешь? Ты не заболел у меня?
– Нет, Олеся, спасибо. Я в гостях был, мы там чай пили.
– Ну что это чай? У меня всё горячее, и мясо есть с овощами и рыбка с картошечкой, может, покушаешь?
– Не хочется, спасибо.
Олеся потрогала мой лоб, сначала рукой, потом губами.
– Ну, так и есть – горячий. Ложись, давай, в кровать, я тебе сейчас травок лечебных заварю.
Спорить бесполезно. Олеся обожает лечить. Впрочем, её целебные травяные настои очень даже приятные, никогда не горькие, и к ним частенько прилагается мёд, в котором она тоже толк знает. Я, до её появления в нашей семье, мёд никогда не ел, меня всегда от него тошнило, и вкуса медового совсем не понимал, а тот, что Олеся покупает – просто восхитительный, душистый и необыкновенно вкусный. Славная она женщина, хорошо, что папа именно её взял. И, ведь, совсем не старая, лет, наверное, сорок, плюс-минус. Я когда её впервые увидел, года три назад, помню, подумал, что моя мать вполне могла бы быть такого возраста. Не знаю, есть ли у неё дети, она никогда ничего такого не рассказывала, мне во всяком случае. Может быть, и есть. Она с Украины приехала, деньги зарабатывать, вполне могли там и дети остаться. К травяному сбору, такому ароматному, что запах я почуял задолго, до того, как Олеся чашку внесла, на этот раз не только мёд полагался, но ещё и орешки: грецкие и кедровые, ведь я ж «ничего не ел, бедняжка, а чтобы поправляться, нужны силы». Она заставила меня переодеться, уложила, сама уселась рядом и стала потчевать, расписывая целебное действие всего, что я поглощал.
– А меня сегодня чаем поили с вареньем из апельсиновых корок.
– Тю-у! Добра-то.
– Мне понравилось.
– Я тут дома стараюсь, не знаю уж чем ещё тебя побаловать, а ты по людям ходишь, корки ешь!
– Не обижайтесь, у вас всегда всё самое вкусное.
– Та я не обижаюсь, хочешь, корок тебе другой раз наварю. С арбузных тоже корок варенье варят.
– Да?! Вкусное?
– Сделаю, попробуешь. Скушал? Ну, вот и молодец, на здоровье. Не болей у меня.
– Не буду.
Она погладила по голове, поцеловала в макушку, и я снова ту же внутреннюю щекотку испытал, что сегодня, когда Надя меня ласкала.
– Не знаете, папа скоро придёт?
– Ой, не знаю. Краем уха слышала, переговоры сегодня какие-то важные.
– Да, наверное, что-то важное, я ему и днём дозвониться не смог. Помню, однажды у него без перерыва трое суток переговоры длились.
– С ума сойти. Ну, ничего. Ты у меня под призором, это самое главное.
– И Мити что-то нет.
– Бог знает, где его носит. Часов в пять ушёл, не сказал ничего.
– Как он вам, нравится?
– Ничего, хороший, вроде, парень. И с тобой как будто ладит, а?
– Да. Неплохой.
– Это шо такое?! Ты чегой-то так вздыхаешь тяжело?
– Так просто.
– Давай, укройся хорошенько, ни о чём не думай, поспи.
– Рано ещё.
– Ничего не рано. Сон для здоровья самое полезное.
Олеся подоткнула одеяло мне со всех сторон, разложила вещи по своим местам, собрала посуду и вышла. От мёду и чая её целебного меня тут же сон сморил.
Часам к двум я совсем уже выспался, вспомнил про Олесино мясо с овощами, аж слюнки потекли. Почувствовал непреодолимое желание обследовать потихоньку холодильник. Спустился в кухню, а там…
– Папа!
– Привет, дружочек! Ты что это, проголодался?
– Ага.
– Ну, давай сообразим что-нибудь. Я, видишь, только приехал.
– Ты не беспокойся, я сейчас сам! Иди, переоденься пока. Ты что будешь? Олеся вечером мясо готовила с овощами и рыбу с картошкой.
– А сыр есть?
– Наверное.
– Тогда хорошо бы сыру и чайку.
– Сейчас сделаем! В столовой накрыть?
– Не выдумывай, в кухне тихонечко перекусим. Подожди, сейчас вернусь, помогу тебе.
Я так обрадовался, как будто сто лет папу не видел.
Трудновыполнимые задачи встали две: найти всё, что нужно – мне это в Олесиных владениях редко с первого раза удаётся, и, собственно, не разбудить Олесю. Комната её не так уж близко, но она словно чувствует всегда вторжение в свою секретную лабораторию: когда бы и кто на кухню не вошёл – тут же Олеся появляется, выяснять в чём у страждущих нужда. Всё же, отыскал я своё вожделенное мясо и гарнир к нему, засунул в микроволновку; сыр для папы нарезал.
– Как ты тут, сынок? Справляешься?
– Да, всё готово!
– Чайник поставил?
– Ой. Чайник забыл.
– Ну, ничего, сейчас…
– Я сам, я сам! Ты садись, пап, не беспокойся.
Тут, конечно, Олеся является. И глаз-то толком открыть не может, а туда же:
– Кушать хотите? Сейчас покормлю вас.
Папа говорит:
– Иди, ложись, беспокойное созданье.
Меня бы она, разумеется, ни за что не послушалась, но папе удалось её убедить, что ничего страшного не случится, если на этот раз мы без присмотра отужинаем. Олеся потрогала мой лоб и щёку, видимо, осталась довольна, погладила по голове, поплелась к себе нехотя. Тут же вернулась:
– Вы посуду оставьте, я утром уберу.
– Хорошо, хорошо. Спокойной ночи.
Какое всё-таки счастье! Я и папа. Вдвоём. Давно мы с ним одни не ужинали, а чтобы ночью, так вообще никогда.
– Как переговоры?
– Ты знаешь, очень удачно, прямо на удивление. Фашисты в нас вложились хорошо, акций накупили, так что у нас теперь, считай, европейское предприятие, немецкая медицина. Название, естественно, сменим.
Я захихикал, чуть не поперхнулся.
– Что ж ты их фашистами-то?
– Так мы немцев шуткой называем. Ты что не слышал никогда?
– Слышал, но не от тебя.
– Это не конец ещё, с утра продолжим. У тебя, сынок, как дела?
– Может тебе лучше поспать пойти? Если утром снова на работу, отдохнуть же нужно.
– Отдохну, успеется. А ты что так погрустнел? Опять неприятности?
– И да и нет. В общем, всё хорошо уже.
– Может, поделишься?
– Ты, папа, только не волнуйся. Колледж я закончу в любом случае, всё-таки сам туда напросился. И вообще, после него в любой ВУЗ можно пойти, не обязательно в медицинский, главное, ведь, среднее образование.
– Таак, интересно.
– Ты не обижайся, только на меня, ладно? Я знаю, как тебе важно, чтобы я стал врачом…
– Подожди, сынок, при чём тут «мне важно»? Ты же, вроде бы, сам всегда мечтал.
– Да я, честно говоря, и сейчас ещё немножко мечтаю. Но сегодня понял, что не создан для этого. Во мне стержня нет.
– Чего-чего нет?
– Я слишком мягкий человек, понимаешь? Не могу твердо стоять на своём, всегда говорить прямо, что думаю, особенно плохое. Короче, я размазня.
– Вот ещё новости. Никогда не замечал за тобой этого.
– А я вот за собой заметил. Ну скажи, пап, врач должен во что бы то ни стало защищать интересы больного?
– Теоретически да, но…
– Вот, вот! Никаких «но». Врач должен быть жёстким, непоколебымым, по-хорошему наглым. А я не такой.
– Это всё?
– Всё. Но это не пустяки, пойми, папа!
– Сынок, послушай меня, во-первых, уметь уступать тоже важно, представляешь, коллега с твоим диагнозом не согласен, а ты уперся рогом – непоколебимость демонстрируешь. Гибче, как Райкин, говаривал надо быть. Во-вторых, твердость характера можно выработать, воспитать. Это не пустые, ради утешения, слова, ты меня знаешь, я отнюдь не мямля. Но в юности, был очень робким и застенчивым. К тому же никакой патологической мягкости я в тебе никогда не замечал, по-моему, ты наговариваешь на себя. А вот то, что ты добрый, отзывчивый мальчик – немаловажно. Это, как раз, врачу пригодится. В тебе есть сочувствие, способность сопереживать, чего, как раз, многим людям в медиках и не хватает.
– А что толку-то, от пустых сопереживаний?! Врач должен действовать умело и хладнокровно, а не стоять рядом, сопли пускать.
– Прекрасно, Коля, что ты это понимаешь. Но пойми и то, что ты пока на старте. Банальная фраза, конечно, но у тебя всё ещё впереди. И стартуешь ты, надо сказать, с довольно выгодных позиций. Что же плохого в мягкосердечии, некоторой неуверенности, сомнениях, если ты не кончаешь ими, а на-чи-на-ешь. Не хватает твердости – пожалуйста, вырабатывай характер, укрепляй. И случаев, поверь, для этого представится немало. Я ни на чём не настаиваю, но вот когда ты станешь врачом, если всё-таки станешь, и в тебе останется хоть немного, того, что с избытком имелось в начале, будет очень даже неплохо. Подумай.
– Хорошо, папа, я подумаю. Спасибо.
– Вот и хорошо. Наелся?
– Угу.
– Ну, пойдём, я тебя уложу.
Он уже несколько лет меня не укладывал! С самого моего появления в этом доме, каждый вечер, если не был занят на работе, он приходил перед сном ко мне в комнату, садился на стул рядом с кроватью, рассказывал что-нибудь, или слушал, что рассказывал я, укутывал, гладил по голове, желал спокойной ночи. У меня в жизни ничего нет дороже воспоминаний об этих «укладываниях». Я всегда жалел только об одном, что они слишком поздно начались, и слишком рано закончились.
– Ты помнишь, как в больнице лежал после интерната?
– Ещё бы.
– Как только оправился немножко, сразу стал за всеми там ухаживать, всем помогать. Мне медсёстры говорили, какой у вас заботливый, добрый мальчик. Спи, сынок, не переживай. Всё ещё сто раз переменится. Знаешь стишок «мамы всякие нужны, мамы всякие важны», авось и ненаглые медицине пригодятся. А не выйдет с медициной – значит не выйдет, ничего страшного. Ну, милый мой, не расстраивайся.
– Я тебя больше всех на свете люблю.
– И я тебя дорогой, спи спокойно.
Утром мне показалось, что наша с отцом ночная встреча была сном.
– Папа ночевать приезжал? – спросил я у Олеси.
– Здрасьте. Ты ж его видел. На кухне сидели. Заспал?
– Угу.
А сам думаю, хорошо, что не только я его видел.
– Ни свет, ни заря уж опять на работу поехал.
– А Митя дома?
– Не знаю. Может спит, а может не ночевал. Я Аркадия-то Борисыча слышала как привезли, машина подъехала, а больше вроде ничего не шумело.
– Да. Я тоже не слышал.
Поболтал ещё немного с Олесей о том, о сём, кофе выпил с булочкой, вернулся к себе. Подумал, что хорошо бы уроки какие-то поделать. Поковырялся с анатомией, потом немного в интернете полазил, поискал статейки для реферата по истории. На этом мой учебный энтузиазм иссяк. И тут вдруг стучится ко мне, кто б вы подумали. Митя! Когда и как он дома оказался – загадка.
– Ты здесь, дитя?
– Митя, привет! Вот ты-то мне, как раз, и нужен.
– Неужели?!
– Я открыл ему страницу с романом, над которым всю прошлую ночь просидел.
– Читал вот это?
– А! Давид с Ионафаном и беременный мальчик! Как же, как же, читывали.
– Вот здесь, смотри, только такая любовь имеет смысл.
– Всё это, конечно, очень трогательно, но, видишь ли, дискутировать о педиках на таком материале по меньшей мере не корректно. Миша теоретик, а я – практикующий грешник. Разные весовые категории. И вообще, там чем кончилось? Полной натуралистической идиллией. Так что…
– Ну не полной… ладно, не буду спорить. Я, кстати, вчера чуть с девушкой не попробовал.
– Что ты говоришь! А почему же «чуть»? И самое главное, почему же «не»?
– Вот так. Ничего не вышло. В общем, честно говоря, сначала ей хотелось, а мне нет, а потом, кажется, нам обоим уже не хотелось.
– Угу. Знаешь, такой анекдот есть: хачик к девице подвалил, хотел её поиметь, а она привела его домой, и своему Васе пожаловалась, мол, вот Вася, он меня изнасиловать хотел. Ну, Вася его за это поставил раком и давай своё огромное достоинство в зад пихать. И не выходит ничего, не лезет. Он девице своей говорит: «Что делать-то? Не лезет». Она ему: «На, Вась, подрежь бритовкой». А хачик на это: «Вася! Как брата прошу, попробуй ещё раз!»
– Не смешно что-то.
– Зато со смыслом, попробуй ещё раз, прошу как брата.
– Думаю, придётся в любом случае.
– Боже мой, как обречённо! По сему поводу тоже анекдот имеется, но так и быть, оставим до другого раза.
Пожелав мне быть молодцом и хорошо делать уроки, Митя удалился. А поскольку делать уроки у меня желание ещё до его прихода пропало, я решил Наде позвонить.