Приходится признать, что за последние пару недель я в воспитании характера не слишком преуспел. С Надей старался наедине не оставаться – малодушничал. Общались только по телефону, по интернету, и в колледже, разумеется.
Один раз навестили-таки Ярослава, но визит получился скомканный. Поговорили натянуто минут пятнадцать: он рассказывал, что после армии в уголовном розыске три года проработал, что недавно уволился, как раз, перед самым несчастным случаем, в общем-то, всё, что Надя один раз уже слышала, а я от неё знал. Ногу ему, вроде как, случайно задели, он буквально мимо проходил, когда какие-то бандюги перестрелку затеяли. И вроде бы, всё залечили ему, как следует, а в тот день, когда мы его нашли, почему-то рана открылась. Тут к нему пришла, я подумал, что невеста, а Надя, что сестра. После она мне ещё доказывала, как они похожи, но я никакого сходства не уловил. В общем, мы не так уж много потом о них говорили. Надя никакого интереса не проявляла, и я старался Ярослава больше не вспоминать. Первовзглядная влюблённость моя не то чтобы прошла, но показалась стыдной, неуместной. Да и как проявлять-то её? Что ж я, в самом деле, бегать за ним буду? Глазки строить? Глупо. Провокационных снов с его участием мне больше не снилось. И в итоге, пытаюсь по данному вопросу удержаться на прежних своих позициях: ничего такого пока мне не нужно, обожду до лучших времён. Пытаюсь, также, налегать посильней на учёбу, что не слишком хорошо удаётся.
Случайно как-то выяснилось: не только Надя шарит в химии, но и Митя наш тоже. Так что теперь и он пытается пробиться сквозь мою непролазную тупость в этой области.
– Не думал, что ты так хорошо разбираешься в углеродных цепях.
– Что ты! Химик – моя первая любовь. Он был нашим классным руководителем, а я его самым способным учеником.
– Звучит довольно криминально.
– Да уж, – Митя закатил глазки, – как сейчас помню наши с ним дополнительные занятия в лаборантской, сказка! Так. Всё. Пиши, давай. Тут «це», а тут «аш», дубина!
– Это тебе так твой химик объяснял?
– Нет, но его методами я с тобой работать не могу.
– Как считаешь, если б он тебя не совратил, ты стал бы геем?
– Он?! Меня?! Совратил?! Скорее уж я бы его совратил. Давай, не отвлекайся.
– Помнишь, ты говорил, что максимум два года с отцом проживёшь?
– Я так говорил?
– Да. Точно.
– Хорошо бы уточнить контекст, ну допустим, и что?
– Я подумал, твоя комната теперь зовётся Митиной, и даже если ты уйдёшь, я всё равно так и буду называть, как привык, Митина комната.
– Очень трогательно. Сделаете мемориал. Пиши, говорю, наказанье моё.
– Ты мне лучше стихи почитай.
– Дешёвый трюк, не прокатит.
– Да ладно! Давай! Мой парусник не слушает руля, Моя антенна не берёт волны... Как там дальше?
– Моя любовь не посещает сны. Хитрый бесёнок! Погоди, отец чуть-чуть освободится, он тебя выпорет, лично прослежу.
Наш Аркаша две недели, дома практически не появляясь, вёл напряжённые переговоры со своими немцами. А договорившись, они его к себе в Германию пригласили. По работе. Осмотреть их предприятие (медтехнику они, вроде бы, делают), ещё на месте там с каким-то начальством встретиться. И вот однажды за ужином папа нам с Митей об этом объявил. Я только раскрыл рот спросить, скоро ли он вернётся, как Митя перебил меня:
– Очччень хорошо! Я, кстати, в Германии толком и не был, проездом только во Францию.
Отец поднял брови, от чего у него на лбу появилось много-много тонких одинаковых складочек.
– Ты таким образом выражаешь желание поехать со мной?
– Интересно! А что, я, по-твоему, должен выражать? Желание сесть у окошка, подперев вот так, – тут Митя продемонстрировал как, – рукою щёчку? «И царица у окна села ждать его одна»? Нет уж. Увольте. Я такой участи не желаю. Ещё неведому зверюшку, не дай бог, от скуки рожу.
Я захохотал, папа нахмурился, но Митю уже понесло:
– Кстати, Аркаша, супруг дорогой! У нас же с тобой ещё свадебного путешествия не было! Решено. Едем к твоим фашистам, а от них ещё куда-нибудь, в Венецию можно. Устроим медовый месяц по полной программе!
Папа Митиного восторга явно не разделил.
– Ты наелся, сынок?
– Да, спасибо.
– Поднимайся к себе пока. Я зайду попозже.
– Хорошо.
По понятиям некоторых папиных знакомых, дом у нас не такой большой. Три этажа плюс подвал. В подвале, прямо как у американцев, прачечная и гараж. На третьем этаже никто не живёт, там спальни и туалетные для гостей, а гости в них редко ночуют, и несколько комнат, набитых разным хламом. На втором у нас две гардеробные, две ванные комнаты (одна из них моя), две спальни, папин кабинет, Митина комната, которая раньше была тоже моей, для игр и занятий, но я окончательно в спальню перебрался: и занимаюсь там, и даже ем иногда. На первом прихожая с лестницей наверх, гостинная, столовая, кухня, ещё две кладовки и общая туалетная. Из кухни есть два выхода, один в столовую, другой в небольшой коридорчик, там Олесина комнатка и ещё одна, в которой водители ночуют. Из этого коридорчика можно выйти и в подвал, но сейчас не об этом, а о том, что к себе из столовой я могу пройти двумя путями: через кухню и тот же самый коридорчик, или в другую сторону, через гостиную. Так и так попадаешь к лестнице. Вот сейчас, буквально в считанные секунды, предстоит принять непростое решение: в какую сторону направиться. Если я пойду через гостиную, как, в общем-то, мы все обычно ходим, можно остаться там и послушать. Но. Есть большая опасность того, что и они в любой момент захотят в гостиную перейти. Конечно, можно спрятаться там, я в принципе даже знаю куда, однако неизвестно когда представится возможность выйти. Не стоять же мне полночи, за шторой. А в кухне, понятное дело, Олеся. При ней неудобно будет подслушивать в открытую. К тому же она обязательно заведёт разговор, тогда уж точно ничего не услышишь. Стало быть, гостиная и никакой альтернативы. Я кивнул ободряюще Мите, и только встал – Олеся заходит, тащит кувшин с морсом. Я прямой наводкой к кухонной двери, как можно энергичнее перебирая ногами. Олеся вдогонку:
– Куда ты, а пить?
– Спасибо, я не хочу!
Только бы успеть, только б успеть. В кухне есть один маленький закуток – встроенный шкафчик, в котором у Олеси хранятся баночки – соленья разные, варенья, мёд. Меня на секунду охватило сомнение, помещусь ли – между полочками и дверцами, совсем малюсенькое расстояние, последний раз, когда я там прятался, мне было лет десять, и то было тесно. Ну что же, выбора нет, придётся рискнуть. Поместился. Великолепный наблюдательный пункт! Стена со столовой общая, места маловато, но дверцы, всё же, закрылись как следует. Я вплотную прижался к полкам, и даже удобно положил голову на одну из них, осторожно раздвинув баночки. Ещё не разбить бы ничего. Олеся вернулась, замурлыкала песенку, включила воду, но я напрасно забеспокоился, мне совершенно ничего не мешало.
– А в чём дело, я не понимаю?! – Визгливо начал Митя.
Отец в ответ ледяным тоном:
– Ты прекрасно всё понимаешь. Сколько раз я просил тебя при нём вести себя корректно.
– Не собираюсь оправдываться.
– Тем более, что это бесполезно.
– Значит, в наказание, меня всё-таки оставят дома, у окошка?
Папа заметно смягчился:
– Почему у окошка? В угол, на горох поставим. А если серьёзно, это чисто деловая поездка, тебе там нечего делать.
– Так я в твою деловую поездку и не собираюсь. Я предлагаю устроить нашу поездку, развлекательную.
– Сейчас не время развлекаться. Закончу дела, тогда поедем.
– Аркаша, не смеши меня! Ты своих дел никогда не закончишь. Я тебе предлагаю идеальный вариант выбраться. Ты полетишь со своими фашистами, а мне закажешь билет на самолёт и гостиницу, любую, можешь даже в другом конце города. Не круглосуточно же ты с ними будешь переговариваться, тебе там тоже отдохнуть захочется. Чем по борделям шляться – возьми меня, дешевле выйдет и здоровее.
Аркаша наш оттаял окончательно.
– Поехали, если хочешь, я не против. Только, чур, не жаловаться там, что тебе одному скучно, и уж тем более не шляться самому по борделям.
– Аркадий Борисыч! Как не стыдно! Когда это я шлялся?!
– Ладно, ладно. Поедем. Тем более ты мне тут на ребёнка дурно влияешь. Придётся оградить от тебя мальчика.
– А! Кстати о птичках. Слушай, Аркаш, может это не моё дело, но, по-моему, ребёнок наш захандрил.
– Да знаю я. Всё из-за передачи той идиотской.
– Не-а, по-моему, не в ней дело. Банально, может, прозвучит, но мне кажется, он не знает толком, чего хочет. Как бы это объяснить…
– Слушай, так и есть! Я с ним говорил недавно, он как-то мечется. Но здорово, что ты подметил! Прямо неожиданно для меня.
– Да, подметил. И думаю, тут не столько гормоны, по крайней мере, не только они, а как бы сказать… Аркаш, вот так прикинь, что он вообще знает? Что он видел в жизни? Детство у него, считай, никакое.
– Я-а…
– Ты-то, ясно, старался как мог. Но ты, во-первых, работаешь практически безвылазно. Понятно, педагогов нанимал, всяких психологов. На море возил. Сколько раз вы были?
– Раза три что ли, или четыре.
– Воот. И как он может знать чего хочет? На чём ему основываться?
– Ты это вообще к чему?
– К тому, что из классической литературы отечественной и зарубежной мы знаем, путешествие для молодого человека – лучшее образование.
– А учёба?
– Не смеши меня! Люди университеты по полгода пропускают и то ничего. А тут какое-то вшивое медицинское училище, к тому же первый курс. Будем его сажать заниматься. В конце концов, репетиторов наймёшь, если сам не нагонит.
– Вообще, ты прав. Он может и вовсе туда возвращаться не захочет.
– Вот именно!
– Значит, все вместе едем?
– Угу! Большим и дружным семейством. План тот же: ты со своими дорогими коллегами, мы – отдельно, а на месте воссоединимся. Я культурную программу разработаю, музеи, театры и прочее.
– Только, Митя, я тебя умоляю, держись поскромней!
– Мой старенький ханжа, – звуки поцелуев, – буду стараться изо всех сил!
Потом они в гостиную перешли. А я от счастья чуть с ума не сошёл, выскочил из своего укрытия, наплевать уже было, что Олеся подумает, и помчался к себе, ждать, когда папа придёт ко мне с сюрпризным сообщением.
Когда чего-то ждёшь, да ещё не просто, а очень ждёшь, да ещё при этом больше ничего не делаешь – ожидание невыносимо. Папа всё не приходил и не приходил. Я спустился обратно вниз. Тут же Олеся меня окликнула:
– Николаша! Ты шо делал там, чертяка!
– Подслушивал.
– Ай, ай, ай! Не маленький уж так шалить.
– Мы, кажется, за границу едем! Все вместе! Путешествовать!
Я порывисто обнял её, с удовольствием ощутив, какая она вся мягонькая, тёплая, и как приятно пахнет чем-то вкусненьким. Она чмокнула меня в щёку.
– Идём, я тебе морсу налью.
Из кухни (и в кладовочку лезть не надо) слышно, как папа весело что-то басит, а Митя хохочет заливисто, как девчонка. Ну, и что тут такого особенного? Окажись на Митином месте фотомодель длинноногая, или грудастая певичка – не всё ли равно? Какая разница, кто пользуется Аркашиными деньгами. Митя ничем не хуже других.
Как они делают это? Интересно. Трудно представить, что папа мой вот так же, как в тех порнофильмах. Они, ведь, нарочно сняты, напоказ. Автоматически пихают люди друг другу одну и ту же штуку в одни и те же дырки и делают вид, что в восторге. Скукота. А в жизни, между любящими людьми, должно быть что-то ещё. Не знаю, как Митя, со своими циничными рассуждениями, искренни они, или так, болтовня в воспитательных целях, но папа его любит. На моих глазах боится демонстрировать – не гладит его, не ласкает, не целует. Но, как в одном старом фильме говорится, глаз не замажешь, так и светятся.
Я живо вообразил, как Аркаша шепчет Мите на ухо, страстные нежные словечки. Не знаю, какие именно, вот так же, как сейчас – слышно, что смешит его, а слов не разобрать. А Митя в этом ролике, у меня в мозгу закрутившемся, не хохочет, а постанывает: «Аркаша! Аркаша!». По затылку пробежала дрожь, в голове слегка зашумело, и член проснулся, приподнял головку: «В чём дело? Что происходит?» – «Ничего пока не происходит, ложись обратно, спи». Нет, я обязательно должен на это посмотреть. И, раз уж всё равно оскоромился сегодня подслушиванием... Короче, в гостиной они, скорее всего, этого делать не будут. Нужно в спальню к ним пробраться.
– Куда побежал! Допей! – Крикнула мне вслед Олеся.
– Спасибо, больше не хочу!
В отличие от отцовского кабинета, спальня не запирается, но спрятаться здесь решительно негде. Под кровать не залезешь – такая у неё конструкция. Да это было бы уже и слишком. Что ж они прямо на мне стали бы... Шторки на окнах не как в гостиной – огромные куски ткани болтаются, а рулон распускается вниз. Шкафа и того нет – комод с большим количеством относительно маленьких ящичков, относительно меня, разумеется. В общем, полупустая комната с огромной кроватью посередине. Тут только в шапке-невидимке можно остаться незамеченным. Дверь в ванную комнату слегка приоткрыта. Эврика! В ванной же можно укрыться, как я сразу не допёр! В душевую кабину залезать опасно – вдруг они перед этим душ захотят принять? Останусь прямо здесь, на самом видном месте. Если пойдут мыться – значит, не судьба. Скажу, что гель для душа кончился, и я у них искал. А вдруг, да обойдутся без водных процедур?
Ну? Долго, что ли, они там ещё трепаться будут попусту? Переходили бы в спальню уже и делом занялись. Уселся на толчёк, с закрытой крышкой, стал в ожидании флакончики и пузырьки разные обнюхивать. О! Вот этот Митей пахнет. Его туалетная вода, значит. Побрызгал на себя маленько. Попи́сать захотел, ну и отлил, не задумываясь, а воду спускать боюсь – вдруг они, как раз, в этот момент и явятся, и услышат, что тут кто-то есть. Закрыл просто крышку, сел на место. Уставать уже стал, разочаровываться в своей затее. Вдруг, слышу – вошли. Я вскочил и дыхание перехватило. А отец, как раз, наоборот громко так, тяжело, со свистом дышит. А Митя высоким, мне показалось, жалобным голосочком почти поёт:
– Сейчас, сейчас, Аркаша, Милый, потерпи немножко!
Я аж рот рукой прикрыл. Ни фига себе!
– Мальчик мой, – хрипит Аркаша.
– Ложись скорее, давай, вот так. Говорил тебе, не надо, не поднимайся. Ну что? Как ты?
А Аркаша всё дышит, громче ещё. Я испугался. А Митя, чуть не плача:
– Ну, милый мой, что? Не легче? Ещё таблеточку дать? Всё, Аркаш, я скорую вызываю! Что? Неудобно так? Подожди, давай подушку подложим. Ну что ты, хороший мой? Господи!
Меня заколотило всего, затрясло. А папа хрипит:
– Мальчик мой, сынок, умираю.
Я выскочил, уже ни о чём не думая, кроме него, да так и застыл на месте. Лицо у папы всё посинело, именно настоящего голубого цвета сделалось. Митя отчаянно кричит в телефон, требует, чтобы поскорей приезжали. Я выбежал на ватных ногах, бросился вниз по лестнице. Падал пару раз, но вмиг поднимался, дальше бежал.
– Олеся! Папе плохо!
– Боже мой! Что такое?!
– Синий весь, сердце, наверное. Митя скорую вызывает.
– Скорую не дождёшься. Своим надо звонить. Подожди, у меня телефоны забиты.
– Я к нему побегу, хорошо?
– Иди, иди, сынок, побудь с отцом, ему легче будет.
Опять наверх. Прибегаю – Митя сидит на полу, прижал папину руку к своему лицу, целует её и плачет. А папа уже без сознания.