Приходится признать, что за последние пару недель я в воспитании характера не слишком преуспел. С Надей старался наедине не оставаться – малодушничал. Общались только по телефону, по интернету, и в колледже, разумеется.

Один раз навестили-таки Ярослава, но визит получился скомканный. Поговорили натянуто минут пятнадцать: он рассказывал, что после армии в уголовном розыске три года проработал, что недавно уволился, как раз, перед самым несчастным случаем, в общем-то, всё, что Надя один раз уже слышала, а я от неё знал. Ногу ему, вроде как, случайно задели, он буквально мимо проходил, когда какие-то бандюги перестрелку затеяли. И вроде бы, всё залечили ему, как следует, а в тот день, когда мы его нашли, почему-то рана открылась. Тут к нему пришла, я подумал, что невеста, а Надя, что сестра. После она мне ещё доказывала, как они похожи, но я никакого сходства не уловил. В общем, мы не так уж много потом о них говорили. Надя никакого интереса не проявляла, и я старался Ярослава больше не вспоминать. Первовзглядная влюблённость моя не то чтобы прошла, но показалась стыдной, неуместной. Да и как проявлять-то её? Что ж я, в самом деле, бегать за ним буду? Глазки строить? Глупо. Провокационных снов с его участием мне больше не снилось. И в итоге, пытаюсь по данному вопросу удержаться на прежних своих позициях: ничего такого пока мне не нужно, обожду до лучших времён. Пытаюсь, также, налегать посильней на учёбу, что не слишком хорошо удаётся.

Случайно как-то выяснилось: не только Надя шарит в химии, но и Митя наш тоже. Так что теперь и он пытается пробиться сквозь мою непролазную тупость в этой области.

– Не думал, что ты так хорошо разбираешься в углеродных цепях.

– Что ты! Химик – моя первая любовь. Он был нашим классным руководителем, а я его самым способным учеником.

– Звучит довольно криминально.

– Да уж, – Митя закатил глазки, – как сейчас помню наши с ним дополнительные занятия в лаборантской, сказка! Так. Всё. Пиши, давай. Тут «це», а тут «аш», дубина!

– Это тебе так твой химик объяснял?

– Нет, но его методами я с тобой работать не могу.

– Как считаешь, если б он тебя не совратил, ты стал бы геем?

– Он?! Меня?! Совратил?! Скорее уж я бы его совратил. Давай, не отвлекайся.

– Помнишь, ты говорил, что максимум два года с отцом проживёшь?

– Я так говорил?

– Да. Точно.

– Хорошо бы уточнить контекст, ну допустим, и что?

– Я подумал, твоя комната теперь зовётся Митиной, и даже если ты уйдёшь, я всё равно так и буду называть, как привык, Митина комната.

– Очень трогательно. Сделаете мемориал. Пиши, говорю, наказанье моё.

– Ты мне лучше стихи почитай.

– Дешёвый трюк, не прокатит.

– Да ладно! Давай! Мой парусник не слушает руля, Моя антенна не берёт волны... Как там дальше?

– Моя любовь не посещает сны. Хитрый бесёнок! Погоди, отец чуть-чуть освободится, он тебя выпорет, лично прослежу.

Наш Аркаша две недели, дома практически не появляясь, вёл напряжённые переговоры со своими немцами. А договорившись, они его к себе в Германию пригласили. По работе. Осмотреть их предприятие (медтехнику они, вроде бы, делают), ещё на месте там с каким-то начальством встретиться. И вот однажды за ужином папа нам с Митей об этом объявил. Я только раскрыл рот спросить, скоро ли он вернётся, как Митя перебил меня:

– Очччень хорошо! Я, кстати, в Германии толком и не был, проездом только во Францию.

Отец поднял брови, от чего у него на лбу появилось много-много тонких одинаковых складочек.

– Ты таким образом выражаешь желание поехать со мной?

– Интересно! А что, я, по-твоему, должен выражать? Желание сесть у окошка, подперев вот так, – тут Митя продемонстрировал как, – рукою щёчку? «И царица у окна села ждать его одна»? Нет уж. Увольте. Я такой участи не желаю. Ещё неведому зверюшку, не дай бог, от скуки рожу.

Я захохотал, папа нахмурился, но Митю уже понесло:

– Кстати, Аркаша, супруг дорогой! У нас же с тобой ещё свадебного путешествия не было! Решено. Едем к твоим фашистам, а от них ещё куда-нибудь, в Венецию можно. Устроим медовый месяц по полной программе!

Папа Митиного восторга явно не разделил.

– Ты наелся, сынок?

– Да, спасибо.

– Поднимайся к себе пока. Я зайду попозже.

– Хорошо.

По понятиям некоторых папиных знакомых, дом у нас не такой большой. Три этажа плюс подвал. В подвале, прямо как у американцев, прачечная и гараж. На третьем этаже никто не живёт, там спальни и туалетные для гостей, а гости в них редко ночуют, и несколько комнат, набитых разным хламом. На втором у нас две гардеробные, две ванные комнаты (одна из них моя), две спальни, папин кабинет, Митина комната, которая раньше была тоже моей, для игр и занятий, но я окончательно в спальню перебрался: и занимаюсь там, и даже ем иногда. На первом прихожая с лестницей наверх, гостинная, столовая, кухня, ещё две кладовки и общая туалетная. Из кухни есть два выхода, один в столовую, другой в небольшой коридорчик, там Олесина комнатка и ещё одна, в которой водители ночуют. Из этого коридорчика можно выйти и в подвал, но сейчас не об этом, а о том, что к себе из столовой я могу пройти двумя путями: через кухню и тот же самый коридорчик, или в другую сторону, через гостиную. Так и так попадаешь к лестнице. Вот сейчас, буквально в считанные секунды, предстоит принять непростое решение: в какую сторону направиться. Если я пойду через гостиную, как, в общем-то, мы все обычно ходим, можно остаться там и послушать. Но. Есть большая опасность того, что и они в любой момент захотят в гостиную перейти. Конечно, можно спрятаться там, я в принципе даже знаю куда, однако неизвестно когда представится возможность выйти. Не стоять же мне полночи, за шторой. А в кухне, понятное дело, Олеся. При ней неудобно будет подслушивать в открытую. К тому же она обязательно заведёт разговор, тогда уж точно ничего не услышишь. Стало быть, гостиная и никакой альтернативы. Я кивнул ободряюще Мите, и только встал – Олеся заходит, тащит кувшин с морсом. Я прямой наводкой к кухонной двери, как можно энергичнее перебирая ногами. Олеся вдогонку:

– Куда ты, а пить?

– Спасибо, я не хочу!

Только бы успеть, только б успеть. В кухне есть один маленький закуток – встроенный шкафчик, в котором у Олеси хранятся баночки – соленья разные, варенья, мёд. Меня на секунду охватило сомнение, помещусь ли – между полочками и дверцами, совсем малюсенькое расстояние, последний раз, когда я там прятался, мне было лет десять, и то было тесно. Ну что же, выбора нет, придётся рискнуть. Поместился. Великолепный наблюдательный пункт! Стена со столовой общая, места маловато, но дверцы, всё же, закрылись как следует. Я вплотную прижался к полкам, и даже удобно положил голову на одну из них, осторожно раздвинув баночки. Ещё не разбить бы ничего. Олеся вернулась, замурлыкала песенку, включила воду, но я напрасно забеспокоился, мне совершенно ничего не мешало.

– А в чём дело, я не понимаю?! – Визгливо начал Митя.

Отец в ответ ледяным тоном:

– Ты прекрасно всё понимаешь. Сколько раз я просил тебя при нём вести себя корректно.

– Не собираюсь оправдываться.

– Тем более, что это бесполезно.

– Значит, в наказание, меня всё-таки оставят дома, у окошка?

Папа заметно смягчился:

– Почему у окошка? В угол, на горох поставим. А если серьёзно, это чисто деловая поездка, тебе там нечего делать.

– Так я в твою деловую поездку и не собираюсь. Я предлагаю устроить нашу поездку, развлекательную.

– Сейчас не время развлекаться. Закончу дела, тогда поедем.

– Аркаша, не смеши меня! Ты своих дел никогда не закончишь. Я тебе предлагаю идеальный вариант выбраться. Ты полетишь со своими фашистами, а мне закажешь билет на самолёт и гостиницу, любую, можешь даже в другом конце города. Не круглосуточно же ты с ними будешь переговариваться, тебе там тоже отдохнуть захочется. Чем по борделям шляться – возьми меня, дешевле выйдет и здоровее.

Аркаша наш оттаял окончательно.

– Поехали, если хочешь, я не против. Только, чур, не жаловаться там, что тебе одному скучно, и уж тем более не шляться самому по борделям.

– Аркадий Борисыч! Как не стыдно! Когда это я шлялся?!

– Ладно, ладно. Поедем. Тем более ты мне тут на ребёнка дурно влияешь. Придётся оградить от тебя мальчика.

– А! Кстати о птичках. Слушай, Аркаш, может это не моё дело, но, по-моему, ребёнок наш захандрил.

– Да знаю я. Всё из-за передачи той идиотской.

– Не-а, по-моему, не в ней дело. Банально, может, прозвучит, но мне кажется, он не знает толком, чего хочет. Как бы это объяснить…

– Слушай, так и есть! Я с ним говорил недавно, он как-то мечется. Но здорово, что ты подметил! Прямо неожиданно для меня.

– Да, подметил. И думаю, тут не столько гормоны, по крайней мере, не только они, а как бы сказать… Аркаш, вот так прикинь, что он вообще знает? Что он видел в жизни? Детство у него, считай, никакое.

– Я-а…

– Ты-то, ясно, старался как мог. Но ты, во-первых, работаешь практически безвылазно. Понятно, педагогов нанимал, всяких психологов. На море возил. Сколько раз вы были?

– Раза три что ли, или четыре.

– Воот. И как он может знать чего хочет? На чём ему основываться?

– Ты это вообще к чему?

– К тому, что из классической литературы отечественной и зарубежной мы знаем, путешествие для молодого человека – лучшее образование.

– А учёба?

– Не смеши меня! Люди университеты по полгода пропускают и то ничего. А тут какое-то вшивое медицинское училище, к тому же первый курс. Будем его сажать заниматься. В конце концов, репетиторов наймёшь, если сам не нагонит.

– Вообще, ты прав. Он может и вовсе туда возвращаться не захочет.

– Вот именно!

– Значит, все вместе едем?

– Угу! Большим и дружным семейством. План тот же: ты со своими дорогими коллегами, мы – отдельно, а на месте воссоединимся. Я культурную программу разработаю, музеи, театры и прочее.

– Только, Митя, я тебя умоляю, держись поскромней!

– Мой старенький ханжа, – звуки поцелуев, – буду стараться изо всех сил!

Потом они в гостиную перешли. А я от счастья чуть с ума не сошёл, выскочил из своего укрытия, наплевать уже было, что Олеся подумает, и помчался к себе, ждать, когда папа придёт ко мне с сюрпризным сообщением.

Когда чего-то ждёшь, да ещё не просто, а очень ждёшь, да ещё при этом больше ничего не делаешь – ожидание невыносимо. Папа всё не приходил и не приходил. Я спустился обратно вниз. Тут же Олеся меня окликнула:

– Николаша! Ты шо делал там, чертяка!

– Подслушивал.

– Ай, ай, ай! Не маленький уж так шалить.

– Мы, кажется, за границу едем! Все вместе! Путешествовать!

Я порывисто обнял её, с удовольствием ощутив, какая она вся мягонькая, тёплая, и как приятно пахнет чем-то вкусненьким. Она чмокнула меня в щёку.

– Идём, я тебе морсу налью.

Из кухни (и в кладовочку лезть не надо) слышно, как папа весело что-то басит, а Митя хохочет заливисто, как девчонка. Ну, и что тут такого особенного? Окажись на Митином месте фотомодель длинноногая, или грудастая певичка – не всё ли равно? Какая разница, кто пользуется Аркашиными деньгами. Митя ничем не хуже других.

Как они делают это? Интересно. Трудно представить, что папа мой вот так же, как в тех порнофильмах. Они, ведь, нарочно сняты, напоказ. Автоматически пихают люди друг другу одну и ту же штуку в одни и те же дырки и делают вид, что в восторге. Скукота. А в жизни, между любящими людьми, должно быть что-то ещё. Не знаю, как Митя, со своими циничными рассуждениями, искренни они, или так, болтовня в воспитательных целях, но папа его любит. На моих глазах боится демонстрировать – не гладит его, не ласкает, не целует. Но, как в одном старом фильме говорится, глаз не замажешь, так и светятся.

Я живо вообразил, как Аркаша шепчет Мите на ухо, страстные нежные словечки. Не знаю, какие именно, вот так же, как сейчас – слышно, что смешит его, а слов не разобрать. А Митя в этом ролике, у меня в мозгу закрутившемся, не хохочет, а постанывает: «Аркаша! Аркаша!». По затылку пробежала дрожь, в голове слегка зашумело, и член проснулся, приподнял головку: «В чём дело? Что происходит?» – «Ничего пока не происходит, ложись обратно, спи». Нет, я обязательно должен на это посмотреть. И, раз уж всё равно оскоромился сегодня подслушиванием... Короче, в гостиной они, скорее всего, этого делать не будут. Нужно в спальню к ним пробраться.

– Куда побежал! Допей! – Крикнула мне вслед Олеся.

– Спасибо, больше не хочу!

В отличие от отцовского кабинета, спальня не запирается, но спрятаться здесь решительно негде. Под кровать не залезешь – такая у неё конструкция. Да это было бы уже и слишком. Что ж они прямо на мне стали бы... Шторки на окнах не как в гостиной – огромные куски ткани болтаются, а рулон распускается вниз. Шкафа и того нет – комод с большим количеством относительно маленьких ящичков, относительно меня, разумеется. В общем, полупустая комната с огромной кроватью посередине. Тут только в шапке-невидимке можно остаться незамеченным. Дверь в ванную комнату слегка приоткрыта. Эврика! В ванной же можно укрыться, как я сразу не допёр! В душевую кабину залезать опасно – вдруг они перед этим душ захотят принять? Останусь прямо здесь, на самом видном месте. Если пойдут мыться – значит, не судьба. Скажу, что гель для душа кончился, и я у них искал. А вдруг, да обойдутся без водных процедур?

Ну? Долго, что ли, они там ещё трепаться будут попусту? Переходили бы в спальню уже и делом занялись. Уселся на толчёк, с закрытой крышкой, стал в ожидании флакончики и пузырьки разные обнюхивать. О! Вот этот Митей пахнет. Его туалетная вода, значит. Побрызгал на себя маленько. Попи́сать захотел, ну и отлил, не задумываясь, а воду спускать боюсь – вдруг они, как раз, в этот момент и явятся, и услышат, что тут кто-то есть. Закрыл просто крышку, сел на место. Уставать уже стал, разочаровываться в своей затее. Вдруг, слышу – вошли. Я вскочил и дыхание перехватило. А отец, как раз, наоборот громко так, тяжело, со свистом дышит. А Митя высоким, мне показалось, жалобным голосочком почти поёт:

– Сейчас, сейчас, Аркаша, Милый, потерпи немножко!

Я аж рот рукой прикрыл. Ни фига себе!

– Мальчик мой, – хрипит Аркаша.

– Ложись скорее, давай, вот так. Говорил тебе, не надо, не поднимайся. Ну что? Как ты?

А Аркаша всё дышит, громче ещё. Я испугался. А Митя, чуть не плача:

– Ну, милый мой, что? Не легче? Ещё таблеточку дать? Всё, Аркаш, я скорую вызываю! Что? Неудобно так? Подожди, давай подушку подложим. Ну что ты, хороший мой? Господи!

Меня заколотило всего, затрясло. А папа хрипит:

– Мальчик мой, сынок, умираю.

Я выскочил, уже ни о чём не думая, кроме него, да так и застыл на месте. Лицо у папы всё посинело, именно настоящего голубого цвета сделалось. Митя отчаянно кричит в телефон, требует, чтобы поскорей приезжали. Я выбежал на ватных ногах, бросился вниз по лестнице. Падал пару раз, но вмиг поднимался, дальше бежал.

– Олеся! Папе плохо!

– Боже мой! Что такое?!

– Синий весь, сердце, наверное. Митя скорую вызывает.

– Скорую не дождёшься. Своим надо звонить. Подожди, у меня телефоны забиты.

– Я к нему побегу, хорошо?

– Иди, иди, сынок, побудь с отцом, ему легче будет.

Опять наверх. Прибегаю – Митя сидит на полу, прижал папину руку к своему лицу, целует её и плачет. А папа уже без сознания.