До весны Карпов жил сравнительно спокойно, никаких дел не затевал, мастерил кое-что мелкое по хозяйству: закуток поросенку поправил, дверь по краям войлочной полоской обил, чтобы не дуло, уголь в сарае из одного угла в другой переложил. Отдыхал Карпов, упорался с полом, надолго, наверное, он ему охоту отбил к строительным делам. И хорошо, — думала Ульяна. — А то и себя, и всех позамучил.

Но недолго наслаждалась Ульяна спокойной жизнью. С наступлением тепла Карпов снова взбесился.

Да и как ему было не взбеситься? Идет по поселку, видит — строятся люди, обновляются. Тот совсем развалил свою саманку и теперь кладет шлакоблочные стены, и строит уже не хату, а настоящий дом: три, а то и четыре окна по фасаду, да столько же со двора, да еще сколько-то с других сторон, и комнат, говорят, будет не две, а целых шесть. С таким строителем Карпу, конечно, не тягаться. Но все же обидно... Тот навозил белого силикатного кирпича — облицовывать будет стены. Кирпич явно краденный с химкомбината, такой не продают. Карпу это тоже не подходит. А люди не боятся, покупают у прощелыг-шоферов. За рынком целая улица домов выросла из такого кирпича, и ничего... Кто-то вон черепицы запас — крышу своей хибары будет обновлять, а может, поднатужится, да и всю хату перестроит. А вот кто-то прямо на улице гору шлака навалил — шлаковать, верно, будет дом или блоки станет формовать.

Не выдержал Карпова, зашел, расспросил, что и как собирается хозяин делать. Оказывается, шлаковать. Саманные стены облицует смесью бетона со шлаком. Делается это просто: вокруг дома по самому низу из досок сооружается обруч, или хомут своеобразный. В пространство между досками и стеной набивается шлакобетонный раствор. Когда раствор застынет, обруч из досок приподнимается над ним и снова набивается смесью. Так идет постепенное наращивание внешней стены до самой крыши. Потом неровности заглаживаются бетоном, и все, стоит хата, как новая. Главное, такие стены никакой глиняной мазки не требуют, бабам облегчение.

Такой вариант обновления дома заинтересовал Карпа, но он не спешил, обдумывал, прикидывал — как да что. Ремонт хаты — дело не шуточное: растабаришься, а потом силенок не хватит и будешь кукарекать.

Может, Карпов так и не решился бы обновлять свою хату, но сломил его окончательно сосед Симаков, который задумал построить на месте старого новый дом. Да еще какой дом! По проекту. Показывал Карпу чертежи на вощеной бумаге и на отдельном листе нарисованный готовый дом. В натуре, какой он будет, даже с палисадником. Ну что ж — дом что надо. Самый модный теперь, таких уже много настроено в поселке. Во-первых, крыша делается не шалашиком, не двух, а четырехскатная, фронтон тоже покатый, черепицей крытый, и только под самым коньком маленький дощатый фронтон со слуховым окошком. Окна в доме большие, просторные. Комнат, конечно, шесть, да кроме того, — теплый тамбур. На сенцы, а тамбур. Кухня от комнат отделена. И отепляется дом хитро. На кухне в плиту вмазан невидимый котел с водой. Готовит баба, к примеру, обед, а котел сам по себе нагревается, и горячая вода растекается по трубам, греет установленные под каждым окном гармошки батарей.

Но Симакову легко: у него три сына, и все работают — два какими-то начальниками на заводе, они и мастера хорошие — по слесарному и токарному делу. Из железа какую хочешь гармошку сделают. Третий — на химику снабженцем. Этот, может, самый главный в таком деле — добывать материал будет. Да и сам старик по плотницкому делу мастак. Нет, Карпу с ним не тягаться!..

Но сосет под ложечкой обида. Рядом с таким доменной Карпова хата совсем худо будет выглядеть. Она и сейчас-то не больно казиста. Из зимы вышла обшарпанная, будто ее черти драли. Штукатурка серыми блинами отваливается. Конечно, Ульяна сдерет отставшую штукатурку, облепит новой, побелит, и к майским дням хата будет как игрушка.

Да только к осени дожди ее опять так облупят, что и не узнать будет. И Ульяне снова придется гнуть спину, надрываться, чтобы в зиму хату пустить обмазанной и побеленной.

Хата старая, и говорить нечего. Саман крошится уже, вываливается в углах. Давно ремонту требует, да Карпов с силами все никак не соберется: хату перестроить — много надо. Да и терпелось как-то: как у людей, так и у него, потому и волновался не очень.

А тут как стих какой на людей нашел — почти все перестраиваются. На шлак мода пошла. Десятилетиями лежал он горами возле заводов, возле депо, где паровозы топки чистят, не знали, куда девать. А теперь тащат его и организации, и частники, машинами и тачками. Поговаривают, что индивидуалам скоро и давать не будут, закроют такую лавочку — только для строительных организаций. Вот дела!

Раздумывает Карпова, прикидывает.

Подогнал его случай. Завернул как-то на Карпову улицу один левак-самосвал со шлаком. Увидел Карпова, остановился:

— Шлак нужен, хозяин?

Вздрогнуло сердце у Карпова, забилось пойманным воробьем в груди: вот она, удача, сама под ворота подъехала, не упустить бы. Но выдерживает, будто безразлично, спрашивает:

— А скольки ж?..

— Трояк. На полулитру.

— То дужа ты загнул, друг, — говорит Карпова.

— Ну, бутылка найдется?

— Можа, и найдется, — нехотя соглашается Карпова. — Заворачивай...

Шофер, обрадованный, быстро развернул самосвал, ссыпал шлак под самые ворота. Карпов принес из чулана зеленую бутылку с самогоном, сунул украдкой в кабину

— Может, еще требуется, хозяин? — кивнул шофер на шлак.

— Да, пожалуй, ишо надо...

— Сколько? Один, два?

— Пожалуй, два.

— Завтра привезем. Готовь пятерку, — и укатил.

Еще пыль не осела, вышла Ульяна, увидела шлак, принялась ругать Карпова:

— Боже мой! С г.. не расстанется! Куда тебе этот мусор? Опять что-то затевает!

— Не кричи, не кричи, — остановил ее Карпова. — А тебе ото не надоело постоянно мазать хату? Не надоело? Обшлакуем один раз — и на всю жизнь. Все равно ей надо ремонт давать, цегла уже ни к черту стала.

— Это ж на все лето грязь развезешь! — схватилась за голову Ульяна.

— А ты как думала? Тяп-ляп — и в дамки? Люди вон годами строятся... Да и делов тут всего ничего. Шлаку завтра ишо привезет, если не обманет. Цементу достану — за месяц можно облицевать.

Шофер не обманул Карпова: сам приехал да еще товарища с собой приволок — два самосвала шлаку свалили. Запасся шлаком, теперь — хочешь не хочешь — действуй дальше, ищи цемент. И Карпов ищет, спрашивает, где можно разжиться. А сам время даром не теряет — постепенно подготовительные работы ведет. Откуда-то железный ящик приволок — шлаковую смесь в нем будет делать. Из досок вокруг дома хомут соорудил. Подготовил все, можно бы и шлаковать — да за цементом остановка: не достать его — время горячее, потребность в нем большая. В одном месте надыбал— дорого, не стал брать.

Выручил опять лихой самосвальщик. Не тот, что со шлаком, другой. Мчится по улице, из кузова серые лепешки на дорогу шмякают — раствор везет. Остановился возле Карпового шлака (знает, что хозяину нужно), крикнул:

— Эй, дядя! Че шлак без дела лежит? Бери раствор, меси. Смотри, готовенький, как сметана.

Оробел Карпов. Шлак купить — одно дело, он даровой, за привоз заплатил — тут ничего преступного нет. А бетонный раствор — кто его знает, как дело обернется.

— Ну, чего раздумываешь, дядя? Бери, если нужно, не тяни. Номерной. Таким облицуешь хату — атомной пушкой не пробьешь.

— Бери! А можа, вслед за тобой в красной фуражке на мотоцикле примчится... Тогда што?

— Да ты что, дядя! Что ж, я его украл, думаешь? На стройку привез, а там рабочий день кончился, не принимают, вези, говорят, обратно. Сваливать нельзя, до утра застынет — отбойным молотком не выковырнешь. Обратно везти — на бетонном заводе он тоже не нужен, да там уж и смена кончилась. Одна дорога — в провалье. Понял? Вот и поехал по улицам — может, кому требуется. Жалко добро — раствор хороший. Да ты что, не веришь? Ты пойди в провалье, посмотри, сколько там бетона. Первый раз, что ли, такая история!..

Успокоился Карпова, дал себя уговорить, поверил парню. Парень-то моложавенький, глазки голубенькие, говорит застенчиво, будто Карпов его обидел. Видно, что не врет. Если так, — можно и взять раствор.

— Скольки?

— Ну, сколько! На поллитру... — сказал несмело парень.

Одна цена у всех и за все.

— Я, что ли, устанавливал?.

Подрулил шофер самосвала, опрокинул кузов над железным ящиком — залил его весь. Расплылся раствор вокруг серым озером.

— Используйте сегодня, не оставляйте — к утру застынет, — предупредил шофер.

— Если ишо такой случай будет, так ты того, в провале не вози,— крикнул ему Карпова.

— Ладно.

Откуда что берется. Искал цемент — не нашел, а он вот сам во двор приехал. Готовенький. На ловца и зверь бежит.

Вооружилась лопатами вся семья. Марью в этот вечер не пустили на улицу — тоже месила шлак с раствором, носила ведром смесь Карпу. Никита помогал — в ведра лопатой накладывал. До поздней ночи возились — очень много оказалось раствору. Ульяна ругать начала мужа:

— Изгаляешься над людьми, уже ни рук, ни ног не чую, спинушка разваливается.

— Ишо трошки, — уговаривал ее Карпова. — Нельзя ж оставлять, замерзнет — и пропадет добро. Завтра отдохнете.

Хорошо еще, что ночь выдалась лунная, светлая, а то совсем бы плохо пришлось. Носят женщины ведрами раствор, а Карпов высыпает его за доски и трамбует трамбует чурбаком. Только часам к двум ночи кончил они работу, залили шлаковой смесью первый круг, сровняли с краями досок. Распрямился Карпов — затрещала спина. Сказал облегченно:

— Ну, вот и все! Пущай сохнет. Идите, отдыхайте.

— А там еще раствор остался, — сказала Ульяна.

— Ладно, определю куда-нибудь. Идите, шабаш.

Давно ушли все, улеглись и свет погасили, а Карпов все еще работал, подбирая остатки уже порядком загустевшего раствора, носил во двор — мостил бетонную дорожку от порога к калитке. Не пропадать же добру, да и грязь не будет на ногах в хату тащиться.

Уже небо на востоке посерело и звезды на небе погасли, когда Карпов дотащился до кушетки и упал на нее, не раздеваясь. Спал не спал, очнулся: на работу пора. Вышел, ступил на бетонную дорожку — не проваливается, хотя и чувствуется: сырая еще. Обошел вокруг хаты, осмотрел ночную работу, остался доволен.

Ульяна завтрак уже приготовила. Ставя перед ним тарелку, пожаловалась:

— Еле поднялась, все косточки болят.

— Ниче, отдохнешь... Зато дело какое сделали! Вроде ничего получается, а?

— Ничего, я уже смотрела.

Слой за слоем постепенно поднималась шлакобетонная облицовка. Только к середине лета подобрался Карпов под кровлю. Подобрался, думал, конец скоро. Но тут, к ужасу своему, обнаружил, что поторопился, не рассчитал Надо было облицовку тоньше делать, а он пожадничал, потолще запустил — крепче, мол, будет. И вышло, что стены теперь получились шире крыши. Вода будет стекать в стену. Да и некрасиво. Отошел на противоположную сторону улицы, смотрит на свою хату: не то что-то, будто на толстомордого мужика детскую пилотку натянули.

Подошла Ульяна, тоже взглянула на хату со стороны и принялась ругать Карпова: и черт безрукий, и окаянный, и не умеешь — не берись, и сколько тебе говорила: семь раз отмерь, а потом уж режь. Чего только не услышал Карпов от нее, но в ответ ни слова не говорит: виноват. Чешет затылок, соображает.

— Ну, теперь что? — не отстает Ульяна. — Крышу пересыпать? И пальцем не притронусь, сам делай, раз до этого глаза твои были в заднице.

— Ладно, не ругайся. Что-нибудь придумаем.

— Придумаешь! — и пошла, недовольная, в дом. А Карпов взял да и придумал.

Он снял с крыши с каждой стороны по четыре ряда черепицы, сорвал латы и как бы удлинил каждую крокву — прибил бруски с напуском над стеной. Снова положил латы и покрыл черепицей. Крыша, правда, получилась как бы вогнутой, хата словно крылышки чуть приподняла, но зато сток теперь нормальный, стены в непогоду замокать не будут.

— Уля, иди погляди,— позвал он жену, уверенный, что она одобрит его смекалку и работу.

Вышла Ульяна, встала на противоположной стороне улицы, долго смотрела молча, качала головой.

— Ну что? — не выдержал Карпова.

— Забыла, как называется.. У Микиты в книжке китайская хата нарисована...

— Фанза? Был в Китае в войну, видел, ну и что?

— Какая там хванза. Богода?..

— Пагода, — подсказал Карпова.

— Вово. Так вот это ты и сделал.

— Придумала, — обиделся Карпова. — И совсем непохожа. А потом, красота нам нужна чи шо? Было б крепко да тепло.

Однако критика жены задела Карпова, и вскоре он снова снял черепицу с крыши — с той стороны, что выходит во двор. Удлинил еще метра на два навес — большой такой козырек получился. Снизу столбами его подпер. Пространство между столбами до половины кирпичом заложил, а верхнюю часть застеклил. Получилась веранда. Веранду он стеклил, уже когда белые мухи полетели, а красил только на следующее лето.

Так Карпов неожиданно в поселке обогнал многих и многих. Редко у кого веранду встретишь, а у Карпова есть. Теперь летом семье Карповой благодать: обедают и ужинают они на веранде — светло и прохладно, прямо как на даче.

Так закончилась шлакобетонная история. Но это не последняя из строительных историй, у Карпова их было много. Можно было бы рассказать еще, как Карпов выкопал у себя в саду колодец и внутренность его облицевал цементными кольцами, которые частью сделал сам, а частью привез из оставшихся на работе. Делали под железнодорожной насыпью водоспуск — трубу из бетонноасбестовых колец. Когда сделали, кольца остались. Какие-то щербатинками, какие с трещинами. Брак, одним словом. Карпов их прибрал и определил в дело.

Можно было бы подробно рассказать о колодце, до это только удлинило бы нашу повесть. Да к тому же колодезная история у Карпова закончилась неудачей. У нас в поселке с водой плохо, во всех колодцах она жесткая, невкусная, для варева и стирки не годится. Носят воду бабы издалека — от школы, что стоит на выгоне. Там колодец глубокий, — бросишь, бывало, камешек, и пройдет много времени, пока услышишь всплеск. Вот и задумал Карпов выкопать у себя такой же. Копал, копал, воду достал, но она оказалась, как и везде, — плохой.

Так что эту историю можно и опустить. Тем более что нас ждет еще другая сторона Карповой жизни.

Дело в том, что Карпов всегда держал в своем хозяйстве какую-нибудь живность: кур, корову, поросенка. Коз держал. С козами он связался, когда с коровой пришлось невмоготу: корм добывать стало трудно. Карпов ликвидировал корову и завел козу. Эта скотина неприхотливая, корму ей надо мало, а молока хоть немного, но дает, есть чем забелить борщ, чем помаслить кашу.

Кстати, в козьем деле Карпов был новатором. Потом уж и другие переняли его опыт. И переняли так, что коз на нашей улице в короткое время развелось немыслимое количество и некогда зеленая окраинная улица наша быстро превратилась в пустыню. Вся растительность в палисадниках — желтая акация, жасмин, сирень и прочее,— все было съедено начисто. Листья на деревьях остались — рукой не достать: ниже козы все ощипали, обглодали. Зато имена им давали ласковые, девичьи. Вечером, бывало, только и слышишь: Майя, Майя!.., Клара, Клара!.., Феня, Феня!.. Даже Анжелика одна была — длинноногая, стройная, гордая и кокетливая. Масти она была неопределенной, вдоль белой мордашки проходила темная полоса, расходящаяся к рогам. Ресницы длинные, черные. Красавица, одним словом. Помнится, хозяин из-за красоты и держал ее, потому что другого проку от нее никакого, молока — как от козла.

Но козы у нас царствовали недолго, их почему-то быстро вывели. Может быть, виной тому были их прожорливость и всеядность — не знаю. А только козья эпоха вспыхнула яркой кометой на нашем небосклоне, пролетела и погасла. Лишь хвост от нее, как и положено от кометы, долго еще таял — и это были козы Карпова. Он дольше всех держался за них. Но все же в конце концов и он не выдержал напора жизни, свел на нет.

Теперь об этих животных напоминает лишь оставшееся с тех времен прозвище нашей улицы — Козлиная.

В чем Карпов был стоек и непреклонен и в чем он не отступил ни на один шаг за всю свою жизнь — так это в свиноводстве. Свиней Карпов держал всегда, при любых обстоятельствах. Без поросенка ему, что без жены: и холодно, и голодно.