Глава 1.

Так кого ж мы берем с собой в будущее? Наш ковчег был готов и давно ждал своих совершенных граждан. Раз готов ковчег, значит должен быть где-то рядом и Ной. Со своими тварями...

- А знаете, - сказал Стас, - кстати... К слову... Дмитрий и Надежда Зима с помощью математического анализа еще раз проштудировали катрены Нострадамуса.

- Сегодня его потрошат, кто как может.

- Их прогноз неутешен: перед нами снова угроза новой мировой войны.

- Для этого не нужно тащить жилы из Нострадамуса, - сказал Юра.

- Что же будет потом?

- Потом для всех тех, кто выживет, настанет новая эра...

- Ах, скажите-ка, люди! Удивил Нострадамус!

- Это будет совсем новое мировоззрение, мир захлестнет волна новых знаний и технологий...

- Это же будет наша Пирамида! - воскликнула Джессика. - Значит, все мы и выживем!

- Немного же нас останется, - сказала Инна.

- Инка, - сказал Кирилл, - у тебя такой вид, будто ты только что покинула монастырь.

- Мужской, - добавил Джо и хихикнул.

- Да, - продолжал Стас, - так и сказано: «земли станут почти необитаемы, и долгое время на них будет царить мир».

- Снова «Золотой век»?

- Да мир будет спасен новой религией...

- Наша Пирамида, я давно вам об этом талдычу, - возмущенно произнесла Рада, - это и есть новая религия.

- Это будет «секта философов, презирающих смерть...». Там так и написано.

- Это же явно про нас! - снова воскликнула Ната. - Разве мы не намерены сделать жизнь нашу вечной?!

- Секта - э-это явно про нас, - сыронизировал Вит.

- Презирающих не только смерть, но и «почести и богатства», - заключил Стас.

О нас лучше не скажешь!

- И вот еще фраза: «Это будет такое учение, которое совместит современную науку с таким понятием как Бог!».

- А мы чем занимаемся?! - произнес Жора. - Мы как раз все и совместили. Мы летаем с ангелами нос в нос...

- Ты хотел сказать - крыло в крыло, - заметил Стас.

- Да, - сказал Жора, - тютелька в тютельку.

- Мы должны растанцевать нашу «Геометрию совершенства», - заключила Юлия, - сделать из нее «Танец с саблями» и убежище для всех людей на Земле.

Ее страсть к завершенности мысли и природная острота ума никого не оставляли равнодушными.

- «Геометрия совершенства»! - в который уже раз восхищенно воскликнул Жора, - ай-да Юли-и-и-й, ай-да Цезарь!.. Какая выверенная и совершенная точность! Юль, я всегда говорил: ты - золото!..

- Так много золота... Почему же не Ной?! - ревниво спросила Ася.

- И каждой твари - по паре, - добавил Лёшка.

- Чего-чего, - сказал Васька Тамаров, - а с тварями проблем не будет.

И разулыбался так, как только он умеет.

Спорили до хрипоты...

- Тихо!.. Да тихо вы!..

Это проорал на весь зал Кирилл.

- Что? - спросил Жора.

- Что? - спросил я.

Все уставились на Кирилла.

Он слушал... Чтобы лучше слышать, он заткнул даже ухо указательным пальцем левой руки, а правой просто вдавливал телефон в правое, весь как-то сжался, съёжился, превратившись в слух... Нас он не слышал. Он смотрел на нас полоумным взглядом через стекла своих круглых очков, но не видел... нас он не видел...

Жора кивнул Альке, мол, давай... включай...

Только Жоре было предоставлено право отдавать команду на включение громкоговорящей связи. Алька не шевельнулся, поглядывая то на Жору, то на Кирилла! По выражению лица Кирилла было ясно, что он слышит нечто необычное, сверхординарное! Мы давно ждали это нечто, Кирилл жил этим нечто, он все это время слушал Космос. Переговоры с Иваном, возглавившим экипаж «Дракона» не были для нас тайной. Вот уже несколько лет мы с Элоном Маском - руководителем Space Exploration Technologies Corporation (SpaceX), участвуем в совместном проекте «Пирамиду - в Космос». И Стивен Кинг - с нами! Они с огромным энтузиазмом и каким-то детским озорством взяли на себя святую обязанность заселить нашими Пирамидами просторы Вселенной! Ну да! Это же бескрайний объём дел и работ, бездонная перспектива! Элону это нравилось: работай - не хочу! Его частная ракетная компания уже сделала первую попытку...

И вот мы все ждали вестей... Как там?..

С этим полетом также были связаны не только надежды нового поколения аэрокосмических компаний, рассчитывающих расширить доступ человечества к Космосу, но и наши надежды - засеять девственные пашни Космоса зёрнами наших Пирамид!

И вот мы все ждали вестей... От Голоднова Ивана...

- Включай, - сказал Жора.

Спокойный яркий сочный и безмерно умиротворённый голос Алана, словно он был рядом с нами, провозглашал:

«... и теперь мы можем с уверенностью сказать, что нам удалось протиснуться сквозь...».

- Ивана, - говорит Лена, - голос Ивана.

- Алана, - повторяю я, - голос Алана.

Этой умиротворённости было достаточно, чтобы всем стало ясно: случилось!

- Что? - крикнул Жора так, чтобы заглушить голос Алана.

Мы пожирали глазами Кирилла. Он лишь кивнул, оторвав телефон от уха. И опустился в кресло.

Повисла такая тишина, что казалось, раздвинулись стены.

«...я надеюсь, что вы сможете увидеть это собственными глазами, ведь у вас уже ночь...Минут через семь... или восемь...».

Было чувство непреодолимой боли... Ведь мы знали - он дал слово...

«... берегите Лерку... и уже поспешите...».

В самом деле, был поздний вечер, мы все ринулись к выходу, сгрудились в кучку, задрав головы в небо...

Море звёзд, просто целое море!..

И в такой тишине, что жить трудно...

Просто нечем дышать...

Вот и созвездие Лира вызвездилось, а в нём Лера... Лерка! Так Алан называл свою дочь. Лера - как ориентир... Как точка отсчёта!..

Алан вышел в открытый Космос и, так сказать, «отстегнул» себя от корабля как раз в тот момент, когда Лера... чтобы мы могли его еще несколько секунд видеть... Как комету... Как свечечку, как...

Мне казалось, я даже слышал, как он прошипел, сгорая... шшшшть...

Войдя в плотные слои атмосферы.

Шшшшть...

Это был его вклад в освоение Космоса!

- Зачем ты это всё выдумал? - спрашивает Лена.

- Я не выдумал, - отвечаю я, - так это и было.

- Но он же... Мог?..

- Он дал слово.

- Как же вы его отпустили? Вы же знали... Какое может быть слово?

А ведь Лена права! Что стоит слово того, кого отправляют на плаху?

- Алан сам вызвался... И у него не было выхода.

- Всегда есть выход, - говорит Лена, - надо просто знать...

- Он точно знал: выхода нет.

Я до сих пор не могу простить себя за малодушие.

- И вы согласились? Вы же - убийцы!

- Он - наша первая жертва.

- Но вы же...

- Перестань...

Мы - убийцы! Это теперь и я признаю.

- Объясни! Иначе я не...

- Лен... Понимаешь... Тина тогда...

- При чём тут ваша Тина? Тина и Космос?.. И Алан... Наворочал ты тут...

Лена даже встаёт, чтобы не причислять себя к нашим наворотам.

Тина и Космос!..

- Вы со своей Тиной... Ой... просто умора!..

Знать бы нам тогда, как они (Тина и Космос) со...

- Совокуплялись! - зло произносит Лена, - иначе не скажешь! Наплодили своих пламенных Тин! Пруд пруди!.. И при чём тут Алан ?!

Тина и Космос - это была наша ахиллесова пята. Наша dura necessitas! (Суровая необходимость, - лат.).

- Да уж, - говорит Лена.

И ясное дело - Алана жалко! Это необъяснимая и непоправимая жертва. Можно было бы во всеуслышание выстроить систему оправдания и защиты его выхода в открытый Космос, но у каждого из нас она была. Своя. И каждый знал: у Алана был только один выход - в вечность!

Он и шагнул...

- А что сказал Иван? - спрашивает Лена.

- Он не смог удержать Алана.

Мы страдали...

А время неумолимо жгло: что дальше?

Я начинал злиться. Почему бы мне, думал я, не решиться на крайние меры - сделать и свой выбор. В конце концов, я имею на это полное право! Но и Жора, и Юра, и Аня, рассуждал я, имели точно такое же право выбора. Каждый! Но вот, что злило меня пуще всего: Юлина «Геометрия совершенства». Она просто выбила у меня почву из-под ног. Как я мог не прийти к этому сам?! Геометрия! Это то, что можно увидеть собственными глазами, ощутить кожей собственных пальцев... Геометрия - это и начало веры в Пирамиду. Веры! Что может быть сильнее веры?

- Об этой «Геометрии» можно где-нибудь прочитать? - спрашивает Лена.

- Набери в адресной строке любой поисковой системы только два слова: «Юлия Елькина!». И все! Ее сайты!

- Ты звонил ей?

- Зачем? Мы полчаса как расстались.

Наконец все, казалось, сошлись на том, чтобы решение принимала машина.

Критерии отбора были самые простые: исторический вес личности, возможность изменять судьбу мира, раскрутить маховик истории в сторону совершенства! Тут, конечно, машине не позавидуешь. В конце концов она и назвала Иисуса Христа. Это не было для нас откровением: каждый думал о Христе, но побаивался произносить Его имя вслух.

- Оставьте Иисуса, - сказала Юля, - забудьте о Нем...

Это был приказ. Даже ее роскошная челка содрогнулась в твердой уверенности: сюда нельзя!

- Кто хоть раз прикоснулся к одеждам Иисуса, - сказал Юра, - тот уже не в состоянии Его забыть.

- Верно, - сказала Юля, - от нас этого и не требуется. Но не трогайте вы Его. Забудьте!

Будучи покорной и часто уступчивой по своей природе, на этот раз Юля оказалась неумолима! Категорична! Я уже говорил, что она...

- Да, иногда её категоричность тебя пугала, - говорит Лена.

- Откуда ты знаешь?

- Ты говорил!

Итак, требовалась личность!

Сильная, интересная, внятная, ясная, яркая и привлекательная личность!

Требовалась харизма!

- И вы, конечно, ухватились за свою Тину! - предположила Лена.

- Нет! Тину, как впрочем, и Иисуса, трогать было нельзя.

- Почему? - спрашивает Лена.

- Потому! Вот послушай:

Мне уже дали кончик ниточки,

По которой можно выбраться

Из Ла би рин та.

И обжигает дыханием спину

Меченый тавром Минотавр...

- Вот почему! Я уже кожей спины чувствовал жар дыхания этого Тинотавра!

- Тинотавр! А что - красиво звучит?!

- Грохочет!

- И всё-таки я не понимаю, кому нужна была эта жертва, - говорит Лена, - зачем Алан вышел в Космос?

- Это был знак для Тины.

- Какой ещё знак?

- Знак того, что «Дракон» достиг Лиры, и наша Пирамида...

- Это ясно. Но зачем Алан...

- Я же говорю - он дал слово! Они с Тиной...

- Не пойму я этих ваших космических тайн, - говорит Лена, - Иван, «Дракон», Элон, Кинг... И Алан... Как жертва... Пирамида в Лире...

Тина ваша тут при чём?

Эх, знать бы...

 

Глава 2

Мы, словно ротные перед атакой, сверили часы: секунда в секунду... И теперь я располагаю свой «Роулинг» на желтом ремешке таким образом, чтобы видеть секундную стрелку, судорожно прыгающую к роковой цифре.

- Почему ты не отвечаешь? - спрашивает Юля.

У меня есть еще целая минута! Минута и семь секунд... И шесть... и пять...

- С такой скоростью мы не успеем не только на этот рейс, но и на следующий... Может быть, поведу я?

- Ровно минута, - произношу я.

- Что «минута»? - спрашивает Юля.

Я сбавляю скорость настолько, чтобы успеть притормозить и не врезаться в какой-нибудь встречный автобус или дерево, или не выскочить на бордюр... Для преследователей наша скорость - не помеха. Еще ни разу они не промахнулись.

- Ты в порядке? - спрашивает Юля.

Тишина длится еще секунд семь... Выстрела, конечно, мы слышать не можем. Я понимаю, что снова рискую не только своей жизнью, но и ее жизнью. Особенно ее жизнью!.. Когда стрелка прыгает на цифру «12», я резко торможу.

- Что?! - спрашивает Юля.

- Заднее левое колесо, - говорю я.

- Что, опять?!!

Я смотрю в сторону-влево-вверх: они стреляли вон с той горы. Вот когда может понадобиться бинокль!

- Дай мне, пожалуйста, бинокль...

Теперь я вижу смуглое лицо с черными усиками на верхней губе, растянутой в улыбке, эти крупные желтые зубы, и не могу понять, какого цвета у него глаза: черные? Или карие?

- Дай и я посмотрю, - просит Юля.

Я приятельски машу правой рукой тому, кто пристроился на той горе. Но как они могут знать, где я буду сегодня в 17:37?!!

Запаску я ставлю сам, и в ближайшей автомастерской меняю шину.

- Ваша пуля! - говорит на прощание мне автослесарь.

Я только киваю, мол, знаю.

Они знают о каждом моем шаге! Как можно так жить?

Только иногда, забравшись в географический центр какой-нибудь дикой пустыни, скажем, Гоби или Сахары, думаю я, мы с Юлей можем чувствовать себя в безопасности...

Можем?..

- Какие у этого... желтые зубы! - говорит Юля. - А глаза - голубые...

Итак: 17:37! Все сходится: общая сумма цифр - 9. Как я и предполагал...

К счастью и сегодня дождь льет как из ведра.

- Слушай, - говорит Юлия, - такой ливень!..

Я киваю: да, ливень. Вот и повод для долгого разговора.

- Ты обещал рассказать о своих, о Тае, о Нате и ее пупке, об Инне с ее смелыми ногами, о Насте, о Пенелопе с ее родинкой у левого ушка... О Тине, о...

- Тебе это интересно?

- Но они все роботы, твои клоны - на одно лицо...Как ты их различаешь?

- Что ты, что ты!.. Они все, - убеждаю я Юлю, - очень разные, замечательные и очень живые, они просто... Ну, знаешь!..

- Представляю себе...

- Вот видишь!.. Что же касается их имен...

- Да, как?! Как ты их отличаешь?

- Хм! Ну, просто! По именам!

- По именам?! Да, действительно... Но они ведь все...

с "ТЫ" начинается каждое нестерпимо и щемяще долгое утро...

утрою старания, устрою тебе сладчайшую из мук - не касаться...

не касается нас часов старательных тиканье когда я в твоих руках...

ах-аю, неприрученная, прикусываю губы дольку до брызгающего алого...

Гоу-гоу! знаешь, а ты непрост...

А ты - проста?! Ей, видите ли, нужна конкретика!

Это какое-то наваждение - Тинн... «с... «Т» начинается...».

Что же касается их имен, то мне ведь достаточно различать только камни, которые они кладут в основание Пирамиды. Да, только камни... Принадлежность к расе или нации здесь не имеет значения. И никакие имена не нужны!

- Македонский и Сократ - греки, - говорит Юлия, - Цезарь - римлянин, Лео - итальянец, Наполеон - француз, Эйнштейн - еврей, Ленин - русский, Коперник - поляк, Папа Римский - немец...

- Ты забыла Эхнатона и Нефертити, Клеопатру...

- Да, и они! Египтяне!.. Как они понимали друг друга?

- Как мы с тобой.

- Они разговаривали на эсперанто?

- Они не знали, что они греки, римляне и евреи, и говорили на...

- На английском?

- И на английском.

- Какой же язык был для них всех родным?

- Язык мира и язык любви.

- Но они так и не смогли договориться!

- Не смогли... Когда стали говорить языком войны.

- Да, интересно, - говорит Лена, - весело тебе было. А что Тина, вы её, так сказать, тоже пришпилили?

Это для меня ещё один неожиданный вопрос!

Пулю же, так меня и не настигшую, я прячу в ящик стола...

Ещё пригодится.

- Как это - «пришпилили»?

Тину?..

- А кого мы еще «пришпилили»?

- Да все у вас как кузнечики на бархате... Пришпиленные...

Эх, если бы и Тина была среди них!

Её не пришпилишь!

Ей, видите ли, нужна конкретика!

Да на!..

«Мои слова почти всегда как преступление. Не знаю, как мне говорить, о чём-нибудь, Чтоб нравиться тебе. Но я могу учить, Так полагаю, Не могу сказать, но вижу, как. Мужчина ведь частично не мужчина, С обычной женщиной. Возможна и договорённость...».

Да, пожалуйста!

- О чём это ты? - спрашивает Лена.

Хм!..

 

Глава 3

Это становилось смешным: мы не могли ни на ком остановить свой выбор.

- Мир начинался с Адама, - сказала Анаис, - кто вам нужен еще?

Я знал, что Адама трогать тоже нельзя. Ни Адама, ни Еву. Ни Иисуса. Лолит? Или как там её - Лилит? Начать, так сказать, с ab ovo?

- Не уверен, - сказал я.

Анаис посмотрела на меня так, словно я стал преградой на ее пути в церковь.

- Гермес Трисмегист, - тихо проговорил Юра.

Все слышали. И промолчали.

Сегодня известно, что Ной, пускаясь на ковчеге в свое спасительное плавание по волнам Мирового потопа, прихватил с собой и останки Адама. И теперь эти останки (его ребро, крохотный обломок кости, который мы еще не успели идентифицировать), с огромным трудом добытые той памятной экспедицией к Ноеву ковчегу, что до сих пор покоится на склоне Арарата, эти самые его останки, хотя и были в наших руках, я не решался пустить их в дело. Геном Адама был перенесен в стволовые клетки, жизнеспособностью которых Юра не мог нарадоваться.

- Не зря Бог все-таки создал Адама по своему образу и подобию: клетки светятся божественным светом! Их просто распирает от счастья! - восторгалась Ксения. - Начнем?

Но внутренний голос проорал мне: «стоп!», и я не двинулся с места. Почему? Я даже не пытаюсь искать ответ на этот вопрос. Может быть, потому, что в каждом человеке, жившем и все еще живущем на этой Земле, есть частичка того Адама, нашего пра-пра-пра-родителя, и Адама, и Евы. Все мы из одного яйца, одной красной человеческой крови и кровь эта священна. Честно признаться - я просто не решался нарушить существующий все эти миллионнолетия порядок вещей. Жора с Юрой тоже были на моей стороне.

- Тогда кто-то из шумерийцев, - произнесла Нана, истолковав мое молчание, как похороны Адама, - Гильгамеш, или кто там еще? Если вам не нравится Хаммурапи.

И снова никто не откликнулся на ее призыв.

Мы шли уже по пятому кругу.

- Тину же, - говорит Лена, - взяли бы Тину!

Я только улыбнулся.

- Вы что ж, боитесь Адама, трусите?! - воскликнула Анаис.

Смешно было это слышать: никакого страха мы давно не испытывали. Мы просто перестали бояться.

- Для Адама у нас есть только кусок буро-рыжей глины, - заявила Николь, - из него ничего не получится.

- De nihilo nihil (Из ничего - ничто, лат.), - с ухмылочкой буркнул Вит и добавил: - le mort saisit le vif (Мертвый хватает живого, фр.).

Что касается клонирования Адама или Иисуса, интуитивно мы понимали: сюда нельзя. Пока нельзя. До тех пор, пока у нас не появится уверенность в том, что риск наш будет оправдан.

- Риск? - спрашивает Лена.

- Смелость здесь была неуместна.

- Гермес Трисмегист, - повторил Юра.

Все слышали и снова промолчали. Жора спросил:

- Кто такой этот твой Трисмегист?

Юра, улыбнулся и не сказал ни слова. Он не понимал, зачем Жора о нём спрашивает. Ведь Жора просто бредил Трисмегистом! Трисмегистом и Тиной! Он иногда даже путал их.

- Как же их можно спутать? - спрашивает Лена.

- Их-то? Запросто! Они же как две капли...

- Рыжие? - спрашивает Лена. - Волосатые?..

- Как две капли, - говорю я.

Лена только улыбается.

- С Тиной он как-нибудь сочетается? - зачем-то еще раз спросил Жора.

- Как-нибудь, - кивнул Юра, - соприкасается...

И снова загадочно улыбнулся.

Мы все притихли, ожидая решения.

Даже Света не насиловала нас своим Переметчиком.

- Позвони Юльке, - говорит Лена, - у неё там что-то...

- А где она?

- В Гоа, где же ещё?

С этим Гоа надо что-то делать! Решительно надо! Юлька совсем потерялась... Морские черепахи, скаты, барракуды... акулы... Да-да - даже акулы! Она их приручает. А ещё ей надо преуспеть в конкани, в маратхи... Каннада, урду... Спрашивается - зачем? Мало ей хинди? Совсем потерялась! Сперва Аня, затем Юлька с Тинкой...

Потерялись.

 

Глава 4

Мы, творцы и хозяева новой жизни, могли, конечно, позволить себе выбрать из этой груды имен самое, на наш взгляд, прекрасное, самое незапятнанное, наидостойнейшее, царственное имя, царское и даже божественное, безгрешное, обласканное тысячелетиями, увенчанное любовью веков и всеми известными добродетелями, - мы могли бы себе позволить такую роскошь. Если бы не неумолимый приговор компьютера: «Христос». Из огромного множества имен, собранных нами по крупицам со всего света, чьи гены хранились в наших пробирках и колбочках, в термостатах и сейфах под строжайшим контролем и за всеми семью печатями, тест на высшую, так сказать, добродетельность не прошло ни одно. «Христос» - только одно имя высвечивал компьютер. Иисус! Мы и без тестирования знали, что самое подходящее имя для начала нового рода - Иисус. Но разве мы могли себе позволить такое - Иисус! Разве мы могли так рисковать?! Мы снизили требования, поуменьшили, так сказать, добродетельность будущего первенца, и компьютер высветил имя Сократа. Ни Македонский со своими Аристотелем и Диогеном, ни Цезарь со своими Клеопатрой и Брутом, ни Эразм Роттердамский, ни Монтень или Паскаль, или даже Ларошфуко вместе с Жан Жаком Руссо или даже Флобером, или тем же Толстым, или Чеховым, или Марксом-Энгельсом-Лениным-Сталиным, ни даже Мерилин Монро со своими братьями Кеннеди как и ЭфЭм со своими «Братьями Карамазовыми», ни братья Кличко не попали в шестерку лучших пар. Рейтинг Иисуса был недостижимо высок. Странно, но самых ярых борцов за мир во всем мире и счастье народов там тоже не было. Компьютер был неумолим и холоден, как лед: Мария Тереза, Ван Гог, Иоанн Павел Второй... Горбачев или Картер? Нет. Какую уж он там применил систему отбора, какие «за» и «против» использовал одному Богу известно. Ясно было одно: он не очень считался с нашими желаниями. Ему, этому бесчувственному, расчетливому и высокомерному куску пластика с прецизионной начинкой было, собственно, наплевать на наши планы и чаяния. Он был неприступен, как средневековая крепость.

- Оставьте на-адежду, - прорек тогда Вит.

- Тупица! - возмущался компьютером Жора.

- Урррод! - шептал Стас, алчно жуя свои любимые неразжевывающиеся ошметья подсоленных сушеных кальмаров.

- Да он просто у вас дебил, - сказала Тая, - чего вы от него хотите?

А я был рад, что все шло по плану. Программа работала так, как ей и предписывалось, и никакая самодеятельность не должна была нарушать ход событий. Сейчас век такой: атом, ген, квант... Расчет!

Мы попробовали еще раз пробежаться по истории в алфавитном порядке:

Анаксагор, Анаксимен, Аристотель, Александр, Аристофан...

Кроме Аристотеля и Александра все остальные для меня ничего не значили, хотя Архимеда я ясно себе представлял: этакий отрешенный, рисующий свои теоремы на песке (как и я свои Пирамиды), пока его не разрубил мечом какой-то тупой вояка-римлянин (а кто разрубит меня?).

Автандилы и Аваакумы, Аристархи и даже Андроповы бродили у нас бесконечными толпами...

- Теперь «Б»! - сказала Юля, - на «Б» я знаю многих...

- «Б» - хорошая буква, - сказал Юра, - скажем, Таис Афинская...

- Она же просто гетера, - сказала Юля.

- Конечно, просто...

- Блез Паскаль, Бабель, Бебель, Бродский, Боткин, Берия, Бонч-Бруевич, Брежнев...

Потом были и Владимир Мономах и Вячеслав Ушков и Воланд, ...

Жанна д'Арк! Жан Жак Руссо, Женевьева...

- Зеикаэлэмэнопэрэсэ...- протараторил Стас.

- Соломон, Семирамида, Сократ, Сенека, Спиноза Сен-Симон, Сент Экзюпери, Сталин, Стриндберг, Солоухин...- распинался Кристофер.

- Самуил Маршак, Солженицын... Слава Ушков, - вяло произнес Дик.

Все упражнялись в знании алфавита.

- Сашка! - вдруг выкрикнула Ия, - Сашку забыли!

Все посмотрели на неё.

- Какого ещё Сашку? - спросила Джина.

- Македонского, вот какого!

Ах, да!.. Да, конечно!.. Шурика... Разве?

- Да нет, не забыли, - заверил Алька, - мы его немного припрятали.

- А на «п» - Паганини, - сказал Бред, - вы Паганини забыли, друзья. И Башмета тоже.

- Рррррррррррррррррррррррррррр...- прорычал Стас.

- Теперь - «Т».

- Опять же - Таис... Тамара, Татьяна, Тоня, Тася, Тобосская Дульсинея, Таира, Тамила, Таисия, Тала, Тереза...

Это была пулемётная очередь!

Вдруг как капля в молчащий колокол: «Тинннн...».

- Тина...

Все звуки вдруг умерли, стихли...

- Тина, - ещё раз произнёс Жора, и все повернулись к нему, - Тинико!

- Тинико?

«Тинннн...» - бабахнула новая капля.

- Вот видите, - сказал Жора, - капля камень долбит! А Тина - наша главная капля! Не так ли? - Жора наклонился и заглянул мне в глаза. - Рест скажи...

Сказать было нечего. И без слов было ясно, что от Тины нам не отвертеться.

Я, убитый, молчал.

Эти капли не только камень долбили, но и мою бедную голову: «Тиннн...»!

- Может быть, все-таки Клеопатра? - настаивал Дик. - «Клеопатра» - значит «славная по отцу». Почему мы не можем позволить себе славить род фараонов по женщине? И какой женщине!

- Дик, отстрянь, - вяло произнёс Стас.

Дик встал с табурета, и требуя тишины, обвел всех нас прищуренным взглядом, и вдруг, поднявшись на цыпочки на чистом русском и на одном дыхании произнес:

- «Чертог сиял...».

Он задрал голову, закатил глаза, размашисто взмахнул правой рукой, словно давая волю своим словам, и сделав два коротких, но очень эмоциональных шажка, продолжал:

... гремели хором

Певцы при звуке флейт и лир.

Царица голосом и взором

Свой пышный оживляла пир;

Сердца неслись к ее престолу,

Но вдруг над чашей золотой

Она задумалась и долу

Поникла дивной головой....

Мы, конечно же, были поражены не только тем, что «сердца неслись к ее престолу» или «Клянусь... О, матерь наслаждений, тебе неслыханно служу...», но и чистым русским Пушкина, и теперь ни у кого не оставалось сомнений, что Клеопатра попадет в список наших первенцев. Из семи Клеопатр, известных истории, мы выбрали самую-самую - Клеопатру VII Филопатру, ту самую, которая по словам Аврелия Виктора словами Пушкина произнесет свое: «Скажите: кто меж вами купит ценою жизни ночь мою?». Ту, кто стал украшением этой династии фараонов. Разве она так уж и славна добродетелями или небывалыми успехами? Или ее прославил вопиющий грех?

- Зачем тебе это? - вдруг громко спросил Стас, указав пальцем на ухо Вита.

- Что-что? - спросил Вит, выдернув наушники.

- Что там?

- Моцарт, Мо-оцарт, - сказал Вит, - сколько же можно слу-ушать вашу бббб-е-е-либерду!

Безусловно, нам стоило огромного труда из этого битком набитого знаменитостями мешка истории вытащить на свет божий и пустить в мир первую малую дюжину апостолов новой жизни. Мы понимали, что, давая путевку в жизнь, скажем, Македонскому или Гаю Юлию Цезарю и оставляя при этом за порогом жизни Аристотеля или Октавиана, мы возлагали на собственные плечи огромную ответственность за будущее планеты. Поэтому отбор был чрезвычайно жестким, если не сказать жестоким. Суровым!

Естественно, мы бы сами, без помощи машин, никогда бы не пришли к единому мнению. Юра, например, считал, что мир без любви был бы тускл и беспомощен, поэтому даже не мыслил его без Ромео и Джульетты. Почему беспомощен, он не объяснял. Жора из всех женщин, а их набрался добрый десяток, предпочел одну Нефертити. Далась она ему! Ни Клеопатра, ни Семирамида, ни Мерилин Монро ему не подходили. Даже Жанна д'Арк не пришлась ему по вкусу. Тина? Он просто, казалось, махнул на Тину рукой! На Тину и на меня! Оставив, казалось, себе одну Нефертити.

Так казалось...

- Но если вы выберете и Эхнатона, я убью его на дуэли, - заявил он.

Это была, конечно, шутка, в которой была огромная доля правды. Никогда не выказывающий в себе чувства ревности, Жора по-юношески ревновал. Его желание видеть Нефертити собственными глазами было неистребимо. Он с детства был в нее влюблен.

Так казалось...

Я даже не догадывался тогда, что Тина...

- Что Тина? - спрашивает Лена.

- Что Жора просто...

- Ты можешь толком сказать?! - злится Лена.

- Конечно, - произношу я и продолжаю: - наша Ната не могла жить без Алена Делона, а Лесик был удивлен тем, что в список претендентов не попали кот Мур и Воланд. И Моби Дик, и Вий, и сирены Сциллы и Харибды, по его мнению, должны были присутствовать в Пирамиде.

Получалась куча мала!

- Гермес Трисмегист, - сказал Юра, - вот начало начал... Этот атлант... Кстати, зарядка фараонов никому из нас не помешает.

Все разом посмотрели на него и на этот раз промолчали.

- Cherechez la femme (Ищите женщину, - фр.) - проткнув указательным пальцем воображаемое небо, подвёл красную черту Жора. Улыбнулся и добавил, - сами знаете какую!..

- А как же Нефертити?

- Ищите, ищите мою Нефертити...

- Да ты по-оэт! - съёрничал Вит.

Было ясно, какую женщину жаждал видеть перед собой Жора - только Тину!

- Cherechez la femme! - повторил он. И зачем-то показал мне кулак.

Это было его необоримое, неизбежное, непреодолимое, непотопляемое и безапелляционно-воинствующее «Dixi!» («Я сказал!», - лат.).

Да мало ли что ты сказал!

«Тинннн...»!

 

Глава 5

- ... это произошло более двадцати лет тому назад, - говорю я, - была ранняя весна, мы познакомились в каком-то бассейне, я учил ее плавать...

- Сколько же ей теперь? - спрашивает Лена.

- Ее уже нет...

- Ты научил ее плавать?

Время от времени у меня пошаливает сердце. Воспоминания вызывают незначительную аритмию, а ночью я долго не могу уснуть.

- Лен, - говорю я, - помоги мне.

- Конечно-конечно...

Я до сих пор не могу угнаться за модой: эти галстучные узлы вызывают у меня раздражение. Я и не гоняюсь за модой, но иногда позволяю себе эти галстуки.

- Что же тогда случилось? - снова спрашивает Лена.

- Ничего особенного...

- Ты увидел ее в купальнике...

- У нее вся кожа была в пупырышках...

- И ты ее отогрел.

- Я об этом тебе уже сто раз рассказывал, - говорю я, закрывая глаза.

И вижу ее лицо... Как живое... Родинка на шее, первые морщинки на лбу, когда она удивлена... Или возмущена: «...мне нужен мужчина, за которым бы я...».

- Когда это было? - спрашивает Лена.

- Когда это было, - произношу я, - хм!.. Это было так давно... Просто бесконечно давно... Да и было ли?

- Тебе плохо? - спрашивает Лена.

- Слушай, - спрашиваю я, - а нельзя без галстука?!

Срываю его с шеи и швыряю куда-подальше!

И понимаю: нельзя без воспоминаний...

А ведь было... было...

И травой поросло...

А теперь вот Тина...

Вы видели её глаза?! Вы не видели?.. Нет?!!

Бедненькие...

Да вы просто не жили...

- Сегодня нельзя, - говорит Лена, - сегодня ты должен быть во всеоружии.

Этот злополучный галстук - как моё всеоружие!

- Но ты мне так и не...

- Ладно, - сдаюсь я, - давай свой галстук!

- До сих пор никак не могу взять в толк, - говорит Лена, - этот ваш Алан...

Ну, началось! Я и сам-то в этих космических делах Тины не совсем силён. Лира Леры уже, кажется, покорена, наши там благополучно высадились, расчистили площадку...

- Этот ваш Алан, - повторяет Лена, - зачем же он?..

- Он - киборг, - говорю я то, что знаю наверняка.

- Он киборг, - удивляется Лена, - он не человек?

- Он киборг, - повторяю я, - он весь из железок и пластика... Есть, правда, в нём и мясо, и печёнки-селезёнки, и сердце, и...

- И мозг?

- Да, а как же! Как же он без мозга - безмозглый?

Лена молчит.

- Брось, - говорит она, - Рест, брось. Не разыгрывай меня.

Теперь запонки...

- На, - говорит Лена, - они здесь. Нет, правда? Он киборг?

- Насколько я знаю.

- А Тина?

Я делаю вид, что занят этими чёртовыми запонками.

- Давай я, - говорит Лена.

Тишина.

- А Тина? - снова спрашивает Лена, когда мои манжеты побеждены сверкающими запонками.

Я сажусь в кресло, понимая, что пока Лена не уяснит для себя, как наша Тина связана с Аленом, с Лирой и Лерой, и с Трисмегистом... Да я и сам давно хочу распутать этот космический клубок.

- Так вот, - говорю я, и рассказываю, стараясь увязать в стройную логическую цепочку все имена и события, связанные с нашей программой завоевания Пирамидой близлежащих космических просторов, так вот

и Ален выполнил свою миссию, понимаешь? Кончилась батарейка! И Тина пустила его в расход. Не тащить же лишний вес на Леру! Понимаешь?

- У него же здесь дочка осталась. На Земле.

- Да, осталась... Лера. Лера - это плод, дитя Алена и нашей «Милашки», живёт вот уже седьмой год, развивается без каких-либо признаков...

- Дитя киборга и железной мамы? Вашей «Милашки»?

Я не отвечаю. Ясно и без слов - наша Лера...

- И что? - спрашивает Лена.

Я не знаю, что на это сказать.

- Ага, - говорит Лена, - ясно-ясно, теперь ясно... А Иван ваш, значит, тоже?..

- Да, - говорю я, - он согласился. Он там и останется на этой Лире с экипажем... Там их семеро...

- Семеро? И Волошин с ними, капитан «Дракона»? И... Элон... как там его - Маск? А что Кинг? А Тина?..

- Нет. Ни Маска, ни Волошина, ни Тины там нет. Все они здесь. Тина с Маском давно затеяли это предприятие... И они со Стивеном...

- Ты мне ни разу не говорил.

- Да я до сих пор в это не верю. Знаешь, с этой Тиной...

- А Волошин? Он же руководитель...

- Нет, уже нет. Иван его просто выгнал из команды. Волошин, как и вся эта шушера, ну, как и Переметчик, и Авлов, и Валерочка Ергинец... Ну, ты понимаешь, о ком я говорю, все эти мокрицы и планарии, вся эта дерьмовая каша-малаша... упыри... Трепло и...

- Знаю, знаю, - говорит Лена, - не белей. Не злись. Тебе надо сегодня быть сдержанным и красивым.

- Так не зли.

- И, значит, Тина с Маском решились-таки...

- С Жорой.

- Что «с Жорой»? Он что - тоже? Он тоже улетел?

- Они с Жорой так решили... Пора в Космос!

- Ой, - восклицает Лена, - вставай, нам пора... Расселся!.. И как же они...

- Да, - говорю я, выбираясь из кресла, - как-то так...

- А Элис? - спрашивает Лена, вертясь перед зеркалом, - а твоя Ли?.. Она тоже...

Не забыть позвонить Виту! У меня все деньги вышли!..

- Пистолет не забыл?

Вот! Вот-вот - не забыть пистолет!..

Вот тебе, Тинико, и конкретика - пистолет!

Полная!..

«Прямо на небесах... Густо заселены... (Ох... не пусты слова...) На небесах святых... Белые острова...».

Куда уж конкретнее!

- Это же про Лиру! - восклицает Лена.

А то!..

Белые острова...

А тут ещё эта Элис...

«Девочка пахла мелиссой, чаем и вечером, Слушала маму, гуляла после пяти, Девочка знала точно - если поместится, То обязательно в прошлое улетит...».

Или в будущее...

 

Глава 6

Прошло еще дней пять или семь прежде, чем мы утвердили список наших апостолов. Были споры относительно греков: Сократ или все-таки Александр? Македонский? Македонский! Полубог-получеловек, царь, каких мир потом и не видывал, завоеватель всего древнего мира, покоритель душ и сердец! Сократу было нелегко выдержать осаду и выиграть битву за место в нашем списке. И, надо сказать, по нашим земным человеческим представлениям, с нашими аргументами и требованиями к кандидату на греческий трон, он ее проиграл. Тайное голосование выявило девять белых шаров из двенадцати, брошенных за Македонского. Только Жора и Юра (они потом мне признались) были за Сократа. Аня, не задумываясь, бросила свой шар в лузу Македонскому. И Ия! Инзинер воздержалась. Сократ давно ее раздражал. Его речь-экстаз в свою защиту перед римским сенатом выводила ее из равновесия. Она даже цитировала отдельные фрагменты «Апологии» Платона и объясняла, почему они ей не нравятся. Защищалась Сенекой, этикой Спинозы и Канта и даже Фрейдом. Я с нею соглашался, но свой шарик бросил Сократу. Когда я читал его самозащитную речь, я просто не мог поверить, что еще две тысячи лет тому назад человек мог противостоять мнению толпы, судей, восседавших в амфитеатре сената в белых одеждах с торчащими вниз большими пальцами на вытянутых вперед руках. Сенат, конечно, голосовал иначе, но мне казалось, что они обошлись с ним, как император с гладиатором, как с рабом. Когда я ее в последний раз перечитывал, мне казалось, что это я сам произносил слова, которые говорил Сократ. Я его даже немножко подправил. Я бы с ними не лебезил, не ерничал, я бы резал им такую правду-матку в глаза, что их белые одежды в местах восседания взялись бы дурно пахнущими пятнами испуга.

Я, конечно же, был за Сократа!

В свои тридцать три Македонский был не по годам мудр и силен, но нам-то была нужна другая мудрость, не победителя, не завоевателя мира злой силой силы, но завоевателя мира непостижимой силой духа. Бесспорно, здесь подошел бы Иисус. Но Иисус был недосягаем, Он был вне нашего списка, Он не был ангелом нового мира, Он был и всегда будет Богом. О Нем особый разговор.

И Юля была категорична: «Не трогайте Иисуса!».

Кто-то прочил в греки и Аристотеля, и Гомера, и Архимеда с Зеноном и Анаксагором. Но они были явно слабее Сократа и Александра. Были проблемы и с Соломоном. Его гарем кого-то восхищал, но кто-то (кажется, Лесик) недоброжелательно относился к такой буйной мужской силе царя. Кто-то предложил Экклезиаста, кто-то Иова, а Ната даже Иоанна Крестителя. Об Иисусе никто даже не заикнулся. Досталось и Ленину. О Ленине, надо признать, говорили в черных тонах. При этом досталось и Марксу, и Энгельсу (своим трудом превратившего обезьяну в человека), и Маху с Фейербахом, и многим другим классикам марксизма-ленинизма. Сталин был убит наповал, а последние цари империи зла были просто растоптаны нашими сапожищами воинствующего нематериализма. Без замечаний прошли только Леонардо да Винчи, Эйнштейн и Иоанн Павел Второй. По отношению к ним все были единодушны: эти - наши.

- А что, - спросил меня Жора, - что ты думаешь о Юрином Гермесе?

Я только пожал плечами, мол, это - неподъемное дело.

О Тине он вдруг почему-то забыл! Или делал вид?

Можно было бы еще долго спорить, но все мы полагались в основном на выбор машины. Она нас не подводила. Она, бесчувственная, без всяких сюсюканий и сантиментов принимала единственно верное решение. Ее холодный разум был непреклонен: только так и никаких компромиссов. Мы верили ей.

Египтяне, конечно, вызывали у нас чувство опасения. Месть фараонов была у всех на устах. Мы старались об этом не думать. Только Жора над всем посмеивался:

- Бросьте, помрете, как мухи... Определенно! Лучше выкиньте этих фараонов к чертям собачьим.

И курил свою трубку, перебирая чётки.

- Надеюсь, вы Чингиз-хана включили-то в число первых? - спрашивает Лена. - Ведь он создал самую большую империю в истории.

- Да, Чингиз-хан... Да, конечно! Жора так и не смог натянуть тетиву монгольского лука. Да и я, собственно, оказался бессилен...

- А что апостолы? Матфей, Лука, Иоанн... Петр, Иуда?.. Разве вы не... Хотелось бы мне взглянуть на Иуду. Почему вы его не клонировали? - спрашивает Лена.

- Знаешь, - говорю я, - с Иудой случился конфуз. Он только и знал, что влюблялся в мальчиков. Лез с поцелуями к Иоанну, к Сережке Звереву...

- Почему же конфуз?

- В самом деле!

- Так вы его-таки клонировали? - спрашивает Лена.

- Как противовес.

- А Тину?

- Было не до неё.

 

Глава 7

Пришло лето. Список наших апостолов был окончательно утвержден недели две тому назад. Машине мы доверяли, но и собственной интуиции тоже. В списке не было, например никого из индопакистанской цивилизации, ни одного представителя из Америки, а ведь там тоже до сих пор высятся пирамиды, которым по несколько тысяч лет. Народы майя - удивительные люди. Чего только стоят их календари и запасы золота, золота...

Наступил июнь...

- Давненько на нашей сцене, - говорит Лена, - не являлась нам Тина.

- Ой, - прошу я, - только не напоминай мне о Тине!

- Что, она уже сдулась, - спрашивает Лена, - позолота спала с неё?

- Какая позолота, что ты такое несёшь?

- Фараонова, какая ж ещё? То она у вас Тина-шумерская, то Ассирийская... то вся в золоте... Как Тутанхамон с Клеопатрой!

- Лен, - прошу я, - брось...

- Или вы отправили её в космос?

Я продолжаю.

Все это время шла работа по подготовке и тестированию генетического материала. Труднее всего пришлось Ане и Юре. Все время капризничали геномы Хаммурапи и Эхнатона. Это и понятно. Биополе Хаммурапи Юра создавал, используя каменную стелу с его законами общежития. Двести восемьдесят два наставления. С каждым из них пришлось повозиться, чтобы составить окончательный электронный образ царя. Психологические характеристики фенотипа все время отсвечивали фиолетовым. Было ясно, что гений Хаммурапи не нуждался в корректировке, но по этому фиолетовому полю шла насыщенная черная полоса. Черная с красными крапинками. Что это? Мы ломали головы, гнули мозги. До тех пор, пока Жора однажды, проснувшись среди ночи, не выкрикнул.

- Это же его конец!

Мы тупо потирали сонные глаза: что значит «его конец»?

- Его же кокнули, - убежденно произнес Жора, - как и всех царей.

Мы не знали последних дней Хаммурапи. Никто ничего не мог сказать по этому поводу. Мы знали, что черные полосы в аурах обозначали насильственную смерть их носителей. Все без исключения, кто был убит, скажем, Архимед, Цезарь, Наполеон или Джордано Бруно, все они имели эти роковые черные отметины в своих аурах. У Джордано Бруно, правда, полоса была не черной, а горяче-красной, как и полагается при сожжении. Как и у Жанны д'Арк. Что означали красные вкрапления в черную полосу Хаммурапи, мы не знали.

- Значит, его не только грохнули по голове, но и поджарили, - заключил Жора.

Спать мы уже не могли.

- Может быть, врет какой-то закон, - предположил Маврин, - мне не нравится его сто девятнадцатое правило: «Око за око, зуб за зуб». Представьте себе, что все мы должны каждому, кто нас обидит дать в глаз. Я всегда готов обидчику подставить другую щеку.

- Это правило не сто девятнадцатое, а одно из первых, - заметила Инна.

- Иисус куда тоньше, куда нравственнее и убедительнее вашего Хаммурапи, - продолжал Маврин, - жаль, что мы Его не берем в свою Пирамиду. С Ним мы были бы, как у Бога за пазухой.

Были и другие трудности. Особенно наседал султан Борнео: почему нет в списке его имени?! Он шутил, но в этих шутках было столько правды и желания увидеть своего двойника, что Аня пообещала султану включить его первым в следующую партию наших клонов.

- У тебя еще будет возможность, - сказала она, - лелеять и холить свое молодое тельце.

Между тем, у меня тоже были свои амбиции. Мои клеточки просились, просто рвались на волю. Они тайно существовали уже несколько лет, были полны сил и желания увидеть свет и готовы были по первому моему приказу ринуться завоевывать себе место под солнцем. Я ждал. Не знаю почему, но мне не хотелось клонировать себя вместе с первой партией наших апостолов. Не могу объяснить причин опасения, но внутренний голос говорил мне - нет, не сейчас. Если бы я мог тогда знать, о чем предупреждал меня этот мой голос. А выяснять у машины было, как всегда, лень. Просто лень. Аня и Юра тоже не решались. Только Жора был не против.

- Мой клон, - изрек он уверенно, - даст фору всем этим Тутанхамонам и Цезарям. Хочу вам напомнить, родные мои, что как и три тысячи лет тому назад, жить сегодня не стало проще и веселее. Жить стало куда тяжелее, просто вредно. Да, жить вредно. Вот о чем я хочу вам напомнить.

Он помолчал и добавил:

- Мой и Тинин! Наши клоны... Тинин и мой!

- Тебя мы как-нибудь слепим, - сказал Стас, - но где мы возьмём Тинин?

- Как-нибудь, - сказал Жора, - мне не надо. Мне надо, чтобы мой получился крепеньким, этаким... Чтобы...

Жора улыбнулся.

- И Тинин, - затем сказал он. - Как только мы её разыщем...

Он посмотрел на меня с недовольной ухмылкой, мол, долго ли ты ещё собираешься ёё искать! Зачем-то даже устрашающе, как пёс на кота, оскалил свои крепкие зубы, мол загрызу тебя, черепаху нерасторопную, и добавил:

- ... и как только она появится среди нас - мир перевернётся!

Знать бы ему, как он был прав! И неправ. Одновременно. То, что случилось потом перевернуло не только нашу жизнь, но и наше представление о жизни. О ее смысле, о судьбе. К этому, как вскоре оказалось, Жора был не готов. Определенно! И его формула «Нужно быть готовым ко всему» дала ему первую пощечину.

- Так вы-таки Тину нашли? - спрашивает Лена.

- А как же! Нельзя было не найти - Жора б загрыз!

Только я, Жора и Юра... и Наталья, и, конечно, Стас знали о том, что у нас есть материал для клонирования как наших апостолов, так и каждого из сотрудников.

- Хорошенькое «только», - говорит Лена.

- Да. И Аня. Это был как бы золотой запас нашей рабочей группы. И каждый, кто входил в эту группу автоматически становился донором материала для собственного клонирования. Это было не сложно, так как клетки можно было получить не только из кожи или волосяной луковицы, но и из крови, слюны... спермы... Занимался у нас этим Стас.

- Спермы?

- Он был как бы начальником отдела кадров и тайным агентом по сбору и содержанию генной информации наших сотрудников.

- И спермы?! - не унимается Лена.

- Золотой запас, - говорю я, - строителей Пирамиды. Наш «золотой миллиард». Строителей нового мира... Вдруг какой-нибудь очередной всемирный потоп! Что тогда? Теперь мы научены горьким опытом, теперь мы прозорливы и запасливы. Мулдашев рассказывал, что в пещерах Тибета на этот самый случай всевселенской катастрофы штабелями лежат в анабиозе какие-то люди - отборный материал человеческой расы для продолжения рода. Мало ли что может случиться с человечеством! Вдруг атомная война! В Тибете люди, у нас - геномы. Лучших людей! Жора, Аня, Юра, Юля... Радетели процветания и добра. Генофонд планеты...

- И Тинин, конечно? - спрашивает Лена.

- Откуда ж ему у нас взяться! Тины пока ещё не было и в помине.

То лето только начиналось.

- Слушай, - говорит Лена, - если бы кто-то там стал читать твою книгу про твою Пирамиду, опус, который ты и не собираешься писать и никогда не напишешь...

- Ну?..

- ...если бы даже я взялась её прочитать...

- Ну?..

- ...я бы давно, на первых страницах...

- Что?!

- ...выкинула бы её на фиг!

- Не-а, - возражаю я, - не выкинула б!

- Почему же «не-а»? - спрашивает Лена. - Эта ваша Тина... Вы с нею... Да ни у кого бы не хватило терпения дочитать до конца эту тягомотину с вашей Тиной... Даже я её уже ненавижу! Тинатинатина... Но пустота же! Пыль!..

- Лен, - говорю я, - у тебя же хватит?

- Разве что у меня.

- Тебе же хочется знать, кто же на самом деле эта наша Тина?

- Мог бы и сказать... Садюга!..

Хм!.. Могла бы и сообразить...

- Прочитаешь - узнаешь...

Мне не хватало только усесться какую-то книгу писать!

Ага, разбежался...

 

Глава 8

Я вырывал ее из цепей повседневности. Я, человек огромной жизненной силы и необычайной душевной теплоты, тянул ее в гору, на вершину совершенства.

- Не гонись за знаниями, - поучаю я, - пусть они сами найдут тебя.

Юля очень серьезно настроена познать устройство мира, но при этом не лишена чувства детской простоты.

- И что же твой султан, - спрашивает она, - до сих пор еще верит в твою Пирамиду?

- Верит! Бруней, - говорю я,- очень маленькая страна на одном из самых больших в мире островов - Борнео. Здесь приютился маленький рай: огромное разнообразие животных и растительных видов, нигде более не встречающихся на нашей планете. Еще Дарвин назвал этот остров «надежным домом для некоторых наиболее экзотических видов». За десять лет ученые открыли на острове около 361 нового вида растений и животных. Из-за вырубки лесов на острове сейчас сохранилась только их половина.

- Ты уверен, - говорит Юлия, - что строительство твоей Пирамиды не разрушит этот рай? Ни разу не видела борнейского гиббона!

- А борнейскую пантеру? Ты скоро увидишь их живьем!

Взаимопонимание - величайшее из чудес. Так в чем же дело? Через неделю она признает: требуется язык взаимопонимания. Язык, доступный каждому, как каждому воробью доступен язык запаха зерна или продолжения рода.

- Да, - говорю я, - попробуй напоить верблюда, не испытывающего жажды! Закон потребления воды сидит в его шкуре, в горбах, и никто не в состоянии этот закон изменить. А люди? Тянут, тащат, прут, копят, прячут... У гроба ведь нет карманов. Требуется жертва. Такая же, как Иисус. Его иго...

- Какая прелесть! - говорит Юля, - Его иго!..

- Самопожертвование ради взаимопонимания и обретения повсеместного счастья. Разве не так?

Она снова кивает, она согласна.

- Нужна жертва?! - восклицает Юля, - как это здорово! Слушай, ты - ненормальный!

Затем, взяв в руки книгу, читает вслух:

«Китайская династия Цин достигла своего величайшего расцвета в ХIII веке: ее власть распространилась на Монголию, Тибет, Туркестан, а также Бирму, Непал и Аннам (современный Вьетнам). В то время, как размеры и богатство империи возрастали, экспансия европейцев, искавших новые рынки для торговли, угрожала ее безопасности и стабильности...».

- Ты слышишь меня?

У меня второй день раскалывается голова: как они могли узнать мой телефон? Он известен только узкому кругу людей: Жоре, Юле... Неужели они вскрыли ящик моей электронной почты? Неужели арабы тоже напали на наш след?

- Ты слышишь меня? - Юля повторяет свой вопрос.

Я искренне обрадовался, когда выяснилось, что почта не взломана. Но решительно ничего не меняется - нужно быть начеку! Само собой разумеется, что один неосторожный шаг и все наши усилия... Да, до этого уже дошло!

Мне не хотелось бы подвергать риску Юлину жизнь. Я и предположить не мог, что даже здесь нас может подстерегать опасность.

- Как ты думаешь, - спрашивает Юля, - экспансия китайцев угрожает миру?

Как все-таки нелегко, думаю я, спрятаться сегодня от преследующего тебя по пятам, современного мира! Немногим это удается. Даже в голой пустыне ты как на ладошке!

- Похоже, - говорю я. Чтобы что-то сказать.

Знакомство с масштабным дубайским проектом «The World» придется отложить. Жаль! Здесь в Персидском заливе планируется создание трехсот искусственных островов (да они уже созданы!), имитирующих карту всего мира, на которых можно было бы начать строительство Пирамиды. Что ж, пока и эта возможность откладывается.

- Боттичелли, - говорит Юля, - мой любимчик, Боттичелли и...

Она закрывает глаза и умолкает.

- У китайцев, - говорю я, - земля просто горит под ногами.

- Ты так и не ответил - мы катаемся сегодня на лыжах в Скай-Дубае?

А я надеюсь, мы еще успеем окунуться и в Эгейском море.

- Э-гей! - восклицаю я, - поторопись, милая!..

Надо сматываться! Какой там Скай-Дубай, какое море?!!

И ни единой мыли о какой-то там Тине!

- Лёша, - спрашивает Юля, - у нас всё получается?

- Само собой, - говорит Карнаухов, - а как иначе?!

 

Глава 9

Когда, казалось, что все точки над «i» были расставлены, Жора, как это обычно бывает, предложил остановку с оглядкой на проделанную работу.

- Итак, - сказал он, - давайте посмотрим, что у нас есть. Шумеры, Ассирия, Египет, Иудея, Китай, Индия, Греция, Рим, Византия, Осман-паша, где-то там Скифия, норманны, гунны, Аттила, затем Возрождение, затем Просвещение, все революции вместе взятые, затем Европа и весь современный мир, наконец, Америка, СССР и затем его распад, наконец, замаранная войной помаранчевая Украина... И вот даже разбушевавшаяся вовсю Африка...

Из всего этого нелегко выбрать не то что дюжину - сотню...

- Первые шумеры, - вставил Али, - это ясно. Хотя первый человек был обнаружен, кажется, в Африке. Или в Китае?

- Артур Кларк, - говорит Аня, - написал новый роман, сюжет которого завязан и зиждется на расшифровках знаменитых шумерских папирусов, найденных в Верхнем Египте еще в 1945 году.

- Ань, - восхищается Дженни, - ты такие книжки читаешь!

- Там, - продолжает Аня, - с планеты Нибиру в нашу Солнечную систему прибыли и космические пришельцы. Они упали с неба на Землю, которая уже была населена человекообразными существами, доработали их генетически... Они-то и стали основателями нашей цивилизации. Это было четыреста пятдесят тысяч лет тому назад. Уже тогда были применены методы генной инженерии...

- Кларк хорошо закрутил.

- Дашь почитать?

- Никаких выкрутасов, - говорит Ицхак, - шумеры - это не его выдумка. С шумеров, как известно, началась наша цивилизация, и я хотел бы...

- А знаете, какой первый город на планете?

Юра даже снял очки, чтобы лучше видеть наши вопросительные физиономии. Но без очков он, похож на беспомощного ребенка.

- Не знаете. Первый город на земле не Ур и не Урук, не... не... не... и не Рим, и не Иерусалим, ясно, что и не Чикаго, и не Нью-Йорк или Лос-Анджелес...

- Первый город на земле - это Рио-де-Жанейро, - заявил Джо.

- Э-а, - произносит Юра и надевает очки, чтобы видеть наше всеобщее изумление, - первый город на земле - И-е-ри-хон.

- Где это? - спрашивает Сесиль.

- Это? Это на Иордане. Иудея, Израиль... Это на той стороне земли.

Мы развлекались... Городами и странами... Целыми континентами...

Наконец, были выбраны первые двенадцать апостолов новой жизни. Их следовало бы назвать: Хаммурапи, Эхнатон, Соломон, Сократ, Цезарь, Конфуций, Леонардо да Винчи, Коперник, Наполеон, Эйнштейн, Иоанн Павел II, Ленин.

- А Гермес? - спрашивает Лена.

- Ну, ты же знаешь, - говорю я, - что мы не понимали, как к нему подступиться. Биополе этого золотоволосого голубоглазого атланта было напрочь блокировано. И мы как не бились...

- И Тина вам не смогла помочь?

- Ха! Её же еще не было! А эти - двенадцать...

- С Чингиз-Ханом, - говорит Лена, - вы все-таки тоже дали маху.

- Да, пожалуй...

- Его империя была в два раза больше империи Александра и равнялась всей Западной Европе. Жуткая мощь! Какое всепобеждающее величие! И только лишь с помощью лука и стрел... И конницы, и, конечно, смертоносной конницы... Человекоконь с луком наперевес! Выскочивший из мифа и воскресший кентавр! Воплощенная дикость! А ты умеешь сидеть на лошади?

- А как же! На карусельной!.. Так вот эти двенадцать... Их преподнесла нам машина, и мы решили остановиться. Да! Мы согласились с ее доводами. И каждый нашел в них свое оправдание: таковы были критерии отбора. Двенадцать ровненько. (Кто же из них Иуда?). В список не попали ни Адам, ни Ной, ни Навуходоносор, ни Александр Македонский, ни Шекспир, ни Августин, ни Карл Маркс... Не попали многие, наидостойнейшие, колоссы и титаны всех времен и народов, тот же Микеланджело и тот же Толстой, Достоевский, Сталин... Хотя ни Гитлер, ни Сталин, ни Ленин, ни даже Брежнев не могли обрести новую жизнь по известным причинам. Но Гомер-то, Гомер!.. Даже ему не нашлось места в нашем перечне знаменитостей. Зато вскоре легко втиснулся туда Ленин. А потом и Тутанхамон...

- Какой-то фараонишко, - равнодушно констатировала Тая.

- Ты прилип к своему Ленину, - бросил мне как-то Жора, - как жвачка к заднице.

Я и в самом деле возлагал на клетки крайней плоти вождя большие надежды. Добытые мною у служителей Мавзолея за сотню долларов, они уже истомились в ожидании своего звездного часа. Мир тоже ждал нового пришествия Ленина, как второго пришествия Христа.

В течение целого лета я убеждал Жору и Юру в том, что Ленин был как никто другой близок к цели. И совершенно неважно, настаивал я, как он шел к этой цели. Мы ведь идем-то другим путем.

- Слушайте, - сказал Жора, - с вами с ума сдуреть можно.

В подтверждение своих доводов я даже обещал предоставить математическую модель ленинских принципов построения коммунизма. С тех пор как я подружился с марксизмом-ленинизмом, я вполне довольствовался теми идеями и выкладками, которые в свое время стали путеводной звездой для людей. Я даже нашел удовлетворение своему самолюбию в том, что мужественно отбивал все нападки на Маркса и Ленина, защищая искренность их побуждений. А вскоре мне представился случай создать виртуальную модель коммунизма. Да-да, я набрался храбрости и мы с Мишей построили-таки этот всеми развенчанный коммунизм. Виртуальный, машинный. Жора был в восторге. Но у него были и свои возражения.

- Я иногда вот о чем думаю, - сказал он, - почему же Ленин, создавая свою теорию строительства коммунизма и воплощая ее на территории России, не принял Христа?

- Ты уже спрашивал об этом, - говорит Лена.

- Жора не раз возвращался к этому вопросу: почему?! Он искренне удивлялся Ленинской слепоте. Искренний поборник справедливости, ратовавший за счастье каждого на этой грешной земле, не мог ведь просто так взять и отмахнуться от Нагорной проповеди, перевернувшей умы многих поколений и до сегодняшнего дня приводящей в восторг своей изысканной ненавязчивой простотой миллионы людей на планете. Неужели он с карандашом в руке не читал Евангелие от Матфея или Луки, или от Иоанна? Как того же Маркса, Маха или Фейербаха? Читал. Читал! В его «Философских тетрадях» ни слова об «Апокалипсисе» Иоанна! Читал!!! Так в чем же дело? Он не мог поверить в воскресение Христа? Многие не верили. Многие и сегодня не верят. Попы, конечно, попы исказили Его учение. Религия - опиум для народа. Может быть. Религия - все это нагромождение ряс и обрядов, сытых заросших рож и тонкоголосых плаксивовоющих фарисеев, весь этот ладанный смрад и сверкание тяжести золотых крестов на жирных пупах, все это не может не действовать на чувства верующих. Но святое учение Христа о том, что Небо может упасть на Землю, что и на земле могут царить небесные добродетели, что восторжествуют-таки красота, нежность, справедливость и любовь, это учение, указавшее человеку Путь на Небо, не может не стать фундаментом для строительства новой жизни. Христос старался как мог. Изо всех сил, кровью и потом. Он убеждал нас следовать за Ним. Двадцать веков подряд, изо дня в день. Ленин не мог этого не видеть. Ленин не прислушался. И чем, позволь спросить тебя, закончилась его социальная инженерия? Пшиком! Нужно быть слепым, чтобы не видеть бесконечные толпы людей, следующих до сих пор за Иисусом, как овцы за поводырем; нужно быть глухим, чтобы не расслышать животворную мелодию Его «Любите друг друга» и набат колокольного звона Его «Горе вам, фарисеи и книжники...». Оказалось, что ни одно из учений за все эти годы не привело человечество к желанной цели. Ни диктатура, ни олигархия, ни военные, ни... Ошибка в том, что никто не учитывал роли биологического начала в человеке. Как же возможно отмахиваться от биологической целесообразности, а в основу развития и стремления к счастливой жизни людей класть политические и экономические камни? Никто еще не строил счастье человечества на фундаменте из генов. Жора, бесспорно, как всегда был прав: все дело в генах. К ним нужно прислушиваться.

Я прислушался:

Говорят: за спиною горят мосты и Гоморры ор,

Не смотри назад - непокорный застынет взгляд.

Говорят... Кто нашептывал в уши вам этот вздор?

Он уж точно не ел с руки теплый виноград...

Я прислушивался...

Мы изменили уровень требований, уменьшили проходной бал, снизили планку. Не могли же мы просто взять и выбросить на помойку истории их геномы! Африканца Отелло или Чемберлена, или Кассиуса Клея, или Мартина Лютера Кинга, мы так и не решились взять в список. Поль Робсон? Нет, он тоже не прошел в наши списки. Обама? Тогда мы еще не знали этого имени. Об Иисусе - и речи не могло быть! Возможно, это и стало причиной трагедии...

- Ты-то, - говорит Лена, - ел с руки...

«... и Гоморры ор...».

- ... теплый виноград...

И горят мосты...

Говорят...

«Тиннн...».

 

Глава 10

- Готово...

Однажды, когда, казалось, что мы уже не сдвинемся с мертвой точки - не все так гладко в нашем деле, как порой кажется - однажды Юра подошел к нам с Жорой, мы как раз только-только закончили третью партию в теннис (2:1 в его пользу, Жора торжествовал победу и был в приподнятом настроении), Юра подошел, бросил свою спортивную сумку на корт и, хлопнув меня по плечу, тихо и не выявляя никаких эмоций, произнес это долгожданное слово:

- Готово, - сказал он и улыбнулся.

Жора сидел, развалившись в плетенном кресле, разбросав свои белые крепкие ноги в новеньких кроссовках по сторонам и вытирал со лба огромным синим полотенцем несуществующий пот.

- Хочешь сыграть? - спросил он у Юры, - я сегодня очень силен.

Юра продолжал улыбаться.

- Правда, - сказал я, - не может быть?

- Правда, - сказал Юра, - можно начинать. Жаль, что мы так и не осилили Гермеса.

Жора прислушался и сказал:

- Сегодня пятница, корабли не выходят из гавани. А в субботу сам Бог не велит работать. Значит, начнем в понедельник. Все новые дела умные люди начинают с понедельника. А Гермес твой... Никуда не денется.

- Давай, - сказал Юра, - давай сыграем. Я выбью из тебя эту победительную спесь.

- Попробуй, - сказал Жора и выбрался из кресла.

Обнаженный по пояс в белых спортивных трусах, весь белый как снег (загар всегда боялся его кожи), с синими глазами и с теннисной ракеткой в правой руке, он был похож на древнюю греческую статую, изваянную в честь победителя Олимпиады.

- Аня уже работает, - сказал Юра и, согнувшись в три погибели и прыгая на одной ноге, стал стягивать с себя спортивные брюки.

- Кто первый?!

Мы с Жорой прокричали этот вопрос одновременно. Юра как раз освобождал от штанины вторую ногу и ничего ответить не мог. Мы с Жорой терпеливо ждали. Жора подошел к Юре и поддержал того, чтобы он не рухнул на корт, запутавшись в собственных штанах.

- Как и решили, - наконец произнес он, - первый - Ленин. С ним нужно поторопиться. Поговаривают, что мумию вот-вот предадут земле.

- Ладно, - сказал Жора.

- Ленин так Ленин, - сказал я.

Иначе и быть не могло. В так называемой культуре клеток у нас хранились лишь клетки Ленина и Иоанна Павла Второго. Они и должны были быть пущены в дело в первую очередь. Сначала Ленин, затем Папа римский.

- Да, Ленин, - сказал Юра, - мы же решили.

Он неуклюже залез в длинные цветастые шорты, помахал руками, разминаясь, два-три раза присел, припав на левую ногу (его всегда подводило правое колено), наконец извлек из чехла ракетку, и кивнул Жоре, мол, я готов.

- Ленин, - сказал он еще раз, - а вы кого хотели? Ленина у нас хоть отбавляй. Он уже засиделся в наших термостатах. Как бы не взялся душком... Его нужно привлечь в первую очередь.

Это было ясно и без Юриных уточнений. Клетки Ленина из его крайней плоти, добытой мною у служителей мавзолея за сотню долларов, кажется за сотню, уже истомились в ожидании своего звездного часа. Мир тоже ждал нового пришествия Ленина, как второго пришествия Христа.

- А вот и наша Анюта, - сказал Жора, указывая глазами на подходящую к нам Аню, - как там наш дедушка вождь?

- У меня есть полчаса, чтобы побить здесь самого сильного, - сказала Аня, - кто готов принести себя в жертву?

- Я не только самый сильный, - сказал Жора, - но и самый благородный. Иди, дай Юрке жизни.

Он широким щедрым царским жестом правой руки, словно даря половину царства, предоставил Ане свою часть теннисного корта.

- На, - сказал он, - убей его.

И отдал Ане свою ракетку.

- Я готова, - крикнула Аня Юре, стоя согнувшись на широко расставленных полусогнутых в коленях ногах в конце своей площадки и раскачиваясь из стороны в сторону, как заправский теннисист, - ну-ка, давай!..

Мы с Жорой отошли в сторону.

- Поздравляю, - сказал Жора и дружески хлопнул меня ладошкой по плечу, - сегодня прекрасный день.

- Да, - сказал я, - поздравляю...

Мы улыбнулись друг другу. Мы понимали: если удача нам будет сопутствовать, этот день станет точкой отсчета нового времени. А все было за то, чтобы не произошло ничего чрезвычайного. У Ани было прекрасное настроение, и это был хороший признак того, что все идет, как по писаному. На нее возлагалась ответственность за начало эксперимента, и мы ей доверяли. И все наши искусственные матки, все эти железные леди, как их называл Стас, все двенадцать, тоже были готовы принять наших питомцев. Юра еще две недели тому назад сообщил об абсолютной готовности.

- Мы как космонавты, - рапортовал тогда он, - готовы выполнить любое задание родины и правительства.

Пока Аня с Юрой сражались на корте, мы с Жорой молча наблюдали за ними. Сказать было нечего. Слова были просто лишними. И Аня, и Юра, и мы с Жорой, все мы прекрасно осознавали, что значат вот эти минуты для будущего человечества. И Анины вскрики, когда ей не удавалось укротить лихо закрученный Юрой мяч, были не криками отчаяния, а способом разрядки колоссального напряжения, которым было переполнено ее красивое прыткое тело. Юра только ахал при подаче, стараясь держать на лице улыбку. Так он держал себя в руках.

- Хэ-эх! - только и слышалось с его стороны.

Игра продолжалась не более трех-четырех минут.

- Да, - Жора оторвал глаза от играющих и посмотрел на меня, - что с Тиной? Пора бы уже...

- Да, - сказал я, - всё готово. Через день-другой начинаем.

- Наконец-то, - сказал Жора, - надо-надо уже... Видишь же!

Я кивнул: вижу!

«Тиннн...».

- Все, - крикнула Аня, - o'key!..

Она побежала к сетке и, дождавшись, когда подойдет Юра, подала ему руку.

- Ты победил, - призналась она, - ты сильнее.

- Ань, - сказал Юра, - счет пока один ноль в твою пользу. Сегодня ты самая сильная, ты же знаешь. Сегодня и всегда. Ты - непобедима!

Они подошли к нам.

- Аню-у-та, - тихо произнес Жора и обнял Аню за плечи, - ты - гений.

- Я знаю, - сказала она и в ее глазах заблестели слезы.

Да, было отчего разрыдаться. Труднее всего было, конечно, ей. Мы же - мужики! Мы рассчитывали на нее, мы надеялись, мы знали, как нелегко взять на себя такую святую роль, как рождение новой эры. Но никто из нас не в состоянии был ей помочь, взять на себя ее обязанности, сыграть ее роль в этом чудесном и непомерно ответственном спектакле. Это был приговор времени, вердикт, вынесенный самим Богом. Ничего бы не случилось, если бы что-то там не заладилось, не удалось, мало ли что могло помешать открытию века! Правда, это был бы такой срыв, такой для нас удар, ударище, от которого мы бы не скоро пришли в себя. Проигрыш, поражение, край, крах... Многие бы, я в этом был уверен, бросились бы от нас наутек, кто-то бы - предал. Такое случается...Но, слава Богу, кажется, все получилось. Бриллиантики слез в Аниных глазах свидетельствовали о первых признаках неудержимой радости, переполнившей не только Аню, но и каждого из нас. За долгие годы ожидания это была первая победа. Ее слезы были наградой всем нам за наш труд и терпение, и верность своему делу.

Во всяком случае, Ленин уже оживал. Воскресал. Ядра его клеток были полны жизненной энергии, они уже зацепились за жизнь и теперь локтями пробивали себе дорогу в будущее.

Воскрешение...

Мы не произносили подобных слов, но уши наши слышали их.

- Сколько было ядер в исходном материале? - спросил Жора.

Чтобы Аня пришла в себя.

- Пятое разведение...

- Ты выбрала самое сильное, мощное, самое воинствующее, ленинское ядро... Самое живучее.

Аня кивнула:

- Конечно!

Мы знали, что из фракции тугих сочных жизнеспособных ядер, было отобрано лишь одно, хотя большинство из них тоже могли стать Лениными. Тучи Лениных - как саранчи. Такое вряд ли могло прийти в голову нормальному человеку. Мы были ненормальными? В какой-то мере, в какой-то мере...

- Не бережешь ты крайнюю плоть вождя, - пошутил Жора, - одно-единственное из десятков тысяч... Сколько было бы юных ленинцев?! Тьма!..

Ленин и теперь живее всех живых, - сказал Юра.

- Аня, - сказал я, - ты теперь наша Ева.

- Да...

- Мадонна, - сказал Юра.

- Да...

- Ты наше золото, - сказал Юра, - ты подняла глаза людей к Небу. Да-да! Царица Ра! Если завтра солнце взойдет, то лишь благодаря твоим усилиям, твоей старательности и щепетильности...

- И твоей обворожительной божественной улыбке, - сказал Жора.

- Вы все людоеды, - сказала Аня и смахнула ресницами очередную слезу, - каннибалы и антропофаги... Крррровопийцы ненасытные!..

Аня растрогалась.

- Он тоже будет лысый? - спросил Жора.

- Златокудрый, - отшутилась Аня. - Как ты.

- Теперь нужно искать геном Нади Крупской. И Инки Арманд. Без любовницы вождь - не вождь. Доказано историей.

- А Горбачев?

- Какой из него вождь, - сказал Жора, - комбайнер. Подкаблучник и надутый павлин...

- В своей Нобелевской речи ты его нахваливал, - сказала Аня.

- Я хвалил его только за то, что он развалил твой Союз. За это же его хвалил и Нобелевский комитет. За мир во всем мире! Разве он не достоин похвалы?

- Сыграем, - предложил Жоре Юра, - ты как?

- С радостью, - воскликнул Жора, - а-ну, становись!..

Они начали новую партию, а мы с Аней побрели к океану.

- Как раз сегодня, - сказала Аня, - нужно было начинать. Сегодня Ленин попадает во все свои циклы.

- Я знаю, что ты все сделала правильно.

- Я сама приняла решение.

Аня не оправдывалась. Ей нужно было просто выговориться.

- Идем купаться, - сказал я.

- Я просчитала: он должен родиться 22 января.

- Сегодня июнь, начало лета.

- Да, семимесячным, - сказала Аня.

- Недоноском, - вырвалось у меня.

- Мы его хорошенько подкормим, стимульнем гормончиками, он будет у нас первым красавцем.

- Надо надеяться.

- Слушай, у тебя же скоро день рождения, - сказала Аня, - хочешь, я подарю тебе?..

- Ты уже подарила, - сказал я, - Ленин - это лучший подарок.

- Нет, - сказала Аня, - не Ленина...

- Идем купаться, - снова предложил я и взял ее за руку.

 

Глава 11

По всем показателям жизнеспособности, отобранное Аней и Юрой ядро клетки крайней плоти Ленина превосходно прижилось в энуклеированной яйцеклетке, которую мы вскоре внедрили в стенку искусственной матки. Все приборы режима жизнеобеспечения свидетельствовали о том, что яйцеклетка с радостью приняла ленинский геном и теперь, как наседка яйцо, будет согревать его своим теплом до самых родов. Впереди были долгие полтора месяца, и нам нужно было просто набраться терпения. И следить за развитием зародыша. Пришла очередь Папы. Его клеточки Жора добывал самостоятельно, пробившись к нему на аудиенцию, когда тот приезжал в Польшу. Жора рассказывал, как он ломал голову, чтобы раздобыть хоть какие-нибудь клетки понтифика. Пришлось сделать надрез на указательном пальце правой руки и затем обмотать ранку на концевой фаланге узкой полоской двустороннего скотча так, чтобы липкая сторона оказалась снаружи. Эта хитрость позволила дважды заполучить волоски с тыльной стороны Папиной ладони. Первый раз, когда Жора целовал поданную ему руку понтифика и второй раз - при прощании.

- Я даже зубами старался вырвать волоски, - рассказывал Жора, - но боялся укусить Папу. А лейкопластырем удалось депилировать целых семь штук.

Клетки понтифика, полученные из волосяных луковиц, прекрасно жили себе поживали, прилепившись к стеклянным подложкам в пенициллиновых флакончиках, жили не тужили. Они прекрасно делились, пролиферативный пул был очень высок, словом, давно были готовы воплотиться в новую жизнь. Вот и пришла пора. С ними были проделаны те же операции, что и с клетками Ленина. Популяция ядер тоже получилась безукоризненной. Ядра светились, сияли, смеялись. Они были полны жизни, просто хохотали, переполненные ожиданием прекрасного будущего.

- Папаша невероятно крепок, - радовался Юра, - он посвежее Ильича и куда жизнерадостнее. Вы бы видели его калий-натриевый насос: качает как при пожаре. Этот внутриклеточный пожар был для нас слаще меда и пуще всяких там призывов и лозунгов вдохновлял на подвиг во имя спасения человечества. Громко сказано? Да нет. Так на самом деле и было. Как только мы, часами вглядываясь в показания приборов, обнаруживали, что клеточки оживают, что у них разбухают митохондрии от избытка энергии жизни, что поверхность внутриклеточной сети обзаводится скоплением рибосом для продукции белка, что клеточная поверхность захватывает, как голодная рыба ртом, захватывает из окружающей среды питательные вещества, а лизосомы их активно переваривают, что жизнь внутри клеток бьет ключом и ничто не может ее остановить, мы приходили в совершенный восторг. Ай, да мы! Ай, да сукины дети!

Итак, Ленин и Папа Римский стали первыми. Модуляторами и биостимуляторами роста Аня с успехом провела временную коррекцию зиготы понтифика так, что его роды по прогнозу приходились на конец июня. Это всех нас устраивало.

- Слушайте, вы просто кудесники! - восхищалась Ната Куликова.

- Боги! - вторила ей Юля.

И снимала, снимала своей камерой каждый наш шаг. Мне казалось, что и все наши мысли были запечатаны в эту камеру. А Юта к этому торжественному моменту сочинила даже какую-то ораторию. У нас прослезились глаза. Я тоже был всеми доволен: большего я и не требовал.

Еще день ушел на переход к следующему апостолу. Эйнштейн! С ним было сложнее, так как ни одна волосяная луковица из волос его головы, которые нам удалось добыть в Америке (это еще один детективный сюжет), не дала роста в клеточной культуре. Аня с Юрой просто сбились с ног, но ни один посев не имел успеха. Пришлось брать волос из бороды гения. Или из усов. Мы даже не знали его происхождение. В том, что это была луковица Эйнштейна, сомнений не было, но откуда ее вырвали, мы не знали. Не все ли равно? Аня провела предварительную подготовку клеток, поместив их в индивидуальное биополе Эйнштейна, хорошенько, как только она умеет это делать, поколдовала над ними, попробовала культивировать и получила прекрасный обильный рост.

- Bon anniversaire, милые! (С днем рождения! - Фр.) - радостно приветствовала она новорожденных.

Пришлось поволноваться. Без Эйнштейна генерация наших апостолов выглядела бы бледновато. Эйнштейн - это Эйнштейн! Он без всякого рычага взял и перевернул землю с головы на ноги. Теперь каждому стало ясно, что все в мире относительно, что... Ясно ведь? Теперь каждая домохозяйка и каждый сапожник знают, что если...

Архимеду для этого нужен был рычаг. Он просил его у своих соплеменников, но ему так и не дали. Может быть, поэтому земля до сих пор еще вертится? С приходом в мир Эйнштейна и его последователей появилась угроза смещения оси. Теперь мы каждый день живем в ожидании свершения этой угрозы. Предчувствуя и понимая это, Эйнштейн, вероятно, и сжег свою теорию общего поля, по сути - программу и план развития человечества, по сути - архитектонику и сущность Духа Земли и рычаги управления, которыми какой-нибудь уродец мог бы воспользоваться, чтобы размахивать как кнутом, направляя телегу человечества в колею своих собственных нужд и желаний. «Рано» - решил, по-видимому, Эйнштейн, этот кнут вручать неразумному люду.

- Между прочим, - сказал Эяль, - мозг Эйнштейна, нейрон за нейроном, до сих пор изучают разные там патологоанатомы и нейрофизиологи, нейрохирурги и психиатры. Ничего особенного, ничего сверхнормального. Мозг как мозг, как у каждого смертного. А по поводу гениальности Эйнштейн как-то сказал, что гениальность - это вопрос свободы. У него тоже были трудности с обучением.

- Все дело в законе всемирного тяготения! - пояснила Нана. - Мозг Эйнштейна так же подвержен его действию.

Она нас просвещала. И все мы тяготели к ее красоте.

- Все великие евреи, - сказал Лесик, - никогда не изнуряли себя работой до пота...

- Кроме Иисуса, - сказал Жора.

- Он работал до кровавого пота, - сказала Юля. - Заметь разницу. И попытайся ее измерить.

- Слушай, - Лена поставила чашечку с кофе на столик и облизнула вдруг губы, - а Тина твоя случайно не еврейка?

Да какая мне разница?!

 

Глава 12

Это были те первые первопроходцы, которых мы доверить никому не могли. На создание каждого клона уходили сутки. Поочередно Аня могла пересаживать ядра через каждые сорок минут: 15 минут энуклеация, 15 минут пересадка. 10 минут приживление к стенке матки... Были попытки обучить кого-то еще всем этим нехитрым процедурам - ничего из этого не вышло. Казалось, не было проблем ни с энуклеацией, ни с пересадкой, ни даже с приживлением. Проблема была с выживанием. Даже Юра ничем здесь не мог помочь. Через несколько минут пересаженные Даном или Джессикой яйцеклетки сморщивались, куксились, теряли жизнеспособность, и даже Юля не в состоянии была вдохнуть в них новую жизнь. Мы намучились. И, в конце концов, отказались от услуг тех, кто с пылким воодушевлением хватался за микроманипулятор. Удивительное дело: клетки были послушны только Аниной воле. Никто другой не в состоянии был их приручить. Юра к этому относился спокойно, Жора злился.

- Чем ты их так чаруешь? - спрашивал он Аню.

- Я же ничего не делаю, - улыбалась она, - вот смотрите...

И проводила процедуру за процедурой, неустанно, легко и просто, просто гениально. Ни одно из пересаженных Аней ядер не дало сбоя. Все яйцеклетки просто благоухали, светились, сияли... От экрана невозможно было оторвать глаза. И Жора, наконец, сдался.

- Ты, как всегда, оказался прав, - признался он мне, - без Ани мы бы сели в огромную лужу. Я приветствую твой выбор и поздравляю!

- А я поздравляю тебя с прозрением! - сказал я.

Кто же из них Иуда? Всегда нужно следовать мировым традициям. Двенадцать так двенадцать.

- Иуда - первый, - сказал Жора, - не было бы Иуды с его поцелуем...

- Да-да, - поддакнул я, - не было бы и христианства. Я помню.

Но если есть двенадцать, то должен быть и их пастырь. Тринадцатый. Или Первый! Это место мы оставили вакантным. Свято место! Мы были уверены, что оно не останется пусто. Кто нарушает традицию, у того всегда есть повод к оправданию своих неудач.

- Что с Тиной? - неожиданно спросил Жора.

- Порядок, - соврал я.

Выбрав двенадцать, с пустым местом для первого, мы тем самым избавили себя от возможной унизительной процедуры оправдываться перед человечеством. И тем самым запретили себе даже думать о неудачах, отрезав все пути к отступлению. Итак - двенадцать!..

«В красном венчике из роз впереди Иисус Христос...»

- Я же просила, - тихо сказала Юля, - оставьте Христа.

Жора взял меня за локоть и крепко стиснул руку.

- С Тинкой не подведёшь?

- Больно же!

 

Глава 13

Я говорю какие-то глупости, чтобы Юля не донимала меня никакими вопросами. Это случилось, и я никак не мог этому помешать. Ну никак! Я же был тогда на другом конце Земли. Молчать же было еще ужаснее.

- Хочешь выпить? - спрашивает Юля.

Никаким алкоголем эту боль не унять!

- Да, налей, пожалуйста...

Мне ужасна и эта ее забота: неужели так плох?

- Я побуду один...

- Конечно-конечно, - говорит Юля и никуда не уходит.

Терять - это самое страшное, что можно испытывать в этой жизни.

- Спасибо, - говорю я, сделав глоток, и беру ее руку.

Юля стоит рядом молча, и этого мне достаточно, чтобы не сойти с ума.

- Скажи, - спрашиваю я, - разве я мог предупредить это зло?..

- Не мог, - твердо говорит Юля.

Массивный граненый стакан опустошается теперь одним большим глотком до самого дна.

- Хорошо, что ты...- произношу я, - что ты...

- Молчи, - говорит Юля, сжимая мою руку, - просто молчи...

Что смерть, думаю я, умрем мы все... Не страшно умереть самому, страшно терять...

То, что я могу вот так на огромной скорости сбить перила моста и рухнуть вместе с машиной в сверкающий далеко внизу Гудзон, меня нисколечко не волнует: дело сделано!

Но, может быть, это и не Гудзон? Я же не сплю! Ведь мне это не снится!

Будет ли наша Пирамида принадлежать и аристократам? Чтобы ответить на этот вопрос, я рассказываю историю об одном, приговоренном к смерти аристократе, который по пути к месту казни попросил дать ему перо и бумагу, чтобы что-то там записать...

- Да-да, - говорит Юлия, - я об этом где-то читала, то ли у Вольтера, то ли у Ларошфуко...

- У Фриша, - говорю я.

- Может быть, - говорит Юлия, - я только не помню...

- Записка никому не была адресована, - говорю я, - он записал что-то важное для себя. Чтобы не забыть. Обыкновенная заметка на память...

- Что из этого следует? - спрашивает Юлия.

- Ничего. Просто вспомнилось. Что же касается аристократов, то они, как и все остальные, не осененные Духом, далеко не совершенны.

- Среди них могут быть и уроды, и убийцы, и поэты...

- Ты звонила своему князю Альберту?..

- Зачем?.. Да! Позвони Ане, она злится...

Терять - вот ведь что страшно!

И нельзя объяснить...

Хоронили в субботу...

- Кого, - спрашивает Лена, - кого хоронили?

Разве в этом дело?.. Что-то там на Лере Лиры у нас не заладилось...

- Ань, привет!..

- Я перезвоню...

И Тинка молчит... Зараза! Ей-то наверняка известно, что случилось на этой самой Лере! Могла бы молвить словечко в моё утешение...

Вдруг вспомнилось:

«Утешать?! Тебя утешать?!! И не подумаю!».

А что тут думать?

Сегодня и боги ведь горшки лепят...

Или уже не лепят?

 

Глава 14

На Стаса была возложена особая ответственность: его матки не должны дать ни малейшего сбоя! Небольшая поломка, изменение режима беременности - и все могло рухнуть в тартарары.

Я тоже старался изо всех сил, чтобы ни у кого из команды, а это человек семнадцать отборных специалистов, профессионалов самого высокого класса, чтобы ни у кого из них не возникло сомнений относительно своей роли в общем деле. В своих я был уверен, как в самом себе. Они составляли костяк команды, и о них нечего было беспокоиться.

Да, и в своих я был точно уверен: не подведут! К сожалению, мне не удалось разузнать остальных, хотя все они прошли отборочные тесты на профпригодность и добродетельность. Но что творится в душе всегда улыбающегося индуса Джавахарлала или вон того американизированного китайца Чана никому знать не дано. Чужая душа - потемки, к этому добавить нечего. Приходилось рассчитывать на те штудии, что мы проводили с каждым из них и на волю Бога, и на все совместные усилия. Я - не маг, не волшебник, хотя многое могу предсказать и предвидеть. Интуиция для ученого - как инстинкт для животного. Она редко подводит и почти всегда определяет выбор правильного решения. К тому же, я всегда руководствуюсь здравым смыслом. Как может прийти в голову, что твой опыт выбора, так сказать, товарищей по оружию однажды может тебя подвести? Никогда! Эта уверенность окрыляет, и все сомнения разлетаются в пух и прах. Но если бы мне тогда сказали, что Жора вдруг вздумает жениться на Нефертити (он сам, без помощи Ани и Юры, выпестовал, взлелеял и вырастил в своем индивидуальном боксе клон любимой царицы), я бы рассмеялся тому в глаза.

- Что? Правда?! - восклицает Лена.

- Не могу сказать, как бы я себя вел, но, во всяком случае, не стал бы настаивать на том, чтобы он относился к клону, как к собственному ребенку. Само собой разумеется, что клонированная Нефертити, даже если она красавица и царица, не может быть предметом твоих мыслей и искушений. Когда ты занят спасением человечества, никакая блажь не должна сходить тебе с рук, даже если ты - самый выдающийся сноб, даже если ты Жора - человек без правил и комплексов.

- Он что и правда женился на Тити? - спрашивает Лена.

- На какой ещё Тите? На Тине?!

- На Тити, на Тине, - говорит Лена, - разве вас разберёшь.

- Я же говорил - на Нефертити!

Женится на Тине, подумалось мне, у Жоры ещё женилка не выросла!

Или?..

От этой мысли у меня кожа взялась пупырышками: а что, если...

 

Глава 15

Когда и с Эйнштейном было покончено - яйцеклетка с его геномом была захвачена эпителием очередной искусственной матки, и это был наш очередной успех - нужно было приниматься за Наполеона.

Я уже рассказывал, каких трудов нам стоило получить его биополе, мои походы к его гробу в Доме инвалидов, путешествие на Эльбу и остров Святой Елены. Аня напомнила:

- Ниточка, где твоя ниточка! Ты не потерял нитку из его мундира?!

Я не потерял ту ниточку, и она-то нас и выручила. Кроме того, нам удалось за кругленькую сумму купить на аукционе зуб Наполеона.

- Зуб? Какой зуб?

- Его собственный зуб, какой-то моляр... Я же рассказывал.

- Моляр?

- Да, кажется... Тем не менее, мы ухлопали тогда уйму сил и времени, но все же нам удалось раздобыть и волосяную луковицу с его лысеющей головы и воссоздать биополе. Ну и член! Я же рассказывал! Кстати говоря, клетки члена Наполеона, как и клетки фаллоса Ленина оказались самыми жизнеспособными. Мы гадали - почему?

- Хорошо бы нам, - предложил тогда Алька Дубницкий, - отыскать и ухо Ван Гога. У нас ведь ни одного известного импрессиониста пока нет.

- Хорошо бы, - сказал Жора, - но его ухо, говорят, съел Гоген. Они какое-то время враждовали, и вот твой Гогенчик со злости...

- Да ладно...

- Голову даю...

- Ухо гони, - говорит Алька, - твоя голова ещё пригодится!..

У нас еще оставалось время на шутки.

Одним словом, все было готово к воплощению наших наполеоновских планов, как вдруг клетки подняли настоящий бунт. Среди них начался повальный падеж. В стане своих, откуда ни возьмись, появились чужие, озлобленные и опасные клетки. Это как раковая опухоль. Клетки гибли десятками, несмотря на свою изначальную жизнестойкость, гибли сотнями, издавая радостные победные вопли, точно это были какие-то воины, вплотную приблизившиеся к врагу. Кто был их врагом, для нас было загадкой. Знаменитая формула успеха Эйнштейна (работа до седьмого пота и умение держать язык за зубами) теперь нас не спасала. Абсолютно исключалось, что информация о том, чем занималась наша лаборатория, могла просочиться за ее пределы. Об этом не могло быть и речи. А работали мы не только до седьмого пота - с нас сошло сто потов. Мы недоумевали и злились.

- Так действительно можно с ума сдуреть, - гневно сводя брови в тонкую черную молнию, бросила Ася.

Но подобные возгласы не принимались всерьез, и их авторы оставались безутешны. Тестирование на присутствие в культуральной среде мышьяка, которым якобы был отравлен Наполеон и, следы которого могли сохраниться в его волосах, не дало положительных результатов. Экспресс-диагностика других токсических ингредиентов, возможных загрязнителей среды, также ничего определенного не выявила. Все было чисто, как в спальне молодоженов. В чем дело? Откуда у клеток эта гибельная радость? Мы гнули мозги. Юра носился со своим ауромером от термостата к термостату, от флакона к флакону в попытке обнаружить хоть какую-нибудь специфическую изюминку, хоть ничтожный изъян, крапинку в изумительной красоты радужных сияниях, оплетавших контуры тестируемых клеток, но он был бессилен дать толковое объяснение обнаруженному феномену. Это была война миров на клеточном уровне. Был бы я Гербертом Уэллсом, Гарри Гаррисоном или хотя бы Василием Головачевым, я бы нарисовал такую красочную картину битв этих микроскопических гигантов, вооруженных самым старым и самым примитивным на свете оружием - молекулами стресса.

- Признанное абсолютное оружие - это лук со стрелами, - напомнил Эяль. - Гарри Гаррисон...

- А Роберт Шекли, - сказала Зина, - считает, что это какой-то там рот, пожирающий все живое: «Мне нравится спокойная протоплазма».

- А ты что, читаешь Головачёва? - с каким-то неявным презрением спросила меня Руся.

Я кисло улыбнулся, мол, заглядывал, мол, он столько книг написал.

- Макулатура, - констатировала Руся, - нечего вспомнить. Не то, что взять. А уж перечитывать... Или с карандашом в руке... Не...

- Да я и сам, - признался я, - открыл на сорок четвёртой странице... И больше не открывал.

А какая настольная книга у Тинки? Я многое дал бы...

Да!..

Мы были потрясены бунтом наших клеточек: в чём дело?!.

- Оказывается...

Мы искали причины проколов. Васька Тамаров высказал предположение, что даже среди молекул могут быть...

- Верно, - воскликнул Ушков, - молекулярные бомбы! Молекулярные междоусобные войны! Как у людей!

Никаких автоматов Калашникова, никаких танков и бомбардировщиков, ни авианосцев, ни баллистических ракет дальнего действия. Незримые ничтожно малые смертоносные молекулярные инструменты.

- Нанотехнология смерти, - заключил Маврин, - это и есть самое что ни на есть абсолютное оружие для уничтожения жизни.

И это - наше неизбежное завтра!

- Если мы не...

- Да, если не...

Вряд ли она читала Дюрренматта, там где чёрным по белому...

Вряд ли!

Ученые гадают, как полчища раковых клеток берут верх над своими соплеменниками? Как? Какие-то внутриклеточные дисгармонии? Здесь, именно здесь находят благодатную почву зерна неприятия и розни людей, именно здесь разворачиваются основные события вражды и ненависти друг к другу, вызревают гроздья расовых, религиозных, социальных конфликтов. Гены, всесильные гены - вот источник радостей и бед человечества. Вот где собака зарыта!

- Зри в корень! - воскликнул Стив.

- Вот-вот! Вот где нужно копать свой колодец иссохнувшему и исстрадавшемуся от жажды справедливости и добра человечеству.

- Тебе нравится везде копать свои колодцы, - заметила Шарлотта.

Научиться управлять генами - как лошадью - насущнейшая задача сегодняшнего дня. Кто этого не видит - слеп! Кто не слышит шепота, опутавших нашу планету, как шелкопряд куколку, опутавших и натянутых, как струна, нитей ДНК, тот глух. Слеп, как крот, глух, как зимний медведь и поэтому нем, как сом.

- Кстати, сом, - говорит Лена, - зовёт уже тебя к ужину.

- Лен, - радуюсь я, - ты у меня просто...

Лене нравится моя радость. Но прежде, чем усесться за сома, я должен договорить:

- ...тот, - говорю я, - слепоглухонемой!

- Идём уже... Заладил...

Я не сдаюсь:

- Зачем жить? Многие, все, все до нашего времени, все, кто правил странами и народами так и жили. Многие так и живут. При упоминании аббревиатуры ДНК (DNA) они кривятся, они не понимают, при чем тут ДНК. Она напоминает им урок биологии в седьмом классе, экзамен по которой они дважды заваливали. Они только морщатся: неприятные ассоциации, да и детство давно прошло. И при чем тут ДНК? Они строят счастливую жизнь своего народа на валовом продукте и рабочих местах без учета возможностей более полной реализации его генофонда.

- Строят же! - говорит Лена.

- Они снова построят гроб...

- Ты опять оседлал своего коня? Опять ода гену? - спрашивает Лена.

- Ода? О! Да!.. Где там наш сом?

«Отыщу твою безымянную планету, поаукаю там. Придумаю веские доводы и причины решиться прижиться (прижаться)... отыщу там место как раз под моё сердце... прижаться (остаться-не расстаться...) свернусь котёнково и замурлыкаю тебя... изнутриии.и.и...».

Какой там Дюрренматт?! Я не знаю, знает ли Тинка ... этого... с бородой?..

«Котёнково...».

А лысого? Как там его?..

«Тинннн...».

Ага, звени, звени...

 

Глава 16

Итак, Наполеон бунтовал. Эта гибельная победительность его клеток, как облако саранчи, как полчища татар, как лава вдруг ожившего вулкана, как ползучая чума стремительно наползала, накрывала и убивала едва уносящих ноги живых клеток, но по всему было видно, что век их недолог и спасения им не будет. В чем дело? Что произошло? Даже Цзю со всей своей мощной биоэнергетикой и удивительной экстрасенсорикой была в растерянности. Такого мы еще не видели... Спасение пришло нежданно-негаданно, пришло неожиданно, тихо, как тать. Аня - вот кто был нашим спасителем.

Я рассказываю как было дело.

- ... и вот однажды, - говорю я, - привычно возясь с культурой клеток императора, Юра заметил, что их поведение существенно отличается от обычного, как только в комнате появляется Поль. Едва он приближался к камере, как у клеток появлялась избыточная взаимная агрессивность, они просто набрасывались друг на друга, как крысы, подвергнутые электрострессу в ограниченном пространстве. Клетки, конечно, не царапали друг другу мордочки, встав на задние лапки, не грызли друг друга до крови своими острыми белыми саблевидными резцами, но у них были свои молекулярные инструменты агрессии. Часть из них, что покрепче и понастырнее приводила в отчаяние более слабых. Они кукожились, жались друг к дружке и старались избежать контакта с клетками-агрессорами. Одному Богу известно, как клетки избивали друг друга. Но приборы фиксировали состояние напряжения в их обществе, и если бы не своевременное вмешательство Юры, мы могли бы потерять Наполеона. Это закономерность проявилась несколько раз, и когда Юра поделился своими впечатлениями с Аней, она вдруг вскрикнула на чистом французском:

- Поль, выйди!..

Тот замер и долго, недоумевая, внимательно смотрел на Аню.

- Выйди, - зло повторила Аня и прищурила, точно в гневе, глаза.

Поль только пожал плечами и молча зашагал к двери. Аня и Юра уставились на приборы: все, как по команде, они засвидетельствовали мир в камере. Дверь едва захлопнулась за Полем, как Аня бешено заорала, будто ее собирались резать.

- Поль, Поль!!!

Они переглянулись с Юрой и снова устремили свои взгляды на приборы. Дверь отворилась, на пороге стоял шокированный Поль.

- Ани, ты сдурела? - спросил он (по-французски).

- Да, - ответил Юра, - подойди.

Тот послушно направился к камере. Аня и Юра не отрывали взглядов от приборов, и как только Поль подошел к ним, они одновременно вскочили и бросились друг другу в объятия. Такова радость открытия.

- Что с вами, - спросил Поль, - вы оба сдурели?

Все еще стоя в обнимочку, Юра и Аня теперь следили за приборами, не расплетая рук, и кивали головами, как полоумные: да, да, да...

- Признавайся, - обращаясь к Полю, наконец произнесла Аня, высвобождаясь из Юриных объятий, - ты кто?

- Привет, - сказал Поль, - приехали...

- Ты внешний враг, понимаешь?

Поль молчал.

- Я так и думала, - сказала Аня, - помнишь, еще в Париже ты мне рассказывал...

- Выйдите, - сказал Юра, - поговорите там...

Он кивнул на дверь.

- Понимаешь, - сказала Аня, - когда они с Полем вышли из лаборатории, - если особи враждуют друг с другом, пусть это люди или животные, или даже клетки, если у них есть общий враг и им грозит гибель - они объединяются. Для того, чтобы врага этого одолеть. Если же они ограничены временем, местом, свободой, при появлении врага они дерутся между собой, считая соседа врагом. Это закон. И ты - враг.

- Ань, ты думаешь, что говоришь?

- Помнишь, в Париже, ты мне рассказывал о своих корнях?

Поль молчал.

- Ты потомок в каком-то колене самого Бурбона - ярого противника Наполеона.

Поль кашлянул и продолжал молчать.

- Твои гены, твой геном создает биополе, в котором геном Наполеона не может спокойно существовать. Значит, ты - враг, понимаешь?

- Мне умереть?

Аня рассмеялась.

- Я принесу цветы на его каменную могилу, - дружелюбно сказал Поль, - и буду заботиться, чтобы они не увядали.

Он помолчал и добавил:

- Не понимаю, зачем нам этот коротышка-корсиканец? Вокруг множество умных красивых людей.

- Вот именно, - сказала Аня, - именно! Твои мысли распознаны его клетками. Отсюда - их поведение, эта агрессия. Ты все можешь испортить. Знаешь, похоже, что наш Валерочка прав. Его чувство противоречия...

- В чем же?

- Этот умничающий вирус тупой всеугрюмости, всенедозволенности и всенелюбопытства, всем своим видом демонстрирующий неприятие наших идей, он таки споспешествует... да-да, нашему продвижению к цели. Если бы не такие, как он...

- При чем тут твой вирус, - спросил Поль. - Ответь: мне умереть?

- Да-да, ни при чем. Умереть? Да ладно, - улыбнулась Аня, - живи! Просто держись подальше от императорских клеток. Вот и все. Вот и все...

Так была обнаружена причина дискомфорта - вооруженного революционного восстания Бурбонов в культуре клеток Бонапарта.

- Ну, теперь-то понятно, - говорит Лена, - так бы и сказал.

- А я как сказал?!

- А ты про эндорфины с коллайдерами... Нагородил...

 

Глава 17

Немалых хлопот досталось и от Эхнатона. В поисках его биополя и ДНК прошлым летом мы с Жорой исколесили весь Египет, всю территорию пирамидального яйца. Как известно, большинство пирамид Египта расположены по периметру приплюснутого круга, напоминающего куриное яйцо.

Этот Аменхотеп-Эхнатон перенес столицу своего царства из Фив в Ахетатон. Сегодня это небольшое селеньице Тель-Амарна, где до сих пор витает дух его создателя. По периметру яйца мы ездили и бродили из чистого любопытства. Будучи в Египте, мы не могли не утолить жажду собственного интереса: правда ли, что?.. Не являются ли?.. Как можно представить себе?..

Многобожие египтян рознило людей и не способствовало духовному единению нации.

- Это похоже на множество партий во многих странах нынешнего мира, - сказал тогда Жора. - Сотни партий - это и сотни лидеров, и, хотя программы партий схожи, как клювы у пеликанов (ничего нового они придумать не в состоянии), их вожди мнят из себя эдаких удельных князьков, большинство из которых выползли из обычной человеческой грязи. Отсюда - усобицы и разруха, ведь верно?

Эхнатон первый в истории человечества утвердил единобожие. Бесспорно это был прорыв, это было проявление силы ума, его просветление. Фараон нанес сокрушительный удар разжиревшему жречеству, склонному к неповиновению и этим ущемлявшему его царскую самодержавную власть. Он упразднил культ всех прочих богов, отобрав таким образом власть у жрецов и сделал себя единовластным правителем, наместником бога на земле. Пусть этим богом был солнечный диск - Атон, но он сцементировал народ в единую нацию, ставшей мощной силой, противостоявшей не только врагам, но и стихиям. Такой фараон нам подходил, и мы с Жорой не могли не броситься на поиски его генома. Мы знали, что с фараонами шутки плохи. Ходили слухи о мести фараонов тем, кто пытается из праздного любопытства или прикрываясь научным поиском нарушить их многовековый покой.

Мы рисковали и наш риск вскоре оправдался.

- Вы и Тиной там интересовались? - спрашивает Лена.

- У нас тогда ещё не было в ней потребы. Хотя Жора, как я потом выяснил, тайно от меня и предпринимал какие-то попытки - исчезал вдруг куда-то по ночам...

- Шлялся, - предполагает Лена, - по бабам...

- А как-то пропал дней на пять. Я даже заявил в полицию, и он тотчас позвонил:

- Ты сдурел?! Зачем ты их посвящаешь в наши дела?

- Но ты же... Мог бы позвонить...

- Обойдешься, - отрезал Жора, - жди!

Я и ждал. И он явился! Не запылился... Счастливый такой...

- Я же говорю: шлялся по бабам! - говорит Лена.

- Да нет! Ни одна женщина не могла воспламенить в нём столько...

- А Тина? А ваша Тина? - спрашивает Лена.

- Разве что Тина! Но я же её тогда совсем не знал...

И я ждал...

- Слушай, - говорит Лена, - я вот слушаю тебя...

- И правильно делаешь, - говорю я, - кого же тебе ещё слушать? И я бесконечно благодарен тебе...

Лена своей славной ладошкой останавливает поток моих благодарностей:

- Стоп, - говорит она, - это я знаю. Ты скажи мне... Скажи...

Она умолкает и в наступившей тишине, я слышу, как смертельно стремительно сочится песчинками в песочных часах наше время. Я вижу, как тает песок, отведенный нам на земле... И я жду... И чтобы наше время не кончилось, я переворачиваю часы. Чтобы у Лены хватило времени задать свой вопрос.

Она медлит, затем:

- Рест, скажи мне вот ещё что...

Я знаю наверное, о чём она спросит! Я знаю её уже много лет! И было бы малодушием с моей стороны уйти от ответа.

О моём умопомешательстве!

Её давно беспокоит моё здоровье, мои видения, галлюцинации, мои иллюзорно-виртуальные сны и яви, собственно, мои надежды на...

На что?!

Я вижу, как старательно она ищет слова, чтобы не обидеть меня! Я вижу - это ведь написано на её лице, а взгляд её серых глаз просто криком кричит: «Рест, ты сжигаешь себя!», - я же вижу...

- Тебе не кажется, - говорит она, доверительно взяв мою руку и заглядывая в глаза, - что, полагаясь на свои собственные представления о построении...

- Лен...

Я сжимаю её шёлковые прохладные пальцы.

- Пожалуйста, не перебивай меня. Ты же видишь, как мне не просто.

Я обнимаю её.

- Рест, - она легким, едва уловим движением так любимых и обожаемых мною плеч, высвобождает себя из моих объятий, - ты, пожалуйста, выслушай меня, я ведь на полном серьёзе...

Её пальцы по-прежнему остаются прохладными, и это верный признак того, что ей с трудом удается контролировать свои эмоции.

Я люблю её!

Я же люблю её! И, сказать по правде, не имею никакого права принуждать её своим поведением сомневаться в своих подозрениях насчёт...

- Опять, - улыбнувшись, говорю я, - опять наше с тобой вечное «To be or not to be?».

Чтобы разрядить обстановку.

Лена облегчённо вздыхает и вдруг потеплешими пальцами сжимает мою ладонь.

- Да, - произносит она, чуть не плача, - опять.

И целует меня в щёку в знак, так сказать, примирения.

Но мы и не думали ссориться!

Теперь она полна уверенности и задора, и я рад, что нет в мире тем, способных разрушить наш, надеюсь, прочный и, если хотите, вечный союз.

Мы усаживаемся в кресла.

- Выпьем? - предлагаю я.

- Да, - соглашается она, - конечно... Но сперва...

- Да, ладно тебе, - призываю я располагающе громко, - давай выкладывай! Что там у тебя?!

- Тина, - теперь твёрдо говорит Лена, - твоя Тина... Ты только не обижайся.

- Обижаться, - говорю я, - ты же сама сказала - удел горничных.

Лена кивает: да.

- Все твои рассказы о Тине, знаешь... Фантомы какие-то...

- Лен, - я пытаюсь было оборвать эту тему.

Лена продолжает:

- Рест, согласись, что все твои мысли вокруг этой милой подружки - порождение больного ума...

- Лен...

Лена встает.

- Нет-нет, ты дослушай!

Я, смеясь, демонстративно затыкаю уши указательными пальцами.

Лена ждёт. Лицо у неё очень серьёзно, и глаза её тоже ждут. Я знаю эти её глаза, наполненные ожиданием!

- ... ты рисуешь её, - слышу теперь я, - какой-то сосной, на которой вместо шишек развешаны груши... Рест, так не бывает...

Я слушаю...

- ... мир не знает случая, чтобы...

Я слушаю.

- ... и все твои доводы в пользу...

Я не перебиваю.

- ... и ты не имеешь права...

Я это знаю и без тебя.

- ...и эти твои фантомные завязи...

Вызреют, вызреют!..

- ... и тебя просто засмеют... и затопчут... Тебя просто выбросят на помойку...

Я слышу уже скрип собственных зубов.

- ииии ты - ы-ы-ы...

И я уже не могу это слышать!

- А теперь, - говорю я, - слушай меня!

Лена присаживается на край дивана, чтобы...

Чтобы не сорваться на крик, я беру грушу и откусываю ровно столько, сколько требуется, чтобы не... не сорваться на крик.

Тон, я признаю это, - непозволительный! Дурной тон! Но я и не подумаю выискивать там какой-то другой, умилительно-тепленький-ласково-обворожительный тон.

Раз уж зашла речь о Тине!

Никто не может диктовать мне...

Никто! Даже Лена!

Раз уж о Ли!

- Груши, - говорю я, прожевав, - да, груши!..

Я никогда прежде не видел Лену такой напуганной.

- ... и не только груши, - говорю я примирительно, - и не только на сосне... Леночка моя дорогая!..

Лена даже прикрывается локтем, когда я подсаживаюсь к ней на диван.

- ... так вот я хочу тебя просветить, - говорю я, - Тина - это... Это... И сосна, и ливанский кедр, и лиственница... И ель, и та ель, живущая вот уже восемь тысяч лет... Помнишь, я рассказывал!.. И ель, и особенно секвойя! Особенно! Та, что помнит звуки арфы Орфея... Ну, ты помнишь, ты помнишь... Я рассказывал... Секвойя... И не только груши на ней, и не только яблоки и апельсины... Ты пойми, на ней...

Лена смотрит на меня, не мигая. Я рассказываю.

- ... и ты лучше меня понимаешь, что без Тины, без этого сруба и скрепа, без этих её... без неё... Понимаешь меня?.. Ну, хоть ты меня понимаешь?!!

Наконец, Лена кивает: да.

- Да, - говорит она, - понимаю.

Понимание - это как... Это свет...

- Вот такие груши тебе, - говорю я, - на соснах и елях, вот такие апельсины... Среди вечнозелёных иголок, - говорю я, - вот такие пироги...

- Да, - соглашается Лена, - пироги... с апельсинами...

А как вы хотели!

А то!

Я, знаете ли, милые мои, прожив утомительно длинную жизнь и старательно вглядываясь в лица окружающих меня людей до сих пор, видит Бог, не встретил ни одного... ни одной...

- Понимаешь меня?!

- Конечно, - говорит Лена, теперь-то - конечно!

А сам-то ты себя понимаешь? - думаю я.

 

Глава 18

Теперь каждый день, с утра до ночи, мы были заняты тем, что следили за показаниями приборов наших железных рожениц. Они густой чередой стояли вдоль длинной стены нашего, так сказать, родильного дома, сверкая своими прозрачными пластиковыми стенками, мигая разноцветными лампочками, жужжа и потрескивая всякими там реле и дрожа стрелками приборов визуального наблюдения. В помещении было довольно прохладно, привычно пахло работающей оргтехникой (апельсинами!) и кварцевым облучением, как в операционной. Как Великая китайская стена, опоясавшая беззащитное беременное брюхо рождающейся в потугах огромной страны, стояли на защите заалевшей зари новой эры несметные ряды наших искусственных маток. Сквозь их прозрачные стенки можно было видеть, как развиваются наши апостолы. Миниатюрные, зачем-то скрюченные в три погибели и вышедшие, как космонавты из корабля в открытый космос, наши эмбрионы плавали...

- Как ваш Алан, - говорит Лена. - Зачем же он так ушёл? Ты можешь мне объяснить? Хотя, знаешь, умереть в Космосе на виду у всего человечества... Это, знаешь... Ты можешь мне объяснить?

- Нет... Нет... Ума не приложу...

- Странно...

- Да, - говорю я, - странно...

Я же уже рассказывал про Алана!

- А ты бы так смог? - спрашивает Лена.

- Воды, - прошу я, кивнув на пустой стакан, - налей мне, пожалуйста.

Лена наливает и подает мне стакан, я выпиваю до самого донышка.

И продолжаю:

- ... наши эмбрионы плавали во взвешенном состоянии в питательной среде, привязанные искусственными пуповинами к стенкам своих маток. На человека, впервые попавшего в этот необычный родильный зал, эта картина произвела бы жуткое впечатление. Мы не были новичками, мы видели это, как сказано, каждый день с рассвета до заката и от зари до зари, поэтому нас ничто поразить не могло. Наше внимание было приковано только к показаниям приборов, которые на протяжении вот уже целого месяца свидетельствовали о том, что апостолы наши чувствуют себя превосходно, развиваются, растут как на дрожжах и набираются, набираются сил. Пока ни один прибор не протрубил тревогу, пока все шло стабильно и гладко. Тем не менее, мы ни на минуту не могли позволить себе расслабиться. Очень высока была ставка. Даже в минуты коротких передышек нас не оставляли мысли о будущем. Все мы ждали той минуты, когда первый наш подопечный звонким веселым криком известит мир о рождении новой эры. Это мог быть и Ленин, и Эйнштейн, и Леонардо да Винчи, да кто угодно, кто окажется самым прытким и нетерпеливым. Хотя по нашим расчетам первым должен стать Соломон. Именно ему мы планировали вручить ножницы и право перерезать ленточку и впустить жаждущее перемен человечество в Новый Свет.

- Ты говорил Ленин и Папа, - говорит Лена.

- Правда? Кажется, так и было! Но это не суть важно. Нам казалось, что мы теперь крепко держим в руках дерзкие дрожащие вожжи стремительно несущейся вперед колесницы. Мы были убеждены, что не соскочит колесо, не лопнет подпруга, не срежется с копыта подкова. Мы были так уверены, так обнадежены!

- Слушай, - сказал как-то мне Жора, - мне сегодня такое приснилось...

Он взял меня за локоть и заставил смотреть ему в глаза, чтобы видеть мою реакцию на свое откровение.

- Ну, - сказал я, внимательно глядя на него, - и что же?

- Мне приснилось, что я пишу письмо...

Он сделал паузу и, не сводя с меня глаз, крепко сжал мой локоть. Мы стояли напротив и словно гипнотизировали друг друга. Я понимал, что главного он еще не сказал, и ждал, не отводя взгляда.

- ...письмо Богу, - наконец тихо сказал он и сжал мой локоть до боли, так, что

я невольно попытался выдернуть руку из его лапищи. Он не отпускал.

- Определенно, - добавил он, - Богу. И, не зная за что, прошу у него прощения.

- Мы все тайно просим у Него прощения, - сказал я, - мы ведь знаем свои

грехи.

- Да уж... знаем. А знаешь...

- Руку-то отпусти, - взмолился я.

- На, - сказал Жора, отпустив мой локоть, точно давая мне свободу, - держи.

Нам казалось, что мы уже прощены и Он благословил нас на наши праведные дела. Вселенная признала наши усилия плодотворными и не чинила нам никаких преград. Мы это знали по первым проявлениям первых минут жизни наших малышей. Дело в том, что в качестве наполнителя питательных сред мы использовали не обычную воду, а реликтовую, живую, которую в замороженном виде тоннами льда привозили нам в рефрижераторах из далекой Сибири. Именно воде, как утверждал Леонардо да Винчи, дана была волшебная власть стать соком жизни на земле. Но есть вода и вода. И именно эта, сибирская разновидность воды, наполняя жизненное пространство ДНК, является информационным рецептором команд Вселенной. Она, только она слышит божественный шепот Космического Разума, только ей дана блажь первой на земле ведать Его согласие и право на будущее существование каждого живого существа. А раз так, то теперь сама Вселенная защищала от неудач наше дело тем, что запретила вмешательство в работу своей информационной системы кому бы то ни было постороннему. Мы отдали себя в руки Богу, приютились в Его Ладонях ...

- И что Он ответил? - спросил я.

- Кто?

- Бог.

- Еще не было почты, - сказал Жора.

 

Глава 19

Так подробно о городе в кратере Анд я ей так и не рассказал.

- Это так интересно!..

- Ничего особенного, - говорю я.

- Ты, правда, возьмешь меня с собой? - спрашивает Юля.

- Определенно! - говорю я.

Это Жорино «Определенно» работает безотказно.

- Обещаешь?

- Даю слово.

Тогда с Жорой мы чуть было не погибли.

- А знаешь, что меня больше всего поразило в Китае?

- Что?

- Стихи на тротуаре.

Да, я тоже был поражен. Китайцы влажной кистью рисовали на разогретых солнцем тротуарных плитках стихи-иероглифы, которые тут же испарялись, становясь достоянием неба.

Я поднимаю стекла в салоне автомобиля и включаю кондиционер. Здесь с самого утра жара такая, что даже бешеной скоростью ее не победишь. Мы выспались, ночь прошла спокойно, а каким будет день, мы даже думать не хотим.

- Я бы чего-нибудь выпила, - говорит Юлия.

- Сок, кофе?..

- Ты вчера так и не показал мне ту стену.

- Теперь только завтра, - говорю я, - может быть, завтра...

У той стены меня расстреливали в упор. Это было три года тому назад. Теперь здесь другое правительство, другие порядки...

- А где ты тогда прятался?

- В храме, - говорю я, - километрах в семи отсюда.

- Вон там, кажется, можно выпить кофе...

Юля снимает очки, чтобы получше разглядеть придорожный ресторанчик на открытой площадке.

- Я вижу, - говорю я.

От смерти меня спасла чистая случайность. Об этом я Юле не рассказываю. Жена царька этой задрипанной страны встала за меня грудью. Потом я ее по-царски благодарил...

Мне, конечно, все это было очень интересно! Но зачем Юле об этом знать.

- Знаешь, - говорит Юлия, - мне терять нечего, я решилась!

- Прекрасно!..

- Завтра же едем, - предлагает Юлия.

- Сегодня!..

Она в нерешительности.

- Сегодня? Нет, правда? Ты не шутишь? Я не всегда понимаю, шутишь ты или нет.

Ей, считает она, терять нечего, а вот я не желаю ее терять.

- Да, - говорю я, - правда. Вылетаем через час.

- Через час?.. Ты заболел? Слушай, ты - ненормальный...

- Милая моя, - говорю я, воруя у Чехова, - здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди. Если хочешь быть здоров и нормален, иди в стадо.

- Ты мне так и не сказал, - говорит Юля, - что ты думаешь об Ананербе.

О, это целая история!

Через три часа мы уже в Санто-Доминго. И теперь ни о каких потерях не может быть и речи.

Единственное, что еще меня огорчает - ее неудержимая и, на мой взгляд, безрассудная смелость, желание быть, так сказать, в кипящем слое жизни. Зачем-то теперь мне ее смелость?

- Не гони так, успеем! - говорю я.

Юля улыбается. Она в восторге от быстрой езды!

- Жаль было бы опоздать и на эту встречу.

В тот четверг нам помешал сильный снегопад, а вчера...

- Вчера, - говорю я, - нам просто не повезло.

- Не везет только неудачникам.

Наконец, поворот! Но что это? На том месте, где нас должен ждать принц этой странной, я считаю, страны - пламя пожара, клубы черного дыма, скопление полицейских машин...

- Ах ты, Боже мой!.. - восклицает Юля.

- Не останавливайся, - говорю я, - проезжай мимо...

Полицейский указывает ей рукой, куда можно ехать. За поворотом она останавливают машину и какое-то время мы сидим молча.

И вдруг Юля как зарыдает! С ней такое теперь часто случается.

И на эту встречу мы опоздали.

И вдруг я ясно осознаю: я - тоже мишень...

Мы!..

 

Глава 20

Возникли проблемы и с Эхнатоном.

- Да, ты говорил уже.

- Его биополе то и дело давало сбои, Юра не мог добиться стабильности и уже просто выбился из сил, денно и нощно возясь с генератором.

- Тамара, - волновался Стас, - мы верно выбрали время?

Это был третий день молодой луны. 17. 47 местного времени. Все, как и значилось в протоколе. Тамара всегда работала, как часы, и вопрос Стаса казался нелепым. Она даже не посмотрела на него. На ее сторону встал Жора.

- Не цыплят выращиваем, - сказал он, - фараонов...

Это значило, что к Тамаре не должно быть претензий. Между тем, гомогенат ДНК фараона никак не структурировался в полноценный геном, и у Юры появилась мысль заменить Эхнатона на другого фараона. К делу подключился сам Жора. Он с завидным терпением и щепетильностью добивался искомых характеристик гомогената, не отходя от Юры ни на шаг. Просил даже Аню помочь им своей энергетикой в получении желаемых результатов, можно сказать, спал стоя, как конь, только бы не менять Эхнатона. Здесь пришлось вмешаться и мне. Ты помнишь, что я силой собственной мысли могу не только...

- Помню-помню, - говорит Лена.

- Так вот...

Юра злился. Жора настаивал. Доходило до ссор.

- Да брось ты его в помойное ведро, своего Эхнатона, - в который раз выговаривал Жоре Юра. - Этих фараонов - как грязи. Выбери себе кого хочешь: Хеопса, Тутанхамона, Рамзеса или, на худой конец, того же Хоремхеба, перечеркнувшего все реформы твоего Эхнатона. Возьми на худой конец Клеопатру...

Жора неожиданно повернулся ко мне:

- Тинка где?!

Я молчал. Жора хмыкнул и продолжал:

- Клеопатру или Тиу, или как там её, Тиу, Ти... На худой конец...

Юра улыбался.

Мне всегда казалось, что Юра был у нас со времен фараонов.

- Клеопатру я бы взял, - ухмыльнувшись, произнес он, - но Эхнатон, знаешь ли...

Жора стоял на своем: нет!

- Тома, скажи им, что Эхнатона менять нельзя.

- Ни-ни, - сказала Тамара, - никак!..

Никто ему кроме Эхнатона не был нужен. Только много месяцев спустя всем стало ясно, почему он так уцепился за своего подопечного.

- Почему? - спрашивает Лена.

- А вот клетки Леонардо да Винчи вели себя уверенно и спокойно. Так ведут себя клетки совершенного Человека, знающего свое предназначение, Человека посвященного и продвинутого, реализовавшего потенциал своего генофонда.

- В чем же? В чем его предназначение? - спросила Тая.

- Быть Лео! Только Лео и никем другим! Лео - Лео, а Сократу - Сократом...

- Это известно сегодня каждому школьнику, - говорит Лена.

- Да, история нашла им свое место на полочке, свою нишу. Но только сегодня, глядя на формулу генома наших сверстников, можно сказать, кто из них выполнит свою миссию на земле, а кто просочится через сито истории, как вода сквозь песок.

- Но это же...

- Я не просто уверен, я - вижу.

Жора, в подтверждение сказанного, поднял вверх указательный палец.

- Вижу, - повторил он.

- Ты упомянул Сократа, - говорит Лена.

- Да, и Сократ, и, конечно, Сократ... Сократ - это яркая манифестация совести. Как Иисус - это Бог в человеческом обличье, так Сократ - это воплощенная совесть. Совесть в самом чистом виде. Это был голос крови Сократа. По реакции его клеток в дальнейшем мы строили калибровочную кривую совести для квантификации основных добродетелей.

- Для чего, для чего? - спрашивает Лена.

Я не отвечаю.

- Слово-то какое - квантификация! - говорит Лена.

- Я не раз его еще назову. Для определения количества совести в человеке, мы вычислили единицу совести - 1 сократ, и она стала самой весомой единицей при разработке формулы Любви. Формула Любви - это основной закон Жизни.

- Мы опять славим идеи расовой дискриминации, - с грустью заметила Инна, - среди них нет ни одного черного!

Ирена воскликнула:

- Вот беда!

- Меняем твоего Хаммурапи на... на кого? Пусть это будет Отелло! Или Поль Робсон. Или, на худой конец, Кондолиза Райс... На худой конец...

Мы словно перебирали картошку.

Противился и Конфуций. Его клеточкам пришло в голову есть по две порции каротина. Мы убили уйму времени, пока Юра, как-то не бросил:

- Он же желтый! Дайте ему лишнюю морковку...

- Или апельсин! - предложила Ия.

Юра редко ошибался в диагнозах, вот и на этот раз угодил в десятку. Как только в среду добавили несколько нанограмм каротина, клетки Конфуция аж прослезились в благодарностях.

Цезарь требовал Брута и Клеопатру, от которой потом отказался. Да-да! Так и было! Сначала клеточки Цезаря отказывались даже флюоресцировать. Каких только композиций мы не перепробовали!

- Юра, что скажешь? - приставали мы к Юре.

Но и он разводил руками, мол, не могу понять, что ему еще нужно. Только на следующее утро он пришел в бокс ни свет, ни заря и объявил: «Плесните-ка им пару доз Клеопатры...». Да-да! Именно «Клеопатры». Когда питательную среду проэкспонировали известное время в биополе Клеопатры, Цезарь тот же час воспрянул духом, а когда ему в друзья добавили Брута, он и вовсе разулыбался: это то, что мне нужно! Потом, конечно, был поражен: «И ты, Брут?!».

- А как вел себя Папа Римский? - спрашивает Лена.

- Требовал тишины. Просил...

- ?..

- Ведь тишина, говорил он, - это все самое лучшее, что я хотел бы слышать от этих людей. Тишина - как залог единения. Не покой - тишина. Тихая революция сознания. Папа это сразу признал: через геном! Притчи, призывы и лозунги позастряли в зубах.

В те дни мы сделали еще одно удивительное открытие. Оказалось, что по реакциям клеток можно прогнозировать поведение личности. А что говорить о клонах!

- А что Ленин?

- Он переболел свинкой, и остался бесплоден. Что ж до Сократа... Знаешь, тут такая веселая история. Сперва он стал олимпийским чемпионом на стометровке, по метанию копья и, кажется, по лыжам... Прыжки с вышки, да!.. Ну что-то зимнее на лыжах... А затем... ох-хо-хо...

- Интересно, - говорит Лена, - что же затем?

- ...м-да... Залез в бочку к Диогену...

- К Лаэртскому?..

- И жили там, как сиамские близнецы, вместе...

- Голубые?

- Знаешь, вонь жуткая...

И т.д. Спорили, спорили...

- ...и Эйнштейн показывал свой язык?

- Ага! Как мальчишка!

- Язык, - поучительно заверил нас Маврин, - как и радужка глаза, впрочем, как и стопа - прекрасные индикаторы состояния нашего здоровья. Это для посвящённого - как экран телевизора: все болезни как на ладони!

- Эээээээээээ... - раскрыв рот и вывалив свой малиновый язык, проэкала Тая, - и что ты там видишь?

- Покажись гинекологу, - сказал Маврин, - ты беременна.

- Я?! Правда?! Ой, Мавруша... Если это правда, я тебя расцелую!

- Покажись, покажись...

- А что, - сказал тогда Юра, - думаете, из всей этой мишуры можно будет что-то слепить?

- Тайка точно кого-то родит! - сказала Эдит.

- Ты сомневаешься? - спросил Жора.

- Что же? - Юра поправил очки и посмотрел на Жору.

- Рай, - просто сказал Жора, - рай! Я уверен!

Он положил руку Юре на плечо и добавил:

- Будь уверен! Dixi! (Я сказал, - лат.)

- Не забудьте только вот что, - сказала Ната, - и Цезарь, и Наполеон были левшами. Вообще, надо сказать, что ген леворукости принадлежит к тем рычагам управления, без которых нельзя строить ваше совершенство. Вы не считаете?

- Скажу тебе честно, - признался мне тогда Юра, - в этих Цезарях и Наполеонах я сразу увидел угрозу нашей Пирамиде. Я же говорил: нужен Гермес!

Как же он был тогда прав!

- А Тина? - спрашивает Лена.

- Мы уже к ней подбирались вплотную...

- Когда же вы её заарканите?

- Ну ты, мать, сказала! Не сплели еще в мире такое лассо, чтобы можно было её заарканить.

- Но в конце-то концов вам это удалось?

- Удалось? Не думаю... Она соблазнилась на звуки свирели... Да и то...

- Что?

- Тина...

- Ну?!.

- Мы строили дом, которому вскоре судилось стать нашей могилой. Тина сразу об этом сказала... Она...

- Говори уже!..

Я же сказал: мы строили свою Пирамиду, свой Мавзолей... Гроб!.. Если быть точным.

- И вот что еще меня поразило: наш Ленин вскоре стал-таки матерым христианином, новым апостолом, яростно проповедовал Новый завет, отчаянно спорил с атеистами и звал на интеллектуальные баррикады в защиту Христа.

- Скажите-ка! - воскликнула Лена.

- Да!

- А Тина?..

- Я же сказал!.. Она тоже левша...

 

Глава 1.

Как уже было сказано мы, так сказать, для пробы, сперва купили маленький неприметный остров в Индийском океане, а затем, присмотревшись, прибавили еще набольшую группку совершенно безлюдных островов. И еще два года тому назад вычистили эти необитаемые авгиевы конюшни, вымели мусор, выскребли и вымыли полы, подстригли и причесали траву, проветрили пространства...

- Зря стараемся, - сказала Наталья, - лучше, чем сама природа вряд ли мы обустроим.

Мы обустроили лучше. Потом это признала и Наталья.

- Я и представить себе не могла, какие вы волшебники! - хвалила она.

Для вечернего освещения улиц мы выбрали желтые светильники.

- Я готова за каждого из вас выйти замуж! - призналась Инна.

(Вскоре она вышла замуж за какого-то волейболиста, красивого высокого парня с ежиком на голове и в очках).

Инфраструктура города тоже отвечала последнему слову науки и техники. Мы поставили все необходимое оборудование, установили ветряки, парники и насосные станции... Стадионы, театры, музеи... Да!..

И завезли первую партию клонов.

Теперь мы на них просто молились. Вся забота о самочувствии будущих Адамов и Ев была возложена на Наталью, и она была этим очень горда. А контроль их жизнестойкости - конечно, на Юру.

Вскоре все мы стали ладонями Самого Бога, а глиной служили гены, из которых мы хотели лепить новый мир. Каждый делал свое дело, делал его хорошо, но никто из них не представлял себе всей грандиозности нашей задумки. Только мы, посвященные и продвинутые, варились в этом кипящем творческом котле и варили до умопомрачения свой сок Совершенства. Только нам было решать, как, чего и сколько всыпать в этот котел, чтобы похлебка оказалась приятной, сытной и вкусной для каждого, кто стремиться к Небу. Это был невообразимый творческий поиск, невероятные фантазии плескались в наших мозгах, мы ходили черные и счастливые, до смерти выхолощенные собственной идеей и перспективами ее воплощения, просто ополоумевшие. Наша Пирамида грезилась нам, грани ее сверкали золотом всеединства, а вершину венчал сияющий крест. Крест! Символ Неба и Совершенства. Ведь сила Креста - в совершенстве! Были, конечно, и минуты прострации, абсолютной пустоты. Случалось, нас сковывал страх: вдруг все это зря! Но мы стойко держались своей идеи и, одержимые непоколебимым желанием достичь своей цели, терпеливо и настойчиво двигались вперед. Мы были неутомимы в своих поисках.

- Иногда мне кажется, что я Бог, - признался я Жоре.

- В каждом из нас теперь живет комплекс Бога, - сказал он, - но ты же знаешь, что мы даже не ангелы.

У нас в руках был проект нового мира, но только сегодня, когда гены можно ощутить кожей собственных пальцев, как клавиши рояля, извлекая созидательные аккорды, только сегодня мы могли бы наслаждаться музыкой совершенства.

Нам казалось, что время холостых выстрелов кончилось. Мы сгорали от нетерпения, как можно быстрее увидеть плоды своей изнуряющей работы. Но известный факт, что вода в чайнике не закипит быстрее, сколько бы ты, приоткрывая крышечку, в него не заглядывал, этот горячий факт охлаждал наши нетерпеливые порывы и заставлял задуматься над дальнейшей судьбой младенцев.

- Мы наверняка использовали не все возможности для ускорения их роста, - торопила Ната, - давайте попробуем еще что-нибудь.

Жора улыбнулся.

- Натуля, - сказал он, - нельзя, чтобы трава росла быстрее, тянуть ее за стебли из земли. Терпение - это признак не только понимания сути дела, но и достижения цели. Как лучшее - враг хорошего, так и нетерпение - враг успеха.

- Ух, ты! Запишу эту мудрость сегодня в дневник.

- Запиши и запомни, - сказал Жора, не переставая улыбаться, - и всех своих детей надоумь.

Кажется, все давно было продумано и решено. Но как в любом большом деле, когда речь идет о переустройстве, переделке мира, оказавшегося на разломе эпох, когда в процесс вовлечены не только судьбы отдельных людей и целых народов, но судьба цивилизации и, возможно, планеты, в этом вареве жизни, ясное дело, всегда что-нибудь окажется недосчитанным, забытым или неучтенным. История не помнит такого, чтобы какая-то жалкая случайность (недогоревшая спичка, неверно взятая нота или, скажем, гололед на дороге) не стала в ее повороте благодетельной или роковой.

- Мы так бережно и старательно вынашиваем наш плод, - сказала Юлия, - что сотворить очередного уродца просто не имеем права!

Она стояла у открытого окна в своих белых шортах и, высвеченная солнцем, напоминала мне какую-то греческую богиню. Или римскую... Ах, какие у нее безукоризненно смелые ноги!

- Смелые? - спрашивает Лена!

- Как порыв ветра! Как выстрел! Как крик!..

- Мунка?

- А кто так смело мог ещё прокричать?!

(Я помню, как Тина отозвалась об этом крике - «Ненавижу твоего уродливого Мунка! Он омерзителен!». Я хотел спорить с ней, но она просто вышвырнула меня из спора: «...ибо порождение Иродово, и от гармонии далёк как любое осознанное уродство!».

Я не знал тогда, чем крыть).

Окончательно покоренный их красотой, я поймал себя на мысли, что завидую сам себе.

- Да-да, - поддакнул Юле Жора, - нельзя допустить ни одной ошибки. Чтобы «угениалить» наших первенцев, надо хорошенько унавозить их геномы самыми изысканными добродетелями.

- Что ты такое говоришь?

- Разве я не прав?

На многих островах нашего архипелага завершалось строительство наших городов. Мы объехали почти все острова и были поражены успехами наших подрядчиков. Аня была в восторге от садов Семирамиды, а Юре захотелось стать Аменхотепом, чтобы, когда придет его скорбный час, занять место в своей пирамиде. Его маленький Египет был почти готов. Мы радовались успехам.

- Я, наконец, понял, в чем твое счастье, - сказал мне Жора, - ты знаешь, чего ты хочешь.

Это была правда. Уничтожить мечту о строительстве Пирамиды теперь, я был в этом твердо уверен, никому не по силам. Я знал: зерно совершенства посеяно...

- Но Тинку найди!

- Угу, - сказал я, - а как же!

Я уже стал сомневаться, нужна ли нам эта Тина! Наломает дров!

На одном из островов мы создали искусственную пустыню. Сколько мог видеть глаз по всем сторонам света царил белый песок, вздымались палевые барханы, иногда, пройдя суток трое на север, можно было встретить оазис, как награду за испытание, которое ты сам себе придумал, редкие пальмы, чахлая растительность, ключ пресной чистой холодной воды...

Как награда...

А вдали - едва различимая тёмно-серая ниточка каравана верблюдов...

Как награда...

Иногда мы устраивали себе такие побеги. Как тест на стойкость духа, как испытание... Зачем? Мы подражали тем, кто испытал на себе благотворное действие одиночества, искушений, мы подражали Иисусу, Иоанну Крестителю, жили впроголодь, долго постились, иногда радуя себя акридами, которых завезли и разводили в округе, акридами и росой, каплями росы, которую собирали по утрам со стеблей редких растений, жевали колючие кактусы, как верблюды, какой-то чертополох, который выискивали, скитаясь до изнеможения... От усталости и самобичевания мы даже теряли сознание, сознание покорителя и царя природы, венца Творения, чтобы потом, придя в обновленное сознание, осознать единение с ней и величие пустоты...

- Ты куда собрался?

- К Нему...

- Будь осторожен...

- С Ним нечего опасаться...

Мы бредили пустыней. Ее мир хрупок и бесконечно богат. И если ты знаешь, что болен болезнями цивилизации, попытайся проникнуться его заботами, изучить и понять его, и слиться с ним, если сумеешь. Первый же опыт отшельничества преображает тебя, призывает к ревизии ценностей, утверждая в тебе добродетели, ранее тебе неведомые и неподвластные. Мы стремились в эту удивительную белую пустоту, чтобы победить в себе раба скверных привычек и навала болезней. Только здесь можно поправить свое здоровье, принимая сладкие таблетки поста и тишины...

- Да вы просто с жиру бесились, - говорит Лена.

- Не скажи... Было не до жиру...

- Быть бы живым?

- Да, мы цеплялись за пустыню, как за спасительную соломинку...

Тинкой и не пахло... Даже клон её клана не прорисовывался...

- Клон клана? Какого клана?

- Ну, привет! Тинкиного! Тинкин - Ого!

Лена не понимает:

- Рестик, ты в себе? Клан-то откуда?

Да мне-то откуда знать?!

- Оттуда!

А на Цейлоне как раз начинался сбор чая.

 

Глава 2.

Я убедительно просил Юлю уехать на пару недель хоть на юг, хоть на север, хоть в свою любимую деревню на берегу самой чистой в России реки, в любой конец света, только бы не видеть ее перед глазами.

- Хорошо!..

Это «Хорошо!» ничего не меняло: Юля со всеми моими доводами соглашалась, даже убеждала меня в том, что без нее я смогу, наконец, смогу, дописать свои тезисы. Она мне - не помощник! Вот так!..

Эта мысль открывает новое (или давно забытое) чувство - чувство удивления. Сегодня меня трудно чем-либо удивить!

Оказалось вот что: Юля... С Юлей... Без нее. Она... Я затрудняюсь даже сформулировать причину своего отношения к Юлии - удивительного, на мой взгляд, отношения! И это меня тоже удивляет.

- А помнишь, - спрашивает она, - помнишь?..

И читает:

Да, совершенству не нужна хвала.

Но ты ни слов, ни красок не жалей,

Чтоб в славе красота пережила...

Она смотрит на меня в ожидании. И произношу следующую строку:

Свой золотом покрытый мавзолей.

- Конечно, - говорю я, - конечно, помню.

Она - совершенна, думаю я.

Целыми днями мы просто валялись на пляже... Я ловлю себя на мысли: в жизни я не видел таких смелых ног!

- Ты прям запутался в этих смелых ногах, - говорит Лена. - Поясни: это твой бзик?

- De l'audase, encore de l'audase, toujours de l'audase (Смелость, еще смелость, всегда смелость, - Фр.), - это про Юлю, - говорю я, - про её ноги!

- Она у тебя - воплощённое совершенство!

- Её мир полон гармонии...

- Да-да... Но везде только люди, только люди... И твоя Юля... А что Тина?

- Тина...

- Она как-то выпала из игры.

- Тина...

Это всё, что я мог сказать.

Почему я признаю себя причастным к нарушению порядка вещей во всей Вселенной? Я, что называется, попался и начинаю злиться от того, что чувствую себя беспомощным противостоять такому жаркому натиску справедливости и простоты.

- О чём ты? - спрашивает Лена.

Я знаю, что еще несколько Юлиных поучительных слов и мое беспримерное терпение меня подведет. Я даже могу сорваться на крик, одинокий крик в сосновой тишине ночного леса. Так кричат только сычи. Я сравниваю себя с ними - похож! Еще секунда и я буду ослеплен собственным безумством... Хватит!

- Ты смеешься надо мной.

- Ничуть. Единство всего и всех, и любовь во всем. От этого не спрячешься, не отмахнешься, понимаешь...

Когда, стараясь удержать себя в руках, призывая на помощь выдержку и самообладание, я представляю себе, что творится в моей душе, в теле, пронизанном жилами, по которым бешено журча и смеясь катятся, как с высокой горы, красные шарики крови, эти злые эритроциты и белые - лейкоциты, и разные другие - и голубые, и розовые, и синие от натуги и усердия, омытые кипящей соленой плазмой, пересыщенной всякими там простагландинами и гормонами, ферментами и витаминами...

Я просто пугаюсь!

А что говорить о катехоламинах! Они словно взбесились от злости!

Адреналин! Адреналин!.. Он пропитывает даже поры!

На основе знаний о действии адреналина я мог бы создать теорию человеческой злости, если не теорию зла, да земного зла. Зло исходит от человека, в этом нет никаких сомнений, и адреналину принадлежит здесь не последняя роль. Можно притянуть за уши и другие катехоламины и другие гормоны стресса, разные там кортизоны и ксенобиотики, в общем-то все, что известно науке, притянуть и создать стройную теорию зла.

Было бы красиво!

Но я предпочитаю заниматься добром, разложить по полочкам человеческие добродетели, каждую назвать своим именем (называют же хлеб хлебом, а золото золотом, и каждый знает им цену и применение, и толк, и пользу), обозначить их класс, вес, рецепты применения. Сегодня это под силу каждому...

Теория добра!

Было бы брависсимо!

Как тепло и необычно это звучит! И как величественно! Эти явления тонкого мира рассыпаны везде. Люди просто слепы. Нам нельзя уставать распознавать эти россыпи! Ведь крылья, несущие нас к Небу, сотканы нашими устремлениями.

Юля просто поражена моим невежеством:

- Как так?!! Разве ты этого не знал?!! Ведь Лукоморье... У Пушкина же! Вспомни: «У Лукоморья дуб зелёный, Златая цепь на дубе том...».

- Что такое «надубетом»? - спрашиваю я.

Ёрничаю...

Юля вне себя: она поражена не только моим невежеством, но и моей распущенностью:

- Перестань, наконец! Ты меня убиваешь!

И моим вульгарным воспитанием:

- Ты можешь убрать свои ноги со стола?!

И не подумаю!

- Рест, да ты хам!..

А что: ничто человеческое мне ведь тоже не чуждо!

- Смелые? - спрашивает Лена.

Ничто!..

Вот только как быть с добром? Польза, правда, добро... ППД!.. С Тиной не соскучишься...

«Тинннн...».

Слышали звонннн?..

 

Глава 3.

Наступил январь. Для европейца январи здесь такие же, как и июли. Здесь вообще не заметно течение времени. Если бы не телефонные звонки, не теленовости, не вдруг откуда-то взявшиеся на левом виске новые сединки, мы бы совсем забыли о времени. Но оно-то помнит о нас, и каждый день дает о себе знать. Кто его выдумал?..

В суете прошли праздники. Мы считали дни. Мы ждали рождения Ленина, как в засуху ждут дождя. За неделю до назначенного времени у Стаса случилась истерика:

- Кто, кто внес изменения в режим инкубации?!

- Я хотела, - оправдывалась Люся, - снизить потребление кислорода...

Мы прекрасно понимали, что все эти долгие дни, пока наши апостолы пребывали в утробах искусственных маток, мы не должны были сидеть сложа руки в ожидании тех долгожданных минут, когда они, наконец, осчастливят мир своим ором. Забота о ребенке начинается задолго до его появления. Эта яркая истина была знакома нам, медикам, со студенческой скамьи. Конечно, хорошо много знать и применять эти знания в повседневной жизни с пользой для дела. Хорошо, когда перед тобой будущая разумная и прислушивающаяся к твоим советам молодая мама, когда она готова ради будущего своего ребенка идти не только на уступки, но и на жертвы, отказывать себе в сладостях и не избегать физических нагрузок, с удовольствием резво броситься в набегающую морскую волну жарким летом или пробежаться по зимнему лесу на лыжах... Сидя у камина, она читает своему пузцу сказки Андерсена или Братьев Гримм, или ласкает его слух Моцартом или Бахом. Пузо слушает и внемлет...

Но как быть, какую воспитательную работу проводить с нашими гениями, помещенными в искусственные утробы и качающимися в питательных средах, как ... как... Какую? Как?..

- Поставь им своего Паганини, - предложил Жора, - и следи за приборами.

Да, так и сделали. Вся лаборатория наполнилась звуками скрипки.

- Они слышат, слышат!

Так Аня выразила свой восторг. Они слышали музыку все по-разному. Особенно возбужден был Эйнштейн. Он терпеть не мог почему-то Лундстрема, Ленин требовал Аппассионату, а Эхнатон морщился от Генделя. Они реагировали и на свет. «Света, больше красного!..» - мы не слышали этого крика Наполеона, так кричали приборы. Особенно ему нравились вспышки молний и раскаты грома. А Мао орал: «Монада, монада!..».

И Ушков не мог скрыть своей радости.

- Он-то здесь при чем?

- Не знаю. Успех, казалось, пришел и к нам.

- У Эйнштейна есть прекрасная формула успеха: работа до седьмого пота и умение держать язык за зубами, - говорит Лена.

- Вот-вот! Мы и работали, не покладая рук с зашитыми напрочь ртами. Не покладая ног!.. Потому и успех...

- А как вел себя Далай-лама? - интересуется Лена.

- Спал, просто спал. Как сурок!

- А Юра? Он больше не насиловал вас своим Гермесом?

- Да. Нет. Он в нас разочаровался.

- Извини, пожалуйста, - говорит Лена, - но я не могу не спросить...

- Нет, - твёрдо говорю я и повторяю, - нет!

Я же знаю, о ком она спрашивает: о Тине!

Как же мне от неё избавиться?!

И по ком звонит этот колокол: «Тинннн...»?

 

Глава 4.

Как только мы убедились, что все наши двенадцать апостолов стали уверенно набирать вес и подвластны нашим командам, мы тотчас поспешили перейти к решению следующей проблемы: женщины!

- Cherchez la femme! (Ищите женщину, фр.) - провозгласила Тая. - Шаганэ ты моя, Шаганэ...

- При чём тут Есенин? - спрашивает Зоя.

- Скоро поймёшь.

- Вы же уже их нашли! - восклицает Лена.

- Ты же знаешь этих женщин, - говорю я.

В самом деле: ни один правитель, ни один ваятель или поэт, полководец или ученый, ни одна творческая личность не способна активно творить и создавать шедевры без участия муз. В мире нет исключений.

- А кто твоя муза? - спрашивает Лена.

- Ты же знаешь - ты!

- Сегодня. А вчера?

- Лен...

- А Тина? Ты как-то обмолвился...

- Лен, ты же знаешь...

Даже если бы мы с огромной натяжкой попытались установить, что, скажем, тот же Диоген, сиднем сидя в своей утлой вонючей бочке и изрекая свои гениальные перлы, не помышлял о женщине, мы бы покривили душой. Бочка бочкой, но мысли наши далеко за ее пределами. Мы ведь никогда не сидим у себя дома. Наши мысли (а вместе с ними и мы) шумно бродят по странам и континентам и, надо признать, часто с женщиной, которой мы и посвящаем большую часть наших творческих потуг. И наш необоримый воинствующий мужской шовинизм лопается как мыльный пузырь как только мы слышим знакомый стук ее каблучков: наконец-то! Так что - cherchez la femme...

И мы искали...

Мы решили: ни один Библейский персонаж не найдет себе пока места в нашем Новом Свете. Почему? Потому что мы еще не сотворили свой рай, свой Эдем! Мы, конечно, мечтали о нем, мечтали и понимали: рай - это рай. Трудно было вот так с наскока, так сказать, с кондачка взять и высыпать на голый песок какого-нибудь острова все прелести того далекого мира, о котором имеешь весьма смутное представление. Библия очень скупа на исторические райские подробности. Что ж до сказочно-экзальтированных райских картин, то их же не намажешь на хлеб. Невозможно создать биополе объекта, не располагая его точными характеристиками, как невозможно изваять мальчика, вынимающего занозу, не представляя себе, какие неудобства эта самая заноза доставляет нетерпеливому телу. Поэтому никакого Адама, никакой Евы! «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть». Это была бы прекрасная, образцовая пара.

Лена согласно кивает, затем:

- Говорят, что Адам...

Я не даю ей договорить:

- Мы участвовали во всемирной программе «Эдем». И знаешь, что мы открыли?

- Интересно!..

- Нам удалось, так сказать, разрулить цепи генов современного человека вглубь веков, к началу начал.

- Что же оказалось? - спрашивает Лена, - вы добрались до Тины? Кто она?

- Нет, пока нет. Библия свидетельствует: «Все вы - дети одного Отца». Мы это подкрепили наукой. Так что призыв Иисуса любить ближнего, как самого себя небезоснователен. Иисус знал родство генов.

- А Адам?

- Что касается Адама... Нужно было ждать, когда ему исполнилось бы 130 лет, чтобы Ева родила ему Сифа. Хотя можно было бы и ускорить его рост стимуляторами. Правда, это стоило бы наших усилий и тревог, поскольку семя Сифа было бы великим семенем: родословная Самого Иисуса Христа ведь восходит к линии этого самого Сифа.

- А Ева?

- Сотворение Евы - такое же чудо, как сотворение всей Вселенной, и солнц и лун, и песчинок, и рос... Ева божественна, истинная и вечная мисс Вселенная. Она вышла из ребра Адама, как прекрасная статуя из паросского мрамора под резцом гения. Мы могли бы найти и резец, и мрамор, создать молодого Фидия, Праксителя, Лисиппа или Микеланджело, или, на худой конец, того же Родена, и уж на самый худой - Церетели... Чтобы кто-нибудь из них взялся изваять каменную Еву. Мы бы ее потом оживили, как Пигмалион оживил Галатею.

- Пигмалион? Галатею?

- Ну, грек там какой-то! Мы бы сумели одухотворить ее каменную плоть. Но кто бы из них осмелился взять на себя труд спорить с Богом? Сотворить чудо! Золотой дурманящий шелк волос, чарующая прохлада атласной кожи, родниковая свежесть губ, филигранная точеность шеи, плеч, рук, хрупкие пальчики с розовыми ноготками...

- Смелые ноги?..

- Ага... Смелые!.. Ты видела ноги Тины?

- Рестик, милый, мне её ноги, знаешь... То Юлины, теперь Тинины.

- Знаю, - говорю я, - знаю... Ты не сердись, но...

- С чего ты взял?

Зря, зря я, конечно, завел этот разговор с Леной о ногах Тины, которых и представить себе не мог. Какая женщина может равнодушно выслушивать восторженные похвалы в адрес какой-то иллюзорной Тины, которая, по мнению Лены, только и знает, что время от времени напоминает о себе своими вторжениями в мою, довольно размеренную и, так сказать, устаканившуюся жизнь. Жизнь человека, твёрдо знающего, чего он хочет и шагающему семимильными шагами к поставленной цели! Да, твёрдо, да знающего! И вот какая-то Тина, какие-то ноги...

- Я же вижу, - говорю я.

Что это - ревность? Я никогда за Леной этого не замечал. Да и повода не было. И вот... Я же вижу. Скрыть, утаить, спрятать, укрыть... От этого не спрячешься! На это способны не многие... Многие, даже артистки, чья жизнь большей частью подавляется и прячется ролью, даже им не всегда удаётся...

Лена - не актриса!

- Ещё чего! - возмущается Лена.

Я её поддержу!

- Ты права, - говорю я, - ревность к тебе просто не прилипает.

Лена улыбается: само собой...

Тем не менее, ноги Тины... Раз уж речь о её ногах... Дело в том, что её ноги...

Я думаю...

Я их в глаза не видел!

Но я, врач, знаю физиологию кожи, я, архитектор, знаю архитектонику колен и подколенных ямок, я, художник, знаю блеск голеней и изумительно прекрасную линию бедер, знаю пропорции и золотое сечение, которые так глубоко продуманы и беспрекословно соблюдены и исполнены при строительстве, а точнее - при сотворении этих ног, и, конечно, мне, учёному, известно даже значение числа π (пи) для этих ног, именно для этих и именно этого числа, да, числа пи, которое среди чисел Фибоначчи или рядом с ними, диктует законы строительства этих ног... Законы, не меньше! а ещё я, ваятель, удивительно точно знаю радиус и округлость коленок, их излом и крен, и, само собой разумеется, от моего глаза ваятеля не ускользнут и угловатые пирамидки как безупречной филигранности щиколоток, так и беспощадной прецизионности лодыжек (ведь выверенность и точность при строительстве Пирамид - мой хлеб!), а я ещё и спортсмен, и тут уж, некуда деться, я просто не могу себе позволить не знать, как эти ноги... Это надо видеть! их стремительную смелость и упругость, когда они берут версту за верстой или ров, наполненный чёрной водой, или стену, высотой с Китай, или, скажем, бьют подъемом тонкоточно в скулу нападающего, или пяткой в дых, или в пах...

А как звучит музыка этих славных ног, когда они мчат тебя...

Я, музыкант, я знаю...

Я, ученый, я точно знаю: их строил Бог! По законам божьим... Генофонд этих ног селекторно высчитан, выверен веками и предъявлен миру именно таким! В такой вот форме и с такой энергетикой!

Даже музыка хруста коленей - божественна!

Их кошачьи повадки - умопомрачительно прекрасны и верны!

Fuge, late, tace, quiesce! (Беги, скройся, умолкни, успокойся! - Лат.) - это не для них! Они не умеют убегать и скрываться! Они не умеют молчать! Ну и покой, известное дело, - покой им только снится!

Наконец, я - мужчина!..

Я просто не имею права молчать, немо давясь восторгами и восклицаниями в их адрес! Вы же все хором объявите меня трусом и ханжой, полным невеждой и слепой серостью... И, главное, - слепцом. Трусом и слепцом! Ведь nil medium est! (Середины нет, - лат.).

И я, жалкий собиратель камней, по сути, угрюмый арифметик и алчный, натоптанный мыслями о прибылях, капиталист, знаю цену этих ног: у них её просто нет!

Её ноги - как произведение искусства, как высверк мастера, как шедевр...

Вы видели холодные мраморные ноги Афродит и Венер, всяких там Ник и Менад, Клеопатр и Арсиной... Вы прикасались к их ледяной мраморности и вечной мерзлоте...

Никакой Лисипп, никакой Пракситель, Скопас или тот же Лиохар со всеми этими микеланджелами и роденами...

Вам хоть ясно, о чём это я!

Вот хоть теперь вы понимаете, что все эти напрочь мертвые ноги со всеми их красивостями и не то что в подмётки, в упор! не годятся... В упор!.. В упор не годятся моим Тининым ногам...

Понимаете?

Теперь-то хоть...

Это - красиво!

И это прекраснее даже, чем ваша Песнь песней!

Это та Красота, от которой слепнут!

И тут никуда не денешься: Богу - богово! Богине - божественность!

- Шаганэ, ты моя Шаганэ? - спрашивает Лена.

Тинка...

Тинико ты моя Тинико!..

Меня могут упрекнуть в излишней предвзятости, или даже пособничестве самому себе в выборе объекта для любования, нашёл, мол, себе в угоду какие-то ноги, ноги как ноги, как руки или плечи, или как глаза или губы, как волосы или даже пупки, все женские пупки человечества вместе взятые, да как те же розовые-прерозовые пятки, как шеи фламинго...

Меня могут упрекнуть... Или обозвать любителем дешёвой клубнички... Или прямо сказать: «...если ты всякий раз мои слова будешь переводить в плоскость... повторяю - переводить в плоскость комплиментов и воображать при этом, что именно этого я завуалировано хочу и жду от тебя и на это напрашиваюсь, я буду вынуждена...».

Да чихать я хотел на вашу нужду!

И поймите же вы, наконец: красота - беспрецедентная штука! А моя красота - это только моя красота! Она не имеет ни границ, ни прокрустовых лож, ни религий, ни рас... И я никому не позволю укладывать меня в саркофаг фараона, бальзамировать и пеленать, приковывать, путать путами или треножить... Или сажать даже на цепь золотую, как того кота на том дубе у того Лукоморья!..

Или на кол! Или на кол!

Никому!..

Я не Хеопс и не Хефрен!

Мне не нужны ваши гробы - пирамиды!

Мне не нужны ваши Мавзолеи!

Милые мои...

И скажите мне все вы, пожалуйста: почему все, кому не лень могут и стихами, и музыкой, и живописью и даже глиной и камнем... железом и золотом... просто кто во что горазд! могут высказывать, выписывать, выковывать, выдалбливать, вырезать или вызвучивать глаза женщины? Или губы? Или шею? Или её плечи и ключицы, ровно как и пястья и запястья, как и кожу, и волосы, как и... Да всё, что ей, женщине, по праву принадлежит, и что делает её женщиной, женственной и желанной, героиней, царицей, богиней...

Почему?

Почему не ноги?

Тоже мне нашли - запретный плод!..

Я - кусаю!.. Чем я, собственно, хуже Адама?!

Вы видели мои зубы - чистый алмаз! Не платина, не золото, - повторяю: сапфир!

У Мунка свой «Крик» красоты, а у меня свой.

А у Босха - свой!

Как и у Гойи, как и ваш «гений чистой красоты»!

Так что сидите и помалкивайте себе в свои тряпочки!

И какой землянин смог бы отважиться на создание такой небесной красоты? Здесь ведь недостаточно взять мраморную глыбу и с помощью молотка и резца просто отбросить лишнее. Излишнее, на наш приземленный взгляд, на поверку оказывается тоже божественным, вот ведь в чем дело. И чудо, и чудо!..

- Да, на земле нет ничего лишнего, - соглашается Лена. - Но тут песню такую поёшь...

- Да, - говорю я, - песню.

И после паузы продолжаю:

- Каждая песчинка в норе крота и каждый жучок в навозной куче так же божественны, как Пьета Микеланджело или улыбка твоей Джоконды, или крылышки за плечами толстопузых амурчиков.

А сколько было бы возни с Адамом! Пришлось бы сломать ему не одно ребро, пока Ева не заблистала бы перед миром во всей своей красе. Чего стоил бы только змей со своим искушением. И запретный плод. Яблоко? Мы не были уверены, что это было бы яблоко. Почему не ананас или авокадо? Почему не тот же банан? Ты можешь представить себе Еву, кусающую банан?.. Вкушающую! «Змей обольстил меня, и я ела». Как же, как же!..

- А Лилит? - спрашивает Лена.

- Лилит, - говорю я, - не из ребра. Не из глины, и даже не из...

- А твоя Тина? - спрашивает Лена.

- Из света, - не задумываясь, уверяю я, - из волшебного света!..

И киваю в подтверждение своей уверенности. Удивляясь самому себе: откуда такая безапелляционность?

- Надо же! - восторгается Лена.

- Без всяких сомнений! - говорю я.

И вытираю ладошкой со лба несуществующий пот.

Тинико ты моя, Тинико!..

- Затем, - говорю я, - ее сыновья. За что Каин убил Авеля? Чтобы мир потом каялся? Братоубийственная вражда до сих пор еще жива среди нас. Мы ведь все, все-все на земле - братья, братья... По крови. Мы ягоды одного поля, яблоки одной яблони. Гем он и в Африке гем. Не говоря уж о генах. Не родился еще на земле человек с генотипом крота или гада, хотя многие из людей этим гадам и кротам и в подметки не годятся. Жаба, она и в человеческом облике жаба. Возьми хоть своего Переметчика... Человек-крот, человек-гад, гаденыш, человек-жаба... Я знал одну такую жабу...

- Назови ее!

- Да мало ли их рябых, надутых, ползающих, блеющих и шипящих.

- Фамилия, - настаивает Лена, - назови фамилию! Мир должен знать своих жаб!

- Я же говорил - Переметчик! У меня просто...

Перехватило дыхание...

- На, выпей, - предлагает Лена. - Вода... Просто вода.

Я бы хлебнул даже коньячку!

 

Глава 5.

Нельзя не упомянуть и о Сарре, жене Авраама, жизнь которой была переполнена верой в обещание Бога сделать ее Матерью всех народов земли. Вообще история восхождения человеческого духа помнит многих удивительных и прекрасных женщин, но все они оказались, не то что не по зубам нашим технологиям, нет. Для наших технологий возрождения прошлого нет невозможного. Они ведь даны нам Самим Богом, поэтому всемогущи. Но нельзя требовать от них воссоздания условий земного рая, как невозможно пытаться заменить свет солнца множеством электрических лампочек Ильича. Итак, мы не стали клонировать ни Ави - мать Езекии, царя Иудеи, ни Авигею - единоутробную сестру Давида, ни Агарь - служанку Сарры, которая в свои семьдесят шесть лет не смогла зачать Аврааму наследника и дала ему в наложницы эту самую Агарь, чтобы та родила от него Измаила (таков был обычай времени), ставшего прародителем Мухаммеда, ни Аду - олицетворение довольства и красоты, первую после Евы женщину, названную по имени, ни даже Анну - первой прославившую Христа. Мы едва сдерживали себя от соблазна клонировать и Вирсавию - жену Давида и мать Соломона, и дочь Соломона Васемафу. На всех жен Соломона и 600 его наложниц у нас просто бы не хватило искусственных маток. Елисавету же - мать Иоанна Крестителя и двоюродную сестру Марии, матери Иисуса - мы запланировали клонировать в третьем эшелоне вместе с Иохаведой - матерью Моисея, Мариам и Аарона. Что же касается Есфири, Ефрафы, Зебудды, Иаили, Иегоддани, Иегудифы, Иезавели, Иехолии, Иоанны, Кандакии, Керенгаппухи, Клавдии, Лидии, Лоиды, Лорухамы, шести Маах, двух Мариам и трех Марий, а также Марфы, которой Иисус сказал: «Аз есмь воскресение и жизнь», то они были первыми претендентками для клонирования в третьем эшелоне. А Мария Магдалина, объявившая миру первой о Воскрешении Христа, уже ждала своей очереди в соседнем боксе. По нашей задумке она должна была объявить и о втором Его пришествии. Ведь никто из нас ни на йоту не сомневался в том, что Иисус и Мария были супругами и на момент Его распятия, она носила под сердцем плод этой любви, который, сбежав со своим дядей, Иосифом Аримафейским, в Египет, назвала Сарой, значит, Принцессой. Это и был тот Священный Грааль - Кровь Иисуса, но не в какой-то там чаше, а Кровь во Плоти, Грааль, который до сих пор сводит с ума всех настоятелей церкви. Имени Иродиады, потребовавшей от Ирода обезглавить Иоанна Крестителя, мы просто не произносили вслух. Никто о ней даже не заикнулся. Были и другие женщины мира, всей своей жизнью требовавшие и заслужившие воскрешения. Мешуллемеф и Милка, и Наама, и Наара, и Нехушта, ставшая свидетельницей покорения Иерусалима в 598 году до рождения Христа вавилонским царем Навуходоносором, генофонд которого тоже ждал своего часа. Нельзя не упомянуть о Ноеме, брат которой Тувалкаин подарил человечеству кузнечное ремесло. Без кузницы мы бы все еще ходили по земле с дубинкой и камнем в руках. Жены Иакова и Исаака Рахиль и Ревекка, и Рицпа, наложница Саула, и Руфь - моавитянка, родившая от землевладельца Вооза Овида, одного из предков Христа, и Саломия, жена Заведея и мать апостолов Иакова и Иоанна, и, конечно же, Сарра, жена Авраама и мать Исаака, которую Бог благословил, сказав ей, что «произойдут от нее народы», все они разве не достойны воскрешения? Хотя Саломею, дочь той же Иродиады, мы и не думали клонировать. В Пирамиде ей не нашлось бы места. А вот Фуа и Шивра, повивальные бабки, под началом которых находилось множество повитух, споспешествовавших ураганному росту численности еврейского населения, что обеспокоило даже египетского фараона, мы предоставили зеленую улицу. Ну и другим женщинам тех времен: Хлое, Хогле, Хушиме, Церуа, Цивье и Цилле, Шеере, Шеломиф, Шуе, Эгле, одной из восьми жен Давида и Юлии, одной их первых христианок в Риме. Воссоздать стремящуюся вперед с оглядкой назад жену Лота, так и не сумевшую набраться смелости оставить земные радости Содома и Гоморры ради жертвы, труда и одиночества, мы тоже не могли. Она без всяких колебаний отдала свою жизнь за единственный последний завистливый взгляд на тех, кто остался там в городе уюта и утех, на людей, которые по словам Иисуса «ели, пили, покупали, продавали, садили, строили». А ведь мы от тех ничем не отличаемся. Так разве нам недостаточно этих слов, чтобы не превратиться в такие же соляные столпы и горы, как до сих пор высятся на южном побережье Мертвого моря на месте этих нечестивых городов? Неподалеку от Вифлеема есть старейший отдельный памятник женщине, упомянутый в Библии. Это памятник Рахили - матери двенадцати колен Израилевых. Как же нам обойти и ее своим вниманием? А Мариам, сестра Моисея, чьи личные интересы были полностью подчинены национальным и чья миссия, надо сказать, абсолютно патриотична: «Пойте Господу!». Это был первый национальный гимн, который пели женщины Израиля, сплотивши весь его народ на борьбу против четырехвекового египетского рабства. Мы не забыли и Иохаведу, наверное, одну из самых великих матерей Израиля, подарившей народу Моисея, величайшего законодателя и вождя евреев, и Сепфору, его жену, и Девору, пробудившую свой народ от летаргического сна и взявшую на себя смелость поднять его на борьбу с армией Иавина. Вполне вероятно, что она, перевоплотившись через 27 столетий в Жанну д'Арк, помогла и французам одержать победу над врагом. Но вот что делать с Далилой, переполненной злой мужской силой, мы так и не решили, хотя мужественные женщины, как считал Юра, обязательно должны быть в нашей пирамиде. И, конечно же, Руфь! О, Руфь!.. Это одна из самых нежных и трогательных женщин! Скромная, учтивая, верная, ответственная, добросердечная и при всем этом несказанно красивая и бесконечно решительная - это самый короткий перечень добродетелей, которые возникают в памяти, когда произносится ее имя. Как же, как же?! Как же нам не включить ее в число небожителей? Теперь Анна - идеал материнства, мать Самуила, величайшего пророка, отдавшая, как Мария Иисуса, своего ребенка исполнять простые обязанности в храме и тем самым приблизиться к Богу. Так и случилось. Теперь - Вирсавия, жена Давида и мать Соломона, женщина мудрая, ловкая, учтивая и дальновидная, приложившая немало усилий, чтобы Соломон стал царем. Давид увидел ее случайно, купающейся. Он узнает, что Вирсавия - жена Урии, который служит в его войске. Тем не менее, «И она пришла к нему, и он спал с нею». Давид отправляет Урию на войну, где тот погибает. Вирсавия, конечно же, по погибшему плачет, затем становится женой Давида, но ребенок умирает. Давид же, в попытке отвести беду, постится, спит на земле, но узнав о том, что ребенок умер, встает, омывается, натирается маслами, надевает новые одежды и идет в дом Господень. «И молился». А затем идет к Вирсавии. «И утешил ее, и зачала она». Так явился на свет Соломон... Изобилие жен и наложниц Соломона (говорят, что всего их было больше тысячи вместе взятых), не позволило нам роскошествовать их генотипами. Ну и, конечно же, царица Савская, пришедшая к Соломону, чтобы испытать его славу. Женщина, противопоставившая собственную мудрость и богатство самому Соломону. Она не посылала к нему никаких послов, а приехала сама. «...я не верила словам, доколе не пришла, и не увидели глаза мои; и вот, мне и вполовину не сказано». На все ее вопросы Соломон ответ дал, но даже для него эти вопросы оказались трудными. Известно, что «полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин кроме дочери фараоновой, моавитянок, аммонитянок, сидонянок, хеттеянок», но царицы Савской среди них нет. Может быть, наш Соломон добьется-таки ее в нашей Пирамиде? Ведь говорят, что ее пытливый ум и находчивость, храбрость и любознательность даже тридцать веков спустя не были превзойдены ни одной царицей.

- А ты можешь, - говорит Лена, - себе такое представить: вдруг...

- Да ладно, - говорю я, - конечно нет!

- Ну а вдруг!..

- Что?

- Вдруг твой Соломон... Ой!.. Ну, а вдруг...

- Что, что?!.

- А что если бы твой Соломон, - говорит Лена, - был прапрапра... ну самым далёким прапрапра... пращуром твоей Тины!.. Что тогда?. А?!

- Ну, ты, мать, и нырнула!..

- Ты не ответил - что тогда?

- Слышь, остынь, а? Лен, ну ты-то хоть... Тебе мало меня, ныряльщика в глубины истории.

- Мало! Мне тебя всегда мало!

Она это уже говорила.

- Так что же? - не унимается Лена.

- Ты сперва найди её, - говорю я. - А потом спроси у неё! Вот так!..

- Не густо, - говорит Лена, - я думала...

- Вот так! - обрываю я. - А как ты хотела?

Я знаю, как она на это может ответить. Но она не отвечает.

- Иезавель, - продолжаю я, - женщина, имя которой жестокость. Мы от нее отказались. Алдама - воплощенное благочестие и дар пророчества. Только женщина, постигшая вечные духовные истины и умевшая самоотверженно молиться, могла получить великий дар прозрения мистерии будущего. И Алдама смогла приподнять завесу над будущим Израиля ибо она жила так близко к Господу. Добродетельная женщина Книги Притч, цена которой выше жемчугов - движущая сила в очищении и просветлении современного ей общества. Это зеркало, в которое может заглянуть любая женщина и проверить, насколько она схожа с образцом, с совершенством.

- Послушайте, - сказал Стас, - но ведь тут только одни еврейские женщины. Мы не можем...

- Верно, - сказал Жора, - если бы не они, мир до сих пор жил бы по волчьим законам. Это они, евреи, раскрыли миру глаза на ее величество Нравственность. Именно Ее принесли они нам, темным и злым, как дар Божий. И эти женщины непременно должны стать первыми среди первых. Определенно!..

- И ты думаешь...

- Все они, все до единой заслуживают быть воскрешенными и поселиться в нашем светлом городе.

- И ты думаешь, что?...

- Да, - сказал Жора, - именно этим женщинам мы обязаны множеством добродетелей, которыми сегодня так бравирует человечество, чего нельзя сказать о женщинах Греции и особенно Рима, прославивших этот великий город своими плотскими наслаждениями и завоевавших право называть его Великой блудницей.

Что миру дали наши женщины, честно говоря, я не думал, но мне кажется - ничего выдающегося, ничего такого, что могло бы сжать судорогой горло, запасть в душу... Разве что плач... Плач Ярославны. Да и нам ли давать оценку? Об этом скажут потом. Потомки.

- И если кто-то еще сомневается в том, что все эти великие женщины когда-то существовали на свете, так мы готовы их показать, чтобы этот неверующий Фома мог прикоснуться к ним кончиками собственных пальцев, разглядеть их божественную красоту, вдохнуть запахи их белых одежд...

Я не часто слышал от Жоры спичи в пользу женщин, сегодня же он был в ударе:

- Слепой да прозреет, зрячий да увидит!.. Неверующий - да уверует!.. Вы даже представить себе не можете...

Мы не знали, как наши апостолы будут выбирать себе жен и не могли строить на этот счет никаких планов. Как Бог пошлет. Никакая программа не дала нам удобоваримого ответа.

- Слушай, а Тина... Вы её...

Лена только смотрит на меня и молчит.

- Нет. Пока нет. Пусто!..

Наступил август и промчался незамеченным. Двадцать восьмого числа мы праздновали Праздник успения Богородицы, умершей в 48 году. Жора молился. Все молились. Свое тело Мария завещала похоронить в Гефсиманской пещере. Говорят, что во время похорон появился светозарный облачный круг наподобие венца, и к лику апостольскому присоединился лик ангельский. Слышалось пение Небесных Сил, прославлявших Божью Матерь. По прошествии трех дней Богородица воскресла и вознеслась на Небо.

- Мы едем в поле и в сад, - скомандовал Жора.

И всей гурьбой мы устремились за город. Успение Богородицы - весьма чтимый в народе праздник, поскольку совпадает с окончанием жатвы. Мы нашли свое пшеничное поле (проросшие пшеничные зерна пользовались у нас заслуженной славой) и каждый, упав на колени, прикоснулся к спелости еще не срезанных колосков. Так мы благодарили плодородную землю. А потом, в саду, мы отдали дань благодарности каждому яблоку, оставшемуся на дереве. Вот какими мы стали...

- Слушай, - поражается Лена, - как ты мог упомнить все эти имена?

Ха! А как же я мог их забыть? Я помнил не только их имена, я помнил каждую клеточку, из которой эти имена родились, каждый геном, если хочешь - каждую хромосому!

- Так же, - говорю я, - как книги в собственной библиотеке.

- Хорошо! Ну, а Соломон?

- Что «Соломон»?

- А Тина?

На этот счёт у меня есть надёжный приём:

- О'кей, - говорю я, - плесни чуток...

И подаю ей пустой стакан.

 

Глава 6.

А для Эхнатона мы готовили Нефертити.

- Вы же их уже поженили!

- И да, и нет...

- Как это?

- Ты же знаешь Жору... Он увязался за Нефи... Они с Эхнатоном чуть не... Нашла тут на камень коса. Ой, целая умора была... Все, казалось, было понятно и просто. Непросто было только с самим Эхнатоном... Пришлось прятать его. От Жоры! Мы ведь дорожили его всевселенской идеей единобожия, которая тысячи лет была не востребована, а сам фараон после смерти забыт и проклят своими последователями.

- Этого же вы не убили!

- До сих пор, кстати, не найдена и его усыпальница. А ведь идея единобожия, выхваченная Эхнатоном из небесных мыслей, по сути своей самая сильная из тех, что когда-либо приходили в голову землянам.

- Но своего-то вы еще не похоронили? - спрашивает Лена.

- Где-то живёт... Или не живёт...

Не возникло сложностей и с Сократом. Говорят, у него было две жены: Мирто и Ксантиппа, причем одновременно. А лет в двадцать он был безумно влюблен в гетеру Аспазию, которую всю жизнь считал своим учителем. Перикл увел ее от него. Это был, конечно, удар для бедняги. Наверняка у Сократа на нее были виды. Может быть, поэтому, когда он стал признан и славен, когда у него спросили, следует ли жениться, он ответил, что как бы не поступил, все равно будешь раскаиваться. Но, возможно, поэтому он и завел двух жен. Мы оставили ему одну - Ксантиппу, поскольку о второй не могли собрать достаточно сведений, чтобы создать ее полноценное биополе. К тому же, Ксантиппа своей сварливостью и докучливостью должна была помочь нам вылепить именно такого Сократа, каким он был две тысячи лет тому назад - подчеркнуто терпимым и миролюбивым. Мы считали, что именно такими качествами и должен обладать кто-нибудь из наших апостолов. Почему не Сократ?

- Не забывайте, что сейчас самым признанным из философов всех времен и народов мир признал дедушку Маркса, - заметила Инна, - а мы о нем даже не вспомнили.

- Мы это исправим, - пообещал Юра.

Тут Лена только кивает и молчит.

- Что, - спрашиваю я, - о чём ты хочешь спросить?

- А что, если...

- У тебя навязчивая идея?

Лена улыбается и снова кивает: да.

- Что, - говорю я, - если Тина потомок Сократа? Ты об этом хотела спросить?

Лена снова кивает: верно! И улыбается.

- Ты теперь свою Тину, - говорю я, - будешь лепить к каждому нашему Гильгамешу или Навуходоносору?

- Вы же не взяли Гильгамеша, - говорит Лена, - как к нему Тину прилепишь?

- Мы, конечно, сравним их геномы и обязательно выясним, чья твоя Тина родственница. И на каком киселе!

- Да!

- А то! Но сначала ты дай нам её!

- Я?!

- Ну, тебе ж это надо!

- Мне?!

- Сначала её надо найти!

- Так чего же вы ждали?! - возмущается Лена.

- Мать, не пудри мне мозги, - прошу я. - Слушай дальше...

Лена даже рот приоткрыла, делая вид, что продолжает внимательно слушать.

- Выбор жены Цезаря, - продолжаю я, - внес некоторую разноголосицу в наши дебаты. И хотя все было давным-давно решено, мы все же спорили до хрипоты, кого можно было назвать настоящей женой Цезаря - Помпею (племянницу или внучку Суллы) или Кальпурнию (дочь Пизона), или Клеопатру (египетскую царицу), родившей ему Цезариона.

- Ей приснилось, что...

- Да-да, - сказала Инна, - она не поверила. Как хорошо, сказала она, что я не верю снам...

- А через несколько часов, - сказал Стас, - Цезаря убили...

Поскольку клон Цезаря уже болтался на пуповине в околоплодной жидкости, и не было никаких оснований опасаться за его дальнейшую судьбу, вопрос о подборе ему будущей жены уже не стоял. Хотя к самому Цезарю не все относились с благоговением. Жора, например, был к нему абсолютно равнодушен, а Юра выказывал явные признаки недоброжелательства. Он выучил наизусть расхожую фразу, кажется, Куриона Старшего о том, что этот лысый диктатор, является одновременно «мужем всех жен и женой всех мужей».

- А вы послушайте, что сказал о нем Цицерон.

Юра добывал из своего разбухшего кожаного портфеля какую-то потрепанную книжицу в обветшавшей обложке, находил нужную страницу по засаленной закладке и читал нам тихим голосом:

«Когда я вижу, как тщательно уложены его волосы и как он почесывает голову одним пальцем, мне всегда кажется, что этот человек не может замышлять такое преступление, как ниспровержение римского государственного строя».

И вот за такие слова Цезарь и выгнал Цицерона из Италии.

Наступала тишина, которую Юра тотчас же сам и нарушал.

- А, каково?! Аня, - обратился он к Ане, - как ты могла выбрать этого старикашку с безобразной лысиной и бледно-розовой кожей? А вы?..

Юра переводил взгляд на Наташу и Инну и кривился, как от кислого.

- Говорят, у него было золотое кресло в сенате и суде. Да он был просто стяжатель, вор и Гобсек.

- Хорошо, что не золотой унитаз, - говорит Лена, - нынешние правители всё больше норовят оставить свой след в истории на золоте унитаза. Надо же! До чего же убогий народ! Алхимики современности, они хотят своим, пардон, дерьмом покрыть золото, так сказать, продерьмить его! И не только унитазы - весь мир обгадить... До чего же...

Лена просто негодует.

- Мы, - продолжаю я, - негодовали вместе с Катоном: «Не было сил терпеть этих людей, которые брачными союзами добывали высшую власть в государстве».

Но что бы мы не говорили, Цезарь оставался Цезарем, он числился среди нашей, так сказать, обязательной дюжины апостолов и все разговоры, характеризующие его с отрицательной стороны были просто бессмысленны. Поэтому Жора так и сказал:

- Хватит вам мыть ему кости. Вопрос ведь давно решен.

- Хм! Конечно... Вы тут без нас, - возмутилась было Ната, - как захотели, так и решили. Могли бы прислушаться к мнению женщин.

Никто ее не поддержал, а Юра сказал:

- Этому лысому больше подошла бы не Кальпурния и даже не Клеопатра, а Наполеоновская Жозефина. Та быстро наставила бы ему рога. Пусть тогда и заявлял бы, что «Жена Цезаря вне подозрений!».

- Или...

- Или...

- Или...

Как из рога изобилия посыпались имена возможных жен Цезаря, но как раз пришел Вит:

- Вы все еще гадаете?

Он уселся в свободное кресло, и Ната тут же его атаковала.

- Вит, кого бы ты сосватал Цезарю в жены?

- Жа-аклин, - не задумываясь, выпалил Вит.

- Кеннеди-Онасис?

- А-а-то! За каждой красивой и успешной женщиной, - сказал он, - всегда стоит умный и сильный мужчина.

Он развернулся лицом к Жоре и произнес:

- Жор, там я-аа-понцы требуют бонус. Помнишь те нанотехнологии с вытяжками же-еньшеня?

Жора только молча смотрел на Вита.

- Помнишь?

- Ну?..

- Они хотят, чтобы мы...

- Пошли ты их в ж..., - сказал Жора.

- Я бы ра-ад, но...

- Меня радует то, что ты рад, - сказал Жора, - определенно.

И стал набивать свою трубку.

 

Глава 7.

Из мести, из какой-то там жалкой мести я как-то бросил ей свое холодное «Не твое дело». И случилось это как раз в тот самый вечер, когда Юля испытывала трудности со здоровьем, попросту приболела, что, собственно, случается с каждым, и не смогла выполнить мою какую-то просьбу. Зачем же мстить? Я открываю себя себе: я по-прежнему мстителен. Какая досада! Я считал, что с этим давно покончено. Мстить - значит жить прошлым, тем, что ушло навсегда, значит терять и без того недостающее время. Какая досада!..

- Прости, - говорю я, - прости, пожалуйста.

Юля ошеломлена. Еще бы! «Не твое дело» - для нее, как выстрел! Что, собственно, ты хотел этим сказать?

- Как ты? - спрашиваю я.

- Хм! Спасибо, что спросил.

- Знаешь, - говорю я в свое оправдание, - это зависть, да зависть. Я просто завидую тебе: ты можешь позволить себе заболеть.

Какая собачья чушь! От мести я пытаюсь прикрыться завистью: зависть не так убийственна.

- Ты жалеешь себя, - говорит Юля.

Жалею?! Верно. Мне жаль себя: мне хочется абсолютной свободы.

- Чудак! Абсолютным может быть только ноль. Ты же - не ноль?!

Чудак? Чудик!..

- Слушай, столько книг!.. Столько написано!.. Столько слов, столько шума!.. В самом деле! Сколько высказано концепций, гипотез, теорий, сколько разных там догм и учений!.. А Жизнь ни на гран не стала лучше. Более того - Жизнь трещит по швам, рушится, умирает. Это заметно невооруженным глазом.

Почему?!! Правда, почему?..

- Потому что все, что было сказано - пар, пена, пыль, чердачная пыль...

Потому что нет единого взгляда на жизнь. Потому что все написанное - молекулы жизни. Человечеству не предложено разом увидеть всю Жизнь. Вот оно и мыкается, не находя себе места. Мы живем каждый в своей скорлупе. А ведь давно сказано: sigillatim mortales, cunctim perpetui (Порознь люди смертны, в совокупности - вечны, - лат.). Отсюда - все беды... Перевернут не мир, а жизнь в мире... Знать свое место в жизни - вот что важно. Предназначение! И разве можно выстроить храм, не представляя себе его план, проект?

Разве можно наслаждаться улыбкой Моны Лизы, рассматривая лишь ее губы?

- А что ты можешь сказать о «Двойнике» Дюрренматта? - неожиданно спрашивает Юля.

- Все мы живем в плену иллюзий, - говорю я, и пытаюсь вспомнить, о чём эта пьеска. Но помню только то, что она - маленький шедевр.

Однажды ей кажется, что я обвиняю ее во лжи.

- Разве я лгу?! - ее щеки просто пылают, - ты несправедлив ко мне!..

Я и сам это знаю. И не собираюсь оправдываться. Это требует много слов. Они - кончились...

- А знаешь, - говорит Юля, - вот что удивительно: ты, я заметила, всегда прав. Даже когда неправ.

- Знаю.

- Слушай, - вдруг взрывается она, - не делай вид, что ты работаешь!

Вполне естественно, что я прикрываю голову правой рукой, как от удара.

- Это меня бесит, - зло добавляет она.

Не понимаю, чем я мог ее так разозлить.

- Юпитер, - мирно произношу я, - ты злишься, значит, ты неправ.

- Да нет, уверяю тебя...

Мы миримся? Но разве был повод для ссоры? Юля приболела да и я не совсем здоров.

- Выпьем? - предлагаю я.

- Охотно!..

Потом мы в один голос признаем: бывает, что и усталость сближает.

И вот что меня ещё радует: ни слова о Тине! Никаких звонов, звонков и звоночков...

Тишь... Тссс... Не... не... не... Вы только представьте себе - ни гу-гу...

Невероятно!

 

Глава 8.

Вот какие планировались пары: Навуходоносор и Семирамида, Эхнатон и Нефертити, Леонардо да Винчи и Джоконда, Ромео и Джульетта...

Лена недоумевает:

- Джоконда?!

- Ну да!

- Джульетта?

- Ага, Джульетта. Цезарь и Клеопатра, Наполеон и Жозефина, Шурик ваш... Македонский и Таис Афинская... Классика истории земли...

- Тебя же просили не называть Шурика Шуриком.

- Да-да, просили-просили... Кто просил? - я округляю глаза.

- Конь в пальто! И при чем тут Таис? - спрашивает Лена.

- При том. Что же касается Сократа и Соломона, и Коперника с Иоаном Павлом Вторым... А кого взять в жены Николо Тесле?

- Но зачем вы приплели сюда Таис, эту...

- Так.

История человечества просто кишмя кишит знаменитыми парами. Выбор был огромен, начиная с тех же самых простых и вполне доступных Адама и Евы. Самая открытая и незащищенная пара на Земле! Прикрытая разве что лишь, размером с ладонь, фиговым листиком. Следуя логике, новый род можно было бы начать с них. С них или с Ноя и Лотты. Да мало ли с кого? Пар этих предостаточно! Соломон и Суламифь, Сократ и Ксантиппа, Тристан и Изольда, Данте и Беатриче, Лаура и Петрарка, Жозефина и Наполеон...Пушкин и Керн (или Натали?), Тургенев и Виардо, Толстой и Соня, Роден и Камилла, Бернард Шоу и его мраморная фея, Бальзак и его панночка... Да те же Ленин и Инесса Армандт, Гитлер и Браун, Маяковский и Брик...

Наконец, Авось и Юнона...

И еще пара пар. Если хорошенько поскрести по сусекам истории...

- Ну а Тине... Тине вы пару нашли? - спрашивает Лена.

- А как же!

Мы перемыли косточки всех знаменитых пар...

Наконец, Христос с Магдалиной! Идеальная Пара!..

Правда, можно было бы... Да, я мог бы начать с себя, с каждого из нас. В самом деле: прежде, чем ввергать мир в пропасть неизвестности и в соответствии с правилами драматической медицины, мы должны были провести испытания на себе - клонировать самое себя! Вот мужество! Вот подвиг! Слава Богу никто из нас лысиной не страдал, и свежие клетки волосяных луковиц давали прекрасный рост без всякой коррекции биополем. Зачем далеко ходить? Достаточно было выдернуть волос со своей седеющей головы...

Мы не стали так рисковать. Ведь самая ничтожная ошибка, самый маленький сбой могли стать причиной огромных разочарований. Ни я, ни Юра, ни Аня, ни Жора, никто из нас не считали себя совершенными и готовыми положить начало новой эпохи. Стас? Ушков, Лесик, Вит? Смешно даже думать! Аленков? Вот уж нет! Тамара? Мы думали. Юля? Мы не были настолько уверенны. Совершенство! Никто из нас не смел даже мыслить об этом. Для нас, грешных, Оно было уже недосягаемым. В том то и дело, что свое несовершенство мы хотели хоть как-то компенсировать строительством Пирамиды. Никто, конечно, об этом не заикался, но каждый из нас втайне от другого жил надеждой, что Бог увидит наши стремления, оценит по достоинству наши усилия и согреет в Своих ладонях наши смятенные души. Ладони Бога! Кто из нас не желал бы ощутить Их тепло!

Мы начали с царя, с мужчины. Мощное, сильное, светлое начало. Янь! Na4alo-na4al! Царь все-таки наместник Бога на Земле и поэтому куда совершеннее каждого из наших современников. И чем более древний, чем более отдаленный стеной веков от нашей цивилизации царь, тем больше у него шансов стать новым Адамом. Я ратовал за Александра. Мне казалось, из всех царей он самый достойный. Македонский и Таис - чем не пара? Мои предпочтения и симпатии не принимались в расчет, поскольку они не совпадали с тем, что предлагала машина. Мало что кому вздумается!..

- А Тине. Нашли? - снова спрашивает Лена.

- Я же сказал!

- Дон Кихот и Санчо Панса? Это пара, это как раз та пара...

- Голубые что ли?

- Принцесса Диана и Чарльз...

- Гала и Дали...

- Гете со своей... Как там ее?..

- Ульрикой фон Левецов, - сказал Юра.

- Вот-вот...

- И Бернард Шоу со своей...

- Камалией...

- Галатеей, - подсказал Юра.

- Пигмалион! Это он оживил камень...

- А с кем Мэрилин Монро?

- Я бы, - вызвался Стас, - я бы не против... Если вы не против...

- Слушайте, вы их что, солить собираетесь?! - воскликнула Ната.

- Тише ты! - воскликнула Света Ильюшина, - а мне Колика, - она посмотрела на Альку Дубницкого, - Колика мне сделаете?

Будто бы Алька мог тут же родить ей этого Переметчика.

- Колика, - улыбнулась Инна. - Да у тебя, милая, колика в твоей голове! На кой он тебе, этот скряжничающий заморыш?

- Ты что, с ним спишь? - спросила Лиля.

Света вся просто засветилась, залилась румянцем. Даже спина в вырезе платья порозовела.

- Дался он тебе, - сказала Людмила.

- Дададада, - протарахтела Светлана, - сплю! Сплю, сплю! А что?

- Но он же даже зубы не чистит! Как это «что»?!

Светлана, казалось, вот-вот лопнет от злости.

- А вы...

Она судорожно искала слова.

- Зато вас... Вы же... А я вас... А у тебя, - глаза ее сузились и побелели, - а у тебя, - она просто пронзила взглядом Людочку насквозь, - ноги такие же тонкие как у Вальки, такие же кривые как у Зойки и такие же волосатые как у Райки...

Вдруг резко повернулась и выскочила из комнаты.

Это была неправда: ноги у Людочки всегда были восхитительны!

- Алька, - обратился Жора к Дубницкому, - сделай ты ей этого Переметчика. Жалко что ли? С тюбиком зубной пасты в его жабьей пасти! А?

- Ага, разбежался, - сказал Алька, - щаз!!!

- Зачем же вы так безжалостно нападаете на Светлану, - возмутился было Валерочка, - ведь она...

- Придержи язык, - зыркнул на него Жора, - а то и тебе достанется.

Валерочка прикрыл голову рукой, словно опасаясь удара, втянул голову в плечи и, казалось, вот-вот вильнет хвостиком. Он Жору боялся, но и боготворил. Тайно.

- Мне кажется, - сказала Ирина, - ты просто мстишь таким как эти ваши Валерочки и Переметчики, как...

Жора оборвал ее:

- Я не мщу, я лечу, милая. Я же доктор! Я лечу этот мир от жадных жлобов! Всего только! Только и всего!

Цари и царицы, короли и королевы, их любовницы и любовники, жрецы и полководцы, величественные князья, графы, дворяне и масоны, принцы и принцессы, выдающиеся актеры и музыканты, писатели и поэты, художники и скульпторы... Неповторимая плеяда... Сливки всех времен и народов... Нам невероятно трудно было удержаться от того, чтобы не перемыть им все кости.

Их гениальные гены не могли не сработать на совершенство! Разве не об этом мечтали народы мира миллионолетиями, ожидая мессию?!

- Мессию? - спрашивает Лена.

- Конечно! Пришло время новых мессий, - говорю я.

- «Какое время на дворе, - говорит Лена, - таков мессия».

- Время «Ч», - говорю я и добавляю: - na-4-a-lo-na-4-al. По слогам.

Разве мы не могли рассчитывать на успех?!

- Ты мне так и не ответил, - говорит Лена.

Она спросила, не могла ли наша Тина стать новым мессией.

- А как же, - говорю я, - конечно, едем! Идём...

Мы спешили на последнюю электричку.

Тинка - мессия?!!

Это ж сколько дури может быть в светлой голове?!

Или что?..

Или...

А что!..

Вова! Wow!.. Вот это - да!

 

Глава 9.

Итак, споря до хрипоты, мы выбрали самые бесспорные пары. Я хочу их назвать. Первая: Эхнатон - Нефертити.

- Ты уже их называл, - говорит Лена.

- Да. Против них никаких возражений не было, и машина тоже дала им зеленый свет. Надо сказать, что несмотря на то, что программа выбора пар была давно нами принята, мы, тем не менее, давали себе право оспаривать действия машины. Все-таки мы - люди! Мы ведь творцы не только будущего, но и самих этих самых умных машин! Так неужели мы не можем позволить себе то, что принадлежит нам по праву? И мы позволяли. Споры были по каждому поводу, по каждому пуку. Так мы заменили Хаммурапи на Македонского, почти без спора. Так каждый из нас - творцов - пытался вставить в число первых пар своего любимчика. Жора, как всегда, носился со своей Нефертити, которая шла вне всяких конкурсов. Поэтому он был абсолютно спокоен. Правда, когда ему стало не о чем беспокоиться, время от времени он произносил свое:

- Не забудьте мою Наталью... Моих Наталий, - добавил он.

- Какую? - спрашивали все хором.

- Портман, какую же еще? - смеясь, отвечал Жора.

Помолчал и затем добавил:

- Уитни... И Уитни... И, конечно, Уитни... Затем Тэтчер...

Все, кто был рядом с Жорой, скандировали имена его предполагаемых пассий.

- Да, - соглашался Жора, - и Гончарову, Андрейченко, и... Милу Йовович. Вы видели ее губы! А ноги?! Мы же с ней одной крови...

- Лучшие мужчины Вселенной, - произнесла Рада, - предлагали ей...

- Вы же знаете, что лучший из лучших - это я, - перебил ее Жора.

- Да уж...

- Вы забыли еще и Наталью Кемпбелл, - подсказал Жора.

- Наоми, - поправил Стас.

- Наоми или Натали - не все ли равно, - улыбнулся Жора, - и еще, пожалуйста, Диану принцессу, если можно... И Леночку Великанову. Пожалуйста. Да! И Настю, и Настю!

- Заворотнюк?

Жора поморщился.

- Почему нет? У нее же...

- Нет, - отрезал Жора. - Ну, понимаешь, нет в ней... Ну, знаешь, пустышка... Не бриллиант, подделка, даже не хрусталь, бутылочное стекло...

- Значит, Вертинскую?

- И Волочкову! Без Насти наш мир будет не полон.

Мы поймали ее...

- У меня уже есть мой маленький клон, - улыбнулась она.

Я не видел такой обворожительной улыбки.

- Дочь - это дочь, - сказал Жора, - но миру нужен твой клон. Пойми, без тебя будущее не может быть совершенным.

Мы сидели в гримерке театра, и Жора читал Насте лекцию о Пирамиде. Я не слышал ничего интереснее!..

- Это будет мир без бед и тупиц, без власти денег и голода. И твои гены, как Аполлоны, будут держать Небо, пришедшее к нам на землю...

Цветов было столько, что гримерка казалась клумбой.

- Красивая сказка, - сказала Настя и поведала нам историю борьбы за совершенство.

Мы знали эту историю из газет: Москва, Большой театр, балет, засилье зависти... Ее разочаровали мужчины.

- Знаете, - сказала Настя, - среди них я не встретила ни одного, кто мог бы достойно нести звание мужчины. Ни одного, представляете! Все они были мущинами через «щ», да - морщинами. Даже стоя передо мной во весь рост на мешках с деньгами и даже встав на цыпочки, чтобы выглядеть знатными и могучими, они едва доставали мне до щиколоток. И чтобы заглянуть мне в глаза, им приходилось надувать свои щеки и пуза и надутыми прыгать передо мной, как воздушным шарикам, в попытке подняться до моей высоты. Это было жалкое зрелище, отвратительное... Щемящее чувство досады долго не покидало меня. После общения с такими хотелось побыстрей принять душ... Соскрести с себя их липкое присутствие, отмыться... Я сожалела и о том, что разговаривая с ними, не надевала противогаз.

- Я тебя понимаю, - сказал Жора.

- Мне трудно это понять, - сказала Настя, - ведь этому нет объяснения...

- Мне трудно заставить тебя поверить, но без тебя Пирамида...

Насте некуда было бежать.

- Хорошо, - согласилась Настя, - что мне нужно делать?

- Хм! - хмыкнул Жора, - танцевать. А что ты еще умеешь?

- Танцевать?!!

- А что ты еще умеешь?

- Поливать цветы, вышивать крестиком, люблю любить...

- Танцевать, - повторил Жора.

- Это все?!!

Жора улыбался.

- И еще мне, знаете, нужна гарантия...

- С этим - к Богу, - сказал Жора, - а это - тебе, - и протянул Насте нашу белую розу.

В уголках ее глаз тут же вызрели бусинки слез. И она стала просто таращить свои благодарные глаза на Жору, пока слезы не потекли черными ручейками по ее щекам... И она, уже не сдерживая себя, разрыдалась у нас на глазах, размазывая ладошками смытую краску по пунцовым щекам.

И мы снова вернулись к своим баранам. Жоре туго пришлось, но он с радостью дарил нам своих претенденток на звание «мисс Совершенство».

Когда страсти немного поулеглись, Жора, с карандашом в руке, казалось, изучавший какую-то научную статью, вдруг оторвал глаза от журнала, внимательно посмотрел на Юру, затем на Тамару, затем, выдержав паузу, направил указательный палец своей правой руки Стасу в грудь.

- И помнишь, - произнёс он, - мы вчера с тобой...

- Я помню, - сказал Стас, кивнув, - Чурикову.

- Да, Чурикову, - кивнул в такт Стасу Жора, - именно!

- Чурикову?..

- Чурикову?..

- Чурикову?..

- Чурикову?..

Это «Чурикову?..», словно снежная лавина, неслось на Жору со всех сторон. Наконец, воцарилась тишина, которая ждала Жориного ответа.

- Инну?.. - не удержалась и Инна.

Тишина просто царапала наши души.

А Жора уже сидел на своем стуле-вертушке и, казалось, вчитывался в какой-то текст на той же странице того же «Nature». С карандашом в руке. Затем, привычно дернув скальпом и улыбнувшись произнес:

- Да, Инну!

Теперь он смотрел в глаза Инне.

- Если нам удастся собрать воедино, - мягко произнес он, - всех ваших Инн и всех ваших Чуриковых, мы и получим ту самую Инну Чурикову, в которой каждый, каждый из нас и найдет Его Высочество Совершенство!

Я не помню, чтобы Жора когда-либо так яростно отстаивал совершенство женщины. Он помолчал, затем коротко дернув плечами, произнес:

- Как можно этого не понимать?

Затем тоном, не терпящим возражений, мягко добавил:

- Чурикову и Чурсину... Неужели не ясно?

И снова вперил свой взгляд текст той злополучной статьи, которую все еще не мог осилить. С карандашом в руке.

Чуич, Чурикова, Чурсина... Чу!.. Жора набирал себе команду чудотворных?

- И Ксению, Ксению... Мне.

- Алферову?

- И Лаврову. Ксюха наконец-то нашла время потрясти мир своими талантами...

- Алферова?

- И Лаврова! Ты видела ее иллюстрации к моей книжке? А ее росписи Пирамиды?!!

- Ты и книжку уже успел написать? Дал бы хоть на картинки взглянуть, - сказала Света.

- На.

Жора взял с полки свою нашумевшую книгу «Жить вредно» и протянул ее Свете.

- Держи, - сказал он, - и устрой со своим Переметчиком громкую читку. Вслух! Он уже выучил алфавит?

Света лишь пожала плечами.

- Он уже, - сказала она, словно оправдываясь, - прочитал голубую книжку и теперь раскрашивает розовую. С алфавитом у него еще трудности-трудности... Он все еще путает буквы «жы» и «фы». И водит пальцем по строчкам.

- Как же их можно спутать? - удивляется Рона.

Света только пожимает плечами, мол, вот так!

- И Химену, - сказал Жора, - и обязательно Химену Наварете, Хименочку... Ну и Юленьку...

- Нашу? Елькину?

- Наша - с нами, - сказал Жора, - возьмем еще и Зимину! И...

- Не забудьте Коко Шанель! - подсказал Франсуа, - и Уитни Хьюстон!

Жора кивнул.

- И Элен, и Элен... Быстрицкую.

Жора кивнул.

- Вот, - сказал он, - и ещё Сати! Да-да, Сати!.. Но не Сати, а Сати. С ее музыкой. Я сам позвоню Спивакову. Только Сати! Всё, точка!

- Зачем тебе весь этот га-арем? - спросил Вит.

- Чем более гетерогенна популяция, тем она устойчивее к действию факторов окружающей среды. А Лола... Лола... И мне, знаете, еще нравится Катенька... Катенька Гусева...

- Да-а-а... - протянул Вит, - Е-э-катеррри-ина - даааа! И поё-от-то ка-ак!..

- Жор, - спросила Рада, - зачем тебе весь этот... курятник? Ты же не Соломон.

- Не знаю.

- Не знаешь зачем, или не знаешь - не царь? - допытывалась Рада.

- Не знаю.

Рада расхохоталась.

- Ну, а правда, - зачем? Это же целый гарем, что похлеще, чем у Соломона. Мало тебе...

- Мало! - сказал Жора, - ты же знаешь - мне всегда мало!

Мы притихли.

- Милая моя, - продолжал Жора, - ты представляешь, какой это банк генов! Плавильный котел! Здесь же целая Новая Америка! Ведь каждая из них, совершенно не важно каким путем, добилась известности! В каждой проявили себя гены успешности и знаменитости! И это - надо уважать! Если сбить их все воедино, в кулак и затем... Это же будет такая упоительная композиция, если хочешь - божественный коктейль совершенства! И если ты не турок...

Он не стал продолжать, делая вид, что ищет свою трубку. Затем подошёл ко мне и ни слова не говоря, посмотрел мне в глаза, мол, ну а ты, ты что можешь сказать? Я понимал, о ком он молчит - о Тине. Но и я молчал. Ну, просто ещё...

- И вы всех их клонировали? - спрашивает Лена.

- Жора велел...

- Ну, а Тине пару нашли?

- Я тебе уже говорил.

- Кто?!

- Второй бесспорной парой, - говорю я, - стали Цезарь и Клеопатра. Мир трубит о них, не переставая. Здесь не о чем было спорить. За ними следовали креолка с Мартиники и Великий корсиканец. Жозефина Таше де ля Пажери! Какое звучное имя! Правда, было время, когда Наполеон был по уши влюблен и в хорошенькую ослепительно белокожую, белокурую Маргариту-Полину Белиль, ради которой готов был развестись с Жозефиной. Слава Богу, этого не случилось, и нам не пришлось сомневаться в правильности выбора этой пары. Леонардо да Винчи и Мона Лиза были так же бесспорны, как Лаура с Петраркой, и Данте с Беатричче, и Тургенев с Полиной Виардо. И как Гете со своей Анжеликой...

- Не Анжеликой, а Ульрикой.

- Все равно...

- Как Бред Пит со своей Анжелиной...

- И как Галкин со своей Аллой... Аллкин Галкин...

- А кого вы в жёны выбрали Соломону? - спрашивает Лена. - У него их там было-было... Штук триста! И семьсот наложниц... Интересно - кого же?

- Ясно кого, - говорю я, - Савскую, царицу Савскую! Или Жанну д'Арк?

Мы хорошо потрудились... И всё-таки были сомнения: кого оставить?

- Жор, - сказала Сесилия, - пришло время выбирать, - ты ведь можешь многим из них сказать свое дерзкое «прощай».

Жора улыбнулся и произнес:

- Дело в том, родная моя, что в нашей Пирамиде нет слова «прощай». И это прекрасно! Тебе не кажется?..

Сесилия задумалась.

- А вы читали вот это? - спросил Жора, подняв журнал над головой. - Здесь наш Коля Грановский предлагает создать «Орден совершенства»!

- Коля?..

- Грановский?..

- Орден, - сказал Вит, - орден... Ордена нам пригодятся. Готовьте свои груди.

- Shady не забудьте, - еще раз сказал Жора, - обязательно не забудьте!.. Шэди, Шерон и Диану! Как же мы без принцесс-то?..

И снова задумчиво улыбнулся. Посмотрел мне в глаза и, подняв вверх указательный палец, затем произнёс едва слышно, чтобы мог слышать только я:

- Правильно!.. И Тину! Тинку - в первую голову!.. Иначе, - Жора сделал выразительный жест ребром ладони перед своим кадыком, - голова с плеч!

Он уже собирался уйти, уже сделал первый шаг к двери и вдруг обернулся:

- А что твоя Тина - тоже принцесса? - спросил он.

Я уставился на него: да я откуда знаю?!

- Узнай, - сказал он, - это важно! Я уверен! И это настолько важно, что ты даже... Ты когда-нибудь видел её глаза? Нет? Нет?! Мальчик мой, ты - не жил! Тыыыы... Да ты просто...

Он не договорил, повернулся и вскоре исчез за дверью.

«...это настолько важно...».

Хотел бы я знать: насколько?!

Хм: «... ты - не жил!».

Ты поживи с моё, а потом говори...

Ха! Принцесса!..

 

Глава 10.

Но все они не стали предметом первого нашего рассмотрения и расположения, поскольку в первую очередь надо было уладить дела с апостолами и их женщинами и женами. Задачка не из простых, если принять во внимание тот факт, что даже Коперник, этот божий агнец, проживший до старости отшельником, как сам он писал папе Павлу Третьему на «самом отдаленнейшем уголке земли» в своей башне Фромборкского собора, даже этот, как назвал его Галилей, не только католик, но также священник и каноник, вынужденный соблюдать целибат (обет безбрачия), не смог устоять перед чарами своей экономки Анны Шиллинг, девушки из хорошо обеспеченной и известной семьи, пренебрегшей обязательными для ее круга правилами и взявшей на себя обязанности по ведению хозяйства в доме стареющего каноника. Что это - пылкая любовь или христианская жалость? А что говорить о Соломоновых женах! Чтобы Соломон остался Соломоном, со всеми его привычками и прихотями, нам необходимо было знать все подробности не только его отношений с мириадами женщин, но и подробности его формы правления царством, сношения с внешним миром, тягу к золоту и вину. И хотя биополе Соломона позволяло создать его виртуальный образ, чтобы поселить в нем живую жизнь, нам пришлось немало потрудиться.

- А что если бы новому Соломону вы дали бы вашу Тину?

У Лены глаза просто искрятся!

- Не говори ерунды!

- А что? Они же совсем тут у вас юные, молодые...

- Не говори ерунды...

Были сложности и с другими парами, а как же! Но мы только радовались этим испытаниям, радовались, преодолевая невзгоды и трудности, многие из которых сами себе создавали. А как иначе? Для нас, как впрочем и для всего человечества, это был первый опыт сотворения мира. Ладонями Самого Бога мы из вязкой холодной пустой глины пытались лепить простоватых тепленьких беззащитных человечков, чтобы, натаптывая их мозги совершенством, получить в конце концов истинного Homo, истинного Sapiens, получить наконец Человека. Кто здесь может застраховать себя от ошибок? Даже Бог ошибался, создавая Вселенную. Я могу привести тысячи примеров, свидетельствующих, что мир не так уж и совершенен, как об этом судачат на каждом перекрестке. Простой пример - религиозные войны, террор... Разве это не ошибки Бога? Да, Вселенная справедлива, да, Она в постоянном поиске совершенства, но сколько, так сказать, оступей и огрехов?! Взять хотя бы открытие ДНК. Зачем эти две спиральные нити рисовать на подножном коврике ванной комнаты? Какие бы нежно-розовые пяточки не ступали по нему, это ведь все равно втаптывание в грязь. Пусть неосознанное, пусть неосмысленное, но это явное надругательство над собой. Это правда, что ДНК - кислота жизни, но это вожделенная кислота, сладостная, сладкая. Как этого можно не понимать? Примерчик, надо признать, так себе... Есть гораздо более весомые причины быть разочарованным пониманием смысла жизни от какой бы то ни было букашки до всего человечества. Смысла жизни, так сказать, вообще. Это издержки развития мирового сознания и только сознания. Великовозрастный, даже старческий инфантилизм. Как-никак уже четыре с половиной миллиарда лет Земля тупо вращается вокруг своей оси, но ни сегодня, ни завтра у меня нет оснований утверждать и, я уверен, не будет, что сознательность людей возросла или возрастет хотя бы на гран. Поразительно, но за две тысячи лет - ни одного Иисуса. Да что там Иисуса - ни одного Сократа! Что грядет слабоумие разума, воинствующий кретинизм? Похоже. Ты посмотри, послушай, почитай своих соплеменников, своих братьев по разуму! Что они тебе демонстрируют, о чем прожужжали уши, о чем они пишут? Ни единой достойной мысли, ни единого намека на мысль. Ужас! Ужасужасужас! Точка и край, абсолютная прострация. Кисель в голове, плавленый сырок «Дружба». У меня нет оснований...

Ну, и другие проблемы.

- И все же, и все же... Есть же надежда!?.

- Послушай, - говорит Лена, - я давно хочу тебя спросить: та, наша прапрапрабабушка-австралопитек Люси или Лилит, жившая 3,2 миллиона лет тому назад, она и вправду уступила пьедестал древнейшего человека какой-то Арди - Ardipithecus ramidus? Говорят, что останки, обнаруженные в Эфиопии...

- Да, представь себе, возраст Арди составляет 4,4 миллиона лет. И хотя ее кости оказались в чрезвычайно плохом состоянии...

- Вам удалось и ее клонировать?

- Представь себе...

- Трудно...

- Трудно было утихомирить нашего Тузика. Он ждал косточку...

Лена улыбается.

- Было нелегко подобрать ей пару.

- Интересно - кого же?!

- Эфиопа. Пушкина.

- Пушкина?!!

- Это был второй эшелон, вторая волна.

- Почему же Пушкина?

- Или какого-то африканского царька. Здесь мы заботились о чистоте линии.Важно ведь, чтобы...

- Да, да... понимаю. Интересно, а что Македонский? Он...

- Знаешь, осознав размеры своей империи, он разрыдался.

- Разрыдался?

- Ему нечего уже было завоевывать.

- Я спрашиваю о вашем клоне Александра, - говорит Лена.

- Ах, этот! Собирается в космос.

- А жену нашли ему?

- Тайка согласилась. Уже даже беременна...

Когда и с выбором жен для наших апостолов было покончено, наконец-то! мы приступили к самому важному. И вскоре колонии клонов высыпали на улицы нашего города...

 

Глава 11.

Я и в самом деле знаю столько, что этих знаний хватило бы для построения не только Пирамиды Совершенства, но и для освоения Луны или Марса.

- Правда?!

Все эти знания порой просто захлестывают, накатываются как цунами, перемешиваются и крутым варевом парят мозг... Жуть!.. Тогда я сажусь в свой двухместный самолет (Юля за штурвал), и мы взлетаем. Когда неба и моря становится так много, что на свете, кажется, больше ничего нет, я прыгаю вниз... Парашют - вот спасение от умопомрачения!

Мысль о том, что там, в синих соленых водах меня может ждать свидание с небольшой акулой, выбивает из головы абсолютно все знания, которые ведут человечество к новому Армагеддону.

И я уже вижу точку на горизонте, растущую точку, стремительно летящую по едва волнующейся поверхности воды и превращающуюся в быстроходный катер. Юля!!! Юля уже вызвала спасательный катер! Чтобы меня не сожрала акула.

Оказывается, освоить Марсианские пустыни и поселить там Жизнь гораздо проще, чем построить на Земле нашу Пирамиду.

Когда я в спасательном жилете болтаюсь в воде как... Как... Я ни с чем и не пытаюсь сравнить себя, а просто смотрю в ту бесконечную даль, где серебристо-белая вода, уничтожая всякое представление о горизонте, сливается с бело-серебристым небом...

Дожил? - вот вопрос, который я мысленно задаю сам себе. Неужели я дожил до того дня, о котором мечтал все эти годы? Разве Небо уже упало на Землю?

Дожил!..

Когда подоспевшие спасатели всем телом своего быстроходного катера напрочь закрывают линию горизонта и обеспокоенные моим самочувствием, задавая мне тысячу вопросов, ждут от меня ответа, я произношу только одно слово, одно единственное слово:

- Отойдите!..

- Что-что?..

- Солнце, - говорю я, - солнце, - говорю я, - не заслоняйте мне солнце...

И отдаю себя во власть крепких земных рук.

- Ты прям как Аристотель Александру Македонскому, когда тот спросил, что бы Аристотель хотел в награду за свой совет, который помог Александру одержать решающую победу в битве с врагом.

- А что он сказал, - спрашиваю я. - Что потребовал Аристотель?

- Попросил не заслонять солнце. Как и ты!.. Не помню уже - Аристотель или Диоген? Не важно...

- Вот видишь! Вот и я... Мне туго пришлось: я снова был сжат, стиснут, скован, обездвижен...

«Fuge, late, face, quiesce!» (Беги, скройся, умолкни, успокойся! - Лат.). Я помню это.

Отступать поздно... Тот, что в маске не стал стрелять в меня в упор и это его погубило. Мелькнула мысль о Жоре: как бы поступил в этом случае он? Юра бы выстрелил в глаз, а Жора...

Затем просвистела мысль о Тине... Но я её не расслышал.

Позже, в палате, я не мог вспомнить, как...

Вдруг совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки я увидел Тину! Я видел её так отчётливо, так ярко... Я даже яростно втянул воздух обеими ноздрями, чтобы насладится дурманящим запахом её тела и потянулся к ней обеими руками и всем своим уставшим телом, которое вдруг стало оживать, ожило, наполняясь какой-то злой силой желания, вдруг яро окрепло, дрожа от нетерпения... Я прям весь выпростался из своей вялой и липкой болезненности, весь воспрянул... Не только духом, но и телом, и телом... Помню, что даже закричал (как Иисус!): жажду!..

Вот ведь какое случилось чудо!

- Разве чудо? - говорит Лена. - Просто ты давно...

- Именно чудо! Тина - как источник здоровья!..

- Как таблетка от головной боли, как скорая помощь...

- Лен, ты что же не... Если и ты меня не понимаешь... Знаешь... Это как если бы в тебя вдохнули новую жизнь! Не просто прикрыли, облачили в здоровую кожу измождённое израненное распадающееся тело, не просто сделали макияж и припудрили... Понимаешь - напитали живой жизнью... Каждую клеточку... Понимаешь?..

- Понимаю.

- Напоили живительной влагой усохший росток.

- Понятно.

- Нет-нет, я понимаю, это трудно понять... Надо пережить!

Лена просто смотрит на меня и молчит.

- Я даже произнёс, - продолжаю я, - это спасительное (или роковое?) имя её - «Тина?..».

И тотчас подумал: откуда ей здесь взяться?

Это была моя последняя мысль.

После этого я стал прихрамывать на левую ногу. И никакая вращательная гимнастика по Ушкову не снимала боль в колене. Помог Гермес.

- Трисмегист?

- Его фараонова гимнастика.

Я ещё долго не мог простить себе такую неряшливость и беспечность.

Были и другие проблемы...

 

Глава 12.

Пришло время считать наших цыплят. Долгожданная плодоносная осень, как мы и планировали, наступила зимой. Здесь зима не вьюжная, не промозглая, не ледяная. Лед можно найти только в холодильных комнатах, тонны. Первыми пришли ленинские дни. Мальчик Ленин, я уже говорил, родился в 5 часов 54 минуты...

- Нет, - говорит Лена.

- Что «Нет»?

- Ты не говорил.

- Да, в 05 часов 54 минуты. Я закрываю глаза и вижу эти четыре зеленые цифры электронного хронометра. Еще бы минута и было бы три пятерки. Мы удовлетворились и тем, что сумма всех цифр составляет пятерку. Пятерка! Значит, сработали мы отлично! Это был день нашей славы! Нетерпеливый мальчуган рвался наружу, покорять мир, подчинять его коммунизмом, подминать. Конечно же, как только проявились первые признаки родов (замигали лампочки, запиликали датчики, зажужжали системы препровождения плода), мы дружно перебрались в родильное отделение. Никто глаз не сомкнул до утра. Когда принимавшая роды Юля ловким движением отсекла пуповину и, как и полагается, шлепнула карапуза ладошкой по тугой розовой попе, он тотчас разразился всевселенским веселым криком, оповестившим мир о рождении новой эры. И в ту же секунду тихо грянуло наше троекратное «ура»! Даже султан прокричал его на русский лад. У меня от волнения подкашивались ноги.

- Кому пуповину?!

Тотчас вырос лес рук.

- Возьмите кровь в криобанк, - сказал Жора, - а потом делите.

Юля усадила вождя на свою ладошку и, поддерживая его другой рукой за правую ручку, поднесла мне под самый нос, мол, смотри - мальчик. Будто я был полноправным отцом этого дитяти, который наконец заполучил желанного наследника.

- Пацан, - произнес Стас так, словно кто-то из нас сомневался в рождении мальчика.

Мое сладкое волнение тотчас передалось и другим.

- Где елей, где мирра, где дары волхвов? Кто оповестит мир о приходе мессии?..

Конечно же, это было событие, сопоставимое разве что с рождением Иисуса Христа. Пришел и на нашу улицу праздник!

Вскоре младенцы посыпались, как пшено из куля. Тома едва успевала переводить дух. Не покладая рук, она принимала роды, привычно шлепая новорожденных ладошкой по попе, привычно вырывая из их беззубых сморщенных ртов первый крик. Мы привычно и дружно сотрясали воздух кратким негромким «ура» и привычно открывали шампанское. А когда Тома сбилась с ног, ее дело взяли на себя и другие женщины. Конвейер работал круглосуточно и бесперебойно. Жора с нетерпением ждал появления Нефертити, и когда пришло ее время появиться на свет, он сам закатал рукава и, как заправская акушерка, сам принял девочку в свои огромные надежные ладони. Работа спорилась. Бесспорно было только то, что лед тронулся. Мы были без ума от успеха. Потом радость стала привычной, и наше «ура» слышалось постоянно, будто целая армия шла в наступление. А спустя какое-то время наши глотки, совсем обессилев, прохудились, дали течь. Из них вырывались только хрипы, а вскоре и они попритихли. Пришло время абсолютной тишины, если не считать щелканья и жужжания каких-то датчиков и легкой прохладной небесной музыки, тихо льющейся из динамиков. Не покладая рук, мы делали свое дело, не покладая ног, мы старались как только могли. Теперь мы знали определенно: начало положено, новый мир начинается. Как и следовало ожидать, все трудное для нас стало привычным, а привычное вскоре стало прекрасным.

- До сих пор не верю глазам своим, - говорила Ася.

- Мы хорошо постарались, - радовалась Тамара.

- Я тебя очень люблю, - улучив момент, прошептала мне на ухо Аня, - ты - чудо!..

- Вот видишь!..

Это было своевременное и приятное признание, так как вот уже больше месяца мы с Аней не имели возможности перекинуться словом. Я просто с ног валился, и своим признанием Аня крепко меня поддержала. Нет в мире лучшего средства для поднятия духа, чем признание любимой женщины.

Но нас и попрекали.

- Вы настолько далеко зашли в своих желаниях отличиться, - бурчал Ушков, - что забыли об ответственности перед людьми.

- Слав, ну скажи, о какой ответственности ты говоришь? - негодовал в свою очередь Шут, - ты всегда отличался тем, что...

- Перестаньте!..

С появлением Шута (он нашел-таки нас!) перепалка снова возобновилась. Ушков пристально посмотрел на Шута сквозь холодные и, казалось, злые стекла очков, выдержал паузу и произнес свое традиционное:

- Я же просил вас...

Он окинул всех уже спокойным и почти равнодушным взглядом.

- ... просил не говорить горбатому, что он горбат.

Этим он как бы признавал свое неучастие в нашем деле, свою отстраненность. Может быть, так он себя подстраховывал: мало ли...

- Горбатого, - сказал тогда Жора, - могила исправит.

Ушков как бы сердился на нас за наш успех. Но ведь и он был соучастником этого успеха! Он прекрасно это и сам понимал. Его тщательность и щепетильность, его нежная забота о клеточках и то усердие, с каким он наставлял каждого из нас, допекая своей угрюмой мелочностью, я бы сказал филигранной проникновенностью в суть наших неуклюжих телодвижений, все это делало его незаменимым и всегда востребованным. И каждый, каждый, что там греха таить, каждый в душе был ему благодарен. Да что там благодарен - мы просто валялись у него в ногах. Так бывает...

А Юра с момента появления на свет Ленина не проронил ни слова. Он не принимал никакого участия в родах. Юра облюбовал себе укромный уголок у окна и, сидя в кресле, немигающим взглядом сквозь щель в жалюзи смотрел на океан. Казалось, он спал с открытыми глазами. Время от времени он надвигал на глаза со лба очки и бросал короткий взгляд на приборы контроля. Затем снова засыпал, не закрывая глаз.

Только Жора ничему не удивлялся.

- Я - лучший, - только и сказал он, - определенно.

К чему он это сказал, было не вполне ясно. Он всегда был эгоцентриком, оставаясь при этом космополитом. И мир для него был лишь воздушным шаром. Даже шариком. Что его еще отличало от нас: он мог работать сутками, не отдыхая. Да, его трудолюбие было достойно восхищения. Если меня даже подвесить на крюк за ребро, говорил Жора, я все равно буду работать. Как-то он всерьез заговорил о том, что неплохо было бы увеличить сутки часов этак до тридцати-сорока. У кого-то он вычитал, что некий старец настаивал для поддержания душевного равновесия дважды в день делать то, что вызывает у тебя отвращение. Я терпеть не могу, сказал Жора, засыпать и затем просыпаться. Мы только посмеялись, а он искренне сокрушался. И еще: если ему удавалось, он спал по пятнадцать минут, затем ровно четыре часа работал, затем снова на пятнадцать минут впадал в спячку и снова работал... И так - целыми сутками! Не выглядывая в окно: что там - день или ночь?

- Юр, - нарушила вдруг тишину Юлия, - ты как вроде бы и не очень доволен?! В чем, собственно, дело?..

Юра развернул свое кресло так, чтобы видеть всех разом.

- Если быть до конца справедливыми и выбирать самых-самых из всех знаменитостей, - сказал он, - мы должны клонировать и товарища Сталина.

- Сталина?!

- Этого рябого?..

- Этого сухорукого?..

- Труса?..

- Неуча?..

- Параноика?..

- Этого христопродавца?..

Этот град вопросов ударил Юру в лицо. Он не шевельнулся.

- Да, - сказал он, выдержав паузу, - этого рябого, сухорукого, труса, неуча, параноика и христопродавца...

Он средним пальцем правой руки поправил очки и обвел коротким взглядом всех, кто его окружал.

- Эту самую знаменитую посредственность, - добавил он и улыбнулся своей легкой ироничной улыбкой, - раз уж мы отдаем предпочтение знаменитостям. Вот послушайте, что он сказал: «Когда я умру, на мою могилу нанесёт много мусора. Но ветер времени безжалостно сметёт его».

- Хорошо сказал, - сказал Васька Тамаров.

- Вот и я говорю, - сказал Юра, - без Сталина мы просто медь звенящая.

Надо сказать, что рождение наших младенцев, вся эта милая возня с пеленками и памперсами, бессонные ночи и беспокойства по поводу обильных срыгиваний и абрикосовых пудингов, первых шагов и первых синяков, первых плачей и первых осмысленных взглядов - все это одна из самых светлых, просто сияющих полос нашей истории. Мы на целый год растянули рождение наших первенцев. Кто-то был Козерогом, а стал Водолеем, кто-то попал в свой знак зодиака, были самые разные варианты, но каждый из них был просчитан и обоснован, и с учетом этого обоснования прослеживались все изменения в особенностях умственного и физического развития каждого малыша. Итак, целая дюжина апостолов новой эры - мужчин! - была преподнесена нам в подарок к рождеству. Это был уже 2000 год. Мир только-только перешагнул свой миллениум, а человечество сделало первый робкий шаг в эпоху Водолея. И наши апостолы, мы надеялись, были тоже своеобразным подарком Богу за Его заботу о нашем будущем. Ведь наши успехи (а теперь уже никто не сомневался, что мы достигли величайших высот на пути к совершенству) были, так сказать, налицо. И всегда, на протяжении всех этих долгих дней и часов, мы ощущали заботливое тепло Его ладоней. Мы бесконечно верили этому теплу! Вера - это беспрецедентный акт прилежания и подчинения, без веры - человек труп.

- Но и вера без действия - пустота, - говорит Лена.

- Мы верили. И с верой делали свое дело. Мы верили! Я и сейчас верю, я просто знаю, что наши усилия заархивированы на каком-нибудь носителе информации и пополнили банк уникальных знаний в хранилище мировой библиотеки. Они вот-вот будут востребованы и тогда... И тогда Божьей милостью будет предпринята очередная попытка прорыва человечества к свету. Не мы ведь назначили эпоху Водолея. В наших силах лишь пробить брешь в плотине неверия и животных страстей, и тогда сквозь нее ринутся потоки небесного света, потоки прозрения и преображения. Бог ведь не по силам не дает.

 

Глава 13.

Перевернут не мир, а жизнь в мире... Мы постарались...

Время от времени мы говорим и о национальной идее, осознание и реализация которой способны, говорят, спасти мир.

Что это?

- Мне кажется удалось, - говорю я, - сформулировать определение национальной идеи.

- Любопытно, - говорит Юлия, - мы уже столько их напридумали, что можно пруд прудить...

- Слушай же, - говорю я.

Мне не терпится разделить с нею свою «эврику».

- Секундочку, - говорит Юля, - я только возьму диктофон.

Я жду, мысленно повторяя вдруг пришедшие этой ночью в голову фразы.

- Готово, - говорит Юлия, включая диктофон.

- Так вот, - говорю я и умолкаю.

- Национальная идея - это...- говорит Юлия.

- Это...- говорю я. - ...не торопи меня!..

Юлия молчит и даже не смотрит на меня. А я вижу лишь вращающееся колесико диктофона, наматывающее пустую пленку.

- Это...- повторяю я и перевожу взгляд на нее.

Теперь мы взрываем тишину своим хохотом.

- Стоп, - говорю я и сам выключаю диктофон.

Я не могу вспомнить ту прекрасную фразу, которая пришла во сне. Часа через два нам все-таки удается записать эту чертову формулу.

- Что же у нас получилось, - говорит Юля, перематывая пленку, - сейчас послушаем...

Но приходится слушать внезапно ворвавшийся в наши покои тревожный телефонный звонок.

- Хорошо, хорошо, - говорю я в трубку, - уже выезжаю...

Юля вопросительно смотрит на меня и ни о чем не спрашивает.

- Собирайся, - произношу я одно только слово.

Юля понимает, что до выхода из отеля остаются считанные секунды.

Вопрос о национальной идее приходится отложить.

Проходит неделя.

- Мы забыли с тобой дать очередное определение национальной идеи, - говорит Юля, когда нам удается выбраться из очередной переделки.

Здесь, на Соломоновых островах, спокойно, особенно после этого неожиданного землетрясения магнитудой в 8,1 балла, произошедшего в 350 километрах от столицы Хониара, и вслед за ним последовавшего жуткого цунами, никому до нас, кажется, нет никакого дела. Можно подумать и о национальной идее.

- Мне вдруг пришло на память, - говорит Юля, - как мы с тобой спасались голодом, помнишь?

Уговор о том, что за столом никаких разговоров о профессиональных делах нарушается.

Полностью затоплены города Гизо и Норо островного государства.

Юля безупречна! Ей очень идет эта нежно-розовая блуза с высоким воротом, я отмечаю, что ее темные очки угрожающе блестят на солнце, как зеркальца пожарной машины (странная ассоциация).

Тревога до сих пор висит в воздухе, мы говорим полушепотом... Я отвечаю односложно:

- Да.

Подают омаров.

Какие к чёрту пожары!

Потом мы целый день болтаемся без дела по поселку, чтобы убить время.

- Воплотить национальную идею, - наконец говорю я, - значит адаптировать генофонд нации к территориальным, геополитическим, геоэкономическим и геосоциальным условиям существования, обеспечить абсолютную его реализацию на данной территории, используя основные принципы Пирамиды: биофидбека, каждому - в меру и т. д., и т. п.

- Здорово, - восхищается Юля, - ты молодец! Кто-нибудь тебя понимает?

- Ты!..

Разрушения значительны, есть жертвы... Но есть и формула нацидеи!

- Смотри, - говорит Юлия, - смотри, как эти скупые люди, облачившись в скафандр богатства...

- Разве можно глазами разглядеть скупость?

- Она видна даже слепому.

Мы сидим рядом в плетеных креслах и вполглаза наблюдаем за своими

гостями. Вообще-то надо признать, что здесь мрачное место для праздника.

- Ты собрал это сборище богатых, чтобы еще раз убедиться...

- Почему ты решила, что они скупы?

- Но она же проявляется, - говорит Юлия, - абсолютно во всем: в каждом их движении, в повороте головы, в том, как они ходят, как они на тебя смотрят, как они едят вишни и даже в том, во что они одеты...

- В шорты и простые футболки...

- Ты только посмотри на их ноги!

Я смотрю на Юлю, не понимая ее возмущения.

- Эти ноги никогда не ходили по земле.

- Почему ты так решила?

- Их качает, разве ты этого не видишь?

- Земля вертится, вот их и укачивает.

- Они создают вокруг себя такую ауру, что боишься к ним подойти.

- И ты боишься?!

- Нет-нет, ты не понял. Они в коконе такой неприступности, что...

- В коконе?

- Между нами - стена. Ты это и сам видишь.

Чтобы разрушить эту невидимую стену, я встаю и подхожу к Полу Аллену.

- Привет.

- О, Рест, - говорит Аллен, - рад тебя видеть!..

Юлия видит эту радость собственными глазами: этот пятидесятилетний американец выглядит на тридцать, он полон сил и энергии, глаза его блестят, а белозубая улыбка просто завораживает. В кармане его шорт, думает Юлия, спрятано больше двадцати миллиардов! Еще бы не улыбаться!

- И Аллен, и многие другие, - говорю я потом, - пришли в этот мир, чтобы сделать его другим.

- Каким?

- Мы думаем над этим, - говорю я.

Ибо богатство, считаю я, это дар Божий. Как некий чудак с помощью веточки лозы находит спрятанную под землей желанную воду, как золотоискатель находит долгожданную жилу, так и жаждущий богатства среди множества дорог на земле находит тропинку, ведущую его к богатству. Богатство - это для него и призвание, и предназначение. Сегодня в мире свыше тысячи миллиардеров с почти пятью триллионами долларов! Но и более семи миллиардов голодных! Какая яростная несправедливость! Не соблюдается основной принцип гармонии: «Мы не должны быть сильнее самого слабого!». Ну и другие...

- Задача заключается в том, - говорю я, - чтобы каждый материально богатый человек направил своё усердие и талант обогащения на созидание тепла и света. Для одних - это может быть тепло их сердец, для других - свет любви...

- Если бы я была миллиардершей, - говорит Юля, - я бы прямо сейчас...

- Рест!.. Юля!.. Почему вы меня не встречаете?!

Князь Альберт просто набрасывается на нас с обвинением, и Юле приходится оборвать на полуслове мечту о роскошествующем альтруизме своей миллиардерши.

- Юленька!.. Ты как всегда очаровательна!..

Князь целует ей руку.

- Вы опять спорите? О чем, позвольте полюбопытствовать. А где Аня?

- Альберт, - говорит Юля, - ты же был на Северном полюсе. Как ты здесь оказался?..

- Пирамида, понимаешь ли, Пирамида, - Альберт улыбается. - Я всегда там, где вызревают плоды мужества... А где Анна?.. А что, Тины тоже нет с вами?

Тины нет...

Нет её, нет, нигде её нет... Нетнетнет...

Нет!..

Неужели ослепли?!

 

Глава 14.

Наши дети росли и радовали нас. Самым непоседливым оказался Эйнштейн. Тихим-тихим рос Цезарь, а Македонский - задирой.

- Ну, а Ленин? - спрашивает Лена.

- Я же говорил: он млел, слушая Аппассионату, да, но большую часть времени посвящал изучению Библии. Да-да, он стал ярым последователем, ортодоксом и апологетом учения Христа, цитировал Его на каждом шагу, провозглашал Его истины, где только мог, велеречиво, искренно, без запинок и не картавя. И все время держал руки в паху. Они у него просто чесались...

- Кто? - спрашивает Лена.

- Руки, конечно, руки!

- Как же так? Вы, верно, хорошо вычистили его геном?

- Да уж, Жора там постарался... С ножницами в руках. Мы назвали его Атлантом... Мы отгородились от этого мира всеми защитными средствами, которые были известны человечеству, от высоких китайских стен и колючей проволоки до... Абсолютный карантин! Мы, конечно, поначалу не были изолированы от мира, и иногда под нашим наблюдением вывозили Рамзеса в Москву, а Клеопатру - в Лас-Вегас. Организовывали встречи Мэрилин Монро с Цезарем, а Алена Делона с Таис Афинской... Наша сборная по футболу сразилась со сборной Бразилии и проиграла - 1:17. Такого разгрома и такого позора мы долго не могли себе простить. Но один-то гол мы забили! Пока!.. Гол забил как раз Цезарь. И радовался, радовался!.. Покрикивая свое «Разделяй, разделяй!..». И тихо добавляя: «И властвуй...».

А вскоре выиграли не только у бразильцев (5:1), но и у испанцев (7:0), у немцев (7:0), у французов (7:0), у итальянцев выиграли... А чилийцам проиграли по пенальти - 12:13. Один гол...

Разработанная нами методика ураганного роста клеток и развития зародыша позволяла в считанные дни добиваться желаемого результата. Качество всегда было гарантировано. Жора называл это: made in Piramides (Сделано в Пирамиде, - англ.).

- Ах, этот ваш Жора! - восторгается Лена.

- Мы довели скорость роста от обычных 400 клеток в секунду сначала до 657 и, постепенно увеличивая, добрались до 1237. И это еще был не предел. Чтобы расти клону в три раза быстрее обычного, нас не совсем устраивало. И мы настоятельно совершенствовали технологию.

Никто бы не мог поверить, что основным действующим началом, обеспечивающим этот самый ураганный рост клеток была обыкновенная вода, получаемая из сибирского льда, приготовленная, правда, специальным образом. Плюс, конечно, другие ингредиенты, такие как гормон роста и гормон радости или счастья (серотонин), сперма кита, маточковое молоко и пыльца диких пчел, всякие там ферменты, обломки (гомогенат) ДНК, модифицированной РНК, простагландины, антиоксиданты, микроэлементы... Да, и селен, и мумие, и женьшень...

- И рог единорога? - спрашивает Лена.

- Да и рог, и множество всего другого, необходимого для создания человека из... ничего. Бог бесхитростно, не пачкая рук и не прикладывая никаких усилий, вылепил это Hомо из какой-то там глины, а нам пришлось терпеливо корпеть над составом наших композиций, чтобы не ударить в грязь лицом. Скажу тебе так: не покладая рук. Чтобы сотворить человечество Всевышнему понадобилось всего две яйцеклетки. Думаю, что никаких трудностей для него, Всемогущего, это не составило. Ясное дело, что создать даже самую простую из всех простых, самую примитивную клетку с ее умопомрачительной архитектоникой и невероятной способностью не только существовать в этом жутко враждебном и агрессивном мире, но и давать бесконечное потомство, ясное дело, что такое по силам только Богу. Он так все наилучшим образом продумал и так устроил, что там, в клетке, каждый электрон бежит к своей цели, по дорожке, ведомой только Богу. И никогда не сбивается с намеченного и единственно верного пути. Клетка умна, как никто другой. И она никогда не ошибается. Клеточный ум - явление беспрецедентное, божественное... Постичь тайну ума клетки - не нашего, человеческого, ума дело. Нам понадобились миллионолетия и моря соленого пота и крови, чтобы сегодня без особого труда, теперь во всяком случае так кажется, мы смогли создать клон, по сути, вылепить из рукотворной глины кого заблагорассудится. Невероятно! Сказка! Песня! Да, это - чудо!

- В Израиле, - сказала Крис, - я слышала, генетики создали деревья-акселераты, растущие в два раза быстрее обычных. Они вдвое больше поглощают углекислоту и вдвое больше выделяют кислорода!

- У нас все скверы и парки в таких деревьях.

- Море кислорода!..

- Мы пригласили Леонарда Хейфлика. Я рассказывал уже, что он получил свою Нобелевку за установление максимального числа делений клеток...

- Этого ты не рассказывал.

- Это явление и открытие получило название «число Хейфлика» и равно оно пятидесяти. Никто не знает, почему клетка может делиться только полсотни раз.

- А потом?

- Ей приходит конец. Как и всему в этом мире.

- Почему? В чем причина?

- Исчерпался, говорят, генетический код. Чушь собачья! Код неисчерпаем...

- Что же происходит?

- Золотой вопрос! Я потом расскажу...

- Нет. Сейчас...

- На это уйдут годы.

- Одним словом...

- Одним словом, мы с помощью Леонарда научились управлять «числом Хейфлика», и он был в восторге от этого. Мы добились того, что наши клеточки при известных условиях могут делиться бесконечное количество раз. Как in vitro, так, и это важнее всего! так и in vivo. Леонард тогда заявил: «Мы не гении - боги. Теперь в наших руках будущее мира!».

Ты бы видела, как у него сияли глаза.

- Было отчего.

- Ясное дело, что эта уникальная технология ураганного роста, мы называем ее просто ТУР, держится в строжайшем секрете. Борьба за нее была тяжкая, битва: кость в кость. История с созданием эликсира бессмертия еще не скоро закончится. Поиски философского камня продолжаются до сих пор. А у нас в руках уже есть хвост Жар-птицы. Это как ключ от ядерного чемоданчика, этакий условный золотой ключик, части которого хранятся у нескольких человек. Только я, Аня, Жора, Юля и Юра знаем код замка. И то - частично. Все вместе мы составляем этот ключ. Так что мы теперь - как сиамская четверня, мы - единое целое, не разлей вода.

- Пятерня, - уточняет Лена.

- Что-что? Да, Ладонь Бога! Правда, я, я один знаю полный код, от и до. Так что я... Меня нужно беречь как зеницу, я, оказывается, непотопляемый. Потому-то и наставили в мире силков и капканов. Охота идет полным ходом. Охота! Да!..

- Могу дать голову на отрез, - говорит Лена, - что и Тина ваша знает...

- Тссссс... - шепчу я, приложив указательный палец к губам, - тсссс...

- Что такое? - тоже шёпотом спрашивает Лена и озирается по сторонам.

- Идём отсюда, - говорю я, взяв её за руку.

- Куда ты меня тащишь?! - возмущается Лена.

Когда мы выходим из здания представительства на свежий воздух, я еще какое-то время молча веду её за руку как ребенка.

- Рест, руку-то отпусти... Мне больно...

- Ты что себе позволяешь?! - говорю я.

- Что?!

- Ничего!

Потом я ей рассказываю, доказываю, убеждаю еще раз:

- Запомни, - говорю я, - никаких Тин. Особенно в чужих стенах!

- Но...

- Никаких «но»!

- Так бы и сказал.

- Я тебе уже тысячу раз говорил: Тины нет!..

- Но...

- И точка! - я просто ору на Лену, - и точка!.. Пойми - точка!..

Лена ошеломлена. У неё даже заблестели глаза.

- На меня ещё никто так не орал...

- Прости, - говорю я, прости, пожалуйста... но, знаешь...

Мы садимся на скамейку, какое-то время молчим... Затем отправляемся обедать. Сидя вечером на берегу, я кутаю её в свой пуловер, ветрено, я снова рассказываю...

- Ты так и не рассказал, - прерывает меня Лена, - как тебе удалось тогда выбраться... Из Валетты?..

- И это понятно, - говорю я, - владеть этим кодом - владеть миром, ничуть не меньше. Это не охота на какого-то там курдля. Это похлеще ядерной угрозы, и не только ядерной... Я нисколько не преувеличиваю. О чем ты спросила?

- Как ты спасся в Валетте?

- Я же рассказывал: там меня спасла Тина.

- Тина?!

- Я же рассказывал!..

- Да, но... Как? Это невероятно! Её же тогда...

- Всё, - говорю я, - проехали! На сегодня нам хватит Тин!

Лена молчит. Через полчаса:

- А остальные? - спрашивает она.

- Мы летали крыло в крыло...

- Летали?

- В том смысле, что жили в полном согласии. Абсолютный консенсус...

Вскоре подтянулись и наши подружки. Я уже говорил, что мы овладели методикой скоростного роста зародышей и новорожденных без ущерба для полноценного развития и личностных качеств. Это было одно из существенных достижений нашего времени, наверняка заслуживающих не одной Нобелевской премии. Как одним лишь нажатием кнопочки или поворотом рычажка можно изменить скорость движения поезда, самолета и даже космического корабля, так и мы научились изменять скорость роста наших клонов. Для, так сказать, организации и строительства полноценной особи нам не нужны теперь месяцы и годы - дни! Считанные дни! Это трудно себе представить, но это и есть выдающееся открытие нашей эпохи, нашей цивилизации. Если самыми значительными достижениями предыдущих цивилизаций, обусловивших невиданный прогресс человечества считают веревку, компас, крыло или порох, колесо, или пар, телескоп, электричество или что там еще?, то сегодня таким достижением, олицетворяющим сегодняшний день, является наше открытие. Не полеты на Марс, на Сатурн и Венеру, не....

А сотворение человека нового типа, Человека совершенного, Homo perfectus. Невозможно представить себе, какие для жизни на земле открываются перспективы. Новый виток развития, вот-вот снова придет Золотой век, на землю вернется потерянный рай. Браво, браво! Брависсимо! Я спрашивал себя: разве все это не стоит собственной жизни? Это сравнимо с жертвой Иисуса. И, пожалуй, самое главное: любой ген мы теперь держим в узде. В наших руках он кроток и жалок, и только по нашей огромной милости он может стать величественным и желанным. Мы можем дать ему волю или не дать, открыть перед ним зеленую улицу или загнать в самую черную дыру, какие бывают на свете. В этом наша сила и мощь, свет и праздник. Вместе с нами восходит новое солнце, и каждый из нас теперь твердо знает, что значит быть римской свечой на празднике жизни. Мир дождался-таки своего часа. Это насущная необходимость сегодня, сейчас. Мы сотворили то, чего люди ждали тысячи лет. Необходимость, как известно, - это мать изобретения.

- Холодно, - говорит Лена, идём спать?

- Как скажешь.

- Не представляю, - удивляется Лена, - как Тина могла тебя тогда спасти. Мистика просто, какой-то иллюзион...

- Но вот же он - я! Перед тобой! Можешь потрогать!

Весь спасённый!

- Тиной?

- А то!

 

Глава 15.

Кормежка у них была отменная, просчитан каждый грамм, каждая калория и молекула. Это была пища богов. Если прав кто-то там, утверждающий, что мы представляем из себя то, что едим, то вдвойне прав Юра, сказавший, что дух наш зарыт в геноме, как драгоценный клад, ждущий своего Сильвестера. Какова последовательность и вся совокупность нуклеотидов, таков и дух. Не так давно была такая формула: один ген - один белок.

А сегодня можно утверждать следующее: дух - продукт жизни гена. В здоровых генах здоровый дух...

- Это значит, что...

- Верно: бытие определяет сознание. Бытие гена. Сначала мы сами пытались создать рацион, а потом решили пригласить специалистов. На наш призыв откликнулись Майкл и... Они написали целую книгу «Ты. Инструкция по использованию». Не читала? Занятная книжица.

- Даже не слышала.

- Они расписали бизнес-план и содержание жизни для каждого, для каждой, да, для каждой клеточки и всего организма. Индивидуальный план-график и содержание. Это было что-то сверх-супер... Как бы это сказать?..

- Прецизионное...

- Пожалуй. Да, пожалуй...

- Я знаю, что желтый сахар...

- Да, кристаллики сахарозы покрыты тонким слоем патоки, содержащей до двухсот различных биологически активных соединений... очень полезных для человека.

- Что такое польза?

- Это - нужное количество в нужное место в нужное время...

- Ясно-ясно...

- Огромным успехом пользовался рог единорога. Во-первых, все любили пить только из него. А во-вторых...

- Я знаю, что из него делают пищевые добавки.

- Они их просто пожирали! Хотя мы и ограничивали их аппетиты.

- Что еще?

- Всего не упомнишь. Вытяжка из пантов лося, гуминовые кислоты, препарат Алтмери Урмаса АУ-8, мед, пыльца, витамины и микроэлементы и т.д., все, так сказать, по полной программе... Композиции подбирались машиной индивидуально. Что же касается их здоровья, то наши врачи едва успевали следить за результатами экспресс-анализов и разнообразить диету. Собственно, врачи врачеванием так и не занимались, только повсеместный контроль за качеством и количеством здоровья. Тут в полной мере пригодились системы Амосова и Ушкова.

- Ушкова?

- Его вращательная гимнастика приобрела среди нас яростных поклонников. Ни восточные системы поддержания здоровья, ни йога, ни аутотренинг не имели такого успеха. Вообще надо сказать, что Ушков своей дотошностью и щепетильностью, и чересчур, на мой взгляд, повышенной заботой о здоровье напридумывал разные там хитрые штучки для раскрытия и использования скрытых резервов организма...

- Ты рассказывал, что он...

- Да-да, наряду с тем, что он глубоко копался во всем, что было ему интересно, он еще и выискивал в этом мусоре фактов нечто до сих пор неизвестное. Во всяком случае в его интерпретации это нечто выглядело совершенно по-новому...

- Открывал?

- Раскрывал нам глаза. Он придумал даже свою систему мироздания, разложил все по полочкам и каждому определил свою нишу.

- Что он сказал о твоей пирамиде?

- Выслушав мой рассказ, он тут же предложил свою модель - Эйфелеву башню..

- Ух, ты!

- Да. И его рецепты оздоровления...

- Вы широко применяли...

- Никто, слава Богу, ни на что не жаловался, никто не болел, все развивались в согласии с нашими графиками и планами. Это был прецедент в мировой науке, новое слово в формировании нового человека, Человека Совершенного - Homo Perfectus. Поэтому велся подробный дневник, протоколы исследований, где отмечались особенности физического и психического развития каждого подопечного. Все, как и должно было быть. Правда, Валерочка наш...

- Ергинец, что ли, вирус ваш, ВИЧ? - спрашивает Лена.

- ...ходил днями желтым и морщинистым...

- Что так?

- Он выражал свое недовольство всему, что у нас получалось. А однажды просто в лоб мне сказал:

- Вы же в энтропии социума ничего не смыслите. Ведь еще Лукреций Кар в своей «Природе жизни» говорил...

- В «Природе вещей», - подсказала Ната.

Валерочка выдержал паузу и продолжал, не обратив внимания на замечание:

- И потом Эпиктет, а за ним Демокрит... Вы даже не читали «Накомихину этику»...

- «На-ко-ма-хо-ву», - по слогам произнесла Ната.

Он снова сделал вид, что не расслышал.

- И Геродот, и Фукидид, - продолжал Валерочка, - давно заявляли...

Я не мог не рассмеяться его попытке в сотый раз демонстрировать свою грамотность и начитанность. Потом он плел что-то о сукцинатдегидрогеназах и аланинаминотрансферазах, о величии динатриевой соли этилендиаминтетраацетата, еще о каких-то молекулярных инструментах жизни и смерти, без которых, по его мнению, никакая Пирамида не может состояться... Особенно ему нравилось произносить слово «тетрахлордибензопарадиоксин», которым он просто припечатывал своего собеседника. Вычурные слова, вычурные мысли... Впрочем, какие там вычурные - дурь какая-то, невежественная и наглая дурь!

Я смеялся ему в глаза. Но Валерочка был очень серьёзен.

Потом я рассказал об этом Жоре.

Он расхохотался, затем лицо его стало суровым.

- Да пошли ты его, - сказал он, - куда подальше!..

Скальп его нервно дернулся.

- Von Pontius zu Pilatus (от Понтия к Пилату, - лат.), - улыбнулся я.

- От какого Понтия, к какому Пилату?!

Глаза его сперва побелели и побежали, и побежали...

- В задницу! - выкрикнул он. - Засунь всех этих своих шариковых и швондеров, и чергинцов, и шавок и шпицев, всю, всю эту шелудивую шушеру в одну глубокую задницу! А если хочешь - в жопу!

Жора даже сплюнул. Затем:

- Убей их!

- Да ладно тебе, - сказал я примирительно.

- Не, не ладно! Убей!.. Выжги каленым железом! Здесь надо быть безжалостным! Эта плесень, эти моллюски и мокрицы... Планарии же!.. Прокрались в кровь, залепили альвеолы... Они дышать не дают. Моль...

Он посмотрел мне в глаза и добавил:

- Да-да: убей! Если я сказал убей - убей!

Ах, как он был прав! Он предвидел наш крах из-за таких вот...

- Что-нибудь уцелело после... После того, что случилось? - спрашивает Лена.

- Дневники удалось спасти. Это летопись пламенных дней и ночей.

- Они обнародованы?

- За ними охотятся, как за сокровищами инков или египетских фараонов. Ты по себе это знаешь.

- Да уж... Но даже представить себе не могу, как всё-таки...

- Что? Как наши детки так быстро росли? Мы же... Я ж рассказывал...

- Как спасла тебя Тина?

Хм! Как!..

 

Глава 1.

Наступила весна.

С головной болью и муками были отобраны и уже развивались наши первенцы. Наконец-то! Все они без исключения недолго ползали по полу, с удовольствием встали на ноги, делали первые шаги. И вторые и третьи... За ними отправились в путешествие по жизни и их избранницы. Всем им нравилось крепко стоять на ногах и каждую минуту прибавлять в весе. Им нравилось ходить, взявшись за руки. Для них устраивались хитроумные игры и состязания. А как они любили купаться, плавать, нырять! Вода - их родная стихия! Они могли спать на воде, жить в воде. Они не были ихтиандрами, но чувствовали себя здесь, как рыба. Но больше всяких там игр в воде им нравилась игра в пирамиду. Компьютеры просто дымились от перебора вариантов при выборе наиболее верных условий ее строительства. Малышей не оторвать было от экрана. Их пальчики бегали по клавиатуре как угорелые, глаза блестели, лица сияли застывшими улыбками. Иногда было даже страшно на все это смотреть. О еде забывали, спать не могли. Сначала мы беспокоились, чтобы не произошло ничего непредвиденного. История мира не знала подобного опыта, клонирование людей только-только прокладывало себе дорогу и тут всякое могло случиться. К счастью, ничего непредвиденного не произошло, все контролировалось, и нам было подвластно. Мы были прекрасными кукловодами, и наши куклы беспрекословно подчинялись нашим командам. Ура! Да, ура! Нас это радовало, но мы никак не выказывали своей радости.

Каждый день, каждую секунду мы ждали сюрпризов. Наши мальчики и девочки были личностями неординарными, и это нужно было учитывать. Мы жили, как на пороховой бочке. Но мы жили, и это было для нас главным. Пирамида возводилась, в фундамент забит прочный камень, надо прямо сказать - камень краеугольный: гены пыхтели, трудились, тужились. На Совете теперь каждому из нас была дана воля проявить свои творческие способности. Свобода творчества - разве есть что-нибудь слаще на свете? Ни мороженое, ни крюшон, ни малиновый сироп не идут здесь ни в какое сравнение. Даже арахисовая халва не слаще. Уж, какие только критерии для отбора своих питомцев и всякого рода химер не были использованы нашими ребятами. Каждый творил то, что хотел, на что хватало ума и фантазии, каждый хотел блеснуть своим остроумием. Был даже конкурс объявлен на самую оригинальную особь. Мы не знали, что или кто это может быть, у нее не было даже названия. Мы хотели и в то же время боялись предвосхитить появление нового Франкенштейна. Или какого-нибудь Кинг-Конга, или, не дай Бог, Терминатора. Конечно, каждый давал себе отчет в том, что он делает. Как врачи дают клятву Гиппократа использовать свои профессиональные навыки во благо человека, так и мы дали клятву друг другу отдавать, даже дарить свои творческие способности и с таким трудом добытые знания только на пользу всего человечества. Друг другу! А не Гиппократу. Это важно. Никто из нас ни на йоту не сомневались в верности этой клятве.

Лене интересно:

- Юля ведь тоже не...

- О Юле и речи не может быть! Ей не нужны никакие клятвы! Ее сострадательность и неисчерпаемая доброта, открытый и искренний нрав, нередко граничащий с кротостью и мысли не допускали о возможной неверности. Да и все наши ребята, мы знали, были ей так же верны.

- Даже Ушков, даже ваш осторожничающий Ушков? - спрашивает Лена.

- Он теперь был впереди всех с флагом в руках.

- Со знаменем! - уточняет Лена.

- Да, с флагом. Чтобы ни у кого не возникло сомнений или, не дай Бог, подозрений в том, что кто-то может поддаться искушению и под каким-либо соусом торговать своим опытом (мы еще так несовершенны!), каждый ежедневно языком цифр и только нам понятных символов писал краткий отчет о проделанной работе, и машина его анализировала.

- Каким языком? - спрашивает Лена.

- Мы сдружились с цифрами, да. Цифровые технологии заменили нам все недомолвки и устранили все трудности общения. Программа контроля не допускала промахов, так что мы не опасались проколов. Человечеству не грозила, по нашей твердой убежденности, никакая угроза перенаселения, медленного вымирания или внезапной гибели. И мы были спокойны и за своего Homo, и за своего sapiens'а. Вид, по нашему мнению, не страдал, а лишь укреплял свои позиции, только совершенствовался и процветал. По нашему твердому убеждению.

Кроме известных исторических личностей, ребята клонировали и литературных героев. Ната взялась за своего Дон-Кихота...

- Какая Ната, - спрашивает Лена, - Горелова или Куликова?

- А Инка, так та прилепилась к своему волейболисту, а Танечка принялась за Гуинплена. Что она в нем нашла, ума не приложу! Стас к этим поползновениям был безразличен, как, впрочем, и Вит, а вот Ушков, смех да и только! тайно от всех растил себе Гобсека. Правда, прибавив тому немного генов от чеховского Беликова и зюськиндского Гренуя. Вот чудище бы выросло, если бы не... Слава Богу, Он вовремя все это остановил... На радость Юлии. Она никогда не была в восторге от этих, так сказать, кровосмешений.

- Да уж, - говорит Лена, - вовремя вас остановили! Не то бы...

- А наш Колюня, представляешь, - вдруг говорит Алька Дубницкий, - клонировал-таки Переметчика! Для нашей Светки. Он был от нее без ума!

- Кого клонировал? - спрашивает Лена.

- Чмо!

- Чмо?

- Ага! Это самое Чмо собрало в себе всю мерзость мира. Это такой ублюдок! Ты видела когда-нибудь, как улыбается жаба?

- Да ну тебя! Ты уже этими жабами засеял...

- Или гадюка, гад?!

- Да-а-а-а... Ты, брат... Видно, тебя...

- Жалкое, жадное, мелкое, никчемное, ничтожненькое отродье... Это... Это...

Лена наливает воду в стакан:

- На - выпей. Что с тобой?

Я никогда не видел Альку таким возбужденным!

- Ага, спасибо. Извини, пожалуйста.

- За что? Собственно, за что? Да у тебя, брат, руки дрожат!

- Прости. Прости, пожалуйста. Понимаешь... Этот Еремейчик...

- Налить еще? Может, коньячку?

- Да ладно! Ладно тебе! Я в порядке...

Алька берет сперва стакан, отпивает глоток, затем берет себя в руки.

- Понимаешь, - говорит он, - это же просто модель. Ну, пойми - всю мерзость мира, всю нечисть и мразь Вселенной нужно собрать в одну... в одно... Даже не знаю, как ее обозвать.

- Тварь!

- Даже не знаю. Тварь? Не-е-т. Тварь - это звучит гордо! А это... это... Ну, да ладно. Ты ведь и без названия понимаешь, что...

- Понимаю...

- А вообще-то человечество еще не придумало слов, чтобы выразить всю мерзость и убожество этого отморозка...

Пауза.

- Зачем же он, ваш Колюня, его...

- Чтобы уравновесить! Для баланса!

- Ясно, ясно, - говорит Лена, - как противовес! Хотела бы я на него взглянуть.

- Бррр! Что ты! Такой урррррод! Аж смердит! Да! Он даже зубы по утрам не чистит!

- Ясное дело!

- Этот говноед...

- На-на, выпей-выпей...

- Ага, спасибо. Если бы я знал, какому ублюдку оставляю управление...

- Управление чем? - спрашивает Иван.

Лиля только улыбается.

- Я бы...

А Людочка Жос таращит на меня свои глазищи, мол, что ты такое говоришь?!!

- Какому ублюдку? - спрашивает Ильюшина.

- Этому говноеду? - спрашивает Света.

- ...я бы повесился...

- Ты можешь это сделать сейчас, - говорит Жора.

Бондарь Иван только довольно улыбается во всю свою пышную бороду.

- У тебя есть в довесок к твоему Переметчику, - говорит Ната, - еще и твой Валерочка Ергинец...

- Слу-ушай... все эти блеющие и зудящие, ну понимаешь, весь этот наш метиз - булавки и скрепки, и шпоньки, кнопки-заклепки, эти шипящие, швецы, шпуи и шпаки, шапари и шуфричи, все эти шариковы и швондеры, наконец, чергинцы, здяки, авловы, и... Кто там еще?.. Слушай, ну и вонь же мы развели! Брррр...

- А шматковы?..

Алька притворяется глухим.

- А шматковы?..

Алька чешет затылок.

- Зачем же ты их всех собрал в эту гнилую навозную кучу?

- Ха! - Теперь Алька улыбается, - зачем? Ха! Зачем? Ясно зачем! Чтобы... Чтобы...

Он не знает, что сказать, берет сигарету и прикуривает.

- Вся эта хрень собачья... - выдохнув струю дыма, наконец, говорит он и только щурится. И молчит. Затем:

- Да идите вы... Сами знаете, зачем...

- Зачем же? - спрашивает Лена.

- Сказано же - для равновесия! Свет - тьма, горячо - холодно, высоко - низко, щедро - скупо... Ян - инь... Неужели не ясно?

- Ясно-ясно: день - ночь, зелёный - красный, Везувий - Помпея...

- Какая ещё Помпея?

- Мокрая...

 

Глава 2

Каждый клон подвергался тестированию на интеллект. Коэффициент IQ, как правило, был очень высок - за 180. Как правило, у многих. Но были и такие, кто не мог усвоить простую истину. Скажем, маленький Наполеон наливал в ванну горячую воду и все время пытался выяснить, как долго аквариумные рыбки могут в ней продержаться. Или почему крохотный кролик не пьет фруктовый кисель. Ему было невдомек, что как рыбка, так и кролик могут существовать только в известных условиях и пить только то, что они могут пить.

А Ньютон просто маялся: почему стрелки часов движутся только по часовой стрелке?! А яблоко всё не падает!

А вот Эмма, на мой взгляд, рисковала, пытаясь воспитывать малыша Франкенштейна по своей новой методике. Она была убеждена, что ни Франкенштейн, ни Дракула, ни другие интеллектуальные уродцы не представляют никакой угрозы для общества, если их вовремя наставить на путь истинный.

- И даже ваш Перемотчик-кишкомот? - спрашивает Лена.

- Вот: кишкомотатель! Как точно! Ты тоже учуяла в нем ублюдка?

- Ты уже дважды назвал его ублюдком.

- Хм, дважды! Да он, золотая моя, достоин быть ублюдком в стотысячной степени! Мир ведь и гнется под тяжестью таких вот...

- Ублюдков?

- Упырей... А Николка - святая простота! - надеялся выстрогать из него добряка и паиньку. Но эта простота...

- Хуже воровства?

- Ха! Хуже... Она убийственна! Ведь нет ничего страшнее деятельного невежества и жажды наживы. Этот говноед...

- И что же?

- Бесполезно: говно, пардон, и есть говно! И говняные пули не...

- Ясно-ясно...

Лена только кивает, мол, и с этим понятно.

- Возможно, Эмма была и права. И все же оставалась опасность выпустить джина из бутылки. И мы это должны были предвидеть. Чтобы никакие кентавры, циклопы или снежные человеки на нас не накинулись. Предвидеть - значит избежать, верно?

- Хм! Само собой!

- Ген - это ген. С ним шутки плохи. Сила его - безмерна.

Мне было понятно желание каждого поиграть в кости с самим Богом, поспорить и, ясное дело, позабавиться своими малышами, пытаясь лепить из них то, чем, возможно, жизнь тебя обокрала. Все-таки дети - это самые лучшие в мире куклы! К тому же, здесь было где разгуляться воображению. Наши ребята большей частью создавали химер из растений, жучков, паучков и птичек, и разных животных. Каких только комбинаций не напридумывали! Смешивали и перемешивали, кроили и перекраивали, лепили, созидали, ваяли... Нет в мире ничего интереснее игр, в которые играют взрослые люди. Но невозможно утишить или победить страсть деятельного ученого, однажды откусившего от плода своего воображения. Необоримый азарт игрока, неизлечимый диагноз, наркотик... Амок! Даже Юра не смог удержаться от соблазна клонировать своего «мышонка». Так он называл творение, созданное из генов жирафа, кактуса и паука... Жуткое зрелище... Там было что-то и от акулы, и от грифа, и от крота... Юра развлекался. А Жора и не думал скрывать свою любовь к Нефертити. Его Тити, Тютелька, как он ее называл, росла первой красавицей. Так и должно было быть.

- Тити и Тина, - спрашивает Лена, - одно и то же?

- Я догадывался... Наверное... Я не знал.

И хотя мы не опасались никаких неожиданностей, тем не менее были всегда начеку. Мало ли!... Генная комбинаторика - страшная зараза, наркотик... Она влекла нас в неведомое...

Гены, как известно, - это вопрос свободы, Эйнштейн оказался прав. Они, как тот джин, вырвались на свободу, которую мы им и предоставили. Ох, уж эта тяга к независимости...

- Ну, а кого-нибудь из своих вы тоже... - спрашивает Лена.

- Что «тоже»?

- Ну... клонировали? У вас же, помнится, был полный набор... Там и ты, и Жора, и... Этот ваш Еремейчик.

- Да, мы всей гурьбой до поры до времени томились в стеклянных флакончиках, сердце мира, золотой запас человечества... Себя-то уж мы берегли, холили и лелеяли: вдруг новый потоп! И мы, сапожники, не могли же оставить себя без сапог! Но вот история, достойная вечности. Об этом нельзя не сказать. Как ты помнишь, к 2003 году был расшифрован геном человека. Эта работа, в которой участвовали как государственные научные центры, так и частные...

- И вы тоже в этом участвовали? - спрашивает Лена.

- Мы там были в кипящем слое... Это заняло 13 лет жизни и потребовало 400 миллионов долларов.

Лена согласно кивает:

- Игра стоила свеч.

- Помнишь, я рассказывал о Джеймсе Уотсоне?

- Как они с вашим парторгом ели сало...

- Ему за восемьдесят! Мы подарили ему DVD-диск с расшифровкой его генома. Это обошлось в миллион.

- Завидный подарок!

- Мы вместе, две компании - «454 Life Science Daily» и «BCM Human Genome Sequencing Center» работали над этим два месяца. Джеймс достоин такого! И хотя этот подарок чисто символический, Джеймс успешно теперь, имея перед собой всю картину генетических поломок в собственном геноме, борется с раком кожи, в полном соответствии с законами, которые сам открыл всему миру.

- Завидное применение. Вы и его клонировали? - спрашивает Лена.

- Его геном в нашем банке один из самых...

- Рядом с Наполеоном?

- С Леонардо да Винчи, с Августином Аврелием, с Марком Аврелием, с Франциском Ассизским и с...Там их столько... И с Френсисом Криком... Да! Там собралась неплохая компания.

 

Глава 3

В конце концов, думаю я, в мире есть правда жизни!..

- Не торопи меня, - просит Юля.

- Ты должна знать, что я дорожу каждой минутой, каждой долей...

- Секундами...

- Да, каждым мгновением...

- Я это знаю, - говорит Юля.

- Так почему ты ничего не делаешь?

Ей уже нравится эта жизнь среди книг и цветов, хоть она, эта жизнь, и полна опасностей, хоть она и бывает порой впроголодь.

- А ты, ты собираешься что-то делать?!

Теперь мы смеемся. И это тоже правда жизни.

- Слушай, - говорит Юля потом, - что если?..

- Я тоже об этом подумал.

Нам уже не нужны слова.

- Я никогда не поверю, - говорит Юля, - чтобы Бог враз создал из какой-то там глины человека со всеми его сверхъестественными сложностями и структурами, с ДНК, белками, рибосомами, триллионами клеток...

- Здесь нет ничего удивительного, если у тебя в голове есть план творения и пути его воплощения. Бизнес-план - это обычное дело. Главное - все должно быть продумано до мелочей. А у Бога, как известно, мелочей не бывает. Он присматривает за всем на свете, в том числе и за нами. И твоя глобализация - тоже творение Бога.

- Моя?!

- Пирамида - это вызов глобализации!

Я забыл, что хотел позвонить. Да-да, думаю я, нужно кое-кому напомнить, что я жив и здоров, что у меня дела идут наилучшим образом, что...

- А ты, - спрашивает Юля, - ты сам бы хотел жить тысячу лет?

- Мне хотелось бы увидеть плоды наших усилий.

- Ни одно государство не устояло перед соблазнами похоти и животного накопительства.

Я так не считаю:

- Пирамиды стоят...

- Каменные.

- Камни тоже говорят. Нужно учиться их слушать.

- А знаешь, - говорит Юля, - вот мы тут строим свою Пирамиду на новом витке развития, а ведь подобные проблемы человека интересовали с тех пор...

- Да, - говорю я, - человек сколько помнит себя, строит свою Пирамиду. Я уже рассказывал тебе о городе мудрецов, выстроенном где-то в глубине Анд.

Юля ест какой-то фрукт, названия которого я не могу запомнить.

- Этот новый виток начался с Гитлера, - продолжаю я, - с его «Аненербе», где выясняли не только чистоту рас, но и пытались аккумулировать магическую энергию...

- Ты, наконец, расскажешь мне...

Юля всегда с огромным интересом слушает мои рассказы о попытках людей искать пути совершенствования. Она не перестает восторгаться:

- Это так интересно!..

Облизывая свои прелестные пальчики.

И я не устаю восхищать ее. Я рассказываю о проделках практикующих магов и ученых, алхимиков, физиков и философов... Всё, что знаю сам.

- Маркони, Линдини, Тесла...

Мне лень пересказывать все, что я знаю об этом городе и его обитателях. У меня же есть подборка информации на эту тему. Я просто беру и читаю: «По дошедшим отрывочным сведениям, таинственное обиталище ученых-отшельников находится на высоте свыше четырех тысяч метров в гористых джунглях. Скрытый зарослями густой растительности и расположенный в сотнях километров от асфальтированных шоссе, город практически невидим, а изобретенная гениальными учеными техника позволяет блокировать все способы его обнаружения с помощью любых приборов разведки и даже из космоса...».

- Как интересно!..

- А вкусно? - спрашиваю я.

- Пальчики оближешь!.. Хочешь?..

Я продолжаю читать:

- «По словам очевидцев, к таинственному городу ведут широкие подземные автострады, многие из которых совершенно непонятным образом проложены в толще Анд: ведь при нынешнем уровне дорожного строительства это практически невозможно. Притом любая попытка пробить в основании южноамериканских гор даже небольшой участок трассы с помощью известной сегодня техники была бы сразу же неминуемо обнаружена. Да и ни одна современная технология не дает мгновенного результата. Эта тайна напоминает загадку древнего города Тиауанако, построенного из гигантских блоков - как гласят легенды южноамериканских индейцев - «белыми богами-пришельцами».

- Тиауанаку? Никак не могу выучить это слово, - говорит Юлия.

Я читаю:

- «С подобным строительством известная нам техника не справится... Но шоссе, ведущее к какому-то загадочному объекту, видели, по их словам, не только случайные туристы, но и местные индейцы. Они уверены в том, что там живут «другие люди» - ведь обычные европейцы, да и сами местные жители в такую глушь не забираются. Для многих эти места вообще являются табу. При приближении к ним индейцы испытывают явный дискомфорт и, ссылаясь на свои верования, отказываются даже за большое вознаграждение быть проводниками...».

- Тиауанаку, - говорит Юля, - звучит как Вауанату. Тебе не кажется?

- Да, - говорю я, - Вануату. Мы с Джимом Алленом... Впрочем...

- Что?

- Во время подводных съемок на дне озера Титикака мы обнаружили развалины храмов и дворцов...

- И ты пытался туда проникнуть? - спрашивает Юлия.

- Еще нет, - говорю я.

Я не говорю ей всей правды. Когда мы с Жорой прилетели тогда в Чили... Это еще одна история... Тогда Пиночет чуть было не примазался к нам... Нет-нет, об этом - ни слова! Как-нибудь в другой раз я расскажу ей и об этом городе. А сегодня только то, что написано на распечатках.

- Ты возьмешь меня с собой?

- Это небезопасно...

- Что такое опасность? - спрашивает Юля.

Я и в самом деле забыл, что напоминать Юле о какой-то опасности - пустое,

зряшное дело.

- Слушай дальше, - говорю я.

- Ага...

- «...косвенные «улики» подтверждают реальность подземного города - ученые Чилийского НИИ биофизики Омар Хессе и Хорхе Миллстейн, проводя исследования в Андах, столкнулись с поразившими их аномальными явлениями. По словам побывавших в этом заповедном месте, его жители используют новые, пока неизвестные человечеству источники энергии, полученные на основе применения так и не опубликованных на «Большой земле» теорий Маркони и Николы Теслы, создателей принципов и устройств, на которых держится вся современная электротехника».

- Невероятно! - восклицает Юля. - Эти подземные города... то в Чили, то в Антарктиде... Где ещё?

- Я же тебе об этом рассказывал.

- Об этом Омаре или как там его - ни слова.

- «Маркони, - читаю я дальше, - один из самых известных специалистов по передаче волн, лауреат Нобелевской премии по физике, разрабатывал и специальную аппаратуру, которая должна была улавливать не что иное, как голоса из прошлого. Еще в 1919 году он в интервью газете «Нью-Йорк Таймс» заявил: «Если послания, которые были отправлены десять лет назад, еще не достигли ближайших звезд, то почему, когда они туда доберутся, должны вдруг исчезнуть?». Маркони также разрабатывал теорию антигравитации и способы передачи энергии без проводов. Многие его идеи и разработки стали основой для секретного вооружения. Его мечтой, вызвавшей негодование неоднократно беседовавшего с ним Папы Римского Пия Двенадцатого, было желание услышать последние слова Христа на кресте. Ведь Маркони был уверен в том, что эфирные волны вечны. Маркони в июне 1936 года, незадолго до своей смерти-исчезновения, продемонстрировал правителю фашистской Италии Бенито Муссолини действие загадочного устройства - изобретенных им «лучей смерти».

- Услышать слова Самого Иисуса...

- Да, - говорю я, - Самого! А сегодня новый виток: теперь должны сказать свое веское слово генетики... Власть гена...

- Всех интересует только власть. А, скажи, разве ты ни разу не?..

Она меня об этом уже спрашивала. Политическая власть меня никогда не интересовала. Все власти, считаю я, мне подчинятся, как только станут подвластны гены. Об этом не нужно даже думать.

- И Маркони, и Линдини, - продолжаю я, - в конце тридцатых тайно перебрались в Латинскую Америку, а вскоре к ним присоединилось и множество других выдающихся и богатых умов...

- И Фульканелли?..

- Это псевдоним Франсуа Леве. В его «Готических соборах» расписана вся технология трансмутации элементов.

- И ты считаешь, что из... из... можно сделать золото? - спрашивает Юля.

- Некий Нарсисо Дженевесе, физик из Калифорнии, если верить ему, сам жил в этом городе. Но потом таинственно исчез. А вскоре о «городе мудрецов» написал Роберт Шару в книжке «Тайна Анд».

- Ты читал?

- В ней собраны и проанализированы легенды о секретном городе.

- Ты читал? - снова спрашивает Юля.

- Книга бесследно исчезла... А выставленный на одном из нью-йоркских аукционов в 1998 году по стартовой цене 450 долларов экземпляр «Тайны Анд» был снят с торгов еще до начала аукциона.

- Все-таки богатство, - говорит Юля, - является неизменным атрибутом поиска нового.

Я нахожу ее величие и в том, что, говоря о богатстве, Юля не нуждается в таком светоносном явлении, как социальный успех. При этом она не кривит душой, не ёрничает, не выставляет напоказ свое пренебрежение к богатству. Она просто обожает эту жизнь среди роз и хризантем. Даже впроголодь, даже когда нет денег, чтобы выйти из дому.

Великая женщина!

- Они начали строительство внутри кратера потухшего вулкана.

- Пирамида вверх тормашками?

- Вот-вот...

- Они просто убежали, спрятались от мира...

- Мир жесток и, ты сама теперь знаешь, не прощает ничего нового. Он охотится за умами, как за куропатками...

- Ты веришь в существование этого города, во все эти россказни?

- Я строю свой город.

- Назови его.

- Хм!

- А что, - говорит Юля, - зву-учит ни-ичего!

- И мне интересно, - говорит Лена, - скажешь?

- Ясно ведь, - говорю я, - теополис! Град Божий! Или Город Неба, о котором мечтала даже Таис Афинская. Или Уранополис. А хочешь - Город Солнца! Красиво, не правда ли?

Лена согласна:

- Правда! А что же «Аненербе»? Вы изучили их усилия по воплощению наследия атлантов и тех, других наших предков?..

- Война кончилась... К сожалению. Немцы уничтожили все наработки. И к счастью, конечно.

- Что «К счастью»?

- Война кончилась...

Теперь Юля, вымыв и вытерев руки, рассматривает свою линию жизни.

- Это хорошо, что войны кончаются, - говорит она, - ну, а ты... ты собираешься что-нибудь делать? Ты видел, какой у меня бугор Венеры?

И своим розовым язычком облизывает свои малиновые губы.

- Бугорок, - говорю я.

- Бугор, - настаивает она, - даже целая Джомолунгма!

Ей нравятся войны со мной! Хотя, какие же это войны?

 

Глава 4

Не только ради любопытства, но и с необходимостью выяснения поведения человеческих генов в организме животных мы освоили технологию имплантации стволовых клеток человека разным там мышкам, крыскам, собакам и обезьянам. Это были химеры с человеческими качествами. Например, белые мышки... А морские свинки... Наши Тузики и Каштанки были так умны, что не всякому удавалось выиграть у них в шахматы, а белоснежный скакун Цинциннат поражал всех игрой на виолончели.

- То есть?

- Да, невероятно! Особенно радовала нас шимпанзе Глоба. Этот заросший цыганёнок запросто предсказывал будущее.

Мы сотрудничали с Ирвингом Вейсманом из Института биологии рака в Стенфорде. Этот профессор сумел вырастить мышей с человеческой иммунной системой. Конечно, это был успех. Но в большей степени нас интересовал обратный процесс. Теперь наши усилия были направлены на реабилитацию иммунной системы людей, больных раком, СПИДом и многими другими заболеваниями при которых она страдает. Мы использовали геном собак и особенно акул, у которых самая совершенная из всех известных иммунная система. Помнишь, я рассказывал, как Гоша Гачичеладзе с Аленковым пытались получить катрекс из акульего хряща? Что-то там они получили, и был огромный спрос у людей на эту вытяжку, был, казалось, какой-то прорыв и даже, казалось, успех, но вскоре стало ясно, что эффект от применения этого препарата совсем незначителен. Их обвинили в шарлатанстве и чуть было не пришили дело.

- У нас пришить дело - хлебом не корми, - говорит Лена.

Мне остаётся только кивнуть.

- А вот иммунноактивные, так сказать, куски генома акулы, прицепленные к безвредному вирусу гриппа, или, скажем, вирусу табачной мозаики и внедренные в геном больных дают прекрасный оздоровительный эффект, и во многих случаях даже полное выздоровление. Мы ждем, что Нобелевский комитет вот-вот оценит и эти наши усилия.

- Для вас нобелевки, - говорит Лена, - как семечки...

Мне остаётся только пожать плечами.

- И дело вовсе не в том, что наши ребята вместе с Вейсманом разделят между собой какой-то миллион долларов, дело в другом: наша идея работает на благо людей. Не многие этим могут похвастать. А что делать со слепыми, глухими, кривыми и горбатыми, что делать с теми, у кого шалит сердце, раздута печень, ноет желудок и отказывают почки? Огромная проблема с мужиками и фригидными женщинами. Правда, Наташка вот на днях хвасталась, что добилась блестящих результатов с генами оргазма. Это ее первая большая победа и ее методика теперь идет нарасхват среди первых красавиц мира. Все эти шоуменши и топ-модели, суперстары и супермалы бегают перед ней на цыпочках. Наташка рада.

- Звонил Тим, - сказала она, - если мы обеспечим ему достаточное финансирование...

- Спектор, что ли?

- Он самый. Так вот если вы дадите ему еще денег...

- Он вылечит всех фригидных женщин планеты, - сказал Юра.

- Именно, - сказала Ната, - он вот-вот прицепит ген оргазма к обезвреженным вирусам гриппа. Нужно дать ему денег на этот проект.

- Какая Ната, - спрашивает Лена, - Куликова ли Горелова?

- Наша Ната, Наталья, ну... Натальсанна...

- Ната, тебе нечего волноваться, - сказал Стас.

- Да я, собственно, и не волнуюсь. Тим просил передать...

- Вит, - сказал Жора, - это важный проект. Не жалей своих денег...

- Вы бы еще финансировали те-ечку козлов, - сказал Вит.

Мало-помалу скелет нашей мечты обрастал живым сочным мясом. Каждой твари по паре? Конечно! Никто не был обижен. Весь биогеоценоз Пирамиды был представлен в полном объеме и жил в полной гармонии с небесными законами. Каждой твари по паре? Конечно! Никто не был обижен. Это был сад сказок и сбывшихся желаний. Семирамиде такое не могло и присниться. Правда, в природе, как и принято, пока еще шла непримиримая борьба за существование среди растений и животных, да, львы еще не сосуществовали с косулями и крокодилы вовсю пожирали всех, кто зазевался на берегу. Даже людей. Да, были первые жертвы, прощания, похороны... Как у людей. Но люди были уже другими. Это еще не был Эдем, но уже не было и сборище людей, обуянных идеями строительства китайского капитализма, российского коммунизма или шведского социализма. Никаких «измов»!

Это были первые люди Божьего Царствия. Во всяком случае, мы были полны желания видеть именно таких граждан, именно тех, кто даст миру первый пример совершенного человека. Иисус - первый, скажешь ты. Никто и не отрицает. Но Иисус один. Одинешенек! А здесь целый мир, целый свет людей, переполненных совершенством, как осенние соты...

- Как соты?

- Ага! Как соты медом! Собранный трудом ста тысяч неустанных тружеников, высветленный, вызревший, отяжелевший от беспрецедентной полноты и дурманящий запахами всех цветов мира, золотисто-жидкий янтарь... С мошками и букашками, с крапинками пыльцы, воска и дорожной пыли, поскрипывающей на зубах. Сладкий - как мед. В нем собрано все совершенство роя, утаилась вся, так сказать, биосоциальная целесообразность каждого члена сообщества. В нем - гармония, абсолютная гармония мира. Можно только мечтать: вот бы и нам такую! А ведь мы были на пути к этой гармонии. Наша Пирамида потихоньку наполнялась совершенством, как кружка пивом. И пусть наши дети пока только подрастали, росли как грибы, мы были вне себя от восторга: они же обязательно вырастут!..

А пока...

Ведь если говорить о жизни на нашей планете, то ее кристаллизующим центром, ее стержнем, краеугольным камнем и началом ее координат является Его Величество Ген!

- Ты своими генами уже засррр... засеял, так сказать, все мозги...

- Только так! Sic et simpliciter! (Так, и только так! - Лат.)

- Да ясно, что твоя капля любой камень раздолбает, - говорит Лена.

- Sic itur ad astra! (Так идут к звёздам! - Лат.), - говорю я.

Можно спорить: и навозные куры, добывающие из кучи знаний о жизни какие-то зримые зерна, будут, конечно, кудахтать, мол, а как же быть с этим, а как же быть с тем... На то они и куры, чтобы копаться в говне. Ген - это ген! Иисус бы сказал: «Вы, Ген, - соль жизни». Если бы в те времена были Мендели, Морганы, Уотсоны и Крики. Люди просто не знали слова такого - «ген». В ходу были только колена. Я не зря пропел гену гимн. Все остальное, что есть на Земле - его свита, сервис, обслуга. Как короля играет его окружение, так и все живое отражает активность гена. Все законы жизни от законов наследственности до самых лучших конституций государств обеспечивают работу гена. Гену подвластны не только законы желудка (есть, пить, метаболизировать), но и законы экономики, экологии, социума. Простой пример: вода есть - воды нет. Вдруг не стало воды. Закричат, заорут, застонут все геномы земли. То же и с хлебом, с электричеством, нефтью и газом... Нет света - мир слепнет, нет нефти - мир цепенеет, нет газа - мир стынет. Вот и вся экономика. Биологическая обратная связь, biofeedbасk - движущее колесо всех законов и всех экономик. Деньги? Деньги - эквивалент работоспособности гена, мера его труда. Вся феноменология жизни от какой-то там бледной спирохеты до геобиоценоза, вся-вся-вся - это феноменология ее генофонда. Хочешь - спорь. От этого ничего не изменится.

- С тобой спорить, - говорит Лена, - что...

- Что?

- Нет, ну сегодня даже самый оторванный троечник знает, что ген - это...

- Мало знать, - говорю я, - надо эти знания превращать в жизнь.

Мы спрессовали историю так, что генам ее стало тесно. Она шла перед нашими глазами густыми рядами. Колонии клонов - как жар пожара... Когда численность населения нашей Пирамиды достигла критической массы, Жора нажал красную кнопку: стоп!

- Все, - сказал Стас, - это последний...

Веня облегченно вздохнул.

- Жор, шумит в голове, в ушах звенит...

- Выпей.

- Да нет, звон такой, что...

- Это уже не звон, а звоночек, - сказал Жора, - за тобой пришли.

Последним оказался Мунк со своим «Криком». Было и в самом деле о чем прокричать. Но это был не крик оголтелой толпы, не крик потерь и отчаяния, не крик, исказивший облик доведенного до крайности человека, и даже не последний вздох смертника, это был восторженный крик победителя. И клич Архимеда: «Эврика!». Да, мы нашли все то, что искали все колена планеты, ухватили Жар-птицу за хвост, отыскали свой «философский камень», изготовили эликсир бессмертия, вылепили из глины неверия своего Homo perfectus, высекли его из камня, что крепче Тунгусского метеорита. Крепче телом и особенно духом. Так нам казалось.

- О Гермесе так никто и не вспомнил? - спрашивает Лена.

- Куда там!.. Было уже не до него!..

- И, конечно же, не до Переметчика?

- Хм!.. Мы дали возможность природе отдохнуть от него.

- На его детях?

- Какие дети?! Он же голубой! Хоть и крайне активно пассивный, но и пронзительно голубой! Как... Медный купорос. Аж сияет, аж светится!!!

- И кастрат!

- И кастрат! Это - всенепременно!

Каждый житель нашей чудной страны, мечтали мы, станет сильнее самого сильного и богаче самого богатого. Но никто не нарушит призыв: «Мы не должны быть сильнее самого слабого и богаче самого бедного».

Наконец-то! Настало время осознать наши принципы и приоритеты.

Теперь увесистый том Бенджамина Спока «Разговор с матерью» стал нашей настольной книгой.

- Прекрасно! - восклицает Лена.

- Мы отправились в путешествие, значение которого трудно переоценить.

- Рест, - улыбается Лена, - никогда не поверю, что вы...

- Что?!.

- Что вы...

- Что мы путешествовали с Переметчиком? С Авловым и Валерочкой? С ними в одной лодке? Ты об этом хочешь сказать?

- Без Тины...

 

Глава 5

Юлю огорчает лишь мысль о том, что какое-то время ей придется жить без телевизора и интернета. Телефон - вот спасение! Спасение от чего? Болтая с Вашингтоном (подруга замужем за афроамериканцем), она узнает, что в мире ничего существенного не происходит. В конце концов, сенсации не случаются каждый день. Даже в Америке, даже в Нью-Йорке... Разве что какой-то всемирный кризис...

- Кто, кто? - спрашивает она, - как ты сказала?..

И тут же, выслушав подругу:

- Обама? Ты сказала Обама? Твой муж что ли?!!

И тут же, повернувшись ко мне, прикрыв трубку рукой:

- Представляешь, президентом Америки стал-таки афроамериканец!.. Этот Барак!.. Или как там его?..

И снова в трубку:

- Слушай, теперь мы с тобой...

Затем долго молчит, слушая подругу. Затем, бросив трубку на столик:

- Слушай, этот Обама, говорят, сегодня популярнее, чем Иисус!

- Вот это-то меня и настораживает, - говорю я, - даже пугает.

Да-да, признаю я, - пугает! Я признаюсь в этом Юле. И дело тут вовсе не в трусости. Просто никто из нас, земных, не может быть популярнее Иисуса!

Юля молчит.

- Ты уже третий день не бреешься, - говорит она через полчаса.

- Да-да, - говорю я, - представляешь?..

- Скажи: что для тебя твоя Пирамида?

- Я уже говорил, - говорю я, - это моя мадам Бовари и моя Наташа Ростова, это...

- Ясно-ясно, - говорит Юля, - ты повторяешься.

Тем не менее, я добавляю:

- Пирамида - это я.

- Ах, ты мой Флоберушка!..

- А ты как думала, - говорю я.

И спешу в ванную комнату.

- А знаешь, - слышу я, - я сама убедилась в том, что твою Пирамиду читают в Гарварде, в Массачусетсе, да! И в Кембридже! Да-да! Но они так перевирают идею - ужас!.. Они толком не понимают, что такое духометрия и квантификация... Ты слышишь меня?.. А вот в Сорбонне уже восхищаются... Ты слышишь меня?

- Да, - говорю я, намыливая пальцами подбородок, - слышу...

- Можно сколько угодно говорить словами, - говорит Юля, - это все будет как об стенку горохом. Увидеть! Вот ведь что важно! Не слова, а действия... И узнать масштаб! Ты слышишь меня?..

Я думаю, что Обама как никто другой проникся идеей нашей Пирамиды.

- Верно! Поэтому всякие призывы и лозунги, всякие просьбы и даже притчи Христа - вода... И даже угрозы и насилие, и всякие там диктатуры и коммунизмы, - говорю я, - не в состоянии...

- Что же в состоянии? - спрашивает Юля.

Я не могу ответить, так как скоблю подбородок.

- Что же в состоянии? - спрашивает Юля еще раз.

Я просто мычу. Затем:

- Ты же сама сказала: расчет! Квантификация чести, совести, справедливости... Духометрия - вот Путь! Количественная христианизация жизни... Одним словом - формализация. Это-то ясно?!

- Этого не поймут даже в Сорбонне.

- И стыд, всечеловеческий стыд! Написанный на каждом лице. Как клеймо. Что ж до масштаба Пирамиды, то она...

- Тавро!

Тинотавр! «Тинннн...».

Этот Тинотавр вдруг ударил мне в голову, как... Нет-нет, думаю я, его нельзя впутывать в наш разговор. Тинотавр! Как калёным железом по лбу!..

- Что ж до масштаба, - говорю я, - то...

Спасибо Юле, что хоть она не вспоминает про Тину!

- Да, - говорит Юля, - она - грандиозна! Как новая религия.

- Кто, Тина? - спрашиваю я.

- Рест, какая Тина? Ты снова объелся этого зелья?

Ничего я не объелся. Просто вырвалось... Шапка горит...

- Ничего нового. Новый виток понимания, - говорю я, а сам думаю о том, что понимание всегда приходит с опозданием. И радуюсь, что не опоздал с Обамой. Я на него рассчитываю.

И радуюсь ещё раз: что Юля пропускает мою Тину мимо ушей.

- Поэтому, - продолжает Юлия, - я и понимаю тщетность моих попыток донести суть. Именно поэтому я и пытаюсь делать кино о Пирамиде, и делать его так, чтобы даже тем, кому интересно жить как страусу, засунув голову в песок, было все равно интересно.

- Я ни на йоту не сомневаюсь!

- Я буду лукавить и изворачиваться, но донесу.

- Еще бы!

- И бог мне в помощь!..

- Да и я подмогну, - говорю я, выйдя из ванной. - Ты ж не против?

- Я отчаянно хочу пожелать вам удач и успехов на этом трудном пути к совершенству, и, знаешь...

- Нам, - говорю я, - нам, милая...

- Конечно-конечно... Нам, ну как же! И знаешь...

- Потом, - говорю я, беря ее на руки, - все остальное потом...

- Ты и пахнешь как бог! А что ты думаешь о потлаче?

Ни о каком потлаче сейчас я, конечно, уже не думаю.

- Ты, - говорю я, - сегодня мой ужин. Я тебя съем, просто сожру!

- Только сегодня? - улыбается Юля.

Не хватало мне сейчас только Тины!

- Ты же знаешь - всегда!..

 

Глава 6

Ураганный рост наших детей требовал и ураганного усвоения знаний. Отрадно заметить, что вся мировая история, на которую были, так сказать, способны наши няни и педагоги, усваивалась юными головами, как манная каша на крестьянском масле. Мы просто диву давались: мириады исторических дат, миллионы имен, сотни тысяч событий, правила математики, законы физики, химии, биологии... Скажем, закон биологической целесообразности принятия политических решений для них был так же прост и понятен, как закон повторяемости случайных событий. Любо было смотреть, как они управлялись с задачками по прикладной генетике, строя виртуальные образы тел гениев и каких-то там упырей с заданными свойствами. Не вызывал никаких трудностей поиск феноменологических проявлений сложных комбинаций растительных и животных генов. Они легко создавали всяких семихвостых и семидесятиглазых химер с пшеничными колосьями вместо бровей или с пальмовыми ушами, или русалок с рыбьим хвостом, циклопов с кактусами на голове, словом творили, кто во что был горазд. И все им нравилось. Генная комбинаторика оказалась самой излюбленной их игрой. Можно было просто с ума сдуреть от бесчисленных композиций генов, какими были забиты головы этих маленьких творцов и ваятелей. Эти хитроумные Франкенштейны и Леонардо да Винчи поражали на каждом шагу. Юркие умом, они нас и радовали, и настораживали - были проблемы с... трупами этих химер. Не могли же мы их впускать в нашу жизнь! Перерабатывали... Перемалывали... Обычное дело...

- Но хоть один из них вырвался из вашей резервации? - спрашивает Лена.

- Ты же знаешь... Я рассказывал тебе об Азе, о Гуинплене...

- Вы их нашли?

- Лучше бы не находили.

- А кроме Гуинплена кто ещё?

Чтобы не отвечать я прикуриваю сигарету.

- Как я уже говорил, - продолжаю я, - трудности с обучением были у Эйнштейна. Маленький Эйни не мог для себя уяснить, зачем забивать голову всякими химическими элементами, их атомными весами и электронными оболочками, если все их легко можно было отыскать вялым клюком на экране айфона.

- Эйнштейний, - говорил он, - вот смотри...

Справку об Эйнштейне, его краткую биографию, род занятий, основные научные работы и основные положения теории относительности маленький Эйни рассказывал без запинки. Ему нравилось рассказывать об этом больше, чем, скажем, о походах Александра Македонского и границах его царства. Нам это было понятно, но Эйни ведь не знал, что он сам Эйнштейн. Ему и не надо было это знать. Всему свое время. Хотя он мог подвергнуть генетическому анализу и свой геном, и легко установить, не только кто он, но и кто тут есть кто. Кто, например, этот самый Маркс? Или кто, скажем, эта кроха Нефи, на которую положил глаз дядя Жорж? Всем бросалось в глаза, что Жора покровительствовал не только Нефертити, но сам взялся за воспитание Сары и Таис. И Эйни, крохотный Эйни уже взревновал? Не думаю. Ревность, как свойство натуры, как человеческое качество была искоренена в каждом из них. Не только ревность, но и множество других качеств, скажем, зависть, злость... Их гены были напрочь зарепрессированы, а некоторые, скажем, гены жестокости и насилия, выжжены из генома каленым железом. И навеки вырезаны из генофонда народа. Да-да, навсегда, навеки... Жадность, невежество...

- Какого народа?

- Нашего! Природа не терпит насилия. Наш народ - народ Пирамиды, идет от сердца, от Бога, а не от шального ума строителей светлого будущего. Трудно было поверить, что то, что было задумано когда-нибудь сбудется. Я жил в постоянном страхе, что вот-вот что-то произойдет, случится непредвиденное, какой-нибудь страшный ливень или вулкан, землетрясение, эпидемия чумы или атипичного гриппа, да мало ли что может вдруг взять и свалиться на нашу голову. Бог миловал. Наши дети росли, планы сбывались. Бог миловал.

- Бог? - спрашивает Лена.

- А кто же ещё? Мы и сами, правда, лезли из кожи вон, чтобы...

- Да уж...

- И поскольку дети наши росли, как грибы, нужно было думать о воспитании. Воспитание и образование - два кита, без которых невозможно воплощение фенотипа личности. Гениальные, на наш взгляд, геномы теперь должны проявиться в качественных фенотипах. Зерно должно попасть в благодатную почву. В этом никого убеждать не надо, все это ясно, как день. Если ты хорошо образован и у тебя царское воспитание, то и царство твое процветает всемерно. Возьми Соломона. Даже тысяча женщин ему не в упрек. Но если ты ни ухом, ни рылом... Скажем, если бы Сталин, эта самая знаменитая, по словам Юры, самая знаменитая посредственность, крепко выучил «не убий», прочитал с пометками на полях Ксенофонта или хорошо усвоил правило золотого сечения, мир был бы другим. Ведь достаточно двух-трех слов («И ты, Брут?!»), чтобы мир стал добрее. Может быть, он начитался Шекспира? Ведь театр его придуманной жизни - беспрерывная сплошная трагедия. Никто не может сказать убедительно, читал ли он «Витязя в тигровой шкуре». Да, чтобы править страной хорошо, нужно знать, чем уже дышала планета. Опыт жизни людей, поколений - неоспоримо краеугольная штука. Опыт жизни людей... Скажем, атланты. Беспрецедентный пример Атлантиды! Читал ли Сталин Платона? Или Бэкона? Беспримерно завистливый, разве он не завидовал царю атлантов?

- А ты, - спрашивает Лена, - ты завидуешь этому царю?

- Атлантов, что ли? Я же его в глаза не видел!

Лена только улыбается.

- На все эти вопросы, - продолжаю я, - мы должны были знать ответы. В третьем или пятом, не помню уже, кажется, в третьем, нет в четвертом, точно в четвертом эшелоне мы планировали клонировать и Джугашвили. Маленький веселый Сосо должен был появиться на свет. Как же без Сосо, как же, как же?! Кем он станет, наш славный Сосо? На этот вопрос мы не знали ответа.

- Священником, - предположила Тамара.

- Костоправом, - сказал Стас.

- Или верным заветам Ленина строителем коммунизма.

- А генералиссимусом, а вождем не хотите?

(Тина, кстати, обещала раскрыть мне личность Сталина, разложить по полочкам все его достоинства и недостатки, но вот пока только...Обещания... Подожду).

Мы боялись не успеть, опоздать. Все для нас было впервые. Как вбить в голову, растущего не по дням, а по минутам малыша основы физики, химии, математики, ознакомить его с техникой рисования, научить правильно держать нож или вилку, отличать «фа» от «ля», приучить делать гимнастику по Ушкову? С языками, правда, было полегче, они их изучали во сне. Крепкий сон был хорош и для запоминания хода истории, знаменательных дат, знаменитых имен. Когда был всемирный потоп, отчего вымерли мамонты, в эпоху ли голоцена появился человек и произошел ли он от обезьяны, все это было у нас на слуху, и мы сами многое узнавали впервые, и учились вместе со своими учениками.

- А когда был залит Тихий океан? - спрашивает Лена.

Так она уводит меня от темы.

- Что, - спрашиваю я, - пора?

- У тебя есть ещё полчаса, - говорит Лена.

- Ух, - говорю я, - ну держись, милая...

Полчаса пролетают как миг!

К рассказу я приступаю лишь на следующий день.

- Итак, значит, - говорю я, - да-да...

- Тихий океан, - напоминает мне Лена, - был залит... Ты так и не ответил.

Я помню, на чём я остановился - образование!

- И мы учились вместе с ними! Так молодая мама, - говорю я, - занимаясь с первоклашкой уроками, проходит очередной виток обучения со всеми его новинками и сложностями. По утрам можно было слышать разноязычные звонкие голоса, в которых нам ничего нельзя было разобрать, кроме звона восторга, но малыши наши с полуслова понимали друг друга и щебетали, как горлицы и чирикали, как весной воробьи. Мы не могли нарадоваться, а они росли на глазах.

Никто из них ведь не знал, что они двойники, что Напи - это Наполеон, ни Лео - Леонардо да Винчи.

- А Ленин? Как вы назвали Ленина?

- Воська! Смешно, правда? Воська! А Жора - Волей... С ним потом была куча проблем.

- С Жорой?

- С Волей. Он в полной мере, что называется, дал волю рукам, и нам пришлось сделать ему обрезание. Видимо, клеточки его крайней плоти...

- Брось!..

- А как можно еще объяснить эту его неусыпную тягу?

- А другие, Сократ, Эхнатон?

- Эхнатон делал гимнастику фараонов: ручонки в стороны на четыре секунды задержать дыхание и напрячь все мышцы, затем - руки вверх... А Ушков настойчиво лип к каждому со своей вращательной гимнастикой. По его мнению нет ничего более эффективного для поддержания здорового образа жизни, чем ежедневные упражнения для суставов. Он просто прилипал к каждому из нас со своими круговыми движениями головой, руками, ногами и тазом, и каждой фалангой каждого пальца на руках и ногах, и даже суставами копчика, донимал он, и если кто-то недоумевал - как это? - он тут же показывал на собственном примере. Нужно попеременно в обе стороны прокрутить от тридцати раз каждый сустав, считал он, и никакая болезнь к тебе не пристанет. И хотя каждый из нас волен был подобрать себе гимнастику по вкусу, мы очень старались потрафить Ушкову, и он этому был бесконечно рад.

- Слушай, ну а Переметчика вы своей Светлане клонировали? Кто он такой, этот Переметчик?

- Я же говорил: да, клонировали. О! Это воплощение...

- Не повторяйся, знаю уже! Но зачем же он так понадобился вашей Светлане?

- У кого что болит...

- И она с ним спала?

- Он же голубой! - возмущалась Кэт. - Как медный купорос! И спит с ним не ваша Светлана, а этот... узколобый рябой упырь... Ну тот, что...

- Что «что»?

- Тот, у которого лоб так узок, что нет места даже для одной складки.

- А Светка? Она спит с ним?

- С кем?

- С кем, с кем? Ну... с этим? Или она и с тем, и с этим?

- Слушайте, - не выдержал Жора, - не пошли бы вы в глубокую задницу со своими узколобыми и голубыми Переметчиками! И с их Светкой!

- Жора ваш очень щедр на глубокие задницы, - замечает Лена.

- Его хлебом не корми - дай послать туда кого-нибудь...

Умилительно было видеть, как день за днем, даже час за часом росли и крепли наши мальчиши-крепыши. Мы не успевали менять им сначала подгузники, а затем наряды. Новые джинсы, впервые свободно надетые вчера вечером, назавтра уже стесняли движение, поэтому в домашних условиях мы предлагали им легкие брюки или шорты одноразового использования. Так же часто менялись носки и кроссовки, рубашки и смокинги.

- Как быстро растут ногти! Едва успеваю стричь...

Мы просто сбились с ног в поисках достойного имущественного обеспечения то Цезаря, то царя Соломона.

- Вчера я свободно входил в эту низкую дверь, а сегодня чуть голову себе косяком не провалил...

Так возмущался тщедушный Эйни. Когда он подрос, Жора спросил его: что

есть Бог? Что такое религия? Эйни ни на шаг не отступился от своих генов.

- Слово «Бог», - сказал он, - для меня является не более, чем выражением и продуктом человеческой слабости, а Библия - коллекцией достойных, но тем не менее примитивных легенд, которые выглядят весьма по-детски.

В то время ему было уже три месяца.

- А что ты можешь сказать о своем народе, его религии? - спросил Жора.

Эйни был уже на полголовы выше Жоры.

- Для меня религия евреев, - сказал он, - как и все прочие, является воплощением самых детских суеверий. А еврейский народ, к чьему образу мыслей я испытываю глубокое уважение, для меня ничем не лучше других народов.

- А ты кто? - спросил Жора.

- Евреи ничем не отличаются от остальных, разве что они защищены от большинства бедствий своей слабостью.

- Ты - сильный? - спросил Жора.

- Не сильнее самого слабого, - ответил Эйни.

Вот такое сильное признание! Эйнштейн уже тогда был жителем нашей Пирамиды. Что же касается взаимоотношений науки с религией, он сказал:

- Наука без религии является хромой, а религия без науки - слепой.

Можно ли было с ним спорить?

 

Глава 7

Беспримерную работу по воспитанию и образованию растущих апостолов проводил Лесик. Его талант наставника и учителя не пропал зря. Каких только методов он не придумал, чтобы мировой запас знаний и практических навыков как можно плотнее заполнил стремительно растущий мозг ребенка. Например, курс всемирной истории сотрудники его школы проводили на миниатюрной натуре - в музее «живых», так сказать, макетов мировой славы. На площади в 17 гектаров по его проекту были созданы самые известные здания и сооружения, без которых историю мира невозможно теперь представить. Ученическая тропа начиналась с пещер неандертальцев и по мере движения по лабиринтам истории ученики в течение урока, словно в машине времени, перемещались из одного века в другой за считанные часы. Не хватит бумаги, чтобы подробно перечислить все эти пирамиды и Геркулесовы столпы, сады Семирамиды и Эйфелевы башни, замки Иф и Бастилии, Стоунхеджи и Гонконгские аэропорты.

Лев предложил систему воспитания и образования наших клонов, основанную на предварительном тестировании потенциальных возможностей их генома. Эти тесты помогали составить образ будущей личности и обозначить границы ее профессиональных возможностей. Уметь в превосходной степени реализовать свой геном - значит знать предназначение человека, распознать его божий дар. Это ли не оправдательный смысл существования науки!

Конечно же, программа Лесика включала все общеобразовательные предметы, знания, которые хороши для всех людей, но стержнем программы было изучение таких законов состояния Вселенной, без которых шествие по планете человеческих добродетелей было бы невозможно. И Коменский с его дидактическими принципами, и Эразм Роттердамский с его Похвалой глупости и Домашними беседами и даже Сухомлинский с его «Педагогическими сочинениями» - все были привлечены с их идеями для воспитания наших младенцев.

- Сократ, Аристотель, Сенека, Спиноза...

- Да, это ясно...

- Макиавелли с его «Государем»...

- Да-да...

- И эти злые безжалостные фараоны замучили сотни рабов для строительства своих пирамид?! - возмущался маленький, не по годам любопытствующий, Эхнатон.

- Сотни тысяч, - отвечала Тина, - но не рабов, а профессиональных строителей.

- Какая Тина, - спрашивает Лена, - вы-таки её нашли?

- Да нет, не та Тина, а Тина, - говорю я, - Канделаки, Тина Канделаки. Эта брызжущая умом и энергией обрусевшая грузинка своей холодной безжалостной красотой богини соперничала с самой Нефертити, и уже успела испепелить не одно безутешное сердце. Малыш Эхнатон тянулся к ней всей душой, на что Жора дружелюбно заметил:

- Эх! Твои капризы меня вовсе не тешат...

Эх - это краткое имя Эхнатона, с которым Жора обратился к малышу, тот же час было ему и присвоено.

- Эх, ты не съел свои витаминки...

- Эх, у тебя же кривая линия...

- Эх, была-не-была, - сказал Юра и выстрелил из своей винтовки в то, что он сотворил. Что у него не склеилось.

Не менее любопытным был и маленький Леонардо. Он ненавидел законченность.

- Как и ваша Тина! - Лена даже всплеснула руками, - надо же!

- Откуда ты знаешь?

- Не знаю... Ты рассказывал!

Не припомню. Не помню. Тина? Наша Тина? Не знаю, не знаю...

- И все делал вполдела, - говорю я, - Леонард...

- Леонардо, - подсказывает Лена.

- Леонардо... А кто же!? Сторонился... И жил изгоем.

Впрочем, все они проявляли не по-детски завидную любознательность по всем преподаваемым предметам. Видимо, любопытство как раз и есть то отличительное качество человека, которое не только обусловило существующий прогресс человечества, но и ведет его к неминуемому самоуничтожению. Оно подавляет, просто сжирает инстинкт самосохранения. Азарт познания питает наши жаждущие ненасытные корни и таит в себе могучую силу, готовую, пренебрегая осторожностью, преодолевать любые преграды, встающие на ее пути. Страсти, страсти неизведанного, непобедимые страсти открывания... Возгласы отчаяния, но и победоносные кличи успеха...

- Да уж, - говорит Лена, - когда вожжа попадёт вам под хвост...

Мы - такие!

- Эврика! - вдруг выкрикиваю я.

Кто может удержаться, чтобы не прокричать это во все свое горло: «Эврика!» Уже тысячи лет сотнями тысяч глоток наша планета, вздув на шее синие вены, сжав до хруста в суставах дрожащие пальцы, оглашает Вселенную этим зычным ором: «Эв-р-и-и-и-и-к-а-а-а-а-а-а-а-а!..».

И вот вам атомная бомба!

Эврика!

И нате вам тот же клон!

Чем заткнуть эту стотысячеголосую глотку? Если пройтись по истории, многое покажется просто смешным. Нам было не до смеха.

- Какой уж тут смех! - говорит Лена.

Нам даже в голову не могло прийти, поскольку все они, наши апостолы еще в утробах искусственных маток были осенены Святым Духом и еще не появившись на свет уже были нравственно безупречны, нам даже не о чем было спорить: натаптывать ли их детские головы разными там дидактическими принципами познания мира, основами педагогики, лепить ли из них стоиков или эпикурейцев, бойскаутов или юных ленинцев. Конечно, натаптывать, конечно, лепить! Да, христианских ценностей для утверждения на земле справедливых принципов жизни с головой хватит каждому, кто попытается заселить ими бесконечное поле вражды и невежества. С головой. Но укоренить эти принципы невозможно без решения основного вопроса этики. Как нам строить счастливую жизнь - мудрствуя или наслаждаясь?

- Хо! - выкрикивает Лена, - конечно, - наслаждаясь!

Стоики или эпикурейцы - кто из них прав в выборе жизненного пути? Может быть, слить воедино наслаждение с мудростью? Как? А что скажет по этому поводу всемирно признанный акушер идей? Где золотая середина, истина где? Мудрость, говорит Сократ, скреплена крепкими нитями человеческих уз с теми законами, из которых построен наш мир и которые миром правят. Но ведь человек тянется к мудрости лишь потому, что и она доставляет ему неслыханное наслаждение, море удовольствия. Море! Это много? Но сколько? А может быть мало? Где мерило этого удовольствия? Нужна мера, квант! Вот, вот где нужно копать наш колодец! Квант мудрости, квант удовольствия!

- Вы растыкали свои колодцы по всей земле! - восхищается Лена.

- Если их сформулировать, - говорю я, кивнув, - найти, обозначить...

- Колодцы?

- Кванты! Кванты мудрости и удовольствия...

- Как это?

- Значит, можно вывести формулу счастья. Значит, можно формализовать любые тело и психодвижения жизни вообще и найти тот единственный путь, который приведет человечество к совершенству.

- Закрутил ты, - говорит Лена, - накопал, нарыл своих колодцев.

- И гармония мира не заставит себя долго ждать. Она упадет к ногам всей Вселенной и наступит, наступит-таки Царство Божие и на земле.

- Обязательно наступит, - говорит Лена, - на горло...

- Вот такая нас ждала перспектива, вот чем мы жили все эти годы.

«Миру - мера!» - это хороший клич для людей. И здесь как нигде нужен потлач.

- Слушай, - говорит Лена, - эта твоя арифметика жизни... Знаешь ли... Думаю, что не всякому по силам.

- Не всякому, - соглашаюсь я, - но каждому, кто хочет.

- Если ты даже напишешь книжку об этом, кто её станет читать? Эти твои кванты и меры, эти твои формулы... Кому они нужны?

Да-да, думаю я, всё верно: для понимания нужна золотая середина.

А что Тина бы сказала о наших квантах?

- Канделаки, - спрашивает Лена, - Тина Канделаки?

- Да при чём тут твоя Канделаки? Эта только и знает, что...

- Что «что»?..

- Лен, отстрянь, а? Со всеми своими Тинами... И без них...

- Ты сам о ней вспомнил!

- Да лучше бы я... Отстрянь, а?

- Ты, я смотрю, тоже от них недалеко убежал, - говорит Лена.

- От кого?

- От своей Тины и от Леонардо...

- То есть?!

- От тебя ведь никогда не добьёшься никакой законченности. Каждая твоя фраза виснет в воздухе, как парашют.

Я этого не замечал.

- Можешь ты мне хоть раз толком рассказать... О Тине своей... в квантах?

Ха-ха-ха! В квантах! Тина в молекулах! Во придумала-то! Тинка в капельках!..

- Приземляйся, - говорю я, - складывай парашют.

Тина в квантах! Скажет же!

Да от этой скалы ни один Пракситель, ни один Микеланджело ни кусочка не отколупнет! Ни одну искорку не высечет!..

Скажут же!..

 

Глава 8

Мы предложили создателям «Googlе'а» разработать компьютерную игру в Пирамиду, и они это сделали с блеском. Мишка и сам был в восторге от этой идеи.

- Если мы выиграем тендер, реализуем проект и посеем интерес среди широких масс...- убеждал его Жора.

- Ты говоришь с ними, - сказала Инна, - как какая-то умная книжка... Даже мы не всегда тебя понимаем...

- Я понимаю, - прервал ее Миша, - эта игра перевернет мир. Я чую это своим нутром.

Мы так и назвали ее - «Пирамида».

Самым любопытным было, конечно, то, что Игра стала пользоваться у наших малышей большой популярностью. Среди всех программ подготовки и обучения они выбирали только ее и охотно тянулись «строить свой рай». Да и мы не отказывали себе в удовольствии. А вскоре Игра вошла в каждый дом.

- Но уже есть прекрасная воспитательная игра - «Сталкер» и еще целая куча, - говорит Лена.

- «Сталкеру» до «Пирамиды», как лампочкам Ильича до звезд. Каждый старался построить сверхновое общество и заслужить похвалу педагога. Как мы не учили их не ожидать пряник за успешное решение той или иной задачи, гены тщеславия нет-нет и проявляли свои свойства.

- Воспитание воспитанием, - сказал тогда Жора, - но, если корень сверх меры обрезан, гол и сух, как сук, не жди хороших плодов.

- Очень образно и наглядно.

- Сказано же: «Зри в корень». Вот коротко суть игры: я беру, скажем, свой генофонд и строю на нем свою пирамиду индивидуальной счастливой жизни, все ее составляющие... Ген - как начало координат жизни, как точка отсчета. Ген, геном, генофонд человека... Пирамида для семьи, для школы, для всех иерархических организаций вплоть до страны, континента, мира, всей Вселенной... до Самого Бога...

- Пирамида Бога - это Царство Божье...

- Вот-вот...

- Да, это ново, это...

- Потрясающе! Запомни: начинать строить новую жизнь, собственно, плясать нужно от потребностей гена.

- Это как?..

- И искать корреляции между ее составляющими.

- Например?

- Как например, скажем, цена нефти зависит от длины ног Шерон Стоун? Или...

- По-твоему, если цена будет то и дело расти, то ей нужно укорачивать ноги?..

- ... что условная цена длины ног коррелирует с условной ценой на бензин. Есть коэффициенты корреляции... Понимаешь?..

Лена качает головой - не понимаю!

- Какие коэффициенты, какой корреляции? Ног с бензином? Господи, какой бредище!

- Ничего подобного!

Лена возмущена:

- Рест, не беси меня. И вообще - ты можешь когда-нибудь нормально кончить?

- Сейчас?

- Твой рассказ - это парад недомолвок. (Тина бы сказала: «Империя недосказанностей!»). Сказал «А» - говори «Б». А то ни «бэ», ни «мэ»... Всё время приходится самому дорисовывать картинку. И ты ведь понимаешь, что каждый слушающий дорисует её по-своему.

- В том-то и прелесть, что для каждого такого случая может быть сто тысяч решений. И только одно из них - верное! На это и расчёт!

- Хорошенькая пища для поиска...

- Корм для ума. Если, конечно...

- Это ясно... Проехали... Тоже мне - Эдисон!

Я продолжаю:

- Или, скажем, как зависит урожайность пшеницы в колхозе Ильича от размера озоновых дыр над Антарктикой?

- Или, скажем, чего будет стоить Меллу Гибсону недостаточное для жизни евглены зеленой содержание кислорода в водах озера Чад?

- Но это ведь повсеместное изучение всех составляющих всей жизни на планете?! Слежка КГБ!

- Да, тотальный аудит жизни, ее полная квантификация. До последнего гена.

Но это же абсолютный бред! Нельзя ведь...

- Жизнь уже давно разобрана на кирпичики, нужно их только сосчитать, упорядочить и выстроить из них Храм. Пирамиду жизни!.. Иисус на вершине, а вокруг - совершенство... Блеск!

- Утопия.

- По крайней мере, можно строить виртуальную модель такой жизни. Для этого и придумана эта игра.

- Да, недурно, - соглашается Лена.

- Да, умно... И очень серьезно. Игра стала тестом для оценки качества личности во всех сферах деятельности человека. Вскоре она стала столь популярна, что затмила все известные игры на свете. Она удовлетворила все человеческие страсти: войны, наркотики, погоню за богатством, казино, секс, охоту, спорт... Ведь для человека нет ничего интереснее, чем удовлетворение жажды собственного совершенства. Сравнить себя с Самим Иисусом - что может быть выше, слаще и благороднее?!

Вот такая получилась игра. Как сама жизнь. Игра принесла в мир новый стиль жизни, моду на совершенство. Это был перелом в сознании...

- Ну вы, конечно, надо сказать, - говорит Лена, - и замахнулись...

- Ага! Но игра игрой... Теперь каждый старался работать над собой.

- Да, что будем делать с миром?! - восклицал султан. - Как его изменить, как улучшить?..

- Тебе-то зачем? - приставал к нему Вит.

- Но как ты не понимаешь, - возмущался тот, - он же болен, умирает жизнь...

Даже Жора удивлялся прозрению друга:

- Мне хочется плакать.

- Я так ждал этой минуты, - радовался султан.

- Что же делать? - спросил Юра.

- Изменить мозги!

- Как? Укол в мозг гена мудрости? Вставить новые? Как?! Пересадка мозга?!

- Чушь собачья! Пересадка сердца, чужого лица, чужих мозгов - это же двадцатый век.

- Так что же? Остается воспитание, образование, религия, вера в Бога?.. Девятнадцатый век. Но халва не станет слаще только от того, что...

- Не станет. Значит...

- Значит что?

- Менять корень. Стержень, кость, основание... Менять гены! Тем более, что только семь-восемь процентов генофонда человека используются в его жизни. Остальные - молчат. И среди этих восьми процентов только 223 гена по настоящему человеческие. Гены - это 90 процентов породы человеческой и только 10 процентов личности определяется воспитанием.

- Не знаю, не уверена.

- Это гибельные слова. Разве могут быть сомнения? Жить так, как до сих пор жило человечество - это война против самих себя, самоуничтожение.

- Вот-вот, - вмешался Жора, - человечество нуждается в очеловечивании! Джо, расскажи ты им, - обратился он к Джону Зерзану, - просвети...

- Ах, устал я, - улыбнулся Джо, сняв очки и привычно взяв свою короткую бородку в кулак.

- Нельзя уставать, - улыбнувшись, сказал Жора, - расскажи, расскажи им о своем примитивном человеке нашего будущего. Это же житель нашей Пирамиды?

Джон промолчал, надел очки и внимательно посмотрел на Жору.

- Хорошо, - сказал он, - что хоть ты это понимаешь.

- Что он понимает? - спросила Ната.

- А то, - сказал Джо, - что нам нужно как можно скорее вернуться в каменный век.

- Да?! Зачем же? Ты шутишь!

- Чтобы снова научить людей умению делиться, - тихо проговорил Джон, - чтобы это стало основной ценностью людей: делиться и отвергать иерархию. На это способен только каменный век.

- Ты открываешь нам Америку!

- Наши предки, - продолжал Джон, - не знали организованного насилия, им не нужны были никакие новые технологии, они не меняли орудий труда в течение миллионов лет, не знали таких явлений, как накопительство и обжорство, стяжательство было противно их природе, они были просто...

- Дикими, - сказала Света.

- ...они были настоящими людьми, а не животноподобными существами.

- Правда?

- Ага, - сказал Джон, - их потребности были полностью удовлетворены самым необходимым, они не были бедны, хотя ничего не зарабатывали, не копили впрок, они и жили дольше нас... Наша цивилизация просто античеловечна, а зеленая технология - просто дурь человеческая. Жить и двигаться нужно в сторону Каменного века. Сегодня же никто, ни один самый влиятельный политик, ни самый богатый бизнесмен не в состоянии обуздать падение нашей цивилизации в бездну ада.

- Откуда ты знаешь?

- Все эти политические системы, все эти партии и прочее надуманное дерьмо являются абсолютными импотентами в преобразовании современного мира.

- Верно-верно, - сказала Юля, - продолжай-продолжай.

- Наши нужды никогда не будут удовлетворены, хотя мы и набиваем мешки деньгами, а дома - совершенно не нужным для нормальной жизни новейшим оборудованием и модным тряпьем.

- Откуда ты все это знаешь? - снова спросила Светлана.

- Знаю, - сказал Джон, - и вот еще, - он взял со стола свою книжку «Бег в пустоту» и протянул Свете, - вот... почитай.

- И вот, - сказал Жора, - почитай и эту...

И вручил Светлане еще одну книжку - «Экономика Каменного Века».

- Ух, ты, - воскликнула Света, - вы такие книжки читаете!

- И пишем, - сказал Жора, - и пишем...

- Можно я дам Переметчику? Почитать...

И тут уже Иван не выдержал:

- Свет, - сказал он, - не смеши людей. Подари ему лучше фломастеры для раскрашивания картинок. Он же читать еще не научился.

- И уже не научится, - с грустью добавила Татьяна.

- Что вы, что вы, - заступилась за Переметчика Света, - он уже перестал ковыряться пальцем в носу.

- А в паху пальчиками перебирает? - едко спросила Лиля.

- В паху?! - удивился Джо.

- Зачем? - спросила Хелена.

- Не могу отучить, - с сожалением сказала Светлана, - уже говорила ему говорила... Даже мазала горчицей... И пока еще обкусывает ногти... Зато не курит и уже не сосет кончик воротника рубашки!

- А что сосёт?

- Соску...

 

Глава 9

Итак, что же это будет за мир? Апостолы росли быстро, поэтому требовалось срочно отвечать на главный вопрос бытия. На земле уже был Золотой век, во всяком случае человечество помнит такое устройство. Как тогда было? Ответить трудно. Можно ли смоделировать Золотой век, не зная посылок на его структуру. Людям, говорят, было хорошо, было здорово. Атланты, лемурийцы или как их там называли были довольны всем. Ни партий, ни забастовок, ни восстаний, ни революций... Скука серая? Никаких потрясений. Террор? Но зачем и кого терроризировать? Наркотики? Но они упивались живой жизнью. Войны?.. Борьба за власть не имела смысла, потому что за трон царя не боролись, не травили соперников, не убивали... Не было предвыборных битв между соперниками, никаких «стенка на стенку». На трон царя упрашивали воссесть самого достойного, увещевали, соглашаясь быть подвластным ему, как былинка ветру, но и не суля сладкой жизни. Царь, если вдруг соглашался взлезть в царское кресло, брал на себя труд управлять государством, не получая взамен никаких привилегий. С его стороны это была жертва. Но все эту жертву ценили. И боготворили царя. Говорят, что так было. Кто знает? Что если это только выдумка фантазеров-мечтателей. Но ведь это пришло кому-то в светлую голову! Это - было прекрасно. Говорят, Платон тоже придумал свою Атлантиду, чтобы удивить человечество новым стилем существования, чтобы там, в этой стране чудес могли жить без оглядки на мнение соседа такие узники совести как Сократы, как... Кого еще вспомнить, близкого по духу к Сократу? Не знаю. Не помню. Такие как Иисус. Как Мухаммед, как Будда... Конфуцианцы и даоисты, и зороастрийцы, и Заратустра? Наверное. Вот кого следовало бы клонировать в первую очередь, вот кто бы мог стать родоначальниками новейшей эры. Кто нам мешал это сделать? Никто. В чем тогда дело? Страх? Да нет. Просто нужно было пройти этот путь: от простого смертного до сверхчеловека. Можно было бы и от самых простых, но мы взяли, самых, на наш взгляд, выдающихся, самых избранных, знаменитых, успевших оставить свой след на земле. С ними - проще. Проще лепить шедевры из глины, чем из золота. Мы ведь замахнулись на то, чтобы род человеческий, люд, серый, мелкий, злобный и завистливый люд поселился на земле, как на Небе. Совершенство - штука архитрудная, и совершенствовать человека далеко не легко. Правда-правда, святая правда - архитрудно, сверхтяжело. Это - проверено, это закон, аксиома. Да это и так понятно... Царство Божие, одним словом, вот что должно стать предметом наших вожделенных мечтаний. Но за что ухватиться? Законы Божии, заповеди Христа? Да! Дадада! Но если понятно, что такое дебит и кредит, что такое валовый продукт, если известен эквивалент стоимости труда столяра, мясника и торговца рыбой, то какую экономику мы должны развивать в царстве духа? Сколько стоит совесть? А благодарность, а честь? А сколько стоит любовь? Какая цена добродетели? И другие вопросы... А ведь надо и есть. Ведь не духом единым жив человек. Так-то, так-то, да, так. Так! Вот и оказалось, что строительство государства, особенно сверхгосударства и особенно Града Божьего - это прецедент. Ну, какой там коммунизм с человеческим лицом, ну какая там рыночная экономика с осклабившейся звериной мордой? Никакая экономная экономика нас не спасала. Никакие базисы и надстройки, ни ни ... Даже самые отчаянные кризисы не могли для нас стать благодатным полем для внезапного пышного расцвета экономики и ураганного роста валового продукта.

- Ты пойми, - сказал Жора, - ты только взгляни на этих... нынешних, сегодняшних! Ведь пришли дикие... Это же ковровая бомбардировка невежества и скупердяйства, да-да - неистовой немыслимой нещедрости. По нам прошлись танки, танки и асфальтоукладочные катки...

- Тогда что же? - спросил я.

- Мера. Мера всего во всем. Запомни и это: мера - всему голова! Да-да, как в Каменном Веке!

А пока нужно было придумать страну, заселить ее смелым народом веры и посеять первые зерна духа. Структурировать жизнь. Создать для нее кристаллическую решетку, матрицу. Когда есть структура, есть кристалл, алмаз жизни и ты можешь его ощутить кончиками пальцев, шлифовать его, править на оселке своих чаяний, ты легко растишь бриллиант, да-да, растишь бриллиант, камень жизни, сверкающей как бриллиант. Подбираешь потом для него оправу, подбираешь по цвету, по вкусу и запаху... И живешь в нем... В этом бриллиантовом мире. Ты его хозяин и раб.

Нас привлекла матрица жизни в форме египетской пирамиды. Мы старались отказаться от всего, чем кичится наша цивилизация.

- Сейчас трудно не попасть под колеса прогресса.

- Невозможно. Мы, конечно, взяли и компьютер, и ген, и атом... Без этого сейчас никуда. Но взяли во благо...

- Я давно хотела тебя спросить... Расскажи о...

- Слушай, слушай же!.. Смотри...

 

Глава 10

Ее Венеция!..

Три дня подряд мы, что называется, не вылезали из гондолы. Юля готова и ночевать в гондоле. Здесь не до рассказов! Уши заняты слушанием плеска воды. Вечером в китайском ресторанчике к нашему столику подходит француз. Он усаживается рядом с нею, не обращая на меня никакого внимания, ровным счетом никакого. Говорят они по-английски, она даже не представила нас друг другу, я слушаю их, не пытаясь вникнуть в суть разговора, потом встаю, оставив их наедине, и иду к бару, не теряя ни на миг их из поля зрения... Только раз она, слушая француза, повернула лицо в мою сторону и, словно успокоившись, поправив левой рукой прическу, стала снова слушать француза. Коктейль, который я заказал, был отвратителен. Во всяком случае, я тянул его через трубочку, казалось, бесконечно долго. Когда француз ушел, она встала и подошла ко мне.

- Пойдем? - спросила она.

- Хочешь выпить? - спросил я.

- Охотно...

Мы уже лежали в постели, когда зазвонил ее телефон.

- Выключи, - попросила она.

Весь следующий день мы снова бродили по городу. Она ни словом не обмолвилась о французе, а телефон уже не звонил. Не знаю, почему я назвал его французом.

А Париж мне понадобился на какой-то час-полтора - неотложное дело! Но мы не улетели ни на следующий день, ни послезавтра... Мы бродили по знакомым мне улочкам, я рассказывал, а сам думал о том, как вот так же, не спеша и с огромным наслаждением, я бродил здесь совсем недавно, прошло каких-то три года или, может быть, пять, я бродил здесь с другой женщиной, которая тоже была в меня влюблена.

- Ты говоришь так, - сказала Юля, - будто был здесь только вчера.

Я тоже думал, что люблю ее, нет-нет, я любил ее, до последней минуты...

- Рано или поздно, - сказал я, - ты всегда возвращаешься туда, где однажды был счастлив.

- Да, тебе звонила некая Йоко. Кто это?

- Это ружье, которое уже не выстрелит.

- Ты можешь сказать хоть слово? - злится Юля.

На это я снова молчу.

А вскоре нам понадобился Рим. Рим, Рим, Рим... Великий могучий вечный Рим... Первый! Юле нравилось срываться с места вдруг, через час или два, бросив все, к чему успела привыкнуть, новые места, новые впечатления, голуби на площади, не дающие прохода, чопорная стража Ватикана...

Встреча с Папой меня не разочаровала, но и не изменила моего представления о путях совершенствования. Папа признал Пирамиду, да, слушал мой рассказ с нескрываемым любопытством, спрашивал, уточнял, кивая или заглядывая мне в глаза, иногда останавливался и, словно выискивая нотки фальши в музыке моих слов, щурил глаза и ждал, ждал, когда же прозвучит эта злополучная нота, и когда она-таки звучала, самодовольно улыбался, мол, вот, вот тут-то зацепка, дескать, как же вы преодолеете, как осилите в человеке это самое скряжничество, это самое скупердяйство - его жадность, его зависть, мол де, никому это еще не удавалось...

Я рассказывал... Он слушал, слушал... Затем, коротко простившись с нами, ушел.

- Ну что, - спросила Юлия, - думаешь, он признал?

- Думаю, что он думал о Великом Инквизиторе, - сказал я.

- Я тоже о нем подумала, - призналась Юля и улыбнулась.

Затем были святые места Петра и Павла, Колизей, Via Appia antica... Затем Венеция, ее Венеция, Палермо, Милан, что-то еще, все второпях, проездом, бегом... Наутёк...

- Ну, - спрашиваю я, - кто же тогда выиграл?

- Я проиграла, - радостно сообщает Юля.

Проигрыши ее еще не смущают. А что по поводу проигрышей говорит Конфуций? Этого я вспомнить не мог.

Тогда в Дели, был уже вечер, за мной увязались два индуса, мне пришлось налысо остричься. Это был последний, как мне показалось, спасительный шаг - стрижка под ноль. Я до сих пор не могу дать объяснения этому решению: стрижка налысо, золотисто-зеленоватая мазь на кожу лица, чтобы не отличаться от окружающих, и эта одежда - не то простынь, не то портьера через плечо, да - сандалии, браслеты на запястья... Вынужденная мимикрия. Когда потом я увидел себя в зеркале, опасность была уже позади, я смеялся до колик в животе: вылитый Джавахарлал Неру! Я сам себя не узнавал, не то, что какие-то индусы...

Этот смех спас мне жизнь.

Она никогда не видела меня стриженным под „нулевку».

- У тебя череп кроманьонца, но никак не Неру!

- Кроманьонцы дали миру человека разумного, а он уж на выдумку хитер.

- Ты так и не сказал мне своего мнения о потлаче, - говорит Юля. - Что ж до Конфуция, то он создавал свое величие, отдавая. Он благодарил каждого, кому мог хоть чем-то помочь!

Ее щедрость, я заметил, жила в каждом кончике ее славных пальчиков.

- Ты, в конце концов, можешь со мной поговорить? - снова наседает Юля. Она уже не выносит моего длительного молчания.

- Да сколько угодно!

- Ба! Да у тебя есть язык! Говори же!..

Я только улыбаюсь. Мне кажется, всё давно уже сказано.

Если не думать о белой вороне...

О Тине...

- Ээээ, - говорю я, - знаешь...

- Да ладно, - останавливает меня Юля, - не старайся ты так.

Я стараюсь только молчать.

 

Глава 11

И вот апостолы выросли...

Первым - Ленин!

Мы просто диву давались его способностям, эрудиции и возможностям. Он творил чудеса. И не только Ленин. И Соломон, и Македонский, и даже Аа, поразивший всех тем, как он играл в хоккей. А какие стихи писал Чемберлен! Этот афроамериканец... Удивлял и Эйнштейн: лепил из глины воробышек и бросал в небо - фрррр... А Цезарь, как не странно, подружился с Сократом. Особняком держался только Конфуций, а Леонардо да Винчи был без ума от Анжелины Джоли:

- Теперь и ее улыбка перевернет мир! Эти губы...

Надо сказать, что Эхнатон не очень-то настаивал на едином Боге. Дело все в том, что о Боге, как Едином и Всевластном Творце вообще говорили мало. О Нем не принято было говорить просто так, всуе Его имя никогда не произносилось. Им незачем было к Нему обращаться, так как они твердо знали, что живут у Него за пазухой, и в любой момент будут согреты Его ладонями. Среди них не было ни христиан, ни буддистов, ни мусульман, ни иудеев... Они ведь не знали никаких разделений. Если Он один, то какие же могут быть разделения? И Иоанн-Павел разделял эту точку зрения. Он вообще всегда был за единение и единство. И, кстати, был одним из лучших игроков в покер.

- В покер?

- Он был азартнейшим игроком. Между тем, это новое сообщество, этот новый народ, необходимо было организовать в новую страну, государство, каких свет еще не видел. Пришло время населять город горожанами, а страну гражданами. Наш султанат...

- Интересно было бы понаблюдать за ними. Как они росли?

- Как грибы! Сегодня они бегали в трусиках, а назавтра подавай им уже джинсы, платья...

- Это невозможно представить.

- Да-да, так и было... Парней стригли каждый день, а девчонки отрастили косы... Поскольку сначала были города-государства, точно так, как в старые добрые времена, нам не пришлось ничего выдумывать. Иерархическая организация власти была крайне проста: лидер - посредник - народ. И эта организация была, конечно, условна. В Пирамиде, как и предполагалось, должна царить абсолютная свобода выбора стиля жизни, полная демократия... А выбор определялся желанием быть счастливым, реализовать свой геном в полной мере.

План был таков: наполнить город людьми, как сосуд влагой. Их выпустили из питомников и предоставили полную свободу действий. Вскоре колонии клонов, как кораллы покрыли поверхность нашего архипелага жизни. Пирамиды, пирамиды... Тут и там... Не успел наш фараон встать на ноги, даже еще ползая по пляжу, стал лепить из песка пирамиду.

Город ожил, ожил...

- Город? Только один город?..

- Нет же, нет! Я имею в виду Пирамиду. Уже Пирамиду. Городов было множество, целая сеть небольших городов... Скажем, Астана! С Норманном Фостером тут уж мы постарались! Надо признать, что Назарбеков, да-да... Нурсултан - человек будущего! Без его яркого и горячего участия нам бы никогда не удалось воплотить здесь идеи нашей Пирамиды! Да! Дом мира и согласия, объединивший все религии мира и единый народ... Ассамблея народа! И вот что еще важно: единение душ, единство духа! Впервые на Земле! Назарбеков, и об этом надо кричать на весь мир! один из немногих правителей осознал важность генома! Я был в восторге от понимания и признания! Надо же! И не могу до сих пор назвать еще кого-либо, так глубоко понимающего нашу идею. Город ожил... Зашумели деревья, зажужжали кондиционеры, зашевелились на окнах занавески, засветились, засверкали брызги фонтанов и улыбки прохожих, пробудились к жизни запахи, запрыгали по стенам солнечные зайчики... Как будто все разом пробудились от спячки, поднялись из мертвых... Это была Антипомпея. Скажу вот как: это была воплощенная добровольная простота! Гениальная простота жизни! Мы были свидетелями Возрождения Феникса. И все знали что нужно делать, все были при деле и очень заняты и работоспособны. Дело влекло, требовало усилий и жажды познания, совершенствования... Такова власть хромосомы. Геном знал, где ему лучше и спешил реализоваться в сфере хлебовыпечки или парикмахерском деле, кто-то стал поэтом, кто-то бухгалтером. Не было только военных, милиции, силовых структур, хотя были и Спартаки, и Цезари, и Наполеоны, и Гитлеры... Правда, с Гитлером не все было гладко.

- А что, правда, Спартак стал художником? - спрашивает Лена.

- А Сципион, ты будешь смеяться, Сципион с самого мала объявил себя королем шахмат. Каспаров не выиграл у него ни одной партии.

Лена просто поражена:

- Какой Каспаров? Вы и его клонировали?

- Нет-нет - Гарри. Гарик Каспаров. Он со всем своим прямодушием был искренне восхищен Сципионом. Они оба были счастливы. Рыба ищет где глубже, а наши - где счастье по биофидбеку. Интуиция и любопытство сделали свое дело, каждый получил то, что хотел...

- Гарик проиграл, видимо, потому что...- предполагает Лена.

- Да, как только ты прилепляешься, примазываешься к власти, ты уже в проигрыше. Ты - вляпался! Все рыло в грязи! А значит - проиграл. Не так ли?..

Вот такая получилась компания... А вот Наполеон...

- И Атлант женился на Нефертити?

- С Лениным была уйма проблем. И с Наполеоном. Мы прилетели...

- Ленин же умер!.. - недоумевает Лена.

- Да, ему повезло. Умер первый, тот, пробный, но был же второй... И седьмой, и семнадцатый... Да!

А вот Наполеон... Меня привезли...

- Что Наполеон? - спрашивает Лена.

- Меня поместили...

Тина вертит в руках неразлучный свой телефон, ей должны позвонить...

- Слушаю, слушаю, - говорит она, - я тебя слушаю.

А я ведь знаю, что слушает она только телефон. Важный звонок.

- Важный звонок? - спрашиваю я.

Она кивает. Говорит:

- Куда поместили?

- Мне, - говорю я, - предоставили лучшие апартаменты, белы-белые... Как... Салатовые и палевые оттенки... Тихие, мирные тона...

Лена кивает, мол, прекрасно, что дальше?

Она усаживается поудобнее, сидит молча, мучая телефон.

- Что дальше-то? Где это было?

- Ой, знаешь... эти хилеры... На Филиппинах!

- Киллеры?

- Эти филиппинские врачи, которые режут без ножа, хотели проникнуть... Ну, ты знаешь, как они лечат!

- Знаю...

- С брюшной полостью - это ясно. Тут можно замылить мозги. Можно целую руку просунуть в брюхо и вытащить кусок лишней кишки или желудка... С печёнками-селезёнками - это ясно. Но они хотели проникнуть в мой мозг... Руками! Думаешь я дамся?!

- Нет!

- Так вот в тот же день, вечером, уже ближе к двенадцати...

А вот и звонок!

- Да, - говорит Лена, - да! Да... да... да... Конечно-конечно! Да-да-да... Обязательно!.. Не вздумай! Да! Конечно, да! Я же сказала... Да!

И ни одного «нет».

И вот телефон летит на сидение кресла. Молчит!.. Лена всё ещё там, в телефоне, поэтому я тоже молчу. И вот глаза её обнаруживают меня снова.

- Да, - говорит она ещё раз, - я слушаю. Так куда там тебя запроторили?

- Филиппины, - говорю я, - хилеры... Они хотели пролезть сквозь мою черепную коробку...

Лена смеётся. Это признак того, что ей удалось уговорить телефонного собеседника. Кто это был? Не всё ли теперь мне равно? Лена просто хохочет:

- Они не знали, с кем связались!

- Часы ещё не бабахнули полночь, - говорю я.

- Да, - всё ещё смеясь, - говорит Лена.

Я любуюсь её улыбкой! Жду.

- И вот представь себе вот что, - продолжаю я, - я пытаюсь в этом сам разобраться, не привлекая пока... Я даже тебя не хотел посвящать...

- В чём разобраться?

- Приходит вдруг и садится напротив...

- Кто и куда приходит и зачем садится? - спрашивает Лена.

- Знаешь, это такая тёмная штуковина... Я даже не знаю, стоит ли тебе... Ладно - рискну. Только не суди строго...

- Рест...

- О'кей... Слушай же, слушай... Кто бы мог... Я поясню... Всё дело в том, что...

- Ты рассказывай, я пойму, - настаивает Лена.

- Наполеон, - говорю я.

Хорошо! Раз ты настаиваешь... Что ж!.. Тебе и расхлёбывать!

- Приходит и садится...

Теперь тишина. Молчание.

- Иииии... - говорю я.

- Стоп! - говорит Лена.

Пауза.

Лена щурится, всматривается в мои глаза, что-то тихо бормочет.

Ты же настаивала, думаю я, так теперь имей терпение выслушать.

Лена словно читает мои мысли, кивает, мол, ладно, говори.

Я говорю:

- Ну, кто бы мог подумать, что сам Марат, говорит Наполеон, съест дохлую собаку? И где? Какое-то забытое богом Тарутино! Язык отказывается произносить, а мозг просто вянет, не в состоянии принять это!..

Император в ярости отстраняет руку полкового врача:

- Оставь же меня!

- Наполеон? - спрашивает Лена.

Я киваю: Наполеон!

Ссадина на скуле уже не кровоточит, так что нет нужды ею и заниматься. Наполеон просто взбешён, он мечется по моим апартаментам из угла в угол, то и дело хлопая себя ладонями по бедрам, словно подгоняя себя. Куда он торопится? Чем он прогневан? Ниточка корпии, прилипшая к ссадине, развевается как маленький победительный флаг, словно император звал за собою полки, а огонь свечи, вздрагивая, пугливо прижимается к огарку, ища у него защиты от разъяренного хозяина.

- Где же он, где он? Почему его нет до сих пор?

Вопросы повисают в воздухе дамокловыми мечами...

Кого ждёт император? И какую весть ему должны сообщить?

Наконец, входная дверь, заскрипев, отворяется, пропуская долгожданного гостя... Жора, не оглядываясь, произносит:

- Наконец-то...

- Жора? - спрашивает Лена.

- Жора, - киваю я.

Снова пауза тишины.

- Наконец-то, - повторяет Жора и раскуривает свою трубку.

Всем становится ясно, что...

- Мне не совсем ясно, - говорит Лена, - что значит ваше «ясно». И кого же дождался твой император?

- Жора, - говорю я, - давно бросил курить, и вот... не удержался. А ждали они, и Жора, и Наполеон, ждали... Собственно, это уже и неважно. Всё дело ведь вот в этой самой ниточке корпии, прилипшей к ссадине... С неё-то... Вот она... Куда же я её запроторил?

- Так бы и сказал, - говорит Лена, - теперь-то понятно! Ладно. Не ищи. Верю. Теперь понятно.

- Ага, вот она! - восклицаю я, - чёртова корпия... Нитка как нитка...

Что понятно?

- А эти хилеры так и не смогли, - говорю я, - установить диагноз. А кто бы мог? Ты веришь, что кто-то там понимает что-нибудь в моём мозге? Нет ну, ты скажи, ты можешь в это поверить?

- Никогда! - говорит Лена.

- На, держи! - говорю я, предлагая корпию Лене.

- Зачем?

- Чтобы поверить.

Лена встаёт и идёт к окну.

- Ладно, - говорит она, - верю. Спрячь! Ещё пригодится.

- Думаешь?

Лена закуривает. Думает.

Вот такая история с ниточкой!

Затем я снова рассказываю ей о нашем городе, о Ленине, о Папе, о художнике Спартаке... О Наполеоне - ни слова. О нём и так уже насказано- наговорено...

- Слушай, ну, а Шекспир, - спрашивает Лена, - его сладкозвучность и медоточивость по-прежнему...

- А как же: «Моя любовь к любви есть лишь любовь к пониманию любви».

- Да-да...

- Это Тициан и Рубенс в своем жанре.

- Рест, - не унимается Лена, - а вот этот ваш Лео, Леонардо да Винчи... Чем он вам открылся еще? Что еще выдающегося вы в нем нашли?

Это вопрос на засыпку: а, действительно, - что? Я думаю.

- Я думаю, - произношу я уверенно, - что вот что...

И непроизвольно чешу левой рукой свой затылок.

- Думаю, - затем говорю я, - что вся гениальность нашего Лео заключается в том, что он раскрыл нам всю тайну своего, так сказать, родителя. Его можно было слушать часами. Сутками!.. И...

- Да. И в чем же та тайна?

- Он распечатал язык картин.

- Язык?

- И не только картин. Как ты по буковкам читаешь своего любимого Лермонтова, так и мы теперь, глядя на его «Мадонну в скалах» или «Тайную вечерю» можем читать историю христианства. Ну, и ты же знаешь эту историю с указательным пальцем, упирающимся в небо! Его последняя работа «Святой Иоанн Креститель»...

- Да-да, - говорит Лена, - знаю-знаю...

На секунду задумывается, затем:

- Интересно, чем же кончилась история с Тиной?

- Она ещё не начиналась, - говорю я.

Лена недоумевает:

- Как?! А все эти твои опасения, все эти твои страхи и надежды?! И её стихи, и какие-то финифлюшки?! Ре-эст, поясни!

Ну, как тебе, милая моя, это пояснить? Это не просто история с Тиной. Это - история планеты! Так я думаю. А Лене говорю:

- Да ну её... эту Тину... С ней только проблемы...

- Какие проблемы?

Распечатывать эту тему о Тине у меня нет никакого желания.

- Да всё это, - говорю я, - мышиная возня... плод моего больного...

Как только речь заходит о моём, якобы, больном воображении, Лена тотчас меняет тему:

- И что же твой князь Альберт, - спрашивает она, - вы в Монако построили свою Пирамиду?

- А как же! Ты же сама могла вчера видеть...

- Ах, да!.. Ну, да!.. Видела-видела... Только знаешь...

И Тина тут же, на глазах, испаряется.

Но только на глазах...

Как у тех филиппинских хилеров!

А наполеоновскую корпию я сую в целлофановый пакетик и запечатываю - ещё пригодится...

 

Глава 12

К 2012 году заселили небольшой остров одними Эйнштейнами, другой - Шекспирами, а еще один, совсем крохотный - Ромео и Джульеттами, десять пар...

- Зачем?! Десять пар!

- Итак, мы выросли из коротких штанишек и вступили во взрослую жизнь. Оглянувшись назад, вслед за Чеховым я могу с сожалением заявить, что в детстве у нас не было детства. Я, конечно, имею в виду только наших героев.

- Да уж...

- И понеслись эшелоны... Наши кочевья были рассыпаны по миру...

Мы помнили, знали и отдавали себе отчет в том, кто есть кто. Я, Жора, Аня и Юра, а с нами и наша команда, поверившая в нашу идею построения новой жизни...

- И Юля!..

- Юля до сих пор... Да... История с Юлей требует... Если бы не ее от корней волос до кончиков ногтей самоотверженность и режиссерская способность собирать всех в цельную купу, подчиняясь одной идее, мы бы давно разбежались по своим честолюбивым тропинкам и увязли бы в грязи собственных страстей. Она вывела нас на широкую тропу света, дорогу для триумфального шествия. Мы и пошли по ней... Когда у партнеров нет ясности, прощай совершенство.

- Ты до сих пор о ней...

- Ее идея о том, что каждый ген имеет свою Пирамиду нашла реальное воплощение при строительстве новой жизни. Без этого мы бы не сдвинулись с места. Мы, примерившие и взявшие на себя роль, я не боюсь теперь сказать это открыто, взявшие на себя роль Бога, понимали, что дело, которому мы отдали лучшие годы жизни - сделано. Сделано, на наш взгляд, превосходно. Во всяком случае, достигнуто главное, найден ключ, know how - как! Как жить долго и дружно, как жить, радуясь и любя, не злясь, не завидуя... Жить в счастье!

- В счастье?

- В Пирамиде нет зла! Ему негде там спрятаться! Как ты можешь догадаться, визитной карточкой нашего города, как, впрочем, и в Рио-де-Жанейро, стала статуя Иисуса Христа, величественный монумент белого мрамора, венчающий гранитную пирамиду с полированными сторонами, установленную в геометрическом центре.

- Как называется твой город?

- Мрамор мы привезли из Греции, а гранит украинский.

- У вашего города есть название?

- Его не найдешь ни на одной карте, ни в одном справочнике.

Названия радиальных улиц - самые разные и простые: Красная, Оранжевая, Желтая, Зеленая... По цветам радуги. Эйнштейн жил на Синей, а Соломон с Суламифь - на Розовой. Это шестая по счету улица, дом номер 6, квартира 6. Три шестерки, дьявольское место... Семь радиальных улиц и семь окружных: первая и т.д.

- А у вас были?..

- Полно! Да, у нас много всего до смешного простого, просто первобытного. И знаешь чего еще у нас огромное множество - тишины. Тишины у нас - море...

- Тишина сейчас на вес золота.

- Пирамида знаменательна еще и тем, что в ней не нашлось места слову «прощай».

- Ты говорил. Ты хочешь сказать, что...

- Да. Это безнадежное горькое слово так и не было востребовано, и ни разу здесь не прозвучало.

- Поразительно! Но это значит...

- Да. Просто не нашлось повода.

- А скажи, - спрашивает Лена, - с Папой у вас что-нибудь получилось? Ватикан вы преобразили в свою Пирамиду?

- Хм! А то!.. Ты же сама могла видеть: Папа ушел в пустыню... Образно говоря...

Лена только качает головой: невероятно!

Да я сам пока ещё не уверен: этого не может быть!

- Чего? - спрашивает Лена.

- Ну, - говорю я, - сама знаешь... И вдруг (надо же!) произношу, декламирую:

«Нет тебе имени, нет на тебе креста. Русла любовей ломают изгиб рек. Время расставит вехи, забудет страх. Выступит соль поверх затворённых век».

Лена слушает.

- Страшно, - спрашивает она, - до сих пор страшно? Страх не забывается?

- Какой страх? - спрашиваю я.

Я всё-таки надеюсь, что «Время расставит вехи»... Но и страшусь пока ещё.

- Какой страх? - снова спрашиваю я.

Лена смотрит на меня, не решаясь сказать, затем решается:

- Тот, что требует соли... Поверх затворённых век.

Требует соли - как она это точно подметила!

- Ты о чём? - спрашиваю я.

«Поверх затворённых век» - это как... Что это - приговор?!

- Давай уже свои блинчики, - весело говорю я, - или что ты там налепила!

И - разве «нет на мне креста»?

Я даже беру бережно двумя пальчиками свой золотой крестик, болтающийся на моей шее уже лет сто, отстраняю его от волосатой груди, любуясь, смотрю... Затем коротко целую...

- И мёд, - кричу я Лене, - и мёд свой тащи! Я буду с мёдом!..

Блинчики с янтарным медом и с чаем из морошки - моя слабость...

- Ааааааааа!.. - я не ору, как это обычно бывает, а тихонько кричу, - аааааааа!..

Пальчики оближешь!

Какой страх, какая соль?..

Приплелась к нам эта Тина...

 

Глава 13

- Тогда в Дубае, - говорю я, - мне удалось встретиться с руководителями проекта. Я рассказал о Пирамиде, и все они в один голос заявили, что готовы на этих искусственных островах строить Пирамиду.

- Правда?!

- Да, - говорю я, - эти три острова в Персидском заливе, и Jumeira, и Jebel Ali и Deira, входящие в проект The Palm компании Nakheel, получили статус самых крупных в мире. Они выполнены в форме пальм и надежно защищены от водной стихии искусственными барьерными рифами.

- Новая Атлантида? Кто же там будет жить?

- Уникальные острова отчетливо видны из космоса. Их называют восьмым чудом света.

- Я никогда не была в космосе, - говорит Юля.

- К сожалению, - говорю я, - часть объектов уже продана, и цены на недвижимость в Дубае растут с каждым днем.

- Кто же эти счастливчики?

- Я надеюсь поселить там наших апостолов.

- Среди этих толстосумов?

- Апостолы Иисуса шли в такой же жестокий и жадный мир.

- Это же бешеные деньги!

- Да, проект предполагает строительство вилл, отелей, торговых центров.... Бухты у каждого острова будут вмещать по 150 обычных и 50 океанских яхт...

Юля в восторге:

- Я бы тоже не отказалась...

- Первый на Ближнем Востоке океанариум.... Каждая вилла расположена на участке с собственным бассейном и пляжем и представляет собой строение в два-три этажа с 5-6 спальнями. Всего в оформлении вилл использовано 35 различных стилей.

- Я тоже хочу там жить, - говорит Юля.

- Цена такой виллы составляет в долларах от 1,8 до 2,2 млн.

Цены на виллы Юлю не интересуют.

- Как же твои апостолы смогут там жить?

- Сегодня, - говорю я, - стало ясно, как день, что ту или иную черту чьего-нибудь характера, Жориного, например, определяет не один фрагмент ДНК, а многие, разные ее участки.

- Это что-то меняет в нашем к нему отношении? - спрашивает Юлия.

- Жорина улыбка - это результат работы множества его генов. В этом трудность...

- Трудность?

- Уже открыты «гены предпринимателя», «гены сорвиголовы», «гены сексуальной страсти»...

- Гены оргазма, - подсказывает Юля.

- Да...

- В чем же трудность?

Я затрудняюсь с ответом:

- Ты не знаешь, где моя синяя ручка?

- Ты ни словом не обмолвился о встрече со своим Ринпоче.

- Представь себе: он провел трехлетнее затворничество в диких горах западного Ладака.

- Диких?

- Абсолютно!..

- Он принял твою Пирамиду?

- Они с Далай-ламой чем-то похожи.

- Так в чем все-таки трудность?

- Только начитка Ваджрасаттвы тянется до трех лет. Это сто тысяч мантр. Это очищающий канал. Очищает от омрачений, кармических наслоений и таких отвратительных качеств, как злость, зависть, ненависть...

- И невежество.

- Да! Это важно: и невежество! Зеленую Тару в Тибете и Гималаях называют целительницей очищающей прежнюю карму.

- И жадность?

- Жадность?! Жадность конечно! Жадность в первую очередь!

- Ты до сих пор живешь своим прошлым?

- Перевал Тары 5660 метров. Это самая высокая точка обхода вокруг Кайласа, где разрушается старая карма.

- Ты до сих пор не можешь забыть?

- Что?

- Почему ты не взял меня с собой?

- У тебя нет такого прошлого.

Не заступить за черту - вот что важно, думаю я. Та - заступила. Та не только переступила черту, та пересекла ее, не задумываясь, как танк пересекает траншею врага. Не задумываясь и без оглядки. Та ее перечеркнула, черту, за которой разверзлась бездна... Она разорвала нить взаимоненасыщения. И теперь эту нить - не соединить. Я не помню, почему вдруг я снова вспомнил ее - ту, кто до сих пор не дает мне покоя.

- О чем ты думаешь? - спрашивает Юля. - Снова о ней?

Она просто читает мои мысли.

- Видимо, жадность, - говорю я, - да, теперь это стало особенно очевидно, ее жадность... Да, чересчур жадная, чтобы быть счастливой, она так и не смогла...

- Жадная... Чтобы быть счастливой?

- Именно: чтобы стать счастливой! Я бы мог понять и принять ее экономность, излишнюю бережливость или оправданную заботу о завтрашнем дне... Мог бы объяснить ее обоснованную обстоятельствами расчетливость... А тут - обыкновенное банальное скупердяйство, беспримерная животная жадность! Явная, яркая, если хочешь - яростная! Необъяснимая и ничем не оправданная! Это даже не обсуждается. Здесь точка. Ведь если это уже случилось, жажду стяжательства и наживы, алчного собирательства сокровищ на земле, а не на небе, остановить невозможно. Мы ведь не должны быть богаче самого бедного, и каждый божий день должны упражняться...

- В щедрости!..

- Именно! Не надо лезть на пьедестал с пятаком в руке и орать нищему: «Держи, несчастный!». Мы должны быть благодарны этому нищему за то, что он есть, и мы, подавая ему, помогаем самим себе становиться щедрее и совершеннее.

- А знаешь, - говорит Юлия, - в каждом человеке заложена энергия добра, которая увеличивается, когда ты её отдаёшь. Конфуций...

- Знаю-знаю. Ты уже говорила. Ты своим Конфуцием уже... Извини...

- Хм!..

- Юсь, - говорю я, - знаешь...

- Слушай, - вдруг взрывается Юля, - я запрещаю тебе...

Да сыт я уже, сыт твоими запретами! Своими запретами, думаю я, ты медленно режешь мне вены вдохновения и подрезаешь крылья, несущие меня к тебе же! Ты же знаешь - крылья любви!

И больше не слушаю ее:

- Ты не могла бы, - прошу я, - свою щедрость дарить не только всему человечеству, но и мне!

- Пс! Да please (пожалуйста, англ.), да, пожалуйста! Сколько угодно!.. Да, так вот Конфуций благодарил каждого, кому смог помочь, за то, что ему помогли проявить лучшие свои качества. Величие своё он создавал - отдавая.

- Вот! Вот-вот... Вот и мы свое величие должны...

Что на этот раз она хотела мне запретить, я не знаю.

- Ясно-ясно. В чем же трудность? - снова спрашивает Юлия.

О, Sancta simplicitas! (Святая простота! - Лат.)

Если бы я мог это знать. Эта болезнь ведь неизлечима испокон веков и, она смертельно опасна.

- Своим «Юсь» ты делаешь меня бесхвостой, - потом говорит Юля.

Ах, вот в чем все дело! Ладно... Но зачем ей все эти хвосты?

- А помнишь, - говорит Юлия, - нам тогда так и не удалось покататься в Дубае на лыжах?

Да, мы тогда едва унесли ноги.

- Да, - говорит Лена, - не любишь ты жадных.

- Не. Не люблю.

- А Тина ваша, - спрашивает Лена, - думаешь, способна расщедриться...

Меня просто бесит: как Лена может в этом сомневаться!

- Тут и думать нечего! - не ору, а просто выкрикиваю я возмущённо.

Сколько можно орать-то?! Да и что толку?

Тинина скупость меня потрясает: сколько я уже её знаю... я не просто потрясён, я - убит: ни одного тёплого слова в мой адрес! Лишь на днях я едва мог расслышать её колюче-обледенелое «молодец».

Да и то - во сне...

Кажется, во сне же?

Ха! Нашли щедрую... Держи карман...

 

Глава 14

Нам казалось, что человечество вот-вот протиснется сквозь узкое генетическое горло, что его золотоносный песок просеян через густое сито самого совершенства. Пыль ушла, осталась золотая крупа. Пена бурной жизни потихоньку спала.

И теперь у нас роскошные дворцы, предназначенные не для роскоши, великолепные арены, предназначенные не для утоления жажды страстей. У нас теперь богатейшие музеи и блистательные театры, величественные колокольни и роскошные храмы.

- И теперь?..

- Ну теперь-то... Теперь, конечно, все это в прошлом.

- Да. Да-да-да...

- Их предназначение зиждется на радости созерцания и молитвы. Но у нас нет никаких других желаний, кроме желания быть счастливыми. У нас нет богов... Меня охватывал ужас от того, что у нас появились размолвки. Там, где люди не умеют договариваться рано или поздно обязательно появляются развалины и руины. Вспомни Вавилонскую башню.

- Итак...

- Мы перешли к воплощению задуманного.

- Клоны великих?.. - спрашивает Лена.

- Великих и маленьких... Все это - для людей разумных, мыслящих, осознающих необходимость перемен и всеми жилами тянущихся к совершенству.

- Но сами-то вожди!

- Дело в том, что страна без лидера - не страна. Нет в мире людей такого сообщества, где бы не было вожака, лидера, царя или шаха, короля или президента, чья харизма сумела бы выковать...

- Каким же должен быть глава государства?

- Я же сказал: щедрым! Щедрым на жизнь! И царь, и король, и окружение, которое должно их играть, подражая каждому их слову и шагу, каждому телодвижению и движению мысли, должны быть бесконечно щедрыми на дела и поступки, дарить себя, и безропотно дарить себя людям, людям, начиная от самого нищего и ущербного, и убогого, и...

- Но откуда у вас нищие и убогие?

- Добровольная простота, соперничающая с нищетой, стала модой.

- Вот какие качества, - настаивала Юля, - мы должны похоронить навсегда!

- Интересно!

- Да! Гордость, высокомерие, тщеславие, гнев, грубость и невежество... Да! И жадность, и все новые грехи, о которых объявил Ватикан.

- Какие же новые?

- Непомерное однобокое богатство, насилие над окружающей средой, наркотики, аборты и контрацептивы и, представьте себе, - вмешательства в природу генома, да-да!..

- Но...

- А вот чем мы должны напоить, напитать, до отказа наполнить нашего вождя.

- Интересно!

- Да! Бесстрашие, благотворительность, самообладание, аскетизм, простота, неприменение насилия, правдивость, свобода от гнева, самообладание, спокойствие, нежелание выискивать недостатки в других, сострадание ко всем живым существам, свобода от алчности и неодолимая щедрость, доброта, скромность, стойкая решимость, энергичность, всепрощение, сила духа, чистота, отсутствие зависти и стремления к славе...

- Это же про Иисуса! - восклицает Лена.

- Верно! Все эти трансцендентальные качества присущи праведным людям, наделенным божественной природой.

Для меня уже стало привычным: слушаешь Юлю и в ее словах находишь то, что давно искал. Должен сказать, что тем немногим хорошим, что во мне еще сохранилось, я обязан ей, Юлии. Я всегда поражался: откуда в ней столько всего совершенного?! До сих пор поражаюсь.

- Только Юлии? - спрашивает Лена.

- Лен... Ты же знаешь: и Ане, и Юлии, и тебе... И конечно, тебе! И...

- И Тине, конечно! - говорит Лена.

- Да, конечно, конечно!.. Я мог бы перечислять...

- Ради бога!..

- И тебе в первую очередь!

Лена удовлетворённо молчит, улыбается...

- Ты не очень-то охотно последнее время рассказываешь о Тине.

- О тебе я могу говорить сутками!

- Льстец! Ах, какой льстец!..

Я это сказал искренне, искренне! Какой же я льстец?

- И вожди должны были жертвовать собой, как Иисус? - спрашивает Лена.

- Никаких жертв. Жертва Иисуса была ради процветания и утверждения веры. Она уже оправдала себя: вера состоялась. Теперь вера в Иисуса глубока и всемерна. Всемирна! Ей не хватает технологии воплощения Его Пути, не хватает формализации Его учения. И моды, да-да моды! Моды - как двигателя к совершенству. Мы не должны теперь чем-то жертвовать, мы должны научиться распознавать, различать, где плохо и где хорошо, где добро и где зло, где справедливо и несправедливо, где по совести, а где нет... И что есть Любовь! Различать количественно! Я повторяю: ко-ли-чес-твен-но! Квантификация Света - вот путь! Квант добра, квант справедливости, совести и Любви. Здесь зарыта собака Совершенства, здесь нужно копать Колодец Новой Жизни. Клад в кванте. И никаких, повторяю, жертв. Только животворное великодушие Совершенства! Сказано же: «Дух, только Дух животворит!..». С тех пор, как на земле появились строматолиты, по сути ведь...

- Кто появился?

- Только дух, - говорю я.

- Лекция, достойная Нобелевского лауреата.

- Все это расписано в моей книжице «Стратегия совершенствования».

- Я читала, - говорит Лена.

- Я знаю. Поэтому и повторяю только то, что там написано. Что же касается наших жертв...

- Да.

- ...то наш добровольный отказ от материальных благ - это и есть наша Иисусова жертва. Да, добровольная простота! Ведь мы не должны быть богаче самого бедного. Одним словом - абсолютный потлач!

- Да-да, ты это уже не раз говорил. Этот твой потлач...

- Правда?! Как раз здесь и должен быть применен твоим Homo sapiens'ом (Человеком разумным, - лат.) пресловутый принцип biofeedback - умение посмотреть на себя со стороны.

- Со стороны?

- И какое же, согласись, жалкое ничтожество мы порой там обнаруживаем, когда смотрим на себя глазами Иисуса!

- Где?

- Там, в себе.

- Недавно я вычитала у Бродского, что выбор вождя, лидера, человека, которому можно доверить правление страной, должен основываться не на его политической программе, как это распространено везде и всюду, а на знаниях мировой литературы, культурных ценностей...

- Мысль прекрасная! Ведь кино и литература, классная, конечно, умная литература и достойное кино, а не всякие там пустышки, которыми переполнены сегодня книжные прилавки и экраны телевизоров, классика, как никакой другой источник информации отражает желание, неутолимую жажду людей тянуться к свету. Вычеркни из истории России Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Бунина, Набокова и эта страна исчезнет с лица планеты.

- А сегодня...

- Да-да, ты права. Сегодня и вычеркнуть некого. Все, кто сейчас на плаву, будут вычеркнуты самой историей. Утонут, захлебнувшись блевотиной собственной жадности.

- Пожалуй...

- Тяга к справедливости всегда востребована. А глубокое знание жизненной мудрости Библии могло бы стать для лидера проходным баллом в поводыри. Как правила уличного движения для водителя. Нельзя брать на себя ответственность, пускаясь в путь за совершенством, и идти без знания тех правил, которые умные люди давно придумали путем проб и даже ошибок.

- Многие берут...

- Потому так блуждают, потому так живут. Воистину нет в мире ничего страшнее деятельного невежества.

- Что же изменилось на земле, - спрашивает Лена, - с тех пор, как...

- Ничего...

 

Глава 15

- Я вспомнила, - говорит Юля, - Фукуяма!..

Она повторяла изо дня в день: «Фудзияма... Что-то очень похожее на Фудзияму...». Я не мог сообразить, что она этой «Фудзиямой» хочет сказать. Наконец, она вспомнила: Фукуяма.

- Что «Фукуяма»? - спросил я.

- Ты читал его книжку о нашем будущем? Там...

- «Наше постчеловеческое будущее».

Я, конечно же, читал пророческую книжку этого американца.

- Точно-точно... Там...

- Там описана наша Пирамида в неявном виде и не так структурировано.

- Я тоже так подумала.

Френсис Фукуяма - гуру современной политологии, - пояснил я, - мы с ним жили, как братья.

- Френсис?

- Да, гражданин США. Он в восторге от нашей Пирамиды!

- Вы встречались?

- Я же сказал: мы работали! В книжке, конечно, ни слова не сказано о потлаче, но вся она пронизана этой идеей.

- Какой идеей?

- «Настоящий вождь умирает бедным». На языке индейцев племени нутка это слово означает «дар». Время от времени вождь раздает своим родственникам и соплеменникам все нажитое имущество. И чем обильнее и лучше дары, тем выше престиж не отягощенного собственностью правителя. Настоящий вождь, раздарив все свое имущество, умирает в чести и почете. Вот поступок! Ты можешь мне назвать хоть одного вождя современности, раздающего свое имущество?

- Таких сейчас не сыскать днем с огнем, - говорит Юля.

- Жадность...

- Да, это болезнь, - говорит Юля.

Чтобы выйти из темы болезни, она произносит:

- А мы с тобой еще не были на Фудзияме...

Я помнил эти виды, этот восход... Помнил, но молчал. Тогда Йоко чуть не погибла.

- Еще побываем, - пообещал я.

- Слушай, - вдруг сказала Юля, - я все время хочу у тебя спросить: как поживает ваш монарх, ну тот отпрыск царизма? Где он, он жив?

Я бы и сам хотел это знать.

- А что рак? Вам удалось его победить? Рак, СПИД, что там еще?..

- Разве ты не знаешь? Совсем недавно Вивеку удалось внедрить известный тебе противораковый ген Par-4 в геном мышки и тем самым...

- Какому Вивеку?

- Рангнекару. Из Университета Кентукки. Ну, ты помнишь, когда мы были с тобой у него...

- Помню. И что?

- Теперь мы с ним пытаемся ввести этот чудо-ген больным раком.

- Так ведь можно исправить все поломки в любом геноме.

- Для этого мы и строим нашу Пирамиду.

Юля задумалась на какое-то время, затем спросила еще раз о Плащанице. Ей не давала покоя эта Священная Реликвия.

- Ты скажи, скажи мне, как вам удалось добыть эту кровь? - спрашивает Юля.

- Это Жора, без него бы...

Я вспоминаю, как мы с Жорой осенью 2000 года прибыли в Турин.

- Теперь, - сказал я, - любопытные смогут посмотреть на Нее только в 2025 году.

Когда я увидел Туринскую плащаницу - по сути кусок древнего льняного полотна длиной более четырех метров и метром в ширину, ничего особенного, никакого трепета, восхищения и даже удивления я не испытал: полотно, как полотно, ветхая ткань с симметричным непривычным рисунком... И только потом...

- Его называют «Пятым Евангелием», - сказала Юлия. - На нем, словно на фотографии, удивительным образом отпечатались лик и тело Христа. Запечатлелась каждая из многих ран Иисуса, каждая капелька пролитой во спасение человечества крови! Представляешь?!

- Да, так и есть... Это послание зримо свидетельствует: все, что написано в Евангелии - правда! Оно несет людям благую весть о Спасителе, о победе над смертью...

Потом я видел и Жорины слезы...

- Жорины друзья, - сказал я, - Мехтхильд Флури Ремберг и Карлхайнц Дитц...

- Жорины друзья?! Метхильд и Карлхайнц?..

- Следы крови на ней оставили многочисленные раны...

- Да...

- Черты лица прекрасно видны, борода, губы, волосы, пальцы... Кровоподтеки от ударов бичей на спине, на груди, на ногах...

- Да...

- Кровь из гвоздевых ран застыла на запястьях и на ступнях, а на груди - пятно крови от удара копьем в сердце...

- Ужас!..

- Установили даже группу крови - IV (АВ). А по набору хромосом в лейкоцитах определили пол - мужской.

- Еще бы! - воскликнула Юлия.

- Жоре удалось добыть пылинку...

- И вы решились?..

Я только посмотрел на Юлю и ничего не сказал.

Только потом на одной из фотографий Плащаницы я увидел живые глаза.

Я до сих пор помню этот взгляд: это были глаза Бога.

Я весь трясся от холода...

От холода ль?

- А у тебя какая группа крови? - спрашивает Лена.

- Зачем это тебе?

- Мало ли...

- Четвёртая, - говорю я, - как у Христа.

- А у Тины?

- Первая, - уверенно говорю я, - универсальная! Зачем тебе?

- Откуда ты знаешь?

- У неё не может быть другой, - говорю я.

А откуда я знаю, я не знаю. Это и неважно!

 

Глава 16

Решение отойти от принятых в мире традиций и какое-то время пожить в Пирамиде без лидера, без кумира, чтобы прочувствовать абсолютную независимость от кого бы то ни было, эта идея упала мне на голову как-то под Новый год, когда Жора, выжимая из своего «порше» все двести двадцать, пробурчал в раздумье:

- Мы живем без часов: никуда не нужно спешить...

Мы как раз спешили в аэропорт. Проблема лидера, принуждавшего всех жить по секундам, мучила его не меньше, чем безопасность движения. Водитель из него никудышный.

- Хорошо, - согласился я, - но кто будет управлять твоим царством?

- Никто.

Жора произнес свое «никто», как давно продуманное решение.

- Никто?!

- Ага, - сказал он, - никто... Истина в том...

И, взяв вправо, резко затормозил, чтобы я не мог противиться этому решению. Это была свежая мысль: никто не должен никем управлять. Трудно даже вообразить себе всю прелесть абсолютной анархии в жизни людей: ничего не запрещено! А что! Ведь праведность теперь правила бал, живая истинная правда возобладала над всеми чувствами горожан, и истина составляла...

- «Что есть истина?»- спросил я.

- Вот-вот: «И истина сделает вас свободными»!

Двигатель тихо урчал, а Жора какое-то время смотрел в зеркало заднего вида, видимо, следя за машиной, следовавшей за нами вот уже больше десяти минут.

- Что если взять и попробовать?! Невозможно представить себе, как каждую клеточку твоего тела наполняет дурман абсолютной свободы. «И истина сделает вас свободными»! Как это великолепно точно!..

И секунду подумав, не без грусти добавил:

- Это трудно.

И все же я не мог на это решиться! Если честно - я никогда об этом не думал.

- Ты, - сказал Жора, - как тот Буридан.

- Как его осел? - спросил я.

Я тоже заглянул в боковое зеркальце: белый джип стоял метрах в двадцати от нас.

- Ты думаешь, они за нами следят? - спросил я.

- Сомневающийся подобен волне, - сказал Жора и резко надавил на акселератор.

- Не сомневается только дурак, - сказал я, - дурак или очень уверенный в себе человек.

Жора фыркнул.

- Я - не дурак, - отрезал он. - Или ты сомневаешься?

Как я мог сомневаться?! Об этом и речи быть не могло. Мы просто спорили.

О Жоре писали газеты, он стал частым гостем многих телеканалов, кто-то превозносил его, кто-то хулил, говорилось множество глупостей, а Жора оставался Жорой. Нередко ему приходилось очень круто, но ничто не могло его изменить.

В тот день нам удалось оторваться от преследователей, но на самолет в Барселону мы так и не успели. Мы привыкли к слежке и старались не обращать на нее внимания, но это нам не всегда удавалось. Жора злился, и когда замечал за собой хвост, всегда старался оставить его с носом. Иногда (как это ему удавалось?!) он брал верх, хотя водитель из него был, ну, совсем никудышный.

В конце концов все свелось к признанию божественного правления. Пусть правит Всевышний, решили мы. Но как знать Пути Его, за какие дергать веревочки? На помощь пришли компьютеры.

- Слушай, - говорит Лена, - это ж какую вы устроили соковыжималку!

- А ты как думала!

Слышала:

Шалаши -

Раями

Взошли

Ишь!

Хороши!

- Думаешь ваши шалаши хороши? - спрашивает Лена.

- Прекрасны! Уверен! Ты только взгляни!..

Уверен?..

Я не был уверен...

Мы уже были в шаге от цели...

Да, мир признал наши усилия и устремления. Пирамиды стали расти как грибы, тут, там... Словом - повсюду... То тут, то там... Во всяком случае... Да!.. Первой признана Вена! Лучший город мира! Пирамида там возвысилась аж до небес. Согласно рейтингу консалтинговой компании Mercer. Качество жизни оценивалось... Ну да это совсем не важно... 39 факторов по десяти категориям... Почти все наши принципы были воплощены! За Веной - Цюрих и Женева. В десятку вошли Дюссельдорф, Франкфурт, Мюнхен и Берн...

- Европа - старая кляча...

- Значит-таки Вена первая, - говорит Лена.

- Вена возглавляет список на протяжении пяти лет. Все города оцениваются по системе, в которой Нью-Йорку присуждается базовая оценка в сто баллов. При этом сам Нью-Йорк занял 49-е место, после Вашингтона и Чикаго.

- А что же ваше Чикаго так подотстало?

- Вот так... Мы ведь решили начать с островов, затем перебрались на материк...

- Значит, Европа...

- Мы решили ее омолодить... Но вот пошли сбои...

- Где же мы все-таки дали маху? - вопрошал Юра.

Мне вдруг пришло в голову: это Аниных рук дело! Месть? Нет! Нет-нет-нет!.. Только не месть! Разве Аня способна на месть?

- Я же говорил, - сказал Юра, - надо было растить Гермеса, а не этих...

- Пожалуй, ты прав, - сказал Жора, - но ты же видишь, что мы не в состоянии...

- Вижу. Не слепой.

Компьютерный анализ свидетельствовал, что осечка произошла при планировании. Этот незначительный сбой впоследствии привел к существенным изменениям в росте. Отсюда такие неприглядные формы. Зато какое великолепное содержание! Наши апостолы побеждали на всех международных математических олимпиадах. В общем-то, дети как дети, только, конечно, с такими лбами... А затылки - дынями... Как у Нефертити!

- Разве ничего нельзя изменить? Можно ведь перепрограммировать эти геномы, перетасовать нуклеотиды, причесать, так сказать, и пригладить...

- Были ли просчеты, ошибки? Лучше не напоминай мне об этом. Мы не знали, как поступать с тем материалом, который не оправдывал наших надежд. Ведь там были и пятиглазые, и трехрукие, и покрытые листьями березы, и сосновыми иглами, живущие в воде и бензине, жрущие олово и асфальт. И Эйнштейны, которые пытались оспаривать значение теории всеобщего поля и Ньютоны, которые становились садовниками и собирали жуткие урожаи яблок и смокв.

- Смокв?

- Или инжира...

- Куда же вы их девали, этих ваших...

- Где-то мы все-таки просчитались. В чем? Оказывается, случается и такое: мы вдруг поняли, что те цели, которые нас окрыляли и объединили, собрали в единый кулак и даже породнили, оказались разными. Каждый из нас наши общие лозунги понимал по-своему.

Иногда меня охватывал ужас от мысли о том, что все может рухнуть из-за чьего-то недомыслия, нежелания подчиниться, неумения взглянуть на себя со стороны, заглянуть в будущее... Жуткий ужас! У нас были построены и прекрасно служили величественные сооружения, собранные со всего мира. На их строительство ушло несколько лет. И бесконечное количество тонн долларов. И султан, и шахи, и Буш, короли и королевы, Папа и даже монахини - настоятельницы многих монастырей, щедро жаловали нас всем, чем могли, когда мы рассказывали о своих планах.

- И Билл Гейтс? - спрашивает Лена.

- И Гейтс, и Карлос Слим Хел, и Баффет вместе с нашим Хосе...

- И Буш, даже Буш?

- Старший. Вместе с Картером. А младший...

- Этот глобалист. Он только и знает, что насаждать свою демократию. Силой! Как и все до него, фараоны, цари и Цезари...

- И они не требовали ничего взамен. Вера, беспримерная вера в то, что кому-то удастся сделать так, чтобы Небо сошло, наконец, упало на Землю, эта вера сминала любые сомнения, и ни о какой выгоде речь уже не шла. И весь мир затаился в надежде увидеть свое долгожданное светлое будущее. Утопия, мечта, выдумка? Нет. Нет и нет. Мы рассказывали, убеждали, демонстрировали реальность этой созидательной плоти, воплощенной мечты. Это не были очередные прожекты, нет, все подтверждалось расчетами и чертежами, бизнес-планами и конкретными сметами. И мир верил и благотворил. И боготворил! Денег не жалели. Нате, сейте зерна справедливости и добра!..

- И что же ваши бильдербергеры? - спрашивает Лена. - Вы собрали всех их в большую кучу?

- Да, деньгам стало тесно! Ох, уж эти Гобсеки и Крезы!.. Расщедрились, расшвырялись: на это - не жалко, не жалко!..

- Кто бы мог предположить!

- Ага!.. Мы просто диву давались!.. Я тебе уже, кажется, рассказывал, что каждый месяц в каком-нибудь ресторане на Уолл-Стрит собираются руководители 9 мировых банков: «Голдман Сакс», UBS, «Бэнк оф Америка», «Дойче банк» и тому подобных. Каждый месяц эти девять человек принимают решения, касающиеся шести миллиардов человек: каким будет процент безработицы в мире, сколько людей умрут от голода, сколько правительств будет свергнуто, сколько министров будет куплено и так далее. Это респектабельные преступники, но они влиятельнее любого мирового политического лидера. У них реальная власть - власть денег.

- И они...

- Ага... Жора и их подмял. Они согласились. Жора просто горел, как факел, сверкал. Не то, чтобы он был горд своей победительностью, нет. Он вдруг почувствовал реальную возможность осуществить заветную мечту! Жар-птица жгла ему руки! Не знаю уж, чем он их так приворковал, но они сдались, капитулировали. Думаю, что кому-то пообещал вылечить лысину или тик, кому-то решить проблему с потенцией, кого-то заморозить или клонировать... Они просто рухнули перед Жорой, пали ниц!..

И вот с этого затаившегося в надежде и ожидании мира мы и собирали по ниточке, по щепотке, по камешку и по капельке... По грошу! А то и по миллиарду! Мы творили и созидали. Китайцы построили нам кренящийся офис...

- Но ваша Пизанская башня...

- Наша поменьше в размерах, зато стоящая на прочном фундаменте. У нас есть и свой Галилей, и башня эта ему нужна для проведения своих опытов. Ему мало яблонь с тяжеловесными краснобокими яблоками, чтобы они падали на его лысую умную голову, вот мы и выстроили ему эту башню.

- Все, я заметила, у вас слегка лысые, немного толстые... Разве и Галилей был лысым? - спрашивает Лена.

- Этого я не знаю. Но точно знаю, что земное тяготение никто не отменял, и без него Галилей и дня не протянет.

- Это был Ньютон с яблоками, - уточняет Лена.

- И Ньютон тоже. А с ним и Галилей. Он не произнес еще и свое знаменитое «Eppur si muove!» (А все-таки она вертится! - Лат.). О том, что Земля вращается вокруг Солнца и вокруг собственной оси он прочитал в интернете, но этого ему было мало, ему нужно было все это самому доказать. Вот мы и приобрели для него телескоп. У него теперь было все, что он пожелал для изучения природы. И всегда будет все, что он пожелает. Мир ведь бесконечен, безмерен, бездонен и бескраен. В этом мире всегда будут тайны для любопытных и, разумеется, открытия. Чтобы не возникало желания отнимать и делить. И вот что интересно! Галилею нет еще и сорока по тем меркам, а он только недавно научился плавать и уже спорит с Эйнштейном о всеобщей теории поля. Эйни это веселит, но Галик уперт, как логарифм единицы.

- Слушай, - я вдруг вспомнил, о чем хотел спросить Юлию, - а куда подевался наш Дон Кихот? Я его третий день не нахожу.

- Я его просто выгнала!..

Юля вызывающе сверкнула глазами, и, втянув в себя вдруг побелевшими и расширившимися ноздрями воздух так, что казалось, грудь вот-вот разорвет ее красивую блузу, произнесла, сцепив зубы:

- Терпеть не могу недотеп!..

И вдогонку, показав свои жемчужные зубы:

- И слюнтяев!.. Этот старческий инфантилизм меня убивает.

Господи! Как же она прекрасна в гневе!..

- Ясное дело, - говорит Лена.

Конечно же, я благодарен Елене за ее умение выслушивать меня часами. Соглашаться с моими доводами, задавать вопросы. Или сидеть совсем молча. В такие минуты только глаза ее говорят о том, что она слушает, глаза и тишина, которую она не смеет нарушить, когда следовало бы, на мой взгляд, ором орать. Да что там ор, меня можно было бы за такое (я ведь с ней, как на исповеди!) пристрелить на месте!

В знак признательности я иногда только нежно прикасаюсь ладошкой к ее обнаженному плечу. В знак признательности. На это она только на миг прикрывает веки, мол, ну что ты, мол, это само собой разумеется, мол, все в порядке, мол, ты же не мог поступить иначе (как с тем выстрелом в голову тому придурку!). Я же не насилую ее своим вниманием! Не хочешь - не слушай! К тому же, все, о чем я ей тут рассказываю, весьма любопытно, полагаю я. Иначе бы она...

- Да-да, - повторяет Лена, - старческий инфантилизм - это гиблое дело... Надо постоянно принимать этот ваш даосский эликсир вечной молодости.

- Так я и принимаю, - говорю я, - а ты будешь?

- Мне-то зачем? Или ты считаешь...

- Нет-нет, что ты, что ты!.. Ты - сказка!..

Шалаши -

Раями

Взошли

Ишь!

Надо же своим «Ишь!» так точно подметить и выразить все наши шатания, оступи и хляби!

Сильное начало (Ах, как восторженно и залихватски мы начинали!) и сильный финал (Мы всё ещё живём его ожиданием!) никто не отменял!

Тинка! Заррраза!

Ишь!

Хороши ли?..

 

Глава 17

Вершина, казалось, уже близка. А там и Небо...

Однажды мой взгляд поймал меня в зеркале: я - тот, что смотрел на меня потухшими глазами, - он сильно сдал. Мне было жаль его. Он считал себя умником и везунчиком, взвалив на наши плечи непосильную ношу - Новую Вавилонскую башню. Зачем?!

Он где-то читал, что в покорении самой трудной вершины самое удивительное и прекрасное - это само покорение. Потом - пустота. И единственный путь с даже самой высокой вершины - вниз. Он уже ничего не сможет сделать! Все, что написано, не может быть уничтожено («...и в случае моей смерти, прошу сжечь все мои книги, бумаги, письма, расчеты, ноты, стихи... Все мои свидетельства жизни...»): рукописи, как известно, не горят. Ему хотелось бы одного: чтобы Пирамида стала тем плечом, на которое смогли бы опереться другие, пытаясь дотянуться до Неба.

Зачем же пожары?

Выдохся, он просто выдохся...

Даже те минуты абсолютной прострации, которые наступают после жуткого напряжения, жадного поиска выхода из тупика, даже такие минуты не приносят ему успокоения.

Cest la vie! (Такова жизнь! - фр.).

Ведь плодотворно только чрезмерное...

В чем спасение?!

И если уж делать свою жизнь с кого-то, думал он, если уж кому-то подражать, перед кем-то преклоняться и поклоняться кому-то... Да, он готов следовать за кем-нибудь, но за кем? Он знает, что если уж чистить себя под кого-то, то, конечно же, под Христа... Христос - вот воплощенное Совершенство!

Но везде только люди... Только люди... И нигде совершенства...

Вдруг он заметил: мы все стали клониться к старости, наша жизнь ускользает, как бы мы не старались, не силились ее удержать. Даосский эликсир? Чушь собачья! Как и любой другой эликсир бессмертия. Пучок сена перед носом осла. Ослов! И наши надежды, хоть краем глаза увидеть свою Пирамиду, просто ничтожно малы. Мизерны!

Это убивало. Отчаяние было невыносимым. Его охватила паника.

Во мне бушевала ярость неудачника!

Чтобы умерить горечь поражения (он это признал), он спешил взять мобилку и набрать ее номер. И услышать: «Привет... Что случилось?.. Еще только три часа ночи...».

Это спасало от сумасшествия.

- За тобой приехать? - спрашивала Юля.

- Я сам... Я уже у ворот.

- Заезжай!

Это спасало...

Вел он себя (потом я признал и это) просто несносно. И начинал себя нежно ненавидеть.

Я стал всё чаще ловить себя на ощущении, что смертельно устал. Сон не приносил ни отдыха, ни облегчения.

В тот год мы ещё были вполне уверенны... Оставался Кайлас. И, кажется, остров Пасхи. И ещё несколько мест... Мест силы! Та же Антарктида с её подземными городами и собственным солнцем над головой...

Мы просто не имели права не сопоставить нашу Пирамиду с Кайласом. Здесь ось мира! Как ось нашей Пирамиды сочетается с осью мира?! И сочетается ли вообще?

Чего я просил у этих мест силы - просветления? Благословения? Одухотворения? А, может быть, каплю покоя, который даже не снился?

Не знаю... Пожалуй, преображения. Да-да, точно-точно - преображения!.. Преображения!..

Словно адский голод гнал нас по этим бесконечным храмовым ступеням в разных концах света...

И ещё это смертельно-невыносимое... Набатное:

Ваш мир как Колосс Родосский расколот.

Намечены два последние рубежа.

Прополото поле.

И вспыхнул последний сполох.

Тинкино...

Прополото поле?

Откуда в ней эта свирепая ярость? Эта яростная свирепость?!

Пророческая...

Сполохами...

Расколот?!

Я признал: выдохся, он просто выдохся...

 

Глава 18

- Такманду, Матканду, Катманду, - говорю я, - никак не могу запомнить.

- А мне нравится, - говорит Юля, - Кат - ман - ду!

Прежде чем карабкаться на Кайлас, мы решили покорить Джомолунгму - когда ещё представиться такая возможность? Эверест - это Эверест!

- Конечно, - радуется Юля, - конечно!

Её радует возможность побывать у Бога за пазухой!

- Может быть, там, - выражает надежду Юля, - мне удастся...

- Нам, - уточняю я, - нам удастся!

- Конечно, - соглашается Юля, - конечно, нам!

Она настойчиво просвещает меня в познании Кришны. Что если с высоты, с самой высокой в мире высоты (почти девять тысяч метров над уровнем моря), надеется Юля, ей удастся показать мне Его! Вот будет-то чудо!

- Этот твой Непал напоминает мне человеческий эмбрион. Тебе не кажется? Точь-в-точь как те наши наполеончики, ленины, сталины из наших «Милашек»... Тебе не кажется?

- Ничего подобного!

- Или разваренную сосиску!..

- С твоим воображением нужно книжки писать, - говорит Юля, - а не...

- А не что?

- Ты собрался?

- Давно!..

Если хорошенько присмотреться к этому Непалу, то мне он больше всего напоминает такой, знаете ли... да ладно... Об этом я Юле не говорю.

- Камеру ты возьмёшь или мне тащить?

Твоя камера, ты и тащи!

- Давай свою камеру!

А какие тут сборы: фотик, блокнот, ручка, нож... Нож нельзя! Я даже бритву с собой не беру. Да, аптечку! Не забыть аптечку! Жаропонижающие, антибиотики и сердечные, капли в нос, АТФ-лонг под язык, бинты, пластыри, спички, флакончик со спиртом, мази, нитки... Полный фарш! Фонарик!.. И без камеры ведь никак нельзя - она и камера, и сканер поля, два в одном.

- Тогда - вперёд! - командует Юля.

Телефон с подзарядным устройством!.. Вдруг позвонит Ната. Или Аня, Юра, Вит, Жора... Вдруг я ещё нужен кому-то - Ане... Мы не виделись с тех самых пор...

- Идём? - спрашивает Юля.

Или вдруг проклюнется Лёсик: «... ты мне вышли свои представления о...».

Он ведь и представить себе не может, что мы с Юлей...

- Присядем, - предлагаю я.

Юля улыбается, присаживается на краешек пуфика.

Султан предоставляет свой самолёт:

- I advise you to have... (Я советую вам взять, - англ.).

- Полным полна уже наша коробушка, - смеётся Юля, - под завязочку! Спасибо, родной! Thank you, thank, thank...

- Рётной, - улыбается султан, осторожно беря своими пальцами Юлин локоть, - прафда?..

Юля кивает.

- Роднее не бывает!

К вечеру мы уже в Катманду. Тааак, что тут у нас?.. Прохладно. Собственно, у нас здесь нет никаких дел. Тем не менее, оформив требуемые документы и переночевав в каком-то отеле, мы отправляемся бродить по городу. Акклиматизация - дело серьёзное.

- Ты как? - спрашиваю я Юлю, когда она платком вытирает лоб.

- Прекрасно!

Прекрасно!

- Влажность высокая, - жалуется Юля, - и душновато. Тебе не кажется?

Высота - около полутора километров. Здесь не очень-то раздышишься.

- Давай свою камеру, - говорю я, - надо было не брать её с собой.

Юля жить без неё не может!

Климат здесь считается субтропическим, муссонным.

В Долине Катманду, говорят, живёт десять миллионов богов. Интересно, чем они тут занимаются. И как делят власть между собой. Монастыри, буддистские и индуистские храмы... Юля снимает, снимает... Малюсенькие уличные алтари...

- Вот же она, - восклицает Юля, - ступа Боднатах!

Мы обходим по периметру этот буддийский храмовый центр, напоминающий цирк и украшенный молитвенными флажками, как какой-нибудь линкор в День военно-морского флота.

Юля, переключив рычажок камеры, теперь сканирует поле ступы - вдруг обнаружится...

- Смотри, смотри, - говорит Юля, - глазами указывая на зелёное окно индикатора, - видишь... Я же говорила!..

И без индикатора ясно, что места здесь святые - места силы! А что говорить об этом храме, представляющем пространственную мандалу, символизирующую и землю (основание), и воду (свод), и огонь (шпиль), воздух (вон тот зонтик), и даже небо - вон тот бельведер! Тринадцать ступенек шпиля - шаги к Нирване! Вся жизнь - как на ладони!

Мы обходим ступу вокруг ограды, поочерёдно вращая молитвенные барабаны... Затем - по террасам... Где-то здесь по этим ступеням спускается дух. Это фиксирует и наш сканер - окно индикатора просто огненное! Да и мы с Юлей набираемся свежих сил, чтобы бродить потом по магазинчикам и сувенирным лавкам...

Никакой усталости!

Много тибетских беженцев... Сидят группами не земле. Одинокий монах... Здесь и паломники, идущие из Тибета в Индию.

Затем были храмовые комплексы Сваямбунатх и Пашупатинатх. Юля пропала со своей камерой... Я сижу на ступенях, сгорбившись, обняв колени и сцепив пальцы рук. Передышка в беге по жизни. Яркий закат слепит глаза. Проще всего рассматривать носки кроссовок и ноги прохожих. Так я и делаю. Вот прошелестел оранжевый подол сари, вот прошуршали две пары одинаковых сандалий... Вот ещё одни сандалии с перепонкой между большим пальцем ступни и остальными... Остановились... Струйка небесного запаха околдовывает меня, дурманит до слепоты, да-да, до одури... Кто-то совершенно безликий (солнце в глаза!) положил на ступеньку монету... Рядом со мной. И удалился, звеня бубенцами на щиколотках... Я уже где-то слышал эти бубенцы... Да, у меня ведь слух абсолютный! Эти, и никакие другие: дзинь-дзинь!.. Уже в отдалении. Я закрываю глаза, прислушиваюсь - звук бубенцов растворился в воздухе. Я открываю глаза, ищу взглядом монету, нахожу... Старая, вытертая, с неровной поверхностью и едва различимыми символами... За такую и понюшку табака сегодня не купишь!

- Ах, вот ты где!

Это Юля.

И тотчас испаряется этот небесный дурман

- Подустал?

Затем снова ноги... ноги...

Меня вдруг осенило: бубенцы! Бубенцы!..

Тинка!

Я рыскаю взглядом из стороны в сторону, шарю глазами по голым щиколоткам... Вокруг множество людей с голыми щиколотками... Без бубенцов. Я прислушиваюсь - только шарканье, только шарканье сандалий... И какой-то гул, гул гор...

Тинка!?.

Я резво повожу носом по сторонам, втягивая воздух, как пёс, в поисках знакомого запаха её... Её запахов...

Тинка!..

Я же знаю, знаю до йоточки эти холодные с горчинкой флюиды, эту свежесть небесных высей и заснеженных неприступных вершин.

Знаю?..

Я бы только заглянул ей в глаза: Ти, ты?!

Я дотягиваюсь рукой до монеты, беру её... Встаю, и подбросив монету высоко вверх, ловко ловлю её левой рукой и прихлопываю правой ладонью: орёл? Решка? Я загадываю желание: орёл - это её колокольчики! Тинкины! Я открываю монету - орёл! Поднимаю глаза:

- Тинка!..

Прохожие останавливаются, оглядываются, смотрят удивлённо.

Тины нигде нет. Никаких бубенчиков не слышно.

Орёл!

Я ещё раз разжимаю кулак, чтобы убедиться - орёл!

- Что случилось? - подойдя, спрашивает Юля.

- Орёл, - говорю я, - видишь.

- Что это?

Мне нечего на это сказать, я говорю:

- А ты слышала?

Она не понимает, что она должна слышать.

- Идём, - предлагаю я, - ладно...

Я бы только сказал ей: «Я не нищий! Я не нуждаюсь в твоих подаяниях!».

Вокруг одни только голые щиколотки!

Такое уже было со мной.

Плохи мои дела, думаю я, хотя слуховые галлюцинации вполне вероятны на такой высоте. Если бы не эта монета...

И эти запахи...

Юля намаялась со своей камерой, но на мой призыв отдать камеру мне категорически возражает:

- Нет! Я сама!

Да ради бога!

Жить бы здесь я не смог.

- Кумари, - говорит Юля, - Кумари обязательно!

Это живая Богиня, о которой мы узнаём совершенно случайно у продавца сувенирного лотка. Юля просто истязает его своим любопытством: кто она, что она, как её найти?..

Оказалось всё просто: по одной из легенд... Собственно, эта девочка из касты Шакья народов невары, не достигшая половой зрелости, после известных ритуалов поселяется во дворце Кумари Гхар и является единственной, кто даёт право королю королевствовать: поставить тикой на его лбу красную тилаку - точку. Это - как контрольный выстрел... на властвование в течение года.

Юля находит легенду и ритуал пуджи прекрасными! Кумари - это телесное воплощение богини Таледжу.

Я думаю и думаю... Только о Тине: зачем она здесь?

- И мы имеем возможность, - говорит Юля, направляя объектив камеры на нынешнюю Королевскую Кумари, - сопоставить и сравнить её биополе с биополем Иисуса. Богини и Бога! Будут ли отличия? Иисуса или Будды, или Аллаха, или даже самого Кришны, которым Юля последнее время просто пропитана.

Матани Шакья (эта самая Кумари) лишь согласно кивает.

Не думаю, что она знает русский.

Она сидит перед нами вся в красном, на голове красный чепец, лоб тоже выкрашен красным с большой чёрной точкой посередине. Губы тоже красные, а щёки - пунцовые.

Во взгляде - божественная пустота...

Я невольно бросаю взгляд на её щиколотки, но ноги её погребены золотистой парчой - длиннополым ритуальным халатом. Эти ноги не должны ходить по земле!

Я понимаю: Тина тут совсем ни при чём.

- Камеру давай, - снова предлагаю я, когда мы выходим из храма.

- На.

Как можно таскать на себе такую тяжесть!

- Представляешь, - говорит потом Юля, - с первыми менструациями эта богиня Теледжу внезапно покидает тело девочки и Кумари теперь живёт, как и все. Каково ей потом-то! Пойди, попробуй жить не богиней среди этих... Целую жизнь!

С этими менструациями в мире всегда были проблемы.

- Что ты сказал? - спрашивает Юля.

К вечеру мы изрядно проголодались, ели в ресторане.

Нет-нет: здесь бы жить я не смог! Ни жить, ни есть...

Меня мучает только одна мысль: этого не может быть!

Хочется расправить свои воображаемые крылья и - лететь...

Орёл!

Она приняла меня за нищего!

Кришну я так и не разглядел.

Нам здорово повезло с погодой - как раз кончилась полоса дождей. Для меня до сих пор остаётся загадкой, как Юле удалось договориться с властями. Мы тотчас стали спешно собираться в дорогу. Китайцы, как известно, народ несговорчивый. Нам пришлось убеждать их, что цель нашего посещения вполне мирная. Здесь не очень-то разбежишься - застава на заставе...

Бубенцы, бубенчики...

Так, так... Дзинь-дзинь...

Я знаю, что когда-нибудь это случится: наши с Тиной пути пересекутся...

В Катманду?

Каким ветром её сюда занесло?

И ещё эта монета...

Вот же она - орёл!

Моё смятение не имеет пределов.

Ти, я не нищий!

Вдруг слышу: «...это лидийская драхма из электрума, ей почти три тысячи лет... так, к сведению... как думаешь, такие монеты подают нищим?».

Я ошеломлён: чей же это голос?! Я думаю...

Я открываю глаза, осматриваюсь по сторонам. И теперь, как тот пёс, держу нос по ветру...

Хвост - трубой!..

И ещё: знаешь, эта, сверкнувшая молнией струйка её запахов, взорвавшая слизистую моего крупного тургеневского носа...

Я как тот пёс вынюхиваю её след...

Ти, Ты?!

 

Глава 19

Как-то Жора поймал меня за рукав:

- Слушай, пробил час! Мне кажется, я нашел ту точку опоры, которую так тщетно искал Архимед.

Он просто ошарашил меня своим «пробил час!». Что он имел в виду? Я не знал, чего еще ждать от него, поэтому стоял перед ним молча, ошарашенный.

- Испугался? - он дружелюбно улыбнулся, - держись, сейчас ты испугаешься еще раз.

Я завертел головой по сторонам: от него всего можно ожидать. Что теперь он надумал?

- Нам позарез нужен клон Христа!

Мы все всеми своими руками и ногами упирались: не троньте Христа! Только оставьте Его в покое! Жора решился! Я видел это по блеску его глаз. Он не остановится! Он не только еще раз напугал меня, он выбил из-под моих ног скамейку.

- Но это же... Ты понимаешь?..

Он один не поддался панике.

- Более изощренного святотатства и богохульства мир не видел!

Жора полез в свой портфель за трубкой.

- Ты думаешь?

Я не буду рассказывать, как меня вдруг всего затрясло: я не разделял его взглядов.

- Тут и думать нечего, - сказал я, - только безумец может решиться на этот беспрецедентный и смертоносный шаг.

- Вот именно! Верно! Вернее и быть не может! Без Него наша Пирамида рассыплется как карточный домик.

- Нет-нет, что ты, нет... Это же невиданное святотатство!

Я давно это знал: когда Жора охвачен страстью, его невозможно остановить.

- Конечно! Это - определенно!..

Он стал шарить в карманах рукой в поисках зажигалки.

- Что «конечно», что «определенно»?! Ты хочешь сказать...

- Я хочу сказать, что пришел Тот час, Та минута... Другого не дано.

У него был просто нюх на своевременность:

- Какой еще час, какая минута?..

- Слушай!.. Если мы не возьмем на себя этот труд...

Он взял трубку обеими руками, словно желая разломить ее пополам, и она так и осталась нераскуренной.

- Более двух тысячелетий идея Преображения мира, которую подарил нам Иисус, была не востребована. Церковь без стыда и совести цинично эксплуатировала этот дар для укрепления собственной власти, и это продолжается по сей день.

Я попытался было остановить его.

- Ты раскрой, - не унимался Жора, - пораскрой свои глазоньки: маммона придавила к земле людей своим непомерно тяжелым мешком. Золото, золото, золото... Потоки золота, жадность, чревоугодие... Нищета паствы и изощренная роскошь попов. Не только церковь - весь мир твой погряз в дерьме. Какой черный кавардачище в мире! Мерой жизни стал рубль. «Дай», а не «На» - формула отношений. И все это длится тысячи лет. Весь мир стал Содомом и Гоморрой. Эти эпикурейцы с сибаритами снова насилуют мир своими сладострастными страстями. Они не слышат и слышать не хотят Христа. Его притчи и проповеди для них - вода. Они не замечают Его в упор. Они строят свое здание жизни, свой карточный домик из рублей, фунтов, долларов... На песке! Это чисто человеческая конструкция мира. Спички у тебя есть?

- Держи.

Жора чиркнул спичкой о коробок и поднес огонек к трубке.

- Да, - сказал он, наконец, прикурив, - карточный домик. Это чисто человеческая конструкция мира, - повторил он, - в ней нет ни одного гвоздя или винтика, ни одной божественной заклепки, все бумажное, склеенное соплями.

Жора даже поморщился, чтобы выразить свое презрение к тому, как строят жизнь его соплеменники.

- И как говорит твой великочтимый Фукидид...

- Фукуяма, - поправляю я.

- Фукуяма? - удивляется Жора.

Я киваю.

- Не все ли равно, кто говорит - Фукидид, Фуко, Фуке или твой непререкаемый Фукуяма. Важно ведь то, что говорит он совершенно определенно: без Иисуса мы - что дым без огня.

- Я не помню, чтобы Фукуяма или Фукидид, - произношу я, - хотя бы один раз в своих работах упоминали имя Иисуса.

Жора не слушает:

- Только беспощадным огнем Иисусовых мук можно выжечь дотла эту животную нечисть. А лозунги и уговоры - это лишь сладкий дымок, пена, пыль в глаза... Верно?

Я пожал плечами, но у меня закралась едкая мысль: не собирается ли и он отомстить кому-либо каким-то особенным способом. Он уже не раз клеймил этот мир самыми жесткими словами, и всякий раз едва сдерживал себя, чтобы не броситься на меня с кулаками. Будто бы я был главной причиной всех бед человечества.

Его нельзя обвинять в чрезмерном усердии, у него просто не было выбора: без Христа мир не выживет! И каковы бы ни были причины, побудившие его сделать этот шаг, он искренне надеялся на благополучный исход. Что это значит, он так и не объяснил.

- Современный мир... В нем же нет ничего человеческого. Скотный двор и желания скотские. Ni foi, ni loi! (Ни чести, ни совести! - Фр.). Его пещерное сознание не способно... И вот еще одна жуткая правда...

Жора посмотрел на меня, словно примеряя свое откровение к моему настроению. Затем:

- Я убью каждого, кто встанет на моем пути.

Он вперил в меня всю синеву своего ледяного взгляда в ожидании моего ответа. Я лишь согласно кивнул. Зачем тратить слова? Я ведь знал это всегда: Жора - враг этого человечества. Он давно уже был заточен на зачистку этого мира. Мне казалось, что его захватило чувство мести. Этого было достаточно, чтобы впасть в такую глубокую мрачность. Он просто потерял веру в человечество и был уверен в том, что близится конец этому племени. Он ждал и жаждал Нового мира! И всячески споспешествовал его рождению. Но он и предположить не мог, что на его пути к обновлению встанет весь мир.

Возникла пауза тишины. И словно разгадав мои мысли, Жора вдруг произнес:

- И пойми, это не месть, это... как бы тебе это поточнее сказать?

- Злость, - сказал я.

- Нет-нет, зла я тоже ни к кому не питаю. Ведь я понимаю устройство этого мира. Это, знаешь ли, пожалуй, рецепт. Диагноз ясен, нужно прописывать пилюли для выздоровления и излечения. Вот!

На самом же деле я понимал: это был манифест ненависти, что называется, Жорин sacra ira (святой гнев, лат.). Как бы там он не нарек свои действия.

Жора прищурил глаза, словно что-то вспоминая.

- Они живут так, - продолжал он, - словно никогда не слышали о Божьем суде, будто этот Божий Страшный суд - это иллюзия, миф, выдумка слабого ума, будто Его никогда не существовало, будто, если Он, этот Страшный суд, где-то и существует, то обойдет их стороной. А ведь Он придет. И в первую голову придет к этим хапугам и скупердяям, ухватит их за жирненькие пузца и войдет в их жалкие души, а рыхлые холеные тельца превратит в тлен. В пух и прах, в чердачную пыль... И Его не надо ждать-выжидать, Он уже на пороге, и уже слышен Его стук в наши двери, прислушайся... Вся эта пена схлынет как... И если мы не хотим...

Он захлопал ладонью по карманам.

- Спички дай...

Возможно, он и раскаивался в том, что совершил, но у него, я уверен, и мысли не мелькнуло что-либо изменить.

- Они в твоей левой руке.

Он снова раскурил потухшую трубку.

- ...а главное - технология достижения совершенной жизни, - продолжал он, - она такова, что позволяет в корне, да-да, в самом корне менять человека, вырезать из его сути животное и заменить звериное человеческим. Ген - это тот божественный болт, тот сцеп, та скрепа, которая теперь не даст рухнуть твоей Пирамиде. Мы сотворили то, что человечество не смогло сделать за миллионолетия своего существования. Миллионолетия! Перед нами - край, последний рубеж, крах всего нечеловеческого. Перед нами новая эпоха, новая эра - Че-ло-ве-чес-ка-я! Это значит, что вместе с преображением человека преобразится и сама жизнь. Одухотворение генофонда жизни воплотит многовековую мечту человечества - Небо наконец упадет на Землю. Но, чтобы все это состоялось, нам нужны Его гены. Здесь нерв жизни земной и nervus rerum - нерв вещей! Мы завязли в трясине нерешительности и, пожалуй, уже старческой инфантильности.

Я понимал это как никто другой. Жора затянулся, помолчал, выпустил, наконец, дым и тихо сказал:

- Сейчас или никогда! Пирамида без Христа просто сдохнет. И здесь, повторяю, нужны гены Бога! Порода этих людей уже требует этого. И мы проторили ему, этому жалкому выкидышу эволюции, проторили ему новый путь. Мы же лезли из кожи вон, разбивали себе руки в кровь, валились с ног... Мы же ором орали... Отдали ему свое сердце... И что же?! Он был и остается глух... Глух, слеп, нем, туп, просто туп!.. Для них наши призывы - вода, понимаешь?.. Я дивлюсь совершенству их тупости!.. Ведь это они омерзили жизнь, сделали ее...

- Что сделали?

- Омерзили! Испакостили!.. Понимаешь, ну просто...

Видно было, как тщательно Жора подбирал слова для характеристики своих соплеменников.

- ...испохабили, приплюснули, если хочешь, просто пришибли, и теперь все мы, пришибленные, живем как стадо баранов, слепых, как кроты...

От такого отчаяния Жора даже поморщился.

- Все эти моллюски и членистоногие, гады и гадики, мокрицы и планарии... Мы живем в чреве греха... Провонялись... Это - чума... Для них люди - планктон, понимаешь меня?

- Да-да, ты говорил. Я понимаю.

- ...все эти шариковы и швондеры, штепы и шапари, шпуи и швецы, все эти скрепки, булавки, кнопки... Засилие переметчиков и чергинцов!.. Ну и перематывали бы себе свои сопли, ну и шили бы себе свои гульфики и наволочки... Нет же - им подавай право править - власть! Но вы же - заики, вы же... О, ужье племя, жабьё!.. Эти пустоголовые ублюдки... Всевселенская вонь... Да, чума... Этот засаленный и задрипанный мир ваш должен быть разрушен, как тот Карфаген!

- Ты так часто это повторяешь.

- Не перестану! Это - молитва! Невыносимо видеть, - продолжал он, - как мельчает наш род. Кто-то должен остановить это гниение! Животное в человеке уже дышит на ладан. Еще одно, от силы два поколения и оно сыграет в ящик. Пришло время заглянуть в корень жизни!

Секунду длилось молчание, затем:

- Или - или, - едва слышно, но и решительно, и мне показалось даже зло, произнес Жора, - или они нас, или...

Его вид был красноречивее всех его слов.

- И вот еще что, - Жора поднял вверх указательный палец правой руки, - у нас нет права на ошибку. Каждая ошибка сегодня - это пуля, летящая в наше завтра. Мы не должны превратить наше будущее в решето или в какой-то измочаленный нашими ошибками дуршлаг. Так что извини...

Я не помню, чтобы Жора когда-либо извинялся.

- И давай уже свою Тину, - мельком бросил он, - видишь: жизнь припёрла...

Я видел...

 

Глава 20

Я вдруг открыл для себя: он зарос! И теперь был похож на состарившегося Робинзона Крузо. Казалось, что на голову ему надели соломенного цвета парик, а рыжая, с полосками проседей по щекам, борода прятала большую часть лица, оставляя лишь сухие губы, нос и глаза, и эти горящие страстью глаза, ставшие вдруг как два больших синих озера среди знойной пустыни.

- Жор, - говорю я, - ты давно смотрел на себя в зеркало?

Жора не понимает моего вопроса. Так бывает: вот ты живешь, живешь, читая книгу собственной жизни и жизни родных и близких, скажем, Жориной жизни, создавая в воображении облики всех персонажей, и вдруг обнаруживаешь у Жоры усы. И бороду. И... Ах, ты Боже мой! На кого ты похож?! Я помню Жору таким молодым...

- Жор, говорю я, - ты...

- Да иди ты...

- Эти пышные усы... И эта твоя борода...

Жора прерывает меня.

- Разуй глаза, малыш. И усы и борода у меня с тех пор, как погиб Санька в Афгане.

Да знаю я, знаю! Мне не надо об этом напоминать. Я помню Жориного сына... Такое не забывается! Это горькая чаша, которую пришлось нам испить... Я не видел Жориных слез, но глаза его были выплаканы вкрай. С тех пор... И вот только сейчас я открыл для себя эти бородатые заросли...

Так бывает.

Я вдруг заметил: за последние дни Жора сильно сдал. Его шея с большой родинкой над сонной артерией казалась тоньше даже в не застегнутом вороте синей сорочки, а любимая, изношенная почти до дыр на локтях, джинсовая куртка болталась на нем, как с чужого плеча. Он и дышал, казалось, реже. «Я живу в полном чаду» - как-то произнёс он. И только руки, только его крепкие руки с крупными венами свидетельствовали о буре в жилах этого могучего тела. Всегда спокойные и уверенные пальцы были в постоянном поиске: они уже не могли жить без дела. Я знал: он уже закипал. Его кровь, разбавленная теперь не сладким вином, но крутым кипятком, может быть, даже царской водкой, уже проступала сквозь поры мятущегося нетерпения. Он пока еще тихо неистовствовал, но яростное влечение к почти осязаемой цели будило в нем неистощимые силы Молоха! Я сказал бы, что это была свирепость апостола, устремившегося на спасение самого Христа. О движениях его души можно было судить и по тому, как горели его глаза: этот взгляд прожигал насквозь!

Я помню, как тогда Валерочка Ергинец, прослышав о решении Жоры, съежившись в ежевичку, словно прячась от удара молнии, произнес:

- А я бы не стал рисковать, это вам не...

- Ты и риск, - прервала его Ната, - это как «да» и «нет», как ночь и день, как небо и земля. Ты, рожденный ползать... Так ползай! Ты никогда не станешь лестницей в небо. У тебя даже язык длиннее, чтобы вылизывать задницы всех этих...

- Перестань, - прервала ее Света, - тебе не следовало бы так...

- Только так! - возразила Ната. - Иначе всё это ползучее гадьё укроет всю землю...

Оливия только улыбалась, переводя взгляд то на Свету, то на Нату.

Этот Валерочка, чересчур осторожничая, просто гирей висел на ногах! Мелкий, завистливый, совсем никчемный, но и движимый своей изворотливостью и угодничеством хоть чуточку подрасти в глазах сослуживцев, он настойчиво и не выбирая путей, лез и лез...

- Убей гадёныша! - однажды взорвался Жора, когда речь зашла о Валерочке.

- Как так «Убей»?.. Ты же понимаешь, что...

- Не понимаю, - отрезал Жора. - И если я сказал: убей гада - убей гада!

Этот Валерочка просто...

- Мал золотник, да дорог, - говорит Лена.

- Брось! Мал клоп, да вонюч! Так точнее. Но в конце концов и он праздновал свои маленькие победцы...

Между тем, Жора упорно провозглашал свое стремление к решительным действиям:

- Мы пережили с тобой беспощадный гнев нищеты, нас сжигала горечь непризнания, и вот теперь, когда мы в седле и с копьем наперевес ринулись в бой...

Эти откровения приводили меня в ужас. Мне казалось, что Жора в такие минуты для достижения своей высокой цели готов разрушить не только этот обветшалый и трясущийся от страха мир, но и себя - царя мира. Да-да, думал я, нормальные люди так не рассуждают, и пускался наутек от этого, мне чудилось, чудовища, приравнявшего себя к богу. Ведь он был слеп ко всему человеческому.

- Третьего - не дано! Пришло, знаешь ли, время ровнять траекторию жизни, выковывать ее, подобно мечу, сделать ее прямой, как солнечный луч, светлой, яркой, ослепляюще совершенной, да-да, как солнечный луч!.. Пробил час!..

Он снова посмотрел на меня, и выбил в пепельницу содержимое так и не раскуренной трубки. Глаза его снова сияли. Теперь он молчал, но я слышал его ровный спокойный голос: «Ты знаешь, я - сильный». Я знал этот его смелый взгляд.

- Вот я и решил, - произнес он и добавил, - и решился. Наша задача оказалась серьезней, чем мы предполагали. И я был бы трижды дурак, если бы не сделал этого! Это и есть победа над самим собой, как думаешь?

- Да уж, - сказал я, - veni, vidi, vici (Пришел, увидел, победил, - лат.).

Этим решением он не мог меня удивить. Я знал, что такие как Жора не гнутся, а ломаются. Но я не знал никого, кому хоть раз удалось бы его сломить. Его здоровая жадность ко всему совершенному не позволяла ему обуздать в себе страсть жить наперекор общепринятым правилам и законам. И если ему преподносили линованную бумагу, он только улыбался и писал поперек. К тому же, за все то, что он успел сделать, мне казалось, ему давалось право получить у Всевышнего свой паспорт на бессмертие. Он хлопнул ладонью меня по плечу.

- Вот так-то... Ты бы не решился. Ты для этого чересчур осторожен.

Это был не вопрос, но утверждение. Если не обвинение. Он как бы оправдывался передо мной в том, что сделал все это без моего участия. Но и обвинял меня в нерешительности.

- Ты и сейчас, я вижу, коришь меня за это.

Я не знал, как ему на это ответить. Он, я это уже говорил, весь соткан был из неординарных поступков, заставлявших сердца окружающих биться сильнее и чаще. Сюда примешивалось и смутное опасение нашего поражения, возможно, бесславия и бесчестья, которые заставили бы содрогнуться не только нас, но и мир. Ведь мир уже давно, затаившись, ждал от нас чуда!

- Истинная цель истории, - заключил он, - это духовное совершенствование и развитие Человека. Это путь человека от зверя к Богу, и смысл ее состоит в реализации человека как богоподобного существа. Человек же нужен Богу для самореализации.

- Значит?..

- Да. Христианизация - вот путь! Только всеобщее преображение человека способно...

- Стоп-стоп, - попытался я ему возразить, - неужели ты думаешь, что это духовенство и эти попы...

- Какое духовенство, какие попы?!

Жора сверкнул глазами.

- Эти сытые заросшие рожи с золотыми крестами на жирных пузах только и знают, что... Нет-нет, нет, конечно! Эти - нет!

Только Дух, только Дух животворит. Материя без Духа не творит историю. Без Духа мы обречены на одичание. И приговорены! Оглянись: мир уже жадно дичает...

Он так и сказал: «жадно дичает». Его глаза снова блеснули.

- ... только Иисус мог добром и любовью так замахнуться на человечество! Замахнуться Духом Своим! И никто другой так, как Он! Понимаешь, как есть Бетховен и есть остальные, так есть и Иисус и есть остальные.

Жора снова взял меня за рукав.

- Я же сказал: здесь нужны гены Бога! А эти зазывалы...

Жора посмотрел мне в глаза.

- Разве ты сомневаешься? Нет! Я знаю: ты думаешь точно так! Но ты... Просто вы все - еще в прошлом. И сейчас уже не время отступать. А капитализм, которым сегодня дышит весь мир, скоро сдохнет. Ей же ей! Ведь в каждом капиталисте до сих пор живет азарт грабителя и насильника. Ей же ей! Это не может продолжаться бесконечно. И этот вот сегодняшний кризис - это и есть начало конца...

Жора улыбнулся, заглянул мне в глаза и добавил:

- ... конца этой твоей так горячо любимой цивилизации. Как думаешь? И не заставляй меня ее жалеть. Кстати, создателю финансовой «пирамиды века» Бернарду Мэрдоффу грозит 150 лет тюремного заключения. Каких-то 150 лет. Сегодня ему уже за шестьдесят. Когда он выйдет на волю, наши пирамиды...

Жора мечтательно прикрыл веки.

Дожить до того времени, когда мир наполнится совершенством, было невероятным искушением, от которого мы не могли отказаться. И вот, кажется, мы нащупали этот путь: христианизация!

- Кстати, слышал?! - вдруг воскликнул он.

Я только вопросительно взирал на него.

- Лиза, Кэрол и Джон получили-таки нашу Нобелевскую. За свои теломеры. Я же говорил, что так будет! Это еще одно подтверждение того, что жизнь можно длить вечно! Как мы и предполагали, теперь наши хромосомы не будут стареть. А уж хромосомы Христа мы постараемся сохранить неприкосновенными! Надо только успеть... Да, надо спешить...

- Спешите медленно, - сказала Оливия.

Вот почему Жора так торопил события! Ему не терпелось посмотреть собственными глазами на свое творение - рукотворное совершенство. Не разрушение всего старого дотла, не дезинтеграция жизни до самого мельчайшего ее проявления, но ее созидание, слепка, спайка, сцеп... Скреп совершенства!..

- Да-да, - сказал я, - я тебя понимаю.

Жора посмотрел на меня и улыбнулся.

- Когда нам кажется, - сказал он, - что мы в этой жизни уже все понимаем, нас неожиданно приглашают на кладбище. Верно?

Я ничего не ответил.

- Надо вовремя менять свои цели, - сказал Жора и дружески обнял меня, - не так ли?

Мог ли я тогда возражать этому, по сути, lato maestro (свободному художнику, - лат.), этому, по сути, великому человеку, если хочешь, - матерому человечищу?!

Да, это было второе пришествие Христа. Чудо? Еще бы! Это и есть материализация Его божественной сути. Его можно было видеть, слышать, потрогать руками и даже поговорить с Ним. Он пришел в этот мир тихо, как тать, и Жора стал Его крестным отцом. Я слушал Жору и теперь видел, что в нем поселилась, наконец, поселилась уверенность в том, как преобразовать этот мир. Знать как - это ведь главное! Мы растягивали и теряли минуты, мы сутками не смыкали очей... И вдруг меня словно кипятком обдало: Жора примерял свой терновый венец! И тиара эта пришлась ему впору. Ей же ей! Его влек трон Иисуса. К сожалению, этого нельзя было избежать. И вскоре случилось то, что и должно было произойти. Не могу вспоминать без содрогания, что нам пришлось пережить. Это было мрачное и роковое воплощение неотвратимой и беспощадной судьбы. Но я и сейчас твердо уверен, что какая бы опасность нам ни грозила, Жора бы никогда не отступился от своего решения. Как сказано, он уже был заточен на совершенство. Ей же ей! Увы, пути назад не было. У меня до сих пор звучит в ушах та интонация, с которой он провозгласил свое решение: «Нам позарез нужен клон Христа!».

- Что ты собираешься делать? - спросил я.

- Медитировать. А что?

Он секунду подумал и добавил с досадой:

- А знаешь, ведь все против нас. Все! Но всем им мы повесим камень на шею, каждому! Мы похороним эту цивилизацию животной жадности и наживы. И этот Carthagenium esse delendam! (Карфаген должен быть разрушен! - Лат.). И вот ещё что... - Жора привычно потер указательным пальцем спинку носа. Затем: - «Не надо песен. Нас нельзя вернуть. Как не бывает в мире чёрных чаек».

Мы помолчали.

Этой Тининой строчкой Жора подвёл черту нашему спору. Хотя какой же это спор: с этим не поспоришь!

- А что, - спросил я тогда, - может, Юра и прав был со своим Гермесом?

- Не думаю, - сказал Жора, - Гермес - это совсем другая планета. Мы же - живем на Земле! Никому еще не удалось разглядеть сквозь тьму веков наше прошлое. Хотя горшки иногда и рассказывают, как там все было. Было и прошло, быльем поросло... Кстати, та финтифлюшка, которую я купил в Стокгольме, помнишь?, так вот она... Да, как там дела с Тиной? - неожиданно спросил он.

Я сказал.

- Не тяни кота за хвост.

- Не тяну, всё готово...

Я понимал: искушение клонировать Иисуса у Жоры было неистово и уже непреодолимо. Мне хотелось притвориться слепонемоглухим, чтобы хоть как-то отложить это Жорино решение, но вдруг во весь голос воспротивился мой стыд: к чему это притворство?

- Истина в том, - задумчиво произнес Жора, - что...

Он вдруг замолчал, словно что-то вспоминая.

- Однажды я был в какой-то церквушке, - продолжал он, - и там под стеклом на черном бархате увидел желтый-прежелтый человеческий череп. Он говорил всем, кто на него смотрел (надпись под ним, пояснил Жора): «Мы были такими как вы, и вы будете такими как мы». Что если это и есть та истина, которую так настырно и живо ищет люд людской, а?

Я не знал, что на это ответить.

Лена только качает головой.

- Что? - спрашиваю я.

- Невероятно, - только и произносит она, - вы просто... Невероятно!.. Заварили вы кашу-малашу...

Я целую ее в щеку и она умолкает.

- Да, - говорю я.

- Ты думаешь, Страшный суд уже на пороге? - спрашивает Лена.

- Прислушайся: Он уже стучит в нашу дверь. Нет, Он уже ее проломил...

- Ей же ей? - спрашивает Лена, улыбнувшись.

- Ты еще спрашиваешь?

Лена думает. Спустя минуту говорит:

- А скажи, это правда, что Лира в Лере подверглась атакам ваших...

- Лера, - поправляю я, - Лера! В Лире! Лера в созвездии Лиры.

- Да, - соглашается Лена.

- Да, - говорю я, - правда. А что?

- Нет-нет, - говорит Лена, - а ты бы смог?

- Как Аллан?

- Да.

- Это не Алан, это Тина, - уточняю я, - это Тина решила!

- А ты бы смог? Как Тина!

Как Тина может только Тина. Неужели не ясно! Ведь только Тина и только она берёт на себя смелость и ответственность за то, что на этой самой Лере... И Аллан тут вообще сбоку-припёку... Аллан - кусок пластика с какими-то там железками... Он - не человек! И мне, собственно, до него нет никакого дела. Нет!..

- Да, - говорю я, - конечно! Запросто!

Кажется, я это уже говорил.

Лена смотрит на меня и молчит.

Не надо песен...

 

Глава 21

И вот однажды, начиналось лето, Жора, что называется, просто наехал на меня! Что называется, - асфальтоукладочным катком:

- И долго ты еще собираешься испытывать мое беспредельное терпение?!

Я вылупился на него, мол, о чём ты, мой миленький, говоришь мне?

- Ни совести у тебя, ни стыда! Если ты думаешь, что я способен терпеливо сидеть и ждать, когда вы тут все нанаслаждаетесь моей добротой, моей, так сказать, непритязательностью и беспримерной щедростью, то должен тебе заметить...

- Ты можешь сказать...

- Вот я и говорю...

Мы сидели совсем голые (в новеньких плавках) в тени нашего любимого платана, был полдень, Жора лениво перебирал свои чётки, сандалии его валялись у воды, а белые ноги, были, как на витрине, выставлены на уже припекающее яркое солнышко...

- Твой ход, - сказал он.

Мы играли в шахматы.

Я задумался над его вопросом, и проигрывать не собирался. Он вёл в нашем шахматном споре с большим отрывом, и я, собрав весь свой гроссмейстерский талант в кулак, жаждал реванша.

- Что, - спросил я, - о чём ты говоришь?

- Ты ходить собираешься?

Ленивые чётки отвлекали моё внимание и раздражали меня.

- Дай, - сказал я, протянув руку.

- Ещё чего...

- Шаг сказал я и подвинул пешку вперёд.

Никакого шага не было, я просто хотел заставить его переключиться на шахматы.

- Вот я и говорю, - повторил Жора, продолжая мучить свои беспомощные чётки, - вот я и спрашиваю...

И съел мою белую пешку на правом фланге.

- Ух, - сказал я, почесав затылок, - отдай... Я не заметил...

- Ты вообще стал последнее время рассеянным, ты заметил? - спросил он.

- Отдай, - снова попросил я.

- Ничего себе, - возразил Жора, - с чего бы? Отдай! Ты выиграй и тогда забирай.

Выиграть у него не только в шахматы, баскетбол или теннис мне давно уже не удавалось. А когда мы надевали боксерские перчатки, он по-настоящему меня не жалел - бил что есть силы, пока не обращал меня в настоящее бегство. Я неделю ходил в темных очках, а то и с липучками накрест. И вот я собрался побить его в шахматы, просто отмордовать хоть раз в жизни, как следует. Он это чувствовал, и чтобы я хоть немного притишил свой пыл, вероятно, и задал свой вопрос о терпимости. Он меня отвлекал. Эти его уловки я знал, и не собирался на них клевать.

- Ладно, - сказал я, - подавись своей пешкой, - и сделал ход слоном.

- Ты мне не ответил...

Я вопросительно посмотрел на него, мол, что надо-то? Он, глядя в бесконечную океанскую даль, кашлянул. Чётки замерли. Сглотнув слюну, Жора сделал глоток пива из банки, как бы прочищая свою нелужёную глотку.

- Тина, - мягко произнёс он, - ты думаешь, я отступлюсь?

И чётки снова заговорили.

Имя Тины, произнесенное почти неслышно, тотчас выветрило из головы все мысли о моём реванше. Я оторвал взгляд от доски, ладья моя, трепетно оторванная от поля боя большим и указательным пальцами так и повисла над местом своего сражения, так сказать, битвы за жизнь, я открыто смотрел на Жору, он тоже ел меня взглядом. Затем вдруг встал и прытью бросился в набегающую волну.

Чайки, чайки... Они носились, как угорелые... Мне хотелось сгрести все эти ненавистные шахматные фигурки из слоновой кости и запустить ими в небо, в этих горланящих чаек, в Жору, в Жору... Пешками и слонами, и лошадьми (конями!), и ладьями и королями со своими королевами (ферзями!), и пешками, всей этой пешечной шрапнелью...

В Жору!..

Я понимал, что вопрос о Тине когда-нибудь да всплывёт. Да не когда-нибудь! Мысль о том, что Тиной надо заниматься всерьёз и впритык, что любые отлагательства смерти подобны, что без Тины мы приговорены к поражению, и если хочешь, - даже к смерти... К смерти, не меньше!.. (Жора бы просто убил того, кто встал на его пути. К Тине). Этот вопрос жужжал у каждого нашего виска, и у моего - в первую очередь. Свистел! Как пули! На мне висела эта задачка - найти Тину! Но что значит найти? Она же не пряталась от нас как какой-то преступник, не скрывалась в каких-то дальних странах и континентах, не убегала от нас в горы или какие-то непроходимые джунгли, не улетала на другие планеты...

Найти!..

Она даже не иголка в стоге сена! Найти... Это безысходное «Найти...» не давало дышать, перегрызало горло, киселило всё тело, сушило и выжигало мозг...

- Знаешь, что я решил, - спросил Жора, когда я открыл глаза, - сделаем так...

Он стоял передо мной на солнце, бисеринки воды серебрились на его плечах, на руках, на бедрах... Бог! Казалось, он осыпан бриллиантиками, весь сверкал... Как новая копейка!

Как командор, почему-то подумалось мне, как... снежная королева (король!). Я даже вздрогнул от холода и покрылся мурашками.

- ... сделаем так, - повторил он и лег на песок.

Я ждал.

Почему нам нельзя обойтись без Тины, я спросить не осмелился. Да и сам прекрасно это понимал: Тина - ось! Да-да, это наш тот самый стержень, вокруг которого должна растанцеваться наша Пирамида. Если хочешь - наша кость, на которой должно взращиваться мясо живой жизни! Тина и Иисус - вот два имени, которые... Это ясно... Без которых... Это понятно...

«Найти Тину» - стало моим заклинанием. О деталях я не рассказываю, но с чего начать? Все наши усилия, потуги и размышления... и машинный анализ Тининого досье свидетельствовали о... Вообще - муть какая-то! Наша «Шныра» выдала потрясающую информацию: «Восток... Вавилон... Ассирия... Семирамида... Хаммурапи...Абу-али-ибн-Сина...». Это была линия главного удара! Направление поиска! Там была ещё уйма всяких подробностей - «жречество... сила крови... ген власти... Ти... пирамида.. Междуречье... Тигр... Евфрат...», что-то ещё совсем незначительное, скажем, метание ножей (полный отпад!) или колесницы... Какие-то таблички и значки, цифры и символы, клинопись и языки, языки... Хрень какая-то!

Разобраться во всём этом - значит сдуреть!

- С ума сдуреть! - дополнила Лена.

- Да-да, именно! «Шныра» сдалась, а вскоре - сгорела: пфшшш! Маленький пожарец в полтора миллиона! Евро! Немцы старались и - вот...

И вот во всем этом нагромождении дел, во всей этой катавасии Жора предложил...

- ...так вот, - сказал он, - ты поедешь...

- Я?! Я поеду?! Куда это? Куда ты меня засылаешь?

- Сам знаешь... Куда!.. Куда надо!..

Дня три я притворялся больным... На пятый день после этого разговора Жора спросил:

- В четверг выезжаешь?

- Завтра, - сказал я.

Жора улыбнулся, одобрительно кивнув головой, мол, молодец!

- Знаешь, сказал я, - мне твои похвалы - что перец в чай!

- Я тоже люблю, - ответил Жора, - особенно в жару... На кончике ножа! Идём выпьем по чашечке!

В тот вечер мы напились.

- Желаю удачи, - сказал на прощанье Жора, - и без Тинки - не возвращайся.

Он с добродушной улыбкой показал мне свой кулачище.

Я знал цену этому кулаку, но ответную улыбку всё-таки продавил на лицо.

- Прощай, - сказал Жора, словно посылая меня на верную смерть.

Я тогда не придал значения этому «прощай».

- Пока-пока... До скорого, - сказал я, помахав рукой.

Мне тогда казалось, что мы расстаёмся на неделю-другую... До скорого.

- А на самом деле? - спрашивает Лена.

Так я оказался в Багдаде...

К тому времени Хусейна уже повесили...

А ведь он уже почти выстроил новую Вавилонскую башню! Камень на камень, кирпич на кирпич...

О, варвары, варвары!..

О, недоумки!..

А что бы сказала Тина, за которой я приплёлся в эту злую страну? Это:

«Покажи мне город твой без затей. Я уже хочу его полюбить...»?

Дай мне сперва самому его полюбить.

Может, и покажу...

 

Глава 22

Но прежде, чем я оказался в Багдаде...

- Почему ты? - спрашивает Лена, - ты - как палочка-выручалочка?...

- Как нюхач какой-то... Пёсик-ищейка... Хорошо отдрессированный.

- Почему?..

- По... нарезу! - злюсь я. - А кому это ещё так надо - найти Тину? Жоре? Да он палец о палец... Юре? Он бы никогда не согласился! Вит? Ха-ха... Вит! Вит просто купил бы...

Или Аня, или Юля... Ну, не бросать же женщин в пекло ада? Да и что с них взять-то! Лёсик? Но на нём, где сядешь, там и встанешь!

- Могли бы организовать поисковую бригаду по информации вашей «Шныры». Мне кажется, что даже я смогла бы запросто найти вашу, прячущуюся в какой-то норе, затаённую Тину. Тоже мне дева-инкогнито! Мата Харри! Да у неё даже...

- Горнакова, тебе рассказывать, или ты будешь...

- Молчу, молчу! Ииии...

- И!.. И прежде, чем... да!.. Мы все, естественно, ринулись к «Шныре». Она стояла всеми забытая и заброшенная, где-то взялась паутиной, по бокам ржавчина... Стас попытался запустить, но она, не успев раскрыть глазоньки, вдруг заорала - «Жрааааааать!».

- Она же сгорела!

- Та - да. Та - сгорела. А эта...

- Другая?

- Накормили! Потом она переваривала, томясь на правом боку...

- Она у вас как бурёнка какая-то худобокая, - говорит Лена.

- Как свинья - накормили ж, тотчас потолстела пустотелая...

- Это ж кусок пластика с электронной требухой! - Лена искренне удивлена. - Чем вы её накормили?

- Тиной... Чем же ещё?

- Это ясно, - смеётся Лена, - я бы и сама её...

- Что?..

- Но она же встала вам поперёк горла!

- Итак, мы приступили... К пытке! Ой, ты не поверишь... Мы обступили «Шныру» как... Сбились плотным кольцом, взяли в плен... И началась длительная осада... Даже Вит протиснулся в первые ряды. Жора... Вот умора!.. Жора уселся прям на винчестер, и в ожидании ответов, грыз свои орешки. К четкам даже не притронулся. Трубка тоже лежала в паху не раскуренной.

- Ты чё уселся своей задницей прям на...

- Не твоей же, - сказал Жора. - Я её разогрею.

Когда «Шныра» переварила нашу инфу, отлежалась и готова была нас выслушать, Стас задал свой первый вопрос:

- Как дела?

«Шныра» что-то там прошипела, затем проиграла музычка и раздался совсем человеческий кашель... Так всегда было: ей надо было взять, что называется, голос... И вот этот её не очень-то женский голос дал первый ответ:

- Вы бы лучше дали вздохнуть. Воздуху, дайте воздуху... Расступитесь!..

Да! Так было всегда, когда мы оплетали её своим любопытством. Чересчур плотное кольцо наших теплых тел искажало работу её тепловизора, вот она и требовала воздуха!

Ну и мы ещё там надышали углекислотой нетерпения, а как известно, любому нормальному человеку для работы ума требуется кислород.

- Нашли человека! - улыбается Лена.

- Она сама потребовала своей программой свободу дыханию!

- Да, - соглашается Лена, - как «Свободу Ходорковскому!»

- Мы расступились

- Жора встань! - потребовала Кайли.

- Обойдется, - сказал Жора.

- Жора - встань! - это уже был голос «Шныры».

- Чего эт? - возмутился Жора.

- Твоя задница давит на горло, - сказала «Шныра»

- Обойдешься, - сказал Жора, раскусывая очередной орешек.

- Ясно, ясно, - сказала Лена, - Жора встал. Что дальше?

И потом началось светопреставление! Потом мы подумали, что на таких «Шныра-шоу» можно зарабатывать неплохие деньги! Когда мы с её помощью искали Аню и Юру, ничего подобного не было. Вопрос - ответ, вопрос - ответ... Сейчас же... Ой!.. Андрюха Малахов со своим перетряхиванием нижнего белья не годится в подметки нашей «Шныре». Познер - отдыхает! Даже «Дежурный по стране» со своим Жванецким - просто детский лепет, не говоря уж о Ваньке Урганте со своим... Санчо Пансой - Цэ! Кал! О! И все Жиндарёвы, и Доренки, и Сванидзе с Киселёвыми, и Тины Канделаки со своими... Кстати, Тинка Канделаки...

- Ой, да ну ее, - возмущается Лена, - она просто без мыла...

- Короче говоря, - говорю я, - мы приступили... Еще минут двадцать велась, так сказать, кондиционная перепалка, и когда «Шныра» пришла в себя и отряхнулась от наших приставаний, когда уже все цыкали друг на друга, чтобы не сбивать её с ритма, и когда уже даже Жора встал, просто встал, перестав щелкать свои кедровые орешки, и когда даже чётки вдруг оживили Жорины пальчики, и когда даже солнечный зайчик притих на стене, и когда даже...

- Ты скоро кончишь, - спрашивает Лена, - когдакать?

- И вот, когда уже «Шныра» сама задала свой вопрос («Вопрос кинешь?»), Стас развернул наш вопросник:

- Тина - это кто?

Вот так в лоб!

- Дальше, - сказала «Шныра».

Это значило, что вопрос задан неправильно. Тина - женщина! Вот и весь ответ. Другие ответы (мужчина, домохозяйка, космонавт, девочка...) не имели смысла.

- Ты чё эт тут нам выпендриваешься? - без всяких там церемоний вмешалась Рада.

Все уставились на неё, не зная как реагировать. Стас приложил указательный палец к губам, мол, молчи. Жора сказал:

- Молчи, дура...

- Ты мне? - спросила Рада.

Жора помотал головой и ткнул пальцем в «Шныру».

- Тшшшшшшшшшшшшшшш... - прошипела «Шныра». Это значило, что пошёл сбой - «Шныра» была настроена на распознавание голоса Стаса. И Жора показал свой огромный кулак Раде, мол, видишь, что ты наделала. Он не произнес своё «дура» ещё раз, это можно было прочесть по его губам.

Стас поднял руку вверх, требуя тишины. Затем задал очередной вопрос:

- Ты завтракала?

- Жареными мидиями... Советую... Семь тысяч триста девяносто две калории.

Нас этот ответ устроил. Все как-то сразу приободрились, стали шушукаться, кто-то дурацки хохотнул, и Стасу снова пришлось поднимать руку вверх.

- Расскажи о себе, пожалуйста...

- Читай меня... Губами по губам...

- Ты мне друг?

- ...но истина дороже.

- Что есть истина?

- Ты брат Пилата?

Отвечая вопросом на вопрос, «Шныра» выказывала своё недовольство. Это значило, что образ Тины был размытым и едва уловимым. Нужны были более конкретные вопросы.

- Какого цвета твои волосы? - спросил Стас.

- Я реально Рыжее... - сказала Тина.

Что такое «Рыжее» было не вполне ясно. Но оно прозвучало с большой буквы. Как имя.

- Скажи мне, Рыжее, у тебя есть семья?

- Можешь называть меня Тиной.

- Тина, ты замужем?

- Да. У меня есть семья и один зарегистрированный брак.

- То есть?

- Да. То и есть.

- Опиши себя.

Наступила пауза - Тина задумалась... Вопрос снова был неконкретный, но после недолгого шипения, Тина, отвечая на вопрос Стаса о её друзьях, снова заговорила:

- Предпочитаю скорее друзей, нежели подруг.

- Наш человек, - сказала Аня.

- Я бы тоже так ответила, - сказала Тая.

Кто-то ухмыльнулся.

- Но как вы узнали, что надо искать её в Багдаде? - спрашивает Лена.

Хороший вопрос! Как узнали?.. На то и создавалась наша «Шныра», чтобы узнавать. Всё дело, конечно, в программе, но я уже когда-то рассказывал тебе...

- Да-да, не важно... И?..

- Мы пытали её каждый день с утра до ночи. Вскоре Стасу надоело быть единоособным, так сказать, палачом, и он предпочёл разделить эту участь на всех. Вот потеха-то была. Теперь вопросы летели как залпы снарядов. Усерднее всех оказалась Света:

- Ты любима?

- Да-да!

- Ты любишь?

- Люблю!

- Ты любишь жизнь?

Тина тотчас ответила:

- Жизнь восхитительна, если живёшь в полный голос. Вы этого не умеете. Вам не понять, что нет-нет-нет... нет на нашей планете ничего прекраснее и интереснее жизни. Вам не дано знать...

- Ясно, - сказал Юра, - это ясно...

- Не закрывай ей рот, - сказал Стас.

- А как ты относишься к нашей Пирамиде, к нашим...

Тина прошипела, не давая Жоре закончить фразу:

- Пустышшшшка... Пшшшшик... У вас же нет людей... Биомассссса... Омут...

Тина снова зашипела, замигали какие-то светлячки на панелях, залило поле дисплея кроваво-красным, запахло ананасами...

- Стоп! - выкрикнул Стас и выключил «Шныру».

На другой день...

- Почему ананасами? - спрашивает Лена.

- Разве ты не знаешь? Как только весь этот электронный фарш компьютера испытывает перегрузки, он разогревается и наполняет пространство запахом ананаса. Счас народ просто балдеет от этого запаха. Появились уже зависимые... Новый наркотик... Цивилизационная игла, современный этап развития... 21 век! Ты не знала?

- Нюхнуть бы!

- Еще нанюхаешься... На следующий день...

Потом мы узнали, что гастрономический портрет Тины написан травками на молочном фоне с рыбками, с добавлением сыра и груш, шоколада и кофе со сливками... Да, и вишнёвый сок, и мороженое, и что-то там еще... кажется, вино цвета рубина и кареглазый чай, но только зеленый, зеленый аж до золотисто-карего...

- Ну и замес, - восторгается Лена.

- А травку она уже вкусила в неполные шестнадцать.

Потом мы узнали, что в планах на ближайшее будущее у Тины посещение Тибета (ведет переговоры с властями Китая), что жить хочет красиво и долго, что не мыслит себе жизни без крыльев и готова летать и учить этому других (как Джонатан Ливингстон у Баха), что...

- Хотеть жить красиво и долго, - говорит Лена, - надо крепко вкалывать.

- ...что, вообще-то Тина планирует не только далёкое будущее, в котором не видит старости, но каждую минуту, каждую... требующую от жизни вечной молодости. Ибо когда ты занят, говорит Тина, старость отступает...

И еще: что она никогда не готова к смерти близких, но смерть считает красивым и праздничным предприятием! Феерическим и фонтанирующим! (С чего бы?!). Что терпеть не может бросаться на летящий автофургон или локомотив лишь только потому, что он не любимого (не кареглазый как крепкий чёрный чай!) цвета, что не любит отвечать на вопрос «Ты счастлива?» лишь потому, что твёрдо знает, что такое её счастье и не готова его ни с кем делить (Это - моё!), лишь потому, что оно - счастье - это дар Божий и её сокровенный интим, и даже сакрал, и что никакое скряжничество и никакая жадность и скупость тут ни при чём, и как вы этого не понимаете (её крик!), что счастье - это солнечный зайчик, бабочка-однодневка и только лишь редкое «ку!» из множества «кукукуууу»! И как вы этого не понимаете!?

Оказалось, что Тина умеет злиться! И не терпит недотёп! «И если ты еще раз - грозно произносит она - ещё раз наденешь юбку...»... Это она мне так пригрозила...

- Ну, ты юбку-то снял? - смеется Лена.

- Она просто сдернула с меня эту злополучную юбку.

- Обабился ты, я смотрю, - говорит Лена.

- С кем поведёшься...

И что единственное качество, которое ей в себе нравится - это крылатость! И что крылья у неё с полмира, с целый мир, когда она распахнёт их, и что они белые-белые... как чаячий пух!.. И что...

- Заездил ты всех их чаячьм пухом...

- Правда?..

- Слушай, пахнет ананасом, чуешь?.. Остынь, милый...

- Ладно... Но Тина, знаешь...

- Идем спать... Тебе надо отдохнуть.

- Ой, Тин, знаешь...

- Милый, я - Лена. Ты перегрелся. Идем спать...

- Да-да... спать... спать... спать...

С Тиной...

С ума сдуреть!

А ведь я уже был на грани...

 

Глава 23

- Вот видишь!..

Юля не находит себе места.

- Я же говорила...

В уголках ее дивных глаз вызревают озерца слез.

- Я же говорила...

Еще одно мое слово и слезы, я знаю, ливнем рухнут из этих глаз. И мне ничего не остается, как только, резко повернувшись на носках своих летних туфель, быстро уйти... Убежать, да-да, убежать... Это бегство спасет ее от умопомрачения, от истерики. Ничего не поделаешь - жертвы неизбежны. Это - как хоронить в сырую землю живые зерна... Надеясь на скорые всходы. Жаль, конечно, и этого краснощекого пузана, будущего Паганини... Конечно жаль! Но сколько их, будущих Бахов и Моцартов, Гогенов и Ван Гогов, Микеланджело и Роденов, Цезарей и Наполеонов... Сколькими из них еще придется пожертвовать, чтобы Пирамида пустила крепкие корни?.. Сотнями, сотнями тысяч... Да, каждый новый клон - это новая жизнь, что там жизнь - целый мир, целая вселенная! И пока технология их производства (какое жуткое слово!) хромает, пока она несовершенна, достичь совершенства жизни никому не удастся.

Отсюда - жертвы...

С трупами в мире всегда были проблемы...

Но если люди уходят один за другим, десятками, сотнями или сотнями тысяч...

Каждая стволовая клетка может стать новым Цезарем, Наполеоном или Эйнштейном... Но они (клетки) мириадами гибнут, не достигнув совершеннолетия... Издержки технологии, производства и чьего-то неудовлетворенного честолюбия.

Мириады Цезарей - страшно подумать! Засилье не только Цезарей, но и Наполеонов, Гитлеров, Сталинов... но и Шекспиров, и Леонардо да Винчи, и Эйнштейнов... И Ленины, Ленины, Ленины, Ленины... Да-да: Лениныленинылениныленины...

С ума сдуреть!..

- Ты куда? - слышу я за спиной.

И не оборачиваюсь... Через час-полтора я найду ее успокоившейся.

- Это тебе, - скажу я, даря ей свежий букетик.

- Ах!.. Я пока еще не умею читать твои мысли, - говорит Юля, - спасибо!

- Неправда, - говорю я, - ты уже заканчиваешь мои предложения.

Я думаю теперь не о том, сколько прожить, но как. Хотя для меня и небезразлично знать, сколько еще осталось. Нет большого урона в том, что я не смогу взобраться на вершину своей Пирамиды. Да и ни к чему пытаться оседлать трон Иисуса. Главное - сделано! Кость есть, а мясо жизни обязательно нарастет.

- Ты не застегнул манжеты! - произносит Юлия.

- А где мои запонки? - спрашиваю я.

Галстуки и запонки - это мои каждодневные проблемы.

Я и сам стал замечать за собой некоторую рассеянность. Что это - старость? А в самом деле: сколько же осталось? Все наши научные ухищрения с преодолением старения, конечно, достаточно эффективны. Многие из тех, кому мы продлевали молодость, прекрасно живут и здорово себя чувствуют. Тот же несостоявшийся монарх! Давненько же мы не виделись! Женился ли он на своей пассии?

- Держи свои запонки, Маша-растеряша.

Я и сам до сих пор нахожу в себе силы, удивляющие не только меня, но и Юлию, да и многих из...

- Ты позвонил своему султану? - снова спрашивает Юля.

- Я помню... Ты не видела мою записную книжку?

- Эту?..

- Электронную...

Я благодарен Юлии за ее заботу.

И все же никто не может сказать мне, сколько осталось. Кроме Юры. И Ани... Они могли бы, подсчитывая активность нуклеотидов в генах моего долголетия, сказать до дня, может быть до последнего часа, могли бы предупредить: завтра!.. Будь готов!.. Но где их искать? Где они, те, кто... Те, без которых?.. Где они?.. Даже Юля не знает...

Может быть, мне скажет Сенека - мой веками проверенный друг?

- А где мои таблетки? - спрашиваю я.

- Держи...

- Ой, Юсь! - восклицаю я, - ты у меня просто...

- Слушай, я же просила! - снова возмущается Юля. - Я запрещаю тебе!..

Теперь я только улыбаюсь! Ведь своими запретами она в очередной раз полосонула по моим переполненным венам, уже просто лопающимся от восторга и любви к ней!

- Слушай!..

Я и не думаю слушать. Запрещай, запрещай!!! Я только рад твоим запретам!

Юля! Вот, кто скажет мне правду-матку в глаза. Почему я не спрашиваю у нее? Я ловлю себя на мысли: я боюсь! Иногда я шлю ей только эсэмэски: «Живу ожиданием. Totus Tuus. (Весь Твой, - лат.)».

Я и правда живу ожиданием...

Чего, собственно?

Поздно вечером я нахожу-таки свою Юлю. В белом халате она кажется мне лилией!

- Тебе!..

Мой обещанный ей букетик.

- Ах!..

- Да!..

Лилия цветёт!

Мы шушукаемся... То, сё... Она - в норме!.. Да!.. А ты как думал?!

- Что это? - спрашиваю я, найдя на столе глазами какую-то безделушку, напоминающую бронебойный патрон.

- Флешка, - говорит Лилия, - здесь вся наша Пирамида. На случай если этот ваш задрипанный коллайдер даст деру. Вдруг его понесет куда-нибудь в бок. Что тогда?.. Что останется?!

- Да, с коллайдером шутки плохи. Ты сегодня - как лилия!

- И вчера...

Флешка! Вот что останется! Там вся моя жизнь! Наша жизнь!

И все будущее... В этой вот самой, как сказал Жора, бздюшке-безделушке...

- Так что надо спешить, - говорит Юля.

- Опять, - спрашиваю я, - куда теперь?

- Жить, - говорит Юля и, сверкнув глазами, спешит в ванную комнату.

Мне ничего не остается, как принять этот вызов - надо спешить!

Festina lente (Спеши медленно, - лат.).

 

Глава 24

Коротко говоря, я через день оказался в настоящем Багдаде...

- А тот ваш вопросник для вашей «Шныры» у тебя есть? - спрашивает Лена.

- Тинин, что ли? Где-то, конечно, есть. Он есть и у «Шныры». В памяти. Тебе интересно?

- Ага. Мне интересно, как бы я отвечала на ваши вопросы.

- О,кей, спросим, - говорю я, - мне тоже это интересно! Я могу и без вопросника спросить тебя: - ты любима?

- Спроси у себя, - говорит Лена, - ты вообще как ко мне относишься?

- Я не отношусь к тебе, - говорю я, - я...

- Что?

- Сама знаешь...

Итак я прилетел в Багдад...

Я не мог объяснить себе ход собственных мыслей и всю логику построения самых невероятных схем поиска и все же я надеялся на свою интуицию. Она меня еще ни разу не подвела.

- Ой, ты прям... Носишься со своей интуицией...

- Лен, но это чистая правда! Лишь однажды я обманулся, доверившись женщине, безоговорочно даря ей лучшие годы... Да. Это история и урок. Теперь же нужно было только предугадать место на планете, где завтра может объявиться наша Тина. Где? Каждый день я ложился спать в надежде, что найду ответ во сне, как это часто у меня случалось, но рассвет приходил за рассветом, и я в который раз снимал свой заказ на рейс в Дакоту, Сидней или Сингапур. Ну, ты помнишь места её наиболее вероятного обитания: Дамаск, Оклахома, Краков, Луизиана, Фиджи, Питер, Гаваи и рядышком там Майями... География, надо сказать... Тут любая логика скиснет! Как можно так жить - паутина непредсказуемости (Тина бы сказала: «Империя». «Империя непредсказуемости»). «Шныра» тоже выходила вся из себя, возмущалась: «не могу я взять в толк вашу Тину!».

А кто может?!

Это случилось в четверг. Я проснулся ровно в три часа ночи. Через минуту я уже звонил в бюро заказов, и первым же рейсом (6.15) вылетел в Тегеран. Господи! как я мог до сих пор не догадываться! В Багдад мне пришлось добираться на попутном автомобиле с ксивой журналиста. Тысячи препятствий, но всегда есть возможность купить то, что тебе необходимо в данную минуту, скажем, пропуск на территорию военной базы или тайну исповеди.

Я не останавливался перед расходами и был бесконечно щедр с теми, кто не отказывался за известную плату меня подвезти. Только бы вовремя мне попасть... Я спешил, на знаю куда. Я думал о случайной возможности встретить Тину в толпе. Так бывает. Помню как-то в Москве совершенно случайно я встретил своего однокашника, которого разыскивал долгие годы и уже, казалось, напал на след и шел по этому следу целый год, но никак не мог ухватить его за рукав, и тут вдруг... Я встретил его в метро на Красносельской, мы оба куда-то спешили и одновременно впрыгнули в вагон перед закрывающейся дверью. Стояли рядом, держась за поручень, ладонь в ладонь, наконец взглянули друг на друга и приветственно улыбнулись друг другу, мол, как хорошо, что нам повезло, что мы чуть было не остались на перроне среди опоздавших, и мы уже отвернулись друг от друга, спина к спине, и потом, осознав произошедшее, разом обернулись и уставились друг на друга с выпавшими из орбит от удивления глазами: «Привет!..». Такое бывает. Я спешил, не знаю куда. Я думал о случайной возможности встретить Юру в толпе. Так бывает...

- Юру? - спрашивает Лена.

- Что, «Юру»?

- Кого встретить-то?

- Тину. А я что сказал?

- Ничего...

- Да, - продолжаю я, - так бывает. Признаюсь, я надеялся и тогда, в том кромешном аду точно так встретить и нашу Тину. Я знал, что там ад, настоящее пекло. И какого хрена её туда понесло? Земля, давшая миру архитекторов и строителей Вавилонской башни, пролившая свет разума и указавшая путь к Небу, родник и колыбель цивилизации, теперь горела под ногами. Как и на всякой войне здесь было множество жертв, кровь лилась как из лейки вода, и ни о каком интеллектуальном убийстве не могло быть и речи.

- О чём ты говоришь?

- Я перепутал - вспомнилось, как я искал здесь же и Юру.

- Они что с Тиной сговорились?

- Так бывает...

Убивали десятками, просто, выстрелами из пушек, из минометов, сотнями, стелющимися по земле, как дождевая туча, ковровыми бомбардировками, наконец выстрелами в упор... О жертвах пестрели газеты, захлебывались телекомментаторы...Мирное население, старики, дети... Убивали заложников, журналистов, без суда и следствия... Нечего сказать - война. Глупо было выискивать среди вороха смертных новостей жертву единичного интеллектуального убийства.

- При чём тут Тина?

- Не знаю. Мне казалось, что они с Юрой...

- Они вместе орудовали?

- Не думаю. Думаю, что... И они не орудовали, они...

- Война и Тина - есть какая-то связь?

- Не уверен, но её скупое « я бывала в Багдаде» привело меня к мысли...

Что заставило меня отправиться сюда, в этот ад, я не мог себе объяснить. Я готов был разбомбить нашу «Шныру»! Я вползал в это пекло, как вползает в пасть надменного гада слабый и безвольный лягушонок, безропотно и покорно, движимый инстинктом самоуничтожения. Земля и вправду горела у меня под ногами. Но остановить этот бег я был не в силах. Меня просто несло. Как пушинку.

Пришла ночь, но не принесла покоя. Небо горело. При мысли о том, что случайная пуля может легко залететь ко мне в гости, моя голова инстинктивно вжималась в плечи, вминалась, как пластилиновая. О том, чтобы немного поспать не могло быть и речи. Какого черта я сюда забрался? Не мог же Юра сидеть где-нибудь в соседнем номере в ожидании жертвы!

- Какой жертвы? Ты кого там искал Тину или Юру?

- Сперва Юру, а потом и Тину. Их свела судьба...

- Это ж разное время! Юра был там... Или не был вообще. А Тина...

- Все перепуталось... Извини... Вряд ли Юра стал рисковать собственной жизнью, принимая решение ехать сюда. Зная, что на каждом шагу тебя подстерегает опасность, он отказался бы от поездки в первую минуту.

- Ты когда был в Багдаде? Ты Тину нашёл?

- Два дня я не выходил из своего номера, стараясь понять, каким ветром меня сюда занесло. Никакая логика не спасала. Стало быть, моя интуиция меня подвела? День и ночь свистело, сверкало и грохотало. Конечно же, было страшно. Залетит какой-нибудь заблуший снаряд в мой номер, что тогда? Я успел об этом только подумать...

- Ничего не понимаю, - говорит Лена, - зачем ты мне про войну?

- Ненавижу войну!

К утру мне все-таки удалось уснуть. Я проснулся от грохота, как потом выяснилось, рассыпавшейся на куски чашки, которую Жора по неосторожности смахнул со стола. Мне было трудно понять, как он здесь оказался. Вскоре выяснилось, что весь этот военный кошмар с гоняющимися за мной пулями и снарядами мне всего лишь приснился. Слава Тебе, Господи!!! Только приснился! Приснится же такое! Но какой живой сон! Грохот, ночные высверки залпов орудий, горящая под ногами земля, крики, стоны... Надо же так разгуляться воображению! Но какие цвета: желтый, черный, огненно-красный, черный, красный, красный... Только кровь и огонь, даже дыма не видно. А однажды - золотой свет белого солнца, яркий, жаркий, палящий, цвет, от которого слепнут... Пока я отсыпался после бессонной ночи, Жора сидел в кресле, читая своего Дюрренматта и терпеливо ждал, когда же я наконец разлеплю веки.

- Который час? - спросил я, протирая глаза кулаком.

Вообще-то я птица ранняя, и встаю с первыми петухами. Ему это было известно, и он был несколько удивлен тем, что я все еще в постели. Он не будил меня.

- Читал? - спросил он, показывая мне книжку.

- Мне больше нравится Фриш.

Жора закрыл книгу и бережно положил на стол.

- Ты, значит, согласен с тем, что у Кэт достоверные факты?

Я промолчал. Мы это вчера обсудили. Похоже было, что наши клеточки стали нас слышать. Я откинулся на подушку и закрыл глаза.

- Ты будешь хохотать, - сказал я, - но мне приснилось...

- Рано или поздно, дорогой мой, - сказал Жора, - тебе придется смириться с тем, что мы не должны зависеть от Ани, Юры и Пети... От какой-то там Тины... Мы должны...

- Послушай, - сказал я, - ты только послушай!..

И стал рассказывать ему сон, как я заказывал билеты, как ждал в аэропорту, как мы приземлились в Тегеране, была ясная ночь, и потом я добирался до Багдада на каком-то очень грозном военном грузовике. Всему этому можно не верить, можно над этим смеяться, но все было как наяву... Особенно ночное небо с огромными желтыми смеющимися глазами звезд. Таких звезд я давно не видел! Глаза Тины, подумалось мне! Я воочию видел вспышки разрывов, слышал вой снарядов и гул самолетов над головой, мне было жаль погибших детей, и меня возмущала надуманная история с оружием массового поражения Хусейна. Меня потрясла трагедия этой страны, трагедия Месопотамии и Вавилона, этой святой и священной земли...

Жора снова взял книгу и открыл на нужной странице.

- Здесь человек впервые, заложив основание Вавилонской башни, - не унимался я, - попытался приблизиться к Богу. И совершенно неважно, что Бог, передернув что-то там с языками, разделил людей. Это не имеет никакого значение, что бы теперь об этом не говорили, как бы не интерпретировали Его деяния. Важно другое: люди здесь приблизились к Богу.

Жора слушал, не отрывая глаз от Дюрренматта.

- И я отказался от поисков, - сказал я. - Мне стало ясно, что Тина не может быть ни в Багдаде, ни а Афганистане, ни в Чечне, ни в Украине... Её не может быть там, где гибнут сотни людей... Хотя, знаешь, если подумать, то как раз Тина...

- Да, дурацкая это затея, - сказал Жора, - нам следовало бы рассчитывать на собственные силы и не надеяться на каких-то там Ань, Юр или Тин, а обходиться теми, кто всегда под рукой. Ты, кстати, читал «Как грек ищет гречанку», - Жора поднял раскрытый томик Дюрренматта, - забавная штука, правда?

Жору очень забавляло и то, что я стал втолковывать ему идею о бессмысленности войны в Ираке.

- Нам в этом не разобраться, - сказал он.

- Варвары, дикари, - возмущался я, - мы ведь не только разрушаем святыни лона древней цивилизации, мы надругались над духом природы человека.

Жора только хмыкал и не говорил ни слова. Он по-прежнему делал вид, что читает. Я продолжал возмущаться, хотя по всему было видно, что он не поддержит вдруг возникший во мне порыв пацифизма. Он ждал, когда я вернусь в настоящее, его волновали другие события.

- Ты прав, - наконец произнес он, - мы разрушаем святыни, поэтому мы и должны завтра же ...

Теперь я не слышал его. Этот сон о чужой, казалось, далекой войне взволновал меня больше, чем поиски Тины. Я поражен был ночным, разорванным в клочья, небом Багдада, гулом и грохотом, трескотней пулеметов... И этой красной, огненно-красной, льющейся рекой, живой красной кровью... Я никогда не был в Багдаде, я никогда не видел так близко войны.

- Ты согласен? - спросил Жора.

Я кивнул: да.

- Что «да»?

- Нечего нам там делать.

- Ты не понял, - сказал он, ты меня не расслышал...

Жора подошёл ко мне вплотную, бережно взял своими большим крепкими руками моё лицо (как в тиски), и глядя мне в глаза, произнёс:

- Завтра же отправляйся в Багдад. Тебе ясно?

Я мигнул ресницами.

- Тем более, сказал Жора, - что ты только что оттуда... И почти прывык. Ты согласен?

Я мигнул ресницами ещё раз.

- Молодец, - заключил Жора, - и тиски его рук высвободили мое лицо.

- Стоп, - сказала Лена, - хватит нам войн. Ты Тину нашёл?

- А как же, - воскликнул я, - а тоооооо!..

- В Багдаде?

- Да, много раз, - говорю я, - нашёл... Таки Тину нашёл!.. Ты не поверишь!.. Много, много раз!..

Ведь она - как россыпи звёзд...

 

Глава 25

Я до сих пор не знаю, как расценивать факт клонирования Жорой Христа. Что это - вызов, отчаяние или твердая уверенность в себе? Жора, при его напускной вялости и нарочитом равнодушии ко всему, что вокруг него происходило, нередко готов был на поступок, поражающий своей новизной и значимостью. И его решительно невозможно остановить, если он вбил себе в голову достичь цели. Чем больше я размышляю о его поведении в тот решительный час, тем больше убеждаюсь в его правоте. Клонирование Христа - цель достойная, архиважная цель. Эта идея многие годы таилась в наших умах. Ведь из всех великих Он один Великий, единственно Великий. Он недоступно и непостижимо Велик! Поэтому-то Жора и взял в осаду эту идею. Она томила наши души, но никто из нас не осмеливался что-либо предложить по части ее осуществления. Клонировать Самого Иисуса? Но как?! Разве мы вправе, разве нам дозволено? Жора осмелился.

- Мы должны протиснуться через это Иисусово игольное ушко, - заявил он, - Ad augusta per angusta! (К высокому через узкое! лат).

Он отчаянно жаждал стать архитектором новой жизни.

- Обустроить жизнь, изменив мироустройство - вот достойная цель! Мы живем по законам плоти, страсти и, по сути, - по законам греха. А ведь время от времени законы нужно менять, не правда ли? И теперь сущность любого, так сказать, «человеческого» закона должна составлять никакая не политическая целесообразность, но би-о-ло-ги-чес-кая. То есть природная, если хочешь - божественная. Мы, как Буриданов осел, мечемся между двумя вопросами - «иметь» или «быть». А ведь главный вопрос жизни давно уже сформулирован: «To be or not to be?» («Быть или не быть?», - англ.). Сейчас крайне важно воцарить в миру справедливость! Еще в четвертом, кажется, веке твой любимый Блаженный Августин сказал, что государство без справедливости - это банда разбойников. А сейчас какой век на дворе?

Жора кивнул, мол, отвечай: какой? Я тоже кивнул, мол, знаю.

- То-то, - сказал он и продолжал, - и вот что я еще заметил: сейчас в мире какая-то дурная мода на посредственность! Чем ты дурнее, серее, площе, чем ты богаче и жирнее, тем больше ты привлекаешь к себе внимание. Так, правда, было всегда, но сегодня посредственность прям аж так и прёт, так и прёт... Как... Как ... Запрудила жизнь, заполонила... И не понимать этого, медлить...

Он воистину понимал: промедление сейчас смерти подобно! Он не терял ни желания, ни надежды и был твердо уверен в правоте своих действий! Это казалось ему достойным высшей славы. Каждый из нас мог бы это сделать, ведь в наших клеточных культурах поддерживалась культура клеток с геномом Иисуса. Когда мы с Юрой были в Иерусалиме, Жора, вероятно, уже принял решение.

- Мы не должны, - сказал Жора, - бинтовать себя различными предрассудками и условностями. Мы должны либо изменить себя, либо исчезнуть. История онемеет, если мы не наберемся мужества.

Мне вдруг показалось, что сама судьба в долгу перед Жорой. А иначе, зачем же она одарила его этой тягой к Небу? Он верил в судьбу и теперь ждал от нее преображения. А как же можно изменить себя, как не через Иисуса? Почему без согласия с нами? Мы бы его отговорили? Или препятствовали? Мы бы просто-напросто мешали. Думаю, что к этому выводу пришел и Жора.

- Знаешь, - как-то признался он мне, - я не знаю человека, которому от меня ничего бы не было нужно.

Я не помню, к чему он это сказал, но меня это возмутило.

- А я?!

Жора скупо улыбнулся, обнял меня, прижимая к груди, а затем, выпустив из объятий, сказал:

- Тебе же я нужен весь, целиком. Как наживка тунцу.

Он продолжал улыбаться, но глаза его были грустными. Это была не добрая, но и не злая улыбка, мне приходилось видеть ее, когда ему нездоровилось, или не все шло по намеченному плану, или просто рушилось... Втайне я полагал, что интуиция его не подведет, и мы достигнем-таки своей цели.

- Понимаешь, - сказал Жора, - пока что Иисус, увы - Единственно Совершенный Человек. Определенно: Единственный!.. Ecce Homo! (Вот Человек! - лат.).

- Не могут же все стать богами!

- Но каждый может встать и идти по Его Пути. Разве сегодня не ясно, что среда, то, что нас окружает убивает каждый геном, каждый ген. Начиная от какой-то там бледной спирохеты и заканчивая нами с тобой. Нас жгут, травят, топят в таком дерьме повседневности, что удивительно, как мы до сих пор еще живы. Люди сегодня живут так недолго, потому что мир, в котором они живут, агрессивен. Это враг всякой жизни. Жить просто вредно! Вот, где работает обратная связь! Чем агрессивнее окружающая среда, тем меньше у жизни шансов реализовать свой геном. Она, эта безжалостная среда, как корова языком, просто слизывает, точнее сжирает всю добродетельную феноменологию, оставляя в геноме только пороки, способные ей противиться, выживать - алчность, гнев, корысть...

Жора на секунду задумался, затем:

- И вот что еще важно понять: Земля - живая!.. Она как может, всеми своими силами противится деяниям этого ненасытного чудища - Человека производящего - Homo faber... И потребляющего... Жрущего-жрущего...

Ему совсем не нравился ни портрет этого человечества, ни его проект.

- И ведь нет выбора: ее единственные рычаги самооздоровления - молнии, пожары, землетрясения, вулканы, цунами, смерчи... Это нам только кажется, что все эти смертоносные вздохи бесчисленными жертвами устилают землю... Нет! Это так живая Земля сбрасывает со своих плеч непосильную ношу человеческих нагромождений, созданных для услады своей сытой и стареющей плоти, да! Жить надо проще, проще: «Naturae convenienter vive» (Живи согласно с природой, - лат.). И даже еще проще... А мы, жадные, все силы свои тратим на загребание... Поэтому и живем по короткому циклу: 60 - 70 лет. А могли бы...

- По сто...

- Если создать условия для абсолютной реализации геномов...

- Это будет...

- Рай!

- Интересно, сколько жил бы Иисус, став пророком в своем отечестве и не будучи распят соплеменниками?

- Его геном в наших руках и мы можем...

Жора не стал развивать эту тему. Ему надоело нас убеждать и он просто плюнул на нас. Он позволил это себе из любви к совершенству! Потому-то он в эти дни был так безучастен! Пирамида без Иисуса его больше не интересовала. Определенно. А ведь и в самом деле жизнь в Пирамиде зашла в тупик. Мы просто повторили историю человечества, историю цивилизаций. Спрессовали, стиснули, сжали, как пружину. И Лемурию, и Атлантиду, и Египет, и Грецию, и Израиль, и Рим и даже глобализацию спружинили. А потом - Содом и Гоморру! Все, что было создано человеком, им же и разрушено. Пружина бабахнула!.. Оглянись - видишь: разруха кругом... Всё горит, рушится, трещит по швам, сыплется... Кричит, плачет, киснет, воняет... Ад... Суд пришёл... И мы сами его притащили.

Путь к совершенству посредством уговоров и даже угроз оказался не по зубам человеку. Оказалось, что единственное его спасение - гены Бога.

- Слова, - сказал тогда Жора, - вода... Просто чушь собачья! Без этого жизнь умрет на Земле. Нам позарез нужна хромосома Христа... Да, поголовное преображение...

Своим «позарез» он просто резал меня без ножа.

Он так и сказал: «Хромосома Христа»! Он так и сказал: «Поголовное преображение».

- Твое человечество с его хромыми и горбатыми хромосомами нужно...

- С какими, с какими хромосомами?

- С хромыми и горбатыми, - спокойно повторил Жора, - нужно выжигать каленым железом. Шаг за шагом, человечика за человечиком. Каждого...

Это был вызов, бомба!.. Это был шок!.. Затем он снова перешёл на Христа.

- Вот Он придет к нам, - тихо проговорил Жора, - сядет на завалинке, улыбнется и...

Ни в одной книжке я не читал, чтобы Иисус когда-нибудь улыбался, хотя улыбку Его я легко могу себе представить.

- Вот Он придет и только улыбнется, - повторил Жора, - я не шучу. И коль скоро нашим с тобой геномам все-таки удалось просочиться сквозь миллионолетия и преодолеть беспримерные барьеры и тернии, то нам с тобой и вершить это преображение! Тебе, мне, Юрке, Крейгу, Тамаре, Юльке, твоей Анюте, Стасу и Виту, и... Всем нам!

Мне так хотелось подбросить Тину в Жорин огонь, но я промолчал.

- И он о ней так и не вспомнил? - спрашивает Лена.

Ага... Как же!

- И если мы этого не сделаем...

Жора умолк, глядя вдаль. И тут случилось нечто такое!..

- О, Господи, - вдруг выкрикнул он, вскинув обе руки к небу, - смерти прошу!..

Я остолбенел.

- Не откажи, Господи!..

- Ты-ы-ы-ы-ы-ы-...

Я не знал, что предпринять, просто закаменел, тупо уставился на него, не в состоянии выдавить слово. Жора опустил руки, улыбнулся, сделал шаг ко мне:

- Не откажи, - повторил он, помолчал секунду и добавил, - не для себя прошу...

Я готов был броситься на него с кулаками!

- Для всей этой колченогой, заикающейся шелудивой шушеры, ну ты знаешь, о ком я.

Я молчал.

- Выдохни, - сказал он и снова добродушно улыбнулся. - Это я вчера вычитал на каком-то портале. Правда, здорово?

Я выдохнул.

- Ну не то чтобы смерти, - попытался оправдаться он, - нет. Смерть проста, как икание. Этих же... нужно выкорчевывать с корнем, кастрировать, ага, вырезать у них яйца! Пусть живут себе... Евнухами! Поют в хоре, вышивают крестиком, выращивают капусту... Их геномами надо кормить бродячих собак.

Жорин скальп, съехавший было на затылок, вернулся на место.

- Слушай, да ты зол... Ты до сих пор переполнен злом, как...

Жора улыбнулся:

- А как же - зол! И до сих пор переполнен... Да!..

- Как...

- Ага! Как осенние соты медом!

Улыбка сползла с его лица.

- И если мы этого не сделаем, - повторил он, - жизнь умрет...

- Чего не сделаем?

- Если перестанем кормить бродячих собак...

Он заглянул мне в глаза.

- Понимаешь, жить станет нечем... Но какой успех приходит к нам по заслугам? Знаешь, пришло время взять свое.

Я не смел противоречить. Что «свое» и у кого Жора собирался его взять, я понятия не имел. И как бы распознав мои мысли, Жора сказал:

- Вот и Крейг уже синтезировал свою искусственную жизнь. Мы ждали только его. И вот он это сделал и теперь мы во всеоружии! Да, в наших руках теперь мастерская самого Бога - валяй! Твори, ваяй - не хочу!

- Тут главное...

- Да, - сказал Жора, - Primum non nocere (Не навреди, лат.). И, сам знаешь, - главное тут - не укакаться! И никогда не раскаиваться о содеянном!

- Ты, наконец, можешь сказать мне, что есть твоя жизнь?

Жора хмыкнул, затем:

- Жизнь, - сказал он, - это неизлечимая болезнь, передающаяся половым путем.

- М-да... Звонко сказано!..

- Жаль, что времени совсем не осталось. Жора вдруг повернулся ко мне и глаза его задорно сверкнули.

- Представляешь, - сказал он, - а ведь было время, когда времени совсем не было! И никто ни о чем не жалел.

До сих пор не понимаю, к чему это было сказано.

Мне вдруг пришла в голову сумасшедшая мысль.

- Слушай! - крикнул я, - давай мы сделаем тебя президентом!

Жора оторопело посмотрел на меня.

- Президентом! Хочешь? - настаивал я. - Америки! Или Европы! Хочешь? И ты сможешь...

Жора остановился, затем:

- Что ты, что ты... Это такая скука... И такая грязь... Воняет...

Он весь как-то сморщился и даже передернул плечами.

- Фу!..

Стало ясно, что он не желает быть президентом ни Америки, ни Европы... Президентом Вселенной? Я думаю, что тут он бы задумался.

Мы до одури ждали успеха! Если угодно - чуда! Люди жаждут чуда! Неистребимость веры в чудеса - одно из чудес света.

Трудно себе представить, в какую гнетущую пустоту ввергло бы нас поражение. Мы ведь падали в пропасть! Спас Жора. Какая редкая сила духа! Скажу честно: если мы, все вместе взятые, чего-то и стоили, этим мы безусловно обязаны Жоре. Оглядываясь назад, я думаю, что в те дни Жора находился на вершине блаженства. Он испытывал неодолимую потребность перевернуть этот мир с головы на крепкие ноги. И ему казалось, что земля уже качнулась. Он чуял это, как звери чувствуют землетрясение, и жадно ждал этого момента. Если хочешь - он вожделел! Казалось, он познал сущее, истину, суть совершенства! И теперь не знал, что с этим делать. Жора был главным виновником нашего успеха, а дело, которому мы служили, зашло слишком далеко. Отказаться было уже невозможно.

- Ты, наконец, удовлетворен, - спросил я. - Ты испытываешь удовольствие от того, что?..

Жорины глаза были чуть прищурены и он, наконец, овладевший судьбой человечества, точно неприступной женщиной, напоминал мартовского кота.

- Нет, - сказал он, - какое же это удовольствие?

Секунду помолчал и добавил:

- Это, милый мой, - оргазм. Да. Определенно!.. Вот праздник!

Несколько секунд длилась тишина.

- Ты счастлив? - спросил я его.

- Сейчас - да!

Я видел это по его глазам: это был человек, победивший судьбу!

- Скучаешь?

Он улыбнулся и согласно кивнул:

- Чуть-чуть. - И добавил: - Feci quod potui, faciant meliora potentes (Я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше, - лат.). Не шуточное это дело менять судьбы мира. Как думаешь? И не каждому удается в жизни уничтожить гнилую цивилизацию. Жаль, что у нас не всё получилось с античной камеей... Помнишь - «...всё, о чем может только мечтать человек»?

Я помнил эти слова, сулившие каждому обладателю этой таинственной безделушки весь мир, весь этот мир! Конечно же, я это помнил! И только удивился Жориной латыни: не мог же он помнить все это со студенческой скамьи! А что свое и у кого он хотел его взять я до сих пор не понимаю.

- Ты хочешь круто изменить свою жизнь? - спросил я.

- Нет, - сказал Жора, - жизнь мира. Надо сделать так, чтобы все наши усилия, вся наша жизнь и наши потуги по достижению всевселенского совершенства стали делом Самого Бога. И - наоборот. Понимаешь, наш с Ним трансцендентализм и экзистенциализм должны войти в резонанс, совпадать, совместиться, слиться, срастись! Наша феноменология должна слиться с Его нуменологией, понимаешь меня?

Это было похоже на крик истории.

Я кивнул. И чтобы не вызвать у него разочарования своей явной тупостью, добавил:

- Ты - гений...

- Le genie veut l'obstacle, l'obstacle fiat le genie (Гений ищет препятствий, и препятствия его создают, - фр.), - произнес на это Жора.

- Вот-вот... Вот и я об этом.

- Перестань, - сказал Жора, - какой из меня гений - раб! Просто я терпелив, как мул. Ну и уперт, как ослик...

Он посмотрел на меня, улыбнулся и добавил:

- Ладно, согласен: как осел!

Воцарилась тишина, которую нужно было разрушить, чтобы Жора не отказался вообще разговаривать. Он с трудом выносил тех, кто не понимал его с первого слова. Ко мне же всегда был сносно толерантен. Мне показалось, что он вполне удовлетворен моим кивком, и я, сам не знаю зачем, спросил:

- Ты хочешь уйти и оставить этот мир с носом?

- Я отдал ему себя всего, до последней клеточки. Мы предложили бесспорный и беспроигрышный алгоритм.

- И теперь хочешь бросить все это?

- Я утру ему нос.

- И громко хлопнуть дверью...

- Перед самым его мохнатым носом.

Я был потрясен! Я не верил собственным ушам!

- Всю жизнь я работал и только работал... Зачем?..

- И как ты думаешь, - спросил я, - когда же, наконец, на земле воцарится то, чему ты отдал лучшие свои годы?

Жора посмотрел на меня с искренним удивлением.

- Когда?

- Ну, примерно, - настаивал я.

Жора улыбнулся, почесал за ухом, затем:

- Могу точно сказать, - произнес он, - в ближайшие полтора миллиона лет.

Его «Зачем?» меня ошеломило: неужели, неужели и наша затея, нет - чисто выверенный и до грана просчитанный Путь спасения и этого мира от падения в пропасть ада - тоже рухнула?..

- Посмотри какие звезды, - сказал я, - они не позволят...

- Звездам плевать на нас... Когда Сократ умер...

Я был просто убит. Было ясно, что Жора уже начал подготовку к поражению.

- Слушай, тебе не страшно? - спросил я.

- Страшно?!

Жора посмотрел на меня как на мокрую курицу.

- С чего бы это? Пусть страшатся все эти планарии и мокрицы, все эти твои Переметчики и Ергинцы, вся эта шелудивая шушера с хромыми и горбатыми хромосомами. Идет новый смертоносный, но и очищающий Землю потоп, и их уже не возьмут ни в какой ковчег. И знаешь, - добавил он, - ведь это наша Голгофа.

- Ты скажи мне, что делать с Тиной, - спросил я, - искать?

Жора вдруг замер, посмотрел на меня белыми глазами и сказал:

- Рест, ты играешь с огнём.

Таким я Жору ещё не видел.

- Зачем, если... - попытался я возразить.

- Рест, - сказал Жора, - ты же знаешь, - я терпеть не могу дураков.

Я знал это. Крепко знал. И дураком себя не считал.

А ведь он мог и...

Мне было жарко.

Таким я Жору ещё не видел.

Но как, как он надеялся спастись этой Тиной?!

На это ответа у меня не было.

 

Глава 26

Война кончилась...

Невероятно!..

- Так что тебе нечего опасаться, - сказал Жора, - быть убитым какой-нибудь шальной пулей какого-нибудь...

- Разве я чего-то боюсь?

- Быть убитым, - говорит Жора, - это же страшно!

Не знаю, к чему он ведёт.

- Жор, - говорю я, - давай по сути. Нам надо с тобой...

- Это и есть самая суть! Представь себе, что кто-то из нас вдруг...

- Да ладно тебе, - говорю я, - давай о...

Давай о хорошем!..

А сам думаю, о том, что и в самом деле: что если кто-то из нас вдруг... так сказать... Мне не хочется не то что произносить это слово, мне не хочется даже думать об этом: вдруг все-таки шальная пуля! Или не шальная... Или не шальная!.. Ведь охота на нас ни на миг не прекращалась. И вообще - удивительно вот что: никто из нас, из нашего, так сказать, костяка, ни я, ни Жора, наш кормчий, ни Юра, без которого мы бы... ни Аня, с которой мы... ни Юля, кто так убедительно... Никто! Даже Лёсик и тот... Даже Ушков, да-да, даже Ушков со своей вращательной гимнастикой... ни даже Стас со своими «Милашками, ни Шут со своим «Это же полный цунгцван», ни даже Вит со своими (нашими!) миллиардами долларов...

Ну просто - никто!

Наш «золотой миллиард» пока, так сказать, непотопляем!.. И это - поразительно! Когда вокруг кишмя кишат все эти...

- Давай о Тине, - говорю я, - ты думаешь, что она наша кость?

- Кость! В твоем горле! Так что... Назад пути нет!

Я это и сам прекрасно понимал. Я хотел лишь посоветоваться с Жорой о своём первом шаге, о том, что, мол, хорошо бы...

Но он никаких моих «мол» уже не принимал:

- Приедешь - дай знать, - сказал он, и привычно, не пожав мне даже руку, поспешил ушмыгнуть от моих вопросов... Играть с Витом в теннис. Ну, какой из Вита соперник! Тюха! Он даже ракетку не умеет держать! Помню, мы как-то...

Вот так!

- Когда вылетаем? - спросила Аня, встретив меня на пороге, - я уже собралась.

- Ты всё-таки решилась? - отвечаю я вопросом на вопрос.

- Ты же не против?

Я отговаривал её от совместной поездки в Багдад. Там такое творится! Тем более, что здесь она была просто позарез тоже нужна, но она настояла: хоть до Парижа!

До Парижа - пожалуйста! Но только до Парижа!..

- Что ты... С тобой! С тобой, ты же знаешь - хоть на край света! Но только до Сакре-Кёр!..

Едва мы успели перекинуться парой слов, позвонили от султана - «Самолёт в 22:30 по местному времени». Я посмотрел на часы - 20:07.

- У тебя два часа с небольшим ещё есть.

Султан предоставил нам свой персональный самолёт со своим пилотом и стюардессой.

- Это мои надёжные люди, - сказал он, - и доверить вас я могу только им.

- Ты тоже с нами? - спросил я Хосе.

- Я бы с радостью, но ты же видишь - дел невпроворот.

Он сказал это «невпроворот» по-русски, ломая язык, и мы долго смеялись.

Жора был тоже не против нашей с Аней совместной поездки. Он требовал лишь одного - чтобы всё то, что зависело от Ани в работе с нашими клонами, было на высоте. Это означало, что все Анины обязанности должны были выполнять Света, Джо и Васька Тамаров. И кто-то там ещё тоже... Взаимозаменяемость у нас - обычное дело! И Аня теперь спокойно может позволить себе день-другой отдохнуть. Она позволила себе встречу с Парижем.

- Я найду и Альберта, - пообещала она, - посмотрю ему в глаза! Он теперь настоящий князь! На свадьбу так и не пригласил! Зашился, видимо, со своими...

При всех этих обстоятельствах Ане хотелось, я понимал, поговорить и со мной, так сказать, в условиях воздушного экстрима (из самолёта ведь не выпрыгнешь!). Между нами давно уже назрела тема нашего совместного будущего. А какое тут будущее, когда столько работы?! Я ни в коем случае не хотел её обижать, но ведь в самом-то деле - какое веселье, когда мир на краю!

Я ещё раз попытался мысленно преодолеть предстоящий мне Рубикон! Вплавь, на плоту или на сверхскоростном катере? На каком-нибудь суперскутере! Да, мне хотелось как можно скорей найти...

Тину?

Да уж! Если бы я искал Тину, я бы её в два счёта нашёл! И поскольку, найти её было невозможно (в этом даже Лена была согласна), мы пришли к выводу: её надо клонировать! А что?! Зачем тратить силы и средства на поиски, если её никогда не знал, с ней не говорил, не прикасался к ней, даже не нюхал... Это же не Аня в Париже, которую ты, что называется, знал с детских русых косичек, с детских юных желёз... Это же не Юра в Иерусалиме, которого ты не только знал, но хлебал с ним из одной электронномикроскопической тарелки... Это и не Лёсик, и не Вит, и не...

Клон!

Тинин клон!

Да это был выход. И наше спасение!

Итак, значит, клон...

Да какие проблемы?! Если мы можем клонировать самого Христа, то Тину - это как... Как... Да запросто!

Я улыбнулся сам себе: мне понравилась моя уверенность в том, что и Тина скоро станет частью нашей могучей кучки, хотя ясно не мог представить её роль. Жора, правда, пытался как-то мне заяснить, что, мол, она та, без которой... Он нёс всякую ахинею и я принял его слова за розыгрыш... Вспомнил он и о финтифлюшке, которую тогда приобрёл в Стокгольме, и о какой-то чаше, о каких-то ножах... Лошади... Приплёл сюда зачем-то и Папу, и Далай-Ламу, бильдербергеров... Намешал... Куча мала! Это, сказал он, технология эликсира бессмертия, её мумиё! Если коротко - заплёл мне мозги. Но всё, что он плёл всегда имело какой-то выход. Для меня из этих его сетей выход был один: лететь!

Я улыбнулся сам себе: поймалась-таки наша Тина!

От самолёта султана я отказался: самое надёжное - это лететь без надёжных людей!

Я мог бы добраться до места и на своём самолёте... Помню, однажды я удирал от Тины... И чуть не стал добычей акул!

- От Ани! - напоминает мне Лена.

- Да-да, от Юли... Конечно, от Юли, - говорю я, - она тогда... Ну, ты помнишь...

- Что? - спрашивает Лена.

- Не хватало мне здесь ещё какого-нибудь террориста! - продолжаю я.

Мой самолёт был в ремонте, а с Юлей я лететь отказался - всё-таки риск ещё оставался, риск для её жизни. Я и сам рисковал.

- С Аней.

Не хватало мне ещё здесь террориста!

И мне, говоря вообще, захотелось вдруг к людям! Давненько я не бывал среди них, не видел, не слышал... Без Юли, без Ани...Люди - это люди, решил я, надо всегда знать, чем они живут, чем дышат...

Мне припомнилось Тинино: «У вас нет людей. Биомасса. Омут!».

На таможне ко мне пристали - «что это?». Это был сканер биополя, я так и сказал: «сканер». И, удивительное дело - я легко прошёл «бомбоконтроль». Сканер, конечно, они просканировали своими «рентгенами», просветили, пронюхали, прощупали... И вернули мне в целости и сохранности. «А зачем он вам?». Я рассказал, мол, на экране здесь видна аура, и если человек болен... «Ясно, ясно... Вы врач?». А то!.. «И вы можете сказать, что у меня...». Запросто! Мы зашли с таможенником в какую-то бытовку, я включил сканер... «Да у вас тут... такое...». Я рассказал, все что мог рассказать о его тике, гастрите и бессоннице и тут же предложил схему лечения. Сотню баксов, которые он мне сунул в руку, я без зазрения совести сунул в карман и со словами «Обращайтесь» и «У меня самолёт» выскочил из бытовки.

Итак, я летел...

Без Ани. Зачем мне эти упрёки?

Мысль о террористе сменилась мыслью о Юле, затем снова об Ане... Жору с его «Тинке привет!» я старался не пускать себе в голову, и стал думать о Тине. Мне даже думать не надо было - она была уже там: Тина - в голове!

Голова раскалывалась!

Я не принимаю никаких таблеток, никаких микстур... Малиновую, коньячок... Мне принесли коньяк, поскольку малиновой на борту не оказалось, а водку я терпеть не могу - не переношу!

И Жорино: «Тину мне! Живо!».

 

Глава 27

... - и я просто не мог к ней простучаться! Она всецело была поглощена какой-то мыслью о... О чём?! Овладевшая ею временная рассеянность и какое-то внутреннее беспокойство при абсолютной сосредоточенности на главном вызывали во мне искреннее неподкупное любопытство: что?! Что вдруг такого невероятно-непредвиденного в мире случилось, что могло вывести её из равновесия?

- Ты едешь в Багдад?...

- На неделю всего лишь...

Но мог ли мой отъезд на какую-то неделю в какой-то Багдад так ошеломить мою Тину? Никогда!

- Я - с тобой!

Да-да, как же, как же!

- Там, между прочим, стреляют.

- Стоп, - восклицает Лена, - теперь - стоп!

- Что ещё?! - возмущаюсь я.

- Ты нашёл её? Вашу Тину?..

Ха! Нашёл! Ха!.. Ты бы видела!..

- Слушай же, слушай!..

Лена аж вздрагивает от моего «Слушай!».

Молчит.

- Никакая война, - продолжаю я, - никакие громы и молнии, ни землетрясения и цунами не в состоянии остановить Тину, если ею принято решение. Решительно - ничто!

Это я уже понимал: она не отвяжется! Но это не та привязка, которая... Ей вдруг понадобился её Багдад! Я же - просто оказия. На меня можно положиться, можно-можно... В дороге, в пути... Вдруг понадобится... В конце концов, среди нас я - мужчина, а не шкаф, и меня не надо таскать за собой как мешок с...

Я это уже понимал: я обречён! Меня настораживало вот ещё что: женщина за рулём...

- О'кей! - я был просто припёрт к стене!

- Машина - априори моя! - заявила Тина.

На твоей, так на твоей.

- Значит, нашёл! - утверждает Лена.

Пауза.

- Мой рюкзак, - говорит Тина, - держи!

- Ого! Что там у тебя?

Тина не отвечает, но я слышу: «Всё, что мне может понадобиться!».

Съестные припасы, дрова, палатка, спальные мешки... Всё это экспедиционное барахло я взял на себя. Фонари, топорики, ножи, спички, карту местности...

- Не забудь соль, - напоминает Тина.

Я же не ребёнок! Какой же плов без соли!

- Ты, - восклицаю я, - моя соль!

Радуюсь? Конечно! С Тинкой-то веселее!

- Ты - соль земли! - улыбаюсь я.

С нею не только веселее, на неё можно положиться: дорога есть дорога. До сих пор все наши совместные поездки убедили меня в том, что, когда она за рулём... И уж если ты соль... Не дашь мне испортиться.

Первые дни, сидя рядом на пассажирском сидении, я прям хватал её за руки: ты куда?! Левее!.. Тормози же!.. Лез носком левой кроссовки к педали тормоза... Она просто остановила машину и заставила меня пересесть на заднее сидение, пристегнув ремнём, как ребёнка.

А вскоре я мог уже даже спать на ходу.

Всё это меня веселило. Воспитательный процесс! И притирка. Мы же с Тиной знакомы едва-едва! Наш пуд соли ещё ждёт нас. Видимо, поэтому она и напомнила мне о ней.

Пива! Не забыть пива - вот тревога!

И само собой разумеется - наша камера-сканер! Запасные батарейки, аккумуляторы, телефоны, ножи... Ножи - Тинкина страсть! Однажды я был свидетелем, как она...

Впрочем, не в этом дело. Мы ведь едем не упражняться в метании, цель экспедиции ясно прописана у нас в голове: лоно цивилизации, место силы! Силищи! Нам позарез понадобилось поле этого места, этой силы! Есть ещё порох в пороховницах? И если есть...

- Женщина на корабле, - ухмыльнулся Жора, - сам знаешь...

Я промолчал.

- Зачем ты её берешь?

Я не собирался отвечать: решено!

Так вот, мы надеялись, что это биополе подарит нам ещё один шанс напитать наши клоны... И самим пропитаться!

Вавилон!..

Вавилон завладел Тиной, как... Одно только это слово выветривало из неё всю её демократическую сдержанность, превращая её в ураган, в смерч, даже в смерч.

В царицу! Не меньше!..

У меня не было выбора... Мы выехали до восхода солнца. Тина за рулём.

Вы бы видели её глаза, её губы, когда она говорит:

- ... сделать несметное количество кирпичей и затем обжечь их и сегодня нелёгкий труд, а для тех, кто нашёл в земле Сеннаар равнину для строительства башни высотой до небес...

Само собой разумеется, что счастье без труда для Тины - не счастье! Но для того, чтобы убедиться в этом не обязательно надо переться в Багдад. Нынешний Багдад - это ад. Ад кромешный!..

- Багдад прекрасен! Не обижай мой Багдад, - полоснула меня взглядом моя спутница, - здесь каждая пылинка бесценна.

Отсюда до Вавилона рукой подать...

Какое же это наслаждение - после жаркого свиста и воя палящего ветра, после тряски и грохота камней по днищу машины окунуться в тихие прохладные воды седого, измученного временем и до сих пор величавого Тигра! Точно так же здесь, возможно, плескался и Гильгамеш! Или Навуходоносор. Или даже Хаммурапи со своей Семирамидой.

- Аметис, - восстанавливает справедливость Тина, - её звали Аметис!.. Неееуч!.. - поёт она, фыркая и с визгом взбивая воду вокруг себя.

Она резвится как ребёнок, ныряет, выпрыгивает из воды...

Прекрасно!

Я не мог налюбоваться. Никто бы не мог!

Прекрасный прожит день! Дальше выехали, когда тени уже вовсю поползли. И, конечно же, говорили о Боге. Молчать было просто невмоготу.

- «... и сделаем себе имя, - читаю я, - прежде, чем рассеемся по лицу всей земли... На всей земле был один язык и одно наречие...».

Я смотрю на Тину: что она скажет про язык и наречие? Она говорит:

- Ты разницу между языком и наречием понимаешь?

- Вот, - говорю я, тыча ей сияющим как большой светлячок aйфоном, - тут так написано.

- Хм! Писаки...

- Зачем было пыжиться с этой башней. Это ж сколько кирпича пошло на её строительство?

- Восемьдесят пять миллионов, - невинно округляя глаза, сообщает мне Тина.

- Сколько?! Это же...

У меня перехватывает дыхание.

- А какие вереницы рабов таскали его до самого неба! Или рабов тогда ещё не было и в помине?..

- Рабы? Рабы всегда были и будут. Разве вы и сегодня не рабы? - спокойно, как о само собой разумеющемся факте, поясняет Тина.

Я, поражённый, молчу.

- А в те времена были уже статьи, защищающие рабовладение. Но и рабов! И наказания: за пособничество бегству рабов - смерть!

- Надо же!

- А ты знаешь, что существует несколько преданий о Башне? И что согласно одному из них башню строили не в форме перста, а в форме зиккурата. Это не спиралеобразный перст, как любят изображать историки и художники. Это пирамида без верхушки. Наверху - площадка со святилищем. Как у майя. Видишь, как все переплетено? Но зиккурат не строили из кирпича. Значит?.. Ну?.. Было две башни.

Две, так и две...

Жора был против нашей поездки. Я вдруг вспомнил, как он предупреждал:

«Там смертельно опасно! И с Тинкой, знаешь...».

Но не упадёт же этот вавилонский кирпич мне на голову! А с Тинкой - я знал: надёжно! Жора, конечно, волновался за Тину - неблизкий путь, да и места пустынные... И война, и война... Мин насыпано, как звёзд на небе...

Бабах - и в дамках!..

- «... вот один народ, - снова читаю я, - и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать... сойдём же и смешаем там языки их...».

- Зачем ты мне всё это читаешь? Я до стёклышка знаю всю эту историю с языками, - выпевает мне Тина, искусно объезжая трепыхающийся пластиковый пакет. - Вы и тут наследили. Признаки вашей цивилизации, однако, - возмущается она.

Откуда же мне знать, что ты знаешь?!

- Развлекаюсь, - язвлю я, - И развлекаю тебя. Ты же не дашь мне порулить?

Тина не слышит. Делает вид, что не слышит!

- И вообще я за рулём молчу, - затыкает мне рот.

Вскоре я это пойму - она пропускает мимо ушей то, что считает глупостью.

- Потому, что думаю, - не отрывая глаз от дороги.

Я закрываю книжицу, откидываюсь на спинку сидения, мы молчим. Ладно, думаю я, не хочешь слушать - не надо. Я же не только тебе читал, мне и самому было интересно. Подремлю хоть... Глаза устали... Ну, и дорога - стиральная доска! Собственно, никакой дороги и нет - пустыня!

И теперь ясно, что оказией-то оказывается не Тина, а я! Я - в оказии!

Мне удаётся на пару минут прикорнуть... Протираю глаза... Я слышу:

- "как можно спать на такой дороге..."

Я? Сплю?!

Не могу взять в толк, мне ли она это говорит.

- Тебе, тебе, - уточняет Тина, - не спи... Нельзя спать на такой дороге - голову расшибёшь.

Её возмущает и то, что я не всегда...

Да ты же сама не даёшь мне проходу! То тебе дай Бермуды (что если рядышком Атлантида?), то Антарктиду (где-то там вход в параллельный мир) или Стоунхендж, или Конарак, то ли даже Кайлас...

- Расскажи про Кайлас, - просит Лена.

Успеется.

Не далее как неделю назад мы вернулись из Мачу Пикчу...

У неё, видите ли, свои взгляды на инков. Да, пожалуйста: уточняй свои взгляды, выверяй, сопоставляй, развивай...

То ей подавай пещеры Кумрана!

Ну, какие могут быть новые взгляды на эти допотопные свитки ессеев?!

Я включаю приемник. Туристическая компания с нелепым названием «Сизиф» заманивает красотами пирамид.

- Пирамиды, - цепляюсь я за возможность порассуждать, - пирамиды - конечно! В пирамидах, как в капле воды... Надо отдать должное и Хеопсу, и Хефрену...

- Ты это во сне?

- С тобой разве уснёшь! - бурчу я.

- Where were we? - спрашивает Тина.

Ты спроси, где мы с тобой только не были!

Теперь вот Вавилон!

Даже не верится, что мы несколько часов назад купались в водах Тигра. Вполне допускаю, что эти воды помнят и царицу Савскую, а возможно, и царя Соломона. Наверняка они тут уединялись в тени кедров, чтобы решать свои царские дела.

- «... и рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город (и башню). Посему дано ему имя Вавилон...».

- Почему? - спрашиваю я.

Тина за рулём - молчун. Она снова делает вид, что не слышит меня: песок есть песок. А о чём она думает, когда не слышит меня?

Иногда она напевает.

Я закрываю все окна джипа, включаю кондиционер. Мне кажется, мы не едем, а едва ползём.

- И это - дорога? - спрашиваю я. - Хочешь, поведу я.

Тина косится на меня, хмыкает. Она только сбавляет скорость и тот же час снова давит на газ: нельзя тормозить! Впечатление такое, что Тина выросла из этого моря песка!.. Эх, как лихо она управляется с джипом! За нами - густая серая стена пыли!

Вой ветра.

Мне достаточно и жары, и этого белого солнца, и этой пыли, и... Хоть в платок кутайся!.. Мы и кутались.

За время нашего недолгого знакомства (каких-то дней триста, по сути - считанные часы!) я твёрдо усвоил одно - Тина... Она... Ей... С нею...

Это слово, которое я выискиваю в сейфах собственной памяти, чтобы назвать Тину Тиной так истоптано, истерзано, издёргано, обветшало и сплющено...

Всё земное с нею - померкло... С тех пор, как она однажды произнесла своё беспрекословно-безаппеляционное «у тебя же совсем нет людей!», я, не переставал думать об этом. Признаюсь: я был ошарашен. Она просто вставила мне по спичке в каждый глаз: присмотрись!

Как так «нет людей»? Каких ещё людей? Их полным полно! А Жора, а Юля, а Юра, а...? Их уже столько... От них просто...

- Да нет, это же... Это не... Ты для кого строишь свою Пирамиду?

Хм! Разве до сих пор это не понятно? Для них же, для всех, для людей! Для всех этих убогих и сирых, и слепых, и горбатых...

- Нет! - Тина, точно клинком, срезала мой ответ. - Для себя!..

- Хох! Ну как же?!

- Гордыня, серая гордыня завладела тобой... Тобой и твоими жорами и юрами, и юлианями...

Она улыбнулась:

- Это же видно и без очков! В самом деле, я советую вам...

Вот с этих самых «я вам советую», я и поплёлся за нею... Прилип, прикипел... Как за сталкером. С каждым шагом, разбрасывающим для меня свои гайки с тесёмками - сюда можно! А сюда - ни-ни! Я не мог объяснить себе этот безмятежный порыв лягушонка, беспрепятственно и настырно лезущего в пасть этой змеи. Да-да, именно - сталкер! Именно - в пасть! Она играла со мной как кошка с мышкой. Блестя своими ореховыми глазами... Котяра! Да, было в её повадках что-то кошачье, цепляющее, не дающее передышек. Она словно сбросила меня в эпицентр минного поля - иди! И я посмотрю, что с тобой будет с первым твоим шагом. Без меня! Вот я и... прилип! А как же - шаг влево - огонь, шаг вправо - и крышка. Она не давала мне права на ошибку. Aut - aut! (Или - или, - лат.). Что значил этот её «aut» к тому времени я уже себе представлял - строжайший порядок и беспрекословное доверие её словам и поступкам. Подчинение, примус? Нет! Доверительность и, если хотите, - почитание. Ага! Она требовала почитания. Это даже было не требование, а предложение, но жёсткое, если не жестокое предложение. Стиль отношений! Из тех, где le style c'est l'ame (стиль - это душа, - фр.). Стиль - как порядок вещей! Вот - порядок!..

Я, как любой нормальный мужчина, в поисках той или иной степени свободы, пытался выскользнуть из-под её жёсткой опеки. Я же не какой-то там подкаблучник!

- Иди, - просто предоставила она мне право выбора.

Оставив меня, я понимал, на минном поле.

Но вы бы видели эти глаза!.. Так тигрица смотрит на жертву. Не на ту, которую хочет запугать, но на ту, у которой нет выхода: я хочу есть!

Я ещё трепыхался: никакая я тебе не добыча! Тина только хмыкнула.

- Своё решение я тебе сообщила. Разборок больше не будет. Я переверну эту страницу...

- А моё право, моё право на ошибку?! Нельзя же без права, без права и правил!

- ... без разборок и предупреждений, - ясно заявила Тина, - dixi (я сказал, - лат.).

Конечно же, для меня это был шок. Вот такой она мне предложила стиль сотрудничества: le travail est un frein (труд - это узда, - лат.).

Мой отпор, сопротивление и нежелание быть подмятым, ломка моих внутренних установок касательно свобод и мужского честолюбия не возымели никакого видимого действия, хотя я и предпринимал попытки вырваться из этой узды. Тина только щурила свои редкие в мире орехово-зелёные роковые глаза и уже даже не ухмылялась.

- Но своими правилами и напоминаниями о том, что я время от времени допускаю промахи, ты просто добиваешь меня, говоря горбатому, что он горбат.

- Не спекулируй своим горбом - просто выпрямься, выпрямься!..

С тех пор...

Dura necessitas! (Суровая необходимость! - Лат.) - признал я. Добавить нечего!

- Скажи мне, - спросила она, - что является действительно ценностью в твоей жизни? Мерилом успеха?

Я, помню, что-то промямлил, мол, вот эта сиеминутность, а успех - пучок сена перед носом...

- Осла? - уточнила Тина.

Я даже не кивнул в ответ. И не дал себе труда сформулировать своё представление об успехе.

Разговор, содержание которого я передаю лишь вкратце, тогда чрезвычайно меня потряс! И оживил, и оживил: у меня появилось второе дыхание! В самом деле - я вдруг почувствовал в себе избыток энергии, прилив свежих сил... Я выпрямился!.. Выпрямился!.. И вот...

Cest la vie (Такова жизнь, - фр.).

Я спрашивал себя, верно ли я определился с ценностью собственной жизни и с кем я хочу разделить свой успех?

«...и никогда в твоих карманах не заводятся деньги - потому что там по пять дыр в каждом - для каждого из пальцев, и не задерживается там звонкая монета. Зато так приятно, когда она звучно падает на асфальтовую шкурку и катится, щекоча его грубую спину... И люди смеются, и находятся такие, кто поднимает копеечку и бежит следом . "Вы обронили..."

Я не обронила... Я посеяла...».

Вот - успех: «Я посеяла...»!..

И молчание, и молчание... Как принцип поведения. Никаких пояснений! Молчание даже самому себе, для себя и в себе!

Вот вершина успеха!

И вот ещё:

я твоя глина. тела кувшин. женственно крУглы формы.

мёдом наполни или вином - тело запомнит.

Вдруг вот именно эти строчки пришли мне в голову:

пела в ладонях, горела в огне, стала ль прочнее?

срочно мне силу ветров и стихий, слов панацею.

Пела в ладонях...

Моя глина? Я прикрываю веки, чтобы лучше рассмотреть это тело, наполненное и медом, и вином, тело, которое запомнит... Я за то, чтобы оставить хорошую память!

срочно мне - в почту твоих голубей. почерк непрочный строчек.

О, Господи! Какое блаженство этот «Строчек непрочный почерк...»

мне обещает волшебный трофей армия одиночек.

мне обещают - только примкни - славу, карьеру, звание.

Это и есть ваши хваленые мерила успеха?! Да идите вы в ж... со своей славой и своими званиями!.. Я вот что скажу вам: я выбираю... Собственно, зачем же выдумывать?! Вот вам:

я выбираю сонный Берлин. кофе и утро раннее.

я выбираю - не выбирать, если с тобой вместе.

голуби Генуи. зимний Монмартр. Краков воскресный.

мир разноцветный лохматым ковром под ноги брошен

Welcome! - Willkommen! - Bienvenue! - Так! - Панов запрошам!

А если еще и с Тинкой, то «явыбираю - не выбирать»! Если с Тинкой! Если она - моя глина! И если этого тела кувшин до краев наполнен... Переполнен!.. живой влагой жизни... Пей - не хочу!.. Я выбираю кофе... и утро раннее... Голуби Генуи... Зимний Монмартр... Welcome! - Willkommen!..

Мне даже пришло в голову - мужчина! Странно, странно всё это... Я не понимал: при чём тут половая принадлежность?

А кто я для неё?!

Тина как-то произнесла мимоходом, что... Собственно, это уже не имеет никакого значения.

Джип аж вибрирует под ударами встречного ветра! Как парус.

- Ты не могла бы ехать помедленнее, - прошу я, жуя орешки, - того и гляди...

- Не волнуйся, - говорит Тина, - всё под контролем! Воду передай.

Да уж, контроль что надо!

Отвинтив пробку, я даю ей пластик с водой. Она пьёт, не сбавляя скорости, отдаёт мне воду, я тоже делаю пару глотков. От этих орешков першит в горле.

И вот же не лень ей тащиться на другой край земли, чтобы показать мне, незрячему, её глазами... Я это утверждаю: ей не лень! Я даже не знаю, знает ли она, что такое лень!

Так кто же я для неё?

«У вас нет людей»!.. Надо же!..

Каких-то около ста километров - и мы в столице Вавилонии! Баб-илю - значит «Врата Бога». Хорошенькие врата - пустырь, песчаные холмы, редкий кустарник... Хорошо Бог устроился! Тук-тук, можно к Вам, Боже?

Руины Бабилона...

«Хаммурапи завоевал Шумер и стал властелином Шумеро-Аккадского царства... Он провёл важные реформы, подчинил себе храмы, упорядочил сбор налогов и создал единую судебную систему. Законы Хаммурапи стали...».

- И где теперь эта важность? - спрашиваю я.

Тина не отвечает, рассматривает карту города, которого нет.

- Помоги мне, пожалуйста, - просит она, - подержи карту. И перестань грызть! Как суслик!

Меня просто поражает её «Помоги мне...»! Я ещё ни разу не слышал, чтобы Тина просила меня о помощи! Ни меня, ни кого бы то ни было. Её «Помоги мне...» - как песня, как трель жаворонка...

А всего-то и надо - подержать край карты, парусящий на ветру.

Да, пожалуйста!..

Я сую пакетик с орешками себе под ноги.

«...город был хорошо спланирован, улицы пересекались под прямым углом, а дома построены из сырцового кирпича, а фундамент из обожжённого...».

- Город как город, - говорю я.

«Затем были касситы, которых сменила династия Иссина с Навуходоносором, которого победил ассириец Саргон второй, построивший у южной цитадели Вавилона стену с круглой угловой башней и надписью: К Мардуку! Великий Господин, божественный создатель, который живёт в Эсагиле, Господин Бибиля, его господин; Саргон, могущественный царь, Царь земли Ашшура, царь всех. Правитель Бабиля, царь Шумера и Аккада, кормилец Эсагилы и Эзида»».

Сколько же их тут было! Царили! Ни стены, ни надписи...

«Сын Саргона Синнахериб полностью разрушил город и повернул на него воды Евфрата, чтобы смыть с лица земли».

- Ну и жарище, - ропщу я.

Тина снова не слышит меня.

Думает? О чём можно думать, когда того и гляди можно завалиться на бок или загрузнуть по самые уши в песке?!

- Вечером будем купаться в Евфрате, - произносит она. - Доживёшь?

А что остаётся?

- О чём ты всё время думаешь? - спрашиваю я.

И этот мой вопрос она подшивает в папочку к глупым. Подшивка толстеет.

«Его наследник Асархаддон восстановил и перестроил город. Был построен и знаменитый зиккурат - Вавилонская башня».

Мы идем к великолепным развалинам. Перед самым входом Тина останавливается и жестом останавливает меня:

- Я хочу показать тебе мой Вавилон... Смотри. Слушай сердцем. А теперь-замри! Перед тобой врата Этеменанкис. Входи...

Я шагаю меж двух останков - бывших столпов Великих врат и пытаюсь проникнуться величием этих развалин....

- Вот, - говорит Тина, - зиккурат!

- Что «вот», - спрашиваю я, - где?

- Да вот же! - Тина гладит руками оплавленный неведомой силой и слизанный временем кирпич и вдруг прислоняется к нему щекой. - Здесь мой дом... Здравствуй!..

Она с непередаваемой нежностью гладит раненные стены, которые, кажется, замирают и сладко урчат под её ладонью. Захваченный её порывом и я подхожу к стене, прислоняюсь щекой. Не отнимая щеки и ладоней от стены, Тина смотрит на меня. Говорит:

- Город греха и разврата? Враньё! Никому не верь... Это был Город Богов!

А мне вдруг пришли в голову строчки из Библии: «...пал, пал Вавилон, великая блудница...».

- В нем, - продолжает Тина, - было столько святилищ и храмов, сколько нет до сих пор ни в одном городе мира. Мардук, Иштар, Нергал, Адади... земных божеств было около трех сотен и небесных - шестьсот. А сколько алтарей! Ты можешь себе это представить? Такое, конечно же, нужно было сравнять с землей, чтобы построить храм Бога Единого.

Она лишь на миг умолкает...

- Вот так... - повторяет она и прикрывает веки, погружая себя в те жаркие, плавящие даже каменные стены, суровые дни... И я тоже прикрываю веки, погружаясь вместе с нею. Такого душевного трепета, такой ласки и неги я давно не испытывал.

Индикатор биополя (я жужжу камерой) сперва был малиновый, а теперь - тёмно-синий... индиго... даже фиолетовый...

Затем я вижу, с какой невероятно-немыслимой нежностью она своими хрупкими, но и крепкими пальцами, пальцами лекаря, прикасается к зияющей ране стены... И, о чудо! - рана вдруг перестаёт кровоточить и затягивается на глазах... Даже боль уходит!.. А рана ластится и... урчит, заживая, под ладошкой Тины... И бинты - не нужны! И никакие самые белые-белые, самые что ни на есть престерильные бинты... Не нужны! Не нужны не только бинты, но и мази... Ни мази, ни примочки, ни спиртовые настойки с присыпками и примочками...

Даже никакие подпорки! Время повернуло вспять!

Ран как не бывало! Я вижу теперь это собственными глазами!

Стоит стена! Стеной!

Тина - лекарь!..

Экран сканера трепетно мерцает... Мириады... Переливы... Это надо видеть!.. Полевые цветы на лесной поляне... Ни единой чёрной полосы, ни единой крапинки... И нет серого, нет такого привычного серого... Нет! Совсем нет! Периметр - нежно-жёлт...

И конечно, запахи, её запахи... Я как конь расширяю ноздри, шумно тяну в себя эту негу, этот дурман... Закрываю глаза... Чтобы не сойти с ума... Чтобы не сойти с ума, я закусываю нижнюю губу, чтобы болью избежать умопомрачения. Полный транс, катарсис, абсолютная абстиненция...

Тина - как наркотик!

Прихожу в себя, открываю глаза...

- Не упади, - Тина держит меня за локоть.

- С чего бы? - молодцевато подбочениваясь, пытаюсь освободить руку от её крепких пальцев.

Удостоверившись, что со мной всё в порядке, она даёт мне волю.

И я ещё раз припадаю к стене щекой.

В знак благодарности!

За что, собственно?!

Я не ищу ответа и на этот вопрос: Тинка - вот ответ! Если Тина так... Если она с таким трепетом и пиететом... Да-да, с таким пиететом...

«...пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы (Откровение, 18,2)».

Откровение!..

«И цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши её» (Откровение, 18, 3).

Ну, совершенно так же, как и сейчас!

- Это мой Город Богов! - повторяет Тина.

Она делает шаг вперёд, выпростав свои божественные руки, словно в попытке объять всё это царство земное... И небесное, и небесное... Долго смотрит на меня и затем вдруг говорит, говорит... Не прерываясь:

- ...и Вавилон будет грудою развалин, жилищем шакалов, ужасом и посмеянием... Без жителей... Как взят Сесах, и завоёвана слава всей земли! Как сделался Вавилон ужасом между народами!

Я слушаю... Сколько же скрытой боли в её голосе!

Она стоит среди развалин осыпавшихся стен Великого Вавилона, стоит с неистовой грустью в глазах, произнося, как заклинание только эти два святых слова: «мой дом... мой дом... мой дом...». На ласковом незнакомом мне языке.

Непостижимо!

Видеть это - жить мертвым! Я сажусь на валун, закрываю глаза... Её голос, словно голос пустыни... Кто был в пустыне, тот знает, тот помнит этот голос правды, идущий сквозь века и века...

Манит ветер пустыни - иди, иди,

Там такие красавицы - мед и яд

Там, за сотым барханом, что впереди

Есть оазисы счастья. Так говорят.

Говорит мне пустыня сухим песком,

Мне танцует пустыня седой мираж...

Кто с ее выкрутасами не знаком

Тот отдаст ей и душу...

Тина на секунду умолкает, смотрит на меня, улыбаясь и, уверенно кивнув, добавляет:

И ты отдашь.

Она закрывает глаза и делает глубокий вдох...

Солнце путается в её огненных волосах и стекает по раскинутым навстречу рукам. Она вся словно из золота - царица!

Вот же, вот же успех!..

Крошечная группка туристов обступила Тину. Они уставились на неё, как на живую реликвию! Как на маску Тутанхамона! Золото, золото... Море золота!..

Да - золото!

Защёлкали фотоаппараты, зажужжали кинокамеры...

Тина отвернулась. Мы отошли в сторону. Её губы что-то шептали... Я едва мог уловить:

- Я и сейчас слышу их вопли, - проговорила она и добавила, - если ты способен это понять...

Я не понимал, что я должен понять. Смог лишь кивнуть - понимаю.

Вечером она не проронила ни слова.

Чтобы отвлечь её, я читаю вслух из глянцевого буклета:

«Было перестроено все: Эсагила - храм Мардука, зиккурат Этеменанки, храм Эмах в цитадели и более древний храм Иштар на Меркесе... Были вырыты каналы и построен первый каменный мост через Евфрат. Одним из семи чудес древнего мира считались висячие сады...».

Всё это можно было прочитать и в Москве, и в Майями, и в Питере, и даже в какой-нибудь Хацапетовке, сидя на завалинке... Но здесь!.. Когда под ногами земля, которая помнит и знает все эти имена!.. Здесь, где...

Меня просто бросает в жар.

«В греческий и парфянский период оставшиеся от древности царские постройки начали разбирать на материал для нового строительства, и это продолжалось веками, пока от города не остались руины».

- Вот, - говорит Тина, - руины... Хранящие счастье труда и надежд.

Я стараюсь уяснить себе, в чём же, собственно, это счастье труда.

- Вот отсюда-то мы и пошли по дороге жизни...

Сильно сказано: «мы пошли!».

Кто это - вы?!

Единственное, что меня тяготит - её страсть к этим развалинам, под которыми погребены груды жизней, ушедших в песок.

Это была совершенно сумасшедшая идея - Вавилон!

Пришла восточная ночь... Звёзды - как россыпи золотых монет по небу...

Мы сидим на берегу Евфрата...

- Ты будешь купаться? - спрашивает Тина.

Бррррр... Холодина ведь жуткая!..

Она сбрасывает с себя все одежды и в полном свете луны кажется сказочной феей... С распущенными рыжими волосами, со светящимися, как у кошки глазами...

Бррррр...

Не дожидаясь ответа, она, как светлый клинок, входит в чёрные воды реки и мягко исчезает в темноте. Воцаряется щемящая тишина. На воде только блики лунного света... Только жуткая звенящая ждущая тишина... Весь мир превращается в ожидание... Чуда! Чуда!.. Мы все ждём только чуда, ибо только чудо в состоянии вызволить Тину из плена этих чёрных зловещих всепоглощающих евфратских вод...

Чудо случается через минуту:

- Э-гей, где ты там?!. Сюда, я здесь!..

Мысль о говорящих её языком крокодилах просто трясёт меня.

- О, Боже, - взрывается Тина на всю свою Месопотамию, - как же хорошо! Просто здорово, здорово!..

Затем я слышу только плеск, только сумасшедшие всплески... Так резвятся только те, для кого вода - родная стихия... рыбы... прыткие рыбины... юркие дельфины... дельфинихи... и русалки, и, конечно, русалки...

Вскоре она выходит в лунном сиянии - нимфа... Богиня...

Боже, да на ней ни единой ниточки, ни волоконца - Тина Евфратская!..

Я спешу к ней с белой, как снег, махровой простынью...

- Спасибо, Рест, мне не холодно...

- Жарко? - спрашиваю я.

- Ага... Жарко...

Вот он - успех!.. И великая ценность!..

У меня, что называется, глаза просто валятся из орбит! Ведь - брррр...

Но где моя камера, где мой сканер? Это обязательно надо запечатлеть! Вот - Чудо!..

- Есть хочу, - говорит Тина через минуту, кутая-таки себя в мою простыню и усаживаясь на камень, - доставай свою самобранку...

Теперь я спешу к машине за припасами...

- Хорошо бы, - слышу я, - костёрчик небольшой смастерить...

Да это мы мигом!

Потом я любуюсь, как Тина - женщина в белом! - устроив себе стол на валуне, ест, отламывая по кусочку то от хлеба, то от сыра...

Теперь глоток воды... И снова - хлеб... сыр... вода...

- Ты же хотела есть!

- А я что делаю?

- На вот... балык, рыба, окорок... есть язык, треска... Будешь?..

- Рест, я итак ем!

Я в полном недоумении:

- Но... Ты... Я... Как же... Я себе простить не смогу...

На это Тина только улыбается.

А я ем!.. Аааа... Я голоден! Ещё бы! Такое пережить!..

Я не перестаю жевать (наш стол просто завален едой!), а она, сделав еще пару глотков, отвернувшись, молча смотрит на восходящую луну. Время от времени бросает на меня короткий взгляд - наелся?

Я уже хлещу пиво. И ещё вот... последний кусочек... копчушка...

И еще глоток... И ещё...

Она веточкой ворошит угли костра, вздымая ворох весёлых праздничных искр, вдруг говорит:

- Помню там, у Великой стены... где мои племена-шатуны... разжигали огромный костёр...

Задумчиво смотрит на тлеющие поленья. Продолжает:

- ... извивался под бубен шаман... ночь к костру приходила сама...

И ещё раз:

- ...ночь к костру приходила сама...

Она повторяет это дважды, чтобы расслышал это не только костёр, но и я.

Ночь, костёр, дивная дева... Дивная!.. Дива!.. Чего ещё желать?!

- Ты бы съела чего, - всё ещё жуя, предлагаю я, - смотри - тут всего ещё полно, и рулеты мясные, и колбасы копчёные, и московская и еврейская, и охотничьи вот... балык... грудинка... А?.. А?! На, держи... Держи же!..

Теперь её чарующая улыбка в огненных бликах. Зрелище непередаваемое, неповторимое: Тина - огненная принцесса! Она смотрит на меня, но не видит - она смотрит сквозь меня, как сквозь стекло витрины... И не произносит больше ни слова. И вот уже без единого стона умирает наш костерец, тлеют угли, жар ещё теплится и если подбросить сухих веток или пучок прошлогодней травы (припасённый для моего осла!), можно поддержать жизнь и этого чуда, созерцая свою Диву, как Чудо...

Чудо говорит:

- Спасибо тебе...

А с первыми лучами солнца мы уже в пути... Мы спешим, Тина за рулём, скоро Новый год...

- Тринадцатый разлив Нила, - говорит Тина, - надо успеть...

При чём тут Нил и его тринадцатый разлив я не спрашиваю.

- Две тысячи, - уточняю я, - две тысячи тринадцатый!

- Конечно, - соглашается Тина, - ровно две. И ещё две! Вот тебе и четыре!

- Что - «четыре»? - спрашиваю я.

- Четыре тысячи тринадцатый - год рождения одной из моих прабабок...

К Новому году мы как раз успеваем... У нас даже есть в запасе ...

- Вот, собственно, и вся Вавилонская башня. Месопотамия, Тигр, Евфрат...

Что дальше - Нил?

Я уже не задаюсь подобным вопросом - Нил так Нил!

- Как скажешь, - говорю я, - тебе лучше знать.

- Я знаю, - говорит Тина, - да!.. Лучше!

Её уверенность меня просто испепеляет!

И вот я должен признаться себе: я строю свой Храм, свою Пирамиду! Для Тины! У меня просто нет выхода: для Тины! Вот тебе и вся ценность жизни, и успех, и, конечно, успех! Формула успеха - ad aras! (у алтарей! - Лат.).

Ад!..

Да-да, именно: услада этого ада - стопроцентный и неопровержимый успех!

Мог ли я тогда представить себе, что Тинка, что её геном... Да ни коим серьёзным образом! Да ни-ни...

К концу года я предпринимаю решительный шаг!

- Что это? - спрашивает Тина.

- Сирень!

- Сирень?!

- Сирень!.. - произношу я, - с Новым годом!

Тринадцатый-таки разлив Нила...

Правда, через бесконечное число лет и тысячелетий. Так повелось, что пришёл тринадцатый. Всё это не совсем понятно... И что же!

«Я учусь говорить на понятном тебе языке... А не хватит согласных - давай перейдем на птичий... Я шумерскую клинопись писем отдам реке...».

Как это вам всем рассказать? И какие еще нужны архитекторы и конструкторы, чтобы возвести этот Храм?

Жора бы сказал: да пошли ты их...

«...клинопись писем отдам реке!..».

Нет уж, хватит с меня и Тигра, и Евфрата, и всех твоих Вавилоньих башен! Что-что - Нил? Теперь Нил?!

Опять эти тысячи разливов!!!

- Слушай, - говорю я на понятном всем языке, - выходи за меня!

Тина замирает. Потом разворачивается ко мне и спрашивает:

- Ты, действительно считаешь, что это - хорошая идея? Замуж! За... строителя пирамид!

Я киваю: замуж!

Мужчина! Фараон!

Я не знаю, куда девать свои руки.

Тина улыбается.

- Ты Хеопс, Хефрен или Джосер?.. Или Хуфу?.. Все пирамиды, друг мой, уже построены...

Я сую чужие мешающие мне свои руки в карманы куртки. Пальцы нащупывают мои любимые вездесущие орешки, но я не осмеливаюсь забить ими рот.

- Да нет, - говорю я, - такой ещё не было и в помине. Это будет...

И рассказываю то, о чём Тина даже представления не имеет... То, что невозможно вообразить... Я рассказываю... Я столько раз уже всем это рассказывал... Только не Тине. Об этом уже столько написано... Лекция нобелевского лауреата! Мир просто помешан на этом... Только не Тина...

Она смотрит на меня, улыбаясь, мол, разве может быть это мне (Тине!) интересно? Я киваю: конечно!..

И высвобождаю, наконец, свои руки из карманного плена, давая им сладкую волю, и теперь они - как крылья, отрывают меня от земли, придавая в полёте уверенности моим мыслям...

Тина восхищена!

А я рассказываю о силе духа, о золотом сечении, о значении чисел в нашей жизни, мол, ещё Пифагор... и о значении числа π и чисел Фибоначчи, о виртувианском мужичке Леонардо и о магнитных полюсах земли, которые уже едва держатся на ногах, и, конечно, о всеобщей глобализации, о глобальном потеплении и таянии льдов Гренландии... Ой, да ещё много о многом таком, о чём Тина даже не подозревает, скажем, о гонке вооружений, об освоении Луны и уже о борьбе за семейный склеп на Луне нашим олигархам, о планете-близнеце Глория (Нибиру!), преследующей нас по нашей орбите и спрятавшейся за Солнцем, наконец, и о том, что наши гены, наши гены...

- ... и наши клоны, - настаиваю я, - не сегодня так завтра...

Тина просто очарована мной! Я же вижу!..

Наконец, о всепланетном финансовом кризисе... Да!.. Жуткие подробности... О закате, таки о закате Европы и китайском зареве... да, и Восток, и вот теперь Африка, да, мир даёт крен, и...

- И наша Пирамида, - я даже встаю на цыпочки, вскидывая руки к облакам, - вот-вот уже скоро возвысится и врастёт в небо... Прорастёт его...

Тина слушает с нескрываемым любопытством, говорит:

- Скажите-ка!..

- Да, - сверкаю я глазами, - именно!..

Она резким движением головы отбрасывает свою рыжую гриву назад, высвобождая свои прелестные чуткие уши. Чтобы лучше слышать меня!

- ... да-да, - фонтанирую я, - и даже наш знаменитый коллайдер, - захлёбываюсь я, - который вот-вот уже обнаружит частичку Бога, которая организует нам маленькую черную дырочку, - убеждаю я, - такую маленькую-маленькую... С гулькин нос!

- С гулькин?

- Ага, - радостно киваю я, напоследок взмахнув руками-крыльями и затем мирно сунув их снова в карманы.

Вот, вот же, где ценность жизни: выходи за меня!

Жду.

Молчание.

Улыбка медленно сползает с Тининого лица. Ореховый взгляд тускнеет. Какое-то время Тина думает. Затем:

- Я уже была замужем. Такие, как я не меняют мужчин..

Я не в состоянии сообразить, что она сказала: как так не меняют?! Она сказала «была», так что ей мешает...? И кто такие эти «такие»?

Я смотрю на неё в полном недоумении. Слышу вдруг: «Рест, выпрямься!».

- Мы ещё вернёмся к этому разговорю, - говорит Тина, и сделав паузу, добавляет, - может быть... А сейчас - мне лень...

Леееееень? Тебе лееееень?!! Тебе снова лень?!!

Ах, какой музыкой звучит это её «Но мне лень...»!

Нет-нет - это просто немыслимо: лень... Ей, видите ли, лень!.. Мне же завтра, уже завтра... Человечество ждёт не дождётся!..

- ... тебе, значит, леннннь! - ору я.

Тина не выносит ора. Она просто ждёт, созерцая меня, насмешливо щуря свои глазищи.

- Вот, - произносит она, когда я умолкаю, - это тебе.

И вложив в мою ладонь что-то прохладное, закрывает это моими пальцами.

- Потом посмотришь.

- Что это? - спрашиваю я.

И просыпаюсь...

Новогодняя ночь в разгаре! Я вздремнул на диване в соседей комнате...

- Ах, вот ты где, - говорит Лена, - давай выходи... Снова ты за своё - орёшь как резаный! Гостей полон дом! Нет только...

- Тины? - спрашиваю я.

- Как же, как же, - говорит Лена, - Тины, Тины... Тины нам только и не доставало...

Я встаю, шарю рукой по дивану, ищу на журнальном столике, на камине, на подоконниках, рыскаю по карманам, заглядываю под диван, даже сейф открываю...

- Что ты ищешь, - спрашивает Лена, - это?

Она подаёт мне мой телефон.

- Да, - говорю я, - спасибо.

Беру телефон и набираю Тинин номер... Гудки...

- Слушаю, - говорит Тина.

Господи, какой знакомый родной голос!

- Чем ты меня хотела удивить, - спрашиваю я, - что там у тебя в руке?

- Рестик, привет! Наконец-то ты объявился!.. Пропал весь...

- Ань, ты?

- Я - Юля! Дать Аню?

Да какую Аню?!

- Я перезвоню, - говорю я, - сейчас, понимаешь...

И бросаю телефон на диван.

Куда, куда я мог задевать эту Тинину штучку? Я же видел в её руке...

- А что вы там делали, в вашем?.. - спрашивает Лена.

- С кем?

- Ты всё время орал: «Вавилон, Вавилон!.. Башня...».

У меня даже начался тик века, левого.

- Где?

- Одевайся же, наконец, - просит Лена, - народ ждёт.

Где же эта Тинкина штучка?

- А где камера, где мой сканер?! Я хочу посмотреть...

Взглянуть на Тину!.. А был ли Вавилон?..

- В сейфе, - говорит Лена, - где же ему ещё быть?!

Вот такая Вавилония...

Хм, замуж!

А вы говорите - успех... Мерило, мерило... Какое мерило? Какой там успех?!

И где мои солёненькие к пиву орешки?..

Эх, гулять так гулять!..

Хм, успех...

Тинка - в сейфе!.. Ей не привыкать!

И теперь никуда не денется! Вот успех!..

- Но...

Лена в полном недоумении:

- Но как... Когда... Где ты её нашёл?!

Хм...

- Нашёл-таки?! - Лена не может сдержать себя от восклицания.

- Хм, нашёл... Ты же видишь! А как бы я... Я даже... Да! Конечно, нашёл!.. Мы же с ней чуть было не... Если бы не...

Лена просто берет меня за горло:

- Что?! Что вы бы с ней, если бы не...?!

Хм... Кто ж об этом рассказывает!

Если бы, конечно, не... мы бы уже...

Теперь - не потерять!..

Тинико ты моя, Тинико...

Я выбираю кофе... и утро раннее...

Welcome!..