Глава 1.

Наступила весна.

С головной болью и муками были отобраны и уже развивались наши первенцы. Наконец-то! Все они без исключения недолго ползали по полу, с удовольствием встали на ноги, делали первые шаги. И вторые и третьи... За ними отправились в путешествие по жизни и их избранницы. Всем им нравилось крепко стоять на ногах и каждую минуту прибавлять в весе. Им нравилось ходить, взявшись за руки. Для них устраивались хитроумные игры и состязания. А как они любили купаться, плавать, нырять! Вода - их родная стихия! Они могли спать на воде, жить в воде. Они не были ихтиандрами, но чувствовали себя здесь, как рыба. Но больше всяких там игр в воде им нравилась игра в пирамиду. Компьютеры просто дымились от перебора вариантов при выборе наиболее верных условий ее строительства. Малышей не оторвать было от экрана. Их пальчики бегали по клавиатуре как угорелые, глаза блестели, лица сияли застывшими улыбками. Иногда было даже страшно на все это смотреть. О еде забывали, спать не могли. Сначала мы беспокоились, чтобы не произошло ничего непредвиденного. История мира не знала подобного опыта, клонирование людей только-только прокладывало себе дорогу и тут всякое могло случиться. К счастью, ничего непредвиденного не произошло, все контролировалось, и нам было подвластно. Мы были прекрасными кукловодами, и наши куклы беспрекословно подчинялись нашим командам. Ура! Да, ура! Нас это радовало, но мы никак не выказывали своей радости.

Каждый день, каждую секунду мы ждали сюрпризов. Наши мальчики и девочки были личностями неординарными, и это нужно было учитывать. Мы жили, как на пороховой бочке. Но мы жили, и это было для нас главным. Пирамида возводилась, в фундамент забит прочный камень, надо прямо сказать - камень краеугольный: гены пыхтели, трудились, тужились. На Совете теперь каждому из нас была дана воля проявить свои творческие способности. Свобода творчества - разве есть что-нибудь слаще на свете? Ни мороженое, ни крюшон, ни малиновый сироп не идут здесь ни в какое сравнение. Даже арахисовая халва не слаще. Уж, какие только критерии для отбора своих питомцев и всякого рода химер не были использованы нашими ребятами. Каждый творил то, что хотел, на что хватало ума и фантазии, каждый хотел блеснуть своим остроумием. Был даже конкурс объявлен на самую оригинальную особь. Мы не знали, что или кто это может быть, у нее не было даже названия. Мы хотели и в то же время боялись предвосхитить появление нового Франкенштейна. Или какого-нибудь Кинг-Конга, или, не дай Бог, Терминатора. Конечно, каждый давал себе отчет в том, что он делает. Как врачи дают клятву Гиппократа использовать свои профессиональные навыки во благо человека, так и мы дали клятву друг другу отдавать, даже дарить свои творческие способности и с таким трудом добытые знания только на пользу всего человечества. Друг другу! А не Гиппократу. Это важно. Никто из нас ни на йоту не сомневались в верности этой клятве.

Лене интересно:

- Юля ведь тоже не...

- О Юле и речи не может быть! Ей не нужны никакие клятвы! Ее сострадательность и неисчерпаемая доброта, открытый и искренний нрав, нередко граничащий с кротостью и мысли не допускали о возможной неверности. Да и все наши ребята, мы знали, были ей так же верны.

- Даже Ушков, даже ваш осторожничающий Ушков? - спрашивает Лена.

- Он теперь был впереди всех с флагом в руках.

- Со знаменем! - уточняет Лена.

- Да, с флагом. Чтобы ни у кого не возникло сомнений или, не дай Бог, подозрений в том, что кто-то может поддаться искушению и под каким-либо соусом торговать своим опытом (мы еще так несовершенны!), каждый ежедневно языком цифр и только нам понятных символов писал краткий отчет о проделанной работе, и машина его анализировала.

- Каким языком? - спрашивает Лена.

- Мы сдружились с цифрами, да. Цифровые технологии заменили нам все недомолвки и устранили все трудности общения. Программа контроля не допускала промахов, так что мы не опасались проколов. Человечеству не грозила, по нашей твердой убежденности, никакая угроза перенаселения, медленного вымирания или внезапной гибели. И мы были спокойны и за своего Homo, и за своего sapiens'а. Вид, по нашему мнению, не страдал, а лишь укреплял свои позиции, только совершенствовался и процветал. По нашему твердому убеждению.

Кроме известных исторических личностей, ребята клонировали и литературных героев. Ната взялась за своего Дон-Кихота...

- Какая Ната, - спрашивает Лена, - Горелова или Куликова?

- А Инка, так та прилепилась к своему волейболисту, а Танечка принялась за Гуинплена. Что она в нем нашла, ума не приложу! Стас к этим поползновениям был безразличен, как, впрочем, и Вит, а вот Ушков, смех да и только! тайно от всех растил себе Гобсека. Правда, прибавив тому немного генов от чеховского Беликова и зюськиндского Гренуя. Вот чудище бы выросло, если бы не... Слава Богу, Он вовремя все это остановил... На радость Юлии. Она никогда не была в восторге от этих, так сказать, кровосмешений.

- Да уж, - говорит Лена, - вовремя вас остановили! Не то бы...

- А наш Колюня, представляешь, - вдруг говорит Алька Дубницкий, - клонировал-таки Переметчика! Для нашей Светки. Он был от нее без ума!

- Кого клонировал? - спрашивает Лена.

- Чмо!

- Чмо?

- Ага! Это самое Чмо собрало в себе всю мерзость мира. Это такой ублюдок! Ты видела когда-нибудь, как улыбается жаба?

- Да ну тебя! Ты уже этими жабами засеял...

- Или гадюка, гад?!

- Да-а-а-а... Ты, брат... Видно, тебя...

- Жалкое, жадное, мелкое, никчемное, ничтожненькое отродье... Это... Это...

Лена наливает воду в стакан:

- На - выпей. Что с тобой?

Я никогда не видел Альку таким возбужденным!

- Ага, спасибо. Извини, пожалуйста.

- За что? Собственно, за что? Да у тебя, брат, руки дрожат!

- Прости. Прости, пожалуйста. Понимаешь... Этот Еремейчик...

- Налить еще? Может, коньячку?

- Да ладно! Ладно тебе! Я в порядке...

Алька берет сперва стакан, отпивает глоток, затем берет себя в руки.

- Понимаешь, - говорит он, - это же просто модель. Ну, пойми - всю мерзость мира, всю нечисть и мразь Вселенной нужно собрать в одну... в одно... Даже не знаю, как ее обозвать.

- Тварь!

- Даже не знаю. Тварь? Не-е-т. Тварь - это звучит гордо! А это... это... Ну, да ладно. Ты ведь и без названия понимаешь, что...

- Понимаю...

- А вообще-то человечество еще не придумало слов, чтобы выразить всю мерзость и убожество этого отморозка...

Пауза.

- Зачем же он, ваш Колюня, его...

- Чтобы уравновесить! Для баланса!

- Ясно, ясно, - говорит Лена, - как противовес! Хотела бы я на него взглянуть.

- Бррр! Что ты! Такой урррррод! Аж смердит! Да! Он даже зубы по утрам не чистит!

- Ясное дело!

- Этот говноед...

- На-на, выпей-выпей...

- Ага, спасибо. Если бы я знал, какому ублюдку оставляю управление...

- Управление чем? - спрашивает Иван.

Лиля только улыбается.

- Я бы...

А Людочка Жос таращит на меня свои глазищи, мол, что ты такое говоришь?!!

- Какому ублюдку? - спрашивает Ильюшина.

- Этому говноеду? - спрашивает Света.

- ...я бы повесился...

- Ты можешь это сделать сейчас, - говорит Жора.

Бондарь Иван только довольно улыбается во всю свою пышную бороду.

- У тебя есть в довесок к твоему Переметчику, - говорит Ната, - еще и твой Валерочка Ергинец...

- Слу-ушай... все эти блеющие и зудящие, ну понимаешь, весь этот наш метиз - булавки и скрепки, и шпоньки, кнопки-заклепки, эти шипящие, швецы, шпуи и шпаки, шапари и шуфричи, все эти шариковы и швондеры, наконец, чергинцы, здяки, авловы, и... Кто там еще?.. Слушай, ну и вонь же мы развели! Брррр...

- А шматковы?..

Алька притворяется глухим.

- А шматковы?..

Алька чешет затылок.

- Зачем же ты их всех собрал в эту гнилую навозную кучу?

- Ха! - Теперь Алька улыбается, - зачем? Ха! Зачем? Ясно зачем! Чтобы... Чтобы...

Он не знает, что сказать, берет сигарету и прикуривает.

- Вся эта хрень собачья... - выдохнув струю дыма, наконец, говорит он и только щурится. И молчит. Затем:

- Да идите вы... Сами знаете, зачем...

- Зачем же? - спрашивает Лена.

- Сказано же - для равновесия! Свет - тьма, горячо - холодно, высоко - низко, щедро - скупо... Ян - инь... Неужели не ясно?

- Ясно-ясно: день - ночь, зелёный - красный, Везувий - Помпея...

- Какая ещё Помпея?

- Мокрая...

 

Глава 2

Каждый клон подвергался тестированию на интеллект. Коэффициент IQ, как правило, был очень высок - за 180. Как правило, у многих. Но были и такие, кто не мог усвоить простую истину. Скажем, маленький Наполеон наливал в ванну горячую воду и все время пытался выяснить, как долго аквариумные рыбки могут в ней продержаться. Или почему крохотный кролик не пьет фруктовый кисель. Ему было невдомек, что как рыбка, так и кролик могут существовать только в известных условиях и пить только то, что они могут пить.

А Ньютон просто маялся: почему стрелки часов движутся только по часовой стрелке?! А яблоко всё не падает!

А вот Эмма, на мой взгляд, рисковала, пытаясь воспитывать малыша Франкенштейна по своей новой методике. Она была убеждена, что ни Франкенштейн, ни Дракула, ни другие интеллектуальные уродцы не представляют никакой угрозы для общества, если их вовремя наставить на путь истинный.

- И даже ваш Перемотчик-кишкомот? - спрашивает Лена.

- Вот: кишкомотатель! Как точно! Ты тоже учуяла в нем ублюдка?

- Ты уже дважды назвал его ублюдком.

- Хм, дважды! Да он, золотая моя, достоин быть ублюдком в стотысячной степени! Мир ведь и гнется под тяжестью таких вот...

- Ублюдков?

- Упырей... А Николка - святая простота! - надеялся выстрогать из него добряка и паиньку. Но эта простота...

- Хуже воровства?

- Ха! Хуже... Она убийственна! Ведь нет ничего страшнее деятельного невежества и жажды наживы. Этот говноед...

- И что же?

- Бесполезно: говно, пардон, и есть говно! И говняные пули не...

- Ясно-ясно...

Лена только кивает, мол, и с этим понятно.

- Возможно, Эмма была и права. И все же оставалась опасность выпустить джина из бутылки. И мы это должны были предвидеть. Чтобы никакие кентавры, циклопы или снежные человеки на нас не накинулись. Предвидеть - значит избежать, верно?

- Хм! Само собой!

- Ген - это ген. С ним шутки плохи. Сила его - безмерна.

Мне было понятно желание каждого поиграть в кости с самим Богом, поспорить и, ясное дело, позабавиться своими малышами, пытаясь лепить из них то, чем, возможно, жизнь тебя обокрала. Все-таки дети - это самые лучшие в мире куклы! К тому же, здесь было где разгуляться воображению. Наши ребята большей частью создавали химер из растений, жучков, паучков и птичек, и разных животных. Каких только комбинаций не напридумывали! Смешивали и перемешивали, кроили и перекраивали, лепили, созидали, ваяли... Нет в мире ничего интереснее игр, в которые играют взрослые люди. Но невозможно утишить или победить страсть деятельного ученого, однажды откусившего от плода своего воображения. Необоримый азарт игрока, неизлечимый диагноз, наркотик... Амок! Даже Юра не смог удержаться от соблазна клонировать своего «мышонка». Так он называл творение, созданное из генов жирафа, кактуса и паука... Жуткое зрелище... Там было что-то и от акулы, и от грифа, и от крота... Юра развлекался. А Жора и не думал скрывать свою любовь к Нефертити. Его Тити, Тютелька, как он ее называл, росла первой красавицей. Так и должно было быть.

- Тити и Тина, - спрашивает Лена, - одно и то же?

- Я догадывался... Наверное... Я не знал.

И хотя мы не опасались никаких неожиданностей, тем не менее были всегда начеку. Мало ли!... Генная комбинаторика - страшная зараза, наркотик... Она влекла нас в неведомое...

Гены, как известно, - это вопрос свободы, Эйнштейн оказался прав. Они, как тот джин, вырвались на свободу, которую мы им и предоставили. Ох, уж эта тяга к независимости...

- Ну, а кого-нибудь из своих вы тоже... - спрашивает Лена.

- Что «тоже»?

- Ну... клонировали? У вас же, помнится, был полный набор... Там и ты, и Жора, и... Этот ваш Еремейчик.

- Да, мы всей гурьбой до поры до времени томились в стеклянных флакончиках, сердце мира, золотой запас человечества... Себя-то уж мы берегли, холили и лелеяли: вдруг новый потоп! И мы, сапожники, не могли же оставить себя без сапог! Но вот история, достойная вечности. Об этом нельзя не сказать. Как ты помнишь, к 2003 году был расшифрован геном человека. Эта работа, в которой участвовали как государственные научные центры, так и частные...

- И вы тоже в этом участвовали? - спрашивает Лена.

- Мы там были в кипящем слое... Это заняло 13 лет жизни и потребовало 400 миллионов долларов.

Лена согласно кивает:

- Игра стоила свеч.

- Помнишь, я рассказывал о Джеймсе Уотсоне?

- Как они с вашим парторгом ели сало...

- Ему за восемьдесят! Мы подарили ему DVD-диск с расшифровкой его генома. Это обошлось в миллион.

- Завидный подарок!

- Мы вместе, две компании - «454 Life Science Daily» и «BCM Human Genome Sequencing Center» работали над этим два месяца. Джеймс достоин такого! И хотя этот подарок чисто символический, Джеймс успешно теперь, имея перед собой всю картину генетических поломок в собственном геноме, борется с раком кожи, в полном соответствии с законами, которые сам открыл всему миру.

- Завидное применение. Вы и его клонировали? - спрашивает Лена.

- Его геном в нашем банке один из самых...

- Рядом с Наполеоном?

- С Леонардо да Винчи, с Августином Аврелием, с Марком Аврелием, с Франциском Ассизским и с...Там их столько... И с Френсисом Криком... Да! Там собралась неплохая компания.

 

Глава 3

В конце концов, думаю я, в мире есть правда жизни!..

- Не торопи меня, - просит Юля.

- Ты должна знать, что я дорожу каждой минутой, каждой долей...

- Секундами...

- Да, каждым мгновением...

- Я это знаю, - говорит Юля.

- Так почему ты ничего не делаешь?

Ей уже нравится эта жизнь среди книг и цветов, хоть она, эта жизнь, и полна опасностей, хоть она и бывает порой впроголодь.

- А ты, ты собираешься что-то делать?!

Теперь мы смеемся. И это тоже правда жизни.

- Слушай, - говорит Юля потом, - что если?..

- Я тоже об этом подумал.

Нам уже не нужны слова.

- Я никогда не поверю, - говорит Юля, - чтобы Бог враз создал из какой-то там глины человека со всеми его сверхъестественными сложностями и структурами, с ДНК, белками, рибосомами, триллионами клеток...

- Здесь нет ничего удивительного, если у тебя в голове есть план творения и пути его воплощения. Бизнес-план - это обычное дело. Главное - все должно быть продумано до мелочей. А у Бога, как известно, мелочей не бывает. Он присматривает за всем на свете, в том числе и за нами. И твоя глобализация - тоже творение Бога.

- Моя?!

- Пирамида - это вызов глобализации!

Я забыл, что хотел позвонить. Да-да, думаю я, нужно кое-кому напомнить, что я жив и здоров, что у меня дела идут наилучшим образом, что...

- А ты, - спрашивает Юля, - ты сам бы хотел жить тысячу лет?

- Мне хотелось бы увидеть плоды наших усилий.

- Ни одно государство не устояло перед соблазнами похоти и животного накопительства.

Я так не считаю:

- Пирамиды стоят...

- Каменные.

- Камни тоже говорят. Нужно учиться их слушать.

- А знаешь, - говорит Юля, - вот мы тут строим свою Пирамиду на новом витке развития, а ведь подобные проблемы человека интересовали с тех пор...

- Да, - говорю я, - человек сколько помнит себя, строит свою Пирамиду. Я уже рассказывал тебе о городе мудрецов, выстроенном где-то в глубине Анд.

Юля ест какой-то фрукт, названия которого я не могу запомнить.

- Этот новый виток начался с Гитлера, - продолжаю я, - с его «Аненербе», где выясняли не только чистоту рас, но и пытались аккумулировать магическую энергию...

- Ты, наконец, расскажешь мне...

Юля всегда с огромным интересом слушает мои рассказы о попытках людей искать пути совершенствования. Она не перестает восторгаться:

- Это так интересно!..

Облизывая свои прелестные пальчики.

И я не устаю восхищать ее. Я рассказываю о проделках практикующих магов и ученых, алхимиков, физиков и философов... Всё, что знаю сам.

- Маркони, Линдини, Тесла...

Мне лень пересказывать все, что я знаю об этом городе и его обитателях. У меня же есть подборка информации на эту тему. Я просто беру и читаю: «По дошедшим отрывочным сведениям, таинственное обиталище ученых-отшельников находится на высоте свыше четырех тысяч метров в гористых джунглях. Скрытый зарослями густой растительности и расположенный в сотнях километров от асфальтированных шоссе, город практически невидим, а изобретенная гениальными учеными техника позволяет блокировать все способы его обнаружения с помощью любых приборов разведки и даже из космоса...».

- Как интересно!..

- А вкусно? - спрашиваю я.

- Пальчики оближешь!.. Хочешь?..

Я продолжаю читать:

- «По словам очевидцев, к таинственному городу ведут широкие подземные автострады, многие из которых совершенно непонятным образом проложены в толще Анд: ведь при нынешнем уровне дорожного строительства это практически невозможно. Притом любая попытка пробить в основании южноамериканских гор даже небольшой участок трассы с помощью известной сегодня техники была бы сразу же неминуемо обнаружена. Да и ни одна современная технология не дает мгновенного результата. Эта тайна напоминает загадку древнего города Тиауанако, построенного из гигантских блоков - как гласят легенды южноамериканских индейцев - «белыми богами-пришельцами».

- Тиауанаку? Никак не могу выучить это слово, - говорит Юлия.

Я читаю:

- «С подобным строительством известная нам техника не справится... Но шоссе, ведущее к какому-то загадочному объекту, видели, по их словам, не только случайные туристы, но и местные индейцы. Они уверены в том, что там живут «другие люди» - ведь обычные европейцы, да и сами местные жители в такую глушь не забираются. Для многих эти места вообще являются табу. При приближении к ним индейцы испытывают явный дискомфорт и, ссылаясь на свои верования, отказываются даже за большое вознаграждение быть проводниками...».

- Тиауанаку, - говорит Юля, - звучит как Вауанату. Тебе не кажется?

- Да, - говорю я, - Вануату. Мы с Джимом Алленом... Впрочем...

- Что?

- Во время подводных съемок на дне озера Титикака мы обнаружили развалины храмов и дворцов...

- И ты пытался туда проникнуть? - спрашивает Юлия.

- Еще нет, - говорю я.

Я не говорю ей всей правды. Когда мы с Жорой прилетели тогда в Чили... Это еще одна история... Тогда Пиночет чуть было не примазался к нам... Нет-нет, об этом - ни слова! Как-нибудь в другой раз я расскажу ей и об этом городе. А сегодня только то, что написано на распечатках.

- Ты возьмешь меня с собой?

- Это небезопасно...

- Что такое опасность? - спрашивает Юля.

Я и в самом деле забыл, что напоминать Юле о какой-то опасности - пустое,

зряшное дело.

- Слушай дальше, - говорю я.

- Ага...

- «...косвенные «улики» подтверждают реальность подземного города - ученые Чилийского НИИ биофизики Омар Хессе и Хорхе Миллстейн, проводя исследования в Андах, столкнулись с поразившими их аномальными явлениями. По словам побывавших в этом заповедном месте, его жители используют новые, пока неизвестные человечеству источники энергии, полученные на основе применения так и не опубликованных на «Большой земле» теорий Маркони и Николы Теслы, создателей принципов и устройств, на которых держится вся современная электротехника».

- Невероятно! - восклицает Юля. - Эти подземные города... то в Чили, то в Антарктиде... Где ещё?

- Я же тебе об этом рассказывал.

- Об этом Омаре или как там его - ни слова.

- «Маркони, - читаю я дальше, - один из самых известных специалистов по передаче волн, лауреат Нобелевской премии по физике, разрабатывал и специальную аппаратуру, которая должна была улавливать не что иное, как голоса из прошлого. Еще в 1919 году он в интервью газете «Нью-Йорк Таймс» заявил: «Если послания, которые были отправлены десять лет назад, еще не достигли ближайших звезд, то почему, когда они туда доберутся, должны вдруг исчезнуть?». Маркони также разрабатывал теорию антигравитации и способы передачи энергии без проводов. Многие его идеи и разработки стали основой для секретного вооружения. Его мечтой, вызвавшей негодование неоднократно беседовавшего с ним Папы Римского Пия Двенадцатого, было желание услышать последние слова Христа на кресте. Ведь Маркони был уверен в том, что эфирные волны вечны. Маркони в июне 1936 года, незадолго до своей смерти-исчезновения, продемонстрировал правителю фашистской Италии Бенито Муссолини действие загадочного устройства - изобретенных им «лучей смерти».

- Услышать слова Самого Иисуса...

- Да, - говорю я, - Самого! А сегодня новый виток: теперь должны сказать свое веское слово генетики... Власть гена...

- Всех интересует только власть. А, скажи, разве ты ни разу не?..

Она меня об этом уже спрашивала. Политическая власть меня никогда не интересовала. Все власти, считаю я, мне подчинятся, как только станут подвластны гены. Об этом не нужно даже думать.

- И Маркони, и Линдини, - продолжаю я, - в конце тридцатых тайно перебрались в Латинскую Америку, а вскоре к ним присоединилось и множество других выдающихся и богатых умов...

- И Фульканелли?..

- Это псевдоним Франсуа Леве. В его «Готических соборах» расписана вся технология трансмутации элементов.

- И ты считаешь, что из... из... можно сделать золото? - спрашивает Юля.

- Некий Нарсисо Дженевесе, физик из Калифорнии, если верить ему, сам жил в этом городе. Но потом таинственно исчез. А вскоре о «городе мудрецов» написал Роберт Шару в книжке «Тайна Анд».

- Ты читал?

- В ней собраны и проанализированы легенды о секретном городе.

- Ты читал? - снова спрашивает Юля.

- Книга бесследно исчезла... А выставленный на одном из нью-йоркских аукционов в 1998 году по стартовой цене 450 долларов экземпляр «Тайны Анд» был снят с торгов еще до начала аукциона.

- Все-таки богатство, - говорит Юля, - является неизменным атрибутом поиска нового.

Я нахожу ее величие и в том, что, говоря о богатстве, Юля не нуждается в таком светоносном явлении, как социальный успех. При этом она не кривит душой, не ёрничает, не выставляет напоказ свое пренебрежение к богатству. Она просто обожает эту жизнь среди роз и хризантем. Даже впроголодь, даже когда нет денег, чтобы выйти из дому.

Великая женщина!

- Они начали строительство внутри кратера потухшего вулкана.

- Пирамида вверх тормашками?

- Вот-вот...

- Они просто убежали, спрятались от мира...

- Мир жесток и, ты сама теперь знаешь, не прощает ничего нового. Он охотится за умами, как за куропатками...

- Ты веришь в существование этого города, во все эти россказни?

- Я строю свой город.

- Назови его.

- Хм!

- А что, - говорит Юля, - зву-учит ни-ичего!

- И мне интересно, - говорит Лена, - скажешь?

- Ясно ведь, - говорю я, - теополис! Град Божий! Или Город Неба, о котором мечтала даже Таис Афинская. Или Уранополис. А хочешь - Город Солнца! Красиво, не правда ли?

Лена согласна:

- Правда! А что же «Аненербе»? Вы изучили их усилия по воплощению наследия атлантов и тех, других наших предков?..

- Война кончилась... К сожалению. Немцы уничтожили все наработки. И к счастью, конечно.

- Что «К счастью»?

- Война кончилась...

Теперь Юля, вымыв и вытерев руки, рассматривает свою линию жизни.

- Это хорошо, что войны кончаются, - говорит она, - ну, а ты... ты собираешься что-нибудь делать? Ты видел, какой у меня бугор Венеры?

И своим розовым язычком облизывает свои малиновые губы.

- Бугорок, - говорю я.

- Бугор, - настаивает она, - даже целая Джомолунгма!

Ей нравятся войны со мной! Хотя, какие же это войны?

 

Глава 4

Не только ради любопытства, но и с необходимостью выяснения поведения человеческих генов в организме животных мы освоили технологию имплантации стволовых клеток человека разным там мышкам, крыскам, собакам и обезьянам. Это были химеры с человеческими качествами. Например, белые мышки... А морские свинки... Наши Тузики и Каштанки были так умны, что не всякому удавалось выиграть у них в шахматы, а белоснежный скакун Цинциннат поражал всех игрой на виолончели.

- То есть?

- Да, невероятно! Особенно радовала нас шимпанзе Глоба. Этот заросший цыганёнок запросто предсказывал будущее.

Мы сотрудничали с Ирвингом Вейсманом из Института биологии рака в Стенфорде. Этот профессор сумел вырастить мышей с человеческой иммунной системой. Конечно, это был успех. Но в большей степени нас интересовал обратный процесс. Теперь наши усилия были направлены на реабилитацию иммунной системы людей, больных раком, СПИДом и многими другими заболеваниями при которых она страдает. Мы использовали геном собак и особенно акул, у которых самая совершенная из всех известных иммунная система. Помнишь, я рассказывал, как Гоша Гачичеладзе с Аленковым пытались получить катрекс из акульего хряща? Что-то там они получили, и был огромный спрос у людей на эту вытяжку, был, казалось, какой-то прорыв и даже, казалось, успех, но вскоре стало ясно, что эффект от применения этого препарата совсем незначителен. Их обвинили в шарлатанстве и чуть было не пришили дело.

- У нас пришить дело - хлебом не корми, - говорит Лена.

Мне остаётся только кивнуть.

- А вот иммунноактивные, так сказать, куски генома акулы, прицепленные к безвредному вирусу гриппа, или, скажем, вирусу табачной мозаики и внедренные в геном больных дают прекрасный оздоровительный эффект, и во многих случаях даже полное выздоровление. Мы ждем, что Нобелевский комитет вот-вот оценит и эти наши усилия.

- Для вас нобелевки, - говорит Лена, - как семечки...

Мне остаётся только пожать плечами.

- И дело вовсе не в том, что наши ребята вместе с Вейсманом разделят между собой какой-то миллион долларов, дело в другом: наша идея работает на благо людей. Не многие этим могут похвастать. А что делать со слепыми, глухими, кривыми и горбатыми, что делать с теми, у кого шалит сердце, раздута печень, ноет желудок и отказывают почки? Огромная проблема с мужиками и фригидными женщинами. Правда, Наташка вот на днях хвасталась, что добилась блестящих результатов с генами оргазма. Это ее первая большая победа и ее методика теперь идет нарасхват среди первых красавиц мира. Все эти шоуменши и топ-модели, суперстары и супермалы бегают перед ней на цыпочках. Наташка рада.

- Звонил Тим, - сказала она, - если мы обеспечим ему достаточное финансирование...

- Спектор, что ли?

- Он самый. Так вот если вы дадите ему еще денег...

- Он вылечит всех фригидных женщин планеты, - сказал Юра.

- Именно, - сказала Ната, - он вот-вот прицепит ген оргазма к обезвреженным вирусам гриппа. Нужно дать ему денег на этот проект.

- Какая Ната, - спрашивает Лена, - Куликова ли Горелова?

- Наша Ната, Наталья, ну... Натальсанна...

- Ната, тебе нечего волноваться, - сказал Стас.

- Да я, собственно, и не волнуюсь. Тим просил передать...

- Вит, - сказал Жора, - это важный проект. Не жалей своих денег...

- Вы бы еще финансировали те-ечку козлов, - сказал Вит.

Мало-помалу скелет нашей мечты обрастал живым сочным мясом. Каждой твари по паре? Конечно! Никто не был обижен. Весь биогеоценоз Пирамиды был представлен в полном объеме и жил в полной гармонии с небесными законами. Каждой твари по паре? Конечно! Никто не был обижен. Это был сад сказок и сбывшихся желаний. Семирамиде такое не могло и присниться. Правда, в природе, как и принято, пока еще шла непримиримая борьба за существование среди растений и животных, да, львы еще не сосуществовали с косулями и крокодилы вовсю пожирали всех, кто зазевался на берегу. Даже людей. Да, были первые жертвы, прощания, похороны... Как у людей. Но люди были уже другими. Это еще не был Эдем, но уже не было и сборище людей, обуянных идеями строительства китайского капитализма, российского коммунизма или шведского социализма. Никаких «измов»!

Это были первые люди Божьего Царствия. Во всяком случае, мы были полны желания видеть именно таких граждан, именно тех, кто даст миру первый пример совершенного человека. Иисус - первый, скажешь ты. Никто и не отрицает. Но Иисус один. Одинешенек! А здесь целый мир, целый свет людей, переполненных совершенством, как осенние соты...

- Как соты?

- Ага! Как соты медом! Собранный трудом ста тысяч неустанных тружеников, высветленный, вызревший, отяжелевший от беспрецедентной полноты и дурманящий запахами всех цветов мира, золотисто-жидкий янтарь... С мошками и букашками, с крапинками пыльцы, воска и дорожной пыли, поскрипывающей на зубах. Сладкий - как мед. В нем собрано все совершенство роя, утаилась вся, так сказать, биосоциальная целесообразность каждого члена сообщества. В нем - гармония, абсолютная гармония мира. Можно только мечтать: вот бы и нам такую! А ведь мы были на пути к этой гармонии. Наша Пирамида потихоньку наполнялась совершенством, как кружка пивом. И пусть наши дети пока только подрастали, росли как грибы, мы были вне себя от восторга: они же обязательно вырастут!..

А пока...

Ведь если говорить о жизни на нашей планете, то ее кристаллизующим центром, ее стержнем, краеугольным камнем и началом ее координат является Его Величество Ген!

- Ты своими генами уже засррр... засеял, так сказать, все мозги...

- Только так! Sic et simpliciter! (Так, и только так! - Лат.)

- Да ясно, что твоя капля любой камень раздолбает, - говорит Лена.

- Sic itur ad astra! (Так идут к звёздам! - Лат.), - говорю я.

Можно спорить: и навозные куры, добывающие из кучи знаний о жизни какие-то зримые зерна, будут, конечно, кудахтать, мол, а как же быть с этим, а как же быть с тем... На то они и куры, чтобы копаться в говне. Ген - это ген! Иисус бы сказал: «Вы, Ген, - соль жизни». Если бы в те времена были Мендели, Морганы, Уотсоны и Крики. Люди просто не знали слова такого - «ген». В ходу были только колена. Я не зря пропел гену гимн. Все остальное, что есть на Земле - его свита, сервис, обслуга. Как короля играет его окружение, так и все живое отражает активность гена. Все законы жизни от законов наследственности до самых лучших конституций государств обеспечивают работу гена. Гену подвластны не только законы желудка (есть, пить, метаболизировать), но и законы экономики, экологии, социума. Простой пример: вода есть - воды нет. Вдруг не стало воды. Закричат, заорут, застонут все геномы земли. То же и с хлебом, с электричеством, нефтью и газом... Нет света - мир слепнет, нет нефти - мир цепенеет, нет газа - мир стынет. Вот и вся экономика. Биологическая обратная связь, biofeedbасk - движущее колесо всех законов и всех экономик. Деньги? Деньги - эквивалент работоспособности гена, мера его труда. Вся феноменология жизни от какой-то там бледной спирохеты до геобиоценоза, вся-вся-вся - это феноменология ее генофонда. Хочешь - спорь. От этого ничего не изменится.

- С тобой спорить, - говорит Лена, - что...

- Что?

- Нет, ну сегодня даже самый оторванный троечник знает, что ген - это...

- Мало знать, - говорю я, - надо эти знания превращать в жизнь.

Мы спрессовали историю так, что генам ее стало тесно. Она шла перед нашими глазами густыми рядами. Колонии клонов - как жар пожара... Когда численность населения нашей Пирамиды достигла критической массы, Жора нажал красную кнопку: стоп!

- Все, - сказал Стас, - это последний...

Веня облегченно вздохнул.

- Жор, шумит в голове, в ушах звенит...

- Выпей.

- Да нет, звон такой, что...

- Это уже не звон, а звоночек, - сказал Жора, - за тобой пришли.

Последним оказался Мунк со своим «Криком». Было и в самом деле о чем прокричать. Но это был не крик оголтелой толпы, не крик потерь и отчаяния, не крик, исказивший облик доведенного до крайности человека, и даже не последний вздох смертника, это был восторженный крик победителя. И клич Архимеда: «Эврика!». Да, мы нашли все то, что искали все колена планеты, ухватили Жар-птицу за хвост, отыскали свой «философский камень», изготовили эликсир бессмертия, вылепили из глины неверия своего Homo perfectus, высекли его из камня, что крепче Тунгусского метеорита. Крепче телом и особенно духом. Так нам казалось.

- О Гермесе так никто и не вспомнил? - спрашивает Лена.

- Куда там!.. Было уже не до него!..

- И, конечно же, не до Переметчика?

- Хм!.. Мы дали возможность природе отдохнуть от него.

- На его детях?

- Какие дети?! Он же голубой! Хоть и крайне активно пассивный, но и пронзительно голубой! Как... Медный купорос. Аж сияет, аж светится!!!

- И кастрат!

- И кастрат! Это - всенепременно!

Каждый житель нашей чудной страны, мечтали мы, станет сильнее самого сильного и богаче самого богатого. Но никто не нарушит призыв: «Мы не должны быть сильнее самого слабого и богаче самого бедного».

Наконец-то! Настало время осознать наши принципы и приоритеты.

Теперь увесистый том Бенджамина Спока «Разговор с матерью» стал нашей настольной книгой.

- Прекрасно! - восклицает Лена.

- Мы отправились в путешествие, значение которого трудно переоценить.

- Рест, - улыбается Лена, - никогда не поверю, что вы...

- Что?!.

- Что вы...

- Что мы путешествовали с Переметчиком? С Авловым и Валерочкой? С ними в одной лодке? Ты об этом хочешь сказать?

- Без Тины...

 

Глава 5

Юлю огорчает лишь мысль о том, что какое-то время ей придется жить без телевизора и интернета. Телефон - вот спасение! Спасение от чего? Болтая с Вашингтоном (подруга замужем за афроамериканцем), она узнает, что в мире ничего существенного не происходит. В конце концов, сенсации не случаются каждый день. Даже в Америке, даже в Нью-Йорке... Разве что какой-то всемирный кризис...

- Кто, кто? - спрашивает она, - как ты сказала?..

И тут же, выслушав подругу:

- Обама? Ты сказала Обама? Твой муж что ли?!!

И тут же, повернувшись ко мне, прикрыв трубку рукой:

- Представляешь, президентом Америки стал-таки афроамериканец!.. Этот Барак!.. Или как там его?..

И снова в трубку:

- Слушай, теперь мы с тобой...

Затем долго молчит, слушая подругу. Затем, бросив трубку на столик:

- Слушай, этот Обама, говорят, сегодня популярнее, чем Иисус!

- Вот это-то меня и настораживает, - говорю я, - даже пугает.

Да-да, признаю я, - пугает! Я признаюсь в этом Юле. И дело тут вовсе не в трусости. Просто никто из нас, земных, не может быть популярнее Иисуса!

Юля молчит.

- Ты уже третий день не бреешься, - говорит она через полчаса.

- Да-да, - говорю я, - представляешь?..

- Скажи: что для тебя твоя Пирамида?

- Я уже говорил, - говорю я, - это моя мадам Бовари и моя Наташа Ростова, это...

- Ясно-ясно, - говорит Юля, - ты повторяешься.

Тем не менее, я добавляю:

- Пирамида - это я.

- Ах, ты мой Флоберушка!..

- А ты как думала, - говорю я.

И спешу в ванную комнату.

- А знаешь, - слышу я, - я сама убедилась в том, что твою Пирамиду читают в Гарварде, в Массачусетсе, да! И в Кембридже! Да-да! Но они так перевирают идею - ужас!.. Они толком не понимают, что такое духометрия и квантификация... Ты слышишь меня?.. А вот в Сорбонне уже восхищаются... Ты слышишь меня?

- Да, - говорю я, намыливая пальцами подбородок, - слышу...

- Можно сколько угодно говорить словами, - говорит Юля, - это все будет как об стенку горохом. Увидеть! Вот ведь что важно! Не слова, а действия... И узнать масштаб! Ты слышишь меня?..

Я думаю, что Обама как никто другой проникся идеей нашей Пирамиды.

- Верно! Поэтому всякие призывы и лозунги, всякие просьбы и даже притчи Христа - вода... И даже угрозы и насилие, и всякие там диктатуры и коммунизмы, - говорю я, - не в состоянии...

- Что же в состоянии? - спрашивает Юля.

Я не могу ответить, так как скоблю подбородок.

- Что же в состоянии? - спрашивает Юля еще раз.

Я просто мычу. Затем:

- Ты же сама сказала: расчет! Квантификация чести, совести, справедливости... Духометрия - вот Путь! Количественная христианизация жизни... Одним словом - формализация. Это-то ясно?!

- Этого не поймут даже в Сорбонне.

- И стыд, всечеловеческий стыд! Написанный на каждом лице. Как клеймо. Что ж до масштаба Пирамиды, то она...

- Тавро!

Тинотавр! «Тинннн...».

Этот Тинотавр вдруг ударил мне в голову, как... Нет-нет, думаю я, его нельзя впутывать в наш разговор. Тинотавр! Как калёным железом по лбу!..

- Что ж до масштаба, - говорю я, - то...

Спасибо Юле, что хоть она не вспоминает про Тину!

- Да, - говорит Юля, - она - грандиозна! Как новая религия.

- Кто, Тина? - спрашиваю я.

- Рест, какая Тина? Ты снова объелся этого зелья?

Ничего я не объелся. Просто вырвалось... Шапка горит...

- Ничего нового. Новый виток понимания, - говорю я, а сам думаю о том, что понимание всегда приходит с опозданием. И радуюсь, что не опоздал с Обамой. Я на него рассчитываю.

И радуюсь ещё раз: что Юля пропускает мою Тину мимо ушей.

- Поэтому, - продолжает Юлия, - я и понимаю тщетность моих попыток донести суть. Именно поэтому я и пытаюсь делать кино о Пирамиде, и делать его так, чтобы даже тем, кому интересно жить как страусу, засунув голову в песок, было все равно интересно.

- Я ни на йоту не сомневаюсь!

- Я буду лукавить и изворачиваться, но донесу.

- Еще бы!

- И бог мне в помощь!..

- Да и я подмогну, - говорю я, выйдя из ванной. - Ты ж не против?

- Я отчаянно хочу пожелать вам удач и успехов на этом трудном пути к совершенству, и, знаешь...

- Нам, - говорю я, - нам, милая...

- Конечно-конечно... Нам, ну как же! И знаешь...

- Потом, - говорю я, беря ее на руки, - все остальное потом...

- Ты и пахнешь как бог! А что ты думаешь о потлаче?

Ни о каком потлаче сейчас я, конечно, уже не думаю.

- Ты, - говорю я, - сегодня мой ужин. Я тебя съем, просто сожру!

- Только сегодня? - улыбается Юля.

Не хватало мне сейчас только Тины!

- Ты же знаешь - всегда!..

 

Глава 6

Ураганный рост наших детей требовал и ураганного усвоения знаний. Отрадно заметить, что вся мировая история, на которую были, так сказать, способны наши няни и педагоги, усваивалась юными головами, как манная каша на крестьянском масле. Мы просто диву давались: мириады исторических дат, миллионы имен, сотни тысяч событий, правила математики, законы физики, химии, биологии... Скажем, закон биологической целесообразности принятия политических решений для них был так же прост и понятен, как закон повторяемости случайных событий. Любо было смотреть, как они управлялись с задачками по прикладной генетике, строя виртуальные образы тел гениев и каких-то там упырей с заданными свойствами. Не вызывал никаких трудностей поиск феноменологических проявлений сложных комбинаций растительных и животных генов. Они легко создавали всяких семихвостых и семидесятиглазых химер с пшеничными колосьями вместо бровей или с пальмовыми ушами, или русалок с рыбьим хвостом, циклопов с кактусами на голове, словом творили, кто во что был горазд. И все им нравилось. Генная комбинаторика оказалась самой излюбленной их игрой. Можно было просто с ума сдуреть от бесчисленных композиций генов, какими были забиты головы этих маленьких творцов и ваятелей. Эти хитроумные Франкенштейны и Леонардо да Винчи поражали на каждом шагу. Юркие умом, они нас и радовали, и настораживали - были проблемы с... трупами этих химер. Не могли же мы их впускать в нашу жизнь! Перерабатывали... Перемалывали... Обычное дело...

- Но хоть один из них вырвался из вашей резервации? - спрашивает Лена.

- Ты же знаешь... Я рассказывал тебе об Азе, о Гуинплене...

- Вы их нашли?

- Лучше бы не находили.

- А кроме Гуинплена кто ещё?

Чтобы не отвечать я прикуриваю сигарету.

- Как я уже говорил, - продолжаю я, - трудности с обучением были у Эйнштейна. Маленький Эйни не мог для себя уяснить, зачем забивать голову всякими химическими элементами, их атомными весами и электронными оболочками, если все их легко можно было отыскать вялым клюком на экране айфона.

- Эйнштейний, - говорил он, - вот смотри...

Справку об Эйнштейне, его краткую биографию, род занятий, основные научные работы и основные положения теории относительности маленький Эйни рассказывал без запинки. Ему нравилось рассказывать об этом больше, чем, скажем, о походах Александра Македонского и границах его царства. Нам это было понятно, но Эйни ведь не знал, что он сам Эйнштейн. Ему и не надо было это знать. Всему свое время. Хотя он мог подвергнуть генетическому анализу и свой геном, и легко установить, не только кто он, но и кто тут есть кто. Кто, например, этот самый Маркс? Или кто, скажем, эта кроха Нефи, на которую положил глаз дядя Жорж? Всем бросалось в глаза, что Жора покровительствовал не только Нефертити, но сам взялся за воспитание Сары и Таис. И Эйни, крохотный Эйни уже взревновал? Не думаю. Ревность, как свойство натуры, как человеческое качество была искоренена в каждом из них. Не только ревность, но и множество других качеств, скажем, зависть, злость... Их гены были напрочь зарепрессированы, а некоторые, скажем, гены жестокости и насилия, выжжены из генома каленым железом. И навеки вырезаны из генофонда народа. Да-да, навсегда, навеки... Жадность, невежество...

- Какого народа?

- Нашего! Природа не терпит насилия. Наш народ - народ Пирамиды, идет от сердца, от Бога, а не от шального ума строителей светлого будущего. Трудно было поверить, что то, что было задумано когда-нибудь сбудется. Я жил в постоянном страхе, что вот-вот что-то произойдет, случится непредвиденное, какой-нибудь страшный ливень или вулкан, землетрясение, эпидемия чумы или атипичного гриппа, да мало ли что может вдруг взять и свалиться на нашу голову. Бог миловал. Наши дети росли, планы сбывались. Бог миловал.

- Бог? - спрашивает Лена.

- А кто же ещё? Мы и сами, правда, лезли из кожи вон, чтобы...

- Да уж...

- И поскольку дети наши росли, как грибы, нужно было думать о воспитании. Воспитание и образование - два кита, без которых невозможно воплощение фенотипа личности. Гениальные, на наш взгляд, геномы теперь должны проявиться в качественных фенотипах. Зерно должно попасть в благодатную почву. В этом никого убеждать не надо, все это ясно, как день. Если ты хорошо образован и у тебя царское воспитание, то и царство твое процветает всемерно. Возьми Соломона. Даже тысяча женщин ему не в упрек. Но если ты ни ухом, ни рылом... Скажем, если бы Сталин, эта самая знаменитая, по словам Юры, самая знаменитая посредственность, крепко выучил «не убий», прочитал с пометками на полях Ксенофонта или хорошо усвоил правило золотого сечения, мир был бы другим. Ведь достаточно двух-трех слов («И ты, Брут?!»), чтобы мир стал добрее. Может быть, он начитался Шекспира? Ведь театр его придуманной жизни - беспрерывная сплошная трагедия. Никто не может сказать убедительно, читал ли он «Витязя в тигровой шкуре». Да, чтобы править страной хорошо, нужно знать, чем уже дышала планета. Опыт жизни людей, поколений - неоспоримо краеугольная штука. Опыт жизни людей... Скажем, атланты. Беспрецедентный пример Атлантиды! Читал ли Сталин Платона? Или Бэкона? Беспримерно завистливый, разве он не завидовал царю атлантов?

- А ты, - спрашивает Лена, - ты завидуешь этому царю?

- Атлантов, что ли? Я же его в глаза не видел!

Лена только улыбается.

- На все эти вопросы, - продолжаю я, - мы должны были знать ответы. В третьем или пятом, не помню уже, кажется, в третьем, нет в четвертом, точно в четвертом эшелоне мы планировали клонировать и Джугашвили. Маленький веселый Сосо должен был появиться на свет. Как же без Сосо, как же, как же?! Кем он станет, наш славный Сосо? На этот вопрос мы не знали ответа.

- Священником, - предположила Тамара.

- Костоправом, - сказал Стас.

- Или верным заветам Ленина строителем коммунизма.

- А генералиссимусом, а вождем не хотите?

(Тина, кстати, обещала раскрыть мне личность Сталина, разложить по полочкам все его достоинства и недостатки, но вот пока только...Обещания... Подожду).

Мы боялись не успеть, опоздать. Все для нас было впервые. Как вбить в голову, растущего не по дням, а по минутам малыша основы физики, химии, математики, ознакомить его с техникой рисования, научить правильно держать нож или вилку, отличать «фа» от «ля», приучить делать гимнастику по Ушкову? С языками, правда, было полегче, они их изучали во сне. Крепкий сон был хорош и для запоминания хода истории, знаменательных дат, знаменитых имен. Когда был всемирный потоп, отчего вымерли мамонты, в эпоху ли голоцена появился человек и произошел ли он от обезьяны, все это было у нас на слуху, и мы сами многое узнавали впервые, и учились вместе со своими учениками.

- А когда был залит Тихий океан? - спрашивает Лена.

Так она уводит меня от темы.

- Что, - спрашиваю я, - пора?

- У тебя есть ещё полчаса, - говорит Лена.

- Ух, - говорю я, - ну держись, милая...

Полчаса пролетают как миг!

К рассказу я приступаю лишь на следующий день.

- Итак, значит, - говорю я, - да-да...

- Тихий океан, - напоминает мне Лена, - был залит... Ты так и не ответил.

Я помню, на чём я остановился - образование!

- И мы учились вместе с ними! Так молодая мама, - говорю я, - занимаясь с первоклашкой уроками, проходит очередной виток обучения со всеми его новинками и сложностями. По утрам можно было слышать разноязычные звонкие голоса, в которых нам ничего нельзя было разобрать, кроме звона восторга, но малыши наши с полуслова понимали друг друга и щебетали, как горлицы и чирикали, как весной воробьи. Мы не могли нарадоваться, а они росли на глазах.

Никто из них ведь не знал, что они двойники, что Напи - это Наполеон, ни Лео - Леонардо да Винчи.

- А Ленин? Как вы назвали Ленина?

- Воська! Смешно, правда? Воська! А Жора - Волей... С ним потом была куча проблем.

- С Жорой?

- С Волей. Он в полной мере, что называется, дал волю рукам, и нам пришлось сделать ему обрезание. Видимо, клеточки его крайней плоти...

- Брось!..

- А как можно еще объяснить эту его неусыпную тягу?

- А другие, Сократ, Эхнатон?

- Эхнатон делал гимнастику фараонов: ручонки в стороны на четыре секунды задержать дыхание и напрячь все мышцы, затем - руки вверх... А Ушков настойчиво лип к каждому со своей вращательной гимнастикой. По его мнению нет ничего более эффективного для поддержания здорового образа жизни, чем ежедневные упражнения для суставов. Он просто прилипал к каждому из нас со своими круговыми движениями головой, руками, ногами и тазом, и каждой фалангой каждого пальца на руках и ногах, и даже суставами копчика, донимал он, и если кто-то недоумевал - как это? - он тут же показывал на собственном примере. Нужно попеременно в обе стороны прокрутить от тридцати раз каждый сустав, считал он, и никакая болезнь к тебе не пристанет. И хотя каждый из нас волен был подобрать себе гимнастику по вкусу, мы очень старались потрафить Ушкову, и он этому был бесконечно рад.

- Слушай, ну а Переметчика вы своей Светлане клонировали? Кто он такой, этот Переметчик?

- Я же говорил: да, клонировали. О! Это воплощение...

- Не повторяйся, знаю уже! Но зачем же он так понадобился вашей Светлане?

- У кого что болит...

- И она с ним спала?

- Он же голубой! - возмущалась Кэт. - Как медный купорос! И спит с ним не ваша Светлана, а этот... узколобый рябой упырь... Ну тот, что...

- Что «что»?

- Тот, у которого лоб так узок, что нет места даже для одной складки.

- А Светка? Она спит с ним?

- С кем?

- С кем, с кем? Ну... с этим? Или она и с тем, и с этим?

- Слушайте, - не выдержал Жора, - не пошли бы вы в глубокую задницу со своими узколобыми и голубыми Переметчиками! И с их Светкой!

- Жора ваш очень щедр на глубокие задницы, - замечает Лена.

- Его хлебом не корми - дай послать туда кого-нибудь...

Умилительно было видеть, как день за днем, даже час за часом росли и крепли наши мальчиши-крепыши. Мы не успевали менять им сначала подгузники, а затем наряды. Новые джинсы, впервые свободно надетые вчера вечером, назавтра уже стесняли движение, поэтому в домашних условиях мы предлагали им легкие брюки или шорты одноразового использования. Так же часто менялись носки и кроссовки, рубашки и смокинги.

- Как быстро растут ногти! Едва успеваю стричь...

Мы просто сбились с ног в поисках достойного имущественного обеспечения то Цезаря, то царя Соломона.

- Вчера я свободно входил в эту низкую дверь, а сегодня чуть голову себе косяком не провалил...

Так возмущался тщедушный Эйни. Когда он подрос, Жора спросил его: что

есть Бог? Что такое религия? Эйни ни на шаг не отступился от своих генов.

- Слово «Бог», - сказал он, - для меня является не более, чем выражением и продуктом человеческой слабости, а Библия - коллекцией достойных, но тем не менее примитивных легенд, которые выглядят весьма по-детски.

В то время ему было уже три месяца.

- А что ты можешь сказать о своем народе, его религии? - спросил Жора.

Эйни был уже на полголовы выше Жоры.

- Для меня религия евреев, - сказал он, - как и все прочие, является воплощением самых детских суеверий. А еврейский народ, к чьему образу мыслей я испытываю глубокое уважение, для меня ничем не лучше других народов.

- А ты кто? - спросил Жора.

- Евреи ничем не отличаются от остальных, разве что они защищены от большинства бедствий своей слабостью.

- Ты - сильный? - спросил Жора.

- Не сильнее самого слабого, - ответил Эйни.

Вот такое сильное признание! Эйнштейн уже тогда был жителем нашей Пирамиды. Что же касается взаимоотношений науки с религией, он сказал:

- Наука без религии является хромой, а религия без науки - слепой.

Можно ли было с ним спорить?

 

Глава 7

Беспримерную работу по воспитанию и образованию растущих апостолов проводил Лесик. Его талант наставника и учителя не пропал зря. Каких только методов он не придумал, чтобы мировой запас знаний и практических навыков как можно плотнее заполнил стремительно растущий мозг ребенка. Например, курс всемирной истории сотрудники его школы проводили на миниатюрной натуре - в музее «живых», так сказать, макетов мировой славы. На площади в 17 гектаров по его проекту были созданы самые известные здания и сооружения, без которых историю мира невозможно теперь представить. Ученическая тропа начиналась с пещер неандертальцев и по мере движения по лабиринтам истории ученики в течение урока, словно в машине времени, перемещались из одного века в другой за считанные часы. Не хватит бумаги, чтобы подробно перечислить все эти пирамиды и Геркулесовы столпы, сады Семирамиды и Эйфелевы башни, замки Иф и Бастилии, Стоунхеджи и Гонконгские аэропорты.

Лев предложил систему воспитания и образования наших клонов, основанную на предварительном тестировании потенциальных возможностей их генома. Эти тесты помогали составить образ будущей личности и обозначить границы ее профессиональных возможностей. Уметь в превосходной степени реализовать свой геном - значит знать предназначение человека, распознать его божий дар. Это ли не оправдательный смысл существования науки!

Конечно же, программа Лесика включала все общеобразовательные предметы, знания, которые хороши для всех людей, но стержнем программы было изучение таких законов состояния Вселенной, без которых шествие по планете человеческих добродетелей было бы невозможно. И Коменский с его дидактическими принципами, и Эразм Роттердамский с его Похвалой глупости и Домашними беседами и даже Сухомлинский с его «Педагогическими сочинениями» - все были привлечены с их идеями для воспитания наших младенцев.

- Сократ, Аристотель, Сенека, Спиноза...

- Да, это ясно...

- Макиавелли с его «Государем»...

- Да-да...

- И эти злые безжалостные фараоны замучили сотни рабов для строительства своих пирамид?! - возмущался маленький, не по годам любопытствующий, Эхнатон.

- Сотни тысяч, - отвечала Тина, - но не рабов, а профессиональных строителей.

- Какая Тина, - спрашивает Лена, - вы-таки её нашли?

- Да нет, не та Тина, а Тина, - говорю я, - Канделаки, Тина Канделаки. Эта брызжущая умом и энергией обрусевшая грузинка своей холодной безжалостной красотой богини соперничала с самой Нефертити, и уже успела испепелить не одно безутешное сердце. Малыш Эхнатон тянулся к ней всей душой, на что Жора дружелюбно заметил:

- Эх! Твои капризы меня вовсе не тешат...

Эх - это краткое имя Эхнатона, с которым Жора обратился к малышу, тот же час было ему и присвоено.

- Эх, ты не съел свои витаминки...

- Эх, у тебя же кривая линия...

- Эх, была-не-была, - сказал Юра и выстрелил из своей винтовки в то, что он сотворил. Что у него не склеилось.

Не менее любопытным был и маленький Леонардо. Он ненавидел законченность.

- Как и ваша Тина! - Лена даже всплеснула руками, - надо же!

- Откуда ты знаешь?

- Не знаю... Ты рассказывал!

Не припомню. Не помню. Тина? Наша Тина? Не знаю, не знаю...

- И все делал вполдела, - говорю я, - Леонард...

- Леонардо, - подсказывает Лена.

- Леонардо... А кто же!? Сторонился... И жил изгоем.

Впрочем, все они проявляли не по-детски завидную любознательность по всем преподаваемым предметам. Видимо, любопытство как раз и есть то отличительное качество человека, которое не только обусловило существующий прогресс человечества, но и ведет его к неминуемому самоуничтожению. Оно подавляет, просто сжирает инстинкт самосохранения. Азарт познания питает наши жаждущие ненасытные корни и таит в себе могучую силу, готовую, пренебрегая осторожностью, преодолевать любые преграды, встающие на ее пути. Страсти, страсти неизведанного, непобедимые страсти открывания... Возгласы отчаяния, но и победоносные кличи успеха...

- Да уж, - говорит Лена, - когда вожжа попадёт вам под хвост...

Мы - такие!

- Эврика! - вдруг выкрикиваю я.

Кто может удержаться, чтобы не прокричать это во все свое горло: «Эврика!» Уже тысячи лет сотнями тысяч глоток наша планета, вздув на шее синие вены, сжав до хруста в суставах дрожащие пальцы, оглашает Вселенную этим зычным ором: «Эв-р-и-и-и-и-к-а-а-а-а-а-а-а-а!..».

И вот вам атомная бомба!

Эврика!

И нате вам тот же клон!

Чем заткнуть эту стотысячеголосую глотку? Если пройтись по истории, многое покажется просто смешным. Нам было не до смеха.

- Какой уж тут смех! - говорит Лена.

Нам даже в голову не могло прийти, поскольку все они, наши апостолы еще в утробах искусственных маток были осенены Святым Духом и еще не появившись на свет уже были нравственно безупречны, нам даже не о чем было спорить: натаптывать ли их детские головы разными там дидактическими принципами познания мира, основами педагогики, лепить ли из них стоиков или эпикурейцев, бойскаутов или юных ленинцев. Конечно, натаптывать, конечно, лепить! Да, христианских ценностей для утверждения на земле справедливых принципов жизни с головой хватит каждому, кто попытается заселить ими бесконечное поле вражды и невежества. С головой. Но укоренить эти принципы невозможно без решения основного вопроса этики. Как нам строить счастливую жизнь - мудрствуя или наслаждаясь?

- Хо! - выкрикивает Лена, - конечно, - наслаждаясь!

Стоики или эпикурейцы - кто из них прав в выборе жизненного пути? Может быть, слить воедино наслаждение с мудростью? Как? А что скажет по этому поводу всемирно признанный акушер идей? Где золотая середина, истина где? Мудрость, говорит Сократ, скреплена крепкими нитями человеческих уз с теми законами, из которых построен наш мир и которые миром правят. Но ведь человек тянется к мудрости лишь потому, что и она доставляет ему неслыханное наслаждение, море удовольствия. Море! Это много? Но сколько? А может быть мало? Где мерило этого удовольствия? Нужна мера, квант! Вот, вот где нужно копать наш колодец! Квант мудрости, квант удовольствия!

- Вы растыкали свои колодцы по всей земле! - восхищается Лена.

- Если их сформулировать, - говорю я, кивнув, - найти, обозначить...

- Колодцы?

- Кванты! Кванты мудрости и удовольствия...

- Как это?

- Значит, можно вывести формулу счастья. Значит, можно формализовать любые тело и психодвижения жизни вообще и найти тот единственный путь, который приведет человечество к совершенству.

- Закрутил ты, - говорит Лена, - накопал, нарыл своих колодцев.

- И гармония мира не заставит себя долго ждать. Она упадет к ногам всей Вселенной и наступит, наступит-таки Царство Божие и на земле.

- Обязательно наступит, - говорит Лена, - на горло...

- Вот такая нас ждала перспектива, вот чем мы жили все эти годы.

«Миру - мера!» - это хороший клич для людей. И здесь как нигде нужен потлач.

- Слушай, - говорит Лена, - эта твоя арифметика жизни... Знаешь ли... Думаю, что не всякому по силам.

- Не всякому, - соглашаюсь я, - но каждому, кто хочет.

- Если ты даже напишешь книжку об этом, кто её станет читать? Эти твои кванты и меры, эти твои формулы... Кому они нужны?

Да-да, думаю я, всё верно: для понимания нужна золотая середина.

А что Тина бы сказала о наших квантах?

- Канделаки, - спрашивает Лена, - Тина Канделаки?

- Да при чём тут твоя Канделаки? Эта только и знает, что...

- Что «что»?..

- Лен, отстрянь, а? Со всеми своими Тинами... И без них...

- Ты сам о ней вспомнил!

- Да лучше бы я... Отстрянь, а?

- Ты, я смотрю, тоже от них недалеко убежал, - говорит Лена.

- От кого?

- От своей Тины и от Леонардо...

- То есть?!

- От тебя ведь никогда не добьёшься никакой законченности. Каждая твоя фраза виснет в воздухе, как парашют.

Я этого не замечал.

- Можешь ты мне хоть раз толком рассказать... О Тине своей... в квантах?

Ха-ха-ха! В квантах! Тина в молекулах! Во придумала-то! Тинка в капельках!..

- Приземляйся, - говорю я, - складывай парашют.

Тина в квантах! Скажет же!

Да от этой скалы ни один Пракситель, ни один Микеланджело ни кусочка не отколупнет! Ни одну искорку не высечет!..

Скажут же!..

 

Глава 8

Мы предложили создателям «Googlе'а» разработать компьютерную игру в Пирамиду, и они это сделали с блеском. Мишка и сам был в восторге от этой идеи.

- Если мы выиграем тендер, реализуем проект и посеем интерес среди широких масс...- убеждал его Жора.

- Ты говоришь с ними, - сказала Инна, - как какая-то умная книжка... Даже мы не всегда тебя понимаем...

- Я понимаю, - прервал ее Миша, - эта игра перевернет мир. Я чую это своим нутром.

Мы так и назвали ее - «Пирамида».

Самым любопытным было, конечно, то, что Игра стала пользоваться у наших малышей большой популярностью. Среди всех программ подготовки и обучения они выбирали только ее и охотно тянулись «строить свой рай». Да и мы не отказывали себе в удовольствии. А вскоре Игра вошла в каждый дом.

- Но уже есть прекрасная воспитательная игра - «Сталкер» и еще целая куча, - говорит Лена.

- «Сталкеру» до «Пирамиды», как лампочкам Ильича до звезд. Каждый старался построить сверхновое общество и заслужить похвалу педагога. Как мы не учили их не ожидать пряник за успешное решение той или иной задачи, гены тщеславия нет-нет и проявляли свои свойства.

- Воспитание воспитанием, - сказал тогда Жора, - но, если корень сверх меры обрезан, гол и сух, как сук, не жди хороших плодов.

- Очень образно и наглядно.

- Сказано же: «Зри в корень». Вот коротко суть игры: я беру, скажем, свой генофонд и строю на нем свою пирамиду индивидуальной счастливой жизни, все ее составляющие... Ген - как начало координат жизни, как точка отсчета. Ген, геном, генофонд человека... Пирамида для семьи, для школы, для всех иерархических организаций вплоть до страны, континента, мира, всей Вселенной... до Самого Бога...

- Пирамида Бога - это Царство Божье...

- Вот-вот...

- Да, это ново, это...

- Потрясающе! Запомни: начинать строить новую жизнь, собственно, плясать нужно от потребностей гена.

- Это как?..

- И искать корреляции между ее составляющими.

- Например?

- Как например, скажем, цена нефти зависит от длины ног Шерон Стоун? Или...

- По-твоему, если цена будет то и дело расти, то ей нужно укорачивать ноги?..

- ... что условная цена длины ног коррелирует с условной ценой на бензин. Есть коэффициенты корреляции... Понимаешь?..

Лена качает головой - не понимаю!

- Какие коэффициенты, какой корреляции? Ног с бензином? Господи, какой бредище!

- Ничего подобного!

Лена возмущена:

- Рест, не беси меня. И вообще - ты можешь когда-нибудь нормально кончить?

- Сейчас?

- Твой рассказ - это парад недомолвок. (Тина бы сказала: «Империя недосказанностей!»). Сказал «А» - говори «Б». А то ни «бэ», ни «мэ»... Всё время приходится самому дорисовывать картинку. И ты ведь понимаешь, что каждый слушающий дорисует её по-своему.

- В том-то и прелесть, что для каждого такого случая может быть сто тысяч решений. И только одно из них - верное! На это и расчёт!

- Хорошенькая пища для поиска...

- Корм для ума. Если, конечно...

- Это ясно... Проехали... Тоже мне - Эдисон!

Я продолжаю:

- Или, скажем, как зависит урожайность пшеницы в колхозе Ильича от размера озоновых дыр над Антарктикой?

- Или, скажем, чего будет стоить Меллу Гибсону недостаточное для жизни евглены зеленой содержание кислорода в водах озера Чад?

- Но это ведь повсеместное изучение всех составляющих всей жизни на планете?! Слежка КГБ!

- Да, тотальный аудит жизни, ее полная квантификация. До последнего гена.

Но это же абсолютный бред! Нельзя ведь...

- Жизнь уже давно разобрана на кирпичики, нужно их только сосчитать, упорядочить и выстроить из них Храм. Пирамиду жизни!.. Иисус на вершине, а вокруг - совершенство... Блеск!

- Утопия.

- По крайней мере, можно строить виртуальную модель такой жизни. Для этого и придумана эта игра.

- Да, недурно, - соглашается Лена.

- Да, умно... И очень серьезно. Игра стала тестом для оценки качества личности во всех сферах деятельности человека. Вскоре она стала столь популярна, что затмила все известные игры на свете. Она удовлетворила все человеческие страсти: войны, наркотики, погоню за богатством, казино, секс, охоту, спорт... Ведь для человека нет ничего интереснее, чем удовлетворение жажды собственного совершенства. Сравнить себя с Самим Иисусом - что может быть выше, слаще и благороднее?!

Вот такая получилась игра. Как сама жизнь. Игра принесла в мир новый стиль жизни, моду на совершенство. Это был перелом в сознании...

- Ну вы, конечно, надо сказать, - говорит Лена, - и замахнулись...

- Ага! Но игра игрой... Теперь каждый старался работать над собой.

- Да, что будем делать с миром?! - восклицал султан. - Как его изменить, как улучшить?..

- Тебе-то зачем? - приставал к нему Вит.

- Но как ты не понимаешь, - возмущался тот, - он же болен, умирает жизнь...

Даже Жора удивлялся прозрению друга:

- Мне хочется плакать.

- Я так ждал этой минуты, - радовался султан.

- Что же делать? - спросил Юра.

- Изменить мозги!

- Как? Укол в мозг гена мудрости? Вставить новые? Как?! Пересадка мозга?!

- Чушь собачья! Пересадка сердца, чужого лица, чужих мозгов - это же двадцатый век.

- Так что же? Остается воспитание, образование, религия, вера в Бога?.. Девятнадцатый век. Но халва не станет слаще только от того, что...

- Не станет. Значит...

- Значит что?

- Менять корень. Стержень, кость, основание... Менять гены! Тем более, что только семь-восемь процентов генофонда человека используются в его жизни. Остальные - молчат. И среди этих восьми процентов только 223 гена по настоящему человеческие. Гены - это 90 процентов породы человеческой и только 10 процентов личности определяется воспитанием.

- Не знаю, не уверена.

- Это гибельные слова. Разве могут быть сомнения? Жить так, как до сих пор жило человечество - это война против самих себя, самоуничтожение.

- Вот-вот, - вмешался Жора, - человечество нуждается в очеловечивании! Джо, расскажи ты им, - обратился он к Джону Зерзану, - просвети...

- Ах, устал я, - улыбнулся Джо, сняв очки и привычно взяв свою короткую бородку в кулак.

- Нельзя уставать, - улыбнувшись, сказал Жора, - расскажи, расскажи им о своем примитивном человеке нашего будущего. Это же житель нашей Пирамиды?

Джон промолчал, надел очки и внимательно посмотрел на Жору.

- Хорошо, - сказал он, - что хоть ты это понимаешь.

- Что он понимает? - спросила Ната.

- А то, - сказал Джо, - что нам нужно как можно скорее вернуться в каменный век.

- Да?! Зачем же? Ты шутишь!

- Чтобы снова научить людей умению делиться, - тихо проговорил Джон, - чтобы это стало основной ценностью людей: делиться и отвергать иерархию. На это способен только каменный век.

- Ты открываешь нам Америку!

- Наши предки, - продолжал Джон, - не знали организованного насилия, им не нужны были никакие новые технологии, они не меняли орудий труда в течение миллионов лет, не знали таких явлений, как накопительство и обжорство, стяжательство было противно их природе, они были просто...

- Дикими, - сказала Света.

- ...они были настоящими людьми, а не животноподобными существами.

- Правда?

- Ага, - сказал Джон, - их потребности были полностью удовлетворены самым необходимым, они не были бедны, хотя ничего не зарабатывали, не копили впрок, они и жили дольше нас... Наша цивилизация просто античеловечна, а зеленая технология - просто дурь человеческая. Жить и двигаться нужно в сторону Каменного века. Сегодня же никто, ни один самый влиятельный политик, ни самый богатый бизнесмен не в состоянии обуздать падение нашей цивилизации в бездну ада.

- Откуда ты знаешь?

- Все эти политические системы, все эти партии и прочее надуманное дерьмо являются абсолютными импотентами в преобразовании современного мира.

- Верно-верно, - сказала Юля, - продолжай-продолжай.

- Наши нужды никогда не будут удовлетворены, хотя мы и набиваем мешки деньгами, а дома - совершенно не нужным для нормальной жизни новейшим оборудованием и модным тряпьем.

- Откуда ты все это знаешь? - снова спросила Светлана.

- Знаю, - сказал Джон, - и вот еще, - он взял со стола свою книжку «Бег в пустоту» и протянул Свете, - вот... почитай.

- И вот, - сказал Жора, - почитай и эту...

И вручил Светлане еще одну книжку - «Экономика Каменного Века».

- Ух, ты, - воскликнула Света, - вы такие книжки читаете!

- И пишем, - сказал Жора, - и пишем...

- Можно я дам Переметчику? Почитать...

И тут уже Иван не выдержал:

- Свет, - сказал он, - не смеши людей. Подари ему лучше фломастеры для раскрашивания картинок. Он же читать еще не научился.

- И уже не научится, - с грустью добавила Татьяна.

- Что вы, что вы, - заступилась за Переметчика Света, - он уже перестал ковыряться пальцем в носу.

- А в паху пальчиками перебирает? - едко спросила Лиля.

- В паху?! - удивился Джо.

- Зачем? - спросила Хелена.

- Не могу отучить, - с сожалением сказала Светлана, - уже говорила ему говорила... Даже мазала горчицей... И пока еще обкусывает ногти... Зато не курит и уже не сосет кончик воротника рубашки!

- А что сосёт?

- Соску...

 

Глава 9

Итак, что же это будет за мир? Апостолы росли быстро, поэтому требовалось срочно отвечать на главный вопрос бытия. На земле уже был Золотой век, во всяком случае человечество помнит такое устройство. Как тогда было? Ответить трудно. Можно ли смоделировать Золотой век, не зная посылок на его структуру. Людям, говорят, было хорошо, было здорово. Атланты, лемурийцы или как их там называли были довольны всем. Ни партий, ни забастовок, ни восстаний, ни революций... Скука серая? Никаких потрясений. Террор? Но зачем и кого терроризировать? Наркотики? Но они упивались живой жизнью. Войны?.. Борьба за власть не имела смысла, потому что за трон царя не боролись, не травили соперников, не убивали... Не было предвыборных битв между соперниками, никаких «стенка на стенку». На трон царя упрашивали воссесть самого достойного, увещевали, соглашаясь быть подвластным ему, как былинка ветру, но и не суля сладкой жизни. Царь, если вдруг соглашался взлезть в царское кресло, брал на себя труд управлять государством, не получая взамен никаких привилегий. С его стороны это была жертва. Но все эту жертву ценили. И боготворили царя. Говорят, что так было. Кто знает? Что если это только выдумка фантазеров-мечтателей. Но ведь это пришло кому-то в светлую голову! Это - было прекрасно. Говорят, Платон тоже придумал свою Атлантиду, чтобы удивить человечество новым стилем существования, чтобы там, в этой стране чудес могли жить без оглядки на мнение соседа такие узники совести как Сократы, как... Кого еще вспомнить, близкого по духу к Сократу? Не знаю. Не помню. Такие как Иисус. Как Мухаммед, как Будда... Конфуцианцы и даоисты, и зороастрийцы, и Заратустра? Наверное. Вот кого следовало бы клонировать в первую очередь, вот кто бы мог стать родоначальниками новейшей эры. Кто нам мешал это сделать? Никто. В чем тогда дело? Страх? Да нет. Просто нужно было пройти этот путь: от простого смертного до сверхчеловека. Можно было бы и от самых простых, но мы взяли, самых, на наш взгляд, выдающихся, самых избранных, знаменитых, успевших оставить свой след на земле. С ними - проще. Проще лепить шедевры из глины, чем из золота. Мы ведь замахнулись на то, чтобы род человеческий, люд, серый, мелкий, злобный и завистливый люд поселился на земле, как на Небе. Совершенство - штука архитрудная, и совершенствовать человека далеко не легко. Правда-правда, святая правда - архитрудно, сверхтяжело. Это - проверено, это закон, аксиома. Да это и так понятно... Царство Божие, одним словом, вот что должно стать предметом наших вожделенных мечтаний. Но за что ухватиться? Законы Божии, заповеди Христа? Да! Дадада! Но если понятно, что такое дебит и кредит, что такое валовый продукт, если известен эквивалент стоимости труда столяра, мясника и торговца рыбой, то какую экономику мы должны развивать в царстве духа? Сколько стоит совесть? А благодарность, а честь? А сколько стоит любовь? Какая цена добродетели? И другие вопросы... А ведь надо и есть. Ведь не духом единым жив человек. Так-то, так-то, да, так. Так! Вот и оказалось, что строительство государства, особенно сверхгосударства и особенно Града Божьего - это прецедент. Ну, какой там коммунизм с человеческим лицом, ну какая там рыночная экономика с осклабившейся звериной мордой? Никакая экономная экономика нас не спасала. Никакие базисы и надстройки, ни ни ... Даже самые отчаянные кризисы не могли для нас стать благодатным полем для внезапного пышного расцвета экономики и ураганного роста валового продукта.

- Ты пойми, - сказал Жора, - ты только взгляни на этих... нынешних, сегодняшних! Ведь пришли дикие... Это же ковровая бомбардировка невежества и скупердяйства, да-да - неистовой немыслимой нещедрости. По нам прошлись танки, танки и асфальтоукладочные катки...

- Тогда что же? - спросил я.

- Мера. Мера всего во всем. Запомни и это: мера - всему голова! Да-да, как в Каменном Веке!

А пока нужно было придумать страну, заселить ее смелым народом веры и посеять первые зерна духа. Структурировать жизнь. Создать для нее кристаллическую решетку, матрицу. Когда есть структура, есть кристалл, алмаз жизни и ты можешь его ощутить кончиками пальцев, шлифовать его, править на оселке своих чаяний, ты легко растишь бриллиант, да-да, растишь бриллиант, камень жизни, сверкающей как бриллиант. Подбираешь потом для него оправу, подбираешь по цвету, по вкусу и запаху... И живешь в нем... В этом бриллиантовом мире. Ты его хозяин и раб.

Нас привлекла матрица жизни в форме египетской пирамиды. Мы старались отказаться от всего, чем кичится наша цивилизация.

- Сейчас трудно не попасть под колеса прогресса.

- Невозможно. Мы, конечно, взяли и компьютер, и ген, и атом... Без этого сейчас никуда. Но взяли во благо...

- Я давно хотела тебя спросить... Расскажи о...

- Слушай, слушай же!.. Смотри...

 

Глава 10

Ее Венеция!..

Три дня подряд мы, что называется, не вылезали из гондолы. Юля готова и ночевать в гондоле. Здесь не до рассказов! Уши заняты слушанием плеска воды. Вечером в китайском ресторанчике к нашему столику подходит француз. Он усаживается рядом с нею, не обращая на меня никакого внимания, ровным счетом никакого. Говорят они по-английски, она даже не представила нас друг другу, я слушаю их, не пытаясь вникнуть в суть разговора, потом встаю, оставив их наедине, и иду к бару, не теряя ни на миг их из поля зрения... Только раз она, слушая француза, повернула лицо в мою сторону и, словно успокоившись, поправив левой рукой прическу, стала снова слушать француза. Коктейль, который я заказал, был отвратителен. Во всяком случае, я тянул его через трубочку, казалось, бесконечно долго. Когда француз ушел, она встала и подошла ко мне.

- Пойдем? - спросила она.

- Хочешь выпить? - спросил я.

- Охотно...

Мы уже лежали в постели, когда зазвонил ее телефон.

- Выключи, - попросила она.

Весь следующий день мы снова бродили по городу. Она ни словом не обмолвилась о французе, а телефон уже не звонил. Не знаю, почему я назвал его французом.

А Париж мне понадобился на какой-то час-полтора - неотложное дело! Но мы не улетели ни на следующий день, ни послезавтра... Мы бродили по знакомым мне улочкам, я рассказывал, а сам думал о том, как вот так же, не спеша и с огромным наслаждением, я бродил здесь совсем недавно, прошло каких-то три года или, может быть, пять, я бродил здесь с другой женщиной, которая тоже была в меня влюблена.

- Ты говоришь так, - сказала Юля, - будто был здесь только вчера.

Я тоже думал, что люблю ее, нет-нет, я любил ее, до последней минуты...

- Рано или поздно, - сказал я, - ты всегда возвращаешься туда, где однажды был счастлив.

- Да, тебе звонила некая Йоко. Кто это?

- Это ружье, которое уже не выстрелит.

- Ты можешь сказать хоть слово? - злится Юля.

На это я снова молчу.

А вскоре нам понадобился Рим. Рим, Рим, Рим... Великий могучий вечный Рим... Первый! Юле нравилось срываться с места вдруг, через час или два, бросив все, к чему успела привыкнуть, новые места, новые впечатления, голуби на площади, не дающие прохода, чопорная стража Ватикана...

Встреча с Папой меня не разочаровала, но и не изменила моего представления о путях совершенствования. Папа признал Пирамиду, да, слушал мой рассказ с нескрываемым любопытством, спрашивал, уточнял, кивая или заглядывая мне в глаза, иногда останавливался и, словно выискивая нотки фальши в музыке моих слов, щурил глаза и ждал, ждал, когда же прозвучит эта злополучная нота, и когда она-таки звучала, самодовольно улыбался, мол, вот, вот тут-то зацепка, дескать, как же вы преодолеете, как осилите в человеке это самое скряжничество, это самое скупердяйство - его жадность, его зависть, мол де, никому это еще не удавалось...

Я рассказывал... Он слушал, слушал... Затем, коротко простившись с нами, ушел.

- Ну что, - спросила Юлия, - думаешь, он признал?

- Думаю, что он думал о Великом Инквизиторе, - сказал я.

- Я тоже о нем подумала, - призналась Юля и улыбнулась.

Затем были святые места Петра и Павла, Колизей, Via Appia antica... Затем Венеция, ее Венеция, Палермо, Милан, что-то еще, все второпях, проездом, бегом... Наутёк...

- Ну, - спрашиваю я, - кто же тогда выиграл?

- Я проиграла, - радостно сообщает Юля.

Проигрыши ее еще не смущают. А что по поводу проигрышей говорит Конфуций? Этого я вспомнить не мог.

Тогда в Дели, был уже вечер, за мной увязались два индуса, мне пришлось налысо остричься. Это был последний, как мне показалось, спасительный шаг - стрижка под ноль. Я до сих пор не могу дать объяснения этому решению: стрижка налысо, золотисто-зеленоватая мазь на кожу лица, чтобы не отличаться от окружающих, и эта одежда - не то простынь, не то портьера через плечо, да - сандалии, браслеты на запястья... Вынужденная мимикрия. Когда потом я увидел себя в зеркале, опасность была уже позади, я смеялся до колик в животе: вылитый Джавахарлал Неру! Я сам себя не узнавал, не то, что какие-то индусы...

Этот смех спас мне жизнь.

Она никогда не видела меня стриженным под „нулевку».

- У тебя череп кроманьонца, но никак не Неру!

- Кроманьонцы дали миру человека разумного, а он уж на выдумку хитер.

- Ты так и не сказал мне своего мнения о потлаче, - говорит Юля. - Что ж до Конфуция, то он создавал свое величие, отдавая. Он благодарил каждого, кому мог хоть чем-то помочь!

Ее щедрость, я заметил, жила в каждом кончике ее славных пальчиков.

- Ты, в конце концов, можешь со мной поговорить? - снова наседает Юля. Она уже не выносит моего длительного молчания.

- Да сколько угодно!

- Ба! Да у тебя есть язык! Говори же!..

Я только улыбаюсь. Мне кажется, всё давно уже сказано.

Если не думать о белой вороне...

О Тине...

- Ээээ, - говорю я, - знаешь...

- Да ладно, - останавливает меня Юля, - не старайся ты так.

Я стараюсь только молчать.

 

Глава 11

И вот апостолы выросли...

Первым - Ленин!

Мы просто диву давались его способностям, эрудиции и возможностям. Он творил чудеса. И не только Ленин. И Соломон, и Македонский, и даже Аа, поразивший всех тем, как он играл в хоккей. А какие стихи писал Чемберлен! Этот афроамериканец... Удивлял и Эйнштейн: лепил из глины воробышек и бросал в небо - фрррр... А Цезарь, как не странно, подружился с Сократом. Особняком держался только Конфуций, а Леонардо да Винчи был без ума от Анжелины Джоли:

- Теперь и ее улыбка перевернет мир! Эти губы...

Надо сказать, что Эхнатон не очень-то настаивал на едином Боге. Дело все в том, что о Боге, как Едином и Всевластном Творце вообще говорили мало. О Нем не принято было говорить просто так, всуе Его имя никогда не произносилось. Им незачем было к Нему обращаться, так как они твердо знали, что живут у Него за пазухой, и в любой момент будут согреты Его ладонями. Среди них не было ни христиан, ни буддистов, ни мусульман, ни иудеев... Они ведь не знали никаких разделений. Если Он один, то какие же могут быть разделения? И Иоанн-Павел разделял эту точку зрения. Он вообще всегда был за единение и единство. И, кстати, был одним из лучших игроков в покер.

- В покер?

- Он был азартнейшим игроком. Между тем, это новое сообщество, этот новый народ, необходимо было организовать в новую страну, государство, каких свет еще не видел. Пришло время населять город горожанами, а страну гражданами. Наш султанат...

- Интересно было бы понаблюдать за ними. Как они росли?

- Как грибы! Сегодня они бегали в трусиках, а назавтра подавай им уже джинсы, платья...

- Это невозможно представить.

- Да-да, так и было... Парней стригли каждый день, а девчонки отрастили косы... Поскольку сначала были города-государства, точно так, как в старые добрые времена, нам не пришлось ничего выдумывать. Иерархическая организация власти была крайне проста: лидер - посредник - народ. И эта организация была, конечно, условна. В Пирамиде, как и предполагалось, должна царить абсолютная свобода выбора стиля жизни, полная демократия... А выбор определялся желанием быть счастливым, реализовать свой геном в полной мере.

План был таков: наполнить город людьми, как сосуд влагой. Их выпустили из питомников и предоставили полную свободу действий. Вскоре колонии клонов, как кораллы покрыли поверхность нашего архипелага жизни. Пирамиды, пирамиды... Тут и там... Не успел наш фараон встать на ноги, даже еще ползая по пляжу, стал лепить из песка пирамиду.

Город ожил, ожил...

- Город? Только один город?..

- Нет же, нет! Я имею в виду Пирамиду. Уже Пирамиду. Городов было множество, целая сеть небольших городов... Скажем, Астана! С Норманном Фостером тут уж мы постарались! Надо признать, что Назарбеков, да-да... Нурсултан - человек будущего! Без его яркого и горячего участия нам бы никогда не удалось воплотить здесь идеи нашей Пирамиды! Да! Дом мира и согласия, объединивший все религии мира и единый народ... Ассамблея народа! И вот что еще важно: единение душ, единство духа! Впервые на Земле! Назарбеков, и об этом надо кричать на весь мир! один из немногих правителей осознал важность генома! Я был в восторге от понимания и признания! Надо же! И не могу до сих пор назвать еще кого-либо, так глубоко понимающего нашу идею. Город ожил... Зашумели деревья, зажужжали кондиционеры, зашевелились на окнах занавески, засветились, засверкали брызги фонтанов и улыбки прохожих, пробудились к жизни запахи, запрыгали по стенам солнечные зайчики... Как будто все разом пробудились от спячки, поднялись из мертвых... Это была Антипомпея. Скажу вот как: это была воплощенная добровольная простота! Гениальная простота жизни! Мы были свидетелями Возрождения Феникса. И все знали что нужно делать, все были при деле и очень заняты и работоспособны. Дело влекло, требовало усилий и жажды познания, совершенствования... Такова власть хромосомы. Геном знал, где ему лучше и спешил реализоваться в сфере хлебовыпечки или парикмахерском деле, кто-то стал поэтом, кто-то бухгалтером. Не было только военных, милиции, силовых структур, хотя были и Спартаки, и Цезари, и Наполеоны, и Гитлеры... Правда, с Гитлером не все было гладко.

- А что, правда, Спартак стал художником? - спрашивает Лена.

- А Сципион, ты будешь смеяться, Сципион с самого мала объявил себя королем шахмат. Каспаров не выиграл у него ни одной партии.

Лена просто поражена:

- Какой Каспаров? Вы и его клонировали?

- Нет-нет - Гарри. Гарик Каспаров. Он со всем своим прямодушием был искренне восхищен Сципионом. Они оба были счастливы. Рыба ищет где глубже, а наши - где счастье по биофидбеку. Интуиция и любопытство сделали свое дело, каждый получил то, что хотел...

- Гарик проиграл, видимо, потому что...- предполагает Лена.

- Да, как только ты прилепляешься, примазываешься к власти, ты уже в проигрыше. Ты - вляпался! Все рыло в грязи! А значит - проиграл. Не так ли?..

Вот такая получилась компания... А вот Наполеон...

- И Атлант женился на Нефертити?

- С Лениным была уйма проблем. И с Наполеоном. Мы прилетели...

- Ленин же умер!.. - недоумевает Лена.

- Да, ему повезло. Умер первый, тот, пробный, но был же второй... И седьмой, и семнадцатый... Да!

А вот Наполеон... Меня привезли...

- Что Наполеон? - спрашивает Лена.

- Меня поместили...

Тина вертит в руках неразлучный свой телефон, ей должны позвонить...

- Слушаю, слушаю, - говорит она, - я тебя слушаю.

А я ведь знаю, что слушает она только телефон. Важный звонок.

- Важный звонок? - спрашиваю я.

Она кивает. Говорит:

- Куда поместили?

- Мне, - говорю я, - предоставили лучшие апартаменты, белы-белые... Как... Салатовые и палевые оттенки... Тихие, мирные тона...

Лена кивает, мол, прекрасно, что дальше?

Она усаживается поудобнее, сидит молча, мучая телефон.

- Что дальше-то? Где это было?

- Ой, знаешь... эти хилеры... На Филиппинах!

- Киллеры?

- Эти филиппинские врачи, которые режут без ножа, хотели проникнуть... Ну, ты знаешь, как они лечат!

- Знаю...

- С брюшной полостью - это ясно. Тут можно замылить мозги. Можно целую руку просунуть в брюхо и вытащить кусок лишней кишки или желудка... С печёнками-селезёнками - это ясно. Но они хотели проникнуть в мой мозг... Руками! Думаешь я дамся?!

- Нет!

- Так вот в тот же день, вечером, уже ближе к двенадцати...

А вот и звонок!

- Да, - говорит Лена, - да! Да... да... да... Конечно-конечно! Да-да-да... Обязательно!.. Не вздумай! Да! Конечно, да! Я же сказала... Да!

И ни одного «нет».

И вот телефон летит на сидение кресла. Молчит!.. Лена всё ещё там, в телефоне, поэтому я тоже молчу. И вот глаза её обнаруживают меня снова.

- Да, - говорит она ещё раз, - я слушаю. Так куда там тебя запроторили?

- Филиппины, - говорю я, - хилеры... Они хотели пролезть сквозь мою черепную коробку...

Лена смеётся. Это признак того, что ей удалось уговорить телефонного собеседника. Кто это был? Не всё ли теперь мне равно? Лена просто хохочет:

- Они не знали, с кем связались!

- Часы ещё не бабахнули полночь, - говорю я.

- Да, - всё ещё смеясь, - говорит Лена.

Я любуюсь её улыбкой! Жду.

- И вот представь себе вот что, - продолжаю я, - я пытаюсь в этом сам разобраться, не привлекая пока... Я даже тебя не хотел посвящать...

- В чём разобраться?

- Приходит вдруг и садится напротив...

- Кто и куда приходит и зачем садится? - спрашивает Лена.

- Знаешь, это такая тёмная штуковина... Я даже не знаю, стоит ли тебе... Ладно - рискну. Только не суди строго...

- Рест...

- О'кей... Слушай же, слушай... Кто бы мог... Я поясню... Всё дело в том, что...

- Ты рассказывай, я пойму, - настаивает Лена.

- Наполеон, - говорю я.

Хорошо! Раз ты настаиваешь... Что ж!.. Тебе и расхлёбывать!

- Приходит и садится...

Теперь тишина. Молчание.

- Иииии... - говорю я.

- Стоп! - говорит Лена.

Пауза.

Лена щурится, всматривается в мои глаза, что-то тихо бормочет.

Ты же настаивала, думаю я, так теперь имей терпение выслушать.

Лена словно читает мои мысли, кивает, мол, ладно, говори.

Я говорю:

- Ну, кто бы мог подумать, что сам Марат, говорит Наполеон, съест дохлую собаку? И где? Какое-то забытое богом Тарутино! Язык отказывается произносить, а мозг просто вянет, не в состоянии принять это!..

Император в ярости отстраняет руку полкового врача:

- Оставь же меня!

- Наполеон? - спрашивает Лена.

Я киваю: Наполеон!

Ссадина на скуле уже не кровоточит, так что нет нужды ею и заниматься. Наполеон просто взбешён, он мечется по моим апартаментам из угла в угол, то и дело хлопая себя ладонями по бедрам, словно подгоняя себя. Куда он торопится? Чем он прогневан? Ниточка корпии, прилипшая к ссадине, развевается как маленький победительный флаг, словно император звал за собою полки, а огонь свечи, вздрагивая, пугливо прижимается к огарку, ища у него защиты от разъяренного хозяина.

- Где же он, где он? Почему его нет до сих пор?

Вопросы повисают в воздухе дамокловыми мечами...

Кого ждёт император? И какую весть ему должны сообщить?

Наконец, входная дверь, заскрипев, отворяется, пропуская долгожданного гостя... Жора, не оглядываясь, произносит:

- Наконец-то...

- Жора? - спрашивает Лена.

- Жора, - киваю я.

Снова пауза тишины.

- Наконец-то, - повторяет Жора и раскуривает свою трубку.

Всем становится ясно, что...

- Мне не совсем ясно, - говорит Лена, - что значит ваше «ясно». И кого же дождался твой император?

- Жора, - говорю я, - давно бросил курить, и вот... не удержался. А ждали они, и Жора, и Наполеон, ждали... Собственно, это уже и неважно. Всё дело ведь вот в этой самой ниточке корпии, прилипшей к ссадине... С неё-то... Вот она... Куда же я её запроторил?

- Так бы и сказал, - говорит Лена, - теперь-то понятно! Ладно. Не ищи. Верю. Теперь понятно.

- Ага, вот она! - восклицаю я, - чёртова корпия... Нитка как нитка...

Что понятно?

- А эти хилеры так и не смогли, - говорю я, - установить диагноз. А кто бы мог? Ты веришь, что кто-то там понимает что-нибудь в моём мозге? Нет ну, ты скажи, ты можешь в это поверить?

- Никогда! - говорит Лена.

- На, держи! - говорю я, предлагая корпию Лене.

- Зачем?

- Чтобы поверить.

Лена встаёт и идёт к окну.

- Ладно, - говорит она, - верю. Спрячь! Ещё пригодится.

- Думаешь?

Лена закуривает. Думает.

Вот такая история с ниточкой!

Затем я снова рассказываю ей о нашем городе, о Ленине, о Папе, о художнике Спартаке... О Наполеоне - ни слова. О нём и так уже насказано- наговорено...

- Слушай, ну, а Шекспир, - спрашивает Лена, - его сладкозвучность и медоточивость по-прежнему...

- А как же: «Моя любовь к любви есть лишь любовь к пониманию любви».

- Да-да...

- Это Тициан и Рубенс в своем жанре.

- Рест, - не унимается Лена, - а вот этот ваш Лео, Леонардо да Винчи... Чем он вам открылся еще? Что еще выдающегося вы в нем нашли?

Это вопрос на засыпку: а, действительно, - что? Я думаю.

- Я думаю, - произношу я уверенно, - что вот что...

И непроизвольно чешу левой рукой свой затылок.

- Думаю, - затем говорю я, - что вся гениальность нашего Лео заключается в том, что он раскрыл нам всю тайну своего, так сказать, родителя. Его можно было слушать часами. Сутками!.. И...

- Да. И в чем же та тайна?

- Он распечатал язык картин.

- Язык?

- И не только картин. Как ты по буковкам читаешь своего любимого Лермонтова, так и мы теперь, глядя на его «Мадонну в скалах» или «Тайную вечерю» можем читать историю христианства. Ну, и ты же знаешь эту историю с указательным пальцем, упирающимся в небо! Его последняя работа «Святой Иоанн Креститель»...

- Да-да, - говорит Лена, - знаю-знаю...

На секунду задумывается, затем:

- Интересно, чем же кончилась история с Тиной?

- Она ещё не начиналась, - говорю я.

Лена недоумевает:

- Как?! А все эти твои опасения, все эти твои страхи и надежды?! И её стихи, и какие-то финифлюшки?! Ре-эст, поясни!

Ну, как тебе, милая моя, это пояснить? Это не просто история с Тиной. Это - история планеты! Так я думаю. А Лене говорю:

- Да ну её... эту Тину... С ней только проблемы...

- Какие проблемы?

Распечатывать эту тему о Тине у меня нет никакого желания.

- Да всё это, - говорю я, - мышиная возня... плод моего больного...

Как только речь заходит о моём, якобы, больном воображении, Лена тотчас меняет тему:

- И что же твой князь Альберт, - спрашивает она, - вы в Монако построили свою Пирамиду?

- А как же! Ты же сама могла вчера видеть...

- Ах, да!.. Ну, да!.. Видела-видела... Только знаешь...

И Тина тут же, на глазах, испаряется.

Но только на глазах...

Как у тех филиппинских хилеров!

А наполеоновскую корпию я сую в целлофановый пакетик и запечатываю - ещё пригодится...

 

Глава 12

К 2012 году заселили небольшой остров одними Эйнштейнами, другой - Шекспирами, а еще один, совсем крохотный - Ромео и Джульеттами, десять пар...

- Зачем?! Десять пар!

- Итак, мы выросли из коротких штанишек и вступили во взрослую жизнь. Оглянувшись назад, вслед за Чеховым я могу с сожалением заявить, что в детстве у нас не было детства. Я, конечно, имею в виду только наших героев.

- Да уж...

- И понеслись эшелоны... Наши кочевья были рассыпаны по миру...

Мы помнили, знали и отдавали себе отчет в том, кто есть кто. Я, Жора, Аня и Юра, а с нами и наша команда, поверившая в нашу идею построения новой жизни...

- И Юля!..

- Юля до сих пор... Да... История с Юлей требует... Если бы не ее от корней волос до кончиков ногтей самоотверженность и режиссерская способность собирать всех в цельную купу, подчиняясь одной идее, мы бы давно разбежались по своим честолюбивым тропинкам и увязли бы в грязи собственных страстей. Она вывела нас на широкую тропу света, дорогу для триумфального шествия. Мы и пошли по ней... Когда у партнеров нет ясности, прощай совершенство.

- Ты до сих пор о ней...

- Ее идея о том, что каждый ген имеет свою Пирамиду нашла реальное воплощение при строительстве новой жизни. Без этого мы бы не сдвинулись с места. Мы, примерившие и взявшие на себя роль, я не боюсь теперь сказать это открыто, взявшие на себя роль Бога, понимали, что дело, которому мы отдали лучшие годы жизни - сделано. Сделано, на наш взгляд, превосходно. Во всяком случае, достигнуто главное, найден ключ, know how - как! Как жить долго и дружно, как жить, радуясь и любя, не злясь, не завидуя... Жить в счастье!

- В счастье?

- В Пирамиде нет зла! Ему негде там спрятаться! Как ты можешь догадаться, визитной карточкой нашего города, как, впрочем, и в Рио-де-Жанейро, стала статуя Иисуса Христа, величественный монумент белого мрамора, венчающий гранитную пирамиду с полированными сторонами, установленную в геометрическом центре.

- Как называется твой город?

- Мрамор мы привезли из Греции, а гранит украинский.

- У вашего города есть название?

- Его не найдешь ни на одной карте, ни в одном справочнике.

Названия радиальных улиц - самые разные и простые: Красная, Оранжевая, Желтая, Зеленая... По цветам радуги. Эйнштейн жил на Синей, а Соломон с Суламифь - на Розовой. Это шестая по счету улица, дом номер 6, квартира 6. Три шестерки, дьявольское место... Семь радиальных улиц и семь окружных: первая и т.д.

- А у вас были?..

- Полно! Да, у нас много всего до смешного простого, просто первобытного. И знаешь чего еще у нас огромное множество - тишины. Тишины у нас - море...

- Тишина сейчас на вес золота.

- Пирамида знаменательна еще и тем, что в ней не нашлось места слову «прощай».

- Ты говорил. Ты хочешь сказать, что...

- Да. Это безнадежное горькое слово так и не было востребовано, и ни разу здесь не прозвучало.

- Поразительно! Но это значит...

- Да. Просто не нашлось повода.

- А скажи, - спрашивает Лена, - с Папой у вас что-нибудь получилось? Ватикан вы преобразили в свою Пирамиду?

- Хм! А то!.. Ты же сама могла видеть: Папа ушел в пустыню... Образно говоря...

Лена только качает головой: невероятно!

Да я сам пока ещё не уверен: этого не может быть!

- Чего? - спрашивает Лена.

- Ну, - говорю я, - сама знаешь... И вдруг (надо же!) произношу, декламирую:

«Нет тебе имени, нет на тебе креста. Русла любовей ломают изгиб рек. Время расставит вехи, забудет страх. Выступит соль поверх затворённых век».

Лена слушает.

- Страшно, - спрашивает она, - до сих пор страшно? Страх не забывается?

- Какой страх? - спрашиваю я.

Я всё-таки надеюсь, что «Время расставит вехи»... Но и страшусь пока ещё.

- Какой страх? - снова спрашиваю я.

Лена смотрит на меня, не решаясь сказать, затем решается:

- Тот, что требует соли... Поверх затворённых век.

Требует соли - как она это точно подметила!

- Ты о чём? - спрашиваю я.

«Поверх затворённых век» - это как... Что это - приговор?!

- Давай уже свои блинчики, - весело говорю я, - или что ты там налепила!

И - разве «нет на мне креста»?

Я даже беру бережно двумя пальчиками свой золотой крестик, болтающийся на моей шее уже лет сто, отстраняю его от волосатой груди, любуясь, смотрю... Затем коротко целую...

- И мёд, - кричу я Лене, - и мёд свой тащи! Я буду с мёдом!..

Блинчики с янтарным медом и с чаем из морошки - моя слабость...

- Ааааааааа!.. - я не ору, как это обычно бывает, а тихонько кричу, - аааааааа!..

Пальчики оближешь!

Какой страх, какая соль?..

Приплелась к нам эта Тина...

 

Глава 13

- Тогда в Дубае, - говорю я, - мне удалось встретиться с руководителями проекта. Я рассказал о Пирамиде, и все они в один голос заявили, что готовы на этих искусственных островах строить Пирамиду.

- Правда?!

- Да, - говорю я, - эти три острова в Персидском заливе, и Jumeira, и Jebel Ali и Deira, входящие в проект The Palm компании Nakheel, получили статус самых крупных в мире. Они выполнены в форме пальм и надежно защищены от водной стихии искусственными барьерными рифами.

- Новая Атлантида? Кто же там будет жить?

- Уникальные острова отчетливо видны из космоса. Их называют восьмым чудом света.

- Я никогда не была в космосе, - говорит Юля.

- К сожалению, - говорю я, - часть объектов уже продана, и цены на недвижимость в Дубае растут с каждым днем.

- Кто же эти счастливчики?

- Я надеюсь поселить там наших апостолов.

- Среди этих толстосумов?

- Апостолы Иисуса шли в такой же жестокий и жадный мир.

- Это же бешеные деньги!

- Да, проект предполагает строительство вилл, отелей, торговых центров.... Бухты у каждого острова будут вмещать по 150 обычных и 50 океанских яхт...

Юля в восторге:

- Я бы тоже не отказалась...

- Первый на Ближнем Востоке океанариум.... Каждая вилла расположена на участке с собственным бассейном и пляжем и представляет собой строение в два-три этажа с 5-6 спальнями. Всего в оформлении вилл использовано 35 различных стилей.

- Я тоже хочу там жить, - говорит Юля.

- Цена такой виллы составляет в долларах от 1,8 до 2,2 млн.

Цены на виллы Юлю не интересуют.

- Как же твои апостолы смогут там жить?

- Сегодня, - говорю я, - стало ясно, как день, что ту или иную черту чьего-нибудь характера, Жориного, например, определяет не один фрагмент ДНК, а многие, разные ее участки.

- Это что-то меняет в нашем к нему отношении? - спрашивает Юлия.

- Жорина улыбка - это результат работы множества его генов. В этом трудность...

- Трудность?

- Уже открыты «гены предпринимателя», «гены сорвиголовы», «гены сексуальной страсти»...

- Гены оргазма, - подсказывает Юля.

- Да...

- В чем же трудность?

Я затрудняюсь с ответом:

- Ты не знаешь, где моя синяя ручка?

- Ты ни словом не обмолвился о встрече со своим Ринпоче.

- Представь себе: он провел трехлетнее затворничество в диких горах западного Ладака.

- Диких?

- Абсолютно!..

- Он принял твою Пирамиду?

- Они с Далай-ламой чем-то похожи.

- Так в чем все-таки трудность?

- Только начитка Ваджрасаттвы тянется до трех лет. Это сто тысяч мантр. Это очищающий канал. Очищает от омрачений, кармических наслоений и таких отвратительных качеств, как злость, зависть, ненависть...

- И невежество.

- Да! Это важно: и невежество! Зеленую Тару в Тибете и Гималаях называют целительницей очищающей прежнюю карму.

- И жадность?

- Жадность?! Жадность конечно! Жадность в первую очередь!

- Ты до сих пор живешь своим прошлым?

- Перевал Тары 5660 метров. Это самая высокая точка обхода вокруг Кайласа, где разрушается старая карма.

- Ты до сих пор не можешь забыть?

- Что?

- Почему ты не взял меня с собой?

- У тебя нет такого прошлого.

Не заступить за черту - вот что важно, думаю я. Та - заступила. Та не только переступила черту, та пересекла ее, не задумываясь, как танк пересекает траншею врага. Не задумываясь и без оглядки. Та ее перечеркнула, черту, за которой разверзлась бездна... Она разорвала нить взаимоненасыщения. И теперь эту нить - не соединить. Я не помню, почему вдруг я снова вспомнил ее - ту, кто до сих пор не дает мне покоя.

- О чем ты думаешь? - спрашивает Юля. - Снова о ней?

Она просто читает мои мысли.

- Видимо, жадность, - говорю я, - да, теперь это стало особенно очевидно, ее жадность... Да, чересчур жадная, чтобы быть счастливой, она так и не смогла...

- Жадная... Чтобы быть счастливой?

- Именно: чтобы стать счастливой! Я бы мог понять и принять ее экономность, излишнюю бережливость или оправданную заботу о завтрашнем дне... Мог бы объяснить ее обоснованную обстоятельствами расчетливость... А тут - обыкновенное банальное скупердяйство, беспримерная животная жадность! Явная, яркая, если хочешь - яростная! Необъяснимая и ничем не оправданная! Это даже не обсуждается. Здесь точка. Ведь если это уже случилось, жажду стяжательства и наживы, алчного собирательства сокровищ на земле, а не на небе, остановить невозможно. Мы ведь не должны быть богаче самого бедного, и каждый божий день должны упражняться...

- В щедрости!..

- Именно! Не надо лезть на пьедестал с пятаком в руке и орать нищему: «Держи, несчастный!». Мы должны быть благодарны этому нищему за то, что он есть, и мы, подавая ему, помогаем самим себе становиться щедрее и совершеннее.

- А знаешь, - говорит Юлия, - в каждом человеке заложена энергия добра, которая увеличивается, когда ты её отдаёшь. Конфуций...

- Знаю-знаю. Ты уже говорила. Ты своим Конфуцием уже... Извини...

- Хм!..

- Юсь, - говорю я, - знаешь...

- Слушай, - вдруг взрывается Юля, - я запрещаю тебе...

Да сыт я уже, сыт твоими запретами! Своими запретами, думаю я, ты медленно режешь мне вены вдохновения и подрезаешь крылья, несущие меня к тебе же! Ты же знаешь - крылья любви!

И больше не слушаю ее:

- Ты не могла бы, - прошу я, - свою щедрость дарить не только всему человечеству, но и мне!

- Пс! Да please (пожалуйста, англ.), да, пожалуйста! Сколько угодно!.. Да, так вот Конфуций благодарил каждого, кому смог помочь, за то, что ему помогли проявить лучшие свои качества. Величие своё он создавал - отдавая.

- Вот! Вот-вот... Вот и мы свое величие должны...

Что на этот раз она хотела мне запретить, я не знаю.

- Ясно-ясно. В чем же трудность? - снова спрашивает Юлия.

О, Sancta simplicitas! (Святая простота! - Лат.)

Если бы я мог это знать. Эта болезнь ведь неизлечима испокон веков и, она смертельно опасна.

- Своим «Юсь» ты делаешь меня бесхвостой, - потом говорит Юля.

Ах, вот в чем все дело! Ладно... Но зачем ей все эти хвосты?

- А помнишь, - говорит Юлия, - нам тогда так и не удалось покататься в Дубае на лыжах?

Да, мы тогда едва унесли ноги.

- Да, - говорит Лена, - не любишь ты жадных.

- Не. Не люблю.

- А Тина ваша, - спрашивает Лена, - думаешь, способна расщедриться...

Меня просто бесит: как Лена может в этом сомневаться!

- Тут и думать нечего! - не ору, а просто выкрикиваю я возмущённо.

Сколько можно орать-то?! Да и что толку?

Тинина скупость меня потрясает: сколько я уже её знаю... я не просто потрясён, я - убит: ни одного тёплого слова в мой адрес! Лишь на днях я едва мог расслышать её колюче-обледенелое «молодец».

Да и то - во сне...

Кажется, во сне же?

Ха! Нашли щедрую... Держи карман...

 

Глава 14

Нам казалось, что человечество вот-вот протиснется сквозь узкое генетическое горло, что его золотоносный песок просеян через густое сито самого совершенства. Пыль ушла, осталась золотая крупа. Пена бурной жизни потихоньку спала.

И теперь у нас роскошные дворцы, предназначенные не для роскоши, великолепные арены, предназначенные не для утоления жажды страстей. У нас теперь богатейшие музеи и блистательные театры, величественные колокольни и роскошные храмы.

- И теперь?..

- Ну теперь-то... Теперь, конечно, все это в прошлом.

- Да. Да-да-да...

- Их предназначение зиждется на радости созерцания и молитвы. Но у нас нет никаких других желаний, кроме желания быть счастливыми. У нас нет богов... Меня охватывал ужас от того, что у нас появились размолвки. Там, где люди не умеют договариваться рано или поздно обязательно появляются развалины и руины. Вспомни Вавилонскую башню.

- Итак...

- Мы перешли к воплощению задуманного.

- Клоны великих?.. - спрашивает Лена.

- Великих и маленьких... Все это - для людей разумных, мыслящих, осознающих необходимость перемен и всеми жилами тянущихся к совершенству.

- Но сами-то вожди!

- Дело в том, что страна без лидера - не страна. Нет в мире людей такого сообщества, где бы не было вожака, лидера, царя или шаха, короля или президента, чья харизма сумела бы выковать...

- Каким же должен быть глава государства?

- Я же сказал: щедрым! Щедрым на жизнь! И царь, и король, и окружение, которое должно их играть, подражая каждому их слову и шагу, каждому телодвижению и движению мысли, должны быть бесконечно щедрыми на дела и поступки, дарить себя, и безропотно дарить себя людям, людям, начиная от самого нищего и ущербного, и убогого, и...

- Но откуда у вас нищие и убогие?

- Добровольная простота, соперничающая с нищетой, стала модой.

- Вот какие качества, - настаивала Юля, - мы должны похоронить навсегда!

- Интересно!

- Да! Гордость, высокомерие, тщеславие, гнев, грубость и невежество... Да! И жадность, и все новые грехи, о которых объявил Ватикан.

- Какие же новые?

- Непомерное однобокое богатство, насилие над окружающей средой, наркотики, аборты и контрацептивы и, представьте себе, - вмешательства в природу генома, да-да!..

- Но...

- А вот чем мы должны напоить, напитать, до отказа наполнить нашего вождя.

- Интересно!

- Да! Бесстрашие, благотворительность, самообладание, аскетизм, простота, неприменение насилия, правдивость, свобода от гнева, самообладание, спокойствие, нежелание выискивать недостатки в других, сострадание ко всем живым существам, свобода от алчности и неодолимая щедрость, доброта, скромность, стойкая решимость, энергичность, всепрощение, сила духа, чистота, отсутствие зависти и стремления к славе...

- Это же про Иисуса! - восклицает Лена.

- Верно! Все эти трансцендентальные качества присущи праведным людям, наделенным божественной природой.

Для меня уже стало привычным: слушаешь Юлю и в ее словах находишь то, что давно искал. Должен сказать, что тем немногим хорошим, что во мне еще сохранилось, я обязан ей, Юлии. Я всегда поражался: откуда в ней столько всего совершенного?! До сих пор поражаюсь.

- Только Юлии? - спрашивает Лена.

- Лен... Ты же знаешь: и Ане, и Юлии, и тебе... И конечно, тебе! И...

- И Тине, конечно! - говорит Лена.

- Да, конечно, конечно!.. Я мог бы перечислять...

- Ради бога!..

- И тебе в первую очередь!

Лена удовлетворённо молчит, улыбается...

- Ты не очень-то охотно последнее время рассказываешь о Тине.

- О тебе я могу говорить сутками!

- Льстец! Ах, какой льстец!..

Я это сказал искренне, искренне! Какой же я льстец?

- И вожди должны были жертвовать собой, как Иисус? - спрашивает Лена.

- Никаких жертв. Жертва Иисуса была ради процветания и утверждения веры. Она уже оправдала себя: вера состоялась. Теперь вера в Иисуса глубока и всемерна. Всемирна! Ей не хватает технологии воплощения Его Пути, не хватает формализации Его учения. И моды, да-да моды! Моды - как двигателя к совершенству. Мы не должны теперь чем-то жертвовать, мы должны научиться распознавать, различать, где плохо и где хорошо, где добро и где зло, где справедливо и несправедливо, где по совести, а где нет... И что есть Любовь! Различать количественно! Я повторяю: ко-ли-чес-твен-но! Квантификация Света - вот путь! Квант добра, квант справедливости, совести и Любви. Здесь зарыта собака Совершенства, здесь нужно копать Колодец Новой Жизни. Клад в кванте. И никаких, повторяю, жертв. Только животворное великодушие Совершенства! Сказано же: «Дух, только Дух животворит!..». С тех пор, как на земле появились строматолиты, по сути ведь...

- Кто появился?

- Только дух, - говорю я.

- Лекция, достойная Нобелевского лауреата.

- Все это расписано в моей книжице «Стратегия совершенствования».

- Я читала, - говорит Лена.

- Я знаю. Поэтому и повторяю только то, что там написано. Что же касается наших жертв...

- Да.

- ...то наш добровольный отказ от материальных благ - это и есть наша Иисусова жертва. Да, добровольная простота! Ведь мы не должны быть богаче самого бедного. Одним словом - абсолютный потлач!

- Да-да, ты это уже не раз говорил. Этот твой потлач...

- Правда?! Как раз здесь и должен быть применен твоим Homo sapiens'ом (Человеком разумным, - лат.) пресловутый принцип biofeedback - умение посмотреть на себя со стороны.

- Со стороны?

- И какое же, согласись, жалкое ничтожество мы порой там обнаруживаем, когда смотрим на себя глазами Иисуса!

- Где?

- Там, в себе.

- Недавно я вычитала у Бродского, что выбор вождя, лидера, человека, которому можно доверить правление страной, должен основываться не на его политической программе, как это распространено везде и всюду, а на знаниях мировой литературы, культурных ценностей...

- Мысль прекрасная! Ведь кино и литература, классная, конечно, умная литература и достойное кино, а не всякие там пустышки, которыми переполнены сегодня книжные прилавки и экраны телевизоров, классика, как никакой другой источник информации отражает желание, неутолимую жажду людей тянуться к свету. Вычеркни из истории России Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Бунина, Набокова и эта страна исчезнет с лица планеты.

- А сегодня...

- Да-да, ты права. Сегодня и вычеркнуть некого. Все, кто сейчас на плаву, будут вычеркнуты самой историей. Утонут, захлебнувшись блевотиной собственной жадности.

- Пожалуй...

- Тяга к справедливости всегда востребована. А глубокое знание жизненной мудрости Библии могло бы стать для лидера проходным баллом в поводыри. Как правила уличного движения для водителя. Нельзя брать на себя ответственность, пускаясь в путь за совершенством, и идти без знания тех правил, которые умные люди давно придумали путем проб и даже ошибок.

- Многие берут...

- Потому так блуждают, потому так живут. Воистину нет в мире ничего страшнее деятельного невежества.

- Что же изменилось на земле, - спрашивает Лена, - с тех пор, как...

- Ничего...

 

Глава 15

- Я вспомнила, - говорит Юля, - Фукуяма!..

Она повторяла изо дня в день: «Фудзияма... Что-то очень похожее на Фудзияму...». Я не мог сообразить, что она этой «Фудзиямой» хочет сказать. Наконец, она вспомнила: Фукуяма.

- Что «Фукуяма»? - спросил я.

- Ты читал его книжку о нашем будущем? Там...

- «Наше постчеловеческое будущее».

Я, конечно же, читал пророческую книжку этого американца.

- Точно-точно... Там...

- Там описана наша Пирамида в неявном виде и не так структурировано.

- Я тоже так подумала.

Френсис Фукуяма - гуру современной политологии, - пояснил я, - мы с ним жили, как братья.

- Френсис?

- Да, гражданин США. Он в восторге от нашей Пирамиды!

- Вы встречались?

- Я же сказал: мы работали! В книжке, конечно, ни слова не сказано о потлаче, но вся она пронизана этой идеей.

- Какой идеей?

- «Настоящий вождь умирает бедным». На языке индейцев племени нутка это слово означает «дар». Время от времени вождь раздает своим родственникам и соплеменникам все нажитое имущество. И чем обильнее и лучше дары, тем выше престиж не отягощенного собственностью правителя. Настоящий вождь, раздарив все свое имущество, умирает в чести и почете. Вот поступок! Ты можешь мне назвать хоть одного вождя современности, раздающего свое имущество?

- Таких сейчас не сыскать днем с огнем, - говорит Юля.

- Жадность...

- Да, это болезнь, - говорит Юля.

Чтобы выйти из темы болезни, она произносит:

- А мы с тобой еще не были на Фудзияме...

Я помнил эти виды, этот восход... Помнил, но молчал. Тогда Йоко чуть не погибла.

- Еще побываем, - пообещал я.

- Слушай, - вдруг сказала Юля, - я все время хочу у тебя спросить: как поживает ваш монарх, ну тот отпрыск царизма? Где он, он жив?

Я бы и сам хотел это знать.

- А что рак? Вам удалось его победить? Рак, СПИД, что там еще?..

- Разве ты не знаешь? Совсем недавно Вивеку удалось внедрить известный тебе противораковый ген Par-4 в геном мышки и тем самым...

- Какому Вивеку?

- Рангнекару. Из Университета Кентукки. Ну, ты помнишь, когда мы были с тобой у него...

- Помню. И что?

- Теперь мы с ним пытаемся ввести этот чудо-ген больным раком.

- Так ведь можно исправить все поломки в любом геноме.

- Для этого мы и строим нашу Пирамиду.

Юля задумалась на какое-то время, затем спросила еще раз о Плащанице. Ей не давала покоя эта Священная Реликвия.

- Ты скажи, скажи мне, как вам удалось добыть эту кровь? - спрашивает Юля.

- Это Жора, без него бы...

Я вспоминаю, как мы с Жорой осенью 2000 года прибыли в Турин.

- Теперь, - сказал я, - любопытные смогут посмотреть на Нее только в 2025 году.

Когда я увидел Туринскую плащаницу - по сути кусок древнего льняного полотна длиной более четырех метров и метром в ширину, ничего особенного, никакого трепета, восхищения и даже удивления я не испытал: полотно, как полотно, ветхая ткань с симметричным непривычным рисунком... И только потом...

- Его называют «Пятым Евангелием», - сказала Юлия. - На нем, словно на фотографии, удивительным образом отпечатались лик и тело Христа. Запечатлелась каждая из многих ран Иисуса, каждая капелька пролитой во спасение человечества крови! Представляешь?!

- Да, так и есть... Это послание зримо свидетельствует: все, что написано в Евангелии - правда! Оно несет людям благую весть о Спасителе, о победе над смертью...

Потом я видел и Жорины слезы...

- Жорины друзья, - сказал я, - Мехтхильд Флури Ремберг и Карлхайнц Дитц...

- Жорины друзья?! Метхильд и Карлхайнц?..

- Следы крови на ней оставили многочисленные раны...

- Да...

- Черты лица прекрасно видны, борода, губы, волосы, пальцы... Кровоподтеки от ударов бичей на спине, на груди, на ногах...

- Да...

- Кровь из гвоздевых ран застыла на запястьях и на ступнях, а на груди - пятно крови от удара копьем в сердце...

- Ужас!..

- Установили даже группу крови - IV (АВ). А по набору хромосом в лейкоцитах определили пол - мужской.

- Еще бы! - воскликнула Юлия.

- Жоре удалось добыть пылинку...

- И вы решились?..

Я только посмотрел на Юлю и ничего не сказал.

Только потом на одной из фотографий Плащаницы я увидел живые глаза.

Я до сих пор помню этот взгляд: это были глаза Бога.

Я весь трясся от холода...

От холода ль?

- А у тебя какая группа крови? - спрашивает Лена.

- Зачем это тебе?

- Мало ли...

- Четвёртая, - говорю я, - как у Христа.

- А у Тины?

- Первая, - уверенно говорю я, - универсальная! Зачем тебе?

- Откуда ты знаешь?

- У неё не может быть другой, - говорю я.

А откуда я знаю, я не знаю. Это и неважно!

 

Глава 16

Решение отойти от принятых в мире традиций и какое-то время пожить в Пирамиде без лидера, без кумира, чтобы прочувствовать абсолютную независимость от кого бы то ни было, эта идея упала мне на голову как-то под Новый год, когда Жора, выжимая из своего «порше» все двести двадцать, пробурчал в раздумье:

- Мы живем без часов: никуда не нужно спешить...

Мы как раз спешили в аэропорт. Проблема лидера, принуждавшего всех жить по секундам, мучила его не меньше, чем безопасность движения. Водитель из него никудышный.

- Хорошо, - согласился я, - но кто будет управлять твоим царством?

- Никто.

Жора произнес свое «никто», как давно продуманное решение.

- Никто?!

- Ага, - сказал он, - никто... Истина в том...

И, взяв вправо, резко затормозил, чтобы я не мог противиться этому решению. Это была свежая мысль: никто не должен никем управлять. Трудно даже вообразить себе всю прелесть абсолютной анархии в жизни людей: ничего не запрещено! А что! Ведь праведность теперь правила бал, живая истинная правда возобладала над всеми чувствами горожан, и истина составляла...

- «Что есть истина?»- спросил я.

- Вот-вот: «И истина сделает вас свободными»!

Двигатель тихо урчал, а Жора какое-то время смотрел в зеркало заднего вида, видимо, следя за машиной, следовавшей за нами вот уже больше десяти минут.

- Что если взять и попробовать?! Невозможно представить себе, как каждую клеточку твоего тела наполняет дурман абсолютной свободы. «И истина сделает вас свободными»! Как это великолепно точно!..

И секунду подумав, не без грусти добавил:

- Это трудно.

И все же я не мог на это решиться! Если честно - я никогда об этом не думал.

- Ты, - сказал Жора, - как тот Буридан.

- Как его осел? - спросил я.

Я тоже заглянул в боковое зеркальце: белый джип стоял метрах в двадцати от нас.

- Ты думаешь, они за нами следят? - спросил я.

- Сомневающийся подобен волне, - сказал Жора и резко надавил на акселератор.

- Не сомневается только дурак, - сказал я, - дурак или очень уверенный в себе человек.

Жора фыркнул.

- Я - не дурак, - отрезал он. - Или ты сомневаешься?

Как я мог сомневаться?! Об этом и речи быть не могло. Мы просто спорили.

О Жоре писали газеты, он стал частым гостем многих телеканалов, кто-то превозносил его, кто-то хулил, говорилось множество глупостей, а Жора оставался Жорой. Нередко ему приходилось очень круто, но ничто не могло его изменить.

В тот день нам удалось оторваться от преследователей, но на самолет в Барселону мы так и не успели. Мы привыкли к слежке и старались не обращать на нее внимания, но это нам не всегда удавалось. Жора злился, и когда замечал за собой хвост, всегда старался оставить его с носом. Иногда (как это ему удавалось?!) он брал верх, хотя водитель из него был, ну, совсем никудышный.

В конце концов все свелось к признанию божественного правления. Пусть правит Всевышний, решили мы. Но как знать Пути Его, за какие дергать веревочки? На помощь пришли компьютеры.

- Слушай, - говорит Лена, - это ж какую вы устроили соковыжималку!

- А ты как думала!

Слышала:

Шалаши -

Раями

Взошли

Ишь!

Хороши!

- Думаешь ваши шалаши хороши? - спрашивает Лена.

- Прекрасны! Уверен! Ты только взгляни!..

Уверен?..

Я не был уверен...

Мы уже были в шаге от цели...

Да, мир признал наши усилия и устремления. Пирамиды стали расти как грибы, тут, там... Словом - повсюду... То тут, то там... Во всяком случае... Да!.. Первой признана Вена! Лучший город мира! Пирамида там возвысилась аж до небес. Согласно рейтингу консалтинговой компании Mercer. Качество жизни оценивалось... Ну да это совсем не важно... 39 факторов по десяти категориям... Почти все наши принципы были воплощены! За Веной - Цюрих и Женева. В десятку вошли Дюссельдорф, Франкфурт, Мюнхен и Берн...

- Европа - старая кляча...

- Значит-таки Вена первая, - говорит Лена.

- Вена возглавляет список на протяжении пяти лет. Все города оцениваются по системе, в которой Нью-Йорку присуждается базовая оценка в сто баллов. При этом сам Нью-Йорк занял 49-е место, после Вашингтона и Чикаго.

- А что же ваше Чикаго так подотстало?

- Вот так... Мы ведь решили начать с островов, затем перебрались на материк...

- Значит, Европа...

- Мы решили ее омолодить... Но вот пошли сбои...

- Где же мы все-таки дали маху? - вопрошал Юра.

Мне вдруг пришло в голову: это Аниных рук дело! Месть? Нет! Нет-нет-нет!.. Только не месть! Разве Аня способна на месть?

- Я же говорил, - сказал Юра, - надо было растить Гермеса, а не этих...

- Пожалуй, ты прав, - сказал Жора, - но ты же видишь, что мы не в состоянии...

- Вижу. Не слепой.

Компьютерный анализ свидетельствовал, что осечка произошла при планировании. Этот незначительный сбой впоследствии привел к существенным изменениям в росте. Отсюда такие неприглядные формы. Зато какое великолепное содержание! Наши апостолы побеждали на всех международных математических олимпиадах. В общем-то, дети как дети, только, конечно, с такими лбами... А затылки - дынями... Как у Нефертити!

- Разве ничего нельзя изменить? Можно ведь перепрограммировать эти геномы, перетасовать нуклеотиды, причесать, так сказать, и пригладить...

- Были ли просчеты, ошибки? Лучше не напоминай мне об этом. Мы не знали, как поступать с тем материалом, который не оправдывал наших надежд. Ведь там были и пятиглазые, и трехрукие, и покрытые листьями березы, и сосновыми иглами, живущие в воде и бензине, жрущие олово и асфальт. И Эйнштейны, которые пытались оспаривать значение теории всеобщего поля и Ньютоны, которые становились садовниками и собирали жуткие урожаи яблок и смокв.

- Смокв?

- Или инжира...

- Куда же вы их девали, этих ваших...

- Где-то мы все-таки просчитались. В чем? Оказывается, случается и такое: мы вдруг поняли, что те цели, которые нас окрыляли и объединили, собрали в единый кулак и даже породнили, оказались разными. Каждый из нас наши общие лозунги понимал по-своему.

Иногда меня охватывал ужас от мысли о том, что все может рухнуть из-за чьего-то недомыслия, нежелания подчиниться, неумения взглянуть на себя со стороны, заглянуть в будущее... Жуткий ужас! У нас были построены и прекрасно служили величественные сооружения, собранные со всего мира. На их строительство ушло несколько лет. И бесконечное количество тонн долларов. И султан, и шахи, и Буш, короли и королевы, Папа и даже монахини - настоятельницы многих монастырей, щедро жаловали нас всем, чем могли, когда мы рассказывали о своих планах.

- И Билл Гейтс? - спрашивает Лена.

- И Гейтс, и Карлос Слим Хел, и Баффет вместе с нашим Хосе...

- И Буш, даже Буш?

- Старший. Вместе с Картером. А младший...

- Этот глобалист. Он только и знает, что насаждать свою демократию. Силой! Как и все до него, фараоны, цари и Цезари...

- И они не требовали ничего взамен. Вера, беспримерная вера в то, что кому-то удастся сделать так, чтобы Небо сошло, наконец, упало на Землю, эта вера сминала любые сомнения, и ни о какой выгоде речь уже не шла. И весь мир затаился в надежде увидеть свое долгожданное светлое будущее. Утопия, мечта, выдумка? Нет. Нет и нет. Мы рассказывали, убеждали, демонстрировали реальность этой созидательной плоти, воплощенной мечты. Это не были очередные прожекты, нет, все подтверждалось расчетами и чертежами, бизнес-планами и конкретными сметами. И мир верил и благотворил. И боготворил! Денег не жалели. Нате, сейте зерна справедливости и добра!..

- И что же ваши бильдербергеры? - спрашивает Лена. - Вы собрали всех их в большую кучу?

- Да, деньгам стало тесно! Ох, уж эти Гобсеки и Крезы!.. Расщедрились, расшвырялись: на это - не жалко, не жалко!..

- Кто бы мог предположить!

- Ага!.. Мы просто диву давались!.. Я тебе уже, кажется, рассказывал, что каждый месяц в каком-нибудь ресторане на Уолл-Стрит собираются руководители 9 мировых банков: «Голдман Сакс», UBS, «Бэнк оф Америка», «Дойче банк» и тому подобных. Каждый месяц эти девять человек принимают решения, касающиеся шести миллиардов человек: каким будет процент безработицы в мире, сколько людей умрут от голода, сколько правительств будет свергнуто, сколько министров будет куплено и так далее. Это респектабельные преступники, но они влиятельнее любого мирового политического лидера. У них реальная власть - власть денег.

- И они...

- Ага... Жора и их подмял. Они согласились. Жора просто горел, как факел, сверкал. Не то, чтобы он был горд своей победительностью, нет. Он вдруг почувствовал реальную возможность осуществить заветную мечту! Жар-птица жгла ему руки! Не знаю уж, чем он их так приворковал, но они сдались, капитулировали. Думаю, что кому-то пообещал вылечить лысину или тик, кому-то решить проблему с потенцией, кого-то заморозить или клонировать... Они просто рухнули перед Жорой, пали ниц!..

И вот с этого затаившегося в надежде и ожидании мира мы и собирали по ниточке, по щепотке, по камешку и по капельке... По грошу! А то и по миллиарду! Мы творили и созидали. Китайцы построили нам кренящийся офис...

- Но ваша Пизанская башня...

- Наша поменьше в размерах, зато стоящая на прочном фундаменте. У нас есть и свой Галилей, и башня эта ему нужна для проведения своих опытов. Ему мало яблонь с тяжеловесными краснобокими яблоками, чтобы они падали на его лысую умную голову, вот мы и выстроили ему эту башню.

- Все, я заметила, у вас слегка лысые, немного толстые... Разве и Галилей был лысым? - спрашивает Лена.

- Этого я не знаю. Но точно знаю, что земное тяготение никто не отменял, и без него Галилей и дня не протянет.

- Это был Ньютон с яблоками, - уточняет Лена.

- И Ньютон тоже. А с ним и Галилей. Он не произнес еще и свое знаменитое «Eppur si muove!» (А все-таки она вертится! - Лат.). О том, что Земля вращается вокруг Солнца и вокруг собственной оси он прочитал в интернете, но этого ему было мало, ему нужно было все это самому доказать. Вот мы и приобрели для него телескоп. У него теперь было все, что он пожелал для изучения природы. И всегда будет все, что он пожелает. Мир ведь бесконечен, безмерен, бездонен и бескраен. В этом мире всегда будут тайны для любопытных и, разумеется, открытия. Чтобы не возникало желания отнимать и делить. И вот что интересно! Галилею нет еще и сорока по тем меркам, а он только недавно научился плавать и уже спорит с Эйнштейном о всеобщей теории поля. Эйни это веселит, но Галик уперт, как логарифм единицы.

- Слушай, - я вдруг вспомнил, о чем хотел спросить Юлию, - а куда подевался наш Дон Кихот? Я его третий день не нахожу.

- Я его просто выгнала!..

Юля вызывающе сверкнула глазами, и, втянув в себя вдруг побелевшими и расширившимися ноздрями воздух так, что казалось, грудь вот-вот разорвет ее красивую блузу, произнесла, сцепив зубы:

- Терпеть не могу недотеп!..

И вдогонку, показав свои жемчужные зубы:

- И слюнтяев!.. Этот старческий инфантилизм меня убивает.

Господи! Как же она прекрасна в гневе!..

- Ясное дело, - говорит Лена.

Конечно же, я благодарен Елене за ее умение выслушивать меня часами. Соглашаться с моими доводами, задавать вопросы. Или сидеть совсем молча. В такие минуты только глаза ее говорят о том, что она слушает, глаза и тишина, которую она не смеет нарушить, когда следовало бы, на мой взгляд, ором орать. Да что там ор, меня можно было бы за такое (я ведь с ней, как на исповеди!) пристрелить на месте!

В знак признательности я иногда только нежно прикасаюсь ладошкой к ее обнаженному плечу. В знак признательности. На это она только на миг прикрывает веки, мол, ну что ты, мол, это само собой разумеется, мол, все в порядке, мол, ты же не мог поступить иначе (как с тем выстрелом в голову тому придурку!). Я же не насилую ее своим вниманием! Не хочешь - не слушай! К тому же, все, о чем я ей тут рассказываю, весьма любопытно, полагаю я. Иначе бы она...

- Да-да, - повторяет Лена, - старческий инфантилизм - это гиблое дело... Надо постоянно принимать этот ваш даосский эликсир вечной молодости.

- Так я и принимаю, - говорю я, - а ты будешь?

- Мне-то зачем? Или ты считаешь...

- Нет-нет, что ты, что ты!.. Ты - сказка!..

Шалаши -

Раями

Взошли

Ишь!

Надо же своим «Ишь!» так точно подметить и выразить все наши шатания, оступи и хляби!

Сильное начало (Ах, как восторженно и залихватски мы начинали!) и сильный финал (Мы всё ещё живём его ожиданием!) никто не отменял!

Тинка! Заррраза!

Ишь!

Хороши ли?..

 

Глава 17

Вершина, казалось, уже близка. А там и Небо...

Однажды мой взгляд поймал меня в зеркале: я - тот, что смотрел на меня потухшими глазами, - он сильно сдал. Мне было жаль его. Он считал себя умником и везунчиком, взвалив на наши плечи непосильную ношу - Новую Вавилонскую башню. Зачем?!

Он где-то читал, что в покорении самой трудной вершины самое удивительное и прекрасное - это само покорение. Потом - пустота. И единственный путь с даже самой высокой вершины - вниз. Он уже ничего не сможет сделать! Все, что написано, не может быть уничтожено («...и в случае моей смерти, прошу сжечь все мои книги, бумаги, письма, расчеты, ноты, стихи... Все мои свидетельства жизни...»): рукописи, как известно, не горят. Ему хотелось бы одного: чтобы Пирамида стала тем плечом, на которое смогли бы опереться другие, пытаясь дотянуться до Неба.

Зачем же пожары?

Выдохся, он просто выдохся...

Даже те минуты абсолютной прострации, которые наступают после жуткого напряжения, жадного поиска выхода из тупика, даже такие минуты не приносят ему успокоения.

Cest la vie! (Такова жизнь! - фр.).

Ведь плодотворно только чрезмерное...

В чем спасение?!

И если уж делать свою жизнь с кого-то, думал он, если уж кому-то подражать, перед кем-то преклоняться и поклоняться кому-то... Да, он готов следовать за кем-нибудь, но за кем? Он знает, что если уж чистить себя под кого-то, то, конечно же, под Христа... Христос - вот воплощенное Совершенство!

Но везде только люди... Только люди... И нигде совершенства...

Вдруг он заметил: мы все стали клониться к старости, наша жизнь ускользает, как бы мы не старались, не силились ее удержать. Даосский эликсир? Чушь собачья! Как и любой другой эликсир бессмертия. Пучок сена перед носом осла. Ослов! И наши надежды, хоть краем глаза увидеть свою Пирамиду, просто ничтожно малы. Мизерны!

Это убивало. Отчаяние было невыносимым. Его охватила паника.

Во мне бушевала ярость неудачника!

Чтобы умерить горечь поражения (он это признал), он спешил взять мобилку и набрать ее номер. И услышать: «Привет... Что случилось?.. Еще только три часа ночи...».

Это спасало от сумасшествия.

- За тобой приехать? - спрашивала Юля.

- Я сам... Я уже у ворот.

- Заезжай!

Это спасало...

Вел он себя (потом я признал и это) просто несносно. И начинал себя нежно ненавидеть.

Я стал всё чаще ловить себя на ощущении, что смертельно устал. Сон не приносил ни отдыха, ни облегчения.

В тот год мы ещё были вполне уверенны... Оставался Кайлас. И, кажется, остров Пасхи. И ещё несколько мест... Мест силы! Та же Антарктида с её подземными городами и собственным солнцем над головой...

Мы просто не имели права не сопоставить нашу Пирамиду с Кайласом. Здесь ось мира! Как ось нашей Пирамиды сочетается с осью мира?! И сочетается ли вообще?

Чего я просил у этих мест силы - просветления? Благословения? Одухотворения? А, может быть, каплю покоя, который даже не снился?

Не знаю... Пожалуй, преображения. Да-да, точно-точно - преображения!.. Преображения!..

Словно адский голод гнал нас по этим бесконечным храмовым ступеням в разных концах света...

И ещё это смертельно-невыносимое... Набатное:

Ваш мир как Колосс Родосский расколот.

Намечены два последние рубежа.

Прополото поле.

И вспыхнул последний сполох.

Тинкино...

Прополото поле?

Откуда в ней эта свирепая ярость? Эта яростная свирепость?!

Пророческая...

Сполохами...

Расколот?!

Я признал: выдохся, он просто выдохся...

 

Глава 18

- Такманду, Матканду, Катманду, - говорю я, - никак не могу запомнить.

- А мне нравится, - говорит Юля, - Кат - ман - ду!

Прежде чем карабкаться на Кайлас, мы решили покорить Джомолунгму - когда ещё представиться такая возможность? Эверест - это Эверест!

- Конечно, - радуется Юля, - конечно!

Её радует возможность побывать у Бога за пазухой!

- Может быть, там, - выражает надежду Юля, - мне удастся...

- Нам, - уточняю я, - нам удастся!

- Конечно, - соглашается Юля, - конечно, нам!

Она настойчиво просвещает меня в познании Кришны. Что если с высоты, с самой высокой в мире высоты (почти девять тысяч метров над уровнем моря), надеется Юля, ей удастся показать мне Его! Вот будет-то чудо!

- Этот твой Непал напоминает мне человеческий эмбрион. Тебе не кажется? Точь-в-точь как те наши наполеончики, ленины, сталины из наших «Милашек»... Тебе не кажется?

- Ничего подобного!

- Или разваренную сосиску!..

- С твоим воображением нужно книжки писать, - говорит Юля, - а не...

- А не что?

- Ты собрался?

- Давно!..

Если хорошенько присмотреться к этому Непалу, то мне он больше всего напоминает такой, знаете ли... да ладно... Об этом я Юле не говорю.

- Камеру ты возьмёшь или мне тащить?

Твоя камера, ты и тащи!

- Давай свою камеру!

А какие тут сборы: фотик, блокнот, ручка, нож... Нож нельзя! Я даже бритву с собой не беру. Да, аптечку! Не забыть аптечку! Жаропонижающие, антибиотики и сердечные, капли в нос, АТФ-лонг под язык, бинты, пластыри, спички, флакончик со спиртом, мази, нитки... Полный фарш! Фонарик!.. И без камеры ведь никак нельзя - она и камера, и сканер поля, два в одном.

- Тогда - вперёд! - командует Юля.

Телефон с подзарядным устройством!.. Вдруг позвонит Ната. Или Аня, Юра, Вит, Жора... Вдруг я ещё нужен кому-то - Ане... Мы не виделись с тех самых пор...

- Идём? - спрашивает Юля.

Или вдруг проклюнется Лёсик: «... ты мне вышли свои представления о...».

Он ведь и представить себе не может, что мы с Юлей...

- Присядем, - предлагаю я.

Юля улыбается, присаживается на краешек пуфика.

Султан предоставляет свой самолёт:

- I advise you to have... (Я советую вам взять, - англ.).

- Полным полна уже наша коробушка, - смеётся Юля, - под завязочку! Спасибо, родной! Thank you, thank, thank...

- Рётной, - улыбается султан, осторожно беря своими пальцами Юлин локоть, - прафда?..

Юля кивает.

- Роднее не бывает!

К вечеру мы уже в Катманду. Тааак, что тут у нас?.. Прохладно. Собственно, у нас здесь нет никаких дел. Тем не менее, оформив требуемые документы и переночевав в каком-то отеле, мы отправляемся бродить по городу. Акклиматизация - дело серьёзное.

- Ты как? - спрашиваю я Юлю, когда она платком вытирает лоб.

- Прекрасно!

Прекрасно!

- Влажность высокая, - жалуется Юля, - и душновато. Тебе не кажется?

Высота - около полутора километров. Здесь не очень-то раздышишься.

- Давай свою камеру, - говорю я, - надо было не брать её с собой.

Юля жить без неё не может!

Климат здесь считается субтропическим, муссонным.

В Долине Катманду, говорят, живёт десять миллионов богов. Интересно, чем они тут занимаются. И как делят власть между собой. Монастыри, буддистские и индуистские храмы... Юля снимает, снимает... Малюсенькие уличные алтари...

- Вот же она, - восклицает Юля, - ступа Боднатах!

Мы обходим по периметру этот буддийский храмовый центр, напоминающий цирк и украшенный молитвенными флажками, как какой-нибудь линкор в День военно-морского флота.

Юля, переключив рычажок камеры, теперь сканирует поле ступы - вдруг обнаружится...

- Смотри, смотри, - говорит Юля, - глазами указывая на зелёное окно индикатора, - видишь... Я же говорила!..

И без индикатора ясно, что места здесь святые - места силы! А что говорить об этом храме, представляющем пространственную мандалу, символизирующую и землю (основание), и воду (свод), и огонь (шпиль), воздух (вон тот зонтик), и даже небо - вон тот бельведер! Тринадцать ступенек шпиля - шаги к Нирване! Вся жизнь - как на ладони!

Мы обходим ступу вокруг ограды, поочерёдно вращая молитвенные барабаны... Затем - по террасам... Где-то здесь по этим ступеням спускается дух. Это фиксирует и наш сканер - окно индикатора просто огненное! Да и мы с Юлей набираемся свежих сил, чтобы бродить потом по магазинчикам и сувенирным лавкам...

Никакой усталости!

Много тибетских беженцев... Сидят группами не земле. Одинокий монах... Здесь и паломники, идущие из Тибета в Индию.

Затем были храмовые комплексы Сваямбунатх и Пашупатинатх. Юля пропала со своей камерой... Я сижу на ступенях, сгорбившись, обняв колени и сцепив пальцы рук. Передышка в беге по жизни. Яркий закат слепит глаза. Проще всего рассматривать носки кроссовок и ноги прохожих. Так я и делаю. Вот прошелестел оранжевый подол сари, вот прошуршали две пары одинаковых сандалий... Вот ещё одни сандалии с перепонкой между большим пальцем ступни и остальными... Остановились... Струйка небесного запаха околдовывает меня, дурманит до слепоты, да-да, до одури... Кто-то совершенно безликий (солнце в глаза!) положил на ступеньку монету... Рядом со мной. И удалился, звеня бубенцами на щиколотках... Я уже где-то слышал эти бубенцы... Да, у меня ведь слух абсолютный! Эти, и никакие другие: дзинь-дзинь!.. Уже в отдалении. Я закрываю глаза, прислушиваюсь - звук бубенцов растворился в воздухе. Я открываю глаза, ищу взглядом монету, нахожу... Старая, вытертая, с неровной поверхностью и едва различимыми символами... За такую и понюшку табака сегодня не купишь!

- Ах, вот ты где!

Это Юля.

И тотчас испаряется этот небесный дурман

- Подустал?

Затем снова ноги... ноги...

Меня вдруг осенило: бубенцы! Бубенцы!..

Тинка!

Я рыскаю взглядом из стороны в сторону, шарю глазами по голым щиколоткам... Вокруг множество людей с голыми щиколотками... Без бубенцов. Я прислушиваюсь - только шарканье, только шарканье сандалий... И какой-то гул, гул гор...

Тинка!?.

Я резво повожу носом по сторонам, втягивая воздух, как пёс, в поисках знакомого запаха её... Её запахов...

Тинка!..

Я же знаю, знаю до йоточки эти холодные с горчинкой флюиды, эту свежесть небесных высей и заснеженных неприступных вершин.

Знаю?..

Я бы только заглянул ей в глаза: Ти, ты?!

Я дотягиваюсь рукой до монеты, беру её... Встаю, и подбросив монету высоко вверх, ловко ловлю её левой рукой и прихлопываю правой ладонью: орёл? Решка? Я загадываю желание: орёл - это её колокольчики! Тинкины! Я открываю монету - орёл! Поднимаю глаза:

- Тинка!..

Прохожие останавливаются, оглядываются, смотрят удивлённо.

Тины нигде нет. Никаких бубенчиков не слышно.

Орёл!

Я ещё раз разжимаю кулак, чтобы убедиться - орёл!

- Что случилось? - подойдя, спрашивает Юля.

- Орёл, - говорю я, - видишь.

- Что это?

Мне нечего на это сказать, я говорю:

- А ты слышала?

Она не понимает, что она должна слышать.

- Идём, - предлагаю я, - ладно...

Я бы только сказал ей: «Я не нищий! Я не нуждаюсь в твоих подаяниях!».

Вокруг одни только голые щиколотки!

Такое уже было со мной.

Плохи мои дела, думаю я, хотя слуховые галлюцинации вполне вероятны на такой высоте. Если бы не эта монета...

И эти запахи...

Юля намаялась со своей камерой, но на мой призыв отдать камеру мне категорически возражает:

- Нет! Я сама!

Да ради бога!

Жить бы здесь я не смог.

- Кумари, - говорит Юля, - Кумари обязательно!

Это живая Богиня, о которой мы узнаём совершенно случайно у продавца сувенирного лотка. Юля просто истязает его своим любопытством: кто она, что она, как её найти?..

Оказалось всё просто: по одной из легенд... Собственно, эта девочка из касты Шакья народов невары, не достигшая половой зрелости, после известных ритуалов поселяется во дворце Кумари Гхар и является единственной, кто даёт право королю королевствовать: поставить тикой на его лбу красную тилаку - точку. Это - как контрольный выстрел... на властвование в течение года.

Юля находит легенду и ритуал пуджи прекрасными! Кумари - это телесное воплощение богини Таледжу.

Я думаю и думаю... Только о Тине: зачем она здесь?

- И мы имеем возможность, - говорит Юля, направляя объектив камеры на нынешнюю Королевскую Кумари, - сопоставить и сравнить её биополе с биополем Иисуса. Богини и Бога! Будут ли отличия? Иисуса или Будды, или Аллаха, или даже самого Кришны, которым Юля последнее время просто пропитана.

Матани Шакья (эта самая Кумари) лишь согласно кивает.

Не думаю, что она знает русский.

Она сидит перед нами вся в красном, на голове красный чепец, лоб тоже выкрашен красным с большой чёрной точкой посередине. Губы тоже красные, а щёки - пунцовые.

Во взгляде - божественная пустота...

Я невольно бросаю взгляд на её щиколотки, но ноги её погребены золотистой парчой - длиннополым ритуальным халатом. Эти ноги не должны ходить по земле!

Я понимаю: Тина тут совсем ни при чём.

- Камеру давай, - снова предлагаю я, когда мы выходим из храма.

- На.

Как можно таскать на себе такую тяжесть!

- Представляешь, - говорит потом Юля, - с первыми менструациями эта богиня Теледжу внезапно покидает тело девочки и Кумари теперь живёт, как и все. Каково ей потом-то! Пойди, попробуй жить не богиней среди этих... Целую жизнь!

С этими менструациями в мире всегда были проблемы.

- Что ты сказал? - спрашивает Юля.

К вечеру мы изрядно проголодались, ели в ресторане.

Нет-нет: здесь бы жить я не смог! Ни жить, ни есть...

Меня мучает только одна мысль: этого не может быть!

Хочется расправить свои воображаемые крылья и - лететь...

Орёл!

Она приняла меня за нищего!

Кришну я так и не разглядел.

Нам здорово повезло с погодой - как раз кончилась полоса дождей. Для меня до сих пор остаётся загадкой, как Юле удалось договориться с властями. Мы тотчас стали спешно собираться в дорогу. Китайцы, как известно, народ несговорчивый. Нам пришлось убеждать их, что цель нашего посещения вполне мирная. Здесь не очень-то разбежишься - застава на заставе...

Бубенцы, бубенчики...

Так, так... Дзинь-дзинь...

Я знаю, что когда-нибудь это случится: наши с Тиной пути пересекутся...

В Катманду?

Каким ветром её сюда занесло?

И ещё эта монета...

Вот же она - орёл!

Моё смятение не имеет пределов.

Ти, я не нищий!

Вдруг слышу: «...это лидийская драхма из электрума, ей почти три тысячи лет... так, к сведению... как думаешь, такие монеты подают нищим?».

Я ошеломлён: чей же это голос?! Я думаю...

Я открываю глаза, осматриваюсь по сторонам. И теперь, как тот пёс, держу нос по ветру...

Хвост - трубой!..

И ещё: знаешь, эта, сверкнувшая молнией струйка её запахов, взорвавшая слизистую моего крупного тургеневского носа...

Я как тот пёс вынюхиваю её след...

Ти, Ты?!

 

Глава 19

Как-то Жора поймал меня за рукав:

- Слушай, пробил час! Мне кажется, я нашел ту точку опоры, которую так тщетно искал Архимед.

Он просто ошарашил меня своим «пробил час!». Что он имел в виду? Я не знал, чего еще ждать от него, поэтому стоял перед ним молча, ошарашенный.

- Испугался? - он дружелюбно улыбнулся, - держись, сейчас ты испугаешься еще раз.

Я завертел головой по сторонам: от него всего можно ожидать. Что теперь он надумал?

- Нам позарез нужен клон Христа!

Мы все всеми своими руками и ногами упирались: не троньте Христа! Только оставьте Его в покое! Жора решился! Я видел это по блеску его глаз. Он не остановится! Он не только еще раз напугал меня, он выбил из-под моих ног скамейку.

- Но это же... Ты понимаешь?..

Он один не поддался панике.

- Более изощренного святотатства и богохульства мир не видел!

Жора полез в свой портфель за трубкой.

- Ты думаешь?

Я не буду рассказывать, как меня вдруг всего затрясло: я не разделял его взглядов.

- Тут и думать нечего, - сказал я, - только безумец может решиться на этот беспрецедентный и смертоносный шаг.

- Вот именно! Верно! Вернее и быть не может! Без Него наша Пирамида рассыплется как карточный домик.

- Нет-нет, что ты, нет... Это же невиданное святотатство!

Я давно это знал: когда Жора охвачен страстью, его невозможно остановить.

- Конечно! Это - определенно!..

Он стал шарить в карманах рукой в поисках зажигалки.

- Что «конечно», что «определенно»?! Ты хочешь сказать...

- Я хочу сказать, что пришел Тот час, Та минута... Другого не дано.

У него был просто нюх на своевременность:

- Какой еще час, какая минута?..

- Слушай!.. Если мы не возьмем на себя этот труд...

Он взял трубку обеими руками, словно желая разломить ее пополам, и она так и осталась нераскуренной.

- Более двух тысячелетий идея Преображения мира, которую подарил нам Иисус, была не востребована. Церковь без стыда и совести цинично эксплуатировала этот дар для укрепления собственной власти, и это продолжается по сей день.

Я попытался было остановить его.

- Ты раскрой, - не унимался Жора, - пораскрой свои глазоньки: маммона придавила к земле людей своим непомерно тяжелым мешком. Золото, золото, золото... Потоки золота, жадность, чревоугодие... Нищета паствы и изощренная роскошь попов. Не только церковь - весь мир твой погряз в дерьме. Какой черный кавардачище в мире! Мерой жизни стал рубль. «Дай», а не «На» - формула отношений. И все это длится тысячи лет. Весь мир стал Содомом и Гоморрой. Эти эпикурейцы с сибаритами снова насилуют мир своими сладострастными страстями. Они не слышат и слышать не хотят Христа. Его притчи и проповеди для них - вода. Они не замечают Его в упор. Они строят свое здание жизни, свой карточный домик из рублей, фунтов, долларов... На песке! Это чисто человеческая конструкция мира. Спички у тебя есть?

- Держи.

Жора чиркнул спичкой о коробок и поднес огонек к трубке.

- Да, - сказал он, наконец, прикурив, - карточный домик. Это чисто человеческая конструкция мира, - повторил он, - в ней нет ни одного гвоздя или винтика, ни одной божественной заклепки, все бумажное, склеенное соплями.

Жора даже поморщился, чтобы выразить свое презрение к тому, как строят жизнь его соплеменники.

- И как говорит твой великочтимый Фукидид...

- Фукуяма, - поправляю я.

- Фукуяма? - удивляется Жора.

Я киваю.

- Не все ли равно, кто говорит - Фукидид, Фуко, Фуке или твой непререкаемый Фукуяма. Важно ведь то, что говорит он совершенно определенно: без Иисуса мы - что дым без огня.

- Я не помню, чтобы Фукуяма или Фукидид, - произношу я, - хотя бы один раз в своих работах упоминали имя Иисуса.

Жора не слушает:

- Только беспощадным огнем Иисусовых мук можно выжечь дотла эту животную нечисть. А лозунги и уговоры - это лишь сладкий дымок, пена, пыль в глаза... Верно?

Я пожал плечами, но у меня закралась едкая мысль: не собирается ли и он отомстить кому-либо каким-то особенным способом. Он уже не раз клеймил этот мир самыми жесткими словами, и всякий раз едва сдерживал себя, чтобы не броситься на меня с кулаками. Будто бы я был главной причиной всех бед человечества.

Его нельзя обвинять в чрезмерном усердии, у него просто не было выбора: без Христа мир не выживет! И каковы бы ни были причины, побудившие его сделать этот шаг, он искренне надеялся на благополучный исход. Что это значит, он так и не объяснил.

- Современный мир... В нем же нет ничего человеческого. Скотный двор и желания скотские. Ni foi, ni loi! (Ни чести, ни совести! - Фр.). Его пещерное сознание не способно... И вот еще одна жуткая правда...

Жора посмотрел на меня, словно примеряя свое откровение к моему настроению. Затем:

- Я убью каждого, кто встанет на моем пути.

Он вперил в меня всю синеву своего ледяного взгляда в ожидании моего ответа. Я лишь согласно кивнул. Зачем тратить слова? Я ведь знал это всегда: Жора - враг этого человечества. Он давно уже был заточен на зачистку этого мира. Мне казалось, что его захватило чувство мести. Этого было достаточно, чтобы впасть в такую глубокую мрачность. Он просто потерял веру в человечество и был уверен в том, что близится конец этому племени. Он ждал и жаждал Нового мира! И всячески споспешествовал его рождению. Но он и предположить не мог, что на его пути к обновлению встанет весь мир.

Возникла пауза тишины. И словно разгадав мои мысли, Жора вдруг произнес:

- И пойми, это не месть, это... как бы тебе это поточнее сказать?

- Злость, - сказал я.

- Нет-нет, зла я тоже ни к кому не питаю. Ведь я понимаю устройство этого мира. Это, знаешь ли, пожалуй, рецепт. Диагноз ясен, нужно прописывать пилюли для выздоровления и излечения. Вот!

На самом же деле я понимал: это был манифест ненависти, что называется, Жорин sacra ira (святой гнев, лат.). Как бы там он не нарек свои действия.

Жора прищурил глаза, словно что-то вспоминая.

- Они живут так, - продолжал он, - словно никогда не слышали о Божьем суде, будто этот Божий Страшный суд - это иллюзия, миф, выдумка слабого ума, будто Его никогда не существовало, будто, если Он, этот Страшный суд, где-то и существует, то обойдет их стороной. А ведь Он придет. И в первую голову придет к этим хапугам и скупердяям, ухватит их за жирненькие пузца и войдет в их жалкие души, а рыхлые холеные тельца превратит в тлен. В пух и прах, в чердачную пыль... И Его не надо ждать-выжидать, Он уже на пороге, и уже слышен Его стук в наши двери, прислушайся... Вся эта пена схлынет как... И если мы не хотим...

Он захлопал ладонью по карманам.

- Спички дай...

Возможно, он и раскаивался в том, что совершил, но у него, я уверен, и мысли не мелькнуло что-либо изменить.

- Они в твоей левой руке.

Он снова раскурил потухшую трубку.

- ...а главное - технология достижения совершенной жизни, - продолжал он, - она такова, что позволяет в корне, да-да, в самом корне менять человека, вырезать из его сути животное и заменить звериное человеческим. Ген - это тот божественный болт, тот сцеп, та скрепа, которая теперь не даст рухнуть твоей Пирамиде. Мы сотворили то, что человечество не смогло сделать за миллионолетия своего существования. Миллионолетия! Перед нами - край, последний рубеж, крах всего нечеловеческого. Перед нами новая эпоха, новая эра - Че-ло-ве-чес-ка-я! Это значит, что вместе с преображением человека преобразится и сама жизнь. Одухотворение генофонда жизни воплотит многовековую мечту человечества - Небо наконец упадет на Землю. Но, чтобы все это состоялось, нам нужны Его гены. Здесь нерв жизни земной и nervus rerum - нерв вещей! Мы завязли в трясине нерешительности и, пожалуй, уже старческой инфантильности.

Я понимал это как никто другой. Жора затянулся, помолчал, выпустил, наконец, дым и тихо сказал:

- Сейчас или никогда! Пирамида без Христа просто сдохнет. И здесь, повторяю, нужны гены Бога! Порода этих людей уже требует этого. И мы проторили ему, этому жалкому выкидышу эволюции, проторили ему новый путь. Мы же лезли из кожи вон, разбивали себе руки в кровь, валились с ног... Мы же ором орали... Отдали ему свое сердце... И что же?! Он был и остается глух... Глух, слеп, нем, туп, просто туп!.. Для них наши призывы - вода, понимаешь?.. Я дивлюсь совершенству их тупости!.. Ведь это они омерзили жизнь, сделали ее...

- Что сделали?

- Омерзили! Испакостили!.. Понимаешь, ну просто...

Видно было, как тщательно Жора подбирал слова для характеристики своих соплеменников.

- ...испохабили, приплюснули, если хочешь, просто пришибли, и теперь все мы, пришибленные, живем как стадо баранов, слепых, как кроты...

От такого отчаяния Жора даже поморщился.

- Все эти моллюски и членистоногие, гады и гадики, мокрицы и планарии... Мы живем в чреве греха... Провонялись... Это - чума... Для них люди - планктон, понимаешь меня?

- Да-да, ты говорил. Я понимаю.

- ...все эти шариковы и швондеры, штепы и шапари, шпуи и швецы, все эти скрепки, булавки, кнопки... Засилие переметчиков и чергинцов!.. Ну и перематывали бы себе свои сопли, ну и шили бы себе свои гульфики и наволочки... Нет же - им подавай право править - власть! Но вы же - заики, вы же... О, ужье племя, жабьё!.. Эти пустоголовые ублюдки... Всевселенская вонь... Да, чума... Этот засаленный и задрипанный мир ваш должен быть разрушен, как тот Карфаген!

- Ты так часто это повторяешь.

- Не перестану! Это - молитва! Невыносимо видеть, - продолжал он, - как мельчает наш род. Кто-то должен остановить это гниение! Животное в человеке уже дышит на ладан. Еще одно, от силы два поколения и оно сыграет в ящик. Пришло время заглянуть в корень жизни!

Секунду длилось молчание, затем:

- Или - или, - едва слышно, но и решительно, и мне показалось даже зло, произнес Жора, - или они нас, или...

Его вид был красноречивее всех его слов.

- И вот еще что, - Жора поднял вверх указательный палец правой руки, - у нас нет права на ошибку. Каждая ошибка сегодня - это пуля, летящая в наше завтра. Мы не должны превратить наше будущее в решето или в какой-то измочаленный нашими ошибками дуршлаг. Так что извини...

Я не помню, чтобы Жора когда-либо извинялся.

- И давай уже свою Тину, - мельком бросил он, - видишь: жизнь припёрла...

Я видел...

 

Глава 20

Я вдруг открыл для себя: он зарос! И теперь был похож на состарившегося Робинзона Крузо. Казалось, что на голову ему надели соломенного цвета парик, а рыжая, с полосками проседей по щекам, борода прятала большую часть лица, оставляя лишь сухие губы, нос и глаза, и эти горящие страстью глаза, ставшие вдруг как два больших синих озера среди знойной пустыни.

- Жор, - говорю я, - ты давно смотрел на себя в зеркало?

Жора не понимает моего вопроса. Так бывает: вот ты живешь, живешь, читая книгу собственной жизни и жизни родных и близких, скажем, Жориной жизни, создавая в воображении облики всех персонажей, и вдруг обнаруживаешь у Жоры усы. И бороду. И... Ах, ты Боже мой! На кого ты похож?! Я помню Жору таким молодым...

- Жор, говорю я, - ты...

- Да иди ты...

- Эти пышные усы... И эта твоя борода...

Жора прерывает меня.

- Разуй глаза, малыш. И усы и борода у меня с тех пор, как погиб Санька в Афгане.

Да знаю я, знаю! Мне не надо об этом напоминать. Я помню Жориного сына... Такое не забывается! Это горькая чаша, которую пришлось нам испить... Я не видел Жориных слез, но глаза его были выплаканы вкрай. С тех пор... И вот только сейчас я открыл для себя эти бородатые заросли...

Так бывает.

Я вдруг заметил: за последние дни Жора сильно сдал. Его шея с большой родинкой над сонной артерией казалась тоньше даже в не застегнутом вороте синей сорочки, а любимая, изношенная почти до дыр на локтях, джинсовая куртка болталась на нем, как с чужого плеча. Он и дышал, казалось, реже. «Я живу в полном чаду» - как-то произнёс он. И только руки, только его крепкие руки с крупными венами свидетельствовали о буре в жилах этого могучего тела. Всегда спокойные и уверенные пальцы были в постоянном поиске: они уже не могли жить без дела. Я знал: он уже закипал. Его кровь, разбавленная теперь не сладким вином, но крутым кипятком, может быть, даже царской водкой, уже проступала сквозь поры мятущегося нетерпения. Он пока еще тихо неистовствовал, но яростное влечение к почти осязаемой цели будило в нем неистощимые силы Молоха! Я сказал бы, что это была свирепость апостола, устремившегося на спасение самого Христа. О движениях его души можно было судить и по тому, как горели его глаза: этот взгляд прожигал насквозь!

Я помню, как тогда Валерочка Ергинец, прослышав о решении Жоры, съежившись в ежевичку, словно прячась от удара молнии, произнес:

- А я бы не стал рисковать, это вам не...

- Ты и риск, - прервала его Ната, - это как «да» и «нет», как ночь и день, как небо и земля. Ты, рожденный ползать... Так ползай! Ты никогда не станешь лестницей в небо. У тебя даже язык длиннее, чтобы вылизывать задницы всех этих...

- Перестань, - прервала ее Света, - тебе не следовало бы так...

- Только так! - возразила Ната. - Иначе всё это ползучее гадьё укроет всю землю...

Оливия только улыбалась, переводя взгляд то на Свету, то на Нату.

Этот Валерочка, чересчур осторожничая, просто гирей висел на ногах! Мелкий, завистливый, совсем никчемный, но и движимый своей изворотливостью и угодничеством хоть чуточку подрасти в глазах сослуживцев, он настойчиво и не выбирая путей, лез и лез...

- Убей гадёныша! - однажды взорвался Жора, когда речь зашла о Валерочке.

- Как так «Убей»?.. Ты же понимаешь, что...

- Не понимаю, - отрезал Жора. - И если я сказал: убей гада - убей гада!

Этот Валерочка просто...

- Мал золотник, да дорог, - говорит Лена.

- Брось! Мал клоп, да вонюч! Так точнее. Но в конце концов и он праздновал свои маленькие победцы...

Между тем, Жора упорно провозглашал свое стремление к решительным действиям:

- Мы пережили с тобой беспощадный гнев нищеты, нас сжигала горечь непризнания, и вот теперь, когда мы в седле и с копьем наперевес ринулись в бой...

Эти откровения приводили меня в ужас. Мне казалось, что Жора в такие минуты для достижения своей высокой цели готов разрушить не только этот обветшалый и трясущийся от страха мир, но и себя - царя мира. Да-да, думал я, нормальные люди так не рассуждают, и пускался наутек от этого, мне чудилось, чудовища, приравнявшего себя к богу. Ведь он был слеп ко всему человеческому.

- Третьего - не дано! Пришло, знаешь ли, время ровнять траекторию жизни, выковывать ее, подобно мечу, сделать ее прямой, как солнечный луч, светлой, яркой, ослепляюще совершенной, да-да, как солнечный луч!.. Пробил час!..

Он снова посмотрел на меня, и выбил в пепельницу содержимое так и не раскуренной трубки. Глаза его снова сияли. Теперь он молчал, но я слышал его ровный спокойный голос: «Ты знаешь, я - сильный». Я знал этот его смелый взгляд.

- Вот я и решил, - произнес он и добавил, - и решился. Наша задача оказалась серьезней, чем мы предполагали. И я был бы трижды дурак, если бы не сделал этого! Это и есть победа над самим собой, как думаешь?

- Да уж, - сказал я, - veni, vidi, vici (Пришел, увидел, победил, - лат.).

Этим решением он не мог меня удивить. Я знал, что такие как Жора не гнутся, а ломаются. Но я не знал никого, кому хоть раз удалось бы его сломить. Его здоровая жадность ко всему совершенному не позволяла ему обуздать в себе страсть жить наперекор общепринятым правилам и законам. И если ему преподносили линованную бумагу, он только улыбался и писал поперек. К тому же, за все то, что он успел сделать, мне казалось, ему давалось право получить у Всевышнего свой паспорт на бессмертие. Он хлопнул ладонью меня по плечу.

- Вот так-то... Ты бы не решился. Ты для этого чересчур осторожен.

Это был не вопрос, но утверждение. Если не обвинение. Он как бы оправдывался передо мной в том, что сделал все это без моего участия. Но и обвинял меня в нерешительности.

- Ты и сейчас, я вижу, коришь меня за это.

Я не знал, как ему на это ответить. Он, я это уже говорил, весь соткан был из неординарных поступков, заставлявших сердца окружающих биться сильнее и чаще. Сюда примешивалось и смутное опасение нашего поражения, возможно, бесславия и бесчестья, которые заставили бы содрогнуться не только нас, но и мир. Ведь мир уже давно, затаившись, ждал от нас чуда!

- Истинная цель истории, - заключил он, - это духовное совершенствование и развитие Человека. Это путь человека от зверя к Богу, и смысл ее состоит в реализации человека как богоподобного существа. Человек же нужен Богу для самореализации.

- Значит?..

- Да. Христианизация - вот путь! Только всеобщее преображение человека способно...

- Стоп-стоп, - попытался я ему возразить, - неужели ты думаешь, что это духовенство и эти попы...

- Какое духовенство, какие попы?!

Жора сверкнул глазами.

- Эти сытые заросшие рожи с золотыми крестами на жирных пузах только и знают, что... Нет-нет, нет, конечно! Эти - нет!

Только Дух, только Дух животворит. Материя без Духа не творит историю. Без Духа мы обречены на одичание. И приговорены! Оглянись: мир уже жадно дичает...

Он так и сказал: «жадно дичает». Его глаза снова блеснули.

- ... только Иисус мог добром и любовью так замахнуться на человечество! Замахнуться Духом Своим! И никто другой так, как Он! Понимаешь, как есть Бетховен и есть остальные, так есть и Иисус и есть остальные.

Жора снова взял меня за рукав.

- Я же сказал: здесь нужны гены Бога! А эти зазывалы...

Жора посмотрел мне в глаза.

- Разве ты сомневаешься? Нет! Я знаю: ты думаешь точно так! Но ты... Просто вы все - еще в прошлом. И сейчас уже не время отступать. А капитализм, которым сегодня дышит весь мир, скоро сдохнет. Ей же ей! Ведь в каждом капиталисте до сих пор живет азарт грабителя и насильника. Ей же ей! Это не может продолжаться бесконечно. И этот вот сегодняшний кризис - это и есть начало конца...

Жора улыбнулся, заглянул мне в глаза и добавил:

- ... конца этой твоей так горячо любимой цивилизации. Как думаешь? И не заставляй меня ее жалеть. Кстати, создателю финансовой «пирамиды века» Бернарду Мэрдоффу грозит 150 лет тюремного заключения. Каких-то 150 лет. Сегодня ему уже за шестьдесят. Когда он выйдет на волю, наши пирамиды...

Жора мечтательно прикрыл веки.

Дожить до того времени, когда мир наполнится совершенством, было невероятным искушением, от которого мы не могли отказаться. И вот, кажется, мы нащупали этот путь: христианизация!

- Кстати, слышал?! - вдруг воскликнул он.

Я только вопросительно взирал на него.

- Лиза, Кэрол и Джон получили-таки нашу Нобелевскую. За свои теломеры. Я же говорил, что так будет! Это еще одно подтверждение того, что жизнь можно длить вечно! Как мы и предполагали, теперь наши хромосомы не будут стареть. А уж хромосомы Христа мы постараемся сохранить неприкосновенными! Надо только успеть... Да, надо спешить...

- Спешите медленно, - сказала Оливия.

Вот почему Жора так торопил события! Ему не терпелось посмотреть собственными глазами на свое творение - рукотворное совершенство. Не разрушение всего старого дотла, не дезинтеграция жизни до самого мельчайшего ее проявления, но ее созидание, слепка, спайка, сцеп... Скреп совершенства!..

- Да-да, - сказал я, - я тебя понимаю.

Жора посмотрел на меня и улыбнулся.

- Когда нам кажется, - сказал он, - что мы в этой жизни уже все понимаем, нас неожиданно приглашают на кладбище. Верно?

Я ничего не ответил.

- Надо вовремя менять свои цели, - сказал Жора и дружески обнял меня, - не так ли?

Мог ли я тогда возражать этому, по сути, lato maestro (свободному художнику, - лат.), этому, по сути, великому человеку, если хочешь, - матерому человечищу?!

Да, это было второе пришествие Христа. Чудо? Еще бы! Это и есть материализация Его божественной сути. Его можно было видеть, слышать, потрогать руками и даже поговорить с Ним. Он пришел в этот мир тихо, как тать, и Жора стал Его крестным отцом. Я слушал Жору и теперь видел, что в нем поселилась, наконец, поселилась уверенность в том, как преобразовать этот мир. Знать как - это ведь главное! Мы растягивали и теряли минуты, мы сутками не смыкали очей... И вдруг меня словно кипятком обдало: Жора примерял свой терновый венец! И тиара эта пришлась ему впору. Ей же ей! Его влек трон Иисуса. К сожалению, этого нельзя было избежать. И вскоре случилось то, что и должно было произойти. Не могу вспоминать без содрогания, что нам пришлось пережить. Это было мрачное и роковое воплощение неотвратимой и беспощадной судьбы. Но я и сейчас твердо уверен, что какая бы опасность нам ни грозила, Жора бы никогда не отступился от своего решения. Как сказано, он уже был заточен на совершенство. Ей же ей! Увы, пути назад не было. У меня до сих пор звучит в ушах та интонация, с которой он провозгласил свое решение: «Нам позарез нужен клон Христа!».

- Что ты собираешься делать? - спросил я.

- Медитировать. А что?

Он секунду подумал и добавил с досадой:

- А знаешь, ведь все против нас. Все! Но всем им мы повесим камень на шею, каждому! Мы похороним эту цивилизацию животной жадности и наживы. И этот Carthagenium esse delendam! (Карфаген должен быть разрушен! - Лат.). И вот ещё что... - Жора привычно потер указательным пальцем спинку носа. Затем: - «Не надо песен. Нас нельзя вернуть. Как не бывает в мире чёрных чаек».

Мы помолчали.

Этой Тининой строчкой Жора подвёл черту нашему спору. Хотя какой же это спор: с этим не поспоришь!

- А что, - спросил я тогда, - может, Юра и прав был со своим Гермесом?

- Не думаю, - сказал Жора, - Гермес - это совсем другая планета. Мы же - живем на Земле! Никому еще не удалось разглядеть сквозь тьму веков наше прошлое. Хотя горшки иногда и рассказывают, как там все было. Было и прошло, быльем поросло... Кстати, та финтифлюшка, которую я купил в Стокгольме, помнишь?, так вот она... Да, как там дела с Тиной? - неожиданно спросил он.

Я сказал.

- Не тяни кота за хвост.

- Не тяну, всё готово...

Я понимал: искушение клонировать Иисуса у Жоры было неистово и уже непреодолимо. Мне хотелось притвориться слепонемоглухим, чтобы хоть как-то отложить это Жорино решение, но вдруг во весь голос воспротивился мой стыд: к чему это притворство?

- Истина в том, - задумчиво произнес Жора, - что...

Он вдруг замолчал, словно что-то вспоминая.

- Однажды я был в какой-то церквушке, - продолжал он, - и там под стеклом на черном бархате увидел желтый-прежелтый человеческий череп. Он говорил всем, кто на него смотрел (надпись под ним, пояснил Жора): «Мы были такими как вы, и вы будете такими как мы». Что если это и есть та истина, которую так настырно и живо ищет люд людской, а?

Я не знал, что на это ответить.

Лена только качает головой.

- Что? - спрашиваю я.

- Невероятно, - только и произносит она, - вы просто... Невероятно!.. Заварили вы кашу-малашу...

Я целую ее в щеку и она умолкает.

- Да, - говорю я.

- Ты думаешь, Страшный суд уже на пороге? - спрашивает Лена.

- Прислушайся: Он уже стучит в нашу дверь. Нет, Он уже ее проломил...

- Ей же ей? - спрашивает Лена, улыбнувшись.

- Ты еще спрашиваешь?

Лена думает. Спустя минуту говорит:

- А скажи, это правда, что Лира в Лере подверглась атакам ваших...

- Лера, - поправляю я, - Лера! В Лире! Лера в созвездии Лиры.

- Да, - соглашается Лена.

- Да, - говорю я, - правда. А что?

- Нет-нет, - говорит Лена, - а ты бы смог?

- Как Аллан?

- Да.

- Это не Алан, это Тина, - уточняю я, - это Тина решила!

- А ты бы смог? Как Тина!

Как Тина может только Тина. Неужели не ясно! Ведь только Тина и только она берёт на себя смелость и ответственность за то, что на этой самой Лере... И Аллан тут вообще сбоку-припёку... Аллан - кусок пластика с какими-то там железками... Он - не человек! И мне, собственно, до него нет никакого дела. Нет!..

- Да, - говорю я, - конечно! Запросто!

Кажется, я это уже говорил.

Лена смотрит на меня и молчит.

Не надо песен...

 

Глава 21

И вот однажды, начиналось лето, Жора, что называется, просто наехал на меня! Что называется, - асфальтоукладочным катком:

- И долго ты еще собираешься испытывать мое беспредельное терпение?!

Я вылупился на него, мол, о чём ты, мой миленький, говоришь мне?

- Ни совести у тебя, ни стыда! Если ты думаешь, что я способен терпеливо сидеть и ждать, когда вы тут все нанаслаждаетесь моей добротой, моей, так сказать, непритязательностью и беспримерной щедростью, то должен тебе заметить...

- Ты можешь сказать...

- Вот я и говорю...

Мы сидели совсем голые (в новеньких плавках) в тени нашего любимого платана, был полдень, Жора лениво перебирал свои чётки, сандалии его валялись у воды, а белые ноги, были, как на витрине, выставлены на уже припекающее яркое солнышко...

- Твой ход, - сказал он.

Мы играли в шахматы.

Я задумался над его вопросом, и проигрывать не собирался. Он вёл в нашем шахматном споре с большим отрывом, и я, собрав весь свой гроссмейстерский талант в кулак, жаждал реванша.

- Что, - спросил я, - о чём ты говоришь?

- Ты ходить собираешься?

Ленивые чётки отвлекали моё внимание и раздражали меня.

- Дай, - сказал я, протянув руку.

- Ещё чего...

- Шаг сказал я и подвинул пешку вперёд.

Никакого шага не было, я просто хотел заставить его переключиться на шахматы.

- Вот я и говорю, - повторил Жора, продолжая мучить свои беспомощные чётки, - вот я и спрашиваю...

И съел мою белую пешку на правом фланге.

- Ух, - сказал я, почесав затылок, - отдай... Я не заметил...

- Ты вообще стал последнее время рассеянным, ты заметил? - спросил он.

- Отдай, - снова попросил я.

- Ничего себе, - возразил Жора, - с чего бы? Отдай! Ты выиграй и тогда забирай.

Выиграть у него не только в шахматы, баскетбол или теннис мне давно уже не удавалось. А когда мы надевали боксерские перчатки, он по-настоящему меня не жалел - бил что есть силы, пока не обращал меня в настоящее бегство. Я неделю ходил в темных очках, а то и с липучками накрест. И вот я собрался побить его в шахматы, просто отмордовать хоть раз в жизни, как следует. Он это чувствовал, и чтобы я хоть немного притишил свой пыл, вероятно, и задал свой вопрос о терпимости. Он меня отвлекал. Эти его уловки я знал, и не собирался на них клевать.

- Ладно, - сказал я, - подавись своей пешкой, - и сделал ход слоном.

- Ты мне не ответил...

Я вопросительно посмотрел на него, мол, что надо-то? Он, глядя в бесконечную океанскую даль, кашлянул. Чётки замерли. Сглотнув слюну, Жора сделал глоток пива из банки, как бы прочищая свою нелужёную глотку.

- Тина, - мягко произнёс он, - ты думаешь, я отступлюсь?

И чётки снова заговорили.

Имя Тины, произнесенное почти неслышно, тотчас выветрило из головы все мысли о моём реванше. Я оторвал взгляд от доски, ладья моя, трепетно оторванная от поля боя большим и указательным пальцами так и повисла над местом своего сражения, так сказать, битвы за жизнь, я открыто смотрел на Жору, он тоже ел меня взглядом. Затем вдруг встал и прытью бросился в набегающую волну.

Чайки, чайки... Они носились, как угорелые... Мне хотелось сгрести все эти ненавистные шахматные фигурки из слоновой кости и запустить ими в небо, в этих горланящих чаек, в Жору, в Жору... Пешками и слонами, и лошадьми (конями!), и ладьями и королями со своими королевами (ферзями!), и пешками, всей этой пешечной шрапнелью...

В Жору!..

Я понимал, что вопрос о Тине когда-нибудь да всплывёт. Да не когда-нибудь! Мысль о том, что Тиной надо заниматься всерьёз и впритык, что любые отлагательства смерти подобны, что без Тины мы приговорены к поражению, и если хочешь, - даже к смерти... К смерти, не меньше!.. (Жора бы просто убил того, кто встал на его пути. К Тине). Этот вопрос жужжал у каждого нашего виска, и у моего - в первую очередь. Свистел! Как пули! На мне висела эта задачка - найти Тину! Но что значит найти? Она же не пряталась от нас как какой-то преступник, не скрывалась в каких-то дальних странах и континентах, не убегала от нас в горы или какие-то непроходимые джунгли, не улетала на другие планеты...

Найти!..

Она даже не иголка в стоге сена! Найти... Это безысходное «Найти...» не давало дышать, перегрызало горло, киселило всё тело, сушило и выжигало мозг...

- Знаешь, что я решил, - спросил Жора, когда я открыл глаза, - сделаем так...

Он стоял передо мной на солнце, бисеринки воды серебрились на его плечах, на руках, на бедрах... Бог! Казалось, он осыпан бриллиантиками, весь сверкал... Как новая копейка!

Как командор, почему-то подумалось мне, как... снежная королева (король!). Я даже вздрогнул от холода и покрылся мурашками.

- ... сделаем так, - повторил он и лег на песок.

Я ждал.

Почему нам нельзя обойтись без Тины, я спросить не осмелился. Да и сам прекрасно это понимал: Тина - ось! Да-да, это наш тот самый стержень, вокруг которого должна растанцеваться наша Пирамида. Если хочешь - наша кость, на которой должно взращиваться мясо живой жизни! Тина и Иисус - вот два имени, которые... Это ясно... Без которых... Это понятно...

«Найти Тину» - стало моим заклинанием. О деталях я не рассказываю, но с чего начать? Все наши усилия, потуги и размышления... и машинный анализ Тининого досье свидетельствовали о... Вообще - муть какая-то! Наша «Шныра» выдала потрясающую информацию: «Восток... Вавилон... Ассирия... Семирамида... Хаммурапи...Абу-али-ибн-Сина...». Это была линия главного удара! Направление поиска! Там была ещё уйма всяких подробностей - «жречество... сила крови... ген власти... Ти... пирамида.. Междуречье... Тигр... Евфрат...», что-то ещё совсем незначительное, скажем, метание ножей (полный отпад!) или колесницы... Какие-то таблички и значки, цифры и символы, клинопись и языки, языки... Хрень какая-то!

Разобраться во всём этом - значит сдуреть!

- С ума сдуреть! - дополнила Лена.

- Да-да, именно! «Шныра» сдалась, а вскоре - сгорела: пфшшш! Маленький пожарец в полтора миллиона! Евро! Немцы старались и - вот...

И вот во всем этом нагромождении дел, во всей этой катавасии Жора предложил...

- ...так вот, - сказал он, - ты поедешь...

- Я?! Я поеду?! Куда это? Куда ты меня засылаешь?

- Сам знаешь... Куда!.. Куда надо!..

Дня три я притворялся больным... На пятый день после этого разговора Жора спросил:

- В четверг выезжаешь?

- Завтра, - сказал я.

Жора улыбнулся, одобрительно кивнув головой, мол, молодец!

- Знаешь, сказал я, - мне твои похвалы - что перец в чай!

- Я тоже люблю, - ответил Жора, - особенно в жару... На кончике ножа! Идём выпьем по чашечке!

В тот вечер мы напились.

- Желаю удачи, - сказал на прощанье Жора, - и без Тинки - не возвращайся.

Он с добродушной улыбкой показал мне свой кулачище.

Я знал цену этому кулаку, но ответную улыбку всё-таки продавил на лицо.

- Прощай, - сказал Жора, словно посылая меня на верную смерть.

Я тогда не придал значения этому «прощай».

- Пока-пока... До скорого, - сказал я, помахав рукой.

Мне тогда казалось, что мы расстаёмся на неделю-другую... До скорого.

- А на самом деле? - спрашивает Лена.

Так я оказался в Багдаде...

К тому времени Хусейна уже повесили...

А ведь он уже почти выстроил новую Вавилонскую башню! Камень на камень, кирпич на кирпич...

О, варвары, варвары!..

О, недоумки!..

А что бы сказала Тина, за которой я приплёлся в эту злую страну? Это:

«Покажи мне город твой без затей. Я уже хочу его полюбить...»?

Дай мне сперва самому его полюбить.

Может, и покажу...

 

Глава 22

Но прежде, чем я оказался в Багдаде...

- Почему ты? - спрашивает Лена, - ты - как палочка-выручалочка?...

- Как нюхач какой-то... Пёсик-ищейка... Хорошо отдрессированный.

- Почему?..

- По... нарезу! - злюсь я. - А кому это ещё так надо - найти Тину? Жоре? Да он палец о палец... Юре? Он бы никогда не согласился! Вит? Ха-ха... Вит! Вит просто купил бы...

Или Аня, или Юля... Ну, не бросать же женщин в пекло ада? Да и что с них взять-то! Лёсик? Но на нём, где сядешь, там и встанешь!

- Могли бы организовать поисковую бригаду по информации вашей «Шныры». Мне кажется, что даже я смогла бы запросто найти вашу, прячущуюся в какой-то норе, затаённую Тину. Тоже мне дева-инкогнито! Мата Харри! Да у неё даже...

- Горнакова, тебе рассказывать, или ты будешь...

- Молчу, молчу! Ииии...

- И!.. И прежде, чем... да!.. Мы все, естественно, ринулись к «Шныре». Она стояла всеми забытая и заброшенная, где-то взялась паутиной, по бокам ржавчина... Стас попытался запустить, но она, не успев раскрыть глазоньки, вдруг заорала - «Жрааааааать!».

- Она же сгорела!

- Та - да. Та - сгорела. А эта...

- Другая?

- Накормили! Потом она переваривала, томясь на правом боку...

- Она у вас как бурёнка какая-то худобокая, - говорит Лена.

- Как свинья - накормили ж, тотчас потолстела пустотелая...

- Это ж кусок пластика с электронной требухой! - Лена искренне удивлена. - Чем вы её накормили?

- Тиной... Чем же ещё?

- Это ясно, - смеётся Лена, - я бы и сама её...

- Что?..

- Но она же встала вам поперёк горла!

- Итак, мы приступили... К пытке! Ой, ты не поверишь... Мы обступили «Шныру» как... Сбились плотным кольцом, взяли в плен... И началась длительная осада... Даже Вит протиснулся в первые ряды. Жора... Вот умора!.. Жора уселся прям на винчестер, и в ожидании ответов, грыз свои орешки. К четкам даже не притронулся. Трубка тоже лежала в паху не раскуренной.

- Ты чё уселся своей задницей прям на...

- Не твоей же, - сказал Жора. - Я её разогрею.

Когда «Шныра» переварила нашу инфу, отлежалась и готова была нас выслушать, Стас задал свой первый вопрос:

- Как дела?

«Шныра» что-то там прошипела, затем проиграла музычка и раздался совсем человеческий кашель... Так всегда было: ей надо было взять, что называется, голос... И вот этот её не очень-то женский голос дал первый ответ:

- Вы бы лучше дали вздохнуть. Воздуху, дайте воздуху... Расступитесь!..

Да! Так было всегда, когда мы оплетали её своим любопытством. Чересчур плотное кольцо наших теплых тел искажало работу её тепловизора, вот она и требовала воздуха!

Ну и мы ещё там надышали углекислотой нетерпения, а как известно, любому нормальному человеку для работы ума требуется кислород.

- Нашли человека! - улыбается Лена.

- Она сама потребовала своей программой свободу дыханию!

- Да, - соглашается Лена, - как «Свободу Ходорковскому!»

- Мы расступились

- Жора встань! - потребовала Кайли.

- Обойдется, - сказал Жора.

- Жора - встань! - это уже был голос «Шныры».

- Чего эт? - возмутился Жора.

- Твоя задница давит на горло, - сказала «Шныра»

- Обойдешься, - сказал Жора, раскусывая очередной орешек.

- Ясно, ясно, - сказала Лена, - Жора встал. Что дальше?

И потом началось светопреставление! Потом мы подумали, что на таких «Шныра-шоу» можно зарабатывать неплохие деньги! Когда мы с её помощью искали Аню и Юру, ничего подобного не было. Вопрос - ответ, вопрос - ответ... Сейчас же... Ой!.. Андрюха Малахов со своим перетряхиванием нижнего белья не годится в подметки нашей «Шныре». Познер - отдыхает! Даже «Дежурный по стране» со своим Жванецким - просто детский лепет, не говоря уж о Ваньке Урганте со своим... Санчо Пансой - Цэ! Кал! О! И все Жиндарёвы, и Доренки, и Сванидзе с Киселёвыми, и Тины Канделаки со своими... Кстати, Тинка Канделаки...

- Ой, да ну ее, - возмущается Лена, - она просто без мыла...

- Короче говоря, - говорю я, - мы приступили... Еще минут двадцать велась, так сказать, кондиционная перепалка, и когда «Шныра» пришла в себя и отряхнулась от наших приставаний, когда уже все цыкали друг на друга, чтобы не сбивать её с ритма, и когда уже даже Жора встал, просто встал, перестав щелкать свои кедровые орешки, и когда даже чётки вдруг оживили Жорины пальчики, и когда даже солнечный зайчик притих на стене, и когда даже...

- Ты скоро кончишь, - спрашивает Лена, - когдакать?

- И вот, когда уже «Шныра» сама задала свой вопрос («Вопрос кинешь?»), Стас развернул наш вопросник:

- Тина - это кто?

Вот так в лоб!

- Дальше, - сказала «Шныра».

Это значило, что вопрос задан неправильно. Тина - женщина! Вот и весь ответ. Другие ответы (мужчина, домохозяйка, космонавт, девочка...) не имели смысла.

- Ты чё эт тут нам выпендриваешься? - без всяких там церемоний вмешалась Рада.

Все уставились на неё, не зная как реагировать. Стас приложил указательный палец к губам, мол, молчи. Жора сказал:

- Молчи, дура...

- Ты мне? - спросила Рада.

Жора помотал головой и ткнул пальцем в «Шныру».

- Тшшшшшшшшшшшшшшш... - прошипела «Шныра». Это значило, что пошёл сбой - «Шныра» была настроена на распознавание голоса Стаса. И Жора показал свой огромный кулак Раде, мол, видишь, что ты наделала. Он не произнес своё «дура» ещё раз, это можно было прочесть по его губам.

Стас поднял руку вверх, требуя тишины. Затем задал очередной вопрос:

- Ты завтракала?

- Жареными мидиями... Советую... Семь тысяч триста девяносто две калории.

Нас этот ответ устроил. Все как-то сразу приободрились, стали шушукаться, кто-то дурацки хохотнул, и Стасу снова пришлось поднимать руку вверх.

- Расскажи о себе, пожалуйста...

- Читай меня... Губами по губам...

- Ты мне друг?

- ...но истина дороже.

- Что есть истина?

- Ты брат Пилата?

Отвечая вопросом на вопрос, «Шныра» выказывала своё недовольство. Это значило, что образ Тины был размытым и едва уловимым. Нужны были более конкретные вопросы.

- Какого цвета твои волосы? - спросил Стас.

- Я реально Рыжее... - сказала Тина.

Что такое «Рыжее» было не вполне ясно. Но оно прозвучало с большой буквы. Как имя.

- Скажи мне, Рыжее, у тебя есть семья?

- Можешь называть меня Тиной.

- Тина, ты замужем?

- Да. У меня есть семья и один зарегистрированный брак.

- То есть?

- Да. То и есть.

- Опиши себя.

Наступила пауза - Тина задумалась... Вопрос снова был неконкретный, но после недолгого шипения, Тина, отвечая на вопрос Стаса о её друзьях, снова заговорила:

- Предпочитаю скорее друзей, нежели подруг.

- Наш человек, - сказала Аня.

- Я бы тоже так ответила, - сказала Тая.

Кто-то ухмыльнулся.

- Но как вы узнали, что надо искать её в Багдаде? - спрашивает Лена.

Хороший вопрос! Как узнали?.. На то и создавалась наша «Шныра», чтобы узнавать. Всё дело, конечно, в программе, но я уже когда-то рассказывал тебе...

- Да-да, не важно... И?..

- Мы пытали её каждый день с утра до ночи. Вскоре Стасу надоело быть единоособным, так сказать, палачом, и он предпочёл разделить эту участь на всех. Вот потеха-то была. Теперь вопросы летели как залпы снарядов. Усерднее всех оказалась Света:

- Ты любима?

- Да-да!

- Ты любишь?

- Люблю!

- Ты любишь жизнь?

Тина тотчас ответила:

- Жизнь восхитительна, если живёшь в полный голос. Вы этого не умеете. Вам не понять, что нет-нет-нет... нет на нашей планете ничего прекраснее и интереснее жизни. Вам не дано знать...

- Ясно, - сказал Юра, - это ясно...

- Не закрывай ей рот, - сказал Стас.

- А как ты относишься к нашей Пирамиде, к нашим...

Тина прошипела, не давая Жоре закончить фразу:

- Пустышшшшка... Пшшшшик... У вас же нет людей... Биомассссса... Омут...

Тина снова зашипела, замигали какие-то светлячки на панелях, залило поле дисплея кроваво-красным, запахло ананасами...

- Стоп! - выкрикнул Стас и выключил «Шныру».

На другой день...

- Почему ананасами? - спрашивает Лена.

- Разве ты не знаешь? Как только весь этот электронный фарш компьютера испытывает перегрузки, он разогревается и наполняет пространство запахом ананаса. Счас народ просто балдеет от этого запаха. Появились уже зависимые... Новый наркотик... Цивилизационная игла, современный этап развития... 21 век! Ты не знала?

- Нюхнуть бы!

- Еще нанюхаешься... На следующий день...

Потом мы узнали, что гастрономический портрет Тины написан травками на молочном фоне с рыбками, с добавлением сыра и груш, шоколада и кофе со сливками... Да, и вишнёвый сок, и мороженое, и что-то там еще... кажется, вино цвета рубина и кареглазый чай, но только зеленый, зеленый аж до золотисто-карего...

- Ну и замес, - восторгается Лена.

- А травку она уже вкусила в неполные шестнадцать.

Потом мы узнали, что в планах на ближайшее будущее у Тины посещение Тибета (ведет переговоры с властями Китая), что жить хочет красиво и долго, что не мыслит себе жизни без крыльев и готова летать и учить этому других (как Джонатан Ливингстон у Баха), что...

- Хотеть жить красиво и долго, - говорит Лена, - надо крепко вкалывать.

- ...что, вообще-то Тина планирует не только далёкое будущее, в котором не видит старости, но каждую минуту, каждую... требующую от жизни вечной молодости. Ибо когда ты занят, говорит Тина, старость отступает...

И еще: что она никогда не готова к смерти близких, но смерть считает красивым и праздничным предприятием! Феерическим и фонтанирующим! (С чего бы?!). Что терпеть не может бросаться на летящий автофургон или локомотив лишь только потому, что он не любимого (не кареглазый как крепкий чёрный чай!) цвета, что не любит отвечать на вопрос «Ты счастлива?» лишь потому, что твёрдо знает, что такое её счастье и не готова его ни с кем делить (Это - моё!), лишь потому, что оно - счастье - это дар Божий и её сокровенный интим, и даже сакрал, и что никакое скряжничество и никакая жадность и скупость тут ни при чём, и как вы этого не понимаете (её крик!), что счастье - это солнечный зайчик, бабочка-однодневка и только лишь редкое «ку!» из множества «кукукуууу»! И как вы этого не понимаете!?

Оказалось, что Тина умеет злиться! И не терпит недотёп! «И если ты еще раз - грозно произносит она - ещё раз наденешь юбку...»... Это она мне так пригрозила...

- Ну, ты юбку-то снял? - смеется Лена.

- Она просто сдернула с меня эту злополучную юбку.

- Обабился ты, я смотрю, - говорит Лена.

- С кем поведёшься...

И что единственное качество, которое ей в себе нравится - это крылатость! И что крылья у неё с полмира, с целый мир, когда она распахнёт их, и что они белые-белые... как чаячий пух!.. И что...

- Заездил ты всех их чаячьм пухом...

- Правда?..

- Слушай, пахнет ананасом, чуешь?.. Остынь, милый...

- Ладно... Но Тина, знаешь...

- Идем спать... Тебе надо отдохнуть.

- Ой, Тин, знаешь...

- Милый, я - Лена. Ты перегрелся. Идем спать...

- Да-да... спать... спать... спать...

С Тиной...

С ума сдуреть!

А ведь я уже был на грани...

 

Глава 23

- Вот видишь!..

Юля не находит себе места.

- Я же говорила...

В уголках ее дивных глаз вызревают озерца слез.

- Я же говорила...

Еще одно мое слово и слезы, я знаю, ливнем рухнут из этих глаз. И мне ничего не остается, как только, резко повернувшись на носках своих летних туфель, быстро уйти... Убежать, да-да, убежать... Это бегство спасет ее от умопомрачения, от истерики. Ничего не поделаешь - жертвы неизбежны. Это - как хоронить в сырую землю живые зерна... Надеясь на скорые всходы. Жаль, конечно, и этого краснощекого пузана, будущего Паганини... Конечно жаль! Но сколько их, будущих Бахов и Моцартов, Гогенов и Ван Гогов, Микеланджело и Роденов, Цезарей и Наполеонов... Сколькими из них еще придется пожертвовать, чтобы Пирамида пустила крепкие корни?.. Сотнями, сотнями тысяч... Да, каждый новый клон - это новая жизнь, что там жизнь - целый мир, целая вселенная! И пока технология их производства (какое жуткое слово!) хромает, пока она несовершенна, достичь совершенства жизни никому не удастся.

Отсюда - жертвы...

С трупами в мире всегда были проблемы...

Но если люди уходят один за другим, десятками, сотнями или сотнями тысяч...

Каждая стволовая клетка может стать новым Цезарем, Наполеоном или Эйнштейном... Но они (клетки) мириадами гибнут, не достигнув совершеннолетия... Издержки технологии, производства и чьего-то неудовлетворенного честолюбия.

Мириады Цезарей - страшно подумать! Засилье не только Цезарей, но и Наполеонов, Гитлеров, Сталинов... но и Шекспиров, и Леонардо да Винчи, и Эйнштейнов... И Ленины, Ленины, Ленины, Ленины... Да-да: Лениныленинылениныленины...

С ума сдуреть!..

- Ты куда? - слышу я за спиной.

И не оборачиваюсь... Через час-полтора я найду ее успокоившейся.

- Это тебе, - скажу я, даря ей свежий букетик.

- Ах!.. Я пока еще не умею читать твои мысли, - говорит Юля, - спасибо!

- Неправда, - говорю я, - ты уже заканчиваешь мои предложения.

Я думаю теперь не о том, сколько прожить, но как. Хотя для меня и небезразлично знать, сколько еще осталось. Нет большого урона в том, что я не смогу взобраться на вершину своей Пирамиды. Да и ни к чему пытаться оседлать трон Иисуса. Главное - сделано! Кость есть, а мясо жизни обязательно нарастет.

- Ты не застегнул манжеты! - произносит Юлия.

- А где мои запонки? - спрашиваю я.

Галстуки и запонки - это мои каждодневные проблемы.

Я и сам стал замечать за собой некоторую рассеянность. Что это - старость? А в самом деле: сколько же осталось? Все наши научные ухищрения с преодолением старения, конечно, достаточно эффективны. Многие из тех, кому мы продлевали молодость, прекрасно живут и здорово себя чувствуют. Тот же несостоявшийся монарх! Давненько же мы не виделись! Женился ли он на своей пассии?

- Держи свои запонки, Маша-растеряша.

Я и сам до сих пор нахожу в себе силы, удивляющие не только меня, но и Юлию, да и многих из...

- Ты позвонил своему султану? - снова спрашивает Юля.

- Я помню... Ты не видела мою записную книжку?

- Эту?..

- Электронную...

Я благодарен Юлии за ее заботу.

И все же никто не может сказать мне, сколько осталось. Кроме Юры. И Ани... Они могли бы, подсчитывая активность нуклеотидов в генах моего долголетия, сказать до дня, может быть до последнего часа, могли бы предупредить: завтра!.. Будь готов!.. Но где их искать? Где они, те, кто... Те, без которых?.. Где они?.. Даже Юля не знает...

Может быть, мне скажет Сенека - мой веками проверенный друг?

- А где мои таблетки? - спрашиваю я.

- Держи...

- Ой, Юсь! - восклицаю я, - ты у меня просто...

- Слушай, я же просила! - снова возмущается Юля. - Я запрещаю тебе!..

Теперь я только улыбаюсь! Ведь своими запретами она в очередной раз полосонула по моим переполненным венам, уже просто лопающимся от восторга и любви к ней!

- Слушай!..

Я и не думаю слушать. Запрещай, запрещай!!! Я только рад твоим запретам!

Юля! Вот, кто скажет мне правду-матку в глаза. Почему я не спрашиваю у нее? Я ловлю себя на мысли: я боюсь! Иногда я шлю ей только эсэмэски: «Живу ожиданием. Totus Tuus. (Весь Твой, - лат.)».

Я и правда живу ожиданием...

Чего, собственно?

Поздно вечером я нахожу-таки свою Юлю. В белом халате она кажется мне лилией!

- Тебе!..

Мой обещанный ей букетик.

- Ах!..

- Да!..

Лилия цветёт!

Мы шушукаемся... То, сё... Она - в норме!.. Да!.. А ты как думал?!

- Что это? - спрашиваю я, найдя на столе глазами какую-то безделушку, напоминающую бронебойный патрон.

- Флешка, - говорит Лилия, - здесь вся наша Пирамида. На случай если этот ваш задрипанный коллайдер даст деру. Вдруг его понесет куда-нибудь в бок. Что тогда?.. Что останется?!

- Да, с коллайдером шутки плохи. Ты сегодня - как лилия!

- И вчера...

Флешка! Вот что останется! Там вся моя жизнь! Наша жизнь!

И все будущее... В этой вот самой, как сказал Жора, бздюшке-безделушке...

- Так что надо спешить, - говорит Юля.

- Опять, - спрашиваю я, - куда теперь?

- Жить, - говорит Юля и, сверкнув глазами, спешит в ванную комнату.

Мне ничего не остается, как принять этот вызов - надо спешить!

Festina lente (Спеши медленно, - лат.).

 

Глава 24

Коротко говоря, я через день оказался в настоящем Багдаде...

- А тот ваш вопросник для вашей «Шныры» у тебя есть? - спрашивает Лена.

- Тинин, что ли? Где-то, конечно, есть. Он есть и у «Шныры». В памяти. Тебе интересно?

- Ага. Мне интересно, как бы я отвечала на ваши вопросы.

- О,кей, спросим, - говорю я, - мне тоже это интересно! Я могу и без вопросника спросить тебя: - ты любима?

- Спроси у себя, - говорит Лена, - ты вообще как ко мне относишься?

- Я не отношусь к тебе, - говорю я, - я...

- Что?

- Сама знаешь...

Итак я прилетел в Багдад...

Я не мог объяснить себе ход собственных мыслей и всю логику построения самых невероятных схем поиска и все же я надеялся на свою интуицию. Она меня еще ни разу не подвела.

- Ой, ты прям... Носишься со своей интуицией...

- Лен, но это чистая правда! Лишь однажды я обманулся, доверившись женщине, безоговорочно даря ей лучшие годы... Да. Это история и урок. Теперь же нужно было только предугадать место на планете, где завтра может объявиться наша Тина. Где? Каждый день я ложился спать в надежде, что найду ответ во сне, как это часто у меня случалось, но рассвет приходил за рассветом, и я в который раз снимал свой заказ на рейс в Дакоту, Сидней или Сингапур. Ну, ты помнишь места её наиболее вероятного обитания: Дамаск, Оклахома, Краков, Луизиана, Фиджи, Питер, Гаваи и рядышком там Майями... География, надо сказать... Тут любая логика скиснет! Как можно так жить - паутина непредсказуемости (Тина бы сказала: «Империя». «Империя непредсказуемости»). «Шныра» тоже выходила вся из себя, возмущалась: «не могу я взять в толк вашу Тину!».

А кто может?!

Это случилось в четверг. Я проснулся ровно в три часа ночи. Через минуту я уже звонил в бюро заказов, и первым же рейсом (6.15) вылетел в Тегеран. Господи! как я мог до сих пор не догадываться! В Багдад мне пришлось добираться на попутном автомобиле с ксивой журналиста. Тысячи препятствий, но всегда есть возможность купить то, что тебе необходимо в данную минуту, скажем, пропуск на территорию военной базы или тайну исповеди.

Я не останавливался перед расходами и был бесконечно щедр с теми, кто не отказывался за известную плату меня подвезти. Только бы вовремя мне попасть... Я спешил, на знаю куда. Я думал о случайной возможности встретить Тину в толпе. Так бывает. Помню как-то в Москве совершенно случайно я встретил своего однокашника, которого разыскивал долгие годы и уже, казалось, напал на след и шел по этому следу целый год, но никак не мог ухватить его за рукав, и тут вдруг... Я встретил его в метро на Красносельской, мы оба куда-то спешили и одновременно впрыгнули в вагон перед закрывающейся дверью. Стояли рядом, держась за поручень, ладонь в ладонь, наконец взглянули друг на друга и приветственно улыбнулись друг другу, мол, как хорошо, что нам повезло, что мы чуть было не остались на перроне среди опоздавших, и мы уже отвернулись друг от друга, спина к спине, и потом, осознав произошедшее, разом обернулись и уставились друг на друга с выпавшими из орбит от удивления глазами: «Привет!..». Такое бывает. Я спешил, не знаю куда. Я думал о случайной возможности встретить Юру в толпе. Так бывает...

- Юру? - спрашивает Лена.

- Что, «Юру»?

- Кого встретить-то?

- Тину. А я что сказал?

- Ничего...

- Да, - продолжаю я, - так бывает. Признаюсь, я надеялся и тогда, в том кромешном аду точно так встретить и нашу Тину. Я знал, что там ад, настоящее пекло. И какого хрена её туда понесло? Земля, давшая миру архитекторов и строителей Вавилонской башни, пролившая свет разума и указавшая путь к Небу, родник и колыбель цивилизации, теперь горела под ногами. Как и на всякой войне здесь было множество жертв, кровь лилась как из лейки вода, и ни о каком интеллектуальном убийстве не могло быть и речи.

- О чём ты говоришь?

- Я перепутал - вспомнилось, как я искал здесь же и Юру.

- Они что с Тиной сговорились?

- Так бывает...

Убивали десятками, просто, выстрелами из пушек, из минометов, сотнями, стелющимися по земле, как дождевая туча, ковровыми бомбардировками, наконец выстрелами в упор... О жертвах пестрели газеты, захлебывались телекомментаторы...Мирное население, старики, дети... Убивали заложников, журналистов, без суда и следствия... Нечего сказать - война. Глупо было выискивать среди вороха смертных новостей жертву единичного интеллектуального убийства.

- При чём тут Тина?

- Не знаю. Мне казалось, что они с Юрой...

- Они вместе орудовали?

- Не думаю. Думаю, что... И они не орудовали, они...

- Война и Тина - есть какая-то связь?

- Не уверен, но её скупое « я бывала в Багдаде» привело меня к мысли...

Что заставило меня отправиться сюда, в этот ад, я не мог себе объяснить. Я готов был разбомбить нашу «Шныру»! Я вползал в это пекло, как вползает в пасть надменного гада слабый и безвольный лягушонок, безропотно и покорно, движимый инстинктом самоуничтожения. Земля и вправду горела у меня под ногами. Но остановить этот бег я был не в силах. Меня просто несло. Как пушинку.

Пришла ночь, но не принесла покоя. Небо горело. При мысли о том, что случайная пуля может легко залететь ко мне в гости, моя голова инстинктивно вжималась в плечи, вминалась, как пластилиновая. О том, чтобы немного поспать не могло быть и речи. Какого черта я сюда забрался? Не мог же Юра сидеть где-нибудь в соседнем номере в ожидании жертвы!

- Какой жертвы? Ты кого там искал Тину или Юру?

- Сперва Юру, а потом и Тину. Их свела судьба...

- Это ж разное время! Юра был там... Или не был вообще. А Тина...

- Все перепуталось... Извини... Вряд ли Юра стал рисковать собственной жизнью, принимая решение ехать сюда. Зная, что на каждом шагу тебя подстерегает опасность, он отказался бы от поездки в первую минуту.

- Ты когда был в Багдаде? Ты Тину нашёл?

- Два дня я не выходил из своего номера, стараясь понять, каким ветром меня сюда занесло. Никакая логика не спасала. Стало быть, моя интуиция меня подвела? День и ночь свистело, сверкало и грохотало. Конечно же, было страшно. Залетит какой-нибудь заблуший снаряд в мой номер, что тогда? Я успел об этом только подумать...

- Ничего не понимаю, - говорит Лена, - зачем ты мне про войну?

- Ненавижу войну!

К утру мне все-таки удалось уснуть. Я проснулся от грохота, как потом выяснилось, рассыпавшейся на куски чашки, которую Жора по неосторожности смахнул со стола. Мне было трудно понять, как он здесь оказался. Вскоре выяснилось, что весь этот военный кошмар с гоняющимися за мной пулями и снарядами мне всего лишь приснился. Слава Тебе, Господи!!! Только приснился! Приснится же такое! Но какой живой сон! Грохот, ночные высверки залпов орудий, горящая под ногами земля, крики, стоны... Надо же так разгуляться воображению! Но какие цвета: желтый, черный, огненно-красный, черный, красный, красный... Только кровь и огонь, даже дыма не видно. А однажды - золотой свет белого солнца, яркий, жаркий, палящий, цвет, от которого слепнут... Пока я отсыпался после бессонной ночи, Жора сидел в кресле, читая своего Дюрренматта и терпеливо ждал, когда же я наконец разлеплю веки.

- Который час? - спросил я, протирая глаза кулаком.

Вообще-то я птица ранняя, и встаю с первыми петухами. Ему это было известно, и он был несколько удивлен тем, что я все еще в постели. Он не будил меня.

- Читал? - спросил он, показывая мне книжку.

- Мне больше нравится Фриш.

Жора закрыл книгу и бережно положил на стол.

- Ты, значит, согласен с тем, что у Кэт достоверные факты?

Я промолчал. Мы это вчера обсудили. Похоже было, что наши клеточки стали нас слышать. Я откинулся на подушку и закрыл глаза.

- Ты будешь хохотать, - сказал я, - но мне приснилось...

- Рано или поздно, дорогой мой, - сказал Жора, - тебе придется смириться с тем, что мы не должны зависеть от Ани, Юры и Пети... От какой-то там Тины... Мы должны...

- Послушай, - сказал я, - ты только послушай!..

И стал рассказывать ему сон, как я заказывал билеты, как ждал в аэропорту, как мы приземлились в Тегеране, была ясная ночь, и потом я добирался до Багдада на каком-то очень грозном военном грузовике. Всему этому можно не верить, можно над этим смеяться, но все было как наяву... Особенно ночное небо с огромными желтыми смеющимися глазами звезд. Таких звезд я давно не видел! Глаза Тины, подумалось мне! Я воочию видел вспышки разрывов, слышал вой снарядов и гул самолетов над головой, мне было жаль погибших детей, и меня возмущала надуманная история с оружием массового поражения Хусейна. Меня потрясла трагедия этой страны, трагедия Месопотамии и Вавилона, этой святой и священной земли...

Жора снова взял книгу и открыл на нужной странице.

- Здесь человек впервые, заложив основание Вавилонской башни, - не унимался я, - попытался приблизиться к Богу. И совершенно неважно, что Бог, передернув что-то там с языками, разделил людей. Это не имеет никакого значение, что бы теперь об этом не говорили, как бы не интерпретировали Его деяния. Важно другое: люди здесь приблизились к Богу.

Жора слушал, не отрывая глаз от Дюрренматта.

- И я отказался от поисков, - сказал я. - Мне стало ясно, что Тина не может быть ни в Багдаде, ни а Афганистане, ни в Чечне, ни в Украине... Её не может быть там, где гибнут сотни людей... Хотя, знаешь, если подумать, то как раз Тина...

- Да, дурацкая это затея, - сказал Жора, - нам следовало бы рассчитывать на собственные силы и не надеяться на каких-то там Ань, Юр или Тин, а обходиться теми, кто всегда под рукой. Ты, кстати, читал «Как грек ищет гречанку», - Жора поднял раскрытый томик Дюрренматта, - забавная штука, правда?

Жору очень забавляло и то, что я стал втолковывать ему идею о бессмысленности войны в Ираке.

- Нам в этом не разобраться, - сказал он.

- Варвары, дикари, - возмущался я, - мы ведь не только разрушаем святыни лона древней цивилизации, мы надругались над духом природы человека.

Жора только хмыкал и не говорил ни слова. Он по-прежнему делал вид, что читает. Я продолжал возмущаться, хотя по всему было видно, что он не поддержит вдруг возникший во мне порыв пацифизма. Он ждал, когда я вернусь в настоящее, его волновали другие события.

- Ты прав, - наконец произнес он, - мы разрушаем святыни, поэтому мы и должны завтра же ...

Теперь я не слышал его. Этот сон о чужой, казалось, далекой войне взволновал меня больше, чем поиски Тины. Я поражен был ночным, разорванным в клочья, небом Багдада, гулом и грохотом, трескотней пулеметов... И этой красной, огненно-красной, льющейся рекой, живой красной кровью... Я никогда не был в Багдаде, я никогда не видел так близко войны.

- Ты согласен? - спросил Жора.

Я кивнул: да.

- Что «да»?

- Нечего нам там делать.

- Ты не понял, - сказал он, ты меня не расслышал...

Жора подошёл ко мне вплотную, бережно взял своими большим крепкими руками моё лицо (как в тиски), и глядя мне в глаза, произнёс:

- Завтра же отправляйся в Багдад. Тебе ясно?

Я мигнул ресницами.

- Тем более, сказал Жора, - что ты только что оттуда... И почти прывык. Ты согласен?

Я мигнул ресницами ещё раз.

- Молодец, - заключил Жора, - и тиски его рук высвободили мое лицо.

- Стоп, - сказала Лена, - хватит нам войн. Ты Тину нашёл?

- А как же, - воскликнул я, - а тоооооо!..

- В Багдаде?

- Да, много раз, - говорю я, - нашёл... Таки Тину нашёл!.. Ты не поверишь!.. Много, много раз!..

Ведь она - как россыпи звёзд...

 

Глава 25

Я до сих пор не знаю, как расценивать факт клонирования Жорой Христа. Что это - вызов, отчаяние или твердая уверенность в себе? Жора, при его напускной вялости и нарочитом равнодушии ко всему, что вокруг него происходило, нередко готов был на поступок, поражающий своей новизной и значимостью. И его решительно невозможно остановить, если он вбил себе в голову достичь цели. Чем больше я размышляю о его поведении в тот решительный час, тем больше убеждаюсь в его правоте. Клонирование Христа - цель достойная, архиважная цель. Эта идея многие годы таилась в наших умах. Ведь из всех великих Он один Великий, единственно Великий. Он недоступно и непостижимо Велик! Поэтому-то Жора и взял в осаду эту идею. Она томила наши души, но никто из нас не осмеливался что-либо предложить по части ее осуществления. Клонировать Самого Иисуса? Но как?! Разве мы вправе, разве нам дозволено? Жора осмелился.

- Мы должны протиснуться через это Иисусово игольное ушко, - заявил он, - Ad augusta per angusta! (К высокому через узкое! лат).

Он отчаянно жаждал стать архитектором новой жизни.

- Обустроить жизнь, изменив мироустройство - вот достойная цель! Мы живем по законам плоти, страсти и, по сути, - по законам греха. А ведь время от времени законы нужно менять, не правда ли? И теперь сущность любого, так сказать, «человеческого» закона должна составлять никакая не политическая целесообразность, но би-о-ло-ги-чес-кая. То есть природная, если хочешь - божественная. Мы, как Буриданов осел, мечемся между двумя вопросами - «иметь» или «быть». А ведь главный вопрос жизни давно уже сформулирован: «To be or not to be?» («Быть или не быть?», - англ.). Сейчас крайне важно воцарить в миру справедливость! Еще в четвертом, кажется, веке твой любимый Блаженный Августин сказал, что государство без справедливости - это банда разбойников. А сейчас какой век на дворе?

Жора кивнул, мол, отвечай: какой? Я тоже кивнул, мол, знаю.

- То-то, - сказал он и продолжал, - и вот что я еще заметил: сейчас в мире какая-то дурная мода на посредственность! Чем ты дурнее, серее, площе, чем ты богаче и жирнее, тем больше ты привлекаешь к себе внимание. Так, правда, было всегда, но сегодня посредственность прям аж так и прёт, так и прёт... Как... Как ... Запрудила жизнь, заполонила... И не понимать этого, медлить...

Он воистину понимал: промедление сейчас смерти подобно! Он не терял ни желания, ни надежды и был твердо уверен в правоте своих действий! Это казалось ему достойным высшей славы. Каждый из нас мог бы это сделать, ведь в наших клеточных культурах поддерживалась культура клеток с геномом Иисуса. Когда мы с Юрой были в Иерусалиме, Жора, вероятно, уже принял решение.

- Мы не должны, - сказал Жора, - бинтовать себя различными предрассудками и условностями. Мы должны либо изменить себя, либо исчезнуть. История онемеет, если мы не наберемся мужества.

Мне вдруг показалось, что сама судьба в долгу перед Жорой. А иначе, зачем же она одарила его этой тягой к Небу? Он верил в судьбу и теперь ждал от нее преображения. А как же можно изменить себя, как не через Иисуса? Почему без согласия с нами? Мы бы его отговорили? Или препятствовали? Мы бы просто-напросто мешали. Думаю, что к этому выводу пришел и Жора.

- Знаешь, - как-то признался он мне, - я не знаю человека, которому от меня ничего бы не было нужно.

Я не помню, к чему он это сказал, но меня это возмутило.

- А я?!

Жора скупо улыбнулся, обнял меня, прижимая к груди, а затем, выпустив из объятий, сказал:

- Тебе же я нужен весь, целиком. Как наживка тунцу.

Он продолжал улыбаться, но глаза его были грустными. Это была не добрая, но и не злая улыбка, мне приходилось видеть ее, когда ему нездоровилось, или не все шло по намеченному плану, или просто рушилось... Втайне я полагал, что интуиция его не подведет, и мы достигнем-таки своей цели.

- Понимаешь, - сказал Жора, - пока что Иисус, увы - Единственно Совершенный Человек. Определенно: Единственный!.. Ecce Homo! (Вот Человек! - лат.).

- Не могут же все стать богами!

- Но каждый может встать и идти по Его Пути. Разве сегодня не ясно, что среда, то, что нас окружает убивает каждый геном, каждый ген. Начиная от какой-то там бледной спирохеты и заканчивая нами с тобой. Нас жгут, травят, топят в таком дерьме повседневности, что удивительно, как мы до сих пор еще живы. Люди сегодня живут так недолго, потому что мир, в котором они живут, агрессивен. Это враг всякой жизни. Жить просто вредно! Вот, где работает обратная связь! Чем агрессивнее окружающая среда, тем меньше у жизни шансов реализовать свой геном. Она, эта безжалостная среда, как корова языком, просто слизывает, точнее сжирает всю добродетельную феноменологию, оставляя в геноме только пороки, способные ей противиться, выживать - алчность, гнев, корысть...

Жора на секунду задумался, затем:

- И вот что еще важно понять: Земля - живая!.. Она как может, всеми своими силами противится деяниям этого ненасытного чудища - Человека производящего - Homo faber... И потребляющего... Жрущего-жрущего...

Ему совсем не нравился ни портрет этого человечества, ни его проект.

- И ведь нет выбора: ее единственные рычаги самооздоровления - молнии, пожары, землетрясения, вулканы, цунами, смерчи... Это нам только кажется, что все эти смертоносные вздохи бесчисленными жертвами устилают землю... Нет! Это так живая Земля сбрасывает со своих плеч непосильную ношу человеческих нагромождений, созданных для услады своей сытой и стареющей плоти, да! Жить надо проще, проще: «Naturae convenienter vive» (Живи согласно с природой, - лат.). И даже еще проще... А мы, жадные, все силы свои тратим на загребание... Поэтому и живем по короткому циклу: 60 - 70 лет. А могли бы...

- По сто...

- Если создать условия для абсолютной реализации геномов...

- Это будет...

- Рай!

- Интересно, сколько жил бы Иисус, став пророком в своем отечестве и не будучи распят соплеменниками?

- Его геном в наших руках и мы можем...

Жора не стал развивать эту тему. Ему надоело нас убеждать и он просто плюнул на нас. Он позволил это себе из любви к совершенству! Потому-то он в эти дни был так безучастен! Пирамида без Иисуса его больше не интересовала. Определенно. А ведь и в самом деле жизнь в Пирамиде зашла в тупик. Мы просто повторили историю человечества, историю цивилизаций. Спрессовали, стиснули, сжали, как пружину. И Лемурию, и Атлантиду, и Египет, и Грецию, и Израиль, и Рим и даже глобализацию спружинили. А потом - Содом и Гоморру! Все, что было создано человеком, им же и разрушено. Пружина бабахнула!.. Оглянись - видишь: разруха кругом... Всё горит, рушится, трещит по швам, сыплется... Кричит, плачет, киснет, воняет... Ад... Суд пришёл... И мы сами его притащили.

Путь к совершенству посредством уговоров и даже угроз оказался не по зубам человеку. Оказалось, что единственное его спасение - гены Бога.

- Слова, - сказал тогда Жора, - вода... Просто чушь собачья! Без этого жизнь умрет на Земле. Нам позарез нужна хромосома Христа... Да, поголовное преображение...

Своим «позарез» он просто резал меня без ножа.

Он так и сказал: «Хромосома Христа»! Он так и сказал: «Поголовное преображение».

- Твое человечество с его хромыми и горбатыми хромосомами нужно...

- С какими, с какими хромосомами?

- С хромыми и горбатыми, - спокойно повторил Жора, - нужно выжигать каленым железом. Шаг за шагом, человечика за человечиком. Каждого...

Это был вызов, бомба!.. Это был шок!.. Затем он снова перешёл на Христа.

- Вот Он придет к нам, - тихо проговорил Жора, - сядет на завалинке, улыбнется и...

Ни в одной книжке я не читал, чтобы Иисус когда-нибудь улыбался, хотя улыбку Его я легко могу себе представить.

- Вот Он придет и только улыбнется, - повторил Жора, - я не шучу. И коль скоро нашим с тобой геномам все-таки удалось просочиться сквозь миллионолетия и преодолеть беспримерные барьеры и тернии, то нам с тобой и вершить это преображение! Тебе, мне, Юрке, Крейгу, Тамаре, Юльке, твоей Анюте, Стасу и Виту, и... Всем нам!

Мне так хотелось подбросить Тину в Жорин огонь, но я промолчал.

- И он о ней так и не вспомнил? - спрашивает Лена.

Ага... Как же!

- И если мы этого не сделаем...

Жора умолк, глядя вдаль. И тут случилось нечто такое!..

- О, Господи, - вдруг выкрикнул он, вскинув обе руки к небу, - смерти прошу!..

Я остолбенел.

- Не откажи, Господи!..

- Ты-ы-ы-ы-ы-ы-...

Я не знал, что предпринять, просто закаменел, тупо уставился на него, не в состоянии выдавить слово. Жора опустил руки, улыбнулся, сделал шаг ко мне:

- Не откажи, - повторил он, помолчал секунду и добавил, - не для себя прошу...

Я готов был броситься на него с кулаками!

- Для всей этой колченогой, заикающейся шелудивой шушеры, ну ты знаешь, о ком я.

Я молчал.

- Выдохни, - сказал он и снова добродушно улыбнулся. - Это я вчера вычитал на каком-то портале. Правда, здорово?

Я выдохнул.

- Ну не то чтобы смерти, - попытался оправдаться он, - нет. Смерть проста, как икание. Этих же... нужно выкорчевывать с корнем, кастрировать, ага, вырезать у них яйца! Пусть живут себе... Евнухами! Поют в хоре, вышивают крестиком, выращивают капусту... Их геномами надо кормить бродячих собак.

Жорин скальп, съехавший было на затылок, вернулся на место.

- Слушай, да ты зол... Ты до сих пор переполнен злом, как...

Жора улыбнулся:

- А как же - зол! И до сих пор переполнен... Да!..

- Как...

- Ага! Как осенние соты медом!

Улыбка сползла с его лица.

- И если мы этого не сделаем, - повторил он, - жизнь умрет...

- Чего не сделаем?

- Если перестанем кормить бродячих собак...

Он заглянул мне в глаза.

- Понимаешь, жить станет нечем... Но какой успех приходит к нам по заслугам? Знаешь, пришло время взять свое.

Я не смел противоречить. Что «свое» и у кого Жора собирался его взять, я понятия не имел. И как бы распознав мои мысли, Жора сказал:

- Вот и Крейг уже синтезировал свою искусственную жизнь. Мы ждали только его. И вот он это сделал и теперь мы во всеоружии! Да, в наших руках теперь мастерская самого Бога - валяй! Твори, ваяй - не хочу!

- Тут главное...

- Да, - сказал Жора, - Primum non nocere (Не навреди, лат.). И, сам знаешь, - главное тут - не укакаться! И никогда не раскаиваться о содеянном!

- Ты, наконец, можешь сказать мне, что есть твоя жизнь?

Жора хмыкнул, затем:

- Жизнь, - сказал он, - это неизлечимая болезнь, передающаяся половым путем.

- М-да... Звонко сказано!..

- Жаль, что времени совсем не осталось. Жора вдруг повернулся ко мне и глаза его задорно сверкнули.

- Представляешь, - сказал он, - а ведь было время, когда времени совсем не было! И никто ни о чем не жалел.

До сих пор не понимаю, к чему это было сказано.

Мне вдруг пришла в голову сумасшедшая мысль.

- Слушай! - крикнул я, - давай мы сделаем тебя президентом!

Жора оторопело посмотрел на меня.

- Президентом! Хочешь? - настаивал я. - Америки! Или Европы! Хочешь? И ты сможешь...

Жора остановился, затем:

- Что ты, что ты... Это такая скука... И такая грязь... Воняет...

Он весь как-то сморщился и даже передернул плечами.

- Фу!..

Стало ясно, что он не желает быть президентом ни Америки, ни Европы... Президентом Вселенной? Я думаю, что тут он бы задумался.

Мы до одури ждали успеха! Если угодно - чуда! Люди жаждут чуда! Неистребимость веры в чудеса - одно из чудес света.

Трудно себе представить, в какую гнетущую пустоту ввергло бы нас поражение. Мы ведь падали в пропасть! Спас Жора. Какая редкая сила духа! Скажу честно: если мы, все вместе взятые, чего-то и стоили, этим мы безусловно обязаны Жоре. Оглядываясь назад, я думаю, что в те дни Жора находился на вершине блаженства. Он испытывал неодолимую потребность перевернуть этот мир с головы на крепкие ноги. И ему казалось, что земля уже качнулась. Он чуял это, как звери чувствуют землетрясение, и жадно ждал этого момента. Если хочешь - он вожделел! Казалось, он познал сущее, истину, суть совершенства! И теперь не знал, что с этим делать. Жора был главным виновником нашего успеха, а дело, которому мы служили, зашло слишком далеко. Отказаться было уже невозможно.

- Ты, наконец, удовлетворен, - спросил я. - Ты испытываешь удовольствие от того, что?..

Жорины глаза были чуть прищурены и он, наконец, овладевший судьбой человечества, точно неприступной женщиной, напоминал мартовского кота.

- Нет, - сказал он, - какое же это удовольствие?

Секунду помолчал и добавил:

- Это, милый мой, - оргазм. Да. Определенно!.. Вот праздник!

Несколько секунд длилась тишина.

- Ты счастлив? - спросил я его.

- Сейчас - да!

Я видел это по его глазам: это был человек, победивший судьбу!

- Скучаешь?

Он улыбнулся и согласно кивнул:

- Чуть-чуть. - И добавил: - Feci quod potui, faciant meliora potentes (Я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше, - лат.). Не шуточное это дело менять судьбы мира. Как думаешь? И не каждому удается в жизни уничтожить гнилую цивилизацию. Жаль, что у нас не всё получилось с античной камеей... Помнишь - «...всё, о чем может только мечтать человек»?

Я помнил эти слова, сулившие каждому обладателю этой таинственной безделушки весь мир, весь этот мир! Конечно же, я это помнил! И только удивился Жориной латыни: не мог же он помнить все это со студенческой скамьи! А что свое и у кого он хотел его взять я до сих пор не понимаю.

- Ты хочешь круто изменить свою жизнь? - спросил я.

- Нет, - сказал Жора, - жизнь мира. Надо сделать так, чтобы все наши усилия, вся наша жизнь и наши потуги по достижению всевселенского совершенства стали делом Самого Бога. И - наоборот. Понимаешь, наш с Ним трансцендентализм и экзистенциализм должны войти в резонанс, совпадать, совместиться, слиться, срастись! Наша феноменология должна слиться с Его нуменологией, понимаешь меня?

Это было похоже на крик истории.

Я кивнул. И чтобы не вызвать у него разочарования своей явной тупостью, добавил:

- Ты - гений...

- Le genie veut l'obstacle, l'obstacle fiat le genie (Гений ищет препятствий, и препятствия его создают, - фр.), - произнес на это Жора.

- Вот-вот... Вот и я об этом.

- Перестань, - сказал Жора, - какой из меня гений - раб! Просто я терпелив, как мул. Ну и уперт, как ослик...

Он посмотрел на меня, улыбнулся и добавил:

- Ладно, согласен: как осел!

Воцарилась тишина, которую нужно было разрушить, чтобы Жора не отказался вообще разговаривать. Он с трудом выносил тех, кто не понимал его с первого слова. Ко мне же всегда был сносно толерантен. Мне показалось, что он вполне удовлетворен моим кивком, и я, сам не знаю зачем, спросил:

- Ты хочешь уйти и оставить этот мир с носом?

- Я отдал ему себя всего, до последней клеточки. Мы предложили бесспорный и беспроигрышный алгоритм.

- И теперь хочешь бросить все это?

- Я утру ему нос.

- И громко хлопнуть дверью...

- Перед самым его мохнатым носом.

Я был потрясен! Я не верил собственным ушам!

- Всю жизнь я работал и только работал... Зачем?..

- И как ты думаешь, - спросил я, - когда же, наконец, на земле воцарится то, чему ты отдал лучшие свои годы?

Жора посмотрел на меня с искренним удивлением.

- Когда?

- Ну, примерно, - настаивал я.

Жора улыбнулся, почесал за ухом, затем:

- Могу точно сказать, - произнес он, - в ближайшие полтора миллиона лет.

Его «Зачем?» меня ошеломило: неужели, неужели и наша затея, нет - чисто выверенный и до грана просчитанный Путь спасения и этого мира от падения в пропасть ада - тоже рухнула?..

- Посмотри какие звезды, - сказал я, - они не позволят...

- Звездам плевать на нас... Когда Сократ умер...

Я был просто убит. Было ясно, что Жора уже начал подготовку к поражению.

- Слушай, тебе не страшно? - спросил я.

- Страшно?!

Жора посмотрел на меня как на мокрую курицу.

- С чего бы это? Пусть страшатся все эти планарии и мокрицы, все эти твои Переметчики и Ергинцы, вся эта шелудивая шушера с хромыми и горбатыми хромосомами. Идет новый смертоносный, но и очищающий Землю потоп, и их уже не возьмут ни в какой ковчег. И знаешь, - добавил он, - ведь это наша Голгофа.

- Ты скажи мне, что делать с Тиной, - спросил я, - искать?

Жора вдруг замер, посмотрел на меня белыми глазами и сказал:

- Рест, ты играешь с огнём.

Таким я Жору ещё не видел.

- Зачем, если... - попытался я возразить.

- Рест, - сказал Жора, - ты же знаешь, - я терпеть не могу дураков.

Я знал это. Крепко знал. И дураком себя не считал.

А ведь он мог и...

Мне было жарко.

Таким я Жору ещё не видел.

Но как, как он надеялся спастись этой Тиной?!

На это ответа у меня не было.

 

Глава 26

Война кончилась...

Невероятно!..

- Так что тебе нечего опасаться, - сказал Жора, - быть убитым какой-нибудь шальной пулей какого-нибудь...

- Разве я чего-то боюсь?

- Быть убитым, - говорит Жора, - это же страшно!

Не знаю, к чему он ведёт.

- Жор, - говорю я, - давай по сути. Нам надо с тобой...

- Это и есть самая суть! Представь себе, что кто-то из нас вдруг...

- Да ладно тебе, - говорю я, - давай о...

Давай о хорошем!..

А сам думаю, о том, что и в самом деле: что если кто-то из нас вдруг... так сказать... Мне не хочется не то что произносить это слово, мне не хочется даже думать об этом: вдруг все-таки шальная пуля! Или не шальная... Или не шальная!.. Ведь охота на нас ни на миг не прекращалась. И вообще - удивительно вот что: никто из нас, из нашего, так сказать, костяка, ни я, ни Жора, наш кормчий, ни Юра, без которого мы бы... ни Аня, с которой мы... ни Юля, кто так убедительно... Никто! Даже Лёсик и тот... Даже Ушков, да-да, даже Ушков со своей вращательной гимнастикой... ни даже Стас со своими «Милашками, ни Шут со своим «Это же полный цунгцван», ни даже Вит со своими (нашими!) миллиардами долларов...

Ну просто - никто!

Наш «золотой миллиард» пока, так сказать, непотопляем!.. И это - поразительно! Когда вокруг кишмя кишат все эти...

- Давай о Тине, - говорю я, - ты думаешь, что она наша кость?

- Кость! В твоем горле! Так что... Назад пути нет!

Я это и сам прекрасно понимал. Я хотел лишь посоветоваться с Жорой о своём первом шаге, о том, что, мол, хорошо бы...

Но он никаких моих «мол» уже не принимал:

- Приедешь - дай знать, - сказал он, и привычно, не пожав мне даже руку, поспешил ушмыгнуть от моих вопросов... Играть с Витом в теннис. Ну, какой из Вита соперник! Тюха! Он даже ракетку не умеет держать! Помню, мы как-то...

Вот так!

- Когда вылетаем? - спросила Аня, встретив меня на пороге, - я уже собралась.

- Ты всё-таки решилась? - отвечаю я вопросом на вопрос.

- Ты же не против?

Я отговаривал её от совместной поездки в Багдад. Там такое творится! Тем более, что здесь она была просто позарез тоже нужна, но она настояла: хоть до Парижа!

До Парижа - пожалуйста! Но только до Парижа!..

- Что ты... С тобой! С тобой, ты же знаешь - хоть на край света! Но только до Сакре-Кёр!..

Едва мы успели перекинуться парой слов, позвонили от султана - «Самолёт в 22:30 по местному времени». Я посмотрел на часы - 20:07.

- У тебя два часа с небольшим ещё есть.

Султан предоставил нам свой персональный самолёт со своим пилотом и стюардессой.

- Это мои надёжные люди, - сказал он, - и доверить вас я могу только им.

- Ты тоже с нами? - спросил я Хосе.

- Я бы с радостью, но ты же видишь - дел невпроворот.

Он сказал это «невпроворот» по-русски, ломая язык, и мы долго смеялись.

Жора был тоже не против нашей с Аней совместной поездки. Он требовал лишь одного - чтобы всё то, что зависело от Ани в работе с нашими клонами, было на высоте. Это означало, что все Анины обязанности должны были выполнять Света, Джо и Васька Тамаров. И кто-то там ещё тоже... Взаимозаменяемость у нас - обычное дело! И Аня теперь спокойно может позволить себе день-другой отдохнуть. Она позволила себе встречу с Парижем.

- Я найду и Альберта, - пообещала она, - посмотрю ему в глаза! Он теперь настоящий князь! На свадьбу так и не пригласил! Зашился, видимо, со своими...

При всех этих обстоятельствах Ане хотелось, я понимал, поговорить и со мной, так сказать, в условиях воздушного экстрима (из самолёта ведь не выпрыгнешь!). Между нами давно уже назрела тема нашего совместного будущего. А какое тут будущее, когда столько работы?! Я ни в коем случае не хотел её обижать, но ведь в самом-то деле - какое веселье, когда мир на краю!

Я ещё раз попытался мысленно преодолеть предстоящий мне Рубикон! Вплавь, на плоту или на сверхскоростном катере? На каком-нибудь суперскутере! Да, мне хотелось как можно скорей найти...

Тину?

Да уж! Если бы я искал Тину, я бы её в два счёта нашёл! И поскольку, найти её было невозможно (в этом даже Лена была согласна), мы пришли к выводу: её надо клонировать! А что?! Зачем тратить силы и средства на поиски, если её никогда не знал, с ней не говорил, не прикасался к ней, даже не нюхал... Это же не Аня в Париже, которую ты, что называется, знал с детских русых косичек, с детских юных желёз... Это же не Юра в Иерусалиме, которого ты не только знал, но хлебал с ним из одной электронномикроскопической тарелки... Это и не Лёсик, и не Вит, и не...

Клон!

Тинин клон!

Да это был выход. И наше спасение!

Итак, значит, клон...

Да какие проблемы?! Если мы можем клонировать самого Христа, то Тину - это как... Как... Да запросто!

Я улыбнулся сам себе: мне понравилась моя уверенность в том, что и Тина скоро станет частью нашей могучей кучки, хотя ясно не мог представить её роль. Жора, правда, пытался как-то мне заяснить, что, мол, она та, без которой... Он нёс всякую ахинею и я принял его слова за розыгрыш... Вспомнил он и о финтифлюшке, которую тогда приобрёл в Стокгольме, и о какой-то чаше, о каких-то ножах... Лошади... Приплёл сюда зачем-то и Папу, и Далай-Ламу, бильдербергеров... Намешал... Куча мала! Это, сказал он, технология эликсира бессмертия, её мумиё! Если коротко - заплёл мне мозги. Но всё, что он плёл всегда имело какой-то выход. Для меня из этих его сетей выход был один: лететь!

Я улыбнулся сам себе: поймалась-таки наша Тина!

От самолёта султана я отказался: самое надёжное - это лететь без надёжных людей!

Я мог бы добраться до места и на своём самолёте... Помню, однажды я удирал от Тины... И чуть не стал добычей акул!

- От Ани! - напоминает мне Лена.

- Да-да, от Юли... Конечно, от Юли, - говорю я, - она тогда... Ну, ты помнишь...

- Что? - спрашивает Лена.

- Не хватало мне здесь ещё какого-нибудь террориста! - продолжаю я.

Мой самолёт был в ремонте, а с Юлей я лететь отказался - всё-таки риск ещё оставался, риск для её жизни. Я и сам рисковал.

- С Аней.

Не хватало мне ещё здесь террориста!

И мне, говоря вообще, захотелось вдруг к людям! Давненько я не бывал среди них, не видел, не слышал... Без Юли, без Ани...Люди - это люди, решил я, надо всегда знать, чем они живут, чем дышат...

Мне припомнилось Тинино: «У вас нет людей. Биомасса. Омут!».

На таможне ко мне пристали - «что это?». Это был сканер биополя, я так и сказал: «сканер». И, удивительное дело - я легко прошёл «бомбоконтроль». Сканер, конечно, они просканировали своими «рентгенами», просветили, пронюхали, прощупали... И вернули мне в целости и сохранности. «А зачем он вам?». Я рассказал, мол, на экране здесь видна аура, и если человек болен... «Ясно, ясно... Вы врач?». А то!.. «И вы можете сказать, что у меня...». Запросто! Мы зашли с таможенником в какую-то бытовку, я включил сканер... «Да у вас тут... такое...». Я рассказал, все что мог рассказать о его тике, гастрите и бессоннице и тут же предложил схему лечения. Сотню баксов, которые он мне сунул в руку, я без зазрения совести сунул в карман и со словами «Обращайтесь» и «У меня самолёт» выскочил из бытовки.

Итак, я летел...

Без Ани. Зачем мне эти упрёки?

Мысль о террористе сменилась мыслью о Юле, затем снова об Ане... Жору с его «Тинке привет!» я старался не пускать себе в голову, и стал думать о Тине. Мне даже думать не надо было - она была уже там: Тина - в голове!

Голова раскалывалась!

Я не принимаю никаких таблеток, никаких микстур... Малиновую, коньячок... Мне принесли коньяк, поскольку малиновой на борту не оказалось, а водку я терпеть не могу - не переношу!

И Жорино: «Тину мне! Живо!».

 

Глава 27

... - и я просто не мог к ней простучаться! Она всецело была поглощена какой-то мыслью о... О чём?! Овладевшая ею временная рассеянность и какое-то внутреннее беспокойство при абсолютной сосредоточенности на главном вызывали во мне искреннее неподкупное любопытство: что?! Что вдруг такого невероятно-непредвиденного в мире случилось, что могло вывести её из равновесия?

- Ты едешь в Багдад?...

- На неделю всего лишь...

Но мог ли мой отъезд на какую-то неделю в какой-то Багдад так ошеломить мою Тину? Никогда!

- Я - с тобой!

Да-да, как же, как же!

- Там, между прочим, стреляют.

- Стоп, - восклицает Лена, - теперь - стоп!

- Что ещё?! - возмущаюсь я.

- Ты нашёл её? Вашу Тину?..

Ха! Нашёл! Ха!.. Ты бы видела!..

- Слушай же, слушай!..

Лена аж вздрагивает от моего «Слушай!».

Молчит.

- Никакая война, - продолжаю я, - никакие громы и молнии, ни землетрясения и цунами не в состоянии остановить Тину, если ею принято решение. Решительно - ничто!

Это я уже понимал: она не отвяжется! Но это не та привязка, которая... Ей вдруг понадобился её Багдад! Я же - просто оказия. На меня можно положиться, можно-можно... В дороге, в пути... Вдруг понадобится... В конце концов, среди нас я - мужчина, а не шкаф, и меня не надо таскать за собой как мешок с...

Я это уже понимал: я обречён! Меня настораживало вот ещё что: женщина за рулём...

- О'кей! - я был просто припёрт к стене!

- Машина - априори моя! - заявила Тина.

На твоей, так на твоей.

- Значит, нашёл! - утверждает Лена.

Пауза.

- Мой рюкзак, - говорит Тина, - держи!

- Ого! Что там у тебя?

Тина не отвечает, но я слышу: «Всё, что мне может понадобиться!».

Съестные припасы, дрова, палатка, спальные мешки... Всё это экспедиционное барахло я взял на себя. Фонари, топорики, ножи, спички, карту местности...

- Не забудь соль, - напоминает Тина.

Я же не ребёнок! Какой же плов без соли!

- Ты, - восклицаю я, - моя соль!

Радуюсь? Конечно! С Тинкой-то веселее!

- Ты - соль земли! - улыбаюсь я.

С нею не только веселее, на неё можно положиться: дорога есть дорога. До сих пор все наши совместные поездки убедили меня в том, что, когда она за рулём... И уж если ты соль... Не дашь мне испортиться.

Первые дни, сидя рядом на пассажирском сидении, я прям хватал её за руки: ты куда?! Левее!.. Тормози же!.. Лез носком левой кроссовки к педали тормоза... Она просто остановила машину и заставила меня пересесть на заднее сидение, пристегнув ремнём, как ребёнка.

А вскоре я мог уже даже спать на ходу.

Всё это меня веселило. Воспитательный процесс! И притирка. Мы же с Тиной знакомы едва-едва! Наш пуд соли ещё ждёт нас. Видимо, поэтому она и напомнила мне о ней.

Пива! Не забыть пива - вот тревога!

И само собой разумеется - наша камера-сканер! Запасные батарейки, аккумуляторы, телефоны, ножи... Ножи - Тинкина страсть! Однажды я был свидетелем, как она...

Впрочем, не в этом дело. Мы ведь едем не упражняться в метании, цель экспедиции ясно прописана у нас в голове: лоно цивилизации, место силы! Силищи! Нам позарез понадобилось поле этого места, этой силы! Есть ещё порох в пороховницах? И если есть...

- Женщина на корабле, - ухмыльнулся Жора, - сам знаешь...

Я промолчал.

- Зачем ты её берешь?

Я не собирался отвечать: решено!

Так вот, мы надеялись, что это биополе подарит нам ещё один шанс напитать наши клоны... И самим пропитаться!

Вавилон!..

Вавилон завладел Тиной, как... Одно только это слово выветривало из неё всю её демократическую сдержанность, превращая её в ураган, в смерч, даже в смерч.

В царицу! Не меньше!..

У меня не было выбора... Мы выехали до восхода солнца. Тина за рулём.

Вы бы видели её глаза, её губы, когда она говорит:

- ... сделать несметное количество кирпичей и затем обжечь их и сегодня нелёгкий труд, а для тех, кто нашёл в земле Сеннаар равнину для строительства башни высотой до небес...

Само собой разумеется, что счастье без труда для Тины - не счастье! Но для того, чтобы убедиться в этом не обязательно надо переться в Багдад. Нынешний Багдад - это ад. Ад кромешный!..

- Багдад прекрасен! Не обижай мой Багдад, - полоснула меня взглядом моя спутница, - здесь каждая пылинка бесценна.

Отсюда до Вавилона рукой подать...

Какое же это наслаждение - после жаркого свиста и воя палящего ветра, после тряски и грохота камней по днищу машины окунуться в тихие прохладные воды седого, измученного временем и до сих пор величавого Тигра! Точно так же здесь, возможно, плескался и Гильгамеш! Или Навуходоносор. Или даже Хаммурапи со своей Семирамидой.

- Аметис, - восстанавливает справедливость Тина, - её звали Аметис!.. Неееуч!.. - поёт она, фыркая и с визгом взбивая воду вокруг себя.

Она резвится как ребёнок, ныряет, выпрыгивает из воды...

Прекрасно!

Я не мог налюбоваться. Никто бы не мог!

Прекрасный прожит день! Дальше выехали, когда тени уже вовсю поползли. И, конечно же, говорили о Боге. Молчать было просто невмоготу.

- «... и сделаем себе имя, - читаю я, - прежде, чем рассеемся по лицу всей земли... На всей земле был один язык и одно наречие...».

Я смотрю на Тину: что она скажет про язык и наречие? Она говорит:

- Ты разницу между языком и наречием понимаешь?

- Вот, - говорю я, тыча ей сияющим как большой светлячок aйфоном, - тут так написано.

- Хм! Писаки...

- Зачем было пыжиться с этой башней. Это ж сколько кирпича пошло на её строительство?

- Восемьдесят пять миллионов, - невинно округляя глаза, сообщает мне Тина.

- Сколько?! Это же...

У меня перехватывает дыхание.

- А какие вереницы рабов таскали его до самого неба! Или рабов тогда ещё не было и в помине?..

- Рабы? Рабы всегда были и будут. Разве вы и сегодня не рабы? - спокойно, как о само собой разумеющемся факте, поясняет Тина.

Я, поражённый, молчу.

- А в те времена были уже статьи, защищающие рабовладение. Но и рабов! И наказания: за пособничество бегству рабов - смерть!

- Надо же!

- А ты знаешь, что существует несколько преданий о Башне? И что согласно одному из них башню строили не в форме перста, а в форме зиккурата. Это не спиралеобразный перст, как любят изображать историки и художники. Это пирамида без верхушки. Наверху - площадка со святилищем. Как у майя. Видишь, как все переплетено? Но зиккурат не строили из кирпича. Значит?.. Ну?.. Было две башни.

Две, так и две...

Жора был против нашей поездки. Я вдруг вспомнил, как он предупреждал:

«Там смертельно опасно! И с Тинкой, знаешь...».

Но не упадёт же этот вавилонский кирпич мне на голову! А с Тинкой - я знал: надёжно! Жора, конечно, волновался за Тину - неблизкий путь, да и места пустынные... И война, и война... Мин насыпано, как звёзд на небе...

Бабах - и в дамках!..

- «... вот один народ, - снова читаю я, - и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать... сойдём же и смешаем там языки их...».

- Зачем ты мне всё это читаешь? Я до стёклышка знаю всю эту историю с языками, - выпевает мне Тина, искусно объезжая трепыхающийся пластиковый пакет. - Вы и тут наследили. Признаки вашей цивилизации, однако, - возмущается она.

Откуда же мне знать, что ты знаешь?!

- Развлекаюсь, - язвлю я, - И развлекаю тебя. Ты же не дашь мне порулить?

Тина не слышит. Делает вид, что не слышит!

- И вообще я за рулём молчу, - затыкает мне рот.

Вскоре я это пойму - она пропускает мимо ушей то, что считает глупостью.

- Потому, что думаю, - не отрывая глаз от дороги.

Я закрываю книжицу, откидываюсь на спинку сидения, мы молчим. Ладно, думаю я, не хочешь слушать - не надо. Я же не только тебе читал, мне и самому было интересно. Подремлю хоть... Глаза устали... Ну, и дорога - стиральная доска! Собственно, никакой дороги и нет - пустыня!

И теперь ясно, что оказией-то оказывается не Тина, а я! Я - в оказии!

Мне удаётся на пару минут прикорнуть... Протираю глаза... Я слышу:

- "как можно спать на такой дороге..."

Я? Сплю?!

Не могу взять в толк, мне ли она это говорит.

- Тебе, тебе, - уточняет Тина, - не спи... Нельзя спать на такой дороге - голову расшибёшь.

Её возмущает и то, что я не всегда...

Да ты же сама не даёшь мне проходу! То тебе дай Бермуды (что если рядышком Атлантида?), то Антарктиду (где-то там вход в параллельный мир) или Стоунхендж, или Конарак, то ли даже Кайлас...

- Расскажи про Кайлас, - просит Лена.

Успеется.

Не далее как неделю назад мы вернулись из Мачу Пикчу...

У неё, видите ли, свои взгляды на инков. Да, пожалуйста: уточняй свои взгляды, выверяй, сопоставляй, развивай...

То ей подавай пещеры Кумрана!

Ну, какие могут быть новые взгляды на эти допотопные свитки ессеев?!

Я включаю приемник. Туристическая компания с нелепым названием «Сизиф» заманивает красотами пирамид.

- Пирамиды, - цепляюсь я за возможность порассуждать, - пирамиды - конечно! В пирамидах, как в капле воды... Надо отдать должное и Хеопсу, и Хефрену...

- Ты это во сне?

- С тобой разве уснёшь! - бурчу я.

- Where were we? - спрашивает Тина.

Ты спроси, где мы с тобой только не были!

Теперь вот Вавилон!

Даже не верится, что мы несколько часов назад купались в водах Тигра. Вполне допускаю, что эти воды помнят и царицу Савскую, а возможно, и царя Соломона. Наверняка они тут уединялись в тени кедров, чтобы решать свои царские дела.

- «... и рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город (и башню). Посему дано ему имя Вавилон...».

- Почему? - спрашиваю я.

Тина за рулём - молчун. Она снова делает вид, что не слышит меня: песок есть песок. А о чём она думает, когда не слышит меня?

Иногда она напевает.

Я закрываю все окна джипа, включаю кондиционер. Мне кажется, мы не едем, а едва ползём.

- И это - дорога? - спрашиваю я. - Хочешь, поведу я.

Тина косится на меня, хмыкает. Она только сбавляет скорость и тот же час снова давит на газ: нельзя тормозить! Впечатление такое, что Тина выросла из этого моря песка!.. Эх, как лихо она управляется с джипом! За нами - густая серая стена пыли!

Вой ветра.

Мне достаточно и жары, и этого белого солнца, и этой пыли, и... Хоть в платок кутайся!.. Мы и кутались.

За время нашего недолгого знакомства (каких-то дней триста, по сути - считанные часы!) я твёрдо усвоил одно - Тина... Она... Ей... С нею...

Это слово, которое я выискиваю в сейфах собственной памяти, чтобы назвать Тину Тиной так истоптано, истерзано, издёргано, обветшало и сплющено...

Всё земное с нею - померкло... С тех пор, как она однажды произнесла своё беспрекословно-безаппеляционное «у тебя же совсем нет людей!», я, не переставал думать об этом. Признаюсь: я был ошарашен. Она просто вставила мне по спичке в каждый глаз: присмотрись!

Как так «нет людей»? Каких ещё людей? Их полным полно! А Жора, а Юля, а Юра, а...? Их уже столько... От них просто...

- Да нет, это же... Это не... Ты для кого строишь свою Пирамиду?

Хм! Разве до сих пор это не понятно? Для них же, для всех, для людей! Для всех этих убогих и сирых, и слепых, и горбатых...

- Нет! - Тина, точно клинком, срезала мой ответ. - Для себя!..

- Хох! Ну как же?!

- Гордыня, серая гордыня завладела тобой... Тобой и твоими жорами и юрами, и юлианями...

Она улыбнулась:

- Это же видно и без очков! В самом деле, я советую вам...

Вот с этих самых «я вам советую», я и поплёлся за нею... Прилип, прикипел... Как за сталкером. С каждым шагом, разбрасывающим для меня свои гайки с тесёмками - сюда можно! А сюда - ни-ни! Я не мог объяснить себе этот безмятежный порыв лягушонка, беспрепятственно и настырно лезущего в пасть этой змеи. Да-да, именно - сталкер! Именно - в пасть! Она играла со мной как кошка с мышкой. Блестя своими ореховыми глазами... Котяра! Да, было в её повадках что-то кошачье, цепляющее, не дающее передышек. Она словно сбросила меня в эпицентр минного поля - иди! И я посмотрю, что с тобой будет с первым твоим шагом. Без меня! Вот я и... прилип! А как же - шаг влево - огонь, шаг вправо - и крышка. Она не давала мне права на ошибку. Aut - aut! (Или - или, - лат.). Что значил этот её «aut» к тому времени я уже себе представлял - строжайший порядок и беспрекословное доверие её словам и поступкам. Подчинение, примус? Нет! Доверительность и, если хотите, - почитание. Ага! Она требовала почитания. Это даже было не требование, а предложение, но жёсткое, если не жестокое предложение. Стиль отношений! Из тех, где le style c'est l'ame (стиль - это душа, - фр.). Стиль - как порядок вещей! Вот - порядок!..

Я, как любой нормальный мужчина, в поисках той или иной степени свободы, пытался выскользнуть из-под её жёсткой опеки. Я же не какой-то там подкаблучник!

- Иди, - просто предоставила она мне право выбора.

Оставив меня, я понимал, на минном поле.

Но вы бы видели эти глаза!.. Так тигрица смотрит на жертву. Не на ту, которую хочет запугать, но на ту, у которой нет выхода: я хочу есть!

Я ещё трепыхался: никакая я тебе не добыча! Тина только хмыкнула.

- Своё решение я тебе сообщила. Разборок больше не будет. Я переверну эту страницу...

- А моё право, моё право на ошибку?! Нельзя же без права, без права и правил!

- ... без разборок и предупреждений, - ясно заявила Тина, - dixi (я сказал, - лат.).

Конечно же, для меня это был шок. Вот такой она мне предложила стиль сотрудничества: le travail est un frein (труд - это узда, - лат.).

Мой отпор, сопротивление и нежелание быть подмятым, ломка моих внутренних установок касательно свобод и мужского честолюбия не возымели никакого видимого действия, хотя я и предпринимал попытки вырваться из этой узды. Тина только щурила свои редкие в мире орехово-зелёные роковые глаза и уже даже не ухмылялась.

- Но своими правилами и напоминаниями о том, что я время от времени допускаю промахи, ты просто добиваешь меня, говоря горбатому, что он горбат.

- Не спекулируй своим горбом - просто выпрямься, выпрямься!..

С тех пор...

Dura necessitas! (Суровая необходимость! - Лат.) - признал я. Добавить нечего!

- Скажи мне, - спросила она, - что является действительно ценностью в твоей жизни? Мерилом успеха?

Я, помню, что-то промямлил, мол, вот эта сиеминутность, а успех - пучок сена перед носом...

- Осла? - уточнила Тина.

Я даже не кивнул в ответ. И не дал себе труда сформулировать своё представление об успехе.

Разговор, содержание которого я передаю лишь вкратце, тогда чрезвычайно меня потряс! И оживил, и оживил: у меня появилось второе дыхание! В самом деле - я вдруг почувствовал в себе избыток энергии, прилив свежих сил... Я выпрямился!.. Выпрямился!.. И вот...

Cest la vie (Такова жизнь, - фр.).

Я спрашивал себя, верно ли я определился с ценностью собственной жизни и с кем я хочу разделить свой успех?

«...и никогда в твоих карманах не заводятся деньги - потому что там по пять дыр в каждом - для каждого из пальцев, и не задерживается там звонкая монета. Зато так приятно, когда она звучно падает на асфальтовую шкурку и катится, щекоча его грубую спину... И люди смеются, и находятся такие, кто поднимает копеечку и бежит следом . "Вы обронили..."

Я не обронила... Я посеяла...».

Вот - успех: «Я посеяла...»!..

И молчание, и молчание... Как принцип поведения. Никаких пояснений! Молчание даже самому себе, для себя и в себе!

Вот вершина успеха!

И вот ещё:

я твоя глина. тела кувшин. женственно крУглы формы.

мёдом наполни или вином - тело запомнит.

Вдруг вот именно эти строчки пришли мне в голову:

пела в ладонях, горела в огне, стала ль прочнее?

срочно мне силу ветров и стихий, слов панацею.

Пела в ладонях...

Моя глина? Я прикрываю веки, чтобы лучше рассмотреть это тело, наполненное и медом, и вином, тело, которое запомнит... Я за то, чтобы оставить хорошую память!

срочно мне - в почту твоих голубей. почерк непрочный строчек.

О, Господи! Какое блаженство этот «Строчек непрочный почерк...»

мне обещает волшебный трофей армия одиночек.

мне обещают - только примкни - славу, карьеру, звание.

Это и есть ваши хваленые мерила успеха?! Да идите вы в ж... со своей славой и своими званиями!.. Я вот что скажу вам: я выбираю... Собственно, зачем же выдумывать?! Вот вам:

я выбираю сонный Берлин. кофе и утро раннее.

я выбираю - не выбирать, если с тобой вместе.

голуби Генуи. зимний Монмартр. Краков воскресный.

мир разноцветный лохматым ковром под ноги брошен

Welcome! - Willkommen! - Bienvenue! - Так! - Панов запрошам!

А если еще и с Тинкой, то «явыбираю - не выбирать»! Если с Тинкой! Если она - моя глина! И если этого тела кувшин до краев наполнен... Переполнен!.. живой влагой жизни... Пей - не хочу!.. Я выбираю кофе... и утро раннее... Голуби Генуи... Зимний Монмартр... Welcome! - Willkommen!..

Мне даже пришло в голову - мужчина! Странно, странно всё это... Я не понимал: при чём тут половая принадлежность?

А кто я для неё?!

Тина как-то произнесла мимоходом, что... Собственно, это уже не имеет никакого значения.

Джип аж вибрирует под ударами встречного ветра! Как парус.

- Ты не могла бы ехать помедленнее, - прошу я, жуя орешки, - того и гляди...

- Не волнуйся, - говорит Тина, - всё под контролем! Воду передай.

Да уж, контроль что надо!

Отвинтив пробку, я даю ей пластик с водой. Она пьёт, не сбавляя скорости, отдаёт мне воду, я тоже делаю пару глотков. От этих орешков першит в горле.

И вот же не лень ей тащиться на другой край земли, чтобы показать мне, незрячему, её глазами... Я это утверждаю: ей не лень! Я даже не знаю, знает ли она, что такое лень!

Так кто же я для неё?

«У вас нет людей»!.. Надо же!..

Каких-то около ста километров - и мы в столице Вавилонии! Баб-илю - значит «Врата Бога». Хорошенькие врата - пустырь, песчаные холмы, редкий кустарник... Хорошо Бог устроился! Тук-тук, можно к Вам, Боже?

Руины Бабилона...

«Хаммурапи завоевал Шумер и стал властелином Шумеро-Аккадского царства... Он провёл важные реформы, подчинил себе храмы, упорядочил сбор налогов и создал единую судебную систему. Законы Хаммурапи стали...».

- И где теперь эта важность? - спрашиваю я.

Тина не отвечает, рассматривает карту города, которого нет.

- Помоги мне, пожалуйста, - просит она, - подержи карту. И перестань грызть! Как суслик!

Меня просто поражает её «Помоги мне...»! Я ещё ни разу не слышал, чтобы Тина просила меня о помощи! Ни меня, ни кого бы то ни было. Её «Помоги мне...» - как песня, как трель жаворонка...

А всего-то и надо - подержать край карты, парусящий на ветру.

Да, пожалуйста!..

Я сую пакетик с орешками себе под ноги.

«...город был хорошо спланирован, улицы пересекались под прямым углом, а дома построены из сырцового кирпича, а фундамент из обожжённого...».

- Город как город, - говорю я.

«Затем были касситы, которых сменила династия Иссина с Навуходоносором, которого победил ассириец Саргон второй, построивший у южной цитадели Вавилона стену с круглой угловой башней и надписью: К Мардуку! Великий Господин, божественный создатель, который живёт в Эсагиле, Господин Бибиля, его господин; Саргон, могущественный царь, Царь земли Ашшура, царь всех. Правитель Бабиля, царь Шумера и Аккада, кормилец Эсагилы и Эзида»».

Сколько же их тут было! Царили! Ни стены, ни надписи...

«Сын Саргона Синнахериб полностью разрушил город и повернул на него воды Евфрата, чтобы смыть с лица земли».

- Ну и жарище, - ропщу я.

Тина снова не слышит меня.

Думает? О чём можно думать, когда того и гляди можно завалиться на бок или загрузнуть по самые уши в песке?!

- Вечером будем купаться в Евфрате, - произносит она. - Доживёшь?

А что остаётся?

- О чём ты всё время думаешь? - спрашиваю я.

И этот мой вопрос она подшивает в папочку к глупым. Подшивка толстеет.

«Его наследник Асархаддон восстановил и перестроил город. Был построен и знаменитый зиккурат - Вавилонская башня».

Мы идем к великолепным развалинам. Перед самым входом Тина останавливается и жестом останавливает меня:

- Я хочу показать тебе мой Вавилон... Смотри. Слушай сердцем. А теперь-замри! Перед тобой врата Этеменанкис. Входи...

Я шагаю меж двух останков - бывших столпов Великих врат и пытаюсь проникнуться величием этих развалин....

- Вот, - говорит Тина, - зиккурат!

- Что «вот», - спрашиваю я, - где?

- Да вот же! - Тина гладит руками оплавленный неведомой силой и слизанный временем кирпич и вдруг прислоняется к нему щекой. - Здесь мой дом... Здравствуй!..

Она с непередаваемой нежностью гладит раненные стены, которые, кажется, замирают и сладко урчат под её ладонью. Захваченный её порывом и я подхожу к стене, прислоняюсь щекой. Не отнимая щеки и ладоней от стены, Тина смотрит на меня. Говорит:

- Город греха и разврата? Враньё! Никому не верь... Это был Город Богов!

А мне вдруг пришли в голову строчки из Библии: «...пал, пал Вавилон, великая блудница...».

- В нем, - продолжает Тина, - было столько святилищ и храмов, сколько нет до сих пор ни в одном городе мира. Мардук, Иштар, Нергал, Адади... земных божеств было около трех сотен и небесных - шестьсот. А сколько алтарей! Ты можешь себе это представить? Такое, конечно же, нужно было сравнять с землей, чтобы построить храм Бога Единого.

Она лишь на миг умолкает...

- Вот так... - повторяет она и прикрывает веки, погружая себя в те жаркие, плавящие даже каменные стены, суровые дни... И я тоже прикрываю веки, погружаясь вместе с нею. Такого душевного трепета, такой ласки и неги я давно не испытывал.

Индикатор биополя (я жужжу камерой) сперва был малиновый, а теперь - тёмно-синий... индиго... даже фиолетовый...

Затем я вижу, с какой невероятно-немыслимой нежностью она своими хрупкими, но и крепкими пальцами, пальцами лекаря, прикасается к зияющей ране стены... И, о чудо! - рана вдруг перестаёт кровоточить и затягивается на глазах... Даже боль уходит!.. А рана ластится и... урчит, заживая, под ладошкой Тины... И бинты - не нужны! И никакие самые белые-белые, самые что ни на есть престерильные бинты... Не нужны! Не нужны не только бинты, но и мази... Ни мази, ни примочки, ни спиртовые настойки с присыпками и примочками...

Даже никакие подпорки! Время повернуло вспять!

Ран как не бывало! Я вижу теперь это собственными глазами!

Стоит стена! Стеной!

Тина - лекарь!..

Экран сканера трепетно мерцает... Мириады... Переливы... Это надо видеть!.. Полевые цветы на лесной поляне... Ни единой чёрной полосы, ни единой крапинки... И нет серого, нет такого привычного серого... Нет! Совсем нет! Периметр - нежно-жёлт...

И конечно, запахи, её запахи... Я как конь расширяю ноздри, шумно тяну в себя эту негу, этот дурман... Закрываю глаза... Чтобы не сойти с ума... Чтобы не сойти с ума, я закусываю нижнюю губу, чтобы болью избежать умопомрачения. Полный транс, катарсис, абсолютная абстиненция...

Тина - как наркотик!

Прихожу в себя, открываю глаза...

- Не упади, - Тина держит меня за локоть.

- С чего бы? - молодцевато подбочениваясь, пытаюсь освободить руку от её крепких пальцев.

Удостоверившись, что со мной всё в порядке, она даёт мне волю.

И я ещё раз припадаю к стене щекой.

В знак благодарности!

За что, собственно?!

Я не ищу ответа и на этот вопрос: Тинка - вот ответ! Если Тина так... Если она с таким трепетом и пиететом... Да-да, с таким пиететом...

«...пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы (Откровение, 18,2)».

Откровение!..

«И цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши её» (Откровение, 18, 3).

Ну, совершенно так же, как и сейчас!

- Это мой Город Богов! - повторяет Тина.

Она делает шаг вперёд, выпростав свои божественные руки, словно в попытке объять всё это царство земное... И небесное, и небесное... Долго смотрит на меня и затем вдруг говорит, говорит... Не прерываясь:

- ...и Вавилон будет грудою развалин, жилищем шакалов, ужасом и посмеянием... Без жителей... Как взят Сесах, и завоёвана слава всей земли! Как сделался Вавилон ужасом между народами!

Я слушаю... Сколько же скрытой боли в её голосе!

Она стоит среди развалин осыпавшихся стен Великого Вавилона, стоит с неистовой грустью в глазах, произнося, как заклинание только эти два святых слова: «мой дом... мой дом... мой дом...». На ласковом незнакомом мне языке.

Непостижимо!

Видеть это - жить мертвым! Я сажусь на валун, закрываю глаза... Её голос, словно голос пустыни... Кто был в пустыне, тот знает, тот помнит этот голос правды, идущий сквозь века и века...

Манит ветер пустыни - иди, иди,

Там такие красавицы - мед и яд

Там, за сотым барханом, что впереди

Есть оазисы счастья. Так говорят.

Говорит мне пустыня сухим песком,

Мне танцует пустыня седой мираж...

Кто с ее выкрутасами не знаком

Тот отдаст ей и душу...

Тина на секунду умолкает, смотрит на меня, улыбаясь и, уверенно кивнув, добавляет:

И ты отдашь.

Она закрывает глаза и делает глубокий вдох...

Солнце путается в её огненных волосах и стекает по раскинутым навстречу рукам. Она вся словно из золота - царица!

Вот же, вот же успех!..

Крошечная группка туристов обступила Тину. Они уставились на неё, как на живую реликвию! Как на маску Тутанхамона! Золото, золото... Море золота!..

Да - золото!

Защёлкали фотоаппараты, зажужжали кинокамеры...

Тина отвернулась. Мы отошли в сторону. Её губы что-то шептали... Я едва мог уловить:

- Я и сейчас слышу их вопли, - проговорила она и добавила, - если ты способен это понять...

Я не понимал, что я должен понять. Смог лишь кивнуть - понимаю.

Вечером она не проронила ни слова.

Чтобы отвлечь её, я читаю вслух из глянцевого буклета:

«Было перестроено все: Эсагила - храм Мардука, зиккурат Этеменанки, храм Эмах в цитадели и более древний храм Иштар на Меркесе... Были вырыты каналы и построен первый каменный мост через Евфрат. Одним из семи чудес древнего мира считались висячие сады...».

Всё это можно было прочитать и в Москве, и в Майями, и в Питере, и даже в какой-нибудь Хацапетовке, сидя на завалинке... Но здесь!.. Когда под ногами земля, которая помнит и знает все эти имена!.. Здесь, где...

Меня просто бросает в жар.

«В греческий и парфянский период оставшиеся от древности царские постройки начали разбирать на материал для нового строительства, и это продолжалось веками, пока от города не остались руины».

- Вот, - говорит Тина, - руины... Хранящие счастье труда и надежд.

Я стараюсь уяснить себе, в чём же, собственно, это счастье труда.

- Вот отсюда-то мы и пошли по дороге жизни...

Сильно сказано: «мы пошли!».

Кто это - вы?!

Единственное, что меня тяготит - её страсть к этим развалинам, под которыми погребены груды жизней, ушедших в песок.

Это была совершенно сумасшедшая идея - Вавилон!

Пришла восточная ночь... Звёзды - как россыпи золотых монет по небу...

Мы сидим на берегу Евфрата...

- Ты будешь купаться? - спрашивает Тина.

Бррррр... Холодина ведь жуткая!..

Она сбрасывает с себя все одежды и в полном свете луны кажется сказочной феей... С распущенными рыжими волосами, со светящимися, как у кошки глазами...

Бррррр...

Не дожидаясь ответа, она, как светлый клинок, входит в чёрные воды реки и мягко исчезает в темноте. Воцаряется щемящая тишина. На воде только блики лунного света... Только жуткая звенящая ждущая тишина... Весь мир превращается в ожидание... Чуда! Чуда!.. Мы все ждём только чуда, ибо только чудо в состоянии вызволить Тину из плена этих чёрных зловещих всепоглощающих евфратских вод...

Чудо случается через минуту:

- Э-гей, где ты там?!. Сюда, я здесь!..

Мысль о говорящих её языком крокодилах просто трясёт меня.

- О, Боже, - взрывается Тина на всю свою Месопотамию, - как же хорошо! Просто здорово, здорово!..

Затем я слышу только плеск, только сумасшедшие всплески... Так резвятся только те, для кого вода - родная стихия... рыбы... прыткие рыбины... юркие дельфины... дельфинихи... и русалки, и, конечно, русалки...

Вскоре она выходит в лунном сиянии - нимфа... Богиня...

Боже, да на ней ни единой ниточки, ни волоконца - Тина Евфратская!..

Я спешу к ней с белой, как снег, махровой простынью...

- Спасибо, Рест, мне не холодно...

- Жарко? - спрашиваю я.

- Ага... Жарко...

Вот он - успех!.. И великая ценность!..

У меня, что называется, глаза просто валятся из орбит! Ведь - брррр...

Но где моя камера, где мой сканер? Это обязательно надо запечатлеть! Вот - Чудо!..

- Есть хочу, - говорит Тина через минуту, кутая-таки себя в мою простыню и усаживаясь на камень, - доставай свою самобранку...

Теперь я спешу к машине за припасами...

- Хорошо бы, - слышу я, - костёрчик небольшой смастерить...

Да это мы мигом!

Потом я любуюсь, как Тина - женщина в белом! - устроив себе стол на валуне, ест, отламывая по кусочку то от хлеба, то от сыра...

Теперь глоток воды... И снова - хлеб... сыр... вода...

- Ты же хотела есть!

- А я что делаю?

- На вот... балык, рыба, окорок... есть язык, треска... Будешь?..

- Рест, я итак ем!

Я в полном недоумении:

- Но... Ты... Я... Как же... Я себе простить не смогу...

На это Тина только улыбается.

А я ем!.. Аааа... Я голоден! Ещё бы! Такое пережить!..

Я не перестаю жевать (наш стол просто завален едой!), а она, сделав еще пару глотков, отвернувшись, молча смотрит на восходящую луну. Время от времени бросает на меня короткий взгляд - наелся?

Я уже хлещу пиво. И ещё вот... последний кусочек... копчушка...

И еще глоток... И ещё...

Она веточкой ворошит угли костра, вздымая ворох весёлых праздничных искр, вдруг говорит:

- Помню там, у Великой стены... где мои племена-шатуны... разжигали огромный костёр...

Задумчиво смотрит на тлеющие поленья. Продолжает:

- ... извивался под бубен шаман... ночь к костру приходила сама...

И ещё раз:

- ...ночь к костру приходила сама...

Она повторяет это дважды, чтобы расслышал это не только костёр, но и я.

Ночь, костёр, дивная дева... Дивная!.. Дива!.. Чего ещё желать?!

- Ты бы съела чего, - всё ещё жуя, предлагаю я, - смотри - тут всего ещё полно, и рулеты мясные, и колбасы копчёные, и московская и еврейская, и охотничьи вот... балык... грудинка... А?.. А?! На, держи... Держи же!..

Теперь её чарующая улыбка в огненных бликах. Зрелище непередаваемое, неповторимое: Тина - огненная принцесса! Она смотрит на меня, но не видит - она смотрит сквозь меня, как сквозь стекло витрины... И не произносит больше ни слова. И вот уже без единого стона умирает наш костерец, тлеют угли, жар ещё теплится и если подбросить сухих веток или пучок прошлогодней травы (припасённый для моего осла!), можно поддержать жизнь и этого чуда, созерцая свою Диву, как Чудо...

Чудо говорит:

- Спасибо тебе...

А с первыми лучами солнца мы уже в пути... Мы спешим, Тина за рулём, скоро Новый год...

- Тринадцатый разлив Нила, - говорит Тина, - надо успеть...

При чём тут Нил и его тринадцатый разлив я не спрашиваю.

- Две тысячи, - уточняю я, - две тысячи тринадцатый!

- Конечно, - соглашается Тина, - ровно две. И ещё две! Вот тебе и четыре!

- Что - «четыре»? - спрашиваю я.

- Четыре тысячи тринадцатый - год рождения одной из моих прабабок...

К Новому году мы как раз успеваем... У нас даже есть в запасе ...

- Вот, собственно, и вся Вавилонская башня. Месопотамия, Тигр, Евфрат...

Что дальше - Нил?

Я уже не задаюсь подобным вопросом - Нил так Нил!

- Как скажешь, - говорю я, - тебе лучше знать.

- Я знаю, - говорит Тина, - да!.. Лучше!

Её уверенность меня просто испепеляет!

И вот я должен признаться себе: я строю свой Храм, свою Пирамиду! Для Тины! У меня просто нет выхода: для Тины! Вот тебе и вся ценность жизни, и успех, и, конечно, успех! Формула успеха - ad aras! (у алтарей! - Лат.).

Ад!..

Да-да, именно: услада этого ада - стопроцентный и неопровержимый успех!

Мог ли я тогда представить себе, что Тинка, что её геном... Да ни коим серьёзным образом! Да ни-ни...

К концу года я предпринимаю решительный шаг!

- Что это? - спрашивает Тина.

- Сирень!

- Сирень?!

- Сирень!.. - произношу я, - с Новым годом!

Тринадцатый-таки разлив Нила...

Правда, через бесконечное число лет и тысячелетий. Так повелось, что пришёл тринадцатый. Всё это не совсем понятно... И что же!

«Я учусь говорить на понятном тебе языке... А не хватит согласных - давай перейдем на птичий... Я шумерскую клинопись писем отдам реке...».

Как это вам всем рассказать? И какие еще нужны архитекторы и конструкторы, чтобы возвести этот Храм?

Жора бы сказал: да пошли ты их...

«...клинопись писем отдам реке!..».

Нет уж, хватит с меня и Тигра, и Евфрата, и всех твоих Вавилоньих башен! Что-что - Нил? Теперь Нил?!

Опять эти тысячи разливов!!!

- Слушай, - говорю я на понятном всем языке, - выходи за меня!

Тина замирает. Потом разворачивается ко мне и спрашивает:

- Ты, действительно считаешь, что это - хорошая идея? Замуж! За... строителя пирамид!

Я киваю: замуж!

Мужчина! Фараон!

Я не знаю, куда девать свои руки.

Тина улыбается.

- Ты Хеопс, Хефрен или Джосер?.. Или Хуфу?.. Все пирамиды, друг мой, уже построены...

Я сую чужие мешающие мне свои руки в карманы куртки. Пальцы нащупывают мои любимые вездесущие орешки, но я не осмеливаюсь забить ими рот.

- Да нет, - говорю я, - такой ещё не было и в помине. Это будет...

И рассказываю то, о чём Тина даже представления не имеет... То, что невозможно вообразить... Я рассказываю... Я столько раз уже всем это рассказывал... Только не Тине. Об этом уже столько написано... Лекция нобелевского лауреата! Мир просто помешан на этом... Только не Тина...

Она смотрит на меня, улыбаясь, мол, разве может быть это мне (Тине!) интересно? Я киваю: конечно!..

И высвобождаю, наконец, свои руки из карманного плена, давая им сладкую волю, и теперь они - как крылья, отрывают меня от земли, придавая в полёте уверенности моим мыслям...

Тина восхищена!

А я рассказываю о силе духа, о золотом сечении, о значении чисел в нашей жизни, мол, ещё Пифагор... и о значении числа π и чисел Фибоначчи, о виртувианском мужичке Леонардо и о магнитных полюсах земли, которые уже едва держатся на ногах, и, конечно, о всеобщей глобализации, о глобальном потеплении и таянии льдов Гренландии... Ой, да ещё много о многом таком, о чём Тина даже не подозревает, скажем, о гонке вооружений, об освоении Луны и уже о борьбе за семейный склеп на Луне нашим олигархам, о планете-близнеце Глория (Нибиру!), преследующей нас по нашей орбите и спрятавшейся за Солнцем, наконец, и о том, что наши гены, наши гены...

- ... и наши клоны, - настаиваю я, - не сегодня так завтра...

Тина просто очарована мной! Я же вижу!..

Наконец, о всепланетном финансовом кризисе... Да!.. Жуткие подробности... О закате, таки о закате Европы и китайском зареве... да, и Восток, и вот теперь Африка, да, мир даёт крен, и...

- И наша Пирамида, - я даже встаю на цыпочки, вскидывая руки к облакам, - вот-вот уже скоро возвысится и врастёт в небо... Прорастёт его...

Тина слушает с нескрываемым любопытством, говорит:

- Скажите-ка!..

- Да, - сверкаю я глазами, - именно!..

Она резким движением головы отбрасывает свою рыжую гриву назад, высвобождая свои прелестные чуткие уши. Чтобы лучше слышать меня!

- ... да-да, - фонтанирую я, - и даже наш знаменитый коллайдер, - захлёбываюсь я, - который вот-вот уже обнаружит частичку Бога, которая организует нам маленькую черную дырочку, - убеждаю я, - такую маленькую-маленькую... С гулькин нос!

- С гулькин?

- Ага, - радостно киваю я, напоследок взмахнув руками-крыльями и затем мирно сунув их снова в карманы.

Вот, вот же, где ценность жизни: выходи за меня!

Жду.

Молчание.

Улыбка медленно сползает с Тининого лица. Ореховый взгляд тускнеет. Какое-то время Тина думает. Затем:

- Я уже была замужем. Такие, как я не меняют мужчин..

Я не в состоянии сообразить, что она сказала: как так не меняют?! Она сказала «была», так что ей мешает...? И кто такие эти «такие»?

Я смотрю на неё в полном недоумении. Слышу вдруг: «Рест, выпрямься!».

- Мы ещё вернёмся к этому разговорю, - говорит Тина, и сделав паузу, добавляет, - может быть... А сейчас - мне лень...

Леееееень? Тебе лееееень?!! Тебе снова лень?!!

Ах, какой музыкой звучит это её «Но мне лень...»!

Нет-нет - это просто немыслимо: лень... Ей, видите ли, лень!.. Мне же завтра, уже завтра... Человечество ждёт не дождётся!..

- ... тебе, значит, леннннь! - ору я.

Тина не выносит ора. Она просто ждёт, созерцая меня, насмешливо щуря свои глазищи.

- Вот, - произносит она, когда я умолкаю, - это тебе.

И вложив в мою ладонь что-то прохладное, закрывает это моими пальцами.

- Потом посмотришь.

- Что это? - спрашиваю я.

И просыпаюсь...

Новогодняя ночь в разгаре! Я вздремнул на диване в соседей комнате...

- Ах, вот ты где, - говорит Лена, - давай выходи... Снова ты за своё - орёшь как резаный! Гостей полон дом! Нет только...

- Тины? - спрашиваю я.

- Как же, как же, - говорит Лена, - Тины, Тины... Тины нам только и не доставало...

Я встаю, шарю рукой по дивану, ищу на журнальном столике, на камине, на подоконниках, рыскаю по карманам, заглядываю под диван, даже сейф открываю...

- Что ты ищешь, - спрашивает Лена, - это?

Она подаёт мне мой телефон.

- Да, - говорю я, - спасибо.

Беру телефон и набираю Тинин номер... Гудки...

- Слушаю, - говорит Тина.

Господи, какой знакомый родной голос!

- Чем ты меня хотела удивить, - спрашиваю я, - что там у тебя в руке?

- Рестик, привет! Наконец-то ты объявился!.. Пропал весь...

- Ань, ты?

- Я - Юля! Дать Аню?

Да какую Аню?!

- Я перезвоню, - говорю я, - сейчас, понимаешь...

И бросаю телефон на диван.

Куда, куда я мог задевать эту Тинину штучку? Я же видел в её руке...

- А что вы там делали, в вашем?.. - спрашивает Лена.

- С кем?

- Ты всё время орал: «Вавилон, Вавилон!.. Башня...».

У меня даже начался тик века, левого.

- Где?

- Одевайся же, наконец, - просит Лена, - народ ждёт.

Где же эта Тинкина штучка?

- А где камера, где мой сканер?! Я хочу посмотреть...

Взглянуть на Тину!.. А был ли Вавилон?..

- В сейфе, - говорит Лена, - где же ему ещё быть?!

Вот такая Вавилония...

Хм, замуж!

А вы говорите - успех... Мерило, мерило... Какое мерило? Какой там успех?!

И где мои солёненькие к пиву орешки?..

Эх, гулять так гулять!..

Хм, успех...

Тинка - в сейфе!.. Ей не привыкать!

И теперь никуда не денется! Вот успех!..

- Но...

Лена в полном недоумении:

- Но как... Когда... Где ты её нашёл?!

Хм...

- Нашёл-таки?! - Лена не может сдержать себя от восклицания.

- Хм, нашёл... Ты же видишь! А как бы я... Я даже... Да! Конечно, нашёл!.. Мы же с ней чуть было не... Если бы не...

Лена просто берет меня за горло:

- Что?! Что вы бы с ней, если бы не...?!

Хм... Кто ж об этом рассказывает!

Если бы, конечно, не... мы бы уже...

Теперь - не потерять!..

Тинико ты моя, Тинико...

Я выбираю кофе... и утро раннее...

Welcome!..