Глава 1.

Через какое-то время, точнее сказать - прошла неделя или полторы, Жора отыскался. Как след Тараса у Гоголя. Шок прошел. В том, что Жора был шокирован моим рассказом, не оставалось сомнений. Он явился в лабораторию рано утром и с порога начал излагать дальнейшую стратегию нашей будущей жизни. Стали приходить сотрудники, затем зачастили телефонные звонки. Все это выводило Жору из себя. Он встал, взял меня за руку и потащил к выходу. Было холодно, и мы нашли какое-то тихое теплое кафе. По замыслу Жоры, стратегия заключалась в том, чтобы строить, как он сказал, «тело нового общественного строя, строя нового типа». Сама идея для меня новой не была. Но как?! Строить как? Как этот строй будет называться - не имело значения. Социализм с человеческим лицом, или рябое рыло капитализма, или же лучезарный лик коммунизма со светлым теплым нежно-голубым будущим - все равно, ведь от названия, провозглашал Жора, ничего не меняется.

- Ты как Ленин, - попытался я вставить словцо. Он не слышал.

- ... и положим в основу его развития принцип разумного отбора, основанного на подробном тестировании генома человека с выбором тех признаков и качеств его фенотипа, которые свойственны людям продвинутым, детям Света, которые достойны Человека Неба...

Он так и сказал: «Человека Неба», подчеркнув, что оба слова пишутся с большой буквы.

Я не мог не съязвить:

- Опять евгеника, опять махровый расизм, прикрытый налетом достижений современной генетики?..

- Да нет же, - Жора отмахнулся от моих слов, как от мух, - нет-нет!..

Он взял чистую салфетку, сложил ее вчетверо и, достав из внутреннего кармана пиджака шариковую ручку, стал рисовать свой излюбленный нейроцит без аксона. В дальнейшем я не мог даже слово вставить.

- Пусть это будет даже Царство Небесное, Град Божий!.. Христианополис!..

Господи, подумал я, какие смелые слова!

- Архитектоника генома позволяет нам...

Жора иногда поднимал голову и коротко смотрел на меня, но не видел, и в большей степени говорил сам с собой, рассуждал, убеждая самого себя и используя меня в качестве болванчика - любознательного студента-первокурсника, впервые услышавшего о возможностях практического применения новых знаний о генах. Было очевидно, что за эти несколько дней своего отсутствия он хорошенько продумал наши перспективы.

- Понимаешь, все идеи прокисли, нужна новая мысль. Это определенно! Архитектоника генома позволяет нам не только...

Он, мне вдруг пришло это в голову, впервые предлагал человечеству, пусть всего лишь в моем лице, предлагал свою стратегию не только увеличения продолжительности жизни, стратегию преодоления времени, но и стратегию улучшения рода человеческого, его породы, по сути - стратегию совершенства. И, вот что самое главное, - его выживания! А по сути - спасения! Словно в забытьи, он уже тысячу раз произнес свое «Определенно», что свидетельствовало о постоянной работе его ума и потере контроля при подборе слов для точного выражения мыслей. Бешеный поток сознания, настоящий мейстрим лился из него, как вода из лейки, бурный поток слов и ничего больше.

- Почему бук или тис живут тысячу лет? Почему твоя секвойя живет до шести-семи тысяч лет? Это сотни поколений людей?! Тут все дело, я уверен, в геноме. Распознав архитектонику их генома, мы не только сможем...

- Да, пожалуй...

- Я уверен!

- Тут не может быть никаких сомнений...

Нужно было, я знал, помочь ему спуститься с Неба на Землю, но всякая попытка пробраться вопросами в его мозг смывалась горячими струями словесного месива. А сколько было пышно клубящейся жаркой пены!

- Вот послушай, - сказал он и сощурил глаза.

Я весь превратился в слух, надеясь услышать нечто невероятное.

...дайте мне чёрный, чтоб оттенить живое.

Чтоб не забыли, что есть и иные краски.

Дайте мне белый - снова покрасить стену.

Чтоб рассказать сначала другую сказку...

- Понимаешь... Нужна другая сказка, другая, новая, неожиданная... Нужна другая конструкция мира... Понимаешь?!!

Я ждал, не перебивая его, не решаясь спросить, что всё-таки даст нам эта самая архитектоника генома, какие возможности откроет, что позволит.

- Позволяет, а? Как думаешь? - то и дело спрашивал он, и, не рассчитывая услышать ответ, дальше щедро делился своими задумками и планами.

Что позволяет?!

Я кивнул. Спорить же не имело смысла. Вдруг - как укол в голову: это же стихи Тины! Жора цитировал Тину. Неделю тому назад я сам ему декламировал эти строки! И вот... Ах, Жорочка, да ты тоже подсел на нашу Тину! Поздравляю!

А Жора, не замечая, что я стушевался, лил свое:

- Вся эта вонючая навозная куча, которую кто-то обозвал человеком, вся эта мерзость и мразь...

Нельзя сказать, что «мерзость» и «мразь» были любимыми Жориными жалящими словцами, но их сочетание он часто использовал для выражения презрения и полного отвращения к тем, кто погряз в плотской низости.

- Мир живет в полном дерьме, и теперь каждому олуху ясно, что никакая демократия, никакое народовластие и народоправие не способны остановить его падение в бездну. Ни просвещение, ни сила знаний, ни церковь не способны остановить гибель и этого Рима...

- «И ни церковь, ни кабак...» - начал было я.

- Именно! - воскликнул Жора, - «Ничто не свято!..». Маммона, маммона, деньги, деньги, неудержимая страсть накопительства. Вот на нее-то и требуется накинуть узду! Мы обросли коростой невежества и скупердяйства. Жрать!.. Да, нужна свежая звонкая и холодная мысль... Чтобы из этой плесени, покрывшей всю землю тонким молекулярным слоем, сделать, наконец, хотя бы антибиотик.

- Какой плесени?

- Ну, твоего человечества.

Я знал, что Жора давно растерял все симпатии к современному миру и жадно искал пути к его улучшению. Он все чаще задавался вопросом: почему? И разве ничего нельзя изменить?

Пока Жора экспрессивно расточал филиппики нынешнему устройству мира и несовершенству цивилизации, я вдруг подумал о том, что и меня не все устраивало в этой жизни, в жизни этих людей, этой страны и даже этой планеты. Я поймал себя на мысли, что во многом - во всем! - солидарен с Жорой. И готов за ним следовать. В рай или в ад, куда? Я не знал. Во всяком случае, наши мысли, как это часто бывает у... у братьев по разуму, сходились на одном: пора! Но как?.. Я понимал лишь одно: нужно спешить! Бежать!!! Но куда?.. И что же все-таки позволяет нам разгадка архитектоники генома?

- А тут еще и ты со своими клонами, - огорченно заключил он.

- Прости великодушно, - улыбнувшись, повинился я, - знаешь, эти клоны...

- Да знаю я, знаю я тебя... Ну как тебе Пракситель, - ухмыльнулся он, - как я тебя...

Жора, как гюрза, клюнул головой пространство.

- ...клюнул, - подтвердил он.

- Гадюка, - сказал я, - умеешь! Укусить!

- На вот, держи, - он добыл из своего непременного желтого портфеля Тинин томик стихов, - на... почитай-почитай...

- Ааа! - вскрикнул я, - так вот где... А я обыскался весь... А ты, змей... Даже на память... Нравится?

- Да ладно тебе... Забыл отдать... Хорошая подложка под сковородку...

- Что?!!! - я вскочил со стула, как ужаленный, - что ты сказал?!!

- Сядь, - мирно сказал Жора, - не кипятись... ну... стишки... ну, так... Ты ее уже разыскал? Как она?

- Кого разыскал? - я все еще был зол.

- Ну, эту твою Тину-картину... как там ее?

- Ты рехнулся, Жор? Как разыскать, когда разыскать, зачем разыскать?.. Ты, брат...

- А я бы разыскал, - смял он манжету моей рубашки, - будешь потом локти кусать.

- С чего бы вдруг?

- Сам знаешь с чего!

Я так и не сообразил, почему мы вдруг прилипли тогда к этой Тинешэ. А Жора, Жора, совершенно равнодушный не то что к Маяковскому, не то что к Пушкину или Есенину, но даже к «To be or not to be», даже выучил ее Праксителя! Я, конечно же, был поражен, потрясен: что заставило?!!

Когда нас попросили освободить кафе, был третий час ночи. Жора аккуратно сложил салфетку и сунул ее в задний карман джинсов, уложил в переполненную пепельницу дымящийся окурок и, заглянув мне в глаза, спросил:

- Ну что скажешь?

Он вдруг протянул свою правую руку и пальцами доверительно прикоснулся к тылу моей левой ладони.

- Ты совсем не слушаешь меня. Сидишь, молчишь...

Возникла пауза, заполненная тишиной, - мне нечего было ему сказать.

- Ты опять что-то там придумал? - спросил он.

- Нет. У меня проблема - не хватает вдохновения.

Он только хмыкнул.

- Почитай Тину, почитай...

- Я давно уже чту! - сказал я.

- Не понимаю: зачем ждать какого-то вдохновения, когда работы невпроворот! Горы груд!.. И Тина в кармане.

Он так и сказал: «Горы груд!».

- Хорошо сказал, - говорит слушающая меня Лена.

- Хорошо, - согласился я, - теперь-то я понимаю, чем приворожила Жору наша Тина.

- Чем же? - спрашивает Лена.

- О-ох... Это целая песня! Спеть?

- Лучше подкинь дровишек в камин, птичка певчая...

 

Глава 2

Какое-то время Жора задумчиво рассматривал свою левую ладонь с веером растопыренными пальцами, проводя ногтем указательного пальца правой руки по прекрасно вырисованной линии жизни. Затем сказал:

- Знаешь, я вот о чем думаю: закон жизни - в вере. Он заключается в том, что если курицу теплым майским вечером усадить на ветку высокой березы и сказать, что она соловей, уже утром она перестанет кудахтать и наполнит всю рощу роскошной соловьиной трелью. А если человека все время тыкать мордой в грязь и при этом долдонить ему, что он тупорылый кабан или аппетитная свинка, в конце концов он захрюкает. Если же ему, ленивому ублюдку, принести в спальню на тарелочке с золотистой каймой тщательно и убористо выписанную выкладку, основанную на так называемых научных фактах, в которых он сперва засомневается (слушай, не чуди!), а потом, жуя их от унынья и скуки, беспрекословно поверит (ну как же: наукой доказано!), то вскоре, не выходя даже из своей засаленной спальни, он заорет (Эврика!) на всю Вселенную: «Обезьяна - мой единственно верный и правильный пращур!». И плюнет в лицо каждому, кто попытается посеять сомнения в его вере. Утопит, отравит, сгноит, сожжет, закует в кандалы, распнет на кресте. Такова сила веры, таков закон. Как думаешь?..

Я кивнул. Он продолжал:

- Так и твой Дарвин, приплывший с Галапагосских островов с идеей изменить представление о происхождении видов.

- Мой Дарвин?!

Жора не слышал меня.

- Мы ведь до сих пор тайно считаем себя родичами шимпанзе, находя у них больше человеческого, чем в самих себе. И, в зависимости от ситуации, относимся к этому утверждению с иронией или выказываем абсолютное убеждение в том, что мы - обезьяньи потомки, что все было только так и не иначе. Идея Дарвина сверхсногсшибательна, архиупоительна, но только Богу известно, как там все было, и только Он может расставить все точки над «i». Верно ведь? Нужно хорошо знать устройство мира и всего сущего, чтобы постигнуть истину и, исполняя Закон, управлять жизнью согласно Его предписаниям, по сути - воплощать идеи Христа. Он еще раз явится нам и еще раз скажет свое сакраментальное: совершилось! И, улыбнувшись в реденькую бородку своей божественной улыбкой, сядет на тучку, свесит свои святые ноги, чтобы все люди Его видели, и тихонько заплачет от радости. И прольются Его святые слезы на Землю, и каждый получит по заслугам, и тоже возрадуется.

Жора притих на секунду, мельком взглянул на меня и снова продолжал.

- Совершенство свершится! И воплотится Его Слово, программа жизни, заложенная в ее генофонде с абсолютной ее реализацией всего живого. Рай снова вернется на Землю. Формализация Святого Писания - вот что важно. Мы подготовим Второе пришествие, приблизим его и покажем каждому. Мы к этому готовы. Мы уже ведем схватку со временем и вот-вот одержим над ним победу. Для этого у каждого из нас есть внутренняя аптека, а вне нас - целый мир, больной мир. Его нужно только правильно сосчитать: дважды два - четыре, а четырежды два - не семь и не девять. Нужно только правильно научиться считать. Правильно - значит правдиво. И лечить. Нам удалось договориться и с клеточками, с их ДНК. Они слышат нас, наши просьбы и требования, наши молитвы. Они стали послушными как кролики, как павловская собака. Рефлекс. Классика. Всевселенское счастье в том, чтобы правильно рефлексировать. Как думаешь?..

Потом мы брели по безлюдному ночному скверу, и мне казалось, что мир уже стал таким, каким только что рисовал его Жора, что люди стали если не ангелами, то добрыми и щедрыми, и прекрасными, как когда-то мечтал Антон Чехов, и жизнь, наконец, стала светлой и нежной, длинной и радостной...

- Твой Антон был прав, - словно распознав мои мысли, сказал Жора, - в человеке все, все должно быть прекрасным, и одежда, и мысли... Особенно мысли!..

Он вдруг остановился, взял мой левый локоть и, сжав его мертвой хваткой, сказал:

- И, знаешь, меня вот еще что поражает - такое остервенелое равнодушие к совершенству! Почему? Почему?.. Вся надежда на твою Тишку... Или как там ты ее называешь?

- Какую еще Тишку? - не сразу включился я, - ах, Тину?! На Тину?!

Жора даже присвистнул, озадаченный вспышкой моего радостного восклицания.

- Ну да, - сказал он, подмигнув мне правым глазом, - а на кого же еще?

- Почему на Тину? Разве нет больше...

- Нет! - отрезал Жора. - А почему? Почему...

Он не стал отвечать, только привычно дернул своим скальпом и добавил:

- Потому...

Да я и сам уже спрашивал себя, чем могла меня так привлекать эта Тина! Чем так взять? Интуиция подсказывала мне: Тина - наша! Без нее строительство нашего совершенства будет неполным, оно будет кривиться и кособочить, крениться и шататься и, в конце концов, рухнет, как карточный домик. Получается, что Тине я приписывал роль какой-то опоры, Тине, которой я в глаза не видел, ни разу не ощутил теплоты ее рук, не заглянул в ее (зеленые или рыжие?) глаза, не слышал ее голоса, не... не... Да я ее в упор не знал. Стихи? Этот жалкий томик стихов? Делов-то! Набор слов, междометий... даже без знаков препинания, даже вкривь и вкось... Какие-то высверки, голые мысли-мысли... порой сумасбродные, режущие и рыжие-рыжие... угловатые и непричесанные... квадратные и соленые... малозначащие и многозначные... наперекосяк и наскоком, иногда пыром и экивоками... иногда всуе... а часто - как пропасть, как бездонная пропасть: глянешь - голова кругом, ага... буххх... бабах... бац!.. Летишь кубарем... такие глубокие, что оторопь берет - осилить бы своим утлым мозжиком, уяснить, переварить...

И что?!!

И что толку от шуршания этих слов, этих пропастей и падений?

Шило! Шило и коса, и камень, и... пот... кровавый иногда... и соль... Соль? Может быть, таки Соль?!!

Не сдуреть бы от этого нагромождения!

И какой же от этого толк-то?!! В чем польза? Где доброта? В чем правда, брат?

Я не мог дать ответа.

- Потому, - сказал Жора еще раз и кивнул головой, мол, иначе и быть не может.

Вдруг мысль!.. Как вспышка молнии!.. Мысль, расколовшая напрочь мой череп: что если?... нет-нет... да ну нет, не может этого быть! Но... Что если она, Тина... Что если Тина та... из тех, кто «Вы - Соль земли»?!!

Ах Ты, Господи!...

О, Матерь Божья?!!

Что же если-таки так?

Ти - Соль земли! Ти, Ты - Соль! Ти, ты Та!

Я повторил это вслух:

- Титыта!

Вот же Имя Твое - Титыта!.

И вот же в чем правда, брат: опора! И не какая-то там палка или стояк, не костыль, не подпорка... Даже не труба или швеллер... Не, не швеллер, хоть и на «ш», - колонна! Колонна - вот! Как колонна Парфенона... Или херсонесская... А-то и Геликарнасского мавзолея!..

- АААААААаааааааааааааааааааааа, - вскричал я так, что Жора шарахнулся от меня, как от огня.

- Ты-ы-ы-ы-ы...

Это все, что он смог из себя выдавить. Я не видел Жору таким перепуганным.

- Психбригаду вызывать? - спросил он, когда испуг прошел.

- Ты же видишь, - сказал я, - и побыстрей.

Потом мы какое-то время шли молча.

- Ты как - спросил он, - что-то случилось?

Я не знал что ответить. Я не хотел отвечать. Какая колонна? Хоть и мраморная, да хоть хрустальная или бриллиантовая даже... Даже как Адмиралтейская игла! Да даже бронзовая или даже, если хотите, то и вся золотая... Нет. Ни костыль, ни подпорка, ни стояк, ни швеллер на «ш», ни колонна даже золотая... Неееееет! Нет же! Что если Тинка наша - Атлант? Который призван держать наше Небо? Над нашими хилыми головами! Что если Она, Нашати, наша Ти, Нати (как ее не крути!), что если она... Ха! Ага... Вот же вот: что если Она, не она, а ОНА - наша Ось земная, планетарная ось нашей Нью-Атлантиды? Да - Ось! Вокруг которой и запляшет наше совершенство! Как тот волчок! Так и закружится! Так и замелькает перед глазами, как карусель? Вау! Ось, на которую мы нанижем нашу новую жизнь, нашу суперновую и архиупоительную новую Жизнь. Как мясо на шампур! Чтобы потом тихо сидеть на солнышке наслаждаясь этим сладким с горчичкой и перчиком мясцом этой Новой жизни, этим новым Раем, преподнесенным нам нашей славной милой, но вовсю победоносной Тишкой... Попивая ароматное и не очень терпкое винцо этой Жизни...

А? Ааааа...

- АААААААААААААААааааааааааааааааааааа... - снова вырвалось из меня, - уууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууууу.. Уффф!

Но Жора уже не пугался моего ора. Он был погружен в свои, и даю голову на отсечение - не менее восторженные мысли, которые наверняка тоже были облачены в такое же громкоголосое, звенящее и пенящееся «ААААаааа! Или УУУууу». Я шел рядом и все ждал-ждал его, этот ор, но Жора только залихватски-задиристо помалкивал, похихикивая себе самому, как какой-то психопатик, даже ржа иногда, правда, не открывая рта. И я наслаждался этим безмолвным его ржанием, этим ржущим Жорой... Потеха да и только!

А сам думал: Ти!.. Ты - Та!.. Титыта! Сперва непривычно, зато как настойчиво и беcповоротно - Титыта! Как пулеметная беспощадная очередь!

Арбат был пуст, мы пересекли его медленным шагом и поймали такси.

- Сейчас как никогда, - сказал Жора уже сидя в машине, - нам нужны новые мысли. И твои генчики - это то, что нам требуется. Ведь только они наполняют жилы жизни вином вечности. Во Вселенной еще много невостребованных идей и время от времени они будут падать на светлые головы, как яблоко на лысину Ньютона.

- Разве он был лысым? - спросил я.

- В Курьяново, - сказал Жора водителю.

- Разве он был лысым? - спросил я еще раз.

- Не знаю.

Архитектоника генома пока оставалась для меня тайной. Но стратегия совершенствования, стратегия выживания и спасения человечества именно в те весенние дни дала первые свои ростки.

- Было же лето, - говорит Лена.

- Да, это был жаркий июль, но для человечества начиналась весна.

 

Глава 3

Заглядывая в будущее человечества, я и сам часто ловил себя на мысли о его несовершенстве. Дом, в котором мы живем, мне давно не нравился. Никакого фундамента, стены рыхлы, крыша дряхла, воздух затхл... Дом худой, построенный на песке. Нет в нем света, нет жизни, радости. В этом я обвинял политиков. Это они «собирают себе сокровища на земле, где ржа... где подкапывают и крадут...». На земле, а не на Небе, как сказано. Это они разрушают... Это они...

- Наверху тьма власти, - говорил Жора, - а внизу власть тьмы...

Когда я думал об этом, задыхаясь от злости и собственной беспомощности что-либо изменить, меня брало отчаяние. А в них ли все дело? Я оставлял вопрос без ответа, ни на минуту не сомневаясь, что это они, недомерки ума, недоумки! своими действиями напрочь разрушают экономику нашей планеты, это они тащат жилы жизни из земли, не оставляя ей шанса на будущее, это из-за них гибнет общество, вырождается человек... Экономика, экология, социум - лебедь, рак и щука. Три кита, но нет синергизма в их действиях, сплошной диссонанс и полный разброд. Каждый гребет под себя. А тут еще и безмозглая власть. Как же их примирить, как заставить всех тянуть в одну сторону свои лямки к Небу, к гармонии? Вот вопрос, над которым испокон веков гнули мозги лучшие умы человечества. Но при чем тут мы с Жорой и с нашими клеточками и генами? Клетками ведь не накормишь голодных. (Хотя уже не один год поговаривают, что скоро полки магазинов и складов будут забиты съедобной клеточной массой). И никакими генными рекомбинациями не повысишь зарплату. Так казалось на первый разумный взгляд каждому рассудительному мужу. И тогда ребром вставал вечный вопрос: что же делать?! Скажу честно: я тогда уже знал, что на это ответить. Во всяком случае, мне казалось, что знал. По счастью, у меня не было необходимости пускаться в какие-либо авантюры, чтобы привлекать чье-либо внимание к его решению. Мне казалось, знал это и Жора. Но мы понимали, что наши амбиции имели шансы на успех лишь при условии достойного финансирования проекта. Где взять столько денег?

 

Глава 4

Однажды в приемной (назову его просто приятелем) профессора Вильяма Задорского, на мой взгляд, одного из немногих на этой планете, кто действительно знает, как преобразовать жизнь к лучшему, я увидел на столе секретарши настольный календарь из плотной бумаги, склеенной в виде пирамиды: основание, вершина, четыре грани...

- Что это? - спросил я.

Надо же было о чем-то спросить.

- Календарь. Нравится? Могу подарить...

Мои мысли были заняты предстоящим разговором с Вильямом.

- Да-да, нравится, - сказал я, улыбаясь и все еще думая о своем.

- Подарить? - снова спросила меня секретарша.

Пирамиды всегда у меня вызывали восторг. Просто удивительно, как эти каменные гробы так долго живут на земле! Сперва каменные, а потом железные или деревянные, пластиковые или стеклянные, а теперь вот и картонные... Даже на обычном столе. Чем они завоевали такое внимание?

- Спасибо, - сказал я, как всегда говорят в таких случаях, - спасибо, не надо...

Я улыбался секретарше, но мысли мои блуждали в проблеме устойчивого развития жизни. Об этом мы должны были спорить с Задорским. Спор был давний, и сегодня я намеревался его все-таки выиграть. Возможно, поэтому я и пришел к нему сам, чтобы наконец увидеть его побежденным. Это не всем удавалось. Мне, правда, для победы недоставало крепеньких аргументов. В моих мысленных рассуждениях, я признался себе, были тонкие места, и все же, и все же... Я надеялся, что они, как это часто бывает, и вызреют в споре.

- Спасибо, - сказал я еще раз и снова улыбнулся.

И вдруг меня словно током прошибло: пирамида! Вот модель жизни! Ее грани - четыре кита: экология, экономика, социум и, конечно же, личность, собственно, власть. А на чем держится, зиждется эта самая жизнь, что есть ее основание, ее фундамент? Боже мой! конечно же, ген! ДНК! Вот краеугольный камень жизни! С этим спорить - людей смешить...

Меня просто трясло. Осушая стакан заботливо преподнесенной мне воды, я видел только огромные удивленные глаза секретарши. Ее вопрос: «Вызвать скорую помощь?» привел меня в чувство. Нет, зачем? Как раз в это время вышел из кабинета сам Вильям: что случилось? Я снова кисло улыбнулся и, схватив календарь, выскочил на улицу. А потом уселся на скамейку в сквере и забыл обо всем на свете. Я думал о своей пирамиде: какая прекрасная придумка! Итак, ее основание - генофонд, без которого жизни нет. Дальше - больше: что такое вершина? Здесь все грани сходятся в одну точку, назовем ее точкой гармонии всех составляющих. Что это, если не самое совершенство?! Не развитие, не разбрасывание камней, а их собирание, свитие всех проявлений жизни в точку абсолютной гармонии. Наконец-то! Вселенная, как известно, разбегается во все стороны, разлетается, распадается на куски, а жизнь на Земле, вопреки всевселенской агонии, должна собираться воедино, свиваться из своих составляющих для всеединства точно так же, как вьется гнездо из соломинок для птенца. Ты понимаешь?

- Не совсем, - говорит Лена.

- Я потом расскажу...

- Сейчас!

- Собственно, вот и все: основание, грани, вершина, да! еще ось, центральная ось! Это вектор развития жизни. От основания до вершины. Ее путь к совершенству. И еще это - время... Вот и все. Это я сейчас так быстро и коротко изложил идею...

- Это все? - спрашивает Лена.

- Sapienti sat, умному достаточно. А что тут еще?.. Я потом расскажу в деталях.

Я рассказал о своей Пирамиде Вильяму. Он долго морщился, перебивал мой рассказ возражениями, затем, почесав лысину, признал:

- А знаешь, - сказал он, - в этом что-то есть.

Он меня так поддержал!

- В твоей Пирамиде есть множество тонких, даже дырявых мест, но в общем и целом...

Я неудачно и, уже не помню как, пошутил, на что он громко рассмеялся.

Потом мы еще много раз обсуждали Пирамиду, и вскоре Она уже стояла на крепких ногах. Повторяю, это сейчас, по прошествии стольких лет, я могу так прозрачно и ясно представить храм нашей жизни - Пирамиду. Понадобились, конечно же, длинные годы, чтобы она засветилась плодоносным лучом, отчетливо видимым даже каждому бестолковому шаромыге.

Но и первого, едва теплившегося, размытого и едва зримого представления о громаде жизни мне было достаточно, чтобы возгордиться собой. Вить гнездо новой жизни - это ли не главное предназначение человека! Идея мне нравилась. Я нарезал бумажных заготовок и наклеил пирамид разных размеров: большие и маленькие, синие, красные, зеленые, желтые... Жоре же о Пирамиде и словом пока не обмолвился. Мне нужно было осилить эту идею, сжиться с ней, слиться, в нее, так сказать эмпатировать...

Несколько дней подряд я возился с картонками, клеем, ножницами и разноцветной бумагой, и напоминал школьника из кружка «Умелые руки».

- Ты даже сейчас, - говорит Лена, - рассказывая о своей Пирамиде, ведешь себя как школьник, решивший трудную задачку, весь светишься...

- Правда?

Лена улыбается, берет меня за руку, ведет к зеркалу:

- Посмотри на себя!..

Господи, как же я сдал!

 

Глава 5

Отыскался и наш монарх. Он сам нас нашел и вернул все долги. Выглядел молодцевато. Он не только не умер, как мы думали, но заметно прибавил в весе. У нас даже возникла мысль, не пошло ли под действием наших липосом его развитие в обратную сторону. Инволюция возраста! Это была еще одна наша Нобелевская премия. Встреча была теплой и трогательной. Он то и дело просил прощения.

- Вы уж, господа, извините.

- Что вы, что вы...

Приближался Новый год. Миллионы, опять посыпавшиеся на наши головы, как манна небесная, теперь казались нам гранитными глыбами, поскольку поддержание в должном и желанном здравии нашего подопечного, заставляло нас каждый день справляться о его самочувствии, и как только в его голосе чувствовались хандра или недовольство, мы неслись к нему как угорелые, вооруженные ампулами с лекарствами и шприцами, липосомами и простагландинами, с гормонами и антиоксидантами. Мы подкалывали ему и транквилизаторы, и даже слабенькие наркотики, только бы он не хандрил, и пока нам удавалось держать его в добром здравии, мы даже уверовали в чудодейственную силу наших генных ухищрений и надеялись, что битва за крепость под названием cancer hepati уже выиграна.

Как-то позвонил Вит:

- Послушай, ста-а-рик... Мне надоело подбирать крохи со стола Америки. Вы ученые, умные, а здесь деньги под ногами валяются. Что если?..

Он наскоками бывал в Америке и видел, что мы стоим гораздо дороже, чем себя продаем. Ему это не очень нравилось, он настаивал на переезде. Он никогда не был ученым, но стал великолепным менеджером.

- Зачем нам переться в какую-то Америку, - сказал я, а сам думал о том, что, возможно, в этом и есть свой резон. Ведь нужны были огромные деньги. Миллионы монарха уже не спасали и таяли как вчерашний снег.

 

Глава 6

Как-то вечером мы сидели в кафе, за окном моросило, а за столиком было уютно и тихо. Жора жадно курил, сигарета за сигаретой и огрызком карандаша, откуда-то появившимся в его руке, рисовал на салфетках какие-то одному ему понятные структурные схемы. У него была страсть - все превращать в знаки, символы, схемы, рисуя их на всем, что попадалось под руку и даже под ногу - на фильтре, на клочке газеты, на колене или на салфетке, на асфальте или веточкой на прибрежном песке... Ему нравилось марать бумагу, создавая на ней какой-либо очередной графический шедевр своей мысли.

- Понимаешь меня? - время от времени спрашивал он и, не дожидаясь ответа, продолжал одним росчерком, как Пикассо своего знаменитого голубя, рисовать корону. Я не силен в политике, но из вороха его слов и салфеточного символа царской власти можно было догадаться, что речь шла о монархии, возвращаемой Жорой на территорию нашего кафе. Жору несло. Он так быстро и сбивчиво говорил, что трудно было вставить слово и уследить за его мыслью.

- Ко мне словно прикоснулась Божья десница, - горячо произнес он, - я теперь знаю, зачем живу...

Я не знал, куда себя девать, слушая его признания. О лечении рака, инфаркта или инсульта не было сказано ни слова, как не было упомянуто и о предупреждении старости, решении проблем долголетия. А между тем, от решения этих проблем, кормивших и одевавших нас, впрямую зависела наша жизнь.

- И мы построим, - возбужденно говорил он, - новый мир, новый мир... Экология, экономика, социум... Но главное - дух! Главное изменить сознание этого ублюдка, объявившего себя Homo sapiens - твоего человека разумного.

- Моего?!

Мы помолчали.

Жора словно в воду глядел. Изменить сознание человека, пожалуй, самое трудное дело. И мозг его напряженно думал об этом: нужно менять. Менять и затем, как на камне, строить новый дом, новый мир! Строить. И владеть... И владеть, конечно! Кто из нас не мечтал в свое время стать на миг Александром Великим или Наполеоном, Цезарем или Октавианом, Коперником или Эйнштейном, или, на худой конец, Чан-Кай-Ши? Пусть кинет в меня камень тот, кому хоть единожды в жизни не приходила в голову эта великая мысль: владеть миром!

Все, что Жора рисовал на салфетках, мне не очень нравилось. Это были спирали развития и круги, и ромбы... Были и чьи-то глаза и уши, нейроциты и ДНК... Не было только звезд. Ни пяти, ни шестиугольных. Звезды, которые он видел здесь, на земле, его раздражали. Бесконечно же любоваться он мог только тайнами небесных звезд. Жора был никчемным художником, фигурки его кособочились и, хотя были плоскими, как листок фанеры, они едва держались на хрупких бумажных ногах. Я смотрел на все его художнические потуги и ухмылялся: нарисует он пирамиду или не нарисует? Нет. Нет! И вот пробил час, решил я, пришла та минута!

- Дай-ка я, - сказал я и забрал у него карандаш.

Я взял салфетку и стал рисовать на ней сначала какие-то фигурки: кружки, спирали, квадратики... Жора снисходительно улыбался, мол, давай-давай, я уже все перепробовал.

- Вот смотри, - сказал я и смело начертил пирамиду.

- Что это? - спросил он.

- Пирамида, - сказал я тихо, - пирамида жизни. Четыре грани: экономика, экология, социум...

- А четвертая?

- Личность, власть...

- Власть!.. Какое крепкое, сильное слово, - сказал Жора, сверкнув очами, и повторил с наслаждением, - власть!.. Как клинок! Как кортик!..

Я дождался, когда он снова вернулся ко мне и стал рассказывать о значении каждой линии на салфетке. Что-то дорисовывал, что-то черкал... Пока салфетка не превращалась в бумажный ошметок. Я тянулся рукой за другой...

- Пирамида, - сказал я еще раз, - вот модель жизни.

Жора откинулся на спинку стула и посмотрел на меня.

- Ты, парень, бредишь, - произнес он, - какая еще пирамида?! Пирамида - это каменный гроб, яма, смерть...

Я выждал, когда он закончит, и попытался продолжить рассказ.

- Брось, - сказал Жора, - тебе не идет быть упрямцем. Ты же знаешь: я их терпеть не могу. Упрямство - это явный признак...

- Тупости, - сказал я, - я знаю.

Я и не думал обидеться, я понимал, я чутьем, шестым чувством своим ощущал, что пирамида прекрасна. И Жора, я уверен, тоже почуял: это то, что он так долго искал! На то он и Чуич, чтобы ловить на лету! Пирамида, как ничто другое, вместила в себя существо жизни. Это было новое представление о жизни, новый брэнд. Геометрическая пространственная модель. Как модель атома. Или модель ДНК. Я увидел мгновенную искру не то чтобы зависти, нет, искрометную вспышку обиды, может быть, сожаления и внутреннего неудовольствия, даже разочарования собственной персоной: почему не я?! Почему не мне пришла в голову эта мысль? Такое бывает: ты думаешь, мучаешься, сходишь с ума от того, что не в состоянии разложить, так сказать, по полочкам свои представления о чем-то значимом для тебя, важном, скажем, о жизни, и вдруг кто-то приходит и заявляет: «Смотри: это же пирамида!». И у тебя выпадают глаза: в самом деле! Именно в такую минуту Архимед и проорал свою «Эврику!» Но глаза загораются и тот же час тухнут: только слепой мог этого не увидеть. Такое бывает. Теперь мы сидели и просто молчали. Как-то не было слов. Я черкал очередную салфетку, Жора раскурил свою трубку.

- Налить? - спросил он и потянулся рукой к бутылке.

Я кивнул: давай.

- Знаешь, - сказал потом Жора, - в этом что-то есть.

Он слово в слово повторил слова Вильяма Задорского. Ничего другого от него я и не ждал. Еще бы! Есть не какое-то «что-то», а именно то, что нам было нужно. Вскоре мы в этом удостоверились в полной мере.

- Смотри, - снова с жаром сказал я, суя ему под нос свежую салфетку с красивенькой пирамидой, - смотри...

- Ладно, ладно, я понял.

Еще бы! Как такую простоту не понять!

- Здесь все, - сказал я, - основание - это весь генофонд жизни, на вершине - Иисус.

- Да, - сказал Жора, - мне нравится. Вершина - это точка абсолютной гармонии всех ее составляющих.

Он и мою мысль повторил слово в слово!

- Точно! Точка! Точка абсолютного совершенства, - кивнул я, - если хочешь - трон Иисуса Христа.

- Трон?!

Он выкрикнул это слово и сам себе удивился. Он был просто обезоружен моими доводами. Я гордился и торжествовал, видя, как Жора был потрясен моей придумкой.

- Слушай, - сказал он, - ты опять гений!.. Прекрасный образ! Мы ведь редко думаем словами, хотя, собственно, здесь слова уже и не нужны. Но вот еще что...

Он задумался на секунду и тут же обреченно прорек:

- Совершенства ведь не бывает...

Он сказал это так тихо, что мне пришлось читать по губам.

Как раз в этот момент я было пригубил рюмку, но тотчас оторвал ее от губ и приподнял над столом. Я спешил ему на помощь.

- Ты тоже гений, давай выпьем за это. За нас, гениев...

Жора отложил трубку в сторону, взял свою рюмку, и теперь искренняя обворожительная улыбка озарила его лицо.

- За нас, гениев, - согласился он, мы чокнулись и опрокинули в себя содержимое рюмок.

Потом мы долго молчали. Он тоже стал рисовать пирамиды, затем конусы, многоугольники и даже какие-то тетраэдры или октаэдры. Но они ни в какое сравнение не шли с моей пирамидой. Мне нравилась лишь его похвала: «Мне нравится».

- Невероятно, - вполголоса произнес он, - но еще вчера я жил как слепой... Слушай, мне нравится, - повторил он, - это - совершенно! Как круг! Просто и совершенно!

Он не только прозрел, но и принял мою пирамиду. Как неизбежность. Как приговор палача. Как крест! Мы легко водрузили ее на свои плечи и готовы были нести в мир людей.

- Знаешь, я понял теперь, чего мне так не хватало - воздуха!..

Я смотрел на него в ожидании пояснений. Он даже стукнул себя кулаком по лбу с досады, что не ему пришла в голову мысль о Пирамиде.

- Воздуха, - повторил он, - объема, пространства...

Воздушная, пространственная модель жизни - это была моя придумка! Я сиял! Как здорово! Просто прекрасно!

- Идея твоя, на мой взгляд, потрясающа, - сказал Жора, - мы должны ее хорошенько поэксплуатировать. Вытащить из нее все жилы...

- Да, - сказал я, - выпить все соки...

Жорина похвала, одобрение и его признание возбуждали и оживляли меня: я горячился, острил, невпопад хохотал... Да-да, это была истерика открывателя. Не каждому удавалось снискать Жорино восхищение. Впору было бы выкрикнуть свое «Эврика!», но я удержался.

- Все имеет свою цену, но самые большие деньги умные люди выкладывают за идею, реализация которой вскоре с лихвой окупается и приносит баснословную прибыль, просто бешеные деньги. Вот только как прилепить сюда наши клеточки? - задумчиво произнес Жора. - Над этим мы должны еще потрудиться...

Это был самый главный вопрос: как? А ведь тогда мы уже знали, как на него ответить. Но не сказали об этом друг другу. Мы еще опасались неверных формулировок, неточностей в подборе слов, мы знали, как это важно - дождаться словам своего часа. И мы верили своей интуиции: наши клеточки тут были как раз очень кстати. Оставался открытым вопрос финансирования.

- И знаешь, - добавил он, - меня просто убивает такое неслыханное равнодушие к совершенству...

Я это уже не раз слышал от него. Я знал: даже самая никчемная глупость его раздражала.

- А что, - неожиданно спросил он, - ты нашел свою Ти?

Я сделал вид, что не понимал о ком речь.

- Тину, ну... ту что...

Он кашлянул, как бы набирая голос, затем:

«... пока дележ и кутерьма: кому - сума, кому тюрьма

И от ухмылок сводит лица,

Давай с тобой поговорим, пока стоит Ершалаим

И целы храмы и столицы...».

Я только дивился Жоре: когда он успевал выучить Тинины стихи. И где он их взял? Интернет его никогда не привлекал - пауки в паутине...

- Не-а, - сказал я, - где б я ее искал? И как ты себе это представляешь? Да и зачем?

Я делал вид, что Тина никогда меня не интересовала. Стишки у нее, конечно, так себе, но чтобы разыскивать ее... Зачем? Так, завираясь на каждом шагу о придуманных мною ее достоинствах, я пытался спрятать ее от Жоры. Только много лет спустя я понял, как жалки были мои уловки. Тина ведь не та, кого можно спрятать во внутренний карман или усадить в бочку, как Диогена. Прозрение пришло годы спустя.

- Врешь, - сказал Жора, - небось держишь ее взаперти в какой-нибудь башенке из слоновой кости, таскаешь ей завтраки и обеды, делишь с ней ужины... Ух, хитрюган! Знаю я тебя, мышку серую...

- Жор, брось, не юродствуй...

- Делишь, делишь... и не только ужины...

Вот так на измятых салфетках какого-то ночного кафе мы и набросали первый план строительства Пирамиды. Тогда мы жаждали вытащить из нее все жилы, выпить все ее соки... Эх, знать бы нам тогда, что все так грустно закончится... Но в тот день я ни разу не произнес его фразу, когда-то брошенную как камень в мой огород: «Совершенства ведь не бывает...». Как же он оказался прав!

- Мне кажется, что и ты разлил для меня свое масло, - сказал тогда Жора, - как та Аннушка... Да, нужно спешить работать, времени крайне мало.

Он на секунду задумался, затем произнёс:

- Спору нет, твоя Пирамида прекрасна! Но как её формализовать?

Ему было около тридцати пяти. «Работать» было его любимым словом. Однажды я спросил, не хочется ли ему отдохнуть, уехать на неделю-другую к морю, уйти в горы...

- Я буду работать, даже если меня подвесят вниз головой, - сказал он, ни на секунду не задумываясь.

Меня поразил его ответ. Я не считал его трудоголиком, он много времени проводил, мне казалось, впустую, мог сидеть в задумчивости часами, жуя свои кедровые орешки и перебирая четки, и попыхивая трубкой, просто откровенно бездельничая.

- Даже за яйца, - прибавил он.

- Что «за яйца»? - не совсем понимая его, спросил я.

- Подвесят...

Он сухо улыбнулся и в подтверждение своих слов утвердительно кивнул: да!

- А ты хотел бы умереть молодым? - неожиданно спросил он. И, секунду помедлив, добавил, - ладно... договоримся.

Я не знал, что на это ответить: умирать мне не хотелось. К тому же он меня уже не раз спрашивал об этом. Почему? А о чем мы должны были договориться, я понятия не имел.

Что же касается Тины...

У меня голова звоном звенела: это - она!

И я готов был выстроить для нее эту самую башню из самой белой слоновой кости. И заточить ее напрочь! Посадить даже на цепь! Золотую... Только бы она...

Вот дурак-то!

 

Глава 7

Идея Пирамиды жизни пришла мне в голову совсем неожиданно в чьей-то приемной...

- Ты рассказывал, - напоминает Лена.

- Да. И она не оставляла теперь меня ни на минуту: Пирамида - вот гнездо человеческой жизни! Теперь я носился со своей Пирамидой, как... Как... Мир перевернулся!..

Мы с Жорой просто ошалели от радостного предвкушения немедленной перестройки мира. Да-да, эта была та перестройка, о которой мир так долго мечтал! И там уже грелось на завалинке в ярких лучах нового солнышка наше хрупкое совершенство. Мы вдруг легко нашли ему теплое место, и теперь оно высиживало свои яйца. Оставалась нерешенной проблема гена.

- Гена?

- Однажды я застрял в пробке и не знал, куда себя деть. Мы двигались медленно, метр, еще метр... Я опаздывал на какую-то встречу... Взгляд мой упирался в номерной знак впереди стоящей машины, а мысли бродили по долине Нила. Назойливо гудели клаксоны, я включил кондиционер и поднял стекла... Уж не помню, из каких чисел состоял на машине тот номер, но я прекрасно видел на нем три буквы: ДНК. ДНК! Машины с таким номером в Москве не встречаются, откуда же взялась эта? Я не вышел, чтобы у водителя удовлетворить свое любопытство, я просто заорал: «ДНК!..». Меня вдруг осенило: феноменология гена! Это как выходишь из тьмы на яркое солнце! Вот решение всех проблем!

- Ты поешь гимны гену, и это не может не восхищать, - говорит Лена, - но ты не можешь не знать, что... Тебе не кажется, что твоя Пирамида горбатая?.. Что вершина ее из сусального золота, а грани выкрашены краской для пола? Или для стен психбольниц!

Лене тоже не совсем нравилась наша Пирамида. Я защищался:

- В том-то и дело, в этом-то и суть, - произношу я, - мы выгорбили ее до неузнаваемости. До непристойности! Мы ведь и пришли сюда, чтобы выровнять этот горб!

Сидя потом вечером дома, я рассуждал: управлять феноменологией жизни через геном! Именно здесь сокрыта сокровенная тайна жизни. А недра гена просто натоптаны информацией о твоем прошлом, настоящем и будущем. Задача заключается в том, как раскрутить эту информацию во благо, как ее правильно разрулить. Если вожжи генофонда в твоих руках - ты властелин жизни! Ведь давно известно, что тот, кто владеет информацией, тот владеет и миром. Значит - ДНК! Засилие ДНК! Во всех составных частях Пирамиды! Вот и все решение! Но это было только озарение, первый гром, вспышка молнии...До воплощения идеи было еще далеко.

И откуда здесь, в Москве, думал я, появилась эта машина с тремя пророческими буквами на номере?

Только через три месяца мы приступили к первым экспериментам.

С этого момента мы уже жили в своей Пирамиде. Не было часа, чтобы мы не обменялись свежими впечатлениями о Ее устройстве.

- Тине-то отвели хоть закуток? - спрашивает Лена.

- Ой, Тине... с Тиной... у Тины... Знаешь...

- Не хочешь - не говори, - говорит Лена.

- Да я бы рад, рад... Только разве расскажешь?..

Так была провозглашена Пирамида!

 

Глава 8

В суете сует мы не заметили, как подкралась зима. Навалило снегу, который выбелил всю Москву и скрипел под ногами, холодя душу. С приходом зимы пришло и время получения очередного миллиона. Мы с Жорой ни разу не обмолвились об этом, но каждый из нас ждал этого момента, поскольку денег всегда не хватало. Их, как известно, никогда не бывает много. Всегда что-то попадется на глаза или подвернется под руку такое, без чего невозможно представить себе дальнейшее существование. То новенький компьютер последнего поколения, то японский спектрофотометр с международной выставки, то старенькая иномарка монгольского дипломата, а то и дачный участок с рубленным домиком где-нибудь в Переделкино или в той же Баковке. Да мало ли куда и на что можно тратить бешеные деньги! Между тем, наши миллионы взяли, что называется, нас за горло. К тому времени Вит удачно провернул весьма выгодную сделку с приобретением каких-то ларьков и киосков, разбросанных по всей Москве и даже в ее пригородах. Шла бойкая торговля то ли женским нижним бельем, то ли бубликами и пирожками, где-то, рассказывал Вит, мы открыли магазинчик по продаже бижутерии, а в самом центре столицы - парфюмерный киоск. Только табачных лавок было штук семь, множество вино-водочных ларьков, а вскоре и несколько пивных баров. Потом были и салон старых иномарок, и какая-то картинная галерея, и даже, кажется, какое-то оружие, не то автоматы, не то бронетранспортеры, если не целые ракетные установки. Когда Вит об этом рассказывал, Жора не мог сдержать улыбки.

- Вот мы и превратились в торгашей. В рост-то деньги кому-то даешь? - спрашивал он у Вита, - не жалей, взымай пеню, бери мзду, шантажируй своих клиентов. Скоро станем Крезами и Гобсеками и заживем припеваючи! Ты не устал жить в этой грязи?

- Аа-а ты? - в свою очередь спрашивал Вит.

Такие Жорины шуточки-издевки не производили на Вита никакого впечатления. Всю эту Жорину муть он пропускал мимо ушей, выслушивал Жору молча, глядя на него своими рачьими желто-зелеными глазами, ни разу не моргнув и не отводя взгляда. Иногда он прищуривал веки, и мягкая улыбка озаряла его лицо, и было ясно, что он думает о чем-то приятном, радостном, добром. Он знал одно: деньги не пахнут, и еще никто от них не отказывался. Когда долго бродишь по миру в поисках повседневного хлеба, не спишь по ночам, голодаешь, варясь в этом затхлом вонючем вареве, и однажды вдруг чуешь и рылом, и ухом, чуешь вдруг - есть, нашел! в тебе тотчас, сию же секунду, в тот же миг, это как крик, в тебе вспыхивает пожар обладания. Нашел! Зацепил! Ухватил жилу... Крепко! Как хвост той Жар-птицы, которую ловит весь мир, сколько помнит себя человек. Это чувство знакомо каждому, кто хоть раз чуял запах кредиток. Ни я, ни, понятно, Жора этим чувством не были наделены, но у нас был Вит с нюхом гончей. И здесь среди нас ему не было равных. Говоря коротко, наш бизнес процветал, и мы с Жорой жили припеваючи, не дуя ни в ус, ни в ухо, получая от Вита солидные дивиденды и не заботясь о завтрашнем дне. Это гораздо позже Вит со своей братией освоили конвейер и стал делать деньги на выращивании у стариков и старух новых зубов. Но до этого нам еще надо было дожить. А пока мы занимались своим важным делом, не позволяя себе снизойти до торгашеской суеты, и нам казалось, что так будет всегда.

- Есть такая притча, - говорит Лена, - знаешь? Приходит мужик к мудрецу... Знаешь?

- Не...

- Приходит мужик к мудрецу и говорит: «Дед, всё так плохо... кончились деньги, ушла жена, никто не любит...». «Так будет не всегда, - отвечает мудрец, - иди, молись...». Через время приходит мужик, весь светится!.. «Слушай, дед, у меня просто нет слов, вот тебе подарки...». «Брось их в угол, говорит мудрец, иди молись... Так будет не всегда».

- Вот-вот, - говорю я, - так будет не всегда... Разузнав, что к Новому году мы получим очередное вознаграждение от нашего мецената и несостоявшегося пока еще воинственного монарха, Вит прилип к нам, как плесень к дорогому сыру. Он уже не миндальничал с нами, не просил относиться к нашему делу с холодком, он требовал.

- За-автра же незамедлительно и-идите к патрону. Дайте мне его те-елефон!

У него были такие грандиозные планы, что он готов был пустить в оборот все деньги мира. В этом блошином бизнесе мы с Жорой были совершенно беспомощны и слыли в глазах Вита полными профанами, просто потерянными для него. И меня, и Жору бесили разговоры о постоянных деловых встречах, каких-то договорах и обязательных платежах. А от упоминаний о партиях французских лифчиков или гонконговских плейеров просто тошнило. В голове нужно было держать так много сведений, что она превращалась в забитый до отказа торговый склад. В ней совсем не оставалось места для научных идей, наши способы увеличения продолжительности жизни (по сути, наши кормилицы), перспективы клонирования и вообще все идеи улучшения человеческой природы (между нами говоря - породы) пылились где-то в заброшенных грязных темных углах подвальных помещений, доступ к которым контролировал только Вит. И все это наряду с тем, что уже полным ходом шло виртуальное строительство Пирамиды. Да-да Новой Атлантиды. Нам хотелось вернуть Золотой век.

- Надеюсь, Тину свою ты уже приютил, - спрашивает Лена.

- Если честно, я просто забыл ее. Не до нее было, не до стишков... Мне казалось. Спустя годы я понял, как глубоко я ошибался. Забыть я не мог, не мог, ну просто руки не доходили, понимаешь меня?

Мы всегда вынуждены были куда-то спешить, не опаздывать, быть пунктуальными и сдержанными, держать язык за зубами и ходить под присмотром бритых косноязычных бычков, плюющих на тротуар и вечно жующих соленые орешки. Этого мало - нужно было хитрить, лицемерить, ерничать, безбожно врать. Мы вынуждены были даже воровать. Не в привычном понимании - как булку с прилавка или сливу с лотка, нет - тихо, тайно, не вступая в битву с законом, но всячески его надувая и обходя. Вит никогда не рассказывал, как он это делает, но было ясно, что его мозг постоянно над этим работает. У него был широкий круг знакомств среди деловых людей и высоких чиновников, которые были у него на крючке. Случайный взгляд на страничку его засаленной и истрепанной записной книжки обнаруживал там галерею портретов не только торгашей женским бельем и винно-водочных продуктов, но и торговцев автоматов Калашникова, ракетного топлива, нефти и газа. Страницы иногда даже сверкали крупинками сибирского золота и якутских алмазов. А последняя запись на странице с буквой «П» говорила сама за себя: «Плутоний, переговоры с корейцами, суббота, 19.30». Одному Богу было известно, как во всех этих делах можно было найти живую жилу. Вит этим жил, и на первых порах нам тоже было любопытно, что творится в нашей торгашеской империи, но вскоре ее законы властвования взяли, как уже сказано, нас за горло. Это претило нашим творческим натурам и высоким устремлениям, и хотя Вит и настаивал, что здесь творчества не меньше, чем в науке, мы в конце концов воспротивились его напору, и, стараясь уйти от разговоров, даже прятались от него. Если же он находил нас, хватал за рукав и пер как танк, это приводило нас в ярость.

- Да иди ты со всеми своими памперсами и подгузниками в самую глубокую задницу! - возмущался Жора.

Вит выслушивал такие возмущения, не моргнув глазом, и продолжал дергать за рукав. Тогда Жора хватал дубленку и выскакивал на улицу. Доходило до того, что он подбегал к Виту весь в кулаках и набрасывался на тщедушного еврейчика с готовностью убить его, но это не пугало Вита и даже смешило его.

- Жор, я пе-екусь и о твоем будущем.

Если не было Жоры, Вит налегал на меня, и мне приходилось часами его выслушивать. А что было делать? В конечном счете он давал нам возможность безбедно существовать. Ведь нищета, каждый это знает, никому еще не позволяла добиться выдающихся результатов ни в какой из сфер человеческой деятельности. Нищий всегда творчески мертв, и никто меня в этом не переубедит. Для творческого человека нет в мире ничего хуже, чем жить в нищете, но для пробуждения творческого начала, я не знаю и ничего более мощного, чем нищета. Вит, конечно же, крал у нас по куску жизни, педантично и тихо сжигал наше время, которого нам так недоставало. Нужно сказать, что среди непререкаемых достоинств Вита была его способность располагать к себе тех, без кого его дела шли наперекосяк, убеждать их в целесообразности того, что Вит считал важным, и в конце концов делать их своими рабами, ничем не подчеркивая ни малейших признаков такого рабства. Я как-то сказал об этом Жоре, но он наотрез отказался обсуждать эту тему.

- Все мы чьи-то рабы, - сказал он, - например, Божьи. И разве ты когда-нибудь согласишься копаться в этой навозной куче, которую звучно назвали бизнесом? Да никогда! Ты ведь кроме своих клеточек и какой-то надуманной Пирамиды ничего знать не хочешь. Да ничего и не можешь, не так ли?

Это был не упрек, это была голая правда, от которой невозможно было спрятаться. И я больше с подобными вопросами к Жоре не лез. Жора верил в торгашеский талант Вита, целиком и полностью доверял Виту, а я доверял Жоре, и этого было достаточно, чтобы заниматься любимым делом и жить припеваючи.

 

Глава 9

Теперь мысль о Пирамиде, как о геометрической модели совершенной жизни просто преследовала меня по пятам. Навязчивая идея? Да нет. Просто если тебе однажды пришло в голову что-то важное на твой взгляд, такое, что зацепило тебя за живое, всколыхнуло и выбило из колеи повседневного топтания на одном месте, это что-то уже не отпустит тебя, не оставит в покое. С людьми поиска, ловцами жар-птиц, это случается на каждом шагу. Случилось и со мной. Модель Жизни - Пирамида - это как пространственная модель атома или модель ДНК. На мой взгляд они гениальны. Вот скажи мне - Резерфорд и Бор - Нобелевские лауреаты?

- Ну да! Кажется...

Лена щурит глаза, пытаясь вспомнить.

- И Крик, и Уотсон?..

В этом Лена уверена:

- Разумеется!..

Так ведь и моя модель жизни ни чем не хуже ни модели атома, ни ДНК!

Одним словом, Пирамида прилипла как банный лист. Она стала для меня предметом непрестанного думания, довлела над всем остальным, царила и господствовала, и безраздельно властвовала над моим внутренним миром. В чем же, собственно, было дело? Вот как я рассуждал. Всему миру известно, что жизнь, как когда-то считали, земля, держится на трех китах: экономика, экология, социум... Это аспекты устойчивого развития, о которых и в Рио-де-Жанейро, и спустя десять лет в Йоханнесбурге, а недавно в Брюсселе с пылом и жаром спорили и экологи, и политики, и экономисты...

- Ты говорил на четырех, - говорит Лена.

- Верно, к этим трем китам, признанным и бесспорным, я прибавил четвертого - личность. Личность или, собственно, власть. Власть так называемого разума так называемого Homo sapiens безусловно вершит жизнь на земле, ведает множеством ее проявлений. Роль личности в истории...

- Я прекрасно понимаю и признаю эту роль, - говорит Лена.

- Вот видишь! Ты легко согласилась...

- Еще бы!

- Так вот... Все четыре наши кита состоят из генов. И вот что еще надо признать: какие в экономике гены? Зависит ли, так сказать, качество экономики от работы генов? А как же! Конечно! Экономику ведь делают неэкономной люди, натоптанные генами, как бочки тюлькой. Говорят, что законы экономики не зависят от деятельности человека. Я скажу: это - неправда! Все это выдумка лукавых, сухих счетчиков, калькуляторов жизни. Даже самый старший экономист мира, дедушка Маркс, весь, весь с головы до ног состоял из генов. И его тяжелейший и величественный «Капитал» - плод работы его генотипа. Разве не так?

Лена не уверена:

- Никто так не думает. Гены в экономике?..

- Это было еще одно Жорино открытие: «генная экономика»!

Вот еще одно доказательство: не было бы на планете Земля человека, не было бы и никакой экономики. Не было бы вообще угрозы для жизни! И не нужно было бы строить никаких пирамид. Но это другая тема, мы ее еще обсудим. Итак, хороша ли, плоха ли экономика жизни - зависит от людей. Зависит ли количество ВВП на душу населения от активности генов премьер-министра или парикмахера? Еще как!

Лена удивлена:

- Никто так не думает.

- В том-то и дело. Итак, правило первое: экономика человечна. Если это так, то гены людей управляют и экономикой. Правило второе... Все остальные правила сводятся к одному: генофонд планеты - основа жизни, основание нашей пирамиды, и все проявления ее составляющих - экономики, экологии, социума и власти определяются работой генов. Феноменологию жизни творят гены. Теорема доказана?

Лена и не сомневается:

- Это ясно как день.

- Ясно то ясно. Почему же жизнь висит на волоске? Сегодня пирамида жизни - как Пизанская башня. Кособочит, горбится, выпирает... Если экономика хороша - страдает экология, если власть узурпирована - страдает народ... Это сплошь и рядом, примеров - тысячи. В чем же дело? Нет гармонии. Кривая Пирамида. И выровнять ее могут только гены.

- Только гены? Но как?

- Вот и я спрашивал себя: как?!

В середине декабря, как сейчас помню, это была суббота, я затянул Жору в ЦУМ, и мы купили себе роскошные дубленки. Зима была холодной и ходить в демисезонном пальто по Москве было холодно и просто неприлично. Дубленки в жуткий мороз - это было прекрасно! Чувствуешь себя, как на печке. И выглядели мы с Жорой в них солидно и достойно.

- Эка навалило! - смеялся Жора, бухаясь в дубленке в огромный сугроб.

 

Глава 10

Скоро и мой портфель был полон, просто набит принципами истинной, я считал, демократии, и мы уже готовы были начать строительство идеального общества, но тут вдруг вновь появился тот, кто без всяких церемоний взял и, пардон, написал в мой портфель.

- Не говори мне кто это, хорошо? - просит Лена.

- Жора, кто же еще! На все наши принципы - горячей струей пессимизма.

Помню, он прилетел то ли из Перу, то ли из Мексики и, когда я спросил у него по дороге из аэропорта, не желает ли он выслушать, как мы тут без него расправились с совершенством, он только ухмыльнулся. И после небольшой паузы произнес:

- Знаешь, эта твоя Пирамида не выходит у меня из головы. Весь мир говорит о совершенстве, но разве можно верить словам тех, кто живет в роскоши, кто в пост завтракает рябчиками и засаленными губами произносит тосты, славя равенство и справедливость? Я могу тебе точно сказать: мы свернем себе шеи и обломаем ноги. Это, конечно, мягко сказано.

Через час он снова набросился со всем своим пылом и жаром на толстозадых без всякого предисловия и, как мне казалось, без всяких видимых причин. Просто он был не в духе. Я не часто видел его в гневе и никогда не видел сердитым. Он всегда всему и всем улыбался. Его ничем нельзя было удивить. Ни обидеть, ни рассердить. Несправедливость же приводила его в бешенство.

- Среди этой своры, - сказал он, - я не знаю ни одного, кто на самом деле жаждал бы торжества справедливости. Все они одним миром мазаны, и от нас требуется лишь только одно...

Затем он стал перечислять то, что уже говорил мне тысячу раз. Я не мешал ему высказаться. Когда пар нарочитого недовольства был выпущен, Жора произнес:

- Так что до совершенства нам, как до Киева пёхом. Поэтому имена здесь не имеют значения.

Какие имена? Для меня это осталось загадкой.

Затем он подробно рассказывал о своем участии в раскопках Мачу-Пикчу и о достопримечательностях Чичен-Ица, восторгаясь не только технологией их строительства, но и системой правления, которую называл истинной демократией. Одному Богу было известно, как он эту демократию определил.

- Что такое «демократия Пирамиды»? - спрашивает Лена.

- Ее принципы совершенства.

 

Глава 11

При каждом удобном случае Жора не упускал возможности рассказывать о своих принципах:

- Итак, если сформулировать содержание и основные, так сказать, глубинные принципы совершенной жизни, то нужно назвать следующие: первое - споспешествуй абсолютной реализации собственного и всеобщего генофонда жизни, второе - пользуйся обратной биологической связью как путеводной звездой, третье - живи по мере. Вот три кита совершенства!

Твердя нам свою рацею, Жора весь преображался. Он светился, сиял, и еще ярче горели немыслимой синью его глаза. Было ясно, что эти три кита давно теснили его мозг, и вот он пустил их в свободное плавание. Это были часы откровений. Мы сидели перед ним, как те евреи перед Иисусом, читающим им Нагорную проповедь. Но мы не молчали, заглядывая ему в рот, не поддакивали, кивая в такт его речи: у нас были на этот счет и свои представления о принципах. Кто-то даже был не согласен с его доводами. Жора ждал, когда все выскажутся. В тот вечер он сидел на диване, привычно расставив ноги, поглаживая рыжего кота, приютившегося у него в паху. Когда Жора так серьезно о чем-нибудь говорил, невольно хотелось прислушаться. Так уж повелось, что каждая его фраза, сказанная в таком тоне (ведь чаще всего он просто противоречил, если не ерничал) несла в себе нечто новое, да. Щеки покрывались румянцем и время от времени ехал к затылку ежистый скальп, обнажая и без того высокий лоб.

- И прицепи, - продолжал Жора, - прицепи на флаг своего совершенства вот такой лозунг-девиз: «Мы не должны быть сильнее самого слабого!».

Это и была та самая фраза, которую он так долго вынашивал. Да! Мы не должны быть сильнее самого слабого! Жора сделал паузу, чтобы и мы смогли насладиться ею. Мы впитывали ее сладость.

- Нет, - сказал Жора еще раз, - не должны! Ведь сила народа, нации, страны определяется благосостоянием слабых ее представителей - бедных, больных, уродливых и бомжей, кривых и горбатых... Да-да, и горбатых, и...

Первым не удержался Володя Ремарчук:

- Нетрудно быть сильнее самого сильного.

- Трудно быть только Богом, - сказала Таня и встала, наконец, со своего табурета.

От природы робкая и застенчивая, она больше слушала, чем спрашивала. Кто-то сказал что-то еще, мол, Бог тут не при чем и т.д. Поспорили.

- Ну и, конечно, - сказал потом Жора, - «Не убий, не укради, не прелюбодействуй...». Это - классика! Мы ведь говорим...

Он взял кота за холку и легонько опустил на пол.

- Здесь нужно повсеместно использовать и «игольное ушко» Христа, и все Его заповеди блаженств, все Его учение... И другие учения...Но всё это только воспитание, утверждение веры, возможно, насилие, да-да, диктатура, скажем, чести, совести, справедливости... Преображение сознания - да, но извне, лоск, наведение глянца. Главное же...

- И когда наши принципы восторжествуют, - вдруг произнесла Таня, - и все станут братьями, свободными и равными...

- Одинаковыми? - спросила Ната.

Жора посмотрел сначала на Таню, затем перевел взгляд на Нату. Они вопросительно смотрели на него.

- Нет, - сказал он и улыбнулся. - Нет, - родные мои...

Его скальп уехал к затылку, расправив морщины и омолодив лицо, уползли высоко вверх русые густые брови, а глаза просияли. Жора выдержал небольшую паузу, собираясь с мыслями, поднял правую руку вверх и, грозя всем указательным пальцем, наконец произнес:

- Нет в мире более изысканного и свирепого рабства, чем равенство. И всякая гнусная попытка его навязать - это насилие над природой. Ведь она так устроила, что каждый ее геном неповторим, необычен и уникален. Более трех миллиардов абсолютно одинаковых нуклеотидов, но в беспримерно разной последовательности! Вот корень разнообразия! И если каждому гену дать волю абсолютной реализации, то все станут и эйнштейнами, и леонардо да винчами, и наполеонами... И эта разносортная гениальность станет...

- Да, но...

- Каждый, да-да, каждый, - не сбавлял оборотов Жора, - должен создать себе идеал и стремиться воплотить его в жизнь. Каждый должен стать гением своей социальной ниши, своего места: метельщик подворотни столь же велик и славен, как и царь! И мы должны быть всемерно и повсеместно кипуче деятельны, просто воинственны на своем месте! Ведь деятельность всегда означает победоносность и победительность!

- Но сегодня, - возражала Ната, - наша среда...

- Вот-вот, - продолжал Жора, - в том то и дело, что сегодня жить... Среда, которую мы окружили, взяв в заложники и творя повсеместную глобализацию, убивает в нас Богом данное разнообразие, причесывая всех под одну гребенку. Мы подвержены влиянию нашего куцего воспитания и образования, которые совершают над нами акт обрезания, не связывая нас заветом с Богом, но с каждым днем удаляя от Него. Это - правда!.. Человек - враг Бога! И как бы Бог не старался уговорить его притчами и призывами стать лучше, этого хромодушего недоноска можно изменить только корчеванием корня, отсекая гниль и ветхость и растя свежие побеги добра и света... Это - правда!.. Так что - зри в корень!

Жора на секунду задумался.

- Так что главное, - заключил он, - в том, что жить - вредно. Вот со мной тут поделились цифрами... Вы только послушайте:

«Человечество за последние 50 лет уничтожило 90% всех мировых запасов крупной рыбы 22% известных рыболовных районов океана были совсем истощены или перегружены излишне усердной эксплуатацией, а еще 44% находились на грани истощения. Вылавливая съедобные виды рыбы, мы ежегодно выбрасываем из сетей обратно в море 27 миллионов тонн другой живности - как правило, уже в нежизнеспособном состоянии. Морское дно во многих районах океана так пропахано тралами, что на нем уже ничто жить не может.

За последние полстолетия человек уничтожил 70% мировых лесов. Около 30% еще оставшихся на Земле лесов раздроблены на части и деградируют, и вырубка в них идет со скоростью 50 квадратных миль в год.

Более 45 тысяч озер. Ежегодно химическая промышленность выпускает в них 70 000 различных органических соединений, всего более ста миллионов тонн, и ежегодно к этому ассортименту добавляется около тысячи новых веществ. Лишь малая доля этих химикатов основательно проверена на безвредность для человека и окружающей среды.

За последние 50 лет человек уничтожил четверть всех видов птиц, 11% остальных - на грани вымирания. Вымирание, кроме того, угрожает 18% всех видов млекопитающих, 5% рыб и 8% видов растений.

Коралловые рифы, самая разнообразная из водных систем на Земле, страдают от истощения рыбных запасов, загрязнения, эпидемических заболеваний и роста температур. В общей сложности 30% всех известных ресурсов планеты израсходованы, тем временем население планеты неуклонно растет...».

- Это всего лишь поверхностно, - сказал в заключение Жора, - если копать глубже, то картина будет еще ужаснее. И мы должны найти в себе силы победить современное рабство. Милые мои, двадцать первый век на дворе!

- Ты хочешь сказать, что...

Юля смотрела на Жору влюбленными глазами и не решалась задать свой вопрос. Наконец, спросила:

- ...что наша цивилизация не достойна того, чтобы?..

- Хм!

Жора посмотрел на Юлю, затем взял ее за локоть и сказал:

- Милая моя, знаешь... Мне с вашей цивилизацией не совсем по пути.

Взгляд его был устремлен в бесконечность, лицо стало каменным. Вот бы вылепить его, подумалось мне. Сократ. Сократ!..

Меня уже не удивляло, что Жора так назидательно и скрупулезно пытался заселить наше сознание своими девизами и лозунгами. Мы часто все это обсуждали, и он, переосмыслив и выкристаллизовав все наши мнения, затем высказывал их, выставляя на суд всей компании.

Не сводя потом глаз с Вари, он вдруг выпалил:

- И запомни: Вселенная справедлива! И каждому воздаст по заслугам. Кто был... Впрочем, вы все это знаете. Для достижения совершенной жизни все открытые до сих пор и еще не открытые законы должны использоваться человеком через призму би-о-ло-ги-чес-кой...

С каждым слогом Жора качал своей большой головой.

- ...повторяю - би-о-ло-ги-чес-кой целесообразности, постоянно повышая энтропию жизни. Придуманные же людьми разные там худосочные приоритеты политики и экономики, работающие в ущерб биологического начала, все более и более разрушают жизнь, неся в мир опустошение и погибель. Да!

Жора неотрывно смотрел на Юлю.

- Не по пути, понимаешь?

Юля только кивнула и не высвободила локоть.

Я сидел у окна и листал какой-то журнал. Но я слушал. Мне было любопытно, как Жора расправится с совершенством. Не каждый мужчина, будь то ученый или философ, способен сегодня взять его в осаду. Жора решился. Решение, как я уже говорил, пришло неожиданно, в какой-то пивнушке. С тех пор Жора был в наступлении.

- Но если следовать всем этим принципам, не совсем ясно, зачем нужно строить вашу Пирамиду? - произнесла Таня.

Жора улыбнулся лишь уголками губ.

- Танечка, - сказал он, - ты - царица вопросов.

Таня смутилась, но ни разу не моргнула глазами.

- Верно, - сказал Жора, - так и есть! Ведь что собой представляют ее составляющие? По сути, они и представляют из себя ту или иную ступень развития и реализации генофонда жизни, ту или иную степень ее совершенства. Что есть власть: вождь, лидер, король или шейх, президент или?.. Что есть парламент, правительство, местные князья?.. Вся власть, все эти слуги народа представляют из себя не что иное, как битком набитые генами, генами, генами рыхлые человеческие тельца, в большинстве своем толстые, сытые, жадные, жирные, лицемерные и лгущие, гнилые и пропащие, жадные, жадные, мертвые, мертвые вонючие души... Все в дерьме!...

Все это Жора произнес на едином дыхании. Видимо, у него не хватило воздуха, чтобы продолжить этот список уничижительных человеческих качеств. Он глубоко вдохнул и ни словом не обмолвился о «мерзкой мрази». Странно, но на этот раз он не произнес этих огненных слов.

- Хорошо-хорошо... Итак, вся эта власть...

Женевьева сидела у окна и стенографировала Жору.

- Да, все эти власть имущие наполнены генами, но не человеческими, а животными: свиньи, волка, гиены, грифа, гада, жабы, тли... Противоречие в том, что...

- Да, в чем?!

- Золотой вопрос! - воскликнул Жора, на секунду задумался, затем:

- Вот же, вот, где разлом сознания! Человеку нужно помочь избавить себя от всего гадьего, жабьего, лисьего и волчьего и в то же время оставить в нем богово.

- И?..

- Кесарю кесарево, а богу богово, - проговорила Юта.

- Вот! И задача состоит в том, чтобы наполнить эти мешки с говном генами Человека. И это - главное! Здесь корень совершенства! Его кость! Здесь мы и будем копать наш колодец.

- Задачка, надо сказать, не совсем простая, - снова вмешалась Ия.

- Для этого мы и строим Пирамиду. Человек должен стать не только разумным, но и совершенным, - сказал Жора. - Homo perfectum.

- Perfectus, - поправила его Женевьева.

- Все равно, - сказал Жора. - Если хочешь - даже Homo seraphicus Christi, Человек серафический Христов. Человек Пре-о-бра-жен-ный! Если хочешь! Мир заждался его прихода. И все, кто мечтали о нем - и Сенека, и Августин, и Шекспир, и Сервантес с Рабле, и Данте с Петраркой, и Леонардо, и...

- И Менделеев, - подсказала Светлана Ильюшина.

Жора кивнул.

- И Паскаль, - не удержалась Мила Радкевич.

- И Фукитет, - вставился Ергинец.

- Фукидид!

- Фукитит? - удивился Ергинец. - да, и Фукитит и Мантей...

- Монтень!

- Хм! И Фукитит и Мантень... - согласился Валера.

- И Дидро, и Вольтер, и Кант, и Юм, и Толстой, и Чехов...

- Да, - сказал Жора, - и Жюль Верн, и Лем, и даже Ярослав Гашек.

- И даже Маркс с Энгельсом, и сам Ленин...

- Да, - сказал Жора, - весь прогрессивный люд... Поэтому-то и не по пути.

- Как ты сказал, - спросила Женевьева, - Человек сера... как?

- Сератак, - сказал Жора, - се-ра-фи-чес-кий! Это и будет вам Гений места! И чтобы выбор ваш был верен, возьмите метельщика улиц и усадите на трон царя, а царя заставьте мести улицу! Если справятся - там им и место! Каждый велик в своем болоте, но долг одного не может быть долгом другого.

- Жор, а Переметчика мы клонируем, - неожиданно спросила Ильюшина, - ты обещал.

Жора остолбенело посмотрел на неё. Потом все рассмеялись.

- Как посмотрел? - спрашивает Лена.

- Ну, так, знаешь...

- Интересно, что бы по поводу вашей Пирамиды сказала Тина.

И мне интересно...

 

Глава 12

Было ясно, что Жоре, как и прежде, нужны были только слушатели, чтобы сформулировать, наконец, то, о чем мы так долго и неуверенно размышляли. Да, Жора искал любой повод, чтобы свести воедино все наши разрозненные и несмелые представления о сути совершенства. Это было непросто.

- Тьма власти, - говорил Жора, - легко рассеется, как только мы...

Ната не выдержала рассуждений о власти:

- С властью мы, кажется, разобрались. Дальше...

Жора не был согласен с таким утверждением. Он прекрасно осознавал, что с властью, как составной частью Пирамиды, еще долго придется поработать, чтобы эта самая власть качнулась к добру и свету. Но сейчас... Достаточно было и того, что у власти нашлись изъяны и прорехи, за которые можно было зацепиться, анализируя ее несовершенство. Это позволяло, решительно и густо презирая ее, подбирать к ней ключи управления.

Нельзя сказать, что Жора испытывал священную ненависть к властьимущим, нет, он лишь нарочито выпячивал и без того очевидное их гнилодушие и ущербность, чтобы каждый мог это видеть и тыкать пальцем: а ты кто такой? Да, он рассеивал тьму тени тех, кто выдавал свою тень за свет, по той простой формуле, что каждая тень должна знать свое место. Жора считал, что этим он увеличивал количество света. И светился сам. Сиял!..

- А мои принципы, - сказал он, - это я сам и моя мадам Бовари, и моя Наташа Ростова, и... Ведь твоя «Стратегия совершенствования», написанная совершенно бессердечно-академическим малоудобоваримым квадратным стилем и твоим филиппинским языком ничем не лучше.

- Стиль - это я, - парировал я его удар, вытащив из кармана чью-то известную фразу.

- Вот-вот, - сказал Жора, - твой стиль - это ты, а мой - я.

А мне казалось, что мы говорим на одном языке. Ведь у нас не только слова, у нас даже носки были одинаковы.

- И вообще, - заключил Жора, - de principiis non est disputandum

(о принципах не спорят, лат.), ты согласен?

Он иногда любил поставить свою, так сказать, точку над «i» безупречной латынью. Я кивнул: конечно, согласен!

А иногда и строчкой стиха:

Лица и маски. Пляски и карнавалы.

Вот хоровод уродов сошёл со сцены...

Тут Жора сделал размашистое движение правой рукой, словно выталкивая со сцены хоровод этих самых уродов. И продолжал:

Если угодно, знаешь, - не выбирала.

Это стряслось еще на этапе генном.

Меня потрясла эта Жорина находка про «на этапе генном»! Как точно и тонко он вбросил в тему разговора Тининых уродов! В самом деле - как можно спорить о каких-то там принципах совершенствования породы людей, когда уроды просто кишмя кишат под ногами? И это - испокон веков! Этот «генный этап» продолжается и поныне.

Вот так полушутя и серьезно и были обнародованы основные принципы и правила новой жизни, по сути - стратегия совершенствования. Это был тот первичный бульон, на котором вскоре взошли первые ростки совершенства. До сих пор на земле шла игра без правил: кто во что горазд. Все жили по одному закону: «дай!». А если бы работали гены ненакопительства и абсолютного бескорыстия, гены альтруизма, то и вся феноменология жизни была бы другой - альтруистической: «на!». Всем бы всего всегда хватало. Истинный коммунизм? Пожалуй.

- Ведь мы до сих пор, - заключил Жора, - смотрим на каждого встречного как на потенциального инвестора своего кармана: а что ты, милый мой, кинешь мне в мою сумку? Сколько?! И это «сколько» определяет к этому встречному-поперечному нашу любовь. Или нелюбовь. И скажи мне, будь добр, - Жора посмотрел мне в глаза, - разве не так ты оцениваешь свое отношение ко мне, к своей Анечке, к Юрке, к Виту, к Юленьке, Танечке, Тамаре, к своему Славику или своему Сенеке?

- Я об этом не думал, - сказал я.

- Ты думаешь об этом всегда и всюду, ты просто не можешь признать этого и выразить это вслух, - заявил Жора, - ты так воспитан, и это не лучшее, что в тебе есть.

Жора улыбнулся.

- Ты думаешь об этом по тридцать шесть часов в сутки и не можешь не знать, что...

- В сутках, - перебил я его, - всего двадцать четыре часа.

- Правда?! - искренне воскликнул Жора. - А я думал... Четырежды девять - тридцать шесть...

Он задумался. Сделал, конечно, только вид, что задумался. Я, как ни силился, так и не смог объяснить, при чем тут его «четырежды девять».

- Да, ладно, - сказал он примирительно, взяв меня за рукав, - ты ни в чем не виноват. Все мы такие. Нет в нас меры. Ах, как нам не хватает меры! Est modus in rebus! (Есть мера в вещах! - Лат.).

- Ты мне так и не ответил, - говорит Лена, - как вы их всех различаете?

- Кого?

- Всех этих ваших Ань, Юль, Нат и Тамар, Свет и Юр, и Валерочек, и?..

- Ну, привет, - говорю я, - легко...

Оказалось, что недра гена неисчерпаемы, как и недра атома. Мы нырнули в этот сладкий омут познания с головой, и никакая соломинка нас уже спасти не могла.

- Тебе не кажется, - спросил я однажды Жору, - что ты мечешь бисер перед свиньями?

- Даже свиньи, - ответил Жора, - могут отличить зачерствевший хлеб от дерьма. - Но, знаешь, - устало добавил он, - иногда наступает такая унылая пустота, что и жить не хочется. Но мы должны уметь разговаривать, не уставать разговаривать, нести в мир знания, знания, растолковывать, если хочешь, наставлять, навязывать, если хочешь - петь! Да, петь им нашу Пирамиду, танцевать ее, вкладывать в клювики...

Он снова нашел Тину:

«... лови меня по буквам «Н.Е. О.Т.Д.А.М.!»

В твои покои - верною рабою,

Гребцом твоих безжалостных галер,

Княжною, амазонкой, крепостною,

Ребенком, вне конфессий, храмов, вер:

Из поцелуев тонкую финифть...

Волной по коже - теплое дыханье...

Расставь на теле знаки препинанья:

«помиловать...

нельзя её

казнить».

- При чем тут ваша пирамида? - спросил Валерочка.

Жора даже не скривился, пропустив вопрос мимо ушей. И продолжал:

- Собирать буковки, как зерна, в слова-караваи, чтобы этими хлебами накормить все человечество. Как Иисус накормил своих голодных овец. Ведь слова - это то, что останется в них навсегда. Строи слов! Мы должны каждый день, каждый день упражняться в щедрости. И нельзя ни на шаг уходить от своих обещаний, иначе в нас быстро разуверятся, а нет ничего хуже, чем разочарование.

Какое отношение имеют Тинины финифти, конфессии и храмы к нашей Пирамиде стало ясно уже на следующий день. Валерочка был потрясен!

С восторгом и грустью вспоминаю я наши бесконечные беседы и споры, которыми он украшал наш ученый быт, иногда дурача и смеясь над нами, но всегда заканчивая глубокомысленными рассуждениями о сути наших трат и усилий. Он, врач, вселял и напитывал нас живым оптимизмом.

Не у всех, конечно, хватало терпения выслушивать Жору. Вит, скажем, просто вставал и уходил. Какие могут быть принципы, если деньги сами текут к нам рекой, возмущался он: бери, греби, натаптывай, пересчитывай...

А Юля была в восторге!

Почему Жора ни разу не вспомнил о принципах трансмутации и Монтескье, я не знал. И - ни слова о добровольной простоте! Я спросил его: почему?..

- Потому, - сказал Жора, - что сегодня среди людей лютует самый главный принцип: homo homini lupus est (Человек человеку волк, - лат.). Но мы победим и этого зверя! Мы его зажарим на вертеле и сожрем с кетчупом, с перчиком и горчичкой, а?!

- Похоже, что вы, - говорит Лена, - готовы были не только волка, но и самого мамонта съесть.

- С чесночком и горчичкой.

- Похоже, что Жора твой просто подпитывался этой вашей Тиной?

- Как эликсиром вечности.

- И, пожалуй, молодости. Как конь!

- А где моя коса? Ты не помнишь?

 

Глава 13

Теперь, когда уже все известно, кажется невероятным, что Жора, точно какой-то там Нострадамус, смог так далеко заглянуть в будущее. Он и сам, вероятно, не предполагал, что держит в руках вожжи правления новой жизнью. То, о чем он говорил, не было для меня потрясением, тем не менее я испытывал чувство невероятной прозрачности, ясности наших дальнейший действий. А с ясностью приходила и уверенность в правильности выбранного нами пути. Четкая формулировка принципов позволяла нащупать под ногами твердую почву.

Я понимал, что пока он не выскажет все, что у него накопилось, пока в нашем присутствии не докажет самому себе необходимость и обоснованность следующего шага, он не остановится. И не сделает нового шага. И вот что еще мне тогда пришло в голову: Жора - пророк! Его интуиция и постоянное думание, даже, можно сказать, жизнь в проблеме, познавание ее изнутри, то, что все называют эмпатией, несомненно давали ему преимущество перед нами. Без Жоры, теперь-то я в этом уверен, нечего было и помышлять браться за выправление кривой жизни. А ведь было время, когда он (как апостол Павел) был противником строительства Пирамиды. Теперь же он яростно Ее защищал.

- Но это была лишь только модель? - спрашивает Лена.

- Да. Пока еще только модель. Но мы уже были готовы наполнять ее живой жизнью.

Стремление к совершенству стало у нас основным признаком выживания. Мода на совершенство затмила все плотские позывы и поползновения. Необоримое желание духоборства влекло умы и сердца людей к свету, заставляло тянуться к Небу, задрав голову вверх и встав даже на цыпочки, ввергало в иго смирения и святости. Такое состояние души бередило лучшие умы. Такое еще никому на свете не удавалось. Такое - было возвышенным, величественным и вожделенным. И стоило дорогого.

- Восхитительно!..

Лена в восторге!

- И вот еще что: не было спасения от такого! Не было спасения!.. Невозможно спрятаться!..

- Но жить на свету, согласись...

- Да, светиться! Быть прозрачным как стеклышко, как слеза...

Лена согласно кивает:

- Это же пытка, нечеловеческие усилия... Человек не в силах...

- Бог не по силам не дает.

- Это же клеть Христа! - восклицает Елена.

- Вот такая была парадигма, вот такие пролегомены...

Так мы мечтали.

- Чтобы подвинуть мир, - настаивал Жора, - нужно прежде подвинуть себя.

Я всецело разделял этот тезис: преображение неизбежно!

- Это - как горячим шёпотом зажечь свечу, - сказал Жора.

Когда с принципами было покончено, какое-то время мы просто ничего не делали. Даже Жора, казалось, впал в спячку. Мы думали. Да, я уверен, что каждый из нас теперь сам задавал себе вопросы и сам на них отвечал. А когда ответа не было, мы записывали свой вопрос в вопросник или запоминали, чтобы в нужный момент задать его Жоре. Что касается меня, то я и сам старался уяснить, что же, собственно, представляет собой эта самая Пирамида, очарование и сила которой росли с каждым днем. Мы не раз с Жорой рассуждали о ее сути, сущности, существе, о Ее структуре... В чем ее явление, неожиданность, так сказать, ее самость и смелость? По правде говоря, у меня не было ясного понимания. Можно ли строить нашу Пирамиду, не представляя для себя Ее стержень, кровь, Ее соль? Нет, нельзя. Мы должны разжевать Ее до последнего зернышка, разобрать на мелкие части, разложить по полочкам... И развесить по стенам как таблицу умножения, как календари, как портретики своих кумиров.

- Красиво сказал, - говорит Лена.

- Кто?

- Твой Жора!

- Что? Что сказал?

- Про шёпот свечи.

- Это ж Тина! Это он ее снова цитировал.

- Вор!

- Да нет, нет, какой вор? Просто она...

Я не стал оправдывать Жору. Собственно, в чем?

Эти беседы, надо признать, были достаточно скучными и становились всегда оживленнее, лишь когда речь заходила о коммерческой стороне наших изысканий. И здесь Виту не было равных.

 

Глава 14

Наше путешествие в царство гена не было напрасным. Мы все настойчивее осваивали его недра, рыскали по его нехоженым тропам и Жора - наш поводырь и наставник, с каждым днем открывал нам глаза на мир гена. Его взгляды иногда нас просто шокировали.

- Недра гена, - проповедовал Жора, - неисчерпаемы и бесконечно щедры, и содержат в себе такие залежи добродетелей, что ни одному государю с его узким умом такое и не снилось. Запасы тепла и света, справедливости и альтруизма в недрах наших генов так велики, что этого добра хватило бы на тысячу человечеств. На сто тысяч человечеств! Здесь есть место, где разгуляться счастью. Каждый ген отличается ненасытной щедростью для того, кто способен быть бережным, даже, можно сказать, скупым на слова, но расточительным на дела добродетельные. Щедрость гена - это такой Божий дар! И согласие, и взаимная приязнь, и любовь, и Любовь! здесь хранятся неподъемными, невыработанными, просто чудовищно невостребованными пластами. Бери - не хочу! Высвобожденная энергия гена - это же очевидно! - даст фору любому другому виду энергии. В утробе гена запечатана сила невиданной доселе мощи. Атомная - ей не годится ни в какие подметки! Задача состоит в том, чтобы человечество разведало, наконец, эти залежи и потихоньку, остерегаясь торопливости и присущей ему беспощадной жадности, шаг за шагом, даже дюйм за дюймом, бережно и нежно стало добывать на гора по зернышку, по грану это золото высочайшей пробы, хрусталь веры и духа, строя новый ковчег, новую Пирамиду жизни, Храм, созидая и творя на земле, наконец-то! Царствие Небесное. Да, наконец!.. Дождались, слава Богу! Все сверла и буры, отбойные молотки и добродобывающие машины, скрепы, и стропы, стояки и подпорки... Все готово для этого, ждет команды чистых, крепких и заботливых рук, ждет команды ума и достойного разума, ждет начала, толчка, тихого «Поехали...». Так поехали же!..

Тут Жора вставал, направлялся к двери и обеими руками зазывно звал всех за собой, мол, поехали...

Затем, никого не дождавшись, продолжал:

- Две тысячи лет тому назад, - говорил он, - Иисус указал надежный и единственный Путь совершенствования человека - через геном. Ведь что такое плодоносное зачатие? Чудо? Чудо!.. Две тысячи лет ушло на разгадку этого Чуда. Истинно все тайное становится явным.

Жора не мог, не имел теперь права не уточнить подробности. Он вдруг встал и застыл в абсолютной отрешенности... Как страх! Как молния без грома! Наконец:

«Как у мумий

Самум...

Огненное безумие...

Колюч песок

И воздуха столб

В глотке...

Из пламени ветер в пустыне

Моей соткан...».

Тишина просто звенела.

Жора встряхнул головой, вдруг улыбнулся. И глубоко вдохнул. Будто ему не хватило воздуха.

- Жор, - Ната подошла к нему, осторожничая, заглянула в глаза, - ты...

- Ага, - сказал он, обнимая её, - огненное безумие! Как у мумий самум!..

- Ты к чему это? - спросила Ия.

Жора упал снова в кресло.

- Вот это и есть чудо! Столб пламени в глотке! Разве нет? Это такое чудо, как и ваше плодоносное зачатие! Ну как вам объяснить? Понимаете...

Я понимал Жору: он уже не отдаст Тину никому - он с ней сросся! Пророс в нее всей своей кровью, ввинтился в ее геном! Я не понимал только одного: чем это нам грозило?

Между тем, Жора продолжал:

- Сегодня человек дошел и умом и наукой, что его геном - величайшая святыня, несущая в себе зародыш жизни и свет совершенства. Иисус - Учитель! Он на собственной жизни показал, как нужно к Нему стремиться. Его know how как раз в том и состоит, что сделать человека лучше, а мы говорим совершеннее, можно только прилепившись к Нему Самому. Нужно слиться с Ним воедино, слепиться, въесться, впиться в его геном зубами совершенства и грызть, грызть в нем все человеческое, грызть до последней жилы, аж пока не пробьется, не выблеснет сизый вьюнок совершенства, порождая его пожар.

Разъяснять существо всякой сущности было для Жоры истинным наслаждением.

- Бог оплодотворил Своим Плодоносным Лучом Марию, земную, сделав Ее Неземной! Это значит, что к гаплоидному набору хромосом Марии - такой же земной женщины, как все мы, Он присоединил Половину Своих Божественных Хромосом - Свой Совершенный Гаплоидный Набор, недостающую для совершенства Свою половину ...

- Но как?! Как себе это представить?

- Плодоносный Луч - Святой Дух, Биополе... Он достроил земную полуспираль ДНК Своей Полуспиралью - Божественной...

- И...

- И родился Иисус - Человек Совершенный, Сын Бога и человека, Богочеловек. Совершенство свершилось! Вот, вот вам Путь, сказал Он. И всей Своей Жизнью показал всем нам, как нужно жить, чтобы стать совершенным.

- Как все просто! - восхищалась Юля.

- Просто гениально! - восклицает Лена.

- Я никогда не поверю, - сказал Ергинец, - чтобы Бог враз создал из какой-то там глины человека со всеми его сверхъестественными сложностями и структурами, с ДНК, белками, рибосомами, триллионами клеток...

- «ВЧ»? - спрашивает Лена.

- Этот надутый индюк, виляя хвостиком, верит только в слова Здяка. Они тут с Инкой и Шпонькой в своей песочнице такое...

- Шпонькой?

- Ага профессор Шпонька и Инка... Они тут... Шпонька, правда, тот вполне, так сказать, интеллигент, и Инка... Да и сын Ергинца, Артем достоин...

- Что ж, выходит, Ергинец твой - выродок? - спрашивает Лена.

- Выходит... Червь это червь...

- Зачем ты мне все это рассказываешь?

- Думаешь, я знаю?

- А кто такой этот Здяк? - спрашивает Лена.

- Да так...

- Здесь нет ничего удивительного, - сказал тогда Жора, - если у тебя в голове есть план творения и пути его воплощения. Бизнес-план - это обычное дело. Главное - все должно быть продумано до мелочей. А у Бога, как известно, мелочей не бывает, ведь Он Сам в мелочах! Как чёрт! Он присматривает за всем на свете в том числе и за нами.

Ергинец скорчил рожицу недовольства-несогласия и, тупо глядя в пол сквозь рог и грозно сверкнувшие стекла очков, повел речь о чем-то совсем несуразном, нес просто какую-то собачью чушь, мол, де, якобы вот Георгий Викторович бы с этим не согласился и т. д и т. п... Да плевать Жора хотел на чьи-то согласия! А Света Ильюшина не произнесла, слава Богу, ни слова. Ни о жизненных мелочах, ни о своем Ереметчике, так похожем на П. Авлова и Ергинца и всех этих жалких жаб, головоногих моллюсков и членистоногих.

- Я не хочу тебя обижать, - сказал потом Жоре Валера, - но тебе следовало бы знать...

- Чтобы меня обидеть, - перебил его Жора, - тебе придется хорошо попотеть.

Он снова продекламировал:

«А я - саксаул

И кожа гюрзы

В моде

А значит мой путь

Не пройден еще.

Не пройден».

- Ты можешь обидеть саксаул, - тепло спросил он Валерочку, - а кожу гюрзы? Не-а, не можешь. Понимаешь, мой милый, обиду надо заслужить. И может ли мокрица обидеть журавля? Она ведь только корм для него, понимаешь?

Валера как-то весь съежился, сдулся, обмяк, сник... Как использованный презерватив. И умолк, казалось, навеки. Только желваки на скулах выдавали всю его ненависть к Жоре.

Молчание длилось недолго.

- И все-таки, - задумчиво произнес Жора, словно Валеры уже и вовсе не существовало, - нам в нашем деле не помешали бы Копье Судьбы и Чаша Грааля. Как думаешь?

Я тогда не нашелся, что ответить. А Ергинец тупо ныл и ныл, мол, вот де, кстати сказать и без обиняков и говоря образно, эфемерность всех этих изысканий... Тупо глядя в пол...

- Как это? - спросила Лена.

- Тупо...

 

Глава 15

Иногда нам казалось, что мы прижимали Жору к стене: покажи нам своего Бога! Дай нам возможность к Нему прикоснуться, ощутить собственной кожей...

Жору такие наши желания приводили в восторг.

- Вы хотите Его потрогать?

У каждого из нас были, конечно, свои представления о Боге, свои убеждения. Мы ждали Жориных откровений на этот счет.

- По-твоему, идея Бога?...

- Из всех известных идей, - сказал он, - идея Бога - самая сильная и красивая. Определенно! Придумка, достойная Homo sapiens. Идея Бога неисчерпаема. И это понятно: в этом мире, где каждый живет в своей скорлупе, где по сути человек человеку волк, как только ему угрожает опасность, он ищет защиты у окружающих и, не найдя, обращается к Богу. Он и придумал Его только затем, чтобы прятаться за Его спину! Не было бы человека, не было бы и Бога. Только его сознание способно на такую выдумку. Ни паук, ни слон, ни черепаха не способны...

- Ты так думаешь?

- И пока человек бессилен перед стихией, он всегда будет искать защиты у Бога. Тем более, что Бог в иных случаях и выручает. Поэтому идея Бога неистребима. Ему, этому беспомощному и бессильному перед лицом стихии человечишку, помогает и вера. Он верит. Верит с тех самых пор, когда впервые, затиснутый обстоятельствами в угол (загнанный стаей волков!), взмолившись, взглянул на небо и Небо, услышав этот жалобный зов, неожиданно пришло на помощь. Так мы спасаем муравья, несущегося на соломинке в дождевом потоке, а ему кажется, что спасает его Бог. Спасибо тебе, Господи!.. И слава... И слава тебе, Господи, Он помог, спас! И человек тот же час ухватился за идею и назвал спасителя Богом. Поэтому идея Бога неисчерпаема, неистощима и непоколебима.

- Значит Бог - это?..

- Я и говорю, - сказал Жора, - Бог - это удачная и прекрасная придумка испуганного и ищущего защиты и утешения сознания, и поскольку сознание принадлежит лишь человеку, то и Бог принадлежит только ему. У льва, крокодила, грифа и гада нет сознания человека, поэтому они без оглядки на нашего Бога и без зазрения совести жрут свои жертвы с огромным наслаждением, и эти их жертвы, настигнутые, а значит не сумевшие избежать такой участи, не молят о пощаде никакого Бога, а безропотно отдаются на волю победителя. Как и язычники, не знавшие Бога, скажем, рабы или гладиаторы, сознание которых не отличалось от сознания курицы. Богословы твердят, что Бог создал человека, я же думаю, что все было наоборот.

Мне тоже была интересна эта Жорина модель Бога. Куда же он ведет?

- Дарвиновская борьба за существование, - продолжал Жора, - не приемлет никакого нашего Бога. Там есть лишь инстинкт: догнал - съел, убежал - спасся...

- Выходит, что...

- Выходит, что человеческий Бог - это инстинкт самосохранения человека. И в случае всяких там разных жизненных неурядиц или угроз, человек, упав на колени (таков ритуал!) тянет свои беспомощные ручонки к Нему: спаси и помилуй! И Он, протянув руку помощи, спасает... Или не спасает. Выбор за Ним. И вот что важно: человек этот выбор оправдывает: как Бог положит!..

- Ты думаешь, что твой Бог так прост, что...

- Думать - нелегкий труд, - сказал Жора. - Идея Бога проста и понятна. Только человек знает Бога таким, каким создало Его воображение. Клоп, карась, канарейка, крот, кит человеческого Бога не знают и живут по своим дарвиновским законам. Человек придумал своего Бога прежде всего из лени. Но и как отдушину в суете сует. С тех пор, когда мир почуял возможность слияния всех религиозных исканий в единый порыв страстного богоискательства, человек, вдруг учуявший Бога, уже не отпускал Его от себя. Тоска о Боге не удовлетворена до сих пор. Он нам нужен не только как немой, никогда не перечащий собеседник, но и как защитник и спаситель, нередко (в пределах постулатов теории вероятности) спешащий на выручку. А для мысли, одухотворенной мистическим чутьем, искание Бога является жизненной потребностью единения с некой неведомой сущностью, частица которой чуется в каждом из нас.

Жора окинул нас внимательным взглядом, словно спрашивая: все ли согласны?

- Прекрасный спич, - воскликнула Ната, - я никогда не слышала такого частого повторения слов: почуял, учуявших, чутьем, чуется... Браво, Чуич!..

Жора улыбнулся.

- Чуять - мой дар, - сказал он.

Виту все это не совсем нравилось, и он решился разрушить торжество Жориного чутья.

- Бог и на самом деле, - возмущенно произнес он, - сле-епоне-емоглу-уууу-хой.

Я не помню, чтобы Вит та-а-а-а-к заикался! Никто Вита не поддержал.

- Весь институт Бога, - продолжал Жора, - служит для человека оправданием его поступков. Но!..

- Но?!

Жора посмотрел на меня, на Варю, мол, верно я говорю? Мы не проронили ни слова. И даже глазом не повели - говори-говори...

- Но у человека, обладающего сознанием и известным воображением, есть представление об идеале, о совершенстве, воображаемом Боге. Иисус! Иисус - вот воплощенный Бог! Вот идеал, к которому должен стремиться думающий человек. Если он - не волк, не гриф, не гад, не червь... Если он - не овощ. И весь институт Бога, собственно церковь - работает на человека, верующего в возможность своего совершенствования.

Жора на секунду умолк и добавил:

- И не имеет никакого значения, был исторический Иисус или не был. Человек думающий и, значит, человек сознательный и воображающий, такой человек всегда будет тянуться к совершенству, находя в нем все наипрекраснейшее. И только курица со своими мозгами и безмозглый овощ мечтают попасть в суп.

Тишину нарушило пугающее покашливание Джулии.

- За Бога, экхе-кхе, очень легко спрятаться...

- Но труднее всего выполнять Его требования, подчиняться Ему.

- Значит, - заключил Стив, - институт Бога предполагает такую власть над человеком, что...

- Да, и вот еще что, - перебил его Жора, - власть Бога, зерна которой вскормлены, вызрели и взошли на вере во сто тысяч крат надежнее и сильнее власти света, основанной на насилии, симпатиях или подкупах. Вера несокрушима, как гранит. Вера - это инстинкт человека. Это как крик улетающего на юг журавля, его тихое, но и уверенное курлыканье. И если на ней, на этой вере зиждется здание Института Бога, то и человек крепче стоит на ногах. И он, сильный и смелый, и уверенный в себе и в своем Боге, просто плюет на эту светскую власть, как правило, проституирующую на симпатиях и доверии. И если Иисус Христос это Бог, воплощенный в Человеке, и представляет Собой всю феноменологию совершенства, то есть манифестацию всех наилучших ценностей, которыми должен обладать Homo prefectus и проявляющихся в Его поступках, в учении, в Его Духе и даже в Теле, то что же является краеугольным камнем, стержнем или ядром этой феноменологии, что?..

- Интересно...

Жора улыбнулся.

- Ответ один, - сказал он, - Его геном! Его гены, определенная последовательность нуклеотидов в каждом ядре каждой клеточки Его Существа. Другого - не дано. Эта-то последовательность и делает Его Совершенным. У каждого из живущих на этой земле есть, была и будет чисто «человеческая» такая последовательность, но никто из землян никогда не обладал такой, как у Него. Гены человека определяют и пол, и цвет глаз, цвет кожи и цвет волос... Они определяют бесконечное множество признаков, перечисление которых могло бы втиснуться не в один том специальной литературы. Но только у Иисуса имеется то, что отличает Его от нас - Ген Совершенства! Если бы нам удалось в чистом виде добыть этот Ген, впрыснуть каждому из живущих, так сказать, «раскрутить» этот Ген, мир людей бы...

- Это потрясающая идея!

Жора хмыкнул.

- Ничего необычного.

Так вот откуда у нас эта тяга к генам Христа!

- И задача наша, - продолжал Жора, - состоит только в том, что мы должны разложить по полочкам всю феноменологию Христа, всю манифестацию его че-ло-ве-чес-ких, повторяю, человеческих признаков, определяемых Его генотипом. Вот задача!..

Но не все разделяли наше желание препарировать геном Христа.

- Одумайтесь, - обреченно проговорила Надя, - вы все тронутые...

Она старалась избегать рассуждений об Иисусе, произносить Его имя всуе. Разговоры же о Его генах вызывали у нее страх: как можно даже так думать! Но Жора думал именно так.

- Сегодня, - сказал он, - мир готов эту идею воплотить в жизнь. Поэтому краеугольным камнем в фундаменте нашей Пирамиды и является ген, который служит не только материальной основой веры каждого в ней живущего, но и материальной основой совершенства.

- Ген на службе у веры? Надо же такое придумать!

- Хватит вам! - прошептала Надя, крестясь.

Юля молчала. У нее блестели глаза!..

- А я вот, - неожиданно заявила Кристина, - первый раз купила лотерейный билет. Может, мне повезет, и Бог подарит мне...

Жора посмотрел на нее очень серьезно.

- Если проведешь ночь со мной, - сказал он, - тебе повезет больше.

Теперь улыбались все.

- Ладно, сдаюсь, - примирительно сказал Жора, улыбнувшись Наде, но (я это видел) и не думая сдаваться. Когда все разошлись, я взял его за руку:

- Надеюсь, все, о чем ты тут нам рассказывал, не более чем плод твоей славной фантазии?

Жора улыбнулся:

- Это не выдумка, милый мой, - сказал он, - это аксиома, не требующая доказательств, если хочешь - истина мироздания жизни, ее краеугольный камень. Пойми: совершенство может вырасти только из гена... Пулю из дерьма не слепишь.

Я представил себе, о чем бы спросила Жору Тина, появись она среди нас. Вот картинка:

- Жор, Бог - это Любовь?

Жора замер. Тишина была такая, что слышно было, как скрипит, пробиваясь сквозь жалюзи, солнечный лучик.

- Ти, - наконец произнёс Жора, - тыыы... Ты - чума!.. Тыыы...

Вдруг он резко повернулся и ушёл. Не сказав больше ни слова.

«Ты - чума!».

- Думаешь, так и было бы?- спрашивает Лена.

Не знаю, не знаю. Но то, что Тина - Чума и Жорина болезнь - в этом не было никаких сомнений. И лекарств от этой болезни, я - врач, знал это наверняка, тоже не было.

Вдруг я поймал себя на мысли - да пропади ты пропадом!

А вечером Жора сказал мне:

- Неужели не ясно, что Бог сидит у нас в голове. Ведь наши парни из Миссурийского университета практически достоверно сказали: местом, где обитает Бог, является... мозг человека. Причем не имеет значения, к какой именно религии принадлежит тот или иной индивидуум: физиологические процессы для всех одинаковы.

- Да, но...

- А показателем общения с Богом является трансцендентальное состояние. Ты же это знаешь лучше меня. Во время молитвы или медитации человек перестает ощущать себя как конкретную личность и становится частью Единого Целого. Именно в этом состоянии творятся чудеса и делаются пророчества. И единственным способом вхождения в это состояние является понижение активности правого полушария головного мозга. Именно таким методом пользуются наиболее продвинутые адепты всех без исключения мировых религий и культов. Интересно, что все различие между религиями заключается в ритуалах, то есть способах введения себя в транс и соединения со своей божественной сутью. Молитвы, медитации, использование психотропных веществ или особые танцы - все эти действия направлены на одно и то же - увидеть Бога собственными глазами, прикоснуться к Нему, слушать Его...

- Да, но...

- И не надо ничего выдумывать... Ты сегодня молился?

- Да.

- Вот видишь! Ну, а если ты совсем туп и не веришь ни в Бога, ни в черта, то посмотри на раскраску крыльев бабочек, или на зерно, или на...

Он умолк, сощурив глаза и думая о чем-то своем, затем:

- Подумай над экзистенцией и трансцендентальностью этой раскраски или как из вишневой косточки вырастает вишневое дерево, или как творится музыка или стих... Пойми - вся нуменология творчества...

- Что-что? - не расслышал я.

- Нуменология, - разъяснил он, - это то, что никто не видит, а знает только Бог! Разве это не Его работа, не Божий промысел? Так что... Ведь для того, чтобы поверить в Бога самому заскорузлому атеисту, нужно всего лишь оторвать глаза от земли, в которую он врос по самые... по самый пояс, не так ли?

Жора стал привычно ладошкой хлопать себя по карманам в поисках спичек.

- Что же касается науки...

Жора, наконец, раскурил свою трубку.

- Что же касается нашей науки, то хочу заметить, что она находится в преддверии революции: вот-вот, не сегодня-завтра будет создана едина теория, объясняющая все фундаментальные основы физического мира и бытия. И тогда...

Жора большим пальцем правой руки вдавил плохо разгорающийся табак.

- И тогда, - сказал он еще раз и умолк.

- Что тогда? - спросил я.

- Тут Стив прав: нужно побыстрей сматываться в космос, пока мы сами себя не угрохали. Да-да, поближе к Богу.

Он повторил призыв Стивена Хокинга бежать с этой планеты, чтобы спастись.

- И вот еще что, - сказал он, раскурив, наконец, свою трубку, - не было бы Иуды с его поцелуем, не было бы и никакого христианства...

Я только смотрел на Жору. Он улыбнулся:

- Подумай над этим на досуге. И пропой Иуде хвалу. Исповедуй Небо, но живи на земле. И верь, верь... Воспитывай в себе веру. Он услышит и пригреет тебя.

- Это новый взгляд, - соглашается Лена.

- Да, - соглашаюсь и я, - его мировидение часто принималось нами в штыки.

 

Глава 16

Разумеется, что наступающая эпоха, эра использования информационной силы гена в повседневной жизни, как в свое время энергии атома, требует ответов на множество вопросов. Эра генной инженерии, генной социологии, генной экономики... Все это и есть путь в эру информационных технологий, которая с каждым днем прет как танк, как танк... Ведь самая главная для жизни информация содержится в генах. В генах, а не в цифровых технологиях. Жора был абсолютно прав, нанизав различные проявления жизни на генный стержень, положив в их основу генный хребет. Гены всюду, везде... Не видеть этого - слыть близоруким. Гены, только гены, считали мы, спасут этот мир от неминуемой гибели. Нужно лишь накинуть на них узду! И чтобы провести его коренное преобразование, я подчеркиваю - коренное преобразование, если хотите - преображение, необходимо апеллировать только к гену. Сегодня ясно одно: энтропия жизни неумолимо растет и каждый человек, хоть однажды задумавшийся над этим, должен все силы свои отдать на борьбу с этим ростом. Вот великий пример Человечности. Мы должны с ней дружить и стараться хотя бы поддерживать ее status quo. Мы ведь строим нашу Пирамиду и по принципу золотого сечения. Она - Колокол Духа!

- Колокол?

Лене нравится такое сравнение!

- Колокол! И эти пять основных принципов, собственно, и составляют нуменологию нашей Пирамиды, нуменологию совершенной жизни.

- Нуменологию?

Лена не совсем понимает.

- Да. Ее суть, стержень, кость, корень... Ее, так сказать, внутреннее содержание. Архитектонику!.. Как триедин Бог, так пятиедина наша Пирамида.

- Но как же быть с «не убий», «не кради», «не прелюбодействуй»? - спрашивает Лена. - Как быть с декалогом совершенства? С Нагорной проповедью?..

- Я же уже говорил: это феноменология, проявление, манифестация нуменологии, это уже работа сознания.

Мы понимали, что такие амбиции имели шанс на успех лишь при условии, что нам удастся пробраться, прокрасться в святая святых тонкой структуры генома. Для этого нам требовалось по меньшей мере привлечь на свою сторону академическую науку и заполучить классных технологов. Сначала нас встречали в штыки:

- Нет-нет, это невероятно! Абсурд! Утопия! Детский лепет.

Но кто-то неуверенно поддержал:

- Пирамида - это все-таки путь развития...

Разумеется, мы хватались за соломинку, соглашались. Даже настаивали:

- Лучший! Лучший из всех путей, известных до сих пор человечеству.

- Лучше, чем The Americen Way of Life? - спрашивает Лена.

- Америка - страна плавильного тигля. Страна эмигрантов, переплавленных в Америку. Американцы не только самостоятельны, они самодостаточны. Но...

Я не мог смотреть, как они наваливались на Жору:

- Глобализация, - брал я на себя смелость, - это тупиковое направление. Только пирамидизация способна...

Лена не принимает это:

- Слово-то какое!

Я тоже остерегался спорных вопросов и новых слов, но иногда без этого было нельзя обойтись.

- Пожалуйста! Если угодно: The Pyramiden Way of Life!

Это было убедительно! Когда я видел, что они чего-то недопонимают, я пускался в разъяснения, и вскоре у них светлели глаза. Или не светлели.

Лена не отступала:

- Но есть еще дзен-буддизм, дейнетика, каббала, Кастаньеда...The Chrystos Way of Life.... А о чем говорил Заратустра? А мысли ученых пандитов, знатоков Вед, и святых садху, того же Шри Чайтанья Махапрабху? Разве все это не путь? И Атлантида... Правда, от этой страны осталось только название. Что если это только выдумка Платона?

- Да есть, - соглашался я.

Мы засиживались до поздней ночи, если не до утра. Столь далеко идущие планы завораживали слушателей. Около полуночи мой рассказ воспринимался как вполне реалистическая история и возможная программа конкретных действий. И даже с утра, когда у каждого в голове была своя программа на день, мой собеседник сам начинал мне рассказывать нашу Пирамиду, кивая головой, мол, давай дальше, это же ясно, как день. Сбивчиво и торопясь. Или упорно возражая. Выходило нескладно, а порой и смешно, позиция собеседника хоть и была убедительна, тем не менее круг желающих жить в Пирамиде рос и ширился.

И всем нам теперь было ясно - наступила эра Христа.

- С Тиной, - спрашивает Лена, - с Тиной наступила?

- Тогда мы же ее совсем не знали! Даже представить себе не могли. Стишки ее, конечно, почитывали... Ее колючки и чаши с ядом гюрзы...

 

Глава 17

Вскоре я и без Жоры прорывал их осаду:

- Теперь попытаемся в прокрустово ложе гармонии Жизни уложить стихию государственного хаоса страны. Не получается. Выпирает, кособочит, шатается... Такая пирамида напоминает башню в Пизе, и если вовремя не подставить подпорки, похоже, вот-вот она рухнет! Наша жизнь кривая и кислая, горбатая и горькая...

В чем противоречие жизни, как его решать?

- В чем же?

- Противоречие состоит в том, что современное государственное устройство, как бы оно не называлось, в своем развитии не соответствует энтропии жизни. Здесь, здесь корень зла и всех бед человечества.

С энтропией была, конечно, натяжка. Я и сам не очень-то знал, как измерить эту чертову энтропию жизни.

- Но как насытить геном добром?

- Как тигренка мясом. Соскрести коросту корысти и напихать в геном гены щедрости. Мы же с Крейгом давно уже доказали...

И долдонил ему, стремящемуся и надеющемуся понять, долдонил ему о бескорыстии.

- Пирамида - это и матрица жизни, - говорил я, - мерка, по которой, руководствуясь принципом обратной биологической связи, необходимо сверять наши мысли и действия, мера всего во всем. Это весы чести, совести, справедливости... И еще это - капкан совершенства...

- Капкан?!

- Чтобы вырваться из нее, - я просто наслаждался этим утверждением, - нужно отгрызть себе лапу...

И мой собеседник отдергивал свою руку, как от огня. И не требовал больше никаких доказательств.

- И еще, - спешил я добавить, - это цитадель совершенства.

- Цитадель?..

Лена в восторге!

- Цитадель!

И пояснял:

- Устойчивое развитие жизни по сути является свитием ее составляющих в одну точку, точку гармонии, абсолютного совершенства жизни. А симметрия их развития как раз и обеспечивает устойчивость жизни.

- Гениально! Просто гениально! - восхищался стратег. - Свитие!.. Это значит - вить гнездо жизни...

Это было еще одним откровением. Теперь восхищался и я. Этим образом. Глаза мои просто искрились, я был горд и всесилен!

И чувствовал себя Богом!..

Мы объехали весь мир со своим курсом лекций. Нам нужно было знать, как мир к нам относится: признает нашу теорию или встретит в штыки?

 

Глава 18

Мир, казалось, устал от наших пролегоменов и притч, выкладок и причитаний. Меня стали обходить стороной, многие бежали, многие умолкли и успокоились. Да!.. Против нас ополчились многие академики. Один нобелевский лауреат, Жорин друг и сподвижник, жертвуя дружбой, назвал нас обыкновенными шарлатанами. Против нас восстала и церковь. Какой-то кардинал даже призвал предать нас анафеме: «Это же святотатство!». Особенно свирепствовал некий Майкл Зеллвегер, действующий генерал и военнопромышленник, которому Жора отказался предоставить нашу разработку по этническому оружию. Передай ему, грозился он мне, что я его просто урою. Жора хохотал. Вит же, напротив, относился к угрозам серьезно: «Э-эти не отпустят, э-эти ууу-роют». Юля удивлялась: «Господи, как же еще гадок мир!». А Ушков даже запугивал нас: «Вы не имеете права, и я буду вынужден рассказать...». Он находил, как всегда, изъяны в архитектонике Пирамиды и говорил, что она напоминает ему Эйфелеву башню. На какое-то время мы поприутихли, отказавшись от приглашений. Как потом выяснилось, все предосторожности были тщетными. Иго совершенства многим оказалось не по зубам. И ведь отступать было некуда. Я потерял всякий страх. А для тех, кто еще проявлял любопытство к устройству мира, кто не потерял еще веры в меня, я не уставал повторять: эта блистательная модель, говорил я, удивительным образом соединила в себе нуменологию и феноменологию жизни, красиво и просто объясняя ее существо и смысл. Пирамида выбрана еще и потому, что она является одной из наиболее устойчивых сооружений и символизирует вечность.

Итак: тотальный аудит и квантификация жизни!

- Квантификация жизни - это так не просто.

- Особенно привлекательна духометрия. Поскольку человечеству не удалось до сих пор повысить уровень сознательности людей назиданием и проповедями нравственных истин, духометрия приобретает важнейшее значение в создании Человека совершенного. Ты спросишь - как?

- Как?

- Просто, - как всегда парировал я, - очень просто...

И рассказывал снова и снова о количестве достоинства, любви, чести, совести...

Странным образом наши проповеди не увеличивали число наших сторонников, а уменьшали. Но остановить нас было уже невозможно.

Мы наступали! И как могли старались формализовать наше учение. Я даже предложил Шведской Академии учредить еще одну номинанту в присуждении Нобелевских премий: «За открытие Формулы любви». И расписал, что к чему. Чтобы экспертов любви эта формула зацепила, так сказать, за живое. Я даже указал способы отбора таких экспертов в специализированный Комитет по любви. И оставил точный свой адрес, сайт, контактные телефоны, E-mail...

Никто не позвонил.

 

Глава 19

Собственно, все, что мы рассказывали о Пирамиде - это и есть Манифест Царства Божьего, подробное его изложение согласно требованиям современной науки. В наших январских тезисах каждый может найти основные вехи на пути к совершенству, а Программа подробных действий с технико-экономическим обоснованием, основанном на скрупулезно-дотошном изучении проявлений иерархической организации жизни посредством менеджмента и тотального аудита занимает целых сто семнадцать увесистых томов.

Как уже было сказано, мы пережили и это испытание бедностью...

Блошиный бизнес Вита приносил немалые доходы, и львиную их долю мы отдавали на финансирование наших изысканий. Мы прекрасно обустроили наши лаборатории, закупали с выставок и по договоренности с представителями иностранных фирм новейшее, с иголочки, научное оборудование - хроматографы, спектрофотометры, цейссовские микроскопы... Сердцем нашей кухни стали боксы для клонирования. Вход сюда был строго воспрещен и вообще наша кухня располагалась, можно сказать, вне досягаемости, на окраине Москвы, куда ехать кому бы то ни было - было просто лень. Даже Жорины ребята толком не знали, куда мы исчезали на день-другой или на недельку. Это было обычное дело - долго не встречаться и при встрече не удивляться друг другу. Здесь было все новенькое, чистота и стерильность, пунктуальность и вежливость. Персонал знал свое дело и делал его хорошо без всякого любопытства к тому, чем он занят. Святая святых - так можно было бы охарактеризовать нашу творческую мастерскую. Здесь мы молились, немо разговаривая с самим Богом. Мы, как Эллочка-людоедка, ограничили даже запас своих слов: личность, власть, экономика, экология... Слово «ген» для нас стало священным, а слово «клон» мы даже не произносили, стараясь не упоминать его всуе. Пирамида стала нашей мечтой, образом жизни, мировоззрением. Пирамида - как Храм! Чтобы своими глазами видеть все, что происходит внутри наших клеточек, мы установили сканирующий электронный микроскоп. Самыми современными способами и методами мы следили за тем, как они живут, какие испытывают трудности при разных нагрузках, как их преодолевают и какую предлагают нам, исследователям, информацию к размышлению.

Для того чтобы всех этих будущих гениев хоть как-то упорядочить, мы стали перед выбором: кого выбросить и кого оставить? Мы должны были взять на себя роль Творца или Природы с ее естественным отбором, а на худой конец - пытливого селекционера, возжелавшего вывести лучшую породу людей. Но что положить в основу отбора? И с кого начать? В конце концов, чего мы, собственно, добиваемся? Было множество мнений. До этого момента у нас никогда не было разногласий. Жора со всем всегда соглашался. А тут вдруг... Мы с Жорой спорили до хрипоты, обзывая друг друга чокнутыми и тупицами, доходило до того, что мы неделями не могли видеть друг друга. Смешно сказать, но мы напоминали то детей, не поделивших игрушку, то непримиримых врагов, готовых вцепиться друг другу в горло, а то и опустившихся забулдыг, нализавшихся пива с водкой и беспомощных в своих действиях. Между тем, мы - друзья и соратники, удавили бы каждого, кто осмелился бы оскорбить кого-то из нас.

Итак, требовалось сформулировать генеральную линию наших дальнейших действий, основную цель, направление главного удара. Это удивительно, но у нас этого не было.

- Что если по велению доброй воли, - сказал как-то Жора, - собрать, свести, свить воедино в одни заботливые, умные, трудолюбивые руки все современные технологии, обеспечить эти руки достойным финансированием и указать Путь к совершенству: твори! К тому есть все предпосылки: все составляющие Пирамиды подробно изучены, а?..

Он смотрел на меня своими синими глазами, но, как часто бывало, не видел меня. Я понимал - что бы я ни ответил, он не услышит меня.

- А? - снова спросил он и, не дожидаясь ответа, взял телефон и стал набирать номер.

Будто кто-то на другом конце провода мог ему ответить вместо меня.

- Legem... brevem... esse... oportet... (Закон должен быть краток, - лат.), - чеканя каждое слово, произнес Жора, - твори!..

Для меня было ясно одно: Жора уже вцепился в Пирамиду!

 

Глава 20

Одно дело получить клон из ядра живой клетки и совсем другое - из ядра клеток оттаявшего динозавра или мумифицированного фараона. Мы намучились... Я доставал книжки о Египте. О царях, фараонах...Теперь я знал историю Египта, как таблицу умножения. Уже этого было достаточно, чтобы считать свою жизнь прожитой не зря. Все фараоны были моими друзьями и близкими. Я в деталях изучил все способы консервации и мумификации тел и стал египтологом! И меня понесло... Я стал просто жить в Пирамиде, которую выстроил сам в собственном воображении, но не мумией, а живым ее обитателем, аборигеном, и не в каменном гробу - в Храме Жизни.

Кроме фрагментов тел Ленина и Пирогова, у нас теперь были и Мао-Цзедун, и Ким Ир Сен, и Хо Ши Мин. Ну и другие...

- Ты рассказывал: Чолбайсан, Мао, Энвера Ходжу...

- Чой!.. Чойбалсан!..

- Не все ли равно?

Наши ребята побывали и в Пекине, и Пхеньяне, и в Ханое. Все продается и все покупается! Сложнее всего им пришлось в Пекине, но и здесь деньги сделали свое дело. Хотя, правду сказать, от Мао нам досталось только несколько хиленьких волосинок с левой руки кормчего.

- А член?..

- Что «член»?

- Вы же специализировались по членам?

- Смеешься... Ну, а самый большой наш успех - это Рамзес Первый. Это заслуга Жоры. Мы с ним обрыскали весь Египет, прежде чем попали в Луксор. Никакие наши уговоры хранителей мумии Рамзеса, ни уговоры, ни деньги, которые мы им предлагали, не возымели должного действия: мумия оставалась нетронутой. Тогда Жора пошел на крайние меры. Ему удалось обольстить какую-то толстую египтянку, которая после первой же ночи, проведенной с Жорой, готова была вынести нам не только кусочек мумии, но и завернутого в газету всего фараона. Жора смеялся:

- Путь к вечности лежит через сердце женщины...

- Да уж, через сердце...

- Дела сердечные правили и фараонами, и всем миром.

- Ну ты мастак! - восхищался я.

- Учись, - сказал Жора, - пока я жив.

Мы прихватили с собой не только Рамзеса, но и одну из его жен, Тиу - кусочек мумии со спичечную головку.

- Это часть ее нижней губы, - сказал Жора, - она помнит всю страсть Рамзеса.

Для получения «живого» и «говорящего» генома необходимо ренатурировать ДНК, взятую из мумифицированной или формалинизированной ткани того, кого ты собираешься клонировать. Мертвая ДНК - это просто мусор...

- Ренатурировать? Как? Насколько я знаю, еще никому не удавалось...

- Биополем. В свое время, еще в подвале бани, мы сделали несколько попыток получить из мумифицированных органов животных, чучел пса, кролика и аиста, получить ядра клеток кожи и поместить их в яйцеклетки Джесси (так звали суку), крольчихи Белки и самки аиста, которого все называли Степаном. Мы не успели. Со Степаном, правда, ничего не вышло, но Джеська ходила беременной, а Белка сбежала по недосмотру нашего лаборанта. Вскоре я уехал и все распалось. Что случилось с Джеськой, никто толком сказать не мог. Но Джеська - это Джеська, а Ленин - это Ленин. Я понимал все сложности, которые меня ожидали, появись вдруг малыш-Ильич в новой ипостаси. Не нужно иметь богатое воображение, чтобы представить весь ворох мытарств, навалившихся бы на нас с рождением розовощекого крепыша - будущего вождя пролетариата. Но меня уже, как я сказал, несло. Остановиться было невозможно, мозг мой кипел от одной только мысли: вдруг получится! Это был зуд, чесотка. Ничто не может сравниться с желанием воплотить идею в жизнь. На карту было поставлено все. Все остальное теряло всякий интерес. Своими мыслями я теперь ни с кем не делился, стал неразговорчив, на что Жора не преминул заметить:

- Влюбился, так и скажи!..

Провидец!

 

Глава 21

Сканирующий электронный микроскоп позволил нам наблюдать за жизнью внутриклеточных структур и особенно убедительно демонстрировал реакции клеточной поверхности - крепостной стены клеток, принимающей на себя удары судьбы и вступающей во взаимодействие с другими клетками. Высокая разрешающая способность микроскопа позволяла пробираться внутрь клеток и следить за поведением кирпичиков жизни, узнавать их повадки и пристрастия, желания и недовольства. Нам важны были мельчайшие подробности, которые мы тщательно анализировали и затем строили свои предположения и прогнозы, рабочие гипотезы и теоретические умозаключения. Доходило до того, что мы устраивали для клеток порки и пытки, истязали их и изгалялись над ними, мы даже убивали их густыми тысячами тысяч только лишь для того, чтобы выяснить какую-то мельчайшую подробность из их камерной жизни, какую-то йоточную деталь, позволяющую дать нам представление о том или ином внутриклеточном процессе или сделать заключение о правильности выбора наших лекарств. Нам важно было знать, как поверхность яйцеклетки будет подчиняться нашим приказам, как она будет цепляться своими щупальцами за стенку изолированной матки, прочно ли будет с ней связана и т.д. и т.п.

Я рассказываю такие подробности, чтобы ты имела представление о нескончаемом потоке трудностей, преград и передряг, встречающихся и стеной стоявших на нашем пути.

- Да-да, - говорит Лена, - я понимаю важность подробностей.

- Не сложно вырастить одного гомункулуса, он может стать результатом случайного стечения обстоятельств. Я тогда уже понимал, что там, в подвале бани, нам просто повезло, как везло Флеммингу, открывшему пенициллин, или Ньютону, голова которого оказалась на пути падающего яблока. Гораздо важнее добиться стабильности в клонировании, поставить производство человека с заданными качествами на поток. На это необходимо было, не раздумывая, положить лучшие годы жизни. Мы клали...

Итак, пробил час!

Семнадцатым в моей коллекции клеток был китаец Цзу-Сан-Ли, приехавший к Жоре из Штатов. Они были знакомы уже лет пять, у них были совместные работы по экспериментальному долгожительству мышек или крыс путем избирательного воздействия на биологически активные точки кожи. Жора успешно использовал свои рецепты, и китайцу стало любопытно, как Жоре удалось сочетать иглоукалывание с вытяжками из корня женьшеня и элеутерококка. Но дело было не в крысках или мышах. Жора с не меньшим успехом омолаживал знатных старушек, и они длительный период времени сохраняли свежесть и известную моложавость не только духа, но и тургора кожи. Жора держал свой секрет в тайне, но вскоре слухи о его небывалых достижениях расползлись по свету, и к нему потянулись вереницы людей. Тут уж Вит постарался с рекламой! Были не только женщины, но и дряхлеющие короли, состоятельные торговцы оружием, какие-то актеры и спортсмены, знатные попы и нефтяные магнаты. Даже Папа римский присылал своего гонца, да, сам понтифик, но сам так и не приехал. Китаец привез с собой свою жену, японку, годившуюся ему в матери, но баснословно богатую. Требовалась помощь в ее омоложении, и Жора дал согласие с ней поработать. Вот мне тогда и удалось заполучить в свою коллекцию китайскую и японскую кровь. Так мало-помалу коллекция пополнялась всеми цветами радуги. Здесь уже были и белые, и черные, и желтые, красные и голубые, серые и зеленые. Клетки различались и по национальному признаку. Англичане, русские, французы и турки, индусы и евреи... Были даже индейцы и мулаты, хотя ни тех, ни других, по-видимому, нельзя причислять к какой-то нации или национальности, как нельзя мула называть монгольским.

Как в хорошей картинной галерее собраны работы известных мастеров всех времен и народов, так и у нас была собрана коллекция клеток всех рас, множества народностей и народов. Но были и клеточки простых смертных - пекарей, инженеров и швей, продавщиц мороженного и работников зоопарка, людей без рода и племени, разного пола и разного возраста, алкоголиков и заик, карликов и калек. Как мы их собирали - это целый роман. Как-нибудь я об этом скажу. Я не говорю о клетках множества животных и птиц, амфибий, рептилий и рыб, всяких там жучков-паучков, ужей и гадюк... А клетки растительного царства - тут и говорить нечего. Ясно, что всего этого было в избытке и все это всегда было под рукой. Какой выбор материала для пытливого ума! Твори, выдумывай любые сочетания, любые комбинации! Мы стали творцами судеб всего живого. Мы получили клоны, содержащие комбинированные признаки кактуса и ужа, секвойи и, например, вируса гриппа. Наши рукотворные химеры уже готовы были заселять планету. Селекционеры невиданных сочетаний неслыханных видов и форм жизни, мы чувствовали себя всесильными и всемогущими, подобными самому Богу. В наших руках были умопомрачительные возможности. Мы взвалили на себя непосильную ношу преобразователей жизни на планете Земля. Достойны ли мы были такой чести, и не слишком ли большая ответственность легла на наши плечи - этого мы просто знать не могли. Каково было чувствовать себя открывателями новой эпохи, эры! Да, так и было. А разве не так? У кого есть хоть капля воображения, тот может представить себе всю грандиозность наших планов.

- Могу себе представить, - говорит Лена.

- Не можешь!.. Никто не может!.. И мы не могли. Если бы мы хоть одной клеточкой знали все то, что нам уготовила жизнь. К тому времени мы, правда, еще ничего не сделали, мы только вышли на рубежи великих преобразований. Наши планы величественных побед над природой влекли нас в бездну неизведанного, но устоять перед этим мы были уже не в силах.

 

Глава 22

Я уже говорил, что мы встали перед выбором - кто первый? Кто-то всегда должен быть первым. Как Гагарин в космосе или Америго Веспуччи в Америке. Хотя кто знает, сколько их было до Гагарина и до Веспуччи? Начать с себя у нас не хватило мужества - что потом с собой делать? Тут и так не знаешь, куда себя девать, а если появится твой двойник - кровь родная - как быть с ним?

- У нас где-то должен быть Брежнев, - сказал Жора, - мы же брали когда-то его клеточки, кровь на даче, мочу... Ты помнишь? Они сохранились?

Я помнил. Они сохранились.

- Этого пердуна не жалко! Ты не против?

Мы не осмелились пустить в рост ни Ленина (хотя близилось 22 апреля), ни Маркса, ни Энгельса, ни Наполеона или Рамзеса. Ленин - первый из мертвых! Это не совсем укладывалось в голове. Это - как воскрешение Лазаря! Если не Самого Иисуса! Что-то мешало принять такое решение.

Честь перешагнуть Рубикон эпох досталась какому-то африканцу, эфиопу или конголезцу, курчавый локон которого попал к нам совершенно случайно. Выбор пал на бывшего олимпийского чемпиона Абебе Бикилу, кажется, так его звали, приехавшего в университет Патриса Лумумбы по каким-то делам. Этот случай и помог нам определиться в выборе. Мы разговорились в буфете, Жора пригласил его к нам в подвал и за чашечкой кофе с коньяком вытряс из него все подробности его физической подготовки к Олимпийским играм. Мы никогда не упускали случая раздобыть какое-нибудь «know how» от неординарной личности, и вот этот случай представился. Вместе с подробностями мы раздобыли и немного курчавых его волос. Жора не жалел коньяка, и когда Бикила хорошенько набрался, нам не составляло труда выдернуть пару-тройку волос с его головы. Для нас с Жорой этот ритуал стал традицией. Чего только мы не напридумывали, чтобы заполучить клеточки людей выдающихся, замечательных, необычных!.. Вот мы и взяли этого абиссинца...

- Эфиопа.

- Ну да, чемпиона. Он стал нашим пробным камнем, вернее, первым блином. Важно было рассчитать время и дату предстоящих родов. Нам нужен был плод, рожденный в Овне, поскольку...

- В чем-чем рожденный? - не поняла Лена.

- В Овне.

- Извини, мне послышалось в...

- Нет, в Овне.

- Почему в Овне?

- Это неважно.

 

Глава 23

И были роды, и был первый крик...

- Это был гетерогенный геном, сложный, смешанный?

- Нет. Это была линия, чистая как слеза.

- Никаких разбавлений?

- Господи, какие это были роды! Наша искусственная матка...

- Матка? Это еще что за чудо?

- Истинное чудо! Да! Мы прозвали ее Милашкой. Никакие Азы не могли теперь с ней сравниться!

Созданием искусственных плаценты и матки мы убили не одного из зайцев. Во-первых, мы напрочь избавились от всех чисто женских проблем. Ни охов, ни ахов, ни токсикозов беременных, ни кесаревых сечений, ни преждевременных родов! Ничего этого не было и в помине. Одним махом решались и все этические проблемы. Вскоре это был обыкновенный конвейер по производству младенцев. С рождением каждого такого бутуза пуповина перерезалась, как ленточка при спуске на воду нового судна. Большому кораблю - большое плавание. Мы были уверены, что скоро наш флот, расплываясь по морю жизни, покорит и преобразует весь мир.

Вообще-то, надо сказать, что наша разработка достойна высочайшей оценки мировой научной общественностью не меньше, чем пересадка сердца или, скажем, открытие ДНК. Легко себе представить перспективы ее применения!

Нам тогда здорово помог Стас. Он специально прилетел из Голландии и привез с собой целые узлы для «Милашки». У себя в Голландии он открыл производство искусственных органов: почек, печени, сердца и, кажется, даже глаз. Теперь это крупнейший в мире бизнес. Стас сколотил неплохой капитал и вошел в первую десятку самых богатых людей Европы. Но у него остался комплекс вины перед нашим прошлым, потому-то он так старательно и занимался «Милашкой». Нельзя сказать, что он стал садомазохистом, этаким самоедом, нет, но всегда откликался на наши предложения и просьбы. Совсем скоро, пройдет пара-тройка лет, и его «Милашка» завоюет мировой рынок. Ведь грядет эра обновления человечества.

- Ты хочешь сказать, что спрос на ваших «Милашек» будет такой же, как на холодильники и стиральные машины?

- Как на тишину.

 

Глава 24

Эти «Милашки» (Голландия, фирма «Филлипс») работали с большим напряжением, и, надо признать их надежность, без особых сбоев. Только однажды, когда Стас попытался совместить несовместимое (смешать, кажется, гены кита с митохондриальной ДНК Венеры Милосской), электроника матки дала первый сбой. На секунду, на миг, но работу пришлось прекратить. «Задача неразрешима» - сказала машина, и нам пришлось призадуматься: в чем все-таки дело? Вообще нужно сказать, что с этой «митохондриальной Евой», о которой трубит теперь весь мир, есть проблемы. Интересно, конечно, узнать, когда и как человек появился, но у нас ведь другая задача. Распыляться нельзя. Но нельзя запретить и Стасу удовлетворять свое любопытство. Пожалуйста! Только не задавай неразрешимых задач!

Вскоре мы настолько упростили устройство искусственных маток, что их можно было носить в кармане. Карманный родильный дом.

- Не могу представить себе...

- Я шучу, я конечно, шучу. Мы наладили их серийное производство, и теперь они метали нам детенышей, как рыба икру. Два часа и ребенок готов.

- Два часа?

- Ну, не два и не три, но не девять месяцев, а гораздо быстрее.

- Сколько?..

- А затем - как у всех, как у всех настоящих людей - детство, юность, отрочество, зрелость... Старость не входила в наши планы, старость и смерть. Если требовалось, так сказать, убыстрить сотворение кого-нибудь из наших малышей, мы это делали, клюкая пультом, не вставая с дивана. В большинстве случаев качество было гарантировано. Хотя были и сбои. Как в любом большом деле. Это была проба пера, но пера Бога, которым Он высекал на каменной тверди новых скрижалей Слова Новой жизни, Новый декалог, Сверхновый завет.

Промахи в расчетах обнаруживались Лешей Комановым на начальных этапах развития эмбриона. Этот молчун был у нас фильтром. Слова для него так мало значили, что он очень редко впускал их в царство своей тишины. Зато безошибочно находил брак. Плод тут же изымался из серии и шел на переработку, а в дальнейшем использовался как исходный материал для будущих серий. Абсолютная бездуховность? Наверное. Ведь каждая клеточка уродца несла в себе частичку всевселенской души. Но я бы не называл это ни богохульством, ни святотатством - таков очередной виток развития человечества, нашей цивилизации, передовых технологий. В этом бурном потоке современной прагматической мысли нет места всяким там жалостям и сюсюканьям.

- Бездуховность растлевала империи, губила миры, - заметила Лена.

- Да, пока от этого нет спасения. Вот и сегодня этот всевселенский кризис... Новый виток истории: Рим пал, Византия пала, Рейх пал, сегодня рушится мир... В чем причина?

Я задал этот вопрос и Жоре. Он сказал:

- В мире десять миллионов миллионеров. А сколько миллиардеров?! Ну, пусть всего каких-то несколько сотен. От силы - тысяча.

- Тысяча шестьдесят.

- Да. Что такое этот один миллион и эта тысяча шестьдесят человек во всем человечестве? Дупель пусто, пшик! 0,0007 процента! Это же просто пустота, чистый вакуум.

- Кто это подсчитывал? - спрашивает Лена.

Жора был вне себя от такой свирепой несправедливости:

- И вот в этой пустоте, - возмущался он, - вот в этой черной дыре - все деньги мира! Какой перекосище! Жжж-а-а-адность!.. Животная жадность! В этом все дело!.. Какие же нужно приложить усилия, чтобы вытащить из этой черной дыры эти миллиарды?! У кого на это хватит сил?.. Кто сегодня способен это понять и осилить? Да никто!

- А я - бьюсь... Dura necessitas! (Суровая необходимость! - Лат.) Этому чертовому капитализму нужна смелая, яркая и простая альтернатива - наша с тобой Пирррррамида!.. Как думаешь, я прав?

Я улыбнулся: мне понравилось его «наша с тобой...».

- Пф! - сказал я, - еще бы!..

- Вот такая дура эта твоя жадность человеческая, - задумчиво произнес Жора, - думаешь, мы ее не победим?

- Пф! - сказал я, - еще как!..

Лена только улыбнулась.

 

Глава 25

И вот наша «Милашка» выплеснула рыжеволосого розовотелого натоптыша с водянисто-голубыми глазами и здоровыми хватательными рефлексами. Крепким рыком прогремел его крик.

- Рыжего? С голубыми глазами?!

- Мы ждали африканца и сами были обескуражены: почему белый?

Когда я услышал этот звонкий оглушающий звук, я заплакал. Все вокруг ликовали. Это была неслыханная победа нашей команды. Восторг разорвал мне грудь, радость выплеснулась из меня, как нефть из скважины, а вместе с ней выплеснулись и мысли о будущем. Я жил только этой счастливой минутой, сегодняшним днем, и все заботы и трудности, ожидавшие нас в недалеком завтра, просто выбросил из головы. Мы понимали, что Бог поселился в нас, что Он милостив, и пали ниц перед Его милостью. И уже ничему не удивлялись. Мы назвали натоптыша Иваном. One, Ван, Первый! Хотя для меня он и был вторым. Первым был, как ты знаешь, тот, Гуинплен. Аза...

- А она?..

- Не знаю. Все мысли о Пирамиде были тут же забыты. В заботах о новорожденном прошла неделя-другая. Мы все сбились с ног и ополоумели. А как же! Это ведь была неслыханная победа на тернистом пути к вечности! Теперь каждый день мы собирались рядом с боксом для новорожденных и спорили, спорили... Внезапно Иван почернел.

- Что будем делать? - спросил Жора, когда Тамара, показав нам, унесла его в бокс.

Как горох из мешка снова посыпались предложения. Битый час или два мы искали варианты будущей судьбы Ивана, пока из-за приоткрытой двери не раздался нежный плач.

- Маленький мой, - сказала Лиля и ринулась в бокс.

Плач стих. Мы гурьбой последовали за ней.

- Маленький мой, - повторила Лиля, беря Ивана на руки и, повернувшись к нам лицом, грозно приказала, - закройте дверь!

И все стало ясно: это теперь ее сын. Дело в том, что недавно она родила двойню, и теперь неожиданно для себя, надо понимать, усыновила и третьего. Она так припала к нему и так зыркнула в нашу сторону, что никто не осмелился произнести даже слова. Она отвернулась от правды, и я вдруг принял ее сторону. Мне тотчас вспомнилась Аза, ее выжженные страданиями глаза... Я их тут же постарался забыть. С Ваней же было все ясно: его судьба теперь в крепких руках, и все мы дружно этому радовались. Через день Ивану исполнился месяц, мы накрыли роскошный стол, пили, пели, шутили и каждый лез к Лиле с поцелуями и своими советами. Прошли месяцы. Малыш рос и отличался от Лилиных двойняшек лишь цветом кожи и глаз. Но доступ к нему, как к экспериментальному материалу для нас был закрыт. Нам оставалось только справляться о его здоровье и время от времени дарить Лиле подарки. Мы потихоньку смирились с тем, что с Иваном придется нам распрощаться. Пусть живет под Лилиным присмотром, решили мы. На Иване мы, так сказать, только опробовали, обкатали, нашу «Милашку». Она работала превосходно!

- Она заменила Азу.

- Да, Аза... С Азой было покончено. «Милашка» крепко встала на ноги...

- Покончено?..

- В том смысле, что... Ну, ты понимаешь. Нам нужен был другой Иван. Петр или Мафусаил, мальчик, который бы рос и развивался не в течение двадцати лет, как все, а сразу, сейчас, в продолжение месяца или двух. Своей продолжительностью жизни мы ведь были весьма стеснены во времени. А каждому хотелось увидеть зрелые плоды своей деятельности, так сказать, отдаленные результаты. Это - годы, десятки лет. Ожидание здесь равносильно смерти. Мы устали ждать.

 

Глава 26

Мы разработали и применили композицию стимуляторов развития и роста, в состав которой входили препараты растительного и животного происхождения. Ведь главный закон молодости гласит: ты не стареешь, пока растешь! Среди них были маточное молочко, продукты пчеловодства, сперма кита и хрящ акулы, биокомпозит известного эстонца Урмаса Альтмери АУ-8 и гормон роста, вытяжка рога единорога и множество других стимуляторов роста, которые сейчас и не вспомнить.

- Это тебе не какие-то там американские пилюли бессмертия, - нахваливал Жора нашу композицию Алексу Анатолю, - белая, красная... Это - пилюли вечности! Продуманные, выверенные, вымученные, настоящие... Это ты понимаешь?

Алекс только кивал головой. Мы нашли даже человеческое мумие, приготовленное сто лет тому назад по специальному рецепту известным китайским ювенологом. Вот он. Recipe: «Взять рыжего пятнадцатилетнего розовощекого юношу, поместить его в глиняный сосуд, добавить чего-то там сколько необходимо, запаять и зарыть в известном месте... Использовать по прошествии ста лет». Мы взяли. Да, на нас висит теперь и этот грех. Но самым сильным, стимулирующим рост клона эффектом обладали липосомы, содержащие комбинацию генов восточной смоковницы, белого медведя и пчелиной матки. Да, вот такое удивительное сочетание, дающее непревзойденный тропный результат. Испытания этого препарата мы проводили, как принято, на бабочке-однодневке, на мышках, крысках, собаках и даже на обезьянах, и вот теперь потребовался клон из нашей коллекции. Мы просканировали имеющийся в мире материал по технологиям увеличения продолжительности жизни и не нашли ничего нового.

- Они тупо развивают тупиковое направление, - сказал Жора. - Какой совершеннейший застой мыслей!

- Мои друзья, - сказал на это Питер, - Мехмет Оз и Майкл Ройзен издали прекрасную книжку: «You. The owners...» «Ты. Инструкция по использованию».

- Вот эту? - спросил Жора, беря с полки и показывая названную книгу.

- Там все о том, что нужно делать и есть, чтобы долго жить.

- Прекрасный переплет! - сказал Жора.

Майкл предложил даже смесь поста. Я испытал ее на себе... И теперь нам не нужно ждать несколько поколений, чтобы видеть результаты своей работы.

- А сколько же нужно ждать?

- Месяца полтора, от силы - два.

- Надо же!

- Мы с ним вместе расписывали диеты для наших клеточек, - сказал Жора. - А что ты сейчас читаешь? Ты всегда с какой-нибудь книжкой.

Он кивнул на книгу, которая была у меня в руках.

- Донцова, - сказал я.

- Ты читаешь Донцову?

Он смотрел на меня так, словно я украл у него из стирки трусы. Я не понимал, что его так удивило, стоял молча, глядя ему в глаза с не меньшим любопытством. Затем спросил:

- А разве ты не читаешь Донцову, Маринину, Устинову, Дашкову? Разве тебе не интересны Пелевин, Незнанский, Головачев? Они ведь как никто...

Жора, как я уже говорил, книг почти не читал. Современное чтиво он обходил стороной.

- Отчего же, - сказал он, - бывает...

Он секунду подумал и сказал:

- Но не перечитываю.

Я знал его отношение к современным авторам. Я хотел еще раз услышать его суждение на этот счет.

- Перепевы, - сказал он. - Шуршание, шелест слов...

- Жор, ну, а Головачёв? Он интересен тем, что...

- Кто это?

- Василий! Он же наш...

- Ах, Васька! Ты читал его?

Я промолчал.

- Мне было интересно, я кое-что полистал...

- У него уже томов сорок... Если не пятьдесят.

Жора словно откусил от лимона.

- Можно, конечно, и почитать... пока сидишь на очке. Отрывай листик за листиком... Хватит надолго. Пойми, у тебя должно быть пять-семь книг, которые нужно время от времени перечитывать...

Я уже слышал это и хотел услышать еще раз. Я слушал.

- У тебя есть такие?

Я слушал.

- Ксенофонт, Сенека, Рабле, Монтень... Наверное, Жан Жак Руссо, Гете и Бальзак, наверняка, Чехов, может быть, Дюрренматт и Фриш, может быть, Моэм... И конечно, письма, их письма, письма Флобера, Ван Гога, Мериме, «Письма незнакомке», еще чьи-то там, Тургенев, Пушкин, Гоголь, Чехов, Толстой... Эпистола! Человек - в письмах. В «Исповедях» и дневниках... Августин, Руссо, Толстой, Набоков, да та же Анаис Нин или тот же Нагибин... И пожалуй, еще «Апологию Сократа». Да, пожалуй...

- Платона?! - почему-то радостно воскликнул я.

- Может быть, еще Ксенофонта, - сказал Жора, - не придав значения моей радости.

Он говорил об этом не первый раз, часто меняя местами Бальзака и Гете, Фриша и Дюрренматта, называя и Паскаля, и Сервантеса, и даже Бальтасара Грасиана, забывая Мериме и автора «Писем к незнакомке», перечень был, конечно, пошире, но не выходил за десятку. Но я точно знал, что он знал и Шекспира, и Карамзина, и Генри Миллера, и Лема... Князя Мышкина он не любил, а Воланд вызывал у него приступ ярости. Он не объяснил: почему? О Евангелиях он молчал. И я никогда не видел на его столе Библии.

- Этих же, - Жора снова кивнул на мою книжку, - никто никогда не будет перечитывать. Бабочки-однодневки...

Он секунду повременил и добавил:

- И уж тем более с карандашом в руке. Как думаешь?

- Почему? - спросил я.

Ему лень было даже открыть рот, чтобы ответить на мой вопрос. Я понял: сегодня для него я потерян.

- В твоем списке нет Джойса.

Я хотел хоть как-то ему отомстить.

- Да-да-да, - сказал он, - такая синяя, толстая, со смешными картинками... Импрессия этих книг должна соответствовать экспрессии твоих генов.

Из современников он читал только Зюськинда, перелистывал, я видел, «Алхимика» и Сарамаго, а о Викторе Ерофееве даже не слышал. Подборку книг о Христе (целая гора фолиантов!) он хранил в несгораемом сейфе. Но я никогда не видел в его руках Библии...

- Да, ты говорил.

 

Глава 27

С помощью нашего генератора мы создали биополе матки здоровой роженицы, поместили в него стволовые клетки и заставили их развиваться. Вскоре матка была готова, и к нашему удивлению рассеяла все наши подозрения насчет непредвиденных трудностей и опасений, которые мы ожидали встретить при ее использовании. Мы не один раз испытали матку на готовность принять яйцеклетку, и она проявила невиданную прыть - тот же час захватила ее складками искусственного эпителия, как спрут щупальцами, и готова была погрузить в стенку, как и все нормальные матки. Мы же, как и все первопроходцы, ожидали от нее всяких каверз и трудностей и не были готовы к такому естественному ходу событий - пришлось делать аборт. К нашей неимоверной радости матка по всем гомеостатическим показателям жила полноценной жизнью и ждала своего часа. По желанию мы могли эту жизнь регулировать - убыстрять, притормаживать, а если в том была необходимость - даже останавливать, погружать в состояние анабиоза, а затем по требованию обстоятельств - возвращать к жизни, воскрешать. Этого мы жаждали, и нам казалось, что так все и будет. Но нельзя сказать, что испытания матки прошли успешно. Мы вырастили in vitro не один орган, прежде чем двадцать седьмая или тридцать первая матка стала полноценно реагировать на донорские яйцеклетки, которыми мы, как кур пшеном, кормили ее каждый день, каждый день... Были, конечно, и разочарования, и огорчения, и падения духа. Мы сутками не выходили из лаборатории и в состоянии абсолютной депрессии пили пиво или что-нибудь и покрепче, только бы заглушить эту жуткую ежечасную муку постоянных неудач, следовавших одна за другой, как верблюды в пустыне. Однажды мы были просто убиты тем, что при всех, казалось бы, идеальных условиях, созданных нами для захвата зиготы, матка вообще отказалась ее узнавать, и выплюнула ее как выплевывают кусок яблока, в котором вдруг обнаружен червяк. По всем физиологическим показателям матка была возмущена до предела. Она просто свирепствовала и угрожала покончить жизнь полным распадом, если мы не перестанем подсовывать ей оплодотворенные яйцеклетки мулатки. В чем было дело? Мы сходили с ума от догадок и предположений.

- Я разворочу этот курятник, - неистовствовал Жора.

Этот выкидыш больно ударил по нашему самолюбию. Дело в том, что мы применили идеальную, по нашему убеждению, композицию стимуляторов развития и роста будущего плода, скрупулезно выверенную до мельчайших подробностей и подготовленную с использованием основ математического анализа и теории вероятности. Мы ожидали всенепременного и грандиозного успеха - ведь обогнать время еще никому не удавалось. Помню, во мне тогда каждая клетка жила ожиданием чуда, внутри меня все бежало, спешило, стремилось, летело, все гудело, звенело, бурлило, кипело... Ничто не могло остановить этот взрыв надежды. Вдруг - выкидыш. Я был убит наповал. А Жора осыпал матку самым сочным и убедительным матом. Я поражался густоте красок и разнообразию форм череды черных слов, дружными рядами вырывавшихся из его чувственного рта сквозь редут сцепленных в белой злобе зубов и теснившихся зычным эхом над нашими головами. Тогда я поймал себя на мысли, что, к своему удивлению, был с ним абсолютно солидарен. И все последующие наши попытки получить здоровый преждевременный плод так и не увенчались успехом. В чем дело? Мы ломали головы, гнули мозги. Пропал аппетит, нас нашла бессонница. В чем дело? Нас ждал целый новый звонкий мир, мир признания и неслыханных побед над природой. Мы пробрались в него, просочились, казалось, и прокрались через тернии и гранит неудач. Нам грезилось чудесное будущее всего человечества! Но это была лишь иллюзия - мы сидели по уши в ученом дерьме, в вонючем болоте поражений и неудач. Крах? Я бы не назвал это крахом, но страх его приближения сковал меня по рукам и ногам. Сейчас бы к нам Аню, подумалось мне. Она бы быстренько все расставила на свои места. Или Юру! Но все-таки лучше Аню.

Жаль, что Юля... Нет-нет... Юля - нет.

Почему предпочтение отдавалось Ане, я так и не смог ответить.

- А что Тина?..

- А что Тина?..

 

Глава 28

А Иван тем временем рос, набирая вес, радуясь жизни. Это был тот случай, когда первый блин не оказался комом. Но все последующие - сыпались комьями, как горох с горы. Я не рассказываю подробно об издержках нашего производства, они ведь неизбежны как в каждом великом деле. Замечу лишь, что наша «Милашка» была чересчур чувствительной. Ее биополе обнаруживало всякую фальшь и отвергало любые наши ухищрения. Находиться рядом с ней с мыслями о какой-либо выгоде - значило перечеркнуть получение желаемого результата. Она легко распознавала жадничание и фарисейство, тщеславие и крохоборство, и заставить ее рожать бездуховных болванчиков, сделать частью конвейера по производству мясных натоптышей было невозможно. Программа ее работы была настроена на возрождение высокой духовности и обмануть «Милашку» еще никому не удавалось. Это был пропускной пункт в Пирамиду.

- В Пирамиду? В ту, что ты рисовал на салфетке?

- В настоящую. Это было Иисусово «игольное ушко», сквозь которое мог просочиться только тот, чьи помыслы были наполнены теплом и светом. Возникли проблемы. Наши ребята нервничали: им не удавалось заставить «Милашку» работать по их указке. Сначала мы недоумевали, искали причины неудач в несовершенстве программы, в технических узлах и электронном обеспечении, пока не заметили одну закономерность. «Милашка» терпеть не могла Вита. Как только он появлялся в лаборатории, она не то, что барахлила, она просто шла вразнос и тотчас выключалась. Даже Жора обратил на это внимание.

- Вит, - сказал он, - почему «Милаха» тебя не любит?

- Вы ее ба-алуете, - сказал Вит, - всыпьте-ка ей по за-аднице.

Я понимал, что из этого ничего не выйдет. Менять программу было нельзя, и перестраивать восприимчивость «Милашки» к справедливости и добру, так сказать, отуплять ее к обыденной жизни, было бы верхом бессердечия и ханжества. Ведь всю жизнь мы тянулись к Свету!

- Вит, - сказал как-то Жора, - не подходи ты к ней близко, ладно? Надо проверить...

- Я вообще-то могу и уехать.

- Ты не обижайся, - сказал Жора, - но она тебя недолюбливает.

- Обижаться - это удел швейцаров и горничных, - отрезал Вит без единой запинки и заикинки.

- Вит, - сказал Жора, - ты очень умен, и мы все от этого страдаем.

- Стра-адание еще никому не вредило.

- Юль, - сказал Жора, улыбнувшись, - обними Вита.

- Пф!..

Как потом оказалось, наша «Милашка» легко распознавала духовный разлом между нами, всю недосказанность, которая всегда существует между партнерами в деле. Отсюда - выкидыши. Все наши усилия шли коту под хвост до тех пор, пока мы не выяснили причину. Потом, конечно, все образовалось.

- А Иван? Тот Первый? Что ж, он вырос?

- Умер. Вдруг. Внезапно. Внезапно вдруг умер... Кажется, от гриппа... Или от кори. Понимаешь, издержки технологии...

- Понимаю.

- А какие мы возлагали на него надежды!

- Я понимаю...

- И тогда мы отправились с Жорой в Техас.

- В Техас?

- И еще раз прошли весь Крестный путь Христа. Мы надеялись...

- Почему не Иерусалим?

- А вскоре и в Иерусалим.

 

Глава 29

А однажды мне снова приснился Юра, мы играли с ним в теннис, он выиграл сет и сказал:

- Ты бредешь в никуда.

Но он никогда не умел правильно держать ракетку! Я точно помню, что он легко выиграл этот сет и жаждал взять реванш. На протяжении всего последующего дня я пытался разгадать тайный смысл этой фразы. Никто из живущих на Земле не знает, куда он бредет. В стаде человеческой массы мы путешествуем жалкий промежуток времени и успеть понять, куда бредет каждая овца, чрезвычайно трудно. У меня еще не было пастуха, пастыря, который указал бы мой путь, вот я и брел, дыша в затылок другим, едва успевая различать свою колею, окунув усталый взгляд в придорожную пыль. А требовалось только лишь возвести глаза к Небу. Юрой была произнесена еще какая-то фраза, но толком я ее не расслышал и, проснувшись, тотчас забыл. Что-то там было о нас, прежних, дружных, увлеченных одним делом. Что? Я силился вспомнить, но в голову лезли какие-то жалкие мысли о дружбе, единстве, преданности, совести... Какая еще совесть?! Я не помнил за собой поступков, которые бы тревожили мою совесть и пока не терзался ее угрызениями. Хотя все мы грешны. Но где границы греха? Кто может их верно отметить, отмерить? Как сказано, я жаждал реванша. Потом они снились мне всей гурьбой, каждый день, каждую ночь: Юра, Шут, Стас, Тамара, Кирилл... А однажды даже Света Ильюшина! Со своим переметочным упырем.

- Каким упырем, - спрашивает Лена, - Переметчиком что ли? Кто он, этот ваш загадочный, как я понимаю, ублюдок?

Я не отвечаю.

- Чаще всех, - продолжаю я, - почему-то Жора, хотя он был совсем рядом. И ни разу не снился Лесик. Как-то Аня пришла и сказала:

- Рест, мы все еще ждем той минуты... Ты должен...

Кажется, она впервые сказала мне «ты». Потому что во сне?

Я вскочил, чтобы расцеловать ее, но была только ночь. Вдруг меня осенило: без моей команды, без моих ребят, с которыми я съел не один пуд научной соли, прошел Крым, Рим и медные трубы, одного взгляда которых мне было достаточно для верного выбора решений и которых я уже успел позабыть, да, я вынужден это признать, мне не обойтись. При чем тут все они? Я не знал ответа на этот вопрос, но теперь знал определенно, что нужно делать. Команда! Это великое слово в любом деле. Дух единства в каждой душе. Жорины ребята просто блестяще и безупречно делали свое дело, участвуя в решении поставленных задач, но каждый жил в своей скорлупе, как орех в мешке, у каждого были свои представления, и каждый тянул, как лебедь, рак и щука в свою сторону. Это было ясно и мы ничего с этим не могли поделать. Я пришел в чужой монастырь со своим уставом. Кто же будет все это терпеть?! До сих пор все было прекрасно и вдруг... Я всегда это знал, и все же надеялся обойтись без своих ребят, без Юры, Инны, Шута и Ксении... Без Тамары и Сони, без Ани Поздняковой и Анечки... Даже Ушков, с которого Чехов писал своего Беликова, стал для меня теперь близким и родным. Мне его недоставало, как недостает теплых варежек в зимнюю стужу. Когда я сейчас вспоминаю об этом, мне становится не по себе. И если бы не Юля... Да-да, Юля стала моей спасительницей. Это ей я обязан тем, что...

- Ты можешь, в конце концов, ответить мне на один единственный вопрос, - говорит Лена.

Я смотрю на неё удивлённо, молчу. Затем:

- Ну?

- Я тебя уже тысячный раз спрашиваю: как ты их различаешь этих своих Ань, Юль, Инн, Нат, Наташ, Сонь, Ксений, Тамар, Юль, Ань, Сонь, Сань?.. Потом ещё Женька и Дженнифер, Наоми, Джессика? Юя, Ия, Сяо Ли, Лина... Пенелопа, Оливия... Как?

Ну, привет! Как, как!..

- А разве их можно перепутать?

- Они для меня все как япошки...

- Лен, что ты, что ты! Они все... они же... Ну, как же?!

Я думаю.

- Различаю, - говорю я потом, - а как же! По цвету глаз и волос, по цвету кожи, по вкусу губ, по длине ног, по 90Ч60Ч90, по... запаху, по... ну как же!.. По именам! Их же нельзя перепутать! Это как красное и черное, как синее и холодное...

- Как синее и холодное?

- Ну, да! Как... радуга и горбатый...

- Не бывает горбатых радуг, - говорит Лена.

- Не бывает, - соглашаюсь я. - Разве что у...

- Не бывает, - настаивает Лена.

Ну как же! Я сам видел... Тинка вот выгорбила...

- Поражаюсь тебе, - говорит Лена. - Ты что же, и правда, помнишь здесь всех и каждого? По именам, по?..

- Лен! Ну, а как же! Я помню не только их имена и запахи, и глаза, и... Я знаю их погеномно!

- Как это?

- Они же все у меня в банке!

У Лены глаза выпадают на ниточках.

- Рест, ну ты скажешь! Ты ещё выдумай, что у них...

Я повторяю для уверенности.

- Я повторяю ещё раз, - говорю я, - для тебя ещё раз: они все у меня в банке генов. И как ты можешь догадаться, чтобы они все там оказались, мне пришлось хорошо потрудиться. Над каждой, понимаешь - над каждой! Над каждой их клеточкой, понимаешь?! Такое - не забывается! Это ты можешь понять? Это все равно, что...

- Теперь понимаю.

- Это - как...

- Да ясно мне, ясно...

- Как досье на каждого. Они все у меня как на ладошке. Я их, что называется, просто пытал! Изучил до йоточки! До кончика ноготков, понимаешь?

- Так бы и сказал. Гестаповец!

- Издержки производства. А как иначе? Я просто влез, вонзился в каждую душу! «Всем сердцем прорастая в них»!

- Да уж... Всем сердцем...

Лена, кажется, удовлетворена.

Я, как сказано, никогда не терзался угрызениями совести, и вдруг почувствовал себя виноватым. В чем? Односложно ответить на вопрос я не мог, но не мог уже и работать. Это была пустая трата времени. Я сказал об этом Жоре.

- Не выдумывай. Нет незаменимых людей.

- Помнишь, у нас был Юра Черненко?..

- Юрка? Как же, как же! Конечно, помню! Где он сейчас?..

Если бы я мог это знать.

- А Тина, ваша Тина могла бы помочь вам? - спрашивает Лена.

Если бы я мог знать!

А Пирамида тем временем потихоньку складывалась в моей голове. Камень на камень, кирпич на кирпич... На прочный фундамент генофонда планеты крепкими и стройными, упорядоченными рядами укладывались тяжеленные глыбы раздумий и добытых научных фактов. Представление... Умозрительная модель. Как потом оказалось, Пирамиду в своей голове строил и Жора. Вскоре мы начали их сравнивать и примерять друг к дружке. Притирать, совмещать, склеивать. Так и рос день за днем наш Храм жизни. Час за часом...

Что же касается власти - тут, конечно, мы спорили. До хрипоты. Жора видел лидера этаким Александром или Цезарем, или Наполеоном, что было, в общем-то очевидно; мне же был ближе Христос. Его власть мне казалась непререкаемой и непревзойденной, власть совершенства. Потом мы пришли все-таки к консенсусу, но что было толку?

А однажды мне такое приснилось: наша Пирамида в лесах! В строительных лесах... И на них людей - как муравьев в муравейнике, видимо-невидимо, видимо-невидимо... Каждый занят своим важным неотложным делом, каждый спешит... Медленно. Со знанием дела. Строится Пирамида, растет, уже высится...

Но вот кто-то сорвался с лесов... С криком!..

Я и проснулся.

- «Приветик! - сказала тебе Тина, - Чё орёшь-то?... Твой кофеёк...» - предположила Лена.

- Если бы...