Глава 1

- Мы должны определиться, - без всяких предисловий начал Жора, - куда мы идем? Дело в том, что наш бизнес выходит из-под контроля. Вит развернул бешеную деятельность по всему миру. Его менеджеры собирают специалистов и создают филиалы нашей кухни по производству донорских органов из стволовых клеток, где только можно. Я уже не могу вспомнить, в какой стране мира их нет. Это своего рода интернет, паук, сеть, которая вылавливает из массы людей страдающих... Спрут!

- Понятно, понятно, - остановил я Жору.

Мне ведь не нужно рассказывать так подробно то, о чем я думаю каждый день. Жора это прекрасно знал, тем не менее, он произнес:

- Нет, ты уж послушай.

Я только пожал плечами: давай.

- Итак, первое - это производство органов. Миллионы людей в мире нуждаются...

- Да.

- Не перебивай меня. Вит, видимо, вынюхал какую-то жилу...

- Жор, - сказал я, - поменяй Вита. На Зяму, на Мишу, на Йосю, на Матфея или даже на Карла Маркса.

- Без него мы пропадем. Его деньги позволяют нам...

- Наши.

- Наши-то наши, но ты же не знаешь ни одной банковской операции. И не хочешь знать.

- Ты здесь не лучше меня.

- Не лучше, - согласился Жора, - поэтому и держу Вита рядышком, а если удается, то и на коротком поводке.

- Так уж и на коротком.

- Если удается. Ты же знаешь, что все это не просто. К тому же и Зяма, и Йося, как только разберутся в нашем деле, тотчас выскользнут из рук.

- Слушай, возьми Яна!!! Как я мог забыть? Возьми Яна! Он жадный, он...

- Яна Гуса?..

- Табачника! Этот не подведет.

- Смеешься?.. Этого гармониста? Ладно. Все это не так уж и плохо, пусть Вит живет. Он создает нам условия для работы, а большего нам и не надо, верно?

Это было так же верно, как и то, что солнце встает на востоке. Империя Вита росла и ширилась, и мы в ней не чувствовали себя изгоями.

- Ладно, согласился я, - ноу-хау клонирования органов есть только у нас и никто обойти нас не сможет.

- Да, идея с индукцией в стволовых клетках необходимых свойств посредством биополя с заданными характеристиками пока не раскушена. Люди работают вслепую на наших генераторах биополей. Отними у них генератор, и они как слепые котята будут беспомощно тыкаться мордочками во все стороны.

- Нас не обойдут, - повторил я, - на это пока не хватит ни у кого мозгов.

- Не знаю, теперь не знаю. Не уверен. По всему миру гуляют наши технологии. И мы не можем держать их в узде. Люди ведь умны везде. А когда ума недостает, за работу принимается интуиция.

- Так и пусть, - сказал я, - и слава Богу. Чем шире у нас будет география, тем...

- Да, - согласился Жора, - теперь вот еще что...

И стал рассказывать, что у нас теперь тысячи заказов от богатых людей, жаждущих омолодиться или продлить свою жизнь хоть на день. На час! Все это у нас уже было. Дежавю...

- Денег у них немеряно, они готовы отдать миллионы...

- В чем проблема?

- Вит хитрит, я чувствую, что он хитрит.

Я откровенно рассмеялся.

- Я же сказал: купи Йосю.

- Это смешно, но за мною уже гоняются сотни людей и требуют...

- Здесь мы тоже недосягаемы и неуязвимы. Никто не может так манипулировать генами, как это делаем мы.

- Никто, - согласился Жора, - но эта денежная трясина затягивает, а без нее мы тоже не обойдемся. Кстати япошки предлагают нам свои нанотехнологии с наносомками. Деньги бешеные, но их наносомы стоят того.

- Ты согласился?

- Надо посоветоваться.

Мы помолчали.

- Да, и вот ещё что...

Жора выбрался из кресла и, подойдя ко мне, заглянул в глаза.

- Что с Тинкой? Ты её...

- Да я же только-только вернулся из...

- Не нашёл?

- Жор, перестань донимать. Ты опять со своей «халвой»! От того, что ты будешь то и дело зудеть...

- Я не зужу. Я...

- Ты же сам сказал, что она где-то здесь, в Оклахоме или в Луизиане... Ты же видел её на Ниагаре, помнишь, - радуга, Тина вся в бисере водной пыли, помнишь?...

- Я уже не шучу. Без Тинки мы пропадём просто пропадом, понимаешь?

Я не понимал, при чём тут я! Я не понимал, почему Жора ни разу не назвал Тину Тиной или Тишкой, или просто - Ти? Тинка... Тинка... Что за расхлябанность?! Зачем это пренебрежительное, если не уничижительное его «Тинка»? На что он давит этой «Тинкой»? И так всё ясно, что...

- И вообще, - напыжился я, - бери сам и ищи! Свою Тинку!..

Вдруг позвонил Вит:

- Послушай, ста-а-рик...

- Как я рад слышать тебя!- воскликнул я по привычке.

- Не-е-ппправда, - сказал Вит, - но ты мне ну-ужен, как воздух.

- Что ясно-то? - спрашивает Лена.

- Что, что?... Всё!..

 

Глава 2

За все эти годы нашего с Жорой сотрудничества (а это более десяти лет зрелой жизни) мы ни разу, пожалуй, серьезно не обсуждали самую главную для воплощения нашего грандиозного проекта тему - финансирование разработок.

Ясно, как день, что, если бы мы сидели на безденежье, наши идеи были бы всего лишь седьмым киселем на воде. Мир сейчас таков, что ты, сколько бы палат ума в себе не насчитывал, и будь даже семи пядей во лбу, без достойных денег не в состоянии реализовать ничего стоящего. Нищета бессердечна. Это яма для ума. Она убивает в тебе всякое творческое начало. Так вот, мы доверились во всем Виту, его исключительным способностям торгаша и менялы, для которого не существовало никаких барьеров в формировании и насыщении денежных потоков, создающих условия для процветания нашего, так сказать, научного бизнеса. Ходили слухи, что мы уже причастны к торговле оружием и наркотиками, Виту удавалось успешно совершить несколько сделок по продаже энергоресурсов, где-то мы были пайщиками по добыче золота и алмазов и держали контрольный пакет акций даже по производству компьютеров. У нас была своя футбольная команда в Англии («Челси» что ли?), а где-то в Штатах - хоккейная. Мы, оказалось, торгуем людьми и поставляем проституток, и что-то там еще, о чем я иногда слышал лишь краем уха, и наверняка еще многое, о чем я не мог даже догадываться. А вот эта история - потрясающа! Рассказать?

- Я только вставлю новую кассету, - говорит Лена.

- Стволовые клетки, - сказал я, наблюдая за тем, как ловко работают ее пальчики, меняя в диктофоне кассету, - за ними будущее...

- Готово.

- Тебе известно, что сегодня на исследование стволовых клеток США тратит денег больше, чем на космическую программу?

- Все хотят долго жить.

- Так вот эта история с «Мэрэлин Линч»... Двое, парень и девушка, американцы, позвонили поздно вечером... Они извинились и представились наследниками этой компании, владеющей, как потом мы узнали, 80 процентами страхового бизнеса мира... Триллионы долларов!

- Триллионы!..

- Наш любимый дед, - сказали они, - основатель компании, ему за девяносто...

- И вы не убоялись? - спрашивает Лена.

- Мы взялись. У него была болезнь Альцгеймера...

- Меня, в самом деле, трясет! Ну и?..

- Наш «Боинг», - сказали они, - стоит на парах. И для дедушки там нашлось местечко.

- Странно было бы...

- Да, было странно... Остальное пространство в «Боинге», - сказали они, - мы заполнили долларами...

- Я бы ни за что не взялась...

- Мы рискнули. Сегодня деду девяносто пять. Он выигрывает в теннис у сорокалетних. Вот история!.. Как и наш монарх, помнишь?

- И у вас не было никаких проблем?

- Трудно было выгрузить мешки с деньгами...

 

Глава 3

Я понимаю, что кто-нибудь из тех, кто более предприимчивый, у кого воображение поразмашистей, покруче нрав и покрепче хватка, имея в своем распоряжении такой арсенал средств и способов избирательно влиять на сильных мира сего, мог бы поставить на конвейер все наши наработки и посмеяться над нашей неспособностью в два счета завоевать полмира, если не мир, подчинить себе планету и держать ее в страхе и покорности. Мог бы? Запросто! И посмеяться, и завоевать. Но не эту цель мы преследуем. У нас идеалы иные. Да, у нас были мирные планы. Не хватало, чтобы мы еще и каким-то образом споспешествовали глобалистам и террористам. Это было бы крайне нежелательно, жутко до неприязни и отвратительно, да, это бы противоречило нашим научным и духовным устремлениям. Мы, конечно, завоюем весь мир, но как?! Это будет прекрасное бархатное, но и победительное шествие по планете справедливости и добра...

Я был уверен: наше предприятие - вне времени.

Жора как-то обмолвился, что теперь мы соперничаем с самим Биллом Гейтсом и, может быть, даже с самым богатым человеком планеты. Речь идет о Хоссанале Болкиахе Муиззаддине Ваддаулахе. Или о ком-то там еще - Слиме, Баффете?...

- Сможешь повторить все эти слова? - спросил я.

Жора самодовольно ухмыльнулся.

- Легко, - сказал он, и чтобы я не задавал лишних вопросов, добавил, - Хоссан или, если хочешь, - просто Хосе - султан Брунея, манюсенького царства на острове Калимантан. Это Борнео. И если хочешь...

- Стоп, - перебил я его, - как ты смог все это запомнить?

- Я как-то был у него в гостях, в Лондоне. У него там шикарный дом. Я и запомнил: Хосе он и есть Хосе!

- При чём тут его дом?

- При том!

Для Жоры всегда самым трудным делом было запомнить день недели, число или год, в котором он жил, дату собственного рождения, имена всех своих женщин. Даже страну, что приютила его на какое-то время, он называл не иначе как, «где разруха и грязь».

- ... и если хочешь знать - он мой лучший друг и товарищ. А все эти твои Абрамовичи, Гусинские, Березовские и Еленины, и всякие прочие «ские» и «чи» и в подметки нам не годятся. Не говоря уж о разных там «чуках» и «геках» нашего, домашнего разлива.

Во всяком случае, как бы там ни было, мы уже обладали достаточным капиталом, чтобы позволить себе купить пару островов и какую-то маленькую планету. (До сих пор не понимаю, у кого можно покупать планеты, как спички?). И все это, конечно, благодаря Виту. Эти евреи, начиная с Давида и Соломона и заканчивая дедушкой Марксом и нашим старшим экономистом Цилей Иосифовной, знают толк в финансовых операциях.

Мы не переставали восхищаться Витом. Он и в самом деле был великолепен! Со своими, всегда выпадающими из орбит серо-желтыми рачьми глазами и вечным «Послушай, ста-а-рик!..».

- Слушай, - говорит Лена, - а Тина ваша... кто она?..

- То есть, - не понял я, - как кто?..

- «А Марк Аврелий не еврей ли?».

- Ах, Марк... Ах, Тина...

Я рассмеялся.

- Не, - заключил я, - она у нас - нибирийка!

Лена перестала даже жевать.

- Инопланетянка, - уточнил я, - с Глории.

- С какой ещё Глории?!

- С той, что спрятана от нас Солнцем! Разве ты не знаешь?

Лена ждёт пояснений.

- Там, за Солнцем, на нашей орбите обитает невидимая нам планета. Точь-в-точь, как и наша Земля. Вот Тина и прилетела к нам, чтобы...

- Рест, ты бы написал о своей Тине роман! О Тине, о Глории, об инопланетянах... Я уверена - не хуже, чем Уэллс или Гарри Гаррисон... Или Брэдбери. Да тебе бы цены не было!

Я киваю: напишу-напишу!

И сам себе удивляюсь: с какой такой стати мне вдруг взбрело в голову сделать Тину инопланетянкой. И ещё эта Глория! Как-то вскользь я слышал об этой Глории краем уха, мол, де есть у нас побратим по ту сторону Солнца, которого никто никогда не видел, разве что её серповидный краешек... Как молодая Луна. Краем уха... По телеку... Или мне снилось, что слышал...

Но при чём тут Тина?

Пришло вдруг в голову.

Со мной такое теперь часто случается: вдруг вспыхнет яркой звёздочкой шальная мысль... И горит, и горит... Мгновения... Жжёт мозг... Затем так же в один миг исчезает. Как тать!.. Но в памяти остаётся выжженный след - Тина-Солнце-Глория-Небо-Свет-Свет...

Надо же!..

- Ну, хорошо, хорошо, - говорит Лена, - чем бы дитя ни тешилось.

И ведь что важно: я - верю! Я один верю! Ни Жора, ни Юра, ни Юля, ни Аня... Ни вот даже Лена... Никто не верит в то, что Тина в действительности и на самом деле... Никто!..

Не понимаю, зачем Жора так настойчиво носится со своим «Найди её!»?

Я принимаю его иронию... Я терпелив, как слон. До поры до времени...

«Найди её!».

Как я тебе её найду, если сама Тина меня останавливает:

Не ищи меня...

Там, где тысячи тщатся забыться молитвой под солнцем палящим.

Не ищи меня

Ни в тягучем как патока прошлом, ни в злом настоящем

Не ищи меня

Там, где ты не терял, и поэтому слово ‟сезам» незнакомо

На границе миров и в тени шелковицы у дома.

Я из тех,

Кто приходит незваной и как темень исчезнет под утро,

Кто отнимет дыханье легко и отдаст если нужно,

Я из тех,

Кто одними зрачками такую творит камасутру,

Что заходится сердце и ритм вспоминает натужно.

Не ищи меня...

«Не ищи меня...» - как заклинание!

Но я уже закусил удила.

 

Глава 4

Итак, Юра! Теперь Юра! Теперь все мысли были о нем. Аня и Юра, и я, и Жора... Это уже немало! И Вит - наш, так сказать, финансовый базис, основа и опора... И Жора, да, Жора! Жора - это голова, всему голова. Без Жоры мы бы... Об этом не стоит даже упоминать. Итак, Аня, Жора, я, Вит...

- И Юля?..

- Юля... Юля - это... О ней отдельный разговор. Чего только стоит одна ее фраза: «Господи, как крайне мало у нас креатива!..». Эта фраза заставила нас многое пересмотреть, а потом и переделать.

- А как же Тина? - спрашивает Лена, - вы её уже...

- С этой Тиной - просто беда!

- Что так?

- А вот на, послушай...

Мне не надо ничего вспоминать, я читаю:

...если я - твой крест, если я - беда,

отчего же ты дышишь мной тогда?

если я тебе так мешаю жить,

отчего же ты просто не сбежишь?

если я тебе - заговор от чар,

отчего унять ты не можешь жар?

отчего стоять за твоей спиной

доверяешь ты только мне одной?

отчего себе самому взамен

выбираешь плен у моих колен?

отчего вопрос и ответ тогда?

оттого что мы - это навсегда.

- Н-да, - говорит Лена.

- Это и в самом деле, - говорю я, - плен... Плен, понимаешь?.. То «не ищи меня», то «плен у колен», понимаешь?

- Крест! - говорит Лена.

- Вот такая беда, - уточняю я, - как крест! Получается... Понимаешь?..

Какой-то неземной сгусток энергии. Целый космический эгрегор!

- Эгрегор?!

Хорошо бы выведать у Тины, кто её соплеменники по этому эгрегору. Тридцать шесть городов?..

- Ага, эгрегор. Ты, кстати, не знаешь, где эти города? Может, они...

- Загляни в «Книгу гигантов», - советует Лена, - вполне может быть, там...

Легко сказать - «Загляни!».

Мы многое пересмотрели, переделали... И казалось, что пришли к единому знаменателю. Расслабились... Мы поверили в то, что...

А вскоре Юля подлила масла в огонь:

- Есть множество способов развеселить людей, но я не знаю ни одного, чтобы сделать человека счастливым.

Она нас потрясла! А ради чего мы тут все тратим себя?! Неистово! Без остатка! Мы были посрамлены, унижены, просто убиты!..

Дошло до того, что Жора как-то в запале вдребезги разнес хрустальную модель нашей Пирамиды. Да! Бац!.. Вдребезги!.. Да что Жора, я и сам понимал, что то, о чем так просто и точно сказала Юля, перевернуло с головы на ноги наше представление о совершенстве. Ее «Геометрия совершенства» была так прозрачна, ясна и безупречна, что мы не решались смотреть друг другу в глаза: надо же! Как мы могли этого не видеть?! Это случилось неделю спустя, а пока я размышлял, почему в нашем деле Юра стал такой важной персоной. Он, правда, был еще далеко, но интуиция мне подсказывала, что и без него наши дела не сдвинуться с места. Тот опыт работы, считал я, по обнаружению признаков жизни у клеток и тканей, живущих in vitro, который был им накоплен еще там, в подвальном помещении бани, без всяких сомнений нам очень бы пригодился. Я не знал в своем окружении никого, кто бы мог так точно и емко сформулировать степень активности или угнетения жизненных функций любого органа. А что может быть для нас важнее? Опыт - это опыт, это время и целенаправленая работа, если хочешь, - усердный труд по усвоению специальных знаний. Такую работу невозможно выполнить быстро, так сказать, с кондачка, с наскока, а для того, чтобы обучить этой профессии, научить распознавать грань между жизнью и смертью требуются не только годы и годы, но и непосильный труд. Нельзя научить чувствовать, интуитивно выведывать тайну живого. Интуиция либо есть, либо ее нет, как нет чувства юмора или музыкального слуха.

У Юры есть и чувство юмора и абсолютный музыкальный слух, но у него есть и то, что редко обнаруживает в себе человек даже при желании найти и развить это качество - чутье живого. Это чутье Юра всегда готов подтвердить современной техникой и показать это всем: вот, видите! Мы всегда смотрели и поражались: надо же! Да ты просто волшебник! Мы признавали: да ты экстрасенс! Юре нравилось это модное словцо, и он не противился, когда его причисляли к племени продвинутых и посвященных. Мы приставали к нему: расскажи! Как это у тебя получается? Разве об этом расскажешь?

С тех пор прошло немало времени, и я не был уверен, сохранил ли он свои качества и совершенствовал ли их на протяжении всех этих лет. Не знаю. Это тяжкий труд! Жизнь нас так раскрутила и раскидала, что нельзя было сказать определенно, остался ли ты по своей сути тем, кем тебя все знали. Я убеждал себя, что, видимо, с течением времени человек не может сильно измениться. От себя трудно уйти далеко. Даже если ставишь перед собой волевую задачу и пытаешься стать другим, привычка быть таким, каким ты есть, всегда берет верх над твоими потугами. К тому же - зачем? Зачем насиловать свою природу? Есть ли в этом смысл и необходимость? Переучивать левшу писать правой - все равно что пытаться заставить кукарекать кукушку. Ко всему, у меня было интуитивное чувство (как с Аней), что с Юрой мы гораздо быстрее построим нашу Пирамиду. Мне вдруг вспомнилось уверенное Юрино «Вижу, не слепой», которым он всегда завершал любой наш разговор или спор. Я представил себе, что вот мы, я, Аня и Юра снова вместе, что с нами теперь и Жора, и Юля, и Вит... Это уже команда! Стаса бы еще! И Элю. А чего только стоит Тамара с ее даром жить в унисон с биоритмом Вселенной! Жаль, что и Ушкова нет с нами. Без него мы... Вот и Лесик сбежал в свою Германию. А где Шут?..

- Ты забыл Тину, - говорит Лена.

Если бы я мог!.. Я просто не мог произносить её имя всуе! Это - да! Но забыть!.. Я могу забыть, что есть день и есть ночь, чем я завтракал и когда начинается осень... Я могу забыть даже... Аню и наш Париж... Юлю, Свету, Ию, Наталий... Даже Лю! Даже Лю я могу забыть...

- Да-да, - говорю я, - забыл... Знаешь - совсем забыл!

Я могу забыть имя своё!

«...заговор от чар...».

Но не Тину!

- А с её эгрегором ты разобрался? - спрашивает Лена.

Я же не гигант! Из той «Книги гигантов»! Я... Знаешь... Одним словом...

- Конечно, - говорю я, - запросто!.. Они... Как бы это тебе сказать!...

 

Глава 5

Жору не нужно было убеждать в том, что Юра должен взять на себя роль эксперта по качеству жизни, и это значительно увеличит наши шансы на получение желаемых результатов.

Не знаю, зачем я ему рассказывал подробности из Юриной жизни, которые Жора и сам хорошо знал, но я не мог себя остановить.

- Зачем ты мне это говоришь?

- Он всегда держался особняком.

Воспоминания навалились на меня с непреодолимой силой, и мне нужно было разлить это сладкое вино в наши бокалы.

- На наших мальчишниках Юрка...

- Хочешь выпить? - спросил Жора.

Этим проблему, я думаю, не решить.

- Как ты собираешься его искать?.. Мы снова потеряем месяцы, годы... Ведь вполне возможно, что он где-нибудь выращивает капусту или разводит кроликов. Или стал пчеловодом.

У меня не было ответов на вопросы, которыми засыпал меня Жора, проявляя явное недовольство новой проблемой - поисками Юры. Жора был сторонник методов «научного тычка» - начинай работать, и у тебя все получится. Он, как всегда, был прав. И я уверен, что мы бы нашли возможность подменить Юру Джоном и Джульеттой, и дело было бы сделано. Хотя был и риск зря потерять время. К тому же, я уже не мог отказать себе в удовольствии найти Юрку. Я уже вбил себе в голову: без Юрки - ни шагу. (Как и без Ани! Тину я вообще не трогал). Жора должен признать мою настырность и напористость. И никакие логические и рационалистические измышления не могли меня остановить. Жора должен был это хорошенько усвоить.

- Ты прешь как паровоз, - высказался он по этому поводу.

Я улыбнулся:

- Как танк.

Это был Жорин приговор - вперед!

Прошло еще не меньше, чем полгода, да, был уже, кажется апрель, когда мы приняли окончательное решение: без Юрки - ни шагу. Мы же просто остановились в своих делах! Без Ани, без Юры...

Без Тины...

- Ты же её не трогал! - говорит Лена.

- Ни пальчиком!

- Она у вас как... Человек-невидимка. Герберт Уэллс просто отдыхает.

- И не говори!..

Я и в самом деле готов был забыть своё имя.

Чтобы помнить её!

 

Глава 6

О Юре я думал...

Он всегда держался особняком, не любил шумных компаний, но если уж случалось ему бывать среди шума и гама какого-нибудь веселого праздника, вдруг ни с того, ни с сего возникал мальчишник или приезжал какой-нибудь важный гость, он завоевывал внимание окружающих без всяких натуг и усилий, спокойно и тихо, своим безучастным и скучным видом, сопровождающимся длительным молчанием, и когда его постная физиономия вызывала в конце концов естественное недоумение, и у всех ребром вставал вопрос: «А ты кто такой?», он, дождавшись тишины, тихим голосом, почти шепотом, так чтобы все прислушивались, произносил одно-единственное слово, фразу или молниеносный спич, которые тот же час признавались гениальными.

- Браво, браво!..

И все единодушно соглашались, что это «Браво!» он заслуживал по достоинству. Он говорил мягко, ясно, четко и лаконично, слова выбирал точные, часто украшая их старомодными витиеватостями и так, что всем бросалась в глаза его начитанность и знание предмета спора в самых разных областях знания. Он не старался победить в споре и, казалось, проигрывая, многозначительно умолкал, загадочно улыбаясь. Складывалось впечатление, что победивший всегда чувствовал себя побежденным и даже униженным, хотя об унижении и речи быть не могло. Оставалась сладкая недосказанность, которая заставляла окружающих принимать его сторону.

- Нельзя быть настолько зависимым от людей, - как-то упрекнул меня Жора, - нет незаменимых. Ты уцепился теперь за Юрку.

- Ты же знаешь его, - сказал я, - он нам нужен как воздух!

- Не уверен, не знаю. Возьми нашего рыжего немца, Курта или Ганса, как там его? Он не хуже твоего Юрки...

Я соглашался, но менять свое решение не собирался. Где его искать? Как? Не так-то просто было выйти на его след. Время слизало своим безжалостным языком память о прошлом. В моей электронной записной книжке, где я постоянно обновлял необходимые сведения и куда тщательно перенес самые необходимые адреса и телефоны, никакой информации о Юре, как, впрочем, и о многих других, не оказалось. Пересматриваешь время от времени свои записи и визитки, оставляешь, как тебе кажется, самое необходимое, остальное стираешь, выбрасываешь в урну, словом избавляешься от прошлого как от мусора - на помойку. Единственный телефон, который оказался в случайно сохранившейся записной книжечке в зеленой коленкоровой обложке с засаленными страницам, который я когда-то знал наизусть, я даже не стал набирать. Ясно было и без звонка, что о Юре там теперь ничего не знали. Я забыл даже код города, в котором мы жили: то ли 0562, то ли 0265. Ноль - это точно. И набор цифр такой же - 2, 5, 6. Но их последовательность - убей, не помню.

Ни визитки, ни фотки, ни емейла, ни скайпа, ни Тининого телефона у меня никогда не было. И в помине!..

И вообще - при чем тут Тина?!

 

Глава 7

Юра был оригинален во всем. Он не мог себе позволить шиковать, но даже в тех стесненных обстоятельствах старался не ударить в грязь лицом, держался моды в одежде и модных течений в образе жизни, в диетах... Он мог выбросить всю получку на ветер, лишь бы утвердиться во мнении какого-нибудь сноба, что деньги - вода, мусор, мог страстно влюбиться в буфетчицу или кондуктора трамвая или бегать за какой-нибудь студенткой, усыпая следы ее зимних сапожек кроваво-красными розами, или спросить в лоб, без всяких там предисловий: «А сегодня ты с кем спишь?». Тем не менее все считали его аристократом в каком-то колене, хотя он и был сыном провинциального интеллигента, то ли счетовода, то ли учителя.

Он не всегда ел вдоволь, обходясь за обедом столовскими оладьями с каким-то подозрительно зеленым мандариновым повидлом и теплым сереньким чаем, часто жил впроголодь, просто, что называется, голодал. Но марку советского аристократа старался держать: раз уж назвался груздем... Однажды он объявил для себя голодовку. Лечебное голодание вошло тогда в моду, и он испытывал его действие на себе. Это было не трудно - никаких дополнительных материальных затрат, даже наоборот. Он ходил зеленый и, когда Ушков разворачивал бутерброд с домашней котлетой, Юра выскакивал на улицу. Но он победил себя, две недели не ел, затем дня три-четыре восстанавливал силы соками, по какой-то принятой схеме, говорил, что теперь он просто летает, дух так и прет из него и голова светлеет, но через месяц выглядел как и прежде, серым, озабоченным, злым. Дух снова оставил его...

Как-то Юра приехал на серой «Волге», старой-престарой, но сверкающей, как новая копейка, свежеперекрашенной с вымытыми до хрустального блеска стеклами и фарами. Он сам сиял и светился, а притемненные зеленоватыми переливами морской воды стекла его очков, живо волнующиеся в массивной дорогой роговой оправе, жили тоже своей особенной возвышенной жизнью. Они казались радостными смеющимися и счастливыми глазами большого ребенка, получившего наконец в свое распоряжение долгожданную игрушку.

- Моя «Антилопа», - многозначительно и гордо заявил он.

Он катал нас по очереди вокруг бани... Он не вылезал из нее часами.

Он всегда восседал за электронным микроскопом, как за штурвалом космического корабля, и рассматривал серо-зеленоватые картинки внутриклеточных структур, а мы все стояли вокруг него, сгрудившись тесной толпой и спрашивали: «А это что, а вот это?..». Здесь он был королем, стул был его троном, а мы, как и принято, были свитой, его окружением, окружением короля. Приходили теле- и фотокорреспонденты, расспрашивали его о внутриклеточной жизни гепатоцитов и миокардиоцитов, о роли рибосом и митохондрий, и внутриклеточного плазматического шероховатого ретикулума и, конечно же, о роли межклеточных контактов в условиях действия стрессорных и токсических факторов внешней среды... Он охотно рассказывал, и они просили повторить некоторые слова по слогам, поскольку слышали их впервые, и он диктовал по слогам:

- Эн-до-плаз-ма-ти-чес-кий-гра-ну-ли-ро-ван-ный-ре-ти-ку-люм...

И тут же давал перевод:

- Внутриклеточная сеть мембран, усеянная рибосомами...

- Чем усеянная?

- Ри-бо-со-ма-ми. Станциями синтеза белка.

(Тина никогда бы не вымолвила этих слов!)

На все на это невозможно было смотреть без улыбки и восхищения.

Его огромная фотография во всю стену («Ученый за работой») вскоре висела в фойе морфологического корпуса медицинского института между белыми глиняными статуями Давида и Венеры Милосской, и каждый входящий мог представить всю величественность и важность кропотливой научной работы, а студенты первых курсов, глядя на Юру, тайно мечтали поскорее усесться за микроскоп, на этот трон познания тайн жизни. Это было очень убедительно. Юра любил светлые одежды, часто чистоплюйствовал в дешевых белых брюках и, боясь их испачкать, почти никогда не садился, и если уж невозможно было не сидеть, покрывал стул куском белого ватмана, который у него всегда был наготове, и аккуратно сложенным хранился в непременной папке. Да, Юра был чистюлей и умницей, во всяком случае, от него исходил свет, и таким он мне запомнился.

Он был помешан на всем экстравагантном, любил изысканность, ум и тонкий юмор. Он никогда не смеялся, когда слышал плоские солдафонские анекдоты и не прислушивался к сплетням парикмахерш и кондукторов, любил точные науки и все красивое. Он был просто помешан на здоровом образе жизни и, как-то признался, что ради этого поступил в медицинский. Чтобы найти эликсир вечной молодости и разгадать тайну жизни. Оказалось, сетовал он потом, что для этого нужно хорошо изучить смерть. Электронный микроскоп, он считал, поможет заглянуть ему под ее покрывало, и овладеть самыми тонкими механизмами для овладения тайной жизни. Долгожительство стало его идеей фикс. Ему никогда не хотелось умирать. Он сожалел, что Уотсон и Крик, а не он открыли миру нить жизни. Они обокрали его в получении Нобелевской премии, и он тогда был готов открыть миру что-то еще, еще более грандиозное, чем ДНК, например, эликсир бессмертия, хотя понимал, что до него на протяжении тысяч лет это пытались делать и не такие умы. Тем не менее, он оставлял за собой право удивить человечество своим пребыванием в нем: ведь зачем-то он пришел в этот мир! А уж если родился - живи! Но не каким-то там овощем или осликом, лисой или дубом... Человеком! Чтобы не хрюкать у какого-нибудь корыта, не ныть выпью по ночам, не блеять козлом или бараном, чтобы проорать на весь мир: «Эврика!». Философ по складу ума и чистой воды идеалист, он всегда искал практического применения своих идей. И прежде всего для удовлетворения своих собственных нужд. Эгоист? Чистейшей воды! Ленин бы сказал: «воинствующий эгоцентрик!». Но и чувственный альтруист, готовый на беспощадные жертвы ради друзей и близких, ради торжества справедливости и добра. Однажды я поймал его на том, что он, стоя по щиколотки в воде, спасал муравья, мечущегося по обрывку газеты, плывущем в дождевой воде.

- Юра, - спросил я, - ты жертвуешь своими новыми ботинками ради какой-то жалкой букашки?

Он пристально посмотрел на меня сквозь свои драгоценные очки, затем перевел взгляд на спасенного муравья, бегающего уже по его ладони и, сдув его куда-то в траву, произнес:

- Понимаешь, легче всего подать руку помощи страждущему человеку. Это часто остается замеченным. А кто подаст ее муравью? Никто! Потому что никто в этом акте не находит должного величия - побыть несколько мгновений, хоть один только миг, побыть Богом. Ведь для этого муравья я - Бог! Или я не прав?

Я не нашелся, что ответить и молчал.

И еще Юра был неистовый и неистощимый борец за мир во всем мире. К миру он относился с почтением, он считал, что только дураки не могут договориться, что причина всех военных конфликтов - это скудоумие правителей, их комплексы и упрямство, недалекость и недостаток элементарных знаний о природе вещей.

Он всегда был максималистом и жил по закону: «Все или ничего!».

Воровать, говорил он, так миллион, а спать, так с королевой.

Он знал историю жизни всех долгожителей, начиная от библейских персонажей и заканчивая бабой Грушей из Хацапетовки. Честолюбец? Конечно! Все мы страдали этим пороком. Врач по призванию, он легко разбирался в болезнях и знал все средства и способы их лечения, но я не помню, чтобы он кого-нибудь вылечил. Он изучал больного только как материал для получения дополнительных знаний о жизни и смерти. Я и по сей день не встречал никого, кто бы так глубоко погружал себя в смерть. Ему нужно было знать, как и отчего умирают атомы и молекулы. Где та видимая и невидимая грань, что отделяет живое от мертвого?

«Диагноз» стало его любимым словом. И все доступные ему достижения науки и техники он поставил на службу своей любознательности и своему любопытству. Для него важно было только одно: его диагноз должен быть точен! Он никогда не был мстителен или злопамятен, но помнил абсолютно все, что заставляло его краснеть или злиться.

 

Глава 8

Мысль о Юре теперь сидела не только в моем мозгу, но в каждой клеточке и, видимо, поэтому, как только Жора произнес эту фразу про очередное убийство какого-то нефтяного царька в Эмиратах без следов насилия, меня словно жаром обдало: Юрка!

Это же его работа! Надо признать, что интуиция меня никогда еще не подводила. Юра и это бесследное тихое интеллектуальное убийство! Тут и думать нечего! В голову тотчас пришли десятки воспоминаний - Юрины восхищения всякими способами дистанционного управления здоровьем человека. Он досконально изучал механизмы воздействия на психику, возможность подчинения небольших групп людей и целых народов. Зомби - это было его любимое словцо. «Ты сегодня, как зомби», «Эй ты, зомбированный»... Юрка, Юрка! У меня не было ни йоты сомнения. Как только эта мысль пришла мне в голову, я тут же объявил Жоре:

- Я завтра вылетаю.

- В Эмираты?

Я не удивился Жориной догадке. Я был просто счастлив.

- Знаешь, - сказал он, - я тоже подумал о нем. Все твои рассказы о его увлечениях и пристрастиях определенно позволяют предположить, что он к этим убийствам имеет непосредственное отношение. Во всяком случае, здесь можно говорить о почерке человека, по твоим рассказам похожего на Юрку. Да я и сам хорошо помню его страсть шкодить, не оставляя следов.

Чтобы поддержать Жору и услышать еще несколько доводов в пользу своих предположений, я возразил:

- Ни малейшего сходства.

На что Жора тотчас среагировал:

- Такие, как твой Юрик интересны тем, что у них размыты границы морали. По своему усмотрению они спокойно передвигают полосатые столбики, находя для себя тысячу объяснений, и всегда оправдывают любой свой поступок, если чувствуют какие-то нравственные неудобства. Они легко склоняют чашу весов на свою сторону и без зазрения совести распоряжаются жизнями других при достижении собственных целей.

- Ты так думаешь?

Мне было интересно его мнение.

- Да. Вполне возможно, что твой Юрка сейчас как раз тем и занят, что занимается отстрелом всяких там царьков и нуворишей, которые служат мишенями для его интеллектуального оружия. Таких сейчас пруд пруди, это прекрасный испытательный полигон.

Жора сделал паузу и добавил:

- Если, конечно, он не выращивает капусту где-нибудь на маленьком приусадебном участке или не разводит кроликов...

- Он - не такой.

Чтобы расшевелить Жору и подробнее разузнать его мысли о возможной причастности Юры к веренице этих загадочных убийств, я пытался противоречить, ставил под сомнение его аргументы и догадки, спорил:

- Да он муху не обидит. Помню...

- Не знаю.

У Жоры было свое представление о таких, как Юра тихонях, да и я давно знал, что в каждом тихом болоте есть свой черт. Тем не менее, я то и дело раззадоривал Жору, подливая масла в огонь.

- Он всегда был противником проведения экспериментов на животных. Мы как-то работали с амебами, изучали репаративные способности их клеточной поверхности, разрушали механическим воздействием - кавитацией - и смотрели, как они, полумертвые, латают дыры...

- Он возмущался?

- Какой там! Он назвал нас дикарями, варварами и живодерами.

- Так и есть.

- Да, но...

- Разве не так? До сих пор не понимаю, - сказал в конце концов Жора, - зачем он нам нужен? Можно попытаться разыскать его через Интерпол. У меня есть там концы и ребята помогут.

Это предложение поиска с помощью Интерпола на самом деле было признанием того факта, что Юра нам небезынтересен, и Жора согласен мне в этом помочь.

- Вряд ли он допустит взять след ищейкам Интерпола. Насколько я его знаю, он лучше признает себя проигравшим, чем станет рисковать даже ради большой выгоды. Риск для него - как сало для узбека.

Да, Юра, сколько я его помнил, никогда не впутывал себя в дела, связанные даже с маленьким риском. Я говорил сущую правду. Он лучше сто раз проглотит горький ком неудовлетворенного честолюбия, чем подставит себя под удар мученичества ради достижения даже самой высокой цели. Хотя... У меня, конечно, были на этот счет сомнения, но мне казалось, что я его знал хорошо.

- Как думаешь, - спросил я Юлю, - Юра смог бы...

- Я же его совсем не знаю.

Неделю или две я не предпринимал никаких попыток, связанных с поиском, ни разу в разговорах с Жорой не упомянул его имени, запретил себе думать о нем. Чтобы успокоить себя, мне нужно было переспать с мыслью о том, что если даже мы с Жорой не правы в своих догадках и нам не удастся найти Юру, у нас, тем не менее, все получится. Как бы там ни было рано или поздно мы своего добьемся. И как часто бывает, решение придет совсем неожиданно. Все решится само собой и наилучшим образом, думал я, даже если Юра будет для нас потерян. Да и других дел было невпроворот. Звонила Аня.

- Ты не звонишь.

- Ань...

- Наши планы меняются?

- Да, я улетаю, но ничего не меняется.

- Звони хоть...

Я обещал.

 

Глава 9

Приехал Вит и стал задавать свои дурацкие вопросы о каких-то жизненно важных денежных потоках. Я и ему обещал подумать. Мы по-прежнему торчком торчали в лаборатории, не все у нас ладилось, хотя, на первый взгляд, все всё делали правильно. Но теперь и Жора понимал, что без Ани и Юры нам не обойтись. Я знал, что так будет. Мы четко не формулировали причин этого понимания, но каждый из нас знал наверное, что только они сдвинут дело с мертвой точки. Она и на самом деле оказалась мертвой, точка, которую мы поставили в своем деле своим бессилием что-либо изменить. Абсолютная безысходность. Какие-то недочеты, недоработки, сволочные оплошности и ненавистные мелочи стопорили дело, которому мы безраздельно, да-да! посвящали жизни. Так бывает, когда вдруг дела идут вкривь и вкось (закон Мерфи), а против закона все бессильны. Как потом оказалось, недочеты и всякие там оплошности были здесь ни при чем. И вот однажды, когда очередная попытка обучить высоколобого Жана простейшей манипуляции переноса клеток из одной подложки на другую трагически, как жизнь Кеннеди, оборвалась, Жора не выдержал и стал орать на меня, да, орать, нещадно орать. Никто никогда не мог похвастать, что знал Жору орущим. Никто! Никогда! Жора орал так, будто ему серпом отрезали яйца. Ясно, что все, кто был в лаборатории, остолбенели. Я не знал, куда себя девать.

- Ты втравил меня в это гиблое дело!..

У меня волосы, что называется, встали дыбом.

- ...и ни хрена у нас не получится, если ты будешь такой размазней...

У меня, что называется, отвалилась нижняя челюсть...

- Ты мне Тинку нашёл? Я просил!

У меня, что называется, глаза выпали из орбит!..

Жора грохнул о кафель какую-то попавшуюся под руку реторту и как ошпаренный выскочил из лаборатории. Он не ночевал ни дома, ни в лаборатории, я обзвонил всех наших знакомых - его нигде не было. В тот день Жора открылся мне новой гранью. Я впервые видел его вышедшим из себя. Я его понимал: он не понимал, на что он тратил свою жизнь - на какие-то никому ненужные прожекты!.. Он! Жора! Но ради чего?! Жизнь лилась из него, как вода из лейки, и он не был ее господином. Это признание самому себе было нестерпимо. Но я был уверен в том, что и эти трудности мы победим. Я возражал:

- У меня есть целый мешок доказательств, что...

- Засунь свой мешок себе в задницу, - орал Жора.

Юля, глядя на Жору, была в восхищении! И это меня злило, но и смешило! Ага! Я не мог себе объяснить - почему смешило?

Ищи, милый, свою Тинку сам. Сам придумал её, сам и ищи!

Всякая попытка с моей стороны убедить его в том, что мы на верном пути, еще сильнее бесила его. На верном-то на верном, но как долго будет он длиться? Меня тоже не покидали сомнения.

- Разве не ты её придумал? - спрашивает Лена.

- Кого ещё я придумал?

- Тину...

- Да откуда мне знать, откуда она взялась!

- Но ты сам сказал...

- На мою голову!..

 

Глава 10

- Слышал, - сказал как-то Жора, - опять кого-то грохнули. Без единого следа насилия. Как тогда того турка в Багио. Без единого... Теперь в Эмиратах. Наверняка это дело рук твоего Юрки.

И тут он скривился, как от кислого.

- Какого турка? - спросил я.

- Никакого!..

Никакая логика не могла заставить меня поверить в такую нелепость: Юра - убийца! Это не укладывалось в голове. Этот хлипкий вегетарианец и тихоня, пай-мальчик, галантный ухажер и послушный ученик, вдруг - убийца! Могла ли с ним произойти такая трансформация? Вряд ли. Зачем же я себя мучаю? Подобные вопросы не давали покоя. Изысканное интеллектуальное убийство? Да, это бы Юре понравилось! Это бы ему подошло. И было бы впору и по плечу. Ему, тихоне, гурману и гуманисту. Он бы взахлеб рассказывал, как ему такое удалось. И я бы поверил его рассказу. Мне и самому было бы интересно разобраться в такой методе лишения жизни. Когда-то я зачитывался детективами с такими сюжетами. Жизнь и смерть неразлучны, как сиамские близнецы. Мы каждый день понемногу умираем и каждую долю времени теряем частичку жизни, приобретая частичку смерти. Что-то от нас отпадает, отшелушивается, отлепляется, отстает. Но что-то и пристает, прилепляется, как банный лист к заднице. Кто кого? Ясно, что мириадами умирают эритроциты, клетки кожи, желудка, кишечника и на смену им толпами спешат новые. И каждую из этих частичек-клеточек мы можем увидеть, пощупать, взять, так сказать, на зуб. Мы, ученые, не имеем права этого не знать, это наш хлеб, наша соль, если хочешь, смысл нашей жизни. Мы знаем законы жизни, изучили и наперечет знаем признаки смерти. Но ее, смерти, законы нам неподвластны. Мы можем лишь констатировать: пришла карга старая... У нас хорошо получается следить за ее поступью, за каждым ее шагом и в чем-то даже мешать ее уверенности в себе. Нам иногда удается ее отодвинуть. Но остановить - никогда. Никому (кроме Иисуса!) еще не удалось провозгласить: «Я тебя, старая, победил!», хотя каждый жаждет этой победы. Куда там! Мы перед нею, как моська перед слоном. В каком же месте нашего величественного «Я» таится эта смертельная закваска? С чего она начинается, где искать ее зародыш? Смешно сказать, но в наш просвещенный и продвинутый век никто, никто! этого не знает (кроме Иисуса!). Догадок тысячи, гипотез и теорий - тьма. Но ни одна из них не выдерживает проверки временем. Идут годы, налево и направо плодятся новые и новые доктора наук и академики, раздаются направо и налево Нобелевские премии в области медицины, химии и биологии. Она только ухмыляется нашим потугам. Какой позор, какое бесстыдство и какая вопиющая беспомощность перед смертью! Зачем тогда жить? А она, хитрющая, милая и ласковая, просто душка, живет себе поживает, без забот, без стыда и совести, перемалывая нас, как Молох, таинственно и нежно, без каких-либо заметных усилий, стелется по лицу планеты как утренний туман. Только и слышны ее жуткие напевы: то тот умер, то этот. «Печальная весть пришла из Парижа: скончалась Франсуаза Саган...». Какая потеря! Уходят и уходят. Лучшие из лучших. Страх, жуть и беспардонное безобразие. Понимание всего этого просто бесит. А что можем мы? Ни-че-го...

Так вот, разобраться в этом смертельном деле мне всегда было интересно. Интересно! Какую несусветную чушь я несу! Это стало делом моей жизни, если хочешь - мечтой. Мечтой, которую можно осуществить, вылепить, как воробышка из глины. Я понимал и сейчас понимаю, что в наших руках были вожжи жизни, и осталось совсем немного, чтобы ее кони понесли тебя в желанную вечность. Вот тут-то и нужны были Юра и Аня, Юля и Тамара, и Вит, и, конечно же, Жора со всеми своими недюжинными достоинствами испытателя природы и всеми своими спичами и свечами. Жора такой, какой есть. И никакой другой. Ну и все наши Джоны, Таи и Гвинет, Ахметы и Ии, Сань-Ли и Мохаммед-Али-ибн-Сины и Моники, весь наш коллектив, бригада, команда, если хочешь - семья.

- И Тина? - спрашивает Лена.

- Погоди с Тиной... Еще наплачешься.

- Я?! Я наплачусь?.. Я-то чем не пришлась ей по вкусу?

- Она не выбирает по вкусу. Она - всеядная...

- Змеюка!..

- Хочешь послушать? На этот счёт?

- Нет!

Да мы сроднились, слились воедино, образовали некий биоконгломерат, синцитий, этакую ноосферу, да, разумную каплю, концентрат интеллекта, кипящий слой ума и недюжинной творческой силы, кристалл творца. Мафия! И вот этот кристалл сиял и светился, рассеивая тьму труднодоступного и неизведанного и, казалось, мы проникли и погрузились по уши в тайну жизни, ухватили ее за павлиний хвост и... Что-то оказалось не так, не все складывалось, не клеилось, чего-то недоставало... И вот тут-то и понадобилась реторта, чтобы взорвать тишину неудовлетворенного недовольства.

- Чего еще не хватает этим твоим чертовым клеточкам?!

- Жор, - сказал я, - ты же...

- Да нет, - сказал он, - ты не волнуйся. Ты же знаешь, я - сильный.

Разве я в этом сомневался?

Не хватало (как потом и оказалось) Юры...

(И как потом оказалось - и Тины).

Клетки, с которыми мы работали, отказывали нам в самом простом - они не хотели так жить. Кто-то из нас им не нравился. Они умирали сотнями тысяч, целыми толпами, популяциями, молча, без нытья и ропота, ухмыляясь и с улыбкой на лице. Мы не понимали: в чем дело? Я тоже делал вид, что не понимал, но теперь-то я точно знал: только Юра вытащит нас из этой бездны непонимания.

- Надо Юрку искать, - сказал я.

- Пожалуй...

- Завтра же вылетаю.

Жора посмотрел на меня с недоумением.

- Ты что же сам будешь это делать?

- Я считаю, - сказал я, - что надежнее и быстрее, чем я, никто этого не сделает.

Жора подумал секунду и кивнул.

- Пожалуй...

Улыбнувшись, добавил:

- Там и Тинку найдешь...

- Да иди ты... Не каркай. А то как найду!.. Ты же знаешь: мысль материальна!

- Знаю, знаю: если соловью долго вдалбливать, что он петух, он - закукарекает.

Апрель, как сказано, был уже на исходе, приближалась Пасха. Тина становилась для нас притчей во языцех.

- Я - с тобой? - спросила Юля.

Я ничего не ответил, точно зная, что на поиски Юры отправлюсь один. Юлей я не мог рисковать.

 

Глава 11

Я в тысячный раз продумывал свой маршрут. С непреодолимой настойчивостью маньяка я бросился на поиски Юры. Как хорошая гончая взял я след, применяя всевозможные правила и приемы индукции и дедукции, прогнозирования и эмпатии... К тому времени у меня уже сложился план поиска Юры, и мне хотелось обсудить его с Жорой. Но в те дни, когда мы терпели поражение за поражением, приближаться к Жоре с разговорами о работе, о Юре было бесполезно. Хотя он вел себя так, словно ничего непредвиденного не произошло. Собственно говоря, ничего и не произошло, но каждый из нас понимал, что мы топчемся на месте, а время идет, драгоценное время, которого потом нам так будет недоставать. Вечность - это идея, маяк в плаванье по жизни, маяк, но и мираж. Мы, я в этом был твердо уверен, ее познаем и победим, но жизнь каждого из нас складывается из мгновений, которые не остановишь, как секундомер нажатием кнопки и не заставишь ждать сколько потребуется, как коня в узде. Тут наша воля бессильна. И что печальнее всего - чем больше ты об этом думаешь, тем хуже у тебя идут дела. Всякие недовольства собой убивают веру в успех, а пока ты недоволен собой, жизнь уходит.

В сотый раз задавал себе я один и тот же вопрос: где искать этого Юру? Я был недоволен тем, что не находил ответа, а тыкаться вслепую уже не мог себе позволить. Я понимал, что на поиски могут уйти годы, а трата впустую даже одного дня, даже часа! была для меня, для всех нас удручающим свидетельством непреодолимого препятствия на пути к великой и долгожданной цели. Иногда меня убивала гордыня: я - нобелевский лауреат! занимаюсь тем, что вынужден как последняя ищейка вынюхивать и искать следы какого-то средней руки микроскописта и электронщика, который сегодня, вполне может быть, прекрасно зарабатывает себе на жизнь торговлей рыбы, продажей подержанных авто, а то и подделкой икон. А что если он играет в каком-нибудь кабаке на своей драной скрипке?! Он всегда славился своим филигранным ремеслом. Ему не было равных в выдумках на всякое лубочное искусство. Он мог стать даже ювелиром. Или заняться изготовлением дамских шляпок. Но он никогда бы не стал пекарем самого высокого разряда. Или слесарем, токарем, машинистом. Масоном - да, но не каменщиком. Он не мог бы организовать новую партию. Религию - да. Вот какими рассуждениями были пересыпаны мои мысли, вот каким дерьмом была забита моя голова. От этого нельзя было отмахнуться. Но у меня не было и никаких надежд на успех, если бы мы попытались без Юры тупо долбить вилкой броню наших неудач. Никакой таран, теперь-то я это знал, никакие залпы никаких артиллерий не способны были проломить и разнести в щепки врата ада нашего бессилия и убогих потуг. Оставалось одно - искать. Значит, снова терять! Значит, жить опять в злости и, что невыносимее всего, - непременно стареть. Стареешь ведь с каждой новой минутой. Значит, умирать? Не давая вечности ничего взамен. Вот что страшно! Оставалось одно - искать. Как?! Мой рот раздирался в крике вопросом: ка-а-ак?! Искать иглу в стоге сена - дело не только не благодарное, но непристойное. В наше-то время, в наш век постижений глубочайших тайн и высочайших технологий! Да я запросто разыщу вам и Юру, и Юлю, и Стаса, и Ваську, и Шута, и Ушкова, и Тамару, и Нату, и Таню...

- И Тину? - спрашивает Лена.

- Да кого захотите!.. И Тину, и Тину...

Нашли ищейку!

 

Глава 12

Почему же все-таки я сам должен был искать этого Юру? Да потому, что кроме меня он никому в мире не нужен. Это правда. И кроме меня никто его не найдет. Вот и выходит, что кроме меня некому. Я сам ответил на свой вопрос и этим ответом похоронил в себе свою надутую гордыню. Благо у меня есть возможность бывать всюду, где я захочу. У нас, нобелевских лауреатов, существует такой неписанный и негласный закон - нам все дозволено.

Для разработки поисковой системы мы купили себе выдающихся разработчиков электронных систем поиска. Спасибо Сергею и Ларри, они здорово нам помогли.

- Сергею?

- С ним мы работали еще в Москве. Потом в Стэнфордском университете в Калифорнии. Брин Сережа и Ларри Пейдж - основатели поисковой системы «Google».

- Ах, это та единица со ста нулями? Математичекий «гугол». Сегодня они очень популярны.

В Москве с Мишей Брином, отцом Сергея, мы творили чудеса. Сейчас он профессор математики в университете штата Мэриленд.

- Я где-то читала, что они...

- Да, в прошлом году они названы газетой Financial Times «людьми года». А Сергей уже миллиардер!

Только с ними можно было начинать строительство Пирамиды. А на Юру мы вышли в два счета. В систему были всунуты, вбиты, просто вколочены все, все исходные данные для получения всего одного ответа на наш вопрос: где он? Теперь на поверхности планеты Земля каждый камень, каждая травинка и капля росы, и песчинка занимались этим поиском. Поисковые программы были наполнены ключевыми словами, такими как: Юра, мужчина, врач, богатство, киллер, нежность, сирень, пиво «Жигулевское», жизнь, смерть, смерть мгновенная, Кастанеда, знаменитость, генотип, щедрость, девственный, велосипед, книжник, импрессионизм и трансцендентальный, редкий, интеллект, генофонд и фенотип, эгоцентрик, свет, Евангелие, смелость, наркотик, тихоня, трон, национальная идея, юмор, Фукидид и Спиноза, пирамиды и Вавилон, помпезный, tight junction, такт, апельсиновый, диоксин, Папа Римский и Шварценеггер, шахматы, боль в спине, близорукость, сигареты «Кэмел», кожа, баян, ствол, баня, цзу-сань-ли, атолл, Геродот, анекдот, окуляр, кажется, Коэльо, валидол и элеутерококк, Зина, Жора, Алиса и даже динатриеваясольэтилендиаминтетраацетата. Что-то, конечно, еще, еще какие-то ключевые слова и фразы, скажем, «Волга» и Париж, и другие характеристики, которых сейчас я уже и не помню. Я позвонил Ане и спросил, чем ей запомнился Юра.

- Сноб, - сказала она одно только слово.

- Но он же...

- Ты ради этого позвонил?

- Понимаешь, мы без него...

- Сноб, самоед, садюга, - добавила Аня, - больше на букву «с» ничего в голову не приходит. Разве что вот еще...

Она помолчала, затем:

- Нет, пожалуй, все. Как наши дела?

- Сволочь?- спросил я.

- Нет, ну нет... Юра никогда не был сволочью.

- Слушай, мы тут такое придумали!..

- Да, тут, пожалуй, небольшая поправка: сентиментальный садист, этакий альтруистический эгоист. Альтруистический эгоизм Ганса Селье - это его конек.

- Ань, назови еще пару букв. Скажем, «ж» или «з»...

- «Ж» и «з» - пожалуйста: скреж-ж-жет з-з-зубов. Он из тех, кто до скрежета зубов будет...

- Это ясно, а еще?

- И - тихоня. Да. Рвал цветы и плакал. Тихо-тихо...

- Слушай, мы тут создали виртуальную Юркину модель! И теперь, представляешь, мы теперь...

- Посмотри в окно, там апрель. Рест, ты теряешь не только время, ты - теряешь меня.

Это был первый упрек, который я услышал от Ани. Потом были, конечно, еще...

«Ты - теряешь меня». Я так не думал. Я искал и искал новые штрихи к портрету Юры и находил, на мой взгляд, новые яркие особенности в его физиологии, психике, образе жизни. Чего я только не предлагал! Информация о возможном участии Юры в решении мировых проблем была считана со страниц газет и журналов, с телеэкранов и просто со слухов пассажиров метро, парикмахеров, продавцов, портье и гарсонов, стюардов и проводниц. Работали тысячи людей, перевернули тонны характеристик и признаков. В конечном счете, программа всосала в себя множество мегабайт информации и создала блистательный образ этакого супермена, близкого по духу, повадкам и образу мыслей к искомому нами Юрику. Над нею корпел дружный коллектив, собранный из многих стран и профессий. Прошло лето. Пришло время распечаток. Три дня и три ночи шелестели винчестеры сотен тысяч компьютеров, чтобы в конце концов на экране появился вердикт: «Машина допустила ошибку...».

- А ты что молчишь? - спросил я Юлю.

- Мне кажется, - сказала она, - что Юра - твой любовник.

- Кто?! Юрка?! С чего ты взяла?

Почему Юля ни словом не обмолвилась о Тине?

 

Глава 13

Мы еще долго бились над нашим детищем, и в конце концов создали

электронную модель человека, этакий виртуальный клон, тютелька в тютельку напоминающего Юру. С ним не только можно было беседовать на известные темы, играть в шахматы или в преферанс, с ним можно было пить его любимое «Жигулевское» пиво, кататься на водных лыжах где-нибудь на лазурном побережье, с ним можно было даже отправиться чартерным рейсом на Луну в поисках признаков лунной жизни или в глубь земли к тамошним обитателям, которые по представлениям некоторых ученых спрятались там от современной разрушительной урбанистической цивилизации.

- Слушай, - спрашивает Лена, - эта ваша «Шныра» - это...

- Точно, - говорю я, - это та самая компьютерная система паучков, способных шнырить по всем мирским сусекам и находить всё, что захочешь... Veb bot! Беспроигрышный вариант! Я же рассказывал, помнишь?..

- Кажется...

- Большое удовольствие мне доставляло охотиться вместе с ним на знаменитых людей современности, скажем, на представителей клана Рокфеллера или на кого-нибудь из Онасисов, Била Гейтса и даже на Горбачева. Но наибольшее наслаждение я испытывал от нашего повседневного диалога.

- Как ты себя чувствуешь после вчерашнего?

Сегодня это был мой первый вопрос, заданный виртуальному Юре. Вчера мы играли с ним теннис, и наутро я едва передвигал ноги. Я выиграл два последних сета, но мне это стоило усилий.

- Не выспался, - позевывая, лениво произнес он, - а что?

Такая игра в жмурки длилась уже несколько дней. Я не торопил его и он не торопился. Мы разработали для него специальный тест-опросник, чтобы в конце концов услышать главный ответ: «Я в Париже». Или в Гонолулу, или в Гватемале. И не только, где он сейчас, но и зачем.

- Спроси у него про баян, - то и дело подшучивал Жора. Но дальше шутки дело не шло, каждый из нас понимал, насколько важно было добиться от Юры признания.

- Ты давно не заглядывал в объектив микроскопа.

- Это правда, годков эдак, дай Бог памяти, пять или семь... Знаешь больше! Лет десять прошло. А зачем? Это мне уже неинтересно.

- А что интересно?

- Шахматы...

- Ты любишь побеждать?

- Люблю солнце!..

Важно было не спугнуть Юру. Поэтому задаваемые вопросы вертелись вокруг да около нашей главной цели. Вскоре, как мы и предполагали, стало ясно, что наш электронный герой не какой-то виртуальный гомункулюс, созданный воображением коллективного разума, не какой-то Шариков или Гренуй, или Гаргантюа с Дон-Кихотом. Юра был самым настоящим, из плоти и крови, с хорошим мозгом и отличной печенкой, со своими мыслями, идеалами и целями, со своими иногда шокирующими страстями и глубокими нежными молитвами и раскаяниями. Ничто человеческое ему было не чуждо. И мы навалились на него с вопросами, как снежная лавина на одинокую сосенку. Мы наехали на него, как каток на пригретого солнцем кота.

- У тебя синяк под глазом.

- Было дело. Хочешь ударить?

- Я? Зачем тебя бить?

- Ты же хочешь, я вижу, у тебя чешутся руки...

- Но зачем же, зачем?

- Просто. Ты бей, я увернусь.

- Идем лучше на охоту.

- Я этого не люблю. Приелось...

- А в тир, выиграем приз.

- Нет, скучно.

Мы интересовались его семьей, женой, дочкой. Он морщился и только тер небритый подбородок большим и указательным пальцами. И молчал. Его уши были забиты нашими вопросами, и когда мы его чересчур донимали, он перекрывал краник нашего словесного потока и разговаривал сам с собой. Со стороны это выглядело забавно. Иногда он был похож на психа, а наш разговор все чаще напоминал допрос.

- Ты врач?

- В общем, да, санитар.

Мы устроили ему настоящий допрос. Он относился к этому просто, как к чему-то само собой разумеющемуся. Для него это была не более чем игра. И так изо дня в день. Все ответы мы записывали на диктофон и затем подвергали тщательному анализу.

- Что ты делал в Палестине?

- Я люблю охоту на курдля.

- А в Иерусалиме?

- Белый город мира...

- Город мира полон добрых людей.

- Я не боюсь добрых людей...

- Скажи, ты мстителен?

- Месть не имеет срока давности.

Нам было не до смеха. По мнению наших психологов мы разработали уникальный тест-вопросник, позволяющий выяснить не только род занятий испытуемого, но и место его нахождения с точностью до квадратного метра на нашей планете и даже на Луне.

- Ты используешь в своей практике гомеопатические препараты?

- Клин клином, - тотчас отвечал Юра, - подобное подобным. Что-то в этом есть. Но понимание этого процесса со времен Ганнемана так и не продвинулось ни на шаг вперед. Нет теории, нет и успехов. Практика без теории мертва. Никаких выдающихся результатов. Молекула яда в ведре воды так же безобидна и бездейственна, как глас вопиющего в пустыне.

Эти его философствования по разным поводам не приносили нам утешения, мы бились как рыбы об лед, наши психологи сходили с ума, компьютеры дымились, в бой каждый час бросались новые силы.

- Ну, а меня ты хоть помнишь? - спросила Юля.

- Я ведь тебя совсем не знаю, - сказал Юра, - но ты мне нравишься.

- Чем же?

- Ты - свет...

Юлины щеки взялись пурпуром, и она больше не спрашивала.

Целые полки слов и фраз теснились тугими стройными рядами, тесты сыпались, как пшено из мешка. Если Юре не хватало уверенности для ответов на наши вопросы, мы тут же подбрасывали ему новые и новые. И слова, и отдельные буквы. На всех языках и наречиях мира, со всеми значениями и намеками.

- А как это звучит по-японски?

- По-японски это не звучит.

В ход шли не только латынь и кириллица, иероглифы и эсперанто, не только числа и знаки, но даже отдельные звуки такие, как, например, плач сыча или шепот звезд. Да! На! На, бери, пользуйся! Ешь весь этот винегрет всех известных и неизвестных земных и космических цивилизаций! Жри! Только будь хоть капельку правдив и честен, верен и смел, и добр, и суров, только скажи нам - где? В каком месте нам искать тебя, Юрочка, Юрик, Юрок?..

- Слушайте, надоели...

 

Глава 14

Надо сказать, что создание его виртуального образа и поисково-тестовой системы «Шныра» представляло огромный научно-практический интерес. Для этого были применены самые современные технологии. Тысячи шпионов рыскали по всему свету, собирая необходимые сведения и последние разработки ученых в самых разных областях науки и техники. Мы не жадничали и платили хорошие деньги за секретные «know how», которые тут же вплетали в электронную сеть системы. Машина научилась самостоятельно вынюхивать и просеивать через свои интеллектуальные сита сотни тысяч мегабайт информации, чтобы иногда радовать или разочаровывать нас каким-нибудь ничего не значащим сообщением. Чаще всего она отказывалась вести с нами диалог, высвечивая ставшую ненавистной для нас короткую фразу: «I understand you». Жора, не стесняясь, матерился по-русски, а вскоре и наши дамы стали произносить эти ужасные слова. Были привлечены и астрологи, и колдуны, и ведьмы, мы получали сведения о жизни земной коры, о перелетах птиц, о возможных землетрясениях и движении ледников, о смерчах, наводнениях, цунами, о ходе выборов в африканских странах, об удачном разделении сиамских близнецов и победителях в перекатывании апельсинов носом. Затмение солнца, движение комет, прыжки в высоту, кубок Стенли, покорение Джомолунгмы и Килиманджаро...

В наших руках земля шевелилась и ежилась, и напоминала картошку в руках неумелой хозяйки, сдирающей с нее кожуру. Но мы не отступали, открывая все новые и новые, подчас потрясающие наше воображение сведения. Как, например, засыпает звезда или счастлив ли ген вируса гриппа, или как пахнут ноги у Бритни Спирс? Мы даже знали, как совокупность мыслей огромных масс людей влияет на скорость обращения земли. Мы не знали одного - где искать Юру? Вит возмущался, кричал:

- Я тра-ачу на вас огромные де-еньги! Мы давно бы...

Прошло еще несколько недель, а мы не знали, куда нам направить свои стопы, чтобы встретиться с настоящим Юрием Черненко.

- Ну, знаешь, - как-то под утро произнес Жора, - с меня хватит.

- Я завтра вылетаю, - пообещал я.

- Давно пора! Не забудь пирамидку!..

Я и без его напоминания взял бы в Иерусалим пирамидку, специально по нашему заказу изготовленную из сплава алюминия, серебра и золота для транспортировки Благодатного Огня из Храма Господня. А как же! Я ведь понимал, что без Этого Огня нашей Пирамиде не выжить.

- Я хочу с тобой, - сказала Юля.

- Ты же знаешь, что это невозможно.

Наступил апрель.

 

Глава 15

Звонила Аня: «Ты нашел Юру? Запиши телефон, месяц тому назад он был в Гонконге». Зачем ему понадобился Гонконг? - спрашивал я себя. Но сперва мне нужно было ответить себе вот на какие вопросы: киллер ли он? У меня до сих пор не было уверенности в том, что однажды пришло мне в голову: Юра не остановится ни перед чем. Но все мои предположения рассыпались в пух и прах, когда я пытался анализировать все его возможные поступки... И еще один вопрос не давал мне покоя: каков алгоритм поиска?

Машина предложила на выбор три варианта: киллер, ученый и пчеловод. И пчеловод! Это была, конечно, издевка.

Конечно ученый, какой еще пчеловод?! Киллер? Киллер вряд ли. А пчеловод? С какой стати вдруг пчеловод? Но и не киллер - ученый, конечно ученый!..

Вот и попробуй тут сделать выбор. Как старатель в поисках золотой пылинки пропускает сквозь сито горы песка, так и мы просеивали через мозг нашей «Шныры» мегабайты информации в поисках следов Юры. Мы продолжали ее пытать. Однажды вечером я не выдержал и спросил его в лоб:

- Ты же киллер, скажи?

- С чего ты взял?

- Но ты же видишь, что...

- Не слепой...

Виртуальный сноб только улыбнулся. Я видел его на огромном экране совсем голого, но уверенного в себе, улыбающегося своей снисходительной улыбкой, в роговых очках на носу, с волосатой широкой грудью, Юру, созданного воображением компьютера, абсолютно обнаженного, во весь рост, словно живого, находящегося здесь, совсем рядом, пьющим пиво или грызущим орешки, Юру, к которому можно прикоснуться рукой...

«С чего ты взял?» - это был единственный вопрос, с которым он обращался ко мне.

- Тебя просто купили!

- Да. И в этом нет ничего предосудительного. Весь мир - рынок, большая толкучка...

- Спроси меня о чем-нибудь, - попросил я.

Он только хмыкнул и приложился к баночке с пивом. Чаще всего он отвечал односложно, но иногда разражался тирадами.

Похоже, что игра в вопросы и ответы ему нравилась. Тогда мы устроили ему настоящую пытку.

- Ты всегда был трусом.

- Прекрати пороть чушь. И с чего ты взял?

- Ты никогда не сможешь убить человека!

- Прекрати орать!

- У тебя же кишка тонка!

- Я тебя понимаю.

- Мне просто жаль тебя, такого, знаешь...

- Я тебя понимаю.

В то время я не понимал, что это его «Я тебя понимаю» было ключевой фразой к разгадке тайны его Эго. Мы были поражены, как много значили для нас потом эти три слова. Он на самом деле понимал, чего мы от него добивались - понимания. Это открытие развязало нам руки. Мы прикидывались простачками, нарочито приветливыми или злыми, чтобы раскачать его электронную психику и найти в ней зацепку для ниточки, которая выведет нас из лабиринта бессмысленных поисков. А его сознание уже давно было готово стать нашим помощником и гидом. Как только стало ясно, что он раскусил нас и ему просто нравится водить нас за нос, мы тут же оставили его в покое. И он скис. Но нам было наплевать на его кислую физиономию, поскольку мы ждали результата от нашей аналитической группы, занимавшейся созданием алгоритма поиска горячих точек планеты на основе их выявления по политическим, экономическим, социальным и другого рода конфликтам. Борьба за власть или, скажем, дележ наследства, или неуплата долга за продажу огромной партии оружия, стоимостью в сотни миллионов долларов, все это было объектом пристального внимания высококвалифицированных специалистов, втыкающих красные флажки-маркеры в карту мира. Нашим глазам каждый день открывалась такая картина, которую невозможно было себе представить, обладая даже самым фантастическим воображением. Мир кишел конфликтами, карта пылала красными отметинами. Каждый час, каждую минуту лилась кровь человечества...

Дележ, насилие, месть, подлог, вымогательство... Человечество не придумало еще огромного множества слов, чтобы выразить во всем великолепии свои черные намерения и поступки. Нелегко нам было найти точку опоры в этом потоке горя и слез. Больше всего поражали размеры этого горя. Стали раздаваться скептические высказывания, мол, нам никогда не удастся выбраться на берег, и все мы захлебнемся этой болотной жижей. Но я помнил хрупкие лягушачьи лапки, мертвой предсмертной хваткой вцепившиеся в горло спесивой цапли, наполовину уже заглотившей беспомощного лягушонка («Никогда не сдавайся!») и не переставал верить в удачу. Даже Жора, всегда с удивительным спокойствием и на первый взгляд с полным безразличием относящийся к происходящему, как-то произнес:

- Приплыли.

Но самым удивительным было то, с каким фантастическим напором и отчаянной жаждой победы безостановочно и целыми сутками строчили по клавиатуре нежные и сильные пальчики Эли. От этого рябило в глазах. Метью вскакивал и метался по офису, как угорелый, Джина просто спала, уронив голову на предплечья, сигарета за сигаретой курил Бен. Взгляды всех, у кого глаза еще могли видеть, были прикованы к мерцающему экрану.

Теперь задача была простой: наш виртуальный Юрик, оснащенный сведениями о возможном конфликте, должен был называть место, где предполагалось убийство. Мы спрашивали, он отвечал. Мы сверяли. Мы уточняли и снова спрашивали, он отвечал, мы сверяли и снова уточняли и снова спрашивали, и ждали ответа... Все это сперва было очень похоже на милую детскую забаву, а затем напоминало дешевый детективный сюжет. Из всего этого вороха событий необходимо было выбрать одно-единственное, именно то, что наиболее пришлось бы Юре по вкусу. Какое?! Мне казалось, я знаю все его вкусы и душевные переживания, но кто знает, как они могли измениться за это время? Я терялся в догадках. А между тем кончался октябрь.

- Да, - вспомнил я, - мы с ним взяли банк! Заведите и это в программу поиска.

Жора подозрительно посмотрел на меня и пожал плечами.

- А это зачем? Мы испортим все дело.

- Заведите, это важный момент, - настоял я и рассказал некоторые подробности - виртуальный сюжет о подкопе.

- Бандюги, - только это и произнес Жора, и велел Питу ввести эту информацию в программу машины.

Никакой банк, как ты помнишь, мы не брали, просто купили директора...

- Я помню.

- Но подробности эти были тоже важны. Каких только предположений у нас не было! Скажем, он всегда хотел быть богатым и знаменитым. Но это никак не клеилось с киллерством. Киллеру не нужно быть знаменитым. И машина давала сбой. Смешно вспоминать об этом, но это был ад. Я не шучу. Если бы мне завтра сказали, что все это нужно начать сначала, я бы застрелился.

- Слушай, - сказал Жора, - на, застрели меня.

И вручил мне новенький пистолет.

 

Глава 16

Мы просканировали и не раз просеяли всю имеющуюся у нас информацию. Машина в сотый раз отвечала одно и то же: «No problems: Ierusalem». Все пути, как известно, всегда вели в Рим. Вдруг - Иерусалим!

До этого, полагаясь на собственное чутье, я уже успел облететь не раз всю планету. Я всегда опаздывал. То на час, то на два. К моему прибытию на место убийства уже совершались, и мне ничего не оставалось, как то там, то здесь выслушивать восхищенные вопли журналистов или различного ранга чиновников, в том числе и полиции, и наших сотрудников, рассаженных в разных странах и на всех континентах, выслушивать охи и ахи о том, каким таким чудным способом эти убийства совершались.

- Ни выстрела, ни крика, ни кровинки, представляешь! Не за что зацепиться!

У всех очевидцев горели глаза.

- Я был свидетелем, как этот нефтяной король без единого звука замер в кресле с открытыми, вылупленными от удивления глазами. Он застыл как восковая фигура. Умер на полуслове. При бликах вспышек, в сиянии собственной славы. Минуту тому назад он, веселый и шумный, подписал контракт на баснословную сумму и вот громогласно сник. Это был шок! Рука так и осталась лежать на папке с бумагами.

Это было великолепно!

Никаких следов, конечно же, никто не находил. И мне оставалось только разделять эти восхитительные возгласы. Но ведь не за ними я гонялся по планете. Было ясно, что Юра меня опережал. В том, что это был именно он, у меня уже не было сомнений. Я не знал, чем объяснить такую уверенность, но все мои наблюдения и догадки свидетельствовали об одном - это он. Интуиция - это такая удивительная штуковина, которая, как вера в Бога, без всяких доказательств, так сказать, априори убеждает тебя в твоей правоте. И если из тысячи раз она однажды тебя и подводит, ты стараешься выбросить этот факт из памяти, оправдывая интуицию собственной нерасторопностью. И по-прежнему неукоснительно веришь ей, действуя не на страх и риск, а по ее указке.

В Иерусалиме я бывал не раз и неплохо знал этот город. Кто хоть раз посещал это славное святое место, на всю жизнь запомнит, что из десяти существующих в мире мер красоты, девять находятся в Иерусалиме. Это - правда. Невозможно этого не признавать, сознавая, что красота воплощена здесь не только в Стене плача, но и в небе, в пустыне, в запахах Гефсимании... Красота в тысячах лет истории этой земли, давшей миру Иисуса Христа и веру в Закон. Любые другие красоты меркнут перед красотой Человека, подарившего человечеству Путь к спасению. «Я есмь путь...». От такой красоты слепнешь.

Итак, я летел в Тель-Авив. Чтобы разогнать дорожную скуку, я закрыл глаза и все это время думал об Ане.

Мысль о Тине не могла прийти даже в голову!

Раза три звонила Юля: как ты?

- Прекрасно!

А что я мог ей ответить?

 

Глава 17

Итак, я прилетел в Тель-Авив ...

Со мной такое часто случается - идешь, думая о чем-то своем, совершенно не давая себе отчета в том, что упал на хвост кому-нибудь из впереди идущих, просто следуешь за ним, как слепой за поводырем, всем своим нутром чуя, что сейчас абсолютно во всем можешь на него положиться, слепо следуешь, мысленно занимаясь неотложными и важными делами. Потом, когда решение вдруг приходит и задачка, оказывается, давно решена, вдруг осознаешь, что первым помощником в ее решении были чьи-то ноги в линялых джинсах и в истоптанных кроссовках или просто в туфельках, голые ножки, белые как молоко или как бивни молодого слоненка, точно белый мрамор, стройные, сильные, смелые, цокающие по брусчатке своими алмазными каблучками. Но решение приходит внезапно, как излом грозной молнии, и ты принимаешь его как единственно верное, и теперь точно знаешь, что обязан этим решением этим смелым ногам, и прислушиваешься к стуку, который создавал ритм твоим мыслям, упорядочивал и выстраивал их в ровнехонькую шеренгу, чтобы они мягче шевелились в мозгу, и теперь открываешь глаза, расшориваешь их и прозреваешь, вдруг понимая: стук пропал. Тишина. Слушаешь глазами, шаришь взглядом по спинам, по задницам, по штанинам и по голым щиколоткам - пустота. Ты бросаешься за ними в погоню, но напрасно. Их и след простыл. Но кому-то надо ведь крикнуть свое «спасибо!». Некому! И рассыпаешься в благодарностях Богу.

(Так я бросился, помню, и за Тиной. И рассыпался в благодарностях...).

Я привык верить первому впечатлению, первой мысли, и на этот раз не отказывался от нее: он! Не могу объяснить всех своих «за» и «против», но решение пойти за ним и проверить удачу пришло молниеносно. У меня, впрочем, и выбора не было. В случае острой необходимости, в каких-то непредвиденных ситуациях - нет другого выхода! - в себе многое можно изменить, внешний вид, ширину плеч и цвет глаз, основные привычки, образ мыслей и самой жизни. Трудно удлинить или укоротить ноги, изменить походку. Перепрыгивать небольшую лужицу ты всегда будешь так, как ты это делал в детстве. И в юности. Так ты это будешь делать и в сорок, и в семьдесят. Если сможешь перепрыгнуть. Он! Я все больше убеждался в этом, следя за каждым его шагом. Он слегка загребал правой, словно старался поточнее отдать пас налево. Я это помнил и теперь видел собственными глазами. Тот, за кем я увязался в тот вечер, был моего роста, но казался немного ниже, он был шире в плечах и плотнее телом. Во всяком случае, впечатление было такое. Вероятно, его создавала короткая светлая желтая куртка и туго нанизанные на ноги синие джинсы так, что ягодицам в них было тесно. Я отмечал это мельком, вскользь, поскольку мысли мои были в Париже. В левой руке у него был черный кейс. Я хотел позвонить Ане по прибытию в Иерусалим, но что-то мне помешало, и теперь шарил по карманам в поисках телефона. Куда же он подевался? И упал глазами на эти ягодицы и на эти линялые джинсы. Я не знаю, куда шел, но мне было удобно и комфортно следовать за ним. Это было как в сомнамбуле. О Юре не мелькнуло ни одной мысли. Он вдруг остановился и я тоже стал. Мы стояли в двух шагах друг от друга невдалеке от Сионских ворот, я нашел телефон в боковом правом кармане и набрал номер.

- Ань, привет...

Говорил я по-русски.

- ... и тут же тебе перезвоню, - сказал я, - а хочешь - приеду.

Джинсы слушали.

- Не трать себя так бесшабашно, - сказала Аня.

Мелькнула мысль о том, что неплохо было бы на самом деле слетать за Аней и привезти ее самому. Это был бы поступок мужчины. Этой мысли было достаточно, чтобы потерять джинсы из виду.

Я сунул трубку в карман и тотчас бросился на поиски синих штанин. Что если это он? Меня снова пронзила молния! Они пропали, и я почувствовал какую-то досаду и даже растерянность: ах, как жаль! С ними я испытывал абсолютный комфорт. Уцепившись за них, как за посох поводыря, я шел к намеченной цели и вдруг... До сих пор не могу объяснить себе своей уверенности: я ни на секунду не сомневался в том, что передо мной был наш Юра. Я бросился к автостоянке на площади Тиферет Иерушалаим в надежде не упустить его, если он вдруг, почуяв слежку, надумает удрать от меня на машине. Здесь все тихо и мирно, никто не спешит, только что припарковался серенький микроавтобус, а вон из того ряда выруливает красный пикапчик, усатый водитель которого, улыбнувшись, приветливо покачал мне ладошкой. Привет-привет!.. В Еврейском квартале, я не раз здесь бывал, мне легко предугадать, где и как можно здесь затеряться. У «Четырех синагог» небольшая группа туристов. Двое в джинсах, но это не те, кто мне нужен. Справа, вдоль крепостной стены, расположен Археологический парк. Здесь территория раскопок - остатки стен Старого города, покрытый зеленью склон Храмовой горы, четыре белых, словно ножом срезанных наполовину колонны... Здесь негде спрятаться. Можно, конечно присесть за куском стены или улечься рядышком... Еще крестоносцы возводили тут эти стены, а те вот руины башни помнят самих мамелюков. Я стою и любуюсь этими древними, высвеченными солнцем, останками чуждой мне цивилизации. В них - ни шевеления. Сегодня Еврейский квартал - это настоящий лабиринт древних улочек и переулков, где полно всяких кафешек и магазинчиков, синагог и йешив. Спрятаться от преследования здесь не составляет труда. Куда же он мог подеваться? Мне всегда не очень везло с преследованиями, вот и сейчас я не совсем уверен, что из этой затеи выйдет что-нибудь стоящее. К тому же и ноги уже дают о себе знать. Ах, опять эти новые туфли! Сколько раз давал себе слово не надевать в дорогу ничего нового. От бетонного основания все еще так и недостроенного амфитеатра я спускаюсь к раскопкам церкви «Нея», византийский период, правление Юстиниана. И здесь его нет. Здесь только огромной толщины, метров семь-восемь навскидку, широченная стена, до сих пор покоящаяся на скальном основании. Может быть, он спрятался вон в той, выдолбленной в стене круглой выемке? Мне эта мысль показалась даже смешной. Вот бы я застал его здесь, сидящего на корточках и прижимающегося лицом к прохладному камню из VI века. Мы бы, мне кажется, просто рассмеялись. Примыкающая к церковной площади территория вся усеяна новостройками. Здесь, как и в каждом древнем городе, каждый дюйм территории на вес золота. Здесь же, в этом районе, раскопано несколько подземных сводчатых помещений, огромные залы. Может быть, там спрятался мой беглец? Нет, не думаю. Быстрым шагом иду до конца площади и поворачиваю налево, затем вниз по улице Батей Махасе. Если пробежаться по ней, то через пару минут я буду у Стены плача. Иду быстро, но не бегу. Просто каждому видно, что я спешу. Мне кажется, что я пока еще не прихрамываю от потертостей туфельным задником левой пятки. Вот и знакомое трехэтажное здание из розового камня, «Метивта йешива». Теперь по деревянному лестничному настилу к вновь отстроенным и отреставрированным синагогам, воздвигнутыми впервые сефардскими евреями в ХVI веке. Здесь сердце еврейской общины. Когда римляне взяли Иерусалим в осаду, как раз именно здесь великий рабби Иоханан бен Заккай, признанный знаток Талмуда, молился в последний раз перед тем, как оставить город. Эти синагоги помнят времена, когда здесь на протяжении веков посвящался в сан главный раввин сефардов, носивший титул «Первый в Сионе». Я поражаюсь самому себе: все эти подробности всплывают вдруг в памяти, сам не знаю откуда. Пройдя быстрым шагом по всем четырем синагогам, обычные небольшие молельни, и не обнаружив нигде синие джинсы, я поднялся наверх и поспешил по улице Мишмарот а'Шхуна к самым знаменитым синагогам города. Может, я здесь настигну его? Я не мог объяснить себе, зачем преследовал эти синие джинсы. Что если это какой-то турист, каких сотни тысяч бродит по этим улицам? Я задавал себе вопросы один за другим и, не находя ответов, стремительно продвигался вперед и вперед по известному мне маршруту. Не так давно мы с Жорой проходили по этим улочкам, забираясь в развалины, высматривая и даже вынюхивая все то, что осталось от истинной земли обетованной, готовой вот-вот пропасть под напором времени навсегда. Да, здесь даже камни пахнут величием, Их Величество Камни... Вот и эта прекрасная арка над синагогой «Хурва». Хурва - значит руина. Синагога реконструирована, и эта руина, кажется, готова взмыть в небо взмахами своего одинокого арки-крыла Счастливого полета! Через площадь спешу на улицу Тиферет Исраэль, здесь сувенирный магазинчик, где Жора выторговал себе почти за бесценок четки, по рассказам щуплого продавца-еврейчика, из того самого ливанского кедра, каким была облицована купальня Пилата. Теперь вдоль стены по каменной лестнице к развалинам фасада с арками синагоги Нисана Бека. Пройдя сквозь арку, я мог бы выйти к «Археологическому парку», снова к древним развалинам, «арке Робинзона» (Жора удивлялся: откуда здесь взяться Робинзону?) или «Робинсона», к базилике самого Ирода, к «арке Вильсона», соединяющей Храм с Верхним городом... Я просто окинул взглядом все эти желто-белые древности, быстрым взглядом: не засинеют ли где знакомые джинсы? (Пришло вдруг в голову: а Тина тоже носит синие джинсы? Или белые? Рваные? На коленях, на бёдрах?.. Тина - как капля! Иногда она приходит на ум... Как капля - кап... Кап... Как китайская пытка! Тина камень долбит, камень моего мозга!.. Придёт же в голову!).

- Чтобы раздолбить твой камень, - говорит Лена, - нужна увесистая кувалда.

- Твоя Тина - не хуже, - говорю я.

- Моя! Как же, как же!.. Ты капаешь ею как искусный инквизитор! Так точно, тонко и исподтишка - залюбуешься! Изысканнейший садизм!..

- Лен, ты меня в чём обвиняешь?

- Да ладно... Живи... Но я бы давно уже выбросила твою книжку.

- Какую книжку?

- Ты же напишешь?!

- Тебе надо - ты и пиши!

Лена смотрит на меня как на чужого.

- Итак я, - продолжаю я, - чтобы разрядить обстановку...

Мне припомнилось, с какой страстью Жора допытывался у какого-то седобородого священнослужителя с Талмудом в руке, что написано по-древнееврейски на одном из камней под аркой Робинсона. Еврей долго смотрел на Жору, затем что-то произнес на родном языке. Мы ничего с Жорой не поняли: Жора замотал головой и развел руками, мол, мы на вашем языке ни гу-гу. Старик улыбнулся, положил свой Талмуд и взял Библию, и открыл «Книгу пророка Исайи», вот, мол, читай. По-английски. Жора так и прочел: «И увидите это, и возрадуется сердце ваше, и кости ваши расцветут, как молодая зелень». Мы были в восторге от прочитанного. Жора даже полез обниматься со старикашкой.

- Ну, ты догнал его задницу, настиг? - спрашивает Лена.

- Слушай же, слушай...

 

Глава 18

На широкой каменной лестнице, ведущей на Храмовую гору, продолжаю я, сидят какие-то туристы, видимо, отдыхая. Щурясь и прикрывая глаза от слепящего солнца, всматриваюсь в каждого из них - нет. Среди них нет того, кто мне нужен. А нужен мне Юра! Только Юра - никаких Тин!

- Я буду считать! - говорит Лена.

- Что считать?

- Капли!.. Изверг!..

Она улыбается.

Все еще не давая себе отчета в том, что гоняюсь за призраком, я делаю несколько шагов вдоль Южной стены Храма, но тотчас поворачиваю назад. Если уж искать его, то у Западной Стены. И вот я уже мчусь вниз по лестнице, ведущей к Стене плача. Вот, где я его и настигну! Надеюсь, настигну! Площадь у Стены забита паломниками. В глазах рябит от пестрых одежд. То там, то тут мелькают синие джинсы, мужские и женские, там и сям, множество... Куда теперь бежать, за кем увязаться? Мне приходится смириться с тем, что быть одновременно в разных местах невозможно, и я принимаю решение просто присесть на невысокую каменную кладку рядом с какими-то китайцами или японцами и положиться на случай. Заодно и передохну, думаю я, ноги уже просто гудят. Давно бы так!.. Я прикидываю, сколько примерно человеческих ростов уместилось бы в Стене плача по высоте, если бы кому-то вдруг вздумалось встать друг другу на плечи или на головы (как же они смогли устоять?!) и дотянуться до верхней отметки. Дурацкая мысль, тем не менее, я считаю. Десять слоев кладки из каменных глыб в человеческий рост и еще штук пятнадцать (я, щурясь, считаю) слоев из камней в треть роста, что в итоге дает пятнадцать человек среднего роста... Попробуй взять штурмом такую стену! В те времена! С луком и стрелами, с лестницами и даже с катапультами. Тит взял город осадой. У Флавия описан каждый шаг покорения Иерусалима. Все было так, как и пророчил Иисус. Эти стены слышали столько криков и плача... Видели столько крови и слез... А теперь лишь жужжание кинокамер, фотовспышки... Как, как мог какой-то там Навуходоносор, хоть он и царь Вавилона, разрушить Первый Иерусалимский храм, воздвигнутый еще Соломоном?! У меня это не укладывалось в голове. Правда, Ирод выстроил вскоре. Второй храм, расширил его границы и достойно украсил. У Иосифа Флавия есть блестящее описание этого храма. Помню, что меня поразило у Флавия: огромные, тщательно пригнанные друг к другу гранитные глыбы до двадцати метров длиной. И укладывались эти глыбы на высоту до 150 метров. Кто бы мог это сделать сегодня? Все это мы видели с Жорой в последнее посещение Иерусалима. Макет, конечно же, модель Храма, выполненная в масштабе 1:50. Ее, кстати видно из окон отеля «Холиленд», где мы останавливались.

И вот что еще интересно: и этот Храм был разрушен во время Иудейской войны «девятого аба», день в день разрушения Первого Храма. Более чем полтыщи лет спустя. Сегодня от этого Храма осталась лишь часть западной стены на Храмовой горе.

- Зачем мне эти храмовые подробности? - спрашивает Лена.

- Чтобы ты представила себе...

- Я представила. Я была там на прошлой неделе.

- Почему ты молчишь?

- Сказала...

Но и эта часть, по сути величественная руина, развалина длиной более чем полтораста метров, являющаяся символом Второго Храма и национальной святыней евреев, и эта часть впечатляет и не может не восхищать. И я восхищаюсь. Сижу себе на невысоком простенке, сняв ненавистные туфли и свесив гудящие ноги, и восхищаюсь.

- Ты забыл капнуть капельку, - ёрничет Лена.

- Кап!.. На: «...в этом городе злых новостей и непуганых псов и маршруток

я живу в промежутке меж стен. Я живу между стен. В промежутке...».

- Камень держится? - спрашивает Лена.

- Долбится, - говорю я. И продолжаю:

- Конечно же, мое внимание поугасло, рассеялось, я вижу теперь не только синие джинсы, но и лица обреченно снующих людей с отрешенными взглядами, точно вдруг почувствовавших свою вину перед этими изо дня в день жарящимися на солнце, тесно упакованными в стену камнями, не имеющими возможности не то что шевельнуться, но даже вдохнуть полной грудью. Вину за случившееся не только тысячи лет тому назад, но и сегодня, вчера. А что, собственно, случилось сегодня, сейчас, вот сейчас в эту минуту. Ничего такого, что могло возмутить эту Стену. Но как же, но как же: до сих пор мы живем в грехе! И пришли ведь сюда только ради того, чтобы выплакать Ей свою душу и поплакаться, так сказать, в жилетку, вымолить для себя прощение... Для себя! Вон как они молятся, заунывно воя и причитая, а как кивают головами, тюкая носами пространство и заунывно, как пчелы, гудя, и пихают, запихивают в расщелины между камнями свои жалкие писульки с просьбами сделать жизнь их поспокойнее, посытней, моля у Стены милостей благоговейных. Здесь всегда народу полно: у Стены нет передышки. Ни на минуту не оставляют ее люди в покое, прося и прося. День, ночь, лето, зима... Плачутся и плачутся... Я ловлю вдруг себя на мысли: вот какой должна быть наша Пирамида! Вот из каких монолитов должны быть выстроены Ее составляющие! Чтобы не на год, не на десять, двадцать или семьдесят лет к ней ломились паломники всего мира - на тысячи лет, навсегда... Чтобы сбылось то пророчество Исайи: «И увидите это, и возрадуется сердце ваше, и кости ваши расцветут, как молодая зелень». Красивее не скажешь! И ломились, чтобы не только евреи или узбеки, турки или туркмены, не только иудеи или мусульмане, почитатели Будды или Христа, не только... Все! Весь, весь род людской... Здесь же - большинство евреи, их ни с кем не перепутаешь. Это их святыня, это их плач. Но и я готов с ними поплакаться, не все у меня в жизни гладко. Ведь и в моих жилах течет кровь Адама, упокоенного на этой земле. Значит, и я имею право прикоснуться к этой Стене и просить у нее прощения. Вот такой минуту-другую была логика моих рассуждений, а затем, помолившись молитвой Иисуса, я заставил себя припомнить, зачем я, собственно, здесь. И снова мой взгляд стал искать синие джинсы. А что толку! Спрыгнув с простенка и отряхнув поочередно ладонью от мелкой крошки носки, я надел ненавистные туфли и тотчас почувствовал себя снова, как в кандалах. Но не бежать же мне по этим древним камням в черных носках с туфлями в руках.

Через полчаса я уже брел сквозь толпу ротозеев на одном из тысячи рынков. Воздух здесь просто пропитан Востоком, в глазах снова рябит от лежащих фруктов и овощей, всяких там сладостей и пряностей, пряностей, пряностей... Вдыхаешь эти запахи всей шириной своей груди и надышаться не можешь. Дух просто захватывает! А теперь магазинчики, ларьки и киоски, боже мой, чего здесь только нет!.. Что-то надо купить Ане в подарок. И Жоре. Жоре - трубку из ливанского кедра покоев Ирода. А Анюте - вон ту сумочку из крокодиловой кожи... Или, может быть, вон те каменные фигурки, из фундамента самой Цитадели. Вот, вот что я ей куплю: белый деревянный крестик на ниточке!

А Юле?

А что можно купить в подарок той, кого в глаза ни разу не видел?

- И что же ты ей купил? - спрашивает Лена.

- Кому, Юле?

- Тине.

До подарков для Тины было ещё далеко.

 

Глава 19

Вдруг его ягодицы снова попались мне на глаза! Далеко впереди. На одно лишь мгновение. И я тотчас устремился за ними в погоню. Смешно вспомнить, но один только вид синей джинсовой ткани впрыснул в мои жилы порцию нетерпеливой свежей крови. И опять проснулся во мне дикий инстинкт пса, идущего по следу жертвы. Это был прилив новых сил и уверенности в своих действиях. Жаркая волна преследования подхватила меня, и даже мысли не мелькнуло хоть как-то остановить себя. Да нет! Нет!.. Не смотри на меня так! Я - не какой-то там голубой или розовый... Нет! Просто я уже ухватился за эти джинсы, как за соломинку! Я видел ведь не только эти джинсы, эту задницу, мое внимание привлекали в большей степени его белые толстые каучуковые подошвы, стоптанные по бокам! Такой каучук любил только Юрка! И так изнашивать подошву мог только он! Я помнил эту его слабость к каучуковой платформе. И кривизна этих уже до боли родных ног! Это его ноги!

Неужели я ошибаюсь, злился я на себя.

Я настиг его возле очередного обломка какой-то стены...

Все планы мои на сегодняшний вечер были разрушены, все деловые свидания перечеркнуты. Собственно, у меня было запланировано две встречи, на которые теперь мне было просто наплевать. Я позвонил только своим. Мне удалось выяснить, что по предсказанием нашей «Шныры» Юра-таки оказался здесь и живет в какой-то неброской гостинице на окраине города. И еще, что завтра в районе шести он должен совершить то, ради чего сюда, собственно, и приехал: свой очередной акт насилия. Все это должно было произойти в стенах Кнессета, который проходит, как известно, при открытых дверях, то ли у одного из гобеленов Марка Шагала, то ли в буфете или даже на улице у самой Меноры. Где именно должно совершиться это роковое событие мне и нужно было уточнить. Но, как сказано, на выяснение этих подробностей, мне уже было наплевать.

Итак, я настиг его в каком-то незнакомом районе...

Я до сих пор не видел его лица, и вполне могло статься, что зря

пошел на поводу у своей хваленой интуиции. Пока у меня не было никакого плана, как с ним себя вести. Схватить за рукав? Предстать перед ним и сказать: «Привет, это я»? Я шел наудачу, что называется, напролом. Между тем, он снова остановился, словно чуя мое преследование. Стоял, роясь в карманах, словно что-то искал. Я тоже рассматривал кусок какой-то стены, на которую смотрели десятка два глаз туристов. Краем глаза я, конечно, следил за синими джинсами. Вдруг я увидел, как он повернулся и пошел мне навстречу, штанины прошли совсем рядом, я видел белые кроссовки прямо перед собой, поскольку в этот момент завязывал шнурки собственных туфель. Он чуть не ударил меня по башке своим черным размашистым кейсом. Я испугался: что если он почувствовал слежку? Упасть на одно колено и перевязать шнурки - это первое, что пришло в светлую голову Нобелевского лауреата. Все это выглядит невероятным, но даю слово, так все и было. Проходя мимо над самой моей головой, он наверняка просверлил мой затылок холодным взглядом, но ничего подозрительного и уж тем более опасного для себя в моей позе, по всей видимости, не обнаружил, иначе я бы уже лежал ничком с пробитым черепом. Хотя вряд ли он стал бы так рисковать на глазах у множества прохожих. Вот какие страхи сидели в моей голове. Наконец, я поднялся с колена. Не оставалось ничего другого, как, наклонившись, отряхивать штанину и, повернув голову, бросить короткий взгляд в его сторону. Джинсы ушли уже довольно далеко, и теперь мирно шагали в противоположную сторону. Так бесцельно тратить время в наши дни может либо какой-нибудь жулик, либо заблудший турист, решил я, и снова, в который раз бросился его догонять. Теперь он шел быстро, словно опаздывал на свидание, и мне тоже пришлось прибавить шагу. Если он еще раз обернется и заметит меня, подумал я, мне каюк. Я любовался его уверенной походкой, широким шагом, развевающимися полами его кожаной куртки (они словно парусили, явно придавая ходу, как яхте), при этом он загребал руками, как веслами, чтобы уверенней пробиваться против течения толпы ротозеев-туристов, вяло, как бревна в воде, плывущих навстречу. Мы теперь плыли, как две торпеды, устремленные к одной цели. Так продолжалось минут десять-двенадцать. Я никогда так быстро не ходил, поэтому и мне пришлось расстегнуть молнию куртки. Ходьбе мешала и моя кожаная сумка, висевшая на левом плече, которую то и дело приходилось поправлять и придерживать рукой. Я неплохо знаю Иерусалим, но куда мы направлялись сейчас - понятия не имел. Между прочим, своей походкой мой объект Юру никак не напоминал. Юркину я бы сразу узнал. И волосы у него были слегка волнистыми, черные, красивая свежая стрижка. Правда, он был выше моего роста, может, чуточку выше, вероятно, за счет толстой подошвы своих кроссовок. И мы с Юрой, это придавало мне уверенности, были одного роста, и даже иногда путали свои пиджаки. Этот же был широк, довольно широк в плечах, и так крепко держался на ногах, что мне приходилось чуть ли не бежать за ним. Сзади я дал бы ему лет сорок семь, если бы он не был таким прытким. Взглянуть бы ему в глаза хоть разок, хотя б на его отражение в какой-то витрине. Вполне вероятно, что эта гонка с преследованием тот же час прекратилась.

 

Глава 20

Вдруг, как в плохом детективе, он нырнул в переулок направо, я за ним. Улочка оказалась безлюдной, мелькнула мысль: ничем хорошим это не кончится. Теперь между нами была пустота и каких-нибудь двадцать шагов. И ни души вокруг. Он сбавил скорость, и у меня появилась возможность передохнуть. Что если он почувствовал слежку? И что предпринять, если он остановится и обернется, и дождется, когда я подойду к нему? Бежать?.. Он не остановился, не обернулся, а вдруг исчез в развалинах какой-то древней стены, просто растворился в них, как вода в песке, и я с радостью отметил, что тотчас потерял к нему всякий интерес. В голове радостно мелькнуло: не он! И я стал убеждать себя в этом. Нет, не он! Я стоял у древних развалин все еще глубоко дыша и немо разговаривал сам с собой. У него же кудри на голове! И такая толстая шея. Эти мысли меня радовали: можно прекратить эту дурацкую слежку. Юрка никогда не ходил так стремительно, но всегда вразвалочку, не спеша, вальяжно покачиваясь из стороны в сторону. Этот же прет, как танк. Нет, не он. Я даже осмелился кашлянуть, чтобы придать себе уверенности. А эти руки! Как крылья ветряной мельницы. Юрка, правда, при быстрой ходьбе тоже размахивал руками, но не так рьяно. Чаще же они у него висели как плети, руки скрипача. Я стоял и размышлял, но меня не покидало чувство, что каждый камень этой древнееврейской кладки рассматривает меня своим каменным пытливым взглядом, словно испытывая на прочность: устою ли я под такой каменной тяжестью. Опасаясь, как бы стена не рухнула, я ретировался и вскоре вернулся в город. И на всем протяжении обратного пути кожей спины ощущал этот взгляд. Куда подевался предмет моего любопытства, я понятия не имел. Стало смеркаться, и я с чувством исполненного долга (до сих пор не могу объяснить это состояние) уселся за столик под открытым небом. Принесли еду, и я с львиным аппетитом набросился на горячую дымящуюся мясную пиццу, запивая ее прямо из жестянки холодным колючим шипящим пивом. В ту ночь я ни разу не проснулся. Погоня за привидением, а иначе эту слежку никак не назовешь, хорошенько меня измотала, и в который раз я с удовлетворением отметил, что проснулся только часам к восьми. Во всяком случае, со мной такое редко случалось, я чувствовал себя выспавшимся и хорошо отдохнувшим. Мне было неприятно вспоминать лишь бесславно выброшенный из жизни вчерашний день. (Лучше бы я Тину нашёл!). Но ничего не оставалось как продолжить поиски. Что бы там ни было, что бы не произошло неожиданного и невероятного, план оставался планом, программу следовало выполнять до конца, тем более, что по существу ведь ничего не было потеряно. Все должно было состояться сегодня. Правда, теперь мне нужно было самому принимать решение, где, в каком месте Иерусалима я должен находиться в момент рокового покушения, в буфете парламента, у семисвечного канделябра или еще где-нибудь? В котором часу? Что если эти место и время перенесены в другой район города или в другой город, или вообще на другой материк?

Конечно же, я дал маху! Как самый отъявленный мазохист я истязал себя плетьми самобичевания, плюясь и досадуя на свои мальчишеские поступки. Следить! Надо же! Какой позор, какое, в самом деле, мальчишество!

(Лучше бы увязался за Тиной где-нибудь на Майями или, на худой конец, на Мадагаскаре!).

Но надо быть честным до конца: азарт игрока, вдруг проснувшийся во мне, крепко порадовал меня. У меня, я знаю, заблестели глаза и застучало в висках. Какое это счастье снова чувствовать себя молодым! Итак, значит, план. Я выскочил из гостиницы, на ходу набирая номер телефона своих иерусалимских друзей, и тут же обнаружил еще один досадный промах - вчера я отключил телефон. Теперь я судорожно читал адресуемые мне послания. «Где ты, что случилось?» - примерно так можно было сформулировать все вопросы, которыми был забит мой аппарат. А между ними, как бой часов, повторялась одна и та же фраза: «всеотменяетсявсеотменя...». Все отменяется! Это было прекрасно! Но это был проигрыш, поражение, мое поражение. Весь мой пыл молодецкий тотчас пропал. Мне все-таки удалось дозвониться своим из группы поддержки.

- Да, - сказали мне, - все отменяется, мы ждем новых сведений, и как только что-нибудь прояснится, тут же тебе сообщим. Не отключай телефон!..

- O'key, - сказал я и набрал номер Ани, - привет...

(Почему на Мадагаскаре, а не на Курильских островах? Или Аляске?).

 

Глава 21

Было ясное синенебое утро, солнце золотило Наскальный Купол мечети Омара и маковки церкви Марии Магдалины. Иерусалим - это город мира, кипарисов и роз. Я стоял и любовался роскошными розами.

- Ань, привет, - повторил я, - прилетай?..

У меня и в мыслях не было предложить ей такое. Это был очередной мой заскок: «Прилетай!».

- Что-то случилось? - спросила Аня.

- Здесь такие розы.

- Я перезвоню, - сказала Аня и трубка запиликала.

Стало ясно, что я некстати вторгся своим звонком в Анин мир. Да и вряд ли бы Аня, появись она здесь сей же час, спасла бы меня от неминуемого провала. Я набрал номер Юли, но тотчас выключил телефон. О том, что это был полный провал, у меня не было никаких сомнений, и как бы я не прятался за всякие там объяснения, оправдания и самобичевания, было ясно как божий день: Юрка опять ускользнул. Я отрешенно бродил по городу, в ожидании каких-то решений - должен же быть хоть какой-нибудь выход! но ни одна здравая мысль не посетила меня, и только один вопрос сверлил мой мозг: ты сдался? (Да, и Тина, и Тина... Кап!.. Чтобы не затупилось сверло! Капп!..). Сказать откровенно, я прислушивался к телефону, надеясь, что кто-нибудь позвонит и хоть что-нибудь прояснит или предложит какой-то выход, но телефон упрямо молчал, а я рассматривал то витрины магазинов, то торговался на рынке, покупая какие-то сувениры, то тупо разглядывал чьи-то улыбающиеся лица, думая о своем. Без всякой надобности и эмоций, уныло и осоловело. Так я брел не зная куда, подгоняемый вялой толпой зевак, кто-то тыкался в спину, кто-то упирался мне в грудь, а однажды меня чуть не сбила машина, когда я поперся на красный. Единственное, что утешало меня в этом бестолковом шатании по городу было любование его древностью.

Запиликал телефон.

- Ты звонил?

Я был рад Юлиному голосу.

- Да, да!.. Знаешь...

- Ты в порядке?..

- Без тебя умираю.

- Я вылетаю?

- Нет, - сказал я, - нет, милая...

Мы говорили еще минут пять, затем я вспомнил, зачем я здесь.

Увлеченный бурлящим потоком туристов, я оказывался, то там, то сям... Вдруг оказывалось, что я никогда еще не был у этих витрин! Никогда еще не видел вон той церквушки, не слышал шелеста листьев вот этого крючковатого дерева, а о том, что вон та смоковница может помнить Иисуса, даже не знал. Все это было весьма любопытно. Я наслаждался новыми впечатлениями, а созерцание витражей Шагала привело меня просто в абсолютный восторг. Знакомые джинсы я увидел случайно, у меня даже замерло сердце. Показалось? Нет, я видел родные до боли складки на подколенных ямках, милые моему взгляду упругие ягодицы. Впервые в жизни меня взволновал Юркин зад. Надо же! Если это был даже не Юра (а, скажем, Тина!), я благодарен судьбе за эту случайную встречу. В конце-то концов, нужно же в этом деле поставить точку. Та же желтая распахнутая куртка, та же черная кудрявая башка, в руке тот же кейс. Было впечатление, что вся его фигура просто притишила ход, чтобы я мог уцепиться за нее взглядом. Я обмер, волна удушливого крепкого жара обдала меня. Что делать? Накинуться на него сзади, ухватить за штанины, за рукава, впиться в кудри: этотыэтотыэтоты?! Забежать вперед и заглянуть в глаза? Я перешел на другую сторону улицы, обогнал его шагов на двадцать, снова перешел на его сторону и пошел навстречу. Это был самый верный отважный ход. Я просто вылупил глаза и теперь сверлил его насквозь. Я уперся в него взглядом, словно штыком. Юрка! На нем были темные роговые очки. Это был Юркин лоб, я узнал и очертания губ, и даже родинку на левой щеке. Подбородок был точно таким же, как и сто лет назад, не было только этой складки. Не было и таких глубоких носогубных складок и этого шрама на левой скуле. Это был он и не он. С непременным кейсом в руке. Мы как два козлика на бревне встали друг перед другом.

- Sorry, - сказал он, улыбнувшись, и сделал шаг в сторону, пропуская меня. Он даже не взглянул на меня, во всяком случае я не почувствовал его взгляда. Стекла очков холодно смотрели куда-то в сторону.

Его голос. Это был чужой голос. Я не мог ошибиться.

- I beg your pardon, - сказал он еще раз, и губы его дрогнули в приветственной полуулыбке.

Я нагло рассматривал его, пока он выжидал, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Оно показалось мне чужим и безликим, было в нем даже что-то неприятно-отталкивающее. Его взгляд был устремлен мимо меня. Мне ничего не оставалось, как буркнуть себе под нос свое «thank you very much» и воспользоваться его предложением пройти первому. Он не только не обратил на меня внимания, он просто не заметил меня, как не замечают шнурки на собственных туфлях или мелькающие дворники на ветровом стекле в дождливую погоду. Я был задет за живое? Да нет. Просто во мне вдруг проснулось припрятанное ворохом повседневных проблем чувство собственного достоинства. Никто так пренебрежительно еще не относился ко мне. Собственно, мне было наплевать на все эти сентиментальные штучки, меня огорчило лишь то, что и на этот раз я потерпел фиаско. Да, надо признать, интуиция стала подводить меня. Но, если следовать логике, я и не мог в этом черноволосом самоуверенном снобе обнаружить свидетеля тех давних событий, когда мы вместе делили, так сказать, и хлеб, и табак, и вино, и воду. И разве я рассчитывал на какой-то успех? Третий раз я встретил его у Стены плача. Я подумал, что это какое-то наваждение. (Кап!). Он стоял и смотрел на Стену, как смотрят на тигра в клетке. И только руки, точнее пальцы, сплетенные в замок над поясом, выдавали его. Два больших пальца, вращаясь, словно гнались друг за другом. Это была, его, Юркина дурная привычка. Когда он вот так стоял в раздумье, кто-нибудь, проходя мимо, всегда задавал ему один и тот же вопрос: «Ты куда едешь?» И он отвечал: «Домой». «Там же немцы». «А мы не боимся» - отвечал он и вращал пальцами наоборот. Привычка - как идентификационный код. Я узнал эти руки! Такие же, как и сто лет назад длинные холеные пальцы музыканта с коротко стрижеными ногтями, с белыми полулуниями у оснований, всегда готовые прийти на помощь друг другу, настороженные, но и уверенные в себе, готовые к преодолению любых трудностей, вставших вдруг на пути хозяина... Я узнал эти руки! Я помню, как они держали хрупкую стеклянную пипетку, как вращали шары рычагов настройки электронного микроскопа... Я помню, как они брали скрипку... Я помню даже, как они спасли муравья...

Я смотрел на него со стороны, но кроме этих рук, этих пальцев ничего Юриного в нем не находил. Разве что усики, черная узкая полоска щетины. Вчера я их не видел. Или не заметил? И теперь, я отметил это про себя, не было кейса в левой руке. Мне снова захотелось броситься на него с воплем: «Ты Юрка, ты Юрка, отвечай, отвечай!». Я мог бы испортить все дело. Оставалось одно - упасть ему снова на хвост. Я не знал, как я прижму его к стенке, и единственное, что мне оставалось - уповать на Бога. Поскольку Юра не обращал на меня никакого внимания, я снова пошел за ним. Он ничем не выдавал беспокойства, бродил по улочкам и переулкам, жуя орешки, которые время от времени извлекал из кармана куртки и бросал на ходу в рот. Так продолжалось часа два. Мы даже пообедали в одном и том же кафе. Я снова видел эти руки, эти пальцы, вертящиеся как живой пропеллер, я их узнавал и все больше убеждался, что это они, те самые руки, которые я так долго искал. Я вспомнил, как когда-то меня восхитило и потрясло описание рук игроков казино в какой-то новелле Стефана Цвейга. Я перечитывал это место много раз, и с тех пор не мог уже не обращать внимания на руки людей, мужчин и женщин, стариков и детей. Как ноги - это лицо женщины, так руки - это воля и характер мужчин. Нужно только хорошо знать эти кисти, вылетающие из рукавов, как снаряды из стволов гаубиц, эти пальцы, куцые и узловатые, и длинные, и изящные, летящие в танце или свитые в крепкий кулак. Нужно уметь читать их движения, мысли. Это хорошая и надежная школа уметь различать зло и тепло, агрессию и печаль. Я прошел эту школу. Пальцы веером - это угроза, а пропеллером - беспокойство, осторожность. Прошло еще какое-то время, прежде чем мы снова оказались на безлюдной улочке, как и вчера, я шел за ним шагах в десяти, вдруг он снова пропал. Мистика! Вот он был передо мной шагах в десяти и теперь его нет. Мистика! Я остановился, прислушиваясь и осматриваясь: никого...

Кап...

Тинка, отстрянь!.. Не до тебя!..

 

Глава 22

Вдруг пропал свет, я даже не почувствовал боли. Когда я пришел в себя, он сидел рядом на корточках и больно хлестал ладонью по моим щекам. Я попытался защититься рукой, он сказал:

- Как ты сюда попал?

Голова была ясной, светлой, но я молчал. Запиликал телефон. Он вытащил его из моего кармана и протянул мне:

- Держи.

Не могу передать, как я был рад этому «держи». Можно все в себе изменить, приукрасить, исправить, забыть, но не голос, я узнал бы этот сухой баритон среди тысяч других. «Держи». Так мог сказать только Юрка. Это нетвердое «р» и такое жужжащее, безжалостное «ж»!

- До чего же мир тесен! - произнес он и улыбнулся.

Не менее рад я был и Аниному звонку.

- Что у тебя?

- Эврика! - крикнул я.

- Ты его и вправду нашел?

- Я перезвоню, - сказал я.

Я лежал на холодных камнях, они сильно давили в бок, и это было единственное неудобство. Я пытался осознать происходящее, голова, как сказано, была ясной, но мыслей было так много, что я не знал, за какую ухватиться. Я почувствовал, как его сильные пальцы мягко вытащили из моей ладони мобилку, и я опять услышал знакомые нотки его голоса:

- Алло, алло...

- Затем он, видимо, слушал.

- Ань, ты что ли?..

Мне удалось приподнять веки и посмотреть в его сторону. Ясно, что он будет удивлен, узнав Анин голос. Но нет, на его лице не было ничего такого, что свидетельствовало бы об удивлении, оно хранило абсолютное спокойствие и, казалось, полное безразличие к происходящему. Он только подмигнул мне и продолжал говорить в трубку:

- Да, мы тут с ним спорим о жизни... как всегда, ты же помнишь?..

Теперь я ясно видел его, это был он - Юрка! Хитрый прищур черных глаз (я заметил даже гусиные лапки), кончик языка, облизывающий время от времени верхнюю губу, более глубокие носогубные складки... И, конечно, его ухмылка, его едва снисходительная всепрощающая и всепонимающая улыбка, я бы сказал улыбка мудреца, которая, если не отталкивала, то многим была не по вкусу. Эти крупные зубы, немного скошенный и как бы вдавленный чуточку внутрь левый резец, и эти ямочки на щеках, эти девичьи ямочки, когда он улыбался... Если бы не эти резцы, не эти клыки и премоляры, его улыбка могла бы соперничать с улыбкой Джоконды.

- ...ты не поверишь, - продолжал он, - но это правда.

Я сидел и с интересом рассматривал его, да, все, теперь все выдавало в этом с виду спокойном, уверенном в себе и я бы даже сказал самодовольном супермене того, нашего Юру, абсолютно все. Я его узнавал. Он, конечно же, возмужал и немного изменил свою внешность. Что-то было в его облике незнакомое, чужое. Видимо, в том появилась потребность, но, на мой взгляд, вся эта мимикрия не была очень удачной. Если бы я стал придираться, то нашел бы тысячу зацепок. Раз уж ты стал маскироваться, раскудрил волосы, нацепил усики, изменил свой, так сказать, имидж и лоск, мог бы довериться и хорошему дантисту. Мне не очень нравилась и небрежная небритость его щек, и лунки ногтей, и т.д., и т.п., множество деталей одежды, которой наш Юра так любил щеголять.

Я снова прислушался.

- Еще нет, но, надеюсь, скоро увидимся, - сказал он и протянул мне трубку.

Я еще раз пообещал Ане перезвонить.

- Ты нашел и ее? - спросил он.

Зачем ты так трахнул меня по голове?- набросился я на него.

Юра улыбнулся и сказал:

- Pauvre diable... (Бедняга... - фр.). Ты не поверишь, но мне так захотелось...

Ты же знал, что это я?

- Ты совсем не изменился, разве что рот...

- Ты что не видел, что я, что я...

- Видел. Не слепой...

И в тот же миг я уверовал: это - он!

 

Глава 23

Он смотрел на меня сквозь холодно блестевшие притемненные стекла, прочно упакованные в массивную роговую оправу и дружелюбно улыбался. Мы по-прежнему сидели рядом на холодных камнях.

- Прости, - сказал он, - прости, дорогой, но я не мог сдержать себя от такого удовольствия. Proh pudor! (О стыд! - лат.).

- Ты же мог, - я пытался шутить, - убить почти дважды нобелевского лауреата.

- Proh pudor! - повторил Юра.

- А как это звучит по-японски? - спросил я и попытался улыбнуться.

- По-японски, - привычно ответил он, - это не звучит.

Секунду-другую мы улыбались, рассматривая друг друга, и молчали.

- Да сними ты свои чертовы очки! Я не вижу твоих глаз!

Я сделал движение рукой, чтобы сорвать с него очки, но он ловко перехватил мою руку.

- Дважды, трижды и даже четырежды, если ты еще помнишь, бывают только герои Советского Союза или социалистического труда, - сказал он, крепко сжимая мое запястье, - прости, пожалуйста, еще раз.

Волосы его были растрепаны, беспорядочно курчавились в разные стороны, я заметил пряди седины. Когда-то, мы были еще так молоды, у него были прямые иссиня-черные волосы с кисточками седины на висках, придававшими ему известную взрослость. Как только тиски на моей руке ослабли, я высвободил руку и попытался встать на ноги. Он тоже встал. Мы улыбнулись друг другу.

- Ну, здравствуй, родной мой, - дружелюбно и нежно произнес он.- Ты не поверишь, но я даже не прикасался к тебе, так что никаких потерь армия нобелевских лауреатов не понесла бы.

- Как так?

- Да, - сказал он, - именно так.

Мы обнялись. Вскоре мы уже сидели в уютном ресторанчике и разговаривали. Он, кстати, сказал, что никаких телесных повреждений мне не наносил, даже, он повторил это еще раз, не прикасался ко мне. У меня это сообщение вызвало удивление.

- Представь себе, - без какого-либо нарочитого хвастовства сказал Юра, - я тебя на время присыпил. Я, правда, помог тебе, когда ты падал, поудобнее усесться на каменную плиту, чтобы ты не зашиб себе задницу.

На мои вопросы, а у меня их были тысячи, он отвечал односложно, не вдаваясь в подробности, которые, как ему казалось, были мне неинтересны. Но как раз подробности мне-то и нужны были больше всего. Что, собственно, значило его «Аня тоже с нами»?

- Скажи лучше, зачем ты меня выслеживал? И как тебе удалось найти меня?

- Сначала ответь, - сказал я, - это правда - ты киллер?

- Правда - это лучшая ложь, - уверенно и просто произнес он.

Я всегда разделял подобное утверждение: правдивыми фразами можно прикрыть такую чудовищную ложь, что о ней заговорят, как об истине в последней инстанции. Я знаю эту технологию обмана.

- Ты не ответил, - сказал я.

- Нет же. Конечно, нет.

Мы сидели, как сто лет назад!

- Битых три часа ты рассказываешь мне о своих подвигах...

- Рассказываю.

- Кто же ты?

- Тебе налить еще?

Сперва в моем номере мы пили пиво, а потом и какое-то вино, и коньяк, и до утра рассказывали, рассказывали свои истории. Ясно, что в ту ночь нам было не до сна. Он прилетел в Иерусалим на несколько дней, и у него еще было много дел. Иногда меня раздражали его ответы, а его «Ты не поверишь» просто бесило меня. Конечно же, он, как и я, очень изменился, я имею ввиду не его внешний облик. Он действительно добился многого в жизни, он не был знаменит, но стал достаточно состоятельным. Он не хвастался своими успехами, чего-то недоговаривал, но держался достойно и, возможно, несколько гордо. Да, судя по его рассказам, ему было чем гордиться. Он по-прежнему считал себя натурой глубокой и более утонченной, чем весь этот смертный люд, я бы сказал художником, да, свободным и успешным художником. Он рисовал мне такие картины - голова закружится, но он не отвечал на главный мой вопрос:

- Значит, все-таки киллер?

- Рест, ну какой же я киллер? Киллер - это так прозаично, так грубо.

- Не води меня за нос!

Время от времени в нашем разговоре речь заходила и о моих успехах, да, о них он был тоже наслышан, ведь они были общеизвестны, но когда я произносил давно позабытые им слова о межклеточных контактах, плотных и щелевидных соединениях между клетками, о рибосомах и митохондриях, и центриолях, и внутриклеточном веретене, он замирал.

- Не трави душу, - сказал он.

Жизнь внутри клетки - это был его конек. Никто кроме него так не знал все радости и трудности этой жизни. Он читал ее как таблицу умножения. Его, молодого, но уже маститого ученого носили на руках. К нему съезжалось полстраны для интерпретации результатов экспериментов и клинических данных. И он был горд этим.

- Ты можешь в конце концов осветить свое нынешнее ремесло?

Мне очень хотелось узнать, чем же он дышит сегодня.

- Хорошо, слушай... Впрочем, давай лучше спать.

- Ты набиваешь себе цену.

- Нет, - сказал он, - я обещаю тебе все рассказать. Но не сейчас, ладно? Это займет не один час.

Он уговорил, и мы тут же завалились спать в моем в номере. У меня было прекрасное настроение. Мне захотелось тут же поделиться своими мыслями с Юлей, с Аней и Жорой, порадоваться с ними, но было только семь часов с четвертью, а они так рано никогда не встают, хотя в Америке сейчас поздний вечер. А в Париже? Мне кажется разница во времени между Парижем и Иерусалимом совсем незначительная, может быть, час или два. Едва я коснулся головой подушки, как тотчас провалился в глубокий и крепкий сон. Теперь я мог себе это позволить, я заслужил это, выстрадал. Ане я так и не позвонил. Зато с Юлей болтал целый час, не меньше.

Тина - просто испарилась!

 

Глава 24

Когда я проснулся, солнце уже поднялось высоко, во всяком случае, его лучи, пробиваясь сквозь прорези жалюзи, ярко высвечивали желтый, блестевший как зеркало, лаковый паркет. Юры в номере не было, но это меня не огорчило. Он уже не мог исчезнуть надолго, в этом я нисколько не сомневался. В подтверждение моей уверенности на журнальном столике из стекла лежала записка: «Позвоню». Номер моего телефона узнать было не сложно, поэтому я верил в написанное. Я отметил, что и почерк был мне знаком. Спешить было некуда, я с удовольствием принял душ и снова бухнулся в постель. Оставалось ждать. Я вспомнил свое обещание и тут же позвонил Ане.

- Слушай, он совсем не изменился! Мы всю ночь провели вместе!..

Аня хохотнула:

- Правда?

- Да нет, - сказал я, - ты неверно меня поняла.

- Ты его зацепил?

Я сказал, что мы были так увлечены воспоминаниями, что до главного, так сказать, вопроса дело еще не дошло.

- Иногда ты меня поражаешь, - сказала Аня.

- За это ты меня и любишь!

Мы поговорили о чем-то еще, то да се, ну пока, да, пока. Затем я вдруг почувствовал, что проголодался и поспешил в ресторан. Потом я бесцельно бродил по Иерусалиму. Как сказано, я бывал здесь не раз, обошел все святые места, и всегда приходил на эту светлую просторную площадь у Стены плача. Здесь было чересчур много света и воздуха, и каждый раз меня охватывал трепет перед живой историей мира. И как всем евреям, присутствующим у этой святыни, мне хотелось, так же качаясь как маятник, написать несколько слов Богу и втиснуть крохотный клочок бумаги в расщелину между плитами. У меня, как у каждого живущего на этой земле, было о чем попросить Всевышнего. Неиссякаемый поток людей, неумолчный заунывный шепот, шевеление губ, подернутые поволокой надежды бессмысленные взгляды и эти живые маятники, все это притишивало и останавливало вечный бег в твоем теле и заставляло задумываться. Мысли мои снова и снова возвращались к Юре, к нашим клеточкам, генам и клонам, к будущему сотрудничеству и строительству пирамиды счастливой жизни вот точно из таких же духовных глыб, как плиты этой Стены. Чтобы потом каждый мог прийти к ним и нам поклониться. Часам к пяти вечера телефон наконец запиликал.

- Встречаемся, - спросил Юра, - ты где?

Меня порадовало то, что он произнес это слово с каким-то требованием, что ли, во всяком случае, голос его не предполагал возражений с моей стороны. Я, конечно же, тотчас согласился. Ему, как и он мне, нужен был я, это было очевидно. Из нашего вчерашнего разговора было ясно, что какой-то этап нашей будущей жизни мы снова должны провести вместе. Насколько этот этап будет длительным и взаимоинтересным, нам и предстояло сейчас выяснить. К сожалению, я не захватил с собой фотографии, где мы с Аней снимались в Париже, мне хотелось бы ему показать, как прекрасно выглядит теперь Аня, зато у меня была электронная версия пирамиды, и я надеялся, что такая наглядность нашей идеи построения, так сказать, счастливого будущего человечества, не оставит его равнодушным. Он по-прежнему, как мне казалось, падок на славу, а его настоящий образ жизни не позволяет ему к ней приближаться. На его будущей славе, на нашей общей славе, я и хотел сыграть. Ибо что может быть притягательнее жажды славы?

Еще будучи в Америке, когда все указывало на то, что Юру следует выслеживать в Иерусалиме, я подумал о том, чтобы убить здесь двух зайцев одним выстрелом. Пребывание в Иерусалиме как раз и было этим выстрелом. Первый заяц - Юра, был у меня на мушке. Или на крючке. Все складывалось, как мне казалось, наилучшим образом. В конце концов Юра не мог уже соскользнуть с крючка, который был мною заброшен в его аквариум. Он, я надеялся, глубоко заглотил мою аппетитную наживку, и теперь мне меньше всего хотелось, чтобы он чувствовал себя обманутым, соблазненным моими посулами прославить свое имя. Хотя с моей стороны никаких конкретных предложений еще не было. Но ключевые слова-тестеры (ген, клон, Америка, пирамида, бессмертие) мною вскользь уже были произнесены, и тот факт, что мы располагаем колоссальными возможностями, сделал свое дело: он клюнул. Зная его, я был убежден, что все у нас склеится. Второй заяц, которого я хотел здесь подстрелить, мог бы быть не менее крупной добычей. Эта мысль давно не давала мне покоя: как раздобыть геном Иисуса? Те геномы, что у нас уже были, - Ленина, Брежнева, Наполеона, кого-то еще, не шли ни в какое сравнение с геномом Христа. Эта мысль была глубоко запрятана в моем мозгу и хранилась в самых потаенных его уголках, я до сих пор ни с кем этим не делился. За такую мысль в те серые века инквизиция сожгла бы меня на костре. Выскажи ее я сегодня, меня и сегодня наверняка сочли бы еретиком и богохульником. Но в наше светлое время, когда провозглашается торжество науки и разума, кто-то ведь должен быть первым. Если мы жаждем совершенства, нужно взять на себя смелость показать человечеству. Это Совершенство. Пусть это будет второе пришествие Христа, пусть. Пусть потом будет Страшный Суд. Важно ведь то, что совершенство свершится!

О третьем зайце, которого я хотел здесь подстрелить, мне даже думать не приходилось. Тину? Здесь? Подстрелить?..

Да какого рожна она здесь должна делать?

- Кап, - говорит Лена.

- Давай лей уже, - прошу я, - капаешь...

 

Глава 25

- Все это очень интересно, - сказал Юра, - но как все-таки ты меня нашел? Ума не приложу, как тебе удалось выследить меня, я ведь почти каждый день меняю место своего пребывания не только в каком-то городе или стране - на планете. Ты же не случайно встретил меня на улице? Встретил бы - не узнал, но ты выследил, да? А это, замечу, не простое дело. За эти годы я научился заметать следы, вернее не оставлять их после себя. Могу себе представить твои возможности!

- Не можешь, - сказал я.

Мы сидели... Как он потом признался, у него была тысяча способов избавиться от меня, легко лишить меня жизни или на какое-то время обездвижить, как когда-то мы обездвиживали наших подопытных животных. Слава Богу, Юра ударил меня и потом узнал. Это было смешно слышать. Он, конечно, был ошарашен этой встречей. Зачем я здесь? Зачем я следил за ним? Что мне от него нужно здесь, в Иерусалиме, после стольких лет нашего отчуждения? Мы ведь, и правда, стали чужими. И главное - как я его нашел?

- Что, этот «Googlе» действительно так силен? - спросил он. Я кивнул: да. В этом не было никаких сомнений.

В мистику он не верил, и все его умозаключения на этот счет трещали по швам. Как потом выяснилось, именно все эти вопросы и спасли меня от неминуемой гибели. Я, конечно, не имел никакого права так рисковать. Я надеялся, что наша встреча будет теплой и радостной, а трудность будет заключаться лишь в том, чтобы направить последующую его жизнь в русло спасения человечества. Именно такими высокими интересами я и хотел его прельстить - спасением человечества. Этот восхитительный на мой взгляд императив, я полагал, возьмет его за живое. Когда мы потом разговорились, и я рассказал ему идею пирамиды, и указал ему его место в ней, место спасителя, и убеждал, что то, чем он в жизни занят, такая дикая ерунда и чепуха, и недостойная его предназначения и смысла существования собачья чушь, он только удивился:

- Разве?

- Конечно! Ты же можешь спасать десятки, сотни тысяч людей...

- А я, по-твоему, чем занимаюсь?

- Но ты можешь нести людям добро, любовь, справедливость...

- А я что делаю?

Этими вопросами он ставил меня в тупик, но лишь до тех пор, пока не раскусил, не прочувствовал и не проникся нашей идеей. На это ушли считанные секунды. И все те годы, которые мы провели вместе.

- Пирамида, говоришь...- сказал он, покусывая нижнюю губу, - значит, пирамида.

- Ага, - сказал я, - нравится?

Он пристально и долго смотрел мне в глаза сквозь блики стекол своих роговых очков тяжелым воинствующим и всепобеждающим взглядом гипнотизера. Его черные глаза ни разу не моргнули. Затем он двумя пальцами правой руки аккуратно снял очки, опустил веки, а указательным пальцем левой поскреб переносицу. По всему было видно, как он сдерживал себя, чтобы не сорваться с петель.

- Да, - наконец произнес он, - твоя пирамида - это великолепно. Это даже, если хочешь, величественно!

Я знал, что ему понравится.

- Ты, значит, хочешь спасти этот мир?

Я молчал.

- Думаешь, он того стоит?

- Ага, - сказал я, - кури.

- Тебе не кажется, что проповедуя свою Пирамиду, ты мечешь бисер перед свиньями?- спросил он.

- Не кажется, - сказал я.

И бросил ему пачку его любимых сигарет («Кэмел»).

 

Глава 26

Я рассказал ему и о виртуальном его прообразе, о том, с какими трудностями нам пришлось столкнуться, и сколько это стоило нервов и денег, о Сереже и Ларри и их «Google», и о том, как нелегко нам было с Жорой согласиться с выводами системы о роде его, Юры, деятельности.

- А чем занимается Жора?

- Ты так и не ответил, права ли наша «Шныра», вычислившая тебя, как киллера?

Юра молчал. Он подставил лицо остывшему вечернему солнцу, закрыл глаза и, казалось, уснул. Но он слышал мой вопрос.

- Я никак не могу взять в толк, - наконец произнес он, не меняя позы, - вы устроили на меня охоту, нет, вы развязали против меня целую войну. Но зачем? Согласись, ты воюешь ведь не против меня, а против чего-то в самом себе. Чего тебе в жизни недостает, и кого ты хочешь в ней победить?

Это был для меня неожиданный взгляд, я так никогда не думал, поэтому ничего ему и не ответил. Он открыл глаза и улыбнулся:

- Ладно, не думай над этим, лучше скажи, за что тебе дали Нобелевскую премию?

Об этом я мог рассказывать сутками.

- Мы создали способ, - сказал я, - продлевать жизнь людей путем модификации генома. Помнишь наши работы с модифицированной РНК, с наносомками? В этой премии, кстати говоря, есть и твоя доля. Мы искали тебя...

- Вы искали?...

Мне было жаль видеть кислую мину на его лице и не слышать ни слова в ответ. Видимо, я сказал ему то, чего не должен был говорить. Но я был твердо уверен, что и он своим усердием и кропотливым трудом участника наших экспериментов с генами имел полное право разделить с нами высокую международную награду и признание. Я так и сказал ему:

- Жаль, что ты тогда исчез.

Он не шевелился, темные очки прятали его глаза, но я знал, что они по-прежнему были закрыты. Он мог бы возразить, что исчез тогда я, а не он, и был бы прав, но он не возразил.

- И что же, - спросил он, - удалось вам продлить свою жизнь хоть на час?

Мышки жили вдвое дольше, а хомячки, те вообще...

- Хм!- хмыкнул он, - хомячки...

- Ну да, мышки и хомячки, не говоря уже о светлячках и дрозофилках!..

Юра снял очки и открыл глаза.

- Енох прожил 365 лет, Мафусаил и Иареб - более 900.

Это было сказано, как упрек: какие мышки, какие хомячки и дрозофилки!? Я не знал, что на это ответить.

- В Индии есть такой раджа - Тапасвиджи, - сказал Юра, держа свои очки большим и указательным пальцами и долго пристраивая их на переносице, - у отрогов Гималаев он встречал старика, прожившего пять тысяч лет.

- Ты в это веришь?

- А сам прожил сто восемьдесят шесть лет. В девяносто лет он принял эликсир Калиостро, вдвое удлинив свою жизнь.

- Этот эликсир мы изучили до атома, - сказал я, - он заметно удлиняет нить ДНК. И Калиостро, и Сен-Жермен, и служанка маркизы де Помпадур, ошибочно хлебнувшая из флакона эликсира бессмертия и превратившаяся в девочку, все они прожили так долго благодаря...

- Ты не назвал Сунь Мина, прожившего более пятисот лет, - сказал Юра.

- А наша Сэй Сенагон, - прихвастнул я, - совсем не стареет. Ей уже за семьдесят пять, а у нее даже выросли зубы. А недавно родила, представляешь!

- Я знаю, - сказал Юра, - что царь Давид спал с красавицей Ависагой Сунамитянкой и прожил...

- Да, - перебил я, - я знаю.

- А ты, - спросил Юра, - ты спишь с красавицами?

- Я пью «золотой эликсир» даосцев кин-тан, состоящий из 999 компонентов. Он не только повышает активность, но и...

- Ты так думаешь?

- Хочешь отпить? Держи...

Юра улыбнулся.

- Мне еще нет и... - сказал Юра, - доживем до девяноста, вот тогда и выпьем. Но ты так и не ответил.

- Сплю-сплю, - сказал я, - как царь. А как же!

 

Глава 27

- А вторая?- спросил он.

- Что «вторая»?

- Премия?

Я расхохотался.

- Вторую, - сказал я, - мы разделим с тобой, с Аней и Жорой... С Юлей!

Мой хохот его явно обидел, он встал и посмотрел на меня сверху вниз через свои черные стекла так, что мне стало не по себе. Я тоже поднялся, чтобы чувствовать себя поуверенней, а он снял очки и потер кулаком правый глаз. Затем улыбнулся.

- Вы что снова вкупе? - спросил он. - Что вы опять затеяли?

- Твои усики меня убивают, - сказал я.

- Ладно, - сказал он, - идем, дважды лауреат. Кто такая Юлия?

- Потом расскажу.

Через некоторое время мы уже брели по какой-то кривой узкой улочке, он шел впереди, я за ним. Солнце скрылось за стенами домов, но верхушки деревьев еще золотились, было тихо, дул встречный прохладный ветер.

- Зачем же теперь я тебе так нужен?

Он остановился и обернулся, дожидаясь меня.

- Может, ты хочешь поделиться со мной своей долей?

Хотя, казалось бы, ничего не произошло такого, что могло бы повредить нашему будущему, меня не покидало ощущение, что он не доволен той ролью, которая ему отводилась в нашем союзе.

- Ты только не сердись, - сказал я, - но...

- Я забыл, как это делается.

В его глазах я, по-видимому, казался ему чересчур успешным и самоуверенным. Но у меня не было никакого комплекса неполноценности в отношении собственных успехов, я шаг за шагом продвигался к намеченной цели и приглашал его перебраться на эту тернистую, но, я уверен, интересную для него тропу счастья. Он, как и Аня, колебался. Ему, по всей видимости, было что терять, а взамен не хотелось получить кота в мешке, это было ясно. Но я ведь не пустил в ход свои козыри, а они у меня были. Я даже не решался спросить, нравится ли ему сама идея пирамиды. Какие у него планы на ближайшее будущее, нашел ли он в жизни свое дело, есть ли у него семья, дети, любимая женщина или хобби? Что если он владелец небольшой солильни или пивного бара на Лазурном берегу? Я этого не знал. Но я уже твердо знал, что у него есть мечта, и он готов все отдать, чтобы она осуществилась. Оставалось сформулировать эту мечту. Я прикидывал про себя, что бы могло заинтересовать его больше всего на свете - деньги, слава, власть?.. Все это когда-нибудь должно интересовать мужчину. А пирамида вмещала в себя все земные и неземные ценности, она была всеядна, и каждому, кто участвовал в ее сооружении, находилось место по душе. Деньги и дух здесь служили друг другу, и счастье созидания можно было потрогать руками. Об этом я и хотел рассказать Юре.

И все же мы потихоньку продвигались навстречу друг другу.

- Теперь ты знаешь, зачем я за тобой охочусь вот уже несколько месяцев подряд.

Я хлопнул его по плечу.

- Нет, - сказал он, - пока нет.

Наступил вечер. Мы теперь сидели на зеленом диване, он курил. Это был долгий и нескучный разговор. Он неспешно, и я заметил, не без удовольствия, рассказывал историю за историей, а я, признаюсь, ловил каждое его слово. Это был прекрасный отчет с иллюстрациями и графиками, дебит, кредит, аванс, адреса и страны... У меня даже голова разболелась от избытка информации, пришлось принять таблетку. Кстати, многое из того, о чем он рассказывал, я уже слышал от него вчера в обрывках фраз, которые пытался самостоятельно слепить в его отсутствие в более отчетливые и понятные картинки из его жизни. О чем-то догадывался, что-то предполагал и домысливал. Не все у меня клеилось. Скажем, я четко не мог представить себе, чем он зарабатывает на жизнь. Убийствами? Он - киллер? У меня это не укладывалось в голове. Однажды я был свидетелем, как когда-то, дождь лил, как из ведра, он спасал муравья, уцепившегося за щепку, несущуюся в потоке воды. Меня поразило тогда, как он, с его-то диоптриями, заметил этого муравья. Мне запомнился этот случай, и теперь он приятно удивлял, радуя мою память, но и перечеркивал все мои представления о том роде деятельности, которым Юра занимается сегодня. Нельзя не признать, что жизнь-таки меняет людей.

Потом была жуткая, ледяная ночь, которая, казалось, просто съежилась от холода. Или от страха? Мне вспомнилась почему-то Тина. С нею страх показался просто дешёвкой, пустотой, мелочью...

 

Глава 28

Речь зашла о судьбе ученого в нашей стране.

- Наши ученые, - сказал Юра, - сейчас продают трусики и лифчики или бегут с этой страны, как...

- Как крысы с тонущего корабля, - бросил я крылатую фразу.

- Да нет. Просто мозги всегда текут туда, где могут найти себе применение. Без работы мозги усыхают...

Он задумался на секунду и продолжал:

- Так вот, сегодня ученые в твоей славной стране или торгуют лифчиками, или утекают, или спиваются и дуреют, просто сходят с ума... Я расскажу тебе одну такую историю, хочешь?..

- Это меня огорчит?

- Мне кажется, что мы уже не способны огорчаться, - сказал он и добавил, - впрочем, как и радоваться.

Я не рискнул спорить с ним и кивнул, мол, валяй.

- История такая, - сказал он и упал в кресло.

Юра долго устраивался поудобнее, давая мне знать, что рассказ будет длинным, и мне понадобится набраться терпения, чтобы дослушать его до конца. Я растянулся во весь рост на диване.

- Некий пасечник, - начал он.

- Пасечник?!

Я аж подпрыгнул в кресле: пасечник, пчеловод!

- Да, - сказал он, - пасечник, а что?

Я был поражен, ошеломлен, ошарашен - надо же! Я был невероятно горд за нашу «Шныру», ведь она предсказала мне встречу с Юрой-пчеловодом. Уже было ясно, что он никакой не пчеловод, и его рассказ о каком-то пасечнике меня развеселил.

- Да нет, ничего... рассказывай, - сказал я.

Юра посмотрел на меня внимательно и продолжил:

- Так вот, этот самый пасечник, мужик лет тридцати трех, известный среди друзей, как человек благонадежный, беспримерно добрый, а в чем-то даже робкий и милый, совершил поступок...

Затем Юра на едином дыхании рассказал историю... Нечто страшное...

Я был потрясен. Мы сидели в тишине и молчали.

- Так вот, - сказал он в заключение, - они...

- Ясно, ясно, - остановил его я, - можешь не продолжать.

- Они расстреливали его в упор, как затравленного волка, сделали из него решето...

- Да, это ясно.

- Он умер улыбаясь...

- Да-да...

- Словно счастье вернулось к нему.

Я выждал секунду, а затем сказал:

- Ты никогда не был счастлив, ты просто не знаешь, зачем тебе жизнь...

- При чем тут я?

- Ты же про себя рассказал всю эту историю.

Юра помолчал, затем произнес:

- Я знал, что ты догадаешься. Вот только жив... И правда - зачем?

В наступившей тишине слышно было, как за окном пукали рассыпающиеся звездным дождем разноцветные шарики праздничного фейерверка, один за одним, один за одним...

- Извини, - сказал я, - я сначала не догадался...

- Страна, пренебрегающая интеллектом своего народа сегодня, - заключил Юра, - завтра будет мыть клозеты соседа. Всегда было так. Ведь до сих пор так и не находят пророка в своем отечестве...

 

Глава 29

Какое-то время мы молчали, потом он снова заговорил.

- Я тоже был близок к сумасшествию, - сказал он, - ведь если бы не случай... К счастью, мне удалось вырваться из страны, пришлось переквалифицироваться. Я не жалею. Я узнал другую среду, другие традиции и обычаи, другие правила жизни и игры, которую люди ведут непрестанно. От чего-то пришлось отказаться, но люди меня ничем не удивили - они везде одинаковые. Помнишь, мы в нашей бане проводили мальчишники, даже вели протоколы заседаний. Это была хорошая школа, ключевые моменты бытия мы понимали правильно: продолжение рода, еда, творчество. И все нанизано на стержень удовольствия. Вне зависимости от того, кто ты - араб или негр, коммунист или мусульманин.

- Помню, помню, - сказал я, - как же, как же...

Но он не слышал меня.

- И все же навыки, которые ты получаешь в молодые годы, во многом определяют твою судьбу, верно?

Я кивнул и не стал оспаривать его постулаты насчет стержня удовольствия и линии судьбы, я просто слушал и выжидал момент, когда он хоть словом обмолвиться о своей карманной лаборатории - невзрачном черном кейсе, который он все время таскал с собой. Портфель словно был приклеен к руке. Он как-то сказал, кивнув на него, что без него он, как без рук. Может быть, там минивинтовка с оптическим прицелом, спросил я. Он только хмыкнул. Теперь этот черный ящик лежал на соседнем кресле и отвлекал мое внимание. Мне все время чудилось, что он вот-вот откроется и из него выпрыгнет какой-нибудь современный джин. От Юрки всего можно было ожидать, хотя он и не был фокусником.

Я пил кофе, чашка за чашкой, и курил, сигарета за сигаретой. Я все ждал и ждал этой самой минуты появления чуда, но он говорил о земных проблемах, разные страны, какие-то немыслимые профессии (в Каннах, например, он собирал цветы жасмина, за что получал до двадцати франков за смену), изучал языки (японский так и не выучил) и даже какое-то время работал в цирке. Я вздохнул с облегчением, когда он из Китая перебрался в Европу, это случилось два года тому назад, и с тех пор, живя в Париже, мог позволить себе вылетать в другие страны только по собственному желанию, у него теперь был выбор.

- Ты в Париже живешь?!

Я был ошеломлен.

- Почему ты так удивляешься?

Я не удержался, чтобы не рассказать, как всего месяц тому назад, я бродил с Аней по Елисейским полям, как мы с нею путешествовали на автомобиле в Монако, были даже в Ницце и Каннах, и теперь я знаком даже с принцем Альбертом.

- С князем, - поправил он.

- Ну да - теперь, с князем.

- Я знаю, - сказал он, не меняя выражения лица.

А я потерял дар речи: как так «я знаю»! Я налил себе коньяку и сделал глоток.

- Ну-ка, ну-ка, - сказал я, встав и усаживаясь поудобнее на диване, - давай, рассказывай.

То, о чем он рассказал, меня поразило. Он давно поселился в Париже, и однажды, случайно, встретив Аню, ей не признался. На протяжении этих лет время от времени приходил в кабаре, чтобы видеть ее и, как он признался, наслаждаться ее обществом, разумеется, инкогнито, в парике и с усами, предаваясь ностальгии по прошлому.

- Почему же не подошел?

Никто бы не удержался и не смог сформулировать вопрос по-другому, но он не собирался на него отвечать. Он снова пропал в воспоминаниях, и мне уже трудно было следить за нитью его рассказа. А у него, так во всяком случае я определил, полетели тормоза, он не мог остановиться, его несло, как ту щепку с муравьем, которого он когда-то спас, и я старался помочь ему тем, что всем своим видом изображал внимательного слушателя. Я понимал: он никому так подробно не рассказывал о себе, а во мне он нашел того, перед кем можно было раскрыть хоть какие-то карты. Мне подумалось, что о его похождениях можно было бы написать роман. Мелькнула мысль и о возможном курсе психотерапии. У него и язык, и руки просто чесались. Минута, та злополучная минута в тот вечер так и не наступила. Жалея его, я так и не получил ответ на свой главный вопрос: чем ты живешь? К тому же и джин остался сидеть в своем кейсе. Мы снова ночевали в моем номере, а наутро пошли просто бродить по городу. И я, и он как-то попритихли, поуспокоились, как-то вдруг спало напряжение, и между нами установилась прежняя теплая и доверительная атмосфера. Мы поздно проснулись и поздно позавтракали, настроение было прекрасное, теперь мы брели, не зная куда, затем присели на камни. Он сам начал свое повествование. Он прочитал мне красивую, умную, строгую с приведением конкретного фактического материала лекцию о смерти.

- Я изучил самые знаменитые смерти - фараонов, царей... Александра, Цезаря, Тутанхамона, многих вождей, Ленина, Сталина... Ромео и Джульетты и Ивана Ильича, да, многих... Я добрался даже до Лазаря и до Самого Иисуса Христа. Это были прекрасные годы познания жизни. И смерти, конечно. Стремление познавать - наиудивительнейшая черта человека. Если ты любопытен к жизни, тебе никогда не будет скучно, и она никогда тебе не надоест. Мне надоело...

Юра неожиданно прервал свой рассказ, взял телефон и набрал номер.

- Алло, - сказал он по-русски, - все отменяется, я перезвоню. И выключил телефон.