15.01.1969 г.
Ну, вот я опять в больнице. Плохо не только мне, плохо моим ученикам. Снова пропущенные уроки, снова не пройденный материал. Переживаю очень за десятый класс. Такие они у меня хорошие и так стараются иметь по химии хорошие оценки. Хотелось лучше дать им возможность поступить в институты и техникумы на химические отделения. Все-таки химия в наше время нужный предмет, очень нужный.
Ну что я сделаю? Я ни в чём не виновата, если так получается. Будто бы и жить уже снова хочется, и делать тоже, а здоровья нет. Сколько времени пройдёт, пока оно восстановится. Буду сейчас точно выполнять все предписания врача. Особое чувство у меня к Там. Мих… Боюсь, что она повторит мою судьбу. И мне её заранее жаль.
16.01
Мучает всё время мысль, что я сама виновата в своей болезни. Зачем допустила человека глубоко в душу? Но что я могла тут сделать? Это делалось помимо моей воли. Горе, которое нельзя разделить ни с кем вдвойне тяжелее.
Человек, не умеющий жить для людей, никогда не отдающей себя людям, не поймёт ни когда того, кто готов жизнью пожертвовать ради людей.
Кто он? Чиновник ли, занимающий руководящую должность, которая даёт ему личное благополучие и удобство или настоящий человек которому не безразлично спокойствие и благополучие других. Скорее всего первое. Он ничего не сделает, чтобы вернуть человека к активной жизни, сделать его полезным людям. Он, наверное, и со мной говорил тактично и осторожно не потому, чтобы не обидеть меня, а потому, чтобы я потом как-нибудь не побеспокоила его, не испортила ему репутацию. Ему абсолютно всё равно, здорова ли я, пишу ли я, активна ли я, работаю хорошо или плохо, лишь бы это не беспокоило его, не задевало как-то его. Я вообразила себе, что он всё сделает, чтобы я была полезна людям, поддержит меня, если мне будет туго в борьбе со всем тем, что мешает людям, с пьянством, хулиганством, с нечестностью и карьеризмом, со всякой остальной мерзостью, что мешает людям жить. Он равнодушен ко мне, так же, как он равнодушен к каждому, если он не касается его непосредственно и не влияет на его положение. Отныне я не побеспокою его ничем, если это будет касаться меня лично, не позвоню, не напрошусь на разговор, у меня ещё есть гордость и самолюбие, и не буду надеяться на чью-либо помощь. Буду соизмерять свои силы. Знать, что духовной помощи мне взять неоткуда. А жить я должна, потому что могу быть ещё полезной людям. Он не карьерист, нет. Но никогда не будет вести работу рядового, потому что она не принесёт ему бытовых удобств и высокого положения в обществе.
И все же я была бы бесконечно рада, если бы он как-то побеспокоился обо мне, рада общению с ним, рада была, если бы он когда-то пригласил меня для беседы, справился о моих успехах, о моём здоровье. Рада, потому что не могу с полным доверием относиться к остальным людям, кроме него.
Рада, потому что кроме него после смерти Авы у меня никого не осталось близкого душе. Пусть это звучит, может и нескромно, но я с гордостью могу сказать, что я богаче его душой.
Отныне я тебе только, мой дневник, буду поверять мои думы, с тобой делиться своими сомнениями. Правда, ты не возразишь мне, не скажешь в ответ, терпеливо выслушаешь меня, а мне бы большего хотелось, но что поделаешь?
Я очень долго искала друзей, очень берегла их в своей душе, когда нашла, и не по моей вине они оба ушли от меня.
Едва ли я уже найду других. Тамара Андр. могла бы быть хорошим другом, но её: «Что-то вы уж очень долго переживаете…» из-за награды, хотелось ей сказать, я это чувствовала, оттолкнуло её от меня.
Не поняла, значит, и не будет понимать меня.
И ещё раз хочется сказать ему: «Большое спасибо за последнюю беседу». Уверена, что она была последней. Во всяком случае, последней по моей просьбе.
Он хороший руководитель, но не руководитель Ленинского типа. У него нет живого, активного отношения к жизни, не появляется ненависть к плохому и любовь и уважение к хорошему.
17.01.1969 г.
Сегодня будет, кажется, решающий день. Попросила Там. М. сходить к нему со статьей написанной мной в «Победу» и сказать, чтобы он позвонил мне и дал отзыв о статье. Если позвонит, значит, я немного ошиблась, если не позвонит, значит, права. Буду ждать до 8 часов вечера.
Статью, нашли правильной, не требующей особого мнения. Так что ждать мне звонка нечего. Больше я его не потревожу. Ему совершенно безразлично, буду я писать или нет. Буду я активна или нет, буду я живой или нет, так же, как безразличен любой человек, который не касается его непосредственно. Слишком он барин, чтобы жить жизнью простых людей, чтобы его могла беспокоить и моя жизнь. Больше иллюзий в том, что я найду в нём помощь и поддержку в моей общественной деятельности, у меня нет.
Буду жить, рассчитывая только на свои силы.
И всё-таки я довольна, что могла снять его с высокого руководящего поста и сделать простым человеком, пусть даже на короткое время. И знаю ещё, что он нигде не злоупотребит моим доверием к нему так же, как и я нигде даже намёка не сделаю на то, что он был откровенен со мной. Бог с ним, живи на здоровье, твори свои руководящие дела, живи в полном комфорте и благополучии. Ты не хочешь стать мне поддержкой и другом, ты просто не сможешь быть ни тем, ни другим. Ты чувствуешь это, потому и избегаешь общения со мной.
И глупо ждать от человека то, чего он не может дать.
Спасибо уже за то, что смог своим доверием вывести из застоя душу.
Я очень хотела удержать его в душе, но третий случай смог оторвать его. Насовсем ли, пока не знаю.
Любой силы огонь можно потушить, если на него постоянно лить ледяную воду.
Только бы болезнь не сломила мои силы. Буду жить одной убеждённостью да уважением людей. Я ещё могу быть полезна людям и буду, делать всё, чтобы быть полезной им.
18.01
С великим нетерпением жду выхода на пенсию. Я тогда смогу заняться тем, что захочу. Прежде всего, буду ездить. Навещу всех своих друзей, встречусь с юностью своей и от нее начну новую жизнь. Наверное, всё-таки я буду, прежде всего, писать. Помню, как собирались вместе с ним написать книгу, только название не придумала. Встречу ли я человека, способного тоньше чувствовать, чем он? Жить хочу, хочу жить и быть здоровой, жить живой жизнью.
Дети подрастут, научатся сами для себя всё делать, и я буду свободна, как птица. Куда хочу, туда лечу, что хочу, то и делаю. Вот и появилась первая цель — стать свободной, делать работу по душе.
Какое это счастье, когда к человеку приходит вдохновение — высший подъём его духа, когда хочется обязательно сказать что-то людям, безразлично как, или словом, или краской или музыкой.
В такие минуты человек творит, создаёт то, что останется от него людям, и чем сильнее дарование, человека, тем на больший срок останется людям созданное им в период вдохновения.
19.01
Интересно, вспомнит ли он когда-нибудь ту, что бережет его в своей душе столько лет, для которой он был и останется единственным.
Вчера приходили ко мне мои ученики, дружно, всем классом. Я, конечно, была очень рада. Дорогие мои друзья, для вас я приложу свои все силы, чтобы стать снова здоровой. Вы — моя самая большая поддержка в горе.
Приходил муж. Расстроенный. «Всё, — говорит, — тебя дома нет. То в отъезде, то в больнице. Давай выходи скорее на пенсию, хоть дома будешь».
Я уж молчу, что жду, не дождусь конца школьной работы не для того, чтобы сидеть дома, а чтобы как можно меньше быть дома. Ну ничего, дети уже подрастут, будут делать всё сами. Я знаю, что ему я нужна. Он по-своему любит меня, как любил бы любую другую женщину, с которой спит. И не понимает он, что мне тяжело, а порой невыносима такая животная любовь.
Петра может заменить любой другой мужчина, того — никто. Он навсегда останется чистым, светлым, теплым, хоть и причинил столько горя своим равнодушием.
21.01
Сегодня уже мне лучше. Кончается 7-ой день пребывания в больнице. Все эти дни тщетно ждала, что вот он позвонит, справится о здоровье, я услышу снова его приветливый голос. Кажется, он лучше всяких бы таблеток подействовал на меня, но нет, не позвонит, не справится, хотя и знает, как мне дорого его участие, не позвонит, потому, что ему слишком равнодушна не только я, а вообще любой посторонний человек.
Есть люди слишком высокой чувствительности, такие, какими были, например, Ленин, Гаршин, Есенин, разные по уму, по характеру, по наклонностям, но их объединяло одно: малейшее раздражение вызывало в их душе реакцию. Это живые люди.
Слишком живо реагировали они и на любые проявления души человеческой. И есть другие люди, для которых нужно много раздражений или одно больше, чтобы в их душе зазвучала какая-то струна. К таким людям относятся большинство людей, в том числе и он. Моя ошибка в том, что я вообразила себе, что он относится к людям Ленинского типа, способного как-то звучать на дрожание другой души. Нет, не одна, верно, струнка не дрогнула в его душе, когда он читал то письмо, написанное кровью, как у Евг. Онегина, читавшего письмо Татьяны. Одно холодное удовольствие и ни капли желания помочь, облегчить состояние души.
Он и в работу не вкладывает души, «привык», как он говорит, к ней потому, что она дает жизненные удобства и соответствующее положение в обществе. Не давай она бы этого, он и не привык бы к ней.
Иллюзия кончилась, начинается реальность.
А как бы богаче и я была, покажись бы он тем, чем я его воображала.
Был. Врач. Давление нормальное. Самочувствие хорошее. Завтра пообещали домой.
Вот был бы он всегда такой, как в ту последнюю беседу с ним, открытый, простой, доверчивый, внимательный, и мне бы больше ничего не надо было. Почему он не может быть для меня всегда таким? Я же бы никогда не злоупотребляла его доверием, как не злоупотребляю ничьим доверием, от кого бы оно не исходило. Для меня же это было бы большой душевной поддержкой.
Пять часов вечера. Я смотрю на чёрную ленту леса, припорошенную снегом, на зубчатый край его, чётко выделяющийся на розоватом от закатывающегося солнца небосклоне, на забор, мягко погружённый в белую пуховую перину из снега, и думаю о моём десятом классе и о себе. С июля месяца и для них и для меня начнётся новая жизнь. Какой-то она будет?
22.01
Около шести часов утра. Передают чудесные русские песни. Что-то хорошее рождается в душе. Хочется делать, делать для кого-то. И опять в душе просыпается он, светлое чувство к нему. Вот и опять перечеркнулось всё плохое, что сделал он для меня, той последней беседой!
Спасибо тебе, дорогой мой друг, за то, что ты есть на земле.
Сегодня меня обещали отпустить домой.
27.01
Послезавтра еду на сессию и радуюсь, что снова встречу его, услышу, может быть его приветливое слово.
Вот напечатали статью мою «Долг депутата», а я опять представляю себе, что он прочитал её, одобрил и сказал тепло, как раньше говорил: «Умница». Но нет. Теперь я знаю, что он совершенно равнодушен к тому что и как кто пишет, в том числе и я.
А писать всё-таки я буду, пусть не одобряет, люди одобряют, если хорошо и правильно написано.
30.01
Нет, он никогда не уйдет из моей жизни. Так и будет жить во мне, хочу я этого или не хочу.
И мне почему-то от этого не печально, а радостно. Всё-таки он хороший человек и мне он такой близкий к душе. Мне не видеть его нужно, мне нужно время от времени общение с ним, его доверие и уважение ко мне. И когда будет особенно мне нужно будет с ним поговорить, я конечно, буду говорить.
Всё-таки я не учитель. Мне с большим трудом удаётся посадить себя за подготовку к урокам. Я бы сейчас с удовольствием села писать статью в газету, пошла бы улаживать чьи-то дела, о чем-то бы просить (не для себя, конечно), чего-то бы добиваться, только бы не готовиться к урокам и не вести урок. И не только потому, что стало много «трудных», а вообще школьная работа не по мне. В школьной работе я не могу сделать лучше, чем Г.М. или В.Н., а вот написать статью или сделать доклад я могу лучше их. Вот этим бы делом мне и заниматься. Я и буду им заниматься. Только бы здоровье. Начинаю уже выполнять предписания врача.
03.02
Вся беда моя, что я на своём пути не встретила человека, которому могла бы отдать и душу и тело.
Вот так и живу сейчас, тело принадлежит одному, а душа — другому. И тот второй мне дороже в тысячу раз, чем отец моих детей.
Наверное, это плохо. Но я ничего не могу поделать. Вот и в семейной жизни тоже не знаю, что будет дальше, когда дети встанут на свои ноги.
Никогда ещё я не жила в такой неопределенности, как сейчас.
Почему я рада, что живёт во мне огонь, который не потушила даже река ледяной воды? Потому что без него я бы не была тем, чем я есть сейчас. Для меня он жизнь, и я радуюсь жизни.
11.02
Писатель — это человек богатый души, которую он щедро делится с людьми. Чем богаче его душа, тем значительнее то, что он пишет. Для писателя характерно активное отношение к жизни, к человеку и оно питает его душу. Большинство писателей нашего времени — это и общественные деятели.
Почему писатели старого времени не были общественными деятелями? Потому что она была невозможна.
17.02
Снова хандра захлёстывает мутной волной. В такие минуты хочется, очень хочется просто не жить. Никогда я не дорожила жизнью. Даже тогда, когда стояла на краю.
Слишком всегда она сурова по отношению ко мне. Одно светлое пятно было в моей жизни и то меркнет. И никакого просвета впереди. Теряю уважение к себе. Зачем я тогда пошла туда? Чтобы сказать обо всём и тем сохранить себе жизнь?
Конечно для этого. Как всё-таки крепко человек держится за жизнь! Бессознательно держится и делает все тоже бессознательно, чтобы сохранить её.
А дети? Наверное, всё-таки я буду жить только для детей. Это всё, что я оставлю после себя. Не слишком ли много я думаю о себе? Стараюсь избавиться от этого и не могу.
24.02
Нет, я всё-таки сильнее его. Пусть на час, на полтора мне удалось снять его с высокого руководящего поста и сделать простым, внимательным, доверчивым, таким, каким я хотела бы видеть его для меня всегда. Спасибо и ему за то, что смог стать прежним.
Ему безразлично, как я живу, или по принципу: «Не проходи мимо» или «Моя хата с краю», но мне-то не безразлично это. Мне самой нужно активное отношение к жизни. Другой я быть не могу и не буду.
Я сильнее и богаче его душой. Даже в чувствах.
Существовать…. Едва ли я смогу когда-нибудь только существовать.
26.02.1969 г.
Ну вот. Я и осталась одна. С детьми, с мужем, с коллективом и… одна. Что-то безвозвратно очень дорогое, очень важное и нужное, что делает человека богаче, сильнее, чище, лучше ушло из жизни, ушло навсегда. Грустно и хочется поплакать.
01.03
Живут же миллионы людей без особого подъёма души. Вот и я так буду жить.
Только сейчас начинает затягиваться рана, пробел в душе после его ухода из нее. «Что-то есть в вас», — как-то сказала мне Там. Андр. «Убежденность», — отвечала я. Нет, не только убеждённость была во мне. Было ещё большое, тёплое, светлое чувство, что согревало меня изнутри, освещало всю мою жизнь. И оно ушло, ушло, несмотря на все старания удержать его. Слишком много было ледяной воды недоверия ко мне и мало, очень мало тепла.
08.03
Как всё-таки меняется человек. Раньше для меня было большим удовольствием провести вечер в коллективе. Сейчас в коллективе я особенно резко чувствую, как это ни странно, своё одиночество. Не пойму, отчего это. Особенно тоскливо бывает в праздники. Пойти бы куда, боюсь оказаться лишней, боюсь, вдруг ещё кто-то когда-то захлопнет передо мной двери. Только Ава всегда ждала меня и всегда встречала с радостью. Общение с ней и для меня было удовольствием. Сейчас для меня самое большое удовольствие — полежать в постели. И никуда не хочется.
11.03
Читала Сашино сочинение на тему «Моя мама».
«У нее всегда грустные глаза, даже тогда, когда она смеется», — пишет он.
Как же он подметил это? И подметил верно. Нигде не пишет, что болею. Верно, чувствует, что не из-за болезни у меня «грустные глаза». Саша ты, Саша, знал бы ты как трудно твоей маме в жизни, как плохо ей живётся. Какая тяжесть камнем легла на душу….
Скорее бы кончился этот учебный год.
«Опять тень наводишь», — говорит мне муж, когда мне бывает так грустно и тяжело, что не могу даже этого скрыть. И ни тени желания поговорить по душам, выяснить причину «тени». Да и не сказала бы я ему её, не потому что делаю что-то плохое, просто потому, что не поймёт меня, а ещё хуже, неправильно поймет. Он ведь даже не представляет, что может существовать между мужчиной и женщиной большое чувство без желания физической близости. И не поймёт этого чувства.
Да, я люблю того человека не как мужчину, а как человека, для меня он дорог как человек, дорого тёплое слово ко мне, которого я так тщетно жду, дорого участие в моей жизни как друга. А этого ничего нет и мне тяжело от этого. Особенно сейчас, когда наступает переломный период а моей жизни, год, когда я уйду из школы, из коллектива, и кто знает, смогу ли я найти другой.
Тяжело мне стало вдвойне и потому, что он знает, чем был для меня все эти годы, знает, как мне дорога его дружба и участие и не хочет, жалеет сказать мне слово ободрения и участия. Разве это так предосудительно, сказать человеку доброе слово, зная, как оно нужно ему? Почему же он молчит?
Не одобрит за то, что снова начала писать в газету не спросит о самочувствии, о делах?
Почему?
Я никогда не ждала внимания к себе, но сейчас оно мне особенно нужно. А его нет.
14.03
Жизнь прожита. Ну что ж. не так-то уж плохо прожита. И не надо ни о чём жалеть.
21.03
Полная апатия ко всему. И к самой себе и даже (страшно сказать) к детям. Впрочем, я никогда не была нежной матерью. Растила, заботилась, оберегала от плохого, выполняя долг человека и гражданина.
Снова не хочется ни писать, ни чего-либо делать. Знаю, чего бы я ни начала делать меня снова потянет поделиться хорошим, своими сомнениями, проверить свои выводы туда, а там снова. Холодное недоверие…
За что? Не знаю.
25.03
Вот так же, наверное, когда-то мучился Маяковский, мучился душой, скрыто от всех, тоскуя о своей большой любви к Тане, а потом, когда не хватило сил нести эту муку, рассчитался с жизнью. У него же не было ни детей, не семьи и ничто его не связывало с жизнью.
Какой пустой стала душа и болит, болит она, ноет тупой нескончаемой болью. И нет ей никакого конца, никакой надежды залечить рану. А жить надо. Ради детей.
Когда-то также страдала моя Ава, а как всё просто у неё разрешилось. Нет человека на свете и нет его мук.
26.03
Жить для детей…. А к чему им такая полуживая мать? Какой пример я могу дать им?
29.03
Сегодня говорили о районном партсобрании специалистов.
«90 % преступлений падает на Валамаз. Нас отмечали как школу, где совсем не ведётся коллективом лекционная пропаганда», — рассказывала Там. Андр.
А я вспомнила снова наш сатирический «Устный журнал». Нам не приходилось собирать насильно людей в клуб. Сами шли, шли со своими табуретками, т. к. мест не хватало. И доклады для «Журнала» готовились с желанием, потому что была аудитория. Я всегда предъявляла одно требование к докладу: «Больше, как можно больше местного материала».
«Преступность в посёлке резко сократилась», — отмечалось тогда в районе. «Устного журнала» боялись как огня. Агитация и пропаганда через «Устный журнал» носила боевой, наступательный характер. В условиях посёлка нашего, я убеждена, только такая форма пока и будет иметь успех, только через нее да радио и можно вести действенную воспитательную работу среди населения. После нашей критики и штаб дружины заработал.
В общем, здорово получилось. Как на крыльях летела я туда, чтобы поделиться своей удачей и радостью, в одобрении почерпнуть силы. А мне грозное: «Контроль!» И больше не нашлось ни одного слова. Ни теплого слова участия и одобрения. Одно неприкрытое недоверие было в этом слове «контроль». За что? Не знаю. Не контроль, а помощь нужна была, а может и контроль в форме помощи.
И от кого окрик? От человека, от которого больше всего на свете ждала помощи, который только один и мог бы мне её оказать. Тяжело я тогда переживала.
Но адвокат, действующий всегда внутри меня в защиту его, снова его во всем оправдывал передо мной, снова он встал со мной рядом, и я снова включилась в активную жизнь. И вот предъюбилейные годы. Большой душевный подъем, большая работа и школьная и общественная.
И снова я столкнулась с недоверием ко мне. С болью вспоминаю я, с каким недоверием ко всему коллективу отнёсся он, когда меня выдвинули к награждению. «Ну, это уже совсем не знаю, что у них творится в коллективе», — сказал он тогда на бюро. А в коллективе просто видели мою работу и сочли, что она достойна на одобрения. За что же ко мне снова такое недоверие? Не знаю. И пока не узнаю, я ничего не могу делать.
И без активного дела мне трудно жить.
Знаю, начни я что-нибудь делать, меня снова потянет туда, а там снова недоверие ко мне.
За что, за что? — с болью и горечью задаю я себе постоянно вопрос и не могу ответить на него. И мучусь. Мучусь так, как ни одна физическая боль не мучила меня во всю мою жизнь.
31.03
Самое ценное качество в мужчине — мужская чистота, верность одному человеку. Качество, которое встречается из 1000 мужчин в одном только человеке.
31.03
Как-то начинает замирать всё в душе, остаётся только, и останется на всю жизнь глухая боль и тоска. А может т они с годами пройдут. Может быть. Всё может быть. Рада уж, что после той беседы я не ставлю больше вопроса: жить или не жить. Только жить, всё живое должно жить. Пусть даже не жить, пусть только существовать, если ни на что другое у тебя нет сил и возможностей.
Вспоминаю день за днём его пребывание в школе. Нет, никогда ни я, ни он ко мне не были в оппозиции. Всегда доверие и уважение друг к другу. Помню, в ту последнюю осень он сказал: «Я уж решил, что буду на каждый урок вас с собой таскать». Где же тут была оппозиция? Она возникла потом, гораздо позднее, куда он был уже в районе.
Как возникла? Почему? Он не захотел мне прямо ответить. И я не могу, как ни стараюсь, понять. А без ответа на эти вопросы ничего не могу делать.
01.04
Снова в школу. И так не хочется. Падает интерес ко всему. Даже радио слушаю от случая к случаю. Только газеты ещё и просматриваю пока.
Что толку писать? От этого нет никому никакой пользы. Что толку делать лекции, от которых люди бегут как от надоедливой мухи?
Как всё надоело! Надо, хотя на год, отойти от активной жизни, посмотреть на всё со стороны, чтобы лучше было видно, с какой стороны и как включиться в активную жизнь, если снова проснется душа. Только едва ли она проснётся. А пробудить никто не захочет, да и не сможет.
Пусть себе спит на здоровье.
10.04
Смерть. Какое это страшное и притягательное слово! Страшное для того, кому улыбается жизнь, того, кому есть чего ждать хорошего и есть на чего надеяться, есть кого любить и есть во что верить; притягательное для того, кому жизнь стала в тягость, кому нечего ждать от жизни и не на что надеяться, кто из нужного человека превратился в обузу для людей, понимает это и не хочет ею быть.
Вчера вызывали в поссовет райкомовские работники и предлагали возглавить женсовет. Отказалась. Я действительно не могу выступать от имени только одних женщин. Да и едва ли я уже смогу выполнять какую-либо общественную работу вообще.
Как-то опустела душа, перегорела в ней всё, и не чувствую я больше человеческой любви, ни большой ненависти.
На меня смотрят еще как на человека, каким была я полтора года назад, а я уже стала совсем другой: и пассивной, и ко всему равнодушной, и пустой, и ни к чему непригодной. Я просто потеряла чувствительность, не физическую, духовную. И как-то не заметила даже, когда совершился перелом в душе и всё замерло. Наверное уже до конца жизни. Я никогда не буду жить для себя, для своего личного благополучия, но и активным участником общественной жизни я едва ли тоже буду.
17.04
На дворе буйно вступает в свои права весна. Только в душе моей нет пробуждения. И ничего не радует. Снова неделя прошла в постели на больничном. И не столько уж я не могла, сколько просто не хотела вставать. Вот так бы, никогда не ставать, лежать и ничего не делать. Интересно, появится ли у меня хоть к чему-нибудь интерес? Проснётся ли хоть к чему-нибудь душа?
Если так и замрёт в ней всё навсегда?
Есть такое выражение «моральный износ» у одних он наступает раньше, чем физический, у других — позднее.
У меня моральный износ наступил раньше, чем физический износ. И я тут ничего не могла изменить, ничем не могла помочь себе.
Так уж видно на роду моём было написано.
Даже самой над собой удивительно: в голове ни одной мысли, ни одного желания. Одна пустота. Вот и стала я не умная, как все говорят ещё пока, а пустая. Только этого ещё пока никто не замечает. А заметят, объяснят болезнью. И никто не узнает, что не столько я телом, сколько душой больна. Уж ничего я больше не жду, ничего не хочу, кроме того, чтобы у детей моих лучше жизнь сложилась, и ни на что не надеюсь.
Вот приду сейчас в коллектив, меня сразу спросят: «Как здоровье?» Я криво усмехнусь и скажу: «Да пока сносно».
Жизни прожита. Не так-то уж плохо прожита. И не надо ни о чём жалеть.
18.04
Моя нервная система не выносит никакого напряжения. После недельного лежания отвела день в школе и снова началась сильная головная боль. Сегодня с самого утра.
В больницу не пойду. Надо программу заканчивать. Будь что будет. Ученики не виноваты.
А я? Разве я в чем-то виновата? Всё делалось независимо от моей воли. Я не виновата, что всё это оказалось такими сильными.
3.05
Вот и опять праздник проходит. 1-го мая весь день спала. 2-го пошла к Там. Андр. (она ещё до праздника приглашала). Пришла, а у нее гости (Чежеговы, Берестовы, К.А.). И опять почувствовала себя лишней. Зачем пришла? Кто тебя позвал? Никто. Ну и не надо было ходить. Больше не пойду. Лишняя….лишняя…. Всюду лишняя. Я, кажется, на этом свете вообще лишняя….
07.05
Музыка…. Она действует, на душу, как целебная вода, она уводит в другой мир, мир красоты и счастья, она побеждает мрак и злые силы, она будит в душе самые лучшие человеческие чувства. С наслаждением слушаю «Иоланту» Чайковского. Чудесная музыка и голоса. Как жаль, что времени мало ей приходится отводить.
11.05.1969 г.
— Скоро выйду на пенсию, — говорю я.
— И работать нигде не будете?
— Не буду. По крайне мере в школе не буду.
— А где вы будете работать? Дома всё равно не усидите. Не такой у вас характер.
Да, я раньше, два года назад, тоже думала, что дома мне не усидеть, что если и работать не буду, то в общественной жизни буду принимать самое активное участие. А сейчас думаю, с грустью думаю, что усижу дома, смогу спокойно жить и без активного участия в жизни. Человек ко всему привыкает.
Велика приспособляемость к жизни у всего живого, и телесная приспособляемость, и духовная. Я выжила в трудной борьбе с собой, но сломалась, не согнулась, просто сломалась. И живу сейчас просто по инерции. Все живое должно жить. Вдалбливаю в себя эту истину и не могу до конца вдолбить.
Ничто мне сейчас не дорого и никто не дорог. Не хочется никого не видеть, ни слышать.
Вот так и выбрасывается человек из жизни. Долго мне всё-таки наверное не прожить. Постоянно чувствую себя временно пребывающей. А душа болит, болит….
Мама, мама, зачем ты родила дочь свою и зачем оставила мучиться на этом свете?
Жизнь прожита. Не надо ни о чём жалеть. Живи, пока живётся. Как другие.
13.05
Хочу ли я, чтобы кто-то вывел меня из этого состояния? Нет, даже этого желания у меня нет. Ни одного желания, ни одного стремления. Пусто…. Послезавтра надо идти, как заседателю, на судебный процесс. С каким бы интересом я пошла на него раньше! А сейчас думаю о послезавтрашнем вечере как об обузе, о деле, которое будет заставлять меня как-то думать, а мне этого совсем не хочется. Вот и я превратилась в «пассажира незанятых мест», — как писал Андерсен-Нексе и начинаю уже свыкаться со своим положением. «Если изменить положение нельзя, человек к нему привыкает».
25.05
Дни тянутся один за другим. Тоскливо и неинтересно.
Вчера проводили 10-ый класс на экзамены. Раньше меня до слез трогал этот момент. А сейчас и тут душа оказалась глуха. Ни слезинки на глазах, ни струнки не дрогнула в душе.
Ну что же, вот так я могу прожить дольше, потому, что не будет больше душевной боли и страданий, от которых захочется избавиться. Поспать, поесть, сделать немного для детей — вот так и буду жить, вернее существовать.
И не потянет меня больше туда, и не буду я ждать больше чьего-то внимания.
Удовлетворяет ли меня такое существование? Нет. Но я ничего не могу изменить.
Проснётся душа, проснётся и чувство к нему. Опять буду вспоминать годы его пребывания в школе, моё тёплое отношение к нему и его ко мне и с горечью знать и помнить, что ничего в его душе ко мне нет, кроме недоверия и холодного равнодушия. За что? Пусть лучше уж спит душа.
Помню лет 16 тому назад, как-то зашла я в учительскую, сидят на диване Сагида М. и ещё кто-то из учителей и решают вопрос взаимно или не взаимно?
— О ком это вы? — спрашиваю.
— О вас, — отвечают.
— Обо мне? А второй кто?
— Подставляйте ухо, скажу, — говорит Сагида М.
Я подставила, и она шепнула. Я рассмеялась только тогда и спокойно спросила:
— И как же вы решили?
— Решили, что взаимно, — ответили они. Вот как было.
А он: «Оппозиция». Эх, ты.
Вот и всё.
Кончился период жизни, начался период существования.
А могло бы всё быть по-другому. Могла бы я ещё вести лет 10–12 активной жизни. И служила бы примером для других дел сделать немало могла бы. Ну что ж, судьба распорядилась по-другому. Не всё зависит от воли человека.