Документ 1

М. И. Сироткин

ОПЫТ ОРГАНИЗАЦИИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ РЕЗИДЕНТУРЫ «РАМЗАЯ»

[374]

Раздел III. ПЛАН ОРГАНИЗАЦИИ ТОКИЙСКОЙ РЕЗИДЕНТУРЫ

А. Организационный план 1933 года

План организации резидентуры в Токио (1933 г.), определяющий цели создания и общие задачи резидентуры, излагающий предварительную схему ее организации и перечень намечаемых оргмероприятий, не был зафиксирован каким-либо специальным документом.

Лишь сопоставление отдельных архивных документов — заметок, оргписем, резолюций и т. п. — дает возможность воссоздать в общих чертах картину предварительного планирования и последующего развития схемы организации резидентуры и проследить практическую реализацию намеченных мероприятий.

Было ли со стороны Центра ошибкой решение послать резидентом в Токио все же именно «Рамзая» — после того, как он всего лишь год назад был отозван из соседней с Японией страны под угрозой расшифровки?

Ответ на этот вопрос и уяснение мотивировки решения Центра имеет существенное значение.

На протяжении последних 5 лет существования резидентуры в аппарате Центра неоднократно составлялись «справки-доклады» на резидентуру «Рамзая». В каждой из этих справок, в качестве исходной основы для сомнений в полноценности резидентуры, неизменно фигурирует перечень шанхайских «грехов» «Рамзая», и если не высказывается прямо, то явно сквозит осуждение руководства Центра, «легкомысленно» направившего «Рамзая» в 1933 году в Токио после его ошибок и промахов в Шанхае.

Какие же соображения могли обосновать решение Центра в выборе кандидатуры «Рамзая»?

В пользу «Рамзая» говорило:

ряд его личных качеств, отвечающих требованиям и условиям предстоящей работы: энергичность, решительность, «пронырливость», уменье приобретать широкие связи; известная склонность к авантюризму — в положительном смысле этого слова, т. е. «любовь к приключениям»; хорошая профессиональная подготовка как журналиста; свободное владение немецким и английским языками; наличие 5-летнего опыта зарубежной работы по линии Коминтерна; 3-летний опыт нелегальной разведывательной работы в Шанхае.

Его личные политические доклады и обзоры показывали, что он довольно успешно изучает и осваивает проблемы Дальнего Востока, умеет правильно анализировать военно-политическую обстановку и давать обоснованные, грамотные выводы.

Личные недостатки, ошибки и промахи в методах и направлении агентурной деятельности «Рамзая» не являлись решающим препятствием к дальнейшему использованию его в Японии: они требовали лишь твердого и четкого инструктирования и руководства, систематического наблюдения и контроля со стороны Центра в процессе будущей деятельности «Рамзая».

Сомнительными моментами, требовавшими особого внимания и создававшими определенный риск для дальнейшей работы «Рамзая» в Токио, являлись:

1) угроза со стороны Берлина: возможность того, что берлинские полицейские органы заинтересуются личностью Зорге после того, как в газетах начнут появляться корреспонденции из Японии и статьи за его подписью. Полицейская картотека может дать справки о прежней деятельности «Рамзая» в Европе по линии Коминтерна;

2) возможность того, что «Рамзай», в результате своих шанхайских ошибок, взят на учет японской контрразведкой и сразу же будет находиться под наблюдением;

3) угроза из Шанхая — по линии связи между немецкими колониями: возможность передачи информации о «неблаговидной» советско-коммунистической деятельности «Рамзая» в Шанхае.

Нет сомнения, что руководство Центра, планируя организацию токийской резидентуры и намечая кандидатуру «Рамзая», учитывало все эти сомнительные моменты и взвешивало тот риск, который они могут создать для успеха предприятия.

Соответствующий стиль и политическая окраска помещаемых в газетах статей должны были помочь этой цели и нейтрализовать внимание берлинской полиции.

Позиция немецкого журналиста-фашиста, работа под германской крышей вместе с тем в какой-то мере путали карты японской контрразведки, если даже она взяла «Рамзая» на учет в Шанхае.

Наблюдение за любым иностранцем в Японии было делом совершенно неизбежным. Легализационной задачей «Рамзая» было лишь всем своим поведением демонстрировать приверженность идеалам фашистской Германии, родственным по духу идеалам определенных агрессивных кругов Японии.

Опасения справок берлинской полиции и японской контрразведки следовало оценивать все же с точки зрения лишь известной вероятности.

Наиболее реальную и почти неизбежную угрозу представляла возможность поступления информации о шанхайской деятельности «Рамзая» по линии связей между шанхайской и токийской колониями немцев. Эта опасность были наиболее реальной, если учесть близкое соседство и регулярные связи между Токио и Шанхаем.

К сожалению, в освещении плана организации резидентуры для нас остается весьма существенный пробел, который играет важную роль — как в оценке решения Центра и оргплана в целом, так и в последующей оценке деятельности «Рамзая» и анализе его взаимоотношений с германским посольством.

Этот пробел заключается в следующем:

нигде, ни в одном документе не зафиксировано, какие установки и указания получил «Рамзай» при инструктировании и обсуждении плана работы — по вопросу о парировании «Шанхайской угрозы», какая была разработана легенда для объяснения прежней деятельности «Рамзая» в Шанхае — на случай, если токийские немцы получат какие-то сообщения из Шанхая. Трудно допустить, чтобы этот вопрос, определявший основной риск использования «Рамзая» в Японии, остался вне поля зрения «Рамзая» и руководства Центра. Если даже допустить, что в силу какой-то небрежности этот вопрос не обсуждался, то трудно поверить, чтобы сам «Рамзай», многократно напоминавший Центру об «угрозе из Шанхая», не продумал заранее для себя легенды и тактики поведения на случай, если из Шанхая в Токио «долетят кое-какие брызги грязи».

«Рамзай» уже имел позади 7-летний опыт зарубежной нелегальной работы, обладал достаточной предприимчивостью, находчивостью и изворотливостью.

Маловероятно, чтобы он, напоминая несколько раз Центру о «тяжелой опасности, грозящей ему из Шанхая», лично сам оставался в роли безучастной жертвы, пассивно ожидающей неизбежного удара.

Возможно, что он окончательно конкретизировал план своего поведения и легенду лишь после приобретения связей в посольстве, учтя реальную обстановку и характер своих взаимоотношений с сотрудниками посольства.

Основными лицами, которым предстояло составить основное ядро резидентуры, являлись:

1) «Жиголо» (Бранко Вукслич) <…> намеченный на первое время в качестве связующего центра для прибывающих сотрудников резидентуры.

По национальности серб, натурализовавшийся во Франции. Родился в 1904 году в Сербии. Окончил университет в Загребе, по специальности искусствоведение. В 1924 году в Загребе подвергался аресту как член группы студентов-марксистов. В 1925 году принимал участие в движении за независимость Хорватии. 1926 году уехал во Францию и поступил на юридический факультет Парижского университета. 1932 году вступил во французскую компартию. В марте 1932 года привлечен вербовщиком «Ольгой» к работе на идейно-политической основе.

В феврале 1933 года, выполняя указания Центра, получил корреспондентские поручения от французского иллюстрированного журнала «Обозрение» («La Vue») и югославской газеты «Политика» и прибыл в Японию с женой («Эдит») и сыном.

«Рамзай», установив в конце 1933 года связь с «Жиголо», в письме Центру от 07.01.34 г. дал «Жиголо» следующую начальную характеристику:

«„Жиголо“, к сожалению, очень большая загвоздка. Он очень мягкий, слабосильный, интеллигентный, без какого-либо твердого стержня. Его единственное значение состоит в том, что мы его квартиру, которую мы ему достали, начинаем использовать как мастерскую.

Так что он в будущем может быть для нас полезен лишь как хозяин резервной мастерской».

2) «Отто» (Одзаки Ходзуми) — японец, видный журналист-литератор, крупный специалист по вопросам Китая. По политическим убеждениям сочувствующий идеям марксизма.

С 1930 по 1932 г. использовался «Рамзаем» в Шанхае в качестве информатора. В 1932 году возвратился из Шанхая в Японию и в 1933 году проживал и работал в г. Осака — в иностранном отделе редакции газеты «Осака Асахи» и в институте социальных проблем «Охара».

3) «Джо» (Мияги Йотоку) — японец, по профессии художник. Родился в Японии в 1903 году. В 1919 году уехал в США (в Калифорнию). В 1925 году окончил художественную школу в Сан-Диего.

В 1926–1933 гг. в компании с другими японцами содержал ресторан в Лос-Анджелесе. В 1926 г. совместно со своими друзьями-японцами организовал группу по обсуждению социальных проблем (общество «Пробуждение» — «Реймейкай»). В 1929 году вступил в организацию коммунистического фронта — Общество пролетарского искусства. В 1931 году вступил в Компартию Америки.

Предполагалось, что «Рамзай», выехав из Москвы 15 мая 1933 года, в течение 1,5 месяцев осуществит в Европе все предварительные мероприятия, необходимые для обеспечения его легализации в Японии в качестве немца журналиста, корреспондента европейских газет.

Раздел IV. ОРГАНИЗАЦИОННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ РЕЗИДЕНТУРЫ

Практическое осуществление начального плана Центра по организации и упрочению резидентуры потребовало значительного времени (порядка 2-х лет), причем условия реальной обстановки на месте внесли ряд существенных изменений и дополнений в первоначальные наметки Центра. В истории организации резидентуры различаются два периода: 1-й период (1933–1936 гг.) — можно характеризовать как период подготовительной организационной деятельности, обоснования резидентуры на месте и приобретения основных связей для последующего развертывания работы.

<…>

2-й период (1936–1941 гг.) — период развернутой деятельности резидентуры.

После вызова в Москву (июль-август 1935 г.) для личного доклада и инструктирования «Рамзай» возвращается в Японию, снабженный конкретным планом дальнейшего развертывания работы.

Взамен отозванного «Бернгарда» в резидентуру направляется радист «Макс» («Фриц»), работавший ранее в шанхайской резидентуре «Рамзая». «Фриц» налаживает регулярную радиосвязь с Владивостоком и, успешно легализуясь, создает прочную коммерческую крышу.

<…>

К середине 1936 года он уже приобретает положение видного журналиста, состоя корреспондентом следующих газет и журналов:

1) «Амстердаме Альгемейне Гандельсблатт» (голл.);

2) «Гамбургер Фремден Блатт» (нем,);

3) «Франкфуртер Цейтунг» (нем.);

4) «Геополитик» (нем.);

5) «Дер Дейтше Фольксвирт» (нем.).

Крепнут и углубляются его связи с германским посольством.

<…>

Германский ВАТ Отт, уезжая летом 1936 года в отпуск в Германию, предлагает «Рамзаю» включить его в штат посольства в качестве «вольнонаемного сотрудника» — для работы в роли «помощника Отта по линии промышленно-экономического изучения страны».

«Рамзай», опасаясь официального согласования своей кандидатуры в Берлине, воздерживается от окончательного ответа на это предложение, ссылаясь на свою занятость корреспондентской работой.

Представитель Центра в Шанхае — «Алекс» так характеризовал положение «Рамзая» в 1936 году:

«В колонии „Рамзай“ завоевывает все больший авторитет как крупный отечественный журналист. Он теперь является представителем не только одной маленькой газеты, с которой он начал, но, как Вам может быть известно, корреспондентом одной из крупнейших тамошних газет и ведущего толстого экономического журнала. Его отношения с другими сотрудниками посольства также хороши, и те из них, которые были натянуты, теперь улучшились».

В письме от 14.05.37 г. «Рамзай» сообщает, что он «стал известным журналистом» и является «заместителем руководителя одного важного бюро» (Германское информационное бюро в Токио).

В 1939 году (1940?) «Рамзай» назначается на должность корреспондента и пресс-атташе германского посольства, т. е. становится его постоянным штатным сотрудником.

<…>

В чем причина и основа успеха легализации «Рамзая», какие условия обеспечили ему возможность приобрести особое доверие со стороны германских «друзей» и войти в посольство в качестве штатного сотрудника? Попытка найти ответ на эти вопросы будет сделана ниже, при анализе связей и деятельности «Рамзая» в германском посольстве.

Здесь же можно ограничиться лишь следующими замечаниями:

1. «Рамзай», руководствуясь конкретной и ясной установкой Центра относительно характера его взаимоотношений с посольством («войти в полное доверие сотрудников германского посольства», «считать наиболее эффективным установление служебного или полуслужебного сотрудничества в посольстве»), мог завоевать такое доверие, лишь оказывая эффективные услуги посольству, — в первую очередь военному атташе — разведчику Отту. Как это будет подробнее изложено ниже, эти услуги заключались в снабжении Отта разного рода полуофициальными и неофициальными информациями по экономике, внутриполитическому положению и военно-политическим мероприятиям Японии. Это явилось основным, важнейшим фактором, который помог «Рамзаю» сделаться «своим человеком» в германском посольстве.

2. Назначение «Рамзая» на штатную должность в посольство и на пост заместителя главы Германского информационного бюро позволяет сделать вывод, что немцы считали «Рамзая» достаточно проверенным и не располагали какими-либо материалами, компрометирующими «Рамзая».

Если предположить, что посольство имело какие-то сведения о прежней или настоящей работе «Рамзая» на советскую разведку, то можно еще допустить, что военный атташе Отт все же пошел бы на использование его как информатора-двойника для получения сведений по Японии, но невозможно считать вероятным, чтобы немцы, зная или подозревая «Рамзая» как советского разведчика, могли назначить его на штатную должность в посольстве и на ответственный пост заместителя руководителя Германского информационного бюро.

«Фриц» (Макс Клаузен)

«Фриц», направленный к «Рамзаю» в качестве радиста взамен отозванного «Бернгарда», был старый знакомым «Рамзая». С 1929 по 1931 год «Фриц» (под именем «Макс») работал радистом в шанхайской резидентуре «Рамзая», а с конца 1931 года до июля 1933 года был самостоятельным резидентом в Мукдене.

В 1933 году он вместе с женой «Анной» был отозван в Москву, несколько месяцев работал инструктором в радиошколе Центра, а затем был отчислен и вместе с «Анной» отправлен на поселение в Республику немцев Поволжья.

До 1935 года «Фриц» работал там механиком Краснокутской МТС. «Фриц» в своем отчете от 1946 года, упоминая о своем временном увольнении, связывает его с неприязненным отношением к нему со стороны одного из руководящих работников Центра в результате каких-то недостатков или упущений «Фрица» во время работы в Мукдене:

«…так как, видимо, мое имя не пользовалось хорошей репутацией из-за Мукдена, тов. Давыдов недолюбливал меня… В результате этого, для меня и моей жены не было больше места в нашей семье, и мы были отправлены в Республику немцев Поволжья».

В действительности причина, вызвавшая отчисление «Фрица» из состава РУ, была несколько иная: руководство Центра сочло невозможным использовать в дальнейшем «Фрица» на нелегальной работе, так как он, будучи в Шанхае, женился на белоэмигрантке Анне Раутман.

В 1935 году новый начальник РУ пересмотрел вопрос об увольнении «Фрица», расценив его отчисление как показатель «отсутствия достаточной заботливости к старым кадрам со стороны Р.У.»

Весной 1935 года «Фриц» вместе с «Анной» был вызван обратно в Москву, вновь привлечен к работе и направлен в токийскую резидентуру «Рамзая».

<…>

«Анна» (Анна Раутман-Валенниус-Клаузен — жена «Фрица»)

«Анна», находившаяся с 1933 года также в Республике немцев Поволжья, в 1935 году была вместе с «Фрицем» вызвана в Москву. После отъезда «Фрица» «Анна» оставалась в Москве, ожидая известия о благополучном прибытии «Фрица» на место.

После получения этого извещения, 2 марта 1936 года «Анна» была отправлена в Шанхай, откуда в дальнейшем «Фриц» должен был перевезти ее к себе в Японию.

<…>

Поскольку «Анна» до брака с «Фрицем» носила фамилию первого мужа-финна Валениус, при оформлении брака она была зарегистрирована как финка и в дальнейшем превратилась в немецкую гражданку — финку по происхождению.

По прибытии в Токио «Анна» была введена «Фрицем» в местную немецкую колонию, завела знакомстве с немецкими женщинами и стала принимать участие в жизни немецкой колонии, как к тому ее обязывало положение жены добропорядочного немецкого коммерсанта.

Свою легализацию в Токио и положение в немецкой колонии «Анна» характеризует так:

«Не чуждаясь немецкого общества внешне, мы стали его членами. Я завела знакомства с немецкими женщинами. Они часто устраивали различные благотворительные мероприятия в пользу немецких солдат. Я вынуждена была принимать в этом участие, и это дало очень много для упрочения нашей легализации. Меня принимали за постоянную немку. Как-то председательница немецкого женского общества фрау Эгер спросила меня, почему я не имею детей, и посоветовала обзавестись ими, так как „нашей стране“ нужны дети, они будут иметь счастливое будущее. Это подтвердило лишний раз, что они считали меня своей. У японцев я была зарегистрирована как немецкая гражданка-финка. Также была ориентирована и домашняя прислуга».

Легализацию «Анны» в качестве жены немецкого коммерсанта, немецкой гражданки, финки по происхождению, следует признать успешной и надежной.

Оформление брака «Фрица» и «Анны» сыграло положительную роль и в укреплении положения самого «Фрица», так как он затребовал из Германии и представил в консульство документы, свидетельствующие о «чисто-арийском происхождении его самого и всех его предков».

Работник аппарата Центра, уже не первый год непосредственно ведающий резидентурой «Рамзай», пишет на телеграмме, поступившей от резидента:

«Тов. В. Ведь Фриц имел торговлю от американской фирмы. Зачем ему амы, торгуя с немцами? По-моему, денег давать не нужно. 29.12.40. П.»

Эта резолюция убедительно показывает, что ответственные сотрудники Центра совершенно безответственно относились к серьезнейшему делу денежного снабжения резидентуры. Легализационные связи резидентуры, обеспечивающие маскировку денежного снабжения, не изучались, не учитывались и, по существу, оставались Центру неизвестными; при переводах денег фамилию получателя указывали, полагаясь лишь на свою память и фантазию, не затрудняя себя справкой в личном деле адресата.

Вплоть до 1945 года во всех справках о резидентуре, периодически составлявшихся подразделением аппарата Центра, непосредственно ведавшим резидентурой, в качестве легализационного предприятия «Фрица» фигурирует «мастерская по продаже велосипедов, смазочных масел и пр.» — предприятие, которое в действительности было лишь мелким, временным эпизодом легализационной деятельности «Фрица» в 1935–1936 гг.

Уже с осени 1937 года «Фриц» создал самостоятельное торгово-производственное предприятие по производству и продаже копировальных аппаратов. Материалы для этих аппаратов ему приходилось выписывать из Германии.

17.02.41 г. «Рамзаю» отправляется письмо следующего содержания:

«Дорогой Рамзай. Внимательно изучив Ваши материалы за 1940 год, считаю, что они не отвечают поставленным Вам задачам. <…>

Большая часть Ваших материалов несекретны и несвоевременны. Наиболее ценные сведения достаете лично Вы, а Ваши источники ценных материалов не дают. <…>

Требую активизировать Вашу работу, обеспечить меня оперативной информацией. <…>

Считаю необходимые сократить расходы по Вашей конторе до 2000 иен в месяц. Платите источникам только за ценные материалы, сдельно. Используйте доходы предприятия „Фрица“ для дополнительного финансирования нашей работы. <…>»

В письме Центру от 26.03.41 г. он сообщал:

«…Когда мы получили Ваши указания о сокращении наших расходов наполовину, мы восприняли их как своего рода меру наказания. <…>

Если Вы настаиваете на сокращении нашего бюджета до 2000 иен, — писал Рамзай, — то Вы должны приказать мне уволить Джо и Жиголо, которые были присланы мне распоряжением Центра. Вы должны также приказать мне и Фрицу жить здесь на половинном жаловании. Если Вы настаиваете на сокращении наших расходов до 2000 иен, то вы должны быть готовы к разрушению того маленького аппарата, который мы создали. Если Вы не найдете возможным согласиться ни с одним из этих предложений, я вынужден буду просить Вас отозвать меня домой. Вы знаете, что я просил об этом уже несколько раз. Пробыв здесь 7 лет и став физически слабым, я считаю это единственным выходом из этих трудностей».

На основе архивных материалов не удается документально установить истинную причину, вызвавшую решение о сокращении сметы резидентуры. <…>

Личная деятельность «Рамзая» как разведчика и руководителя резидентуры

а) Германское посольство как крыша и источник информации «Рамзая».

В истории резидентуры заслуживают особого внимания вопросы сотрудничества «Рамзая» с германским посольством в Токио, Приобретение близких связей и прочного положения в посольстве в качестве полуофициального, а в последующем и <…>

Прежде чем говорить о развитии и углублении личных и служебных взаимоотношений «Рамзая» и Отта, следует остановиться подробнее на личной характеристике Отта, поскольку он являлся центральной фигурой, главным лицом, связь с которым обеспечила «Рамзаю» прочную позицию в посольстве.

б) Германский посол Эуген Отт.

Эуген Отт был представителем старых кадров германской разведывательной службы. Еще в период первой мировой войны (1914–1918 гг.) он был ближайшим помощником небезызвестного «полковника Николаи, возглавлявшего в то время всю систему германского шпионажа».

Надо полагать, что и в годы, непосредственно предшествовавшие приходу к власти Гитлера, Отт сохранял эту связь с Николаи, ведя под его руководством пока еще скрытную деятельность по воссозданию и развертыванию разведывательной службы германского рейхсвера.

«Рамзай» в письме Центру от 07.01.34 г., сообщая о своем знакомстве с подполковником Оттом, прикомандированным на полгода к японским войскам, называет его «правой рукой Шлейхера».

Этот эпитет, дающий известную политическую характеристику Отту, был, видимо, не случаен, а основывался на соответствующих сведениях, почерпнутых из общения «Рамзая» с супругами Отт.

Генерал Шлейхер, предшественник Гитлера на посту рейхсканцлера, 30 июня 1934 года по приказу Гитлера был убит — убран с дороги как опасная фигура, пользовавшаяся большим влиянием в антигитлеровских оппозиционных кругах офицерства рейхсвера.

Есть основания считать, что и Отт не относился к числу ярых приверженцев и последователей Гитлера, а скорее придерживался известных оппозиционных антигитлеровских взглядов, свойственных старому кадровому офицерству рейхсвера.

<…>

в) Сотрудничество «Рамзая» с Оттом. «Шанхайская угроза».

Назначенный по окончании стажировки военным атташе Эуген Отт оказался перед нелегкой задачей. Ему предстояло всесторонне изучить Японию как потенциального военного союзника: состояние японских вооруженных сил, мобилизационные возможности, военно-экономический потенциал страны, военно-политические группировки, истинный смысл их политических претензий и т. п.

Германия, не имевшая до этого особых интересов в Японии, не располагала там каким-либо более или менее развитым агентурным аппаратом. Рассчитывать на широкую готовность японских органов давать официальную, достоверную информацию не приходилось: Отт не мог не убедиться уже в недоверии и настороженности; скрываемых под маской японской доброжелательной улыбки. Отту предстояло заново изыскивать и создавать иные возможности для выполнения своих задач. В этих условиях старый знакомый жены — германский журналист Зорге явился для него ценной находкой. Зорге хорошо ориентировался в общеполитической обстановке на Дальнем Востоке, свободно разбирался в вопросах экономики, внешней и внутренней политики Японии, имел какие связи и знакомства в местных японских и иностранных журналистских и деловых кругах, умел добывать некоторые неофициальные сведения и злободневные слухи.

Фрау Отт протежирует своему старому другу — доктору Рихарду Зорге и приглашает его на интернациональные вечера, устраиваемые военным атташе Оттом.

Отт охотно беседует с «Рамзаем», от которого нередко получает информации по интересующим его вопросам.

Постепенно «Рамзай» становится своим человеком в доме Отта. Отдельные информационные услуги со стороны «Рамзая» развиваются в более доверенное неофициальное сотрудничество: он уже не только снабжает отдельными информациями, но и помогает Отту составлять доклады и военно-политические обзоры для представления в Берлин. Иногда «Рамзай» даже помогает Отту шифровать донесения в Берлин <…> Отт знакомит Рамзая с получаемыми директивами и указаниями, а также с различными документами, поступающими в посольство от германских представительств в Китае и т, п.

По мере углубления этого полуофициального сотрудничества все более укрепляются личные отношения между «Рамзаем» и Оттом, переходя в близкую дружбу.

Близость к разведчику Отту, покровительство с его стороны являются достаточно высокой маркой, своего рода показателем для других сотрудников посольства. Примеру Отта следует военно-морской атташе Венекер, а в дальнейшем — преемники Отта — военные атташе Шолль, Кречмер, с которыми также устанавливаются отношения неофициального сотрудничества.

С доверием к «Рамзаю» относится и сам посол Дирксен, которому, видимо, стало известно от Отта о ценных информациях и широкой осведомленности «Рамзая». Дирксен периодически принимает «Рамзая» для докладов, использует его информации в своих донесениях в Берлин.

<…>

Естественно поставить вопрос: как мог старый, матерый разведчик Отт так просто довериться «Рамзаю», не предприняв каких-либо мер к проверке «Рамзая» через соответствующие берлинские органы? Зная от своей жены, что «Рамзай» — бывший коммунист, не мог ли Отт подозревать в нем советского агента?

Во-первых, мы не знаем, делал ли или не делал Отт запрос берлинским органам относительно «Рамзая».

Может быть, такой запрос был послан, и в ответ получен такой же расплывчатый, неопределенный отзыв, какой получил Шелленберг в 1940 году, потребовав у гестапо досье на Зорге (см. ниже).

Во-вторых, надо думать, что на первых порах Отт видел в «Рамзае» не доверенное лицо, а лишь источник необходимых ему ценных информаций по Японии.

Если даже у Отта возникали подозрения о работе «Рамзая» на советскую разведку, то могло ли это служить поводом к отказу от использования его информации по Японии? «Рамзай» доставлял ему ценные сведения, и, в конце концов, не все ли равно ему было, дает ли «Рамзай» эти сведения только ему или же работает еще на кого-то. Даже и в этом случае, используя «Рамзая», Отт едва ли мог бы считать это прегрешением против принципов германской разведки.

Вскоре после знакомства с Оттом «Рамзай» значительно подкрепил свое положение, вступив в нацистскую партию и став в местной фашистской организации инструктором пропаганды. Это бесспорно решительно укрепило его позиции.

Германский журналист Зорге — член нацистской партии, инструктор пропаганды местной фашистской организации — приобретал более прочный облик надежного, доверенного лица.

Если негласное использование Оттом «Рамзая» в качестве информатора относилось к области частных методов Отта и не требовало согласования с берлинскими властями, то назначение на должность пресс-атташе посольства требовало, вероятно, уже официальной санкции высших инстанций и сопровождалось соответствующей проверкой «Рамзая» через органы гестапо.

Такая проверка действительно была произведена, но результаты ее не дали конкретных компрометирующих материалов в отношении «Рамзая».

Об этом мы имеем некоторые сведения от Шелленберга, который в своих мемуарах отводит специальную главу «Делу Рихарда Зорге».

Шелленберг говорит, что личность и деятельность Зорге привлекла внимание центральных органов германской разведки и контрразведки лишь в 1940 году в связи с запросом, поступившим от фон-Ритгена, главы Германского информационного бюро в Берлине.

Зорге, работавший в то время заместителем Германского информационного бюро в Токио, представлял свои доклады и обзоры Ритгену, который оценивал материалы Зорге весьма высоко.

По словам Шелленберга, Ритген в 1940 году обратился к нему с просьбой «проверить в соответствующих органах гестапо дела Зорге с целью определить, нельзя ли найти возможность оградить Зорге, как ценного и нужного информатора, от препятствий, которые ему чинит токийская организация нацистской партии в связи с его политическим прошлым» (Шелленберг, с.251).

Шелленберг затребовал и просмотрел дела Зорге, и картина, которую он раскрыл, «не выглядела слишком хорошей для Зорге», а именно:

«Если не было никаких доказательств, что Зорге был членом германской компартии, то не было сомнения в том, что он, по крайней мере, симпатизировал ей. Зорге, конечно, был в связи со множеством людей, которые известны нашей разведке как агенты Коминтерна, но он в то же время имел тесные связи с людьми из влиятельных кругов, и последние обычно защищали его от нежелательных слухов. В период между 1923 и 1928 годами Зорге был связан с немецкими националистами и крайними правыми кругами, и в то же время он держал связь с нац. социалистами. Таким образом, прошлое Зорге по тем делам, с которыми я познакомился, было довольно запутанным» (Шелленберг, с.251, 252).

Нетрудно видеть, что эта характеристика, которая, по мнению Шелленберга, «не выглядела слишком хорошей для Зорге», не содержала ни одного конкретного факта, а лишь общие рассуждения и предположения и с равным успехом могла быть отнесена как к Зорге, так и к тысячам других любых немецких граждан. Указания на какие-то связи с немецкими националистами, крайними правыми и национал-социалистами вообще не соответствовали подлинным биографическим данным «Рамзая». Деятельность его в качестве инструктора Коминтерна в странах Скандинавии и в Англии (где он даже был слегка скомпрометирован), как видно, вообще не попала на учет гестапо. Не исключена возможность, что справочные данные на Зорге столь неопределенного, «запутанного» содержания были наскоро состряпаны чиновниками гестапо в ответ на запрос Шелленберга за отсутствием подлинных материалов, которые, возможно, еще не были вскрыты в обширных архивах догитлеровской полиции.

Единственный конкретный факт, который упоминает Шелленберг и который он оценивает как «подозрительный», — это связь Зорге с советником Чан Кайши — Стиннесом — бывшим руководителем штурмовых отрядов, бежавшим из Германии в 1934 году.

Однако ссылка и на этот факт может вызвать лишь недоумение, так как, судя по всем материалам, которыми мы располагаем, «Рамзай» не имел никакой связи со Стиннесом. Если бы даже во время одной из поездок в Китай он и имел с ним случайную встречу, то это не имело никакого отношения к разведывательной деятельности «Рамзая».

Вывод, к которому следует придти: в 1940 году гестапо не располагало какими-либо конкретными материалами, компрометирующими Зорге, вскрывающими его связь с советской военной разведкой и прежнюю работу в Коминтерне.

В 1940 году, после проверки, проведенной Шелленбергом, берлинское руководство решило все же использовать Зорге как информатора, поручив негласное наблюдение за ним представителю гестапо в Токио.

«Фон-Ритген, — указывает Шелленберг, — наконец решил, что, если даже предположить о наличии связи у Зорге с русской секретной службой — мы должны, приняв необходимые меры предосторожности, найти путь к использованию его глубоких знаний.

В конце концов мы пришли к соглашению, что я должен буду защищать Зорге от нападок со стороны нацистской партии, но только при условии, что Зорге в своих докладах будет включать секретные сведения о Советском Союзе, Китае и Японии. Я сообщил этот план Гейдриху. Последний согласился, но добавил, что Зорге необходимо держать под строгим надзором и всю его информацию пропускать не через обычные каналы, а предварительно подвергать специальной проверке. Первое условие Гейдриха о надзоре практически выполнить было очень трудно, так как наши агенты в Японии были очень молоды и в большинстве совершенно неопытны.

Поскольку в то время (1940 г. — М. С.) полицейское представительство в Токио должен был возглавлять Мейзингер, я решил перед его отъездом поговорить с ним о Рихарде Зорге. Мейзингер обещал тщательно следить за Зорге и регулярно информировать вас по телефону. Все это он впоследствии делал, но обычно Мейзингер и Мюллер разговаривали по телефону с таким сильным баварским акцентов, что я ничего из их разговора понять не мог.

Насколько я припоминаю, отзывы Мейзингера о Зорге были в основном положительными. Он говорил, что Зорге был нужным лицом в германском посольстве, поскольку он имел тесный контакт с японским правительством» (Шелленберг, с.252, 253, 255, 256).

Ряд замечаний Шелленберга свидетельствует о том, что германское руководство высоко оценивало информации, получаемые от «Рамзая». Описывая попытки германской разведки разгадать истинные замыслы японского правительства летом 1940 года и оценивая донесения, полученные от одного из германских агентов, Шелленберг указывает: «Это донесение, наряду с донесением представителя Германского информбюро в Токио Зорге, Гейдриху предстояло обсудить на совещании с участием Гитлера, Гиммлера, Риббентропа, Кетеля и Иодля. Материалы, которые присылал Зорге Ритгену, были очень полезными и по своему содержанию не могли вводить в заблуждение» (Шелленберг, с.256, 404).

Шелленберг не упоминает ни одного случая, когда Зорге прислал бы какую-либо информацию по Советскому Союзу. Предъявленное «Рамзаю» требование: «включать в его доклады секретные сведения о Советском Союзе» — носило по существу формальный характер и выглядело довольно странно. «Рамзай» в течение семи лет работал в Японии, имел связи в японских правительственных кругах, и было, по меньшей мере, нелогично ожидать от него секретных информаций по Советскому Союзу. Следует остановиться на замечании Шелленберга по поводу каких-то препятствий, которые чинила токийская «организация нацистской партии» в связи с его политическим прошлым.

Сам «Рамзай» никогда не писал Центру о каких-либо трениях или недоразумениях с местными нацистами.

«Алекс» в письме Центру от 29.11.36 г. сообщал:

«Рамзай как-то намекнул Густаву, что один немец, являющийся агентом гестапо, ему не нравится, вернее, ему не нравится отношение этого человека к нему».

О некоторых сотрудниках посольства, настроенных враждебно по отношению к «Рамзаю», рассказывал «Фриц» в своем докладе от 1936 г.:

«В посольстве были люди, которые не любили Рамзая и завидовали его тесной дружбе с Оттом. Это были слепые приверженцы Гитлера: граф Дюркхейм, Шмидт, Шульце и др.».

<…>

Не исключена возможность, что кое-какие слухи о прежней деятельности и леворадикальных связях «Рамзая» в Шанхае дошли до Токио по линии связи между токийскими и шанхайскими нацистами. Да и сам «Рамзай», вступая в местную организацию нацистов, вероятно, должен был в каком-то виде преподнести свою автобиографию и характеризовать свою прежнюю политическую принадлежность. Помимо того, при близком дружеском общении с Оттом, Венекером, Шоллем и др. неизбежно должны были возникать иногда разговоры о прежней жизни и деятельности «Рамзая». При этом «Рамзай» мог быть уверен, что сведения о его шанхайской деятельности без сомнения рано или поздно дойдут до посольства: германские представители из Шанхая нередко бывали в Токио, а сотрудники посольства выезжали в Китай и посещали шанхайские представительства.

Скрывать свою прежнюю работу в Шанхае, отрицать связи с леворадикальными элементами, близость с Агнессой Смедли, сотрудничество в коммунистической газете «Чайна Форум» — пред лицом живых свидетелей — было бы неразумно, так как это вызвало бы лишь недоверие и подозрения. Следовательно, нужно было: не отрицая своей прежней шанхайской деятельности, прикрыть ее какой-то легендой, позволяющей увязать теперешние политические взгляды (нацистские) и сотрудничество в посольстве фашистской Германии с леводемократической окраской деятельности шанхайского периода.

К сожалению, как уже указывалось, ни в архивных документах резидентуры, ни в дополнительных материалах, полученных после провала, нет никаких указаний на то, как именно разрешил «Рамзай» эту деликатную проблему.

Все, что мы можем, это лишь в порядке предположения рассмотреть наиболее вероятные варианты его решения, исходя из реальной обстановки того времени (1933–1934 гг.).

В 1933 году германское посольство в Токио состояло в основном из старых кадров догитлеровских дипломатических работников. Аппарат посольства, да и вся немецкая колония, были сравнительно невелики. Соответственно и местная нацистская группа не была еще многочисленна и организованна, гестапо еще не было создано, а следовательно, и при посольстве еще не было его представителя.

«Рамзай», прибыв из Германии, где только что пришли к власти фашисты, приобретая знакомства в немецкой колонии, конечно, не обошел и местных нацистов и, надо думать, в разговорах с ними рассказывал о положении в Германии, демонстрировал свое одобрение и сочувствие новому режиму. Это был первый подход к поставленной цели — приобретению прочной легализации.

Сближение с Оттом, неофициальные информационные услуги ему, Ве-некеру, Дирксену обеспечили «Рамзаю» положительную характеристику со стороны посольства, отзыв о его полезной и квалифицированной информационной деятельности.

В докладе Центру от 07.35 г. «Рамзай» сообщал:

«Когда я понял, что не смогу себя обеспечить, оставаясь вне фашистской организации, я добился того, что через посольство был введен в местную организацию нацистов».

<…>

Выражение «введен через посольство», очевидно, надо понимать так, что заявление «Рамзая» о приеме в партию было подкреплено соответствующими отзывами Дирксена и Отта.

Как же обстояло дело с опасениями относительно «слухов из Шанхая»? Вероятнее всего, «Рамзай» не обходил вопрос о своей шанхайской деятельности ни при вступлении в партию, ни в беседах с «друзьями». Он мог рассказывать о своей журналистской работе и прежних связях в Шанхае, но во-первых — изображать все свои леворадикальные связи как своего рода вынужденный прием журналиста, ищущего доступа к интересующим его объектам освещения, во-вторых — прямо заявить об изменении своих прежних «ошибочных» политических взглядов и суждений и утверждении в фашистском мировоззрении. Это тоже не выглядело бы особо натянуто и невероятно, если учесть, что в этот период волна фашистской демагогии захлестнула широкие массы населения Германии, и в фашистскую партию, наряду с мелкой и средней буржуазией и интеллигенцией, нередко вступали даже довольно значительные группы одураченных рабочих.

«Рамзай» был принят в нацистскую партию и даже вскоре был назначен «инструктором пропаганды» (Schulungsleiter), а его политическое прошлое было принято к сведению и взято на заметку.

В дальнейшем, с развитием германо-японских отношений, аппарат германского посольства сильно расширился и, конечно, был укреплен теми «слепыми приверженцами Гитлера», о которых упоминал в своем докладе «Фриц».

Атмосфера соперничества, взаимного подсиживания, борьба за место и влияние — весьма характерные для нацистской партии вообще — бесспорно нашли себе место и в разросшейся токийской организации нацистов.

Близость «Рамзая» к послу Отту, доверие, оказываемое ему ответственными сотрудниками посольства, известное влияние, которое он на них имел, не могли не вызывать зависть и недоброжелательство со стороны некоторых особо рьяных нацистов — сотрудников посольства.

Вполне возможно, что, узнав от местного нацистского руководства кое-какие сведения о «политическом прошлом» «Рамзая», они пытались использовать эти сведения против него.

Именно этим, вероятно, и было вызвано обращение «Рамзая» в 1940 году к фон-Ритгену и ходатайство последнего за «Рамзая» перед Шелленбергом.

Этим, по существу, исчерпываются наши возможности исследования вопроса о парировании «шанхайское угрозы», которой так опасался «Рамзай», отправляясь в Токио в 1933 году.

г) «Рамзай» — немецкий журналист-нацист. Образ жизни, поведение в быту, отношения с коллегами, знакомыми, друзьями

«В физическом отношении Зорге был крупный человек, высокий и коренастый, с каштановыми волосами. Как заметил один из его знакомых японцев, с первого взгляда на его лицо можно было сказать, что он прожил бурную и трудную жизнь. В выражении глаз и линии рта сквозили надменность и жестокость. Он был горд и властен, сильно любил и горячо восхищался теми, чьей дружбы он искал, но был безжалостен к остальным и откровенно ненавидим ими. Многие его японские коллеги по печати видели в нем типичного головореза, высокомерного нациста и избегали его. Он был горячий человек, любивший сильно выпить и привыкший часто менять своих любовниц. Известно, что за годы службы в Токио он находился в интимных отношениях примерно с 30-тью женщинами… И все же, несмотря на увлечение женщинами, запойное пьянство и тяжелый характер, он ни разу не выдал себя» (Меморандум).

<…>

Эта довольно образная и меткая характеристика «Рамзая», которую дает Уиллоуби по отзывам и рассказам лиц, близко знавшим Зорге, интересна для нас прежде всего как свидетельство того, что «Рамзай» сумел полностью вжиться в образ своего «второго я», надежно прикрывшись обликом высокомерного головореза-нациста.

Вместе с тем, говоря о серьезной и весьма щекотливой проблеме — деятельности советского разведчика под маской фашиста, уместно поставить вопрос: не выходил ли «Рамзай» за пределы необходимого, не преступал ли он допустимых границ и норм поведения советского разведчика-коммуниста, усиленно демонстрируя некоторые отрицательные в моральном смысле черты, свойственные нацистскому головорезу?

Речь идет, в частности, о пьянстве и беспорядочных связях с женщинами. Кроме замечания Уиллоуби, у нас нет иных, более конкретных указаний на запойное пьянство «Рамзая». Однако склонность к злоупотреблению спиртными напитками бесспорно была одной из слабостей «Рамзая», проявившейся в первые же месяцы его работы еще в Шанхае, где случалось, что в пьяном виде он ввязывался в драки и скандалы в барах и ресторанах. <…>

Образ жизни «Рамзая», вся система его взаимоотношений со знакомыми, коллегами, друзьями, несдержанность, высокомерие и т. п. позволяли безошибочно причислить его к разряду разнузданных представителей «высшей расы», для которых не существует обветшалых границ морали и нравственности. В этом смысле «Рамзай» добился большой удачи, надежно обеспечив себе соответствующую репутацию, вводившую в заблуждение и гестапо, и японскую контрразведку.

д) Германское посольство как основной объект личной разведывательной деятельности «Рамзая».

Особенностью деятельности «Рамзая» как резидента являлось то, что он не только объединял и направлял работу своей агентуры, но и лично сам вел непосредственную активную разведку по Германии, используя приобретенное им положение доверенного лица германского посольства.

Как уже указывалось, исходной основой для этого явилось сближение с германским военным атташе, впоследствии послом, Оттом и установление с ним неофициального сотрудничества в области сбора информации по Японии. Примеру Отта в дальнейшем следовали другие ответственные сотрудники посольства: военные атташе Шолль, Кречмер, моратташе Венекер, Литцман и др.

<…>

Практически «Рамзай» приобрел возможность:

1) обмениваться мнениями с ответственными сотрудниками посольства и знакомиться с их докладами в Берлин по конфиденциальным вопросам германо-японских отношений и вопросам политики Германии в Европе и на Дальнем Востоке;

2) знакомиться с рядом документов, поступающих в посольство от периферийных германских органов — консульств, представительств, миссий и т. п., а также с различными директивами, указаниями и распоряжениями берлинских правительственных органов;

3) фотографировать документальные материалы, получаемые для ознакомления на дом, а в некоторых случаях фотографировать документы непосредственно на месте, в посольстве.

Такого рода возможности «Рамзаю» удалось приобрести уже в 1935 году, то есть не более чем через полтора-два года по прибытии в Японию.

В октябре 1936 года шанхайский резидент «Алекс» после встречи с «Рамзаем» сообщал Центру об условиях и методах его деятельности в германском посольстве: «„Рамзай“ дает Отту информации главным образом по экономике Японии, пишет ему на эти темы доклады. Время от времени передает ему также сведения военного и военно-политического характера. Отт целиком использует доклады „Рамзая“ для своих докладов в Берлин. Дирксен такие относится к „Рамзаю“ с доверием и принимает его для докладов, используя неоднократно информации „Рамзая“ для своих докладов в Берлин. Отт, получив какие-либо интересные материалы или собираясь писать, приглашает „Рамзая“ и знакомит его с материалами. Менее важные передает „Рамзаю“ на дом для ознакомления, более важные, секретные — „Рамзай“ читает у него в кабинете. Бывает, что Отт, дав материал, уходит из кабинета по делам или с очередным докладом к послу. „Рамзай“ выявил расписание этих докладов (продолжающихся 20–40 минут) и, пользуясь этим, приходит к Отту минут за 15 до доклада — с тем, чтобы задержаться с материалами на время его отсутствия. За это время он имеет возможность сфотографировать материалы».

Особенно массовое фотографирование немецких документов «Рамзай» практиковал в 1936–1938 гг., когда штат германского посольства не был многочисленным, помещения посольства не были переполнены сотрудниками и не была еще организована жесткая охрана и контроль за хранением и выдачей документов. В этот период нередко с очередной почтой «Рамзай» присылал по нескольку сот кадров, заснятых на пленку документов. В числе этих документов (часть которых получала высокую оценку) были: экономические и политические обзоры и доклады германских консульств и посольства в Китае, доклады в Берлин военного атташе, политические доклады посла Дирксена и т. п.

Однако начиная примерно с 1938 года обстановка в стенах германского посольства начала изменяться, делаясь все более неблагоприятной для деятельности «Рамзая». По мере расширения японо-германских связей после заключения договора кадры германских представительств стали сильно разрастаться. В посольстве появляется много новых лиц, помещения посольств заполняются многочисленными новыми сотрудниками, организуется специальный аппарат охраны, условия для подробного изучения, выноса и фотографирования документов становятся все более неблагоприятны.

Характеризуя возросшие трудности разведывательной деятельности в посольстве, «Рамзай» в июне 1939 года писал Центру:

«При современных условиях переполненности помещений посольства и усиленной охраны возможность взять что-либо с собой из помещений аппарата посольства или ВАТ-а почти совершенно исключается. В теперешней обстановке даже лучший мой друг не решился бы выдать из аппарата посольства даже простого клочка бумаги. Есть опасение, что вся новая техника, которую я здесь развернул, а именно: обработка материала на месте — стоит под угрозой в связи с чрезвычайным недостатком места».

«Рамзай» продолжает сохранять положение доверенного лица, поддерживает деловую связь с ответственными сотрудниками посольства и даже сам, по представлению посла Отта, зачисляется в штат посольства как пресс-атташе. Но прежние условия для свободного выноса материалов и фотографирования на дому или непосредственно в посольстве уже не восстанавливаются. Возможности «Рамзая» по сбору информаций путем ознакомления с документами и личного общения с работниками посольства не только не уменьшаются, но в известном отношении даже возрастают (как пресс-атташе «Рамзай» является зам. нач. Германского информационного бюро), исключается лишь возможность фотографирования документов.

Добытые «Рамзаем» сведения сообщаются Центру в форме сводок-докладов и телеграфных донесений и нередко получают высокую оценку.

Однако сотрудники аппарата Центра, явно игнорируя сообщения «Рамзая» об изменении обстановки в посольстве и проявляя ничем не оправданный формализм, ставят ему в упрек почти полное прекращение присылки фотокопий документальных материалов, расценивая это как понижение уровня разведывательной деятельности. В марте 1941 года «Рамзай» вынужден снова писать об обстановке в посольстве, снова повторять о невозможности применения фото в существующих условиях:

«В течение последних 3-х лет учреждения германского посольства настолько расширились и появилось такое большое количество новых людей, что буквально не найти ни одного свободного местечка. При этих условиях почти совершенно исключена какая бы то ни было возможность фотографирования того материала, который еще сейчас мне удается получать для прочтения. За все эти годы мне удавалось, несмотря на существенную смену аппарата, сохранить свое положение человека, пользующегося доверием. Сейчас мне также удается читать почти столько же материалов, сколько и прежде, а может быть и больше. Но, к сожалению, в большинстве случаев я не могу их фотографировать, как я это делал прежде. Вы должны понять, что материалы и документы, которые мне разрешают читать, я не могу при существующих условиях ни в коем случае выносить за пределы учреждения. Только в самых редких случаях удается что-либо подобное. Этому мешает строгая секретность и предосторожность против местных шпионов, царящие в названных учреждениях».

Подробный анализ и оценка материалов и информации, добытых резидентурой, даются ниже. Характеризуя в целом разведывательную деятельность «Рамзая» в германском посольстве, следует признать, что эта деятельность была весьма эффективна и являлась большой разведывательной удачей «Рамзая». В течение ряда лет Центр получал подробную и достоверную информацию о развитии германо-японских отношений, о скрытых трениях и противоречиях между правительствами Германии и Японии, о планах и конкретных мероприятиях германского правительства по подготовке войны против СССР.

В частности, именно по линии германского посольства «Рамзаем» были заблаговременно добыты и сообщены Центру точные данные о готовящемся нападении на Польшу, а за 1–1,5 месяца до начала второй мировой войны был установлен намеченный срок вторжения в СССР и добыты ориентировочные сведения об общем количестве и группировке войск первого эшелона и предполагаемом направлении главного удара.

е) Профессиональные и прочие связи «Рамзая».

В качестве немецкого журналиста, корреспондента ряда германских и голландских газет, сотрудника германского посольства «Рамзай» имел многочисленные связи среди германских, иностранных и японских журналистов и довольно широкие знакомства в местных немецких и голландских деловых кругах.

Однако все эти связи и знакомства, особенно за последние 3–4 года, почти не имели какого-либо разведывательного значения и в основном были полезны лишь для укрепления легализации.

По словам «Рамзая», до 1938 года он еще частично использовал связи с германскими инженерами и бизнесменами для добывания некоторых информаций об общеэкономической обстановке и германо-японском военно-экономическом сотрудничестве.

В числе такого рода источников он называет, в частности, германского инженера Мюллера — представителя германской машиностроительной компании, главу германского химического концерна Кальбауна, инженера Хаага — представителя германской авиапромышленной компании «Хейнкель» и др.

По мере укрепления положения «Рамзая» в германском посольстве, значение этих связей все более снижалось и к началу 1939 года оно полностью утратило какую-либо ценность, поскольку «Рамзай» получил возможность основывать свою разведывательную деятельность целиком на материалах, добываемых в посольстве (Шанхайский заговор. С. 215).

До 1938 года «Рамзай» как корреспондент голландской газеты «Амстердам Гандельсблатт» поддерживал связь также с голландскими дипломатическими и деловыми кругами, откуда черпал некоторые сведения относительно активизации японской политики в Голландский Восточной Индии и о голландско-британских, а позднее — голландско-американских совместных усилиях по пресечению японской экономической экспансии в Голландской Индии.

Связь с голландцами прервалась в 1938 году, когда политика Германии в Европе привела к напряженности в отношениях между Голландией и Германией.

«Рамзай» занимал довольно солидное положение среди местных германских журналистов, с которыми поддерживал тесные профессиональные связи. Свои взаимоотношения с ними он характеризовал так:

«Мои профессиональные связи с другими германскими журналистами в Японии были, естественно, очень тесными. Я часто встречался с Вайзе и Коров из Германского информационного агентства, Шурцом — из „Дойче Альгмейне Цейтунг“, Магнусом — из Германского экономического агентства и Цермейером — из „Трансоцеан Пресс“. Ни один из них не подозревал о моем истинном положении и деятельности. Конечно мы, как газетные работники, обменивались мнениями о разного рода случаях и политических событиях, обсуждали различные проблемы и, по журналистской привычке, высмеивали разных политиков. Я считался хорошо информированным среди других корреспондентов, которые не давали мне каких-либо новых сведений, заслуживающих внимания. Это до некоторой степени было причиной их желания получать сведения от меня. Но я должен подчеркнуть, что никогда не передавал никаким другим журналистам информаций, полученных от моих японских сотрудников, или секретные сведения, добытые мною в германском посольстве. В этом отношении я был очень строг и точен. Другие журналисты уважали меня не только как известного германского журналиста, но и как отзывчивого друга, готового помочь в случае необходимости. Например, когда Вайзе уезжал в отпуск, я оставался за него в Германском информационном агентстве. Также если случалось что-либо, заслуживающее телеграфного донесения, о чем другим узнать не удалось, то я их информировал. Мы не только встречались в служебном помещении, но и обедали вместе и бывали друг у друга дома. В свою очередь, когда они знали, что я не хочу идти куда-либо, например, в „Домэй“ или информационное бюро японского правительства, то они делали это за меня.

Меня считали слегка ленивым, обеспеченным репортером. Конечно, они не имели понятия о том, что мне приходится делать очень многое помимо моей журналистской работы. В целом мои отношения с германскими журналистами были близкими, приятельскими» (Показания Рамзая // Шанхайский заговор. С.213).

Отношения «Рамзая» с прочими иностранными корреспондентами — представителями европейской и американской прессы — были, по его словам, «весьма отчужденными», не более чем «условно-деловыми», поскольку не могло быть речи о сближении между работниками антигерманской прессы и нацистским журналистом (Шанхайский заговор. С.220).

Это отчуждение не создавало особых забот «Рамзаю» и не наносило ущерба деятельности резидентуры, поскольку задачу сбора информации среди иностранных корреспондентов с успехом выполнял <…> «Жиголо».

Также весьма ограничены были связи и с японскими журналистами, с которыми «Рамзай» старался общаться «не более, чем это было нужно для того, чтобы не создать впечатление о полном перерыве отношений с японцами». «Рамзай» поддерживал с ними лишь строго официальное общение, изредка приглашая на завтрак репортеров из «Асахи», «Ници-ници», «Домэй». Строго официальными рамками ограничивались отношения также с представителями отдела прессы японского военного министерства, армейскими офицерами и политическими деятелями, с которыми «Рамзай» знакомился через германского посла или ВАТ-а. Как штатный информатор посольства «Рамзай» нередко присутствовал на официальных приемах и встречах с японскими деятелями, получал у них интервью, посещал пресс-конференции и т. п. (Шанхайский заговор. С. 220–221).

В целом все профессиональные связи «Рамзая» и его связи в иностранных и местных кругах по линии посольства играли почти исключительно лишь легализационную роль, способствуя укреплению положения и авторитета «Рамзая» как видного германского журналиста-нациста и доверенного лица германского посольства.

Надо признать безусловно правильной строгую направленность, целеустремленность «Рамзая» в его личной разведывательной деятельности.

Основным объектом личной разведывательной деятельности и важнейшим источником информации являлось для него германское посольство. Он был совершенно прав, используя все остальные личные связи лишь для обеспечения и укрепления своего официального положения, не размениваясь на рискованные поиски и приобретение второстепенных источников среди своих коллег-друзей.

Несколько слов об использовании «Рамзаем» его партийных связей: с отдельными членами местной нацистской организации «Рамзай», по его словам, поддерживал довольно тесный контакт и нередко получал от них откровенные политические информации о внутреннем положении в Германии, о закулисных планах и антисоветских настроениях германской военщины и нацистского руководства. Сведения, полученные по линии нацистской организации, иногда являлись ценным дополнением к информациям, добытым в посольстве.

ж) «Рамзай» как резидент — руководитель агентурной организации.

Одиннадцать лет нелегальной разведывательной деятельности в Китае и Японии дали «Рамзаю» богатый опыт руководства резидентурой в специфических условиях стран Дальнего Востока.

В показаниях, данным после провала, он довольно подробно останавливается на вопросах руководства резидентурой, говорит о роли и задачах резидента, его личных качествах и подготовке, обеспечивающих успех нелегальной разведывательной деятельности в условиях Японии, приводит ряд конкретных примеров из личной практики (Шанхайский заговор. С. 191–228). Однако не все высказывания и положения, выдвигаемые «Рамзаем», можно принять полностью и безоговорочно, не все примеры и факты из его личной практики можно считать положительными образцами. Надо учитывать, что показания «Рамзая» содержат значительный элемент самовозвеличивания и приукрашивания личной деятельности. Он ни слова не говорит о своих ошибках, промахах, упущениях, организационных неполадках в работе резидентуры, рисуя картину безупречно и слаженно действовавшей разведывательной организации.

Мотивы, которыми при этом руководствовался «Рамзай», в данном случае не имеют значения.

Важно лишь учесть, что положения и факты, приводимые в показаниях «Рамзая», необходимо принимать, сопоставляя их с архивными документами и фактическим материалом, характеризующим деятельность резидентуры в целом и «Рамзая» лично.

Обобщение всех этих данных позволит правильнее и всесторонне характеризовать «Рамзая» и установить, что, при всем его богатом опыте разведчика-нелегала, он как резидент не был лишен и серьезных недостатков, допуская в руководстве резидентурой порочные методы, таившие в себе опасные последствия.

Исследование и оценка деятельности «Рамзая» как резидента заставляют остановиться на следующих основных моментах, характеризующих как личные качества и методы работы «Рамзая», так и его взгляды и выводы о наиболее целесообразной системе руководства нелегальной разведывательной организацией в условиях Японии:

1. Личная подготовка резидента. Важнейшее требование — детальное знание страны противника.

Нельзя не согласиться с утверждением «Рамзая» о том, что успех его легализации и эффективной разведывательной деятельности в значительной мере обусловливались его глубоким и всесторонним знанием Японии, приобретенным в результате упорной, настойчивой учебно-исследовательской работы на протяжении всего времени пребывания в стране.

«Я не намеревался, — говорит „Рамзай“, — действовать только как почтовый ящик для информаций, собираемых другими. Напротив, я считал абсолютно необходимым лично приобрести наиболее полное понимание проблем Японии… Моя научно-исследовательская работа».

 

Документ 2

ПИСЬМО Л. ТРЕППЕРА В ЦЕНТР О ПРОВАЛЕ «КРАСНОЙ КАПЕЛЛЫ», ПЕРЕДАННОЕ ЧЕРЕЗ КОМПАРТИЮ ФРАНЦИИ В ИЮНЕ 1943 Г.

 

Товарищу ДИМИТРОВУ Г. М.

Сообщение Отто своему Директору:

Вследствие ужасного заговора немецкой «Контры» мы — Отто, Андрэ, Рене, Гари и часть наших людей в течение пяти месяцев находимся в заключении.

На музыкальных линиях Паскаля и Германа — в Бельгии, Фино — в Голландии, Ксоно — в Германии, Андрэ и Кента — во Франции и, вероятно, также на других линиях, связанных с этими группами, под каковыми обозначениями они могут еще выступать, с вами работает немецкая «Контра», наши люди схвачены, о чем вы не знаете.

Через несколько дней после моего ареста я столкнулся с ужасным фактом, вся наша работа раскрыта. В мае Хемницем, в августе Францем, Фабрикантом и Мальвиной, в декабре — директором «Коммерсантом». В результате их предательства ликвидирована группа Паскаля. Однако «Контра» не совсем в этом уверена, что могли существовать тайные планы, поэтому чтобы разработать меры защиты и организовать мое спасение, вы должны непременно продолжать музыку по всем линиям без перерыва, как до сих пор.

«Контре», силой или с их согласия, удалось получить у людей коды и музыкальные программы, причем она обещала хранить в тайне их арест, а позднее освободить. До сих пор лишь один ГАРИ не дал своего кода, и поэтому «Контра» не может работать на музыкальной линии. «Контре» удалось утонченными способами сохранить молчание о всех арестах, путем различных маневров вовлечь КЕНТА и ПАСКАЛЯ в свою игру и продолжать работу с вами от имени всех наших людей; заговор грозит распространиться на Швейцарию, Италию и другие страны.

При таком отчаянном положении и перед лицом опасности катастрофических результатов для всей нашей работы я решил уничтожить заговор изнутри всеми возможными средствами и любой ценой добиться установления контакта с вами. Я воспользовался последним и единственно возможным средством борьбы — симулировать согласие с предложением «Контры» — хранить в тайне свой арест с перспективой работать после войны для «Контры», но мне удалось доказать «Контре», что мои корпоранты, т. е. партия, знают об аресте моих людей и подумают, что я также арестован и что если не произойдет встречи между мною и одним из корпорантов, планы «Контры» рискуют провалиться.

Арест КЕНТА в момент вступления немецких войск в неоккупированную зону позволил, наконец, «Контре» добраться до меня и моих людей. Несмотря на то, что я и Андрэ неоднократно предупреждали вас летом 1942 года, что Паскаль, Герман, Фино и их люди арестованы, «Контре» удалось продолжать с вами работу от их имени.

Малейшее подозрение «Контры» о моей связи с корпорантами приведет не только к моей немедленной казни, но также к казни других людей. Передаю подробности заговора.

(Прод. следует)

Товарищу ДИМИТРОВУ Г. М.

2. Путем различных средств, в том числе путем следствия, направленного против меня, которое опиралось на заявления других арестованных, мне удалось констатировать следующее:

а) До мая месяца 1942 года полиции не удалое выпытать у арестованных в декабре 1941 года характера нашей работы.

б) В мае 1942 года Хемнитц капитулировал, был переведен в Берлин и передан в распоряжение Контры. Там он полностью выдал характер нашей работы, роль E.K.S. работу Андрэ, Кента, Отто, Германа, Фабрикан и Боб, код Кента и музыкальные программы станций Осколь и Герман.

в) В результате полученных сведений центральный орган Контры создал специальную команду для раскрытия наших групп, тайного ареста наших людей и продолжения работы с вами от их имени.

г) Выдача музыкальных программ привела к провалу станции Осколь 9 июня и станции Герман 30 июня.

д) Думаю, что музыкальная программа Кента была уке давно известна Контре, так как у нее имеется большое число телеграмм, отосланных и полученных по этой линии до 13 декабря 1941 года. Все эти телеграммы, а также телеграммы, полученные по линии Осколь и Герман в мае-июне 1942 года, были расшифрованы после выдачи кодов. Спасены телеграммы, отосланные нами по линии Осколь в апреле, а также переданные через корпорантов и через Л.

е) В августе был арестован Паскаль, вовлеченный в ловушку инспектором — другом Фабрикан, при получении паспорта. Инспектор является очень старым агентом Контры. Несколькими днями позже провалились Фабрикан, Мальвина, Боб, Вассерман и музыкант из Остенде.

ж) 3 сентябре Фабрикан и Мальвина перешли на работу к Контре и были освобождены. Контра послала Фабрикана во Францию в ноябре.

з) Возможно, что Паскаль, вышедший из тюрьмы 15 сентября, хотел при свидании с Францем предупредить нас об угрожающей нам опасности и о том, что музыка и код попали в руки Контры. Но Франц был уже в сетях Контры и информации Паскаля дошли до нас в искаженном виде. Паскаль наивно полагал, что он будет освобожден, но Контра, держа его в тюрьме, включила его в свои планы, чтобы продолжать работу от его имени.

и) Боясь, что вы узнаете об аресте Паскаля через меня или через Андрэ, Контра послала вам версию о том, будто Паскаль был замешан в деле с валютой, а затем отпущен. Паскаль, Герман и их люди были изолированы в крепости, в окрестностях Антверпена.

к) В сентябре и октябре усиленно искали Андрэ Отто и Кента… Я предупредил Кента, отослал ему бумаги и посоветовал перейти в подполье.

л) 9 ноября Кент, который жил по прежнему со старыми документами, был арестован и выслан из Швейцарии в Берлин. Под влиянием открытия заговора Кент капитулировал, дал различные показания о людях и своих поездках в Берлин, Прагу и Швейцарию, что Контре было известно лишь частично до ареста. Кента. В настоящее время Кент сотрудничает с Контрой, редактируя телеграммы, которые посылаются вам от его имени.

м) Около 20 ноября параллельно имела место болезнь E.K.S.

н) 24 ноября я был арестован во время визита к дантисту. Я был выдан коммерческим директором, арестованным двумя днями раньше меня.

о) Параллельно заставили секретаря бельгийской Торговой палаты в Париже, которая была арестована тайно, угрожая ей расстрелом семьи, пригласить на свидание Андре, где его и арестовали.

п) Вследствие показаний коммерческого директора и Фабрикана, Рене также провалился.

р) Вследствие показаний Франца, были пойманы в ловушку сначала Гари, затем Гриоло и его жена, а спустя несколько дней Ганслин, через которого Гари должен был переслать деньги из Швейцарии.

с) Чтобы сохранить втайне арест Андрэ и мой арест, в Бельгии и во Франции арестовали около 60 человек, не имеющих отношения к нашей работе, но которые могли узнать или сообщить о нашем аресте. В их числе находятся все родственники наших людей.

т) Из наших людей провалилось 11: четверо по линии E.K.S., четверо из технического аппарата, а также три источника: профессор, сестра и блондинка Кетти.

у) В феврале были арестованы в Лойоне по бельгийским следам: Ромео, его жена, Камил и Поля (Паула).

ф) Все люди находятся в Фресн в одиночках под номерами; Кент и я находимся в здании немецкой полиции в бывшем здании Национальной охранки в камерах (Хафтраум) под номером 600. В Голландии провалились сразу же после ареста Паскаля, Фино и его друга.

х) Что касается Швейцарии, Контра располагает точными данными об Анне и мужчине, к которому Кент ездил в 1939 году. Контра знает программы двух музыкальных линий, но не знает кода.

ц) Надо полагать, что Ксоро и его люди провалились в результате показаний Хемнитца, который вместе с Кентом шифровал свой отчет, о поездке в Берлин. У Контры имеются точные данные о работе Ксоро. Особая команда Контры находится на третьем этаже здания Национальной охранки. Руководит разведкой советник Гериед, комиссар Райзер, капитан Берг, доктор Ропер и Фукс. Бюро начальника в комнате 335, где находятся все документы заговора. Мне удалось добиться следующих результатов:

3. Симулируя готовность перейти на сторону Контры в ответ на предательство моих сотрудников и согласие на германо-русское соглашение, мне удалось ознакомиться с планами заговора и серьезно спутать их карты.

а) Контра узнала подробные данные через телеграмму, расшифрованную совместно с корпорантами, и через полные показания курьера Робера. Она решила заменить наших людей своими агентами, чтобы таким образом достичь музыки, являющейся аппаратом корпорантов. С помощью Рене мне удалось окончательно отрезать Контре путь к корпорантам.

б) Мне удалось отстранить опасность немедленной смертной казни некоторых наших людей.

в) Отстранить опасность заболевания человек пятнадцати, почти всех музыкантов.

г) Спровоцировав очную ставку с Гари, договорился не замешивать корпорантов в наше дело; через очную ставку с профессором — не допускать концентрации внимания на близких нам источниках, а также на кругах французских и немецких монархистов.

д) Разными средствами заставить Контру сообщить вам о части арестов; различными советами вызвать посылку телеграмм, в которых бы Контра уклонялась от ответа на главные организационные вопросы, а также посылала бы вам ложные и тенденциозные информации, чем подорвала бы ваше доверие в свои телеграммы, посылаемые за подписью Отто и Андрэ. Из поведения Контры я заключаю, что мой замысел частично удался. Я им даю также план для реализации моей операции. Немедленно предупредите людей и адреса, от которых вы послали в Бельгию последние слова, что Контра уке начала их онемечивать. Опасность грозит Поку в Италии. Им известно его имя и адрес 1942 года в Риме.

е) Главное заключается в том, что я добился от Контры свидания с один корпорантом, которое является моей единственной надеждой на разоблачение перед вами заговора. Примите немедленно следующие меры:

4. Я даю корпорантам список лиц, которые немедленно должны быть предупреждены о грозящей им опасности. Во Франции Контра разыскивает белогвардейского русского журналиста, латвийского экс-генерала и людей Кента, по-видимому в Марселе. Предупредите людей из группы Гари. Измените музыкальные программы для Швейцарии. Порвите все попытки Контры установить через вас контакт на линии Кента, Паскаля и других, чтобы припереть Контру к стене, а мне дать как можно больше возможности маневрировать до начала моей операции; попросите передать вам адреса: мой, Андрэ, Ренэ, указать через Отто запасные свидания, потребовав моего присутствия на них; постоянно давайте новые задания об информации, фиктивные имена людей, которых будто бы нужно разыскать, так как ясно, что до конца подготовки предохранительных мер Контра не почувствует, что вы в курсе этих вещей; корпорант или другое лицо, которое придет на свидание со мной, должен быть изолированным. Но нечего опасаться за него, он не будет арестован, потому что его арестом Контра разрушила бы основания своего заговора. Если моя операция не будет выполнена немедленно, можно опасаться, что меня перевезут в Германию. Если моя операция не удастся, знайте, что в эти ужасные и трагические месяцы до последней минуты всей душой с вами и передайте моей семье и детям мой последний поцелуй. Всегда ваш ОТТО.

Постскриптум. 1) Чтобы замаскировать нарушение свидание в Швейцарии, сообщите по линии Отто, что ваше лицо не совсем здорово и что вы дадите указания для нового свидания.

2) В квартире Ренэ живет теперь Фабрикан, его адрес: улица Монрожэ, № 3 или 5, на шестом этаже. Дом, где находился санаторий сестры профессора «Замок Вейеро», в шести километрах от станции Шарите, которая находится под наблюдение Контры. Там находится жена Ренэ со своими детьми, не зная истинного положения.

3) Кроме Фабрикана, в нашем деле работают еще два агента: Рожэ, его настоящее имя Шумахер, и старая агентша Контры, которая называет себя Поля (Паула), или Мадлэн. Оба они стремятся найти корпорантов по нашей линии. Эта женщина, кажется, была одним из секретарей на последнем конгрессе К. И.

4) Мне удалось получить все эти данные путем различных маневров. Разумеется, они не исчерпывают всего сюжета. Контра старается сохранить втайне различные стороны заговора.

5) Подозрительно, что люди Контры очень уверенно говорят о бывшем консуле в Париже Киселеве, так, словно они знали его лично. Они утверждают, что знают, будто он был арестован в Москве в ноябре 1941 года.

Этот доклад, написанный по-польски, который мы должны были перевести, Отто передал через одну коммерсантку, с которой он был связан и с которой одна из наших разведок имела контакт; тем временем дата плана операций прошла.

Неизвестны детали и условия, в которых Отто смог передать этот документ таким образом, что сторожа ничего не заметили. Эту коммерсантку изолировали.

ДЮКЛО

 

Документ 3

СПРАВКА НАЧАЛЬНИКА ГУ «СМЕРШ» В. С. АБАКУМОВА НАЧАЛЬНИКУ ГРУ Ф. Ф. КУЗНЕЦОВУ

 

Совершенно секретно

Главное Разведывательное Управление генштаба Красной Армии

товарищу Кузнецову

Лично

27 октября 1945 г.

При этом направляю справку о недочетах в подготовке, заброcке и работе с агентурой за границей, со стороны аппарата Главного Разведывательного Управления Красной Армии.

Приложение — по тексту

Абакумов

Совершенно секретно

Справка

Во второй половине 1945 года Главным Управлением «СМЕРШ» были арестованы закордонные агенты и резиденты Главного Разведывательного управления Красной Армии ТРЕППЕР Л. З., ГУРЕВИЧ А. М., РАДО Александр, ЯНЕК Г. Я., ВЕНЦЕЛЬ И. Г. и другие, оказавшиеся германскими шпионами.

В процессе следствия по делам этих арестованных, наряду с разоблачением их вражеской деятельности, выявлены недочеты в подготовке, заброске и работе с агентурой за границей со стороны аппарата Главного Разведывательного Управления Красной Армии.

Так, арестованный в июле 1945 года резидент Главразведупра Красной Армии в Бельгии ГУРЕВИЧ (кличка «Кент») показал, что он был подготовлен наспех, а переброска его в Бельгию была организована непродуманно.

По этому вопросу ГУРЕВИЧ показал следующее:

«Перед переброской меня за границу, по существу, я никакой подготовки не получил. Правда, после оформления моей вербовки работником Главразведупра Красной Армии полковником СТАРУНИНЫМ, я был направлен на курсы при разведшколе Главразведупра Красной Армии, но они для практической работы ничего, по существу, не дали. На этих курсах я в течение 5-ти месяцев изучал радиодело, фотодело, и был ознакомлен с общим порядком конспиративных встреч с агентурой за границей.

Следует указать, что ознакомление с порядком встреч с агентурой в условиях конспирации было очень поверхностным. На этот счет мы знакомились с материалами, составленными, главным образом, возвратившимся из-за границы работником Главного разведывательного управления БРОНИНЫМ, в которых обстоятельства встреч и сама конспирация их излагались очень неконкретно и, я бы сказал, даже примитивно.

Такая система обучения для меня, неискушенного в тот период человека, казалась вроде бы нормальной, но когда я столкнулся с практической работой за границей, то убедился, что она была не только недостаточной, а совершенно неприменимой в условиях нелегальной работы».

Как заявил ГУРЕВИЧ, вначале он должен был ехать для работы в Бельгию через Турцию, для чего ему были изготовлены соответствующие документы. Однако, в связи с отказом турецких властей в выдаче ГУРЕВИЧУ визы, Главразведупр за несколько часов до отъезда ГУРЕВИЧА изменил маршрут его следования в Бельгию, предложив ехать через Финляндию, Швецию, Норвегию, Германию и Францию под видом мексиканского художника, побывавшего несколько месяцев в Советском Союзе.

По вопросу о полученной легенде ГУРЕВИЧ показал:

«Надо сказать, что данная мне легенда была очень неудачной хотя бы потому, что я в связи с недостаточностью времени не мог получить никакой консультации о Мексике, об ее внутреннем положении, условиях жизни, и даже ее географических данных. Кроме того, испанский язык, являющийся основным в Мексике, я знал далеко недостаточно для мексиканца и говорил на нем с явно выраженным русским акцентом.

Таким образом, в пути следования я был не в состоянии отвечать на самые простые вопросы о положении в Мексике, а это, бесспорно, навлекало на меня всевозможные подозрения.

Будучи в Париже, я встретился там со связником Главразведупра, который вручил мне уругвайский паспорт на одну из фамилий уругвайского коммерсанта, а я ему сдал свой мексиканский паспорт.

Получая паспорт уругвайского гражданина, я был совершенно недостаточно осведомлен о жизни Уругвая. Когда этот вопрос я поднял еще будучи в Советском Союзе, мне БРОНИН сказал, что такая возможность мне будет предоставлена.

Действительно, спустя некоторое время мне была представлена для ознакомления коротенькая справка, написанная от руки на 2-х страницах одним разведчиком, находившимся в Уругвае очень короткий промежуток времени. Причем в этой справке были указаны две улицы Монтевидео, названия нескольких футбольных команд и подчеркнуто, что население, особенно молодежь, часто собирается в кафе. Ни географического, ни экономического и политического положения в этой справке освещено не было.

Я даже не знал фамилии президента „моего государства“, т. к. по этому вопросу в Главразведупре имелись противоречивые данные.

Когда я заметил БРОНИНУ, что этих данных для меня недостаточно, он обещал мне их дать, но их в Главразведупре не оказалось, и мне в последний день перед отъездом было предложено пойти в библиотеку имени Ленина и ознакомиться там с УРУГВАЕМ по БСЭ. Естественно, что и там нужных мне данных, как для коммерсанта из богатой уругвайской семьи, найти, конечно, не представилось возможным».

Арестованный Главным Управлением «СМЕРШ» резидент Главразведупра Красной Армии во Франции ТРЕППЕР (кличка «Отто»), объясняя причины провала своей резидентуры, показал:

«Резидент МАКАРОВ (кличка „Хемниц“), несмотря на то, что он как будто бы прошел специальную школу, не знал самых элементарных понятий о разведработе, не говоря уже о том, что он не знал ни одного иностранного языка. Кроме того, „Хемниц“ должен был проживать как уругваец, в то время как он не имел никаких понятий о его „родной стране“, и еще менее о стране, в которой ему пришлось работать.

Такие же самые недочеты мне пришлось наблюдать и при моей встрече с резидентом ЕФРЕМОВЫМ (кличка „Поль“). Главной задачей группы „Поля“ было информировать Главразведупр Красной Армии о передвижении номерных частей через Бельгию, но при моей встрече с „Полем“ оказалось, что ни „Поль“ и никто из его группы не имеет элементарного представления о знаках различия немецкой армии».

Арестованный закордонный агент Главразведупра Красной Армии ВЕНЦЕЛЬ (кличка «Герман») на допросе показал:

«Подготовка радистов в Москве Главным Разведывательным Управлением поставлена примитивно.

Радисты готовились в течение 3–4 месяцев, что явно недостаточно, в особенности для работы за рубежом, где каждый радист должен быть мастером своего дела. Он же в этот период времени, кроме изучения радио, обучался языку и другим дисциплинам.

Тактической подготовке совсем не уделяли внимания, в то время как это является основным для зарубежного агента».

Бывший агент Главразведупра «Берг» рассказывала, что, будучи переброшенной в Италию для выполнения специального задания, она не могла там легализоваться вследствие слабой подготовки и данной ей в Главразведупре непродуманной и громоздкой легенды.

Она заявила:

«Основная причина моей трудности работать в Италии — это несоответственность и громоздкость моей легенды.

Я была послана с легендой, что родилась на Кубе, жила в Испании, ездила в Америку, Францию, жила в Бельгии, затем через Голландию, Норвегию попала в Швецию, пожила в Стокгольме, а оттуда, направляясь в Кубу, через Италию приехала в Советский Союз, и наконец, через Румынию и Югославию прибыла в Рим.

Для укрепления и подтверждения моей легенды мне ничего не было сделано. Я не могла показать ни одного письма с кубинской маркой, и вообще ничего напоминающего о Кубе. Кроме того, общеизвестно, что в природе не существует кубинок с моим цветом волос и лица. Все это, естественно, должно было казаться странным самому непредубежденному человеку.

… Я знала слишком мало о Кубе. Больше того, что было прочитано мною перед отъездом в энциклопедическом словаре в Риме, мне найти не удалось. На вопросы знакомых я описывала Гавану и кубинскую жизнь по тому, как я представляла в своем воображении по песням и фильмам».

Арестованный ГУРЕВИЧ показал, что Главное Разведывательное Управление Красной Армии неправильно наметило ему маршрут следования через Ленинград, где он на протяжении длительного времени проживал, работал и имел много знакомых, что привело к его расшифровке.

Прибыв на советско-финскую границу, ГУРЕВИЧ при объяснении с военнослужащими советской погранохраны и работниками таможни встретил там свою знакомую, бывшую ученицу курсов усовершенствования переводчиков при институте иностранного туризма в Ленинграде, которая сразу же узнала его.

Экипировка ГУРЕВИЧА была также не в соответствии с данной ему легендой.

По этому вопросу ГУРЕВИЧ показал:

«… Выезжая из Советского Союза, я по легенде до этого находился в Нью-Йорке и других странах, а вез с собой только один, небольшого размера чемодан, в котором находились: одна пара белья, три пары носков, несколько носовых платков и пара галстуков, в то время как иностранные туристы, побывавшие в других странах, везут с собой в качестве багажа по нескольку чемоданов с различными носильными вещами, большое количество различных фотографий, личных писем и т. д.

Больше того, я, как личный турист, побывавший в Советском Союзе несколько месяцев, не взял с собой в качестве „памятки“ ни единой русской вещи или даже открытки, которая бы напоминала о моем посещении этой страны.

Вследствие этого, сразу же, как только в Ленинграде я сел в вагон, в котором находились иностранцы, следовавшие в Финляндию, на меня было обращено внимание, почему именно я, как иностранный турист, не имею с собой никакого багажа».

И далее, касаясь своей переброски за границу, ГУРЕВИЧ показал:

«По приезде в Хельсинки я должен был явиться в Интурист и получить билет на самолет, следовавший в Швецию. Когда я обратился к швейцару Интуриста, поскольку других работников в воскресенье не было, и спросил его на французском языке о том, что мне должен быть заказан билет на самолет, он предложил мне говорить на русском языке, дав понять, что он знает о том, что я русский, и играть в прятки с ним не следует.

К тому же надо отметить, что сам факт, связанный с предварительным заказом билетов через Интурист, не вызывался никакой необходимостью, поскольку это можно было бы сделать без всякой помощи».

Аналогичные затруднения по вине Главразведупра Красной Армии, как заявил ГУРЕВИЧ, он встретил также и в других странах:

«По приезде в Париж я остановился в гостинице „Сейтан“, и на другой день должен был зайти в кафе „Дюспо“, находящееся на Криши, для встречи со связником Разведупра. При этом было обусловлено, что при входе в кафе я займу место за заранее определенным столиком, закажу чай, немедленно расплачусь за него и буду читать французскую газету. Связник должен был точно так же находиться в кафе, сидеть за столом, имея на столе французский журнал. Здесь мы должны были друг друга только видеть, сами же встречи должны были произойти немедленно по выходу из кафе, около дома № 120 или 140 по Криши.

Прибыв по указанному адресу, я не нашел кафе с названием „Дюспо“. В этом доме находилась закусочная, рассчитанная на обслуживание шоферов конечной автобусной остановки, под названием „Терминюс“. При входе в закусочную я увидел, что там имеется всего 1–2 стола, за которыми посетители обычно играли в карты. Посетители же в основном заказывали вино и горячее кофе, как это принято в закусочных во Франции.

То, что я занял место за столом и заказал чай, вызвало смех у официанта, и мне было предложено кофе, говоря, что чаем они вообще не торгуют.

Я пробыл в кафе более получаса, однако связника Разведупра по данным мне приметам не встретил. Полагая, что возможно был перепутан адрес, я попытался разыскать на этой улице нужное мне кафе, однако его не нашел. В действительности же оказалось, что несколько лет тому назад в помещении, в которое я заходил, было именно кафе „Дюспо“, но впоследствии оно было преобразовано в закусочную».

ГУРЕВИЧ также заявил, что Главразведупром Красной Армии ему было предложено по приезде в Брюссель остановиться в гостинице «Эрмитаж». Оказалось, что эта гостиница уже 5 лет тому назад была превращена в публичный дом и иностранцы там не останавливались.

Как показали арестованные агенты КАЮМХАНОВ Е. М. и ЯНЕК Г. Я., их провалу в значительной степени способствовало то, что Главное Разведывательное Управление Красной Армии пользовалось линиями переправ и проводниками агентуры за границу, которые из-за продолжительности их использования, без какой бы то ни было проверки, попали в поле зрения иностранных контрразведок.

Так, КАЮМХАНОВА через советско-турецкую границу сопровождал проводник «Мирза», который привел его к агенту Главразведупра, проживавшему в Турции в 8 км от советско-турецкой границы. По указанию Главразведупра он должен был содействовать КАЮМХАНОВУ в дальнейшем продвижении его в глубь страны. Однако агент, при посадке КАЮМХАНОВА на пароход, следовавший в город Татван, передал его турецкой полиции.

Агент ЯНЕК, перебрасываемый Главразведупром Красной Армии в Чехословакию, должен был, по полученному им заданию, добраться до села Иорданово, что в 40 км южнее гор. Кракова и, связавшись там с агентом Главразведупра, при его помощи доехать до гор. Цешин, затем пройти чехословацкую границу и пройти в гор. Прагу. Однако последний предал его гестапо, в результате чего ЯНЕК был арестован.

Арестованный ТРЕППЕР показал, что крупным недочетом в работе за границей, который приводит к провалам, является несвоевременное снабжение зарубежной агентуры документами, и плохое их оформление.

По заявлению ТРЕППЕРА, находясь в Брюсселе, он получил из Москвы паспорт для въезда во Францию. В паспорте должна была быть указана профессия — журналист. В действительности же, при получении паспорта, в нем была указана профессия не журналист, а «журналье», что означает — поденщик. Естественно, что поденщик, едущий в международном вагоне, сразу же вызвал бы подозрение у французской пограничной полиции.

Для пребывания в Бельгии, как показал ТРЕППЕР, он получил канадский паспорт на фамилию крупного промышленника МЕКЛЕРА, по происхождению из города Самбор, который более 10 лет проживал в Канаде. ГРУ было известно, что ТРЕППЕР не знает английского языка, а также не было принято во внимание, что на случай войны и возможной оккупации немцами Бельгии ТРЕППЕР не сможет проживать там, как канадский гражданин.

В связи с этим в первые же дни после начала войны ТРЕППЕР потерял возможность проживать в Бельгии, т. к. в многочисленных бельгийских кругах он был известен как бельгийский подданный.

ТРЕППЕР, предвидя такое положение, своевременно обращался в Главразведупр о высылке документов для него и его работников, подходящих для военной обстановки, однако полученные документы оказались полностью непригодными.

Резиденты «Хемниц» и «Кент», работавшие в Бельгии, не получив резервных документов, к началу войны США с Германией остались со старыми уругвайскими документами, к тому же эти документы были оформлены с грубыми ошибками.

Как показал ТРЕППЕР, резидент «Хемниц», когда он был задержан 13 декабря 1941 года немецкой полицией, не был бы арестован, если бы он имел другие документы, а не уругвайские.

Главным Разведывательным Управлением Красной Армии в Бельгию был направлен агент по кличке «Алекс», документы которого оказались совершенно непригодными для продолжения его поездки согласно заданию в США.

В таком же положении оказался и агент Главразведупра по кличке «Поль», который был направлен в Швецию, как резидент, через Италию, Германию и Бельгию.

По указанию Главразведупра «Поль», будучи снабженным швейцарским паспортом, не нуждался в германской и бельгийской визах. Фактически же оказалось, что немцы к тому времени уже несколько месяцев не пропускали через свою территорию иностранцев, и в первую очередь — подозрительных швейцарцев.

Арестованный ГУРЕВИЧ о качестве полученных им из Главразведупра документов показал:

«Выбор уругвайского паспорта для меня, как легализующего документа, не был достаточно хорошо продуман и подготовлен Главразведупром. В Бельгии уругвайских подданных были считанные единицы, в то же время в полиции зарегистрировались одновременно два вновь прибывших уругвайца.

Это были агент Главразведупра Красной Армии МАКАРОВ — коммерсант, родившийся в Монтевидео и купивший предприятие в Остенде, и я, тоже родившийся в Монтевидео и тоже занимавшийся торговой деятельностью в Бельгии. Причем оба наши паспорта были выданы в уругвайском консульстве в Нью-Йорке. Один был выдан в 1936 году, а другой в 1934 году. Номера же этих паспортов были последовательны, так, если один был за № 4264, то другой был за № 4265.

Оба паспорта затем были продлены в Монтевидео также в разные периоды, однако носили точно так же последовательные записи и одинаковые подписи.

Кроме того, в период нашего пребывания в Бельгии Главразведупр продлил оба паспорта. Продление сделано в Париже, в то время как никоим образом иностранцы, проживающие в Брюсселе, не могли своих паспортов продлевать во Франции — в силу жесткого полицейского надзора. Подписи в этом случае были сделаны по трафарету, т. е. те же.

Таким образом, самый поверхностный контроль со стороны полиции должен был вызвать к нам подозрение.

Для легализации наших работников за границей Главразведупр, кроме паспортов, никаких других документов не предоставлял в распоряжение наших работников.

Я обращался в Главразведупр с предложением — организовать направление писем из Уругвая на имя МАКАРОВА и на мое имя, чтобы хоть этим путем укрепить нашу легализацию, ибо письма всех иностранцев контролировались бельгийской полицией и почтой, и в самих домах, где иностранцы проживали, неполучение писем от родителей и знакомых вызывало всегда подозрение.

Несмотря на то, что ТРЕППЕР и я указывали, что эта посылка писем особенно важна для нас, Главразведупр даже и этого не мог организовать.

Впоследствии мы отказались от документов, присылаемых Главразведупром, и старались сами, на месте, приобрести нужные документы».

Направленному в Италию агенту «Берг» Главразведупр, как она заявила, способов легализации не указал, в связи с чем она по своей инициативе пыталась устроиться на учебу в одну из консерваторий в Риме.

Для этого ей необходим был документ, который бы свидетельствовал об окончании ею начального музыкального образования.

Главразведупр выслал «Берг» документ, однако из-за его недоброкачественности она его использовать не могла, т. к. документ имел дату, хронологически не совпадающую с ее легендой. Кроме того, на печати кубинского музыкального учебного учреждения в документах было написано русское «к».

«Берг» также рассказала, что письма, направляемые ей Главразведупром с целью подтверждения ее легенды, были оформлены настолько небрежно, что кроме вреда ничего принести не могли. Они были с грамматическими ошибками и пропусками букв. Адрес на конвертах был написан по образцу, принятому в Советском Союзе, т. е. сначала город, улица, фамилия, имя, а не наоборот.

По показаниям арестованных устанавливается, что Главное Разведывательное Управление направило за границу большей частью неисправные рации, и при отсутствии радиоспециалистов там создавались большие трудности в их использовании.

Арестованный ТРЕППЕР по этому вопросу показал:

«В начале 1939 года Главразведуправлением в первый раз была поставлена задача подготовки и создания собственной радиосвязи с центром. Эта задача была возложена на „Хемница“, который как будто прошел до приезда полную техническую радиоподготовку.

„Кент“, после своего приезда, имел задачу помочь ему в этом направлении, и его Разведупр также считал вполне подготовленным к этой работе.

На практике оказалось, что ни тот, ни другой подготовки не имели и эту работу до конца довести не смогли.

В то же самое время все полученные приборы оказались в неисправном состоянии.

В начале 1940 года, видя, что они не справятся с этой работой, я потребовал от Главразведуправления — или прислать мне настоящего техника, или разрешить вербовать техников среди лиц, близких к компартии. Главразведупр обещал мне, что необходимый техник будет прислан. Однако Главразведупр такого специалиста не прислал, и в начале июня 1941 года агентура в Бельгии осталась полностью отрезанной от центра.

При моем приезде из Бельгии во Францию, в июле 1940 года, когда я приступил к налаживанию агентуры во Франции, я констатировал, что Главразведупр не может мне дать никакой помощи как в технических приборах, так и в техниках для налаживания радиосвязи с центром.

После продолжительных требований мне удалось только в июне 1941 года получить две радиостанции, которые приходилось в исключительно тяжелых условиях нелегальной работы перебрасывать в оккупированную французскую зону и в Бельгию. Но и тогда оказалось, что обе эти радиостанции по техническим причинам не были пригодны к введению в строй.

Как мне удалось узнать уже после моего ареста немцами, в конце 1941 года Главразведуправлением в Бельгию и Голландию были направлены с парашютистами радиоаппараты. Парашютисты были захвачены немцами, но, как рассказали немцы, аппараты были неисправны и ими нельзя было пользоваться».

Об обеспечении Главразведупром Красной Армии зарубежной агентуры деньгами арестованный ТРЕППЕР показал:

«К началу войны ни одна из известных мне групп не была снабжена центром нужными средствами для продолжения своей работы, несмотря на то, что уже видно было, что большинству групп придется работать изолированно и что во время войны они не смогут снабжаться средствами из центра.

… Я лично, пользуясь средствами созданной мною, с санкции ГРУ, коммерческой фирмы „ЭКС“, имел возможность за все время войны снабжать средствами наши группы, однако группа „Гарри“ во Франции, „Поль“ и „Герман“ в Бельгии, группа в Голландии, резидентуры в Берлине, Чехословакии и в других странах оставались полностью без средств.

Тяжелое и безвыходное положение групп Главразведупра приводило к почти полному свертыванию работы».

Арестованные ТРЕППЕР и ГУРЕВИЧ показали, что с начала войны Германии против Советского Союза Главным Разведывательным Управлением Красной Армии было дано указание о том, чтобы резидентуры, работавшие во Франции, Бельгии, Голландии, Швейцарии и Германии, связать между собой.

Например, было предложено резиденту в Бельгии «Полю» связаться с резидентом «Германом». «Герману» связаться с резидентом в Бельгии «Кентом» и «Хемниц». Резиденту «Кент» — с резидентом «Полем» и резидентами в Голландии, Берлине и Швейцарии. Резиденту «Отто» связаться с резидентом «Гарри» и резидентом во Франции «Балтийским генералом».

Это обстоятельство привело к тому, что провал группы «Хемница» в декабре 1941 года в Бельгии поставил под удар все остальные резидентуры.

Так, арестованный ГУРЕВИЧ заявил:

«Перед отъездом из Москвы Главразведупр указал мне, что в связи с провалами принято решение — не создавать больших резидентур, а работать небольшими группами. После того, как Главразведупр принял решение о моем оставлении работать в Бельгии в качестве помощника резидента „Отто“, мне бросилось в глаза то обстоятельство, что резидентура в Бельгии насчитывает большое количество людей, находящихся на твердой зарплате и практически не проводивших никакой разведывательной работы, и знающих о существовании нашей организации. Я обратил на это внимание „Отто“, но получил ответ, что все эти люди предусмотрены на военное время…

Провал 1941 года произошел из-за неправильной организации разведгруппы в Бельгии и Франции под единым руководством резидента „Отто“ с большим количеством агентов и отсутствия конспирации в работе…».

Арестованный резидент Главразведупра Красной Армии ТРЕППЕР показал:

«Все указания Главразведупра по вопросу о том, чтобы связать между собой резидентуры, работавшие во Франции, Бельгии, Голландии, Швейцарии и Германии, создали исключительно благоприятную почву к провалам, которые по этой причине произошли.

Провал в Братиславе привел к провалу резидента „Герман“, провал в Голландии, как и провал „Германа“, привел к провалу „Поля“, провал „Хемница“ — к провалу „Кента“.

Все вышеперечисленные группы, работавшие во Франции, Бельгии, Голландии, Швейцарии, Германии и Чехословакии, будучи связаны между собой, привели к тому, что к началу крупного провала 13 декабря 1941 года группа „Хемниц“ подвела под удар все остальные группы.

В результате это привело к провалу крупной части разведывательной сети в Центральной Европе.

Таким образом, принципиально неверная система создания звеньев Главразведупра, находящихся в разных странах и связанных между собой стабильной связью, сделала невозможным локализацию провала».

Арестованный Главным Управлением «СМЕРШ» начальник зондеркоманды гестапо в Париже немец ПАННВИЦ по вопросу провала резидентов ТРЕППЕРА («Отто») и ГУРЕВИЧА («Кента») показал:

«Как явствовало из материалов следствия по делам „Отто“ и „Кента“, с которыми мне пришлось знакомиться при приеме дел зондеркоманды, провал начался с ареста агента „Аламо“.

„Аламо“ проживал в Брюсселе и вел легкомысленный образ жизни, что дало повод политической полиции заподозрить его в спекуляции. При обыске, произведенном на квартире у „Аламо“, у него был отобран радиопередатчик. В связи с тем, что „Аламо“ выполнял обязанности радиста, шифровальщика и использовал[ся] в качестве инструктора, он знал многих агентов резидентуры „Отто“.

После ареста „Аламо“ признал, что является советским разведчиком, дал показания в отношении „Отто“ и других советских агентов, имевших с ним связь, а также передал в руки гестапо советский шифр.

До этого службой подслушивания было перехвачено большое количество радиограмм, посылавшихся советскими разведчиками из Европы в Москву, которые были расшифрованы после того, как „Аламо“ сообщил шифр.

В одной из радиограмм к „Отто“ имелось указание из Москвы — приехать в Берлин и по указанному адресу связаться с советским разведчиком ШУЛЬЦ-БОЙЗЕН, старшим лейтенантом германских воздушных сил, работавшим в Берлине. В результате этого берлинская резидентура советской разведки была ликвидирована.

Наряду с этим путем допроса „Аламо“ было установлено, что парижская торговая фирма „Симэкс“ являлась предприятием советской разведки. После этого были арестованы работающие в фирме советский агент ГРОССФОГЕЛЬ, а также сотрудники фирмы, не связанные с советской разведкой — КОРБЕНЦ и ДРЕЛИ. КОРБЕНЦ на допросе назвал врача, у которого „Отто“ лечил зубы. На квартире у этого врача „Отто“ был арестован. Несколько позже в Марселе был арестован „Кент“.

Надо сказать, что провалу резидентур „Отто“ и „Кента“ способствовало главным образом то, что в работе всей резидентуры в должной мере не соблюдалась конспирация. В частности, агент „Аламо“ знал почти всю резидентуру».

В 1942 году, как показал ПАННВИЦ, резидент «Отто» в Брюсселе созвал всех своих агентов на инструктаж. В связи с тем, что в этот период германская полиция вела активную работу по борьбе со спекуляцией, все собравшиеся на инструктаж агенты были задержаны и арестованы, как спекулянты.

Во время обыска на квартиру пришел «Отто», которому удалось избежать ареста лишь потому, что при задержании он заявил, что зашел на квартиру по ошибке.

Арестованный ПАННВИЦ также показал:

«В процессе радиоигры, приблизительно в мае 1943 года, из Москвы была получена радиограмма, в которой „Отто“ было предложено передать „Кенту“ распоряжение, чтобы он установил связь с советским резидентом „Золя“, находившимся в Париже.

Надо сказать, что советскому разведцентру в Москве в то время было известно о серьезных провалах в резидентурах „Отто“ и „Кента“, поэтому установление этой связи ставило резидентуру „Золя“ под удар гестапо. Безусловно, в этом случае советский разведцентр допустил грубую ошибку, в результате которой пострадал оставшийся неизвестным до этого времени резидент „Золя“.

Кроме того, провалу советской агентуры в Бельгии, Франции и Германии в значительной степени, как показали арестованные ТРЕППЕР и ГУРЕВИЧ, способствовало грубое нарушение правил конспирации в шифровальной работе.

По указанию Главразведуправления резидент ТРЕППЕР обучал ГУРЕВИЧА шифровальному делу на своем шифре, посредством которого он осуществлял связь с Москвой. ГУРЕВИЧ, в свою очередь, на своем шифре обучал шифровальному делу агентов „Хемниц“, „Аннет“ и ШУЛЬЦ, причем последний в течение двух лет пользовался этим шифром при связи с Москвой».

Арестованный ГУРЕВИЧ показал:

«Главразведуправление дало мне указание выехать в Германию и обучить моему шифру радиста в Берлине. Я ответил Главразведупру, что считаю неправильным такое указание, т. к. таким образом телеграммы, направляемые мной в Москву в течение длительного периода времени, в случае провала агента-радиста, могут быть немцами расшифрованы. Несмотря на это, Москва все же подтвердила это указание. Я передал, во время моего пребывания в Берлине, ШУЛЬЦУ один из ранее использованных мною шифров и обучил его шифровальному делу. Кроме того, я также подготовил к шифровальному делу агента в Швейцарии Александра РАДО».

Кроме того, когда в Брюсселе немцами были арестованы «Хемниц» и «Аннет», ГУРЕВИЧ и ТРЕППЕР сообщили об этом в ГРУ и потребовали немедленной замены шифра, однако Главразведупр также не принял никаких мер, и они продолжали поддерживать связь с Москвой, используя шифр, захваченный немцами при аресте «Хемница» и «Аннет».

ГУРЕВИЧ и ТРЕППЕР также показали, что в шифре, которым они пользовались, отсутствовали условные сигналы на случай работы по принуждению. Это обстоятельство не давало им возможности сообщить ГРУ о вербовке их немцами и использовании их в радиоигре с ГРУ.

Следует также указать, что Главразведупр требовал беспрерывной и продолжительной работы радиостанций, что облегчало иностранным контрразведывательным органам пеленгацию и ликвидацию радиостанций.

Так, радисты группы «Андре» в Париже находились у аппаратов беспрерывно по 16 часов.

«Кент» и «Андре» получили от Главразведупра указание — приступить к ежедневным радиопередачам, хотя Главразведупр знал о том, что выполнение этих указаний угрожает быстрым обнаружением радиостанций и их провалом.

Арестованный агент Главразведуправления РАДО (кличка «Дора»), работавший в Швейцарии, показал, что провал возглавляемой им резидентуры в Швейцарии начался с ареста радистов «Эдуарда», «Мауда» и «Рози», которые по всем данным были запеленгованы швейцарской полицией.

Установить нахождение указанных радиостанций, как показал РАДО, путем пеленгации особого труда не составляло, т. к. волны, на которых работали радиостанции, и их позывные Главразведуправлением не менялись в течение двух лет. При этом, по требованию Главразведуправления, работы на радиостанциях проводились каждый день, и сеанс работы длился от 2 до 6 часов беспрерывно.

Наряду с этим Главразведупр часто требовал повторения уже переданных в Москву радиограмм. В связи с этим радисты вынуждены были создавать архив уже отправленных радиограмм. При аресте «Хемница» и «Германа» немцы нашли у них ряд копий отправленных радиограмм.

Необходимо отметить, что, как показали арестованные, резервных радиопрограмм, а также и специальных радиопрограмм для важных передач по оргвопросам у них не было. Это положение еще более осложнилось после провала резидентуры в Бельгии в декабре 1941 года.

В апреле 1942 года была получена из Главразведупра новая радиограмма, но она направлялась по старому и уже известному немецкой контрразведке шифру. В результате радиостанция, действовавшая под Парижем, куда была направлена радиопрограмма, немцами была ликвидирована.

Арестованные резиденты Главного Разведывательного Управления Красной Армии ГУРЕВИЧ, РАДО и другие показали, что на неоднократные их просьбы — дать конкретные указания по тому или иному вопросу, Главразведупр ограничивался молчанием.

Так, ГУРЕВИЧ по этому вопросу показал:

«Когда „Отто“ принял решение передать мне бельгийскую резидентуру и стал ее передавать в присутствии представителя ГРУ БОЛЬШАКОВА, я отказался ее принимать и указал, что „Отто“ неправильно информирует Главразведупр о работоспособности бельгийской организации, и просил БОЛЬШАКОВА по прибытии его в Москву доложить начальнику ГРУ о действительном положении дел в Брюсселе. Я обрисовал БОЛЬШАКОВУ полную картину бельгийской организации, которая должна была привести, по моему мнению, к провалу.

Кроме того, мною было также послано в Главразведупр письмо, в котором я указывал, что принцип вербовки, допущенный „Отто“, для нашей организации является ошибочным, что не следует полностью вербовать наших работников за счет еврейской секции Коммунистической партии Бельгии, что наличие в нашей организации людей, которые по их личному положению должны уже нелегально проживать в стране, увеличит только возможность провала. Это я подтвердил и БОЛЬШАКОВУ. Несмотря на это, никаких указаний от Главразведупра в части работы нашей группы в Бельгии не последовало…»

Резидент «Отто» жил в Бельгии и был известен там под фамилией ЖИЛЬБЕРТ. Во время ареста МАКАРОВА «Отто» посетил дом, в котором уже находились немцы, и предъявил документ на имя ЖИЛЬБЕРТ. Под этой фамилией он был известен МАКАРОВУ, а также «Аннет». Несмотря на это, он с разрешения Главразведупра производил поездки и после провала резидентуры в Бельгии, и до своего ареста пользовался фамилией ЖИЛЬБЕРТ и под этой фамилией и был арестован.

Главразведупр не дал и в этом отношении никаких указаний «Отто», очевидно полностью ему доверяя, и не учитывал тех замечаний, о которых я сообщал в докладах БОЛЬШАКОВУ и непосредственно Главразведупру о плохой его конспирации.

Арестованный в августе 1945 года бывший резидент Главразведупра в Швейцарии РАДО показал, что в 1943 году он в одном из своих донесений сообщил Главному Разведывательному Управлению подробные данные о дислокации и количестве венгерских войск в Северной Трансильвании на границе с Румынией.

На это сообщение РАДО получил из Главразведупра ответ, в котором указывалось на якобы неправильную его информацию, с подтверждением, что Северная Трансильвания является румынской территорией, а не венгерской.

Помощник начальника главного управления «СМЕРШ» генерал-лейтенант МОСКАЛЕНКО

27 октября 1945 года.

Из архива ФСБ РФ

 

Документ 4

ПРИКАЗЫ И. В. СТАЛИНА О РЕОРГАНИЗАЦИИ ГРУ

 

ПРИКАЗ О РЕОРГАНИЗАЦИИ ГЛАВНОГО РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ

№ 00222

23 октября 1942 г.

В целях упорядочения и улучшения работы военной разведки приказываю:

1. Выделить из состава Генерального штаба Красной Армии Главное разведывательное управление, подчинив его Народному комиссару обороны.

2. На Главное разведывательное управление Красной Армии возложить ведение агентурной разведки иностранных армий как за границей, так и на временно оккупированной противником территории СССР.

3. Войсковую разведку изъять из ведения Главного разведывательного управления.

4. Для руководства и организации работы войсковой разведки создать в составе Генерального штаба Красной Армии Управление войсковой разведки, подчинив ему разведотделы фронтов и армий.

Установить, что начальник Управления войсковой разведки Генштаба является одновременно заместителем начальника Генерального штаба Красной Армии.

Запретить Управлению войсковой разведки Генштаба Красной Армии и разведотделам фронтов и армий ведение агентурной разведки.

5. Дешифровальную службу Главного разведывательного управления передать в ведение НКВД СССР.

6. Выделить из состава Главного разведывательного управления Отдел центральной военной цензуры, сохранив его в системе Наркомата обороны как самостоятельный отдел.

7. Начальнику Главного разведывательного управления Красной Армии в пятидневный срок представить на утверждение структуру и штаты Главного разведывательного управления Красной Армии и его периферийных органов.

8. Разрешить Главному разведывательному управлению Красной Армии создание на периферии вдали от штабов фронтов трех-четырех разведывательных групп, использовав для прикрытия их представительства Центрального штаба партизанского движения при военных советах фронтов.

9. Начальнику Генерального штаба Красной Армии тов. Василевскому совместно с начальником Управления войсковой разведки в пятидневный срок представить на утверждение структуру и штаты Управления войсковой разведки Генштаба и разведотделов фронтов и армий, предусмотрев при этом, что начальники РО фронтов и армий одновременно являются заместителями начальников соответствующих штабов.

Народный комиссар обороны СССР

И. Сталин

РГВА. Ф. 4. Оп. 11. Д. 68. Л. 347–348. Подлинник.

ПРИКАЗ О РЕОРГАНИЗАЦИИ УПРАВЛЕНИЯ ВОЙСКОВОЙ РАЗВЕДКИ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ

№ 0071

19 апреля 1943 г.

1. Реорганизовать Управление войсковой разведки Генштаба в Разведывательное управление Генерального штаба Красной Армии, возложив на него: руководство войсковой и агентурной разведкой фронтов, регулярную информацию о действиях и намерениях врага и проведение дезинформации противника.

2. Предоставить право ведения агентурной разведки и диверсионной работы на временно оккупированной территории Союза ССР Разведывательному управлению Генштаба и разведывательным отделам фронтов. Разведывательным отделам армий агентурной разведки не вести.

3. Упразднить в составе Главного разведывательного управления Красной Армии 2-е управление, ведущее агентурную разведку на временно оккупированной территории Союза ССР. Передать Разведывательному управлению Генерального штаба Красной Армии агентурную сеть, материальные средства и кадры этого управления.

4. Главному разведывательному управлению Красной Армии вести агентурную разведку только за рубежом.

5. При начальнике Генерального штаба Красной Армии создать группу командиров во главе с генерал-полковником т. Голиковым с задачей обобщения и анализа поступающих данных о противнике от всех органов разведки и контрразведки (НКО, НКВД, НКВМФ, Главного управления «Смерш» и партизанских штабов).

6. Для более квалифицированного допроса военнопленных ввести в штаты разведывательных отделов фронтов и армий следственные части.

В местах заключения органов «Смерш» (контрразведки) выделить специальные помещения с охраной для содержания заключенных военнопленных, находящихся в ведении разведывательных отделов фронтов и армий.

7. Утвердить структуру Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии, разведывательных органов штабов фронтов, армий, корпусов, дивизий и полков.

8. Главному управлению «Смерш» по материалам следствия информировать Разведывательное управление Генерального штаба Красной Армии:

а) о причинах провала агентов разведывательных органов Красной Армии, перевербованных противником;

б) о методах работы разведки противника по вербовке агентуры, ее подготовке, документации, организации радиосвязи и способах заброски.

9. Разведывательному управлению Генерального штаба Красной Армии все получаемые данные об агентуре противника, подготовляемой для заброски в Красную Армию, немедленно сообщать органам «Смерш».

10. Назначить:

а) заместителем начальника Генерального штаба Красной Армии по разведке и начальником Разведывательному управления Генерального штаба Красной Армии генерал-лейтенанта т. Кузнецова Федора Федоровича;

б) заместителями начальника Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии генерал-майора т. Онянова Л. В. и генерал-майора т. Вавилова П. Н.

11. Реорганизацию закончить к 1 мая 1943 года.

Приложение: на 2-х листах.

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза И. Сталин

ПРИЛОЖЕНИЕ

к приказу НКО СССР от 19 апреля 1943 г. № 0071

Структура Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии

Разведывательное управление Генерального штаба Красной Армии иметь в составе:

1. Первый отдел (войсковой разведки)

2. Второй отдел (агентурной разведки)

3. Третий отдел (по руководству агентурной разведкой фронтов)

4. Четвертый отдел (оперативной информации)

5. Пятый отдел (радиоразведки и забивки радиостанций противника)

6. Шестой отдел (радиосвязи)

7. Седьмой отдел (кадров)

8. Восьмой отдел (шифровальный)

9. Административно-хозяйственный отдел

10. Специальное отделение (дезинформации)

11. Отделение оперативной техники

12. Финансовое отделение

13. Следственная часть

14. Секретариат Управления

15. Авиационный отряд

16. Радиоузел связи

17. Школа агентурной подготовки

Структура разведывательного отдела штаба фронта

Разведывательный отдел штаба фронта иметь в составе:

1. Первое отделение (войсковой разведки)

2. Второе отделение (агентурной разведки)

3. Третье отделение (диверсионных действий)

4. Четвертое отделение (информационное)

5. Пятое отделение (авиационной разведки)

6. Шестое отделение (радиоразведки)

7. Седьмое отделение (агентурной техники)

8. Восьмое отделение (шифровальное)

9. Следственная часть

10. Административно-хозяйственная часть

11. Отделение кадров

12. Финансовая часть

13. Секретная часть

14. Радиоузел разведотдела штаба фронта

15. Моторизованная разведывательная рота

Структура разведывательного отдела штаба армии

Разведывательный отдел штаба армии создать в составе:

1. Первое отделение (войсковой разведки)

2. Второе отделение (информационное)

3. Следственная часть

4. Делопроизводство отдела

Структура разведывательного отдела штаба корпуса

Разведывательный отдел штаба корпуса создать в составе:

1. Начальник разведывательного отдела штаба корпуса, он же заместитель начальника штаба корпуса по разведке

2. Старший помощник начальника разведывательного отдела по войсковой разведке

3. Старший помощник начальника разведывательного отдела по информации

4. Два переводчика

Структура разведывательного отделения штаба дивизии

Разведывательное отделение штаба дивизии создать в составе:

1. Начальник разведывательного отделения штаба дивизии, он же заместитель начальника штаба по разведке

2. Помощник начальника разведывательного отделения

3. Переводчик

4. Разведывательная рота

Структура разведывательного органа полка

1. Пом. начальника штаба полка по разведке

2. Переводчик

3. Взвод пешей разведки

4. Взвод конной разведки.

РГВА. Ф. 4. Оп. 11. Д. 74. Л. 163–166. Подлинник