На кафедре уже не было никого. Павел был здесь совершено один. Он специально задержался так долго, проверяя за компьютером курсовые работы и рефераты. Наконец все было закончено. Он закрыл папку с работами своих студентов и выключил компьютер. Накинув пальто, и побросав в рюкзак несколько дисков, он направился к парадной лестнице. По дороге Калугин зашел в туалет и, сделав свое дело, с увлечением читал после утомительной работы надписи на стенках кабинок. Чья-то дерзкая рука начертала здесь приятные его сердцу слова: "Свобода и Революция!" Буквы были выведены ровным уверенным почерком туалетного борца.

Университет, по темным коридорам которого он проходил, казался совершенно пустым. Лишь изредка до Павла доносились какие-то негромкие неясные звуки. Можно было бы подумать, что это голоса студентов, но мысли, не очень-то лезли к нему в голову. Он просто шел. Жизнь в университете сильно изменилась за последние годы. Как в воздухе растворилась вчерашняя пассивность молодежи, сложились радикальные группы, марксистские кружки, потом возникли отделения компартии. Политический климат в стране мешал слабым росткам пробиться в массовое движение, возникало обманчивое ощущение пустоты, некого покоя. Однако размышлять на эту тему Павлу сейчас не хотелось. Впереди была еще встреча с рабочими, и Калугин пытался обдумать все, что он должен сказать. В его голове медленно перемешивались вопросы и тезисы предстоящего политического вечера.

Повернув от кафедры физики налево, Калугин вышел к широкой декоративно увитой в стиле сталинского ампира лестнице. Тут было очень светло, но, как и повсюду совершенно пустынно. Павел на минуту остановился, заматываясь шарфом и застегиваясь у высокого зеркала в роскошной раме. Затем он нацепил наушники и пошел дальше. Его тяжелые кованые ботинки отстукивали каждый уверенный шаг по лестнице. Ничего не происходило. Это был обычный вечер, в который, возвращаясь с работы, он спускался к выходу. Он не уходил домой, ничего не меняло ощущения привычного дня.

Вдруг какое-то движение мелькнуло в тени второго этажа и раздалось несколько выстрелов. Даже сквозь пение в ушах он почувствовал их звук. Взгляд его, отбрасывая картины вечерних фантазий, метнулся и заметил несколько выбитых пулями цементных вмятин в стене. Рука машинально сбросила наушники, и все тело в одном порыве старой памяти бросилось на пол. Он замер.

В этот момент раздались голоса.

- Ты что идиот делаешь!?

- Чего?

- Это же Калугин! Какого хрена ты тут палишь?

Такое за истекшие месяцы работы в университете, да и вообще, с ним было впервые, и Павле лежал неподвижно, зорко наблюдая за неясными метаниями в тени второго этажа. Ему было непонятно, почему и кто открыл в него огонь, и почему теперь чей-то голос утверждал, что это было неправильно. Павел был неподвижен и ровно беззвучно дышал.

Внезапно знакомый силуэт вынырнул из темноты и, держа в левой руке автомат, направился к нему. Это был молодой парень, лица которого невозможно было разглядеть из-за маски оставлявшей открытыми только рот и глаза. Он был высокого роста и держался уверенно. На рукаве его синей короткой куртки была повязана зелено-красная лента.

- Павел Иванович извините! - неожиданно сказал силуэт. - Мы думали, что уже все ушли, а вы просто не разоруженный нами охранник.

Калугин встал, узнав по голосу одного из своих студентов.

Его настороженность немного спала, но ему по-прежнему было непонятно, что происходит.

- Я Марк Оверский, вы должны меня помнить. Пятый курс "Корпоративный менеджмент". В данный момент комендант этого здания.

- Спасибо что узнали меня и оставили в живых, - с нескрываемым удивлением, но как всегда спокойным голосом ответил на приветствие Павел. - Что тут происходит?

- Восстание, - твердо ответил студент.

- Восстание? - переспросил Калугин, пожимая руку Марка.

- Совершенно верно.

Сказанное студентом не умещалось в голове. После ограниченного успеха первой забастовочной волны наступила пауза. Власть пошла на уступки, потом через четыре месяца перешла в контратаку. Однако запрета профсоюзов и революционной пропаганды не вышло. Система забуксовала. Ей то там, то тут не хватало ресурсов и поддержки. Компартия начала готовить новую общенациональную политическую стачку. Этого требовали массы, за это выступали профсоюзы промышленности и служащих. Однако вопрос о восстании считался преждевременным.

Они спустились на первый этаж и, пройдя мимо охранников в традиционной серой форме, которые, по-видимому, были переодетыми повстанцами, направились в кабинет коменданта. Тут горел яркий свет, и за большим столом сидело около десяти человек. Разложив на столе свои ноутбуки, они были чем-то заняты. Всюду валялось оружие, лежали магазины и стояли плотно набитые патронами коробки.

Марк снял маску, и провел Павла в глубь помещения к комнате отдыха. Он зажег свет. Здесь никого не было, и они могли поговорить.

Павел сел в мягкое кресло.

- Что-нибудь не понятно? - поинтересовался Марк.

- Многое, - ответил Калугин. - Во-первых, почему вы оказывает мне такое доверие? Во-вторых, что тут действительно происходит?

Марк улыбнулся и, предложив Павлу кофе, которое налил из термоса, пояснил:

- У меня есть инструкции на ваш счет, полученные от Центрального комитета восстания, ведь вы секретарь ЦК компартии, а мы союзники, хотя ваша организация и выступает пока против восстания. Это первое, теперь второе. Демократический конфедеративный студенческий фронт постановил вчера начать вооруженное восстание во всех университетах, которое должно дополнить на наш взгляд организованную вами политическую забастовку. Сейчас нашими отрядами занято пять московских вузов. Через час их будет больше.

Павел отпил кофе из своего пластикового стакана.

- А как же ФБС, - спросил он, - вы что, думаете, им не известно о начале восстания?

- Скоро станет известно из СМИ. Но свежих сведений они не имеют, вообще пологая, что восстание назначено на другой срок. Мы обезвредили всех информаторов и провокаторов в нашей организации. Да и большинство наших товарищей еще не знает о начале выступления. Так запланировано.

Павел сделал еще один глоток. Он тоже не знал о восстании. Нет, он, конечно, был в курсе некоторого движения в студенческой среде ориентированной на ДКСФ, но полномасштабное восстание казалось ему невозможным. Он и сейчас отдавал себе отчет, что успех так неожиданно начатого вооруженного выступления зависит, прежде всего, от масс.

События продолжали развиваться.

Спустя два часа университет было невозможно узнать. Всюду появлялись все новые и новые люди с оружием, беззвучно привозились и выгружались ящики с боеприпасами, сооружались баррикады, устраивались огневые точки, происходило непрерывное разделение новоприбывших на роты и взводы. Вообще же весь университет должен был образовать четыре батальона.

К утру, а утром Павел, погруженный в общую атмосферу приготовлений, назвал первое пробуждение света, университет изменился еще больше. По видимо такое же превращение произошло и другими учебными заведениями столицы.

- Откуда столько оружия? - поинтересовался Калугин у одного из батальонных командиров.

- Мы уже заняли казармы 14-й дивизии и выгребли оттуда все что могли. Правда, к сожалению, большинство солдат отказалось присоединиться к восстанию, хотя и выразило, пускай робко, симпатию нашему делу.

Возможно, из-за того, что была ночь, возможно из-за того, что у властей не было информации, или они были парализованы своим разложением, но правительственные части появились у стен старого корпуса только к 9 часам. К этому времени повстанцы были уже готовы.

***

Свет в комнате то гас, то снова загорался. Атмосфера переговоров, которые вели с рядом профсоюзов Михаил Литвин и Виктор Датов, была такой же неустойчивой. Они просидели почти всю ночь, но так и не добились от ряда руководителей Конфедерации профессиональных союзов согласие на участие во всеобщей политической стачке. Самым упорным противником этой затеи оказался руководитель профсоюза банковских служащих Шерский. Он отчаянно спорил и не поддавался никаким аргументам. Даже звонок Калугина, сообщившего о происходящем, не изменил ситуацию.

- Всеобщая политическая стачка есть необходимость, без нее невозможно изменение общественного строя в стране. Без нее не получится даже на дюйм улучшить положение трудящихся, - доказывал Виктор, лихорадочно теребя по старой привычке очки.

- Наши члены вполне довольны существующим положением, - снова сомневался Шерский, маленький полный человек в дорогом, но старомодном костюме.

- Яков, - говорил Михаил, обращаясь к Шерскому, - зачем эти споры, конечно, час назад тех, кто сомневается в необходимости общероссийской забастовки, было много, но ведь теперь в комитете ты один. Давай соглашайся, и будем работать. Мы ведь знаем, что половина членов вашего союза за стачку и только половина колеблется. Нам нужно полное, единое выступление - поэтому мы тебя сейчас уговариваем.

Но Шерский не соглашался и вообще требовал снять все политические лозунги. Так прошел еще один час, потом другой. Было шумно. Члены межорганизационного комитета горячее спорили в тот момент, когда дверь в комнату вылетела под чьим-то ударом и в помещение ввалилась группа вооруженных людей в касках и бронежилетах.

- На пол! - заорал прокуренной хрипотой голос одного из Омоновцев. - Суки, на пол! Р-р-руки на голову!

Вся комната, все собравшиеся рухнули на землю, от неожиданности и ужаса выполняя этот приказ не думая. Тем временем вслед за первой группой правительственных боевиков в помещение проникло еще одна. Вместе с ней последовали новые потоки ругани, звуки защелкивающихся наручников, приглушенные голоса чьего-то возмущения, удары тяжелых ботинок и снова ругательства.

Виктора и Михаила выволокли на улицу почти одновременно, под ногами шуршал снег и чувствовался холод. Они были почти раздеты.

- Куда этих уебков? - спросил здоровяк омоновец пожилого великана в милицейской форме с огромным животом и бакенбардами.

- Везите в Лефортово. Сами знаете, какой теперь бардак в других тюрьмах. Чего стоишь пиздуй!

Начались новые движения.

Их затолкали в тесный автобус, где не было воздуха и отвратительно пахло. Автобус затрясло, и он оторвался от приледеневшей к колесам дороги.

Никакого допроса для большинства в этот день не было, арестованных бросили в разные камеры, но Литвин, как руководитель «преступной организации» предстал пред светлы очи следователя ФБС.

У полковника ФБС Неведина действительно были голубые глаза, он был заботливо причесан, и на нем была форма. Он глубоко дышал сигаретой у приоткрытой форточки, втягивая щеки. Что-то, как показалось Михаилу, сильно тревожило этого человека.

- Вы Литвин? - повернул к введенному голову Неведин.

- Да, - коротко ответил Михаил.

- Ясно, будем знакомиться, я полковник Неведин, Иосиф Валерьевич. Веду ваше дело. Поздравляю с задержанием.

- Спасибо.

Полковник сел, просмотрел бумаги, что-то проверил на компьютере и повернув голову к Михаилу, спросил:

- Ну что доигрался в революцию?

- Говорите мне вы и снимите железо.

Полковник сделал знак стоящему как истукан здоровому охраннику, и Литвин увидел свои смятые до синевы руки. Пальцы двигались с трудом.

- Курить будете? - уже вежливо спросил полковник.

- Спасибо нет.

Неведин сделал знак охраннику выйти. И снова обратившись к Михаилу, сказал:

- Разговор у нас будет серьезный. Сейчас вам принесут кофе со сливками, как вы любите, вы отдохните, подумайте, а я тут кое-что еще почитаю, а потом поговорим.

Михаил кивнул головой: тон и поведение полковника были удивительно странными. Он моментально прикинул, чтобы это могло означать, и пришел к выводу: либо это такая игра, либо действительно что-то произошло.

Тем временем принесли горячий напиток, а Неведин погрузился в чтение какой-то только что сделанной им распечатки.

Информационный отдел ФБС РФ

[особо секретная информация]

Внутренняя справка № 096 7854.

Фамилия имя отчество: Калугин Павел Иванович

В разработке: с 18 марта 20… года.

Место жительства: г. Москва, ул. Роднина 8, кв. 176. ранее проживал в Лондоне, Осаке, Мехико, другие места проживания не установлены.

Дата рождения (подлинная): неизвестна.

Место рождения (подлинное): неизвестно.

Гражданство: РФ, прочее неизвестно. Предположение что он является гражданином Великобритании, не подтвердилось.

Семейное положение: не женат, есть ли родственники в России не установлено, предположение, что данное лицо является Калугиным П.И., устраненным при не ясных обстоятельствах в 2004 году не подтвердилось. Иных версий нет.

Образование: высшее (подробности не установлены), является доктором наук, известный ученый в области психоанализа, автор ряда публикаций за рубежом и на территории РФ, преподает в ряде московских вузов.

Легальная деятельность: ученый, преподаватель, литератор. Имеет различные контакты с левой научной интеллигенцией в ряде стран, широко известен.

Нелегальная деятельность: Член Иностранного бюро Коммунистического интернационала, Секретарь идеологического бюро ЦК Коммунистической партии,

Контакты: см. приложение 1-7.

Особенности характеристики: Деятелен, уверен в себе, общителен. Легко входит в контакт с любыми людьми. Характер твердый, но чаще всего определяется как мягкий, добродушный. Временами вспыльчив, сентиментален. Не управляем. Превосходно образован, особенно хорошо разбирается в истории искусства и эффективно использует свои знания на практике, в работе оппозиционных СМИ.

Спортсмен, любит командные подвижные игры.

Владеет множеством современных приемов воздействия на психику. Свободно говорит на русском, английском и испанском языках. Не предсказуем. Крайне опасен в личном контакте.

Последняя информация: Приехал в Россию почти год назад, находился под электронным наблюдением все время. Наблюдение результатов не дало. По материалам информаторов в компартии играет заметную роль, на него возложены все иностранные связи организации и многие идеологические вопросы. С 30 сентября прошлого года занимает должность секретаря ЦК по идеологии. В Москве живет открыто, под именем Павел Иванович Калугин, занимается преподавательской и публицистической деятельностью. Работает в редакции нескольких сайтов и газете "Форт Венсенн". Имеет широкие связи в левом протестном движении…

Неведен не стал дочитывать текст до конца. Он внимательно посмотрел на неспешно пившего кофе Михаила, вынул из пачки сигарету, чиркнул спичкой и, взяв ручку и маленький листок бумаги со стола, подошел к окну. Там быстрым движением он написал следующую записку:

"Запомните мою фамилию - Неведин. Сейчас я помогу вам, потом вы поможете мне. На мои вопросы о Калугине (о других тоже), который вместе с рядом ваших товарищей не арестован, говорите самые банальные вещи: адрес жительства, работу и так далее. Не отпирайтесь, что знаете его, но ни слова о ЦК и партии, о ваших планах и так далее - плывите в стороны от моих вопросов.

В городе происходят серьезные события, идет восстание студентов, волнуется гарнизон, по поступающим данным утром, несмотря на принятые меры, начнется всеобщая политическая стачка. Профсоюз транспортников взял на себя общее руководство ей.

Больше ничего сообщить не могу. В свою очередь тоже стану тянуть время".

Полковник выбросил окурок в форточку и, подойдя к Михаилу, незаметно для следящих камер, показал ему записку. Литвин, перед глазами которого вдруг появился какой-то текст, поначалу опешил, но затем, прочитав его, почувствовал себя гораздо лучше. Тревога, охватившая его с первых секунд облавы, понемногу улеглась. Он понял, что дело ни только не проиграно, но все обстоит еще лучше, чем он мог рассчитывать.

- Хорошо, - сказал Неведин, поджигая очередную сигарету, и одновременно давая пламени съесть маленькие, робкие от волнения буквы записки, - теперь мы можем приступить к нашему разговору. К серьезному разговору. Вам это ясно?

Михаил неловко, с мастерством непревзойденного актера пожал плечами. Ему, конечно, многое еще было не понятно, но эта неясность уже начинала нравиться ему своей приятной непредсказуемостью.

- Похоже, времена меняются, - подумал он.