Каждый год в конце сентября я беру отпуск. Меня не влечет бархатный сезон на юге, я остаюсь в Усть-Манске. Рано утром я выхожу из дому и спешу в лес.

Кедровым бор выводит меня к Басандайке. За лето она почти совсем обмелела, и я перехожу ее вброд. Я с удивлением смотрю на странное смешение красок: золота и густой зелени, белых полос и широких коричневых мазков. Они стоят вперемежку. Березы и кедры. Как юноши и девушки, приготовившиеся к танцу. Но я лишь на мгновение могу задержаться здесь. Я лезу в гору. Пионерские лагеря. Асфальтированная дорожка над обрывом. Людей нет. Молчание. Говорит только лес. Вперед, вперед! Через поле не скошенной еще пшеницы, через овраги и разбросанные березовые островки. Рябины, сползающие вниз по оврагу. Мне легко, мне не терпится, я бегу все дальше и дальше.

Синий утес… Он возвышается стометровой стеной над грустной Маной. Серо-синий, кое-где изъеденный ветрами, размытый дождями.

Я пришел.

И я снова встречаю ее.

Она появляется среди берез сразу, словно ждала моего прихода. Сегодня она не машет мне рукой. И не поймешь, веселая она или грустная. Она словно плывет по желтому ковру из сухих листьев. Она останавливается в пяти метрах и смотрит на меня долгим взглядом.

- Здравствуй, - говорю я.

- Здравствуй, - отвечает она.

- Значит, я увижу их?

- Ты не передумал? Еще есть время.

- Нет, я все решил.

Она подходит ко мне и треплет волосы на макушке.

Так было и в первый раз.

Я встретил ее здесь же. Много лет я прихожу сюда в конце сентября. Она, как и сегодня, словно возникла среди деревьев, черноволосая, в белом платье. Я посмотрел на нее. Нельзя было не посмотреть на нее хоть раз. Я думал, что она пройдет мимо. А она подошла ко мне.

- Тебе не холодно в таком легком платье? - спросил я. Было действительно прохладно, сентябрьское солнце уже не так греет.

- Нет, - ответила она.

Мы подошли к обрыву. Противоположный берег Маны был низкий, заливной, весь в озерах и старицах. Горизонт отстоял от нас километров на двадцать и терялся в сероватой дымке. Я не хотел уходить, не уходила и она. Стоять с ней рядом было радостью, и я сказал:

- Ты очень похожа на одну женщину.

- Я знаю, - ответила она.

- Ты не можешь этого знать. Это было очень давно.

- Я все знаю.

- Ты колдунья?

- Нет, - усмехнулась она. - Просто я все знаю.

- Тогда скажи, как ее звали.

Она назвала ее имя и добавила:

- Это и мое имя. Спроси еще что-нибудь.

Я не стал спрашивать, повернулся и пошел прочь от обрыва. Мне не хотелось ее ни о чем спрашивать. Она все знала. Я поверил в это. Я не хотел вспоминать то, что старался забыть. Но она догнала меня, остановила и потрепала рукой по макушке.

- Не обижайся. Мне очень хотелось побывать здесь. Нарви мне букет. Я возьму его с собой.

- Сейчас уже нет цветов.

- Цветов нет, но есть листья. Разве они менее красивы, чем цветы?..

Она повернулась и пошла и растворилась среди берез. И тогда я бросился за ней, но не догнал, потому что некого было догонять. Только ветер вздымал маленькие вихри листьев и бежал дорожкой среди деревьев, словно это был ее след.

На следующий день я излазил все овраги, стараясь найти красивые листья - красные, оранжевые, темно-желтые и светло-серые. Букет ей понравился.

- Почему ты не захотел сделать этого вчера?

- Я боялся, - честно признался я. - Боялся, что не уйду от тебя.

- Ты и тогда боялся, - тихо сказала она. - Когда у тебя должен был родиться сын.

- Кто может знать, сын или дочь?

- Я знаю. У тебя родился сын.

- Нет! Ты ничего не можешь знать. Это было давно. Тебя и самой-то еще, наверное, не было тогда… Да. У меня должен был быть ребенок. Но я не захотел этого. Струсил? Возможно. Тогда было слишком трудное время, чтобы иметь ребенка.

- У других ведь рождались?..

- Ну и пусть. Я ни о чем не жалею.

- А ты совсем не изменился.

- Ты говоришь так, словно знала меня раньше.

- Знала.

В тот день мы больше не говорили об этом. Просто бродили по лесу, загребая ногами листья, разглядывая муравейники, радуясь солнцу и прозрачному воздуху. Я помогал ей перепрыгивать через ручьи, переносил через маленькие болотца, потому что она была в летних туфлях. Я разглядывал ее украдкой. Да, она была очень похожа на ту женщину, только той сейчас было бы не двадцать лет.

- Хороший сегодня день? - спросила она на прощание.

- Самый лучший, - искренне ответил я.

- Ты однажды уже говорил это, - погрозила она мне пальцем.

- Значит, сегодня еще лучше.

- Мне пора. Я ухожу. А завтра снова буду здесь.

И она ушла и снова затерялась среди берез, и маленькие смерчи побежали за ней, но не догнали и успокоились, улеглись желтыми полосами.

На следующий день я сказал:

- Ты и есть та женщина, которую я когда-то любил.

- Конечно, - согласилась она. - Я - это она.

- Как можно поверить в возможность этого?

- Но ты же сам пришел к этой мысли.

- Значит, это возможно?

- У нас стало возможным. А у вас нет.

- У вас, у нас. Как это понять?

- Я расскажу. Помнишь, в вашем классе учился один мальчишка? Белобрысый, худой. Он любил стихи и плохо успевал по физике.

- Помню! Мы же с ним потом в одной роте служили.

- Так вот. Он стал великим физиком. Он разработал теорию возможных миров.

- Неправда. Его убили. Я был с ним рядом, когда он упал. Я вынес его, но он был уже мертв.

- Почему его убили, почему ты остался жить? Как это произошло?

- В разведке. Мы неожиданно увидели трек автоматчиков. Он встал передо мной. Он заслонил меня.

- Вы увидели их одновременно?

- Нет. Я чуть раньше. Он смотрел в другую сторону. Я часто думал, что мог бы заслонить его прежде, чем это сделал он.

- Почему же ты этого не сделал?

- Не знаю.

- Так вот, ты успел это сделать. Он вынес тебя к своим, но ты был уже мертв. Ты умер, а он остался жить.

- Нет. Все было наоборот. Ведь я стою перед тобой.

- Это здесь. А в мире, который является для вас только возможным, тебя нет.

Я поверил ей, хотя не мог себе представить этого странного мира. Мира Возможного. И отсутствие себя в этом мире я не мог представить.

Был еще день. Я просил ее рассказать мне о Мире Возможного. И она рассказала… Мир ее был прекрасен. Не своими городами и реками, не полетами за пределы солнечной системы и радостным трудом. Он был прекрасен мыслями, чувствами и отношениями людей. Она рассказала мне про моих друзей. О белобрысом худом поэте, который стал Великим Физиком. И о других, которых уже не было на этой Земле или о которых я ничего не знал. И чем больше она рассказывала, тем явственнее я понимал: моя жизнь была цепочкой маленьких и больших предательств, невидимых окружающим, потому что они были спрятаны глубоко в душе; цепочкой страхов и сомнений, когда нужно было действовать прямо и решительно; цепочкой недомолвок, которые незаметно перерастали в боль и страдания других людей.

Я испугался любви к женщине, испугался, что она затянет меня в свой непонятный мне мир. И я посоветовал ей избавиться от ребенка, чтобы быть свободным. Я спрятался за спину своего лучшего друга, когда нам в лицо смотрели дула автоматов. Я не подал руки одному человеку, когда тот в этом нуждался; посмеялся над другим, когда этого не следовало делать; я ушел, когда мне не нужно было уходить; закрыл глаза, когда нужно было смотреть еще пристальней, чем прежде.

- Неужели все это правда? - Я покачал головой. Неужели правда?.. Кристально чистых людей нет. Если собрать все грехи человека, накопленные им за свою жизнь, то у каждого, наверное, наберется немало. И все равно… Тяжело… страшно…

- Правда, - сказала она, имея в виду свое, потом посмотрела на меня. - Почему ты никогда не спросишь меня о своем сыне?

- Так он все-таки родился?

- Да, в нашем мире он родился. Ему уже двадцать лет. Он работает летчиком-испытателем и любит очень красивую девушку.

Она рассказывала мне о нем, а я все слушал, слушал, слушал. Мне хотелось знать о нем все. Мне хотелось видеть его. И тогда я стал просить ее, чтобы она привела его сюда.

- Это невозможно, - сказала она. - Ведь его нет в вашем мире. И он не может появиться здесь.

- А ты? Значит, та женщина еще жива, если ты здесь?

- Да. Это, должно быть, так. Тебе не хочется увидеть ее?

- Я боюсь.

- Ты всегда боялся.

Она ушла и не появлялась целый год. А в этом году в конце сентября я увидел ее вновь. На том же самом месте. Она нисколько не изменилась. Ей снова было двадцать лет. Я бросился к ней и прижал к себе. И она не протестовала, только заметила:

- Ты изменился за год. Поседел…

Да. Она была права. За год я изменился.

Теперь я был не только слушателем, я рассказывал сам, а она смотрела на меня удивленными и радостными глазами. И глаза ее говорили: «Тебе стало лучше…» Да. Я прожил беспокойный год. Лучший год в своей жизни.

Мы рассказывали друг другу, а потом просто молчали, и желтые листья берез падали нам на плечи.

- Ты был у нее? - спросила она.

- Был. Она не захотела меня видеть.

- И ты ушел?

- Нет. Я все же увидел ее. И рассказал ей все.

- Она простила тебя?

- Нет. Но она улыбнулась.

- Ты любишь ее?

- Люблю.

- Ты вернешься к ней?

- Нет. Я ей не нужен. У нее есть семья.

И был еще день. И еще. Один счастливее другого. Она возникала среди белых стволов берез, и я бежал к ней. Мы сидели, обнявшись, у самой воды, и река медленно текла у наших ног, что-то тихо нашептывая нам.

- Я хочу посмотреть на ваш мир, - сказал я вчера.

- Я ждала этого. Ты не боишься?

- Нет.

- Но это невозможно. Тебя нет в нашем мире. И ты не можешь в него попасть. Разве что на мгновение. Но тогда ты не сможешь вернуться назад. И, прожив мгновение там, ты исчезнешь, перестанешь существовать везде.

- Все равно я хочу увидеть этот мир. И тебя, и сына, и великого физика, и всех остальных.

- Подумай. Здесь мы могли бы встречаться еще долго.

- Нет. Разреши мне все увидеть собственными глазами.

- Хорошо. Подумай хотя бы до завтра.

…Она появляется среди берез, словно ждала моего прихода. Сегодня она не машет мне рукой. И не поймешь, веселая она или грустная. Она словно плывет по желтому ковру из опавших березовых листьев. Останавливается в пяти метрах и смотрит на меня долгим взглядом.

- Здравствуй, - говорю я.

- Здравствуй, - отвечает она.

- Значит, я увижу их?

- Ты не передумал? Еще есть время.

- Нет. Я все решил.

Она подходит ко мне и треплет волосы на макушке.

- Поцелуй меня, - говорит она. - Там будет много людей.

Мы стоим, прижавшись друг к другу, двадцатилетняя женщина и я, уже совсем седой, поседевший в один день. Я чувствую, что она не хочет меня отпускать. Ведь теперь она потеряет меня навсегда.

- Подожди меня здесь, - говорит она. - Я дам тебе знак.

Она уходит все дальше, все дальше, медленными шагами, оглядываясь и останавливаясь на секунду. Обнимает березу. Может быть, ей трудно идти, или там, за березой, кнопка неведомого мне аппарата?

Она оторвалась от ствола, выпрямилась, позвала меня. И я пошел к ней.

Я хочу хоть на миг увидеть мир, в котором я не испугался своей любви; мир, в котором я не убил своего сына; мир, в котором я не предавал своих друзей, не прятался за их спины.

Я иду к тебе, моя молодость! Возьми меня хоть на миг!

Ветер взвивает сухие желтые листья, создавая маленькие стремительные вихри. Ветер режет лицо, сушит глаза… Я подхожу к ней все ближе, ближе. Остался один шаг…