В купе осталось четверо: я, погруженный в транс Степан Матвеевич, решившийся на что-то писатель и чуть испуганный Валерий Михайлович.
Лицо Федора вдруг вдохновенно засветилось.
- Да какой из меня писатель-фантаст! Что я знаю? Чушь это, чушь все! Рассказы мои сбываются в действительности? Черта с два! Это слишком просто… рассказами изменять действительность. Не было, не было писателя Федора! И теперь уже не будет никогда. Все! Забудьте несостоявшегося писателя Федора!
И в его лице что-то изменилось… И в фигуре, и в манере сидеть. Он вдруг фамильярно хлопнул Валерия Михайловича по плечу и предложил:
- А не заняться ли нам, милейший Валерий Михайлович, гиревым спортом?
Валерий Михайлович вдруг захрипел, схватился рукой за горло. Он задыхался и рвал на себе рубашку.
- Обыкновенное дело, - сказал Федор. - Учить их надо, учить! А впрочем… не имею права морального, так сказать.
А Валерий Михайлович уже закатывал глаза и медленно клонился на пол. Я оттолкнул Федора, приподнял отяжелевшее тело Крестобойникова, рванул ворот его рубашки вместе с пуговицами. Валерий Михайлович шумно вздохнул и дал мне пощечину. Я не понял, что произошло, как вторая затрещина обрушилась на мою скулу. Ладно!..
- Рукава, - прохрипел Валерий Михайлович.
Хорошо. Это рукава его рубашки хлещут меня по морде, а не сам товарищ Крестобойников. Прекрасно. Я прислонил его к стенке так, чтобы он не мог упасть.
- Прошу прощения, - юлил писатель Федор. Но было ясно, что происходящее в купе его уже мало интересует, а вот гиревой спорт - даже очень.
Валерий Михайлович вдруг застонал и поджал под полку ноги.
- Давят, - простонал он.
- Ничем не имею права помочь, - твердо заявил Федор.
- Можете! - крикнул я. - Снимите с него туфли!
- Это в один секунд!.. Милейший Валерий Михайлович, в носочках можно, в носочках…
Федор все-таки стянул с Валерия Михайловича туфли. Тому заметно полегчало.
Картинка была в нашем купе! Один в трансе, второй еле жив от бунта своих вещей. Третий думает только о гиревом спорте. А я сам? О чем я-то думаю? В том-то и дело, что не думаю. Не хочу думать…
- Так я пошел? - спросил Федор.
- Нет! Никуда вы не пойдете.
- Понятно. Произвол. Документы на право, пожалуйста.
- Сядьте, Федор. Сядьте! Возьмите себя в руки. Хорошо… Ваши рассказы больше не воплощаются в жизнь. Переживите это. Пусть ваши рассказы не воплощаются в жизнь в буквальном смысле. Пусть.
- Решено и подписано, - возвестил Федор.
- Да и не надо этого. Вы пишите просто. Для себя, для друзей.
- Друг! Артюха! - внезапно обрадовался Федор и полез было ко мне целоваться.
- Да что вы корчите из себя! - не выдержал я. - Несостоявшийся писатель! Их много, несостоявшихся! И не только писателей! Пишите, если интересно. Не для издательств и редакций, а просто. Можете посылать, пробиваться, но все-таки пишите не для них, а для себя. И выбросьте мысль о их воплощении в жизнь. У вас же хорошие рассказы, Федор. Я уверен, что они найдут дорогу к читателю. Только не воображайте, что вы страдающий за правду. Не бейте себя в грудь и не распинайтесь на кресте. Ведь вы это специально на себя напускаете. И гиревой спорт, и слезы по поводу несостоявшегося писателя.
- Слез не было, Артемий, - сказал Федор.
- Я в переносном смысле…
- Понимаю. Приятно слышать о себе правду.
- Все еще поигрываете?
- Ни ухом, ни духом, Артемий.
- Тогда вот что… Наши приключения еще не кончились. Будьте сами собой. Без всяких выкрутасов. А читатель, искренне любящий ваши рассказы, у вас есть, по крайней мере, один. Я.
- И я, - простонал Валерий Михайлович.
Федор вскочил и всенепременно пожелал поклониться до полу. Этого уже я не мог вынести. В своей игре он доходил черт знает до чего! Я легонько дал ему в солнечное сплетение. Просто, чтобы он очнулся. Но Федор повалился на скамью и безмолвно вытянулся на ней, сложив руки на груди крестом.
- Поднимайтесь! - приказал я.
Федор и ухом не повел.
- Федор, прошу вас!
Писатель вдруг сел.
- Вы! Вы, отец семейства, просите меня! Это я должен просить у вас прощения! И я прошу, прошу. Чистосердечнейше раскаиваюсь! Примите во внимание…
Он не досказал, что еще тут нужно было принять во внимание, потому что Валерий Михайлович, слегка приободрившийся, вспомнив, наверное, добрые дела Федора, вдруг наклонился вперед и погладил писателя по впалой щеке, потом по разлохмаченным волосам. Рука его чуть вздрагивала, но это была рука искреннего и преданного друга.
Они приникли друг к другу и застыли в объятиях.
Ладно, хорошо, что хоть это.
Мне нужно было сходить к Инге, но я почему-то страшился сделать этот шаг. Ведь Инга уже наверняка знала, что от нее требуется. А чем я мог ее утешить? И эти три застывшие в купе фигуры…
По коридору шел Иван.
- Это еще что такое? - спросил он, оглядывая скульптурную группу раскаяния и всепрощения.
Я только махнул рукой.
- Ладно, - сказал Иван и сел на краешек полки. - Хочешь узнать, что мы имеем?
- Валяй, - согласился я. Все равно ничего хорошего я не ждал от этого сообщения.
- Это совсем не та станция, - сказал Иван.
- Что значит, не та?
- С разъезда мы шли на станцию Ленивую, а пришли в Трескилово. С того разъезда сюда никак не попасть. И к Марграду не ближе.
- Значит, связи никакой, раз нас здесь никто не ждал?
- Сначала никакой. Они ведь не догадываются посылать нам депеши на все станции и разъезды страны и шлют теперь все на Ленивую.
- Понятно, - сказал я.
- Мы уже и отшвартовываться начали, а тут и связь вдруг появилась. Оказывается, они действительно на все станции шлют корреспонденцию. Ну, по крайней мере, в радиусе тысячи километров.
- Значит, связались? - спросил я и посмотрел на Федора.
Иван понял мой взгляд.
- Он?
- Он… Отказался от воплощения своих рассказов в жизнь.
- Да-а… Ну так вот. Нас потихонечку поведут все-таки к Марграду. Где-то неподалеку комиссия постарается перехватить поезд. Возможно, даже на вертолетах станут догонять. Они вот еще раньше спрашивали фамилии пассажиров, а теперь еще и места работы. Чем занимались пассажиры на своей основной работе. Да и хобби тоже, если что-нибудь интересное.
- А это-то зачем?
- Предположения у них какие-то, наверное, есть.
- Да ведь теперь все ясно. Дело только в технике исполнения!
- Не надо, Артем. - Иван помолчал. - Ты вот, например, где работаешь?
- В НИИ Вероятностей и Прогностики.
- Кем?
- Руководителем группы. А что?
- Ничего… Передадут, и все. О Степане Матвеевиче я им тоже сообщил, о Федоре и о других. На нас сейчас вся телеграфная сеть этого района работает.
- А если высадиться здесь? - спросил я.
- Не советуют. Судьбу не обманешь. Ту группу, что ушла-ночью, до сих пор ищут. А где их искать? В какой степи они идут сейчас? Шуму мы наделали много.
- Да здесь-то ведь не степь. Здесь вполне определенная станция. Высадиться всем, а поезд…
- …уничтожить?
- Угнать… не знаю, что еще сделать…
- Нет, пойдем тихо. Пищей и водой нас обеспечат. Да и наука, как говорит начальник поезда, должна показать свое всемогущество.
- Ну а мы-то…
- А мы? - Иван отвел глаза. - А мы будем потихонечку разоружаться.
- Значит, все равно.
- Не знаю, Артем. Ты поверь, мы все сделаем, чтобы этого не случилось.
Я ему не поверил. Не тому, конечно, что люди не все сделают и наука тоже, а тому, что можно будет избежать этого действия. Почему мы с Ингой должны быть исключением?
Поезд слегка дернулся.
Я выглянул в окно. Над нами действительно висело несколько вертолетов. Наука, наверное, еще не добралась до этих мест, потому что десант из академиков не сбрасывался.
Поезд снова дернулся и начал медленно набирать ход.