1

Разведывательный крейсер «Толстяк» приближался к солнечной системе.

— Есть ли новые данные? — спросил Стратег и захрустел ремнями мундира.

— Новые данные подтверждают старые данные, — ответил Звездочет. — Уровень радиоизлучения системы непрерывно повышается. Еще две — три минуты, и мы увидим, шумит ли это светило или какая-либо из планет.

— И что это будет означать?

— Если излучает Светило, то в скором времени возможен взрыв, — ответил Звездочет. — Если же Планета, то это неоспоримо докажет, что на ней есть разумные существа.

— Хм… цивилизация… Сколько раз мы предполагали наличие разума на других планетах, но ничего не нашли… Что скажешь, Тактик?

— Как только приборы подтвердят, что излучение идет с Планеты, объявим тревогу нулевой степени, — ответил Тактик.

— Хорошо. — Стратег встал и прошелся по отсеку управления, затем посмотрел на песочные часы.

Звездочет нагнулся над самописцем, регистрирующим радиоизлучение. Перо вычертило маленькую горбушку, сделало два прочерка и, наконец, выдало огромный импульс.

— Есть! — воскликнул Звездочет. — Третья планета!

— Так что это означает? — спросил Стратег.

— Это означает, что на третьей планете существует высокоразвитая цивилизация, — вытянулся Советник. — Необходимо записать эти радиосигналы и попытаться расшифровать их.

— Так и займитесь этим! — нетерпеливо заметил Стратег и недовольно посмотрел на Тактика.

Тот поспешно схватил микрофон:

— Объявляется тревога нулевой степени! Произвожу проверку. Шкипер!

— «Толстяк» идет точнехонько к третьей планете!

— Канонир!

— Все бомбарды заряжены чугунными ядрами!

— Оружейник!

— Все арбалеты заряжены лучами повышенной убойной силы!

— Умелец!

— Все системы крейсера работают нормально, в заданных режимах!

— Лекарь!

— Лазарет готов к принятию раненых!

— Бунтарь!

— Начал расшифровку радиоизлучения!

— Дурашка!

— Согласно вашему приказу отбываю наказание в карцере!

— Стряпух!

— Накрываю в кают-компании стол на тринадцать персон!

— Неприметный…

— Я-я-а-а… — тихо зашелестело по кораблю.

Тактик довольно шмыгнул носом. Теперь, когда Планету уже можно было видеть в обзорном экране, командование «Толстяком» переходило из рук Стратега в его, Тактика, руки. Стратег теперь вправе давать только самые общие указания.

 

2

— Прямо по курсу неизвестное тело! — доложил Шкипер. Стратег зевнул, опустился в кресло, поскрипел ремнями мундира и заснул.

— Бомбарды к бою! — приказал Тактик.

— Есть бомбарды к бою! — с залихватской веселостью ответил Канонир.

— Тактик! — крикнул Бунтарь. — Удалось расшифровать одну фразу!

— Мы им пошифруем! — пообещал Тактик. — Ну, что там у тебя получилось?

— «Милости просим!»

— Какой еще милости? — не понял Тактик.

— Планета непрерывно излучает фразу: «Милости просим!»

— Ах, Планета! Уже милости просят! Прекрасно. Они у нас еще не этого запросят…

— Тактик, они не милости у нас просят. Они просят пожаловать к ним в гости!

— Не понимаю. Просить милости — это просить милости. Может, мы и смилостивимся. Все зависит от того, как они поведут себя.

— Тактик, ты совершаешь ошибку!

— Бунт?! — взревел Тактик. — Оружейник, препроводи Бунтаря в карцер!

— Тактик! — крикнул Шкипер. — Неизвестное тело производит какие-то маневры!

— Что скажешь, Советник? — спросил Тактик. — Тело-то неизвестное маневры производит.

— Может, припугнуть его для начала?

— Канонир! Повышенным… товсь! Огонь!

Крейсер тряхнуло. С левого борта «Толстяка» сорвалась дюжина молний и стремительно понеслась к неизвестному телу, охватызая его со всех сторон. В положенном месте возникло маленькое солнце, запульсировало, сжалось в ослепительную точку и исчезло. Космос снова был чист. Никакое неизвестное тело больше не болталось рядом с «Толстяком».

— Так-то оно надежнее, — сказал Тактик. — Что они теперь нам передают? Ну?!

— Странно, — сказал Звездочет. — Все радиостанции Планеты мгновенно замолчали.

— Замолчали? Что скажешь, Советник?

— Чтобы одновременно выключить все излучающие установки, нужна не только высокая развитость цивилизации, но и ее высокая организация. Скажу одно: обитатели планеты вымуштрованы что надо!

— Отлично! — обрадовался Тактик. — Готовиться к посадке!

Однако не успела команда «Толстяка» отрапортовать о готовности к посадке, как Звездочет выкрикнул:

— Повысился радиофон Светила! Смотрите!

Самописец раз за разом вычерчивал огромный импульс на месте Светила. А на местах планет делал прочерки. И если бы не графики, полученные несколько минут назад, впору было плюнуть на эту систему и преспокойно топать к другой.

— Насколько я понимаю, — сказал Тактик, — мгновенно выключить все радиостанции Планеты теоретически можно. Но как повысить в тысячи раз радиоизлучение Светила?! Ответствуй, Советник.

— Нас ведь интересует Планета, а не Светило. Возможно, у них существует такой переключатель…

 

3

«Толстяк» трижды облетел Планету. Его приборы фотографировали, записывали, анализировали. Но Планета была мертва.

— Кто же тогда просил милости? — удивился Тактик и приказал Шкиперу посадить крейсер на удобную площадку.

Только скалы да вода. Ничего больше не было на этой Планете… Шкипер ввел данные визуального обзора в компьютер, поразмышлял над ответом и повел крейсер на посадку. Каменистое плато километров в пять диаметром окружило корабль. Датчики мгновенно проанализировали состав атмосферы. Воздух оказался вполне пригодным для дыхания. Из выходного люка корабля выдвинулся пандус, и по нему на землю негостеприимной Планеты, стуча копытами и мягко раздувая бока, сошли три скакуна. На своих спинах они несли Тактика, Оружейника и Советника.

— Ну? Как вам нравится эта распрекрасная Планета? — сказал Тактик, сдерживая горячившегося, заряженного на сто часов скакуна. — Куда они все подевались? Может, устроим маленький кавардак? Как ты считаешь, Советник?

— Кавардак не помешает, — рассудил тот.

— Решено, — оживился Тактик и пустил своего скакуна вскачь. — Кавардак устроим! А ты что думаешь, Оружейник?

— Мое дело маленькое, — нехотя ответил Оружейник. — Арбалеты да мечи. Оружие ближнего боя… Если сами нападут, что ж, будем отбиваться.

— Не чувствую задора. — Тактик остановил скакуна на краю пропасти. — Выбирай, какую из скал мы для начала превратим в пар.

— О, Пустынный Космос! — вздохнул Оружейник. — Да по мне хоть и вовсе не превращать в пар. Красота-то, красота какая!

Скакуны высекали искры из камней, испуганно прядали ушами-локаторами, косились чувствительными фотоэлементами на край обрыва.

Внизу, под стометровой кручей, бежал ручей, неширокий, в три проскока, но бурный, горный. Далее расстилалась холмистая равнина с причудливыми нагромождениями скал. Ярко-желтое Светило заливало местность потоками лучей, и в нагретом дрожащем воздухе, казалось, плыли и переливались невиданные и чудные корабли.

— Значит, не превращать?

— Как скажешь, Тактик. Исполнять ведь Канониру, а не мне.

— Ну и настроение у тебя! Недаром Неприметный возле тебя трется.

— О, Пустынный Космос! — в испуге воскликнул Оружейник. — Да по мне хоть в пар, хоть в плазму. Только ошибается, ошибается Неприметный! Я ведь и Бунтаря в карцер, и Дурашку. Чуть ли не каждый день! Вспомни, Тактик, всю мою верную службу!

— Так-то лучше… Эй, на «Толстяке»! — крикнул Тактик, нажав кнопку на мундире. — Вдарь-ка, Канонир, как следует!

Через мгновение чугунное ядро просвистело над головами трех зрителей. Яркая вспышка километрах в полутора ослепила Оружейника. Он закрыл глаза ладонью и долго не отнимал ее, даже когда затих, попетляв между скал, гул от взрыва.

— Что за чертовщина?! — услышал он голос Тактика.

Оружейник открыл глаза. Долина не изменилась. Ничто не превратилось ни в пар, ни в плазму. Все так же плыли в солнечном расплаве странные корабли-скалы, тихо журчал ручей.

— Канонир, усиленным! — крикнул Тактик. — Кавардак так кавардак!

Чугунное ядро раз в пять больше прежнего просвистело над головами. И снова яркая вспышка, и снова нетронутые скалы, целые, сказочно невредимые.

— Да что же это?! Бунт! — Тактик повернул скакуна к крейсеру. — Из всех калибров! Чтоб только мокрое место!

«Толстяк» ощетинился жерлами бомбард и исчез в клубах дыма. Троица уже доскакала до вздрагивающего пандуса. Оружейник оглянулся. Мир только расцветал новыми красками. И нипочем ему были чугунные ядра.

— Да что же это?! — растерянно повторил Тактик. — Нападение! Враги! Уничтожить! Врезать!

— Стволы греются! — кричал Канонир. — Передохнуть бы…

— Ну, Планета! Ты у меня еще попляшешь! Посмотрим, кто кого…

И, пропустив вперед Оружейника и Советника, Тактик крепко закрутил запоры выходного люка.

 

4

Поведение Планеты встревожило Тактика. Если она не желает превращаться в пар, то не захочет ли в свою очередь проделать это с «Толстяком»? Необходимо было принять меры предосторожности. Все датчики крейсера чутко уставились на Планету. На ночь нужно было организовать и внешнюю охрану.

В сумерках на каменное плато сошли пять скакунов. Возглавлял ночной патруль сам Тактик.

— Оружейник и Лекарь, — сказал он, — будут охранять южную часть плато. Советник и Звездочет — северную. Я поддерживаю связь с обеими группами и крейсером.

Застучали копыта скакунов… Тактик поначалу сопровождал южную группу. Светило скатилось за горизонт, но нагромождения скал, отсвечивающие, словно драгоценные камни, были еще отчетливо видны.

— А красиво все-таки, — вздохнул Оружейник.

— И отсюда мы должны ждать нападения? — спросил Лекарь.

— Планета — враг! — сказал Тактик. — И неизвестно, что она может выкинуть.

— Что мы должны делать, Тактик? — спросил Оружейник.

— Вы остаетесь здесь. Особенно не шумите. Скоро станет совсем темно, так что надейтесь побольше на уши, а не на глаза. Если заметите что странное, сигнальте.

— Если нападут, не успеешь и до крейсера доскакать, — сказал Лекарь.

— В случае чего, — предупредил Тактик, — первый выстрел в воздух, второй — по ногам, третий — сами понимаете…

— Да у них, может, и ног-то нет, — заметил Оружейник.

— Нет — значит, нет. Тем хуже для них!

Тактик развернул скакуна и растаял в опустившейся на плато темноте.

— Как ты думаешь, Оружейник, нападут они на нас? Все-таки милости просили…

— Вовсе не обязательно им на нас нападать. Мы вроде еще ничего плохого им не сделали.

— А тело-то неизвестное обстреляли! И скалы в пар хотели превратить. Не просто ведь так мы сюда приперлись?

— Ничего не могу сказать, — ответил Оружейник. — Это компетенция Стратега и Тактика… Ну что, налево или направо?

— Давай налево, — предложил Лекарь.

Впереди ехал Оружейник, Лекарь за ним. Арбалет у Лекаря нелепо болтался и бип по спине, в случае необходимости до него и не дотянешься сразу. Что поделаешь, не привык Лекарь к оружию. Среди бинтов да скальпелей — вот где он чувствовал себя свободно и легко… Так доехали они до восточного склона, постояли немного, прислушались. Тишина.

— Назад поехали? — спросил Оружейник.

— Ага. Давай.

Хотя места здесь было сколько угодно, они развернулись, как на узкой тропе, и снова поехали спина в спину. Только теперь впереди был Лекарь.

Вдруг с запада донесся какой-то звук.

— А ну-ка пригнись! — тихо приказал Оружейник, — Кажется, начинается… — Он молниеносно сорвал арбалет с плеча, снял луч с предохранителя. А Лекарь никак не мог сдернуть свой: запутался, зацепился у него за что-то арбалет. — Фу ты! — вдруг с облегчением сказал Оружейник. — Это же Тактик. Он объехал плато, потому и с другой стороны.

— Эй, — донеслось из темноты. — Патруль!

— Здесь мы, — отозвался Оружейник.

Тактик подъехал ближе.

— Доложите обстановку! — коротко приказал он.

— Все спокойно, — отрапортовал Оружейник.

— Не нравится мне это. Притаились, враги!

— Да откуда ты взял, что здесь есть эти самые враги? — удивился Оружейник.

— Разговорчики! — повысил голос Тактик. — О субъективных впечатлениях я не спрашиваю.

Оружейнику вдруг стало ясно, что Тактику позарез нужно это нападение. Нападение! Враг! Все понятно. И Тактик будет точно знать, что ему делать. Уничтожить врага! Победить! Зачеркнуть в памяти тот неприятный случай, когда бомбарды «Толстяка» не смогли превратить в пар ни единой пылинки Планеты. Победителей не судят. У победителей даже не спрашивают, правы ли они.

 

5

На корабле зажегся прожектор, тревожно замигал, заметался из стороны в сторону. Тактик включил нагрудную радиостанцию, что-то выслушал, потом сказал:

— Понимаю… Хорошо… Приступаем к действиям.

— Ну?! — хрипло спросил Оружейник.

— Кто-то открыл люк крейсера, — сказал Тактик. — Проник внутрь или нет, пока неизвестно. Скорее всего — нет, потому что стреляли по убегающему.

— По какому убегающему? — недоуменно спросил Лекарь.

— Да разве в темноте разберешь? Кто-то открыл люк, был замечен и бежал. Бежал в нашу сторону… Звездочет и Советник заходят слева.

— Километры здесь, — не очень радостно заметил Лекарь, — а нас трое.

— Ну и что?! — Тактик весь горел нетерпением. — Скачем к крейсеру челноком!

И Тактик помчался к «Толстяку». Лекарь жался ближе к нему, Оружейник оказался крайним слева.

Минуты через две из темноты выскочили на взмыленных скакунах Звездочет и Советник.

— Что скажешь, Советник? — крикнул Тактик.

— Стрелять по ногам! — ответил тот, мчась вдоль цепи. — Живые нужны, живыми будем брать!

— Есть, значит, у них ноги, — с удивлением пробормотал Оружейник, пришпоривая скакуна.

Цепь начала заворачивать влево. Ближе к ее центру вдруг шибанул выстрел из арбалета. «Началось», — подумал Оружейник. Грохнуло еще и еще раз…

— Не стрелять! Не стрелять! — орал кто-то, приближаясь со стороны крейсера.

Облава смещалась к обрыву изломанным кольцом.

— Не стрелять!

— Стрелять! — это голос Тактика.

— По ногам целься! — а это Советник.

— Не знаешь, кого и слушать, — хрипло выдавил Лекарь, внезапно появившись перед Оружейником. — Ты, что ли? Своих перестреляем!

— Вот они! — кричал кто-то. — Вот!

Крики. Топот копыт. Чуть правее себя Оружейник вдруг увидел фигуру. Она растаяла в темноте, растворилась. А в одно-единственное мгновение случайно удержавшейся тишины Оружейник услышал тяжелое дыхание двоих. Двоих!..

Мимо промчался Тактик, стреляя из арбалета.

— Упустили! — проорал он.

Обрыв был совсем близок. Садануло еще несколько выстрелов.

— Прекратить! Не стрелять!

«Это же Умелец! — удивился Оружейник. — Он-то откуда?»

«Толстяк» грохнул из всех своих бомбард. Для острастки, как видно. В свете далеких взрывов Оружейник увидел мчавшегося во весь опор Умельца. О, Пустынный Космос! Что он делает?! Умелец на всем скаку умышленно налетел на Тактика. Но тот вовремя оглянулся, развернул скакуна, поднял на дыбы. Столкнулись. Умелец вылетел из седла на камни, а Тактик бросил своего скакуна к самому обрыву.

Взрывы ядер освещали местность, но в перерывах между вспышками тьма становилась еще непрогляднее. Оружейник соскочил с седла и нагнулся над Умельцем. Тот был жив.

— Останови его, — с трудом прошептал он.

— Вниз! — кричал Тактик, спешиваясь. — Заходи к ручью!

— Останови же его! Не стреляйте! Ведь такие же люди!

Оружейник начал что-то понимать, но еще не совсем, не до конца. А крики погони раздавались уже откуда-то снизу. Умелец застонал. Оружейник попытался поднять его, чтобы усадить на своего скакуна.

— Да брось ты меня! — крикнул Умелец. — Скорее! Останови их!

Оружейник кинулся к обрыву и заскользил вниз, как по мокрой глине, натыкаясь на острые камни, разрывая в клочья мундир. Распластавшись, наконец, на камнях, услышал торопливый говорок горного ручья.

— Люди это! — крикнул он, поднимаясь.

Тишина, а потом страшное предупреждение Тактика:

— Стой! Стреляю!

Оружейник различил, как тень метнулась по камням через горный поток. За нею вторая. Грянул выстрел…

— Один есть! — крикнул Советник. Он и Звездочет с арбалетами наизготовку стояли возле валунов, протянувшихся цепочкой через ручей, и не решались приблизиться к тому, что лежало там.

 

6

— Один есть! — передал Тактик по радио Стратегу. — Канониру пока остудить стволы бомбард… А ну-ка! Я сам!

— Га-а-а-а-а-ды! — вдруг раздалось уже с той стороны ручья. — За что вы его убили?!

Тактик остановился, вздрогнул, чуть не свалился со. скользкого камня в воду.

Похолодели спины стоявших у ручья. Голос-то ведь был свой, только сумасшедший какой-то, дикий, страшный.

Тактик нервно рассмеялся, крикнул:

— Эй, ты! Выходи!

Тихий шорох, и все смолкло.

— Эй, посветите, — попросил Тактик.

У Советника нашелся фонарик. Пятно света скользнуло по камням, по воде, замерло на мгновение, задрожало, забилось в страшной пляске. Звездочет вскрикнул, застонал как-то тоскливо и жутко.

— Похож, очень похож, — сказал Тактик и носком сапога перевернул тело.

Голова Бунтаря нелепо качнулась и стукнулась о камень. Грудь его была прожжена лучом арбалета.

— Да что же это?! — крикнул Оружейник.

— Выходит, на своих охотились, — сказал Советник.

— А кто же второй? — всхлипнул Звездочет.

— Дурашка, наверно, — предположил Советник.

Оружейник надвинулся на Тактика, весь — гнев и боль.

— Зачем ты стрелял?! Стрелял зачем?!

Тактик отступил на шаг.

— Ведь планетяне же…

Сильный и злой удар кулака бросил Тактика в воду.

— Что будем делать? — спросил Звездочет.

— Понесли к крейсеру. Оружейник, держи за голову.

— Взяли… Осторожнее!

— Чего уж теперь осторожнее…

Цепляясь за камни, трое медленно поднимали в гору четвертого. Чуть поотстав, но уже уверенно догоняя их, отплевываясь и что-то невнятно бормоча, карабкался Тактик.

 

7

Дурашка был офицером для Наказаний. Случалось иногда так, что провинившегося нельзя было сажать в карцер. К примеру, Шкипера, который проводил в это время сложный маневр «Толстяка» в пространстве, или Стряпуха, готовившего обед. Так вот, наказание в таких случаях за всех отбывал Дурашка. Плата за такую работу шла порядочная, розги применялись редко, карцер был давно обжит, казался родным и уютным. Дурашка научился здесь разговаривать с неодушевленными предметами, относился к ним с нежностью и уважением, любил и понимал. Ему и сам крейсер представлялся живым существом. В те дни, когда никто из команды не совершал проступков, Дурашка лазал по закоулкам корабля, поглаживал трубы и кабели, вытирал пыль, смазывал трущиеся части, выслушивал стуки и вздохи «Толстяка». Он хорошо знал корабль, но знал не с технической стороны, а как-то подсознательно, чувствами, душой.

Команда относилась к Дурашке с юмором, не травила его, не смеялась над ним. Разве что Звездочет, Советник да сам Тактик иногда говорили: «Что-то ты, Дурашка, давно не работал», — и совершали какое-нибудь дисциплинарное нарушение, за что Дурашку немедленно отправляли в карцер. Но он не обижался. Ведь это действительно было его работой! Случалось, что в карцере поселялся еще кто-нибудь из команды. Дурашка искренне переживал случившееся, — ему казалось, что он плохо выполняет свою работу.

Вот к в этот раз, когда в карцер вошел Бунтарь, Дурашка застыдился, покраснел от огорчения. Но Бунтарь никогда не принимал сочувствия. Его словно бы тоже радовало пребывание в карцере.

— Ну что? Потолкуем? — спросил он просто и заговорил о Планете. О том, что она наверняка населена разумными существами. Пофантазировал по поводу их вида и образа мышления. Посожалел о бессмысленном уничтожении неизвестного тела. Разговоры в карцере, разумеется, прослушивались, но вторичного наказания за один и тот же проступок не полагалось, и поэтому Бунтарь говорил, не таясь.

Они знали, что «Толстяк» совершил посадку. По вибрации и гулу догадывались, что бомбарды начали обстрел.

Время шло. Дурашка, случайно подойдя к двери, обнаружил, что она не заперта Это его очень озадачило. А в голове Бунтаря мгновенно созрело решение: бежать! Бежать, чтобы предупредить планетян о том, что их ждет в случае контакта с «Толстяком» и что ждет Планету, если такой контакт не состоится.

Сердце Дурашки радостно забилось, когда Бунтарь предложил бежать вдвоем. Это было как отдых после работы. Дурашка не сомневался, что через несколько часов их поймают и снова посадят в карцер. Но отдохнуть хотелось очень.

По странному стечению обстоятельств люк крейсера тоже был открыт и никем не охранялся. Дурашке это показалось смешным, ведь он знал о ночном патруле. Какой смысл имело охранять открытый корабль? Но Бунтарь спешил уйти подальше от крейсера. Необходимость встречи с планетянами гнала его вперед.

Сначала беглецы крались по каменистому плато незамеченными. Потом на верхушке «Толстяка» зажегся прожектор, лучи из арбалетов пронзили воздух, цокот копыт скакунов надвинулся на них. Беглецы все же проскочили к обрыву. Только Дурашке внезапно показалось, что все это не очень смешно. Тоскливое предчувствие сдавило ему сердце. Но впервые за весь рейс ему отчего-то не захотелось возвращаться в карцер, и он бросился по камням через ручей… А потом Дурашка почувствовал, что Бунтарь мертв. И говорливый ручей вдруг отрезал Дурашку от «Толстяка». Что-то родилось в его сознании, еще неопределенное, неясное, и страшный, звериный крик вырвался из его груди:

— Га-а-а-а-ады!

Никогда ранее он не смог бы так закричать. И слово-то такое не могло прийти ему в голову! Дурашка упал, забился головой о камни, заплакал, застонал. А те, преследователи, находились от него всего в каких-нибудь двадцати шагах, но почему-то не решались переходить ручей. Дурашке же вдруг так захотелось умереть! Однако смерть Бунтаря настойчиво влекла его к какому-то действию, и он встал и начал осторожно удаляться от ручья.

 

8

Тактик дрожал от страха, входя в отсек управления. Такого еще не бывало за всю историю полетов «Толстяка»! Убит свой! Пусть и Бунтарь, пусть и нечаянно. Но свой, свой!.. Стратег не простит. Прощай, так удачно начавшаяся карьера.

— Доложить результаты ночного патруля! — приказал Стратег, позевывая.

— Враг отбит! — отчаянно крикнул Тактик. — Но… но с потерями с нашей стороны.

— Велики ли потери? — Стратег отчаянно боролся со сном.

— Убит Бунтарь…

— Этого следовало ожидать. Он всегда лез на рожон.

Нет, Тактик еще не докатился до такой степени, чтобы врать Стратегу!

— Стратег, — сказал он, — произошло страшное недоразумение. Бунтарь попал под луч моего арбалета. Я не хотел, я не знал…

— Кто просил его лезть на мушку? — удивился Стратег. Борьба его со сном, кажется, проходила успешно. — И как он вообще попал в ночной патруль? Ведь он сидел в карцере!

— Он не был в патруле. Бунтарь и Дурашка бежали из карцера.

— Бежали!

— Да, Стратег. В ночном переполохе и был убит Бунтарь. Дурашка удалился в неизвестном направлении. Преследовать его ночью по вражеской территории мы не решились.

— Ну, Дурашка сам придет, — сказал Стратег. — Захочет есть и придет. С него спрос небольшой. Но каков Бунтарь! А?

Тактик понял, что грозы не будет. И перешел в атаку.

— Стратег, — начал он, — враждебность планетян очевидна. Мы не могли превратить в пар ни одного камешка. Кто-то открыл дверь карцера. Я не могу даже предположить, что это сделал кто-нибудь из команды…

— В надежности команды сомневаться не приходится. Даже Бунтарь не пошел бы на предательство.

— Стратег, я заметил нехорошие веяния среди команды. Оружейник не верит, что мы окружены врагами. Более того, Планета ему нравится, он жалеет ее!

— Ну и Оружейник! В карцер? — спросил у кого-то Стратег.

Советника здесь не было. И все же Стратег ожидал чьего-то ответа.

— Оружейника в карцер! — гаркнул Тактик.

— Да помолчи ты, — недовольно поморщился Стратег. Тень мелькнула за его спиной, и он принял решение: — Оружейника в карцер не препровождать… И все же, если перебрать команду… Вдруг среди нас предатель?

— Нет, Стратег, нет! — закричал Тактик. — Что угодно, только не это! Нам хватает внешних врагов.

 

9

Стряпух расставил на столе в кают-компании тринадцать приборов. Он знал, что суп ему сегодня не удался. Но попробовали бы они сами отвешивать специи, когда весь корабль сотрясается от выстрелов бомбард!

Одиннадцать человек стояли возле резных деревянных кресел с высокими спинками, ожидая команды сесть.

— Офицеры, — обратился к ним Стратег. — Ночью корабль подвергся нападению врагов. Только хладнокровие и изобретательность Тактика позволили нам обойтись малыми жертвами. Награждаю Тактика орденом лучеиспускающей Розы.

Тактик преклонил колени, и Стратег вдел ему в петлицу сияющий орден.

— Дальнейшее после завтрака. Прошу к столу…

Стряпух ждал, что вот-вот кто-нибудь отбросит ложку в сторону, и тогда идти ему в карцер. Но, кажется, никто ничего не заметил… Завтрак окончился в тягостном молчании.

— Нет сомнения, что карцер и люк крейсера открыли враги, — сказал Стратег. — И все же. Никто из вас не открывал их?

Все молчали.

— На крейсере в это время находилось шесть человек: я, Шкипер, Умелец, Канонир, Стряпух и… э-э… м-м…

Неприметный, закутанный в темно-синий плащ, улыбнулся, и всем стало неуютно.

— Кроме Шкипера и Умельца, все были заняты своими делами.

— Я не открывал карцер, Стратег! — воскликнул Шкипер.

— Не открывал и я, — сказал Умелец.

— Вот и хорошо. Враги еще поплатятся за коварное нападение… Но почему ты, Умелец, кричал: «Не стрелять!», а потом напал на Тактика?

— Я виноват, Стратег. Но мне сказали, что облава идет на людей. Я только хотел предотвратить кровопролитие.

— Кто же сообщил тебе это?

— Не знаю, Стратег. Я был в мастерской, когда кто-то сказал через динамик, что идет облава на людей.

— Внутренняя связь! — воскликнул Тактик. — Значит, они были на крейсере!

— Выходит, они знают наш язык7 — прикрыв глаза ладонью, спросил Неприметный. А ведь он очень редко говорил и еще реже задавал вопросы.

— Выходит, что так, — ответил Умелец.

Нет, неспроста задал вопрос Неприметный…

— Кого-то из вас двоих, Умельца или Шкипера, необходимо посадить в карцер.

— За что?! — взмолился Шкипер, а Умелец промолчал.

— Твое мнение, Советник? — спросил Стратег.

Советник, уловив на себе тяжелый и пристальный взгляд, понял, что от него требуется, и сказал:

— Умельца в карцер. Шкиперу рыть могилу.

— Хороший совет, — согласился Стратег. — Оружейник!

Умелец снял ремни и протянул их Оружейнику. Что-то хотел и боялся сказать Звездочет.

— Дурашка уже должен захотеть есть, — вспомнил Тактик. — Странно, почему он не идет.

— Отыскать, привести, наказать розгами! — приказал Стратег. — Обшарить всю Планету!

 

10

Первым ехал Тактик, облаченный в парадный мундир, с золотым пером на широкополой шляпе. Он помахивал сабелькой и иногда сдерживал своего скакуна, аккумуляторы которого были заряжены до предела. За ним следовал Лекарь, державшийся в седле неуклюже и растерянно. Советник ехал сосредоточенно, лишь изредка бросая по сторонам быстрые взгляды. Четвертым был Оружейник, ловкий и сильный, знающий цену и скакуну, и арбалету, и сабле. Замыкал шествие тяжеловоз, из лба которого торчала малая бомбарда, а спина была нагружена припасами маленькой экспедиции и чугунными ядрами с автоматической подачей в ствол орудия.

Край плато был обрывист, но в одном месте сыскался оползень, по которому, где на ногах, а где и на брюхе, скакуны смогли спуститься вниз. От тряски и вибрации сработал какой-то механизм в тяжеловозе, и бомбарда лупанула по скалам на другом берегу ручья. Оружейник был готов поклясться, что скала, в которую ударило ядро, разлетелась в пыль, но, когда дым рассеялся, оказалось, что она цела и невредима. Оружейник и обрадовался, и подивился непонятному поведению Планеты, больше обрадовался, пожалуй, и даже подумал: «Нет, она себя в обиду не даст!» И тут ему так захотелось бросить и арбалет, и прочее оружие, прогуляться с легким сердцем по Планете, попытаться раскрыть ее тайну…

— Враг не дремлет! — сказал Тактик, когда скакуны переправились через ручей. — Поедем друг за другом. Вперед!

Но россыпь скал даже приблизительно не могла дать направления, в котором нужно было искать беглеца. Тактик нетерпеливо взглянул на Советника и услышал:

— Там, где легче всего пройти пешему.

Кавалькада тронулась, выбирая своим маршрутом некие подобия тропинок. Только подобия, потому что нестоящих в этом чужом и враждебном мире быть не могло. Тактик виртуозно поигрывал сабелькой, иногда, рассекая со свистом воздух, обрушивал ее на проплывающий мимо валун, но вскоре прекратил это занятие, потому что сабелька совершенно затупилась.

Пошли сплошные завалы из огромных камней, и пришлось остановиться.

— Что делать, Советник? — спросил Тактик.

— Продвигаться пешим порядком.

— Ищи-свищи тут! — пробормотал Лекарь, которого вымотала тряская езда.

— Разговорчики! — оборвал его Тактик.

— Мне что… Надо, вот я и трясусь.

— Не трястись надо, а проявлять бдительность. Искать! — Тут Тактику пришло в голову приструнить всю команду.

— В линию равняйсь! — приказал он.

Здесь и кучкой-то стоять было тесно, но все же скакуны Советника и Лекаря стали в линию. Оружейник вынужден был развернуться левым боком.

— Это еще что?! — удивился Тактик. — Где твой арбалет, Оружейник!

— Какой арбалет? — не понял Оружейник.

— Ты что, на прогулке?! Мы в окружении врагов, а ты даже без оружия. Где твой арбалет?

— А, арбалет… — наконец сообразил Оружейник. — Так ведь, когда ручей переходили, скакун споткнулся, тряхнуло, вот он и брыкнулся в воду.

— Та-ак!.. Что же ты не остановился, не подобрал его?!

— Унесло его тотчас же. Да и вообще… Еще убьешь кого-нибудь из арбалета-то…

— Ну, Оружейник, сейчас ты у меня попляшешь!

 

11

Шкипер отыскал в запаснике заступ и лопату, закинул то и другое на плечо, вышел из корабля, охрану люка которого нес Стряпух, и тяжело зашагал по каменистому плато, отыскивая подходящее место. Шкипер не любил планеты Не так, впрочем, чтобы уж и не любил. Просто не лежала у него душа к событиям, обычно разворачивающимся на планетах.

Другое дело в открытом космосе. Засечь свои координаты, свериться по картам звездных морей, задать программу компьютеру, интуитивно уже чувствуя правильное решение. Ощутить радостную дрожь обшивки корабля, крикнуть в переговорное устройство. «Полный вперед!..» Крепко сжать в руках штурвал, крутануть его ровно на три с четвертью оборота, выправить, посмотреть в обзорный экран на круговерть звезд. Снова совершить разворот, дать ускорение, да и подойти к нужной солнечной системе с такой скоростью и с таким спиралевидным сближением, что у другого шкипера глаза полезли бы на лоб от удивления и зависти! Вот это да! Вот это работа! И никакой компьютер не сделал бы лучше, тем более, что Шкипер часто и выключал его на особенно опасных участках. Чтобы не сбивал с толку своими сухими и бесстрастными цифрами…

В открытом космосе Шкипер чувствовал себя человеком.

А тут камень вокруг, один камень!..

Ничего подходящего не нашел Шкипер и очертил лопатой прямоугольник недалеко от обрыва. Звякнул заступом раз, другой… Силушки в плечах было предостаточно. Не передохнув, менял он заступ на лопату, выкидывал щебень, снова хватал в руки заступ. Мундир с золотыми стрелами на плечах пропитался потом, но работа заглушала тоску по космосу и какую-то тревогу, не за себя, за кого-то другого… Шкипер вгрызался в скалу, пока не достиг такой глубины, что уже и выбраться из ямы смог лишь с большим трудом.

Тогда он вернулся на корабль, положил Бунтаря на сколоченную наскоро волокушу, протащил ее метров пятьдесят, снова вернулся, потолкался в переходном тамбуре. И не тяжело ему было тащить Бунтаря, а как-то жалко, неудобно, стыдно даже. Попросить бы кого помочь? Но Тактик, Советник, Лекарь и Оружейник собирались на поиски Дурашки. Звездочет заперся в своей телескопической башне и на вызов не отвечал. Канонир покрывал поворотные устройства бомбард специальной смазкой. Вся надежда по защите корабля была сейчас на Канонира. Уж этот не подпустит, вдарит так вдарит!.. Умелец сидел в карцере, Стряпух охранял выходной люк. Ну, а Неприметный и Стратег были настолько выше чином, что в разговорах с ними Шкипер лишь отвечал на вопросы.

Потолкался, потолкался Шкипер, да и хотел уж уйти, когда поймал сообщническое подмигивание Стряпуха. Пока в тамбуре толпились офицеры, скакуны и тяжеловоз, Шкипер принес инструмент и приделал к волокуше еще одну пару ручек. А когда отряд Тактика медленно тронулся в путь, Шкипер и Стряпух, подперев для надежности люк алебардой и навострив арбалет, осторожно понесли Бунтаря к уготованному ему месту вечного успокоения.

Шкипер мало водился с Бунтарем. Да он и вообще мало с кем разговаривал на «Толстяке». Жаль ему было Бунтаря, и не понимал он его. Звал и манил Шкипера вольный космос!

Молча опустили Шкипер и Стряпух тело Бунтаря в яму, молча засыпали его камнями, которых теперь хватило и на продолговатый холмик. Молча сняли широкополые шляпы с белым, словно обсыпанным мукой или сахаром, пером у Стряпуха и черным, как драгоценный ночной алмаз, у Шкипера. Постояли еще немного, думая о своем, и собрались уже уходить, когда под обрывом у ручья оглушительно ухнула малая бомбарда тяжеловоза. Как прощальный салют прозвучал этот выстрел. Потянулся Шкипер за ненужным теперь заступом, потянулся и обомлел. Ровное место было перед ним. Ни холмика, ни щебня Нетронутая скала, без всякого намека на человеческую деятельность.

Лицо Стряпуха цветом сравнялось с пером его шляпы, и бросился он невероятными прыжками к крейсеру, виляя из стороны в сторону, словно сбивал кого-то со следа.

А Шкипер зачем-то потрогал скалу лопатой, но уже не осмелился в этот раз оставить здесь метку, хотя бы и в виде черты. Потом бросил ненужный теперь инструмент, примял шляпу, отломив при этоал драгоценное перо, положил ее на камень и прилег сам, словно загорал на солнышке или просто отдыхал.

Неожиданно понял Шкипер, что уже никогда не взлетит с этой Планеты, и жизнь для него потеряла всякий смысл.

 

12

Всего на свете боялся Звездочет: и человека, и насекомого, и арбалета, который мог нечаянно выстрелить, — но пуще всего боялся он Звезд. Потому и пошел в Звездочеты, что еще в ранней молодости услышал от надежного человека, будто Звезды иногда взрываются или коллапсируют, превращаясь в черные дыры, — а это все равно, что исчезают. Свой счет вел он Звездам, никому не показывая заветный список, включавший три миллиона сто пятнадцать тысяч один объект. Ни дымка и хмарь больших городов, ни смена дня и ночи на планетах, ни дожди и туманы не мешали ему в космосе. Сутками просиживал он в телескопической башне «Толстяка», обводя зорким глазом черное небо. И когда в положенном месте не оказывалось сиявшего ранее объекта, Звездочет пускался в пляс, швырнув на пол шляпу с крапчатым пером. Иногда при этом он сбивал точнейшую настройку своего телескопа, но приводить механизм в порядок было делом Умельца.

Страх перед Звездами происходил у него от непонимания. Не понимал Звездочет, кому и зачем понадобилось такое огромное количество косматых светил, обманчиво напоминающих издали холодных светлячков. Хорошо, думал он, что не у каждой Звезды, а лишь через десяток, есть планетные системы. Что только через сотню додумывались Звезды до создания жизни. И уж совсем хорошо, что лишь через тысячу эта жизнь порождала разум. Хорошо, но и плохо. Звездочет считал, что жизнь и разум могли бы проявляться в космосе и пореже. Иначе ему, затерянному среди себе подобных, никогда не обратить на себя внимания в столь заселенной галактике. А ведь и галактик — более пятисот миллионов… Такое количество миров Звездочет не мог объять своим разумом. И страх его был настолько велик, что в экипаже «Толстяка» только Дурашка стоял ниже его рангом. Звездочет страдал. Тем более, что если уничтожить Звезду «Толстяку» пока было не под силу, то расправиться с Планетой крейсер вполне мог. Звездочет никогда бы не осмелился дернуть шнур бомбарды, но не возражал в душе, если это делал кто-то другой.

Даже в планетянина он не смог бы выстрелить, хотя остаться, как Лекарь, над обрывом — тоже не мог. Чтобы не возникло вопросов: почему не был в первых рядах? почему количество лучей в колчане не уменьшилось даже на единицу?

Таща тело Бунтаря вверх, машинально находя точки опоры для ног и выступы для свободной руки, Звездочет случайно взглянул в небо и чуть не сорвался. Наметанный глаз сразу же отметил, что в знакомом до мельчайших подробностей черном покрывале что-то не так. Окрик Тактика тут же вернул Звездочета к необходимым сейчас действиям, а на плато, когда идти стало легче, он уже просто не осмеливался поднять голову. Но мысль твердо засела в сознании, и во время ночной беготни по кораблю, во время завтрака он думал только об одном и уже знал, что произошло, и даже придумал, что же нужно делать дальше, только вот не решился высказать вслух. Да и проверить кое-что все-таки нужно было с помощью верного телескопа.

Тотчас же по окончании завтрака он помчался в свою башню. Телескоп имел устройство и для разглядывания Звезд в дневное время. Небо Звездочет уже давно поделил на равные участки с точнейше сосчитанным количеством светлячков в каждом. И десяти минут было достаточно, чтобы подтвердилось худшее. В секторе, насчитывавшем ранее ровно сто тысяч Звезд, количество их увеличилось на тридцать штук. Если бы уменьшилось… Ну почему не уменьшилось?!.

Увеличилось!.. Такого еще не бывало. Такое вообще не могло произойти! Звездочет изошел потом и похудел, наверно, на три кило сразу. Уже не столь тщательно проверил он другие участки. И там прибавка шла на десятки, а в одном случае — даже на сто двадцать пять штук!

Вот это самое и заметил Звездочет, когда полз вверх по крутому склону обрыва…

Имелись еще некоторые расхождения в местоположении Звезд, иногда доходившие до десятка градусов и более, но тут обмануть Звездочета было трудно. Он знал каждую, не считая, конечно, только что возникших. Эти-то были совершенно незнакомыми.

Что же могло вытекать из столь неожиданного открытия? Или мир сошел с ума, или…

Ясно было одно: тут не обошлось без участия Планеты. Вот где-то глухо пыхнула бомбарда экспедиционеров, и тотчас же количество Звезд увеличилось на одну…

Прекратить обстрел — вот что пришло в голову Звездочету. Разумеется, не от жалости к Планете — скорее, от ненависти и страха. Бежать, бежать с нее, пока не поздно…

Звездочет бросился вон из своей башни, бессвязно выкрикивая:

— Небо!.. Бежать… Бежать…

Толкнулся в одну каюту, чтобы немедленно поделиться своей ужасной новостью. Заперто! Ах, это же каюта Бунтаря! В другую. Тоже заперто. Ах, это Шкипера… К Стратегу! Вот кому нужно немедленно все сообщить…

— Стратег! Стартовать с Планеты… немедленно! Нехотя отворилась дверь кабинета Стратега.

— И Планета, и небо сошли с ума! Единственное спасение — стартовать!

Такой знакомый, похожий с торца на птицу с распростертыми крыльями, уставился ему в грудь арбалет.

— Стратег! Стра…

Алмазным лучом ощетинился арбалет. Все Звезды в мире исчезли для Звездочета. Осуществилась его сумасшедшая мечта.

 

13

— Ну, Оружейник, сейчас ты у меня попляшешь! — крикнул Тактик, и скакун под ним завертелся юлой.

— Беги! — Лекарь освободил Оружейнику тропу.

— Нет, — твердо ответил тот. — Мне некуда бежать, да и, признаться, нет желания.

— Он же убьет тебя!

— Пожалел! — криво усмехнулся Тактик, наконец справившись со своим скакуном. — Я не убийца!

— Это уж точно, — вставил Оружейник.

— Да! Бунтарь сам виноват, что наскочил на мушку арбалета! Из-за него мы лишились двух офицеров… А теперь ты! Все равно тебе не уйти от наказания!

— Только не поднимайте рук друг на друга! — взмолился Лекарь. — И вообще… лучше бы нам уйти…

— Да ты что?! — взвился Тактик. — Уйти! Признать свое поражение! Навеки покрыть позором наш крейсер… Это бунт! Но, чего бы мне это ни стоило, я все расставлю на свои места! Вчера, сегодня, завтра и вечно — всегда «Толстяк» будет над миром! Сдать оружие, Лекарь! Советник, вырви перья из их шляп!

Лекарь протянул свой арбалет Советнику.

— Возьми. Я все равно не умею стрелять… Ах, Оружейник, зря ты не воспользовался возможностью бежать!

— Что же ты не бежал сам? — спросил Оружейник.

— Никто не осмелится тронуть меня, — ответил Лекарь. — Иначе некому будет лечить раненых. Не так ли, Тактик?

— Ладно, — успокоился Тактик, видя, что открытого бунта не предвидится. — Назначаю обоим отложенный карцер… Ну что, продолжим экспедицию?

— Бесполезно это, — ответил Лекарь. — Нам не найти Дурашку таким образом. Надо воспользоваться орланом, сверху виднее.

— Только Стратег может поднять орлана вверх!

— Вот пусть и поработает, — заключил Лекарь.

Тактик вдруг насторожился, подтянулся, щелкнул тумблером нагрудной радиостанции.

— Прием… — По мере того, как он слушал сообщение с «Толстяка», лицо его серело. — Не может быть! Кто охранял люк?.. Немедленно возвращаемся!.. — Тактик выключил радиостанцию, натянул поводья, сказал срывающимся голосом: — Они проникли на корабль! Убит Звездочет! Голубым аллюром к «Толстяку»!

— Я остаюсь, — сказал Оружейник.

— Испепелю! — вскричал Тактик. — Бежишь, когда над нами нависла такая опасность?!

— Нет, Тактик, я не бегу Я вернусь на корабль. Только мне очень хочется узнать, что же все-таки происходит на этой планете. Пойми, Тактик, здесь нужно действовать без арбалетов и бомбард.

— А убийство Звездочета?!

— А убийство Бунтаря?! — в тон Тактику спросил Оружейник. — Возвращайтесь, Вернусь и я, как только что-нибудь пойму.

— Дурашка… — начал было Тактик.

— Приведу и Дурашку. Подумай насчет бомбард и арбалетов, Тактик.

— Чертовщина! — заскрежетал зубами Тактик.

Советник молча зыркнул на Оружейника, но какая-то хитрость скользнула в его взгляде.

— Счастливо оставаться, Оружейник! — сказал Лекарь.

 

14

Дурашка шел всю ночь. Его не интересовало, куда он идет. Если встречались нагромождения камней, он неосознанно искал обходной путь, ручьи переходил вброд, карабкался на скалы, даже не подумав, что ждет его впереди.

Рассвет застал его на высокой горе. Восходящее Светило странно меняло краски Планеты, укорачивало тени, играло бликами на алмазных пиках гор.

Что делать дальше? Он не собирался возвращаться на корабль. Бунтарь убит, а без него на крейсере делать нечего. Пусть оставшиеся уничтожают Планету. Дурашка будет идти, пока есть силы, а потом… потом станет ее частью. Эта мысль привела его в восторг. Стать частью Планеты!

Теперь он по-другому взглянул на окружающее. Как часто ранее он рассматривал свои ни на что не пригодные руки! Все, кроме Бунтаря, убеждали его в собственной бесполезности. Но теперь он станет необходимым. Он — это Планета. Планета — это он. Есть ли на ней разумные существа или нет, это теперь неважно. Раз жив он, значит, жива и Планета. Каждый ее камень, каждый атом!

Дурашка взял в руки камешек. Планета несомненно жила! Когда-то здесь было море, иначе кто еще мог так обточить этот кусок камня? Дурашка ласково погладил его, поцеловал, хотел положить в карман изодранного уже во многих местах мундира, но передумал. Почему именно этот? Вот другой, не такой круглый, но приятный, родной… Или вот этот! А там, чуть ниже? Дурашка даже растерялся. Всю Планету не положишь в карман, даже десяток камешков не войдет во все карманы мундира. Но как выбрать один-единственный? Дурашка заметался по склону — бестолково, расстерянно. Несколько камней, сдвинутых с места каблуком сапога, покатились вниз, к далекому ручью. Дурашка опечалился. Ему не хотелось нарушать первозданность Планеты, ее спокойствие.

Но не взять с собой хоть один камешек… От такого соблазна он отказаться не мог. И, уже не выбирая, не высматривая, куда протянулась чуть вздрагивающая рука, даже закрыв для верности глаза, он взял первый попавшийся камень, ощутил его вес и твердость, положил в карман брюк. И лишь тогда осмотрелся, радостно ощущая, что любит все вокруг.

Светило оторвалось от изломанного горизонта. В это время приглушенный грохот прокатился между скал. Дурашка понял, что это бомбарда, горестно покачал головой, но тут два явления привлекли его внимание. Камень, который лежал в кармане, исчез!.. И еще. Что-то мелькнуло снизу вверх от ручья. Дурашка не успел рассмотреть, что именно, но подсознательно сообразил, что это камни, которые он нечаянно сбросил вниз, вернулись на свои места. Он даже ощутил, как приподнялся каблук его сапога. Вот так чудеса! Планета исполняла его желания! Он ничего не хотел здесь нарушать, и она устраняла последствия его случайных действий Даже то, что она отняла у него камешек, не огорчило Дурашку. Он понял, что поступил нехорошо, пытаясь присвоить себе часть Планеты.

Камень лежал на том самом месте, откуда Дурашка его взял. Он был тот самый и немного не тот. Точно Дурашка мог определить только на ощупь, но делать этого не стал. Ему было довольно и того, что они с Планетой поняли друг друга, что Планета приняла его…

 

15

Тактик что есть силы пришпоривал своего скакуна. Что-то мелькнуло слева, но некогда было обращать внимание на пустяки… До крейсера оставалось не более ста метров, когда люк его открылся, из корабля стрелой вылетел каурый скакун и пошел, пошел огромными скачками. «Скакун Дурашки, — определил Тактик. — Кто и зачем его выпустил? Теперь Дурашку вообще не догонишь!» Сумасшедший, как и сам хозяин, был скакун у Дурашки.

— Спят они, что ли? — крикнул Тактик. Чуть придержав скакуна, влетел он в никем не охраняемый крейсер

Советник, непостижимым образом чуя, что наступают большие перемены, отстал от него не более, чем на минуту.

А Лекарь был плохим наездником и мог бы вообще не добраться до корабля, если бы не догадался предоставить своему скакуну полную свободу. Выбравшись на плато, Лекарь внезапно увидел неподвижно лежавшего Шкипера. Спешившись, кинулся к нему, приложил ухо к груди. Ничего не услышав, разорвал мундир непослушными пальцами, приник снова. Шкипер был мертв! И смерть его казалась необъяснимой.

Скакун Лекаря несся по краю обрыва, поймать его теперь было бы нелегко. Тяжеловоз еще глухо ухал где-то за ручьем… Лекарь взвалил тело Шкипера себе на плечи и осторожно понес к крейсеру…

Тактик вихрем промчался по коридорам и эскалаторам «Толстяка» да так и въехал в кают-компанию на своем запаренном, мелко вздрагивающем боками скакуне.

— Как это произошло, Стратег?! — крикнул он, спрыгивая на негнущиеся ноги. Скакун, фыркнув, умчался на конюшню.

— Успокойся, Тактик. Врагов на «Толстяке» уже нет. Убит лишь один Звездочет. Мы выясняем обстоятельства его гибели.

Тактик огляделся.

Стол, как всегда, был накрыт на тринадцать персон. Стряпух разливал утреннюю похлебку, расплескивая холодный бульон на скатерть. Стратег привычно сидел во главе стола. Справа от него расположился Неприметный. Канонир меланхолично жевал лепешку. Молча вошел Советник и сел на свое место.

— Где же остальные? — спросил Тактик.

— Я тоже спрашиваю: где же остальные?! — повысил голос Стратег.

— Оружейник отказался вернуться на корабль. Еще утром, я предлагал посадить его в карцер. Но ты, Стратег, послушался Неприметного!

— Неприметный награжден двойным орденом лучеиспускающей Розы! Это он вовремя обнаружил врагов!

— Прошу прощения…

— А где Лекарь?

— Будет с минуты на минуту.

— Исчез Умелец, — сказал Стратег. — Двери карцера снова оказались открытыми. И Шкипер но отвечает на запросы, в шкиперской его нет. Возможно, их увели враги… Исходя из всего случившегося, я прихожу к выводу, что тактика нашего поведения на Планете является ошибочной.

— Стратег! — взмолился Тактик. — Нет, только не это!

— Экипаж тает! Надежность охраны корабля не обеспечена! Я вынужден…

Тактик понял, насколько плохи его дела. Но тут в кают-компанию шумно вошел Лекарь.

— Я оставил его в коридоре… Шкипер не убит, он умер. Понимаете, умер!

— Еще один, — сказал Стратег.

И в это время на крейсер обрушился удар. Канонир своим опытным слухом сразу понял, что корабль обстреливают, и, не дожидаясь приказа растерявшихся Стратега и Тактика, бросился к своим бомбардам.

Еще и еще удар… Крейсер начал крениться на бок. Все в кают-компании поползло к одной стене, посыпалась посуда, покатились, хватаясь за что лопало, офицеры…

Взглянув на обзорный экран, Канонир понял, что враг немногочислен. Лишь в одном месте изрыгало огонь невидимое в дыму орудие. Несколько ядер ударили в корпус «Толстяка», но не смогли пробить его брони. Пандус же и одна опора крейсера, кажется, уже перестали существовать… Канонир быстренько навел самую большую бомбарду, дернул запальный шнур. Меткий глаз был у Канонира. Он никогда не ошибался.

Больше никто не пытался стрелять в крейсер.

 

16

В кают-компании никто не пострадал. Только у Стряпуха на темени вспухла шишка, однако, прикрытая шляпой с белым пером, она была совершенно незаметна.

Некоторое время среди офицеров чувствовалась растерянность. Но едва Канонир доложил по внутренней связи о полном уничтожении врага, все стало на свои места.

— Теперь мы уже не сражаемся с невидимками, — с удовлетворением отметил Тактик. — Наконец-то планетяне проявили свою истинную сущность!

— И все же тактика наших действий на Планете была неверна, — сказал Стратег, пытаясь установить резное кресло таким образом, чтобы в него можно было сесть. Давленые макароны облепили его мундир, соус залил эполеты и знаки отличия. Впрочем, внешний вид и всех остальных оставлял желать лучшего. Но ведь каждый видел только других…

Слова Стратега означали только одно. А Тактик очень не хотел расставаться со своим чином.

— Стратег! — воскликнул он. — Тактика гибка. Возможно, были какие-то упущения и незначительные ошибки, но в рамках правильной стратегии они легко исправимы. — И, торопясь высказаться, не давая возможности Стратегу перебить себя, поспешно продолжил: — Все непоправимое происходит здесь, на крейсере. Врагам предоставлена возможность открывать люк корабля, карцер, убивать офицеров! Почему все *то происходит?! Кто убил Звездочета?

— Вот и нужно разобраться, — сказал Стратег. — Не помогает ли врагам кто-нибудь из членов экипажа7

Стряпух собирал разбитые чашки. Советник лихорадочно соображал, чьи советы он так удачно выдавал ранее за свои. Лекарь чувствовал себя здесь лишним, однако удалиться ему не позволяла субординация. Вошел закопченный пороховыми газами Канонир, но никто не обратил на него внимания.

— Где был убит Звездочет? — спросил Тактик.

— Я нашел его в приемной возле своего кабинета, — чистосердечно признался Стратег.

— Ага! Как он лежал? Был ли слышен звук выстрела? Откуда и чем, предположительно, стреляли? — Нужные вопросы сами собой возникали в голове Тактика.

Стратег посмотрел на него изумленно.

— Я могу ответить на все вопросы, — сказал Неприметный. И уж вовсе не таким неприметным, как всегда ранее, оказался он, властность почувствовалась в его голосе. — Звездочет был убит выстрелом из арбалета. По ране можно уверенно определить, что стреляли из нашего арбалета! По положению тела можно судить, что стреляли через приоткрытую дверь кабинета Стратега. Кроме тебя, Стратег, в кабинете никого не было.

— Что ты хочешь этим сказать, Неприметный? — еще больше удивился Стратег.

— Измена! На «Толстяке» измена! — понял, что нужно сейчас кричать, Советник.

— Слово сказано, — заключил Неприметный. — Вот кто помогал врагам, вот кто убивал своих же офицеров!

— Это ложь, — возразил Стратег. — Мне не было никакого смысла помогать врагам. Стратегия…

— Ах, так вот почему подозрительно неверной была стратегия?! — обрадовался Тактик.

Канонир смотрел на все происходящее, ничего не понимая. Он только что отбил нападение врага, а его никто не поздравляет, никто не награждает орденом… Лекарь осмысливал происходящее. Стряпух сгребал в одну кучу макароны, вареные овощи и осколки разбитой посуды.

— Трое убитых! — подытожил Неприметный. — Крейсер поврежден! А планете не причинено никакого ущерба!

— Измена! — возопил Советник. Он уже понял, что будет на лету ловить мысли Неприметного и выдавать их за свои. Да не его ли советы он оглашал вслух и прежде?

— Остановитесь, — слабо попросил Лекарь. — Образумьтесь.

— Кто же из вас желает стать Стратегом? — спросил поверженный.

Что-то запрыгало от счастья в груди Тактика, но тут же испуганно замерло от холодного взгляда Неприметного.

Стратег сломал золотое перо на широкополой шляпе и, скользя по покатому полу, медленно направился к выходу из кают-компании.

Рядом с ним оказался Неприметный. В руке его блеснула сталь клинка, Стратег упал. Неприметный повернулся к офицерам. Глаза его горели сумасшедшим огнем.

— Я — Стратег! Тактиком назначаю Советника! Впрочем, нет… Тактиком остается Тактик, но только до первого неприятного случая.

Так он обезопасил себя от Советника и Тактика, направив их мысли на тяжелую и беспощадную борьбу друг с другом.

 

17

Стратег лежал на операционном столе.

Рука Неприметного дрогнула в последний момент, он только нанес смертельную рану, а не убил. Или, может быть, это сердце Стратега от старости просело чуть вниз…

Лекарь свято хранил заветы своей древней профессии. Что бы ни происходило на планетах, встреченных «Толстяком», он, Лекарь, обязан спасать людей!..

Подкручиванием винтов Лекарь привел операционный стол в строго горизонтальное положение. Снял со Стратега мундир, подсоединил к телу необходимые датчики и приборы. Вскрыл грудную клетку, мелкими аккуратными стежками зашил поврежденный правый желудочек сердца и артерию, помассировал уже остановившийся человеческий мотор. Сердце заработало, но редко, с минутными перерывами: ему просто нечего было толкать, Стратег потерял всю кровь…

Лекарь на всякий случай еще раз проверил содержимое холодильников. Нет, все банки с запасами крови были разбиты, их содержимое смешалось в луже с ядами и лекарствами.

Время бежало. Через десять — пятнадцать минут Стратегу не помогло бы уже ничто на свете… Лекарь придвинул еще один операционный стол, строго выверил его горизонтальность. Потом сделал резиновым шлангом отвод от артерии Стратега, разделся сам, протер шею спиртом, установил над вторым столом зеркало, улегся так, чтобы видеть в зеркале свою голову и верхнюю часть туловища. Острым ланцетом сделал надрез, ловко перекрыл на пару секунд свою сонную артерию, рассек ее, соединил с резиновой трубкой, убрал зажим и взял руку лежащего рядом Стратега за запястье.

Боли он не чувствовал. Чистое спокойствие снизошло на него. Мир заблистал, заклубился радугами, ожил, открыв Лекарю свою потаенную, невидимую простым глазом красоту. Божественная музыка зазвучала в ушах, сначала одна лишь мелодия, а потом и ритм, все убыстряющий свой шаг. Это пульс Стратега, понял Лекарь и улыбнулся. Никогда и нигде Лекарь не нарушит своей Клятвы!

В зеркало ему было видно и лицо Стратега. Оно чуть оживилось, легкий румянец появился на дряблых щеках. Стратег оживал. Вовремя успел Лекарь.

Вот и веки шевельнулись, раз, другой, третий, и открылись глаза, затрепетали губы. Стратег пришел в себя.

Что вспоминал он? Что сохранили в его памяти просуществовавшие почти час без кислорода клетки коры головного мозга? Вспомнил ли он, что уже умер, а теперь воскрес? Или память пощадила его, не записав событий последнего часа?

Нет, Стратег не обрадовался своему воскрешению. Да неужели же он помнил все?!

Глаза его, полные боли, нашли в зеркале отражение глаз Лекаря.

— Поздно, Лекарь, поздно… Ошибка была не в тактике…

Он помолчал, собираясь с мыслями.

— Ошибка была в стратегии…

Ритм чудесной мелодии замедлялся.

Или нашлась какая течь в располосованных сосудах и капиллярах Стратега, или не слишком плотно соединил Лекарь сосуды с трубкой, или шероховатость самой трубки была выше допустимой нормы, а может, и еще что-то, но крови Лекаря уже не хватало на двоих.

Его не интересовало, что там шепчет Стратег, правильно или неправильно были выбраны стратегия и тактика «Толстяка», коварный ли неприятель уготовил крейсеру страшную ловушку. Все, все сейчас не имело значения! Единственное назначение человека Лекарь видел в спасении людей, в своей уже откатывающейся в прошлое работе, в чем-то ласковом, необходимом, что он уже переставал сознавать, но еще чувствовал. А потом перестал и чувствовать.

Последняя капля скользнула по резиновому шлангу.

 

18

Умелец находился в своей лаборатории. Он и не собирался бежать с крейсера, когда дверь карцера внезапно открылась. Первым его побуждением было броситься в кают-компанию или рубку управления, но тяжелые стальные щиты перегораживали коридоры перед самым его носом. Его словно загоняли в необходимый кому-то угол. Умелец бросался вперед, отступал, сворачивал в боковые проходы, поднимался и опускался по эскалаторам, направляемый чьей-то рукой. Наконец он понял, что его загоняют в лабораторию, и чуть было не расхохотался. Ведь лаборатория была единственным местом, где он чувствовал себя спокойно. Здесь, да еще в машинных и двигательных отсеках, он проводил почти все свое время.

Что сейчас происходило на крейсере, Умелец не знал. Но пусть остальные занимаются своими делами, он должен разгадать тайну Планеты. В том, что она есть, Умелец не сомневался. Планету не задевали обстрелы из бомбард. Да найдется ли в мире более страшное оружие, чем чугунное ядро, начиненное ужасающей силы взрывчаткой? Бомбарды корабля могли превратить в пар не только враждебный корабль, но и средних размеров астероид…

Очутившись в лаборатории, Умелец первым делом поразмышлял над возможным взаимодействием бомбард и Планеты. Обычная планета, конечно, не могла устоять перед ядрами. Следовательно, Планета необычна. Да. Но это Умелец уже знал. Излучая мощный радиофон, она неожиданно оказалась мертвой. Однако это только внешне, только для «Толстяка» и его команды. Что же хотели сказать своим молчанием планетяне?

Итак, скалы Планеты не могли противиться ядрам бомбард. Следовательно, Планета мгновенно самовосстанавливается. Эта мысль намечала переход к другой тайне. Как? Как Планета могла мгновенно восстанавливать себя?

А радиофон, естественный только для высокоразвитой цивилизации, и его внезапное исчезновение!

Нет, стройная теория не складывалась.

Что ж, подумал Умелец, начнем планомерное исследование. С помощью манипуляторов он взял пробы воздуха, И сразу же заметил еще одну странность. Количество кислорода в атмосфере Планеты уменьшилось. Совсем немного, на сотую долю процента, но все же уменьшилось. Умелец решил вести непрерывные замеры. Тем более, что времени это не отнимало, со всем прекрасно справлялся автомат.

Сам же Умелец занялся исследованием состава скал и камней вокруг крейсера. Он уже оснастил буравчиками специальных пташек, когда случилось то самое нападение, которое привело к отклонению продольной оси корабля от вертикали. Кое-что из аппаратуры при этом, конечно, пришло в негодность, однако не это расстроило Умельца. Нападение планетян он тоже отнес к разряду загадок. Судя по всему, крейсер не особенно пострадал. И этой необдуманной, половинчатой, неподготовленной акции планетян Умелец не мог найти оправдания. Ну, не нападали бы совсем, как предыдущие сутки, или уж уничтожили бы «Толстяка» первым прицельным выстрелом. А получилось ни то ни се!

За бортом корабля все стихло, и Умелец решил продолжить исследования. Через пневматическую трубу он запустил пташек в полет, а пока они буравили скалы вокруг «Толстяка» и на месте уничтоженного орудия планетян, бросил взгляд на таблицу замеров состава воздуха. Количество кислорода держалось стабильно с точностью до шестого знака. Этому не помешали даже клубы порохового дыма, медленно растворявшегося над полем недавнего боя.

Возвратились пташки с пробами грунта. Умелец провел спектральный анализ образцов в пламени спиртовой горелки. Состав пород не вызвал в нем удивления, да и сравнивать его было пока не с чем. И только проба, взятая на месте вражеского орудия, дала совершенно неправдоподобный результат. Его отличие от всех других само по себе не было неожиданностью: орудие было делом рук планетян, а скалы — самой Планеты. Но вот запах горелой шерсти! Откуда он мог взяться? Умелец тщательно исследовал остатки образца и нашел в нем какие-то волосинки. Странно! Можно было подумать, что бомбарды «Толстяка» разнесли в клочья скакуна или тяжеловоза. Но Умелец воздержался от подобного предположения Одно депо в неразберихе, ночью, убить своего офицера, другое — при свете дня стрелять в собственный корабль! Кроме того, еще неизвестно, что представляют собой орудия разрушения планетян…

Состав воздуха за бортом упорно оставался прежним.

Ах, почему он не догадался взять пробы грунта накануне?.. Взгляд его случайно упал на сапоги с отворотами. Пыль! Ну, пусть не пыль, на Планете и пыли-то не было. Но случайные атомы и молекулы… Да и на мундире!.. Как удачно, что скакун вчера выбил его из седла!

Умелец немедленно взялся за анализ. Не прошло и десяти минут, как количество загадок увеличилось еще на одну. Для проверки Умелец послал стайку пташек с буравчиками на место своего ночного падения. Дождался их возвращения, тщательнейшим образом проделал еще один анализ.

Проба грунта, взятая в том месте, где он упал ночью, совпадала со всеми другими образцами, но не имела ничего общего с пылинками, налипшими на мундир и сапоги. Получалось так, что он вчера упал с седла совсем не на этом плато!

Умелец глубоко задумался, а когда очнулся, увидел перед собой листок с графиком взятия проб воздуха и грунта.

 

19

У Неприметного теперь было много забот. Он даже не особенно интересовался, кто из двух офицеров успеет первым пустить луч из арбалета в своего противника. Конечно, Советник был ему ближе, поскольку на протяжении всего полета высказывал его, Неприметного, мысли. Тактик казался энергичнее, предприимчивее, но прекрасные эти качества не имели особого значения теперь, когда Неприметный сам взялся за дело. Стряпух не мог никому ни помочь, ни помешать. Только Канонир и Умелец интересовали сейчас Неприметного. Да еще двое беглецов. Но с тех спрос особый!

Неприметный осторожно подергал ручку двери лаборатории. Нет, никто бы не смог проникнуть туда… Канонира он нашел на артиллерийской палубе. Спокойно и как-то даже отрешенно ходил Канонир между своими бомбардами, где смазывая из большой масленки механизм поворота, где проверяя крепость веревочки запала, поправляя аккуратно сложенные горкой чугунные ядра, вытирая тряпочкой пороховую пыль со стволов и лафетов.

— Будешь производить обстрел Планеты вот по этому графику, — приказал Неприметный. — Секунда в секунду!

— Слушаюсь, Неприметный.

— Стратег!

— Слушаюсь, Неприметный Стратег!

— Ладно. Если успеешь, научись называть меня просто Стратегом…

В стойлах били копытами застоявшиеся скакуны. Орлан, едва помещавшийся в клетке, встретил Неприметного возбужденным клекотом. Не каждый мог справиться с этой кибернетической машиной, предназначенной для дальних полетов. Но ведь Неприметный теперь был Стратегом! Он проверил, полностью ли заряжены аккумуляторы орлана, в порядке ли боезапас, и вывел огромную птицу из клетки.

Пандуса корабля, уничтоженного неприятелем, больше не существовало.

Неприметный взобрался на спину орлана, удобно устроился в седле, взялся за цепочки управления, слегка сдавил шпорами бока птицы. Тяжело оттолкнувшись от порожка люка, орлан начал падать, но выправился, оглушительно хлопнул крыльями и круто пошел вверх, описывая над «Толстяком» круг.

С такой головокружительной высоты Планета казалась еще наряднее и красивее, чем вблизи. Вершины огромных гор серебрились снегом. Проснувшийся вулкан смотрел в небо раскаленным глазом. Жилы ручейков и рек прорезали лик Планеты, устремляясь к Океану.

— Краси-иво, — протянул Неприметный. — Но уж я проучу тебя! Я сравняю горы, засыплю реки и Океан, сделаю тебя идеальным шаром!

Он взглянул на часы. Время! Сейчас Канонир должен дать первый залп по Планете.

Столб огня вырвался из вулкана, но не того, что смотрел раскаленным глазом, а другого, возникшего там, где за мгновение до залпа бомбард не было даже приличной горы.

— Отплевываешься! — крикнул Неприметный. — Думаешь, это тебе поможет? — Он направил орлана вперед, значительно увеличив скорость.

Океанская гладь встретила их спокойствием. Лишь легкие вздохи нарушали тишину, — это Океан насыщал атмосферу Планеты кислородом. Смешно растопырив крылья и хвост, орлан тяжело пробежался по прибрежному песку и остановился. Неприметный соскочил с него, размял затекшие ноги. Поглядывая на часы, медленно пошел к воде. У самой кромки он остановился, затем зачерпнул ладошкой воду, поднес к лицу. Десятиклеточные живые организмы сновали меж десятиклеточных водорослей. В одной капле их был миллион. Неприметный радостно улыбнулся.

— Жизнь! Вот она, жизнь! А ты. Планета, хотела перехитрить меня!

Вода внезапно отступила от ног Неприметного почти на километр. Неприметный вздрогнул, увидев, что его ладонь суха, но тут же успокоился, сообразив, что все это последствия залпа бомбард. Реагировала Планета на взрывы ядер. Реагировала, да еще как!

Неприметный настиг отступивший Океан и зачерпнул снова. Разве что чуть медленнее сновали девятиклеточные живые организмы меж девятиклеточных же растений.

Неприметный стоял со странной улыбкой на губах и смотрел на копошившиеся в его руке комочки. Но вот настало время, и Океан снова отступил, на этот раз уже километров на десять. Неприметный не стал больше преследовать его. Он все узнал. Планета не смогла утаить от него свою тайну. Жизнь существовала на ней. А следовательно, был и разум, с которым Неприметный жаждал сразиться.

 

20

Скакун нетерпеливо ржал, словно просил разрешения показать свою прыть, и Оружейник опустил поводья.

Ах, если бы был жив Бунтарь! Уж он бы знал, что сейчас нужно делать! Растерялся Оружейник от всего увиденного…

Когда кавалькада всадников, оставив его одного, умчалась к «Толстяку», Оружейник вздохнул свободно. Пусть скачут. Пусть ищут способы наказать Планету за коварство и непокорность. Он больше в этом деле не участник. С него хватит и смерти Бунтаря. И хоть какая-то цель есть в жизни. Найти Дурашку, поговорить с ним, узнать, что хотел сделать Бунтарь. Что он хотел предотвратить? Что было у него на уме?

Где искать Дурашку, Оружейник не знал, но интуиция говорила ему, что они встретятся. Как только Оружейник бросил свой арбалет в воду, встреча стала неизбежной. И даже когда вдали загремели залпы бомбард, он не особенно насторожился. Нет… Ничего не сможет поделать Стратег с этой удивительной Планетой! Однако залпы звучали странно, не так стройно и ритмично, как это полагалось по инструкции, без соблюдения интервалов. Хаос звуков царил на плато, где стоял «Толстяк».

Оружейник бросил скакуна вперед, только дав ему направление, в остальном же никак не сдерживая. Взлетев на вершину, значительно возвышавшуюся над плато, он увидел страшную картину. Оседая после каждого выстрела на задние ноги, тяжеловоз одно за другим выплевывал ядра в сторону «Толстяка». Словно ослепленный яростью, он не разбирал ничего и бил куда попало, пока не разнес вдребезги одну из трех опор и пандус корабля, пока, наконец, Канонир не поймал его в прицел и не развеял в пыль.

Вот так дела разворачивались на Планете!

Несколько пташек пролетело мимо, а Оружейник все сидел, застыв в седле, не находя мыслей в своей голове. Тяжелый орлан вывалился из люка крейсера и, с трудом набрав высоту, прошел стороной. Орлан подчинялся только Стратегу. Если уж за дело взялся сам Стратег, значит, дела «Толстяка» очень плохи. Как теперь в случае надобности поднять крейсер с Планеты? Разве что Умелец возьмется…

Не знал Оружейник, что уже нет в живых Стратега, да и многих других тоже нет.

Опустив поводья, дал он волю своему скакуну, надеясь, что тот найдет Дурашку. А тогда можно будет и решение принять…

Оружейник искал пешего, а встретил всадника. Дурашка, без мундира и шляпы, счастливо восседал на своем скакуне, который мчался легко и бесшумно.

— Эгей! — крикнул Оружейник. — Эгей!

Дурашка остановил скакуна, оглянулся. Увидев Оружейника, обрадовался, но тут же и опечалился.

— Тише… — попросил, приложив палец к губам.

— К черту тише! — загремел Оружейник. — Надо что-то делать! — Он остановил рядом своего зашедшегося в бешеной скачке скакуна, заметил, что и мундир, и шляпа Дурашки пошли на то, чтобы обмотать копыта неизвестно откуда взявшегося Каурого. — Что говорил Бунтарь?

— Не надо ничего делать, — ответил Дурашка. — Планета приняла нас.

— Тебя, может, и приняла, а меня, да и всех других, нет. Что говорил Бунтарь?

— Бунтарь говорил, что Планета, несомненно, населена разумными планетянами. Он хотел их найти и извиниться.

— Так ведь никого нет здесь! Одни камни!

— Я не знаю, что имел в виду Бунтарь, только думаю, что Планета — это и есть планетяне, которых он хотел найти.

— Что ты мелешь, Дурашка! Тогда выходит, что я — Тола, что я и наша планета — это одно и то же?!

— Конечно, Оружейник! Мы и наша Тола — это одно и то же…

— Слишком хитроумно для меня… Что же все-таки хотел сделать Бунтарь?

— Прекратить разрушение Планеты, я думаю.

— Это мысль. Только, во-первых, не поздно ли? А во-вторых, что прекращать? Ведь о Планету хоть головой бейся, ей все нипочем! Не чувствует она ничего!

— Ну, нет, Оружейник! Она все чувствует. Каждое ядро причиняет ей боль. Каждый удар копытом скакуна.

— Потому ты и обмотал ему ноги тряпками?

— Да, Оружейник.

— Значит, надо возвратиться на крейсер и остановить деятельность Стратега и Тактика?

— Наверное, Оружейник. Я ведь ничего не знаю, ничего не понимаю. Я Дурашка Я только чувствую.

— Что же ты еще чувствуешь?

— Я чувствую, что Планета становится молодой. В нее вливаются какие-то силы. Она вот-вот заговорит.

— А откуда у тебя скакун?

— Он сам отыскал меня.

— Отыскал? Слишком плохи дела на «Толстяке», если они выпустили скакуна. Ведь тебя искали, чтобы вернуть назад. А теперь выпустили скакуна! Нет, здесь что-то не так, Дурашка. Жаль, что нет Бунтаря, пожалуй, вернусь на крейсер, хотя просто не знаю, что там буду делить!

— Возвращайся, Оружейник, если хочешь.

— А ты?

— Я никогда уже не вернусь на корабль.

Оружейник помянул Пустынный Космос и пришпорил своего скакуна.

 

21

Никогда в жизни не делал Канонир более бессмысленной работы, чем сейчас. Уже половину всего запаса ядер израсходовал он, и шальная мысль забрела ему в голову. Все острее и острее чувствовал он желание исполнить нечто.

Остальные бились с неприятелем на скакунах или в пешем порядке, он же всегда поражал врага издали. Ни стоны, ни крики не доносились до его ушей, лишь привычный гром бомбард да гул и эхо отдаленных взрывов. И его занятие всегда казалось Канониру чистым и надежным, даже красивым. Дернув запальную веревочку, он иногда подходил к амбразуре, чтобы посмотреть, как в нескольких километрах от крейсера возникает, распускается и вновь опадает диковинный цветок, созданный им самим. Пусть это дело рук человеческих было недолговечным, он все же чувствовал себя создателем. Каких только ценностей не придумал мир…

Но все было иначе на этой Планете! Ядра словно таяли, и лишь одно из них породило уродливый маленький цветочек, когда Канонир попал в неприятеля, обстреливавшего корабль.

Одно из тысяч! Из остальных семян ничего не вырастало, словно они были лишены зародыша. И никогда, никогда здесь ничего не вырастет! Канонир это понял. Но у него в запасе была хитрость: та самая шальная мысль. Необходимо было только выбрать время.

Канонир тщательно изучил график обстрела Планеты, с радостью обнаружил в нем часовой перерыв, запланированный, видимо, для охлаждения бомбард, и принялся за работу. Все бомбарды, кроме одной, развернул он на сто восемьдесят градусов. Особую же, самую большую и прицельную, тщательно навел на приметную скалу километрах в пяти, соединил запальные веревочки бомбард с очень сложным механизмом, который обязан был дернуть их точно через необходимый промежуток времени, и поспешно выбрался из корабля. Где торопливым шагом, где рысцой двигался он к облюбованному ориентиру. Путь оказался труднее, чем он предполагал, но шальная мысль давала новые силы не привыкшему ходить по горам Канониру.

Минут через пятьдесят он был на месте. Половина оставшегося времени ушла на то, чтобы отдышаться как следует. Затем Канонир огляделся. Да, местечко он выбрал что надо! Высоко, и все видно вокруг… Канонир даже ласково похлопал камни рукой. Нет, он не держал зла на Планету. Ну, хитрила она с ним, хотела оставить в дураках, да только все напрасно. Победителем останется он, Канонир, а не лукавая и несговорчивая Планета. А хороша, хороша! В меру тепла, в меру тверда. Вот только оспины вулканов стали появляться на ее лице. Ну да ладно! Разум человека тоже велик. Канонир даже рассмеялся от счастья. Вот ведь здорово он провел еще ничего не понявшую Планету! Ха-ха-ха! Вот так-то! Нечего тягаться с человеком, до тонкости знающим свою работенку, хоть и дымную, да все равно кому-то нужную.

«А кому?» — вдруг подумал Канонир. Кому была нужна его работа? Раз поручили, значит, нужна. Не надо было бы, не поручили… И то сказать, потаскай-ка ядра, покрути механизм наводки, повозвращай-ка назад после каждого выстрела откатывающиеся бомбарды! Нет, тут, кроме ума да ловкости, еще и сила нужна. Ух, какая сила, силища!

Но сейчас торопиться некуда. Сейчас отдых, а не работа. Красота! Блаженство!

В небе возникла точка, приблизилась, превратилась в орлана. Неприметный тоже хотел узнать, что же происходит там, где обязан вырасти цветок, зародыш которого несет в себе ядро.

Канонир устроился поудобнее. Время настало.

И точно, там, в пяти километрах, распустился цветок, какого Канонир еще не видывал! Не подвел сложный кибернетический рычаг, в нужный момент дернул веревочки запалов. Молча распустился цветок. Обманул, обманул Канонир Планету! Вот и гул докатился до Канонира, а за ним последовало ядро той единственной бомбарды, что не была нацелена на пороховой погреб «Толстяка»…

Дым от взрыва рассеялся.

Орлан сделал несколько кругов над спокойно, как и прежде, возвышавшейся скалой. Ни единой царапинки не заметил на ней Неприметный. Ничего не осталось и от Канонира.

 

22

Для Тактика теперь не было задачи важнее, чем отстоять свой чин. Неприметный своей вскользь брошенной фразой как бы разрешил Советнику попытать счастья. Но какой тактик выйдет из Советника?! Что он может? Его глупые советы уже привели к тому, что «Толстяк» не может взлететь с Планеты, а сама она так и не получила положенной ей взбучки. Правда, тут во многом виноват Стратег. Что ж, он тоже слишком часто прислушивался к словам Советника.

Нет, удержать чин во что бы то ни стало, — это принесет пользу и всем остальным! Только борьба!

Тактик осторожно крался по коридору, приноравливаясь к наклону пола, сжимая в руках взведенный арбалет. Скорость луча мгновенна. Практически все решает реакция стрелка. А Советник был плохим стрелком…

Коридор под прямым углом повернул направо. Тактик остановился. Острый слух его уловил шорох крадущихся шагов… Тактик подождал еще, пока не определил, что человек за поворотом удаляется. Тогда он бесшумно выдвинулся из-за угла и мгновенно поймал на мушку широкую спину Советника. Все решалось так просто, что Тактик даже разочарованно вздохнул. Нужно было лишь согнуть указательный палец, чтобы навсегда остаться Тактиком: других соперников у него на «Толстяке» не было.

Но что-то удерживало его. Простота происходящего? Он ожидал борьбы, хитростей, ловушек, игры ума… А тут широкая мишень, не попасть в которую просто невозможно.

— Эй, претендент! — неожиданно для самого себя крикнул Тактик.

Лишь на мгновение замер Советник, но тут же резко обернулся и пустил луч, второй, а затем и целую очередь. Ни один из лучей не попал в Тактика, который чему-то смеялся, успев заскочить в помещение и захлопнуть за собой дверь. Тактик отчетливо представил себе, как, обезумев, убегает Советник по коридору, ища спасительного поворота или двери. Ну и Советник! Тактиком захотел стать!..

Металлический звук наружной защелки заставил его образумиться. Советник, оказывается, не бежал, а даже поймал его в ловушку. Тактик растерялся. Попытался вспомнить, что было написано на двери, которую он так неосторожно закрыл за собой… Вспомнил! Это кладовая инструментов, и Советнику никогда не догадаться, что из нее есть другой ход!

Чтобы окончательно сбить с толку Советника, он с грохотом набросал возле двери разных металлических предметов. Пусть думает, что соперник строит баррикаду… Сбросил сапоги с металлическими набойками, чтобы не выдать себя случайным стуком, и стал пробираться к запасному выходу. Все здесь было перевернуто и разбросано, так что пришлось основательно потрудиться, прежде чем он добрался до лестницы, которая вела на другой ярус. Люк был открыт. Тактик начал осторожно взбираться наверх, цепко хватаясь за металлические перекладины. Вот и последняя ступенька… Рука прилипла к холодному металлу, и не было сил оторвать ее: в грудь ему смотрел арбалет. Советник сидел на стуле. Он, видимо, уже устал ждать.

Никакая реакция не могла спасти Тактика. Советник перехитрил его! Но что же он медлит? Неужели ему так приятна эта пытка? Тактик осмелился перевести взгляд с арбалета на лицо Советника и ужаснулся. На него глядел не человек. Какое-то чудовище с мукой и отчаянием в глазах… Тактик пожалел, что не выстрелил там, в коридоре, потом ему стало все равно. Память жестоко напомнила ему охоту на Бунтаря и Дурашку. О, Бунтарь! Много крови испортил он Тактику. Но стрелял Тактик все же в планетянина, а не в Бунтаря. В планетянина… Если бы он знал, что это Бунтарь! А в планетянина стрелять было можно. И в него, Тактика, сейчас тоже можно… Но почему можно было стрелять в планетянина? Правда, сначала в воздух! Но почему, зачем? Потом по ногам… Все-таки у планетян был шанс, если первый выстрел в воздух!.. Почему только под взглядом арбалета приходят в голову такие мысли? Почему нужно было стрелять в планетян и разрушать Планету?

Да что же это? Лучше смерть, чем такие вопросы…

— Стреляй, Советник, — попросил он.

— К черту все! — вдруг заорал Советник и бросил арбалет. — Как звери! Тошно все и противно… Да нет! Хуже зверей…

— Ты прав, — сказал Тактик, выбираясь из люка. — Мы здесь столько натворили, что наше существование кощунственно.

И тут на них обрушились потолок и стены.

 

23

Советник очнулся и почувствовал на себе чей-то взгляд.

— Помогите… — прошептал Советник.

— Как?! — сказал кто-то удивленным голосом. — Советник и Тактик! Разве вы не охотились друг на друга?

— Это ты, Неприметный?.. Да, мы охотились друг на друга.

— Я — Стратег!.. Но, надеюсь, ты выиграл новый чин?

— Я проиграл, Неприметный…

— Ладно. Пусть я для тебя останусь Неприметным. Но только и ты не станешь Тактиком. Уж он-то не упустил бы случая угостить тебя лучом из арбалета. Только Оружейник стреляет лучше его… Что посоветуешь, Советник?

— Я знаю, что ты смеешься надо мной. Это ты всегда подавал советы моим голосом! Даже сама мысль не отгадать твои желания приводила меня в ужас.

— Так, так. Все так, — согласился Неприметный.

— Это твоя вина, что мы навсегда останемся на этой Планете!

— Пусть вина. Но только ли моя?

— Да… В равной степени виноваты все.

— Приятно прозреть, Советник, не правда ли? Особенно, когда уже ничего не можешь сделать…

— Почему не могу? Мне бы вот только высвободить ноги…

— Конечно, высвободи…

— Я понял, Неприметный. Ты не поможешь мне.

— С какой стати? Планета должна быть разрушена! А ты ведь теперь еще и возражать станешь, да? Ну и возражай. Здесь.

— Будь ты проклят!.. Спаси хоть Тактика, он еще дышит. А уж он-то служил верой и правдой!

— Что ж он не выстрелил в тебя? Вот если бы выстрелил, тогда другое дело. А так… Нет. У меня много работы. Заковыристая попалась Планета. Но с такими отличными помощниками ее тайну я разгадаю сегодня же.

— Кто это собрался тебе помогать, Неприметный?

— Умелец, Оружейник, Дурашка.

— Спасибо, что рассмешил перед смертью! Как раз эти трое были всегда настроены против тебя. Да еще Бунтарь.

— Бунтаря жаль. Я тогда ночью послал Умельца спасти его…

— Так это ты открыл карцер и люк крейсера?

— Я. Бунтарь мог очень быстро разгадать тайну Планеты. Я надеялся, что он даже вступит в контакт с планетянами. Но ничего, эти трое вполне заменят Бунтаря.

— Где ты их найдешь?

— Где? Умелец в своей лаборатории, из которой уже не сможет выйти. Оружейник возвращается и скоро будет здесь. А Дурашку я могу найти в любой момент. Ведь я послал ему меченого скакуна.

— Они не станут помогать тебе, Неприметный!

— Отчего же? Неприятель убил большую часть экипажа. Тебя, Советник, в том числе. Подверг крейсер обстрелу, а потом и взорвал его. Все взывает к отмщению.

— На Планете нет никакого неприятеля, кроме тебя! Теперь я это понял.

— Понимай, Советник, понимай. Мне кажется, вот-вот лопнет шпангоут, и на вас обрушатся верхние ярусы. Пойду-ка я…

Неприметный протиснулся между покореженными металлическими конструкциями в люк, спустился по лестнице и уже выскочил в коридор, когда наверху раздался грохот.

Обрушилась еще одна часть «Толстяка».

 

24

Умелец честно проводил эксперименты, придерживаясь графика, который ему кто-то подсунул. Очень интересные получались результаты. Тайну Планеты он еще не разгадал, но уже приближался к этому. Не хватало какого-то одного звена.

Страшный взрыв потряс корабль.

Умелец очнулся в темноте, ощупал себя. Кажется, отделался лишь ссадинами да синяками… Не теряя времени, он занялся электропроводкой. Главный генератор крейсера, видимо, был разрушен. Но в лаборатории имелись аккумуляторы, и свет вскоре появился.

Разгром был полнейший. Ни о каком продолжении экспериментов не могло быть и речи. Впрочем, входная дверь все равно заперта, а сидеть без дела Умелец не привык… Он начал разбирать остатки аппаратуры, надеясь, что что-нибудь уцелело, и не заметил, как кто-то открыл дверь и вошел в лабораторию.

— Плохи наши дела, Умелец, — услышал он, вздрогнул и обернулся.

— Неприметный!

— Стратег, — поправил Неприметный.

— Стратег? А что же с настоящим Стратегом?

— Убит! Он и еще многие. Тактик, Шкипер, Звездочет, Канонир, Советник, Лекарь… О Бунтаре ты знаешь и сам.

— Как же это произошло, Неприметный? — ужаснулся Умелец.

— Неприятель жесток и коварен! Нам не будет пощады, если мы не разгадаем тайну Планеты.

— Я не верю, что планетяне могут так поступать!

— Кто же тогда убил семерых офицеров? Может, я?

— Что ты, Неприметный… Хотя… Бунтаря убил Тактик.

— Они ввели Тактика в заблуждение. Значит, это их вина, а не Тактика… Так что же ты выяснил, Умелец?

— Странных фактов много, но объяснить их я еще не могу.

— Выкладывай свои факты, Умелец. Я подбавлю своих. Может, вдвоем мы что-нибудь и поймем.

— В атмосфере Планеты непрерывно уменьшается количество кислорода. Вернее, скачками. И это как-то связано с обстрелом скал из бомбард. При каждом выстреле доля кислорода уменьшается.

— В момент выстрела или в момент взрыва?

— В момент взрыва.

— Что же там взрывается?

— Я заснял скоростной камерой момент соприкосновения ядра с Планетой. На одном кадре видно, что скала взорвалась. Но уже на другом она снова стоит целой и невредимой… И вот еще что. Скала восстановилась не совсем в таком виде, какой была прежде. Она стала чуть больше, ровнее. Первая из второй могла бы получиться под действием Светила, ветра и дождя. Но вторая из первой — никогда! Я не знаю, в чем тут дело.

— Ландшафт Планеты вообще очень изменился. Возможно, что выстрелы из бомбард пробудили дремавшие в ней силы. Вулканы возникают десятками. Учти и это, Умелец.

— Массовое возрождение вулканов?! А ведь возросла и тектоническая деятельность.

— Жаль, что у «Толстяка» больше нет бомбард. Мы бы ее так растрясли ядрами, что она сама уничтожила бы себя!

— Уничтожила, Неприметный?

— А что ты думаешь? Простить ей все?! Впрочем, не это сейчас главное… На Планете есть жизнь!

— Что же ты молчал, Неприметный!

— В пригоршне воды я обнаружил десятиклеточные живые организмы и водоросли. После залпа бомбард Океан отступил, но я догнал его. В нем снова были живые организмы и водоросли, правда, почему-то девятиклеточные. Это тебе говорит о чем-нибудь?

— Жизнь… Жизнь! А мы обстреливали Планету из бомбард…

— Умелец! Мы должны разгадать тайну Планеты!

— Ты говоришь, десятиклеточные, а потом — девятиклеточные… Боюсь, что жизни на Планете больше не существует.

— Объясни.

— Скажи, Неприметный, а не замечал ли Звездочет каких-нибудь странностей в ночном небе?

— Замечал. Еще как замечал! Он орал, как сумасшедший, что и Планета, и небо сошли с ума!

— Я думаю, что изменилось расположение звезд…

— Звезд?! На Планете может происходить все, что угодно, но звезды не могут меняться так быстро.

— Неприметный! Я понял, в чем тут дело. Каждый раз, когда мы наносили Планете какой-нибудь вред, она…

— Ну, ну, Умелец, — с нетерпением сказал Неприметный,

— Остановись, Умелец!

В дверях стоял Оружейник.

 

25

Оружейник подумал, что заблудился, так неузнаваемо изменилась вокруг местность. Горы стали выше, ущелья глубже, обрывы круче. В каком-нибудь километре вдруг вырос вулкан и начал извергать из себя темно-вишневую лаву, плеваться каменьями… Оружейник развернул скакуна, бросился в одну сторону, чуть не попал под град камней, завертелся на месте. Скакун захрапел испуганно и протяжно. И намека на тропинку не было вокруг. Преодолев все же подъем, Оружейник увидел, что кратчайшим путем до «Толстяка» не добраться. Горы шевелились, чуть ли не ежеминутно рождая новые вулканы. Оружейник отчаянно гикнул, прижался к шее скакуна, вонзил в его бока шпоры, засвистел над голевой витой плетью. Выручай, родной!

Скакун словно что-то понял своей машинной интуицией, высоко заржал, на пределе слышимости, и помчался, выбирая направление только по одному ему известным признакам. Он мягко перепрыгивал через ущелья, карабкался, тяжело мотая головой, на скалы, подогнув задние ноги, чуть ли не на брюхе, скатывался с крутых склонов, увлекая за собой груды камней, мягко касался копытами едва затвердевшей корочки лавы, но ни разу не провалился, с удивительной точностью увертываясь от падающих с неба камней. Он весь покрылся грязью, натужно дышал, но все еще шел хорошо, легко, уверенно, хотя интегральные схемы внутри и исполнительные механизмы уже наверняка перегрелись и только чудом не выходили из строя.

Оружейник уже и не помнил, как скакун взобрался на вздыбившееся плато, совсем не похожее на то, что было несколькими часами раньше. И «Толстяка», красавца крейсера, грозы вселенной, не узнал Оружейник. Странная груда металлических конструкций, и отдаленно не напоминавшая корабль, пучилась и вздрагивала на его месте, иногда с грохотом обваливаясь каким-нибудь из отсеков.

Оружейник бросил поводья, и скакун медленно опустился на передние ноги, судорожно задышал, завалился на бок. Вспышка короткого замыкания превратила его в никому не нужный хлам. Сердце перевернулось в груди Оружейника при виде гибели любимца. Но там, впереди, его наверняка ждали люди!

Проникнуть в корабль теперь было легко, хотя и опасно, потому что какая-нибудь белка в любой момент могла обрушиться на голову. Первым делом Оружейник бросился в кают-компанию.

— Что здесь происходит?! — крикнул он. — Кто здесь есть?!

В кают-компании был один Стряпух. Кое-как соорудив стол из обломков и досок, он спокойно и старательно, медленно, как в полусне, расставлял на столе черепки чашек. На Оружейника он не обратил внимания. Он сейчас вообще ни на что не обращал внимания. Приближалось время ужина, и стол на тринадцать персон должен был быть готов к этому времени.

Оружейник бросился по уцелевшим ярусам. Вот Звездочет с солнечным лучом в груди. Оружейник наклонился, исследовал луч. Кто-то в спешке пытался соскоблить с него личную метку, но на вполне преуспел в этом деле. Неприметный?! Да что же происходило здесь?! В лечебнице на двух сдвинутых операционных столах лежали Стратег и Лекарь. А среди инструментов — кинжал. И снова — Неприметного! Оружейник взял в руки братоубийственное оружие и взглянул на разверстую рану Стратега. Да! Этот кинжал, несомненно, побывал в деле… Ноги несли Оружейника дальше, пока среди металлического завала он не обнаружил тела Тактика и Советника. Ну, эти-то погибли под рухнувшими балками. Но… что это? Следы подошв! Оружейник всмотрелся в отпечаток каблука. Здесь проходил, долго сидел на корточках и поспешно бежал Неприметный. И он даже пальцем не дотронулся ни до одного обломка!.. Оружейник бросился к груде металлических балок, перекрытий, листов стали и прочих непонятных уже теперь обломков. Он разгребал их и отбрасывал в сторону, гнул, сгибал, ломал, пока не вытащил на чистое место обоих офицеров. Но его помощь запоздала. Ну, Неприметный!.. Оружейник озверел. Он еще поискал Шкипера и Канонира, однако ни палубы бомбард, ни шкиперской рубки уже не существовало. Каким-то чудом уцелела лаборатория. Оружейник бросился было в распахнутые двери, но остановился, замер, сжал плеть, которая неизвестно как оказалась в его руке. Прислушался. Говорили Неприметный и Умелец. Умелец что-то знал! И это знание сейчас перейдет к Неприметному. Но ведь тот ни перед чем не остановится! Он уничтожит все, если это понадобится для существования его бредовых идей…

— Ну, ну, Умелец! — поощрил Неприметный.

И тогда Оружейник выступил из своего укрытия.

 

26

— Оружейник?! — воскликнул Неприметный. — Уж и не знаю теперь, нужен ли ты мне?

— Нужен, Неприметный, нужен! Еще как нужен! — Оружейник приблизился, поигрывая плетью.

— Проходи, — предложил Неприметный. — Расскажи, что видел интересного. Нашел ли беглеца Дурашку?

— Дурашку тебе не достать, Неприметный! А вот с остальными ты сыграл ловко! Умелец, это он убил Бунтаря!

— Вот что значит быть в бегах, — спокойно ответил Неприметный. — Бунтаря убил Тактик. Это знают все. Да ты ведь и сам участвовал в деле!

— Твоя рука направляла арбалет Тактика! Он лишь выполнял твою волю. Да и все остальные тоже. Ты убил и Звездочета!

— С какой целью? Ты видишь, Умелец, он сошел с ума!

— Ты убил всех! И Стратега, и Тактика, и Канонира, и…

— Снова ложь. Канонир убил себя сам. Тактик и Советник погибли под завалом. Я не сумел добраться до них.

— А я добрался. Там следы твоих сапог! Офицеры были живы, когда ты сидел рядом. Ты просто не захотел им помочь, они мешали тебе!

— Ты тоже начинаешь мешать мне, Оружейник! Я организовал побег Дурашки и Бунтаря. Я санкционировал твой уход из экспедиции. Я освободил Умельца. Я знал, что только вы четверо можете разгадать тайну Планеты. Но я, кажется, ошибся во всех, кроме Умельца. Ты мне больше не нужен, Оружейник. Берегись!

— А теперь слушай меня. На луче, убившем Звездочета, твоя метка. Ты плохо стер ее! Конечно, когда кругом неприятель, кому придет в голову исследовать смертоносный луч? Но никакого неприятеля нет! Вы воевали друг с другом!

— Планета все равно получит свое! Ее тайна разгадана!

— Твоим кинжалом, Неприметный, был убит Стратег!

— В этой неразберихе мне некогда было следить, кто взял мой кинжал!

— Умелец! Не выдавай ему тайну Планеты! Мы и так произвели здесь множество необратимых изменений!

— Необратимых изменений… — прошептал Умелец. — Разве ты тоже догадался, Оружейник?

— Нет, я больше привык действовать руками, чем умом. Я знаю только одно: Неприметного надо остановить.

— Ты слишком много знаешь, Оружейник! И ты мне действительно больше не нужен!

Неприметный отступил на шаг, завел правую руку за спину, что-то нашаривая там. Взведенный арбалет уставился Оружейнику в грудь. Однако тот не был бы Оружейником, если бы не его реакция. Он метнулся в сторону, витая плеть просвистела в воздухе и наверняка рассекла бы Неприметного надвое, но бросок Умельца испортил все дело. Плеть обрушилась на пустое место. И в тот же миг солнечный луч вонзился Оружейнику в грудь.

— Эх, Умелец… — только и успел сказать Оружейник.

 

27

— Что ты наделал! — ужаснулся Умелец.

Он почти всю свою жизнь просидел в лаборатории, разгадывая тайны природы. Исследования, исследования были его уделом да еще четкая работа всех систем корабля. И он не зря был Умельцем. Каждый болтик и каждый рычажок корабля чувствовал он, как живое существо… А все остальное, все, что происходило на крейсере, его не касалось. Слишком долго это его не касалось!

— Что ты наделал!

— Нет, это не я. Это ты подтолкнул меня, Умелец. И арбалет случайно выстрелил. Ах, как жаль, что ты убил Оружейника!

— Я, Неприметный?!

— Ну да ладно… Ведь об этом никто не знает.

— Нет, Неприметный! Я не мог убить человека!

— И все же убил… Я понимаю, что нечаянно. Вот и Бунтаря убили нечаянно.

— Нечаянно, — прошептал Умелец. — Нечаянно! Нет, не нечаянно! Все закономерно! Я действительно виноват в их смерти. Ведь я молчал. Я старался ничего не замечать. Я заменил человеческое окружение машинами. Мне ни до чего нет дела! Я же ни во что не вмешиваюсь… А оказалось, что не вмешиваться нельзя!

— Да что об этом говорить, Умелец! Мы, конечно, совершали ошибки. Но тайну… Тайну Планеты…

— Ты не узнаешь ее, Неприметный!

— А вдруг я не утерплю и расскажу, что ты убил Оружейника? Тебя будут судить. Тебя будет мучить совесть. Говорят, что это страшнее всего.

— Я уже осудил себя.

— И что же… Это больно? А если я сделаю еще больней?

— Больнее уже нельзя.

— Посмотрим.

Неприметный схватил даже не сопротивлявшегося Умельца, подтащил к стене, закрепил одну его руку в клемме высокого напряжения, разорвал провод, ведущий к ней, — чтобы не ударило током, — зажал второй клеммой другую руку Умельца, отошел на несколько шагов, взялся за плеть.

— Тайну!

— Нет, Неприметный.

Плеть рассекла Умельцу лицо,

— Тайну!

Плеть разорвала мундир на груди Умельца.

— Тайну!

— Нет! Нет. Нет… Неприметный остановился отдохнуть.

— Тебя обратит в пепел электрический ток, Умелец. Послушай, ну зачем тебе тайна? А мне она так нужна! Я найду способ расправиться с Планетой. Сжалься, Умелец! Сними с моей души груз неведения! Что тебе?! Да и ей тоже! Скажи, она мертвая?

— Она жива, Неприметный! Планетяне приглашали нас в гости.

— Они просили милости! А потом затаились. Тайну, тайну!..

Взрыв близкого вулкана потряс остатки корабля.

— Молодец, Планета, — прошептал Умелец. — Представляю, что здесь будет через час.

— Что? — с надеждой спросил Неприметный.

— Расплавленный шар.

— Это ведь от бомбард, правда?! Мы ведь все-таки встряхнули ее?

— Нет, Неприметный. Это она сама… Я, пожалуй, раскрою тебе ее тайну. Только мало радости принесет тебе это! Планета обманула тебя. Вернее, она увернулась от твоих действий. Как жестоко ты просчитался!

— Мне бы только узнать тайну. А там…

— Планетяне хотели принять нас с радостью и желанием. А мы уничтожили их корабль… Уверяю тебя, Неприметный, у них хватило бы средств уничтожить в ответ наш крейсер. Но они не убивают людей! Они просто забросили наш корабль в свое прошлое, когда на Планете еще только зарождалась жизнь. Они хотели посмотреть, что мы будем делать. Если, не обнаружив планетян, спокойно улетим, что ж… За пределами своей системы они, скорее всего, вернули бы нас в свое время. Но мы обстреляли Планету из бомбард. Им наверняка пришлось здорово поработать, чтобы сгладить следы, оставленные нами… Планетяне перебросили нас в еще более далекое прошлое. И так случалось каждый раз, когда мы производили на Планете какие-либо разрушения. Поэтому уменьшалось в воздухе количество кислорода, поэтому убегал от тебя Океан, десятиклеточные организмы превратились в девятиклеточные, поэтому менялся ландшафт, а сейчас вдруг ожили вулканы. Мы уходим все дальше и дальше в прошлое этой Планеты. Ты понял, Неприметный?! Скоро здесь заплещется лишь одна расплавленная лава. А за стенами корабля наверняка уже нечем дышать.

— Не верю!

— Это так, Неприметный.

— Они убили всех нас!

— Нет, это сделали мы. Ведь они только предоставили нас самим себе.

— Будь проклята эта Планета! Я буду бороться до конца!

— Поздно, Неприметный, поздно.

— Для тебя — да.

Неприметный соединил концы проводов и даже не взглянул, что там осталось между клеммами высокого напряжения. Хлеща плетью все, что попадалось под руку, он бросился вон.

 

28

По мнению Стряпуха, что-то случилось. Никак не хотел стоять скрепленный чем попало стол. Из обломков стульев нельзя было собрать и одного. Потух очаг, пищевые продукты превратились в неприглядное месиво. Стряпух чувствовал, что его вина безмерна. Не накормить как следует команду! Да такого, наверное, еще никогда не случалось во всем флоте Толы!

Стряпух разжигал из стульев костер, но тут же тушил его, хватался за погнутые кастрюли, наливал в них воды, сыпал что-то из уцелевших пакетов и снова все бросал, увидев ручку сковороды в куче мусора. Он принюхивался к перцу и корице, пробовал на язык соль и сахар, удрученно качал головой. После каждого толчка он бросался к разваливающемуся столу, прислушивался к гулу, доносившемуся извне, задумчиво глядел на ряды потухших светильников и начинал протирать немногие уцелевшие. Стряпух кипел деятельностью, старался, напрягал свой мозг, но что-то не складывалось в его сознании. Происходило что-то непонятное, и Стряпух не в силах был разобраться в нем.

Он чувствовал, что время ужина уже пришло. Однако никто не являлся в кают-компанию, и в его одуревшую голову уже закрадывалась мысль о бесполезности его действий. Стряпух гнал ее от себя, потому что ничего больше не умел делать, кроме как кормить людей вкусной пищей. В этом был смысл его жизни. Стряпух твердо знал, что без него мир не может существовать. Все мироздание держалось на его сковородках и кастрюлях!

Уже и без того вздыбившийся пол тряхнуло и установило под новым углом. Этот сошедший с ума пол был сейчас главной помехой, но как укротить его, Стряпух не знал.

— Что ты тут делаешь? — спросил Неприметный, появившийся в проеме двери.

— Ужин, — коротко ответил Стряпух. Он испугался. А вдруг Дурашка уже отбывает наказание в карцере? Вдруг и ему, Стряпуху, придется проследовать туда же? А ужин еще немножко не готов!

— Ужин больше никому не нужен, — сказал Неприметный.

Эта фраза была выше понимания Стряпуха.

— Не нужен! — повторил Неприметный.

Нет, на крейсере действительно что-то происходило…

Неприметный исчез.

Стряпух увидел чистую кастрюлю и улыбнулся, но не взял ее в руки, потому что рядом валялась другая. А там — крышка от сковороды… А еще дальше — уж и не поймешь что… Стряпух засмеялся легко, раскованно, освободившись от какого-то нравственного груза. Замолчал, засмеялся еще громче, снова смолк, прислушиваясь. Захохотал оглушительно, даже удивляясь силе своего голоса…

Откуда-то приближался гул. Он все нарастал. Стряпух опомнился и начал собирать черепки чашек, чтобы склеить их. Эта работа была сейчас самой важной.

 

29

Неприметный успел выбежать из корабля через какой-то пролом. Все кругом гудело, десятки вулканов выбрасывали в небо огненные столбы. Цепляясь когтями за шевелящиеся камни, нахохлившись, клекотал орлан. Пепел покрывал его, кое-где уже дымились и таяли перья. Неприметный топнул каблуком сапога, ожег Планету ударом плети.

— Наказание! — крикнул он. — Наказание!

Орлан пополз к нему, широко разевая клюв. Местами из его боков уже торчали оплавленные прутья каркаса.

— Сначала Дурашку! — сказал себе Неприметный и вскочил в седло, тотчас прожегшее ему мундир. Но боли не было.

Орлан тяжело запрыгал и с трудом поднялся в воздух. Скакун у Дурашки был меченый, разыскать его по радиодатчику не составляло труда… Кибернетическую птицу вдруг подбросило, чуть не переломав ей крылья. Это возник еще один вулкан, на том самом месте, где лишь вчера совершил посадку «Толстяк». Крейсера больше не существовало.

Неприметный вперил взгляд в экран пеленгатора. Светящаяся точка указывала ему путь… Лететь по прямой мешали километровые столбы огня, приходилось делать зигзаги и петли. Орлан все медленнее махал крыльями, но и цель уже была близка.

Дурашка стоял на плато, со всех сторон окруженном лавой. Скакуна он держал в поводу.

Каких-то ста метров не долетел израненный орлан, упал в густую, медленно текущую огненную массу. Птица сгорела мгновенно. Но с Неприметным ничего не случилось. Лишь на миг потеряв самообладание, он встал, поправил широкополую шляпу с хрустальным прозрачным пером, хлестанул плетью Планету и пошел вперед. Никакие вулканы ему были не страшны!

Дурашка спокойно ждал его приближения.

— Ты знаешь, что сделала с нами Планета? — спросил Неприметный. — И как же, по-твоему? Она и теперь не заслуживает наказания?!

— Она приняла нас, как мать, Неприметный. Разве можно наказать мать?

— У нас одна мать — Тола! — Неприметный стеганул Планету плетью. — Ты видел, как я шел по расплавленной лаве? Планета ничего не сможет со мной поделать. И я еще исхлещу ее всю вдоль и поперек!

— Она просто ничего не хочет с тобой делать, Неприметный. Ты ей не нужен! А все остальные уже там. на зеленой и чудесной Планете. И я тоже иду туда.

— Так я и поверил… Может, тебе помочь?

— Ты ничему не можешь помочь, Неприметный.

— А вот этим! — Неприметный взмахнул плетью, но она прошла через Дурашку, как сквозь пустоту. Он ударил еще раз, другой, третий! Дурашка был неуязвим.

— Бесполезно, Неприметный! Мы уже в разных временах.

Дурашка и его скакун неуловимо, но быстро становились прозрачными.

Неприметный остался на плато один.

 

30

Планета стремительно проваливалась в прошлое.

Уже исчезли вулканы, потому что все превратилось в один сплошной огненный Океан.

А Неприметный все хлестал Планету плетью. Он шел, и идти ему было далеко и долго.

Ускорялся бег времени, словно Планета хотела избавиться от Неприметного хитрым и страшным образом. Постепенно потухал огонь, увеличивался радиус Планеты, рыхлее и легче становилось вещество, из которого она состояла, вот уже только огромная аморфная туманность окружала Неприметного, да и та все более разреживалась. Плеть уже не встречала сопротивления, и за каждым атомом приходилось гоняться, как за быстрым зверьком. Пепельная мгла начала наполняться светом, пока, наконец, туманность не рассосалась по всей Вселенной. Светило, которое когда-то в будущем должно было потрудиться над созданием Планеты, откатывалось все дальше и дальше. Вот и оно превратилось в Звезду, обыкновенную, как и все другие, и уже не отличить ее от всех других недосягаемых светлячков неба…

И плеть Неприметного была обречена рассекать лишь пустоту…

 

31

Дурашка высвободил ногу из стремени и спрыгнул в густую зеленую траву, повел своего скакуна в поводу. Вокруг раздавались пение птиц и стрекот насекомых. Вскоре он набрел на тропинку, пересекавшую лес, вышел на опушку и… остолбенел от счастья. Сказочный хрустальный город раскинулся перед ним. Не спеша прохаживались планетяне, ребятишки, как всегда и везде во Вселенной, с шумом носились по улицам города. В гору поднимался человек, приветная улыбка играла на его губах.

— Так вот ты какая, Планета! — удивленно прошептал Дурашка — Здравствуй еще раз! Здравствуй и ты, приветный человек!

— Здравствуй! — ответил планетянин.

— А мы хотели разрушить ее, — сказал Дурашка, — но только погибли сами…

— Погибли? — переспросил планетянин.

— Да. Все, кроме Неприметного.

— Тебе больно?

— Больно. Я чувствую, что все они были добрыми людьми. Но это в душе, глубоко в душе. Страх перед Неприметным заставлял их творить зло. Но это ошибка, ошибка! Все могло быть иначе!

— Ты хочешь сказать, что без Неприметного они стали бы совершенно другими людьми?

— Да, да! Они уже становились людьми и в присутствии Неприметного. Не хватало какого-то маленького толчка.

— Мы знаем это. Все члены экипажа живы. Но захотят ли они стать новыми людьми?

— Захотят! Захотят! — вскочил Дурашка.

— Помня о всем том, что они здесь пытались сделать?

— Нет, — задрожал Дурашка.

— Они ничего не будут помнить, если ты так хочешь.

— Нет, — застонал Дурашка.

— Тогда что же?

— Пусть они и помнят, и не помнят.

Дурашка устал. Он уже что-то понимал, а не только чувствовал. Он понимал, что человека нельзя заставить, человек должен выбрать сам!

— Хорошо, — сказал планетянин с приветной улыбкой. — Ваш корабль приближается к нашей солнечной системе, как и первый раз. Действуйте.

Дурашка торопливо вскочил в седло, и его скакун с места пошел огромными скачками. Его бока покрылись пеной… И Дурашка чистил своего скакуна, недоумевая, как это его Каурый умудрился так устать в своем стойле. Но тут прозвучал сигнал. Это Тактик сзывал всех офицеров крейсера.

 

…1

Разведывательный крейсер приближался к солнечной системе.

— Есть ли новые данные? — спросил Стратег и захрустел ремнями мундира.

— Новые данные подтверждают старые данные, — ответил Звездочет. — Уровень радиоизлучения системы непрерывно повышается. Еще две-три минуты, и мы увидим, шумит ли это Светило или какая-либо из планет.

— И что это будет означать?

— Если излучает Светило, то в скором времени возможен взрыв, — ответил Звездочет. — Если же Планета, то это неопровержимо докажет, что на ней существует разумная цивилизация.

— Хм… цивилизация. Сколько раз мы предполагали наличие цивилизаций на других планетах, но ничего не нашли… Что скажешь, Тактик?

— Как только приборы подтвердят, что излучение идет с Планеты, объявим готовность нулевой степени, — ответил Тактик.

— Хорошо. — Стратег встал и прошелся по отсеку управления, затем взглянул на песочные часы.

Звездочет нагнулся над самописцем, регистрирующим радиоизлучение. Перо вычертило маленькую горбушку, сделало два прочерка и наконец выдало огромный всплеск.

— Есть! — радостно воскликнул Звездочет. — Третья планета!

— Так что это означает? — спросил Стратег.

— Это означает, что на третьей планете существует высокоразвитая цивилизация, — ответил Советник. — Необходимо записать эти радиосигналы и попытаться расшифровать их.

— Пусть Отгадыватель займется этим! — нетерпеливо заметил Стратег и вопросительно посмотрел на Тактика. Тот поспешно схватил микрофон.

— Объявляется готовность нулевой степени! Произвожу проверку. Шкипер!

— Крейсер идет точнехонько к третьей планете.

— Канонир!

— Все бомбарды заряжены букетами цветов!

— Оружейник!

— Все арбалеты заряжены разноцветными лучами для иллюминаций и фейерверков!

— Умелец!

— Все системы крейсера работают нормально, в заданных режимах!

— Лекарь!

— Лазарет готов к принятию больных, если таковые окажутся на Планете!

— Отгадыватель!

— Начал расшифровку радиоизлучения!

— Умница!

— Пытаюсь почувствовать, что за цивилизацию мы встретили!

— Стряпух!

— Накрываю в кают-компании стол на тринадцать персон!

— На тринадцать? — удивился Стратег. — Разве нас тринадцать? Экипаж крейсера состоит из двенадцати человек!

— Виноват, — ответил Стряпух, — всегда накрывал на тринадцать. Прикажешь следовать в карцер?

— В карцер? — еще более удивился Стратег. — Да ведь карцер ужо давным-давно переделан в комнату отдыха! Хм… На тринадцать. А кто же, по-твоему, был тринадцатым?

— Да неприметный такой…

— Хо-хо-хо! — раскатился Стратег. — Скажет же: неприметный! Уж настолько неприметный, что его, кроме тебя, почему-то никто и не видел. Ну да ладно… На тринадцать, так на тринадцать.

Тактик весь как-то подтянулся. Теперь, когда Планету уже можно было видеть в обзорный экран, командование крейсером переходило из рук Стратега в его, Тактика, руки. Стратег теперь мог давать лишь общие указания.

 

…2

— Прямо по курсу неизвестное тело! — доложил Шкипер.

Стратег поскрипел ремнями мундира, опустился в кресло и ободряюще кивнул Тактику.

— Бомбарды к встрече! — приказал Тактик.

— Есть — бомбарды к встрече! — с залихватской веселостью ответил Канонир.

— Тактик! — крикнул Отгадыватель. — Удалось расшифровать одну фразу!

— И что же получилось? — с нетерпением спросил Тактик.

— «Милости просим»!

— Какой еще милости? — не понял Тактик. — Мы вовсе не собираемся причинять им какие-либо неприятности!

— Тактик, они не милости у нас просят. Они просят пожаловать к ним в гости!

— А-а… Это другое дело!

— Тактик! — доложил Шкипер. — Неизвестное тело производит какие-то маневры!

— Что скажешь, Советник? — спросил Тактик.

— Обозначить сигнальными огнями швартовочный люк. Цветными лучами и цветами продемонстрировать наше дружелюбие.

— Дельно, — тихонько пробормотал Стратег.

— Всем приготовиться к встрече братьев по разуму! — приказал Тактик.

— От корабля планетян отделилась шлюпка, — информировал Шкипер. — Движется в нашу сторону… Причаливает… Готово… Кто-то выходит из нее!

— Всем в кают-компанию! — приказал Тактик.

Двенадцать офицеров крейсера в хрустящих мундирах, начищенных сапогах с отворотами и шпорами, в широкополых шляпах с разноцветными перьями замерли возле резных кресел, стоявших вокруг стола.

Дверь в кают-компании открылась, и вошел человек. Он был разве что чуть повыше, чем офицеры, да пошире в плечах. Хотя Оружейник, например, ничем не уступал ему в габаритах, да, по-видимому, и в силе.

— Приветствую вас, братья по разуму, от лица Планеты! — сказал человек.

— Экипаж крейсера приветствует Планету и планетянина! — хором ответили офицеры.

— Приветный! — представился планетянин и всем по очереди пожал руки.

— Прошу к столу! — пригласил Стратег.

— Конечно, на тринадцать персон, — пробормотал Стряпух. — Я же помню…

Но его никто не расслышал.

— А что за название у вашего крейсера? «Толстяк», что ли?

— «Тол-стяг»! — поправил его Тактик.

— Стерлась надпись-то, подправить бы надо, — посоветовал планетянин Приветный.

Тактик укоризненно посмотрел на Умельца. Тот засмущался. Давно бы надо подновить название корабля, да все руки не доходили. Но уж теперь-то!..

— А что означает: «Тол-стяг»?

— Стяг Толы! — пояснил Тактик. — Стяг. Флаг. Знамя. «Знамя Толы»!

— Ах, Тола — это планета, с которой вы прибыли? — догадался планетянин.

— Да, да! Тола — это наша родная планета.

— И каковы задачи у вашего крейсера?

— Искать братьев по разуму! — ответил Стратег. — Вступать с ними в контакт. Добиваться взаимовыгодного сотрудничества.

— Ну что ж… Наши цели совпадают. Планета примет вас с радостью! А много ли миров вы уже открыли?

— Ваш первый, — правдиво ответил Стратег. — Разум — слишком редкая ценность во Вселенной! Иногда нам казалось, что некоторые планеты обитаемы. Но при тщательном исследовании все они оказывались мертвыми. Возможно, тут все дело в стратегии поиска…

— Или в тактике, — добавил Тактик.

— Да, — согласился планетянин. — Стратегия и тактика поиска братьев по разуму не терпит ошибок… Я вижу, на некоторых планетах у вас все же были и неприятности.

— Да как вам сказать, — замялся Стратег. Поморщился. Старая ножевая рана заныла в груди. — А с чего вы это взяли?

— Да вот, я вижу, все чашки у вас склеены. Видно, порядочно тряхнуло крейсер когда-то?

— Стряпух?! — спросил Тактик.

— Отправляться а карцер? — не понял тот.

— Великий Космос! Что за карцер?! Разве у нас на крейсере существует наказание карцером?!

— Старею, видно, — сказал Стряпух. — Руки уже не те. Как начну мыть посуду, так и бухну что-нибудь в раковину.

— Невелика беда, — заметил планетянин.

— А я словно уже бывал на вашей Планете, — сказал Умница. — Она приняла меня…

— Умница у нас очень тонко чувствует, — объяснил Отгадыватель. — Потрясающие способности к художественному мышлению!

— И прекрасно, — ответил планетянин. — Красоту мира нужно чувствовать.

— Предлагаю тост… — сказал Стратег.

После нескольких тостов все разговорились, обращаясь, правда, больше к планетянину.

 

…3

— Значит, торговля, обмен духовными и культурными ценностями, — заключил планетянин. — Прекрасно! Это только ваша стратегия или стратегия самой Толы?

— Конечно, наша! — воскликнул Отгадыватель.

— Конечно, Толы! — воскликнул Тактик.

Офицеры посмотрели друг на друга недоуменно. Больно сжалось сердце у Тактика.

— Послушай, Отгадыватель… Мне кажется, я доставил тебе какую-то неприятность. Обидел, что ли?

— Да что ты, Тактик! Как мы можем обидеть друг друга?!

— Хорошо, если так… И все-таки что-то крутится у меня в подсознании.

— Может, дурной сон?

— Да, да, сон, наверное! — обрадовался Тактик.

— Так как же со стратегией Толы? — напомнил планетянин.

— Есть малюсенькая загвоздка — вздохнул Стратег. — В общем-то, нам рекомендуется немного припугнуть каждую встреченную цивилизацию. Продемонстрировать, так сказать, силу.

— Да, — согласился Канонир. — Кроме цветов, бомбарды могут заряжаться и ядрами. Я, правда, закрыл погреб на замок, а ключ выбросил.

— Да и арбалеты приспособлены не только для фейерверков, — сказал Оружейник. — Я свинтил с лучей все боевые наконечники. Но ведь так просто навинтить их вновь.

— В наставлении по вождению судов, — сказал Шкипер, — есть, кстати, термин: боевой разворот.

— А все-таки стол в кают-компании всегда накрывался на тринадцать персон, — вставил Стряпух.

— Ну, это на всякий случай, видимо, — объяснил Тактик. — Для встречи дорогого гостя, вот как сегодня.

— Что-то мы копнули тревожное, — нахмурился Стратег. — Тут такая радость. А в сердце тревога… Что скажешь, Советник?

— Скажу, На Толе, конечно, не все так хорошо, как мы поведали планетянину Приветному.

— Да, да! Это правда, — подтвердил Лекарь.

— …Я думаю, на Толе нам не простят, что мы не поприветствовали Планету двумя — тремя залпами ядер… Дело в том, что наша стратегия и тактика отличается от принятых на Толе Контакт контактом, а глубокий карцер на Толе нам всем обеспечен

— Я же говорил, — пробормотал Стряпух.

— Получается, что мы, планетяне, поставили вас в тяжелое положение? — огорчился Приветный.

— Нет, нет. Мы так рады! Нам бы только выкрутиться на Толе, — сказал Стратег.

— Я предлагаю не возвращаться на Толу, — сказал Советник.

— Я согласен! — воскликнул Шкипер.

— Оставайтесь у нас, — предложил планетянин. — Мы примем вас с радостью. Все разумные существа — братья!

— Нет, нет, — запротестовал Отгадыватель. — Наш долг — вернуться на Толу.

— А! — поморщился Стратег. — Ты всегда был бунтарем!

— Мы вернемся на Толу, но не с тем, чтобы поселиться в глубоком карцере, а чтобы рассказать всем, что стратегия и тактика Толы неверна.

— Только попробуй, — сказал Тактик. — Так тебе и разрешат.

— Мы поднимем весь флот Толы! Мы объясним гражданам Толы, что долго заблуждались. Пора исправлять свои ошибки!

— Да, да! — поддержал его Умница. — Я чувствую, что буду круглым дурашкой, если не поддержу Отгадывателя! Иначе что толку от нашей встречи? Тола тут же пришлет сюда целый флот!

— Выходит, — сказал Стратег, — мы доставим Планете большую неприятность?

— Нет, нет, — ответил планетянин. — В ваших искренних мыслях и действиях нет никакой вины. Если даже к Планете подойдет весь флот Толы, мы не пострадаем.

— Война?! — ужаснулся Лекарь.

— Нет, мы обходимся без военных действий. Тем более, что ваше возвращение на Толу, я уверен, не повлечет за собой такой устрашающей акции.

— Вы верите нам? — спросил Умница.

— Верю!

— Но вы же совсем не знаете нас!

— Как сказать…

…Крейсер на предельной скорости шел к Толе, предварительно, правда, проведя на Планете несколько дней. Надо же ведь было знать, что рассказать соотечественникам…

« Уральский следопыт», № 6–7, 1980 год