В дверь постучали. Это могла быть только Катя.
Григорьев мгновенно вскочил, крикнул: «Да! Войдите!» — и подбежал к двери, которая уже открывалась.
— Можно войти? — спросила Катя, все еще стоя в коридоре.
— Входи, Катя, входи. У нас тут небольшое совещание, но мы уже…
Женщина вошла и остановилась в растерянности.
— О! — коротко сказал Бакланский. — Вот это явление! Недурно, Григорьев.
— Я… Простите…Я за чемоданами…
— Ах, за чемоданами. Ну конечно, за чемоданами. За чем же еще?
— Виктор Иванович, перестаньте, — попросил Григорьев,
— Постой-ка, постой, Сашенька! Уж не за этой ли нимфой ты приехал в Марград?
— Да, я приехал за этой женщиной, которую зовут Катя.
— Дайте мне мой чемодан! — потребовала Катя.
— Значит, Саша приехал за Катей… А вы, Катя, знаете, что здесь из-за вас вытворяет товарищ Григорьев, или как вы его там зовете в интимной обстановке?
— Это гнусно, — тихо сказала Катя. — Дайте же мне чемоданы!
— Катя, но вам же их не донести. Я помогу?
— Не нужна мне ваша помощь?
— Катя…
— На государственный счет этот самый Григорьев катается за женщинами, заваливает темы! — кричал Бакланский. — И вы, Катя, хороши! А поди, и муж у вас есть в каком-нибудь Усть-Манске?
— Вы это нарочно устроили? — спросила Катя Григорьева.
— Катя, как вы можете?
— Господи, — сказал она, — как я устала…
Григорьев взял чемоданы, все три.
— Стойте! — крикнул Бакланский. — Вы что-то здесь оставили!
Катя толкнула дверь и выбежала в коридор, прижимая ладони к лицу. Григорьев выскочил за ней. Бакланский хлопнул дверью и глухо выругался. Катя пробежала несколько шагов, остановилась и, когда Григорьев догнал ее, повернулась к нему.
— За что он так?! — с рыданиями выдавила она.
— Катя, не плачьте.
Она уткнулась к нему в грудь и заплакала, затряслась, судорожно вцепившись в его рубашку. Плечи ее вздрагивали, волосы рассыпались по спине, и столько горя, обиды и отчаяния было во всей фигуре, в бессвязных словах, что Григорьев выпустил из рук чемоданы и не услышал звука, с которым они упали.
— Успокойтесь, Катя. — Он гладил ее волосы, плечи, а она все крепче прижимала свое мокрое лицо к его груди, постепенно затихая.
И вдруг оттолкнула его и выпрямилась. Слез на лице не было, остались их следы, и отчаяние, и ненависть.
— Уходите! Слышите? Никогда не появляйтесь больше! Я вас ненавижу!
— За что, Катя? — только и сказал он.
Из, дверей выглядывали люди. Дежурная по этажу уже шла к ним, чтобы выяснить, в чем тут дело.
— Вы все, все одинаковые! Слышите?
Она взяла два чемодана и сказала подошедшей к ним женщине:
— Помогите мне, ради бога…
Женщина подняла чемодан и косо посмотрела на Григорьева. Потом они обе повернулись и пошли, а Григорьев все стоял. Он рванулся было за ними. Катя услышала звук его шагов и еще раз обернулась.
— Санчо! Ну что ты за мною ходишь? Разве ты не видишь, что из этого получается?
— Катя…
— Идите, молодой человек, идите, — сказала дежурная по этажу. — Потом все успеется.
— Санчо… — сказала Катя и больше ни слова. Они дошли до лифта и остановились. Григорьев повернулся и пошел к себе в комнату.
Кирилл Петрович курил, Бакланский расхаживал по комнате.
— Вот оно, Кирилл Петрович, и объяснение. Труд сотен людей угробить, извиняюсь, из-за этой…
В одну секунду Григорьев оказался возле Бакланского и ударил его по лицу. Бакланский еле устоял.
— Вы что, сдурели? — крикнул Кирилл Петрович и бросился их разнимать. — Ну, Григорьев?
— Гад? — рычал Григорьев. — Какое право ты имеешь так говорить о ней?!
Начальник СКВ наконец разнял их.
— Я тебя уничтожу, — тихо пообещал Бакланский Григорьеву.
— Чтоб вас? — крикнул начальник СКБ. — Одевайся, Бакланский. Поехали. Завтра я сам буду на защите, хоть я и не член комиссии. А в Усть-Манске я с вас обоих штаны спущу! Выговорами вы не отделаетесь.